Обмытая модернистами /Беккеттом, Борхесом, и д.д./, оплаканая, лежит Европа, сложив руки Марфы, прикрыв веки, тени мыльных опер скользят под ними, и, чего-то недопонимая, стоим мы, недо-мисты, глядим на недо-лицо, не договариваем.
TUXEDOMOON We looking die/
No. No. Why?
Только менеджеры по продаже снуют всё, суют всюду своим мундштуком, от пепла с существенно сниженным содержанием никотина становится трудно дышать, невозможно оставаться менестрелем или мистралем, тяжко размыкать лукоморье губ.
Фашистов уже не существует - стоит ли страшиться?.. Но существуют их о т п о л з н о в е н и я . Чувство персонально- указательного омерзения - верный индикатор инженера Гейгера.
CAN: крещение хаосом (магия и революция)
"Апокалиптическое видение мира состоит, собственно, в том, что все вещи н е повторяются." Л.Витгенштейн
В 1968 году в Северной Германии аэромонахи Яки, Ирмин, Холгер и Михаэль задумали создать "экстраординарную" музыкальную группу. Каждый знал несколько нот, который он мог воспроизвести на своём инструменте, и имел самое общее представление о направлении движения - о т . Они пригласили вокалистом афро-американца Малькольма, назвались Can и дали свой первый концерт на выставке Пикассо в Колонье - "дикий и неорганизованный". Им понравилось. Они продолжили. Так, без царя в голове, в постоянной трансформации, более 10 лет творилось и неотступно исследовалось нечто настолько невероятное, чтобы могло оказаться правдой, одновременно безличное и лично-именное, безошибочно и безэтикеточно опознаваемое всеми поклонниками группы.
Жизнь узнаётся по трещинкам. Искусство их просто обводит - переводит - вВОДит - вдыхает - ВОЗДЫХает - ОГНЕмает - вЗЕМЛЯет.
Жизнь удаётся по трещинке.
Удаляется после затрещинки.
Великие лукавцы, Can всегда были склонны преуменьшать собственную образованность и искушённость. Холгер и Ирмин познакомились в мастер-классе революционера академической музыки Карлхайнца Штокхаузена. Но всё же главным в этом выходе в пространство Хаосмоса всегда являлся принцип деноминации, или д е т р и у м ф а ц и и (П.Пепперштейн) - означающий состояние освобождения вещи от именной этости, выхода из триумфа,т.е. встроенности в определяемость мира. Спешащие в переплёт должны отдавать отчёт, что любая работа самосознания ведёт к утрате самоидентичности и встрече со стихиями.
"Для хаоса характерно не столько отсутствие определённостей, сколько бесконечная скорость их возникновения и исчезновения; это не переход от одной определённости к другой, а, напротив, невозможность никакого соотношения между ними, так как одна возникает уже
исчезающей, а другая исчезает едва наметившись." Ж.Делёз
В 1970-м, когда Малкольму пришёл срок возвращаться в Америку, на посту сингера его сменил уличный поэт Дамо, после первого же пробного концерта, на котором он показал себя "настоящим самураем", получивший в Can прописку до 1974 года. Именно в этом составе группа добилась наивысших результатов. Неукротимое обаяние естественности, которая не полагает отстояния между замыслом и исполнением, - ни чувство, ни мысль, не получая отсрочки, не предъявляют себя в отдельности, в очерёдности, а только вместе, - но не только в присутствии, а и в отсутствии.
"Ибо мы можем мыслить, лишь становясь чем-то иным, немыслящим, - животным, растением, молекулой, элементарной частицей, которые пересматривают нашу мысль и дают ей новый толчок. Мыслить - всегда значит идти колдовским путём. Это могут быть средства из
разряда грёз, патологических процессов, эзотерических опытов, опьянения или трансгрессии."
Ж.Делёз
1971 год - TAGO-MAGO -Холгер охарактеризовал этот альбом как спуск в преисподнюю и обратно. Отслаивающиеся кусочки Я в плавильном тигле расхристанных безличных энергий-стихий. Want To Be Wild - это тема времени, тема поколения, но что, если не ограничиваться декларациями, а здесь же, на сцене открыть все поры бесчеловечного бытия?..
Из такого похода возвращаются с опалёнными глазами, пусть даже это глаза духа.
Ж.Делёз
Мы есть то, к чему себя возвратили. С середины 70-х с Can происходит очередная странная трансформация: дикость и необузданность уступают место безусловно-точному исполнению сверхсложных задач и умудрённому взаимовслушиванию. Мир возможностей - поссибл-посильностей -пассио-пассивностей - сайленс-пасьянсов - мир всех этих колебательных неопределённостей сверхслабых импульсов со сверхмощными результативностями - Событие, парящее над материей собственного осуществления. Главное - умение различать, не впутывать, не смешивать не совозможные миры.
"Уже не время находится между двумя мгновениями, а событие оказывается межвременьем;
межвременье - это не вечность, но и не время, а становление. Межвременье и событие - это
всегда мёртвое время... Такое мёртвое время не наступает вслед происходящему, оно
сосуществует с мгновением или временем происшествия, но в виде того бескрайне пустого
времени, в котором это происшествие видно ещё грядущим и уже наступившим, в странном
безразличии интеллектуальной интуиции. В любом событии бывает много разнородных
составляющих, которые все одновременны, поскольку каждая есть межвременье и все они
находятся в межвременьи, где и сообщаются друг с другом через зоны неразличимости и
неразрешимости; это вариации, модуляции, интермеццо, единичности нового бесконечного
порядка."
Ж.Делёз
В таком формате свободы не живут сейчас. А почему, собственно?..
У - АНТИ - ТОПИЯ
как я понимаю киберфеминизм - А. Митрофановой
Больше никто не рискнёт сказать Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. Наткнувшись на ТЕБЯ в сети, я совершу замыкание, ты совершишь замыкание, зачем ещё мы нужны, зачем ещё МЫ, какое ЛЮБЛЮ?.. Мысль уставилась в стол, зеркало ставилось напротив, а где же оно теперь? Опять же - и на столе сеть прожилок, сеть предначертаний, угнездившись шариком ручки, побежишь безупречно и скоротечно, а Недрёманое Око (второе можно закрыть) безмятежно взирает, мятеж исключён, не исключён сон или остановка a posteriori
A posteriori - это значит, что, хотя скольжение ручки по желобку не имеет никаких мало-мальски обоснованных резонов прекращаться, опыт показывает: и всё-таки оно прекращается. Тогда по инструкции зрачок должен превратиться в точку, глаза, напротив, должны расшириться - от ужаса, как говорили встарь, - после чего вибрация паники, единственная из ныне возможных, нарастая по экспоненте должна привести сознание целого в смятение, устранить которое способна лишь рука, лишь этим отчётливым и непрерывным движением шарика по желобку.
И всё же можно верить, многие так и делают, что выписываешь именно Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. Но велики сомнения, и мало стойкости в нынешних людях, много недрёманости, столько же и дрёмы, если конечно не полагать, как делают некоторые софисты, что закрытый глаз в своей дремотизации не ограничивается половиной мозга, а постепенно прихватывает и недрёманые зоны. Что ж, мысль замысловата, никто, в том числе и сами софисты, не собирается так сразу ей и поверить. Требуется большая ясность, а это не то что даже непривычно, а вовсе неприлично - большая ясность. Так чего доброго и край стола увидишь. Поэтому искатели и пытливые должны идти путём веры, даже если нет стойкости, почему бы не использовать для этого смирение и покаяние, прекрасно зарекомендовавшие себя практики древности. И тогда становишься причастным не к какой-то частной индивидуализированной форме любви, а ко Вселенской (Престольной). И тогда воодушевлённое этой верой движение шарика по желобку должно перестать прекращаться, или прекратить переставать.
И всё же наиболее правдоподобной на сегодня является точка зрения, что выписывается одна буква, не исключено, что именно первая буква данного высказывания, т.е. Я. Почему-то в это верит большинство, вообще избегающее, и не только в данном случае, аргументации. Как говорится, вольному воля вуаль вуаля ! . .
ИЗ ПРАХА - В ПРАХ - И СИЛА СВЕТА (ФОТОФАТА ВАЛЬТЕРА ЦУРКАНА)
Я правильно сделал, что забыл, как здесь очутился. Чу! - и, озираясь, поползли какие-то тени, ясный - Боже, до чего ясный! - казалось бы, день, - но меня обступил сумрак, бархатистой поверхностью собирая рассеянно рассеянную пыль с моего инструмента... задыхаюсь... нет сил закончить фразу, пыль бархатно щекочет горло... асфиксия... захлопнуть крышку ЩЁЛК: последний кадр.
Мир на сакмом деле - пыль, та самая, которой Сократ не решился даровать идеальное существование: идея Блага - да, идея пыли - смешно. Смеёмся - что остаётся делать? - безыдейно. Смех - та же пыль: от смеха уже не продохнуть... Заблудившиеся в комнате смеха.
И пыль, и смех пропускают свет.
Регистрация пропусков - на фотобумаге.
Не пропустивший свет оставляет след.
"Свет - это не сознание, а множество образов, иначе говоря: свет, представляющий собой сознание, имманентен материи. "Фотография, и при том со всех точек простанства, уже снята, уже проявлена внутри самих вещей" /Бергсон/.Что же касается н а ш е г о реального сознания, то это всего лишь непрозрачность, без которой свет,распространяясь беспрепятственно, никогда не был бы замечен" /Ж.Делёз, с.111-112/.
Честная коричневатая пыль, иногда густая, как дёготь (не ложка - иногда целая тарелка дёгтя); иногда рассеянная светом.
Свет как первоидея действительно враждебен пыли. Нет, скорее обращает в свою веру, вербует в свои ряды. В свои потоки.
Но стоит ли делать невидимое видимым, если и видимое - невидимо?..
Но я думаю, ненавидимое не стоит оставлять невредимым -
просто легонечко повернуть мир вокруг своей оси -
дайте мне мир, и я вам переверну все точки опоры!
"Схватка двух бесконечных сил обусловливает появление нулевой точки...Свету присуще свёртывание отношений с чернотой как его отрицанием, равным нулю, и в зависимости от этого свет можно определить как интенсивное количество. Мгновение предстаёт здесь как нечто "схватывающее" степень освещённости или её численное выражение по отношению к черноте. Поэтому интенсивное движение неотделимо от падения, даже виртуального, и последнее выражает исключителльно эту удалённость степени освещённости от нуля... Даже "славнейщий" свет Природы только и делает, что падает. Необходимо, следовательно, чтобы идея падения перешла к действию: ...таковы приключения индивидуальной души, провалившейся в чёрную дыру..." /Ж.Делёз, с.98/.
De profundis - lumen denaturalis: отсюда видимое видимо тогда, и только тогда, когда просвечивает ("Засвечено!" - бракует крот и удаляется - дёгтем). Понятие "естественного света" (lumen naturalis) оказалось слишком подчинено дискурсивным спекуляциям философов, за пылью мира потерявшим представление об Источнике света. "Здесь мы видим разрыв со всей предыдущей философской традицией, которая сближала свет скорее с духом и воспринимала сознание как светозарный пучок, извлекающий вещи из их изначальной тьмы. И феноменология ещё в полной мере была причастна этой стародавней традиции; она не считала свет внутренним, но как бы открывала его наружу..." /Ж.Делёз, с. 111/. Повернуть мир воркруг своей оси - lumen denaturalis в материи, но интенсивность его пропорциональна силе отрыва её от самообоснованности: "Вещи светозарны сами по себе, когда ничто их не освещает: всякое сознание есть нечто, оно сливается с вещью, т.е. со световым образом. Нo речь тут идёт о полноправном сознании, рассеянном повсюду и непроявленном; о той самой фотографии, уже снятой и проявленной вуо всех вещах и для всех точек, хотя и просвечивающей" /Ж.Делёз, с. 112/.
Припоминаю, что когда родился, были такие же лужи, такое же небо... деревья. Не припомню только, был ли я.
Ж.Делёз "Кино". - М, 2004
ЛАРС ФОН ТРИЕР "Пять препятствий" Дания, 2005
Овсей Инаф : "Я не стану смотреть "Пять препятствий" второй раз. Это скучное кино. Скучное кино о скучных людях, которым нечего сказать жизни, причем давно. Кавычки закрыты.
Фильм "Пять препятствий" построен как психологически-технологическая игра: учитель и ученик, Йорген Летт и Ларс фон Триер. Триер предлагает переснять учителю его сорокалетней давности фильм об "идеальном человеке" при условии, что он задаёт Летту некие новые условия пересъёмки. Уже сорок лет назад снимать было нечего, нулевая семантика, ни малейшего сюжета в принципе, - мы становимся свидетелями того, как Триер просит ветерана: "Слушай, давай обновим эту пустоту, давай наконец как тогда, в эти б-бешеные шестидесятые сделаем это всерьёз, покажем им всем, нас покажем такими же, как они, такими же бесцветными, но уже в цветном, разношёрстном, полиритмичном и сверхскоростном мире, - давай покажем им, что мы всё те же, что мы ни на йоту не изменили нашей пустоте, пустоте нашего идеала, которому нечего скрывать, и поэтому, идеально пустой, идеал этот отражает, как зеркало, их, и мы с ними, нас от них не отлепить. Опора нашего мира - технологии. Я знаю, ты сумеешь, старина, у тебя получится, ты овладеешь ими, потому что последней правдой этого мира ты уже овладел..." И старина Летт, "задрав штаны ... за комсомолом", всяко-разно пытается не ударить в грязь лицом. "Идеальный человек. Вот как он падает". Покорно и предсказуемо, как каждый из нас. На чистый коврик и не лицом.
Чтобы быть идеальным человеком, следует ни на мгновение не забывать о камере. А камера не позволит забыть об обложке. Так все мы становимся всевидящими - делая себя всевидимыми.
"Скука - состояние полного самоотождествления с самим собой" И. Ю(ганов).
Весь фильм два режиссёра пытаются доказать и себе, и нам, что происходящее с ними и-или нами представляет интерес.
Интерес непредставим."
НИ ЧТО ИНОЕ как стиль-Селин
Селин: вначале было переживание; суждение доверяется слову, отмеряемому чувством, поверяемому жизнью, отмирающей в суждении. Безвыхлдный мир, за которым - раз жизнь такова [а вначале была Обида; а родила она Недоверие; а Злопамятство, близнец оного, чтобы не сожрать всю семейку, в которой ещё родовая материнская крестьянская Трезвость земная и Ум недюжинный, сыночек Недоверия, - садится за работу: вместе с Божественным Дыханием они создают тяжеловязь легкоплюйства СТИЛЬ-СЕЛИН], - Раз Жизнь Такова! [Два - жизнь иная. Но у Селина замкнуто на раз - на обиде: обида... обида... обида... Выхода нет - в творчестве всё связалось окончательно и бесповоротно заимодавкой доверенных, отмеренных, поверенных, отмирающих... Причём длится причастие отмирания, - прочие свершились и лишь прилагаются. Слава Богу, хотя нет входа, есть выход - смерть].
Так-то тебе, жизнь, поделом. Раз ты такая, такая колючая АЙ - я буду ворочаться - да, я буду ворочаться, а не мне придётся, - и ворочаться так, что на это придут посмотреть, и застынут, и я отворожу твоё, жизнь, время, у них, не знающих, что и сказать на это, как это хотя бы назвать... Ворочается. Что в этом такого? Нет, но это надо видеть...испытывать...принимать в этом уастие.всем сущством...всеми потрохами души...сотрясаться в такт...изрыгать MERDE солидарности...тогда ты понимаешь...ты просто видишь...что это так...что это у всех - так...что без этих чертыханий...этих ворочаний...этих рукоприкладств...эта тушка так бы валялась...так и хлюпала...в корыте...в луже...в собственных испражнениях...в утробном сладострастьи...
Доутробный вопль - смех - стыд - исторгают нас из этой грязи - даже если потом мы плюхаемся в ту же, по существу, грязь. Это ведь ни что иное, как жизнь, понимаешь?
/ИСИГУРЭ "БЕЗУТЕШНЫЕ"/
Догорели глаза.
Мелко. Каждому хочется уже домой, к камельку, вытянуть ноги, согреть руки, заткнуться, главное - заткнуться. И тогда - в Его отсутствие - распустится Большое ЗиАние, грушевидное, нет, стеклоярусное, ну почему - оборотное, как сторона медали - "За Прагой", например, или "За Берлином" -прыгай, ты не стеснчйся, прыгай, что - обалдел, что ли? - не крепись! Здесь уже другой стеклоярус, правильно, молодец - стеклярус, ещё вернее - стеклорус: у него всё русское, а глаза - стеклянные. Это потому что Большое ЗиАние от природно неловкого его движения прокатилось у него в голове ходуном: и - тук-тук! - встретил его с ледяным спокойствием с текилой - он едва доспотыкался - грохнулся и...
БОРХЕС
просто обнаружил, что достаточно просто обнаружить собственную наружность, как у тебя выпадают волосы. Нет, это Хармс обнадёжил. А Борхес просто рассказывает историю очень незатейливого человека, у которого заурядности, с ним происходящие, в конце концов махом вырисовывают из всего этого то, что суть - и в эту минуту, и в эту пустоту персонаж проваливается, и у нас в руках история с убежавшим. Не убеждал, да убежал. (А Ябби-Корябби грызёт свой ноготь). А читатель остаётся - остаётся с историей, шкуркой персонажа-бабочки, который прочитал, что ему приснилось, что он Чжуан, а есть ещё Цзы, которому почудилось на мгновение, что он бабочка, а потом он пришёл в сеья, а оказался Чжуаном, читавшим про бабочку, которой снилось, что она Цзы. Ведь можно и так.
К.
В мире Кафки отцы страдают, бесшумно страдают половым бессилием. Вернее, страдают за их бессилие сыновья, усмотревшие в детстве половой акт родителей в момент полной несостоятельности, исполненной в двух регистрах: физиологическом и нравственном. (Но шуметь всё же нельзя: все эти отступные и прикладные "Видишь ли, дорогая, сидячая работа не на пользу всему моему организму", "Ты не находишь, что зальц сегодня на ужин мы зря подали?..") Незадача, конфуз - всех этих слов ребёнок ещё не знает. Он пытается разобрать, разыграть сцену сам - он пробует, у него получается, но потом зачем-то пишет письмо возлюбленной, рвёт его, снова пишет и большой К с точкой, заменяющей все остальные буквы имени отца, замечательные как начищенные до фанфар пуговицы на сюртуке швейцара, завершает послание, полное признаний в собственной мелкости по сравнению с "такой чистой девушкой", переходящие в истинные клятвы верности - кому? - своему призванию, своему ремеслу.
* * * * *
Кафка начинает писать, Кафка трогается, и с первых слов по ту сторону всех слов, в оба конца - ого! эге-гей! - открывается безбрежная, очень конкретная и безупречно смазанная жизнь, в которой нет никакой пустоты - чьё-нибудь, какое-нибудь присутствие и наличие всегда на подхвате, кто бы и что бы ни ушло, ни завалилось, ни исчезло в трясине (а уходит, заваливается, исчезает что-бы-то-ни-было, вернее, всё, за что ты хочешь зацепиться; "Постой! Куда же ты?" - кажется, это недоумённое восклицание рассыпано по всем произведениям Кафки, не встречаясь, однако, нигде дословно).
Впрочем - ого! эге-гей! - что-бы-то-ни-было остаётся позади, позади, и этим восклицанием, этим восторгом приветствуется ширь распахнутого, всегда ожидающего тебя - удивить! - будущего.
Кафка только делает вид, что он повёлся, что он влеком этим будущим любых - самых великолепных! - возможностей, - и всё затем, чтобы вовлечь своего читателя в вэту историю. Поведясь, ты увяз, однако, в прошлом (см. Ниже. Смотри ниже и ниже! Двигаться можно лишь вниз по течению - разве ты этого не знал?) Ты пропал.
Хотя в тех местах, как известно, ничего не пропадает. По крайней мере, бесследно. Бесследность - крайняя мера; предельная доля.
Ю.ЛЕЙДЕРМАН
Требуются игла, молоток, игральные карты.
Вот каким всё же образом можно подчинить язык? Опять этот бред всевластия что ли - ничуть. С бредом ещё помедлим, а вот всевластие Чжуан Цзы пишет как всебезвластие. Непотопляемый разум потоп - что потом? Гладь океана - что кроме? Ага, в носовой части Титаника, ставшего Наутилусом, сохранилась не только прекрасная библиотека журналов всех времён и народов, не только все бутылочные повествования, предоставленные течениям отчаявшимися мореходами, - но и засидевшийся подромток, забывший о времени и зашедший-вышедший в него с другого конца. Он подумал как тихо - и скорость чтения удвоилась. Он подумал библиотекарь утекаем, аптекарь обтекаем, оптика остранения производна от тика;
может быть нервы, волоконца, капилляры соединят надлежаще лишь с введением регулярной дырчатости, а разве многоразовые вопросы не ложатся где-то складками, а когда-то не обеспечивают развилки. Обесцвеченный бред шелковистым путём сновидений - для тех, чей бортовой журнал собственноручно ещё пишется, ещё тщательно данными компаса, широты-долготы данными заполняется.
Не раз слышал: не расслышал.
Не раз сыпал: не рассыпал.
Не раз читал: не рассчитал.
Когда переводчик, чьё подчинение языку абсолютно до самозабвения, уже знает, что о своём, наболевшем не сообщить никому, - может быть, бутылке? напоследок... без претензии и надежды... - тут-то какое-то своё - оно общедоступно! - заводилой, поточником вкладывает душу в этот удручающий жест - швырнуть бутылку, куда - всё равно, know how, мальчик, узнай - как.
Что это значит? Больше ничего. Меньше ничего. Отвердение в жесте - буквальность в пику метафоре предателя-переводчика; топоры насуп.