Высоко в небе светил месяц. Хотя на дворе ещё формально царила зима, приближающаяся весна, словно замученный неволею узник, казалось изо всех сил пыталась сбросить оковы своего заточения и поскорей заявить своё полноценное право на очередную смену времён года.
Промозглый ледяной ветер являющийся абсолютным хозяином этого межсезонья, с завидным неистовством сотрясал стёкла расположенных в округе домов, принуждая выслушивать свой плачевный, противный человеческому слуху вой.
Солнце скрылось за горизонтом, и вместе с темнотой плавно разлившейся по вечерним улицам Прокопьевска, город практически в одночасье наполнился светом, исходившим от тысяч и тысяч окон, в каждом из которых прятался свой мир, полный собственных проблем и забот.
Вот в одном из таких "мирков", всё никак не хотел засыпать один маленький мальчик, с удивительными, невероятно выразительными голубыми глазами.
И в который раз, его мать, пытаясь хоть как-то утихомирить перед сном этого несносного мальчугана, читала ему очередную сказку.
Почётная честь проводить малыша в сладкие объятия морфея в тот вечер выпала бессменному произведению Аркадия Гайдара - "Мальчиш - Кибальчиш".
Если кто помнит, в самом начале этого Гайдаровского творения, на самой первой странице, была картинка, на которой изображалось, как отец малыша уходил на фронт, и перед тем как переступить порог собственного дома, в последний раз прижимает к груди жену и ребёнка.
Выразительно проиллюстрированный художником момент прощания отца главного героя со своей семьёй, произвёл неизгладимое впечатление на малыша. Ещё никогда, до этого ему не приходилось видеть такое удручающее выражение лица, такой полный трагической обречённости взор.
- Что случилось? - Испуганно спросила мама этого чудесного малыша, увидев его потускневшие глазки, с наворачивающимися на них слёзами.
- Мама, а почему мальчиш и его мать так смотрят на отца? - Наивно поинтересовался мальчик.
- Потому что, он может не вернуться, - по взрослому ответила мать, он же на войну уходит.
- Ну, я пойду - донёсся из коридора мужской голос, и спустя мгновение в дверном проёме спальной комнаты возникла высокая двухметровая фигура.
- Ты ещё не спишь? - Спросил он у малыша, и подойдя к нему нежно поцеловал его в голову, и нежно потрепав его за щеку, вернулся обратно в коридор.
- Мам, а можно я посмотрю, как папа сядет в автобус? - Попросил мальчик.
- Конечно можно, - улыбнулась в ответ мать, и взяв ребёнка на руки, аккуратно поставила его на подоконник.
Малыш внимательным взглядом проводил отца до остановки, и прощаясь несколько раз помахал ему своею крохотною ладошкою.
Отец тоже несколько раз махнул ему в ответ, после чего заскочил в старый, потрёпанный временем ЛИАЗ.
Двери автобуса закрылись, и вахтовка неловко дёрнувшись с места увезла отца на работу.
Увезла окончательно и бесповоротно.
Мерзкая, костлявая старуха в очередной раз собрала свой зловещий урожай. Уже который раз она приносила боль и страдание жителям небольшого провинциального городка. Ещё за одну тонна проклятой чёрной породы пришлось заплатить безутешным горем нескольких семей.
Хотя никто не скрывал от мальчика того факта, что его отца больше нет, никто не морочил ему голову, пытаясь выдать за правду различного рода небылицы, в осознание гибели своего отца малыш ещё долго не мог поверить.
Ещё несколько дней он внимательно всматривался в подъезжавшие к остановке ЛИАЗЫ, тщетно пытаясь увидеть среди возвращавшихся со смены шахтёров своего отца, но, выпустив каких-то незнакомых мальчику людей, двери автобуса равнодушно захлопывались, и водитель, нажав на педаль газа, уводил автобус прочь. Малышу ничего не оставалось делать, как с трудом сглатывая слёзы ждать появления другого автобуса, не переставая бессвязно повторять при этом: "папка, папа, вернись".
В день похорон, самое большое впечатление, о котором он позже мог вспомнить, оставило для малыша лицо его матери. Не сказать, что в тот день мальчик испытывал недостаток в впечатлениях, наоборот никогда в своей жизни он не видел такое количество народу, собранного в одном месте и по одному поводу.
Но печальный лик его матери выглядел в этом контексте особенным. Она не убивалась, и не рыдала горючими слезами. Она просто слишком много пережила за эти дни, чтобы суметь сохранить внутри себя хоть какие-либо чувства.
Когда могилу наконец-то всё-таки забросали землёй, аккуратно утрамбовав её перед плитой, мальчик вдруг с ужасом осознал, что от его отца, бывшего совсем недавно живым человеком со своими проблемами и заботами, не осталось теперь больше ничего, кроме пары фотографий и серой гранитной плиты выглядевшей маленькой каплей в окружающем кладбищенском океане скорби и неиссякаемого человеческого горя.
И это понимание оказалось таким ужасающим, забирающимся внутрь души и выворачивающее с корнем все радости и заботы маленького детского сердечка, что малыш тут же подбежал к матери и, схватив за руку, с содроганием сжал её мягкую ладонь.
- Вот и всё, - сказала мама каким-то безжизненным, отстраненным голосом.