Аннотация: Самое первое произведение. Написано осенью 2003г.
- Привет Тимми, ты уже проснулся?
Вставай скорее, а то мы не поедем в церковь.
Маленькая девочка, одетая в очаровательный голубой сарафан, с белым кружевным воротничком тоненькой рукой тормошила светловолосого мальчика в ночнушке, ерзавшего в кровати.
- Ой, Джинни, - сказал он и потянулся на кровати, - я ещё могу поспать целых три минуты, уйди.
- Нет, - повторяла Джинни, - вставай. Мама послала меня разбудить тебя, иначе она рассердится, - и стала тормошить Тима ещё сильнее.
- Противная девчонка, - сказал он и повернулся на другой бок.
- Ну, Тим, продолжала Джинни, - скоро уже будет завтрак, если мы не успеем, то мама будет ругаться. Вставай!
В эту минуту снизу послышался недовольный женский голос: ''Тим, Джинни, что вы там возитесь? ''
- Ну, вот, вставай, - крикнула Джинни, и силой потянула Тима за ворот ночнушки.
Идём, Тим! Идём, идём...
Тим Робинсон резко проснулся. Напротив него, в вагоне электрички, следовавшей по маршруту
Лондон - Кардифф, стоял четырёх летний малыш, с крепко сжимаемым в ладонях резиновым шариком зелёного цвета и испуганно глядевшего на Робинсона.
- Тим, пошли, не лезь к дедушке. Дедушка уже старый, ему нужно отдыхать, - сказала мать малыша, одетая в деловой костюм персикового цвета, и после чего потянула несмышлённыша к себе.
- Простите мистер, - сказала она, - он ещё совсем маленький, ему всё интересно.
- Да, да, конечно, - сказал Робинсон, и, кряхтя, проводил взглядом малыша в голубой курточке с фиолетовыми полосами на рукавах, с интересом разглядывавшего коричнево - шахматную шляпу мистера Робинсона.
Тим Робинсон посмотрел в окно поезда, за которым мелькали западные английские пейзажи, и с грустью подумал: '' Да, и я ведь тоже когда-то был такой маленький...'' Он посмотрел на своё еле видимое отражение в окне поезда, оглядел свои седые волосы, морщинистое лицо. В нём уже не угадывались черты того, светловолосого мальчишки из детства. Да, чего ещё ждать? Ему 88 лет, он ровесник этого ХХ века. За его плечами две мировые войны. На одну из них, на самую первую, он попал в одна тысяча семнадцатом году, в Бельгию, семнадцатилетним мальчишкой.
Робинсон закрыл глаза и в памяти всплыл образ майора Дженингса. Он вспомнил, как тот выступал перед толпой солдат. Тогда в марте 1917 года. Толпа... это было скопление массы солдат двух категорий: первая - перепуганные, такие как Робинсон, мальчишки семнадцати-восемнадцати лет, а некоторые даже и шестнадцати лет, вслушивающиеся в каждое слово, произносимое майором, и надеявшиеся, что он скажет что-то такое, что поможет им выжить в атаке.
Вторая - это были люди, смотревшие на Дженигса совершенно безразличными или даже озлобленным взглядом, ветераны войны, хотя ещё только три-четыре месяца назад они начали свою войну. Некоторые воевали с 1916-го года, ещё меньше было тех, кто воевал с 1915-го.
Некоторые из них стояли измождённые, перебинтованные бинтами, превратившимися в красно-жёлтую труху. На некоторых вообще было невозможно смотреть, их руки и лица были сплошь покрыты безобразными гноящимися ранами.
Особенно Робинсону запомнилось лицо одного капитана, с плохо перебинтованной раной на месте бывшего правого глаза, оживлённо о чём-то беседовавшего со своим лейтенантом.
- Ваша задача, - говорил Дженигс, - сидя в окопе, услышав команду ''Газ'', сразу надеть противогаз, независимо от того пустили немцы его или нет. Они могут пустить газ прямо у своих позиций. Первыми сразу в бой пойдут новобранцы. Ваша задача: как можно быстрее добежать до позиций противника. У них, там, через каждые десять метров - по пулемётному расчёту. Поэтому сразу предупреждаю, что добежит только каждый десятый, в лучшем случае - каждый пятый. Дженигс посмотрел на рыжего молодого солдата, одетого в шинель, которая была ему великовата, по лицу испуганного мальчишки, ручьём текли слёзы. Он обхватил винтовку, которая ему была почти во весь его рост, как будто это была его мать или подруга.
Сурово посмотрев на него взглядом, (''солдат не должен рыдать'') Дженигс перевёл взгляд на ''ветеранов'', которые выделялись в толпе своими окровавленными бинтами.
- Кто не может бежать - пойдёт в атаку во второй очереди. Их цель: ''доползти'' до немецких позиций, прикрываясь телами убитых во время первой атаки.
''И ещё, - сказал Дженигс, посмотрев на небо, - хранит вас Господь!''
- А, будет артобстрел немцев? - спросил какой-то заросший щетиной сержант.
Да, - ответил Дженигс.
- Но смысла в нём нет, т.к. наши орудия дотянут только до их крайних позиций, а у них там укрытия, а дальше обстрелять позиции противника наша артиллерия не в состоянии. Кстати, когда вы добежите до середины, то по вам начнёт работать артиллерия противника. Сначала дальнобойная, а потом и артиллерия средней дальности. Помните также, что перед позициями немцев - колючая проволока, и, конечно, их пулемётчики... Если вы всё это преодолеете, то считайте, что ходите у Иисуса в любимчиках.
После этих слов, зазвучала барабанная дробь, и послышались звуки горна. Этот сигнал означал только одно: разойтись по своим подразделениям.
Робинсон поспешил к месторасположению своего батальона 117-го Ньюпортского пехотного полка. Там он увидел того самого одноглазого капитана с усмешкой что-то рассказывающего солдатам батальона. До Робинсона донеслись его слова о войне. Он говорил о ней так , как говорят о рецепте приготовления пудинга.
- Ваш бывший капитан был убит вчера ночью, часовым при попытке к дезертирству. Такое, к сожалению, бывает, - усмехнулся капитан, - не у всех выдерживают нервы. Меня зовут Найджел Гримсби.
Несмотря на мой правый глаз, своё я ещё не отвоевал. А вы не бойтесь. Для вас главное - добежать до немецких окопов, найти подходящего немецкого ''кабанчика'' и выпустить ему все его немецкие кишки, - засмеялся капитан. Затем дал команду: ''На взводы рассчитайсь!''
После перерасчёта, Робинсон узнал, что он находится в третьем взводе сто семнадцатого полка, вместе с ещё девятью такими же молодыми, его возраста парнями и пятью невзрачными джентльменами.
К ним подошёл лейтенант лет двадцати пяти и, не представившись, потребовал следовать за ним.
Они шли по окопам, мимо медицинского отделения, где стоял невыносимый запах гноя, и на носилках лежали изуродованные тела стонущих раненых. Затем они вышли на передовую. Шли мимо солдат, которым вскоре предстояло умереть, но, вглядываясь в их измождённые лица, он редко встречал паникёров.
Кто-то шутил, кто-то молился, кто-то писал домой письма, а кто-то смотрел на него. Робинсону надолго запомнился взгляд одного солдата, который всем своим видом хотел сказать: ''Да, парень, жалко тебя, но ты не выживешь!''. ''Чёрта с два, - подумал Робинсон, - это ты, старый чёрт, сдохнешь, а я буду жить!''
Вскоре вышли на позиции, предназначенные для их батальона.
- Окапывайтесь, а я пойду в штаб, - сказал лейтенант и показал рукой в сторону офицерской палатки, - атака, скорее всего, будет часа через два''. После этих слов он ушёл.
- Вот гад, так и не назвал своё имя, - сказал кто-то из солдат.
- Зачем? - спросил другой.
Один дьявол, мы всё равно все умрём, толком и не познакомившись.
Робинсон оглядел солдат своего батальона. Видеть-то их он видел, но знать, хорошо не знал. Только лица их были ему немного знакомы. Один из солдат, посмотрев в лицо каждому, вышел вперёд, первым подошёл к Робинсону, протянул
свою руку и сказал: ''Джон Хиггинс из Глостера, 17 лет''.
''Тим Робинсон из Кумбрана, 17 лет, - ответил он.
Затем к ним подошёл невысокий рыжий паренёк и представился: ''Илай Джексон из Ньюпорта, 16 лет''.
- А, почему в шестнадцать лет ты здесь оказался? - спросил Джон.
- Да, я, когда просился на фронт, - начал Илай, - записался в полевую кухню, поваром, а когда прибыл во Францию, то сбежал в солдаты. Вот прислали сюда, - ответил он.
- Джеймс Патрик, из Кардиффа, восемнадцать лат, - подошёл к ним ещё один парень, растолкав остальных, и первым пожал руку Хиггинсу, видимо признавая за ним, таким образом, старшинство.
- Гарри Олдридж из Суонси, 16 лет, - протянул руку совсем молодой солдат. ''На призывном пункте сказал, что мне семнадцать лет. Поверили'', - усмехнулся он. По его глазам было видно, что за этот поступок он проклял себя тысячу раз.
- Майкл Лимерик, семнадцать лет. Я тоже из Ньюпорта, - представился ещё один молодой солдат. Он небрежно окинул взглядом Джексона, и первым протянул руку Патрику.
- О, пальма первенства перекинулась, - подумал Робинсон, и, посмотрев на Майкла, увидел его высокомерный взгляд. Вот сволочь, - подумал Тим, - одногодка, а сколько выпендрежа.
Остальные солдаты, особенно пятёрка, т.е. те, имели уже боевой опыт и солидный возраст, проигнорировали братание.
Они даже сделали вид, что не заметили.
Трое, видимо очень застенчивых ровесников, лишь бросили косые взгляды, так и не решившись подойти.
Затем все уселись на холодную, окопную землю. Кто-то достал бумагу и начал писать письма, кто-то достал чётки и начал читать молитву.
- Эй, ребята, может, в картишки перекинемся? - предложил Паркер.
Но все отказались, каждый был занят своим делом.
''Какие-то вы скучные. Ну, умрёте, не умрёте вы через час, какая разница? Важно, что происходит сейчас,'' - сказал Паркер и, улыбаясь, посмотрел на Робинсона.
Робинсон вовсе не был согласен с Паркером. Улыбнулся он просто из вежливости.
- Не через час, а раньше, - сказал солдат в шинели, которая вся была пропитана багровыми пятнами крови.
Солнце уже уходит на Запад. Командование хочет, чтобы при атаке солнце светило немцам в глаза, ослепляя их.
- Да, а я подумал, что атака будет ночью или на рассвете, - сказал Патрик.
- Нет, - возразил солдат в кровавой шинели, - рассвет это слишком долго. Мы уже завтра должны быть в пятидесяти километрах на восток отсюда, это недалеко от Намюра. Они ждут подкрепление, - солдат кивнул в сторону немецких позиций, - а то мы можем вообще никогда не взять их позиций.
Робинсону стало очень страшно. Ему показалось, что от ужаса кровь похолодела в его венах. Эта неопределённость до атаки его как-то успокаивала, а сейчас ему было очень страшно.
- Да, - думал он, - самое жуткое на земле, это когда ты знаешь, что до твоей смерти подать рукой, и ты сидишь в холодном, вшивом окопе и ждёшь её.
- Эй, - толкнул его в плечо Хиггинс, - вот возьми, - он достал из нагрудного кармана круглый серебряный медальон на цепочке. Он открыл его. Там находилась маленькая фотография очень красивой девушки и надпись: ''Дорогому, любимому Джону. Пожалуйста, возвращайся живым''.
''Вот'', - сказал Хиггинс, - если со мной что-то случится, то отправьте его в мой город, на улицу Роз, 17 и напишите, что я очень любил её.
- Да, ладно, - сказал Тим, - ты не умрёшь, никогда.
- Очень прошу тебя, - сказал Джон.
- Хорошо, - ответил Тим и спрятал медальон в нагрудный карман. Затем он снял с шеи крестик и дал его Хиггинсу.
- Зачем, - спросил тот.
- Прочитай, что написано на обратной стороне, - попросил Тим.
На обратной стороне были написаны слова: ''Дорогому братику от сестрёнки. Спаси и сохрани. Аминь''.
Этот крест подарила мне сестрёнка. Если со мной что случится, то пошли его в мой город на девятнадцатую улицу, дом номер двадцать три.
- Зря, не зря отдал крестик, - с испугом подумал Тим, - а если Джон погибнет, то исчезнет и крестик.
Тут его размышления прервал солдат, которого он видел, когда шёл на передовую. Тот опять прошёл мимо Тима, внимательно вглядываясь в его лицо.
- Вот, дьявол, - подумал Робинсон, - что ему надо?
- Говорят, что это провидец, - сказал солдат в кровавой шинели, сидевший напротив Тима,- всегда чувствует, умрёт солдат или нет. Затем он вытащил сигарету и затянулся.
Тиму стало ещё страшнее.
Над позициями раздавался звук чей-то трофейной губной гармошки.
Слушая эти звуки, Тим посмотрел на небо. Всё небо, от позиций до самого горизонта было усеяно силуэтами воронов.
- Вороны летают, - сказал солдат в окровавленной шинели, - как летали всегда, во все времена над местами битв, сражений. Каким-то удивительным способом чуя запах смерти.
- А, что у смерти есть запах? - спросил Робинсон.
- Есть, - ответил солдат, - это помесь запахов страха, ужаса, отчаянья, горя и ненависти.
- Интересно, - сказал Тим и поглядел на небо. Там вместе с воронами летали коршуны и ласточки.
- Я всегда жалел птиц, - продолжал Робинсон, - люди проживают свои жизни, испытывая громадное количество удовольствий, наслаждений, а они, не знающие, что такое счастье, радость, любовь, всегда вынуждены глупо парить над землёй в поисках пищи. Но сейчас, я бы отдал всё, чтобы превратиться в ласточку, взлететь и упорхнуть отсюда.
Солдат в окровавленной шинели ничего не сказал в ответ на эту реплику. Тим попытался уснуть, надвинув
каску на глаза, но у него не получилось.
Через минуту в окоп вбежал лейтенант.
- Готовьтесь, - крикнул он, - с минуту на минуту должен поступить приказ об атаке.
Тим схватил винтовку, и хотя он не был особо верующим, всё же перекрестился, затем прижался спиной к холодной земле. Это же сделали и другие солдаты.
Послышалась барабанная дробь, звуки горна, а затем одновременно выстрел ракетницы, чьи-то свистки и крики офицеров: ''В атаку! Га-а-а-з.''
Тим ловко вылез из окопа и стал надевать противогаз, этот пропахший чужим потом кусок резины.
Интересно, что случилось с его прежним владельцем, - подумал он и тут же краем глаза увидел своих братьев по оружию, надевавших противогазы, находясь на земле.
- Ты, что дурак, - крикнул ему Хиггинс, - ложись!
Тим опустился на колени, и ничего не понимающим взглядом уродца в противогазе стал оглядываться по сторонам.
- Вы, что уроды! - кричал лейтенант, призывая подняться в атаку.
''Встать! В атаку! Всех под трибунал отдам!'' - продолжал неистовствовать лейтенант.
Робинсон и ещё несколько солдат, следуя приказу вскочили и побежали по направлению к немецким позициям. Тиму было очень тяжело дышать в противогазе. Он ещё был ему и мал, сильно сдавливал голову, а от дурного запаха резины у него закружилась голова.
- Ну, его к дьяволу, - сорвал с головы противогаз Тим и бросил в сторону своих позиций. Когда он обернулся, то краем глаза увидел, грохочущие здоровенные махины, которые раньше никогда не видел. Из-за их езды тряслась земля вокруг, и Тиму казалось, что он еле стоит на ногах.
''Ничего себе, это те самые большие Билли'', - воскликнул он. Обрадованный, Тим развернулся в сторону немецких позиций и побежал, но, вспомнив о выкинутом противогазе, очень испугался.
''Вот дурак'', - зачем я его выбросил, - подумал Тим, но возвращаться было поздно.
Откуда-то послышался стрекочущий звук. Тим поднял голову и увидел аэропланы, летевшие в сторону немцев. Оглянувшись, он увидел вокруг себя ещё тысячи таких же, как он кричащих, матерящихся и бегущих с винтовками наперевес, по направлению к немцам, солдат. Тима охватила радость. Ему показалось, что он больше не боится за себя, смерть его минует.
Но через секунду всё изменилось. Он услышал какой-то свистящий звук, и перед ним артиллерийским снарядом разорвало на части двух солдат. Тим упал будто оглушённый чем-то. Повернув голову вправо, он увидел, как снарядом разорвало шестнадцатилетнего Илая Джексона. Его рыжая голова отлетела к ногам Тима.
- ''А-а-а'', - закричал Робинсон и попятился назад. Оглянувшись, он увидел два горящих ''Больших Билли'', чьи-то разорванные и оторванные руки, ноги, головы, туловища.
Особенно его поразила картина: ''Большой Билли'' раздавил солдата, которому оторвало ноги и тот, истекая кровью, просил пробегающих мимо солдат о помощи.
Через секунду другой снаряд разорвался рядом с Тимом. Это заставило его подняться, взять винтовку и бежать. Ближе к немецким позициям артобстрел усилился, и криков стало ещё больше.
Добежав до колючей проволоки, он услышал крик Лимерика: ''Ложись, Робинсон!'' Тим упал на землю. Обернувшись, он хотел поблагодарить своего спасителя, но не успел.
Пулемётной очередью из-за колючей проволоки череп Майкла разорвало на части.
''Гады'', - закричал Тим, и, вытащив гранату, бросил её за проволоку. Пулемёт сразу же заглох. Схватив винтовку, наступил на спину, повисшего на проволоке солдата (''Прости, браток, - подумал про себя Тим), перепрыгнул через колючую проволоку, и оказался в немецкой траншее. Оглядевшись вокруг, он увидел убитых своей гранатой двух немецких пулемётчиков и двух пехотинцев.
''Тьфу, немецкие сволочи'' - плюнул Тим на их тела.
В этот момент он увидел немца лет пятидесяти, в кайзеровском котелке, лезшего на него с винтовкой. Тим успел обернуться и выставить вперёд двумя руками свою винтовку, тем самым, задержав удар немца. Но тот, злорадно улыбаясь, продолжал давить винтовку. Штык приблизился к груди Робинсона. Не выдержав напора немца, он упал на колени, но продолжал из последних сил сдерживать удар.
Вдруг чья-то сабля рубанула и разрубила голову немца пополам. Фонтан мозгов и крови захлестнул Тима. Протерев рукавом шинели лицо, он увидел одноглазого капитана.
- Не робей, сынок, - сказал он, - вперёд.
Но чья-то лихая пуля попала и ему в шею, после чего он упал.
Робинсон схватил винтовку и попытался выстрелить, но не успел. Пуля попала ему в живот.
Тим почувствовал резкий приступ боли. Упав на колени, он увидел ''фонтан'' бурой жидкости, вытекающей из его живота. Подняв руку, Тим увидел, что она до локтя в крови. Почувствовав ещё один резкий приступ боли, он упал на землю.
- Помо-о-г-и-те, - шептал Тим, протягивая окровавленную руку, пробегавшим мимо него английским солдатам. Ему никто не помогал. Разгорячённые пылом сражения, они пробегали мимо.
Тим лежал, уставившись холодеющим взглядом в небо. Его охватило детское щемящее чувство нежности к маме.
Ему хотелось к маме, чтобы та приласкала его и полечила, как в детстве.
''Ма...ма..., - еле шевелил он языком.
Но матери рядом не было. Рядом была война, и шёл праздник смерти.
Из раны продолжала хлестать кровь. Ему показалось, что всё его тело окаменело.
''Это и есть запах смерти'', вспомнил Тим слова солдата в кровавой шинели. - По крайней мере, её обжигающее дыхание я точно чувствую, - подумал он.
Глаза его закрылись.
''Я же умираю'', - ещё раз подумал Тим и попытался открыть глаза.
Высоко в небе парил ворон.
''Проклятая птица,'' - подумал Робинсон.
''Вокруг смерть, взрывы, а она ничего не боится. А вдруг это не просто ворон, а тот самый из кельтских миров, который парит над местами сражений, а потом уносит души убитых воинов в своих когтях в загробный мир, -пронеслось у него в голове.
Тим почувствовал окончательную слабость в теле. Всё его тело было покрыто кровью.
''Смерть..., смерть'', - крутилось в голове у него.
- Я хочу жить! - подумал Тим и из последних сил открыл глаза.
Ворон парил уже совсем низко.
- Улетай, улетай, проклятая птица, - пытался говорить Робинсон одеревеневшими губами, но не договорил, и, поддавшись слабости, закрыл глаза и провалился в бездну.
Тим увидел яркий, белый свет, резавший ему глаза, и сразу же закрыл их обратно. Затем он попытался снова, открыть глаза и это ему удалось.
- Я в раю? - спросил он, увидев чьё-то размытое, улыбающееся лицо.
- Нет, ты не в раю. Не знаю првда , это к счастью или нет, - проговорило лицо, приобретая черты миловидной, улыбающейся девчонки лет пятнадцати.
- А, я в лазарете, - подумал Тим, уставившись на свой забинтованный живот.
- Я пойду, - сказала девушка, взяв таз с кровавыми бинтами.
- Не уходи, - попросил Тим, протягивая к ней руку, - у меня в куртке был медальон. Куда он делся?
- Не знаю, - ответила она, пожимая плечами, - тебя принесли сюда без него.
- А кто принёс меня? - спросил Тим, глядя на молоденькую сестру милосердия, заметив, что она очень симпатичная.
- Джон Хиггинс, из твоего взвода. Вы с ним - единственные, кто выжил в этом бою.
- Он, наверное, забрал свой медальон. А, что он сделал с крестиком моей сестры? Неужели отослал, - с ужасом подумал Тим.
- Где у вас ручка с бумагой? - крикнул он сестре, - дайте мне.
Сестра стояла с грустным видом, не слыша Тима.
- Утром, на рассвете, когда немцы пытались отбить позиции он погиб. Я его знала. Джон был, как и я, из Глостера, - сказала девушка и заплакала.
- Не плачь, - прошептал Тим, - это война, на ней почти все умирают. Отвалившись на подушку, он тоже вспомнил Джона, его улыбчивое лицо. Но совсем растрогаться ему не давала мысль, засевшая у него в голове: ''Успел Джон послать крестик или нет?''
''А ты точно знаешь, что он погиб? - спросил Тим у сестры, чьё лицо распухло от слёз.
- Я сама вчера видела в морге его труп с биркой на ноге.
- М...м - да, - Тим опустил глаза.
- А как тебя зовут? - спросил он, чтобы как-то отвлечь сестру.
- Анна, - ответила та.
- Анна, - улыбнулся Тим, опустив глаза.
''Скажи, Анна, немцы вчера во время контратаки отбили позиции?
- Да, - кивнула та, - наши войска сейчас находятся на позициях, что занимали позавчера.
- Что? - лицо Тима побагровело, - столько трупов, столько людей погибло, и всё, всё зря! Проклятая война, она никогда не кончится! - Закричал Тим, уставившись в потолок.
- Ну, для тебя, наверное, война уже окончилась, - сказала Анна.
- Да, - усмехнулся Тим, - если это правда, то я на тебе женюсь, - прошептал, улыбнувшись, он.
Анна тоже улыбнулась в ответ.
Впоследствии слова, сказанные им сбылись.
Робинсон открыл глаза, услышав чьё-то копание. Он увидел лысоватого мужчину в очках, и замшевой куртке, севшего на сиденье напротив него. В руках у мужчины была газета. Он развернул её и начал читать. На последней странице Робинсон прочитал: 17 ноября 1988 года, в Версале (Франция) будет проходить встреча ветеранов первой мировой войны и торжества, посвящённые 70-летию со дня её окончания.
''Встреча ветеранов'', - усмехнулся он, - кучка невидящих, неслышащих старикашек со слуховыми аппаратами, приедет на встречу, - подумал Робинсон и посмотрел в окно.
'''Интересно, сколько нас осталось? Пройдёт два - три года, и мы все умрём. Время уравняло тех, кто выжил тогда, и те три миллиона, что остались там, во Франции, Бельгии, будучи совсем мальчишками. И тех, и тех уже не осталось в живых.
''Станция Кумбран,'' - объявили в редуктор, и в вагоне зашевелились люди.
Робинсон попытался встать сам, но не смог этого сделать, и тяжело кряхтя, опустился назад. Мужчина напротив протянул руку.
- Спасибо, не надо, - сказал Робинсон и, оперевшись на свою трость всё-таки встал. Тяжело дыша, медленными шагами, направился к выходу. В тамбуре к нему подошла девушка.
- Вам помочь? - спросила она.
- Не надо, - прокряхтел Робинсон.
- Давайте, я вам всё-таки помогу, - сказала она и помогла спуститься на перрон.
- Вас кто-нибудь ждёт? - поинтересовалась она.
- Нет, меня уже давно никто не ждёт, - ответил Робинсон.
- Простите, - извинилась девушка.
- А как Вас зовут? - поинтересовался Робинсон.
- Мэри, - ответила она.
- Хорошее имя. Так, когда-то, звали мою дочь.
Мэри попыталась отвлечь Робинсона от горьких воспоминаний.
- Куда Вам нужно? - спросила она.
- Мне бы поймать кэб, - сказал Робинсон.
- Такси, такси, - крикнула Мэри, и через секунду к ним подъехал чёрный кэб.
- Ну, простите, мистер..., - вопросительно посмотрела Мэри на Робинсона.
- Робинсон, Тим Робинсон, - ответил тот.
- Простите, мистер Робинсон, мне пора.
Старик проводил взглядом девушку.
- Да, - подумал он, - она чем-то и правда напоминает Мэри.
- А я этот дом хорошо знаю, - оживился водитель, - у меня там знакомые живут. Вы им кто?
- Я? Никто, - ответил Робинсон. Я когда-то жил в этом доме. Сейчас хочу на него посмотреть.
- Ого, - удивился таксист, - и давно Вы там не живёте?
- С 1941 года.
- Как? - удивился таксист. - Я вырос не по-далёку. По-моему этот дом построен в середине сороковых годов.
- Вот, так, - ответил Робинсон.
Таксист, видимо всё понял. Дальше они ехали молча. Вскоре подъехали к прекрасному двухэтажному особняку, построенному в викторианском стиле, опоясанным зелёным фасадом. Когда Робинсон вылез из машины, то шофёр спросил его: ''Вас ждать?''
- Уезжайте, - сказал Робинсон. - Я, если, что, сам такси остановлю и уеду.
- Как Вам угодно, сэр, - ответил водитель и, вырулив на дорогу, скрылся.
Не успел Робинсон, как следует разглядеть дом, как его внимание привлёк мальчишка лет двенадцати, пробежавший мимо него и забежавший в дом.
Через минуту, он увидел, как к окну на втором этаже подошла женщина и, посмотрев на Робинсона, куда-то ушла. Через секунду она открыла дверь дома и стояла на пороге вместе с мальчиком.
- Что Вам угодно, сэр? - спросила она.
- Да, ничего, - ответил старик. - Просто я когда-то жил в этом доме и захотел на него посмотреть.
- Этого не может быть, - возразила женщина. - Родители моего мужа живут здесь с 1944 года, с тех пор, как его построили.
- Извиняюсь, мэм. Я жил на месте Вашего дома.
- Простите меня, сэр, - сказала женщина, и, повернувшись к мальчику, предложила пригласить дедушку в дом.
- Входите, мистер, - попросил мальчик и, спустившись по лестнице, помог старику подняться.
- Проходите, - пригласила женщина Робинсона в дом, войдя вслед за ним, на ходу стягивая фартук.
- Она в фартуке. Только сейчас заметил. Да, старею. Зрение стало совсем не то, что раньше, - подумал он.
Войдя в комнату и увидя стул, стоящий около стола, он сел, не спрашивая разрешения у хозяйки. Женщина расположилась напротив него.
- Простите, - сказала она, - моего мужа нет дома. Он полицейский и сейчас находится на службе. Разрешите предложить Вам чай или кофе.
- Ничего не надо, - ответил старик, осматривая дом.
- А Вы долго здесь жили, - поинтересовалась женщина.
- Я? - переспросил старик, - с 1922 по 1939 год.
- М-да, недолго, - подтвердила женщина. - А что случилось потом? Почему Вы уехали?
И Робинсон, сначала посмотрев на мальчика, а затем на старинные часы, начал свой рассказ.
- В 1941 году я служил в армии. Был на фронте. Воевал в Северной Африке, командовал взводом пехоты. Я прекрасно помню тот день в мае 1941 года.
И старик, закрыв глаза, представил всё как было.
Робинсон, высунувшись из грузовика, оглянулся назад, осматривая колонну следовавших за ними таких же машин.
- Да, - сказал он водителю, - наступаем, пока наступаем. Как долго это продлится. Скоро будут переброшены немцы. Они уже почти всю Европу захватили, скоро и сюда доберутся. Что тогда с нами будет?
- Не знаю, - ответил водитель. Говорят, на днях немцы собираются напасть на Грецию, а потом оттуда им будет открыта прямая дорога на Египет.
- На Египет? - переспросил Робинсон, у меня сын на Крите.
- Люфтваффе, сделает из нас месиво, - продолжал водитель. Как сделано уже кровавое месиво из Английских городов. Мы с ними там ничего не можем сделать, а здесь и подавно в порошок сотрут, - махнул он рукой, затем достав сигарету продолжил свой рассказ.
- Вот вчера Бирмингем бомбили. Говорят, погибло сто человек.
- Слышал, - сказал Тим. - Хорошо, что я семью из Ньюпорта перевёз в Кумбран. Вроде там ещё не бомбят.
Вдруг, они оба услышали, нарастающий, с каждой минутой приближающийся звук в небе.
- Наши, нет? - вопросительно посмотрел на Робинсона шофёра.
Всё решилось через секунду. Огромный кусок вырвало из земли рядом с ними, и обрушило на их грузовик.
- Прыгай, Рой, - крикнул Робинсон шофёру и сиганул из грузовика.
Упав ногами к дороге, он изо всех сил закрыл голову руками, больно сдавив её и глаза. Всё равно до него доносился звук, который он не мог забыть ещё с 1917 года. Это был звук рвущихся бомб, стоны, крики раненых о помощи. Это был звук торжества смерти. На секунду он открыл глаза и увидел распластанного на кусте рядом с собой тело молодого солдата, которому взрывной волной оторвало ноги и отбросило сюда. На белом от потери крови лице был отражён ужас. Испытывая адскую боль, он тянул руку к Робинсону, моля его о помощи.
- Сейчас, сынок, сейчас, - сказал он. Робинсон уже поднимался, когда прозвучал новый взрыв, и он снова упал ничком к земле, закрыв голову руками.
- Па-а-те, - шептал окровавленными губами солдат, - по-й-та, - и тянул к нему руку.
- Сейчас, сынок, - повторил Робинсон и, подбежав к солдату, поднял на руки и понёс в сторону колонны.
Бомбардировка уже закончилась. Повсюду лежали разорванные на части тела, догорали грузовики, стонали покалеченные солдаты, такие же, как и этот на руках Тима, взывавшие о помощи. Но, Робинсону был дорог именно этот.
- Врача, врача! Где врач? - кричал он, бегая с солдатом на руках среди стонов, горящих машин, криков о помощи. Какое-то чувство вины за то, что не смог спасти солдата, мучило Робинсона. Он продолжал носиться с ним по всему этому аду, взывая о помощи. Но его никто не услышал.
Вдруг он увидел человека, делавшего укол солдату, чьи внутренности были разложены на земле совсем как в мясной лавке.
- Вы врач? - всё ещё продолжая держать солдата на руках, кинулся к нему Тим.
- Нет, я просто колю морфий, - ответил тот.
- Нужен врач, чтобы спасти этого, - Тим приподнял парня на своих руках.
- Давайте, я вколю ему морфий, - предложил человек со шприцем.
- Да пошёл ты, сволочь! Робинсону захотелось пристрелить на месте этого негодяя. Но вместо этого, он закричал: ''Убийца!''
- Как хотите, - ответил тот и стал доставать новый шприц, чтобы вколоть морфий другому раненому, которому оторвало пол-лица, но он каким-то чудом ещё был жив.
В этот момент к месту бомбардировки подъехал грузовик с красным крестом на обшивке. Тим бросился к нему. Оттуда спрыгнул врач с белой повязкой на руке. Робинсон опустился на колени и положил солдата на землю перед ним. Врач наклонился над солдатом. Положил руку ему на пульс, и затем удивлённо посмотрев на Робинсона произнёс: ''Он мёртв''. Только сейчас Тим заметил, что солдат совсем не дышит и давно посинел.
- Нет, - закричал он и, прослезившись, замотал головой. Врач молча оставил его и ушёл. Рядом с собой Робинсон заметил молодого солдата.
- Я его знал, - кивнул тот в сторону погибшего. - Это Джон Адамс из Глостера, восемнадцать лет.
- Восемнадцать лет, как моему сыну, - подумал Тим, - и зовут даже как моего. Ещё постояв над телом погибшего, они разошлись.
К Робинсону подошёл человек. По его внешнему виду можно было определить сразу, что он из штаба.
- Лейтенант, - обратился он к Тиму, - Вас вызывают в штаб.
- Интересно, что им от меня надо, - подумал Робинсон и пошёл к выжившему майору Бригинсу.
- Майор, мне поступила депеша.
- Знаю, знаю, - сказал тот. - Вот тебе мой джин. Поезжай.
Только дойдя до машины, Тим впервые задумался о том, где находится, где находится, ставший ему другом, водитель грузовика Рой Блеэкстафф. Уже сидя в джипе, и включив зажигание, он увидел, как у обочины складывают тела погибших. Среди них было и тело Роя.
- Твою мать, - выругался Робинсон. Включил газ и уехал с проклятой дороги. Весь путь до штаба пехотного полка, он вспоминал лицо погибшего восемнадцатилетнего солдата, лицо перетянутое маской ужаса. Когда Тим доехал до штаба, его там уже ждали. На пороге стоял капитан Оруэлл.
- Зачем я вам понадобился? - спросил, не здороваясь, Робинсон.
- У меня есть для тебя новость, - ответил капитан, подойдя к Тиму, и положил руку ему на плечо.