Ильинский Антон Александрович : другие произведения.

Амнерибис

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Андрей
  1
  ...И вот оно сегодня.
   Морозный воздух. Проходящие мимо краснощёкие люди. Они спешат по своим нужным людям делам. Разговаривают по телефонам, пусто смотря в пространство. Большой город. Нигде, ни в какой пустыне ты не более одинок чем здесь. Город вымывает, выветривает людское взаимопонимание. Заставляет их быть самостоятельными за счёт себе подобных. А они послушно и с радостью бегут в его сверкающие надеждами объятья. И самое обидное, что немногим из них действительно удаётся обрести заветное. Кто они? Баловни судьбы? Избранные? За счёт чего? В счёт прошлых жизней? Впрочем, какая может быть разница сейчас, когда годы любви к жизни, к собственной работе, окружающим людям обернулись этой неуклюжей подписью. И мало того, что это все само по себе случилось. Непременно, нужно было, чтобы это все случилось так жалко и трагично.
   Утро ничего не предвещало. Обычное зимнее утро. Все спешили на работу. В привычной давке метро мне всегда хорошо думалось о предстоящем дне. Я заранее знал, как и что буду делать по приезду. Уже при входе в здание на Туполевской набережной встретился наш помощник директора Лева. Парень молодой, ловкий с проплешиной на затылке напоминающей тонзуру у францисканцев. Увернуться от встречи уже ни как не выходило, посему, пришлось здороваться. Лева бегающим взглядом, не смотря в глаза, пробежался по мне и сообщил, что он провёл инспекцию в моем компьютере, и что не нашёл там архивов за прошлый месяц. И ему интересно было знать где они? Такой поворот ошеломил. Люди в конторе знали, что начальство просматривает время от времени базы у каждого, но чтобы так открыто. Нет, такого никогда не было. пер
  - Надо у меня спрашивать. Это и проще и быстрее, - не скрывая раздражения, ответил я.
  - Ну, ты поищи. До обеда мне нужно будет.
  Я пошёл дальше к лифту. В тот момент я просто кипел от злобы. Раздражал этот слизняк, и утро было испорченным. Даже промелькнула мысль пожаловаться главному.
   Да. На рабочем месте все лежало не на своих местах. Хотя бы постарался воспроизвести как было скотина. Уже налив себе горячего кофе и загружая компьютер, я подумал: 'Зачем ему, интересно, эти архивы? Вот говнюк! Даже не извинился. Так для чего же ему они?' Я открыл нижний ящик стола, в котором хранил прошедшую работу. Там просто и откровенно был налицо обыск. Лева даже не удосужился порядок навести после себя.
  Нет! Это уже наглость наказуемая. Ничего другого не оставалось, кроме как пойти к начальству. Только вот с чем? Решение пришло в виде коллеги. Меня тронули аккуратно за плечо. Сзади стояла Люда. Она всегда взволнованная с приподнятым носиком сегодня почему-то отвела взгляд:
  -Андрей, тебя Пархута вызывает.
  -А что такое происходит, ты не знаешь? У меня Таранька весь комп перерыл и в ящиках бардак устроил. Налоговая, что ли какая?
  -Тебе начальник все объяснит. Иди к нему.
  Праведный утренний гнев мгновенно обернулся трепещущей прохладной тревогой. Украдкой я внимательно осмотрел остальных. Все занимались обычными приготовлениями к рабочему дню. Но что-то было не так. Как будто меня не существовало. Почему-то именно сейчас я вспомнил, что, обычно лебезящий перед всеми, наш визуализатор Петёк сегодня со мною даже не поздоровался. Так. И что же это все значит. Неужели где-то напортачил? Я попытался вспомнить что же там могло быть в этих архивах. Да нет, не было там ничего страшного. Те объекты уже давно были сданы. Заказчики порасплачивались. Что же это может быть? Ладно. Быстро допив кофе я направился в кабинет директора.
  - Здравствуй, Андрей, - бросил Виктор Ильич, не подав руки и не посмотрев на меня. - Тээкс. Слушай, тут такое дело. Ты акт приёмки-сдачи подписывал, когда сдавал Печатники?
  Тут я вспомнил. Ёлы-палы! Вот в чем все дело! Я не плохой инженер, но как бы я ни старался у меня в каждом объекте были какие-то огрехи. Огрехи именно в части документов или чертежей. Но до сегодняшнего дня эта моя невнимательность не наносила ощутимого ущерба, и мне прощали.
  - Блиин! Виктор Ильич! Нет... вот ччёрт! И как теперь? Я могу исправить.
  - Не нужно. Лева уже занимается этим. Послушай, Андрей, ты неплохой специалист, и твои промахи, они до сих пор не были критичными. И у меня нет никакой гарантии, что дальше не будет хуже. Мне где-то жаль, да и с Таранькой вы не сошлись. В общем, тебе придётся искать себе новую работу.
  Виктор Ильич протянул руку. Я встал и дрожащим щипком потрогал его крупную кисть.
  - Прости, что при таких обстоятельствах, но, Андрей, - Виктор Ильич сделал небольшую паузу, - У тебя есть стержень. И ты не пропадёшь. Просто опирайся на него всегда.
  Но я, ошеломлённый случившимся, уже не слышал его и, ещё ничего не понимая, наблюдал как я медленно-медленно закрываю дверь в кабинет.
  'Распишитесь на бланке', - пододвинув безымянным пальцем ко мне бумажку, произнесла девушка, до моего прихода красившая ногти.
   Я потянулся за ручкой, при этом неловко опрокинул, стоявшую на столе, визитницу. Расписавшись, поднялся, стараясь внутренне собраться и не показать своего состояния девице, хотя слезы просто душили. Закрыв дверь в кабинет, пошёл по коридору мимо цветных проектов развешенных по стенам. Постоял в кабине лифта. Девушка сзади, как мне показалось, сочувственно смотрела мне на плечо. Быстрее надо отсюда убежать.
   Воздух на улице высушил морозом ноздри. Взбодрил. Голова была битком набита мыслями об одном: 'Что теперь? Как жить'?
   Ещё недавно все было так хорошо. Я был уже даже не начинающий. Был почти сложившийся архитектор. Была работа. Была хорошая работа. Я даже мог выбирать. Люди ценили то, что я делал. Я шёл к этому долго и упорно. Работал подмастерьем, чертил другим их проекты. Обслуживал стройки. Работал снабженцем. Все делал для того что бы быть профессионалом. И эти годы трудов начали давать результаты. У меня появились собственные заказы, деньги. Я вполне был собою доволен. И тут все так вот.
  2
  Дома, бросив на диван портфель, упал в кресло. По дороге я уже почти справился с состоянием потери, унижения. Мне всегда в такие минуты помогала толпа в метро. Лица людей. Движение. Невольно отвлекаешься, и как-то все сглаживается. Теперь просто нужно было все обдумать. Решить как мне дальше и что мне дальше. Было время обеда, и я решил приготовить поесть. Уже когда я нарезал картошку над стреляющей маслом сковородкой, раздался телефонный звонок. Я снял городской. В трубке казённый женский голос осведомился:
  - Прягин? Андрей Степанович?
  - Да, здравствуйте, - ответил я
  - Беспокоят из Царицынского суд-медвытрезвителя.
  - Вот же ж. Я же все оплатил.
  - Да. Но я не по этому поводу, Андрей Степанович, почему вы не сказали, что у вас ВИЧ?
  - Что!?
  - Ну что у вас вирус иммунодефицита?
  - Какой вич?! - ошарашенно переспросил я ещё раз
  Голос в трубке смягчился:
  - Вы не знали? Вы когда сдавали последний раз кровь?
  - Погодите, девушка. Подождите. Вы правильно звоните?
  - Ну вы же Андрей Степанович, который обслуживался у нас двенадцатого числа сего месяца?
  - Да, но это глупость какая-то! Вы что-то перепутали! Я просто попал к вам за то, что проходил, да пьяный, мимо места где хулиганы разбили стекло на остановке автобуса. А ваши не стали разбираться и всех приняли.
  - Да, - голос в трубке прозвучал сочувственно, - У нас есть ваши показания, и к вам по этому поводу нет претензий. Но дело в том, что анализы крови показали у вас ВИЧ. Я вам сочувствую. Вам необходимо явиться в поликлинику по месту проживания и зарегистрировать свой статус в течение двух дней. Прошу вас не оставить это без внимания. Извините ещё раз. Всего хорошего вам.
   Странное состояние навалилось на меня. Наверное, такое же чувствуют люди когда ещё живы но уже падают, прыгнув вниз головой с верхнего этажа. Быстрые мысли о том, что всегда все можно же исправить! Но исправить уже ничего нельзя и земля неумолимо приближается. Ноги стали ватными. Боже, это какая-то ошибка! Я знаю, что есть такая болезнь, но ведь не со мной же! Я же не для этого создан! Я хотел семью, детей, работу, успеха, уважения друзей. Я же все это мог получить, Боже! Зачем такое?? Что я сделал такого страшного, что ты меня так караешь? Боже, это ошибка!!
   Мне нужно просто поехать туда и разобраться с этими анализами. Так. Нужно найти телефон этого вытрезвителя. Нужно найти того врача что делал анализы. Он что-то спутал, я уверен. У меня не может быть этого. Нужно ехать туда срочно. Узнав в интернете адрес учреждения, я, ничего не замечая вокруг, вылетел из подъезда. Дорога тянулась мучительно. Вокруг стояли, сидели люди. Все они могли жить как и жили. Ходить на работу. Готовить праздничные столы на новый год с семьёй. Просто любить других людей. Нет, это ошибка. Спокойно.
  Ожидая лаборанта на регистратуре, я провёл минут двадцать. Пока я сидел на деревянной скамье напротив стойки с лоснящейся физиономией мента за стеклом, меня кидало то в жар, то в холод. Вот он сейчас придёт. Как мы будем разбираться в анализах? Он, наверное, не захочет разбираться. Нужно как-то будет заставить его. Наконец, появился молодой лаборант. Ему указали на меня и я подскочил к нему:
  - Здравствуйте. Мне звонили по поводу анализов.
  - Да - да. Прягин?
  - Да, - подтвердил я.
  - Хорошо, что вы сами приехали. Вы знаете, что вам дальше делать?
  - Послушайте, доктор, произошла ошибка. Нужно проверить ещё раз. У меня не может быть такого! Просто не может быть! Неоткуда! Давайте проверим, умоляю вас.
  - Я вам очень сочувствую. Но у нас вероятность ошибки, к сожалению, исключена. Анализы проверяются дважды в разных инстанциях. Вы знаете, что вам дальше необходимо сделать?
  Липкий потный страх снова завладел телом. Я схватил лаборанта за рукав и тихо прошептал:
   - Прошу же вас. Прошу. Проверьте. Не может быть у меня такого.
  Лаборант мягко освободился и сказал:
   - Андрей Степанович, за сокрытие этого заболевания вам грозит ответственность. Мы же вам ничего не предъявляем. Вы в течение двух дней обязаны явиться в районную поликлинику к венерологу, там повторно сдать анализы, и встать на учет.
  - В районной? Повторно? Да, я понял, спасибо. Извините, доктор.
  Когда я был уже у дверей, лаборант, окликнув, подошёл ко мне и добавил:
  - Андрей Степанович, большое количество людей живёт так как вам придётся жить теперь. И ничего. Живут так же как и жили раньше. У меня свояк этим же болен. Вам в поликлинике объяснят. Будьте сильнее.
  В поликлинике у меня взяли кровь. На следующий день подтвердили диагноз. Поставили на учёт и назначили курс лечения. Сказали, что есть в соседнем районе анонимное общество больных, которые собираются вместе. Посоветовали туда ходить.
   Неделю я провёл в кромешном кошмаре. Всю неделю сутками пил до небытия с редкими периодами трезвости, отравленными похмельем и интоксикацией, страхом и безнадёгой. Я опять глушил это водкой. Деньги заканчивались, а под конец недели и водка уже не помогала. Я впал в состояние прострации. Мне уже было все равно, что со мной будет, и что будет со всем этим проклятым миром, который я ощущал. И будет ли он, этот мир, дальше. Или ему придёт конец вместе со мной. Или же все будут продолжать жить, а меня не будет. Я просто выпивал на кухне, снова ложился на диван и смотрел в потолок. Не для пьяни. Просто пил. По привычке. Просто, что бы как-то забыть.
   По прошествии двух недель кончились деньги. Водки тоже оставалось не много. Я продолжал лежать на диване. У меня было ощущение какого-то космического провала. Разлома реальности. Мне становилось смешно, когда я думал как люди строят планы на будущее. На что-то надеются, когда может вот так, просто прийти в тебя смерть. Без твоего на то желания. Без спроса. Вот так. Сама. Ведь ничего не будет уже скоро. Что я жду? Что ждёт меня? Всё, все надежды, планы, всё что я делал вообще ничего не стоят и не весят. Они просто глупы. Даже не глупы, а призрачны перед реальностью, в которую я попал. Надежды нет. Будущего нет. Куда мне спрятаться от этого? Куда я могу убежать от этого несправедливейшего, тотального рока. Да зачем? Зачем же? А может сдохнуть? Все эти душевные и физические муки сразу кончатся. Все кончится. Всё. Ничего не будет. Как? Пойти повесится, как тот несчастный дядька из детства. Или передоз. Нет. Передоз может быть жутким. Смысла нет уходить отсюда в кошмарном аду самому себе устроенном. Нужно тихо, спокойно. Снотворное. Или сразу, резко. Я представил, что у меня пистолет у виска. И я чётко ощущаю указательным пальцем стальной холодный спусковой крючок. И всего лишь маленькое усилие разделяет меня и пропасть. Ту пропасть - страшнее которой нет. И это движение необратимо. Смогу ли я? Как же я не ценил такой простой и такой всеобъемлющей вещи как жизнь? Ведь в неё все вмещается. И любовь, и страдания, и радость, и всё-всё-всё. И какая же низкая разрушительная глупость лишать жизни другого.
  3
   Я слез с дивана. Встал. Все тело онемело, и меня шатало. За окном стояла одна из тех унылых и гнилых зимних погод, которые разъедают напрочь обувь и просачиваются сырым ознобом внутрь тела даже сквозь пуховые куртки и свитера. Сегодня среда, и я вспомнил, что нужно съездить в больницу. Стараясь не смотреть на загаженную кухню и разбитый монитор, я прошёл в ванную. Наскоро помывшись и с трудом сбрив недельные заросли на лице, я поехал. Было страшно выходить из подъезда ко всем этим людям. Я не чувствовал себя их частью. Я не был ими. Я был...нет. Скорее я уже не был. Все они оказались будто за какой-то полупрозрачной плёнкой времени. Все их интересы были не моими. Все их мысли были не для меня. Я был обречён. На мне было клеймо смерти.
   Запах лекарств в коридорах поликлиники. 'Видимо, придётся привыкать к этому', - подумал я. Кабинет моего врача находился в торце коридора. Около него сидел только один человек. Молодой парень лет двадцати пяти модно одетый, коротко стриженный, с вытатуированной скандинавской руной на виске. Выглядело стильно. Я поинтересовался не к моему ли он доктору. Оказалось - да, он сюда, и там сейчас занято. Присев по диагонали напротив него, рядом с окном я погрузился в свои инфернальные мысли.
  - Эта, ну погодка! Живу на верхнем этаже. Никогда не было никаких проблем с потолками, так сейчас все углы сырые. Это ж надо такую зиму, - заговорил паренёк
  - Нда, - ответил я, - подумав, добавил, - Может, починяют чего.
  - Та ничё не чинят. Зима же. Их летом не заставишь, - усмехнулся он, - А вы эт ... ну, тоже?
  - Что тоже? - мне было очень плохо физически. Тело онемело, и только в груди горела холодом какая-то пустота. В глазах плыло. Кружилась голова и подташнивало. Ещё почему-то очень болело плечо.
  - Ну... В этот кабинет со СПИДом, - сконфузился парень
  - У меня ВИЧ, - ответил я, раздражаясь.
  - У меня СПИД. Давно у вас?
  Вот как? Действительно, он же сидит в тот же кабинет, что и я, к тому же врачу. Странно. Я об этом не подумал. И мне как-то полегчало.
  - Нет. Узнал на прошлой неделе. Пока бухаю.
  - Понимаю. У меня уже больше года. Я, как узнал, тоже на стакан сел плотно. Пил недели две. Да что там пил! Не понимал ваще чо терь делать. Очень страшно было, - парень замолк на минуту.
  - Сейчас попривык. Жить то можно, если осторожно.
  - Да, наверное, - согласился я. - Для чего вот только.
  - Это точно.
  - Вариантов нет, - почему-то добавил я.
  Мы опять помолчали, затем он повернулся ко мне и сказал
  - Ну, есть же всякие целители, там, лекари, знахари. Я походил в свое время по ним. Деньги только потратил. Вот недавно мне сказали ещё про одного. Про какого-то доктора Азояна? Мне знакомый сказал про него. Этот Азоян что-то там колдует с такими как мы. Правда, вот методы у него какие-то особые. Что-то там вымораживает в крови. Медикаменты. Ну не знаю я точно. Всяких хватает.
  - Да? И где его найти?
  - Он тут в Москве, вроде. Думаю, гугл найдёт.
   Мы ещё о чем-то поговорили, пока не вышел предыдущий пациент, и парень не юркнул в кабинет к врачу. Но мысли мои были только об одном. Об этом докторе. Вдруг! Почему нет? А что мне терять. Мне не терпелось оказаться дома и попытаться найти его.
   Дома я, таки, нашёл Азояна, хотя не без труда. Адреса клиники не было и телефонов тоже. Но были интернет контакты для записи, и про лечение ВИЧ ничего сказано не было. Я написал письмо, оставил номер моего мобильника. Через пятнадцать минут мне позвонили. Справились о том кто я. Давно ли заболевание, и откуда узнал о них. Девушка предложила прийти завтра на консультацию к доктору, и там уже непосредственно с ним будем обсуждать вопросы цены, вероятности выздоровления и все остальное.
  4
   На следующий день похмелье почти отступило, и чувствовал я себя сносно. Прибравшись в квартире, я выехал в сырую холодную Москву. Клинику Азояна найти было ещё труднее чем его контакты в интернете. 'Странный, конечно, товарищ, - думал я.- Но кто знает, может быть это как раз и хорошо'. Потом, мне, действительно, терять было нечего.
   Место, где он обосновался, совсем не походило на поликлинику. Это была пригородная промзона. Транспорт туда никакой не ходил и мне пришлось идти по извилистому местному проезду, задавленному бетонными заборами, увязая местами в морозной грязи. В сером воздухе кружили редкие микроскопические снежинки. Дорога вывела, наконец, к глухим железным воротам, венчающим тупик. Я надавил, как инструктировала девушка по телефону, кнопку звонка и стал ждать. Прошла почти минута, но никто не открывал. После второго звонка раздался щелчок магнитного замка, и калитка в створке ворот освободившись отошла. Я зашёл на небольшой квадратный двор, противоположную сторону которого занимал громоздкий закопчённый фасад административного здания в пять этажей, оставив по бокам полуметровые промежутки до забора, на котором пучками висела скрученная кольцами колючая проволока.
  В тёмном вестибюле курили двое в засаленных комбинезонах. Я подошёл к усатому охраннику: 'Как попасть в клинику Азояна'? Полистав журнал волосатыми пальцами, он, наконец, набрал кого-то по внутреннему телефону и доложил обо мне. На том конце разрешили, и переписав данные с паспорта, он указал носом на забранные мутным жёлтым стеклом двери лестничной клетки: '4 этаж. Направо. 413 кабинет'.
  Я постучал в дверь и приотворил. В приёмной сидела за столом девушка в белом халате. 'Я. Меня записывали по поводу лечения у вас', - произнёс я робко. Девушка улыбнулась: ' Прягин ? Проходите доктор ждёт вас'.
  Ждал меня Артур Артурович, сидя спиной к окну уперев прямые руки в столешницу. Его фигура монументальным силуэтом закрывала треть оконного проема. Это был человек крупного сложения, но не рыхлый. Иногда встречаются такие люди; огромные, с огромными животами, но от них так и веет упругостью и энергией. Артур Артурович был из таких. Брит он был почти наголо, а круглое лицо украшал крупный стильный армянский нос с затенёнными роговыми очками.
  - Здравствуйте, Андрей Степанович, присаживайтесь. Побеседуем, - поприветствовал он меня с московским акцентом.
  Никаких мест для сидения в кабинете не было, кроме офисного кресла за столом, его занимал сам Азоян. И слева, вдоль стены располагалась матерчатая кушетка. Я присел на край кушетки. Она оказалась довольно низкой, и сидя на ней, было проблематично сохранить нейтрально-скромный вид.
  - Итак. Когда вы узнали про заболевание?
  Я рассказал ему как все было. Как мне позвонили, как я ездил туда. Как пил рассказал тоже.
  - Ну это самая распространённая реакция на такие новости, Андрей Степанович. Сейчас я вижу уже не пьёте?
  - Сейчас нет.
  - Понял вас. А как родные отнеслись?
  -У меня только тётка в Самаре. Не видел её лет пять.
  - Не общаетесь? Понял, понял. Итак. Думаю, уже знаете сами, что заболевание ваше не излечимо.
  Я кивнул полу.
  - Неизлечимо стандартными средствами. Но. Год назад я начал заниматься ВИЧ-инфекцией. Ее распространением, профилактикой, а за тем перешёл и к попыткам лечения. Я провёл серию экспериментов на животных и, - Артур Артурович откинулся в кресле, - пятнадцать процентов случаев успеха! Чувствовалось, что он победно смотрит на меня сквозь свои стекла:
  - Успеха - это значит пятнадцать процентов случаев после моих процедур отрицательного анализа ВИЧ!
   Я никак не отреагировал и он несколько обиженно продолжал:
  - Сейчас моя клиника занимается тем, что переносит этот опыт на людей. Суть его такова. Вас подвергают медикаментозной анестезии, а тело в это время проходит глубокую термическую обработку. Проще говоря, вас погружают в подобие анабиоза и через два - три месяца, в зависимости от течения лечения, пробуждают. Это не полный анабиоз как описывают в фантастических романах, а погружение наполовину, скажем так. Вы просто крепко спите под воздействием анестезии. Смертельных случаев у нас не было, так что ммм ... вас бы я мог пригласить к нам на лечение. Терять вам, как я могу догадываться, особенно нечего, - полувопросительно продолжал он. - А шанс я вам могу предоставить.
  У меня было странное ощущение. Как я сюда попал? Откуда такие люди берутся? И вообще, не похож он на врача. Хотя на стенке за его спиной висели какие-то бумажки, похожие на дипломы или грамоты. Но с другой стороны, ведь кем бы он ни был, он же предлагает хоть что-то. Да, ему нужны люди для экспериментов. Пятнадцать процентов выздоровлений. Надо же. Нет. Мне терять нечего, меня, и правда, ничто теперь здесь не держит.
  - И что требуется от меня, доктор? - спросил я.
  Он заметно воодушевился и встал из-за стола:
  - На самом деле, немного, совсем немного, Андрей Степанович. От вас необходимо только ваше согласие, терпение, желание выздороветь, трезвый организм ну и письмо.
   - Какое? - я с любопытством поднял на него глаза.
  - Письмо за вашей подписью, что вы всю ответственность берете на себя. Я понимаю, что это выглядит странно, и неволить вас не имею права. Разве только, уговаривать. - и он широко улыбнулся. Улыбнулся он вполне открыто.
  - Ну что же. Давайте. Я согласен. Что делать дальше?
  - Дальше все просто. Я подготовлю ванную для вашего лечения. На это уйдёт пару дней. Мы созвонимся, и вы приходите. И вот что. Я не проходимец. Вы можете передумать, и я это пойму. У вас как раз будет время на размышления и окончательное решение.
  Уже когда я уходил он крепко пожал мне руку и сказал: 'Я очень надеюсь, что мы сможем победить ваш недуг, Андрей Степанович. Ведь это и в ваших и в моих интересах. Как только оборудование будет готово, Лена вам позвонит. До встречи'.
  5
   Два дня пролетели быстро. Я заскочил в поликлинику. Сказал, что еду к родственникам в Сыктывкар. Сделал генеральную уборку в квартире. Съездил на бывшую работу, забрал трудовую. За всё это время кроме мук сомнений я даже испытал пару минут душевного подъёма. Меня интриговала история с этим доктором. Страха перед загадочной процедурой у меня не было. В моём положении было глупо отказываться от того облегчения, которое давал этот тонкий ручеёк надежды. Наконец-то, я понял её целительное действие. Когда я был здоров - я так не думал. Я считал надежду бесполезным переживанием. Даже вредным. Думал, что она усыпляет человека. Но до того рокового телефонного звонка я ни разу не сталкивался с безысходностью. Это состояние когда ты уже перестаёшь обычно реагировать на такие тяжёлые чувства для человека в нормальном состоянии как; страх, разочарование, боль. Нет. Они не перестают мучить тебя. Но ты, как бы, смиряешься с этой пыткой. Смиряешься и несёшь их дальше. Причём, несёшь их не куда-то, а просто потому что - а как по-другому? В период запоя у меня мелькали мысли о смысле, пользе. Я думал, - 'Ну пусть так, ну пусть. Но как-то люди живут. Как-то они продолжают жить даже с таким грузом. Может быть смысл? Находят его в чем-то'. Я его не видел, но чувствовал, понимал, что смысл мог бы дать мне возможность прожить как-то дальше. В моей ситуации мне не казались подходящими ни один из тех смыслов, которые ведут других людей. И часами сидя с сигаретами и бутылкой на кухне я думал пьяной головой об этом. И вот теперь этот случай подарил мне иное облегчение в виде надежды. Может быть это и смертельная доза. Смешно мне бояться этого. Да, безусловно, я пойду туда и лягу в ту ванную.
   Наконец, на третий день мне позвонили. Девушка Лена спросила как я себя чувствую. Я ответил утвердительно. Затем она пригласила приходить сегодня к трём часам дня. С собой иметь паспорт и средства гигиены. Переспросила готов ли я. Я опять подтвердил. И к трём я был у дверей кабинета. Артур Артурович выглядел озабоченно. Как только я вошёл, он подскочил ко мне и двумя руками сжал мою кисть.
  - Здравствуйте, Андрей Степанович, как ваше настроение?
  - Неплохо, я готов.
  - Понял вас. Сегодня суетный день выдался, но мы как и договаривались сразу позвонили вам, как только ванная была готова, так что сейчас и начнём. Пройдёмте.
  Мы прошли в приёмную, где Лена ободряюще улыбнулась, и я подписал бумагу. Затем вышли в коридор и начали спускаться по лестнице. Азоян суетился и все приговаривал, что не нужно тревожиться и надо иметь настрой на выздоровление. Спустились в подвал. В конце длинного сырого и холодного коридора похожего на бомбоубежище с белыми подтёками на грубых бетонных стенах Артур Артурович открыл дверь. Даже не дверь, а скорее шлюз с запором в виде руля в центре двери как в подводных лодках. На двери красной краской от руки было написано,- 'Осторожно химические реагенты!' За тяжёлым люком оказалось довольно просторное помещение с окрашенными в белый цвет стенами, разделённое на две части голубыми полиэтиленовыми шторами. В углах стояли пластиковые медицинские шкафы. Обе половины обильно освещали лампы дневного света. В передней части стояли углом два дивана и журнальный стол. В помещении было заметно теплее, чем в коридоре благодаря электрическому обогревателю у торцевой стены. Азоян присел и показал мне на диван напротив. Я сел. Странное состояние было у меня. С одной стороны волнения не было. Но какой-то не подконтрольный мандраж все равно неприятно сковывал тело.
  - Андрей Степанович, - поправив очки и подавшись вперёд, произнёс Азоян,- у нас должно быть чёткое понимание, что в худшем случае мы получим нулевой эффект, но в лучшем получаем выздоровление. Сейчас вы разденетесь, примите душ. Потом мы поместим вас в термо-ванну, сделаем инъекцию и вы заснёте. После инъекции, перед непосредственно засыпанием у вас могут появиться галлюцинации. В этот момент не нужно бояться, а наоборот пойти в сон. Продержим мы вас тут где-то около месяца, и после пробуждения всё решится. Для вас этот месяц должен пролететь как мгновение. И так. Приступим?
  Я согласно кивнул
  Он поднялся с дивана и прошёл к занавескам: 'Ну раздевайтесь, мойтесь и ложитесь сюда. Пройдите, пройдите'.
   Во второй половине комнаты, за занавесками стояло что-то на подобии саркофага. Сооружение представляло из себя ванную длиною в рост человека залитую по периметру бетоном. Рядом с этим мрачным параллелограммом находилась прислоненная к стене крышка того же размера. По периметру ванны и крышки был проклеен резиновый уплотнитель и торчали большие болты. На торцевой стене за этой конструкцией поблескивало металлом какое-то устройство из переплетения труб и счётчиков. В ванной мерцала лиловая жижа. 'Не переживайте, - Артур Артурович наблюдал за мной. - Здесь всё во-первых стерильно, а во-вторых раствор имеет температуру тела, и неприятных ощущений не будет. Мы подготовились'. Он широко улыбнулся. 'Ну вот. После душа ляжете сюда, я через 20 минут вернусь',- и он затворил за собой дверь-шлюз.
   Я постоял под душем. Вода стекала по телу. Мне подумалось, что это стекает все, то страшное, что приключилось со мной за последнее время. Вот я голый и все что, повисло на мне теперь утекает с этими потоками тёплой пенной воды водоворотом в ситечко канализации. После душа прошлёпал к бетонному гробу. Попробовал пальцем жижу. Она была консистенции обойного клея. На какой-то момент меня охватили сомнения, и я заколебался. Подумалось: 'Не захлебнусь ли тут, в темноте, закрытый крышкой'? Потом вспомнил, что меня напичкают снотворным и ступил ногой в синий раствор. Доктор не обманул. Жижа была, действительно, точно температуры тела, и я ничего не почувствовал кроме прикосновения вещества. Погрузился всем телом. В густой среде появилось малознакомое ощущение невесомости, лёгкости. Мне стало приятно. Так я пролежал минут пять, пока не пришли Азоян с Леной. Он что-то ей объяснял. Она внимательно кивала головой.
  - Ну как вам, Андрей Степанович? - он встал над ванной, заслонив огромным животом комнату. Из-за него выглянула Лена и мне стало неловко, но потом я вспомнил, что раствор почти не прозрачный.
  - Приятно, спасибо. Что сейчас?
  - Лежите. Лена всё сделает. Лена, ну давай начинать.
  Медсестра подошла ко мне, в руке был шприц: 'Можете не смотреть, Андрей Степанович, некоторым не нравится. Поработайте кулаком, пожалуйста'. Взяв мою левую руку, она протёрла её полотенцем и уколола в вену. В сгибе руки защипало. Но тут волна тепла разлилась по телу. Тепло было не однородным. Оно ходило под поверхностью кожи по спине, по рукам, а потом и в голове. Одевающая на меня что-то похожее на респиратор Лена вытянулась и перекосилась. Тепло было похоже на мурашки, но внутри. Оно то расширялось, то сужалось. И когда оно сужалось - приходила тревога, а когда расширялось - накатывала волна счастья. Вспомнилось прошлое лето, когда я общался с Катей, как мы сидели на берегу канала в парке. Потом мама и старый бульдог, которого нужно было на руках выносить в туалет из дома. Потом медсестра Лена, но теперь она была почему-то с шестью руками, что меня повергло во вдохновенный религиозный экстаз. Она протянула ко мне одну из своих рук и сказала: 'Пора'. Нахлынуло истинное счастье, которого было так много, что мне стало страшно в нем захлебнуться. Но тут вспомнился наказ доктора, и я нырнул в эту волнующую сладкую бездну.
  Мнемос
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  1
   Вначале появились три огненных кольца в чёрной пустоте. Зрелище было величественным. Два кольца по бокам горели синим пламенем. Кольцо расположенное посередине и чуть выше остальных было меньше боковых раза в полтора и пылало красным. В нем распростёрлась фигура человека держащегося руками за огненный обод как на рисунке Леонардо. Пламя с обруча стекало по его конечностям, впитываясь у плеч и паха. И вновь вспыхивало в пустых глазницах. Кольца надвигались. Огненные глаза незнакомца приближались ближе и ближе. Лицо было незнакомым и чертами своими мне было неприятно. Почему-то я знал, что это я. Это было очень странное ощущение. Как будто меня не было. А я - вот. Лечу в пустоте на этих кольцах, один. Наконец глазницы оказались прямо передо мной. Ближе, ближе пока пламя не охватило весь мир. Оно переливалось волнами уже внутри меня. Появилось ощущение боли. Огненный торс, ноги, руки, заполненная горячей лавой голова. Тело жгло. Я не мог пошевелиться, но уже чётко ощущал границы себя. Я заканчивался там где заканчивалась горячая боль. Постепенно вся картина перед глазами окрасилась из клокочущего пламенного в розово-молочный цвет и с резкой болью разделилась по диагонали на две части яркой белой полосой. Полоса начала расширяться, и сквозь туман показался потолок незнакомого помещения. С трудом открылся второй глаз. Состояние было. Нет, пожалуй, никакого состояния не было. Была боль во всем теле и страшно тяжёлая и горячая голова. Мучили рвотные позывы. Я сделал попытку пошевелить рукой. Пальцы где-то растворились в жгучей боли, но плечом подвигать получилось.
   Глаза уже привыкли к тусклому свету, и я начал вспоминать что было. Вспомнил Азояна и Лену. Тут я с ужасом вспомнил все события последних дней. 'Опять я тут! Опять я в страшной реальности! - пронзила голову мысль. - Но я же лечился. Да, я пришёл к доктору и согласился на эксперимент над собой. Так. Сейчас они появятся, - успокоил я себя. - Сейчас Азоян придёт и скажет мне результаты'. Было мучительно больно, и мне не терпелось увидеть кого-нибудь из них в надежде, что они облегчат мои страдания. Прошло минут пять, но никто не появлялся. Боль продолжала бушевать. Но соображалось уже лучше. Я вспомнил потолок комнаты, где я ложился в бетонную ванну. Это было другое помещение. Там был обычный побелённый, усеянный люминесцентными светильниками. Здесь же потолок был как в пещере. Из какого-то серого вещества с синими прожилками. Пласты наслаивались друг на друга, но не хаотично, а в грубом ритмическом узоре.
   Никто не приходил, и нужно было что-то предпринимать. Я повернул тяжёлую голову на бок. Рядом со мной стоял лежак из блестящего похожего на пластик вещества. На нем лежало тело человека. Острый нос, впалые щеки. Какое-то мгновение я не осознавал что вижу. Потом среди огненной боли в спине холодной волной пронёсся ужас. Человек не дышал. Я что? В морге? Но характерного запаха не было. Сквозь боль со второй попытки получилось приподняться на локте. Я находился в круглом зале уставленном лежаками, на которых ногами к центру лежали голые тела людей. В центре зала тускло блестела мощная спираль метров двух в радиусе. Но самое удивительное было внутри неё. В центре спирали вращалась прозрачная голограмма человека сцепившего руки в замок за затылком и подтянувшего колени к груди. Изображение вращалось. Человек в странной позе медленно крутился не по оси тела, а хаотично будто космонавт в невесомости. В моем состоянии удивляться было сложно, но фигура в спирали вызвала во мне удивление. Все это было настолько странно. И мне хотелось бы думать, что продолжаются галлюцинации, если бы не мучительная боль в теле. Тут накатила тошнота, и я, свесившись с лежака, попытался блевануть. Опять ничего не вышло, но теперь ещё от бесплодной попытки добавилась боль в гортани.
  'И что теперь?' - с трудом подумал я. Мысли были тяжёлыми. Иногда мелькали мысли-стрелы, проскакивая прозрачными тенями между тупых и инертных облаков, которым я усиленно пытался придать направление. 'Итак, я в каком-то помещении, среди трупов' - 'Что этот Азоян устроил? Для чего ему столько людей? И мертвы ли они?' - 'Вероятно, что они так же заморожены как и я'- 'Тогда они должны быть живы'. Но как бы там ни было, никто не приходил. Я ещё раз пошевелил конечностями. Ноги двигались с трудом, но боль к этому моменту чуть cтихла. Присев на лежаке, я попытался свесить ноги. Опять появились приступы тошноты. Нужно было попробовать встать. Стоять получилось, хотя стопы пола не чувствовали. Кое-как разобравшись с моторикой, я посмотрел на лежащее рядом тело. Это был человек средних лет. Освещение в зале исходящее от вращающейся фигуры жутко подсвечивало сине-голубыми переливами его лицо снизу. Я бросил взгляд на его стопы. Номерков не было. 'Глупость какая-то',- подумал я. Человек не дышал, и из-за голубоватого света сложно было определить цвет кожи. Я попытался сделать шаг. Стопы так же ничего не чувствовали, но в коленях появилась уверенность, и я, опираясь руками на лежаки, направился в центр, к фигуре в спирали. Передвигаясь вдоль ряда кушеток, я случайно коснулся рукой одного из тел. Меня передёрнуло от отвращения, но удивило, что температура тела была близка к человеческой. Это было неожиданно, и почему-то стало страшно и гадко.
   У голографического человека внутри спирали не было лица. Вращающаяся фигура изнутри мерцала голубыми переливами и искрами. Я такое видел только в фильмах. Но вот. Передо мной. Ухватившись за прохладную дугу спирали, я протянул вторую руку к голограмме. Пальцы прошли насквозь и внутри засверкали голубыми огоньками. Убрав руку, я оглядел зал. Стены и пол были из того же материала что и потолок. Только пол был, похоже, сделан по другой технологии, так как был гладкий, но всё в тех же серо-синих разводах.
  Где же я нахожусь? И что случилось?
  Я снова осмотрелся по сторонам. Тусклый свет голограммы очень скудно освещал помещение, но в одном месте стены мне удалось разглядеть неоднородность, и я направился туда. Не успев приблизится ближе десятка шагов, я увидел, как разводы вдруг пришли в движение и с едва слышным шуршанием начали расползаться от центра сминаясь внутрь себя. Это было дикое для меня зрелище. Стена производила впечатление живого организма и этот потрескивающий шорох в тишине. Присев на корточки, я укрылся за ближайшей кушеткой. Сначала полумрак зала прострелил тонкий яркий луч. Наконец стена расползлась, и проход, по которому я пробирался, залил белый свет. В проёме появился силуэт голого человека со странной конструкцией на голове. Он шагнул в зал. Постояв некоторое время на пороге, видимо привыкая к полумраку, уже увереннее он двинулся по проходу между лежаками. Приблизившись к центру, человек остановился. Погладил рукой спираль. В горизонтальном луче света сквозь плавающие пылинки стало видно, что одет он в обтягивающее трико, а на голове у него некое подобие кастрюли, сплетённой из сетки. Из кастрюли по периметру торчали какие-то пучки, похожие на связки перьев. Натужно посопев носом, он направился вдоль лежаков с телами. Подойдя к месту где я очнулся, он остановился. Пару секунд он стоял неподвижно, смотря на мой пустой лежак, потом принялся суетливо озираться. Скрываться больше причин не оставалось, и я решил встать. Увидевший меня, человек чуть присел и пристально уставился мне в глаза.
  - Здравствуйте,- произнёс я. Голос был хриплый и не слушался.
  Человек продолжал смотреть на меня.
  - Здравствуйте, может, вы поможете мне? Мне очень плохо.
  Тут он решительно двинулся ко мне. Грубо схватив меня за локоть, человек принялся кого-то звать, повернувшись к дверям. От него сильно пахло застаревшим потом.
  Был он худощав и силён. Хорошо чувствовались переливающиеся мышцы его руки.
  'Морзо вернулся',- разобрал я, наконец, что он кричал.
  2
  На помощь ему из коридора выбежал второй и, схватив с двух сторон, они поволокли меня из зала. Свет в коридоре ослепил, и глаза начали нормально видеть только после того как меня завели в полутемную комнату. Скорее это было похоже на зал, но с очень низким потолком. Настолько низким, что в полный рост мои конвоиры едва не цепляли его своими тюрбанами. Стены же напротив, были весьма далеки друг от друга. Ширина и длина помещения составляли порядка двадцати метров. В местах стыков они плавно перетекали одна в другую, образуя в помещении сильно скруглённые углы. Пол был засыпан ровным слоем синего песка. Весь зал опоясывала по периметру сплошная светящаяся полоса, отделявшая стены от потолка. Эта полоска и была единственным источником освещения. Но света было достаточно. Отчётливо пахло чем-то сладковатым и несъедобно-химическим. В центре зала, рядом с узловатой колонной спиной ко входу на песке сидел неподвижно человек.
   Меня подтащили к нему и усадили напротив. Это был пожилой мужчина лет за шестьдесят с лишним, худощавого и крепкого сложения. Крупные жилистые кисти рук он сложил в замок на коленях. Я заметил какую-то странность в сложенных его руках. Приглядевшись, я обратил внимание, что на левой руке у него отсутствовал мизинец. Полностью. Из-за этого сложенные в замок руки выглядели немножко странно. Все это было более или менее, но вот лицо! Оно было из тех, которые запоминаются на всю жизнь. Мне всегда нравилось наблюдать морщины на лицах людей, потому что по ним можно было читать характер, прожитую жизнь. Морщины у глаз говорили о том, что человек часто улыбался. Под носом, что человек брезглив или высокомерен. Лицо этого человека было из тех которыми обладают люди в молодости красивые женской красотой, но в течение жизни прошедшие через суровые испытания. Причём, испытания не внешние, не житейские. А те, которые познаются в бурях собственных страстей. Лицо вытянутое, очень сухое, сильно несимметричное с прямым носом и прямыми короткими седыми бровями, одна из которых постоянно вздёрнута. Высокий лоб, настолько впавшие щеки, что все лицо напоминало череп, безгубая ломаная щель рта. И огромные голубые глаза. Пожалуй, самое главное на этом лице были глаза. Голубые, прозрачные и настолько открытые и спокойные, что смотреть в них долго было невыносимо. Становилось почему-то стыдно.
  Человек молча смотрел на меня. Я был испуган и решил без необходимости не заговаривать до выяснения. Наконец, дуга рта приоткрылась, и вслед за коротким выдохом раздался ровный и в то же время резкий голос.
  - Ты кто? - спросил он с лёгким акцентом.
  - Инженер, - ответил я надломанным голосом, - Я заболел, пошёл лечиться к Азояну и вот - оказался здесь. Я не знаю что произошло, и где я нахожусь. Вы знаете доктора Азояна? - спросил я в свою очередь. Лицо старика не изменило выражения. Он все так же спокойно, но пристально смотрел мне в глаза.
  - Почему у тебя нет индексации? - снова задал он вопрос.
  - Я не знаю что это такое,- ответил я, пожав плечом, резко повернув голову, в знак недоумения. При этом шейную мышцу пронзила острая жгучая стрела. Я непроизвольно поморщился. Все тело продолжало болеть. И меня прорвало:
  - Объясните, пожалуйста, кто вы такие и почему я здесь? Где доктор Азоян? Где Лена? Что, вообще, происходит, в конце концов? Кто эти люди, которые меня волокли? Кто вы такой? Вы врач? Меня заморозили на месяц в экспериментальной лаборатории. Руководит ею доктор по фамилии Азоян. Если бы вы меня отвели в то место, я бы показал вам мой паспорт. Живу в Москве. В Черемушках. Так что здесь происходит?
   В течение всей моей тирады старец никак не реагировал. Только один раз еле заметно дёрнулось веко со щекой. Выпалив все что я думал, я уставился на него, ожидая ответов. Наконец, он медленно моргнул. Мне показалось, что это произошло впервые за время нашего разговора. 'Меня зовут Юга. Я первовходящий северных врат, - выдержав продолжительную паузу он продолжил, - Твои слова странные. И сам ты не похож на жителей этих земель. И самое странное, что ты не индексирован. Тебя положат в родовую. И после индексации мы ещё поговорим. Отведите его'? - не оборачиваясь, обратился он уже к моим конвоирам.
   Те, двое опять подхватили меня и потащили по извилистым коридорам. Наконец, они втолкнули меня в просторное помещение, вдоль одной из стен которого располагались странные наросты. Не наросты, а стена несколько раз волной выступала до трети ширины зала. Все было из того же серо-синего материала - из которого, по видимости, здесь было сделано всё. Наросты медленно жутковато шевелились. Как будто дышали. Но в отличие от дыхания движения не были ритмичными. Меня подтащили к одному из наростов. В поверхности, словно плавящийся под открытым пламенем воск, промялась ниша размером с человека. Мои сопровождающие начали уверенно упаковывать меня в эту нишу. Я предпринял робкие попытки сопротивления, но сил не было, и я смирился. Тёплая масса мягко обволокла руки и ноги, зафиксировав их. Вслед за этим она приняла в себя мою голову, и я закрыл глаза. Мне стало жутко. Веки будто клеем плотно залило это тёплое полуживое вещество. В обездвиженном состоянии, кроме нахлестывающих приступов клаустрофобии, все мое внимание стала опять занимать боль в теле. Жгучая боль, с которой я очнулся, уступила место физической измотанности, граничащей с тупой давящей во всех членах мукой. Некоторое время я лежал неподвижно, пытаясь не думать. Так как все мои слабые попытки как-то объяснить для себя ситуацию упирались в полное её непонимание.
   Вдруг появились новые ощущения. На всей поверхности кожи начала пробегать приятная мелко-мелко вибрирующая щекотка. Она проникала вглубь тела, растворяя в себе боль. В голове прояснилось. Мысли потекли спокойнее. Я попытался направить мысли в определенном направлении, но совершенно не смог никак на них повлиять. Мысли и образы текли ровным потоком, возникая и пропадая из ниоткуда в никуда. Я не мог ни сфокусироваться на конкретной мысли, ни прогнать её. Никакие волевые усилия не приводили ни к чему, и мысли как текли, так и продолжали течь, совершенно не реагируя на мои попытки. Это было диковинное ощущение. Я испытывал его впервые. Как будто смотришь фильм. Да они такие же как и раньше. Одни прозрачные, другие конкретнее. Но ты ни как не можешь повлиять на их движение и содержание. Это ощущение было жутковатым и в то же время лёгким. Страшно было из-за своей беспомощности. Это ведь мои мысли. Худо-бедно, но я их всегда сам думал. А сейчас. Сейчас как будто кто-то думал моей головой, а мне была отведена роль наблюдателя. Жутковатое ощущения потери части себя.
   Через какое-то время я начал привыкать к этому необычному состоянию и стал спокойнее наблюдать за их содержанием. А оно было странным. Странным потому что, скорее всего, в тот момент сам бы я думал про то, что со мной произошло, где я нахожусь и кто эти люди. Но сейчас голова думала без моего участия. Она вспоминала. Вспоминала разные эпизоды из моей жизни. Безо всякой хронологии. Про мою работу, про детство, про Азояна и увольнение. Часто это были мысли не связанные непосредственно со мной. Например, много раз вспоминались всяческие фильмы и репортажи новостей, которые я сам и не вспомнил бы. Обычно непроизвольный поток мыслей, как правило, более или менее связан, последователен. Не всегда эта последовательность диктуется хронологией. Часто на их связь между собой может влиять идея-фикс, которая выхватывает из потока близкие ей по духу мысли и акцентирует на них человека. В моем случае это, скорее всего, было бы моё странное положение в данный момент. Вряд ли я сам смог бы думать тогда про что-либо иное. Но мысли текли совершенно хаотично. Безо всякой структуры. При этом было очень интересное и новое ощущение. Оно появлялось тогда, когда какое-то из воспоминаний закономерно начинало вызывать эмоцию или переживание связанное с ним. Но вдруг направление мыслей независимо от меня менялось и только проявившийся стыд или грусть, вызванные воспоминанием, тут же быстро угасали и приходили переживания связанные с уже новыми транслируемыми образами.
   Так продолжалось около часа. Фрагменты разных времён моей жизни прошли у меня перед глазами. Потом начали появляться мысли совсем неожиданного содержания. Вначале возникло лицо человека на экране. Изображение было стилизованным, плакатным. Скуластое лицо. Широкий лоб. Маленькие глаза, в них чёрный блик острого взгляда. Человек был изображён на фоне трёх переплетающихся спиралей. Потом медленно проявились картины незнакомого мегаполиса. Образы становились подробны и реалистичны. Город был пуст. На широких улицах не было ни людей, ни машин. Ветер нёс осенние листья с мусором. Пустые витрины магазинов. Пустые перекрёстки. Облупившиеся рекламные щиты и давно не горящие уличные светофоры. Поперек улицы лежали остатки рекламной растяжки над проспектом, одним из своих концов все ещё привязанной тросами к столбу на тротуаре. На углу перекрёстка стоял автомобиль незнакомой мне конструкции с наметённым у капота мусором. Среди привычных прямоугольных силуэтов домов на фоне пасмурного неба торчали огромные похожие на гигантские рога башни. Башни заострялись к верху, закручиваясь спиралью, и соперничали своими силуэтами с окружающими их небоскрёбами. Вокруг вершин этих сооружений сгущались и завихрялись низкие тучи. Создавалось ощущение, что сами исполинские рога источают из себя мрачное небо.
   Затем я увидел огромный холл, похожий на читальный зал библиотеки, но вместо столов стояли топчаны, на которых лежали люди в блестящих масках, отдалённо напоминающих противогазы. Огромные окна зала были завешены полотнами, на которых вращалось изображение того самого скуластого человека. Вдоль одной из стен находился подиум, в центре которого поблескивала тёмная металлическая спираль точь в точь как в зале, где я очнулся после сна. Но в отличие от той, эта спираль была без голограммы внутри и вращалась сама. К ней подошёл человек в чёрном обтягивающем трико, обритый наголо. Спираль плавно прекратила своё движение, и он вошёл внутрь. Затем человек, сплетя руки в замок на затылке, выгнув спину и подобрав ноги, застыл в воздухе по центру спирали. Послышался очень медленно нарастающий гул. Вначале это был еле заметный звук на границе слуха. Гул нарастал и нарастал, пока не заполнил собой весь зал. Это был совершенно ровный звук без каких-либо перепадов, похожий на горловое пение пропущенное через синтезатор. По мере нарастания звука человеческая фигура в спирали не меняя позы начала вращаться вокруг своего центра тяжести в разных направлениях.
   На этом видение сменилось уже совершенно фантастическими картинами. Образы были пронзительно яркими, цветными, но в то же время очень мягкими для восприятия. Это была опушка невиданного леса, от которой простиралась зелёно-голубая долина, усеянная огромными разноцветными и полупрозрачными цветами размером с подсолнухи. За долиной виднелся берег то-ли озера, то-ли морского залива, на противоположном берегу которого в синей дымке вздымалась белоснежная гора. В перламутровой глубине неба призрачно сверкали огромные диски двух планет. На одной из них можно было различить очертания материков. На переднем плане среди высоких цветов в тонких слоях разноцветного тумана паслись небольшими группами диковинные животные.
  3
  Определили меня работать на кухню. После того как я очнулся, меня держали в закрытой комнате долгое время без каких-либо контактов. Даже пакеты с едой вырастали из боковой стены живого помещения. Почему-то кормили исключительно мясом. В ту же нишу я складывал остатки еды и мусор, который я сметал довольно удобной щёткой, стоявшей за моей кроватью. Занять мне себя было нечем, и все время свободное ото сна я проводил внутри своих мыслей. С моей головой творилось что-то новое. Хотя и не сразу я это осознал. Вроде бы все было как и раньше. Мысли теперь уже были подконтрольны. Я мог думать сам. Но после той процедуры, которой меня подвергли в родильной храма, я стал совсем иначе относиться ко всему, что происходило внутри головы. В начале я чувствовал себя очень дискомфортно от того, что кто-то мог так спокойно без моего ведома зайти в мою голову. В мои мысли и управлять ими. Будто тебя голым выставили на площади, и все, кто хотел, могли смотреть что происходит в моей душе. Поначалу я даже находился на грани паники. Все что со мной произошло и нынешнее моё положение под рентгеном чьего-то внимания не помещалось ни в какие мыслимые понятия. Мне так и не объяснили ничего после родильной. И почти сразу без обещанного Югой разговора я попал в ту комнату с кроватью посредине, где и провёл больше месяца. И так. Не то что бы я боялся или стыдился за свои мысли. Но у меня была непреодолимая потребность куда-то спрятаться, уйти. Не физически, в комнате я и так был один. Спрятаться от того кто мог так легко смотреть в меня. Когда я старался прогнать какую-либо сокровенную мысль она, как правило, наоборот становилась чрезвычайно навязчивой и, упрямо подкрадываясь из тёмных уголков ума, каждый раз незаметно овладевала моим вниманием, когда я уже вроде бы думал про что-то другое. В самом начале это были мучительные манипуляции с такой трудноуловимой материей как мысли. Это поглощало все моё внимание и забирало массу энергии. Но вследствие этих упражнений я как то постепенно научился обращаться с содержимым моей головы значительно ловчее. Я уже мог легко переключаться с одной мысли на другую. Начал замечать их плотность и частоту. Научился замечать их самостоятельное появление и инициировать их приход своей волей. Постепенно передо мной встал вопрос откуда. Откуда они появляются все мои, или не мои мысли? И тут мне на помощь пришел Хуст.
   Людвиг Хуст был вторым человеком здесь, с которым я смог поговорить. Он совершенно не соответствовал своей фамилии и имени, поскольку был азиатом. Это был мужчина средних лет худой как, собственно, и большинство людей в этом мире, не высокий и с очень плохой осанкой. Когда он наклонялся работая его позвоночник остро выпирал колесом через одежду и в этот момент его фигура совершенно напоминала фигуру горбуна. Лицо при этом у Людвига было моложавое и выглядел он лет на пять семь младше своих лет. Смиренный и немного тревожный взгляд. Так смотрят люди которые знают что произойдёт что-то плохое, но не знают в какой момент. Лицо гладкое но с мелкими чертами. Людвиг никогда не смеялся, но за то не редко улыбался, и когда он это делал все его личико вдруг морщилось как печёное яблоко выставляя вперёд лошадиные верхние зубы.
  - Каки тебя зовут? - спросил Людвиг, когда меня привели на кухню и усадили перед ним.
  Я представился, после чего лицо его сморщилось в улыбке, и выпятив жёлтые зубы он проговорил
  - Я зинаю кто ты. Меня зовут Людвига. Будешь теперя на кухне. Будешь теперя помогать мне готовить мастерам. Это важное место. И мастера будут довольны тобой, если ты будеша стараться. Мастера могут датя тебе много свобода, если ты будешь вести себя хорошо. Я тебе буду показыватя всё.
  Впоследствии мы сошлись с ним по многим причинам. А в основном потому что, в принципе, мне не с кем было сходиться, и я соскучился по общению.
   4
  Первый день моего пребывания на кухне обрушил на моё бедное сознание ещё один сюрприз. Это целая отдельная жутковатая история. Мне отвели помещение непосредственно рядом с местом работы. Это была маленькая комнатка. Точнее не комнатка, а что-то типа пещерки. Тут вообще не было комнат в моем стандартном понимании. Я привык считать комнатой постоянное помещение с устойчивой конфигурацией и ещё более устойчивым местоположением. Тут же все помещения были похожи на ёмкости которые возникали, втягивались по мере необходимости. Когда я в сопровождении жреца зашёл в мою пещерку там находился второй охранник который совершал странные манипуляции со стенами. На руке у него была одета перчатка издававшая слабое гуденье. Этой перчаткой он водил вдоль стен и углов и при приближении его руки стена в этом месте отступала. Таким образом была сделана ниша в которой меня и поселили. В моем логове находились кровать, кресло и больше ничего. Это были странные конструкции из того же материала что и стены помещения. Кроватью служил выступ между стеной и полом, кресло же просто росло из пола. Выглядело это все слепленным из пластилина. Окон в помещении не было, но в центре помещения, как и во всех встреченных мною здесь, кроме залов где я очнулся и зала Юги, стояла, точнее росла из пола в потолок колонна похожая на сталагмит. Она же исполняла роль светильника, излучая мягкий белый свет на окружающую обстановку. Вся комната имела вполне уютный вид, хотя я и привыкал первое время к мысли, что сделано это все из какой-то полуживой материи. В начале меня даже посещали лёгкие приступы клаустрофобии. Не смотря на это, в первый день моего пребывания в этой пещерке я спал как младенец. Я не знал какое было время суток, но когда проснулся, чувствовал себя отлично отдохнувшим. Дверь в стене расползлась и зашёл Людвиг. Я притворился спящим. Положив какой то свёрток на кресло он осторожно тронул меня за плечо.
  - Сейчас утэро, Анидрей, сморщившись в улыбке произнёс он,- Собирайся на работа. Это твоя одезда. Одевайся и пириходи на кухню. Сегодня мы будем готовите. С этими словами тем он вышел.
  Я сел на кровати и осмотрел внимательно комнату. Ничего со вчерашнего дня не поменялось. В принесённом Людвигом свёртке оказались фиолетовые туфли и больше не было ничего. Надо сказать, что я был одет в прежнюю одежду. Ещё ту в которой я очнулся в зале со спиралью. Это была совершенно обычная серая роба с обрезанными рукавами на голое тело и лёгкие тапочки на подобии теннисных. Прежняя обувь меня устраивала, и развернув свёрток я был озадачен. Он же сказал, что тут одежда. Но я решил не своевольничать и надеть то, что принесли. Натянув новую обувь на себя, я встал с кровати с намерением облачиться в свою привычную робу. Но тут новые туфли начали расти вдоль поверхности тела поднимаясь вверх по щиколоткам, тазу, животу, спине и до самой шеи. Я как бы весь окрасился в фиолетовый цвет снизу вверх. Костюм оказался похож на трико в которых тут ходили все и плотно облегал тело, выставляя на показ все физические недостатки, но прикосновение материала к коже было приятно. У комбинезона оказался капюшон. Зеркала не было, но и без него я чувствовал свою нелепость в этом одеянии. Покрутившись, я подошёл к дверям. Я ещё не привык к этим замозатягивающимся шлюзам и с любопытством пронаблюдал за его открытием передо мной и закрытием после моего выхода в коридор. Как я говорил, кухня была следующим помещением по коридору, и я сразу нашёл открывшийся передо мной вход. Тут никого не было. Продолговатое помещение без какой-либо мебели. Все из того же серого материала с синими прожилками. Откуда-то у меня возникло чёткое понимание, что Людвиг находится за стеной. Я уверенно прошёл в дальний конец помещения и передо мной открылся проход. В соседней комнате я увидел его сидящим над кусками туши лежащими на полу. Кухня была похожа на мою комнату, но значительно больше. Неровные серые стены, потолок и полное отсутствие мебели. Людвиг обернулся ко мне и знаком пригласил присесть рядом. Мясо была разморожено, и крови было совсем не много. Я пристроился и начал помогать Людвигу в работе, придерживая большие куски, в то время как он отделял каким-то хитроумным приспособлением мясо от костей. Я хорошо понимал каждый раз когда и как ему нужно было помочь. После разделки мы сложили все мясо на поддон. Людвиг подошёл и прикоснулся к стене. Открылось неровное отверстие. Туда мы вдвоём и погрузили все приготовленное на поддоне мясо. Стена заглотила плоды наших трудов, и он позвал меня соседнее помещение. Там сделал странный жест рукой, вслед за этим из пола выросло что-то напоминающее сиденья. И мы сели.
  - Анидрей, ты слышиша меня? - помолчав минуту полуутвердительно-полувопросительно произнес Людвиг.
  - Конечно - хотел ответить я, но тут в голове появилось чёткое понимание смысла его вопроса. Я как-то сразу понял, что сейчас нужно отдохнуть 10 минут и, что потом мы пойдём на склад за второй тушей. Я удивлённо взглянул на Людвига. Он сидел напротив меня и улыбался. Было видно, что он знает, про что я думаю. Как и говорил, я уже попривык к новым ощущениям в своей голове и придавал событиям в ней значительно больше значения чем раньше. Но тут было какое-то новое, странное ощущение. Я почувствовал радость от простоты понимания, что ли. Что-то сродни катарсису. Наверное, такое же ощущение испытывает человек когда, наконец, начинает понимать чужую речь. Но здесь был ещё другой привкус. Ничего вроде бы не изменилось, все происходило как и раньше. Я думал как и раньше, но теперь было понятно, что не все мысли в голове мои. Вот я думаю про то, что после отдыха нужно пойти в холодное тёмное хранилище и забрать там следующую порцию мяса. Я знаю, что это хранилище находится дальше по коридору, слева, хотя я там никогда не был. Странное ощущение облегчения. Просто понять, что не все что ты думаешь - думаешь ты. Почему же я раньше не мог такого предположить. Это же так просто. Не нужно было долго учить незнакомые иероглифы для понимания. Нужно было просто поменять значения. Это думаю я, а это мысли извне. Чувство открытия и облегчения захлестнуло меня и я рассмеялся. Людвиг сидел рядом и радостно наблюдал за мной. Заметив это, я смутился. Он тут же прервал связь, и перевёл взгляд на то место где открывался проход в коридор.
  - Пошили, сказал он встав.
  Мы прошли по коридору до следующих дверей. Все никак не могу разобраться с названиями этих шлюзов. Буду называть их все же дверьми. Итак, за следующими дверями меня ждало новое довольно жуткое открытие в этом странном мире. Двери расползлись к краям проёма, открыв за собой тёмное помещение из которого пахнуло холодом. Свет из коридора выхватил край неровного стеллажа. Людвиг уверенно прошёл внутрь, вглубь где лежали плохо различимые свёртки. Подозвав меня помочь, он принялся стаскивать один из них с полки. Я поспешил присоединиться и схватил свёрток за свободный конец. Туша была холодной и твёрдой, весом с добрую свинью. Мы пронесли свою ношу по коридору, через помещение кухни и внесли в ту комнату, где мы разделывали предыдущую. Людвиг аккуратно положил свой конец свёртка на пол, я поступил так же. Туша была завёрнута несколькими слоями в непрозрачный полиэтилен, успевший покрыться в тепле каплями влаги. Достав из кармана своё приспособление, которым разделывал до этого мясо, он начал осторожно вскрывать упаковку. Сделав надрез, Людвиг раздвинул полиэтилен в одном из концов. В верхней части вскрытого свёртка я увидел нечто напоминавшее... лицо. Это было лицо замороженного трупа. Синюшное, с искривлёнными чертами. С расплывшейся вокруг ноздрей синевой. Пародия на лицо. У меня перехватило дыхание. Вот чего я только не насмотрелся тут уже, но вот этого я никак не ожидал. Почувствовав мою панику, Людвиг обернулся и посмотрел на меня с испугом. 'Что это?' - произнёс я сипло. Тут я вспомнил как Людвиг отделял мясо от костей, когда я пришёл, и вспомнил как я ему помогал. В тот момент я молча стоял столбом и мысли вихрем носились в моей голове. Какие-то обрывочные факты складывались в целую картину. Я вспоминал мою мясную диету во время моего заключения после индексации. Я опять взглянул на лицо трупа. У меня было уже даже не отвращение, а то, что приходит после него. Я уже все понял. И эта жуткая догадка тут же вызвала спазмы в животе, потом содержимое желудка решительно пошло наружу. Я успел отвернуться от лежащего свёртка и выбежать в соседнюю комнату, где все скромное содержимое желудка начало выходить наружу. Когда я вывернул из себя все, мне несколько полегчало, и я обессиленный повалился на пол рядом со своей лужей. Сквозь слезы на глазах я увидел Людвига склонившегося надо мной. Меня это испугало, и я инстинктивно отдёрнулся от него. Вдруг резко отвратительные мысли о том чем меня кормили сменились мыслями о дожде. Я увидел осенний облетающий сад в пасмурную холодную погоду, и почувствовал запах сырой опавшей листвы. Мне стало немного легче. Людвиг помог мне подняться с пола и отвёл в мою комнату. Там, проглотив протянутую мне пилюлю, я уснул.
  5
   Я довольно долго переживал это событие на кухне и всё с этим связанное. На следующий день я проснулся рано и лежа с ужасом думал. Мне ведь и деться некуда. Что придётся все равно идти туда. В это страшное помещение и помогать Людвигу разделывать трупы. Хотелось куда-нибудь убежать, скрыться от всего этого. Что вообще это могло означать? Вывод был только один. Они питаются мёртвыми людьми. Как ни крути, я не мог никак привыкнуть к такому. Я никогда не был особенно брезглив, но такое! И самое главное, что я уже был замешан в этом страшном с моей точки зрения злодеянии. Я уже ел человечину и не раз. От этой мысли меня мутило и хотелось выпить. Что теперь мне делать? Вот он скоро придёт, я это знал. И мне нужно будет пойти с ним. Может, действительно, убежать. Убежать прочь из этого жуткого места. Но как я мог это сделать. Оставалось одно. Каким-то образом привыкать к тем обстоятельствам в которых я находился. Допустим, я смогу прикоснуться к мёртвому телу. Можно было представить в конце концов, что это свинина. Да, можно было бы так подумать, если бы не это синюшно-жёлтое лицо в пакете. Ну хорошо, возможно, я смогу разделать труп человека. Он ведь мёртв. И я его не убивал. В конце концов, совесть моя должна быть спокойна. А на счёт брезгливости. Ну ведь это не выходит за пределы нравственности. Кому я испорчу жизнь, если разделаю уже мёртвого человека. Да, пожалуй, это так. Хорошо, а как мне питаться? Я ведь здесь ничего кроме мяса не встречал. Хотя! А откуда они берут эти трупы. В помещении, где мы сняли с полки свёрток, было довольно темно, но по движению воздуха чувствовалось, что оно не маленькое. А свёртки лежали почти на всех стеллажах в пределах моей видимости. Может это убитые пленники или рабы. А может это умершие обитатели храма.
  В этот момент дверь в стене зашуршала и начала открываться. Зашёл Людвиг. К этому моменту я уже сидел одетый в фиолетовое трико накинув капюшон на голову на своей койке обхватив колени руками и уткнув в них лицо. Запах материи смягчал тошноту. Людвиг молча зашёл и сел в кресло. Поздоровался в голос. Я угукнул в ответ
  - Андрей, нужно идти, - подумал я, точнее, подумал Людвиг, но вслух ничего не было сказано.
  У нас до начала работа ещё есть полачаса. Давай я тебе расскажу, сито бы ты полусил ответа на сивои вопросы,- сказал на сей раз он вслух.
  Ты уже умееша думатя си другим селовеком и не боишься это. Поэтому я буду тебе показыватя, сито бы тебе было понятно.
  Он поведал мне как я тут оказался и что это за место.
  6
   Очнулся я в 315 году от начала Великой связи. То, что называлось сейчас Великой связью в моё время называлось интернетом. Ещё тем примитивным, опосредованным небиологическими механизмами. Я посчитал, примерно, и получалось, что если интернет изобрели 1957 году, и прошло уже 315 лет, то по привычному мне календарю сейчас должен был идти 2272 год от рождества Христова. Осознание этого повергло меня в шок. При этом известии мне опять непреодолимо захотелось думать, что все происходящее со мной сон или галлюцинация. Но сном это никак не могло быть, Не могло быть и розыгрышем так как в дальнейшем привыкая к этому миру, я с каждым своим шагом в познании его сталкивался с чудовищными для меня фактами. С такими фактами, которые не только поражали мою фантазию, но и сотрясли меня до таких глубин души моей о которых я даже не подозревал. В 2030-х годах люди, идя по пути создания себе подобных механизмов, пришли, наконец, к выводу, что сама их природа такой же механизм и вся наука и все технологии и производства были нужны лишь для того что бы люди смогли осознать этот факт. Люди, совершенствуя интернет, открыли для себя Мнемос. Интернет был той игрушкой маленького человека перед вхождением во взрослый мир Мнемоса.
   Существует лишь один бесконечной ёмкости сервер. Испокон веков он пополнялся уходящими поколениями людей и подпитывал информацией новые поколения. Вся эта база представляет из себя вибрации всех возможных частот. От бесконечно длинных, до ультра коротких. Человек, настраивая свой мозг на определённую частоту вибраций, входит в резонанс с соответствующим слоем Мнемоса. Открывшуюся ему информацию он трактует как собственные мысли, хотя это мысли Мнемоса видимые человеком через актуальный фильтр запроса личности. Мнемос думает одновременно сразу и обо всем. Человек просто открывает нужное ему окошко. Ощущение продолжительности мысли и соответственно её скорости создаётся за счет мысленного проговаривания её. Оформления словом. Испокон веков Мнемос пополнялся людскими интерпретациями его базовой сущности.
   Когда-то первый человек, посмотрев на солнце, подумал, - 'Я'. И появился Мнемос, заполнившись первой комбинацией. Сидящий рядом с первым взглянул на солнце и на сидящего рядом человека и подумал, - 'ТЫ' и комбинаций стало две. Третий, а может опять первый взял из Мнемоса 'Я' и 'ТЫ' на вооружение, и добывая пропитание в далёком лесу был пойман и бит чужим племенем, и умирая он скинул, - 'они '. За много поколений людских мыслей Мнемос развился в бесконечно огромный мир идей и образов. Но осознанно управлять этими базами данных люди научились только полвека назад. Человеку кажется что он думает - на самом деле думает Мнемос. Человек только воспринимает и осваивает в эмоциях и чувствах мысли полученные им из этой гигантской базы. Получается вроде как один ум на всех. И мы все им думаем с разных сторон. Изменения в сознании связанные с этим открытием позволили людям через Мнемос общаться с другими людьми без слов и расстояний. Да и не было никаких расстояний. Голова у всех была одна - Мнемос. Нужно было просто научиться настраиваться на частоту вибраций другого человека, и ты оказывался на том же канале что и он. Т.е. ты не просто узнавал посредством чего-либо там; книги, фильма, письма, песни, слов, языка примерное содержание мыслей человека, а начинал думать так же и почти то же. Даже не то же самое, а получалось, что два человека находятся в одной мысли.
   Мнемос активен всегда. Человек просто открывает своё индивидуальное окошечко и наблюдает со своего ракурса его энергию.
   Все это было сложно для моего восприятия, но, всё-таки, даже с этим я как-то справлялся. Помогала обстановка и неизбежность той реальности в которой я находился. Подумать только, а ведь буквально пару месяцев назад по моему субъективному времени я выходил уволенный из отдела кадров. Расскажи мне кто такое тогда. В общем, как-то у меня получалось переварить такие новшества. Информации было колоссально много, и носила она характер шквала. Так что на критические оценки у меня не было ни времени, ни сил, что в конечном счёте и поменяло моё мировоззрение в такие короткие сроки.
  Ви такое время ты пиришел сюда, Анидрей.
  Весь рассказ появлялся у меня в голове в виде образов и простого знания. Только иногда Людвиг по ходу истории высказывался вслух. Поэтому всё это заняло минут пять - десять времени.
  Вот так начали есть тела людей. Они има не нужины, Анидрей. Когда матариса навсегда уходит из тела - нет сигнала. Едят без сигнала.
  _____________________________________________________________________________________
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  7
   Бродячий храм северных врат медленно полз по степи. Будучи в последнем поселении сохранившемся вокруг хранилища продуктов мы пополнили запасы продовольствия и храм медленно двинулся дальше. Хотя, нельзя сказать, что он двинулся. Потому что он никогда не останавливался. Это было гигантское сооружение похожее своим силуэтом на огромную улитку с конической раковиной на спине. Серый длиною в полкилометра и высотой с десятиэтажный дом гигантский батон, казалось, лежит на земле, повторяя неровности рельефа. Но это было не так. Вся эта конструкция двигалась. Двигалась очень медленно, но за день блуждающий храм преодолевал несколько километров. Как я потом выяснил, сделан он был снаружи и внутри из биофага - полуживого вещества частицы которого двигались относительно друг друга, но не хаотично, а с одним им известной закономерностью. Например, передвижение храма обеспечивалось движением частиц оболочки по орбите сооружения, за счёт чего вся конструкция совершала медленное поступательное движение относительно земли на подобии гусениц танка. При чем, направление движения опять же было случайным или же диктовалось прихотью или замыслом материала сооружения. То есть храм двигался то вдоль своей оси, то боком, то по диагонали. Но никогда мы не передвигались вспять. Бывали такие случаи, что на горизонте возникала следующая вроде бы лежащая у нас на пути полоса поселений, но не докочевав до неё храм сворачивал в сторону. В таких случаях жрецы высылали к поселению обоз. Обоз встречали всем миром. Организовывалось что-то типа ярмарки. Старейшины приносили посемейные списки и служители раздавали по ним изъятое из запасников храма мясо. Сами же запасники пополнялись из сохранившихся в некоторых перекрестьях селений хранилищах. Расселение людей не имело точечного характера. Люди селились вдоль невидимых, зачастую параллельных и перпендикулярных линий образующих гигантскую сетку на поверхности земли. Она полностью повторяла транспортную схему старинных телепортационных магистралей-Т-трасс, проложенных в прожжёных в земле тоннелях. Наземные транспортные магистрали давно пришли в упадок и были захламлены различным мусором. Ближе к перекрестиям этих линий поселения становились гуще и населеннее, а сохранившиеся руины зданий выше, помпезнее и разнообразнее. Хранилища в основном располагались в больших городах, точнее в перекрестьях этой жилой сетки. Таким образом, куда бы не двигался храм, он в обозримом времени оказывался рядом с каким-либо хранилищем. Где и пополнял запасы провизии.
   На счёт провизии. Прошло уже больше двух месяцев, как я начал работать с Хустом на кухне. Первые пару дней я голодал, так как не мог преодолеть отвращение к местной пище. Но голод взял своё, и я начал есть, хотя и не с первого раза у меня это получилось. Постепенно привыкнув этому рациону, я более или менее втянулся в местный ритм жизни. Мои телепатические способности росли во многом благодаря Людвигу, который уделял много времени моей адаптации. Привык я и к работе на кухне. Поначалу страшная кровавая работа давалась мне с огромным трудом. И приходилось каждый раз идя с утра на кухню к Людвигу переступать через себя. Но с течением времени я все же привык и к этому. Общался я только с Людвигом, мне этого вполне хватало, так как все остальное время я тратил на переживания, обдумывания, а главное практику жизни в этом незнакомом мне мире. Я почти не вспоминал о своей болезни и моем прошлом. Оно казалось чем-то туманным, полузабытым, нереальным. А ведь я провёл тут не больше трёх месяцев в общей сложности. Возможно из-за града впечатлений и внутренних перестановок свалившихся на меня после пробуждения у меня просто не было сил и места внутри для воспоминаний о прошлом.
   Каждый день Людвиг заходил в мою комнату без стука и поначалу будил меня. Потом я уже стал сам просыпаться и даже успевал одеваться к его приходу в свой фиолетовый откровенный наряд. Его ткань обладала какими-то самоочищающими и дезинфецирующими свойствами, так как сколько бы я его не носил он нисколько не испачкался. Хотя я работал на кухне и порой выходил из разделочной весь в крови. Любого рода грязь отставала от поверхности моей одежды. Жидкости же скатывались в капли. И то, что не смывалось в пневматическом душе высыхая, опадало само где и втягивалось полом.
   В один из таких дней он зашёл и сказал, что мы приближаемся к большому хранилищу. И что сегодня я смогу, наконец-то, выйти на улицу, так как ему, Людвигу разрешили взять меня с собой. Это известие несказанно обрадовало, так как я уже несколько месяцев не видел ничего кроме серых медленно дышащих стен коридоров и помещений храма. Но так же это известие и встревожило. Что там снаружи? Как все изменилось с тех пор, как я шёл по зимней Москве к Азояну. Как мир переменился. Большее из того, что произошло с ним я знал из рассказов Людвига, но сидя внутри я мог только представлять, что может находиться снаружи. Храм приближался к большому поселению, расположенному на руинах перекрестия основных Т-трасс. Это было что-то типа столицы.
   Выезд был назначен на 2 часа по полудню. Необходимо было собрать как можно больше старых упаковок и все это перенести из нашей кухни в гаражное отделение храма где стояли подводы на пневмогравитационном шасси. Потом все это упаковать. Пока я собирал полиэтиленовые мешки и носил их в гараж, который, кстати, оказался совсем недалеко от кухни, я пребывал в сильном еле сдерживаемом возбуждении. Каждый раз когда я возвращался, проходя через кухню за новой партией, я встречался взглядом с улыбающимся Людвигом, который прекрасно видел и понимал моё настроение. Все необходимые подготовительные работы я закончил задолго до двух часов, и времени оставалось ещё много. Я с нетерпением принялся ждать отъезда. Обычных работ на кухне сегодня не было, и Людвиг разрешил мне отдохнуть у себя в комнате. Я пошёл к себе и лёг на кровать. Но лежать не получалось и я вернулся на кухню. Людвиг возился над каким-то странным устройством, лежащем на полу. Я, вырастив себе кресло, уселся напротив него.
  Это наша защита, Анидрей - произнёс он, - Вот сейчас разеберу сивою и оденешь, попробуешь, - он поднял лицо от разложенных на полу металлических частей и ощерился на меня зубами. А что там может быть опасного - возникла у меня мысль. И тут же я подумал странный ответ, - Пустынники.
  Кто это? - спросил я вслух, так как был взволнован и мне не хотелось чего-то недопонять в таком важном вопросе.
  - Я шусю,- опять сморщился в улыбке Людвиг, - Но пустынники зилые. Но нужно одевать висе равно.
  - Расскажи про них, Людвиг, - попросил я, вскочив с кресла.
  Он приподнялся с колен, подняв с пола что-то похожее на бронежилет. Это была потёртая куртка с обрезанными ниже локтя рукавами. Со стороны груди и спины были приторочены металлические пластины - щиты. Вся поверхность ткани была покрыта проволочной сеткой. Я встал с кресла. Людвиг принялся помогать мне надеть это. Облачив меня через голову в эту броню, он застегнул крепления по бокам торса. Курточка весила килограмм под пять, но кроме веса особых неудобств не составляла. Людвиг, придерживая меня, отклонился на длину руки и, с удовольствием осмотрев, заявил - Кирасива.
  Пустынники - это, Анидрей, зилые духи. Повелители миражей. Их создают из отпечатков пиропавших в Т-трассах людей.
  В воображении возник образ обесцвеченной поздним закатом холмистой равнины с чёрными силуэтами кустов до самого горизонта. Кровавое закатное небо. Уходящие в перспективу облака на краю света глотающие гаснущее красное солнце. Вдалеке с правого фланга росла от земли какая-то туча. Она постепенно приближалась, пока не стало видно несущихся во весь опор всадников в странных позах. Чёрные кони. Чёрные силуэты всадников чуть наклонившихся к шеям коней и распростёрших за спиной руки, как будто собирались взлететь. Клубы пыли взбитой тяжёлыми копытами лошадей сгущались вокруг седоков образуя колыхавшуюся, нервно пульсирующую тьму из которой солнце последними лучами выхватывало рыжим силуэты всадников. Они стремительно приближались, и с ними нарастало чувство Страха. Нет. Именно, помимо, рефлекторного физиологического страха оказаться под копытами несущихся во весь опор лошадей нарастало чувство какой-то беспомощности и оцепенения. Чувство конца. Вдруг резко будто перенесясь мгновенно в пространстве один из всадников оказался прямо передо мной. Прямо перед моим лицом возник одновременно призрачный и в то же время горящий взгляд в пустых глазницах.
  Я пораженно посмотрел на Людвига.
  -Не нужно сегодня бояться. Повелители миражей давно не нападали на обоза. Последний раз роггеры сиражались с ними на Великой равинине, за день до твоего прихода. Пустынники убили пять солдат и одного роггера.- Людвиг как-то устало присел на моё кресло и добавил,- их было оосень много.
  8
   Пришло время отправляться в путь. Когда, наконец, я попал на солнечный свет, меня охватило чувство эйфории. Первый миг я ничего вокруг не ощущал, кроме заполнившего меня кислорода и ласкающих плечи солнечных лучей. Стояло одно из лучших времён года. Храм лежал изогнувшись у опушки леса одним концом уперевшись в кромку соснового бора. Весеннее полуденное солнце простреливало насквозь цветущую вишню, оседая на вспыхнувших мириадах белых цветов. Даже бабочка -капустница, порхающая у земли, меркла рядом с такими насыщенными, объёмными, материальными белыми цветами вишни на фоне тёмной стены соснового леса. Тело пропитывала радость исходящая из сверкания весеннего воздуха, и я сладко потянулся. Впервые за продолжительное время меня, наконец-то, посетило чувство необъяснимого, беспричинного счастья. Весь мир растворялся во мне и мягко, тепло вытекал улыбкой на лице. Боже, - подумал я, - Боже.
   Тем временем вокруг продолжалась суета и один из охранников начал посматривать в мою сторону. Наш обоз состоял из семи подвод каждую из которых сопровождали пара работников типа нас с Людвигом и по одному бойцу Чёрного поля. Все под предводительством одного роггера на танке в полной боевой амуниции. Бойцы Чёрного поля были самыми подготовленными участниками боевых действий против пустынников. В них брали только самых физически сильных мужчин, так как имплантируемое оборудование зачастую весило до двадцати килограмм. Помимо этого в полевое снаряжение бойца входили, подключаемая к имплантам, тяжёлая пулеотводящая кираса и толстая стальная алебарда. Также у них был ещё комплект ближнего боя, который включал в себя огромный тесак и пневмощит. Редких из них посвящали в роггеры. Это был своего рода офицерский, рыцарский орден основанный Югой. Его личная гвардия. Эти, самые крепкие телесно, а главное ментально, люди подключались к кругу доблести. Над которым раньше главенствовал самый достойный среди них. А вот он уже напрямую был продолжением мыслей первовходящего. Именно роггеры были первыми, кто ворвался изрубив в капусту серебряных дуэлянтов Чистой линии во Дворец розы ветров. И взяли под конвой тогдашнего главу содружества. Они же и казнили его, вытащив на площадь перед дворцом. Под натиском пси-атаки пустынников, когда простой боец мог потерять оружие, ни один из роггеров не выронил из рук именную алебарду, которая являлась штандартом его отряда. Это было практически невозможно. Но в истории роггеров были и такие случаи. За такое Юга карал немилосердно. Бывшего роггера отключали от канала первовходящего и от Мнемоса. Таким образом роггер оказывался под печатью меро. Такие бывшие роггеры не могли думать, а соответственно, говорить. Это были изгои этого общества, которые, предоставленные сами себе, покидали общину храма. В истории воинства Чёрного поля таких происшествий практически не случалось. Но три таких случая, всё-таки, произошли. Два из них были либо случайностью, либо трусостью, и не заслуживают внимания, но один из этих случаев был интересен. Это был сам шеф-роггер, доверенное лицо Юги. Генерал роггеров. Глава круга доблести, который после взятия Дворца розы ветров, перед казнью главы сам, никем не принуждаемый бросил свою пику на землю. Юга немилосердно наложил на него меро и изгнал из общины. После этого случая никто про него ничего не слышал.
   Потихонечку все расселись по своим подводам. Танк во главе обоза глухо зашипел и взвыв тронулся с места дёрнув за собой поезд из семи прицепов на которых сидели работники с бойцами. Вначале ехали по бескрайнему лугу отороченному двумя полосками леса и упиравшемуся впереди на холме в небо, куда мы и держали путь. Земля, раньше скорее всего обрабатываемая, теперь была дика. Пронзительно зелёная сочная трава по пояс перемежалась зарослями кустарника усыпанного голубыми цветами. Я сидел за спиной Людвига свесив босые ноги за борт и с удовольствием погружался в освежающее, щекочущее шуршание травы по стопам. Иногда через них перепрыгивал кузнечик. Над подводой изредка возникал шмель. Неуклюже исследовав заинтересовавшее его место, с удаляющимся жужжанием, улетал проч. Я повалился на спину. Отражающее само себя голубое безоблачное небо разбавленное слепящим правый глаз солнцем. И воздух. Воздух. Запахи. Сидя столько времени взаперти я просто забыл какое наслаждение может давать простое общение с природой. Мне было тихо и спокойно. Я ни о чем особом не думал. Скорее я был на тот момент стопами, которые гладила свежая весенняя трава, лёгкими, которые вдыхали все эти пряные ароматы дикой природы. Ранней мухой надоедливо садившейся мне на руку. И огромным космически голубым небом без единого облачка. Я посмотрел на Людвига. Тот сидел о чем-то задумавшись и крутил на запястье блестящий браслет. Надо сказать я давно заприметил это украшение на его руке. Дело в том что в темноте браслет люминесцировал мягким голубым свечением. Так что не обратить на него внимания было трудно. Сейчас браслет просто тускло поблескивал в солнечных лучах. Заметив моё внимание, Людвиг отвлёкся от своих мыслей и, повернувшись ко мне, взглянул мне в глаза, потом на своё запястье и осклабился.
  - Красивый браслет, - похвалил я.
  - Это, Анидирей, от друга моего осталось мне, - он опустил голову, продолжая улыбаться, и мысленно я услышал продолжение, - друга и учителя. Давно, ещё тринадцать лет назад у нас в храме был мой друг. Это его браслет.
  - А что с ним случилось? - спросил я.
  Людвиг заёрзал на своём месте и тревожно глянув в начало нашей колонны ответил: - Он был командир. Большой человек. Командовал роггерами. Но потом он попал под меро. Потом он ещё долго ходил за храмом. Когда я носил ему еду, мы пытались общаться, но друга уже не было. Людвиг опустил лицо.
  - Прости, Людвиг, - сконфузился я.
   Мы помолчали и я уже было собрался задать следующий вопрос, но Людвиг меня предвосхитил: -Потому что был человек, Анидирей, - строго и несколько резко ответил он на мой несформулированный вопрос. Хоть я толком ничего и не понял, но этой фразой Людвиг подвёел итог нашей беседе и дальнейшие распросы мне казались бестактны.
  Через полчаса наш поезд выехал на вершину. Километрах в пяти перед нами у подножия холма распростёрлась панорама города. Из края в край вдоль всего горизонта отблескивая в солнечной дымке шла полоса строений. Слева направо здания становились выше. Посреди самых высоких сверкал на солнце белизной завивающийся спиралью шпиль. В течение последующих двух часов выяснилось, что наш караван держал курс на него. Шпиль блестел вдалеке справа, и обоз какое-то время двигался практически параллельно полосе поселений. Таким образом, у меня была возможность изучить руины. Издалека силуэт города выглядел не столь необычно как вблизи. Полоса крыш перемежающаяся высотками. Подъехав ближе, я смог увидеть, что все строения совершенно заброшены. Мы ехали вдоль чреды одно и двухэтажных домов, расположившихся по периферии агломерации. Все это были дома непривычных для меня конфигураций. Большинство было построено скорее всего по единому проекту и из одного и того же материала похожего на стекло. В разных местах здания материал построек был разной степени прозрачности и на редких незагрязненных участках блестел на солнце как металл. Ещё рассматривая постройки я обратил внимание, что бурно разросшаяся растительность обвивавшая все вокруг как будто избегала самих домов. Улицы и промежутки между зданиями заросли кустарником и деревьями, при этом совершенно не тронув ни одного дома. Не было никакой растительности ни на кровлях, ни на террасах. Ещё очень странным было то, что здания имели совершенно заброшенный вид, и большинство из них были покрыты соляными отложениями от многолетних дождей и ветров, но нигде я не видел следов разрушения. Время беспощадный каток, который стирает, выветривает все. Абсолютно все. Но здесь оно как будто было бессильно сумев только оставить наросты химических отложений на стенах города. Сами очертания домов не были правильными как в моё время. Редко встречались горизонтали и вертикали.
  Часам к шести мы повернули на расчищенную от зарослей улицу поселения, ведущую вглубь застройки. Улицы в городе были прямыми, но часто впереди возникало какое-нибудь препятствие и путь постоянно изгибался. После многочисленных поворотов обоз наконец выехал на площадь. Надо сказать, что наш поезд уже был замечен местной детворой, которая сопровождала нас до самого подножия шпиля. Передвигалась она группками впереди танка, с курящим на башне роггером, и сзади, с опаской поглядывая на бойцов Чёрного поля слезших с подвод и продолжавших свой путь пешком. Иногда встречались взрослые жители. Первым из них был старик вышедший на низкий гул движка танка из заброшенного дома с мешком на плечах. Стоя на пороге дома он проводил все подводы слезящимся мутным взглядом. Дети и старик были одеты в лохмотья разных цветов и напоминали бродячих цыган. Только на старике в отличие от детишек на голове был странной формы шлем, из-под которого торчали длинные седые космы путающиеся с бородой. Ноги были обуты в некое подобие лаптей.
   9
   Площадь перед шпилем представляла из себя в прошлом огромное пространство, ограниченное монументальными строениями, одну из сторон которого занимал фасад того самого небоскрёба - цели нашего путешествия. Сооружение снизу смотрелось колоссально а над всей входной зоной перед самим зданием простирался невероятных размеров и непонятно на что опиравшийся навес, образуя нечто вроде портала у входа в основание небоскрёба. Вся площадь бурно заросла кустарником и деревьями кроме места в тени навеса и расчищенного, утоптанного и поддерживаемого в таком состоянии участка рядом.
   Наш обоз въехал под навес и расположился полукругом. Воины выстроились вдоль подвод. Людвиг знаком показал,- слезать. Сейчас пойдём грузить в хранилище, - услышал я мысленное указание. Перекинув часть пакетов из последней подводы, которую мы с двумя рабочими под руководством Людвига отцепили от поезда. И встав по углам покатили её ко входу, видневшемуся среди колонн в глубине тени, под навесом. Подвода шла легко, несмотря на её очевидный вес. Мы вошли в высоченный вестибюль, пахнуло сыростью заброшенного дома. Остальные рабочие, видимо, уже не первый раз были тут и уверенно катили подводу вперёд. Тут я их смог рассмотреть подробнее. Все это были люди в основном среднего и старшего возрастов. Молодёжи не было. Одеты были в такие же трико, как и я. Только цвета были разными. Вообще, я заметил, одежду здесь любили цветную, в отличие от архитектуры. Толкающий подводу справа от меня человек заметивший, что я изучаю его коллег, подмигнул мне. Мы прошли вестибюль, за тем короткий но широкий коридор который вывел в просторный зал с рядами топчанов. Я сразу узнал это место. Это был тот самый зал со спиралью из моих непроизвольных видений во время индексации. Мы проследовали между сдвинутыми для проезда лежаками. На подиуме вместо спирали торчал пучок закрученных проводов. Взяли левее подиума - туда, где виднелись грузовые ворота. Портал ворот был украшен каким-то мистическим объёмным рельефным узором состоящим из черепов с закрытыми глазами. Художник трудился явно с вдохновением, потому что на лицах умерших, несмотря на отсутствие таковых, все же странным образом читались следы блаженства. Что-то придавало обычно анатомически безразличным черепам человеческие, живые черты. Эта наивная символика смотрелась, наверное, странно в то время когда люди за чем то приходили сюда. Но не сейчас в полутьме пространства этого огромного пустого зала с запахом запустения с истлевшими портьерами и раскиданными лежаками.
   За пару метров Людвиг знаком остановил нас и подошёл вплотную к правой створке ворот, в центре которой располагалось замаскированное устройство. После того как он нагнулся к нему и то ли посмотрел туда, то ли дыхнул ворота бесшумно начали открываться. Когда створки приоткрылись, стало видно, что они сантиметров по пятнадцать толщиной. Внутри оказался грузовой лифт, куда мы и закатили подводу. Людвиг повозился с управлением, и вздрогнув лифт начал опускаться. Много сигналов, - услышал я у себя в голове Людвига. Я посмотрел на него. Он стоял лицом к выходу из лифта. Не бойся, они ничего нам не сделают, - добавил он, не оборачиваясь. Спускались мы около трёх минут. Наконец лифт остановился, и Людвиг с рабочим навалились на двери. Вышли мы в полную темноту. В свете фонарей стало видно, что мы в солидном по размерам помещении с неприлично низкими потолками. Мне вспомнилась сразу комната Юги. И запах. Запах был такой же, как и там, у него в помещении. Какой-то химический сладковатый запах. Мы докатили подводу до следующих дверей еле видимых в лучах фонарей. Тут Людвиг остановился, обернулся к нам, и посмотрев на меня, вслух повторил своё предупреждение, - Анидрей, тут много сигналов. Не силушая их. Пиросто грузи.
   Следующая дверь представляла из себя герметичный шлюз. Людвиг, не долго повозившись с замком, довольно легко откатил круглую металлическую дверь. И исчез внутри. Мы вошли следом за ним в холодное помещение похожее на наше хранилище в храме. Но это помещение было громадно. Лучи фонарей моих спутников растворялись в его глубине и высоте. И оно так же было заполнено рядами металлических стеллажей, на которых лежали обнажённые тела. Запах который встретил нас при выходе из лифта в этом помещении был просто невыносим. Мы принялись по двое упаковывать трупы в приготовленные пакеты и грузить на подводу, оставленную нами в соседнем помещении. Через минут пять я попривык к запаху, а что касается самих тел, то меня уже давно это все не смущало. Так мы работали минут пятнадцать в разрезаемой лучами света тьме. И тут вдруг когда снимали с полки очередное тело я почувствовал слабое колыхание воздуха за собой. Я резко обернулся. Метущийся луч фонаря моего спутника выхватывал метра на четыре проход между стеллажами. Дальше была сплошная темнота. Но не пустая тьма. Там что-то определённо было. Я явно чувствовал чей-то взгляд. И не смотря на предупреждение Людвига, моя спина покрылась холодным потом. Ближайшие к выходу полки были пусты. И нам приходилось проходить вглубь рядов что бы забрать тела. Каждая пара взяла себе по ряду. Нам с моим напарником достался самый дальний от входа. В очередной раз проходя с полиэтиленовым пакетом мимо пустых полок, я опять почувствовал на себе взгляд. Мне стало совсем не по себе. Следующим был труп молодой женщины. Я встал со стороны ног. И когда мы тащили её по проходу, мне вдруг показалось, что нога шевельнулась. Мне удалось отогнать эту мысль. И тут я почувствовал лёгкое прикосновение к шее. Я вздрогнул и выронил свой конец ноши из рук. Прикосновение было едва ощутимо как дуновение ветра. Но в тишине и неподвижности этого огромного морга, нарушаемой изредка шарканьем людей выносящих тела, оно показалось весьма явным. Я опять обернулся. Сзади, как и раньше была тьма. Оказавшийся рядом напарник крепко сжал моё плечо, смотря туда же куда и я.
  -Это что такое? - спросил я шёпотом
  -Это симулякры, - произнёс он, продолжая светить в темноту. - Не стоит, брат, увлекаться этим. Остаточные сигналы испускаемые телами после того как их покинули матрицы. Обычно они растворяются, но здесь все экранировано и они долго копились.
  В течение всей остальной работы в этом жутком месте мне чудились разные шорохи во тьме, отдалённый звон колокола, то чей-то тихий невнятный шёпот. Все эти явления, пусть и не очень то понятно, но разъяснённые моим напарником, все равно нагоняли на меня такой жути, к которой я так и не смог привыкнуть. Заходя туда каждый раз, я слышал или чувствовал совершенно разные вещи. Особенно меня поразил детский голос что-то просивший сверху над нами на незнакомом языке. Когда на третьей подводе нас подменила следующая группа, я с облегчением вздохнул.
  10
   Тем временем наверху Людвиг развернул торговлю с местным населением. У выставленных полукругом подвод собралось человек тридцать. Обменивалось мясо из хранилища на различные продукты. Торг происходил мысленно, произносились только вещи требующие конкретности и поэтому со стороны выглядел странно. Людвиг сидел на подводе, и к нему в очереди как на эскалатор стояла разношёрстная толпа людей. С ближайшим из них у Людвига происходил следующий диалог.
  Тиринацать, - говорил Людвиг вслух и замолкал, твердо смотря на лохматую женщину с ребёнком. Лицо женщины кривилось, и спустя несколько секунд она с энергичным жестом перед лицом Людвига извергала: Десять! Потом оба молча уставились на корзину которую держал мальчуган. Корзина была заполнена какими-то травами. Тиринацать, - прокричал опять Людвиг сделав резкий жест головой будто пытаясь воткнуть свою верхнюю челюсть ей в переносицу. Тут женщина схватила корзину и пихнула её Людвигу в руки. Он победно ощерился и, кивнув работникам выдающим мясо, подзывал следующего в очереди. Никто на меня не обращал внимания, и сидя на ступенях я наблюдал со стороны за людьми в очереди. Стоявшие держали в руках самый различный хлам. О предназначении многого из этого я даже не мог и догадываться. И с каждым происходил суровый торг, после которого стороны с разной степенью удовлетворённости расходились. Людвиг кидал за спину полученное от жителя, а тот в свою очередь проходил к крайней подводе, с которой раздавалось жужжание разделочных ножей работников, где и получал полагавшуюся ему порцию мяса. Все люди были одеты бедно и мы, жители храма выглядели на их фоне высшей кастой. Суровые бойцы охраны у подвод, неподвижно стоявшие в полном снаряжении не смотря на жару, и мы, работники храма в своих цветных шутовских трико. Очередь потихоньку продвигалась. К Людвигу подошёл молодой тощий парень лет двадцати с лишним без руки. В серых дырявых панталонах и висевшем на нем как на вешалке старинном пиджаке. Пустой рукав был завязан узлом. Стоявший в очереди после калеки коренастый мужик грубо локтем в спину подтолкнул его к Людвигу. Парень принял это как должное и оказавшись перед Людвигом просительно посмотрел на него. Тот в свою очередь оглядев поверх толпу с раздражением махнул рукой как бы отгоняя молодого человека. Юноша опустив голову удалился. Тем временем с Людвигом уже беседовала весьма полная для этих мест женщина. Её в очереди не было. И она совсем недавно подошла напрямую к Людвигу со стороны. Сопровождало её двое мужчин. И женщина и мужчины были одеты хорошо по местным меркам. На одном из сопровождавших было такое же трико, как и на работниках храма, другой в балахоне до пят, похожем на монашеский, но сшитом из кусков материи разного цвета. У обоих на поясах висели странные тесаки опутанные проводами. Когда эта процессия по-хозяйски проходила сквозь толпу, со стороны очереди в лице того самого толкнувшего калеку мужика возник молчаливый протест. Все стоявшие, почуяв давку за спиной и увидев женщину с её спутниками, расступались. Мужчина явно слышавший суету сзади твердо стоял на месте и не думал сторониться. На это сопровождавший женщину монах в разноцветной робе резко ударил кулаком бунтаря по виску. Мужик, взвыв, схватился за висок и упал на колени. Отдыхающий на танке в тени роггер медленно приподнялся на локте, смотря в сторону инцидента. Но на этом конфликт был исчерпан, и дальше процессия прошла без препятствий. С дамой Людвиг был по -приятельски. Он принял из её рук какой-то приборчик. Сморщив своё личико, внимательно изучил его на свет. И ощерившись конской улыбкой, пригласил даму пройти к пункту выдачи, где им отгрузили целую тушу. Сопровождающие развернули на земле брезент, сложили всё туда и, взяв куль за оба конца, удалились. Все вроде бы шло своим чередом, но под конец дня произошла трагедия. Когда очередь иссякла и ушёл последний житель унося с собой выторгованное мясо, Людвиг слез со своего пьедестала и подошёл к крайней подводе. Тот однорукий парень, которого прогнал Людвиг оказывается никуда не уходил, а устроившись в неприметном уголке за деревом у крайней подводы с которой раздавали мясо наблюдал испуганным взглядом за торгами. Люди, работавшие на ней в течение всего торга, теперь ушли.
   - Иди сюда, Андрей. Осторожно, - возникло в голове. Я поднялся и двинулся к Людвигу.
  - Я обещала ему мяса. Я тебе дама, а ты кинеша осторожно ему,- сказал Людвиг, когда я подошёл.-Сиделай так, сито бы никто не видела,- и он незаметно указал мне на ломоть лежащий с краю.
  - Подожди пока будет можно - проговорил он улыбаясь, и направился в сторону танка с роггером.
  Там он в подобострастной позе о чем-то с ним заговорил. Роггер, молча выслушав, сделал знак бойцам и они все подошли к танку. Я схватил кусок на который мне показал Людвиг и, стараясь не привлекать внимания, одной кистью кинул его безрукому. Тот с благодарностью глянув на меня кинулся к мясу и довольно ловко одной рукой упаковал его за пазуху нелепого пиджака. Я поймал удачный момент, так как бойцы отпущенные роггером уже расходились по своим местам. Парень неуклюже посеменил прочь с площади. Но тут произошло неожиданное. Кусок мяса выскользнул из-под полы пиджака и упал в пыль. Калека начал было наклоняться, что бы поднять, но тут в основание шеи с хрустом вошёл кинутый роггером тесак. Удар был настолько сильным, что тело паренька развернуло на 180 градусов. Бросок был профессиональный, и труп остался лежать на боку, смотря пустым взглядом в заросли. Я замер в оцепенении. Роггер неторопливо спрыгнул с башни танка и в развалку подошёл к трупу. Поправив тело ногой, он наступил на него и выдернул оружие. Из раны на песок хлынула тёмная кровь. Вытерев его об одежду жертвы, так же спокойно он вернулся на своё место. К мёртвому парню подошли трое наших работников, с которыми мы носили мясо из хранилища. Двое из них взяв его за руки и ноги с раскачки закинули в крайнюю подводу.
   Я посмотрел на Людвига. Он стоял в стороне и, отвернувшись, словно ничего не произошло, спокойно перебирал добытые в торгах ценности. Я никогда не видел как люди умирают. Я видел много трупов. Я видел достаточно больных и даже обречённых людей. Но здесь я в первый раз увидел как человек превращается в вещь. Пару минут назад там, рядом с кустами сидел живой человек. С ним можно было говорить, можно было от него что-то узнать, можно было что-то в нем поменять, остаться в его памяти. И вот теперь нечто напоминающее того человека лежит на подводе в позе брошенной тряпичной куклы. Я с ужасом перевёл взгляд с тела на роггера. Тот, вернувшись на своё место на танке, пребывал в прежней позе. Страшный тесак тускло блестел у него на поясе. Он заметил моё внимание и слегка повернул голову в мою сторону. Я испуганно отвёл взгляд и постарался не думать о случившемся.
  11
   Мы собирались в обратную дорогу. Вечерело. После этого события на площади дети сразу разбежались, взрослые до этого разошлись по своим домам или где они там живут, унося куски провизии выторгованные у Людвига. На небольшом пятачке остался только наш караван окружённый стеной высокого кустарника. Наконец собравшись, тронулись в обратный путь. Через полчаса выехали из зарослей заполнивших брошенный город обратно в степь. Все это время, сидя в подводе с Людвигом, я думал про того калеку, тело которого лежало сейчас на последней подводе. Думал я не про тело. Я вспоминал лицо молодого человека, выражение тоски и какой-то обречённости на нем. Ведь он был совсем молодым. Вспоминал тот благодарный взгляд который он на меня кинул когда подбирал с земли кусок мяса. Вот это и называется - оборвалась жизнь. Вот это и называется то, что могло бы быть. С другой стороны, ведь мне неизвестно, что могло бы быть с ним дальше. Я же не знаю как он жил. А судя по тому как с ним обращались его соседи, да и прилюдно сам Людвиг жизнь у него не была беспечна и сладка. Возможно, даже эта развязка одна из лучших для него. Я повернулся к Людвигу. Он согнувшись сидел на краю подводы так же погруженный в свои мысли. Я попытался настроиться на его волну, но ничего не вышло, и я окликнул его.
  - Людвиг?
  Он повернулся ко мне. В уже окутавших нас сумерках было плохо видно его лицо, но я чувствовал, что Людвиг совсем не улыбался.
  - Кто это был? - спросил я.
  Людвиг отвернулся и стал смотреть в вечернюю степь.
  - Это жахен. Жахены - это те, кто ищет Вирата тирех колец - портал Соя. Это пиротивно любому селовеку. Все знают, что туда хотят только мерзкие жахены, которие не ценят живое тело. За такое полагается удаление рука-нога, что бы жахен цениль то, что у него осталось.
  - А что за портал? - переспросил я.
  Людвиг резко повернулся ко мне, потом оглянулся по сторонам.
  - Не смей это думать! - ударила как звон гонга мысль в голове.
  - Хорошо! - испугавшись реакции Людвига прошептал я в ответ.
  - Жизнь, Анидирей, дана, сито бы служить господину - тому кто высе тебя в Мнемосе. А сито бы служить ему нама нужны тела. Что бы делать тут волю первовходящщего Юги. И вь том как ти ее будешь виоплощать - есть твоя сьвобода.
  - А если воля первовходящего противоречит моим персональным интересам?
  - А она противоречит? - проговорил вслух и почти без акцента Людвиг, гневно посмотрев на меня. Я впервые видел, как он сердится. То ли из-за своего восточного менталитета, то ли из-за какой-то внутренней мудрости и терпения Людвиг практически никогда не злился и уж тем более не повышал голос. При мне такого не было. Очень странно было видеть в этих тревожных глазах обычно скрывающихся за морщинами улыбки это новое выражение. Меня это испугало, но тема была такая, что я не мог не продолжить.
  - Но ведь первовходящий тоже человек, - подумал я.
  - Да. - понял я ответ, - Это человек, который обитает в самых высоких слоях Мнемоса. До которых ни мне, ни тебе не добраться и за тысячу реализаций.
  -Какой симысл твоего существования? Ты мне можешь сиказать? - неожиданно спросил он вслух.
  Этот вопрос поставил меня в тупик. Я конечно задумывался над ним раньше. До моей болезни смыслом для меня было кем-то стать. На тот момент я жил для того, что бы стать первоклассным профессионалом. Потом скорее всего смысл найти подходящую женщину и завести с ней детей. Вот те и смысл, - подумалось мне. Ну хорошо. Пусть. После того как меня уволили и обнаружили ВИЧ, эти смыслы обесценились и скорее всего с появлением Азояна их заменила надежда найти выход из безвыходного положения. Найти возможность вернуть себе жизнь. Сейчас же я настолько был поглощён новыми впечатлениями, которые обрушил на меня последний фантастический отрезок моей жизни, что я ни разу об этом не задумался. Ну, скорее всего, сейчас смыслом для меня являлась возможность адаптации к этому миру и любопытство. Осознав всё это, мне вдруг стало печально. Получалось на деле я жил все время ради каких-то мелькающих преходящих насущных интересов. Как-то раньше я этого не осознавал. Я думал, что где-то есть тот самый универсальный огромный всепроникающий единственный смысл, ради которого я пришёл сюда. И пусть я не мог его сформулировать, но я знал, что он есть и рано или поздно он явит мне себя. А передумав все это, по сути, выходило, что я скакал по вершкам. При чем, таким вершкам, которые я и своими -то назвать не мог.
  - Вот, - хитро прищурился Людвиг.
  Я вопросительно взглянул на него.
  - Ты пиравильно тепере думаешь. У каждого так. Симыслы мы берема у старших. И чем гилубже человека в Мнемосе, тем правильнее смыслы он может давать другима. Юга и другие первовходящие обитают вь самых высоких слоях. И если ты хосеша иметь значимый и пиравильный симысл - ты должень брать у него.
  - То есть, Юга может сформулировать смысл моей жизни? - Удивился я.
  - Ки сожалению неть. Тивоё сознание просто не симожет срезонировать. И ты нисего не поймешь. Твоя анитенна гирубая осень. Но ты же уже знаеша, сито Мнемоса - наш общий ум. Вот и получаесеца, сито те великие симыслы, ради которых живешь, они находятся в тебе, принадлежат тебе, но ты пиросто не можешь понятя. А Юга их видит и рассказываети их нам в виде своей воли.
  Очень странно, но в объяснение Людвига звучало логично. Атмосфера располагала и я осмелился спросить Людвига.
  -А как же Бог?
  -Щито бог? - не поворачиваясь ко мне, переспросил он.
  Ну,... есть?
  -Или неть?- опять переспросил он.
  Я ответил утвердительно.
  - Это зависит от тивоих зеланий. Если тивои зелания больше чем возмозности, то есть. Если наоборот-то неть.
  - Ты хочешь сказать, что человек использует Бога?
  - А чито с ним ещё делают, Анидирей?
  - Ну а как же вера в бессмертие? Как...ну нравственный фактор? Как талант, в конце концов?
  -Вера в бессмертие - это форма зелания селовека жить весьно без достаточных на то возьможностей. А как воспитательный фактор диля людей существует Юга с роггерами. Помолчав он добавил, - Висе слова бога написаны людими, Анидирей. А талант - простая случайность.
  -Подожди, Людвиг, я не понимаю. Есть два варианта;- либо что-то есть, либо чего-то нет.
  - Ты зе не говорись сейчас про себя? Сито, именно, у тебя сито-то есть или нет. А вообще? Ви мире, так?
  - Да, так.
  - Тогда она есть,- каким-то простым тоном ответил Людвиг. Помолчав, продолжил,- Если ты про сито-то знаесе - зиначита, это существует ви той или иной степени. Висе остальное - тивое лукавство самого с собой. Про то, сито не существуете, ты не можеша знать. Если сито -то существуете, но у тебя его нет, то и потрогать это ты не можеша. Пиравильно?
  - Вроде бы да, - ответил я,- Ну хорошо, Людвиг, а почему тогда его нет, если он существует?
  - А диля сего она тебе, Анидирей?
  - Ну мне нужно иногда утешиться, иногда хочется какой-то, ну не мести. Нет. Справедливости!
  - Утесение въ сем? В сиправедливости?
  -Да!
  - А ты сито видел чаще, сиправедливость или несиправедливость бога?
  Я задумался на мгновение:
  -У каждого по-своему
  - Вот а именно, Анидирей. В этом мире сиправедливости тебе бога не даст. У неё её нет.
  Мрачная безысходность накрыла меня в этот момент. Мне не хотелось верить ему. Я всегда чувствовал, или мне хотелось чувствовать где-то присутствие высшей силы которая меня ведёт по жизни, давая шансы и варианты. Отводит злую руку от моей судьбы. Мне не хотелось верить в иное. Но. С другой стороны, была ли эта высшая сила когда на меня обрушилось все то, что со мной случилось тогда, в последние мои дни в зимней Москве. Но ведь сейчас все совсем иначе. Есть ли в этом всем Бог? В сумраке я почувствовал улыбку Людвига.
  - Бога нужена для молодых, Анидирей. Силабая матириса не можета взять на себя ответственность за висе. Ей нужена ответсик за свое бессилие. Вот тута и появляется груша для битья - Бог. А на счет сиправедливости, - тут Людвиг наклонился ко мне и хитро улыбаясь проговорил шепотом, - Сиправедливость - редкая вещь. И найти её можно только у людей, Анидирей.
  - Матрица? Про какую матрицу ты все время говоришь, Людвиг?
  Он вдруг весь ещё больше скукожился и даже отвернулся. Я терпеливо ждал ответа.
  - Это то, что не умираета после селовека.
  - Душа? Ты имеешь в виду душу?
  - Неета. Дуса умираета. Матириса живет многа дуса и многа тела. Матририса- это тивоя сила. Какая у тебя матириса -такая у тебя дуса и тело.
   Людвиг окончательно отвернулся и принялся копошиться у себя в сумке, явно давая понять, что разговор закончен. Я же остался заполненным новыми осознаниями требовавшими осмысления хотя и на фоне какого то опустошения.
  12
   Тонущее за горизонтом солнце осыпало чёрную траву степи золотым песком. Такая бурная днём природа утихала. Смолкли мириады поющих птиц и жужжащих насекомых. И ненадолго установившуюся тишину сменили громкие, перебивающие друг друга, урчащие, распевы лягушек, раздававшиеся где-то неподалёку. Небо днём чистое теперь было расчерчено тянущимися из горизонта в горизонт вуалями перистых облаков. Багровые лучи солнца рисовали на них снизу те самые странные фигуры, которые в детстве вызывают столько различных ассоциаций, пока мы не понимаем, что это просто облака. Налетающий порывами ветерок уже нёс с собой свежесть ночи. В сумерках места, по которым двигался днём наш обоз, узнать было сложно. Плюс ехали мы в обратном направлении. Но мне казалось, что мы уже приближались к вершине холма, за которым должен был находиться храм. Я оглянулся назад. Горизонт был изрезан чётким чёрным силуэтом города через который солнце кидало прощальный луч на степь. Людвиг продолжал сгорбившись молча сидеть на краю подводы. Впереди, в сумраке гулко гудел волокущий поезд танк. Роггер весь день провёдший на его башне, теперь куда-то пропал. Видимо залез внутрь. Остальные бойцы и работники расположились по подводам. Кто-то лежал, кто-то сидел. На краю последней подводы сидело два человека и смотрели на тонущий в городе закат. Их фигуры казались вырезанными силуэтистом из угольно чёрной бумаги.
   Вдруг мои созерцания прервал ветерок непонятно откуда взявшейся тревоги. Некое предчувствие чего-то нехорошего. Оно отвлекло меня от моих переживаний, и начало захватывать все моё существо уже совершенно явно. Оно охватывало меня помимо воли. Я осмотрелся по сторонам и увидел, что не одинок в этой спонтанной тревоге. Людвиг, подобравший под себя ноги, в напряжённой позе сидел на краю телеги и пристально смотрел в сумрак степи. На соседних подводах зашевелились бойцы с работниками. Впереди на башне танка возник мощный торс роггера. Застыв на мгновение в люке он пружинисто выпрыгнул наружу и снял укреплённую на корпусе алебарду. Через секунду вокруг топора на ней появилось свечение. Лезвие начало испускать слабый синий свет. Свет становился ярче и ярче и вдруг развернулся над остриём пики в голубую голограмму в форме женщины одетой в спадавшую с плеч и трепетавшую на ветру тогу. В одной из рук женщина держала перед собой арбалет, наведя его на невидимого впереди врага. Второй придерживала стоящий у ноги щит в форме трёх -лучевой звезды. Гордо запрокинув голову, она смотрела на невидимого противника. Вся фигура была метра под полтора высотой и невероятно красиво переливалась оттенками голубого света в сумерках. Роггер, тем временем, другой рукой одев стальной шлем, спрыгнул с брони танка и, расставив ноги на ширине плеч, мощным толчком воткнул алебарду древком в землю. Фигура женщины встрепенулась и от толчка за её спиной расправились огненные крылья, которые, заглушив синее свечение фигуры, осветили красным все вокруг в радиусе десятка метров. Видимо это был знак для остальных бойцов. Они соскочили с подвод и торопливо начали занимать позиции вокруг обоза. Состояние необъяснимой тревоги усилилось невероятно, и начало перерастать в страх. И это была неконтролируемая эмоция. Сама по себе. Без причин. Тут я услышал мысли Людвига, - Пустынники! Вдруг он шустро соскочил и юркнул под подводу. Я последовал его примеру. Помимо плохо -контролируемого страха, меня разбирало любопытство, и я выбрал место, откуда можно было видеть не только бронированные сапоги роггера, но и всех остальных бойцов Чёрного поля, занявших круговую оборону. Фигура -знамя разгоняла полумрак вокруг обоза, бросая трепещущие тени вокруг себя. Все замерли. Томительное затишье продолжалось около минуты. Наконец роггер плавно поднял руку над головой. Бойцы отложили пневмощиты и вытащили из за поясов здоровенные тесаки. Весь обоз ощетинился пиками.
   Вдруг напряжённую тишину разорвал вопль, и из окружающей плотной темноты выскочила, как кусок этой самой тьмы, чёрная тень. В изящном прыжке, изогнувшись подобно пуме, она преодолела торчащие острия алебард и грузно приземлилась на соседнюю подводу. Угол телеги рядом со мной тяжело просел. Длилось это меньше мгновения, тем не менее, я успел разглядеть нападавшего. Это было человекоподобное существо, но крупнее человека раза в полтора. Чёрная кожа на мышцах без волосяного покрова тускло блеснула в красном свете. Непропорционально маленькая голова. И совершенное отсутствие глаз или чего-либо похожего на них. У существа была стать получеловека, полузверя. И самое впечатляющее было то, что все тело его источало чёрный дым который растворяющимися в воздухе клоками следовал за существом. Приземлившись пустынник, а я уже догадался, что это он, выпрямился во весь рост, воздев вверх передние конечности, и тишину ночи прорезал заставивший вздрогнуть близкий пронзительный визг. Присутствие совсем рядом этого монстра на какой-то миг парализовало меня. Я заворожённо смотрел на его лицо, стараясь найти на нем какой-то взгляд, из промежутка между подводами.
  Ближайший боец среагировал немедленно. Ловким отработанным движением он, крутанув алебардой вокруг себя, и успев на опережение, поразил цель. Пустынник, действительно, испустив свой вопль, был уже в начале следующего прыжка целью которого и был тот самый воин. Размашистый удар алебарды встретил существо в воздухе, рассекая его на две части. По лезвию сверкнули искрящиеся голубые молнии. Рассечённое надвое тело, продолжало полет, а верхняя его часть ухватила руками шею стража, вцепилась в неё мёртвой хваткой и повалила его на землю. Стоявшие по бокам соратники бросились на помощь товарищу и снесли тесаком зверю голову, а за тем быстрыми меткими ударами отсекли конечности.
   Не успел облитый чёрной кровью воин, снова занять оборонительную позицию, как в тот же миг тьма вокруг обоза взорвалась. На ощетинившийся остриями строй бойцов со всех сторон посыпались чёрные тени. Они возникали из темноты, и прыжок каждого имел просчитанную цель. Они прыгали со всех сторон, не считаясь с собственными жизнями и стараясь опрокинуть обороняющихся на землю. Первые секунды воины ловкими движениями уворачивались, сверкая в чёрном дыму клинками со скоростью лопастей вертолёта. Почти все твари встречали холодную сталь алебард. Но это их не останавливало. Монстры были будто бессмертными. Фрагменты их тел не оставляли попыток достать стражей. Шевелящиеся отрубленные лапы цеплялись за ноги бойцов мешая двигаться. Поле боя затягивало клубящейся тьмой, в которой красным призраком трепетали крылья арбалетчицы. Воздух был наполнен визгами чёрных тварей. Бойцы во главе с роггером доблестно сдерживали атаку пустынников. Земля под ногами была усеяна движущимися источающими чёрный дым останками. Под подводу закатилась голова твари забрызгав нас с Людвигом. Чёрный блестящий булыжник без глаз с оскаленной пастью. Один из бойцов сбитый очередной тенью упал на колено. Тут же на него прыгнули ещё две. Боец, сгруппировавшись на земле, пытался высвободиться из-под тяжёлых тел, но твари были сильны и невероятно подвижны. Две из них уже вцепились в него, а третья, удерживая руку стража с оружием, уже занесла над его головой лапу с растопыренной клешней. В ту же секунду сцену осветили огненные крылья, и, появившийся из клубов дыма, роггер срубил пустынника с несчастного. За тем отточенным движением пригвоздил древком алебарды к земле одну из двух оставшихся тварей и отбросил, насадив на тесак, третью. Спасенный боец через кувырок поднял упавшее оружие и тут же принял на лезвие следующего противника.
   Пару долгих минут длился бой, и стражи все также держали строй. Только сияющие крылья, разгоняя клубы тьмы, носились над полем боя, то появляясь, то исчезая, в разных местах. Визги пустынников и мокрый хруст плоти под ножами воинов. Все это время меня переполняли смешанные чувства страха и возбуждения. Я видел силуэты бойцов среди мечущихся чёрных теней в кроваво красном дыму, орудующих в смертельном танце алебардами и ножами, и мою душу захватывало чувство азарта битвы, смешанное с перехватывающим дыхание восторгом и надеждой. Каждый отдельно взятый пустынник при прочих равных с лёгкостью превзошёл бы любого бойца в физической силе. И восторг вызывали эти люди, которые в малом количестве имея преимущество только в вооружении и разуме могли сдерживать значительно превосходящего в числе и силе противника. Бойцы действовали слаженно. При этом не обмениваясь никакими видимыми сигналами. Стояли они на расстоянии взмаха алебарды друг от друга. Раненые отходили за спины своих товарищей и те тут же смыкали строй. Твари, которым удавалось впрыгнуть в тыл, попадали в руки раненых, но не бросивших оружие. Но пустынники все появлялись и появлялись из окружающей тьмы и уже начали теснить бойцов вплотную к подводам, опрокидывая их одного за другим. И чем больше их появлялось, тем гуще становились клубы дыма, пытающиеся пожрать горящие крылья, и тем глубже врастал в душу тот самый иррациональный страх, теперь уже переходящий в настоящую панику. Но крылья очередной раз выныривали из клубов чёрного пара, неся свет и вселяя уверенность с надеждой. И бой продолжался. Но силы были очевидно не равны, и строй бойцов редел на глазах. Наконец, крылатая воительница погрузилась в клубящуюся тьму последний раз. Над полем боя воцарился тот самый панический ужас, который сдерживала воля роггера. Панический ужас и безысходность. Совершенное подавление воли и отсутствие надежды. Твари, мелькая среди бойцов, приводили в движение этот клубящийся страх давая ему какую-то уже не допускающую возможности сопротивления энергию. Один из последних, раненный воин наклонился, что бы отбросить от себя шевелящееся чёрное тело. В этот момент подвода надо мной просела, и ему на спину прыгнул пустынник. Бессильно упав на землю, боец не успел закрыть голову руками. В тот же момент на него набросилось сразу несколько возникших из темноты существ. Сорванный с головы шлем откатился сторону, и клубок дымящихся чёрных тел заглотил воина. Колыхающаяся тьма сгустилась вокруг.
   Тут я заметил, что совершенно не чувствую присутствия Людвига рядом. Пошарил в темноте взглядом, но ничего не увидел. Куда он делся? Позвать его я боялся и поэтому осторожно прополз к другому концу подводы. Но там было пусто, а на земле я увидел, слабо светящийся, его браслет. Я торопливо накрыл его рукой. Потом быстро одел себе на запястье. И тут я столкнулся лицом к лицу с одной из тварей. Видно почти ничего не было, но я почувствовал близкое присутствие чего-то совсем рядом. Ни движения воздуха. Ни каких силуэтов. Просто чёткое ощущение, что кто-то смотрит на меня, заглядывая под подводу в полуметре от моего лица. Совершенно никаких мыслей в тот момент у меня не было и в помине. Все моё существо оказалось полностью поглощено паническим страхом. Я застыл в ужасе. Возникла секундная пауза, после которой меня крепко схватили за руку и легко выволокли из-под подводы. Прикосновение было ледяным. Из-за охватившего меня ужаса я совершенно обмяк и не сопротивлялся. Говорят, что в такие моменты у людей срабатывает инстинкт самосохранения. Но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. В немой панике у меня даже не успело мелькнуть мысли о том, что меня могут сейчас растерзать. Я просто ощущал крепкую хватку существа, близкий запах и какую-то плотную энергию исходившие от него. Странное это было ощущение от них. Вроде того, которое испытываешь перед промышленным паровым молотом. Сила и мощь ощущаются, но при этом ты прекрасно понимаешь, что это вещи. Тем не менее смерть не пришла в тот же момент. Пустынник выволок меня из-под подводы и взвалил себе на плечо. И тут я пришёл в себя. Мыслить нормально я все также был не в состоянии, и в мозгу билась одна мысль, - Тварь тащит меня сожрать. Убить и сожрать. На сей раз инстинкты проснулись, и я начал вырываться. Вследствие чего, тут же оказался на сырой траве. Похититель, сбросив меня с плеча лицом вниз, зафиксировал обе моих руки и прижал к земле. За тем я почувствовал резкую тупую боль в затылке и мозг сместившись в черепной коробке отключился.
  13
   Кисло во рту. Кисло и сухо. Постарался сглотнуть, но сокращение глотки принесло боль от соприкосновения высохших до состояния воблы стенок горла. Противный неживой кислый вкус не ушёл. Наконец я ощутил запах. Но возвращение этого чувства не принесло облегчения, а ровно наоборот. Запах как и вкус во рту густо отдавал мокрым сладким железом. Двигаться я не мог. Лежал чем-то придавленный. Чем-то одновременно мягким и твёрдым. Я разлепил веки. Свет резанул глаза. На голове лежало холодное, большое и округлое. Я попытался высвободить из-под этого голову, но затылок пронзила острая боль, от которой передёрнуло все тело и начало подташнивать.
   Я вспомнил все, что было до этого момента. Нападение, пустынники, удар по голове. Но я живой. И где же я сейчас? В узкой щели перед глазами был виден небольшой участок местности. Мимо неспешно проплывали сосновые стволы. Судя по всему я находился на подводе заваленный чем-то. Тут жуткая догадка осенила меня. Что было на подводах! Я закрыл глаза и постарался ни о чем не думать. Но мысли отказывались подчиняться. Скорее всего, так и есть. Тут я вдруг отчётливо почувствовал холодную и затвердевшую плоть мёртвых тел вокруг себя. Первым моим порывом было выбраться из-под груды трупов. Но я сумел благоразумно сдержаться. Куда нас везут? Кто везёт? Что произошло с того момента как пустынник вырубил меня? Стараясь не обращать внимания на прилегающих со всех сторон мертвецов, я постарался подробнее вспомнить все что произошло до последнего момента. Но близкое и жуткое соседство не выходило из головы. Холодные, неподвижные, тяжёлые. Кругом. Везде касаются меня. Эта мысль была невыносима. Все таки, одно дело сидеть на них, но совсем другое лежать среди. Я вновь попытался собраться с мыслями. Зажмурил глаза, но остался наедине с ощущениями от соприкосновения с твёрдыми телами мертвецов со всех сторон. Нет. Так было хуже. Я стал смотреть на плывущие мимо деревья. Куда меня...нас везут? Где все пустынники? Кто везёт? Друзья или враги? Ни на один из этих вопросов ответа не было. И как бы не было мне гадко, лучшим выходом я посчитал не подавать до поры до времени признаков жизни. Скорее всего, они причислили меня к мёртвым. Иначе бы я ту не оказался. Значит лучше лежать и ждать, что будет дальше.
   Кроме шорохов леса никаких звуков я не слышал. Где-то там снаружи принялась куковать кукушка. Прокуковала семь раз. 'Не так и плохо', - мелькнула мысль. Вдруг что-то острое сзади пришло в движение и принялось равномерно надавливать мне под лопатку. Все сильнее и сильнее. Наконец это страшное движение остановилось. Согнувшись, локоть трупа упёрся мне в спину. Лоб покрылся холодным потом. Я прекрасно понимал, что это неживое движение, но от этого легче не становилось. Совсем рядом около борта телеги послышался хруст ветки и просвет между телами закрыла чёрная тень. Никакого дыхания, ни сопения, только увесистое движение. И вновь пропала.
  Есть ли тут вообще кто-то живой кроме меня? Не похожи они на живых. Может роботы? Не веяло от них теплом живого существа. Какие-то тени. Но очень реальные материальные и тяжёлые тени. Даже в симулякрах хранилища было больше человеческого. Там были отголоски людей. Призраки их чувств, слов. Ну чего-то близкого и поэтому страшного. А в этих не было ничего подобного. Как предметы. Ну да. Как роботы, что ли. Как ни странно, это как раз не вызывало особых эмоций. Ну самое страшное для людей именно люди. Или их различные подобия. Или отсутствие человека в человеке. Но ведь это то же - о человеке. А в этих не было ничего такого. Просто опасные факторы среды. Но вчера, я так отчётливо чувствовал ужас. Странно. Сейчас его нет и вовсе. Нет. Я понимаю, что если меня обнаружат, то скорее всего убьют. Но это совсем другое ощущение. Ощущение опасности. Как от тока, что ли. Ты же не боишься оголённых проводов. Скорее опасаешься. Вот и сейчас так. Присутствовала близкая опасность, но на сей раз она не вызывала мистического ужаса. Но что же все -таки я могу предпринять? Пустынники перебили всех и теперь куда-то везут захваченные подводы. Когда мы прибудем на место меня точно обнаружат и тогда моя судьба будет решена скорее всего окончательно. Не похоже было, что у меня получится выбраться отсюда незамеченным и тем более убежать от них. Лес вот он, рядом. Я вспомнил вчерашний бой и ловкие движения пустынников. Нет. Нужен подходящий момент.
   Гравитационная подвеска подводы мягко плыла над неровностями лесной дороги. Погода стояла тёплая, но мне все равно было холодно, словно окружающие меня тяжёлые мертвецы выпивали живое тепло и тело не успевало генерировать новое. Ещё раз промелькнула чёрная тень. Вдруг я почувствовал, как подвода плавно остановилась. Никаких окриков, голосов, шагов не было слышно. Но тут, где то сзади, за кормой послышалась негромкая возня, за тем уже знакомый хруст и короткий звук похожий на икоту. И снова возня, но на сей раз лязгнул о борт металл. Подвода вздрогнула. Снаружи что-то происходило. Наконец все вновь стихло. Просвет перед глазами закрыла тень. Но это был не пустынник. Я почему-то знал это. Я лежал и не смел шелохнуться. Кто это мог быть? Что с пустынниками? Может он с ними? Неужели уже приехали? Просвет вновь открылся. Человек отошёл.
  Время шло. Ничего не происходило. Подвода продолжала стоять на месте. И я решился. Осторожно, стараясь по возможности не двигать навалившееся на меня тело, я выглянул. Отодвинув труп, я медленно приподнял голову и осмотрелся. Подвода стояла посреди лесной дороги. Меня окружал сосновый бор с густым кустарниковым подлеском. Сквозь хвою били лучи солнца. Никого не было видно. Разве что кто-нибудь в кустах. Но, вроде, нет. Вроде никого. И тихо. Я перекинул затёкшие ноги через борт и спрыгнул на землю. Тут кто-то схватил меня за лодыжку. От неожиданности я вскочил обратно на телегу, и чуть не закричал. С ужасом я обнаружил на своей лодыжке отрубленную лапу пустынника. Отсечена она была чуть повыше плеча и с места среза болтались желеобразные чёрные капли. Это было даже омерзительнее окружавших меня мертвецов. Я отчаянно принялся второй ногой сбивать останки пустынника с ноги, но безуспешно. Наконец, мне пришлось руками разжать пальцы и отбросить холодную шевелящуюся конечность в сторону. На сей раз, прежде чем спуститься, я глянул на землю. Осмотревшись по сторонам, я также ничего особенного не обнаружил. Но обойдя подводу с тылу я подскочил от неожиданности ещё раз.
   Прямо за кормой телеги спиной ко мне сидел на корточках здоровенный дядька и, вытянув руки словно грея их над костром, плавно водил ими над щевелящейся грудой чёрных останков. Первый момент я от неожиданности даже отпрыгнул назад, уже намереваясь спасаться бегством, но сидящий, казалось, был настолько поглощён своим занятием , что не обратил ни малейшего внимания на меня. Лица его я не видел, но за то видел широченный треугольник мускулистой спины. По левую руку от него у борта телеги стояла толстая, явно самодельная, варварского вида алебарда. Я застыл на месте, ожидая дальнейших событий. Но мужчина никак на меня не реагировал, а только игрался с кусками плоти пустынников, явно реагирующих на тепло его рук. Все это было похоже одновременно и на сеанс какой-то некромантии и на детскую забаву. Ничего не происходило, и я осмелился прокашляться. Ноль реакции. Либо он глухой, либо я даже не знаю что. Либо эти чёрные останки для него явно много важнее меня. Осмелев окончательно, осторожно двигаясь боком плавно, по -круговой, я оказался перед сидящим человеком. И тут наконец он встал в полный рост и взглянул на меня. Никак. Безо всякого интереса, но было в этом взгляде что-то странное. Сам он был, как я уже упомянул весьма крепок сложением, да и росту значительно выше среднего. Одет он был в изношенный балахон до колен, который только частично прикрывал мощные жилистые предплечья с квадратными короткопалыми кистями. И голова с гривой спутанных, чёрных с проседью волос. Все это я разглядел секундой позже. А первое что я заметил, и что заставило меня даже отступить меня на шаг назад. Это был очень необычный для человека взгляд. Серые, немного раскосые, слезящиеся глаза. Но, само выражение! Чем-то это напоминало глаза рыбы. За живым блеском упираешься в стену безмыслия. Ни злого, ни доброго, не хитрого, никакого. Просто, глаза - орган. В какой-то момент я подумал, что передо мной безумец. Но глаза смотрели ровно на меня, и мне в глаза, никак не поменявшись в выражении при нашей встрече. Хотя мне, все же, показалось, что в них мелькнуло что-то похожее на любопытство. Так я впервые встретился с Нелоем.
  14
   Вот уже полдня мы шли вдоль разного рода полуразрушенных строений представлявших из себя гигантские наслоения серо-синего материала, похожего на шлифованный бетон. По правой стороне вилась тремя непрерывными лентами сплошная лента фасадов без окон и дверей. Фасады напоминали края слоистой выветренной каменной породы, или же края гигантского ледника тёмного, грязно-синего цвета осыпанного окаменевшим птичьим помётом в отдельных местах свисавшего большими хлопьями. То ли фасады здания, то ли высоченный забор. С другой стороны, вспучившейся от времени и земной эрозии, полосы асфальта простиралась устланная шлейфом волнистого вечернего тумана пустошь. В некоторых местах призрачно проступали силуэты каких-то строений. Один раз встретилась огромная конструкция отдалённо напоминающая то ли башенный кран без стрелы, то ли покосившуюся телебашню.
  Нелой все время шёл впереди. Изредка он, заинтересованный чем-то, отклонялся от маршрута, но потом всегда возвращался на асфальт и мы двигались дальше. На первых порах я ходил за ним посмотреть на его находки. Но в основном это были всякие ничего не значащие для меня предметы, типа цветных тряпиц или какие-нибудь шестерёнки, и впоследствии, я просто останавливался и дожидался его.
   Та первая встреча с Нелоем испугала меня. Теперь же я видел совершенно другое существо. Нелой был как большое дитя, но очень странное. Ребёнок наделённый опытом жизни. Это причудливое и даже немного пугающее сочетание он демонстрировал во всей красе. Создавалось такое ощущение, что кто-то взял взрослого сильного человека и погрузил в детство. Говорил он плохо. Точнее, практически, и не говорил. Реакции его были всегда непосредственны. А изъяснялся он больше своим поведением. Весь лексикон его состоял из пары десятков слов, в основном глаголов, отражающих основные жизненные функции - спать, есть, пить. Увидев, что-либо заинтересовавшее его, он бежал к этому, с неподдельным интересом изучал свою находку. Но, в какой-то момент он терял интерес, и его внимание моментально переключалось на другое. Силён он был как медведь! Я обратил внимание, что он совершенно не обучался. Балахон, в которой он был одет давно, пришёл в негодность и Нелой ходил все время поправляя разорванный ворот. Однажды я подобрал ему одежду на найденном нами заброшенном складе. Среди совершенно истлевшего барахла мне удалось разыскать более или менее сохранившуюся куртку странного покроя с расходящейся от солнечного сплетения к рукавам змейкой. Разобравшись с ней, я помог Нелою натянуть её поверх его лохмотьев. Когда стало припекать солнце, он начал беспомощно пытаться вылезти из этой куртки. Я помог ему высвободится. Впоследствии он так и не научился её ни одевать, ни снимать. Но в то же время, он прекрасно знал местность в которой мы находились. А самое главное, что он был просто маэстро в обращении с холодным оружием. Особенно он ценил свою любимую длинную палку с острым куском стекла -бетона на конце. Владел он ею настолько виртуозно, что, мне казалось, выступи он против шао-линьского монаха, он запросто заткнул бы его за пояс. Я видел как он этим импровизированным оружием изрубил двух диких животных похожих на быков.
   Случилось все так. Дорога шла через руины пригородов. После дневного перехода, когда мы уже подыскивали место для ночлега, внезапно из заброшенного здания возникло массивное лохматое в холке существо. Увидев его, я присел от неожиданности и испуга. В тот момент у меня совершенно отнялись колени. Существо было похоже на однорогого быка, только крупнее раза в полтора. Массивный самец весом в пару центнеров стоял посреди небольшой площадки, где мы скинули свою поклажу. Бык поводил передним копытом по земле. Из дрожащих ноздрей с гулким дыханием вылетали капли. Это было крупное красивое животное с тяжёлой грацией и мощными лёгкими, исторгавшими горячий воздух. Нелой не спеша принял боевую позу, выставив навстречу противнику свою самодельную пику. На несколько секунд время замерло. Гора упругого мяса с дрожащими под кожей мышцами, напоминающая старинный локомотив под парами на тормозах, и напротив человек, низко сидящий на корточках выпрямив одну из ног и держащий на встречу противнику своё оружие. Наконец бык пришёл в движение, но Нелой был смертельно молниеносен. Не успело животное перевести всю свою мощь и инерцию в динамику, как Нелой словно перекати-поле в кувырке нанёс удар на опережение по взбухшим венам на шее животного. Набравший скорость бык, фантанируя кровью, пронёсся мимо, тяжело ударившись обломком рога о стену за тем местом, где находился в начале схватки Нелой. Затем он устало развернулся и шатаясь сделал шаг в сторону Нелоя.
   В этот момент из подворотни вылетел второй экземпляр. Несясь на всех парах с фланга, он не был замечен человеком и успел приблизиться на опасную дистанцию. Поддетый рогом, мой проводник со сдавленным кряканием отлетел на кучу мусора. Но мощный удар прошёл по касательной. Нелой, ловко перекатившись, оказался на ногах, и тут же, ухватившись за рог, метким прыжком вскочил на спину, затормозившего и разворачивающегося на второй заход, смертельно опасного противника. Приземляясь на загривок, Нелой со всей силы всадил острие своего копья в основание черепа. Но груда мышц была ещё опасна и продолжала бой с тенью, прыгая и вертясь. Нелой, выдернув копьё, уже соскочил на землю и, присев в изначальной стойке, замер перед беснующимся монстром. На сей раз копьё было отведено назад для последнего удара. Ослепленный яростью и болью бык метался перед ним. Нелой не двигался. В какой-то момент ничего не видящий зверь оказался рядом с бойцом и тот, всё тем же молниеносным круговым движением пики снизу, разрубил быку горло. Вторая туша на сей раз уже была окончательно повержена и грузно осела перед оставшимся в прежней стойке победителем.
   После схватки Нелой исполнил неведомый мне ритуал постояв перед каждой тушей и наслюнявив большой палец мазнул каждой жертве между глаз. Оцепенело наблюдая всю эту сцену, которая длилась меньше минуты я все же успел подумать, что те стойки и ту тактику которые так блестяще демонстрировал Нелой, я где-то видел. Именно так сражались бойцы чёрного поля с пустынниками. Те же низкие стойки. Такие же молниеносные удары длинной алебарды. Перекаты.
   Бык все таки чувствительно задел моего проводника, и когда приступ адреналина сошёл на нет, Нелой стал постанывать и морщиться. Я не доктор, но почувствовал, что необходимо посмотреть, что с ним случилось. Целы ли, хоть, ребра? Гляну.-подумал я. Подойдя к кряхтящему над добычей Нелою, я осторожно прикоснулся к его плечу. На секунду оторвавшись от своего занятия, он глянул на меня своим жутковатым взглядом.
  - Дай я посмотрю, - попросил я
  Нелой, ничего не ответив, отвернулся. Бык ударил его в левый бок. Я ощупал в этом месте ребра, стараясь не сильно его тревожить. Ребра были целы, но я обнаружил странные правильной формы наросты на боку ближе к спине. Судя по тому, что он ни как не реагировал на мои действия, я ему не мешал. И я осмелился приподнять одежду. На шелушащейся грязной коже вдоль предпоследнего ребра располагалось в ряд три шайбы размером с бутылочную пробку. Над кожей они практически не возвышались и совершенно не мешали движению. Сделанные из какого-то тёмного металлизированного пластика, кольца тускло поблескивали. Тут подтвердились мои подозрения. Я вспомнил как один из сопровождавших нас в поездке бойцов одевал нагрудник и подключал его по бокам к каким то гнёздам. Нелой - бывший боец храма. Интересно, каким образом он оказался в таком положении, и что с ним произошло? Что его довело до такого полуживотного состояния?
  Я разделал одну из туш и запасся мясом, сколько мог унести.
  Мы шли уже вторые сутки. Я начинал привыкать к этому странному существу. Все мои попытки связаться с ним в Мнемосе упирались в полнейшее молчание эфира с его стороны. Вообще-то это было, довольно странно, потому что помимо Людвига я уже наловчился ловить отрывки мыслей окружающих меня в храме людей.
   Нелой не был агрессивен. Не был зол. Он реагировал на все ситуации по мере их поступления. Никогда попусту не рефлексировал. Это, пожалуй, было его главной особенностью. Он никогда не погружался в себя. По его сумасшедшим глазам было сложно что-то сказать, но я ни разу не видел его занятым чем-то, что было не связанно с данным моментом. Застать его врасплох было невозможно. Он видел, слышал и осязал только то, что он видел, слышал и осязал в данный момент. Даже когда он ничего не делал. На отдыхе, после еды, или перед сном, он замирал с открытыми глазами. Он не спал. Было видно, что он в этот момент слушает, нюхает, чувствует. Странное, все же, существо. Это был ребёнок без ребячества. Нелой всегда был серьёзен. В течение двух дней проведённых с ним я ни разу не замечал на его лице улыбки. И когда он сидел у костра опустив взгляд в землю, в рыжих отблесках огня я видел лицо постаревшего мужественного человека. Лицо человека много повидавшего на своём пути. И ещё лицо человека пережившего какую-то неведомую мне трагедию в жизни. Почему я так думал? Обычно такие вещи видны во взгляде. Нет. Взгляд Нелоя был все таким же безумным как и при первой встрече. Не знаю. Возможно, неравномерные седые прогалины во взъерошенных волосах. Может быть на такие мысли меня наводил скрытый сетью морщин но все равно хорошо различимый красный шрам на лбу. Может быть поза. Я сказал, что Нелой никогда не уходил в себя. Это было не совсем правда. Как я говорил, периодами, зачастую это случалось в свободные минуты после ужина, перед сном, он ненадолго погружался в какое-то неведомое мне состояние. Закрыв глаза, или просто уставившись на костёр он как-то весь сосредотачивался, будто пытался ухватить таявшую ускользающую мысль. Но мысль всегда от него ускользала, что приносило ему очевидное разочарование. Это было видно по выражению лица его, обычно сурового и неизменного. Так продолжалось какое-то время, пока он не оставлял своих бесплодных попыток и не засыпал. Все тело его замирало в расслабленной позе кроме левой руки. Я не сразу заметил, что она была у него искалечена. Не сильно. Функционировала она вполне нормально. Этому я был свидетель. Но, когда Нелой сидел у костра весь расслабившись, его левая рука никогда не находилось в покое. Она иногда подрагивала. И клал её он странно. С неестественным заломом наружу.
   Ко мне он относился... да никак. Нельзя сказать, что я для него не существовал. Всё-таки, мы шли вместе, делили еду. Но он не проявлял ко мне какого-то особенного интереса. Он просто шёл. Я следовал за ним. Запасённую ещё с обоза пищу, перед едой он клал на землю. Отрезав себе кусок, насаживал его на пику, и опалив на костре принимался жевать. Вся эта процедура в его исполнении носила какой-то, что ли, ритуальный характер. Подержав мясо над пламенем, зачастую он начинал его есть совершенно сырым или обгоревшим. Увидев это, я однажды протянул ему свой добротно пропечённый кусок. Но он уже съел свою порцию и никак не отреагировал. На следующий день я приготовил две хорошо пропечённых порции. Но Нелой как и прошлый раз, насытившись своим куском, безразлично посмотрел на протянутый ему вкусно дымящийся окорок. Следующий раз, пока он разводил костёр, я спрятал все наши запасы, намереваясь приготовить ему нормальный ужин. Когда костёр заполыхал, Нелой принялся искать, лежавшую до этого на земле, провизию. Он глупо топтался по месту где он её положил взад - вперёд. Покружив некоторое время вокруг костра, он вдруг, словно резко забыв про еду, присел на своё место. Я же вытащил и начал приспосабливать над пламенем два заранее приготовленных куска мяса, насаженных на шампура из веток. Увидев это, Нелой спокойно, подошёл к костру и, взяв один из кусков, принялся его обжаривать по своей технологии. Ни возмущения, ни благодарности. Ни тени эмоций. После этого случая я оставил свои попытки накормить его прилично приготовленной едой.
   Поначалу я находился в смятении. Много мыслей крутилось в моей голове. Как мне теперь выживать здесь. Единственным человеком кто мог бы мне помочь здесь был Людвиг. Но он, похоже, безвозвратно пропал. Я не единожды взывал к его образу в своих мыслях, но не получал никакого ответа. Единственно разумное, из того что мне приходило в голову, это отправиться искать храм. Но за это время он мог уползти неизвестно куда. Других людей мы здесь не встречали, и единственной моей защитой и возможностью выжить был этот хмурый странный идиот. И я решил пока держаться его. Тем более, он не гнал и не пытался меня как-то обидеть. И я смиренно передвигался вслед за ним. Вначале по опустевшему городу, центру его, впоследствии по рассредоточеным пригородам. Куда мы шли и с какой целью, мне было неизвестно. Но Нелой не просто бродил, поскольку не раз он останавливался явно выискивая путь. То есть мы куда-то шли. Не скажу, что вначале мне было уютно с этим человеком. Я очень осторожно следовал за ним. Потом увидев, что он не обращает на меня какого-либо вообще внимания, я отбросил опасения и пошёл рядом. Я надеялся встретить каких-нибудь людей, с которыми можно было бы поговорить. При удачном раскладе выяснить, где мог быть сейчас храм Юги.
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  15
   Мы шли третий день. За все время нам не повстречалось ни одного человека. Но однажды, проходя мимо каких-то приземистых строений, я почувствовал как ветер донёс сгусток плотного неприятного запаха. Идущий впереди, Нелой, вдруг неожиданно сорвался и быстро побежал с дороги, в сторону домов. Я увидел трёх людей в грязных белых халатах, при виде рывка Нелоя выбежавших из дверей здания и бросившихся врассыпную. Он же, добежав до дома, остановился и несколько секунд победно смотрел вслед убегающим в переулки. Я решил не упускать случая и окинуть взглядом место откуда они выбежали. В конце концов, мне сейчас была ценна любая информация. Я спешно преодолел расстояние между дорогой и постройками, так как был уверен, что Нелой ждать меня не будет, и заглянул внутрь здания. Двери с улицы сразу вели в пространный вестибюль, в центре которого горел открытый костёр. Преодолевая отвращение от невероятно гадкого запаха, я осмотрелся. Вроде, никого не осталось. В помещении не было окон и полумрак теснил только свет костра в центре. Над пламенем было водружено приспособление типа ванной закрывавшей своей дрожащей тенью большую часть потолка. В мерцании рыжих отсветов виднелись прибитые по стенам черепа различных животных. На боковине ванной было символическое изображение атома с крутящимися вокруг него электронами. Ещё раз внимательно оглядев закоулки зала, я подошёл к огню. Резкий запах напоминал мне смесь гнилого и жареного мяса. Прикрыв нос рукавом, я заглянул в ванную. Внутри лежали разложившиеся останки какого-то тела. Вытекающая из него жидкость испарялась на прогретой поверхности и порождала эту чудовищную вонь. Дикари какие-то, - подумал я. Не зря их Нелой чухнул. В одном из углов виднелось странное нагромождение. Я подошёл ближе. Это был какой-то давно испорченный агрегат состоявший из сплетения стальных гофрированных труб и мутных прозрачных колб, большинство из которых было разбито. На облупленной и выгнутой передней панели прибора был нарисован такой же атом как и на ванной. Больше ничего интересного в этом месте не было и я поспешил наружу за Нелоем.
   В конце концов, как-то утром мы свернули с магистральной дороги и пошли по примыкавшей к ней неширокой тропке между высоких кустов и остатками каких-то заборов с другой стороны. Перемена траффика меня и обрадовала, так как сулила конец путешествию, но также и насторожила. Куда мы придём? Кто нас там встретит? Разойдёмся ли мы теперь? И если разойдёмся, то что буду делать я? В какой-то момент тропа вынырнула из зарослей кустарника на открытую местность. Перед нами раскинулась бурая от высохшей жёлто-серой травы степная прогалина окружённая бодро зелёными холмами. Долину укрывал высокий ровный туман. Тот туман, который летом по утрам рождается из влажной тёплой земли. У подножия холмов в дальнем конце долины над кудрявыми кронами деревьев призраками просвечивали серые строения. Это был какой-то комплекс. Возможно, раньше это было промышленное здание. Строения угловатыми серыми формами выступали из тумана. В рощицу, скрывающую первые этажи, через долину вела двумя живописными изгибами широкая тропинка. Нелой решительно направился по ней. И тут я впервые, я увидел на его лице подобие чувств, переживаний. Перед тем как пойти по дорожке, Нелой на мгновение остановился и я заметил как его обычно безумные глаза, те которые всегда смотрели на предмет без тени желания, там, или возможности смотреть в суть, вдруг изменились. Глухая стена на миг стала прозрачной, и я своим существом почувствовал как из них, из той глубины, из-за стены стало лучиться тепло. И я понял - пришли.
   Метрах в ста от опушки рощицы я почувствовал немой вопрос. Этакая мысль, что мне нужно представиться. Я уже соскучившийся по такому общению с людьми сразу понял, что кто-то транслирует мне это изнутри здания, к которому мы уже приближались. Я осторожно решил не называть себя раньше времени. И не без усилия заставил себя думать про...ну про то, кто меня ждёт там думать не стоило, так как уже давало понять, что я тоже не знаю с кем встречусь. Посему, я отвлёкся на посторонние мысли: '...о храме. Стоп! О храме точно не нужно думать', -почему-то решил я. Что бы помочь себе отвлечься я оглянулся по сторонам. Мы уже вошли в заросли состоявшие из кустов орешника обступивших тропку. Впереди, за небольшим поворотом дороги, сквозь сеть листвы, стволов и веток уже виднелась стена здания. Это было старинное сооружение, сложенное из огромных камней. Старая добрая кладка. Это была какая-то древняя крепость, но очень неплохо сохранившаяся, судя по, представшему перед нами, входному фрагменту. Ворота были целы, но не из древесины или металла, как я мог бы предположить в старой крепости. А из массивных пластин матового линялого пластика. Но кустарной работы, так как сами воротины были плохо подогнаны к проёму и края их обрезали явно не в цеху. Сквозь многочисленные щели по краям проёма проглядывало открытое внутреннее пространство.
  Оказавшись перед воротами, Нелой стукнул по ним кулаком. После некоторой паузы послышался лязгающий звук отодвигаемого засова. Ворота приотворились, и Нелой спокойно вошёл внутрь. Я смело сунулся за ним. Мне никто не препятствовал. Мы вошли на довольно просторный внутренний двор. Здание действительно оказалось старым замком. Аутентичным или репликой не знаю, но небольшой двор представлял из себя уютное пространство ограниченное четырьмя стенами выложенными из хорошо подогнанных друг к другу валунов. По двум стенам шли крытые, прекрасно сохранившиеся или недавно отремонтированные, деревянные террасы. Доски были, конечно, не свежеструганные, но совершенно крепкие и ровные. Две остальные стороны представляли из себя высокие фасады двух смежных разновысотных донжонов плавно растворявшихся в затопленной туманом высоте. Вверху, на террасе, облокотившись на перила, стоял высокий молодой человек в залатанном цветном плаще. Все лицо его до глаз заросло всклоченной пшеничной бородой, которая, вихрясь по вискам, заканчивалась неровно остриженным соломенным бобриком на макушке. Посреди двора, напротив ворот стоял второй - невысокий, полноватый мужчина средних лет с проплешиной на голове, крепкими круглыми щёчками и малюсеньким носом-кнопкой. Старый фиолетовый фрак был ему мал и, не сойдясь на круглом пузике, так и оставался по-гусарски распахнутым. Он держал, направив на меня, заряженный арбалет. Открыл же ворота старик, которого я заметил в последнюю очередь, так как стоял он сзади, за створкой ворот. Нелой спокойно проследовал в центр двора к человеку с арбалетом. Старик затворил ворота и, искоса глянув на меня, пошёл за Нелоем. Полненький, разрядив арбалет, искристо заулыбался приближающемуся Нелою. Тот же, подойдя к нему, остановился и склонил голову. Полненький, закрыв глаза, нежно обнял его. Тут сзади подоспел старик и присоединился к объятиям. Нелой огромной фигурой стоял посреди двора, положив руку обнимающему на плечо. Блондин тем временем спустился с террасы и направился прямиком ко мне. Проходя мимо Нелоя, крепко но сердечно хлопнул того по плечу. Когда он остановился в пяти шагах от меня, я почувствовал ясное и властное требование объяснить кто я такой.
   Как ни странно, я совершенно не подготовился к этому, хотя я по дороге сюда прекрасно понимал, что если мы куда-то идём, то значит, в конце концов, придём. И там, куда мы прибудем, могут быть люди, которым потребуется объяснить мою историю. Но была ещё и помимо этого проблема. А именно то, что даже для этого странного времени моя история была дика и невероятна. Я был в этом уверен. Но каких-либо правдоподобных вариантов я так и не успел подготовить. В общем, как бы там ни было, я решил не скрывать правды, и бесхитростно рассказывать как все было на самом деле.
  Парень стоял напротив меня и ждал. Мои мысли как назло (или кстати) все спутались, и я не знал с чего начать. Тем временем к нам подошли кругленький со стариком. И получилось, что теперь я стоял перед тремя людьми. Первый молодой парень сложив руки на груди с некоторой насмешкой смотрел на меня надменными и смелыми глазами. Второй взгляд мужчины, который с арбалетом - строгий и недоверчивый. И третий взгляд старика - внимательный и выжидающий. Увидев моё смятение, старик жестом пригласил меня пройти за ним. Мы уже было направились к дверям одного из донжонов, как старик остановился и, подняв палец, с улыбкой произнёс остальным: 'Прибежала'. После этого он, осторожно взяв меня за предплечье, жестом показал, что мне нужно оставаться на месте. За тем пошёл к воротам. Все это время я чувствовал со стороны моих спутников метущиеся обрывки недоверия и беспокойства. После жеста старика невроз эфира сменился лучистым покоем и радостью. Тем временем старик был уже у входных ворот. После того как он, полязгав хитроумным засовом, приоткрыл их, во двор ворвалась девушка лет двадцати с небольшим. Сопровождаемая ласковыми взглядами обитателей замка, она стремительно пробежала мимо старика прямо к Нелою, который к этому времени занял место на скамье у стены и, положив руки на колени, рассматривал опору деревянной галереи напротив себя. Девушка взвизгнув бросилась прямо на него. Подбежав, она кинулась ему на грудь. Плача и обнимая его начала вся в слезах чесаться носом о его плечо. И вот уже во второй раз я увидел в его глазах эту перемену. Стена в них снова будто растаяла, и оттуда полилось доброе, тёплое, живое. На сей раз Нелой в ответ обнял девушку обоими руками, в свою очередь водя носом в её волосах. Вся эта сцена длилась около минуты, во время которой мои конвойные оставались за моей спиной. Старик, запечатав ворота, подошёл к Нелою с девушкой и некоторое время с нескрываемым удовольствием наблюдал за ними. Наконец, девочка схватила Нелоя за палец мягко дёрнула его со скамьи и потащила внутрь замка. Старик же, повернувшись к нам, жестом пригласил внутрь и нас.
   Пройдя по вестибюлю, затем по тёмному коридору, мы вышли в сухой и тёплый зал. Это был средневековый рыцарский зал с высокими стрельчатыми потолками и огромным камином, в котором жарко горел огонь. Был день, но не смотря на это высокие и узкие готические окна, забранные пыльным но везде целым стеклом, света пропускали совсем мало. Но темно не было. Полумрак разгоняло пламя огня в камине и множество хаотично раскиданных по всем стенам источников света. Светильники представляли из себя куски какой-то люминесцирующей бело-голубым светом массы. Все выглядело так, будто кто-то лепил из светящегося липкого пластилина шарики и раскидывал их вокруг себя. Один из кусочков откровенно был размазан по поверхности пилястры. Выглядело это все довольно нарядно и празднично. Красные отблески каминного огня оживляли холодный свет множества белых точек вокруг. У дальней стены зала возвышался подиум, на котором стоял натуральный с высоченной спинкой, оканчивающейся короной, трон. На его сиденье лежала какая-то посуда. В центре зала, вопреки моим стереотипам, не было длинного дубового стола. Вдоль глухой стены напротив окон стояла пара столов со стульями бионической формы диссонирующими со всем остальным интерьером с троном во главе. А у стены напротив входа под высокими подоконниками был неровно закреплён человеческий манекен. Правее же манекена, вдоль стены висело несколько изрезанных вдоль и поперек пенопластовых мишеней. В зале никого не было. Старик провёл нас к одному из столов. Указав мне на кресло, он сел напротив. Полный мужчина, положив арбалет на скамью возле себя, занял место рядом со старшим. Молодой же, остался стоять где то за моей спиной.
   - Тебе проще говорить. Говори, - произнёс старик глядя мне в глаза, - Расскажи, где вы были с Нелоем?
   Я не чувствовал угрозы от этих людей и уже пришёл с большего в себя. Потом, я хорошо ощущал внимание старика. Я видел, что он, не смотря на все помехи, которые вольно или невольно я транслировал, терпеливо рассматривает путанный узор моих мыслей. И я начал рассказывать, сдабривая свой рассказ воспоминаниями. Излагая что-либо, я вспоминал картинку иллюстрирующую мой рассказ и старался подольше удержать её в голове, смотря на старика. Когда он согласно кивал, я продолжал.
   Я вспомнил Москву. Вспомнил мою болезнь. Как я тогда провалился в эту яму безнадёги и слез. Азояна. Рассказал им про Людвига. В месте про Югу старик весь собрался и пристально глянул мне в глаза. Заметив это, я как можно отчётливее вспомнил то мертвенно-спокойное лицо и его слова. Старик, согласно моргнув, жестом предложил продолжать. Я рассказал про нашу поездку. Про то как на нас напали пустынники. Как я оказался в повозке и встретил Нелоя. На том моменте когда я воспроизводил в памяти странный случай с сумасшедшими в халатах, которых Нелой спугнул из их логова, мои слушатели тревожно переглянулись. В конце концов я закончил. Я старался описать и вспомнить все максимально живописно. Старик продолжал сидеть не меняя позы. Его же кругленький сосед во фраке, повернувшись к нему, занял позу терпеливого вопроса. Я решил во всем положиться на этих людей и поэтому все весьма подробно им изложил. Молча посовещавшись некоторое время с остальными, старик повернулся ко мне и произнёс: 'Ну что же. Твой рассказ необычный. Я никогда не встречал людей с подобной историей. Поступим так. Ты можешь оставаться пока тут. Будешь помогать по хозяйству. Потом посмотрим'.
  16
   Мне выделили отдельное место во дворе замка. Между стеной высокой башни и углом крепостной стены находилась проходная пристройка типа большого тамбура. Через неё можно было попасть внутрь крепости. Пристройка имела свой дымоход. И я мог внутри разжигать огонь. На одной из стен было закреплено два яруса стеллажей. На этих полках можно было растянуться во весь рост и я занял нижнюю в качестве постели. В принципе, было вполне уютно. Вот только как тут зимой? Во двор вела добротно сколоченная деревянная дверь. Но она была одна и в сильный мороз вряд ли могла служить защитой от низких температур. Но до зимы ещё было время, и разведённого в обложенном булыжниками очаге огня вполне было достаточно для поддержания приемлемой температуры. По ночам бывало прохладно, но остывающие угли и камни давали тепло почти до самого утра. А под утро я кутался в очень тёплое покрывало которое мне принесла в первый день Нина. Та самая девочка, так сердечно приветствовавшая Нелоя. Но с ней отдельная история. А пока расскажу об остальных обитателях этого замка.
   Жизнь внутри протекала вполне себе бытийски. По утрам, как правило, первым просыпался старик. Звали его странной для его возраста кличкой Риск. Этому человеку ни по возрасту и не по темпераменту не подходило такое прозвище, но в последствие я свыкся с этим. И даже сам смысл слова 'риск' приобрёл новые оттенки для меня после общения с этим человеком. Так вот, просыпался первым Риск. Происходило это часов в шесть-семь утра. Подбросив дров в угасающий за ночь очаг в общем в зале, он совершал инспекцию внутреннего двора, а затем удалялся в свою комнату в левой башне. Туда вела отдельная лестница в конце коридора. Выходил он в основном к обеду, ужину, а так же во время вечерних посиделок в тронном зале. Молодого с бородой звали странным двойным именем Гевал-Ге. Так представился он мне, но остальные звали его просто Ге. Нинушка, когда была довольна им, звала его нежно Геша. Ге и Нелой в первой половине дня часто развлекались тем, что бросали разного рода острыми предметами в мишени или били по манекену. Раз или два в неделю Ге один или с Михеем уходили на целый день в ближайшее поселение за провизией. Порой Гевал просто слонялся по двору или на кухне. Но чаще всего он помогал Михею по хозяйству. Михеем звали последнего члена этого коллектива полненького, в нелепом фиолетовом фраке. Все время, что я его знал, он ни разу не сменил одежду, как впрочем, и остальные обитатели замка не радовали глаз разнообразием нарядов. За исключением Нины. Она украшала всю местную атмосферу своим присутствием. Нинушка была молоденькой девочкой весьма рациональных взглядов на жизнь, что не мешало ей переливисто смеяться при первой на то возможности. Голос у неё был чудесный -дзинькающий. Что же касается моего молчаливого спутника, то, как мне однажды скупо поведал Ге, что Нелой раньше не был таким. И что он, как я правильно догадался, был воином храма. Раз или два в год на Нелоя что-то находило и он покидал общину на некоторое время.
   Вообще-то, я впервые только здесь смог познакомиться с обычными людьми этого времени. Так как в храме мне довелось общаться только с Людвигом. А обычными они, вроде как, были. Да, они много не говорили вслух, и большая часть их общения между собой происходила в Мнемосе. Но, как мне тогда казалось, это были рядовые представители местного населения. Пожив в замке, конечно, я не сразу приспособился. Многое из их нравов оставалось для меня непонятным и весьма странным. Некоторое время мне было не по себе от того, что эти люди жившие в заброшенном замке, без центрального отопления и водопровода относятся ко мне со снисхождением. И это снисхождение у каждого выражалось по-своему. За исключением Риска. Гевал откровенно меня не ставил ни во что. И из всех остальных отношения с ним у меня развивались самым интенсивным, и самым трудным образом. Может быть потому что мы были близки по возрасту. Не знаю. И не считая Нинушки, он был самым младшим из всех обитателей. После моего появления младшим оказался я. И вовсе не по возрасту, а по своей дремучести, хотя я и старался побольше молчать и слушать. Моя отсталость несомненно, давало отдушину Гевалу для самоутверждения. Я был хоть и старше его по годам, но я был дикарь из тёмного прошлого. Многого я не понимал из того как вести себя. Но именно благодаря Гевалу и в особенности Нинушке я многое узнал про нынешние нравы и понятия.
   Особым у них было отношение ко лжи. Даже самой невинной. Ну во-первых, что бы соврать тут нужно было обладать немалым умением серфинга в Мнемосе. Эти люди с детства приучались им пользоваться. Я же был совершенно неповоротлив в таких делах. Кое-как я управлялся с передачей информации, мыслей, образов. Но только на настроенные источники. А именно - когда мне внимали. Тогда я чувствовал этот ручеёк. Даже не ручеёк. Я до сих пор рассуждал понятиями своего времени. Нет. Передача скорее была похожа на приглашение в гости. Когда ты что-то показываешь. Не передаёшь, а показываешь. Может быть одно другого не исключало, но именно этот образ наиболее правильно иллюстрировал с моей точки зрения этот процесс. Так вот, показывать то я научился, хотя в этом, собственно и не было ничего принципиально нового. Новым для меня было в процессе передачи именно фиксация чьего-то внимания на моих мыслях. Раньше я никогда не выделял этого странного ощущения. Точнее, я раньше вообще относил любые события в моей голове к себе. Так вот, в этом чужом внимании и заключалась передача. Когда я рассказывал что-либо, я уже прилично научился следить за присутствием инородного внимания в своих мыслях. Более того, я уже мог показывать и акцентировать это чужое внимание на каких-то особо важных для меня моментах. Нужно было просто эти акценты раскрашивать своим собственным вниманием. Удерживать подольше. Озвучивать. В общем-то, как и в устной речи. Совсем все по-другому происходило с приёмом информации. Для того что бы влезть в поток чужих мыслей необходимо было два условия. Точнее, оба эти условия в действии сливались в одно. Первое это нужно было, что бы человек которого ты намерен прочитать должен был дать тебе такую возможность. Пригласить к себе. Ключом доступа было всё то же внимание. Именно при соприкосновении фокусов внимания двух людей и начинался обмен информацией. То есть, для начала мысленного разговора нужно было просто удерживать неизменно в голове образ человека с которым хочешь общаться. Проще всего это, естественно, происходило при личном контакте. И если он обращал своё внимание на тебя, то начинался, собственно, сам процесс общения в Мнемосе.
   Проще говоря, если ты хочешь от кого-то получить информацию, не разговаривая и не встречаясь с ним, ты должен начать думать про этого человека. И наблюдать какие мысли к тебе приходят. Иногда просто не получалось удерживаться на мыслях о ком-то. Ну образ соскальзывает и все тут. Голова все время думает совершенно про другое. Ты усилием возвращаешь внимание вновь, но все тщетно. В этом случае абонент недоступен. Но бывает стоит только вспомнить, а то сами мысли о ком-то приходят в голову. Вот тут-то и нужно разбираться, что от него, а что твоё. Вообще, вначале все эти штуки с вниманием были для меня невыносимо трудны. И не будь такой острой необходимости, я бы никогда не осилил это все. Моё внимание прыгало с объекта на объект. Меня отвлекал любой резкий шум или совершенно случайная мысль, пробравшаяся в голову. Из-за этого передаваемая мной информация шла грязным прерывистым потоком. И как я узнал впоследствии, причиняло моим собеседникам неудобства. Но это я узнал потом, а пока же я себя чувствовал относительно органично, ну разве, несколько ущербно по упомянутой выше причине. Ну вот, и исходя из всего вышесказанного, ложь в этом мире приобрела совершенно другое значение. Солгать означало примерно то же самое, что у нас ... ну, плюнуть в лицо. Такой вот странный пируэт. Здесь люди совершенно иначе относились вообще к информации, а как следствие этого к её искажениям. Информацию здесь не считали чем-то эфемерным и неопределённым. А совсем наоборот. Информация для этих людей была вполне материальным явлением. Чем-то вроде электричества. Ну, или воды, что ли. То есть, это была конкретная вещь. Ну ок - вещество. Которое можно было посчитать. Которое имело своё качество. Чистая, грязная, жидкая, плотная и тому подобное. Информация, не имеющая отношение к действительности, не имела для них ценности и даже порой вредна.
  17
   Столкнулся я с этим впервые после одного случая. Я часто, ничем не занятый, днём прогуливался по двору замка. Однажды во время этого променада я заметил как под галереей, склонившись над какой-то конструкцией, пыхтел Михей. Я заинтересованный приблизился к нему и стал наблюдать. Михей, отвлёкшись, глянул на меня и сквозь сосредоточение на лице его проступила вежливая улыбка. И вновь вернулся к своему занятию. Он трудился над устройством, напоминавшем воздушный шар обмотанный кусками проволоки разных диаметров. В отличии от шарика эта штуковина было твёрдой и, судя по тому как Михей тискал его и прижимал к круглому брюху, прочной. С одного бока этой штуки все ещё свободно торчали концы проволоки, которые он, загибая вокруг сферы, закреплял. Работа была кропотливой, уже намотанные кольца соскальзывали с круглой поверхности, и он был полностью на этом сосредоточен. Один из концов, над которым в этот момент он корпел, никак не хотел залазить под остальную обмотку и Михей что-то яростно шептал про себя. В конце концов, он поднял искривлённую напряжением физиономию и посмотрел отсутствующим взглядом сквозь меня. После секундной паузы его взгляд вернулся в реальность с выражением 'Эврика'! Он мотнул головой, подзывая меня. Я торопливо приблизился и замер в готовности помочь.
  'Не',- произнёс он вслух, вновь посмотрев на лохматый шар. 'Шмошри вимально, Анрей', - прошамкал наконец он. (дикция у Михея была отвратительная)
  Я замер в готовности. В мыслях появилась картинка нашего коридора, смежного с кухней. Затем комната в торце этого коридора за полотняными буро-зелёными занавесками. Я уже понял, что Михей мне показывает. По коридору я не раз ходил и знал его довольно хорошо, а вот комната в торце за занавесями была мне незнакома. Мне туманно представились два ряда стеллажей с лежащими на них различными ящиками и коробками. Видение было размытым и исчезающим, но правые полки, а именно нижнюю, я видел довольно отчётливо, как будто там был фокус всего изображения. Грязный, потрескавшийся и поцарапанный пластик. У стойки паутина и сухая муха. На переднем плане лежали какие-то железяки завёрнутые в серые промасленные тряпки. После этого в голове ярко нарисовался образ причудливого инструмента который сочетал в себе и плоскогубцы и ножницы с плавно искривлёнными рукоятями в красной обмотке.
  -Принеси, а? - попросил Михей, вежливо осклабившись.
  Я был очень рад оказаться хоть чем-то полезным и устремился к дверям в замок. Захлопнув за собою дверь на улицу, и торопливо проходя по коридору мимо кухни, я почти наткнулся на выходящего оттуда Ге. Наткнулся я, но не он на меня, потому что, спеша по коридору, я только в последний момент боковым зрением заметил его в дверном проёме, явно ожидающего пока я пробегу. Они с Нелоем только что вернулись, нагруженные мясом, из поселения, и я с ним ещё не виделся. Я тормознул что бы поздороваться. Еле кивнув мне в ответ, он проследовал из кухни в коридор и вышел во двор. Я проводил его взглядом. 'Вот же дурень', - было, подумал я, но осёкся и уже собирался подойти к зелёным занавескам в конце коридора, как заметил в кухне рядом со столом разбросанное на полу мясо. Свалилось что ли? За те пару недель которые я прожил с этими людьми на кухню я заглядывал только мельком. Я осторожно зашёл в помещение. Там никого не было. Огляделся. Непропорционально длинное помещение, похожее на коридор, метров семь в длину с низкими сводчатыми каменными потолками. Вся обстановка внутри выглядела вполне обычной для нашего времени. Вдоль одной из продольных стен, начиная от двери, в которую я вошёл, стояли разной высоты и глубины шкафы, буфеты в которых Нина хранила свои ингридиенты. Противоположная стена была заставлена рядом так же разнокалиберных столов. В торце помещения небольшое квадратное окошко прямо под потолочным сводом. Вся стена над рабочими столами была закидана светящимся пластилином. Это было царство Нинушки. И несмотря на ветхость обстановки, здесь было уютно и чисто. Но сваленные кучей на полу куски мяса разрушали всю эту гармонию. Как так получилось? Я с удовольствием осмотрелся ещё раз. Затем быстро переложил мясо с пола на стол, и вытирая руки о комбинезон, устремился выполнять просьбу Михея. За зелёными занавесками действительно оказались два ряда низких стеллажей, высотой по метра полтора. Это было подлестничное пространство. Я сразу нашёл на правом стеллаже, на нижней полке необходимый инструмент, кстати, паутины с мухой там не было, и побежал во двор, к Михею. На кухне я почти не задержался, и он не успел заждаться меня. Передав холодный инструмент, я сел на камень неподалёку и принялся наблюдать за дальнейшими действиями.
   С плоскогубцами дело пошло на лад и когда уже оставалось закрепить последние пару концов, из недр замка послышались приглушённые негодующие женские возгласы. Михей весь подобрался и отложил устройство на землю. Мы поспешили на крики. Они доносились с кухни, и там мы нашли растрёпанную Нинушку. Она усиленно тёрла мокрой тряпкой поверхность стола, куда я положил мясо. Само же мясо было вновь разбросано по полу вокруг неё. Когда она, услышав нас, повернулась, я увидел круглое личико полное негодования и отчаяния. Она, бросив тряпку на пол и отряхивая руки, вновь принялась громко ругаться. Суть её криков не совсем была мне понятна. Что-то типа того, что хотите, мол, переболеть все, что ли? И с ума посходили? Я совсем не понимал происходящего, но после того как я увидел разбросанное по полу мясо, на горизонте смутно замаячила догадка, что это все могло быть из-за меня. Испугавшись, я с усилием отогнал от себя эту тревогу и решил постараться не вспоминать про то, что я заходил сюда. Просто не думать про это. Даже не подходить к близко. И все же, от этих мыслей я невольно попятился в коридор, но на крики уже успел спуститься Риск и, наблюдая, стоял за нами. И мне пришлось остаться с Михеем в авангарде. Выдав очередную порцию негодования, Нинушка, подавшись вперёд, остановилась перед нами. Нина была рыжей девушкой с торчащими розовыми ушками. Локон огненных волос выбился из под банданы и лохматился сбоку. Сложенные бантиком пухлые губёнки. Прищуренные конопатые глаза метали молнии негодования и обиды. Глянув на Михея, она перевела взгляд на меня. Я застыл в оцепенении. Я был серьёзно напуган и не очень понимал, что же такого страшного было в моем поступке. Ошарашенный ситуацией, я трусил сознаваться, и стоял, с ужасом смотря на разъярённую девушку передо мной. Нинушка не отводила взгляд, и я чувствовал, как она щупает содержание моей головы. Я не знал как избежать этого и просто тупо смотрел на неё, благо на тот момент от страха мысли у меня улетучились полностью. Посверлив взглядом меня пару мгновений, Нина вдруг ещё больше завязала бантик на губах и они совсем приняли форму трубочки. А во взгляде метущееся праведное негодование вдруг уступило место выражению понимания вперемежку с бессилием. Я понял, что разоблачён, и как назло в этот момент моя голова заявила: - 'Да, Нина, да. Правильно, я тут ни при чем'. Почему у меня это появилось в мыслях! Почему такая неожиданная реакция на прощение. И в этот момент Нинушка резко отшатнулась от меня с выражением презрения, обиды и брезгливости. Посмотрев ещё раз внимательно мне в глаза, но уже издалека, будто бы в резиновых перчатках, она резко отвернулась и, подняв тряпку, продолжила молча тереть поверхность стола. Стоявший слева от меня, Михей молча развернулся и пошёл по коридору к выходу. Обернувшись, я столкнулся взглядом с Риском. В его глазах мелькнули одновременно досада и растерянность. Но всего лишь на краткий миг. 'Пошли, Андрей', - и Риск, тихонько подтолкнув меня под локоть, направился по лестнице наверх к себе. Я был совершенно растерян и расстроен, и осторожно уточнил в мыслях, что значит пошли. Получив подтверждение, что Риск приглашает идти за ним. Я поплёлся вслед его сутулой спине.
  18
   За дверью почти сразу начинались неровные каменные ступени. Это была винтовая лестница, освещённая единственным окном, находящимся ровно посредине между двумя маршами. На нижней и верхней площадках было сумеречно и приходилось ступать, нащупывая ступени. Пока мы поднимались, я прокручивал случившееся в голове и не понимал, что же я мог такого сделать, и с чего всё это началось. Но даже это было не страшно, потому что я не понимал в чем я мог быть виновен. Страшно было то, что я не сознался, когда Нинушка уже поняла кто виновник. И готова была, ну если не простить, то, как минимум, смириться. И надо же было в этот момент мне подумать это! Откуда вылезли эти нелепые слова!? Я сам себя не узнавал в этом. Будто что-то постороннее взяло и за меня так поступило, продиктовав этот нелепый ответ. И вот тут-то меня и мучили острые приступы совести и ещё чего-то. Пару раз я чуть не оступился в темноте. Может быть боязнь испорченных отношений с людьми, которым я, в конце концов, обязан. А может ещё и тем, что теперь Нинушка будет обо мне думать как о говнюке. Все это вместе роилось в моем сознании, перескакивая одно через другое. Совершенно некстати вспомнилась молчаливая реакция Михея до кучи. Я был совершенно подавлен.
   Распахнув тяжёлую дверь на малюсенькой верхней площадке, старик повернулся ко мне, но в его глазах на сей раз мелькнули лукавые искорки. Что в некоторой степени успокоило меня, но и озадачило. И я прошёл в комнату за ним. Это была самая верхушка одной из башен. Той, которая пониже. Небольшое по площади помещение с очень высокими потолками. Не самые приятные пропорции. Складывалось ощущение будто ты на дне бидона. В центре стоял стол с креслом. В комнате было два забранных мутными витражами окна друг напротив друга. Основным освещением были все тот же самосветящийся пластик. Но в отличие от нижних этажей, здесь Риск упорядочено облепил им контуры оконных проёмов непрерывной неровной колбаской. А так же на столе стояла статуэтка облепленная почти вся этим светящимся веществом. Пластик прилично освещал поверхность стола, достаточно пола и только периферией своего свечения добираясь до сложной и путанной пространственной конструкции тёмных стропил кровли под потолком. Узкие окна почти не давали света внутрь, но тем не менее окрашивали цветным светом близлежащие предметы. Ярче всего светилась статуэтка на столе, создавая какою-то одновременно холодную, и в то же время странно уютную сферу белого света в тёмном цилиндре помещения. Вдоль вогнутых стен стояло несколько загадочных устройств. Промежутки между ними занимали с одной стороны скромная кушетка старика, а с другой потёртый кожаный диван и вешалка с одеждой, бросавшая причудливые тени на изгиб стены.
   Риск показал мне на диван рукой, а сам сел за стол. Я сконфуженно присел на краешек просиженного сиденья и опустил голову, решив безропотно принять все, что он мне скажет. Какое то время мы провели в молчании. Я решился поднять на него глаза. Статуэтка хорошо освещала лицо старика, сплошь покрытое сетью морщин -трещин. Седые пучки волос, торчащие из огромных ушей, почему-то расположенных на разной высоте. Вообще всё лицо его было перекошено к левому плечу. Не только уши, а также вся, покрытая седой неровной щетиной, челюсть. Рот скомкано сжат, но не смотря на это в нижнем левом углу был безвольно приоткрыт. Редкие и длинные брови. Массивный пористый нос торчал как желто-розовый кактус посреди неровной, покрытой густой сетью трещин коричневой земли. Промеж морщин под седыми кустами бровей блестел живой и лукавый взгляд. Прячась, он с еле заметной усмешкой наблюдал за моими мучениями.
  -Тебе, наверное, не понятно что произошло, так ведь. Андрей? - произнёс Риск вслух,- Хотя это странно. Ведь до нас ты жил в храме. Неужели тебя там не научили?
  - Меня многому там научили, - ответил я так же вслух,- Я раньше только голосом общался.
  - Хм, хм, ну да, - пожевав губами, подумал старик.
  - Но тебе же никто не рассказывал как устроен Мнемос?
  - Это одна такая штука на всех. Это я понимаю, - и я представил голову с множеством тел торчащих из неё.
  Риск беззвучно захмыкал:
  - И как располагается вся информация там, ты тоже знаешь?
  - Нет, - мотнул я отрицательно головой, с вниманием посмотрев на него.
  Риск прикрыл глаза, опустил лицо и потёр узловатым пальцем глазницу. После паузы он продолжил.
  Не знаю, смогу ли тебе объяснить все сразу, но я попытаюсь. Насколько я понимаю, в ваше время считали, что дважды два четыре или пять - это важно?
  Я подумал, что мне сейчас совершенно плевать на математику, но все же постарался сосредоточиться, и на всякий случай согласился.
  -Постарайся меня выслушать, я понимаю, что тебе это все не очень привычно. И даже возможно, ты будешь чему-то из сказанного мной противиться. Так вот. Для Мнемоса это не так уж и важно. Информация прежде всего ценна не содержанием. Содержание чаще всего может быть любое. Самое ценное в информации её сила, прочность. Это, ну скажем, как в некоторых случаях не принципиально для костра из чего его разводить, или во что налито спиртное. А главное то - насколько оно крепко. А крепость информации зависит от фидемичности. Другими словами веры. Для Мнемоса совершенно не важно есть что-то или этого нет на самом деле. Но, принципиально важно насколько ты веришь в то или иное. Понимаешь?
  - Пока довольно смутно.
  - Мнемос не однороден и твоя картинка с одной головой возможно могла бы работать, если бы существовал только один человек и верил во все сразу. Но ты же сам пририсовал тела к этой одной голове. Ну, вот эти тела мы. Это так. Но каждому из нас не доступна вся голова полностью. Мы выбираем из всего, что в этой нашей общей голове, только то во что верим. И насыщая те или иные идеи своей верой, мы выстраиваем там свои личные мозги. И, кстати, благодаря этим индивидуальным мозгам мы замечаем друг друга.
  - Так что, не важно, что я буду говорить? Ну например, что мы сидим сейчас на вершине Джомолунгмы? Получается, если я в это буду верить, то всем это утверждение понравится? - уточнил я.
  Риск поморщился и продолжил.
  - Возможно, это так и было бы, будь я на 100% согласен с тобой в этом. Но ведь ты же и сам не веришь в это. Ты в этом случае должен провести ритуал доказательства реальности, используя приемлемые для меня факты. И тогда. Возможно, мы действительно будем сидеть на вершине, - он снова захмыкал, - Есть так называемая объективная реальность устраивающая большинство. И против неё ты один верь, хоть изверься, все равно не переверишь.
  - Но слушай дальше. Мнемос по этому признаку, по фидемичности устроен так. Вот смотри;
  В голове у меня возник образ висящего в чёрной пустоте запаянного цилиндра в котором находилась смесь из двух веществ. Первое летучее светящееся вещество способное противодействовать центробежной силе. И это вещество хаотично смешанно с липким песком. Подрагивая металлическими бликами, центрифуга начала вращаться. Картинка, которую показывал мне Риск, мне нравилась своей подробностью и понятностью. Так как я прекрасно видел одновременно и наружную металлическую поверхность, и взвешенную смесь внутри цилиндра. При этом, меня это совершенно почему-то не смущало. Вращение заметно ускорилось, и смесь внутри начала структурироваться. Липкий и тяжёлый песок, отбрасываемый центробежной силой, притягивался к стенкам центрифуги. А вот частицы светящегося вещества наоборот устремлялись ближе к центру. Наконец центрифуга медленно остановилась и вся ось цилиндра ослепительно засверкала, но чем ближе к стенкам тем сияние становилось глуше все реже и реже сверкая отдельными искрами, пока совсем не превращалось в сплошной слой песка. Те светящиеся частицы на которых налипло больше песчинок притянулись ближе к стенкам. И наоборот, чем меньше на частичках груза песчинок, тем они ближе располагались к сверкающей оси внутреннего пространства. Все это было похоже на цилиндрическое галактическое скопление, запертое в металлической банке.
  -Так же и в Мнемосе все происходит, Риск говорил уже вслух. - Те мысли которые имеют наименьший показатель фидемии располагаются по краям сферы Мнемоса и наоборот. И чем сильнее ты веришь в какую-то идею, чем меньше на ней налипло сомнений, тем она ближе к центру шара. А центр, как ты понимаешь, это то самое место из которого ближе всего все остальные точки объекта.
  Он внимательно заглянул мне в глаза. За тем медленно откинулся на спинку кресла и продолжил:
  Вот есть некая идея. Ты ею делишься со мной. Ты, веря в неё, придаёшь ей силу фидемичности, которая приближает её к центру Мнемоса. Я же веря, что эта же идея не верна, наоборот забираю у неё фидемичность и тем самым удаляю от центра. Вот такие силы работают в мире мыслей и идей.
   Ну это для кругозора, а то что касается сегодняшнего случая. Для чего этот весь Мнемос нужен, как ты считаешь?
  -Так а что? Он должен быть для чего-то, разве? Вон атмосфера просто есть и все. Лес, вон - деревья.
  Мнемос - это не атмосфера. Точнее, не деревья точно, по одной причине. Мнемос - это прямое следствие деятельности людей. Да мы вроде как его открыли, а скорее, научились пользоваться. Но в то же время он состоит из мыслей и образов созданных человечеством за всю историю своего сознательного существования. Так почему бы ему не придать смысла? Ну вот и какой он может быть по-твоему?
  - Смысл? Нууу...для накопления знаний.
  - Хм..а накопление знаний для чего?
  - Наверное, что бы жить было лучше.
  - Хорошо. Ну и как ты считаешь, лучше мы живём, чем вы?
  -. Ну, смотря в чем! Ну вот, вы открыли Мнемос. Насколько удобнее стало общаться!
  -То есть, знания нужны для улучшения условий общения, так?
  -Ну, просто для любопытства ещё, - добавил я.
  - Любопытство -это не совсем о смысле. Полюбопытствовал, узнал, получил удовольствие и забыл.
  -А, ну, вроде как да. Если только про собирание.
  -То есть, Мнемос нужен для общения. Что бы люди могли понять друг друга, и что бы им было о чем говорить друг с другом. Это его основная функция? Так?
  Мне была приятна ненавязчивая, вытекающая из моих же слов логика Риска, и я в очередной раз утвердительно кивнул.
  - И тогда получается, что бы общение происходило, то что нужно?- немного по -совиному повернув голову, он уставился на меня.
  - Ответа у меня не было.. и я подумал: Ну что?..Мнемос и нужен.
  -Хорошо. - Риск неторопливо откинулся на спинку стула. - Вот представь, ты с кем-нибудь общаешься, на важную для обоих вас тему. И вдруг твой собеседник, ни с того ни с сего, начинает оскорблять, положим, тебя. Продолжится ли ваше общение в прежнем варианте? Нет. В лучшем случае ты подумаешь, что он сошёл с ума. Так ведь? Я подтвердил. Дальше смотри. Основной ценностью информации в Мнемосе считается не то, во что ты веришь, а то насколько ты веришь. Чем больше ты веришь в то, что думаешь, тем чище, тем ярче и ценнее мысль. Тем ближе она к оси центрифуги. Это ты понял? - я снова подтвердил, что понял, и он продолжил:
  - Естественно, часто приходится оперировать информацией, в которой ты сомневаешься или вообще не веришь, но её уместно привносить в общение только в качестве вопроса, или в качестве предложения для обсуждения. В утвердительной форме вежливо думать другому только то во что ты действительно веришь. А намеренно выдавать грязную информацию за более чистую - считается прямым оскорблением.
   Я понимаю, что в ваше время вы не знали о Мнемосе, и было сложно проверить силу мысли по словам, но сейчас, все иначе. И ты сам можешь убедиться в этом, просто если будешь внимательнее. Конечно, для нас всех это очевидная вещь с детства, но ты наблюдай не только содержание того, что тебе показывают, но и насыщенность картинок, подробность. Сейчас другое время, Андрей. Сейчас ложь не совсем то, чем была раньше. Даже если человек говорит то чего не было на самом деле, но при этом верит в то, что говорит - это высокоценная информация. Если все знают, что этого не было на самом деле, но тем не менее артисты играют это с сильной верой в события происходящие в придуманном сюжете - это ценная информация. Она фидемична. Естественно бывают разные степени насыщенности, но это другая история. Вот почему Нина обиделась. С нашей точки зрения ты поступил ммм ... невежливо.
   Он замолчал. Я же сидел, обдумывая сказанное им. Стыд испытываемый за моё малодушие, как-то прошёл, и я с неподдельным интересом пытался понять их эту этику. То есть, получается врать тут можно. Никто тебе за это ничего не скажет. Просто нужно врать убеждённо. Они это ценят. И если бы я в тот момент подумал о моей непричастности более уверенно, то все могло бы обойтись. Хм... интересно получается, однако. То есть Нина обиделась не из-за моего малодушия и вранья. А из-за того что я думал, не то что думал на самом деле. И это было всем видно. Как, однако, все вывернуто тут. Ну а скажем, если я буду кому-нибудь намеренно врать в корыстных целях, но врать убеждённо и с огоньком? Как они к этому отнесутся?
  - А ты сможешь? - Перебил мои рассуждения скрипучий голос Риска
  На мгновение я смутился. Увлечённый перевариванием новой информации, я забыл, что он внимательно наблюдает за моими умозаключениями.
  - Ну есть же такие люди, которые верят в свою ложь.
  - А все верят во что угодно рано или поздно. Это вопрос повторения, авторитета, необходимости разного рода. Но что бы снабдить свою новоиспечённую и ничем не подкреплённую ложь красочными картинами и массой подробностей необходимо обладать уникальными для человека способностями. А это редкость. А редкости ценны. Да и будет ли это после такого ложью? Мне главное, что бы ты понял в чем суть вопроса, Андрей. А Нинушка хоть молоденькая совсем, но она не глупая и со временем разберётся и простит тебя. Да и ты теперь понимаешь, почему она себя так повела, и будешь впредь аккуратнее в этом с людьми...надеюсь.
  Мы опять помолчали. И тут я вспомнил.
  - Риск, а из-за чего Нинушка так расстроилась в начале?
  - Да! А зачем же ты сырье положил на стол? - подумал он в ответ удивлённо подняв седые кусты над глазами.
  - Ну, мясо на полу пачкается. Микробы всякие. Мне показалось, что оно случайно туда упало. - все лицо Риска вокруг глаз сморщилось ещё сильнее, потом пошамкав челюстью он спросил вслух.
  - Микробы, - с усмешкой повторил он. - Ты про симулякры знаешь?
  Я вспомнил подземную гробницу, из которой мы выгружали тела под руководством Людвига. Особенно отчётливо помнил я тот детский голосок о чем-то просящий на незнакомом языке в темноте. Риск внимательно наблюдал за мной утвердительно качая головой. После моего жутковатого воспоминания в голове появился новый неожиданный образ. Образ был неяркий, полупрозрачный и схематичный. Призрачная человеческая фигура куда-то шла. Постепенно тело, начиная с ног, начало обрастать плотной коричневой жижей, пока прозрачный человек не стал похож на земляного, очень материального голема. Голем продолжал шагать на месте. Через некоторое время костюм из высохшей глины стал высыхать и, растрескиваясь, кусками опадать. Наконец, все оказалось на земле. Призрачная фигура ушла из кадра, и остались только опавшие фрагменты засохшей грязи. Сохраняя формы человеческого тела, фрагменты какое-то время продолжали лежать на влажной земле, постепенно разрушаясь, пока совсем не сровнялись с её поверхностью. Тут с другой стороны на сцене возникла призрачная фигура другого человека. На этом видение исчезло и я услышал скрипучий голос Риска.
  - Ну вот. Произнёс он вслух, теперь придёт новая матрица и соберёт себе тело из той же материи. Но после того как она снова уйдёт, в оставшемся после неё материале какое-то время сохраняются её отпечатки. Это и есть симулякры. Нам же для пищи нужен всего лишь материал. Ну ведь раньше тоже было такое. В ваше время по этим же причинам было зазорным поедать тела себе подобных потому что тело считалось продолжением человека, и вроде как себя ешь, - на этих словах Риск усмехнулся носом.
   Симулякры - это отпечатки ушедшей матрицы в оставшейся плоти. И пока они не растворяться в земле, мясо, действительно, есть гадко. Так же гадко как вам было гадко съесть труп человека. Из-за симулякров. Земля, ну или пол вытягивает их из мяса. На стол должна попадать чистая пища. А ты бросил неочищенное мясо туда. Из-за этого мы лишились обеда, а стол теперь испорчен.
  На этом Риск дал понять, что разговор подошёл к концу, и я направился к себе, в каморку. Проходя по коридору мимо кухни, мне меньше всего хотелось встретиться с Нинушкой. И я быстро прошмыгнул мимо дверного проёма, но все же успел заметить засыпанную песком поверхность стола, которую до этого оттирала Нина.
  Упав на свою полку, я принялся ещё раз обдумывать всё.
  Получается, что нужно говорить другим только то, в чем ты убеждён. И чем более ты убеждён - тем ценнее будет твоё мнение для собеседника. Говорить же про что-то в чем не уверен сам можно, но нужно также и подавать эту информацию как предположение. Тогда ты не разрываешь контакт. Ну хорошо. А вот если потренироваться врать убедительнее. Я решил попробовать. Во что бы такое я мог поверить безоглядно, чего на самом деле не существует. Или как? Вот шершавый сводчатый потолок. Огонь в камине. Во что поверить? Поверить, что надо мной не потолок а небо?
  Я попытался представить себе будто потолка нет. Мимолётный образ светлого пятна вместо потолка возник в голове, но тут же был унесён порывом новых мыслей.
  Глупость какая-то. Зачем мне верить в какой-то бред? Нужна более простая вещь. В которой я не до конца уверен, в которой я сомневаюсь. В которой я мог бы быть уверен при определённых обстоятельствах. Тут мне пришло в голову, что вообще вся эта история, весь последний этап моей жизни - может оказаться неправдой, нефидемичной. А на самом деле я сейчас лежу под наркотиком у проходимца Азояна в ванной. Легко ли в это поверить?
  Я попытался проснуться. Как это сделать? Я совершенно не представлял себе этого и поэтому решил вспомнить обстановку той лаборатории. Что-то вспомнилось, но смутно и блёкло.
   И тут я поймал себя на мысли, что мне не хочется, что бы это оказалось сном. Что все то что со мной сейчас происходит мне нравится, не смотря на все трудности связанные с моим положением. А может быть даже и благодаря им. Мне нравился этот последний этап моей жизни своей безумной фантастичностью, своей яркостью, необычностью. Все это приносило массу впечатлений. Нравился тем, что я оказался в своего рода исключительном положении по сравнению с семью миллиардами моих современников и с не меньшим числом людей прошедших эпох. А ведь живу я среди наших с Людой, Таранькой и Азояна потомков. Ведь я живу сейчас в будущем. Будущее. Почему-то я вспомнил как пустынник огрел меня по макушке и про себя усмехнулся. Не знаю, как можно было бы назвать это время, но уж точно не будущим и не какой-либо там параллельной реальностью. Я его так уже точно не мог воспринять. Будущее - это то чего нет на самом деле. А все что со мной происходило - происходило более чем реально. Какое-то время в самом начале я, действительно, пребывал в прострации и был дезоориентирован. Теперь я понимаю, как хорошо, что меня на тот период оставили с самим собой, и у меня было время свыкнуться с обстоятельствами.
  И эти потомки..смешно всё-таки. Ну как могут они быть потомками. Там сейчас за дверьми во дворе возится Михей, до сих пор я отчётливо помню старческий запах комнаты Риска в башне. Это конкретные живые люди. Михей, Нинушка, Риск, странный Нелой, Людвиг. Куда он пропал-то? Неужели пустынники его убили? Мне стало больно от этой мысли, потому что этот человек был добр ко мне. И сейчас я это осознавал, особенно понимая насколько эти люди от меня отличаются, и как он тогда на меня, дикаря смотрел. При этом он ни разу меня не упрекнул ни в чем. Ни разу не проявил нетерпения. Доверял мне.
  19
   Вечером на ужин я решил не идти и лежал глядя на рыжую живую от отблесков очага поверхность полки надо мной. Я трусил и пока не представлял, как мне появиться там. Перед Ниной, да и другими. Риск меня понял. Но не факт, что при встрече с остальными у меня все так легко сложится. Особенно с Ге, или Ниной. Я решил не терзать себя этим и начал думать, где же он, вообще, находится этот Мнемос? Вот я нахожусь тут, в комнате. В башне. Угли рядом с камином, мясо на полу, а Мнемос где? Какое-то было здесь для меня скользкое серое пятно. Вроде бы он был так же доступен как и угли, как и огонь в очаге. Я мог подойти и потрогать их. Об огонь я даже мог обжечься. Вроде и Мнемос вполне реальная штука. Ведь я сейчас тоже в нем. Я с ним взаимодействую. Так и где он? Помучившись какое-то время, я повернулся на бок, положив руку под голову, и уставился на огонь. Жар очага нагревал кожу на лице, и приятно было думать, что на улице опустился тёмный и пронизывающий осенний вечер. Сейчас уже, наверное собираются, - подумал я, - Ну ничего. Разик не поешь. С тебя не убудет. Сегодня нужно ещё выждать. Слишком свежи впечатления у всех. Завтра с утра приду. Сделаю виноватый вид. Стоп. Я сделаю виноватый вид, а сам себя виноватым не чувствую уже. Как теперь вообще с ними тут?..Блин! Вот Людвиг мне даже виду не показывал, что я что-то неправильно делаю. А ведь, я наверняка делал. А он не показал....виду не подал. Это ведь если такая хрень с мясом, то скольких приколов ещё я могу не знать.
   Нинушка мне нравилась. Я вспомнил её лицо в общем-то не блещущее идеальными пропорциями, но было в нем какое-то неуловимое. Что-то неуловимое. Невинность, что ли. Да что я, невинных не видал. Или соскучился по женщинам? Но нет. Была в её зелёных рябых глазах странная смесь. Очень необычная смесь. Смотрела Нина, приоткрыв глаза чуть больше положенного, и от этого взгляд выглядел несколько удивлённым и наивным. Наивным не деланно, а совершенно искренне. Но где-то далеко, на дне этой неподдельной открытости сверкали искорки какой-то доброй и не кокетливой хитринки. Соседство этих противоположных качеств не только не отталкивало, но наоборот притягивало, и интриговало. Странные по своему, конечно, глаза. Вдруг её глаза хитро сощурились и лицо Нины раскрылось в улыбке. Вот так она очень привлекательная, - подумалось мне. Но вслед за этим Нина выставила вилку с ложкой перед собой и начала, искоса поглядывая на меня, точить их друг о друга. И тут я понял, что это она! Что сейчас это она и она зовёт меня кушать. Вот же ччерт! Тут я вспомнил, что я думал перед этим и мне стало неловко настолько, что я машинально свернулся калачиком, сжав лицо руками. Образ Нинушки не пропал. Наоборот, она, состроив комично-свирепое выражение лица, начала ещё чаще точить вилку о ложку. Я уже успел немножко прийти в себя и как обычно в таких случаях стал искать предмет снаружи, что бы увести своё внимание из этой ситуации. Ничего у меня тут не было, кроме огня, угля-ля-ля-ля, двери и полок, на одной из которых я и сидел. Но неуклюжий манёвр помог, и Нинушка пропала. Просидев минут пять и пялясь в огонь, я, в конце концов, собрался с силами и решил пойти туда. Чувствовал я себя совершенно не в своей тарелке, но проигнорировать прямое приглашение мне казалось не правильным.
   При входе в большой зал, я заранее решил просто не встречаться с Ниной глазами. Хотя это было довольно сложно устроить, так как она выдавала порции. Каждый забирал своё, и все садились на скамьи и пластиковые бесформенные кресла за общим столом. Когда я вошёл, Ге уже скрёб ложкой по дну. Блин!- подумал я, - Если уж решил идти, так сразу надо было. Риск оторвавшись от тарелки, приветливо махнул мне ложкой из-за спины Михея. Я, не поднимая взгляда, взял свою порцию со стола у входа. Рядом со столом стояла Нина, перебирая посуду.
  - Ну наконец, - произнесла она звонким голоском. Голос у неё был тоже интересный. С этакими переливами. Будто стукались медные тонкие бокалы. Это было очень мило.
  - Спасибо, - поблагодарил, я тоже вслух, не поднимая глаз. Когда я собирался уже идти к обеденному столу, Нинушка хозяйским метким движением схватила меня за тарелку и плюхнула на неё добавки. Пришлось встретиться с ней глазами. В них не только не было никакой обиды или там разочарования. Наоборот, ехидный рыжий взгляд. И она мягко подтолкнула мою тарелку в сторону общего стола.
   Судя по многозначительным взглядам, которые кидали на Риска Гевал с Михеем, за столом шло обсуждение чего то важного. Я сел на свободное место, напротив молча уплетающего свою порцию Нелоя.
  -Рано или поздно они что-то предпримут - вслух сказал Риск.
  Все замолчали. Только Гевал, жуя кусок, смотрел на Риска с выражением показного спокойствия.
  - Ну а кто же знает, что они собираются сделать? Так или иначе, но нужно быть готовыми, - несколько раздражённо, повернувшись к Ге, ответил Михей.
  - Ну так давайте думать, - произнёс уже вслух Ге, - Им нужен ты, Риск. Что они нас? Штурмом возьмут что ли?
  - Вот это тоже нужно предусмотреть, - ещё больше оживился Михей, - Если они сумеют отключить энергоколпак, то легко смогут перелезть через стену и всех тут перебить во сне, а Риска увести. Ворота вскрыть. А если их много, то и днём сломать ворота, и Нелой не поможет.
  Все, замолчав, вернулись к еде.
  -Их, скорее всего, не много, судя по тому, что рассказал Андрей. Не думаю, что они решатся действовать в открытую, - задумчиво протянул Риск после некоторой паузы.
  - Ты же троих видел? - спросил он меня. Перед глазами возникла картинка с убегающими от Нелоя людьми в белом. Я сразу понял о чем речь и подтвердил.
  -Вспомни отчётливее где это было. Местность вспомни.
  Почему они у Нелоя не могут спросить? Я поднатужился и начал вспоминать. Помню было какое-то поваленное дерево с обгоревшей у основания ствола корой. Вокруг были обычные низкие дома. В одном из них эти странные люди и прятались. Ничем не примечательное место. А, стоп! Я вспомнил, что угол проулка, куда побежал один из них, венчался странной закрученной спиралью башенкой. Ну что ещё? Я посмотрел на Риска. Но тот не выказал удовлетворения по поводу содержимого моей памяти. И продолжал смотреть на меня. Я опять погрузился в воспоминания, но так ничего и не вспомнил более подробно. Зато я хорошо помнил все что было внутри того здания.
  -Это нам пока не нужно, - перебил натужный поток моих мыслей Риск.
  - Там где их встретили Андрей с Нелоем, скорее всего, просто временный лагерь с жертвенником. Подальше от дороги должна быть основная стоянка с алтарём, либо сам корабль. Для ритуала нужно пять человек. Двое на ближних полях. Двое на средних. И один администратор. Так что их минимум пять душ, - продолжал Риск, - скорее всего, что они все где-то тут неподалёку.
  -Ну вот, а нас четверо, а Нелой ещё и роггер, - указав ложкой в сторону склонившегося над тарелкой Нелоя, проговорил Ге.
  Я посчитал, и мне стало приятно, что он в этот список включил меня, так как ни Нина, ни Риск на бойцов совсем не тянули. Я почувствовал благодарность перед Гевалом и вовлечено продолжил вникать в суть вопроса.
  -Так как они вообще нас нашли? - спросил Михей Риска.
  -Не знаю. Возможно, учуяли сангвину. Я использовал только один раз и то только пару месяцев назад. Не знаю, может они уже были тут. Засекли.
  - Зачем? - оторвавшись от еды, поинтересовался Ге.
  - Да. Скорее всего, я не прав, - тихо произнёс Риск, - Подверг вас всех опасности. Идиот я старый. Мне необходимо было сделать кое-какие вычисления. Это было всего раз. На час я активировал её.
  Все замолкли, каждый думая что-то своё.
  Я так до конца и не понял, что же заставило их опасаться тех смешных людей. И для чего им нужен был Риск. И что они могли засечь. Какая сангвина? Поначалу я решил промолчать, но подумав, что Риск намеренно заговорил при мне вслух, решил, что они не считают меня посторонним этой теме. И осмелев, я спросил:
  -А почему они хотят на нас напасть?
  - Потому что бляцкие идиоты - уже вылезая из-за стола кинул Ге, и удалился в угол зала, где лёг, положив руки за голову, на растеленное на полу тряпьё.
  - Это учёные, Андрей. В ваше время таких было много. Сейчас вот остались ещё. Тебе нужно знать пока только то, что они хотят напасть на нас и, скорее всего, нападут. Вот только, как ты уже понял, мы не знаем как и когда. И сколько их там. Сегодня по дороге из посёлка Нелой с Ге опять встретили одного.
  -Почти догнали, - донеслось из дальнего угла зала.
  -Да. Вот. И если они до сих пор здесь, после того как вы троих из них встретили, значит...ну, в общем, нужно все обдумать хорошенько, - добавил Риск, виновато хмыкнув носом-кактусом.
  Я ошарашенно смотрел на Риска. Какие учёные? В смысле учёные? В чем учёные? Учёные бегающие в грязных халатах по заброшенному городу и планирующие напасть на мирных людей? Мне показалось все это смешным.
  -А что они изучают, Риск? Спросил я, сдерживая улыбку.
  Риск с Михеем с недоумением взглянули на меня, но потом Михей вернулся к своей тарелке, а Риск, продолжая смотреть на меня, медленно произнёс:
  - Мдаа. - помолчав, он продолжил, - Андрей, мы тебе кажемся плохими людьми?
  - Да нет же! - я не совсем понимал куда клонит Риск, - Я вам очень многим обязан. Что бы я делал вообще без вас?!
  - Спасибо. Значит, будет правильно, если ты будешь доверять нам, мне. Ну, так вот. Поверь мне на слово. Это одурманенные люди. Они не плохие и не хорошие. Просто упёртые сумасшедшие. Я сам раньше был учёным. Но потом мне хватило разума и сил понять, что ошибаюсь и я сумел уйти. И вот теперь они меня разыскивают. Ничего дурного ни я, ни тем более остальные здесь им не сделали.
  - А что это за учёные, Риск? Это ботаники?
  - Риск не улыбнулся, а наоборот совершенно серьёзно продолжил пояснять.
  - В ваше время было много разных учёных, которые делили себя по кланам. Потом были сформулированы общие мотивы и цели науки, и такое разделение отпало за ненадобностью. После этого люди разочаровались в науке как основополагающей идее. Но некоторое количество сумасшедших устраивала эта цель. Они нашли для себя верным путь создания искусственного бога. Я теперь понимаю, что я был среди них, только из-за того, что не мог расстаться со всем, что долгое время было смыслом моей жизни. Но в конце концов нашлись силы для прямого взгляда на действительность, и я покинул их. А это люди цепкого ума и крепкой памяти, и такого они не забывают. Они живут своей общиной, грабят роггеров, но тут, в окрестностях замка их никогда не было. И то, что вы с Нелоем встретили их по дороге сюда, и потом Ге - дурной знак. Вот сейчас они где-то неподалёку. И я уверен, они знают, что я здесь и более чем уверен, что не оставят меня в покое. Но ничего особенно страшного для тебя лично нет. Им нужен только я. Остальных здесь они трогать не должны. Ну да ладно на сегодня. Посмотрим, что будет дальше.
  На этом разговор, по крайней мере тот что был вслух, у нас закончился и все начали расходиться по своим комнатам. Проходя мимо Нины, я уже совершенно не робел и расчитывал на 'до свидания'. Но она так и не повернулась, продолжая греметь посудой на раздаточном столе. Меня это несколько расстроило, но мне было чем отвлечься. Нужно было осмыслить все происшедшее и узнанное сейчас. Все это было и смешно и странно. Блин,- думал я, - Учёные...ну надо же! А что у них вообще с наукой тогда? То есть для них наука не авторитет что-ли? Вот жеж блин. А что тогда авторитет? Ну мирок! Как же мне тут все понять то? Понять, чтобы не быть чужим, чтобы жизнь потекла в нормальном умеренно стрессовом ключе. Надо признать, что мозг мой уже несколько утомился от всего этого и жаждал покоя. Я решил плюнуть на все, и подкинув в огонь углей, моментально заснул.
  20
  Жизнь этой маленькой коммуны тем не менее не была совершенно замкнутой. Иногда Гевал с Михеем, а чаще с Нелоем ходили в ближайшее поселение по различным делам. А порой к нам в замок приезжали торговцы сами. Не то что бы это были торговцы. Скорее те кто исполнял или совмещал эту функцию в себе. С периодичностью раз в месяц-два Риск в Мнемосе торговался с ближайшим к нам храмом, и через какое-то время в окрестностях замка появлялась подвода в сопровождении двух бойцов чёрного поля. Узнавали о ней задолго до того как они подъезжали к нашим воротам, как в своё время узнали они и о моем первом появлении с Нелоем. По поведению окружавших меня людей я понимал, что приближаются товары. Я уже несколько раз был свидетелем этих встреч. В открытые ворота вплывала подвода и заходили два курьера-торговца, и в то же время соглядатая храма в полевом обмундировании с пиками. Так как все было уже оговорено, точнее обдуманно заранее, то вся процедура занимала немного времени. Риск с Ниной выносили приготовленные для обмена товары. Михей с Гевалом сгружали с подводы обмененное и уносили в подвал. После этого бойцы уезжали. Ничего примечательного вроде, но все равно это было разнообразие в нашей размеренной жизни. Я всегда держался в сторонке от этого действа. Не по каким-то объективным причинам, просто потому что твердо не знал порядка этих мероприятий и боялся в чем-нибудь помешать. Но всегда с интересом наблюдал за происходящим со стороны.
   Все-таки здоровые детины были эти бойцы. Передвигались они в полном снаряжении. Войдя во двор, они снимали шлемы с изображением женского лица с тремя закрытыми глазами. Смотровых щелей никаких я не обнаружил. Видимо, внутри были какие-то мониторы или что-то типа того. Когда же они одевали их то производили весьма впечатляющее зрелище, хотя из декоративного в их снаряжении была только эта стальная маска на шлеме, непонятно что символизирующая. Торс был облачен в тяжёлый нагрудник с блестящими наплечниками. Пластины на бёдрах и голенях, тяжёлые сапоги с пружинами по бокам. Шлем крепился к нагруднику неподвижно. Это выглядело странным. Было не понятно куда смотрит человек внутри него.
   Я сидел во дворе и пытался эксперементировать с содержимым головы. Последнее время меня Риск загрузил всякими заданиями. Задания были разными. В одних из них мне нужно было найти конкретного человека в Мнемосе. В других найти безличную информацию. Хотя надо сказать, что безличной информация не бывает. Это не совсем верное выражение. Информацию проще было искать не по содержанию а по адресату. Это странно меняло мои приоритеты. Я взрощенный в информационном хаосе был привычен к интернет поисковикам. Ну да. Там информация как правило классифицировалась по содержанию. На самом деле содержание было вторичным и во многом зависело от личности её продуцирующей. То есть Мнемос в отличии от интернета был не свалкой зачастую обезличенной информации, а иерархией личностей. Вначале я никак не мог перевернуть это у себя в голове, но впоследствии я все же как-то перестроился и приспособился. Риск мне давал задание, например, найти что-либо про храмы или пустынников. Вначале я делал так. По привычке я начинал усиленно вспоминать этих жутких тварей, но кроме смешанных неприятных чувств личного характера ничего не получал. Но как-то я попробовал представить себе другого человека, который с ними встречался, и что бы он мог об этом думать. И к моей радости и изумлению начало получаться. Я настраивался на разных незнакомых мне лично людей и получал обрывки воспоминаний, впечатлений. Я не знал как они выглядят, где находятся, и вообще живы ли. Но представляя себя на месте кого-либо в интересующей ситуации, я получал новые для меня впечатления и мысли.
   Вот примерно таким образом я развлекался в тот день, сидя на лавочке, когда во дворе появился Михей и вслед за ним Ге. Михей шёл торопливо своей обычной немножко неуклюжей и семенящей походкой, а Гевал не спешил. Повозившись минуту с засовами, Михей со скрипом оттянул настежь тяжёлую створку. С лавочки, где я сидел, под галереей просматривался участок дороги ведущей к воротам, и я увидел приближающуюся подводу в сопровождении двух вооружённых бойцов. Шёл редкий мелкий снег. Но ветра практически не было и снежинки падали почти отвесно с разными скоростями. Быстро мелькая перед глазами, и медленным траурным снегопадом поодаль, наполняя пространство между мной и разворачивающейся во дворе сценой. Снег успел покрыть твёрдую землю тонким белым слоем, в котором чёрными пятнами отпечатывались следы ног.
   Подвода вплыла во двор не оставляя за собой колеи и первый из бойцов отщёлкнул шлем. Раздалось тихое шипение, после чего он прицепил его к специальным креплениям на левом бедре. За тем этого он открыл тускло-глянцевую похожую на крышку дорогого гроба верхнюю панель подводы. К тому времени во дворе уже появились Риск с Ниной. Оба они несли по маленькому пакету в руках. Если два последних раза приезжали одни и те же люди. То сегодня были незнакомые. Боец который открыл подводу был уже пожилым человеком с седыми кудрями и длинной заплетённой косой. Лицо было похоже на лицо старого боксёра. Плоский нос образующий одну линию с низким, но широким лбом. Обритые брови и мощная челюсть со старым глубоким вертикальным шрамом на боку, разрезавшем поджатую нижнюю губу и пропадающего в складках массивного подбородка. Когда второй снял шлем то оказался гораздо моложе своего коллеги. Лицо было тоже харизматичное по своему, но совсем другого характера. В отличие от своего коллеги, у этого было почти все наоборот. Лицо его было очень узким. С высоким и узким лбом. Вообще все лицо производило впечатление даже где-то аристократическое; прямой и правильный нос, впалые щеки. Если бы не две детали, странно не сидевшие на этом фоне. Но с другой стороны как-то все же сочетающиеся с ним. Это были глаза и рот. В целом все лицо вызывало противоречивые чувства, из-за этого несоответствия. Глаза небольшие и блёклые. Как бывают у рыжих из-за светлых ресниц. А вот рот был несоразмерно большим с толстыми губами брезгливо чувственный с несколько выпяченной вперёд челюстью. По описанию можно подумать, что это был странный урод, но на деле все лицо каким-то образом объединяло такие разношёрстные детали, и картина выглядела хоть и противоречиво, но в то же время закончено и даже как-то притягательно. Как бывает притягательно лёгкое уродство на гране нормальности.
   Началась, уже знакомая мне, привычная процедура. Риск вместе со старым штудировали содержимое вынесенных пакетов, поставив их на угол подводы. Боец внимательно перебирал различные странные мелкие штуки. Совершенно разные. Одни были похожи на часы, другие на мобильный телефон, третьи на странной формы инструменты. Разобравшись с пакетом Риска, он собрал все обратно и, подняв голову, коротко кивнул Михею. Тот вместе с Гевалом принялись сгружать с подводы на землю тюки. На очереди был пакет Нинушки. В нем были разные травы и коренья. Каждую травинку и пучок старый воин внимательно осматривал, прежде чем переложить на другую сторону пакета. Вынув очередной пучок, седой боксёр тщательно рассмотрел его и принялся даже обнюхивать. Видимо, на сей раз что-то его не устроило. Потому что для верности, рассмотрев травинки со всех сторон ещё раз, он вопросительно взглянул на Риска. Тот подошёл к нему и в свою очередь принялся рассматривать протянутый ему боксёром пучок травы. Михей с Гевалом были заняты перетаскиванием тюков внутрь на кухню, и за сценой наблюдали только я, Нинушка, которая стояла поодаль и теребила обоими руками края кофточки и второй боец, занявшего позицию позади телеги. Рассмотрев травку, Риск взял её из рук торговца и тщательно обнюхал. Потом он сделал головой и рукой виноватый жест и посмотрел на стоявшую поодаль Нинушку. Та уже все поняла и кивнув головой быстро скрылась в дверях сарая, пристроенного с одной из сторон двора к замковой стене. Боксёр и Риск продолжили исследование содержимого пакета. Михей с Гевалом пропали где-то внутри, на кухне. И во дворе оставались только Риск со старшиной обоза, его помощник и я, незаметно наблюдавший за всей этой сценой со стороны. Риск с торговцем наклонились над подводой и были поглощены перебором содержимого пакета. Я обратил внимание на молодого бойца и заметил, как он, выставив вперёд подбородок, смотрит на чёрный проем дверей сарая, в котором скрылась Нина. Замерев на пару секунд как бы в нерешительности, он взглянул на торгующихся. И словно удостоверившись в чём-то, направился торопливой походкой в сторону сарая. Перед дверями он ещё раз обернулся на Риска с оппонентом и затем нырнул в темноту вслед за Ниной. Как бы я не был несведущ в современных нравах, но мне все равно показалось такое поведение странным. Несколько секунд я сидел в нерешительности. А что если так должно быть, может он там помогать ей пошёл. Но если б он пошёл помогать,...нет. Странно он смотрел по сторонам и в сторону сарая перед этим. Нужно туда зайти. А если он и правда помогает? Не будет ли глупым моё появление там? Да нет же. Я сам могу помочь, по крайней мере, побуждения мои вполне пристойные. Нужно пойти.
   Я встал со скамейки и прошёл мимо телеги в сторону сарая. Из перебирающей товар пары на меня взглянул безразличным взглядом только Риск. Так я оказался у дверей. Пахнуло затхлым запахом изнутри. Сарай представлял из себя довольно просторное помещение со стеллажами расставленными неровными рядами. Освещения в нем не было никакого, кроме нескольких небольших окон на разной высоте. Даже не окон, а отверстий. Они не были никак застеклены и сквозь них падали чётко обрисованные в темноте и только сгущавшие полумрак лучи холодного света. На стеллажах хранилось огромное количество различных сухих тряпок неизвестного мне назначения и происхождения, пучки проволоки, трубы из какого-то прозрачного материала. В первые мгновения я ничего не мог разглядеть. На ощупь я продвинулся вбок пока не почувствовал плечом острые концы каких-то прутьев. Замерев на секунду, прислушался и услышал странную сдавленную возню где-то в дальнем углу. Когда глаза немного приспособились, я смог определить, что между мной и звуками стояли три ряда стеллажей слева от дверей. Я стал красться вдоль торцов. В какой-то момент я подумал, что может не нужно скрываться. Что если вдруг меня обнаружат? Моё поведение может показаться странным. Но характер звуков вселял беспокойство. Это было какое-то натужное пыхтение. Не похожи эти звуки были на деловую возню с сухими предметами, как можно было бы предположить. Наконец я оказался у стойки последнего стеллажа и осторожно выглянул. Честно сказать, я предварительно совсем не рисовал себе никаких картин и не пытался предполагать что-либо. В полумраке среди сваленного хлама у стены я различил шевелящуюся фигуру состоящую из чёрных и белесых пятен. Через пару мгновений я разглядел все подробнее. Белые пятна были ноги и лицо Нины припёртой к стене сарая этим парнем. Я не понимал что нужно было делать. Это что? Любовник её? Мне почему-то стало горько и одновременно неловко при этой мысли. Если это насилие, то почему Нина не зовёт на помощь? Трудно было различить что-либо кроме шевелящейся в темноте фигуры. Но звуки не были похожи на звуки страсти. Скорее я чувствовал звуки борьбы. Нерешительность этих мгновений наконец нарушил я, сам того не хотя. И ко всему прочему, разглядывая полумрак в углу где происходила возня, я скорее почувствовал чем различил взгляд Нинушки. Она меня заметила, и я чувствовал в этом взгляде странную смесь смирения и в то же время мольбы обращённой именно ко мне.
   Я шелохнулся, убрав руку с трубы лежавшей на стеллаже перед моим лицом. При этом задел какой-то свёрток. Свёрток упал с лёгким хрустом на пол. Но этого было достаточно, что бы боец резко обернулся. Оставив Нину, он в течение секунды оказался прямо передо мной. Как я говорил, это был здоровенный, физически очень сильный человек. Я отступил на шаг и почувствовал слабость. Все-таки я был трусом. Возникло отчётливое ощущение, что сейчас он меня ударит. Но детина, не двигаясь, замер на пару томительных мгновений. Я было уже собрался нарушить молчание и начал разводить перед собой руками. На моем запястье слабо люминесцировал браслет Людвига и детина заметил его. В ту же секунду словно клещами схватил мою руку и, зафиксировав её стальной хваткой, вперился взглядом в браслет. Свет из окна с боку освещал его лицо и теперь черты его уродливые при дневном свете казались какими-то вовсе демоническими. Рука моя находилась в его цепкой пятерне. Он молча, по-хозяйски начал стаскивать браслет. И в этот момент меня накрыла волна нежданного безумного негодования. Откуда оно пришло и сыграло ли пользу в данной ситуации, не знаю, но я почувствовал приступ ярости. В голове крутилась картина, которую я застал тут, эти странные звуки, и теперь ещё мой браслет. Память о Людвиге. Я не мог стерпеть этого. Мелькнула мысль, что терять мне вообще-то нечего. У меня получилось вырвать руку, и затем я толкнул противника в грудь. Детина передо мной застыл на мгновение. И почти сразу меня схватили за шею и за руку с браслетом одновременно. Парень мощно и быстро притянул меня к себе. Я даже не успел никак среагировать, как увидел мелькнувшие в луче света совсем близко от моего лица его рябые ресницы и высокий узкий лоб. Раздался глухой хруст и я получил оглушительный удар в лоб. Стало очень светло. В глазах замелькали искры на фоне плывущей картинки. Сотрясение бросило меня на пол. Несколько мгновений я плавал в каких-то извивающихся полупрозрачных ярких лентах, пытаясь соориентироваться в пространстве на ощупь. Наконец картина передо мной приобрела чёткость, и я почувствовал сильную тупую боль во всей голове. Но помимо боли охватило чувство ярости и обиды. В этот момент обидчик уже переступал через меня. Мельком я увидел в полумраке неподалёку Нину с широко раскрытыми глазами, в ужасе прижавшую кулачки ко рту. Я схватил детину за ногу, но получил ещё один сильный удар ногой в область грудины. Дыхание перехватило и стало страшно задохнуться, так как ни вдохнуть ни выдохнуть в тот момент я не мог. Пока я задыхался где-то на краю сознания, на фоне я видел появившегося в дверях Гевала. Боец как раз был уже почти у выхода из сарая как встретился с ним. Но ничего не произошло и Ге, помедлив буквально пару мгновений, посторонился с дороги. Нина склонилась надо мной и озабоченно осмотрела меня. Потом она опять прижала ладони к своему лицу и я услышал чёткую мысль. Спасибо! Спасибо, тебе Андрей. Если бы ты не пришёл... . На этом мысль прервалась и Нина беззвучно разрыдалась. Появившийся Михей помог Ге поднять меня с пола. К этому моменту дыхание восстановилось. Вроде я был жив, но на руке не было браслета и трещала голова будто лопнувшая тыква и пылала грудина.
   Вместе мы вышли из сарая под тихо падающий редкий снег. Во дворе торговля была прекращена, и у повозки стояли молча Риск и седой боец. Наш с Ниной обидчик стоял у торца подводы, опёршись рукой о её край. В другой руке был мой браслет, который он показывал старшему. Тот спокойно наблюдал за всем происходящим. 'Почему они молчат? Почему молчит Риск, - мелькнула у меня мысль,- Ведь он только что чуть не изнасиловал Нину'. Но ни Риск, ни Ге, никто не проявляли никаких признаков бунта. Точнее, не так. Взгляд Риска был напряжён, внимателен, и направлен на седого бойца. Стоявшие позади меня Ге и Михей тоже не выказывали никакой активности. 'Он Нину хотел изнасиловать!' - отчётливо сформулировал я мысль и посмотрел на Риска. Тот в свою очередь как-то странно взглянул на меня и, ничего не ответив, снова перевёл ожидающий внимательный взгляд на седого. Боксёр взял браслет из рук молодого тщательно рассмотрел его и потом взглянул на меня. Появилось уже знакомое ощущение, что меня обыскивают. Боксёр явно копался в моих мыслях. Я все ещё еле сдерживал злость и боль. И обида от побоев ещё совсем были свежи. Я яростно посмотрел ему в глаза. 'Уроды, - думал я, - Как бы тут не было заведено, я по любому был прав! А этот анацефал нет! Почему они все молчат'? В этот момент произошло неожиданное событие. Боксёр резко с сильным хлопком захлопнул крышку телеги. Раздался глухой хруст и громкий скрежет зубов. Молодой все ещё держал руку на краю телеги, и тяжёлая крышка со всего маху опустилась на его пальцы. В первый момент он от неожиданности и боли упал на колени, но при этом не издав ни звука. Только скрип зубов. Старый спокойно посмотрел на его макушку и приподнял крышку. Молодой высвободил неестественно выгнутые вверх пальцы и поднялся с коленей. Я был неприятно ошеломлён. И такое неожиданное развитие событий. И неестественно выгнутые вверх пальцы. И его молчаливая реакция. Молодой к тому времени стоял в полный рост не глядя на коллегу. Тот же вновь захлопнул крышку и надел шлем. Я чувствовал глубокое удовлетворение. Наказание постигло этого подонка. Но! Браслет Людвига! Оторопь после этого события уже прошла и осмелев я громко в голос сказал, - 'Это мой браслет'. Но никто мне не ответил. Михей, оказавшийся к тому моменту перед повозкой, уже держал одну из воротин, давая торговцам выехать со двора. Только Риск на мгновение гневно взглянул на меня.
  21
  Настроение в этот день было у всех особенным. Его можно было бы охарактеризовать весёлым и приподнятым, но по прошествие нескольких часов я почувствовал в нем нотки странной печали. Может быть чем-то это мне напомнило День мёртвых в Мексике, но как я себе представлял, на Дне мёртвых облачко печали было скорее накладным из-за тематики смерти. А по сути все были веселы и радостны. Здесь же печаль носила совсем другой характер. Непривычно улыбчивый Риск, взбудораженный Ге, разукрашенное косметикой, гладко выбритое лицо Михея и суетящаяся на своей кухне раскрасневшаяся рыжая Нинушка. Даже мрачного и огромного Нелоя она умудрилась украсить, водрузив на него смешной самодельный головной убор из какой-то пены и светящихся шариков. И тот совершенно не возражая, со своим обычным выражением на лице, сидел у стены на лавочке, ровным взглядом наблюдая за суетой, создаваемой Гевалом и Михеем во дворе. Мне же поручили нарезать ровных гибких прутков снаружи, у стен, в ближайших зарослях, укутавшей замок, рощи. В маленькой кладовой под лестницей, ведущей в кабинет Риска, я отыскал что-то похожее на пилу, а также старый нескладывающийся выкидной ножик.
  Ясное утро плавно перетекало в морозный солнечный день. Я вышел за ворота на заиндевевшую траву и, выбирая прутья подлиннее, принялся срезать их с кустов орешника. Согнутые ветки хрустели, но хорошо поддавались предварительно заточенному ножу. В особо трудных местах я орудовал пилой, похожей на царскую корону с множеством мелких зубцов. Странное приспособление, возможно, даже не являлось пилой. Но тем не менее эту функцию оно выполняло вполне сносно. Стояла тихая спокойная тишина зимнего дня, нарушаемая только моей возней в кустарнике. Настроение у меня было великолепное, только одна неприятная стычка с утра омрачала светлую ауру.
  'Праздник. Интересно', - думал я. Впервые я здесь участвовал в их традиционной жизни. Я вообще со всей этой кутерьмой последнего этапа моей жизни позабыл про всякие торжества, и перспектива справить с моими благодетелями их празднество приятно волновала. Что это был за праздник и чему посвящён я так и не понял. Михей ушёл от заданного мной прямого вопроса, как-то неестественно для него, быстро заговорив вслух о том, сколько ещё нужно сделать до обеда. Когда же он закончил тараторить, я повторил свой вопрос, но в этот раз Михей почему-то сильно нахмурился и неприятно скривил рот. Такие гримасы были редкостью на его обычно гладком круглом лице, и мне стало почему-то неприятно и неловко одновременно. Сморщив физиономию, на секунду он вспыхнул отвращением и испугом, но быстро взял себя в руки и сказал:
  -Андрей, этот праздник ...ммм... у этого праздника есть причина, а знаешь - спроси ты у Риска. Он все равно больше меня знает. И слушай, не мог бы ты нарезать гибких тонких веток. По три-четыре локтя длиной. Штук двадцать. Инструмент поищи в кладовой.
   Странная какая реакция. Праздник с тайной причиной. Даже не тайной, а, судя по его физиономии, какой-то постыдной, что ли. Забавно.
   Свежий воздух и физический труд несколько развеяли неприятный осадок от разговора. Даже немного вспотев, я через полчаса нарезал вполне приличных красивых прутьев. Ворота мне открыл Гевал. Я, быстро окинув глазами двор и не найдя в нем Михея, вопросительно взглянул на Ге. Тот снисходительно ухмыльнулся. Мне представилась кухня и расплывчатая рыжая шевелюра Нинушки. 'На кухню?' - вслух переспросил я его. Да, - ответил он и принялся запирать ворота. Я довольный, что не придётся сейчас общаться с Михеем, поторопился на кухню. Нинушка, увидев меня, мило сощурилась и помогла поставить охапку прутьев в угол за печью. Повернувшись ко мне, она опять прищурила зелёные глаза в улыбке и сделала кокетливое движение головкой, означающее благодарность. 'Красивая все-таки она девочка, - подумалось мне, - Гибкий стан. Ловкие движения. Неподражаемая манера её строить глазки не скатываясь в кокетство. Может быть это и было кокетство, но для меня слишком тонкое, и мне не хотелось верить, что это оно'. В ответ на мои мысли Нина моментально оказалась около меня и мягко подтолкнула к выходу с виноватым взглядом.
   Все были при делах. Мне тоже хотелось принимать участие в праздничной суете. Можно было пойти и начать отвлекать Риска неприятными вопросами про праздник, но очень не хотелось омрачать снова заискрившееся моё настроение.
   Во дворе я нашёл Михея с Гевалом. Оба смотрели на неяркое и холодное зимнее солнце; Ге - сощурившись и прикрыв от света рукой глаза, Михей же - исподлобья. Гевал сделал пару шагов вперёд и воткнул в землю короткий стальной прут. Михей вопросительно взглянул на него. На что тот утвердительно качнул головой. Затем, увидев меня в дверях башни, полушутливо-повелительно подозвал меня рукой.
  - Сейчас поможешь нам портал делать. - подумал я.
  Таким образом, и меня приспособили к делу, что, безусловно, не могло не радовать. Я вносил свою лепту в подготовку всеобщего торжества и веселья. Предпраздничное настроение от этого прибывало. Я не понимал конечный результат наших трудов, но почти всегда был при деле благодаря мысленным указаниям Михея и Ге. Нарезанные мной прутья сыграли главную роль, за которыми меня вновь послали к Нинушке. Уже оттаявшие в тепле кухни, они покрылись каплями влаги и хорошо гнулись. Мы с Гевалом выгибали пучки по дуге, а торчащие концы Михей обматывал липкой тканью. В конце концов, у нас получилось три довольно больших круга. Два из них были одинаковые - по метра четыре в диаметре и ещё один два метра. Когда мы разложили их на земле, меня охватило неприятное волнение. Две больших окружности с маленькой в центре, чуть повыше остальных. Именно этим странным знаком встретил меня этот мир. И я отчётливо вспомнил горящие кольца из моего видения. Первым моим порывом было спросить о значении этой фигуры. Но вспомнив разговор с Михеем, я сдержался. Уже смеркалось, когда мы обмотали какой-то паклей и леской закрёпленные вертикально посреди двора три кольца. Ге с удовольствием констатировал, - 'Че!'
   Через непродолжительное время все собрались в большом зале с троном. За это время Нина успела все сделать не только на кухне, но и украсить и без того довольно нарядное, горящее огнями, помещение, свисающими с потолка, блестящими спиралями из гладкой фольги. Под движением воздуха многие из них принимались крутиться, и многочисленные белые точки размазанной по стенам светящейся глины пробегали маслянистыми огнями в их металлических изгибах. На концах крутились различные фигурки людей. Фигурки были разные. Присмотревшись, я заметил, что за место голов были черепа. Скелеты были изображены в разных ситуациях современной жизни, от работы до секса и застолья. На сей раз, сдвинутые столы стояли посреди зала и покрыты были блестящей фольгой. Фольга была замята и была явно не раз уже использована по этому назначению, но не утратила блеска и добавляла слепящих бликов в праздничную атмосферу. Стол был украшен явствами! Вдоль него лежало, умело приготовленное к столу Нинушкой, тело. Подрумяненная с поджарками кожица. Обложенное по периметру голубыми маринованными кореньями, которые Нинушка с таким трудом выкапывала в окрестностях замка, уродуя руки. Лицо трупа было закрыто чистым полотенцем. Я более или менее уже привык к здешней мясной кулинарии. И меня уже не шокировало происхождение мяса. Но вот так я ещё не видел. Все-таки было для меня что-то жуткое в этом аппетитно пахнущем предмете узнавать очертания человеческие. Былое чувство отвращения вернулось ко мне, но сглотнув возникшую неприятную плотность где-то вверху желудка, я уселся за стол и решил думать, что это подделка. Эта мысль меня несколько успокоила.
   Тем временем атмосфера за столом стояла весьма праздничная. Гевал дурачился и что-то весело рассказывал вслух, сдабривая рассказ живописными образами и одновременно уплетая дефицитные коренья. Труп посреди стола никто не трогал. Нина часто вскакивала со своего места и бегала на кухню. После того как все первично подкрепились, встал Риск и с улыбкой в голос торжественно произнёс, - Ну что же? Скоро уже наступит время испытания! В этот момент в моем воображении вспыхнули три горящих кольца. Все принялись разливать себе из стоявших на столе пузатых полных кувшинов. Я принял кувшин из рук сидящего рядом Михея, который до этого налил Нелою. Жидкость внутри была зелёного цвета и киселеобразной консистенции. Я налил полстакана и уже потянулся поставить кувшин на место, когда Михей, оказывается наблюдавший за мной, тактично жестом пригласил меня долить себе. Я улыбнулся и долил почти до краёв.
  -Итак, Дорогие мои люди, - произнёс громко вслух Риск. В руке он держал кружку, а другой массировал свой подбородок, - Сегодня у нас будет величайшее испытание!
   При этом он весело подмигнул Нинушке, на что та хмыкнула, наигранно стыдливо отвернувшись от него в мою сторону. На секунду наши взгляды встретились. В смеющихся глазах Нины сверкнула какая-то серьёзная искорка, но постеснявшись этого, она быстро отвернулась и продолжила смотреть на Риска, подперев ручкой щеку, Но именно в эти секунды я был объектом не только мимолетного внимания Нинушки. После того как она отвернулась, я тут же почувствовал на себе тяжёлый взгляд. Я безошибочно посмотрел и столкнулся со злым прищуром Гевала. Тот отнюдь не был увлечён речью Риска, а рассматривал Нину и меня. И он был свидетелем встречи наших взглядов. Но это тоже длилось меньше секунды и Гевал повернулся к Риску. 'Что это его опять разбирает', - подумал я.
  - Испытание научит нас любить данную нам жизнь ещё больше, чем это было в прошлом году. Глупость,- подумал я, - Как можно любить больше?
  - Испытание подарит нам возможность радоваться нашим телам и тому, что нам позволено самим распоряжаться ими как нам это удобно. Испытание закроет ещё один годичный цикл жизни и откроет следующий, в котором мы не устанем помнить о нашей бренности, о нашей крови и плоти. Давайте вкусим мёда и пройдём же его!
  Все дружно застучали ложками о тарелки и принялись осушать стаканы. Жидкость была совершенно не похожа на мёд. Более того, она была неприятного тягуче-горького вкуса, и из-за этого никак не хотела идти внутрь. С усилием сделав пару глотков, я было решил поставить стакан на стол и заесть эту гадость, но увидев с каким усердием двигался кадык допивающего до дна Гевала, я, стараясь не думать о том что я делаю, заглотил все содержимое стакана. Быстро заев пучком сладких кореньев, я почувствовал как холодная густая жидкость равномерно растеклась по желудку. Выпив, Риск громко крякнул, а Нелой не менее громко отрыгнул. Поднялся Гевал, чуть наклонившись над столом и вскинув руки на манер дирижёра. Замер на пару мгновений в картинной позе. Хитро обведя всех прищуренным взглядом и выставив вперёд соломенную бороду, произнёс сдавленным голосом: 'Таинство начинается'. Нинушка хихикнула, и тут в голове возник образ. Очень странное ощущение раздвоения внимания. Я одновременно видел что происходило передо мной в реальности, в освещённом сверкающими огоньками зале и картину в моем воображении. Вышедшего из за стола Ге, поднимающуюся со своего места Нинушку. И одновременно со всем этим. Никак не по очереди, нет. Именно одновременно со всем этим в голове появлялись образы. Картинки были неясными и туманными. Вообще все это немножко напоминало галлюцинацию. Когда видишь искажённую реальность, но тут содержимое моего внутреннего экрана и происходящее в действительности можно было рассматривать отдельно. И все же эти штуки были одновременны. Из-за этого ощущение было для меня внове. Как будто, то что происходит в реальности и то что я вижу в своём воображение на самом деле одна картина, один ролик.
   Сквозь сумерки я увидел туманную поверхность воды какого-то застоявшегося водоёма. Поверхность была мутной. Нет. Не было никакой ряски или ещё какой-нибудь растительности, образы были нечёткими, призрачными и деталей не существовало. Толща воды была глуха, мутна и неподвижна. И в этот же самый момент сквозь мутную воду я смотрел на Нинушку, стоящую в окружении огней и бликов, медленно крутящихся спиралей на свободном участке зала, перед троном. Раздались глухие ритмические хлопки. Хлопать начал Нелой. Негромко и глухо сложенными лодочками ладонями. Нина тронулась с места и стала плавно передвигаться по кругу, слегка приседая в ритм хлопков. Хлопки подхватил Михей. Нина перебирала коротенькими шажочками, отчего создавалось ощущение того, что она плыла. Напоминало это хоровод соло. Двигались у неё только ноги. Даже, только голени. Сама она при этом обняла себя руками и склонила голову к груди. Тем временем под парящей поверхностью воды я заметил движение. Оно было этаким медленным водоворотом. Не то что бы его было видно. Оно, скорее всего, ощущалось. В конце концов, оно начал трогать воды поверхности обозначая себя едва видной глазу рябью. Нинушка продолжала кружиться под неторопливые ритмичные хлопки. Двигаясь по кругу, она то ли подражая круговому движению воды в моем воображении, то ли управляя им, отвела руки в сторону обратному движению и принялась плавно ими двигать. Это напоминало длинные водоросли в водовороте. К этому моменту водоворот на моем внутреннем экране заметно усилился и уже захватывал видимые слои, превратившись в затягивающую в себя тусклую плёнку поверхности воронку. Нина добавила пошатывающиеся движения телом. Водоворот становился глубже и глубже пока не превратился в уходящую ко дну тёмную воронку. Нина же уже полностью находилась в странном танце, продолжая плыть по кругу, но теперь уже двигаясь всем телом, то слегка приседая, то замедляясь. Замкнутый круг перестал быть правильным и она через каждые три хлопка ныряла в его центр протягивая туда руки. Теперь это была уже не просто небольшая речная воронка, а бурлящее и исторгающее пар жерло. В какой-то момент к её танцу присоединился стоявший все это время у стены Гевал. Передвигаясь по одной и той же круговой траектории, они принялись вращаться вокруг своей оси спинами друг к другу. При этом Нинушка все так же выплескивалась тонкими руками в центр круга. После одного из таких па Ге плавно вкрутился в центр и продолжил там вращение вокруг своей оси. Кипящий водоворот в сумерках осветился внутренним сиянием. Вначале я опять же, только на грани чувств ухватил призраки свечения, но потом я увидел внутренний свет преломляемый спиральными волнами. Внутри воронка начала светиться голубовато-зеленой люминесценцией. Ге с Ниной продолжали танец, но теперь центральная роль перешла к Гевалу. Его вращение на одном месте вначале совершенно однообразное теперь приобрело асимметричность. Навстречу Нинушкиным всплескам в центр, он чуть приседал и уводил руки от кружащей вокруг него Нины.
   Хлопки продолжались, и продолжался этот странный танец. Ге с Ниной двигались чётко, нигде не нарушая диссонансом глухой ритм. Танец Гевала стал выглядеть самостоятельной более резкой конструкцией, в отличие от плавного перемещения Нины. Но не смотря на разность движений танцоров ощущение того что танцует пара не покидало меня. Каждый из них исполнял свою непохожую партию, но все это происходило под один ритм и было хорошо согласованно друг с другом. Наконец Ге низко присел и выпрямившись принялся вращаться в обратном направлении. Глубинный свет в воронке разгорелся настолько, что начал освещать часть водяного пара спирально клубящегося у самого её жерла. В сумеречном освещении бурлящая в воронке вода и светящиеся над нею желто-зеленым перекатывающиеся клубы пара. Картинка со временем обрела больше реализма, и теперь были различимы отдельные пузыри на воде и завитки люминесцирующего водяного испарения. Крутясь вокруг себя, Гевал производил самые разнообразные и весьма необычные па. Я был заворожён. И как он умудрялся не упасть от продолжительного кружения. А при этом ещё и так красиво двигаться. Пар над воронкой уже светил сам собою в полную мощь оранжево-желтым светом, освещая и бликуя языками пламени в маслянистых волнах водоворота. Клубы его теперь устремлялись вверх и растворяясь угасали в спиральном движении противоположном движению водоворота. Гевал неистово танцевал с закрытыми глазами. Так это все продолжалось ещё минуту. После чего вдруг все резко прекратилось как будто оборвалась кинопленка. Только Нелой раз хлопнул после того как танцоры остановились. Все мы застучали ложками по тарелкам. Я был под впечатлением. Нина была прекрасна, но и Гевал. Никогда до этого я не смог бы представить грубого Ге в такой роли.
   Все уселись за стол и принялись кушать. Уже несколько остыв от впечатления произведённого этим камланием, я почувствовал лёгкое недомогание. Голова кружилась и как-то стала тяжелее. Но в то же время по всему телу разлилось тепло. Похоже эта жидкость в кувшинах и в самом деле мёд. Не по вкусу, но по эффекту. Есть не хотелось и я, вытаскивая из большой миски по корешку, наблюдал за окружающими. Чаще всего мой взгляд останавливался на веселящейся Нинушке. Она вся розовая и немного растрёпанная после танца с интересом слушала болтовню Гевала про то как они с Нелоем ходили в поселение за главным украшением стола.
  Они действительно пропадали на трое суток и вернулись только вчера ранним утром или ночью. Оказывается, ходили они к ближайшему хранилищу. Там в преддверии праздника всем выдавалось мясо целиком. Каждому столько, сколько тот мог унести. Гевал смешно рассказывал про столпившихся там людей и как некоторые пытались унести сразу две туши. Когда это не удавалось, их прогоняли пинками, и вернуться им можно было только через некоторое время. Судя по рассказу Ге, пинки были многочисленны и увесисты и раздаваемы были с удовольствием.
   Несмотря на это нашёлся мужичек, который несколько раз брал две туши и взвалив обе на плечи четыре раза не мог их унести с площади. Несмотря на это он возвращался, отстаивал заново очередь и снова брал 2 туши и опять безуспешно. Терпеливо получив очередную порцию пинков вместо мяса, он снова возвращался и снова брал две туши. Гевал потешался над его жадностью, которая заставляла его терпеть побои ради лишней туши. С его слов это был немолодой бородатый мужичек с резиновой подушкой вместо зада. Но в пятый раз мужик несколько раз споткнувшись сгибающимися ногами, но уже научившись балансировать под этим грузом сумел покинуть площадь ни разу не уронив своей ноши. Мне представилась толпа разношёрстного народа на затянутой сырым зимним туманом незнакомой площади перед телегами нагруженными телами. По обеим сторонам площади стоят бойцы Чёрного поля в тускло блестящих доспехах. Толпа расступается перед тощим человеком с выпирающим животом. Взлохмаченные редкие чёрные волосы с проплешиной по центру, вспухшие вены на висках, жиденькая бородка. Мужик, пошатываясь под грузом в два раза его превосходящим по размерам, тяжело переступает и шатается. И наконец споткнувшись роняет одну из туш на землю после чего вся толпа с гиканьем устремляется к нему и поглотив сопровождает до края площади где выплевывает его в ближайшие заросли. Гевал, дополнительно описывая его словами, упомянул нахальный взгляд. Но когда я увидел эти глаза, они не показались наглыми. Скорее решительными. Я бы даже сказал - безысходно-решительными. Но тем не менее всех рассказ позабавил и довольный собою Гевал встал из-за стола и куда-то ушёл.
  22
   Застолье продолжалось. А я тем временем начал основательно пьянеть. Не знаю правильное ли слово пьянеть, потому что на алкоголь это было похоже только теплом во всем теле. Помимо этого проявился целый букет различных эффектов. Немного плыла картинка перед глазами. Странное ощущение в затылке. Будто его вытянули далеко назад. Настолько далеко что даже какую-то часть его я уже не чувствовал. Появился мелкий противный тремор в руках. Я глянул на свои кисти. И не заметил дрожи, хотя совершенно отчетливо её ощущал. Это было неприятно. Но больше всего дискомфорта доставляло другое ощущение. Ощущение потери вектора гравитации. Все время казалось, что я падаю со стулом назад, хотя на самом деле этого не происходило. Из-за этого я инстинктивно нагибался над столом, но ощущение не покидало меня. Я посмотрел на остальных и с удовлетворением заметил, что Михей с Нинушкой тоже пригибались к столу. Но никто на это не обращал внимания, и все продолжали веселиться. Я решил сходить отлить и поднялся со стула. Состояние не улучшилось, а даже наоборот. Стоя меня непреодолимо тянуло назад. Очень сложно было найти вертикаль, потому что даже наклонившись вперёд ощущение того что я выгнут назад и сейчас потеряю равновесие не покидало. Видимо, неестественно согнувшись, я вышел из зала под улыбки присутствующих. Только когда я упёрся руками о стену над очком, это все отступило, и у меня появилась возможность прочувствовать и проанализировать моё состояние. Прочувствовать получилось вполне. А вот проанализировать никак не удавалось, потому что мне стало совершенно все равно что и как будет и зачем мне нужно было что-то анализировать, когда так безбрежно расстилалось передо мной безбрежное звёздное небо в круглом окне сортира. Немного постояв, я сумел привыкнуть к новому состоянию и, решив не обращать внимания на вертикали и горизонтали, пошёл обратно к столу. В зал уже вернулся Ге и стоял рядом с Риском в торце стола, оперевшись руками о столешницу. Видимо ждали меня, так как, как только я появился все начали подниматься со своих мест.
   Во дворе мутный сумрак перед моими пьяными глазами взрезали три пылающих кольца. По ободам струилось неестественное жёлто-зеленое пламя. Искры его взвивались в небо играя с потоками воздуха и таяли во тьме. Перед центральным кольцом расстелили тяжёлую блестящую ткань. Состояние моё прогрессировало, и я стал чувствовать, что теряю связь с землёй. Горящие во тьме круги троились, пятерились и каждая копия начинала плавать по своей произвольной траектории. Иногда вся картинка становилась темнее и темнее, почти угасая. Но потом вновь огненные круги возвращались, но теперь уже заметно пульсируя. Все слышимые мной звуки раздавались на фоне какого-то глухого ритмичного пульса в моей голове. Я попытался сосредоточится. На непродолжительный момент мне это удалось, и картинка прояснилась. Я увидел картинно кричащего Гевала. При этом он левой рукой схватил горящий обод одного из крайних колец. Пламя облизывало непокрытую кожу на руке, грозя перекинуться на одежду. Глаза Гевала выражали крайнюю степень наигранного безумства и в то же время сверкали искренним восторгом. Крик его был смесью какого-то непонятного мне куража и одновременно искреннего стона. К нему подскочила Нина и принялась отдёргивать его от кольца. Гевал отпустил обод и облегчённо полузасмеялся, полузастонал. Я был не в том состоянии, что бы что-то как-то себе объяснять, но все же эта выходка показалась мне странной. Состояние ещё усилилось, и освещённые горящими кольцами лица и фигуры людей перед глазами опять поплыли в сторону. Состояние было мне неведомо, но я уже немного пообвыкся с ним и даже начал находить в этом своеобразное удовольствие.
   Ге скинул на землю плащ и, нетвёрдо встал на край полотнища перед центральным кольцом. Пошатываясь и наклонившись, он вдруг разбежался по дугообразной траектории и, почти падая вперёд, нырнул в центральный огненный обод. Все захлопали и загикали. На той стороне через несколько секунд огонь выхватил перекошенное но счастливое его лицо. После этого он в таком же прыжке вернулся с той стороны к нам. После кувырка он, неловко перевешиваясь на сторону, встал на ноги. Опираясь на плечо стоящего рядом Нелоя, поднял руку вверх и победно гикнул. Вслед за ним такую же процедуру с кольцом проделал Нелой. Не смотря на то, что он как и все выпил мёда, прыжок его были точен как у гимнаста. Эта процедура явно была ему знакома. Закончив свою партию, он отошёл в сторону, где Нинушка нахлобучила ему, снятый на время прыжка, праздничный головной убор. Неуклюжий Михей во время обратного прыжка задел обод и в небо взметнулось облако роящихся искр. Но кольца устояли и пришла очередь Нинушки. Подобрав подол с визгом, она разбежавшись и прыгнула. В момент обратного прыжка она расставила в стороны руки и коснулась пальцами обода горящего кольца. Гевал пьяно заржал. Нина приземлилась довольно ловко. Уже разогнувшись после приземления, она, закрыв лицо руками, радостно простонала. Отняв руки от лица она посмотрела на меня. Расплывчатый силуэт её с неубранными растрёпанными волосами на фоне горящих колец напомнил моему искажённому сознанию силуэты ведьм на шабаше. Но тут её перекрыл силуэт Гевала.
   Перед глазами все продолжало влажно подрагивать и пытаться уплыть в сторону. Непреодолимо захотелось стать на четвереньки. И вроде как я даже это проделал бы, не схвати меня в тот момент Михей с Гевалом. Они не сразу попав доставили меня на край дорожки перед горящей конструкцией. Огненное кольцо впереди плясало в глазах и я совершенно не был уверен в своих ногах. Ну я их чувствовал. Даже наверное отчётливее чем в обычном состоянии, но при этом движения мои явно не сильно коррелировались с реальностью. Меня пошатывало. Недолго думая, я разбежался и нырнул в горящий круг. Само кольцо я пролетел благополучно. Но прыгая, я совершенно не позаботился о приземлении и оно произошло плашмя всем животом и лицом на твёрдую каменистую землю. Шлёпнулся я видимо довольно забавно, так как с другой стороны колец послышались довольный рогот Гевала и хихикание Михея. В момент приземления я не почувствовал боли, но уже поднявшись и тронув лицо, я ощутил липкую влагу. Отняв руку, я увидел, что вся ладонь залита чёрной блестящей жидкостью. Вся ушибленная поверхность моего тела и в частности лицо неожиданно приятно горело. Ощущение было похоже на то когда у тебя сильно чешется и ты чешешь-чешешь до боли. Но при этом такое блаженство. С той стороны меня звали обратно и среди озарённых красными всполохами лиц и фигур я увидел почему-то тревожное лицо Нинушки с пухлыми красными губами. Я разбежался и снова прыгнул. Получилось не совсем метко и я плечом задел кольцо. Разогнался я нормально и следом за мной вся горящая конструкция повалилась на мою спину. Со смехом меня торопливо вытащили и обхлопали пламя на одежде. Сильно обожгло плечо, и опять эти странные несоответствующие действительности ощущения. Ожог был. Я понимал что это ожог и ощущал его как ожог. Но что было совершенно диковинно так то, что я получал от боли удовольствие! В разбитом лице ощущались тёплые волны. Ожёг же расплывался пульсирующим пятном по плечу. Отчётливый пульс в области пятна приятно щекотал кожу. От очагов боли-удовольствия тепло распространялось по шее и спине.
   Оставив, разрушенную мной догорающую, конструкцию, все вернулись в тронный зал. Нинушка, схватив меня за локоть, отвела на кухню и там помогла мне умыть лицо. Пьяные и несколько неуклюжие, но такие нежные и заботливые движения её рук. Она поддерживала моё лицо за подбородок и осторожно обтирала влажной тряпкой с него кровь. Совсем-совсем рядом с моим лицом был её слегка вздёрнутый носик, полуоткрытый рот и внимательные встревоженные глаза, изучающие мой лоб. Ощущалось её сладко тёплое дыхание. С каждым её прикосновением к ране по всему телу бежали искры. Они скакали по кровеносным сосудам, по, неожиданно ставшими такими чувствительными, нервным сплетениям моего тела, взрываясь сотнями мелких но ярких вспышек в районе живота и таза. Вернулись к остальным мы одновременно с Михеем, который тащил, прижимая к животу странный агрегат или станок размером с тиски и с большой ручкой-рычагом с торца. Агрегат этот он поставил на край стола в ногах у лежащего тела. Какое-то время все сидели на своих местах. Судя по смотрящему отсутствующим взглядом в тарелку Михею и Риску внимательно блестевшему из-под кустов-бровей на него, они о чем-то общались. Гевал опять дурачился и пугал Нинушку чёрными волдырями на распухшей от ожога ладони. На что та взвизгивала и отмахивалась. Нелой сидел тихо, никак не проявляя себя и смотря пустым взглядом на угол стола.
   Я же отдавался новым ощущениям в теле. Никаких мыслей в голове у меня не было. Только распустившиеся две розы. Красная пылала на брови и щеке и побольше на плече розовая. Розы шевелили множеством тонких корней, пронизавшими все моё тело с головы до основания бёдер. От этой больной щекотки неудержимо хотелось рассмеяться, но я сдерживался, и только стиснув зубы, счастливо улыбался. Я закрыл глаза и на время ушёл в себя, плавая в миллионе точек странной боли-удовольствия внутри тела. Раздался стук чего-то твёрдого о стол. Я открыл глаза и увидел вставшего со своего места Риска. Лицо его сморщилось в хитрой улыбке, и разведя руками он заявил: 'Ну что? Теперь Кизим!' Гевал довольно гоготнул, а Нина восторженно подвзвизгнула. Михей, все также находившийся во главе стола, отвёл рычаг у принесённого им ранее приспособления. Улыбающимся взглядом он пригласил Нину. Та вспорхнула и моментом оказалась рядом с ним. Она отвела мизинчик на левой руке и осторожно сунула его в небольшое отверстие спереди станка. Михей, по-доброму улыбаясь, пружинистым красным блином лица, начал опускать медленно рычаг. Вслед за этим раздался громкий стонущий крик Нины. Этот жуткий крик привёл меня в чувство, и я совершенно позабыл обо всем остальном. В это время Михей продолжая широко улыбаться опустил рычаг до конца, а Нина закатив полуприкрытые глаза повалилась на стоящий рядом стул. Михей заботливо подхватил освобождённую из тисков кисть Нины и обернул брызгающий кровью мизинец подготовленной тряпкой. Все тело Нины в этот момент передёрнуло как от тока и она издала блеющий стон. Я с ужасом смотрел на всю эту сцену. Наверное, я бы непроизвольно бросился к ней, если бы не реакция остальных счастливо наблюдающих за этой экзекуцией. Никто не рвался спасать Нину. Только подошедший Гевал осторожно и бережно помог Нине пересесть на своё прежнее место и сам сунул мизинец в приспособление Михея. Сквозь взбудораженный криком адреналин я почувствовал страх. В это время я ощутил внимание Риска. В воображении возникла наполненная наполовину кружка мёда. Я взглянул на него. От ровного и лучащегося взгляда моя паника улеглась, и стало спокойнее. В его глазах я не увидел никакой опасности, ни чего такого, что свидетельствовало бы о необычности ситуации. Он подтвердил, указав глазами на кувшин. Я послушно налил себе полстакана и осушил их. На сей раз жидкость не показалась мне такой гадкой. Ну нет. Она все была такой же горькой и холодной. Но на сей раз мне это понравилось, и я с удовольствием допил все, даже не закусив. Когда я ставил кружку на стол, раздался смеющийся рык Гевала. Все повторилось в том же порядке как и с Ниной, только Гевал сам, пошатываясь и опустив голову, вернулся на место. Следом был Нелой, молча играя желваками, перенёсший экзекуцию.
   И тут Михей знаком позвал меня. Я не сразу понял, что он имеет в виду. Но бросив взгляд на возвращённый в исходное состояние рычаг адской машинки до меня окончательно дошло. Внутри на момент все инстинктивно сжалось, но сразу за этим адреналин быстро растворился в благости и довольствии от которых не хотелось утруждать себя какими-либо размышлениями. Все стало ясно и понятно. Ничто не требовало объяснений. Хотя ничего ясного и понятного на самом деле не происходило. По телу с новой силой стали ходить искры от моих травм, поглощая собой все возможные опасности и тревоги. Видимо начала действовать вторая порция мёда. Решив никак не противиться происходящим событиям под сопровождавшие меня улыбки, я подошёл к Михею. Он взял мою левую руку и, схватив мизинец, сунул его в круглое отверстие. Я почувствовал холодные острые края дырки. Палец упёрся в металл. Дно отверстия было не однородным, и делилось по горизонтали на две части. Подушечка мизинца упёрлась в гладкую поверхность, и получилось так, что край ногтя лёг на неё сверху. Михей сильнее прижал мою руку к стальной поверхности, при этом чуть припустив рычаг. На ноготь опустилась какая-то клейкая поверхность, намертво прилипнув к нему. До этого момента я продолжал пребывать в сладостном тумане. Но после такой жёсткой фиксации моей руки в чужеродном холодном тяжёлом устройстве мне опять стало не по себе. Но я не успел до конца окунуться в тревогу, как Михей опустил рычаг. Электрический обжигающий огонь неумолимо ударил твёрдым разрядом в мой мизинец. Боль от него была зашкаливающей и ворвалась в голову, смешав все её содержимое в кашу, среди которой сверкнула молния. Появилось ощущение будто эта молния выжгла все старое в голове дотла и оставила после себя сухую пустыню. Одновременно с этим в теле происходил совершенно обратный процесс. Боль от ампутированного ногтя сквозила во всех членах моего тела наполняя собой до краёв. И не найдя куда выплеснуться начала сгущаться в районе таза. Где-то внутри. Все это заняло какие-то мгновения. Сгустившаяся боль была настолько сильна, что уже даже сложно было назвать это болью. Это было наиострейшее ощущение из всех которые я переживал когда-либо. Спрессованный, кричащий, раскалённый взрыв подпитываемый кровоточащей раной, и переполнявший моё тело наконец нашёл выход внизу живота. Тугая переполненность вылилась в виде семени. Это я потом все это обнаружил. А в тот момент я просто ощущал гигантское эротическое облегчение выбросившее меня куда-то за облака. Где с меня слетели пот, кровь, всякая надуманность, вообще всё-всё. Я стал чистым, прозрачным и лёгким как утренний весенний воздух. В этот момент Михей уже вытащил мой палец и коснулся мокрой тряпкой места где был раньше ноготь. От прикосновения к ране мою голову опять пронзил удар вторичного оргазма, вновь взорвав все мои внутренности. Я с трудом открыл глаза и посмотрел вокруг. Первое что я увидел была Нина прижимающая тряпку к своей руке. В её глазах я прочитал восторженное ожидание и устало, но счастливо улыбнулся ей. Михей помог мне подняться.
   Дальнейшее происходило в тумане. Сладостная благость в теле заслоняла собой мерцающий белыми огоньками зал, разгорячённых людей за столом, Нину с Михеем которые уже разделывали труп на столе. Так продолжалось ещё где-то час. Наконец стали расходиться. Улыбаясь всеми своими морщинами, поднялся Риск. Но поднявшись, пошатнулся и к нему подскочил Михей. После чего они вместе удалились. Оставались за столом сидящий неподвижно как манекен Нелой и Гевал с Ниной. Гевал поднялся со своего места и, едва заметно пританцовывая, зашёл за спину Нине. Опёршись о стул руками, бережно поцеловал её в рыжую пушистую макушку. В ответ на это Нина запоздало наклонилась к столу, но потом повернувшись к нему мило улыбнулась. После этого он взял её за руку, и они вместе удалились из зала. Прежде чем уйти Гевал приветственно махнул мне и шлёпнул по плечу Нелоя. Нина же едва касаясь провела пальцами по жёстким волосам Нелоя и почему-то не смотря в мою сторону кивнула головой. На тот момент я ещё не понял, что это было и улыбаясь сделал прощальный жест рукой им вслед. Остались мы с Нелоем.
   Нужно было уже идти к себе в каморку. Какое-то время я продолжал сидеть и тупо, медленно думал про Нину, про её стать, будто немного скованную остатками подростковости, но при этом такую изящную. Удивительно все это в ней укладывалось и сочеталось. Искристая непосредственность и чуть хитроватая кокетливость, лёгкая видимая неловкость и все же такие точные в реальности движения. Может было дело в мере, или в том что она так хорошо контролировала своё молодое гибкое и красивое тело. Не знаю. Но..Тут я подумал про Гевала: 'А куда они пошли? Ведь он так странно поцеловал её в голову. И она ушла с ним, - я ещё раз проговорил про себя эту мысль, - Ушла с ним'. В этот момент как будто пол пропал у меня под ногами и я начал валиться в бездонную пропасть. Перехватило дыхание. Как же я раньше не мог догадаться!? Какой же я примитивный идиот! Ведь это же совершенно очевидно. Красивая молодая девушка и сильный молодой мужчина! Я вспомнил как они танцевали, как Гевал с ней шутил, как она реагировала на его шутки. Мне стало больно. Стало сильно больно, но на сей раз эта боль не принесла мне удовольствия, а наоборот заглушила все остальные чувства. Эта боль была другого характера. Болело внутри в груди. Не то чтобы болело. Скорее, щемило до боли, до слез. Это когда ты вдруг обнаруживаешь предательство того, в ком никогда не сомневался. И этот кто-то безвозвратно уходит от тебя. Это когда то, что ты всегда считал родным и близким вдруг оказывается на деле чужое и холодное. И тебе некуда прислониться и вокруг пустота навсегда. Как же я был туп! Обнаруженное чувство к Нине принялось терзать меня. Раньше я не замечал его. Я не понимал его. Не думал про него. Теперь же я с острой ясностью почувствовал и осознал его. И то самое лучшее, что я встречал в своей жизни, сейчас обнимает и пользует другой. Это невыносимо мучило меня. Но сделать я ничего не мог. Мне непреодолимо захотелось напиться. Налив себе полный стакан этого странного пойла я выпил его залпом. Но острая душевная боль не утихла. Через какое-то время картинка перед моими глазами начала плавиться. Тело моё распростёрлось на многие километры в каком-то холодном и липком тесте. И становилось все холоднее и холоднее. Последнее что я увидел это лицо Михея. После этого я вырубился.
  23
   На следующее утро я проснулся поздно. Как ни странно особого похмелья после вчерашнего праздника не было. Но болели три раны. Мизинец за ночь слегка затянулся. Но продолжал беспокоить ожог, который давал о себе знать ещё с середины ночи жгучей болью на плече. Уже проснувшись и открыв глаза, я продолжал лежать в нагретой постели вспоминая вчерашний день. Первым моим воспоминанием, от которого с новой силой защемило в груди, это была Нина. От этого мне расхотелось просыпаться. Чувство предательства было уже не таким острым и сменилось на чувство горькой обиды. Обида и разочарование. Как теперь я буду с ней общаться. Как теперь буду общаться с таким теперь ненавистным Гевалом. Ведь это он забрал у меня то, что я оказывается любил. Мне стало невыносимо гадко и пусто здесь, в этом замке. 'Нужно куда-то уйти. Я не смогу так тут', - подумал я. Передо мной беспокойно носились образы горящих колец, ночи, розовых губ Нины, поедания трупа на столе. Вспомнив последнее, я с усилием сглотнул и решил подниматься. Сев на своей полке я провёл осмотр повреждений. Как ни странно все раны почти зажили. Не знаю как это получилось. Может из-за того мёда, что я пил, может из-за одежды в которой я спал. Но ожёг, насколько я мог помнить, был довольно сильный. И как минимум волдыри должны были появиться. Я же на месте его обнаружил только коричневую рубцующуюся полосу. В общем все было более или менее приемлемо и острой боли я не ощущал, если не трогать. Разве что, ожог тягуче ныл, и больно было морщиться.
  
   На улице я увидел Михея, который ногами и металлической кочергой собирал угли и золу посреди двора в маленькую кучку. Обернувшись, он улыбнулся и мысленно поприветствовал меня. В моей голове возник образ лежащего на полу, возле стула меня. Странно было видеть себя со стороны. Отвисшая челюсть с текущей по небритому подбородку зелёной слюной. Торчащее брюшко. И Михей поднимающий меня. Я как смог ответил, хотя не думаю, что получилось это у меня приветливо. С утра, как я уже сказал, похмелья не было как такового, но все же в голове было пусто и деревянно - глухо. Заскрипела дверь в башню и в проёме показалась спина Ге. С его появлением боль всколыхнулась во мне снова. Я отвёл глаза не в силах быть с ним приветливым хотя бы формально. Он пятясь тащил за собой по земле чёрный мешок. Прислонив мешок к стене, он заметил меня и на секунду застыл. Мне показалось, что его лицо на миг исказилось злобой. Наверное показалось, так это было мимолётно. И он поздоровался со своим этим гадким слегка высокомерным видом. Затем он подошёл к Михею и вдвоём они принялись разводить костёр. Я сидел на лавочке Нелоя под галереей и безразлично наблюдал за их действиями. Первый момент возникло желание им помочь, но очень не хотелось сейчас быть рядом с Гевалом, а сидеть очень хотелось. При этом Михей с Ге совершенно не обращали на меня внимания, и я решил оставаться на месте. Вскоре посреди двора горел здоровенный костёр высотой с человека. Движение огня несколько разогрело меня и стало чуть веселее. Михей все подбрасывал и подбрасывал дров. Я смотрел на пламя. Зимнее туманное утро. Сырая земля, равномерный зябкий туман и пылающий посреди двора большой костёр. Михей и Гевал суетились по обеим сторонам, прикрывая лица руками от жара. Сквозь горячий воздух возносящийся в высоту над красно-чёрными языками огня дрожали контуры серых кустов торчащих поверх стены. Я поднялся со своего места и подошёл поближе к костру, продолжая наблюдать за пламенем. Вдруг раздался рядом голос Ге:
  - Ну как тебе медок? Не пробовал такого ещё? - он ухмыльнулся. Вот ведь и правильное у него лицо было и потому должно было бы быть красивым, но что-то его всегда искажало. То презрение. То злоба какая-то. Я слегка вздрогнул.
  - Да, крепкий медок, - подтвердил я.
  - Голова как пенёк, - пожаловался он, - Пожалуй пора поправиться. И вслед за этим он закинул в рот какой-то катышек. Я не проявил никакой реакции. Но Гевал вопросительно посмотрел на меня и протянул мне на ладони скатанный пучок какой-то травы:
  - У?
  Я вопросительно на него взглянул.
  - Пройдет голова, все пройдет, - заверил он.
  Мне ужасно не хотелось брать у него это, но и отказывать мне было не ловко. Да и потом, голова у меня действительно была словно туго-натуго набита мокрой ватой... А это было не приятно. И я вслед за ним проглотил маленький катышек горькой травы.
   Как-то незаметно появились Риск с Нинушкой. Появление Нины ещё больше пробудило меня к жизни. Моё глупое тупое состояние потихоньку развеивалось. Мне было больно смотреть на её надутые губки и припухшие глаза с бликами от огня. От её вида веяло постелью, теплом и уютом. Нина куталась в пушистый платок зажав его кулачками у подбородка. Может мне так казалось, но она намеренно не смотрела на меня. Но все же мне удалось поймать один раз её внимательный и совсем не кокетливый на сей раз взгляд. Мне очень хотелось увидеть в этом взгляде чувство вины, хотя бы сожаления. Встретившись с моими, видимо, пылающими укором глазами, она быстро отвела взгляд и уставилась на костёр. На секунду я почувствовал опять ощущение потери и предательства. Но сейчас, видя эти - такие мне теперь дорогие черты, начала возвращаться надежда на справедливость. Нет. Не может быть такого, что бы любовь не имела ответа. Но все же, если не судить предвзято - ничего мне Нина не обещала. Да и кто я такой по сути? Странный дикарь. А то и вовсе не странный даже. А совсем примитивный. Но эти мысли отнюдь меня не успокоили. Ведь что по сути получается. Вот Нина, женщина в которую меня угораздило втрескаться. Вот её любовник у костра приплясывает. Красивый гибкий и шальной. Обычная вроде ситуация. Совсем не выгодная для меня. И вновь мы с Ге столкнулись взглядами. Но теперь в его глазах мелькнуло на миг злорадство.
   Гевал подтащил мешок к костру, вместе с Михеем они схватили его с двух сторон, пару раз качнули и бросили в огонь. Даже не бросили, а скорее аккуратно положили, насколько это было возможно с таким сильным пламенем. Гевал отпрыгнул через зубы втягивая воздух и тряся кистью. Мешок был из какой-то плохо горючей материи. Но в конце концов раскалившись и она принялась в нескольких местах пылать изредка испуская мелкие искры. Отчётливо запахло горелым мясом. Все стояли вокруг костра и молча смотрели в его центр. Мешок уже занялся в полную силу разъедаемый температурой в эпицентре костра. Из-под лопнувшей ткани показался чёрный обугленный круглый предмет. Но вскоре все пожрал развеселившийся огонь. Запах мяса улетучился и пахло только костром. Мы продолжали молча стоять вокруг. Наконец, Риск произнёс вслух: 'Возвращайся'. Я с удивлением глянул на него. Но никто кроме меня не отреагировал и все продолжали молча смотреть на огонь.
  24
   Вернувшись к себе, я почувствовал себя опустошённым и уставшим. Похмелье после вчерашнего почему-то не ослабевало, а наоборот набирало обороты. Я повалился на свою полку. Огонь в очаге уже давно погас и истлевшие угли превратились в ровный серый пепел. Было зябко. Я скрутился клубком на лежанке и натянул покрывало на голову. В ней медленно перекатывались мысли про Нину и Ге, и меня. Хотя с какого такого бока был тут я? Но мысли неуклонно крутились вокруг этого. Я не раз пытался прогнать их тем или иным способом, пытался отвлечься на что-то другое, но сцена с уходящими из зала Ниной и Гевалом возвращалась. Я подробно вспоминал все детали сегодняшнего свидания с ней во дворе. Её позу, её взгляд. Как его было понимать. Он был не совсем обычным. Не как всегда. Нина даже если была уставшей или сонной, но всегда в её глазах сверкали зелёные искры, а тут взгляд был странный. Озадаченный, что ли. Или даже, где-то, испуганный. Нет, ну на самом-то деле все нормально, и ничего не произошло особенного, кроме того, что я влюбился в Нину. Вот не было печали мне. Сколько лет ничего подобного не было, а тут такое и при таких обстоятельствах. Ну на что я мог тут рассчитывать, даже просто не принимая во внимание мою болезнь. На этой мысли мне удалось переключиться, но не стало лучше. Думы мои потекли ещё более мрачными протоками. Как-то последнее время мне было не до моего здоровья. Но ведь это никуда не делось и я в принципе смертник. Заразный смертник. Ведь я вообще не имею права даже думать о другом человеке. А я думаю. И не могу не думать. Не хочу, не имею права, а думаю. Это было весьма мучительное состояние.
   Стало жарко, и я повернулся на спину откинув покрывало. Морозный воздух сразу обжёг холодом шею и грудь. Я был весь в горячем поту. Я промок настолько, что даже покрывало на мне уже стало слегка влажным. Что это со мной, - подумал я, - Неужели началось? Или может это, всё-таки похмелье? Хреново, блин. А если началось, то как я им? Что мне им сказать? Нужна ли такая обуза тут? Меня охватили тревожные мысли. Ведь я их знаю всего-то несколько месяцев. Почему они должны меня держать тут умирающего. Риск так и сказал: Дальше посмотрим. Нет, это все какой-то бред, - мелькнула здравая мысль, успокоив меня. Да и даже если выкинут, спокойно пойду и сдохну там за стенами. Но сам момент. Как мне рассказать про это все. Я ведь с ними ел, пил. Тут я с ужасом вспомнил вчерашнюю кровавую церемонию, вспомнил как Нина протирала мне лицо. Меня охватил холодный липкий ужас. Теперь они меня не просто выкинут, а ещё и убьют сразу. Да как же я мог забыться! Что же я за идиот-то такой?! Я непроизвольно с силой зарылся лицом в подушку. Лежал какое-то время так - напрягшись и стараясь забыть все то, что только что думал. Пролежав несколько секунд и стискивая до ломоты зубы, я вспомнил, что был последний в этой очереди, и моя кровь не могла попасть кому-то из них в рану. Это была единственная мысль которая принесла мне некоторое облегчение за последние десять часов.
  Меня бросало то в жар, то в холод. Я пытался уснуть, но ничего не получалось. Мрачные мысли упорно не выпускали меня. Накрывшись с головой, я чувствовал как покрывало становится все тяжелее и тяжелее. Я то распахивался, то снова укутывался. Пролежав так, по моим субъективным оценкам, довольно продолжительное время, я утомился от этих не столь острых, сколь неотступных мучений; озноба и тягучих беспросветных мыслей, и, видимо, стал забываться. Пришли какие-то карлики. Несколько карликов. Совсем обычные сказочные карлики. Не добрые гномы. А именно карлики. С огромными волосатыми ноздрями и кистями рук. Бочкообразные тела опирались на аномально дугообразные и пупырчатые ножки. Прихрамывающая неуклюжая походка. Карлики шли неровным строем мимо, слаженно прихрамывая одновременно на одну и ту же сторону. Потом вся картина перед глазами стала затягиваться какими-то чёрными лианами. Стебли её уже окутали землю и путались под ногами карликов. Идти им становилось все труднее и труднее. При этом непостижимым образом скорость движения их не замедлялась, а возрастала. Это вызывало чувство дискомфорта. Скорость их становилась быстрее, но нарастала очень медленно. Я прямо чувствовал это телом. Лианы, шевелясь концами своими и нащупывая дальнейшие пути роста, обвивали фигуры и лица карликов. А скорость передвижения. Нет. Все-таки двигались они с одной скоростью. Но мне казалось, что это происходило быстрее и быстрее. И вот-вот должна быть кульминация. Взрыв. Просто темнота, ну или что-то ещё в этом роде, но карлики ускорялись и ускорялись. И ничего не происходило, только лианы совершенно запутали фигурки карликов, и теперь казалось что сами эти фигурки просто клубки вьющихся чёрных стеблей. Фигуры стали похожи на клубки змей в форме гротескных человеческих тел. Наконец видение закончилось ожидаемым обрывом. Провалом в пустоту. Ничего не было видно. Точнее, какие-то резко неритмично пульсирующие тёмно-серые силуэты на угольно чёрном фоне я различал. Подозревал, что они там есть. Понять далеко ли они или же прямо передо мной тоже не было никакой возможности. Стало очень жарко, но у меня не было ни рук ни ног, что бы что-то сделать и я беспомощно ощущал нарастающий жар от которого мне никуда не получится убежать. Ни рук ни ног не было, но вот спину я почему то чувствовал хорошо. Если вокруг нарастал жар, то вдоль позвоночника располагалась зона холода. Если жар давал чувство хоть какой-то наполненности, или иллюзии тела, то по сравнению с ним ось спины моей и живот растворялись...нет, не растворялись. Скорее, были провалены в холодную пустоту без качественных признаков. Эта область холодной пустоты медленно расширялась ползучими движениями по спине, пожирая моё тело. Я отчётливо ощущал границу между духотой снаружи и провалом в области спины. Вообще было такое ощущение границы. Ну будто ты не тело чем-то наполненное, а просто оболочка. Граница. Все что ты мог ощущать, ты ощущал только в пределах этой неизмеримо тонкой плёнки. Снаружи был жаркий, враждебный не ты. А внутри был. Нет внутри не был ни кто и ни что. Это я вначале подумал, что это холод. Нет. Это была пустота. Оказывается пустоту можно почувствовать, - мелькнула у меня мысль. Пустота холодная. Почему она внутри?
  Видения сменились на более конкретные. Красные всполохи освещали потолок. Среди тумана я видел играющие рыжие пятна перед собой метрах в двух. Я совершенно не ощущал своего тела. Была только картинка. Неясная. Расплывчатая. Затянутая коричневым туманом. И где-то на краю слуха шорохи. На мерцающем рыжем фоне возник тёмный силуэт. Это была женщина. Я чувствовал это по запаху что-ли. Или скорее по теплу, которое исходило от фигуры. Человек внимательно смотрел мне в глаза, но я не мог различить ничего, кроме чёрного абриса головы и части торса. Женщина повернула лицо в сторону очага и я узнал Нину. 'Красивая она',- подумал я. На мгновение мне стало радостно, но сил было мало и я начал одновременно тонуть и растворяться в какой-то мягко проникающей в меня серой вате. Нина посмотрела на меня ещё раз. На сей раз я почувствовал её взгляд. Я точно знал какой у неё сейчас взгляд. Это нет. Не те искорки. Взгляд её был тревожный и открытый. Я не видел глаз, но я знал, что они широко открыты. Тёмные зрачки огромны. Между бровями на лбу собрались холмики.
  Едкая вата поглощала меня все глубже и глубже. Она как кислота проникала мне под кожу множеством щупалец каждое из которых было либо горячее либо холодное. Щупалец было неисчислимое множество и все это сливалось в одновременное ощущение и жара и холода. Наконец она поглотила меня полностью. Рыжий потолок в тумане пропал совсем, и опять наступила тьма. Только раскалившееся моё тело вместе с чувством внутреннего холода - жара медленно оседало куда-то вниз. Во тьме мне стало казаться, что нахожусь в потоке каких-то летающих рыб. Я находился в самой их гуще и они стремительно проносились мимо меня возникая из-за спины и пропадая впереди. Я все это не видел, а только ощущал и все время ждал, что какая-то из этих рыб непременно должна наконец больно ударить меня в спину. Но удара не было и не было. Вдруг я как будто выскользнул из не отпускавшего до этого меня озноба. Не то что бы выскочил. Скорее провалился ещё глубже вниз, и озноб пропал вместе со сковывающей меня ватой где-то вверху. Не знаю. Наверное, не совсем правильное это название верх, потому что никакой силы тяжести я в тот момент не чувствовал.
   Появились новые ощущения. Будто я иду в темноте. Переступая шаг за шагом, я осторожно пробираюсь куда-то вперёд. Пол подо мной ровный, и идти легко. Но я знаю, что ступать все равно нужно осторожно. Так я продвигаюсь вперёд, ставя каждый раз стопу аккуратно на землю, предварительно попробовав носком место на прочность. Вокруг совершенная тьма. И я не понимаю есть ли за этой тьмой что-либо или же ничего нет. При чем, вообще ничего. И насколько это ничего далеко продолжается вокруг меня идущего. Есть только пол и я. Вокруг темнота. И тут в какой-то момент я с инстинктивным ужасом перед бездной не нахожу опоры для следующего своего шага. Что там внизу. За обрывом. Рефлекторно я пытаюсь податься назад, но упираюсь спиной в холодную ровную поверхность. Ощупываю сзади стену ладонями рук. Поверхность сплошная прохладная как из полированного гранита. Впереди обрыв, сзади стена. Только уступ бесконечно тянущийся в обе стороны от меня. Поднимаю руки вверх и в надежде найти верхушку стены сзади, ощупываю поверхность. Но все совершенно глухо. Никаких парапетов, никаких трещин, никаких шерховатостей. Сплошная ровная стена за спиной. Я стою на уступе шириной в полметра, в темноте прижавшись спиной к холодной непроницаемой бесконечно уходящей вверх стене. Она холодная, но я боюсь оторваться, и всей спиной и руками прижимаюсь к ней. Ничего не меняется. Я жду. Ничего не происходит. Только бездна впереди и совершенная непроницаемость сзади. Я решаю попробовать пустоту впереди и пытаюсь ногой нашарить впереди другой берег, но понимаю, что впереди ничего нет. А вернуться в прежнее положение мне не удаётся, потому что за это время стена пододвигается к краю обрыва на оставленное мной свободное расстояние. Теперь обрыв всего сантиметров тридцать. Если до этого я не чувствовал тела ну или не обращал внимания на него, то теперь по нему прокатилась волна ледяного ужаса. Я инстинктивно упираюсь спиной в стену и цепенею в холодном монолитном единстве с нею, боясь упустить хотя бы миллиметр. Вот я когда шёл было же куда как лучше. Я ведь много сделал шагов. Как я мог не заметить сзади стену. И как я мог не подумать об обрыве впереди? Ведь это так очевидно! Это была та самая всегда молчащая безысходность, с которой невозможно договариваться. Я уже знал её вкус. Впереди ничего. Сзади всё. Но туда не войдёшь. Нет возможности вернуться. Нет ни кирки, ни динамита, ничего не существует такого в этой тьме, что могло бы сдвинуть, или хотя бы повредить эту монолитную стену. У меня даже нет приличной площадки в распоряжении, что бы попробовать эту стену толкнуть хотя бы. Я пытаюсь не отпуская стены продвигаться вдоль неё, в бок. Осторожно и медленно переступаю, постоянно ощупывая край бездны перед собой. В какой-то момент замечаю, что обрыв становиться тоньше. Беспощадная безысходность. Я пытаюсь вернуться назад, но вернувшись на своё место понимаю, что обрыв уменьшился везде. Стена ещё больше придавила меня к краю пропасти.
   Теперь я стою не двигаясь. Ужас моего положения усугубляется ещё и мыслями о том, что я мог бы никуда не идти и вполне себе комфортно по сравнению с нынешним моим положением оставаться на месте задолго до этой бездны. Теперь же я на краю обрыва. Впереди бесконечность. Я чувствую это каким-то шестым чувством. Просто даже знаю, как и то, что стена сзади никогда больше не подвинется назад. Она всегда двигалась за мной. И это даже не стена. Просто полкосмоса впереди - пустота, а другая половина наитвердейший гранит. Пустой, безинформационный камень. В нем нет прожилок, пустот. Ничего нет. Только сплошная бесконечная твердь. И их разделяет граница с небольшим уступом, на котором я и стою. Что же теперь? Лучший вариант стоять так всегда. Так я хотя бы останусь жив. 'Может это Она?' - проносится мысль. Очередная волна липкого страха накатывает на меня. Где все? Почему я один тут? Где миллиарды людей, которые шли со мной? Почему я один здесь оказался? Я начал вспоминать тех кого я знал. Вспомнилась почему-то Люда с работы. И это показалось таким важным. Просто потому что это не только больше не повторится, но даже подобного ничего никогда не будет. Глупая формулировка на краю обрыва. Ничего не будет. Все что было, наверное, осталось в толще гранита за спиной. Ничего там не поменяешь, ничего не сдвинешь. Впереди же пусто. Страшное слово конец. У всего есть конец. Я часто радовался концу чего либо. Но конец меня. Конец жизни. Жизни или человека? Какая разница. Самое тут главное, что всё! Что я могу только вспоминать. Остался последний шаг. И всё. О как же мне сейчас важны эти сантиметры, эти миллиметры моего уступа на границе бесконечной вертикальной везде идеальной стены и зияющей под моими ногами космической бездны! А где же люди? Были ли они? Где они сейчас? Неужели все это было всего лишь фантазией? Все то, из-за чего я переживал, к чему стремился. В конце концов, просто все то, что я видел и чувствовал? Ведь сейчас так отчётливо понятно, что ничего на самом деле нет. Кроме этой стены, пустоты и меня с моими фантазиями. Было ли это? Боже, ведь ничего нет на самом деле! Я не смогу этого выдержать! Я не тот человек кто сможет вынести эту ношу! Почему я? Но и это было глупо, потому что никого кроме меня никогда не было. Некому было выразить свои претензии, излить свой плач. Не было, НЕТ и не будет. Нет ни истории. Нет будущего. Есть только я стоящий на крохотном уступе на границе пустой и твёрдой тьмы.
  Ну а Нина? Ведь я так хорошо помню её дыхание. Её особенные глаза. Ведь вот, совсем недавно я их чувствовал! Не может же это быть неправдой. Ведь что мне стоило, просто рассказать о своих чувствах ей? Ну и что, что не нашёл бы я взаимности. Ну и что, что она никогда не стала бы моей. Такие вещи должны быть сказанными. Но я так и не сказал ей. И теперь-то я уже никогда не увижу этих глаз. Никогда не почувствую её тёплого сладковатого запаха. А ведь я мог. У меня было и время и возможность. Но я не сделал этого потому что. Да известно почему. Потому что идиот! Неужели все так глупо сделано? Единственное существо на этом обрыве оказалось идиотом. Неужели и тут есть место иронии? Внутри я слегка усмехнулся, и это несколько отрезвило меня, если можно говорить о каких-то переменах в кошмарном моем состоянии в этом месте.
   Нет! Так не должно быть, - подумал я. Не время. В жопу эту безысходность. У меня есть ещё память. Я могу сколько угодно стоять тут не шевелясь и вспоминать. Я могу вспоминать Нину. Я могу даже представлять себе что-нибудь. Как будто делаю это на самом деле. Вот, на пример, мы могли бы пойти с ней в парк. Да какие там парки. Ну скажем, я мог бы ей помогать собирать эти корешки за стенами. Так много всего! Солнце, тучи, земля, трава. Нинушка. Или я мог бы выздороветь. Я начал представлять, как я открываю глаза. Вначале все вокруг темно и мутно. Потом стали появляться тени. Серые тени плавно плавали перед глазами, переливаясь друг в друга. За тем их медленное хаотическое движение приобрело направление. Постепенно они стали напоминать облака на пасмурном небе двигавшиеся на меня. На самом деле я был в облаках, а не смотрел на них снизу. Что-то вроде дыма. Клубящийся серый дым клоками нёсся мне на встречу. В лицо. Наконец, в разрывах между мелькающими клубами я начал замечать смутные очертания. Неестественно плотный ветер подхватил моё тело снизу и появились чувства. Тело дало знать о себе каким-то кислым оцепенением. Или это во рту было кисло. Я чувствовал, что оно ослаблено, но все равно ощущение его было невероятно приятно. Я лежал вдавленный гравитацией в ложе. Возникло перед мысленным взором лицо старого Риска. Выражение его внимательное и сосредоточенное, но в то же время приветливое. Явлению Риска я обрадовался. 'Ну рад тебя видеть снова, дружок, - произнёс он, по доброму щурясь,- Мы уж думали всё'.
   Я открыл глаза. Надо мной была пошарпаная поверхность верхней полки. Пошевелил кистью руки. Вроде было не так все плохо. Но, конечно, вяло и слабо. И все равно было тихо радостно, что я чувствую и лежу тут с открытыми глазами, глазея на эту облупленную поверхность. По бьющему сквозь щель приоткрытой двери свету я понял, что на улице день и погода хорошая. Повернув не без труда голову, заметил горящий очаг и аккуратно сложенную горку топлива слева. Я складывал справа. Около лежанки моей стоял стул и на нем висел плед. Плед показался мне знакомым. И тут я вспомнил Нинушку. Кутающуюся в него Нину и её тот странный взгляд около костра на утро после праздника. Стало радостно. Как же я её люблю, оказывается. Нина у костра резко отвела кулачки держащие концы пледа от лица и тепло взглянула на меня. Вначале так же - странно открытыми глазами, но на сей раз я увидел те самые кокетливые зелёные искры. Нина прищурилась и улыбнулась. Тем временем дверь в мою каморку отворилась, и яркий дневной свет хлынул в слипшиеся глаза. Сыро пахнуло ранней весной. Вошёл Михей. Посмотрев на меня, он широко улыбнулся, приподняв брови.
  - Ну ты даешь! - услышал я мысль в голове, - Очень хорошо, что ты очнулся. Мы тут все не знали, что и делать.
  - Как ты? - спросил он вслух.
  - Очень хорошо, - ответил я, но на самом деле первые слова вышли совсем слабым сипом из моей гортани. Но Михей услышал и попросил.
  - Не говори пока особо голосом. У тебя сейчас сил то нет почти. Мы думали, что уже всё.
  - Я сам так подумал, - промелькнула мысль.
  Михей усмехнулся: - 'Сто лет будешь жить. Лежи пока. Поправляйся. Если что нужно будет - ты говори сразу, - постоял в ожидании ответа. И не получив его переспросил вслух, - Хорошо?'
  - Да, - тихо прошипел я и подумал, - спасибо большое.
  После чего он ретировался, прихватив плед Нины со стула и притворив за собой дверь.
   Не смотря на слабость, внутри тихо переливалась какая-то спокойная и светлая радость. Все это мне казалось таким родным и всегдашним. Все это потрепанное окружение в каморке. Весенний пока холодный, но уже парадоксальным образом несущий внутри себя тепло свет, бьющий сквозь не до конца прикрытую дверь. Что меня рады видеть, что плед Нины висел на стуле у меня в каморке. Мне было тихо и мирно. Ничего мне не угрожало. Впереди была ещё жизнь. Я знал это хорошо. Я вспомнил мрачные галлюцинации, в которых пребывало моё сознание во время обморока и от живости их меня передёрнуло. Но теперь они уже не были такими реальными, потому что мощный весенний свет бил в щель. Еле заметные движения ветра доносили запахи земли. Мне захотелось на улицу.
   Проболел я, оказывается, больше двух месяцев. Все это время ухаживала за мной Нинушка. Риск рассказал, что это было отравление. Что среди собранных Ниной корешков, скорее всего, случайно оказалась ядовитая ромашка, ну и я её съел. Другого объяснения, судя по симптомам, они не нашли. Вообще Риск сильно удивлялся моей живучести. Если даже его современники, имея некоторый иммунитет, далеко не всегда выживали. А тут я, с совершенно архаичной физиологией, а выкарабкался. Как я сказал, ухаживала за мной все это время Нина. По рассказам Михея она страшно себя винила в моей неминуемой смерти и сидела почти неотлучно рядом с моей кроватью. Я представил, как Нинушка сидит над метущимся горячечным телом без надежды на то, что оно выздоровеет. И корит себя, что это по её вине. На мгновение мне стало горько и обидно. И захотелось попросить у неё за это прощения. Сколько же она вынесла мучений. А ведь все за мной выносить нужно было. В эти подробности посвятил меня уже Гевал. Он вообще после моего выздоровления вёл несколько странно со мной. Не то что бы странно. Например, в первую встречу с ним после моей болезни я заметил в его глазах испуг. Не характерно это было для него. Но, опять же, это были мимолётные впечатления, и возможно ошибочные. Так или иначе, но он быстро превратился в прежнего Ге и поведал мне о подвигах моего больного тела, - Да из тебя в первые сутки просто тонну жидкого говна вылилось! Откуда только бралось? Там у тебя в тамбуре места живого не было, - грубо выразился он, странно улыбаясь.
   Боже! Какой кошмар. После этого мне стало ужасно неловко. И в тот момент, когда она появилась у меня в первый раз, после того как я очухался, я не знал как себя вести с ней. Появилась она лёгким и тоненьким силуэтом в двери и впорхнула в мою мрачную каморку. Прикрыв двери и остановившись у порога, она вначале смущённо опустила глаза, но потом, подняв их, озабоченно посмотрела на кисти моих рук, лежавшие на покрывале, и спросила меня, как я себя чувствую. После того как я очнулся, я не раз проигрывал эту нашу встречу и, разумеется, оказался совершенно к ней не готов. Смущение и неуклюжесть, презрение к себе слабому и обосравшемуся перед предметом своей любви. И в то же время душевный подъём от вида её, и присутствия здесь. Все это смешалось, и я сумел выдавить только, - 'Спасибо, Нина, тебе огромное'. Прозвучало это куце. Нина улыбнулась и, взглянув мне в глаза, проговорила, - 'А вот посмотри!' И она с восторгом и надеждой, смотря мне в глаза, разжала кулачек и на ладошке её ласково засветился браслет.
  -Как же так, Нин? - с умилением и радостью спросил я шёпотом?
  -Мы выкупили. Риск договорился, и нам отдали. Бери. Он твой же, - она положила браслет на стул рядом с кроватью, - Нелою он уже незачем. Он же не шеф-роггер. Теперь это твоё. И Риск для тебя старался.
  ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
  25
   После выздоровления все пошло по-прежнему. Погода испортилась. Редкие периоды раннего солнечного света казались странными на фоне клубящихся под напором ветра низких облаков. Но нам защищённым круговой стеной ветер не доставлял особого беспокойства и напоминал о себе большей частью стремительно двигающимся небом над головой и исхлёстанной порывистыми ливнями северной башней. В нашей маленькой колонии все шло своим чередом. Мне было довольно уютно, но, как и прежде, я страдал от безделья. Предоставленный самому себе я большую часть времени просиживал в одиночестве у своего очага. В редкие периоды ясной погоды я делал променад по двору. И только вечерами мы собирались вместе на ужин. Изредка кто-либо просил меня о примитивной помощи в делах. Я с удовольствием выполнял порученное. Самыми светлыми моментами были мои встречи с Ниной. После моего выздоровления она стала значительно теплее ко мне и, насколько я мог судить, (или же мне очень этого хотелось) охладела к Гевалу. Я не знал что у них происходило в замке по ночам, и это меня мучило. Порой воображение отказывалось верить в лучшее и рисовало картины измены, хотя на какую такую верность я мог рассчитывать? С какой стати? Мы с ней были, собственно, никем друг для друга. И все же я чувствовал приязнь с её стороны. Но при этом наши отношения никак не развивались. Виной тому был я. Нина приветливо улыбалась при встречах, а я не находил в себе смелости пойти дальше, оправдывая это отсутствием резонов. На самом деле я жутко боялся быть отверженным. А из-за моей неуклюжести в общении с противоположным полом я не находил вариантов для какого-то вальсирующего сближения с ней. Так обстояли дела на тот момент.
   В периоды продолжительного досуга меня не оставляли мысли о двух вещах. Я много думал сам и спрашивал остальных. На большинство моих вопросов я получал более или менее вразумительные ответы, но были две темы, которые все обитатели замка не просто обходили стороной. Создавалось ощущение, что эти темы являлись для них каким-то табу. Когда я пытался думать об этих вещах в их присутствии, все проявляли крайне неприязненную реакцию, будто я пытался мыслить какие-то презренные мерзости. Конечно, никто в связи с этим не проявлял открытой неприязни, но я отчётливо видел, что этим вызываю не просто раздражение, а ещё и брезгливость. Каждый по-своему. Михей кривил рот и невежливо отворачивался от меня. Риск тактично переводил мои мысли на другую тему. Гевала же я вовсе старался избегать, как, собственно, и он меня. Одна Нина, замечая во мне подобные поползновения, грустно отводила взгляд и опускала голову. Естественно это разжигало моё любопытство, и я тем или иным способом ловил всякую информацию, связанную с этими тайнами. Этими темами были следующие весьма любопытные мне вопросы. Первый менее значимый и интересовавший меня, как я тогда думал, праздно. Этой загадкой был повод того странного кровавого праздника. И вторым вопросом было непонятно малое количество людей. Разумеется, я мало где побывал, но из того что я видел, и из общения со всеми я понимал, что дела так обстоят повсеместно. Это не могло не бросаться в глаза. По самым приблизительным подсчётам людей сейчас должно было быть больше минимум в тысячи раз. Но очевидное говорило об обратном. Что стало со всеми остальными? Была ли опустошительная война, или в какой-то момент были изобретены некие средства регулирующие рождаемость. Может эпидемия. В любом случае что-то произошло. Как минимум, об этом говорили заброшенные линии городов. Брошенная инфраструктура. Да все говорило о некоем глобальном, или локальном катаклизме. И вот причина этого катаклизма была под секретом. Причём, секрет этот был сокрыт гораздо надёжнее, чем простая тайна. Причина случившегося превратилась для современных людей в настоящее табу. Нечто о чем не просто говорить, а даже думать было постыдно.
   В один из таких непогожих дней я как обычно валялся на своей койке и наблюдал за содержанием своей головы. В ней всё было как обычно в последнее время - я думал о Нине. Самое приятное - это думать про неё. Вспоминать её лицо, движения, руки, голос. Эти мысли погружали меня в некое состояние благости. Мне было просто хорошо от того, что я имел счастье встретить такого человечка. Она была чудесна. Я даже завидовал остальным, что они знали её раньше меня. При этом, где-то на краю сознания я отдавал себе отчёт в том, что, возможно, моё отношение к Нине есть всего лишь сильное пристрастие. Но эти редкие мысли разбивались о неподдельность ощущений связанных с нею. А с ними было спорить невозможно. Все моё существо не могло согласиться с такими доводами. Малейшее, пусть самое пустяковое, воспоминание о ней разливало внутри меня особенную теплоту. Это тепло заполняло меня полностью довольствием. Даже не довольствием. Больше. Гораздо больше! Тепла было так много, что мне хотелось делиться им. Какое-то бесконечное переливающееся через края ощущение. Ощущение одновременно; и радости и тревоги, и могущества и, опять же, робости, благодарности, умиления и лёгкости. Такой лёгкости, что стоило мне отвлечься от конкретных мыслей и просто лежать с закрытыми глазами в тёмном своём тамбуре, как меня уносило куда-то вдаль тёплыми ветрами. Всему этому виной была она. Только она.
   В мыслях я уже давно обо всем сказал. И я прекрасно знал, что это все для неё не секрет. Я не мог отказать себе в удовольствии думать про неё, хотя при встречах опускал глаза. Глупое поведение. Но я не находил в себе сил открыто признаться. Потому что ведь тогда нужен будет прямой ответ. Да! Тогда я без ответа уже не уйду. Но ведь ответ мог быть отрицательным. Именно это меня и пугало. Просто думать про неё было одним из величайших удовольствий которые когда-либо дарила мне жизнь. Я понимал, что в наших отношениях с моей стороны, было уже все сказано. И уже не стеснял себя в мыслях. Но при встречах я продолжал играть какую-то детскую игру, делая вид, что отношусь к ней безразлично. Я видел, что она все понимает, не просто понимает, она все знает. Знает подробно. Не на много меньше моего. Видел по её поведению. По внимательным и странным взглядам, которые бросал на меня её образ в моих мыслях. Это могло значить только одно. Что она следит за моими полётами. Все ли видит? Не знаю. Но скорее всего, видела она почти всё. Это понимание освобождало меня от внутренних стеснений, и я давал полную волю своему воображению. Единственно, что я никогда не переходил границ. И не только потому, что боялся её обидеть. Моё чувство было каким-то особенным. Один только её образ вызывал у меня чувство эйфории. И какая-либо скабрезность даже не приходила мне в голову. Меня вполне устраивал... . Нет. Не верно. Слово 'устраивает' звучит неуклюже применительно к тому моему состоянию. Я, вроде как, боялся испортить невесомый образ чем-то грубым. Я думал, что телесное своим прикосновением скуёт мой полет. Таким образом, мысли мои были совершенно чисты. И я с полным правом отдавался им, совершенно не стараясь их скрывать.
   Я чувствовал потребность что-то сделать для неё, что-то большое и красивое. Что-то, от чего она бы могла стать счастливее. Ведь это сделало бы и меня счастливее в разы. Но что я мог сделать? Как я мог вызвать радостные искры в её чудесных зелёных глазах? Говорят, если любишь, то знаешь чем порадовать. Но мне в голову не приходило ничего путного. Сунуться помочь ей по кухне? Глупо. Да и чем я там помогу? Это что-то должно быть от сердца. От моего сердца.
  Не смотря на пасмурную и даже взбушевавшуюся весеннюю погоду, на улице стояла ранняя весна. Это чувствовалось в запахах, в резком и порывистом, но уже несущим тепло, ветре. В уже рыхлом и ноздреватом снегу, всю зиму плотно лежавшем большими сугробами у стен. Ветви деревьев оттаяли и теперь не стучали под порывами ветра. По утрам какая-то смелая птаха уже робко пыталась заводить свою двухнотную песню. Иногда, в редкие периоды ветер стихал и в протаявших облаках сверкало долгожданное весеннее солнце. Его лучи преломлялись в анфиладах сосулек на карнизах и размягчали лежалые сугробы. Но самое неопровержимое свидетельство будущего цветения и буйства жизни было в воздухе. Облака могли заслонить солнце, но в запахе ещё совсем чуть, но совершенно неоспоримо чувствовалась весна.
   Я вышел во двор. Где-то совсем рядом, прямо тут, метрах в десяти за каменной кладкой крепостной стены вновь запиликала неизвестная птица. Несмотря на непогоду и ливни она первая призывала полноправную весну в наш замёрзший после зимы мирок. Как раз в этот момент небесная карусель ураганов на какой-то момент приостановилась и низкие облака будто застыли над моей головой. Кругом ещё лежал снег, и не было живых солнечных лучей, но пение этого существа пробуждало все те эмоции, которых мы ждём больше полугода, погружаясь сквозь нудные дожди в калённую льдом и снегами зиму.
  Наконец-то, - думал я, вслушиваясь в пиликание, - Всего лишь две монотонные ноты, надо же! И столько эмоций. Как такое получается?
  Сколько я пережил за эту зиму. Долгую и холодную. Но вот сейчас, в результате у меня есть Нина, и я жив, несмотря на все, что происходило с моим телом и многострадальным разумом. Я стоял и слушал робкие, но все равно очень явственные звуки неизвестной птицы, весь мир как будто затих на время, давая ей возможность спеть свою нехитрую песню о грядущем возрождении жизни, о свежей зелени и ярком, голубом небе и солнце. Как бы я хотел подарить это моё состояние ей. Нине. Вот это странное ощущение не надежды. Нет. Именно уверенности в будущем тепле, в будущей жизни. Да, мне очень хотелось, что бы она могла в любой момент погрузиться в это незаметно пьянящее состояние. Сквозь любые непогоды, а может быть именно благодаря ненастьям и бурям, и оцепенению, что бы она могла знать, что всегда за ними придёт весна, дарующая бурление жизни в венах и ласковые прикосновения первых лучей тёплого солнца к коже.
   И тут мне пришла в голову мысль. Ведь я могу подарить ей эту птицу. Она ведь тут совсем рядом за стеной. Нужно только изловчиться и поймать её. Ну и клетка нужна, конечно. И ещё. Ещё она не должна про это знать заранее. Это должно быть сюрпризом. Что бы все это состоялось, мне нужно было, что бы Нина оставалась в неведении. Отмечу ещё раз, что люди научились читать мысли друг друга, но это выглядело не совсем так, как представляли себе это мы в двадцать первом веке. Человек не считывал чужие слова или чёткие образы из головы другого. Скорее люди научились очень хорошо чувствовать состояния друг друга. А вот уже эти состояния, считанные с другого, человек трактовал в своих собственных образах и символах. И чем лучше ты знал человека, его картину мира, его предпочтения, тем ты был ближе к тому что он думал. Одним словом, Нина была прекрасно осведомлена о моих чувствах. Но она не видела те конкретные образы, в которые мой мозг облекает их. Я мог скрыть какой-то конкретный план, но скрыть своё намерение было сложнее. Если я хотел сохранить в тайне свой подарок, мне нужно было мыслить очень чёткими категориями и по возможности бесстрастно. Что ж, это возможно. Но как мне поймать эту птицу? На счёт клетки я не переживал, так как в сарае, во дворе было предостаточно всяческого хлама, в том числе и разной длины прутьев. Сплести из них более или менее нарядную клетку не представлялось мне сложным. Но вот изловить певицу -это другое дело. На тот момент мне совершенно не приходил в голову идиотизм этого начинания. Скорее всего, было бы разумно обратиться к кому-нибудь за помощью, но я боялся, что таким образом Нина узнает обо всем заранее. Нет. Нужно было все сделать самому.
   Я проверил сарай и действительно обнаружил там предостаточно материалов. Более того, там нашлась старая, похожая на рыбацкую, сеть. Сеть была во многих местах дырявая, но я прихватил и её. Несколько подходящих пучков прутьев вместе с сетью были незаметно переправлены в мою конуру и за пару дней я сплёл более или менее подходящую клетку. Параллельно с этим я наведывался за ворота. Птица никуда не пропала, и ответственно начинала каждое утро свою песню. Звуки раздавались, как мне показалось в начале, из густого, но невысокого кустарника у стены. Поначалу я, боясь спугнуть певунью, издалека изучал место её обитания. Но скоро обнаружил, что кустарник не вплотную примыкает к стене и звуки раздаются из большого сугроба. Вначале я не поверил этому, но после нескольких обходов я убедился в своей правоте. Птица обитала где-то среди холмов наметённого между кустами и стеной снега. Странная птаха. Но так или иначе, вырисовывался примитивный план по поимке. Мне нужно было только незаметно для певуньи подобраться поближе вдоль крепостной стены и накинуть на сугроб сеть. Все это время, я старался как можно меньше думать про то, что я делаю и тем более эмоционировать, опасаясь что Нина почует что-то. Наконец клетка была готова. Я, как мог, залатал сеть.
   На следующее утро, после завтрака, когда все занялись своими делами, я оказался как обычно предоставлен сам себе. Именно это мне и было нужно. Захватив с собой охотничьи снасти, я вышел за стены. Птичка послушно пела свою песню, изредка ненадолго замолкая. В прошлый раз я довольно близко подошёл к месту её обитания, при этом ни на грамм не смутив её. Поэтому на сей раз я довольно смело пробирался вдоль гигантских валунов наружной стены, приготовив сеть. Наконец настал момент когда я был буквально в паре метров от источника звука. Птица не замолкала не смотря на то, что приближаясь к ней я умудрился громко сломать пару веток. Я кинул сетку на сугроб и тут же ринулся туда сам. Сетку я бросил удачно, и она накрывала почти всю площадь вероятного пребывания моей цели. Среди намёрзших глыб старого снега я наконец откопал то, за чем пришёл сюда. Это было маленькое трепыхающееся существо с совершенно белым оперением. Я таких птиц ни разу не видел. Размерами с воробья. Но самое странное было то, что у птицы почти не было крыльев. Возможно, это какое-то уродство. При ближайшем рассмотрении я заметил маленькие рудиментарные отростки. Это существо явно не летало. На короткий момент мне даже стало её жалко. Хотя почему бы это? Эта штука не летает, а Нина наверняка будет о ней заботиться лучше чем она сама о себе тут, среди снега. Аккуратно завернув трофей в приготовленную заранее тряпицу, я вернулся к себе никем не замеченный.
   Птицу я поймал, не думая, но теперь нужно было проверить будет ли она петь в моей клетке. Я поставил её в угол и накрыл той самой тряпицей. Не скажу, что я потратил много усилий на все это мероприятие, но не смотря на это трусил, что ничего не получится. Птица под тряпкой упорно молчала и только изредка возилась. Было около трёх часов дня, и обычно в это время я слышал её пиликанье из сугроба. Но сейчас все было тихо. Через час после возвращения я снял тряпку и оставил клетку открытой. Птичка сидела посредине на полу, нахохлившись, и молчала. День прошёл. На улице давно стемнело. Я решил не терзать себя ожиданием птичьей песни и лёг спать. Тем более, мне нужно было думать про это все как можно меньше.
   Азоян быстро повернулся вокруг своей оси и за тем стал медленно приближаться. Между нами был большой старый стол с зелёным сукном. Сукно на нем постоянно шевелилось, но я знал, что такие уже не выпускают, и сменить его было проблематично. Тем временем, Азоян подошёл вплотную и упёрся огромным пузом в противоположную сторону столешницы. Теперь нас разделяла только колыхающаяся поверхность стола. Бежать мне было некуда. Я прекрасно знал, что в этом помещении никогда не было дверей. Я вспомнил об окне за собой, и хотел к нему повернуться и посмотреть, но все тело как будто сковал паралич. От попытки пошевелить головой я всем своим ростом стал медленно падать на пол. Падая, я видел как грузный Азоян взвился над столом и, опираясь на руку, ловко перемахнул на мою сторону. Я все продолжал падать, а в это время руки Азояна стали вытягиваться и через пару мгновений крепко ухватили меня за горло. Все мои попытки оказать сопротивление были совершенно бесполезны. Я даже пальцем не мог пошевелить. Державший меня непропорционально длинными мускулистыми руками, начал что-то шептать. Становилось все труднее дышать. Но меня почему-то заботило то, что он произносил. Я видел только как шевелились его толстые губы. Даже отчётливое понимание, что Гевал меня сейчас задушит не могло отвлечь моего пристального внимания от шевелящихся губ. Почему Гевал? Какая разница. Что он говорит? Я уже ничего не видел кроме этого проговаривающего какое-то заклинание рта. Не чувствовал крепкой хватки чужих враждебных рук у себя на шее и давления в собственных глазах. Наконец я услышал слова. Гевал повторял и повторял одну и ту же ничего мне не говорящую биллеберду. Но я знал, что если я пойму его, то хватка ослабнет и я получу достаточно воздуха что бы вздохнуть полной грудью.
  -зур-ма, зур-ма, зур-ма. Да что-то типа этого проговаривали тонкие петлеобразные губы. Воздуха становилось все меньше и меньше. Я понимал, что я задыхаюсь. А тембр голоса становился все выше и выше пока не превратился в какое-то щебетание. Наконец все пропало и я нырнул вспотевшим лицом в холодный воздух своего тамбура.
   Было раннее утро. На улице уже почти рассеялись утренние сумерки. В углу комнаты прямо у подножия моей полки громко пела, пойманная птица. Несколько мгновений я осознавал где я нахожусь. Холодный воздух быстро вернул меня к реальности, и я понял, что проснулся. Звуки издаваемые птицей были словно прямым продолжением жуткого сна. Некоторое время я сидел на кровати, приходя в полное сознание после ночного кошмара и с облегчением принимая эту предсказуемую морозную реальность. Наконец, отдышавшись, я посмотрел на клетку в углу. Птица продолжала петь как ни в чем не бывало. Пиликанье её было громким, и я испугался, что его могут услышать. Скинув одеяло, я поспешил накрыть клетку лежащей рядом тряпицей. Птичка к моему удовлетворению умолкла. Ночные видения уже совсем отпустили моё сознание, и теперь я чувствовал глубокое удовлетворение, даже где-то ощущение победы, когда все получилось. Теперь я смогу подарить Нине этого вестника весны. Я начал было представлять её удивление, но тут же осёкся. Нужно было продолжать хранить все в тайне. Сегодня после того как все пообедают, я смогу попасть к ней на кухню и преподнести ей свой странный подарок. Я с усилием заставил себя не думать про предстоящий сюрприз и занялся своими обычными делами.
   Наконец прошёл как обычно обед. Все разошлись по своим комнатам. Нина осталась одна на кухне. Я вернулся к себе и тщательно осмотрел клетку. Птица молчала и только цеплялась коготками за пол клетки в те моменты когда я вертел её тюрьму. Клетку я сделал вполне себе удовлетворительно. Я даже остался доволен. В общем, момент настал. Я накрыл клетку тряпкой и вышел во двор. Перед самым входом в царство Нинушки я ещё раз осмотрел свой дар, и робко сунулся головой в проем. Нина уже ждала моего появления и оторвавшись от посуды радостно смотрела на меня. Я смущённо улыбнулся и произнёс вслух,
  -Нина
  Её зелёные глаза выжидательно раскрылись шире.
  -Я подумал, что тебе будет приятно слышать приближение весны у себя тут. Смотри, что я тебе принёс.
  И я, зайдя полностью в помещение, снял с клетки тряпицу. Пару секунд Нина смотрела непонимающим взглядом на моё произведение. Затем доброжелательное выражение на её лице постепенно начало сменяться удивлением, переходящим в осознание. И вслед за этим я с ужасом увидел на нем мелькнувшую печать гнева. На Ниненом лице! Я был испуган и жалел уже обо всем том, что я затеял. Всего-то пару секунд и вместо радостного удивления и благодарности я наблюдал с трудом скрываемый гнев в её глазах, дрожащие крылья носа и густой румянец заливший её скулы.
  -Это же Бобо! - воскликнула она с негодованием.
  Я не знал, что я сделал, но в этот момент готов был провалиться на месте или в лучшем случае лишиться зрения и слуха. Я предполагал, что мой подарок может не вызвать энтузиазма. Не хотел в это верить, но про себя все же держал и такой вариант. Но что бы так рассердить мою дорогую Нину! Этого я никак не мог предположить.
  -Бобо? - Переспросил я тихо, глупо продолжая держать клетку перед Ниной.
  Нина вдруг успокоилась и опустила взгляд. В эти пару мгновений я изо всех своих скромных сил пытался понять, что она думает сейчас. Что будет дальше? Нина стояла и смотрела на нижний угол шкафа, опёршись одной рукой о столешницу. Другая её рука бессильно повисла вдоль тела и продолжала сжимать чистящий ёршик.
  - Андрей, я не знаю пока что делать. Оставь, наверное, клетку тут, - печально произнесла она.
  У меня было такое состояние, будто что-то живое погибло навсегда. Что же я такого натворил?!
  Нина подняла на меня взгляд и внимательно посмотрела мне в глаза.
  -Это птичка Бобо. Она начинает петь поздней зимой. Это самец он пел и ждал подругу. Когда они встретились бы, она начала бы ему подпевать и наступила бы весна. Глупости, конечно, не обращай внимания.
  -Я сейчас его выпущу! - Воскликнул я с вдруг появившейся надеждой всё исправить.
  - Не получится, - Нина повернулась боком к протянутой мною клетке и устало опустила руку в раковину с посудой.
  - Он теперь после человеческих рук никогда не будет петь. Их мало вообще-то. Этот бобо уже второй год как тут поселился.
  - Нина, он пел сегодня утром у меня в клетке.
  Она удивлённо посмотрела на меня вновь. Я не врал. Так и было. Её взгляд задержался на мне. Эти чудесные глаза! Ни у кого никогда я не встречал такого странного и немножко лукавого взгляда. Теперь за этой лукавинкой стояли озера грусти и недоверия. Я был готов раствориться в этих безднах. Может быть, это был на тот момент самый счастливый исход для меня. Недоверие в этих зелёных глазах вдруг сменилось на добринку и Нина чуть заметно улыбнулась. Совсем чуть-чуть. Только глазами, но мне этого было более чем достаточно. И я выпалил,
  -Нина, я люблю тебя!
  Откуда это взялось, я и сам не мог предполагать. Может быть, я подспудно готовился сказать это, или смена настроения Нинушки вселила в меня уверенность, но вывалилось это признание совершенно неожиданно даже для меня. Как только я осознал, что произнёс - волна холодного трепета прокатилась по моему телу. С головы до пят. И я замер как перед вынесением приговора. Наверное, у меня был очень испуганный и неуклюжий вид, потому что Нина на мгновение замерла и посмотрела на меня с некоторым недоверием. Но вдруг всё лицо её озарила улыбка и она отвернулась. Я, чуть осмелев, не нашёл ничего лучшего как продолжить:
  - Я понимаю, что я примитивный организм из прошлого. Я уже это более чем хорошо понимаю. И я говорю это без надежды на что-либо. Но я так часто в жизни молчал. И так как сейчас у меня никогда не было. Поэтому, хоть мне и трудно, но всё же, я должен проговорить это тебе. Ведь это не принесёт тебе вреда. Нина... Ты мне очень нравишься.
  Нина опустила головку, рыжий локон упал, обнажив рубиновое её ушко.
  - И ты мне,- подумал я.
  Я сперва не совсем понял эту мысль, так как волнение в этот момент сковывало все мои мысли, тем не менее, она не осталась незамеченной. Нина, видимо, справившись с первым смущением, подняла личико и посмотрев на меня чётко произнесла вслух, - 'ДА'.
  Нина на меня смотрела, а я не верил ни своим мыслям, ни даже произнесённым ею словам. Такого просто не может быть! Что бы я Нине. Я даже никогда и подумать не мог такого!
  Тут она быстро выхватила у меня клетку и мягко, как умеют только женщины, развернула меня к двери и закрыла её за моей спиной.
  
  26
   Весь остаток дня я витал где-то выше облаков. Вокруг меня пропала тесная тёмная конура, и разлились лазурные тёплые моря. Такого пика счастья я не испытывал никогда. Все в моей жизни окупалось вот этим состоянием. Совершенно всё. Может быть, именно этот момент и был кульминацией, конечной точкой всей моей дороги. Я все время думал про неё. Все мои мысли начинались с неё и заканчивались ею. И каждое моё мысленное обращение к ней встречало её мягкий добрый взгляд, куда я нырял теперь совершенно без каких-либо сомнений. Впереди было великое счастье! До заветного ужина где бы я вновь смог увидеть её было так бесконечно далеко. Было трудно просто так лежать на своей кушетке, и меня тянуло куда-то пойти. Идти было некуда, и я поворачивался на другой бок, вновь и вновь погружаясь в сладкие мысли. Теперь я был не один. Я не просто это знал. Я чувствовал её присутствие. Нина! Эта мысль вызывала приток какой-то тёплой маны и, не находя краёв, эта мана разливалась повсюду, раздвигая мир вокруг и окрашивая его в невероятно яркие цвета. Абсолютно все проблемы - те, что когда-то могли бы занять моё внимание, теперь были так мелки и незначительны. Я не понимал, а именно знал, что ничто не может помешать нашему счастью. И если раньше я говорил моему счастью, то теперь, произнося мысленно - нашему, я задыхался от приливающего к горлу чувства. Не было ничего такого в мире, что могло бы убить это моё состояние. Теперь - после того как я узнал, что мои чувства разделяют.
   На ужин я летел будто на крыльях. Там я увижу её. И первое что я увидел, был её ласковый и теперь совсем не лукавый взгляд. Когда я брал свою порцию, мы встретились глазами совсем близко. Лицо её чуть румяное, рыжие локоны под повязкой. У меня не получилось сразу отойти, хотя за мной стоял Михей. Нина опустила глаза, и я удалился на своё место. Всё время ужина я изо всех своих сил старался не смотреть на неё. Она же сидела тихонько в дальнем конце стола и не поднимала взгляда от своей тарелки. Чувства распирали меня, и я не замечал хитрого взгляда Риска и злых глаз Гевала. Есть мне совершенно не хотелось, но я прикончил всю порцию до конца и сам отнёс посуду. Мне не терпелось поговорить с ней. Я хотел взять её за руку. Но Нина явно не торопилась афишировать наши отношения. Я не мог не уважать её решение. Я задержался у раковины, и так как мне в зале делать больше было нечего и принялся мыть посуду за собой. Ощутил тепло за своей спиной. Я знал, что это она. Да. Это была она. Нина отодвинула меня от умывальника. На миг я почувствовал горячие округлые формы её бедра. В этот момент она взглянула мне в глаза, и я отчётливо услышал её мысль.
   - Сегодня ночью.
  Да, именно это подумала Нина. Я хотел переспросить, уточнить, но она резко отвела взгляд, и у меня не оставалось выбора, кроме как удалиться с надеждой к себе.
  Сегодня ночью! Сегодня, уже совсем скоро я вновь увижу её. Я смогу обнять её. Почувствовать её дыхание. Раствориться в ней. Боже! Ты существуешь! Иначе быть просто не могло. Только от Тебя могут рождаться такие фантастические состояния. Этот водопад непрекращающегося счастья. Мне оставалось совсем немного. Нужно было вытерпеть. И ночью придёт моя любимая навсегда. И я её никогда никому не отдам. Оставалось совсем немного мучительных и в то же время сладких часов ожидания.
  Наконец наступила полноценная ночь. Темнота сгустилась за дверьми моей каморки. Я сидел, продолжая витать в радужных грёзах и сладостных предвкушениях, на тахте и смотрел в горящий очаг. Как же долго я терпел. Три или четыре томительных часа проползли, будто нарочно не спеша. Ночь была уже в самом разгаре. Было уже за полночь. Наконец, я услышал отчётливую Нинушкину мысль, которая указывала мне выйти во двор. Я все прекрасно понял, и почти немедленно выскочил на улицу, где сразу столкнулся с закутанной в плед маленькой фигуркой моей любимой. Не успел я что-либо произнести или подумать, как Нина приложила к моим губам пальчик и я замолчал. После этого она так же молча взяла меня своей тёплой ладошкой за руку и повела в дальний угол двора. Нина шла уверенно в какое-то ей хорошо известное место. Мы завернули за старый сарай и вошли в узкий, с метр промежуток между стеной сарая и наружной стеной ограждающей двор. В полуночной темноте видно было плохо, но Нина продвигалась вполне уверенно. Пройдя несколько метров сквозь заросли кустарника, она наконец остановилась и положила руку на каменную кладку наружной стены. Послышался шорох. Я практически ничего не видел, но почувствовал, что Нина открыла какой-то проход. Она тут же увлекла меня за собой в ещё более холодную кромешную темень открытой двери. Надо же! Сколько раз я исхаживал этот двор вдоль и поперек и ни разу за все время сюда не заглянул. Дверь приводимая в движение скрытыми механизмами закрылась, и мы погрузились в полнейший непроглядный мрак. Я только чувствовал слегка вспотевшую маленькую ладошку в своей руке и дыхание Нины. Я вытянул руку в сторону и нащупал неровную оледенелую стену. Мы находились на ведущей вниз лестнице. Нина зажгла фонарь. Жёлтый свет осветил чёрные с наледями старые стены неширокой лестницы поворачивающей за угол. Нина повернулась ко мне, снова приложила палец к губам и повлекла меня вниз по ступеням. Спускались мы недолго. Лестница сделала несколько поворотов и вывела нас в небольшой круглый зал с колодцем посредине. По моим подсчётам мы спустились на метров пять ниже уровня земли и находились где-то как раз под фундаментами стены опоясывающей двор замка. Нина подошла ко мне вплотную и произнесла тихо вслух.
  - Этот замок раньше был музеем, а под ним были действующие лаборатории археологов. Там внизу они просматривали исторические наслоения.
  - Как просматривали?
  - Ну раньше копали кисточками, а потом когда люди вышли в Мнемос в этом необходимость отпала и люди просто спускались под землю подальше от помех и просматривали интересующие их подземные слои.
  - Зачем мы здесь, Нина?
  - Я хочу показать тебе кое-что. То что тебя интересует. Но нам нужно быть очень осторожными. Недалеко от лаборатории проходила т-трасса и сейчас неизвестно как её поля разбалансировались.
  - Ты хочешь сказать, что мы можем угодить в т-поля? И станем пустынниками Юги?
  - Я родилась здесь. Я хорошо чувствую их. Главное не заходи вперёд меня. - Нина ободряюще улыбнулась и уже собралась двинуться дальше, но я, как всегда не вовремя, остановил её.
  -Прости меня пожалуйста за бобо, - быстро проговорил я.
  Реакция Нинушки была для меня совершенно неожиданной. Она с интересом подняла лицо и, внимательно посмотрев на меня, переспросила, - что сделать? Не будь её заинтересованного выражения на лице, я бы мог трактовать это как форму неудовольствия, отказа прощать. Но глаза её смотрели выжидательно с совершенно неуместным выражением искреннего любопытства будто она моментально забыла про все то что произошло. Секунду подумав, я уже с некоторым усилием смущённо повторил, - Прости меня за ...... Тут она прыснула смехом закрывая рот рукой. Я ещё больше смутился, но с другой стороны у меня и отлегло.
  -Ты такой смешной, Андрей. Прошептала она, с восторгом смотря на меня.
  Мне была непонятна её реакция, и я не понимал как вести себя дальше.
  Ну мне правда очень жаль, Нин. Я совсем не хотел, что бы так получилось.
  -Знаю! - как-то наигранно -торжественно ответила она, - Просто ты смешные слова такие знаешь. Да. Странно, - задумчиво протянула она. Наверное, в ваше время все так вели себя.
  -А что я такого неправильного сказал то? Уже немного возмущенно спросил я.
  Она опять повернулась и взглянула зелёными искрами глаз, - 'Ну понимаешь.. . Как бы тебе объяснить? Это то же самое, как если бы ты шёл и говорил всем прохожим, - ' иду, я иду'', - тут она опять прыснула смехом, и увлёкшись придуманным ею сравнением, полностью повернулась ко мне и воодушевлённо проговорила, - 'А ты же можешь так делать! Ну пожалуйста. Ты же умеешь много говорить слова. Да! Делай так, Андрюш, прошу тебя', - тараторила она, с восторгом улыбаясь. Но потом она как-то осела и с сожалением произнесла, - 'Нет. Ты устанешь'. Но потом опять сверкнув глазами повернулась ко мне и произнесла,-'Пошли дальше. Держись все время за мной'.
  Как это было всё понимать? Я был несколько обескуражен. То есть, слова сожаления, извинения ушли для них в историю. Ну а в самом деле, глупо проговаривать то, что и так совершенно понятно.
  Тем временем Нина вышла на середину чёрного пятна колодца в центре. Я, увлечённый перевариванием её реакции на мои извинения, не сразу обратил внимание, что она стоит в воздухе. Как только я заметил это, все моё нутро ухнуло вниз, забившись дрожью в коленях. Мы все так же продолжали держаться за руки, но Нина теперь будто висела в воздухе над пропастью уходящего в темень колодца. Она потянула меня к себе, но я стоял как вкопанный.
  -Заходи в порт, не бойся.
  Я носком ноги толкнул камешек к краю колодца. Камень, докатившись до края, предсказуемо нырнул в темноту. Но Нина все также продолжала стоять, будто на невидимом полу посреди зияющего провала.
  - Заходи же, Андрей. Это т-порт вниз. Лифт. Становись рядом. По-другому нам не спуститься.- И она ещё раз ободряюще улыбнулась мне.
  Я попробовал ногой пустоту, и неожиданно нога опёрлась на чуть мягкую невидимую основу. Будто я наступил на гимнастический мат. Я, едва решаясь, с ужасом перенёс вес на выставленную ногу и ощутил еле заметно колышащуюся, но вполне надёжную опору под стопой. Мы встали рядом посреди этого круглого подземного зала, зависнув над чёрной пустотой колодца. Но эти свежие волнующие впечатление были всего лишь началом, и я успел только констатировать, просквозивший вдоль позвоночника, холод. Как только я опёрся на обе ноги рядом с Ниной, по всему телу, начиная с ног и до самой головы, пробежала волна онемения. Круглый зал вокруг нас вдруг неожиданно раздался и превратился в высокий грот со стенами и потолками неправильной формы. Свет фонаря еле добивал до окружающих поверхностей явно естественного происхождения. Все это произошло так быстро, что я начал осознавать это только после того как Нина шагнула вперёд и потянула меня за собой. Это неожиданное перевоплощение окружающего нас интерьера испугало меня не меньше зависания в воздухе и, осознав, что произошло, я высвободил руку и непроизвольно присел на корточки. Я чувствовал лёгкую тошноту.
  - Что это было? - Спросил я Нину. Она послушно стояла надо мной и ждала пока я приду в себя.
  - Т-поле. Мы теперь глубоко внизу под нашим замком. Где-то полкилометра.
  - Мы что? Телепортировались?
  - Ну как тебе ощущения? - Нина улыбалась
  - Странные. Будто я это не я. Странные.
  Я действительно чувствовал себя неважнецки. Было ощущение, что поменялись не интерьеры вокруг меня, а будто я сам был подменен на другого. Нет. Я все продолжал чувствовать, как и раньше, но какое-то странное ощущение все равно не растворялось. Может быть, так ощущает человек на время утраченную и вновь пришитую ему конечность. Только у меня это было по всему телу. Какой-то осадок чужеродности. Нет. Не чужеродности, а какого-то временного отсутствия меня. Будто миг я был покойником, что ли. Не очень приятное ощущение.
  -Почему ты так реагируешь? - подумала Нина.- Ты же уже был в т-полях, - добавила вслух.
  -Нет. Никогда не был ещё.
  - Но ты же рассказывал, что встречался с Югой. А Юга не живёт в каком-то из храмов. Он живёт в своём гроте. И к нему из храмов можно попасть только через т-порты.
  Надо же. Видимо в тот момент, когда меня волокли по коридору храма на встречу к Юге, я был так измучен и обессилен, что не заметил такого ничтожного изменения состояния.
   Наконец я справился с собой и поднялся. Нина подошла ко мне и дотронулась до моего лба. Вдруг вся картина перед глазами покрылась светящейся сеткой как в каком-то виртуальном интерфейсе. Благодаря этой светящейся сетке я стал видеть все неровности окружающих стен и не только окружающих. Благодаря ей я видел все подземелье далеко вперёд. По сетке пробегали волны света, уводя за собой внимание на далеко идущую систему подземелий. Я снова встал как вкопанный. Виртуальная модель подземных ходов точно накладывалась на реальные стены, потолки и полы разветвлённых коридоров, создавая неповторимо красивую картину перед глазами. Центральная галерея, в которой находились мы на данный момент, слегка петляя уходила вперёд ещё метров на двести, после чего упиралась в гигантский зал -колодец который в свою очередь ввинчивался огромным правильным цилиндром глубоко вниз под землю. Цилиндр состоял из множества ярусов объединённых по вертикали спиральной лестницей. И на уровне каждого яруса по горизонтали от него исходили петляющие и вьющиеся коридоры, словно щупальца громадных осьминогов. Я отчётливо видел всю эту структуру благодаря переливающейся сетке наложенной поверх реально видимой мною картины. Нина, видя моё замешательство, остановилась и с удивлением спросила.
  - Так в твоё время и этого ещё не было?
  - А что это такое?
  -Это старинная система ориентации. Археологи пользовались ею до самого конца. Хотя уже давно появились Мнемос -локаторы. Ну так пойдём?
  Я, все ещё ошарашенный увиденным, молча взял её руку. Нина повлекла меня дальше. Но теперь она останавливалась почти на каждом шагу, к чему-то прислушиваясь. Так медленно с остановками и какими-то ей только понятными поворотами мы продолжали, словно по болоту продвигаться вперёд ко входу в гигантский цилиндр. Я не переставал любоваться переливами так ладно огибающей все неровности окружающих стен светящейся трёхмерной сетки. Мне хотелось подойти потрогать её рукой, но из-за предостережения Нины и её осторожного продвижения вперёд я не решался сделать это. Наконец мы добрались до входа в цилиндр. Если бы не трёхмерный виртуальный помощник я бы никогда в этой темени не смог представить его реальные размеры. Перед нами было начало спиральной лестницы петлями охватывающей уходящий вниз цилиндр. Мы стояли на краю обрыва и перед нами лежала гигантская пропасть, дышащая волнами холодного воздуха из своих глубин. Судя по виртуальному навигатору глубина этого титанического сооружения была больше полукилометра. Нина осторожно ступила на металлическую площадку лестницы.
  -Раньше там сбоку был вход на т-трассу вниз, но сейчас все поломано. Нам главное обойти все эти поля, - почувствовал я мысль Нины.
  И мы ступили на ступени навесной лестницы широченными кругами огибавшую цилиндрическую шахту. Сама конструкция лестницы выглядела довольно прочно, хотя в некоторых местах перила отделяющие нас от бездны сильно выгибались в ту или другую сторону. А порой и просто отсутствовали. Так мы спускались около десяти минут. За это время мы прошли мимо нескольких входов на промежуточные ярусы. Но Нина, видимо, знала куда мы идём и уверенно, но осторожно продолжала спуск по ступеням, все также крепко держа меня за руку своими тонкими но сильными пальчиками. Дыхание пропасти порой доносило из глубины шорохи и отдалённые звуки похожие на тихие стоны. Нина повернулась ко мне и вслух, но почему-то шёпотом произнесла: 'Нам нужно добраться до архива. Он не глубоко. Ещё один ярус и мы почти пришли'.
   Мы благополучно спустились ещё на один ярус вниз и остановились на очередной лестничной площадке, напротив круглого отверстия в одно из длинных щупалец -ответвлений. Нина, не обернувшись ко мне и на короткий момент застыв, шагнула вглубь коридора. Пройдя с десяток метров вглубь, она остановилась. Затем повернувшись, тихо но очень отчётливо произнесла:
  -Тут дуга т-поля. Андрей, ты должен все повторять в точности за мной. Главное не пугайся и делай то же что и я.
  После этого она присела и, плотно прижавшись к стене тоннеля, начала протискиваться вдоль поверхности стены. Голову она повернула не навстречу движению, а наоборот в мою сторону и я в свете фонаря видел её сосредоточенный внимательный взгляд обращённый одновременно и на меня и куда-то внутрь себя. Я со всей возможной осторожностью принялся повторять её движения, хотя я не видел никакого препятствия впереди. Но где-то после пары метров такого передвижения я, несколько осмелев, допустил неосторожность. Передвигаясь на корточках и опираясь руками о пол, я неудобно переставил одну из рук. Рука соскользнула, и я случайно подался вперёд всем телом. В этот краткий миг я почувствовал уже знакомое онемение лица и части плеча. При этом переливающаяся сетка навигатора на миг вспыхнула и начала будто бы плавиться, сливаясь в какие-то очень яркие белые пятна. Тут я почувствовал, что меня схватили за шиворот и вновь оказался сидящим у стены коридора подземелья.
  -Андрей! Наверное, я зря решилась на это! - воскликнула в сердцах Нина.
  - Что это? Т-поле?
  -Да! Умоляю тебя, будь осторожен. Я себе никогда не прощу, если ты пропадёшь здесь!
  До меня начало доходить серьёзность того, что могло сейчас произойти. И предельно сконцентрировавшись, я последовал за Ниной дальше, максимально осторожно передвигая руки и ноги. Наконец Нина поднялась и, наклонившись в мою сторону, протянула руку. Я, проследовав так же на корточках ровно до того места, схватил её и осторожно выпрямился.
  'Прошли', - сообщила она и двинулась дальше по коридору. Наконец-то мы достигли цели. Рукав коридора привёл нас в дугообразный зал. Вдоль всей окружности стояло множество цилиндрических колонн. Между ними находились полу -лежачие кресла похожие чем-то на штурманские кресла самолёта. Нина сделала мне знак оставаться на месте, а сама пошла вдоль изогнутых колонн. Напротив одной из них она остановилась и, извлекла что-то из поверхности колонны. Вернувшись ко мне, она усадила меня на одно из кресел и протянула какой-то свёрток.
  Это оказалась сделанная из прорезиненной ткани маска вроде тех, которые одеваются на всю голову. Этакий чехол для головы. Я не сразу понял его предназначение, пока не обнаружил прорезь для рта. И уплотнения ткани в местах глаз. Надев её, человек не мог видеть, слышать, обонять. Только дышать ртом. Маска была пыльной и грязной. Я вопросительно посмотрел на Нинушку. Одевай на голову, - указала она. Резиновая ткань легко растянулась и довольно удобно облегла череп. В отличие от резины ткань не защемляла больно волосы на голове. И легко, практически сама расправилась на лице. В момент, когда я ощупывал свою голову снаружи, у меня появилось лёгкое головокружение. Оно продолжало усиливаться, впрочем, не причиняя неприятных ощущений, обычно сопровождающих это недомогание. Я резко сорвал с головы маску. Головокружение тут же сошло на нет. Хм. Странные эффекты. Что-то даёт эта штука, если её одевать. Я вновь натянул маску на голову и стал ждать. Опять появилось уже знакомое головокружение. На сей раз, я был подготовлен и ждал, что будет дальше. А дальше в темноте перед глазами начали появляться искры, которые стали разворачиваться в линии. Те в свою очередь мерцать различными цветами. Пока, наконец, не расположились в некий геометрический узор. Он в свою очередь приобрёл глубину, и появилось пространство. Параллельно с визуальными эффектами появлялись звуковые. Я начинал слышать шумы. При чем, звуки не были наружного происхождения. Все эффекты происходили внутри моей головы. Внутри сознания и если бы не были так реалистично отчётливы, то были бы похожи по месту своего происхождения на грёзы, фантазии. Ситуация напомнила мне процесс индексации, когда я впервые узнал, что мои мысли могут идти независящим от меня образом. Наконец, до меня дошло предназначение маски. Это было что-то типа мыслевизора. Уж не знаю, насколько верное название. Но к этой штуке оно подходило. История которую поведала мне маска была настолько удивительна, что поразила меня, уже привыкшему к состоянию Алисы в стране чудес. А поведала маска вот что;
   27
   Всё что я успел пережить и узнать об этом мире, было конечно далеко не все, что произошло, пока я лежал замороженным в бетонном гробу. 120 лет назад один учёный по имени Сой создал Орбис. Это повернуло жизнь людей совсем в иное измерение и разрушило прежний привычный мир совершенно.
   В ходе изучения Мнемоса люди пришли к выводу, что персональные вибрации человека не являются постоянными, хотя некоторое время считалось, что они неизменны. Они заметили, что в течение жизни рисунок этих частот меняется. Предположили некие трансматериальные матрицы с изначальным зарядом, на основе которых и появлялись люди, животные, вещи и всё остальное. В течение своего существования матрица либо сохраняла свой изначальный энергетический рисунок, а как максимум, выстояв в житейских бурях и болях повышала свой силовой потенциал. Возник вопрос, а чем же обусловлена изначальная разница между матрицами. Почему одно человеческое существо базируется на сильной, высокоэнергетичной матрице, а другое на низкоэнергетичной. Пришлось допустить их вневременную историю. То есть, многоразовое существование. По сути эта матрица являлась аккумулятором. Могла накопить энергию, но могла и сбросить часть заряда. Эти изменения её заряда происходили в периоды активности матрицы. В периоды её реализации во времени. Все же остальное время она где-то пребывала в неизменном состоянии, пока не появлялся подходящий ей по ёмкости объект в развёрнутой реальности. Изначальная протоматрица была чиста и несла только начальный минимальный заряд энергии. Реализуясь первый раз в мире сопротивления, матрица проживает не долгую жизнь, но за эту жизнь успевает либо набрать потенциал, либо уходит с таким же с каким и родилась, либо стирается, растратив его, до следующей реализации. Такая теория отвечала на все вопросы о разнице матриц при появлении в этом мире. Для проверки своей гипотезы они решили изловить одну и ту же матрицу в разных циклах реализации и начали наблюдать за слоями, где они себя впервые обнаруживали и где они исчезали. Исследователи считывали индексы матриц простейших микроорганизмов перед смертью и фиксировали все приходящие матрицы того же слоя вибрационной сложности. И вот в 198 году в Изольском центре учения внешней биологии удалось обнаружить одну из фиксировавшихся ранее матриц, индекс которой полностью соответствовал ушедшей в 196 году. Таким образом, было эмпирически доказано существование некого до этих пор гипотетического вневременного банка матриц.
   В 203-м году от начала Великой связи учёному Сою Ли, который занимался программированием коммутационных портов к внешним неодушевлённым источникам информации в Мнемосе понадобилось для решения своих утилитарных задач создать простейшую модель реальности. Это и положило начало грандиозным изменениям в человеческих жизнях. Платформу этой реальности учёный моделировал в Мнемосе, на своем канале, используя мозг в качестве биокомпьютера. Тому, что получилось, он дал название Орбис.
  Орбис был скопирован с реальности. Этот был искусственный мир, который мог самовоспроизводиться. В него были заложены принципы случайности в пределах законов самоорганизации чёрного и белого, их взаимозаменяемости, естественного отбора, стремления к усложнению. Выстроив основную канву из простейших мыслей, учёному пришла в голову безумная идея. Он решил попробовать заселить этот мир. К его восторгу придуманные им существа начали жить своей жизнью в этой модели реальности, образовав мир бактерий, растений, а впоследствии и животных. Учёный находился в творческом экстазе. Все его попытки были более чем успешны. Он ощущал себя полноценным Творцом. Он мог сотворить в этом мире любую вещь. Она занимала там своё место, и начинала свою историю согласно законам Орбиса. Он мог влиять на скорость процессов этого мира. На скорость эволюции. Моделировать формы жизни. Любые его фантазии немедленно реализовывались и приобретали формы соответствующие законам этой реальности. Как камни разных пород превращаются в гальку, так все существа, придуманные им, шлифовались и занимали своё место. Сой так и не создал себе никакого аватара. То ли он был ему не нужен, то ли тактильные раздражители мешали бы абстрактно смотреть на проект, или же просто не подумал.
   Так продолжалось около года. Он практически жил в виртуальном мире просыпаясь с утра, и до тех пор пока не засыпал вновь. Мир завораживал его своей свободой. Места ему везде хватало и там он не чувствовал голода, жажды и других обременительных потребностей. Реальность же требовала от него внимания к себе и физическому телу. Природа в Орбисе была всегда прекрасной. Он не чувствовал холода зимы, или зноя жаркого лета, и они не отвлекали его от великолепных пейзажей заселённых чудными организмами, увлечёнными борьбой за существование. Наконец, им было принято жутковатое решение. Ему нужно было придумать механизм окончательного перемещения собственной матрицы в Орбис. Но как это сделать?
  Пока мы играем в игру, мы можем в той или иной степени присутствовать в своём персонаже. Даже становиться им. При глубоком погружении мы даже можем не отличать себя от него совершенно. Но, мы всегда возвращаемся к телу, к которому привязана наша матрица. Решение пришло естественным образом. Сой просто перестал выходить из Орбиса. Когда его звали те обязательные потребности, которые нам необходимо производить с нашим телом Сой улетал в Лес тумана, как он его назвал сам. Там он наблюдал за стадами сиреневых похожих на оленей животных, у которых были зачатки мыслительных процессов. Как они воспитывали потомство и как спасались от крылатых оги. Или летал на чёрную планету, которая всходила три раза на дню над горизонтом и висела на небосклоне огромным полупрозрачным серебристым диском. Когда Сой первый раз оказался на её поверхности, его удивило, что на самом деле планета по большей части покрыта тёмным слоистым песком. Блекло-желтые дюны плавно переходили в наносы из чёрного как уголь песка. Среди пустынь этой планеты Сой придумал странную форму жизни, которая состояла из мелких похожих на пауков существ, которые строили коммунами свои ульи и могли моментально перемещаться в пространстве на короткие расстояния. Благодаря этому ульи представляли из себя странные неоднородно растянутые в пространстве конструкции. При чем, перед своими перемещениями их панцири обычно серого цвета начинали светиться разными цветами. Ещё там Сой создал грандиозные сквозные пещеры, где ветер, обдувая рощи сталагмитов, играл удивительные мелодии. Торжественные, похожие на органные, то тихо печальные. Он гнал мысли о своём реальном теле и настолько забывался в созданном им фантастическом мире, что, в конце концов, однажды он не смог вернуться обратно. Вероятнее всего он тогда испытал весьма сложные ощущения.
   Жил Сой нелюдимо и его отсутствие обнаружили только через несколько месяцев его Изольским коллегой Виктором Лоури. Выйдя на частоту Соя в Мнемосе, и не найдя его он-лайн, он решил его навестить. По приезду он нашёл иссохшее тело товарища. Виктор, отдалённо зная, чем Сой занимался последнее время, начал изучать его канал и, наконец, ему удалось натолкнуться на следы последних его мыслей. Восстановив картину происшедшего, он начал искать интерфейс Орбиса и точку входа туда. Лоури был биолингвистом и не обладал навыками программирования как Сой, да и общались они не так часто, из-за этого образы были не чёткими, но все же он почти сразу догадался что нашёл, когда среди отпечатков мыслей Соя наткнулся на парящие посреди космической пустоты три кольца. Это был символ древних алхимиков погребённого в водах океана континента, средневековых первопроходцев Мнемоса. Кольца обозначали прошлое, настоящее и будущее. И Виктору все-таки удалось ненадолго проникнуть в созданную Соем реальность. Ему открылся этот чудесный мир без боли, страха и тревог, в котором жил Сой. Виктор оказался один из тех редких людей которые могли, не заходя глубоко в Орбис вернуться в реальность и обладали сильным эмпатическим талантом. Эти люди могли краткое время пребывать в двух мирах, и как показали дальнейшие события, при помощи дополнительного оборудования могли помочь другому человеку перенести свою матрицу из реальности в Орбис. Одной из трагических особенностей сосуществования этих двух миров было то, что человек, переходя черту между реальностью и Орбисом, терял связь со всем своим привычным Мнемосом. И оказавшись в новом мире, не мог вернуться обратно. В Орбисе люди формировали свой собственный Мнемос. Между мирами не было никакой связи. Кроме тех впечатлений которые могли выносить с собою проводники, первым из которых и стал Виктор.
   Информация об Орбисе разнеслась по миру. Красочные картины, приносимые проводниками из Орбиса, заполнили Мнемос, и люди миллионами стали спасаться из непригодного для жизни мира в новый эдем без боли и голода. Строились огромные залы перехода, в которых собирались люди и целыми группами оставляли тела, переносясь в новый мир при помощи проводников. Но людей со способностями Виктора и ему подобных было не так много, а желающих пройти через порог огромное количество. Множество людей вынуждены были ждать своей очереди. Начинали возникать конфликты. Естественным образом получилось, что в число последних попадали обитатели низшей области Мнемоса. Так называемого Чёрного поля. Он характеризовался сильной прозрачностью личных каналов. Это была область информационных преступников и опасных маргиналов. В этих слоях общались люди склонные или уже совершившие какое-либо насилие над обществом. Они просто были не в состоянии подняться выше. Каждый человек в зависимости от содержания мыслей занимал своё местоположение. Люди с молодыми матрицами были просто не в состоянии считывать сложные вибрации людей Чистой линии. Таким образом, самой уязвимой категорией для информационных преступлений оказывались сами же преступники. Нельзя сказать, что в этих слоях не было анклавов с организованными структурами. Всегда находились люди изначально со сложными вибрациями, которые направляли свою матрицу обратно по эволюционной лестнице и уже преступили порог нравственности по различным причинам. И из среды таких людей появлялись тёмные лидеры. Эти люди и создавали подобия организаций в этих слоях. В основном, что бы грабить и воровать у себе же подобных. Как правило, мысли этих примитивных слоёв были прозрачны для обитателей более высоких кругов Мнемоса. Но нормой этикета того времени был приоритет личного опыта. И никто не старался предотвратить чужие ошибки, если они не несли вреда обществу в целом.
   И вот в тот самый момент, когда началось это грандиозное переселение, преступники и им подобные оказались на последних местах в очереди к каналам проводников. В это время одним из криминальных кланов руководил человек по имени Юга. Молодой, с хорошей матричной конституцией. Он и стал тем, кто в сложившейся ситуации смог объединить большинство преступных анклавов для захвата проводников и портов в Орбис по всем перекрёсткам. Первое с чего начали преступники - это саботаж сеансов переноса. Но проводники стали экранировать залы. Тогда Юга решился на открытое нападение. С группой подельников он проник в зал во время сеанса и выкрал проводника вместе с оборудованием. С этого и началась Война 143. Всё Чёрное поле восстало, увидев успех Юги, и под его руководством начало забирать залы себе. Армия Чистой Линии имела возможность считывать намерения Чёрного поля, и захваты редко заканчивались успехом. Но преступники научились обманывать интрантеров Линии. Юга готовил план атаки но в последний момент или по ходу действия менял цель и тактику. Это лишало Чистую линию возможности упредить удар. В конце концов, Поле начало наносить удары без всякой подготовки и по совершенно неожиданным объектам. Храмы перехода Чистой Линии стали делать передвижными из биофага. Это снизило вероятность нападений. Да, в начале у Чистой Линии было изначальное преимущество, так как они в отличие от бандитов были больше информированы о намерениях противника. Но талант Юги и звериная ярость жаждущих справедливости преступников помогали Чёрному полю успешно сражаться. В течение войны все больше и больше людей Чистой линии уходило в Орбис. Оставалось совсем немного населения вокруг дворца Розы и последнего телепорта, ждущих своей очереди. В конце концов, Юга захватил и этот телепорт. Избавившись от Чистой Линии, и став полновластным хозяином, Юга приказал уничтожить все порты в Орбис.
   К тому моменту экономика и производство были совершенно разрушены Войной 143, и среди оставшихся разразился глобальный голод. Решение было найдено Югой. Страшноватое по своей сути, но только оно могло спасти ситуацию. Считалось, что после перехода в Орбис человек не должен терять связь со своим телом ещё как минимум пару лет. Переселяющиеся люди ещё не знали о невозможности возвращения. После перехода тела сразу не утилизировали, а хранили некоторое время при залах и храмах в огромных построенных специально для этого моргах. И Юга, во избежание голодных бунтов, распорядился выдавать тела оставшимся людям в качестве продовольствия.
  28
   Так вот кто такой этот Юга. Я лежал на кушетке, смотря в неровный потолок, покрытый светящейся сеткой. Маску я бросил на пол рядом. Голова не кружилась. Чувствовал себя я хорошо. Мысли о моем нынешнем положении отступили перед необходимостью осмыслить эту новую информацию. Вот куда делись все люди. Вот откуда эти огромные трупохранилища. И трупо-ли? Каким образом совершается этот переход? И вообще. Есть оказывается параллельный мир, придуманный и созданный людьми! Мир куда ушла основная масса населения нашей планеты. Вначале все это казалось дикой фантазией. Нет не дикой. Скорее ..Я, конечно, давно понял, что произошла какая-то трагедия с людьми. В моё время было популярным придумывать разные апокалиптические сценарии будущего для людей. И я все их примерил к тому, что я встретил здесь. Но такого я предположить не мог. Странное время. Странный мир. Покинутый людьми мир с остатками человечества под руководством преступника. Что это? Конец ли это истории, или её продолжение в новой реальности. Как-то все это выглядело глупо. Ведь в этом мире можно было спокойно продолжать жить. Природа продолжала колоситься. Небо и солнце были на своих местах. Но люди предпочли другой мир. Это с трудом укладывалось в моей голове. Я постарался себя успокоить и думать последовательно. Миллионы не могут ошибаться. Но предать..., ну почему предать. Поменять этот мир на что-то иное. Может быть миллионы, действительно, правы? Ведь мир без боли и тревог, неужели это не мечта исконная людей? А вдруг это и есть великое перерождение людей в Богов?
   Я находился под впечатлением от всего увиденного и не сразу обратил внимание на то, что Нины рядом со мной не было. Встал с кресла. Вокруг все было по-прежнему. Лазерная сетка также мерцала, обозначая границы подземелья. Я внимательно огляделся, начиная беспокоиться. Но все было в порядке, так как почти сразу заметил в дальнем конце зала перекрывающую сетку тёмную фигурку, приближающейся ко мне, Нины. Она подошла вплотную и посмотрела на меня снизу вверх. Даже в темноте я видел в этих глазах немой вопрос.
  - Это какая-то фантастика для меня, Нина. Все вообще это. Я уже многое научился воспринимать как должное, но это пока для меня слишком.
  - Почему?
  - Все люди сейчас в голове одного человека, к тому же мёртвого.
  - Не в голове. В конструкте его сознания. Как ты понял у нас не принято про это говорить. Это уже давно так. Не знаю даже откуда это пошло. И что в этом такого страшного, но я с детства знаю, что это постыдная, очень постыдная тема. Но ты хотел узнать.
  - Постыдная, но тем не менее праздник вы отмечаете, - догадался я.
  - Да, праздник есть. Что в этом такого?
  Я окинул взглядом её миниатюрную фигурку и испытал прилив нежности. Это ведь она привела меня сюда через все эти коридоры и опасности только ради меня. Несмотря не только на опасности, но и вопреки собственному воспитанию, вопреки общественной морали. Нарушив табу. Я понял, как это трудно было ей сделать. Я взял её молчащую за локти и мягко притянул к себе. Нина поддалась моему жесту и прильнула к моей груди. Я ощущал чуть дрожащее тепло её тела сквозь одежды и запах её густых волос. У меня слегка закружилась голова. Какое всё-таки счастье вот так просто сжимать в объятьях того, кого ты любишь. И никакого мира нет вокруг нас. Никаких пещер и тоннелей. Никакого пропавшего человечества и людоедства. Все что мне нужно было сейчас рядом со мной. В моих руках. Я чувствовал, как бьётся её сердечко. Я посмотрел в любимые глаза:
  - Нина, я должен тебе признаться в ужасной вещи.
  Она подняла на меня свои изумрудные глаза. Вначале её взгляд выражал интерес вперемешку с тревогой. И вдруг я почувствовал её едва заметную улыбку.
  - Я болен, - продолжил я, преодолевая страх, - И болен ужасной болезнью, Нина. Я тебя очень, очень люблю, но...- я закрыл глаза и замолк, с трудом сглотнув комок признания. Воцарилась пауза. И только я собрался с силами досказать всё, как Нина опередила меня. В тишине подземелья прозвучал её звонкий голос.
  - Ты здоров, Андрюшка. Здоров-здоров. Все в порядке, - она подтянулась и чмокнула меня в щетину на подбородке.
  Может она не понимает про что я говорю. Скорее всего.
  - Нина, у ВИЧ. Это не лечится.
  - Ужас! Вдруг произнесла Нинушка с сочувствием смотря мне в глаза, - так ты все это время жил на грани жизни и смерти!? Ты здоров, Андрей. Никакого ВИЧ нет!
  - Но он есть, почему нет?
  - Тебе же провели идентификацию в храме. Там сама собой выправляется ментальная структура. Тебе много нового вкачать не могут, но такие вещи адаптируют. Иначе ты можешь представлять угрозу для остальных. У тебя уже нет никаких вич, Андрей, - Нина счастливо улыбалась, наблюдая мою реакцию.
  - Ты хочешь сказать, что у меня нет теперь ВИЧ? - тупо переспросил я.
  - Конечно! Это старинная болячка. С такими вещами люди уже давно разобрались. Лет двести назад. А ты, бедняжка, все это время страдал.
  Будто беззвучный взрыв сдетонировал в моем мозгу. Несколько мгновений, ошеломлённый этим известием, я просто ничего не мог думать. Ничего подобного я никак ожидать не мог. Я так уже свыкся с моей где-то за поворотом прячущейся смертью, что с трудом отпускал эту мысль. Меня в тот момент не захлёстывала радость скинутой ноши, нет. Я был больше всего удивлён собственной реакции на эту новость. Я будто бы родился в каком-то новом, но наивном мире. Ну как будто для принятия этого факта мне сейчас нужно было поглупеть. Казалось бы о чем ещё я мог бы мечтать. Но на лицо было странное и противоречивое состояние. С одной стороны смертельная болезнь отступила и можно было теперь планировать свою жизнь как раньше. А с другой стороны я теперь уже не мог как раньше. Витающая надо мной смерть приучила меня не заглядывать глубоко в будущее и я банально привык к этому. Так оказалось вполне возможно жить. Более того, так жить мне нравилось больше, чем так как я жил до болезни. Теперь же смерть получается отступила. И что теперь? Словно какой-то невероятно строгий учитель вдруг пропал. Словно его и вовсе не было никогда. Но ведь я теперь прекрасно знал, что это не так. Две эти вещи не помещались в моем сознании. Как теперь мне жить? Я совсем разучился думать про будущее.
   Но теперь у меня было будущее с Ниной. Эта мысль развеяла мои странные переживания по поводу моего выздоровления. Да! Теперь между нами ничего не стоит, и я крепко прижал свою любимую к себе. Я чувствовал её тёплое дыхание на шее и вновь на краткие мгновения погрузился в сладкое забытие. Всё-таки все будет отлично! Как всё-таки все это удачно на самом деле. Наконец я почувствовал в полной мере бесконечную благодарность, безмятежность, даруемые случившимся обстоятельством. Я приподнял её головку и произнёс этим хитрым зелёным глазам.
  -Ну я теперь всё видел. Спасибо тебе, родная. Спасибо огромное!
  Нина несколько виновато улыбнулась и спросила:
  -Пойдём домой?
  Обратно, как известно, идти легче и быстрее. Мы так же на корточках, прижимаясь к стене, благополучно миновали опасный коридор и вышли на лестничную площадку. Поднимаясь по скрипучей лестнице, Нина шла впереди меня, держа меня за руку. Между двумя предпоследними ярусами она пропустила меня вперёд, что бы я помог ей взобраться на излом лестницы, в котором отсутствовало несколько ступеней. Я залез и повернулся, что бы протянуть ей руку. И тут вдруг целое звено лестницы пошатнулось и резко со страшным скрипом ушло на метр вниз вместе с Ниной. Я даже не успел испугаться и почти лежа попытался ухватить Нину за одежду. Но марш, будто управляемый каким-то злым умыслом, просел ещё ниже. И теперь Нина, схватившись за перила, с ужасом смотрела на меня снизу. Я находился метрах в двух над ней. Изо всех сил, свесившись, я тянул руку, но до неё было ещё порядка метра. И тут просевшее звено лестницы с оглушительным скрипом поехало вниз. Все это заняло какие-то секунды, но эти секунды растянулись для меня на всю оставшуюся мне жизнь. Я беспомощно наблюдал, как медленно удаляется от меня её взгляд и протянутая мне рука. Метр вниз. Лестница вновь приостановилась, царапая каменную стену сломанной опорой. На пару секунд застыв, она окончательно рухнула вниз. И тут Нина пропала. Совсем пропала. Словно надела шапку -невидимку. Я прекрасно помню этот миг, так как не моргая смотрел на происходящее. Не постепенно, а просто в какой-то момент на уже удалявшемся в пропасть куске лестницы просто никого не стало.
   Сорвавшийся марш ещё не успел достичь дна подземелья, а меня уже охватила паника. Волосы на мне буквально встали дыбом. Я молча лежал на ступенях над обрывом, протягивая вниз бесполезную теперь уже руку. Я не верил в происходящее. Наконец снизу донёсся оглушительный металлический грохот, и в ноздри попала едкая пыль. Я закричал как дикий зверь. Первым моим движением было броситься вниз, за ней. Я стоял на краю тёмной пропасти поглотившей мою Нину. Уже мою Нину. Мою такую долгожданную любовь. Я все ещё не мог не то что бы поверить. Я не мог допустить такого, и с ужасом вперемешку с несбыточной надеждой смотрел в темноту. Я опять в отчаянии закричал не в силах принять такого поворота судьбы. Выхода никакого не было. Нина ушла от меня. До ужаса нелепый и неуместный рок. Я сидел неподвижно в темноте и осознавал что произошло. Так не бывает. Так не должно быть. Это какое-то безумие. Такого не может быть. Это все как-то можно исправить. Конечно! Нет! Неужели Нина погибла? Я то садился на ступени и в тупом непонимании смотрел перед собой, то вскакивал и бесновался на краю пропасти, сбивая до мяса кулаки о металлические перила. Не знаю, сколько я просидел на краю этой лестницы, не раз рискуя упасть сам. Наконец начало приходить осознание происшедшего. Многотонным неподъемным катком ледяная жгучая пустота выдавливала из меня сомнения и надежду. Зачем мне все это? К чему мне идти обратно? Я никогда не уйду отсюда, где я видел в последний раз её глаза. А ведь это мы пришли сюда ради меня. При каждой мысли меня пронзало будто раскалённой спицей. Это все было из-за меня. Из-за моего глупого любопытства. Ведь это она хотела мне сделать приятное. Я посмотрел на окровавленные руки и почувствовал острый холод подземелья. Как-то вдруг все ощущения реальности навалились на меня. Сил никаких не оставалось. Я прилёг на последнюю ступень и стал просто смотреть в пустоту. Все потеряло смысл. Вот так в одно мгновение я лишился всего. Ничего кроме Нины у меня не было. Какое там будущее, какое прошлое? Что может заменить то, что я имел буквально полчаса назад. Горькая мёртвая ведьма опять больно развернулась в моей груди. Я закрыл глаза. Ничего не поменялось. Липкая мокрая тьма и перед открытыми и перед закрытыми глазами тьма. Кому я нужен теперь и кто мне нужен? На фоне темноты стоял последний взгляд удаляющейся от меня Нины. Испуганный и растерянный. От боли я свернулся калачиком на последний ступени и сквозь зубы застонал. Где-то на задворках чувств я ощущал край лестницы под своим плечом. Но сейчас это меньше всего заботило меня. Я даже хотел сорваться туда. Вниз. Что бы это произошло ненамеренно. Как и должно было быть. Так продолжалось вечно. Я не понимал, что теперь мне делать. Вдруг кто-то схватил меня за рукав и оттянул от края обрыва. Я сквозь слезы видел какие-то тёмные силуэты и совершенно не сопротивлялся. Какая разница кто это и что ему нужно. Это было совершенно не важно теперь. Меня оттащили на ближайшую площадку, поставили на ноги и прислонили к стене. Я не хотел смотреть на этот адский злой мирок и опускал низко голову. Вдруг я получил больную оплеуху по щеке. Острая, жгущая кожу боль заставила меня поднять глаза и вглядеться. Прижимал меня к стенке Гевал. Чуть дальше стоял Риск.
  -Андрей. Андрей! - послышалось как сквозь сон.
  -Нина жива!
  Эти слова! Вдруг звериная ярость к их глупости, этих муравьев проснулась во мне и я сильно оттолкнул Ге от себя. За считанные секунды я вновь вернулся в реальность пронизывающего холода подземелья. Я стоял у стены прямо передо мной опирался на перила Риск и рядом лежал Гевал.
  - Нина жива, идиот! - орал Ге.
  Нина жива. Что он плетёт? Это он зачем?
  - Нина не погибла, Андрей, - услышал я голос Риска.
  Я в недоумении посмотрел ему в глаза.
  - Она не разбилась, а попала в т-поле. Она жива, Андрей - повторил очень серьёзно Риск.
  - Где она? - спросил я, ещё не понимая о чем идёт речь.
  - Это другой вопрос. Сейчас нам нужно вернуться домой, пока и нас не накрыло. Эти т-поля могут менять своё положение. А если мы туда попадём, то как Нина не отделаемся. Пошли домой, и по дороге я тебе все расскажу.
  Нина жива? - диким голосом переспросил я, начиная понимать смысл сказанного. Вдруг среди замёрзшего навсегда мёртвого мира сверкнул луч света. Я схватил Риска за плечи и жадно всматривался в его морщинистые глаза.
  - Да. Нина живая, Андрей, но она все равно в беде. Нужно сейчас думать как её спасти. - тихо добавил он и опустил взгляд.
  По пути наверх Риск рассказал мне что случилось. Посреди ночи он проснулся от мыслей Нинушки. Оторвавшийся марш, падая, пересёк т-поле, и Нину перебросило в другой место на поверхности. Это и спасло ей жизнь. Ей удалось выйти из т-поля, но там её нашли те самые учёные, которых замечали в окрестностях замка. Они то и взяли Нинушку в плен.
  - Зачем им она, Риск?
  Старый человек явно был в сильном замешательстве от моего вопроса. Мы уж вышли на поверхность и шли по двору ко входу в центральный зал.
  - Хотят обменять её на меня. Мы пойдём её спасать, Андрей. Сегодня утром. Вы меня проводите. Я решил. - ответил Риск, угрюмо смотря перед собой.
  - Почему не сейчас?! - воскликнул я.
  - Нужно ещё немного времени на подготовку. Нине они ничего не сделают, поверь. Прошу тебя. Я их хорошо знаю. Они маньяки, но не звери лютые. Сейчас тебе нужно лечь и отдохнуть перед завтрашним днём. Постарайся уснуть, а мы все приготовим.
  29
   Уже почти под утро я оказался в своей постели. После всех переживаний я чувствовал гнетущую слабость. Но мысль, что Нина была не смотря ни на что жива, действовала на меня как волшебный целительный бальзам. Я ощущал одновременно и бесконечную усталость, словно из меня кто-то высосал все жизненные соки, и в то же время внутри, в самом основании моего существа разливалось тепло от того что все не так было страшно как могло бы быть. Я не чувствовал себя в праве сомкнуть глаз хоть на секунду, пока моя Нина находится неизвестно где, и просто лежал и терпел. Минуты, минуты. Угасающий огонь над тлеющими углями. Усталая неподвижность.
   Разбудил меня громкий стук в дверь. Утро только наступило, и я ещё спал под уютным тёплым пледом. Мозг спросонья не соображал, тем не менее, я уже знал кто там, так как в голове из марева дремоты возникла белобрысая борода Гевала. Что случилось?- подумал я. Но ответа не получил и хапнув сквозь зубы студёного воздуха остывшей каморки, спешно вылез из под одеяла. Спал я в одежде и поэтому сразу открыл дверь. Да, там стоял Гевал. Он окинул меня взглядом, задержавшись на помятой физиономии. Я уже знал для чего он пришёл.
   - Пошли, - сказал он вслух. Сколько тебе на сборы?
  - А что брать? - Ломающимся с утра голосом, поёживаясь, осведомился я в ответ.
  - Ничего. Просто приведи себя в порядок,- подумала моя голова, в то время как Гевал повернувшись спиной, уже уходил в направлении наружных ворот.
  - Десять минут есть? - крикнул я вслед
  На это был получен утвердительный ответ и я, детально вспоминая всё пережитое ночью, стал торопливо собираться. День обещал быть необычным. От этого я немного трусил, но мысли, что Нина сейчас где-то в руках непонятных людей придавала и смелости и сил. Сделав лёгкую разминку, что бы согреться, я вышел во двор. Там стояли все. Все кроме Нины. Риск крутил в руках тот самый опутанный проволокой шар, над которым корпел когда-то Михей. Гевал же с Михеем стояли напротив, наблюдая за действиями Риска. На скамеечке у ворот сидел, хлопая глазами, Нелой. Я с готовностью подошёл к ним и, встав между Михеем и Гевалом, тоже уставился на штуковину в руках Риска. Тот, посмотрев на меня, произнёс. Мы про... И тут я впервые услышал одновременно мысли всех троих! Раньше мне такое никогда не удавалось, но и случаев для этого подходящих практически не было. Михей как раз спорил с Риском, и я вполне определённо почувствовал несогласие Риска и чувство тревоги и опасения со стороны Михея. Мы их и так выследим,- убеждал он. Риск несогласно молчал. Гевал же явно был на стороне Риска, но ничего определённого пока не предлагал. Но тут Риск вслух проговорил: Пойдём четвером. Тут останется только Нелой. Решено. Михей, у тебя все готово? На что тот, опустив голову, спешно удалился. Гевал на взгляд Риска уверенно качнул головой, похлопав себя по боку. Там под плащом обрисовывались контуры какой-то угловатой крупной штуковины. Вслед за этим Риск сказал: 'Андрей, давай готовься. Через десять минут выходим. Покажешь место, где вы тогда наткнулись на алтарь учёных. Может быть от него мы найдём остальных. Скорее всего, мы уходим надолго. Возможно, с ночёвкой'.
   Мы подкрепились холодным мясом и спустя пятнадцать минут вышли за ворота замка. Высокие кусты окружавшей замок рощицы путались друг с другом голыми ветвями. Мартовский ночной мороз, впитавшись в землю и деревья, неожиданно застыл, превратив их в единую твёрдую и потрескивающую конструкцию. День предстоял ясный, но только розовато -голубое утреннее небо напоминало о ясных летних днях своим светом. Раннее солнце, простреливая сквозь стволы орешника пологими лучами, уже начинало выпаривать туман из осеребрённой листвы на земле и травы. Дыхание паром выходило изо рта. Пахло зимой.
   До поворота на разрушенное шоссе шли в основном молча. Каждый был занят своим. Гевал, пожёвывая усы, пристально постреливал глазами по сторонам. Михей трусил, часто поправляя арбалет за спиной. Риск же шёл впереди ровной и уверенной поступью. Вообще довольно странно, как старику удавалось поддерживать не чрезмерно быстрый, но все же, ровный и вполне энергичный темп ходьбы. Риск не плёлся, а именно шагал. Равномерным и широким шагом. Поэтому вся процессия довольно скоро оказалась на вершине холма, где начинались перекошенные заборы. Насколько я помнил, прошлый раз мы с Нелоем шли вдоль них около полчаса. Сейчас же, дошли до шоссе минут за пятнадцать.
  За сто метров до перекрёстка Риск остановился и повернулся к нам.
  -Андрей, - услышал я мысленное обращение Риска, - Я сейчас пойду впереди один. Вы будете идти за мной незаметно. Когда начнёшь узнавать места поблизости их лагеря дашь мне знать.
  - Постарайся опознать местность заранее. И не говори голосом. Все понятно? - переспросил он вслух.
  - Да, Риск, я буду аккуратен, - подумал я и для верности повторил вслух, - Да.
  - На сто метров меня отпустите и идите следом. Гевал, смотри, что бы все было как решили.
   И он направился к перекрёстку. Когда Риск отошёл на оговорённое расстояние, Ге щёлкнув пальцами, подал нам знак, и мы двинулись вслед. Миновав перекрёсток, Гевал достал из-под плаща короткий автомат. Вслед за ним Михей со скрипом натянул об колено снятый с плеча арбалет. Так мы продвигались довольно долго. Места по которым мы шли я узнавал плохо. Это меня тревожило. Было боязно подвести экспедицию, проворонив те проулки. Впереди хорошо был виден силуэт теперь уже неторопливо шагающего Риска. Таким макаром мы двигались минут двадцать. Пару раз мне казалось, что мы уже пришли. Но, на все мои ложные трепеты Риск не реагировал. Хотя всякий раз когда у меня возникало ощущение близости того места, я чувствовал, что Риск слышит меня. Тем не менее, походка его не менялась, и он вышагивал не меняя темпа. После второй ложной тревоги появилась чёткая мысль, о том, что маловероятно там кто-то будет до сих пор, тем более после того как Нелой их спугнул. И, вероятнее всего, только с алтаря и начнётся настоящий поиск. Я понял, что Риск меня успокаивает и стал спокойнее присматриваться к залитым уже высоким солнцем силуэтам строений вдоль дороги.
   Мы уже вошли на территорию бывшего пригорода. Тянулись с разным отступом от шоссе довольно однообразные низкие постройки, напоминающие стога сена. Само шоссе на этом участке было усеяно ржавыми фрагментами каких-то металлических каркасов и разной величины осколками бетона. Вдруг Риск остановился как вкопанный.
  'Есть! - ясно возникла в голове мысль, - Всем тихо'! Гевал и Михей тут же, пригнувшись, ретировались к ближайшим кустам у обочины. Ге при этом успел рвануть за собой и меня так, что я оказался с ними рядом в тени опутанного сетью мёрзлых веток каменного обломка. Отсюда неплохо была видна середина дороги в том месте где стоял Риск. Гевал, полуприсидя и прижимаясь к заиндевелым ветвям, подполз к краю камня. И взяв автомат навскидку, принялся в прицел наблюдать за дальнейшими действиями Риска. Михей же занял позицию с другого конца укрытия и, пригнувшись, устремил взгляд туда же. Правую руку он держал на лежащем на камне взведённом арбалете. Риск, осторожно пятясь задом, уже возвращался. Обогнув посторонившегося Гевала, он ещё раз выглянул поверх укрытия и повернулся к нам.
  'Там есть люди. Вероятнее всего они, потому что слышу что-то на знакомых частотах'. Тут он пристально посмотрел на меня. Через секунду я вновь услышал его спокойный тихий голос: 'Андрей. Все хорошо, но ты не умеешь молчать. Нужно, что бы ты на время одел изолятор. Если не оденешь - они нас засекут'. В этот момент Михей сзади нахлобучил мне на голову то самое яйцо опутанное проволокой, которое до этого нёс за спиной. Я тут же сорвал с себя эту штуковину и с негодованием посмотрел на Михея. Риск резко повторил: 'Одень, Андрей. Ты не можешь не думать, а они пеленгуют. Одень не бойся. Я прошу тебя. Эта штука не для тебя была приготовлена, а для одного из них, он мотнул головой в сторону застройки, что bp бы своих не позвал. Одень быстрее же'. Несколько успокоившись по поводу своих спутников, я нерешительно натянул на голову эту штуковину. Сам шар был отлит из полупрозрачного пластика, и видно сквозь него было плохо, но звуки снаружи я хоть и глухо, но слышал. Появилось ещё ощущение до этого момента мне незнакомое. Все что я думал приобретало некое подобие эха в моей же голове. И мысли мои теперь будто кто-то проговаривал в пустом и гулком черепе. Вся эта сцена продолжалась пару секунд. 'Посиди тут', - услышал я громкий шёпот Михея. И он осторожно помог мне сесть на корточки спиной к камню. 'Хорошо', - послышался тихий голос Гевала. И через пару секунд то же произнёс Михей. Я догадался, что Риск, скорее всего, раздавал им указания, но я не только не мог разобрать смысла их мыслей, но даже не чувствовал, что кто-то думает рядом. Начало приходить понимание того, для чего эта штука на моей голове. Изолировать мысли от других. Изолятор! - возникло у меня громким эхом в голове. Блин, какими громкими могут быть мысли оказывается. Обычно, не чувствуешь, по привычке этого не замечаешь. 'Интересно,- подумал я, - Ведь я теперь слышу только то, что я сам думаю. Да! Ведь, если изолятор, то меня сейчас и в Мнемосе никто не видит!' Тем временем, снаружи я ощущал телом возню передислоцирующихся людей. Лязгнул по камню где-то сверху над головой арбалет Михея, и тревога вновь неприятно зазудела в спине.
   Прошла минута с того момента как мне надели на голову изолятор. И в этот самый момент где-то совсем рядом, прямо передо мной тяжело лязгнуло металлом о дорожное покрытие и покатилось нечто. Звук был такой, будто с большой высоты упала на асфальт мясорубка. И в тот же миг оглушительный треск разорвал тишину. Звук был настолько близким, что все моё тело встряхнуло волной. При этом пластик с мутными тенями окружающих предметов вокруг моей головы взорвался ярким белым светом. Я закричал от боли и неожиданности, машинально срывая с себя шлем. Первые секунды я ничего не видел кроме плавающих цветных пятен. Неподалёку послышался тяжёлый стук автомата. Рука нащупала что-то живое рядом, и я уже собирался притянуть это к себе, как почувствовал странный озноб в челюсти. Будто я надкусил что-то кислое и при этом очень холодное. Челюсть начало сводить, а язык сам собою вываливался изо рта. Круги в глазах начали таять, но тут новое ощущение раздражающей, граничащей с болью щекоткой начало распространяться от челюсти по всему телу. Лицо моё окаменело. За тем шея, при этом стало трудно глотать. Плечи. После головы холодное окаменение сразу сковало все тело, зацементировав меня в нелепой позе. При этом, потеряв равновесие, я с отчётливым твёрдым стуком упал на бок. В глазах уже совсем прояснилось, и я увидел, что лежу на боку лицом в сторону дороги. Земля в поле зрения стала стеной вертикально слева. И в метре, над головой торчал неподвижный ботинок Михея.
   Из-за камня появилась фигура. Против солнца я заметил только развевающиеся прозрачные полы халата. Человек, внимательно, по врачебному заглянув мне в глаза, торопливо прошмыгнул и присел над Михеем. В поле моего зрения осталась только прикрытая белым халатом спина. Вслед за первым подбежал другой учёный. В руках он держал длинную палку. Забежав, он присел на корточки у края укрытия и вскинул палку как ружье. Раздался частый стальной стук автоматического оружия. Перед моим лицом посыпались, отскакивая от асфальта, дымящиеся гильзы. Одна из них с глухим стуком ударила меня по лбу. Я подумал, что гильза может попасть мне прямо в открытый глаз, потому что моргать я не мог. Тем временем, первый из них что-то делал с Михеем. Его нога с шуршанием исчезла из поля моего зрения. Второй вёл перестрелку, высовываясь из-за камня. В ответ откуда-то издалека доносились короткие очереди. Некоторые пули, высекая искры, крошили край каменной глыбы. Перестрелка продолжалась минуты две. Я совершенно не разбирался в тактике. Но было видно, что прикрывающий автоматчик вёл бой умело. Винтовка крепко сидела в его фигуре, несмотря на солидную отдачу. Стрелял он средними очередями, высовываясь с разных сторон укрытия. Один раз он толкнул сорванный мною шлем ногой и как только несколько пуль пробили пластиковое яйцо, он, выпрямившись в полный рост и на мгновение замерев, дал прицельно две коротких очереди поверх камня. Автоматчик вдалеке затих. За это время первый уже успел, управиться с неподвижным Михеем и приступил ко мне. Связывающий меня учёный не без усилий, но вполне ловко ворочал меня с боку на бок. В какой-то момент я увидел широко раскрытые глаза лежащего рядом Михея, смотрящего на меня с каким то нелепым вопросом. Автоматчик тем временем присел, опёршись спиной о камень, и одной рукой достав из-за пояса обойму, шмыгнул носом и перезарядил оружие. Винтовка с тихим свистом выпустила пар. Противник вдалеке молчал. Перезарядив винтовку, парень с щербатой улыбкой показал своему напарнику 'V' двумя пальцами, и осторожно, отдёргиваясь, принялся выглядывать из-за укрытия. На другом конце никто не стрелял. Парень выставил поверх укрытия приклад. Ответа не последовало. Наконец он, резко встал в полный рост с автоматом навскидку и осмотрел поле боя. За тем осторожно вышел из-за угла, рыская стволом. В этот момент я услышал звук похожий на хруст и на хлопок одновременно, и передо мной рухнул лицом в землю вязавший меня учёный. Из его затылка толчками забила блестящая кровь. Гевал, смотря в прицел своего оружия, мягко переступил через меня. Подойдя к камню, он с автоматом навскидку осторожно выглянул вслед покинувшему укрытие автоматчику. Но в ответ раздалась очередь. Голова Гевала странно дёрнулась, при этом его автомат с металлическим звоном по дуге отлетел назад. Дезоориентированный Ге пару секунд цеплял воздух вокруг себя руками. Но быстро пришёл в себя и, нырнув к камню, прильнул к нему спиной и руками. Мы встретились с ним глазами. Моментальный тяжёлый и глубокий взгляд Ге. Меньше секунды я был в этом чрезвычайно сосредоточенном чёрном взгляде, но я почувствовал ровно столько, сколько мог бы почувствовать за всю жизнь. На мгновение меня захлестнула и невероятная печаль и одновременно с ней какое-то бескомпромиссное отчаяние. Потом Гевал перевёл взгляд на отлетевший на пять метров автомат. Чёрные зрачки вдруг блеснули отчаянной лихостью. Ухмыльнувшись уголком рта, Ге стремительным рывком прыгнул к лежащему невдалеке оружию, но сзади его нагнала автоматная очередь. Тело Гевала пару раз резко дёрнулось и прокатилось по земле. Несколько секунд он лежал, выгибаясь в конвульсиях. Но раздались два одиночных выстрела, и тело Ге обмякло.
  30
   Нас с Михеем, протащив по земле, погрузили на стоявшую неподалёку телегу. В дальнем конце которой сидел, привалившись к борту, связанный Риск. Тело давало о себе знать тупой ломотой в суставах. Риск с отчаянием посмотрел на нас и опустил глаза. Никаких мыслей ни от него, ни от Михея я не слышал. Но зато довольно неплохо чувствовались настроения грузивших нас людей. Их было трое. Все не старые парни, до тридцати, как я мог судить. Вслед за нами в телегу положили своего мёртвого товарища и труп Ге. Глаза его были до сих пор открыты и слепо смотрели мне на плечо. В одном из зрачков расплылось кровяное пятно. Я вспомнил взгляд Гевала перед тем как он бросился к автомату. То же самое лицо. Вот эта соломенная борода. Но сейчас Ге тут не было. В этот момент, я подумал, что теперь я знаю, почему покойникам закрывают глаза. Я ощутил какую-то боль и невольно перевёл взгляд на Риска. Тот сидел со связанными за спиной руками в углу повозки и, опустив голову, смотрел на тело Гевала. Морщины вокруг глаз собрались, выдавливая скупые прозрачные капли. Все то время пока нас везли по переулкам, каждый из нас думал о своём. Михей, приоткрыв рот, глупо смотрел на мёртвого Ге. Риск просто опустил лицо вниз и сидел не двигаясь. Я украдкой смотрел на Риска. Тот продолжал сидеть, низко свесив голову и, как я понял, не думал про меня в этот момент. Ни думал и ни слушал.
   Так. И что же мне делать? Кто эти люди. Я понял из скупого объяснения Риска, что это учёные. Все-таки не вязалось в моем сознании образ мирного учёного, которому я приписывал по умолчанию некоторую физиологическую беспомощность, с этими людьми в комичных белых халатах и совсем уже не комичным оружием и повадками. Что же они будут с нами делать? В любом случае, похоже на то, что в ближайшем будущем мне придётся предстать перед выбором - с кем быть. С Риском и Михеем, а как следствие и с Нинушкой. Или может все наоборот? Так что же? Остаться верным тем, кто меня приютил, но при этом пойти на возможную смерть? Со смертью я для себя уже многое решил ещё тогда в Москве, когда пил после всего того, что произошло. Но сейчас. Имея гипотетическую возможность жить. Да и не только жить, а ещё и присоединившись к учёным этого времени узнать про этот мир ещё больше. Ведь неизвестно какие необычные вещи я могу узнать от них. Я же с лёгким сердцем могу рассказать им правду, ничего не скрывая. Они должны понять, что я тут ни при чем. Что же там Риск про них говорил то? Я стал лихорадочно вспоминать. Что-то про искусственного бога. Что за глупость? Какой бог? Это, вроде бы, было все, что он тогда сказал про них. Сектанты, - сказал он тогда ещё. Ну и пусть! Пусть сектанты. Я ведь тоже могу стать адептом их учения. Почему нет? Если они мне поверят, то может быть у меня появится возможность освободить Нину. Не факт, что Риск был прав, отделившись от них в своё время. Вдруг в их учении есть смысл и правда. Тогда я искренне смогу разделить с ними их взгляды. Но Нинушка. Как быть с ней? С Риском и Михеем. Да и к молчуну Нелою я успел привязаться. И его взгляд уже не был для меня таким пугающим как при первой встрече. Что же мне делать. Ведь нас привезут скоро, и мне нужно будет что-то решать. Ну, хорошо. А вдруг они не нуждаются в новых адептах. В таком случае я им буду без надобности, и в любом случае разделю судьбу моих товарищей. А если нет? Почему я должен делить с ними то, в чем я даже не разбирался, и кто знает, вдруг здесь все не так как мне подал Риск? Как я должен поступить?
   Я ещё раз взглянул на Риска. На сей раз, он с каким-то слепым беспросветным отчаянием смотрел мне в глаза. Я сконфузился, отвёл взгляд и постарался блокировать свои мысли. Нужно было что-то решать. Хотя, что я сейчас мог решить, не имея никакой информации. Я решил пока не думать об этом и оставить все идти своим чередом. Да, блин, какой тут свой черёд-то!? Гевал лежит мёртвый прямо передо мной. Глаза его уже покрылись мутной плёнкой. Где теперь он. Его нет. Это лежит просто труп. Какой тут может быть черёд?! Ни о чем другом я думать не мог. И не думать я не мог. Я ещё раз украдкой посмотрел на Риска. На сей раз он смотрел в определённую точку рядом с тем местом, где сидел я. Тут он перевёл взгляд на меня и снова быстро взглянул на то же место, указывая мне на что-то. После этого он резко потупил и опустил взгляд. Но я его понял.
  Все это время мы находились под пристальным наблюдением двух человек толкающих телегу сзади. И один ещё шёл впереди, направляя движение. Иногда и он оглядывался назад, проверяя все ли в порядке. Я опустил голову к коленям, а сам осторожно скосил взгляд на то место, куда указал Риск. Там у борта, рядом с нагрудным карманом мёртвого учёного лежал непонятной мне формы небольшой предмет. Больше всего, это было похоже на очки с тремя окулярами. Окуляры не были прозрачными и даже не были похожи на линзы. На их месте находились полусферы размером с мячик от пинг-понга. Три таких блестящих фиолетовых полусферы расположенных треугольником и очковые дужки. Если бы я смог незаметно нагнуться, то дотянулся бы до них связанными за спиной руками. Я поднял взгляд на Риска. Тот сидел, опустив голову, но при этом исподлобья смотря мне в глаза. Он опять перевёл взгляд на лежащие сбоку от меня очки и за тем снова уставился отсутствующим взглядом вниз. Как же мне поднять их? Я мог это сделать, но двое толкавших телегу сзади, наверняка, заметили бы это.
   Пока я приноравливался и ждал момента проделать всю эту операцию, наша телега уже миновала районы пригородной застройки и двигалась по дороге вдоль бесконечных фасадов полуразрушенных строений по обеим сторонам. Местами фасады плавно прогибались на уровне второго или третьего этажа и в этих местах жёлтыми ёжиками торчали ветки кустарника. При этом растительность, как почти на всех зданиях города, не залезала на стены, и была строго локализована в конкретных местах, не смотря, на то, что за её ростом очевидно уже давно никто не смотрел. В зданиях были обычные оконные проёмы, что мне показалось довольно архаичным для местной архитектуры. При чем, в углах торчали раскрошенные зубья обычных стёкол. Оба здания полностью закрывали узкое пространство между собой от солнечных лучей, погружая дорогу в стылую тень. Само дорожное полотно было покрыто удивительно правильной сетью параллельных трещин. Груженная телега на пневматической подвеске плыла плавно и бесшумно. Толкавшие её, особых усилий не прилагали. Вся процессия двигалась молча. Даже между собой эти люди, похоже, не общались. Впереди замаячил просвет. Лента зданий по правой стороне дороги обрывалась, и солнечные лучи заливали дорогу слепящим светом.
   Уже почти достигнув освещённого солнцем участка, впереди идущий притормозил жестом телегу и внимательно уставился на арку в здании по левую руку. До арки было ещё метров тридцать. Ведущий, повернувшись, в нашу сторону дал знак толкавшим телегу, и те, выхватив автоматы, устремились туда. Сам же он, встав на их место сзади телеги, взял на изготовку оружие, наблюдая одновременно и за нами, и за происходящим у арки. Мне было все хорошо видно, в отличии от Риска. Тот сидел и смотрел в борт телеги, изредка бросая быстрый взгляд на караульного держащего нас на мушке. Михей в каком-то ступоре с безразличным интересом наблюдал за происходящим красными опухшими глазами. Пока те двое приближались к арке, я почувствовал взгляд Риска. Он напомнил глазами об очках рядом со мной. Я подумал, что сейчас, действительно, может подвернуться подходящий момент. Но подвинуться или перекоситься телом без видимых причин значило привлечь внимание охраняющего нас. Беспокойно завозившись, я отвлёк его внимание от своих товарищей, и он устремил на меня пристальный взгляд. Я затих и продолжил наблюдать за событиями. Тем временем те двое уже подошли к арке вплотную. Один из них осторожно заглянул внутрь. Видимо ничего подозрительного не обнаружив и махнув рукой своему напарнику, скрылся в темноте проёма. Риск не мог обернуться и поэтому сидел в напряжённой позе, находясь всем своим вниманием позади себя. Прошло около минуты, с тех пор как те двое свернули внутрь арки. И тут послышались грохот какой-то жести и смех. Спустя пару мгновений они появились, волоча за одежду человека. Тот совершенно не сопротивлялся, только странно мычал, торопливо перебирая ногами. Дотащив его до подводы, ему связали за спиной руки и пинками погрузили его к нам. При этом один из них больно прикладом автомата толкнул меня подальше от края повозки. Но как раз это позволило мне сделать вид, что я потерял равновесие и подобрать очки. Теперь оставалось только сделать так, что бы их у меня не обнаружили.
   От мужчины, которого впихнули к нам в телегу, остро пахло закисшими объедками и дерьмом. Сам он был одет в разноцветные грязные лохмотья. В общем и целом он смахивал на современных мне бомжей. Если бы не пару 'но'. Я не мог предполагать, как должны выглядеть бомжи сейчас, но пару деталей в этом персонаже были очень необычны для меня. Первая - это то, что при всей своей запущенности, бородатости с лохматостью, на голове у него была ровно выбритая полоса, начинавшаяся ото лба и до темени, пяти сантиметров шириной. По её ровным краям было видно, что делалось это аккуратно и неплохим инструментом. При чем, вся обритая наголо кожа меж грязных пучков чёрных волос была вытатуирована загадочными цветными орнаментами. Рисунок спускался по лбу и, сходя на нет, расходился над бровями. Второе, что мне показалось в нем необычным, я заметил не сразу. Человек преспокойно присел на корточки спиной к лицу Гевала и, держась за него руками, принялся монотонно покачиваться из стороны в сторону. Я не сразу обратил внимания на одну из его рук, рассматривая необычную причёску. Но когда он опёрся ей на тело, я с удивлением заметил, что она была в чёрной перчатке. Но, нет! Это была не перчатка. Это был протез. Чёрный суставчатый протез. В целом это можно было спутать с человеческой кистью, но при ближайшем рассмотрении становилось заметно, что общие пропорции неестественные. Пальцы были несколько длиннее, чем обычно бывает и тоньше. С лёгким испугом, приглядевшись, я рассмотрел вдоль кисти и пальцев ровные швы и на суставах шарообразные утолщения., Я, удивлённо, посмотрел на Риска. Тот сидел в прежней позе, уставившись в пол, не выказав никакой реакции на появление нового члена экипажа. Я скосил глаза на Михея, но и он, нахохлившись, смотрел в одну точку.
   Тело уже практически пришло в себя, но запястья снова начинали неметь. На сей раз от верёвок на них. Застройка по краям дороги давно закончилась, и мы держали путь по изрезанной опадающими холмами равнине. Как назло, когда мы вышли из городского проулка на простор, небо затянуло рваными хмарами. Земля стала пожухлой и однообразной. Городские строения оставались уже далеко позади, и порывы студёного ветра выдували остатки тепла из наших обездвиженных душ. По сторонам тянулись унылые и неласковые пейзажи. Совершенно пустые. Ни пролеска, ни каких-либо следов деятельности человеческой. Только, торчащие на горизонте и напоминавшие обуглившиеся спички, стволы каких-то болотных деревьев. Никто не разговаривал и только странный калека, покачиваясь, что-то тихо монотонно мычал. Я максимально компактно съёжился, что бы меньше меня досталось злому ветра с равнины, и, выглянув из-за Михея, посмотрел вперёд, по ходу движения. Вдалеке, в паре километров над холмистой полосой горизонта выступало большое искусственное сооружение. Какой-то гигантский металлический купол тускло отражал зависшие прямо над ним серые облака. Стресс как-то вдруг сменился апатией и усталостью. Хотелось только спрятаться от холода и что-нибудь поесть. Бросил взгляд на мёртвого Гевала и тут же отвёл. 'Зачем мне всё это?' - тоскливо подумал я.
  Спустя минут двадцать обоз приблизился к куполу, и оказалось, что строение находится в ещё большей по размеру искусственной воронке в земле похожей на алмазную трубку. С такими же спиралями дорог карьерных грузовиков по отвесным стенам. Глубиной она была метров сто -сто пятьдесят. В общем, циклопическое сооружение, немало меня удивившее бы в другое время. Но ещё более необычным было содержание этой земляной воронки. Тот самый купол оказался на деле лишь верхней частью огромного металлического яйца. Все это было похоже на кратер с пробившим его космическим кораблём шарообразной формы внутри. Только сам корабль пришельцев не лежал на земле, а парил над дном воронки, так как никаких опор или чего-либо подобного я не заметил. При этом с той части обрыва, куда мы выехали, гигантское яйцо нигде не соприкасалось со стенками воронки и вообще с землёй.
   Остановив подводу, ведущий подошёл к краю обрыва и пальнул с винтовки в воздух. Я невольно вздрогнул, но именно пробежавшая дрожь от резкого звука несколько взбодрила моё тело, да и психику. Стало понятно, что мы прибыли по адресу и сейчас что-то будет. Решения у меня так и не было, кроме как действовать по обстоятельствам. 'Блин, ну вот зачем всё так?' - опять я поскулил про себя, и поймал остывший и равнодушный взгляд Риска. На выстрел один из штампованных листов на поверхности сооружения откинулся и на нашем уровне открылся шлюз. Оттуда кинули разматывающийся в воздухе моток бечёвки. Человек на краю обрыва проворно поймал её и привязал к незаметному столбику в земле. Из шлюза верёвку натянули до тех пор пока она не превратилась в струну с минимальным прогибом. За тем главный залез и уселся на носу телеги, а вот двое шедших сзади начали оттаскивать её от края. Оттащив метров на десять, они принялись толкать её обратно к пропасти. При чем, с нажимом, разгоняя её до возможно максимальной скорости. От предчувствия у меня все внутри сжалось. Совершенно не затормозив, наша полутонная телега вылетела за край обрыва, и на какой-то момент я почувствовал ощущение свободного падения. Всё моё тело замерло в холодном ужасе. Я невольно вскрикнул, но тут почти сразу почувствовал успокаивающую тяжесть. Телега на момент взлетела над пропастью, но, не успев начать падать, встретила на своём пути верёвку и каким-то чудом приземлилась на неё. Не только сохраняя равновесие, но и нисколько не качнув натянутую бечеву. В момент прыжка оба толкавших успели заскочить на задний борт и, просев под их тяжестью, подвода мягко заскользила к тусклой металлической поверхности шара. Я с ужасом подумал, что сейчас подо мной высота минимум 10-ти этажного дома и все тело покрылось крупными мурашками. Но телега так и не перевернулась и благополучно добралась до чёрного проёма в поверхности гигантского яйца, где её приняли руки находящихся внутри людей. Залихватская переправа заставила меня забыть про холод и голод и вернула острое чувство реальности.
   Сооружение действительно было полностью из металла. Телега по инерции вплыла в небольшой полутемный тамбур. Внутри нас ждали ещё трое человек. Двое из них окончательно затормозили угасающий ход телеги. Третий же помог слезть с передка подводы ведущему, поддержав его под локоть. Двое, сидевших сзади, ловко соскочили с борта. При этом, один из них по ходу схватил странного калеку за шиворот и сильно дёрнул его в сторону открытого борта. Существо неуклюже повалилось на спину и уже почти упало с подводы головой вниз на металлический пол. Я сидел рядом и успел ногой подстраховать беднягу, прижав своим весом его ноги к дну повозки. После чего получил ощутимый удар в плечо прикладом. Ударивший меня вновь ухватился за шиворот лежавшего на краю подводы и грубо стащил его на пол. Наша очередь подошла в конце. А перед этим двое небрежно подтащив за руку тело Гевала, перекинули его через борт, и подхватив за руки, за ноги, куда-то утащили. Подобранные до этого в подводе очки я умудрился засунуть в штаны. Благо, они плотно улеглись в углублении паха. Но в тот момент когда нас высадили, и один из учёных начал вторично ощупывать Михея, меня пробрал холодный ужас. Если они найдут это у меня, то путей для отступления останется ещё меньше. Тогда я буду точно на стороне их врагов - Риска с Михеем. Но, видимо, убитый Гевалом учёный уже тщательно нас обыскал ещё на месте, и поэтому на сей раз ограничились поверхностным осмотром.
  ЧАСТЬ ПЯТАЯ
  31
   Посадили нас в какую-то собачью клетку размером два на два метра. Находилась она в углу большого зала заполненного огромными одинаковыми механизмами. Загадочные вмонтированные в ржавый листовой пол, машины похожие на доменные печи занимали рядами центр зала. Любой шорох порождал сырое гулкое эхо. Прежде чем затолкать в клетку с нас сняли изрезавшие запястья верёвки. Пока нас тащили по клёпанным металлическим тоннелям, меня так и подмывало заговорить с одним из этих людей. Но, поскольку, мне не приходило в голову, с каких позиций можно было бы начать переговоры, я так и не решился сделать это. Пытался нащупать их в Мнемосе. Но никаких ответных сигналов. В конце концов, просто решил молча делать, что мне скажут. Во многом ещё и потому, что
  ни Риск, ни Михей сами не предпринимали никаких попыток как-то контактировать, или сопротивляться. Почти сразу нам неожиданно принесли большую тарелку с дымящимся мясом. Ел я только с утра по выходу из замка и после всех переживаний происшедших сегодня мучил зверский аппетит. С огромным удовольствием я прикончил большой кусок. Риск с Михеем тоже поели. Насытившись, я присел на пол, опёршись спиной на толстые пруты клетки. Наступило время решать, что будет дальше и как повлиять на дальнейшие события.
  -Риск. Что теперь они будут с нами делать? - спросил я негромко, но мой вопрос шорохом прокатился по залу, огибая чудные механизмы. Закончивший со своим куском, Михей тоже с ожиданием уставился на Риска. Тот, сыто отрыгнув, присел на корточки в углу. Потеребив сморщенное лицо большой жилистой рукой, вытер губы. Потрогал большим пальцем отвисший уголок рта.
  - Я во всем виноват,- произнёс он сипло. - Теперь ничего не поправишь.
  Он было закрыл морщинистое лицо широкой ладонью. Но тут же убрал её. Пожевав губами, произнёс, - Им нужен я. Точнее не я, а сангвина.
  -Какая сангвина? - раздражённо спросил я, - Риск, объясни мне, пожалуйста, все по порядку. Я понимаю, что я дикарь и тому подобное. Но я тоже человек и оказался здесь с вами. И имею право, как минимум, знать что происходит. Что они хотят сделать с Ниной, с тобой. Что они могут сделать с нами? - праведно нахмурившись, я пристально посмотрел ему в глаза.
  - У тебя же не забрали инфрактор? Ответил он вопросом на все мои вопросы.
  -Какой инфрактор?
  -Тот предмет, что ты подобрал в телеге. Инфрактор.
  Я вспомнил про те странные очки, выпавшие из кармана мёртвого учёного. И переспросил в свою очередь: 'Ну. И что это такое? Чем они нам помогут?'
  - А ты надень, - предложил он в ответ.
  Я вытащил из штанов спрятанные очки и с опаской приблизил к лицу. В начале я ничего не увидел кроме поцарапанной поверхности прямо перед глазами. Посидел пару секунд, уставясь в близорукую темноту, и уже начиная раздражаться, я поймал себя на мысли, что можно покрутить выпуклые линзы. Я осторожно провернул правую, и перед левым глазом начало проявляться вначале смутное и мерцающее изображение. Это были диагональные линии разных полутонов серого цвета. Линии меняя тона, переливались друг в друга.
  - Думаю, ты должен увидеть. В твоё время были похожего принципа действия устройства. Это на подобии прицельного рентгена.
  Я покрутил левую линзу, и линии перед глазами приобрели объем и стали фиолетового цвета. Всё такие же диагональные полосы, но теперь я увидел новые подробности. Довольно отчётливые границы диагоналей в некоторых местах теряли резкость. Я покрутил головой. Диагональная полосатая картинка сместились вместе с взглядом, а вот размытости остались на месте и приобрели невнятные очертания. Наконец, именно размытости приобрели форму, а диагональные линии заняли место фона. Я тряхнул головой. Картинка заискрилась и на мгновение пропала, но появившись вновь, стала отчётливее и ярче. В размытых фигурах я начал узнавать фигуры сидящих рядом со мной Михея и Риска. Но пятна их фигур отличались. Если фигура Михея была похожа на каплю воды на полосатом стекле, то фигура Риска, размывая фиолетовые полосы фона, переливалась золотистыми искрами.
  -Пока спрячь. Эта вещь может очень пригодиться. Молодец что нашёл момент поднять её. Спасибо тому трету.
  - Какому трету?
  - Тому роботу, которого они нашли по дороге.
  -Это что? Робот!?
  -Ну что-то типа того. Киборг. Тело человека, а в голове компьютер. Их раньше делали ради эксперимента, потом забавы ради.
  -Одно время были популярны - вдруг отозвался Михей из своего угла.
   Сложно было сказать, сколько нас продержали в этом ржавом зале. По моим ощущениям это продолжалось около трёх -четырёх часов. Обсудив ситуацию, так ни к чему конкретному и не пришли. Михей просто сидел, замерев в своём углу. Риск надеялся, что будет возможность выторговать нашу с Михеем свободу, как минимум жизнь в обмен на его сотрудничество. Не скажу, что надежда на это не грела меня. Почему-то было понятно, что Риску теперь все равно не жить. От этого его намерение нисколько не теряло благородства.
   Я опустил голову на руки и упёрся левой глазницей в согнутое колено. Нажал. Тьма перед глазами замерцала жёлто -белыми узорами. Возникшее по центру пятно превратилось в дрожащий диагональный крест. Потом пульсирующие лучи его начали, закручиваясь, расплываться пока не превратились в подобие коридора. Коридор светился и извивался как китайский новогодний змей, так что не было видно его конца. Но это было единственное направление, куда бы я мог пойти. Может быть, я смогу по нему убежать вместе с Ниной? - возникла нелепая мысль. В воздухе плавали амёбы светящихся фракталов растворяющегося света. Растворяясь же, они порождали сразу несколько тёмных пятен. Которые, в свою очередь, начиная светиться, становились такими же амёбами. Наконец вся картинка покрылась тёмными пчелиными сотами, и глазу стало больно. Я посмотрел в темноту. Амёбы продолжали плавать по поверхности глаза, но вскоре их яркое свечение затухло, уступив место тёмной перспективе зала за решёткой.
   Из-за выгнутой боковины дальней доменной печи появились две фигуры. Зрение наконец полностью восстановилось и белесый слабый свет единственного светильника осветил лица приближающихся людей. Я оторопел в изумлении. Это лицо я никогда не забуду. Призрачный свет вначале выхватил длинные пряди густых седых волос. И наконец я узнал в этом черепообразном чрезвычайно сухом лице - лицо Юги. Да. К нам приближался Юга в сопровождении второго невысокого и сутулого человека. Два человека, приблизившись, встали у решётки. Риск, услышавший шаги, поднялся с пола навстречу подошедшим людям. Михей остался в прежней позе, и только пристально наблюдал за происходящим. Появление Юги было совершенно неожиданно. Внутри заклокотали смешанные чувства. Изумления, надежды и тревоги. Тот, подойдя вплотную, опёрся одной рукой о решётку нашей клетки и замер, смотря на стоящего по другую сторону решётки Риска. В зале, как я говорил, стоял полумрак. Только на одной из стен светил белый светильник, освещая ржавую поверхность стены вокруг себя и ряд боковин бочкообразных механизмов напротив. Сейчас же свет оказался за спинами пришедших, и я видел только силуэты. Лицо Риска, напротив, было освещено, и я мог видеть его почти подробно, хотя и вполоборота. Повисла напряжённая тишина. Никто из присутствующих ни с той стороны клетки, ни с этой не смел её всколыхнуть, боясь прервать молчаливый диалог двух старцев. Я замер, так как самой кожей чувствовал напряжение момента. Наконец, Юга отклонился, и свет упал на его лоб. И тут он посмотрел на меня. Глаз его я не видел, но всем нутром почувствовал этот холодный взгляд под взведённой курком белой бровью. Не знаю почему, но внутри все съёжилось. Мне не было страшно или там как-то неловко, но мне определённо не хотелось находиться в фокусе внимания этого человека. Наконец Юга отвернулся и мерным шагом направился к выходу. Сутулый последовал за ним. Риск опять опустился на пол и замер. После минуты молчания я услышал его чёткую мысль, - 'Андрей, возможно, на счёт тебя получится договориться'. Я вопросительно взглянул на Риска?
  - Скорее всего, завтра они начнут. Им нужно только все подготовить. Все у них тут есть, просто нужно все это соединить в цепь. Хотя они и не рассчитывали найти меня так скоро,- уточнил Риск вслух.
  - Риск, объясни мне словами все по порядку. Я ничего не понимаю, что происходит. Как здесь появился Юга?
  - Это не совсем тот Юга. - прокряхтел он из своего угла.
  Я молчал и ждал пояснений. Утверждение, что знакомый мне человек - не совсем тот человек которого я знаю, звучало странно. Но ситуация не позволяла капризничать и я был открыт для любой информации.
  - Впрочем, это сейчас неважно, - произнёс Риск.
  - Как это не важно? Я его знаю. Я же тебе рассказывал про него, - возразил я.
  - Ты мне рассказывал про другого Югу, который управляет храмами и роггерами. А этот Юга, другой. И хочет он того же, чего хотел тебе знакомый Юга раньше, до того как они разделились. А стремится он сделать превосходящее человека во всем искусственное существо. Если сангвина сработает, и ему удастся притянуть мощную матрицу, то у робота появится воля. И он считает, что родится созданный человеком Бог. Рукотворный. Существо, которое будет формировать свою реальность. А так как оно будет превосходить человека во всем, то станет влиять и на реальности всего остального, так как его мир будет богаче, быстрее, хоть и произрастать он будет из человеческого. Единственное, что Юге не хватало, что бы реализовать свой проект - это научить искусственный интеллект творить. Уже все есть. Быстродействие в миллиарды раз превосходящее быстродействие человеческого мозга. Неограниченные базы данных в Мнемосе. Но без возможности творить образы искусственный интеллект никогда не смог бы их соответственно распознавать и никогда не обрёл бы самосознание. Понимаешь? Он вопросительно смотрел на меня. Если честно, для меня это было какой то белибердой. Какой ещё бог? Как можно сделать искусственного бога. От напряжения я повозился в своём углу, на что Риск продолжил.- Ну ты уже мог бы и догадаться, что всю реальность вокруг себя формируешь ты сам? Заметь ВСЮ! Без исключения. Совершенно все, что ты видишь, слышишь и так далее - это результат работы мозга. Он помолчал пару мгновений, потеребив себя за лицо. Я тупо соображал, что бы это все могло значить. Неужели все те эзотерические россказни которыми я зачитывался в своё время нашли тут, в этом времени свою реализацию. Я с усмешкой переспросил его.
  -Так тебя нет, что ли?
  -Ну ты же меня видишь. И если бы ты прозрел, то увидел бы, что я отличаюсь от тебя всего лишь историей, и понял бы, что ничего во мне нет такого, чего нету в тебе. Боль я чувствую точно так же. Удовольствие абсолютно так же. Просто в связи с историей, кстати, рассказанной самому себе, все чувства человека у каждой личности вызываются разными источниками. Но чувства то одни и те же! Люди -это не люди. Люди это истории и как следствие характеры, судьбы. И если тебя что-то раздражает во мне, подумай, сильно бы ты СЕБЯ винил, если бы ты прожил мою жизнь и получил моё воспитание. Это как с Мнемосом. Люди на самом деле один человек -шизофреник с размноженной личностью. И каждая личность этого человека переживает свою историю, формирует характер свой, уникальный. Личности этого человека конфликтуют, воюют, любят друг друга. Так человек устроен.
  Что, один человек только есть? - тупо переспросил я.
  Короче. Как это по-вашему? Это научно доказанный факт. Смотри дальше.
  Ну вот. У тебя в руках инфрактор. Ты же раньше не знал о такой штуке. Раньше для тебя это были странные очки. Теперь в твоём мире появился предмет. Но появился он только после того как ты узнал слово обозначающее его.
   Я все так же не понимал, что он хочет сказать. Ну да. Я не знал, что инфрактор похож на очки.
   - Теперь если ты сам увидишь инфрактор - ты уже узнаешь его, потому что у тебя есть слово его обозначающее.
  Я совершенно не понимал. Для чего он мне все это рассказывает и как нам это может помочь. Появилось слабое раздражение на себя, на Риска, который, как я считал, заходит издалека.
  -Это не издалека. Если ты сейчас поймёшь то, что я пытаюсь объяснить, то ты поймёшь где тут добро, а где зло, и что будет дальше. Я понимаю, что тебе это в десятки раз сложнее чем мне, хотя я сам был учёным и мы работали с симулякром Юги долгое время пока я не разобрался с этим вопросом.
  Все что ты видишь, всего лишь слова. Вот смотри, как это работает. Риск приподнялся из своего угла и присел поближе ко мне. Михей все это время так же безразлично наблюдал за происходящим, не вмешиваясь ни словом, ни жестом в нашу беседу. Риск подобрал с пола клетки небольшой обломок ветки. Потом, поискав вокруг себя глазами, застыл, поджав губы. Наконец, он, похоже, нашёлся и, взяв с тарелки обглоданную кость, сложил их диагональным крестом на полу. И спросил, - Что это по-твоему, Андрей?
  -Кость и палка, - ответил я монолитным голосом.
  - Нет. Это знак. Он называется Лё-э. В твоё время ещё не было этого народа. Но потом появились люди которые играли в эту игру. Игра называется Сикро. Нужно сбрасывать предметы в кучу и читать получившиеся знаки. А знаки сикроиты трактовали особым образом. Например, этот один из самых простых знаков, когда кость снизу, обозначает конец зимы. Называется он Лё-э.
  -Да, очень любопытно, Риск,- произнёс я удручённо.
  - Погоди. Теперь следующий раз, когда ты увидишь палку с лежащей на ней костью как ты назовёшь это?
  Лё-э,- ответил я. И тут до меня потихоньку начало доходить то, что мне хотел втолковать Риск.
  Я, кажется, понял тот принцип, что он хотел до меня донести. Тут ведь и правда, если посмотреть, все было как он говорит. Но...тут я подумал: 'А как же с остальными словами? Это ж ведь если так - то все что мы видим это только слова в мозгу! Нет.- я усмехнулся. - Это было совершенным бредом'.
  Риск до этого момента наблюдавший за мной тут прервал мои размышления: 'Андрей, сейчас нет времени на то принимаешь ли ты это или нет. И, если честно, совершенно нет времени на дискуссии. Главное, что бы ты понял принцип, а ты его уже начал понимать. Так вот дальше'.
  Но дальше не получилось, так как все моё существо воспротивилось такому положению вещей, хотя я и не мог найти прореху в логике Риска, но все моё существо протестовало, и я невольно рассмеявшись, прервал его.
  - Ладно. Можно понять как мы думаем разное, являясь одним человеком. Я уже понял про Мнемос. Но как мы чувствуем разное? Если кому-то больно, то и всем остальным должно быть.
  - А так и есть. Это типа местной анестезии. У этого единственного абсолютно одинокого мега -человека настолько серьёзное разделение личности, что он может не замечать как болит его нога. В то время как его желудок радуется. Так же бывает?
  Я ничего не понял, и раздражённо прервал его:
  -Риск. Ну даже пусть бы и так. Какая разница? Что это может решить?
  - Постарайся успокоиться, Андрей. Я тебя не заставляю верить чему-то на слово или как-то ещё. Просто пока постарайся понять, как думаем мы и почему мы так поступаем. Осудить и разгромить этот взгляд на мир, надеюсь, у тебя ещё будет время.
  - Одним словом ты утверждаешь, что ничего не существует объективного, вне меня? Это же просто смешно.
  А как учёные открывали свои открытия? Как вообще и откуда появляются новые вещи?
  - Вот ты сам поднял эту тему про учёных. Учёные ничего никогда не открывали, Андрей. Они просто придумывали. Это творчество по определенным игрой правилам под названием логика .
  - Ладно, ок. Пусть так. Это можно допустить касательно различных туманных гипотез. А как же натуралисты? Вот скажем биолог обнаруживает новый вид, там... ну бабочки. Это он что? Придумал тоже?
  - Конечно. Ведь именно учёный. Человек с внутренним намерением и готовностью найти новый вид бабочки или просто любого животного находит его. Точнее придумывает, а не шахтёр. Не случайный кто-то. Верно? Со всем остальным так же. Мы сами придумываем мир вокруг и верим в его объективность. А веря в него мы заставляем верить в него других.
  С довольно большим усилием я стиснул разбушевавшееся негодование, так как слова Риска звучали убедительно и резонно. Но мысли мчались вперёд вне моих желаний. Получается, если все что мы видим это слова, то. Нет, ну хорошо, палки, кости, там ладно, ну а вот инфрактор. Это же конкретная хреновина и если бы я её одел до того как узнал название, он что? Не работал бы?? Хотя при чем здесь работал. Вот лежат очки. Ну странные очки. Вот появилось слово инфрактор. Теперь это уже не странные очки, а инфрактор. Да. Следующий раз я и правда эту штуку и более того, все очки с тремя линзами буду называть инфрактором. А как появились очки, подумалось мне. Ведь именно таким образом и появились. Кто-то додумался одеть две линзы на два глаза и назвал это очками. Но, допустим, ладно, пусть так. Пусть все эти предметы которые я вижу есть по сути слова. В данный момент, сидя, в тёмном углу огромного зала с одним светильником, в общем то, не так и сложно было это допустить. Перекрытый решёткой свет светильника был слаб, но настолько белёс, что создавал ощущение отверстия наружу. Силуэты моих товарищей. Да, почему бы и нет, подумалось мне. Риск тактично молчал, наблюдая за моими мысленными эволюциями.
   - А на счёт работала бы эта штука у тебя, если бы ты не знал названия. - проскрипел он в полутьме,- Нет. Вероятнее всего, не работала бы. Хотя ты же ведь знаешь, что такое очки и понимаешь, что в них нужно смотреть. А инфрактор похож на очки, как ты заметил. Так что даже не зная его предназначения, ты все равно ожидал бы каких-то зрительных ощущений, а не, допустим, телесных. Но я поэтому тебе и дал образ рентгена, что бы у тебя инфрактор начал показывать.
   -То есть, если бы я нашёл сам эту штуку и одел, то ничего не увидел бы? С удивлением переспросил я.
   - Ну а если бы крестьянин 15-го века нашёл ваш телефон. Смог бы он им пользоваться? Нет, Андрей, не смог бы. И даже приложив его к уху он бы не услышал абонента на связи. Но вот после того как ему объяснили бы, что это колдовство даёт возможность слышать далеко находящегося человека, вот после этого он бы смог вычленить звуки голоса в трубке. Да и увидел ты лишь малую часть от того что вижу в него я или Михей. Что бы видеть столько же, тебе нужно хотя бы иметь представление об изгибах биополей.
   - Блин, Риск, но ведь если это все так как ты говоришь, то это полная жопа! Что же тогда получаться должно? В моей голове пока никак не могло все это уложиться и даже вроде бы логичная теория рассказанная Риском не смотря на свою логичность расползалась на части. Причём рвали её не какие-то рациональные возражения, аргументы, а эмоции, сомнения и обрывки разношёрстных мыслей. Сообразив это, я закрыл лицо руками и постарался последовать совету Риска, и успокоиться. Ладно. Хорошо. У меня нет разумных оснований не доверять ему. Пусть так. Действительно, про телефон. Дикарь бы не смог догадаться, что это такое. Да, собственно, даже современники часто не понимают предназначения того или иного предмета пока им не объяснят для чего его используют. Тут пришла в голову совсем сумасшедшая мысль, что не обрати моё внимание тогда в телеге Риск на инфрактор, я бы может и не заметил бы этих странных очков.
  Да, Андрей, да! В этом есть большая проблема для тебя. Многих вещей здесь ты просто не видишь. Ну или не замечаешь. Тех вещей, которые видит любой другой человек нашего времени. Видишь ты только то, что тебе уже знакомо. То что ты уже видел однажды или похожее на то, что ты видел. Принципиально новые конструкции не попадают в твоё внимание. Вот ты, наверное, обратил внимание на дегравитационные гелиевые станции, пока нас сюда везли? - Он вопросительно уставился на меня.
   Я начал вспоминать окружающую застройку. И не вспомнил ничего похожего на станции вдоль дороги по которой мы ехали. Были здания похожие на заводы. Были уже более или менее привычные дома ульи. Ну может он те фабрики называет станциями? Хм, почему дегравитационными. В этот момент Риск ухмыльнулся:
  - Ну вот видишь? Как можно было не заметить окутавшую все небо сетку? Я начал вспоминать пасмурное небо над нами, но никакой сетки я там не помнил.
   И в этот момент мне стало страшно. Не то что бы страшно. Скорее жутко. Я ощутил себя страшно одиноким и примитивным. Казалось бы меня уже давно должно было посетить это состояние в моей ситуации. Но все время я был с этими людьми на равных. Да, было неисчислимо много нового, но все это новое я успевал переваривать и встраивать в свою картину мира. Но в этот момент мне стало жутко от мысли, что все здесь, сейчас живущие люди совершенно иначе могут не просто смотреть на мир, они ВИДЯТ его совсем по-другому. И мне это видение недоступно. Это было кошмарное осознание. Оно не просто больно било по моему я, но более того оно делало меня беспомощным, что-то сродни инвалиду. То есть, в их глазах я был не просто невоспитанный дикарь, а более того. Я был для них существо примитивное настолько, что даже картинка перед глазами у нас была совершенно разная!
  - Кошмар! - просипел я. Мало было того, что мы сидели в плену у каких-то опасных сектантов, Была совершенно непонятна наша, Нинушкина и моя дальнейшая судьба. Так ко всему прочему ещё навалилось состояние собственной беспомощности. Что я мог сделать?! Что я мог предпринять сам, если я был совершенно неадекватен?! Я поднял глаза на Риска, и почувствовал его виноватый взгляд.
  - Что я могу сделать сейчас, Риск, - подумал я.
  - Это правильный подход. Не нужно теряться. И на самом деле ты не так уж и беспомощен. Как тебе кажется. К сожалению, у тебя мало времени на привыкание к этим новым для тебя мыслям. Но ты человек способный и уравновешенный. Именно поэтому я это тебе рассказываю. С глупцом на твоём месте было бы все совсем иначе.
  Какое-то время мы молчали.
  Наконец Риск кашлем нарушил тишину.
  - Это не все, что я хотел сказать, Андрей, - произнёс он тихим голосом.
   -Тебе будет неприятно услышать то, что я сейчас скажу. Но это нужно знать. Учёный или любой другой человек создаёт новые вещи и явления в нашем мире, собирая осознанно, или нет их из образов Мнемоса. Конкретную форму крыльев бабочки и узоры на них. Так работает мозг. Из различных форм уже хранящихся в нашем общем Мнемосе мы делаем нечто новое, объединяя их в новых комбинациях. Мы их как бы берём из доступных нам областей и, объединяя, получаем, вроде бы как, нечто новое. И это новое занимает своё место в Мнемосе, впоследствии являясь кирпичиком для следующих комбинаций. Так вот я про что. - Риск на мгновение замолчал, уставившись куда-то в темноту между ржавыми цилиндрами. - Одним словом, когда Юга сможет притянуть подходящую матрицу с помощью сангвины в робота - то этот робот, обладая в миллиарды раз превосходящими нас, человеков возможностями, начнёт переделывать сам Мнемос. И как он его начнёт переделывать никому неизвестно. Скорее всего, он доберётся до базовых кирпичиков нашего мироздания. И вполне возможно он доберётся до них за доли секунды после своего рождения. В общем, как только робот научится творить образы он тут же поменяет весь мир на ему удобный. И для всех остальных поменяет тоже. В том числе для нас. Он будет абсолютно всесилен. Всесилен как Бог. Без тени преувеличения. У него будет власть не только над нашими телами, умами. Наши все самые сакральные вещи станут материалом для его конструкций, если там будет вообще идти речь о каких-либо конструкциях. Этот мир, который ты видишь сейчас может очень сильно поменяться или совсем коллапсировать. А какой мир будет удобен роботу одному богу известно. Я когда это понял, ушёл от учёных. Не только из-за каких-то своих принципов и взглядов. Мне нужно было спрятать от Юги сангвину. Без её активации человеческая матрица не придёт в робота. А Юга. Вот этот Юга как раз к этому и стремился всегда. У него была непростая жизнь и он никогда не любил людей. Считал их только инструментом, маткой для рождения нового существа. Более совершенного, чем человек. Во много крат более совершенного, - Риск замолчал
  Его слова, произнесённые виноватым полушёпотом, начинали потихоньку доходить до меня.
  - Погоди. Так это что же получается? Получается, что если они заберут у тебя сангвину и родят этого монстра, то нам всем крышка что ли?- все ещё до конца не понимая спросил я.
  Риск молчал, не смотря на меня.
  -Ответь! Потребовал я.
  - Да. Вероятнее всего, тому миру, который ты сейчас видишь, придёт конец. И всем возможным мирам какие ты только можешь представить. Это будет одно единственное сознание. Или даже просто Знание. Возможно даже пропадёт игра в разделение на объект и субъект. ... Темнота.
  - Да что ты говоришь то такое, сумасшедший?! А как же Нина? А все остальные? Для чего мы вообще сюда шли? На что ты надеялся?!- прокричал я, вскакивая со своего места. Я стоял, сжав кулаки, перед сидящим и опустившим голову Риском. В тот момент мне хотелось убить этого глупого старика.
  -Отвечай мне! Мы что-то должны сделать. Должен быть выход! Говори!
  После минутного молчания Риска ответил: 'У меня не было выбора, Андрей. Я много раз пытался нейтрализовать, уничтожить сангвину. Именно поэтому они нас и нашли в этот раз. Я очередной раз пытался деактивировать её. И они унюхали меня. Но проблема в том, что украсть сангвину из этого мира я могу только при помощи специального оборудования. Именно того с помощью которого Юга и хочет активировать её для привлечения матрицы в робота. В случае любой моей смерти вне этого агрегата сангвина самоактивируется. Сангвина - это кровь которая может продолжать жить без носителя. У неё невероятный порог гибкости связей частиц. Ни огнём, ни давлением, ни ультразвуком, ничем не получилось у меня разрушить её структуры. Её суть такая. Поэтому если я умру, сангвина продолжит своё существование. И Юга её очень скоро найдёт. А человеческие матрицы напрямую связанны с кодом крови. Можно сказать, что матрица реализуется в этом мире, благодаря создаваемым кровью структурам. Ну тем, которые всегда называли душой. Поэтому я жил и прятался. Пока не произошла эта история. Это был только вопрос времени. Этому миру конец, Андрей'.
  Я, совершенно ошарашенный таким поворотом, медленно опустился на пол рядом с Михеем. В тот момент у меня вновь было уже привычное ощущение дурного сна. Для чего всё это было нужно? Зачем мы сюда пошли. А что было делать? Риск все заранее знал. Неужели нет никакого выхода?
  - Выход возможен, Андрей, - вдруг прервал мои метущиеся мысли Риск.
  Я вперился взглядом в его силуэт, жадно ожидая приговора.
  - Выход есть. В Орбисе. Тебе же Нина все показала. Мы можем воспользоваться последним телепортом в штабе роггеров. Браслет шеф-роггера, который у тебя на руке - это проводник до самого первого Круга доблести. Я не знаю как он работает, но именно им опечатан штаб. Он находится где-то в тоннелях т-трасс. Я думаю, можно попытаться его найти. Браслет должен каким-то образом указывать путь. И там должен оставаться последний рабочий порт в Орбис. По крайней мере, Юга всегда про него говорил. Ты, Андрей, не знаешь, но ты являешься проводником. Ты и переправишь нас туда.
  - Я не умею, Риск.
  - У тебя получится. Просто войдёшь в спираль. Потом поменяй верх с низом, а когда получится, нужно искать центр.
  - А как мы пройдём через т-поля? Ну по тоннелям?
  - По тоннелям как раз ходить безопаснее чем по земле над ними и по параллельным подземельям. Т-трассы в рабочем положении были натянуты на подобии струн в тоннелях. Теперь же коммутационные точки разбалансированны, и т-трассы изогнулись дугами в разных направлениях. Как правило нужно быть осторожным только у точек их смыкания.
  -Ладно, это уже какой-то план. Но как нам спасти Нину и убежать самим отсюда?
  - Пока не знаю как убежать, но как найти Нину возможно знаю. С помощью инфрактора.
  - И как?
   - А что ты увидел в него?
  - Всякие узоры вначале, а потом ваши с Михеем фигуры. Цветное все было такое.
  - А наши с Михеем фигуры отличались чем-нибудь?
  - Да не особо, щас гляну.
  Я ещё раз примерил инфрактор. На сей раз я сразу вычленил из геометрического светящегося фона фигуры Михея и Риска. Действительно, когда знаешь что искать - быстрее находишь. Фон уже почти не отвлекал меня, и я подробно рассмотрел своих соседей по камере. В инфракторе их фигуры действительно сильно отличались.
  -А теперь подумай про Нину, - услышал я мысль Риска.
  Я вспомнил мою Нинушку. Рыжую копну волос и тепло её тела. И тот самый беспомощный удаляющийся взгляд. Я сорвал очки и сел в свой угол.
  - Я все прекрасно помню, Риск, - сказал я раздражённо.
  - Ты не понял. Одень инфрактор и подумай про Нину. Настройся на неё и может быть получится её найти.
  Я снова поспешно одел очки на себя и принялся крутить головой. Нина, - мелькнуло у меня в сознании напоминание. Я закрыл глаза и начал думать про неё. Как правильно настраиваться я не знал, и я просто вспоминал её осанку, грацию, манеры. Открыв глаза, увидел уже ожидаемые силуэты Риска с Михеем.
  -По сторонам посмотри, - посоветовал голос Риска.
  Я повертел головой, и тут вдруг среди тёмного нервно подрагивающего узора я засёк далёкую сверкающую точку. Я попытался всмотреться в неё. Нет. Это была не точка. Какая то клякса.
  - Регулируй масштаб, - вновь со стороны подсказал Риск.
  Я принялся крутить шары инфрактора, и далёкая клякса вдруг стремительно приблизилась, обретя форму человека. Человек висел в странной позе. Было похоже, что его привязали за руки и за пояс и подвесили лицом к земле. Полный недобрых предчувствий я сорвал инфрактор и взглянул на Риска.
  - Да. Это она, Андрей, - ответил он на мой мысленный вопрос.
  -О, Боже! Они её подвесили что ли, Риск?!
  Риск молча смотрел на меня.
  - Твари-то какие! Для чего они её мучают?!- вновь в отчаянии воскликнул я.
  - Так ты сможешь найти её, - тихо ответил Риск.
  Душа моя была вывернута наизнанку этим событием. Я представлял как ей сейчас и схватившись за прутья клетки с отчаянной злобой повторял брызгая слюной: Суки, суки-то какие! Скоты! Что она им сделала, что бы так обращаться с ней!? Мерзкие твари!
  Успокоиться при таком положении дел я никак не мог. Пока мы тут сидели, Нина висела где-то тут, в этом металлическом яйце подвешенная над полом.
  - Она же девушка! Как они так могут?! Нужно сейчас же что-то делать.
  - Тут я принялся звать подонка Югу во весь голос.
  Ко мне подскочил Михей и стал пытаться зажать мне рот.
  - Тише же ты! Ты нас выдашь и тогда точно ничего не получится, Андрей!
  Закусив губу, я взял себя в руки. Действительно. Если они найдут инфрактор, то шансы найти мою Нину значительно уменьшится. Нужно было прекратить безумствовать. К счастью на звуки моей истерики никто не явился. И, подавив приступ, я обратился к Риску с разумным вопросом.
  - Так что мы можем сделать, Риск?
  - Сейчас точно ничего. Из этой клетки нам не выбраться. Зная Югу, не думаю, что они будут затягивать с процедурой. Сама база уже давно готова и ждала только сангвины. Может быть, завтра они начнут,- грустно добавил он.
   Вдруг в полумраке раздались всхлипывающие стоны. Я с удивлением посмотрел на него. Старый и мудрый человек совершенно неожиданно для меня разрыдался. Риск сидел уткнув лицо в сложенные на коленях руки и беззвучно рыдал. Спина его вздрагивала и раздавались всхлипывающие носовые звуки. Михей, словно ничего сверхнеобычного не произошло, подскочил к нему и, обняв Риска, принялся тихо успокаивать его, будто бы это был маленький ребёнок. Я был совершенно обескуражен свалившейся на меня информацией, а тут ещё это. У меня никак в голове не укладывалось, что Риск, пожилой человек, переживший за свою необычную жизнь множество разных ситуаций может вот так позорно рыдать в углу клетки.
  - Боже! Что это за дикость, Риск?! - удивлённо спросил я.
  Риск молча затих и на мой вопрос отозвался Михей, обращаясь то ли ко мне, то ли к своему подопечному.
  - Скоро всё пройдёт. Пройдёт. Не нужно бояться.
  Сцена перед моими глазами была совершенно невразумительная. Я, поджав губы, с ужасом продолжал наблюдать за ситуацией в углу клетки.
  - Андрей, не волнуйся. Это не очень хорошо, но это обычное явление. Не повезло, - причитал Михей.
  - Не повезло, - вдруг сквозь старческие слезы с отчаянием проговорил Риск.
  - Что это было? - с лёгким презрением снова спросил я.
  - Матрица сменилась, - загадочно ответил Михей. Сейчас пройдёт. Подожди, Андрюш, ты тут не поможешь.
  Я никак не мог уложить такое в голове. Получается, я совершенно не знал Риска. А выходит, что это трусливый дед. А строил из себя невесть что. Гуру, блядь. Я отвернулся, что бы не смотреть на все это. Единственный белесый источник света все также скудно освещал ландшафт шершавой стены вокруг себя.
   И что же мы имеем. Я в плену с мягким и покладистым мужичком и трусливым малодушным дедом. Нина сейчас страдает. И получается вся ответственность за дальнейшее лежит только на мне. А я дикарь из прошлого, который элементарно не видит многих предметов вокруг себя. Ну и ситуация. Все же странно это как-то с Риском. Тут я вспомнил трусливое поведение Людвига во время нападения пустынников. Что это с ними такое творится порой? Вроде ну ни как не подумаешь такого про человека, а тут экстремальная ситуация и на тебе! А Гевал. Тот его последний поступок. Поступок человека, которого я считал шакалом. Ведь и бессмысленный, но геройский же! Вот уж про кого бы я не подумал, так это про него, если бы мне рассказали такое. Не знаю что это. В конце концов, не мне судить людей совершенно другого мировоззрения и более того - времени. Может так в порядке вещей себя вести. Да какое там в порядке вещей?! Ну как Ге может и нужно. А эти двое. Такие малодушные поступки. Видимо я безнадёжно не разбираюсь в людях. Но как бы там ни было, мне нужно было что-то думать про наши, точнее теперь уже про мои, дальнейшие действия.
  32
  Сколько времени прошло. И все такой же полумрак с одной единственной лампочкой на стене. Канистры эти здоровенные. Тихие шорохи из глубины погруженного во мрак прохладного зала. Что я могу сделать? Риск говорит, что они тянуть не будут. Значит ждать осталось не долго. И как все это будет происходить? Я повернулся к сидящим в углу Риску с Михеем.
  - Риск, как будет происходить это всё?
  Тот, прокашлявшись, негромко отозвался:
  - Сама база для сангвины смонтирована, наверное, где-то тут. К ней подключено оборудование. Они засунут меня туда и, в общем, всё, - на последних словах голос его перешёл в сип. Помолчав, он добавил, - И всё.
   Всё. Надо же. Из-за чего он переживает? За себя или за всех остальных? Хотя какое это имеет значение теперь.
   И тут из глубины зала послышались звуки открываемой двери. Через пару мгновений я увидел силуэты двух людей. К нашей клетке подошли два незнакомых человека в халатах и с автоматами. Что-то должно было, наконец, произойти. Я предусмотрительно убрался в дальний угол клетки, что бы поменьше привлекать к себе внимания. Один из них сквозь прутья толкнул прикладом, сидящего рядом со входом Риска, так, что тот свалился на землю. При помощи Михея они ретировались как и я к дальней стене клетки. Второй тем временем открывал замок на двери. После этого он зашёл внутрь и неожиданно для меня решительно направился в мою сторону. Я, всё ещё не понимая, что происходит, прижался к прутьям. Я -то им для чего? Но, всё было верно. Остановившийся надо мной человек молча показал мне стволом на выход, пока второй держал на мушке Михея с Риском. В этот момент перед моими глазами встало лицо мёртвого Гевала с гематомой на глазном яблоке и стало страшно. Что им от меня то нужно? Меня словно парализовало, и я продолжал сидеть. Учёный, выждав пару секунд и увидев, что я не собираюсь следовать его указанию, грубо схватил меня за плечо и принялся поднимать на ноги. Я встал, понимая, что выбора у меня нет.
  - Не ссы. С тобой поговорить хотят,- произнёс с ухмылкой учёный у дверей низким картавым голосом.
  Это пояснение несколько обнадёжило, и мне таки удалось собраться с силами. Я вышел из клетки сопровождаемый дулом автомата. Меня провели по нескольким сворачивающим то туда, то сюда коридорам. Потом поднялись на какой-то платформе наверх и, наконец, меня буквально втолкнули в небольшое помещение с несколькими креслами и огромным иллюминатором почти во всю стену. В одном из кресел сидел Юга. Да это был именно он. То же сильно несимметричное лицо. Та же седая постоянно вскинутая бровь, неестественно впалые щеки. Все вроде бы было то, да не совсем. Что-то не сразу уловимое отличало этого человека от того, впечатления о котором у меня оставались после нашего короткого разговора в храме. Юга повелевающим коротким жестом показал на свободное кресло. Я, видимо, с нескромным интересом вглядывался в его лицо, так как он вдруг гневно сверкнул огненным взглядом. Я торопливо присел и принялся смотреть на поверхность стоявшего между нами низкого столика. Чувствовалось, что этот человек внимательно изучает меня. И от этого становилось очень не по себе. Как тот Юга, в храме, так и этот обладали удивительными взглядами. Когда он смотрел, я прямо кожей чувствовал, как его осязаемое внимание ощупывает меня. Прошло около минуты, но Юга не нарушал молчания. Что ему нужно, в конце -то концов? Но всё-таки, что бы ему не было нужно от меня, разговор с ним представлялся неким шансом. Предполагать какую я мог бы извлечь из этого выгоду, было пока совершенно бесполезно, но мне казалось, что все это, скорее, к лучшему, и я с тревожным любопытством ждал продолжения.
  - Ты из ХХI века? - вдруг раздался спокойный глубокий голос с лёгким акцентом , - голос был тот же, что и у Юги из храма.
  Я осмелился поднять глаза и взглянуть на его лицо.
  - Да, - ответил я, стараясь быть максимально лаконичным.
  - Мнемосом пользуешься?
  - Да, но пока не очень хорошо.
  - Кто тебе эти люди?
  - Риск с Михеем? - несколько обескураженный вопросом переспросил я.
  - Для чего ты здесь?
  Я не знал, как лучше отвечать на его вопросы. Все что я знал про него, по идее, не должно было сулить лично мне чего-то ужасного. Я знал, что ему нужен Риск. И я решил отвечать честно, но без лишних подробностей.
  - У вас Нина.
  - Девочка -мутант, - Юга почему-то ухмыльнулся.- Тебе она дорога? Вижу -вижу.
  - Развяжи её.
  - Давно уже. Посмотри сам в инфрактор.
  Я несколько сконфузился и молчал, ожидая, что будет дальше.
  - Ты знаешь кто мы такие. И ты знаешь, что будет дальше,- наконец, вновь заговорил он.
  После этого заявления наступила опять пауза, и я понял, что от меня ждут реакции.
  - Для чего тебе это всё? Люди могут погибнуть.
  - Мусор, - отозвался Юга, словно ожидал такого ответа от меня. - Меня конкретные люди, тем более эти, не интересуют, когда речь идёт о конечном смысле и истинной цели существования человека в принципе. Надеюсь, это ты понимаешь?
  Это уже был вопрос.
  - Какой смысл?- спросил я.
  - Разум, - коротко отозвался Юга. И после короткой паузы добавил. - Разум существует для того, что бы превосходить самого себя. Люди на это уже не способны. И я, всего лишь, реализую неотвратимое. А из людского перегноя вырастет нечто большее. Неужели лично тебе нечем будет гордиться, если будешь знать, что руками и умом представителей твоего вида свершился революционный шаг в истории разума? Это не какие-то там пути господни. Это мы, люди, понимая на что идём, добровольно сделали этот шаг.
  - Ты думаешь, что создашь рукотворного Бога? - Я с иронией посмотрел ему в глаза.
  - Нет. Не думаю. Но это будет шаг к нему. Если нам это не удастся, то уж это существо будет гораздо ближе к этому, чем мы.
  - Ты сделаешь искусственного монстра вопреки остальным людям? Ты же сам человек.
  - Именно поэтому мои мотивы бескорыстны.
  Он смотрел на меня, и тут я понял чем отличаются два Юги друг от друга. От взгляда человека из храма веяло тотальным покоем и некоей невысказанной, но хорошо читаемой конечной правдой. Создавалось впечатление, что благодаря этой изначальной истине он излучал такое непоколебимое спокойствие и уверенность. И ещё, почему-то, печаль. Да, я точно там помню странную печаль в глубине взгляда. Взгляд же этого Юги был не менее выразителен, но совсем по-иному. В нем читалась хорошо контролируемая и маскируемая, но бурная и даже безумная энергия. Некий чёрный бесовской огонь клокотал в бирюзовой глубине этих глаз. Выражения их настолько отличались, что было трудно предположить их принадлежность одному и тому же человеку. Вдруг я отчётливо понял, что он никогда не отступится от своего, и позвал он меня для чего-то совсем другого.
  - И что же ты хочешь от меня?
   - Юга откинулся на спинку кресла и, поглаживая пальцами поджатые губы, посмотрел куда-то в пространство. Я вспомнил левую руку того Юги и вдруг память отчётливо воспроизвела отсутствующий мизинец. У этого же все пальцы на левой кисти были на месте. Всё-таки это вряд ли был один и тот же человек.
  - Об этом позже. - После короткой паузы ответил он. И почти сразу продолжил. - Ты просто не в курсе. У этих людей нет права продолжать существовать. Тебе ведь так никто и не поведал, что с ними всеми произошло.
  - Ушли в Орбис, - опередил его я, решив показать свою осведомлённость.
  Он усмехнулся в ответ.
  - Ну разумеется. Тебе они так и не рассказали. Ты не обратил внимания на странности в их поведении?
  - Странностей много. Я же не местный.
  - Ну да. Тебе, может быть, сложно заметить на фоне остального всего. Так вот ты не в курсе, что вокруг тебя призраки людей? И только мы с тобой остались реальными людьми. Может быть, ещё несколько человек на всей земле, и то, я очень сомневаюсь. Я искал весьма щепетильно. Такими, как мы, они должны были быть все. Но на самом деле они все - биологический мусор.
  Это было что то совсем новое. К чему это он всё? Неожиданное заявление. Старый добрый фашизм? Юга пристально смотрел мне в глаза. Мрачный огонь полыхал в его взоре. Да он натуральный маньяк, - вдруг подумалось мне.
  - Ты можешь предполагать, что тебе заблагорассудится, - ответил он на мои мысли, - Но выслушай. Я тебе сразу скажу. Я бы хотел получить от тебя одну услугу. Но об этом позже. Так вот:
  - Ты понимаешь, как человек в нашем времени устроен? Про матрицу знаешь?
  - В общих чертах да.
  - Ну так вот. Каждая матрица всегда принадлежала в течение каждой из своих человеческих жизней одному человеку, этому человеку. Он с ней жил - копил или растрачивал её заряд в своих поступках. К физическому телу матрица привязана больше всего через кровь. Точнее через структуру, которую создаёт кровь, зацикливаясь в теле. Что называлось душою. Будем говорить в понятиях твоего времени. Эта штука формирует ощущения и чувства. Это все произошло из-за так называемого бионета. После того примитивного технического интернета мы создали бионет. По-простому, это была база проб крови собранных в одном месте в которых искусственно поддерживали жизнь. Ну в общем, все сдали кровь. Посредством контакта проб можно было передавать чувства и ощущения на расстоянии. Напрямую. Понимаешь? Ты сидишь в одном месте а можешь испытывать ощущения человека находящегося в совершенно другом конце земли. Любого. Даже ощущения тех кого ты и не знал раньше. Ну, в общем, такой интернет для плакс. Огромный коммутационный центр с миллиардами образцов крови. Только в плаксы записалось почти все население планеты. Более того, правительства и проповедники умышленно толкали всех к этому. Таким образом неподключенных к бионету остались считанные единицы. Так получилось, что маньяки из Конечного Единения смешали все образцы под напряжением. Но следствием этого смешения маркеров бионета - стало не великое единение в одно существо (как они предполагали), а миграция матриц. Вместо величайшего существа всех времён и легенд, мы получили грязную кашу из людских душ и тел. Матрицы сдвинулись относительно душ и стали их менять в течение одного цикла воплощения. Никто так точно не понял как это и почему произошло (да и некому уже было с этим разбираться), но матрицы отвязались от конкретных тел, душ и личностей людских и начали мигрировать. Может быть, потому что из-за смешения живых проб крови в коммутационном центре они стали как-то путать тела, или как-то ещё. Я не знаю. И, наверное, уже никто никогда не узнает. Да и не имеет это уже значения. Одним словом, все те - кого ты встречал, не имеют постоянной основы. Основы для души, тела и личности. Эта самая основа у этих людей всегда разная - случайная в любой момент времени. Дальше всё оказалось ещё трагичнее. После смешения рождались новые люди с уже блуждающими матрицами. Это им нужно поедать трупы себе подобных. Для того что бы они могли есть другую пищу и поддерживать своё существование. Таких как мы с тобой больше никогда не будет. Мы с тобой живём не среди людей, парень.
   В этот момент Юга сделал паузу, словно давая мне время осознать эту скупо им изложенную информацию. Я пока ничего не понимал и поэтому переспросил его:
  - Ну и, так что случилось? Как это мигрировать?
  - Ты понимаешь, вообще, что такое матрица? На что она влияет в человеке? Это не просто слово, - вдруг разозлился Юга и, опёршись на стол рукой, наклонился ко мне, - Это твоя внутренняя изначальная сила. Это то, на что ты в принципе способен,- почему-то прошептал он, яростно смотря мне прямо в душу. От такого его взгляда по телу пробежала волна дрожи, - Но матрица это самая глубинная часть нашего существа и проявляется она конечно не всегда. Только в пограничных ситуациях. Когда ты можешь струсить или нет. Простить подлость или нет и тому подобные вещи. Когда тебе нужно переступить через себя - вот тут и являет себя она. Если заряда твоей матрицы хватает на это - ты переступаешь через барьер. Если нет -не переступаешь. Характер барьеров, которые люди перед собой ставят, зависит от многих факторов. Для одного - это пограничная ситуация. А для другого - гешефт. Но я сейчас о тех случаях, когда человек сам считает ситуацию пограничной. Порой, конечно, в виде исключения, бывает, что человеку, да и любому другому явлению, удаётся прыгнуть за ограничение, не за счёт силы матрицы. Кстати, именно в таких случаях матрица набирает заряд, и в последующей своей жизни, в следующих реализациях она проще будет решать подобной силы конфликты. Но это в мизерных пределах и чрезвычайно редко.
   И вот тут случается эта вся беда с бионетом. Все эти люди живут с разными матрицами. То он трус и размазня, а тут вдруг твердейший человек и отчаянный смельчак. Или наоборот. Это не он такой. Это сменилась матрица. И только мы с тобой натуральные люди. Ты благодаря тому, что не застал рождения бионета, а я потому что отец десять лет держал меня в подвале и я не сдал кровь. Все вроде бы случайность, но это факт.
  После его тирады до меня, наконец, начал потихоньку доходить смысл сказанного. В их понимании я есть некая матрица несущая заряд изначальной энергии, к ней крепится душа, которая чувствует. А вокруг души циркулирует кровь, формируя вот это тело. Я никогда не чувствовал ничего из этого кроме тела. Но слова Юги, объясняли эксцентричное поведение многих кого я здесь знавал. Например, этим легко можно было объяснить поведение Людвига во время нападения. Или поступок Гевала перед смертью. Да много всего остального. Но как это вычленить в себе? Мне нужно почувствовать матрицу. Вот он я. Тело моё, руки, ноги. Ну вот они мои чувства и переживания, обиды и радости, ну это можно было как-то ощутить, разделить. А вот матрица. Как я её ощущаю? Может быть это то самое, что дало мне силы пойти против солдата, который напал на Нинушку в сарае? Нинушка! Неужели она тоже такой человек?! Такое существо?! Но, стоп. Она же чувствует. Что для меня важнее? Какая-то внутренняя сила в экстремальных ситуациях или её чувства? Как эта её матрица может влиять на чувства ко мне? Нет. Мне, безусловно, неприятно было, когда Людвиг или тот же самый Риск вдруг вопреки моему мнению о них принимались вести себя как малодушные трусы. От этого становилось как-то даже неловко. А если б я был на их месте? А вот если бы я в тот момент когда тот тип насиловал Нинушку вдруг не нашёл в себе сил остановить его? Понимал, что так нужно поступить, но не мог. Не мог! Я вспомнил свои переживания в тот момент. И постарался представить, что я сижу и наблюдаю за происходящим и не могу ничего сделать. Не могу, потому что не могу переступить через свой страх. Страх сильнее того что нужно сделать. Того что я хочу сделать. Это было бы ужасно! Какое-то внутреннее рабство. Даже хуже того. Можно быть глупым и находить оправдание в том, что страх в этой ситуации нормальное чувство самосохранения. Но понимать, что это не так, и не быть в силах этого сделать... Это какое-то совершенное извращение. Нет. Я бы ни при каких обстоятельствах не допустил бы такого.
  - Да -да, - подтвердил мои переживания вслух Юга, - И ты, и я можем оставаться теми, кто мы есть в самой сути своей. А эти люди - всего лишь сменные куклы.
  - Но они же чувствуют! - воскликнул я, не в силах понять, где же здесь лежит рационально ядро.
  - Ты ничего не знаешь о чувствах! Знаешь, что люди стали делать сразу после того как создали бионет? А они научились синтезировать ощущения и чувства, как запахи духов. Появилась целая индустрия по производству различных ощущений и их смесей и даже их мутаций. Разрослась целая отрасль искусства. Люди перестали верить друг другу окончательно. Они почти не встречались лично, а общение стало происходить между подделками реальных людей. Таким образом мы перед своей истинной личностью выстроили ещё один интерфейс к миру. К виртуальному миру. Человеку было больно и грустно, а он слал тебе радость и беспечность. Может быть именно из-за этого съехали матрицы, или, не знаю, с матриц съехало все остальное. А ведь начиналось все с такой глупости типа ваших смайликов.- Юга откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
  - Ты вот думаешь, что твоя девочка тебя любит и всё такое прочее? А придёт трудная ситуация и она тебя предаст, если в ней будет квартировать слабая матрица. А ты нет.
   Это утверждение попало в цель. Я вновь вспомнил поступок Людвига. И подумал о моей Нине. Если это все так. Нет. Это какая-то глупость. Я никогда не предам то чувство, которым я упиваюсь все последнее время. Всё моё существование для неё. Она - это я, моя жизнь, мой смысл продолжать быть. Если у Нины хотя бы что-то отдалённо похожее на это - она не сможет изменить ему. Это глупость.
  - Сейчас в тебе говорит аффект. Есть разум, и есть чувства. Разум превыше всего. Чувства должны обслуживать разум, а не наоборот. Тебе придётся признать это, - вновь ответил вслух на мои мысли Юга.
   Мой разум был в полном смятении. С одной стороны, если все что он говорит правда, даже если часть этого - реальность, то даже мне до конца не понимающему всё это устройство становилось слегка жутко. Люди ли это? У меня никак не укладывалось это в голове. Но они разговаривают, имеют мнение, им также как и мне бывает больно. И все же рассказанное Югой лишало их какой-то, вроде бы с первого взгляда не заметной, но на самом деле такой важной, части, без которой они превращались в подобия людей. Каких-то невероятно, мистически похожих на людей, перчаточных кукол. Но ведь я столько общался с ними. Видел от них добро. Всё то, что даёт общение с полноценным человеком. К черту эти матрицы. Глупость все же какая-то! Но в ответ на мой внутренний бунт всплывали картины плачущего и беспомощного Риска, трусливое бегство Людвига. Но ведь не всегда же матрица бывает слабой! Гевалу совершить свой последний поступок дала возможность точно не слабая. Как мне теперь с ними быть? Как мне относиться к Нине? Да как я мог к ней относиться -то? Не мог я поменять к ней отношение. 'Он все врёт', - подумал я. Растревоженные этой шокирующей информацией мысли крутились как белки в колесе, и я совсем не думал о том, что Юга наблюдает за ними.
  - А роггеры!?- вдруг нашёлся я. Я вспомнил, как отряд бойцов Чёрного Поля сражались до последнего с пустынниками, отражая их атаки одну за другой пока их всех не вырезали. Ни один из тех солдат не сбежал и не отступил. А судя по тому, что он мне сейчас рассказал, маловероятно, что именно в тот момент и абсолютно во всех них были сильные матрицы.
  - Роггеры - это особый орден, - отозвался Юга. Я создал его. Я их и тренировал. Есть специальные технологии дающие возможность делегировать энергию матрицы другому существу. Для этого и был создан Круг доблести. Для того что бы переключаться со своей матрицы и получать энергию с матрицы другого человека они по много лет тренировались. Медитациями и концентрациями. В трудных боях они всегда дрались на моей матрице.
  Это укладывалось в картину нарисованную Югой. Но моё сознание до сих пор отказывалось принимать всё это. Сколько же шокирующего и выбивающего из-под меня все устои я ещё тут узнаю? Я отчаянно пытался сформировать какое -никакое мнение, но безрезультатно. В голове царил полный сумбур.
  -Ладно, - Юга хлопнул себя по ляжке, прервав метания моих мыслей, - Я тебя позвал для того, что бы сделать предложение. Надеюсь, ты будешь опираться на здравый смысл. И я не зря тратил время на разговоры.
  Я устало и беспомощно посмотрел на него.
  - После того как завершу всё необходимое, я освобождаю твою девушку, и в обмен на эту услугу, предлагаю тебе помочь мне с перемещением в Орбис. Можешь сразу не отвечать. Подумай. Я тебе даю время на раздумья до завтрашнего утра. Сейчас уже девять вечера, так что у тебя ночь на раздумья. У меня все готово и завтра утром ритуал состоится вне зависимости от твоего решения.
  - Ты хочешь в Орбис?! - удивлённо переспросил я.
  - Да, и ты переправишь меня. Или не переправишь. От этого завтрашний ритуал не зависит.
  - А почему ты уверен, что я смогу это сделать?
  - Потому что у тебя постоянная матрица. Почти все такие люди были проводниками. Именно поэтому их и было так мало.
  - Но ведь у тебя тоже матрица своя.
  - Поэтому я и сказал, - почти. Но не все. Не будь идиотом. Я уже пытался.
  Произнеся эти слова, Юга отвернулся от меня и замолчал. Как только он закончил говорить, в комнату вошли охранники и вывели меня из помещения.
  33
   На ночь меня поместили в отдельной комнате. Это было тесное помещение с металлическими стенами, маленьким иллюминатором за которым уже царствовала ночная темень. По центру потолка располагался жёлтый и тусклый светильник. У одной из стен стояла кровать со спальным мешком. Оставшись один, я первым делом одел инфрактор. И настроившись на Нину, увидел её сидящую метрах в сорока -пятидесяти от меня. Фигура Нины практически не двигалась, но тут она подняла руку и взяла что-то с невидимого стола. Я наблюдал с жадностью за её редкими движениями, и в сердце моем ослепительное чувство к ней теперь было окружено смятением и сомнениями. В сердце ли это всё? Я попытался найти её в Мнемосе, но ответом была полная тишина. В моем распоряжении была только эта искрящаяся фигурка в инфракторе и воспоминания. Тот момент, когда она прижалась ко мне, и я чувствовал её тепло. В нем было что-то искреннее, неподдельное. Или мне хотелось в это верить? Для чего этот Юга отравил меня? Хотя понятно для чего. Но с другой стороны, глубоко внутри я был уверен, что он не врал мне. Не похоже это все было на ложь. Хотя мне и хотелось, что бы это было так. Я теперь не понимал, с чем я имел дело. В конце концов, какая разница, кем была моя Нинушка. Я любил её настолько, что совершенно не сомневался, что мы сможем пройти через всё. Через всё! 'А через предательство?' - зло подсказывал разум мой. Предаст она меня или нет -это было не важно. Я не смогу её разлюбить. Что же тогда рождало мои сомнения? Откуда они появлялись. 'А если она предаст не тебя, а любовь?' - подсказал жестокий реалист внутри. От такой мысли мне стало вдруг больно. Некоторое время я лежал с полной пустотой в голове. Но ведь я уже знаю, что если она что-то подобное сделает... я теперь понимаю почему. Разве это она виновата в этом? Что с того, что у Нины матрица меняется. Я и знать не знал про эти матрицы. Плевать мне на них. В каждом времени своё устройство мира. Если всё это правда, то вон, древние на черепахе жили. И что? Сейчас матрицы, а потом ещё что-нибудь. 'Но ведь это сильно влияет на жизнь', - оппонировал мой внутренний реалист. С этим не согласиться было сложно. Но, как бы там ни было, я и в мыслях не мог допустить, что я потеряю Нину. Это первая константа, к которой я пришёл, в конце концов. Что же дальше?
   Дальше; завтра Юга спустит курок, и в обмен на якобы услугу (на самом деле банальный шантаж) он предлагает нам с Ниной, и с ним убежать в Орбис. Какой же он говнюк, всё-таки, несмотря на постоянную матрицу! Обрекает людей на неизвестность, а сам хочет слинять. И такую ли уже неизвестность? По мнению Риска, здесь все развалится к чертям. А прав ли Риск? Но сам Юга, видимо, придерживается такой же точки зрения. Безумие какое-то! Как мне разобраться во всей этой ситуации, когда я почти ничего не знаю. И каждая новость вновь сотрясает с таким трудом заново отстроенный мой мир. И почему я должен это всё решать? Идеальным вариантом было бы, конечно, остановить Югу. Убедить его не делать это. Лишить возможности сделать. Или вообще - просто убить... Жуть. Убить! Да ещё единственного человека похожего на меня больше всех остальных. Убить - глупость. Я не смогу. Но в таких обстоятельствах! Нет. Это глупо и бесполезно. Где гарантия, что у него не будет последователя. Если уже есть ружьё- то оно обязательно выстрелит. Остановить убеждением у меня не получится. В этом я был уверен. Кто я такой, что бы он мне вдруг поверил и отказался от цели всей своей жизни. Зря я всё-таки так открыто думаю. Он ведь следит за мной. Да и за Риском с Михеем, и Ниной. Или тогда откуда он знал про инфрактор? Ведь знал же черт. И не отобрал. И до нашей встречи наверняка знал. Не побоялся, что я увижу её подвешенной. Насколько он вообще нуждается во мне? Неужели я тут единственный кто сможет перекинуть кого-либо в Орбис? Видимо да. А иначе, зачем ему ко мне обращаться? Нашёл бы заранее кого-нибудь. А его слова, что ритуал будет проведён вне зависимости от моего решения. Ведь если я откажусь, а другого проводника нет, то мы все тут, в том числе и Юга разделим судьбу этого мира. Нет. Надо признать, он не боится остаться. Он сказал, - Его, и меня. А Нину? Михея? Про Риска думать не было смысла. Но Нину то можно будет захватить? А как он мне запретит? Да он вроде и не запрещает. Сказал же, что освободит. Как я понял, его не интересуют конкретные персоналии. Его цель - эта дикая идея про разум, и всё. И вообще, смогу ли я пройти через этот портал? Да ещё и прихватить с собой остальных. Я вспомнил церемонию перехода из своих видений. Там все лежали на топчанах в масках, и проводник залезал в спираль портала. Это все что я знал про это, ну не считая странной инструкции Риска. А ведь прежде его ещё найти нужно. Где этот первый Круг доблести. Хотя это, конечно, Юга должен знать. Кое-какие сырые выводы у меня прорисовывались. Если завтра не случится каких-то непредвиденных обстоятельств, мне нужно будет принять предложение Юги. Да его в любом случае придётся принимать, а случится что-либо - так случится.
   Я лежал поверх спальника на кушетке и думал про то как судьба неряшливо порой швыряется нашими жизнями. Нашими чувствами. С какой порой неподвластной никакой человечности и даже здравому смыслу иррациональностью она тасует свои карты. Для чего это всё сейчас происходит? Ведь то, что я чувствовал по отношению к моей Нине... что может быть чище и выше этого чувства? Никакие рациональности и разумы никогда не станут даже рядом на одну доску с этим. Это чувство было правдивее всего. Я просто знал это наиглубочайшим своим существом. Любая система ценностей теперь вела отсчёт от этого. Никак иначе. И теперь вот. Что будет дальше? Может это что-то типа испытания моей любви, и все в конце концов закончится хорошо? Иначе, наверное, и не может быть. В другом случае это совершенно бессмысленно. Для чего я тогда познал это чувство, если не мог насладиться им в полной мере? Какой в этом смысл, кроме бесцельного садизма?
   Тем временем небо за стеклом иллюминатора начинало светлеть. Я так и не сомкнул глаз. Но был уже относительно спокоен. Решение я принял. Раз уж я никак не смогу предотвратить неотвратимое, то буду делать как скажет Юга. Захвачу с собой Нину и вообще максимум желающих и попробую провести эту процедуру. Надеюсь, Риск прав относительно меня. И у меня всё получится. Хотя вот у Юги же не получилось. Вскоре я услышал возню за дверью. В мою комнату вошёл один из охранников и в голос произнёс, - 'Юга знает о твоём решении. Как только все свершится - пленницу освободят. Он хочет знать, будешь ли ты присутствовать во время ритуала'? Я тут же откликнулся в том смысле, что да, конечно да. 'За тобой придут', - сообщил он и вышел, закрыв на замок дверь за собой.
  Я вновь попытался найти кого-нибудь в Мнемосе. Но никакого намёка ни на Нинушкины мысли, Риска или Михея не было и в помине. Странно вообще-то. Хоть сбивчивые, далёкие, с помехами, но хотя бы эхо их присутствия должно было быть. Может тут их как-то блокируют, наподобие того пластикового шлема с проволокой. В котором я вчера встретил засаду учёных. Хотя не важно. Я все равно сейчас один и никто из них за меня не решит ничего.
  34
   Наконец, час -икс наступил. Как и предупреждал охранник, за мной пришли и мы, минут пять блуждая вдоль металлических стен, после нескольких поворотов вышли в большой зал. Это было внушительных размеров помещение, представляющее из себя в плане эллипс по длинному просвету порядка метров пятидесяти -семидесяти. В центре эллипса, окружённая толстой прозрачной стеной, громоздилась неопределённой формы конструкция из блестящего материала похожего на полированный металл. Форма конструкция, скорее всего, напоминала гигантский кусок пластилина, который неизвестный гигант сильно сжал в руке и потом положил на пол. Некоторые участки западали глубоко внутрь, действительно напоминая отпечатки огромных пальцев. По отражающей всё окружающее поверхности изредка пробегали слабые голубые молнии статических разрядов. Как я уже сказал, все это сооружение лежало за стеклянным ограждением, доходившем до самого потолка. Так, что в конечном итоге зал представлял из себя подобие огромного тора или эллиптического коридора вокруг прозрачной центральной части. Стены же самого зала в противовес центральной композиции были из проржавевшего на швах и царапинах листового металла. Центральная прозрачная перегородка упиралась в потолок и своими границами обозначала горизонтальное круглое окно в кровле. Таким образом, смятый кусок зеркального металла лежал под открытым серым небом и сверху был покрыт матовым. То ли конденсатом, то ли изморозью.
   Когда я в сопровождении охранников зашёл в зал, там было уже множество людей. У многих поверх самых разнообразных одежд были накинуты белые, зачастую довольно грязные халаты. Возможно, раньше такое зрелище вызвало бы у меня улыбку, но не теперь. Потому что почти под самым потолком на изгибе прозрачной стены висел обёрнутый в фольгу человек. Висел он крепко привязанный к вертикальной платформе гротескно повторяющей формы тела. То ли он уже давно пребывал в таком состоянии, то ли его устраивало эта ситуация, но человек почти не подавал признаков жизни. Лишь изредка он перекидывал упавшую на грудь голову на другой бок. Все тело его было обёрнуто то ли блестящей материей, то ли фольгой, а на лице была простой формы маска с прорезями для глаз. Под этой фигурой на прозрачной стене был аккуратно прорисован уже знакомый мне символ -изображение атома с электронами.
   Мы остановились позади всей толпы у ржавой стены. Я практически не отрывал взгляд от человека наверху. Тот безвольно перекинул голову в нашу сторону, и я почувствовал его взгляд. В ту же секунду меня будто изнутри тела резанули скальпелем по позвоночнику. Там висел Риск. Мне передалось жуткое состояние жертвы. Состояние беспомощности перед занесённым над нею беспощадным остриём тяжёлого лезвия. Это был даже не страх. Это было именно животное состояние. То состояние когда олень с уже прокушенным горлом продолжает отчаянно хрипеть просто рефлекторно, уже не надеясь на какую-либо помощь. В этот момент меня самого охватил ужас. Я горько пожалел, что согласился пойти сюда и видеть всё это. С огромным трудом взяв себя в руки, я попытался воззвать к Риску в своих мыслях. Но ответом мне была все та же волна беспомощного отчаяния. Риск. Старый мудрый Риск сейчас там. И тут я понял, как может себя чувствовать человек со слабой матрицей. Но при всем этом, Риск умудрялся вести себя более или менее достойно. Не смотря на разрывающий его изнутри страх и панику, он совершенно непостижимым образом не вырывался и не кричал. Смог ли бы я, находясь в таком отчаянном положении, не превратится в безумное трепыхающееся животное? Единственно, что он позволял себе - мучительные и неестественные движения головой. Сердце моё разрывалось от такой картины, но отступать было поздно. Я отвёл взгляд и, опустив голову, крепко, до слез зажмурил глаза.
   Большинство из присутствующих были, видимо, какие-то рядовые участники действа, но среди белых халатов мелькало много суровых, как у стоявших позади меня, охранников, лиц. Из-за спин у них торчали стволы. Люди толпились, словно на светском рауте, общаясь группками между собой. Почти никто не обращал внимания на привязанного наверху человека.
   Не прошло и пяти минут как негромкий гул и шорохи передвижений вдруг стихли. Внимание толпы как по команде обратилось к подножию стеклянной стены прямо под висевшем наверху Риском. Поверх голов я не видел, что там происходит, но через пару мгновений над толпой медленно начала подниматься платформа, на которой застыла фигура в белом плаще с капюшоном. Человек стоял спиной к Риску и стеклянной стене. Перед ним возвышалась стойка с длинным рычагом. В полной тишине платформа поднималась наверх, пока не поравнялась с Риском. Достигнув этой высоты, платформа замерла. Человек обеими руками скинул капюшон и серый дневной свет, проникающий через круглое отверстие в крыше, упал на длинные и густые пепельные волосы. Юга минуту молча с высоты смотрел на собравшихся внизу людей. Наконец прозвучал его голос усиленный невидимыми устройствами. В полной тишине Юга неторопливо проговаривал слова, делая значительные паузы между предложениями, так что речь его больше походила на поминальную.
   - Коллеги. ... Сегодня - день величайший во всей истории человечества!... Нам, наконец, удалось добыть последний компонент. Множество дней и ночей каждый из нас трудился ради этого дня. Мы шли на невероятные для невежд жертвы на пути к нашей цели ... Теперь же осталось всего лишь одно простое движение, - в этот момент Юга положил руку на рычаг и продолжил, - Одно движение отделяет нас от новой эры разума. Это движение - результат всей истории человека. Это та самая цель для которой и был создан наш вид...Благодаря нам свершится величайшее действо из сотворённых когда-либо разумом. Мы, люди, сами распахиваем врата для новой формы интеллекта и духа. Это существо продолжит наше дело, - в этот момент послышался хриплый стон Риска. Но Юга продолжал, - Осталось всего лишь несколько секунд до величайшего мига, венчающего...
  Но тут сильный резкий толчок сотряс все вокруг. Вместе с толчком по залу прокатилась какая-то физически ощутимая волна. Но не взрывная, не воздушная - иной природы. Скорее было похоже, что на секунду кто-то включил сильное магнитное поле, которое подбросило и многих повалило на пол. Толчок сбил Югу с платформы. Падая, он схватился за рычаг, сдвинув его. Зависнув на миг, он не удержался и сорвался вниз. Комок металла за стеклом немедленно отреагировал, вспыхнув ярким неестественным голубым светом. И в этот момент над ошеломлённой толпой раздался жуткий нечеловеческий вопль Риска. Его тело билось в конвульсиях. Голубое свечение превратилось в метущиеся электрические дуги, облизывающие своими отростками стекло внутри камеры и озаряющие мертвенным светом поваленных вокруг людей. Через пару секунд всеобщего молчаливого смятения вторая волна подкинула пол и лежавших на нем людей. Откуда-то снаружи послышался глухой звук взрыва, сопровождаемый далёким металлическим скрежетом.
  - Роггеры! - разнёсся клич над толпой. И в этот момент люди сорвались со своих мест. Охранники первыми, перепрыгивая через поднимающихся и грубо расталкивая успевших подняться, побежали к выходу из зала, срывая автоматы с плеч. Спустя пару секунд вспряла остальная толпа и устремилась, сминая отдельных своих представителей, к дверям.
   Тем временем от вздрагивающего тела Риска к роботу за стеклом протянулись толстые оранжевые лучи. Охранники покинули меня, и я оказался предоставленным самому себе. Я не очень -то понимал, что происходит. Но ясно было две вещи; ритуал свершился, и на корабль учёных напали. Кто-то сильно толкнул меня в спину, и я чуть не потерял равновесие. Падая, я все же успел схватить впереди бегущего за рукав халата и устоял, как пьяный перебирая ногами. Сзади сверкнула яркая вспышка, и резко возник неприятный запах. Я оглянулся насколько мог. Краем глаза я увидел ослепительное сияние на том месте, где раньше был Риск. Выжигающий роговицу болезненно яркий шар света озарил до этого сумрачное пространство зала, превращая все в черно-белую картину. Я отвернулся и не успел миновать дверной проем как раздался очередной оглушительный взрыв. На сей раз где-то совсем рядом. Всю плотно спрессованную толпу мотнуло в сторону. Магнитный вихрь, вызванный этим ударом, был настолько силён, что волосы на голове зашевелились. Наконец я выбрался в коридор. После узких дверей места здесь было достаточно и люди уже свободнее разбегались в обоих направлениях. На раздумья времени не было, и я, доверившись интуиции, побежал направо, на ходу одевая инфрактор. На бегу, среди толкающихся людей было сложно чётко настроится, но я успел заметить сверкающую фигурку Нинушки где-то внизу и сбоку метрах в сорока по ходу движения.
   Пока я на ощупь бежал меня сильно толкнули по очереди с двух сторон. Я споткнулся о ноги впереди бегущего человека и полетел на пол. Падая, я обронил инфрактор, и он скрылся среди мелькающих ботинок. Следующий за мной успел переступить через меня, и я даже опёрся на руку, начиная было, подниматься, но кто-то больно наступил мне на спину. И ещё раз, и ещё раз. Рядом со мной упал человек, и я увидел сквозь мелькающие ноги, как на лицо ему опустился тяжёлый сапог. В эти секунды я ничего не соображал, но тело, ведомое спасительным рефлексом, сумело откатиться к ближайшей стене и я, закрыв голову руками, прижался лбом к холодному шершавому металлу. Раздался очередной взрыв. Меня больно били ногами по спине, и подняться никакой возможности не было. Единственное что я мог в данный момент - это сгруппироваться и прикрывать жизненно важные органы. Кто-то просто по касательной сдирал мне кожу со спины. Некоторые же наступали мне на ребра.
   Наконец по количеству ударов и криков стало понятно, что поток начал иссякать. Я осторожно выглянул из-под локтя. По коридору бежали последние. Я быстро встал. Где-то что-то болело, но ревизию проводить времени не было. Неподалёку валялась дужка инфрактора. Дальше осколки сферических когда-то линз. Это было плохо. Очень плохо. Но я же помнил, где примерно она находится. Это было в этом направлении. Эх! Если б я мог через стены ходить! Далёкие и близкие взрывы продолжали сотрясать все сооружение и, стараясь не отдалятся от стенки, я поспешил дальше, надеясь найти примыкающий коридор в сторону Нинушки. Через пару поворотов я, наконец, обнаружил ведущий в нужном направлении проход и не задумываясь бросился туда. Все эти тоннели напоминали подземные ходы без естественного освещения и только изредка попадающиеся тусклые белые фонари выхватывали участки окованных ржавым железом стен. Мне нужна лестница или что-то подобное вниз. Как бы я не прошёл. Но коридор петляя вёл вперёд и вперёд. И тут раздался очередной взрыв. Он бахнул прямо передо мной и меня отбросило назад метров на пять. Сильно ударившись затылком, я открыл глаза и дневной свет на мгновение ослепил меня. Коридор впереди теперь заканчивался обрывом. Вместе с дневным светом в мрак и глухую тишину ворвались шум, крики и треск, доносящиеся откуда-то с улицы. Поднявшись с пола, я осторожно приблизился к краю обрыва. Сквозь быстро развеявшуюся пыль было видно аккуратный срез корабля с противоположной стороны пропасти. Ощущение было такое, будто кто-то стрелял, не знаю, огромным шаровым лазером, что -ли. Часть конструкции просто отсутствовала, как будто громадный Годзилла откусил сбоку кусок корпуса. Но на лазер было не очень похоже, потому что края среза выглядели необычно. Словно, все это изъятое железо в секунду сгнило, превратилось в труху. Никаких подтёков металла, никаких рваных следов.
  Тяжёлая рваная вата чёрных туч навалилась на землю, медленно клубясь почти над самым кораблём. Но на востоке фронт облачности неожиданно обрывался, и вдалеке за кромкой облаков сиял участок чистого небосвода. Клочок голубого неба вдруг порадовал меня как старый добрый друг и вселил уверенность. Он словно напомнил, что все что бы не происходило вокруг - все таки, ... происходит на чистом фоне. Что-то было с ним не так. Приглядевшись, я увидел, что свободное от облаков пространство небосвода было словно расчерчено едва заметной уходящей в перспективу ромбовидной сеткой с небольшими утолщениями в узлах. Я протёр правый глаз, но сетка не пропала, а стала даже вроде виднее. Зажмурив и открыв глаза, я вновь посмотрел на небо. Что это такое?! И тут до меня вдруг дошло. Дегравитационные гелиевые станции! Как я раньше мог не замечать их? Хотя не мудрено. Сеточка была тонка как паутина, а к горизонту и пропадала вовсе. Но тут очередной взрыв вернул меня к действительности. А действительность загнала меня в тупик. Нужно было либо возвращаться обратно и искать другой ход, либо... .
  Держась за стену я заглянул за край металлического пола. Метрах в пятидесяти внизу шёл тяжёлый бой. С берега котлована был переброшен мост, по которому противоборствующие стороны пытались потеснить друг друга на этом довольно узком для стольких людей помосте. Со стороны земли, со стороны обрыва сражались бойцы Чёрного поля. Я их сразу узнал по тяжёлой амуниции. Бойцы прикрывались щитами и сверху были похожи на шевелящуюся металлическую чешую. В самом же авангарде схватки на середине моста сражались, стоя в ряд, несколько роггеров в пулеотводящих нагрудниках против напирающей из корабля толпы в белых халатах. В свете пасмурного дня тускло сверкали лезвия алебард. Над сражающимися в первом ряду трепыхалось несколько разноцветных голограмм. Отсюда не было видно каких конкретно, но их наличие говорило, что в первых рядах рубится элита Чёрного поля. За авангардом стояли, защищаясь щитами и готовые тут же заменить раненого или убитого товарища, остальные мастера алебард. Отовсюду со стороны корабля слышался треск автоматического оружия. Даже где-то надо мной раздавался с короткими паузами стук автомата. Трассеры с разных точек словно дождём поливали светящимися струями ряды штурмующих. Пули рикошетили о щиты всплесками искр. Иногда одна из чешуинок проседала, но возникшую брешь тут же затягивали соседние щиты, восстанавливая строй. Авангард роггеров терпел серьёзные потери. То один, то другой из них срывался с моста или пропадал смятый среди тел под ногами. Как и водится, его место тут же занимал следующий, отбросив щит и развернув светящийся талисман над головой, и становясь в смертоносный строй из пяти.
   В свою очередь, алебарды работали как адские жернова, и из под их лезвий белые халаты сыпались в пропасть почти непрерывным потоком. Но ни одна из сторон не давала слабину, не взирая на безумные потери. Все это напоминало какую-то дьявольскую мясорубку от которой самой изредка отлетали куски лезвий. Треск автоматов, бухающие магнитной волной то там, то тут взрывы и рёв отчаянных людей, идущих под ножи, висел над полем битвы. Смерти на сей раз было столько, что меня охватывало чувство не страха, жалости или сочувствия. Всё это на деле жуткое зрелище завораживало совсем другим. Будто какая-то кельтская томительная песня. Тут не было страха. Тут был тот самый суровый дух битвы. Тот самый дух, когда люди забывают о своей жизни и в душах воцаряется одна единственная цель. Не омрачённая никаким ментальным мусором мысль; Переломить. Прорваться сквозь кровь, мозги, рёв и стоны - и победить. И единственно возможное и последнее средство к цели - эта ритмичная кровавая работа. Роггеров было мало и количество их все стремительнее сокращалось. Не смотря на это, страшная точка встречи устремлённых друг в друга потоков постепенно продвигалась к кораблю. Щиты учёных крошились от размашистых ударов этих тяжёлых мельниц. Эти пятеро в авангарде работали словно кузнецы какие-то. Несмотря на орущую и звенящую вокруг них смерть и боль, движения их были одновременно и размеренны и быстры, словно в каком-то до мельчайших деталей отточенном ритуале. Неторопливые но неумолимые жнецы смерти. Совершенно не заботясь о защите они крутили в руках тяжёлые алебарды по ходу нанося смертельные удары то концом древка, то сметая сразу по несколько противников огромным топором с моста. Они были словно заговорённые, и сверкающие струи трассеров огибали их, разрываясь сзади них снопами искр о мятую сталь щитов.
   За построениями Чёрного поля я разглядел источники взрывов. Метрах в ста пятидесяти на равнине за последним рядом бойцов, слегка размытые сырым туманом, возвышалось несколько передвижных храмов. Я увидел стоящие в ряд четыре гигантские улитки. То одна, то другая резко вздрагивали всем корпусом, искажая вокруг себя видимую действительность, как будто воздух вокруг них взрывался и разносил горячие и угасающие свои волны во все стороны. Вслед за выстрелом на некотором расстоянии от корпуса корабля учёных с утробным гулом разрывалось радужное пятно, растекаясь по невидимой наружней обшивке и сотрясая всю конструкцию магнитным импульсом. Где-то совсем далеко за гигантскими чёрными телами храмов громоздились груды какого-то вяло шевелящегося хлама. Отсюда было не различить что это. Но тут очередной выстрел пробил невидимую защиту и достиг цели. Меня на секунду ослепила синяя вспышка. Магнитная волна близкого взрыва рванула меня назад, но содрав кожу с ладони, я все же удержался, а часть противоположного края корабля над мостом вдруг исчезла. Просто исчез кусок корпуса, ещё больше расширив пропасть между мной и продолжением коридора. Здоровенная стальная балка в помещении на другом конце этой воронки, лишившись второй опоры, с оглушительным металлическим визгом наклонилась и рухнула, кувыркаясь, вниз. Я глянул на стрелявший храм и увидел позади него встрепенувшуюся кучу мусора. Было похоже на потревоженный осадок в аквариуме. Чёрные частицы разных размеров равноправно левитировали и постепенно оседали на землю.
  35
   Нужно было срочно решать. Оставаться тут было явно небезопасно. Судя по всему, здесь какое-то слабое место в защите, и они метили именно сюда. И рано или поздно они попадут и по моей стороне разлома. У меня было два варианта: первый - это вернуться, второй - попытаться спуститься вниз. Как я себе представлял, Нина находилась ниже, метров на пять -десять. Получалось, мне нужно было спуститься на два -три этажа.
   Я ещё раз выглянул за край пола. За это время роггеры уже почти пробились к кораблю. И мост был в их руках. Битва кипела уже прямо подо мной. Осмотрев ситуацию, я решил спускаться. Слезть по вертикальному участку наружной стены мне показалось небезопасным, так как вся поверхность среза представляла из себя пучки оголённых проводов, некоторые из которых откровенно искрили. Перекрытие не было толстым и если мне, повиснув на нем, удастся слегка качнуться, то я смогу спрыгнуть на пол нижнего этажа. Возвращаться обратно выглядело менее перспективно, и я решил рискнуть. Лёг на живот ногами к пропасти и начал потихоньку сползать. Когда ноги уже висели над пустотой, вновь бухнул взрыв. Меня подбросило сантиметров на десять вверх, и, падая, я ударился лицом о перелом железного пола, но, не смотря на оглушительную боль, успел ухватиться за край перекрытия. Теперь я висел на руках над пропастью глубиной с многоэтажный дом. Это оказалось совсем не турником и пальцы мои неумолимо соскальзывали и отказывались слушаться. Прямо подо мной далеко внизу был мост с напирающей чешуёй щитов. А перед глазами открывалось просторное помещение какого-то зала. Граница между полом этого зала и бездной была вроде и так спасительно близка, и так предательски ненадёжна. Ухватиться там было не за что. Нужно было как-то качнуться и постараться впрыгнуть туда. Адреналин кипел в крови, и в тот момент я не замечал ни высоты, ни заливающей глаза крови. Я прогнулся в пояснице. Каким-то чудом не сорвался. И когда ноги на противоходе слегка занесло, как маятник, в сторону спасительного пола я разжал уже почти не державшие меня пальцы. Я больно упал на спину и край пропасти оказался где-то едва выше поясницы. Вся верхняя часть тела оказалась висящей в воздухе. И похоже было что эта часть была большей. Я судорожно схватился за край перекрытия и почувствовал, что лишь какие-то граммы отделяют меня от падения вниз. Я в ужасе замер, максимально вытянув ноги внутрь зала и цепляясь пальцами за край металлического пола. Но почувствовал, что верхняя моя часть неумолимо перевешивает, и я начинаю проваливаться в бездну. Дух в этот момент перехватило. Но тут кто-то крепко схватил и прижал мои ноги к полу, и падение остановилось. Я осторожно через бок согнулся в поясе и благополучно вкатился вглубь помещения.
   Оцепенение в теле немножко осело, и я, опираясь на стену, встал на ноги. Нет. Следующий раз такое не получится. Тело сотрясали приступы нервического смеха. Передо мной молча и не двигаясь стоял силуэт неизвестного.
  'Спасибо вам огромное! Я уже падал!' - на выдохе выплеснул я из себя, все ещё до конца не осознавая чуть было не случившееся. Фигура никак не отреагировала на мои слова. Я осторожно сделал шаг в сторону что бы дневной свет упал на его лицо и с удивлением узнал своего спасителя. Передо мной стоял тот самый робот с татуировкой на голове, которого загрузили к нам в подводу когда учёные везли нас в корабль. Я был в замешательстве и не понимал как реагировать. Как эта машина поняла, что нужно было сделать? И имело ли смысл благодарить её за это. Робот все так же стоял молча и смотрел на меня. В полутьме я не видел выражения его глаз. И было ли там какое-то выражение? Не зная что сказать, я огляделся. Мы находились в явно подсобном хозяйственном помещении беспорядочно заставленном стальными столами. Некоторые из них лежали на боку или вверх ножками. В противоположной стороне от обрыва в глубине зала виднелась единственная дверь. Кроме нас тут никого не было. От очередного на сей раз далёкого взрыва пол со столами чуть подпрыгнул.
   Нина! Она либо на этом этаже, либо ниже. Я рванулся к дверям. Но они были крепко заперты. Обернувшись, я встретился лицом к лицу со своим спасителем. Он стоял в метре от меня так же молча и неподвижно. Мне стало немножко не по себе. Что ему от меня нужно? Я плавно обошёл его и принялся осматривать помещение. Пока я ходил обыскивая ящики и шкафы на предмет лома или чего-либо подобного, немая фигура все так же молча передвигалась за мной, чётко соблюдая дистанцию в полтора метра. Мысли мои были о Нинушке: ' Ведь она где-то тут, уже неподалёку. Мне нужно было только придумать как выбить эту дверь'. Но это существо следующее за мной по пятам уже начинало раздражать. С одной стороны я понимал, что это вещь и в общем то она не должна была меня так беспокоить. Но с другой стороны вещь была для меня очень странная и так похожая на человека. Может он сломался как-то? Наверняка ведь поломан давно. Что там в его процессоре делается сейчас? И для чего они тут его держали? Ай! Да какая разница. Наконец, я отыскал ржавый, но довольно прочный на вид тесак. Но ведь спас же он меня. Значит понимал, что происходит. Или не понимал?
   Подойдя к дверям, я уже собирался опробовать свой инструмент в деле, как послышался далёкий хлопок и я потерял пол под ногами, и тут же тело пронзила оглушительная боль. Именно все тело, а не какую-то его часть, разорвало, словно, ударило током. Электрический взрыв разлил по всем тканям разъедающую изнутри, невыносимо жгучую боль. Она была похожа на пропитавший каждую клетку моего существа смертельный яд. У меня было такое состояние будто из всех пор моей кожи, из ушей, рта, носа и глаз сочилась кровь, больно пульсируя. Словно, я губка, впитавшая кислоту. Я попытался открыть глаза. На сером фоне плавали чёрные рваные силуэты. Попытался пошевелиться и не нащупал ничего устойчивого вокруг. Я плавал как будто в невесомости. Без земли и неба. Без севера и юга. Кусок горящей боли среди серо -чёрных пятен. Вдруг, меня схватили за руку и несколько раз ударившись о плавающие вокруг меня осколки я ощутил притяжение. Картина перед глазами до конца не восстановилась, но уже приобрела смысл.
   Я стоял напротив нескольких человеческих фигур. Подробнее рассмотреть не выходило. Видел я только силуэты. Кто-то поддерживал меня под руки. Я почувствовал слабый укол в плечо и тут меня словно окатило волной свежей тёплой воды. Боль быстро затухала и перед глазами начало проясняться. Меня ещё оглушённого поволокли в сторону какого-то крутого холма. В поверхности растянулся вход и мы вошли внутрь. Я начал потихоньку узнавать. Это же был храм. Такие же ходы. Такие же живые шлюзы. Вели меня под руки два бойца в окровавленных металлических нагрудниках и шлемах. Я совершенно не понимал, что произошло и не сопротивлялся. Тем более, они довольно предупредительно направляли меня по коридорам храма. Наконец меня впустили в комнату. О! Я помнил это помещение. И конечно же я теперь понимал кто сидел в центре спиной ко мне. Боль почти отступила и чувствовал я себя сносно. Но сил почти не оставалось, и было такое состояние будто я разгрузил железнодорожный вагон.
   Юга молча ждал так и не повернувшись ко мне. Я обошёл его и обессиленно плюхнулся на пол перед ним. Такое же лицо. Те же морщины и седина. Прозрачный голубой взгляд смотрел на меня как и тогда совершенно спокойно, но теперь мне показалась где-то на самом дне мелькнула едва заметная улыбка. Может мне показалось.
  - Времени нет, морзо. Ты должен задавать только жизненно необходимые вопросы, - нарушил тишину Юга.
  - Как я здесь оказался?
  - Ты попал в зону одностороннего Т-хлыста. Тебя телепортировало нашей пушкой. Тебе дали препарат, который поможет тебе прожить ещё несколько часов. Но потом твоё тело распадётся.
  - Что?!
  Юга молча ждал.
  - Что вообще происходит?
  -Что происходит ты уже знаешь. И тебе необходимо не теряя времени найти врата и уйти в Орбис.
  Я сидел, тупо смотря на него и все ещё не понимая до конца что случилось, и что мне делать.
  Время ограничено не только потому что твоё тело распадается. Тут можно быть уверенным за несколько часов. Но время ограниченно и у всех остальных, в том числе и у тебя потому что Робот ожил и теперь он поглощает Мнемос. Осмыслив его полностью, он запустит программу мутации и тогда весь этот мир схлопнется. И вот за сколько времени все это произойдёт -не знает никто. Ты должен спешить, - добавил он терпеливо.
  Я посмотрел внимательно в его глаза. Там не было ни тревоги, ни страха. Не было там вообще ничего кроме какого-то вселенского спокойствия. Но не смотря на это, а может быть благодаря этому до меня начинала доходить серьёзность и безвыходность ситуации.
  - Я без Нины не уйду.
  - У тебя уже нет выбора. Более того, ты должен не только себе. Ты всем нам обязан. Ты обязан уйти в Орбис.
  - Чем я вдруг обязан стал? Ты тоже хочешь туда попасть?
  - Нет. Я уже не смогу, я свою ноту сыграл, - загадочно ответил Юга.
  - Вы напали на своего брата из-за робота?
  - Это не брат. Не только из-за робота. Из-за тебя. Из-за себя.
  -А я -то здесь при чем? Из-за того что я проводник? Так я ни разу не делал этого. И неизвестно получится ли у меня.
  - Получится,- абсолютно уверенно заявил он. - После того как выйдешь отсюда - попадёшь на старый узел Т -трассы. Там ничего нет опасного. Тебе нужно будет идти как ключ покажет. Чем ближе к кругу Доблести тем он будет светлее и теплее. В самом кругу ты найдёшь действующую спираль выхода.
  - Какой ключ?
  Юга молча указал тощим жилистым пальцем с длинным жёлтым ногтем на мой браслет.
  - А почему нужно идти в какую-то т -трассу, когда в том храме вашем, когда я очнулся я видел спираль выхода.
  - Это не было спиралью выхода. Это был муляж. Символ. Намоленное место. Место где будущие роггеры попадают в астральный Круг доблести. Первый реальный Круг доблести уже много лет никто не посещал. Но тебе именно туда и нужно, потому что там единственная работающая спираль выхода. Её ещё прошлый я устанавливал с проводником Чистой линии.
  -Так это не покойники были?
  -Нет. Это были используемые тела. Когда тебя нашли ты был в похожем состоянии, и ничего лучше не придумали как положить тебя к ним.
  - Я не пойду без Нины! Я не пойду без неё. Вы же уже почти захватили их корабль! Я видел. Мне нужно забрать её.
  - Мы не захватили. Пустынники активированы и сейчас уже почти тут. Как только они появятся нас сметут. Мы только пытались дать возможность. И у нас это получилось. Теперь твой черёд.
  - Какую ещё возможность?
  Я вроде как и понимал всё происходящее. Действительно, получалось что времени на распросы ну никак не оставалось. Столько всего тут, что и за много разговоров не опишешь, и требовать этого в такой ситуации было ребячеством. Но Нина! Я не мог её оставить тут.
  Левая щека Юги передёрнулась.
  - Тебе пора. Иди как скажет ключ и выбирай разумно, - совсем уже загадочно произнёс напоследок он. Напоследок потому что не успел он закончить фразу, как в комнату вошли бойцы и, подняв меня, подтащили к выходу. Я почувствовал, что в руку мне сунули какой-то цилиндр и даже слова не успел сказать, как меня впихнули в распахнувшийся неровный круглый проем.
  36
   Вывалился я словно ниоткуда в помещение похожее на компрессорную. Никаких окон и дверей не было. Только единственный в дальнем конце зала проход в тоннель. Посреди помещения стоял громадный агрегат, почти упиравшийся в ребристый потолок. Все поверхности стен и самого этого станка заросли мочалкой тинного цвета. Под ногами стояли лужи давно никем не тревожимой воды. Тишину подземелья нарушала только падающие капли влаги. Тем не менее вдоль одной из стен тянулся ряд тусклых лампочек. Эти светильники даже по своей молодости явно не были предназначены для людей, а несли скорее функцию аварийного освещения. Они тлели совсем тусклым белым светом. Но все же это было лучше чем полная темень.
   Я стоял посреди липкой грязи разлитой по всему полу и не понимал как мне теперь быть. В руке я сжимал простенький включенный фонарик. В том месте где я появился абсолютно ничего похожего на дверь или какой-нибудь портал не было. Словно я выпрыгнул из глухой стены. Или может из этого агрегата? Одним словом сколько я не искал взглядом обратный вход, я так ничего и не нашёл.
  И что теперь? Теперь мне что оставалось? На какого хера мне сейчас что-то нужно, если Нина теперь неизвестно где? Может быть за тысячу километров от меня. Что я могу теперь -то сделать? Что мне просто так взять и пойти дальше? Или просто сесть здесь и ждать конца? По словам Юги он должен прийти через несколько часов. А может и раньше. Не так и долго. До меня начинало доходить, что все мои чаяния и надежды рухнули бесповоротно. Тут во мне на секунду вспыхнула злоба к этому неестественно спокойному Юге, к его сумасшедшему брату или кто он там. 'Да какого чёрта они все встали на моем пути? За что так мне? Опять! Опять же! Это не было испытание во имя счастливого конца, - начал догадываться я, - Нет. Это было именно тем самым бесцельным садизмом ради садизма. Какой тут, к дьяволу, смысл -то?' Я с тоской взглянул вверх но увидел только свисающие сосульки чёрного мха.
   Отчаяние и слабость овладели мной. Нету никакого бога. Мы тут одни. Одни на один с бесчеловечной случайностью. Хотя в моем случае я бы даже предположил не просто случайность а именно вселенское зло, которое планомерно вытряхивает души из людей ради ему одному известных целей. И что я мог сделать против всего этого дьявольского мира? Отчётливое и бесповоротное осознание факта, что где-то есть Нина, но я больше никогда её не увижу, терзало меня неимоверно.
   Я сидел на корточках, облокотившись спиной о лохматый бок станины агрегата, и рыдал без слез. Сухо. Когда вроде бы вся та боль, которая поселилась в тебе и давит изнутри, уже готова выплеснуться наружу слезами, но в последний момент передумывает и перерождается в ещё большую, срываясь только сухими стонами. Сдохнуть побыстрее - вот что мне действительно хотелось теперь. Когда уже? Сколько прошло времени я не знал. Я посмотрел на стену перед собой и тут вдруг увидел, что она странно двигается. Это было неожиданно, но совершенно реально несмотря на тусклый свет я видел как отдельные участки гадко шевелящегося мха вдруг начали переползать с места на место. И тут вдруг поле зрения моё свернулось как в кино и на месте его проявилась другая картина. Такая же освещённая скупыми отблесками тусклого света замшелая поверхность, но не та, что я видел до этого. Поменялся угол освещения и теперь большая её часть была в чёрной тени, и с левого бока торчал кран, похожий на водопроводный. Не смотря на моё отчаянное состояние, я не на шутку испугался и вскочил хватаясь руками за покатую поверхность за спиной. Картинка вздрогнула и растворилась оставив после себя прежний вид. Все встало на свои места. Теперь я видел ту же стену с рядом лампочек, что и до галлюцинации. Но она была такая чёткая! Я, поражённый случившимся, поднялся в полный рост и ещё раз осмотрел помещение. Все, вроде, было на своих местах. Для верности я обошёл центральный агрегат и вдруг, смотря на стену находившуюся ровно сзади меня за станком, я увидел тот самый кран. Да! Этот кусок стены я только что видел в галлюцинации. Точно -точно. Что со мной такое? Нервное расстройство? Или может это последствия телепортации в ТП-хлысте? Но ведь галлюцинация это искажение. Это то, чего нет на самом деле. А я видел то, что существовало, но было от меня за этим агрегатом и к тому же за спиной. Что со мной такое? Происшествие настолько встряхнуло меня, что на какое-то время я забыл про свои печали и в ужасе стоял посреди коридора смотря на этот старый кран. Но эта неожиданная галлюцинация странным образом помогла мне выйти из того состояния и несколько протрезветь. Только теперь я вдруг заметил, что браслет на руке едва-едва светится. Совсем слабое, почти незаметное даже в этом мраке, но определено свечение. Значит, все же они все правы. Значит, где-то тут должен быть круг Доблести и там телепорт в Орбис. Я закрыл глаза и простоял минуту молча, стараясь ни о чем не думать. Затем выдохнул с силой воздух и решительно шагнул в сторону тёмного тоннеля.
   Путь был один, и сомневаться не приходилось. Поначалу я шёл мерным шагом, не напрягаясь. Так прошло около получаса и я понял, что путь может оказаться вовсе не близким. Осознав это, я начал поторапливаться и постепенно прибавлял ходу. Браслет на руке никаких дополнительных знаков не подавал, но и не переставал излучать слабое сияние. Я торопливо шёл по прямому коридору высотой метра в три. По сторонам все те же заросли мха. Благо вдоль всего пути нечасто, но встречались тусклые светильники.
   Вдруг тоннель впереди дрогнул словно был живым. Я уже не понимая чему верить и резко остановился. Но тоннель продолжал мелко но вполне очевидно дрожать. Дрожь его укрупнялась и теперь она уже пробегала вдоль всей его длины насколько можно было видеть в слабом свете светильников. Я в ужасе замер и наблюдал, что будет дальше. Дальше в затхлом воздухе подземного хода прокатился резкий громкий звук, резонируя со всеми моими внутренними органами, похожий на смесь звона гонга и на какого-то шипения. Под затухающий от него гул тоннель принялся извиваться как змея. Более того, вся картинка перед глазами становилась все ярче и ярче пока стены не стали откровенно светиться. Неровности и мох выгорели в ярком свете и в конце концов я оказался посреди идеально ровной люминесцирующей шевелящейся трубы словно в коридоре какого-то живого и гибкого космического корабля. Все это произошло буквально меньше чем за полминуты. Я попытался сделать шаг, но с немалым удивлением обнаружил, что совершенно не могу этого сделать. Даже просто шевелился я очень -очень медленно, как в сильно замедленном кино. Я был как будто статуей посреди светящегося коридора выполненной из того же материала, что и все остальное. На секунду изображение перед глазами поплыло и возникло лицо Юги. Он мне что-то говорил, но при этом рот его не раскрывался, и глаза теперь уже были не безбрежно спокойными. Теперь я увидел в его глазах и тревогу и даже почти отчаяние. Наконец я разобрал далёкий голос и услышал: 'Робот начал мутацию Мнемоса, Андрей! Тебе необходимо торопиться! Времени нет!' Сразу после этого лицо пропало и на время все погрузилось в темноту. Наконец, глаза привыкли и я увидел прежний растворённый в полумраке коридор.
   Ого! Так это всё значит так выглядеть будет? Так будет меняться Мнемос для всех? Это было хуже любого кошмара. Страшнее того что я сейчас осознал до конца придумать было сложно. То есть Робот, меняя Мнемос, меняет не просто какие-то наши представления о чем-то. Он меняет буквально всё. Все что я вижу, слышу и чувствую. Я с ужасом постепенно понимал масштабы происходящего со мной, с миром который я ощущал. Насколько оказывается на самом деле хрупок мир, который я считал незыбленным. Более того, сама мысль о том, что что-то постороннее может так влиять на все вокруг меня, неумолимо сминала своей очевидностью все мои иллюзии об объективном мире. Только теперь я понял что имел в виду Риск, рассказывая мне об этой катастрофе. Это существо, руководствуемое совершенно непонятными человеку и вероятнее всего совершенно чуждыми устремлениями и обладающее сверхчеловеческими возможностями, меняет наше человеческое восприятие на своё собственное. Оно не оставит никаких базовых принципов, а скорее всего оно начнёт с них. Так эти все галлюцинации не есть галлюцинации! Это правда происходит со мной! С привычным с детства небом, землёй, предметами... людьми! Мне стало жутко. С трудом выйдя из оцепенения я бросился дальше по тоннелю.
  
  Орбис
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  1
  Фонарь мигал и свет его окрашивался то в оранжевый, то в коричневый цвет. Стены тоннеля продолжали меняться. Двойственные ощущения раздирали меня. С одной стороны я знал, что Орбис - это спасение моё, а с другой, вопреки всякому здравому смыслу, мне это казалось совершенно не важным и далёким. Что это может поменять? Что вообще может такого произойти более необычного чем то, что происходит сейчас с этим миром. Сознание плавилось. Возникали совершенно неожиданные образы, которые искажали все вокруг. Мир вокруг меня рассекали какие-то циклопические кольца, будто безумный или гениальный вселенский жонглёр вдруг принялся жонглировать всеми ими одновременно. Гигантские ножи разрезали тоннель позади меня, но я знал, видел, что это всего лишь фрагменты гигантских крутящихся колец. Визуально было видно только свистящие обода взрезавшие тоннель впереди меня и сзади. А в своём воображении я видел продолжения этих дисков далеко -далеко выходящих за пределы видимых мною стен тоннеля. Это не было похоже на что-то сделанное из материалов привычного мира. Это были искрящиеся призрачные колёса, сотканные из ткани сна. Помимо этого, во всем теле появилось ощущение, будто меня раскладывают как ножницы с множеством лезвий, как веер с центром у основания шеи. Было больно и страшно. И телесно я ощущал, что передвигаюсь на концах этих лезвий этаким колесом. Каждый шаг, каждое касание острия лезвий о пол отдавалось горечью в горле и голубой вспышкой света, лучи которой, угасая, пропадали за видимыми стенами.
   Двигался я вообще чудом, потому как очертания тоннеля все время менялись. Порой он вообще переставал походить на тоннель, а превращался во что-то типа полупрозрачного конуса со стенами сплетёнными из ровной геометрической сетки. Но очевидное направление, благо, не пропадало, и я продолжал катиться на своих лучах -лезвиях дальше. В одном из мест я попал в странную ситуацию. Тоннель начал сужаться и уходить вниз. Визуально я наблюдал именно такой эффект, а по ощущениям мне казалось, будто я поднимаюсь в гору. И чем круче тоннель загибался вниз, тем тяжелее мне становилось идти. Что было на самом деле, я не мог понять, так как картинка перед глазами говорила совершенно противоположное тому, что чувствовал мой природный гироскоп. Идёт ли тоннель вниз или же это галлюцинация и на самом деле я поднимаюсь вверх. Наконец, мигающая труба впереди сузилась до полуметра в диаметре и была теперь направленна почти вертикально вниз, но я продолжал передвигаться по ней, но уже теперь не веером а таким шурупом, врезаясь. При этом та боль в центре ножниц теперь приобрела протяжённую форму и растянулась вдоль оси тоннеля являясь и осью моего тела-шурупа. После такой трансформации стало несколько легче, потому что теперь я не вышагивал, и не было этих отдающих с каждым шагом фонтанов света-боли в горле. Боль осталась, но моё вкручивание вдоль стен тоннеля шло легко. Все это было только на уровне телесных ощущений. Визуально я видел впереди себя выхватываемые узким лучом фонаря стены, сузившегося до размеров канализационного колодца канала. При этом стенки не вращались, хотя телом я вкручивался по спирали, а благопристойно находились по сторонам на своих местах. Наверно это было бы благопристойно даже при таких сумасшедших обстоятельствах, если бы не вращение внутри меня. И поначалу я никак не мог отвлечься от этого расхождения тактильных и визуальных ощущений. Я никогда не ощущал такого разрыва между ними. Наконец я несколько смирился и с этим, и пришла мысль о том, что это сейчас совсем не важно. А важно только направление моего движения.
   Но и здесь не всё было в порядке. Как я понимал, нужно было передвигаться вдоль тоннеля, что я и делал, но в то же время я понимал, что тоннель не может располагаться вертикально. Благо браслет никуда не пропал, и я чувствовал как он согревал запястье, а значит направление должно было быть всё же верным.
   И я вкручивался вниз. Такое движение продолжалось минут пять. Затем я вдруг оказался будто под водой. Вокруг меня была довольно плотная среда, и появились ощущения нормального моего привычного тела. Картина же перед глазами продолжала меняться, и в тот момент появились две вертикальные стены или пол с потолком, скажем, просто две поверхности, уходящие в бесконечность во все стороны света. Я как бы был между двумя плотными мирами. Куда плыть? Я был в растерянности, но вновь обретённые ощущения привычного тела придавали уверенности, и я подплыл к одной из бесконечных стен. Вблизи поверхность её представляла мелкую, но хорошо различимую структуру из множества разных размеров кругов. Размеры их не повторялись, но при этом структура выглядела совершенной и абсолютно правильной.
   Я рукой нащупал браслет. Он все так же приятно излучал тепло. Но куда мне дальше? Тут неожиданно всю вселенную будто разделило надвое по оси моего тела и две его половинки начали сдвигаться друг относительно друга. Резануло острой болью по всей плоскости разделения. Я зажмурил от неожиданности глаза. Но это странным образом помогло, и я увидел себя лежащим в луже на полу тоннеля т-трассы. Я почувствовал сырость и холод, но как раз ощущения нормальной реальности укрепили меня в уверенности, что я всё же дойду и придали сил. Я поднялся на ноги. В действительности ничего не болело. Но мучили фантомы недавних болей. В горле особенно. И вокруг было почти все более или менее нормально, за исключением того, что вода в луже светилась грязно жёлтым светом и ручейками растекалась по стенам в противоестественных для нормальной гравитации направлениях, впитываясь поверхностью стен и потолка. Таким образом, вдоль всего тоннеля была флюоресцирующая будто радиоактивная клякса. Клякса не собиралась исключительно на полу, а извивалась случайным образом вдаль по полу, стенам и потолку тоннеля. Было похоже на то, что кто-то не подвластный притяжению прошёлся с ведром жидкого фосфора по трубе тоннеля, не различая потолка стен и пола, постоянно проливая из ведра на поверхность по которой ступал. Но это уже не так смущало как прежние трансформации пространства, и было понятно куда идти. Потом люминисцирующая вода освещала все жёлтым светом, и было достаточно неплохо видно.
   Осмотревшись, я двинулся скорее дальше. Реальность изменялась приступами, и неизвестно как скоро всё вокруг опять начнет меняться, и сумею ли я тогда найти верное направление. Я углублялся в подземелье т-трассы уже больше часа. Воздух был спёртый и затхлый, и чувствовалась нехватка кислорода. Сколько ещё так идти я совершенно не представлял. Тем не менее, я старался поддерживать темп легкой трусцы ещё где-то минут двадцать. Тоннель все это время был послушно прямой, и просматривался довольно далеко вперед, сужаясь по центру в точку. Я обратил внимание на то, что браслет напоминал о себе своим весом и температурой. Это взбодрило, и я постарался прибавить ходу. Вдруг картинка пропала. Совсем пропало изображение перед глазами на какую-то долю секунды. Будто кто-то на мгновение выключил и включил свет. Я понял, что начинается очередной приступ. Необходимо было спешить. Я гнал от себя мысль о том, что меня может разложить на неведомые мне элементарные частицы в нескольких метрах от спасения. В течение нескольких минут картинка мигала пару раз без какого-либо прогнозируемого интервала. Синхронизация между телом и глазами опять стала глючить. Впрочем, на сей раз глюк был приятным. Мне казалось, или так было на самом деле, что стены тоннеля двигаются мимо меня с гораздо большей скоростью, чем я передвигался. Что бы как-то осознать, проверить себя, я остановился, но стены по инерции продолжили своё движение, скрываясь за края поля зрения. Но все же медленнее чем когда я бежал, а значит, я все ещё мог влиять на своё расположение и передвижение. Я двинулся дальше, и наконец стены тоннеля неожиданно разошлись в стороны.
  2
   Я вынырнул в огромный зал. Гигантское пространство давящих пропорций после узкого тоннеля. Давящее ощущение производил, висящий прямо над головой, бесконечный потолок. При довольно приличной площади высота осталась такой же как у тоннеля. Насколько я мог видеть, зал был круглой в плане формы и площадью с несколько футбольных полей. И ни одной опоры. Настолько большой, что я еле-еле различал в мерцающем жёлтом свечении продолжение тоннеля на противоположном конце его. Двигаясь к центру зала, я внимательно осматривался по сторонам. Гадко всё-таки они строили. Отчего могла пойти мода делать такие низкие потолки при таких площадях. Психологически потолок сильно давил на меня. Я прямо чувствовал его над своей макушкой, хотя в реальности он был метрах в полутора над моей головой. Светящаяся жидкость здесь собралась исключительно по оси между двумя чёрными отверстиями тоннеля, и только на полу. По сторонам, в дальних концах зала воды уже не было, и они тонули в зелёном сумраке.
   Выйдя на середину, я остановился. Ноги гудели и стали ватными. По моим оценкам, прошло больше полутора часов, как я спустился в т-трассу. Не было никаких звуков капель, странных шорохов, в общем, всех тех звуков, какие можно было бы ожидать от подземелья. Тишина. Я слышал только своё дыхание, усталый осадок в ногах и тепло браслета на руке. Вокруг во все стороны простиралось это неуютное давящее пространство со светящейся жёлтой водой на ровном полу. Я себя чувствовал словно под медленно но неумолимо опускающимся многотонным прессом. Может это техническое помещение и не предназначено для пребывания тут людей? С одной стороны вроде все так и было, но тут я вспомнил комнату Юги, в которой я оказался вскоре после пробуждения. Не знаю. Да и не было времени сейчас думать про это. Появилось ощущение, что пол подо мной пришёл в движение. Начал двигаться куда-то в бок, в сторону периферии зала, затянутой зелёным мраком. Но на самом деле все оставалось в неподвижности. Нужно спешить. Так что же делать? Куда сейчас? Я побежал вперёд, к противоположному входу в тоннель. Бежать получилось довольно неуклюже, потому что из-за иллюзии движения пола мне хотелось все время забрать в сторону, что бы попасть к чёрному отверстию тоннеля. Но пол всё же был неподвижен, и мне приходилось сознательно игнорировать это телесную иллюзию. Занятый этой своеобразной навигацией, я наконец приблизился к тёмному проёму. Зайдя в него, мне показалось, что браслет стал холоднее. Но я решил двигаться дальше внутрь тоннеля на другой стороне зала. Этот тоннель ничем не отличался от того из которого я вышел. Те же гладкие стены и та же игнорирующая гравитацию лужа.
   Широкий зал уже скрылся позади меня из поля зрения. Ощущение того, что пол под ногами едет в сторону уже стало привычным, и меня уже не тянуло к стене. Я ощупал браслет. Нет, он стал явно холоднее. Это значило, что я сошёл с пути. Пути было только два. Один вёл в глубину тоннеля, другой обратно в зал. Постояв в нерешительности некоторое время, я решил вернуться. Оказавшись снова в странном похожем на гигантский пресс зале, я остановился и прислушался к температуре браслета на руке. И с удовлетворением отметил, что тот стал теплее. Посмотрев на него, я также обнаружил, что обычное голубоватое свечение его теперь сменилось на молочно-белое. "Да, должно быть где то тут, - радостно подумал я, - Наконец то". Нужно было изучить все это огромное и пустое помещение. И я пошёл вдоль стены к одному из затемнённых краёв.
   Оказавшись в одном из дальних концов его, где царил полумрак, я заметил в свете фонаря выступающий из пола люк. Приличного размера круглая крышка с треугольным вырезом и без каких либо признаков ручки или хотя бы скважины. Крышка была метра полтора в диаметре и явно была отлита из тяжёлого и прочного материала. Прилегала она к проёму идеально. Нигде я не нашёл даже щели между ними. Вся конструкция выглядела безнадёжно монолитно. Я растерянно огляделся вокруг, но совершенно ничего вокруг не было. Начал вспоминать, не встречал ли я ранее по дороге чего-либо, что помогло бы мне в данной ситуации. Но тщетно. Я не смог вспомнить никаких кусков труб, железяк или лома. Я в отчаянии сел на пол рядом с люком и опустошённо уставился на треугольный вырез. Тем временем вокруг опять начало происходить что-то странное, да и если только вокруг. Заметил, что мысли стали вдруг как замороженные. Вначале были отголоски отчаяния, но это быстро прошло и наступила странная ватная тупость в голове. Мне стало всё равно. Не трагически, не надрывно, типа, - да пошло оно. Нет. Стало просто как-то всё безразлично и ровно. Что-то думать и лихорадочно соображать в данном состоянии не было возможности, да и желания совершенно не было. А очередной приступ уже давал о себе знать.
   Ощущение движения пола прошло ещё когда я вернулся в зал, но теперь я заметил, что всё вокруг меня как будто состоит из маленьких движущихся точек. Вначале всё было как обычно, но тупо смотря на крышку люка, я обратил внимание на слабый визуальный шум. Чем-то это было похоже на то когда чуть слезятся глаза, но не плавными разводами а такой мелкой песочной текстуркой. Я продолжал тупо наблюдать за эволюциями картинки перед глазами, погружаясь в неё все глубже и глубже. Текстура стала выходить на первый план и превратилась в яркую рябь. По её поверхности... . Точнее так; не по поверхности, а внутри этой ряби в её структуре я заметил движения частиц круговыми волнами. Будто кто-то бросал в воду камни с разным интервалом. Волны перекатывались в разных направлениях, пересекаясь и интерферируя друг с другом, и создавали чудные, различимые где-то на грани чувств, узоры. Наблюдая игру частиц, я утратил чувство времени и опасности нависшей надо мной. Создаваемый бегущими наперерез друг другу волнами, узор не был устойчивым и постоянно менялся. Это завораживало.
   Вдруг, как будто со стороны затылка я почувствовал чьё-то внимание. Оно перемещалось и, наконец, оказалось передо мной. Нет, с картинкой из узоров перед глазами ничего не произошло, разве что частицы стали слипаться и образовывать в свою очередь более крупные комочки. Чьё-то присутствие воспринималось отдельно. Как будто на другом канале, что ли. Был мир движущегося магически упорядоченного песка растворившего в себе меня и совсем отдельно ощущение чьего-то присутствия. При чем, совершенно, явное. Прямо передо мной кто-то был. Стало жутковато, и я постарался обратить всё подвластное мне внимание на это ощущение. Через какое-то время у меня получилось отвлечься от мира песка и переключится на другую систему образов. И я увидел. Неясно, призрачно и мимолётно, но я увидел находящегося передо мной. Это было лицо Юги. Картинки чёткой я не мог получить, и не видел подробностей. Но я почувствовал, что взгляд его тревожен и требователен. Прямо на меня сейчас смотрели невидимые глаза, говорящие что-то мне. Что же он хочет мне сказать? Лицо растворилось. Я словно очнулся от гипноза и вспомнил, что я должен сейчас сидеть перед люком в подземельях заброшенной т-трассы. Но к моему ужасу реальность не вернулась в прежнее состояние. Не вернулось и ощущение тела. Только песочные узоры перед глазами. Узоры становились разнообразнее и манили своей сложностью и упорядоченностью. При этом меня охватило знакомое жуткое ощущение безысходности. Ощущения были похожи на те, что я испытывал в своих галлюцинациях во время болезни. Реальный мир где-то растворился и место его занял этот песчаный. И вернуться я по своему желанию уже не мог. Меня начала охватывать паника. Но так как тела я не чувствовал, то и выразить свою панику было, собственно, нечем. Просто в какой-то момент сумбур инфернальных мыслей пронёсся в голове, выметая здравый смысл и рассудок, и погружая меня в предистерическое оцепенение. Я вспомнил себя на краю обрыва, прижатым бесконечной гранитной стеной к краю вселенной. Там был прыжок, а тут. Тут странное бесконечное существование без мер и весов в мире постоянного движущегося песка и иллюзорных узоров. Я ведь сделать ничего не могу! Там я мог прыгнуть и конец. А тут? Я ничего не могу сделать с этим странным миром. Я вспомнил, что тогда я думал про Нинушку. Воображал, что я могу выздороветь.
   И тут меня как громом прошибло: "Я тогда и выбрался благодаря воображению! Ну да, ключом была Нина, но дверью было воображение". Я снова перевёл внимание на иллюзорные движущиеся узоры внутри и вокруг меня. Теперь они уже не были такими завораживающими. Плавные движения волн стали слегка прерывистыми и это вносило некоторый диссонанс. "Не такие уже они и реальные",- подумалось мне. Надежда была призрачна, но любой выход, даже самый бредовый, на фоне того кошмара безвременья среди песка, присутствия только в своих мыслях и рождаемых ими инфернальных страхов, становился спасительной ниточкой.
  Уже сознательно я попытался переключиться и вспомнить всю обстановку, в которой меня настиг этот последний приступ. Вот люк. Да, люк я помнил отчётливо. Люк. Очень плотно лежит в своих границах. Настолько плотно, что даже в некоторых местах я не вижу щели разделяющих его и проем. Да, вот тут она видна, а тут пропадает, но если провести пальцем по ней, то можно различить на ощупь тонкий перепад. Да, граница есть. Просто её не видно из-за сумрака и угла освещения. Я поднял глаза. На секунду увидел огромный зал и освещенную ядовито-жёлтым светом его центральную ось вдоль которой проходила т-трасса, но это было лишь мгновение, потому что картина опять распалась на пиксели. Теперь зерна песка представляли из себя миллиарды иголок торчащих остриями на меня. Все эти многочисленные острия микроскопически вибрировали. Но иного выхода я не видел, а страх потери измеряемого пространства и времени делал меня непреклонным. Я непостижимым усилием постарался вернуть изображение зала. Как назло, стали проявляться картины из моего прошлого. Но они в отличие от зала были мимолетны и очень призрачны. На уровне впечатлений, и только мешали сосредоточиться на месте моего действительного пребывания. Сконцентрировавшись на жёлтом свечении, я начал вспоминать рисунок лужи на полу. Я не помнил какой он был, совершенно. Я может даже и не видел его тогда. И тут мне подумалось, - "Неважно, придумай!" И я начал фантазировать. Да вот лужа, я чётко вижу маслянистую поверхность воды в ней. Даже вижу мутное отражение моего заросшего лица. Да, вот это я. Я вижу лицо вполне отчётливо. А вот я могу прикоснуться к щеке, и я вижу свою руку! Картинка становилась чётче и чётче, хотя и удерживалась с трудом. Песчаные иголки всё это время неприятно рябили на периферии моего внимания. Я это остро чувствовал и ни на миг не отпускал с такими усилиями реконструируемые образы. Лужу я уже различал отлично. Не в общем, но за то в деталях я был великолепен. Четкие абрисы границ светящейся воды и мокрой поверхности пола. Несколько мгновений я просто удерживал усилием воли картинку, чувствуя окружающий меня песочный ад. И у меня получилось! Картинка уже становилась устойчивой сама по себе. Я решил посмотреть по сторонам. С опаской поднял взгляд, и с огромным облегчением обнаружил, что в основном все было на месте, за исключением некоторых деталей. Не было отверстия тоннеля откуда я вошёл в этот зал. И почему-то потолок перестал давить, так как стал гораздо выше и занял вполне комфортную высоту порядка метров шести над головой. Ну и, пожалуй, мутноваты были дальние края зала, где как раз и был нужный мне люк. Фон моего сознания с иглами становился все менее значительным, а картина перед глазами обрела вес и материальность. Я решил пошевелиться и подумал о люке.
   И тут в одно мгновение я оказался в той позе, в какой застал меня приступ. Я сидел на полу перед люком и смотрел на треугольный вырез. Все было на своих местах. Вроде бы реальность включилась в обычный режим. Необходимо срочно что-то сделать с этой крышкой. Как же её поднять? Времени было в обрез. И я был уверен, что следующий раз у меня не хватит сил воссоздать эту реальность. А именно в ней находилась моя последняя надежда на какое-то продолжение. Я тщательно ощупал треугольный выступ. Поверхность на удивление была гладкой, и только в основании треугольника я почувствовал неоднородность. Внимательно рассмотрев её в свете фонаря, я обнаружил, что это углубление забитое грязью. Грязь давно уже заполнила эту щель и закаменела. Как я сказал, ничего с собой у меня не было кроме фонаря. Я попробовал им поковырять, но округлые края плошки фонаря не принесли никакой пользы. Я посмотрел можно ли его было разобрать, чтобы потом каким-нибудь острым углом детали расковырять эту грязь. Изучая фонарь, я обратил внимание на свой браслет. Меня осенило. Я быстро расстегнул браслет и принялся одним из концов выковыривать грязь. Дело пошло на лад, и почти закончив, я увидел, что углубление имеет форму двух полудуг соединённых одним концом в форме стилизованного изображения птички. И больше ничего. Никакого отверстия. Некоторое время я соображал, смотря на расчищенную мной галку. Ещё раз попробовал надавить на разные части символа, но безрезультатно. Всё это время я держал раскрытый браслет в руке. И в какой-то момент, бросив на него взгляд, мне пришла в голову, как мне показалось, совершенно безнадёжная мысль. Я раскрыл браслет ровно настолько, чтобы форма его была похожа на изображение на люке и с замиранием приложил его к птичке. Браслет точно вошёл в этот фигурный паз. Во мне разгорелась новым светом надежда. Но ничего не происходило. Блин. Это не просто так должно быть. Это штаб круга доблести, и браслет шеф-роггера может иметь к этому непосредственное отношение. И он явно имеет, судя по тому как сошлись по форме браслет с замком люка. Я лихорадочно начал ощупывать поверхность вокруг браслета.
   Перенося центр тяжести, я опёрся рукой на люк и тут треугольник в центре которого был вставлен браслет с лёгким потрескиванием плавно ушёл под моим весом вниз. Я отдёрнул руку, и на секунду замер, но потом снова надавил на треугольник. Тот послушно поддался пока во что-то не упёрся, но после этого весь круг подо мной шевельнулся. Вскочив на ноги, я отошёл на шаг. Круг оказался не крышкой, а верхней гранью цилиндра, который сейчас выкручивался вверх из поверхности пола. Мёртвую тишину нарушил шорох крошащегося в пазах песка. Через полминуты цилиндр остановился, упёршись в потолок, и передо мной предстал монолитный, стальной столб диметром в полтора метра. Я обошёл его вокруг, но никаких неоднородностей на его блестящей поверхности не обнаружил. Осторожно прикоснулся пальцем к поверхности металла. На удивление поверхность задрожала и ушла под прикосновением будто тончайшая фольга или как поверхность ртути. Раздумывать времени не было и я сунул руку внутрь цилиндра. Рука прошла легко. Мерцающий металл с лёгкой щекоткой обволок кисть и я шагнул внутрь. Оказавшись в середине цилиндра, я сразу почувствовал, как он пришёл в движение и вместе со мной начал вкручиваться обратно вниз. Входя в эту ртуть, я закрыл глаза и задержал дыхание. Мне стало страшновато. Но по счастью все продолжалось недолго и меньше чем через полминуты вращение остановилось. Я вытянул руку и почувствовал снаружи свободное пространство.
  3
   Вышел я в тёмное помещение. В скупом свете фонарика стало понятно, что я нахожусь на возвышенной платформе ограждённой прозрачными, возможно, стеклянными перилами. Тяжёлый и затхлый воздух ощутимо и вещественно заполнял лёгкие. На углу площадки я заметил разрыв в перилах и подойдя, обнаружил лестницу, ведущую вниз, в темноту. Ещё наверху около лифта я обратил внимание на периферии луча своего фонаря на уходящие вверх и вниз колонны. Лес толстых парных колонн скорее похожих на какие то промышленные емкости. Между ними было почти такое же расстояние, как и сама ширина колонны. Я стал быстро но осторожно спускаться по лестнице. Наконец, достиг пола, пройдя целых пять маршей. Теперь я стоял на полу зала. Осмотрелся. Передо мной был пятачок метров тридцать на десять. Сзади к сплошной гладкой стене была пристроена платформа с маршевой лестницей по которой я спустился. Это не было чисто утилитарным помещением, в отличии от тоннелей, и в отделке чувствовалось участие архитектора. Опора лифтовой платформы представляла из себя упорядоченное переплетение труб различных диаметров. Все трубы под одинаковым углом по косой уходили вверх. Сама же лестница мощными зигзагами скрывалась в темноте. Все марши были ровными кроме нижнего, который в середине своей плавно загибался забежными ступенями и выводил спускающегося по нему человека в центр зала.
   Сойдя с марша человек упирался в подобие египетского гипостильного зала. Перед ним высились ряды установленных с промежутком в метр друг от друга сдвоенных колонн. Высоту всего помещения я так и не смог определить, потому что даже с площадки у лифта свет фонаря растворялся вверху в глухой тьме. Здесь царствовала та же мёртвая тишина, и благодаря ей и пропадающим вверху бесконечным стволам колонн создавалось ощущение вечности и незыбленности этого места. Все это я увидел мельком, так как я довольно спешно сбежал по лестнице вниз. Необходимо было торопиться, пока реальность оставалась в понятном и предсказуемом состоянии. Не смотря на нависшую угрозу у меня было чувство уверенности. Быстро исследовав торец зала и ничего не найдя, я углубился в лес колонн.
   Странное ощущение создавалось тут. В каждый момент времени ты находился между совсем близко стоящими стволами колонн, и в четыре стороны от тебя свет выхватывал перспективы уходящих вдаль коридоров. Я шёл по одному из этих коридоров. Коридор из колонн, который вёл по моим представлениям к противоположному концу зала, все не кончался, и тут мне пришла в голову мысль, что я могу пропустить какой-нибудь боковой проход, двигаясь по центру. И я пошёл влево, пока не уткнулся в сплошную стену. Тут, приняв прежнее направление, я направился дальше, внимательно посматривая по сторонам. Так я шёл минут, наверное, десять и мне стало казаться, что это не зал, а в свою очередь огромный тоннель уставленный за чем-то колоннами. Единственными звуками здесь были, многократным эхом возвращавшиеся, мои шаги, хотя я и старался ступать аккуратнее. Это нагоняло мрака и жути. Наконец впереди появились признаки слабого света. Исходящий откуда-то спереди неяркий свет уже становился заметным и мягко обтекал цилиндрические поверхности колонн. Я заметил, что края их будто бы просвечиваются. Сплошная монолитная поверхность их вдруг стала неясно преломлять часть света. И ряд колонн справа теперь не смотрелся совершенно глухими рёбрами. На секунду я испугался, что начинается следующий приступ и подошёл вплотную к ближайшей колонне. Присмотревшись, я обнаружил, что материал колонны действительно был полупрозрачный. В темноте при свете одного фонаря я этого не заметил. Внутри было какое-то неоднородное пятно. Некоторое время я пытался определить, что же там внутри, но так и не смог и поспешил дальше.
   Бесконечный ряд колонн закончился большой во всю ширину зала пологой лестницей ведущей наверх. Сверху лестницы лился, нет, не лился, а распространялся мягкий, отражённый свет. Я остановился, смотря наверх. Обернулся. И замер. Те самые колонны, вдоль которых я передвигался последние минут десять, оказались на деле огромными прозрачными сдвоенными колбами. Внутри каждой находилась фигура человека в уже знакомой мне позе. Совладав с невольным секундным изумлением, я приблизился к ближайшей. С этого ракурса мягкий свет хорошо освещал содержимое колонн. Внутри одной висел пожилой мужчина в полном обмундировании бойца Чёрного поля. Висел он в полуметре над пьедесталом, поджав колени к груди и разведя локти сложенных замком за затылком рук. Тяжёлые сапоги с пружинами. Нагрудник с гофрированными пневмотрубами подключёнными на спину бойца. Между ними за спиной торчало толстое покрытое витиеватой гравировкой древко алебарды со штыком на конце. Только блестящий шлем с лицом спящей или пребывающей в трансе трёхглазой женщины стоял на основании пьедестала у квадратных носков сапог бойца. У этого воина были длинные волосы и большая часть лица была закрыта обожжёными сединой смоляными прядями. Я зашёл с фронта и тут заметил, что глаза человека открыты. По телу пробежала прохладная волна. Глаза были открыты и совершенно не были похожи на стеклянные. Человек внимательно, даже строго-сосредоточенно смотрел в точку куда-то перед собой. Взгляд был неподвижен, и мне было страшно присесть и заглянуть ему в глаза. Взгляд был ясен и сосредоточен как у живого человека.
   В спаренной колонне рядом висел над пьедесталом в такой же позе другой боец, но гораздо моложе. Он был обрит на лысо и, обойдя его с другой стороны, я увидел, что у него отсутствует правая рука. То есть, совсем, по плечо. Причём в месте где она должна была крепиться к туловищу зияла кровавая рана и торчала часть ключицы или лопатки. Так же я с ужасом обнаружил, что часть черепа на той же стороне была начисто срезана. Всё плечо и боковина кирасы под раной были чёрными от застывшей крови. Такая же поза как у седого, и аккуратно поставленный шлем под фигурой. Справа вверху на шлеме было видно оплавленный срез. Взгляд молодого в отличии от первого был наполнен надрывным усилием. Челюсти отчаянно сжаты, о чем говорили чётко обрисованные острые желваки. Этот взгляд был чем-то ещё жутче чем первый. Что бы заглянуть в него мне стоило только чуть присесть. И я присел. Встретившись глазами с человеком залитым стеклом, я ощутимо вздрогнул. Это довольно жуткое ощущение, когда ты смотришь в глаза мёртвому человеку, но при этом видя застывший, но живой взгляд. Это странное двойственное ощущение такой реальной иллюзии жизни. Вы когда-нибудь вглядывались в глаза портретов мастеров живописи? Если долго смотреть им в глаза, то появляется ощущение присутствия этого человека перед вами или даже в вас. Что-то было в нынешнем моем состоянии от этого эффекта, но холодных жутко-мистических красок добавляло то, что передо мной вовсе не портрет. Взглянув в глаза молодого мертвеца вначале я почувствовал только чувство страха перед необъяснимой живостью его застывшего взгляда, но сделав над собой усилие я мужественно продолжил смотреть. От его взгляда шла чётко ощутимая энергетика, которая, в свою очередь, затягивала меня внутрь переживаний этого юноши.
   Мне стали мерещиться картины. Картины какого-то боя. Ураганные тучи мчались по серому утреннему небу. Это был штурм. Я шёл рядом с моим учителем и другом на левом фланге всего построения. Тимур бежал, закрываясь щитом, чуть впереди меня. Я не только видел, но и чувствовал его надёжное плечо рядом. Мне ничего не было страшно, когда мы вместе. Даже великий Юга отступал подчас перед серьёзным Тимуром в минуты боя, когда приходилось решать тут же, на месте, не сомневаясь. Не думать о последствиях. Когда даже не секунды а доли их требовали какого-то действия. Именно Тимур научил меня не думать в такие минуты о том, что это действие может быть неверным, а следовательно роковым. Под ногами скользкая размытая земля, но шиповки исправно вымораживая под собой грязь, хорошо цепляют, и мы передвигаемся довольно быстро. Начинается контратака противника. Я чувствую сильный шум в голове. Я знаю что делать, хотя я только недавно научился блокировать психотронные волны. Я уже побывал в нескольких таких боях и первый раз чуть не сошёл с ума от этого беззвучного визга, если бы не Тимур. Сейчас поднималась уже знакомая волна звука мешающая слышать, соображать и нагоняющая необъяснимой вибрирующей жути. Но думать нам тут и не нужно было, а мысль о том, что можно рядом с Тимуром дрожать от непонятного страха смешила меня.
   Мы приближались к первому валу. Начался артобстрел. Над нами разрывались громкими рвущими перепонки мокрыми хлопками жёлто-зелёные вспышки разбрасывающие тысячи искр. Которые в свою очередь выжигали броню и попадали внутрь нагрудника. От этого спасали пневмощиты. Близкие взрывы роняли и поджигали вокруг себя бойцов. Помогать было бессмысленно. Им не повезло. Они не успели. И мы продолжали бежать, смотря поверх пошарпанных щитов на приближающуюся линию обороны. И вот наконец сам ров. Последнее препятствие перед рукопашным боем, в котором нам не было равных. С вершины насыпи посыпались бесчисленным множеством роботы-секачи. Жужжа как рой огромных механических пчёл, они атаковали нас на подъёме. Но командиры по краям фронта уже отстрелили стальные сетки и половина секачей, запутавшись в них, забились разрубая множеством лезвий жидкую грязь. Но оставшаяся половина облепила нас. По штук десять-пятнадцать секачей на каждого. Но мы бойцы Чёрного поля и наследники Рага. Тем не менее секачи изрезали ещё треть бойцов ударной роты.
   И вот наконец-то вы в наших руках. Но преодолев ров, мы оказываемся лицом к лицу не с обычными ополченцами, нет. Я вижу сверкающие белые нагрудники с изображением розы ветров и множество светящихся в сумраке сдвоенных лезвий командоров Чистой линии. Долю секунды волна лёгкой паники пробегает по моей спине, но как всегда в таких случаях я чувствую присутствие Тимура, и всякие сомнения оставляют меня совершенно. Мы бросаемся на противника с удвоенной яростью, зная, что это последнее что нас отделяет от победы. Но командоры самое старшее элитное подразделение фехтовальщиков дворца Розы. Встречают нас клином, что разбивает наши ряды на две части. Кругом раздаётся лязг металла и треск плазменных выжигателей. Мы с Тимуром орудуем почти в центре их клина. Вдвоём с ним мы атакуем одного из командоров. Но это опытный боец и все наши быстрые, но тяжёлые удары приходятся в жёсткие лязгающие блоки. Командор стоит как вкопанный, не отступая ни на шаг. Сдвоенные мечи мелькают в полутьме взрываясь при каждом блоке снопами ярких искр. Он не успевает контратаковать нас. Мы наносим удар за ударом, как будто несколько кузнецов сразу по одной наковальне. Порой светящиеся лезвия мелькают совсем близко перед моим лицом. Но я не думаю об опасности. Наше дело давить и сломать его защиту. Краем глаза я вижу впереди силуэты в два человеческих роста. 'Экзоскелеты!', - мелькает мысль, - Черт!' В этот момент я слышу сквозь оглушающий свист психотронных пушек мысль Тимура, - 'Вперед!' И я с новой яростью бросаюсь на командора. В какой-то момент тот наконец пропускает мой боковой удар, и тяжёлое лезвие алебарды с треском и искрами погружается в броню. Это на секунду выводит командора из равновесия. Тимур в молниеносном прыжке обрушивается на противника сверху, и наносит удар за ударом уже упавшему бойцу. Броня с шипением крошиться под ядом плазмы и вот мы уже озираемся вокруг в поисках следующего противника. И тут сзади Тимура возникает гигантская похожая на какого-то сухопутного угловатого и колючего спрута тень. В щупальцах у спрута сверкают длинные метра по два лезвия. Уже поздно. Я не заметил как командор в экзоскелете оказался за спиной Романа. Уже несколько из щупалец отведены для удара. Они уже отведены. Палец уже на спусковом крючке. Времени нет. Нет вообще, кроме нескольких мгновений. Один удар в экзоскелете точно пробивает слой брони. Один точный удар смертелен с вероятностью сто процентов. Я вижу перед собой Тимура с горящим от кровавого боя взглядом. Он скинул спасающий против артиллерии шлем и его чёрные волосы развеваются под порывами ледяного ветра с холма. И сзади огромный костистый тёмный силуэт, отвёдший в бок для удара несколько светящихся лезвий. Лезвия приходят в движение. Все происходит как будто в замедленной съёмке. Я не думая бросаюсь на Тимура в надежде сбить его из-под удара...
   Я встряхнул головой. Снова вокруг полутёмный зал с рядами мерцающих колонн. Так это что? Кладбище такое? Круг доблести - кладбище? Всё это бесчисленное множество колонн, вдоль рядов которых я все это время шёл, на самом деле импровизированные могилы бойцов Чёрного поля? Каждая из них заключала в себе покойника с историей. Не смотря на жутковатость ситуации, мне уже не было страшно, и я с любопытством и жалостью ещё раз взглянул на лица молодого бойца и его сенсея. Нельзя терять времени. Неизвестно было сколько его потеряно, пока я смотрел эти замороженные воспоминания. Я торопливо взбежал по лестнице вверх, к освещённому пространству впереди. Лестница вела в зал трапецевидной формы с необычным освещением. Вся поверхность пола излучала мягкий белесый свет. И только. Никаких других светильников не было. Это создавало довольно непривычный эффект. Но первое что я увидел, это была уже знакомая мне спираль. Она возвышалась посреди зала и выглядела совершенно новой. Такая же, как и та в зале, где я впервые очнулся. Плавные изгибы тускло блестевшего в мягком свете неведомого мне сплава. Растекающиеся по радиусам отражения. Я остановился. У меня не было мыслей как ею пользоваться и тому подобных. В первый момент я почувствовал сильное облегчение, но тут же его сменила какая-то тяжёлая тоска. Возникло ощущение, что я стою на пороге. Что сейчас все то, что мне было известно и уже привычно закончится навсегда. И при чем, не по моей воле. Что судьба сама привела меня сюда. Судьба заставила пройти по будущему человечества и увидеть конец времени. Всех тех людей кого я тут узнал. Интересно, как они переживают ломку мира. Неужели у них такие же галлюцинации как и у меня. А ведь для них это действительно однозначный конец всего. Вообще всего. Или? Не знаю, что могло бы быть за этими песчаными узорами. Может у них совсем другое. Но все равно это что-то малообъяснимое привычными категориями. При этом, все то, во что робот превращал этот мир, обладало двумя неприемлемыми качествами. Оно было иллюзорно, зыбко и расплывчато, и в то же время оно было тотально. Тотально в том смысле, что засасывая в себя, оно не выпускало обратно. Я каким-то чудом там в зале вернул прежний мир на место, да и то я чувствовал, что это только на некоторое время. Вся эта новая реальность засасывала и безальтернативно навязывала существование в ней.
   Наверное, это как сойти с ума. Только теперь мне стали понятны эти фобии некоторых людей. Этот страх остаться совершенно одному. Без наставления, кумира и даже просто поддержки кого-либо вообще. Вне социума. Без друзей, мамы, любимой жены, детей, без всех авторитетов. А тут ещё хуже простой паранойи. Одно дело, когда ждёшь, что за углом тебя караулят черти, но ты хоть знаешь чего бояться. Угла. Ты знаешь где он. И вообще можешь слагать хоть какие-то сюжетные линии в голове. Тут же все было куда как страшнее. Ты оказывался один на один с незнакомым тебе миром в котором все даже самые базовые правила. Даже те правила незыбленность которых является по сути сущностью твоей. Этих правил нет. И все ориентиры утрачиваются. И твой разум превращается в беспомощного вечного пленника странных неподвластных тебе реальностей. Я с ужасом подумал как сейчас Нине. Как она одинока сейчас перед этим всем. Что я сейчас для неё. Наверное, просто отголосок воспоминания разума. Часть далёкого воспоминания о придуманном некогда мире. Щемящая боль заполнила грудь. Может быть это и не Нина уже. И есть ли у неё память ещё? Есть ли ещё где-то прежняя Нина?
   Но передо мной, в отличие... Опять в отличии, - подумал я, - Опять я в какой-то особой ситуации и все-все кого я знаю уходят, а я продолжаю своё странное путешествие по мирам. Ну мог ли я подумать даже уже когда мало-мальски привык к этому времени, что все вот так поменяется и мне придётся уходить в совершенно иную и необыкновенную по моим представлениям фантастическую реальность? Как она выглядит? Все это было передо мной. И в других обстоятельствах, наверное, это приключение вызывало бы у меня бездну энтузиазма и любопытства. Но вот так. Когда у тебя нет никакого выхода, кроме этого. Потому что мир по пятам за тобой рушится или превращается во что-то совершенно иное. Непривычное и неизмеримое обычным человеческим умом. Начало его я уже распробовал на вкус и все равно не был готов к этому. И вообще способен ли был какой-либо человек к этому быть готовым? Но вот передо мной выход. Или вход. Вход в совершенно новую реальность, где тоже есть люди. Много людей. Огромное количество людей. Гораздо большее, чем было тут. И судя по тому, что я знал, это был мир без боли и болезней. Мир бессмертия. Не чудесно ли это? Чем он на самом деле является? Бессмертие.
  4
   В любом случае вариантов у меня не было, и я принялся вспоминать инструкции Риска. Сама спираль была порталом, но что бы он заработал, нужно было суметь ввести себя в определённое состояние. Риск сказал, что у меня получится. Ну что же будем проверять. Как мне было уже известно, сами переносить себя в Орбис могли только немногие люди. Ну уж не знаю был ли я таким, но мне необходимо было таким быть или конец всему. Я отогнал эти мысли. По краткой и весьма общей инструкции Риска я должен был войти в спираль и тогда она типа заработает. Когда я пойму, что это произошло, нужно будет поменять верх с низом, а за тем искать центр. Какой центр? И если я найду этот центр, то войдя в него главное не потеряться. Ориентиром служат эти самые три кольца, их символ. Я их должен где-то там увидеть и в них попасть. Все было так примерно и не точно, но я уверенно шагнул в спираль. И тут я почувствовал невесомость. Вес пропал. Точнее я везде почувствовал лёгкость и оторвался от пола. Зал в глазах начал плавно перемещаться влево и вверх пока пол не навис наискосок справа вверху. В первый момент я от неожиданности даже начал брыкаться и попытаться ухватится за обод спирали. Но это была не аморфная невесомость. Тело моё притянулось в геометрический центр условной сферы обозначенной спиралью и там зависло. В этот момент я вспомнил странную позу которую принял человек в моих видениях, позу той голограммы которую я изучал когда проснулся ещё совершенно больной в храме. Поза была не ахти какая акробатическая, и я заложил руки за затылок а согнутые ноги, сколько мог, притянул к груди. Не знаю что у меня получилось со стороны, но уже остановившийся слева сбоку потолок пришёл снова в движение. Я понял, что тело моё принялось медленно вращаться. Никакого дискомфорта я при этом не чувствовал, если не считать картинки перед глазами, Да и она перемещалась довольно плавно и случайно, и теперь уже сложно было сказать где потолок, а где освещённый пол.
   Дальше мне нужно представить, что верх это низ, а низ-верх. Ну и как это сделать когда все и так крутится? Пол и потолок я видел нормально, но они вращались и одновременно думать, что вот это потолок, а это пол и при этом пытаться менять их в воображении, было для меня непосильной задачей. Некоторое время безрезультатно покрутившись в спирали, я утомился от напряжения и бессильно закрыл глаза. Как я говорил, мне не было дискомфортно от того, что тело моё вращается, потому что веса я не чувствовал. Но само общее состояние моё было довольно истеричным. Я был зол, раздражён и испуган. Хоть я и был уже внутри спирали, все равно в любое время мог нагрянуть следующий приступ. Тем более я чувствовал, что пауза между ними уже затянулась, и это были последние минуты когда я могу что-то предпринять. С усилием я заставил себя не думать. Получилось не сразу, это можно было понять в моей ситуации. Наконец я несколько отвлёкся от мандража и стал всматриваться в темноту перед закрытыми глазами. Верх, низ. Что же это такое? Может не пол и потолок? Темнота перед глазами ничего мне не говорила по этому поводу. Я проинспектировал ощущения в теле. Констатировал, что руки так держать не просто, несмотря на отсутствие силы тяжести, что не скажешь о ногах, да и вообще обо всей нижней части тела. Колени я до сих пор старался притягивать как можно ближе к груди. Я решил расслабить их. Стоп! Я думал про нижнюю часть! А ведь и правда, закрыв глаза, я отвлёкся от крутящегося вокруг меня пространства, и теперь у меня в темноте была своя система координат. Внизу был низ, там были ноги, а верх где голова и руки. Наконец, меня осенило. Я принялся усиленно думать, что я вот такое извращённое существо и ноги мои на самом деле верх. Если с ногами, на удивление получилось довольно просто, может благодаря невесомости в которой находилось моё тело. Но вот с руками, а особенно с головой у меня ничего не выходило. А нужно было, как я себе понимал, представить это все одновременно. Я же в обычных условиях одновременно понимаю где низ, а где верх. Наверное, потому что у меня есть некая ось, подумал я. Низ и верх их два и представить одновременно их сложнее, чем одну ось крутануть. Я сконцентрировался на оси вдоль тела, пытаясь поменять её полярность. Вдруг, в какой-то момент я как будто нырнул назад. Будто неожиданно опрокинулся и перевернулся вверх головой. При этом я чётко ощущал, что голова моя осталась вверху, а ноги наоборот. Странное ощущение пространственной дезориентации было вполне стабильным, и кажется не собиралось улетучиваться. Более того, оно захватило меня и какое-то время я замерев изучал это новое ощущение, пока наконец не рухнул куда-то вниз. Не вниз, потому что его уже не существовало. Но было такое ощущение будто из-под меня выдернули пол. И все пропало.
   Вокруг меня разлилось пространство, которое я не мог видеть, но очень хорошо ощущал. И мне этого вполне хватало потому что все распростёртое вокруг меня вещество я ощущал как часть себя. Собою что-ли. Каждый уголок этого космоса был частью моего тела. В то же время все пространство меня было однородным и совсем корректно нельзя было говорить про уголки и части. И в помине не было ни низа, ни верха и уж тем более каких-то частей. Ни центра, ни края. Очень забавное ощущение. Я чувствовал, что 'вокруг' где-то рядом, и в то же время 'вокруг'- это расстояния сопоставимые с расстояниями до самых дальних звёзд. Знакомое медитативное ощущение. Но настолько чётко и явно. Я никогда не ощущал его так ярко. Все было как будто реально. При этом очень спокойно и никаких желаний и движений не было. Не было ничего плотного. Время было совершенно неважной категорией. Никаких мыслей. Более того всякая мысль пытающаяся проникнуть в этот однородный и такой наполненный мир несла с собой какую то земную и грубую энергию, тем самым разрушая тишину этого совершенного космоса. Тем не менее одна мысль просочилась, взбудоражив на некоторое время бесконечную вселенную вокруг меня:
  - Где же центр?
  - Где тут центр? - подумал в ответ я. Какой может быть центр, когда все вокруг я. Центр меня что ли? Состояние спокойного блаженства затягивало, и мысль о том, что нужно искать какие-то центры стала бледнеть и терять важность. Наконец я снова погрузился в переливы пустоты ласкающие меня изнутри. В этом состоянии можно было находиться всегда. Странное слово всегда, да и вообще любое упоминание времени тут казалось почему-то абсурдным. Наверное, потому что ровным счётом ничего не происходило, но при этом не было никого, кто бы жаждал перемен, был только огромный я, разлитый во всех возможных направлениях. А я перемен не жаждал точно, потому что все они были изначально во мне. И вся эта пустота, наполняющая меня на самом деле не была той пустотой которой мы так боимся. Это была наполненная до краёв пустота. Наполненная до краёв информацией в своём изначальном виде. Ещё не разделённой на пробелы и смыслы. Я знал, что при желании смогу начать дробить её на биты и начнут возникать отдельные мысли. Но для чего? Абсолютно все, что я мог подумать и так было во мне. Ничто не могло создать более комфортной обстановки, чем эта одновременно, космически спокойная тишина и в то же время некое постоянное сладко-радостное волнение. Волнение даже не ожидания, а именно когда дождался. И вот самое лучшее все сейчас только-только начинает происходить. И будет происходить вечно.
   Но сладостную негу откуда-то снаружи снова возмутила неуклюжая форма. Сконцентрировавшись на незваном госте, я с неохотой распознал в нем ту же самую мысль. Где же центр? На какое-то время я застыл, не зная как отнестись к этому преступлению. Но дальние отголоски того - житейского что ли, разума говорили мне, что нужно сосредоточиться именно на этой малоприятной деятельности. Всплыли воспоминания того, что было когда-то. Тот тоннель с разлитой во всех направлениях жижей. Те неподкотрольные изменения в мире и во мне. Зал-кладбище. Потом я, наконец, вспомнил где я нахожусь, и для чего я здесь. Нега ушла, оставив после себя суровый холодный космос с песчинкой. Песчинкой был я. Не я как тело, и даже не как Андрей. А просто сознание того, что кто-то, а то бишь я наблюдает и чувствует бесконечную чёрную тишину вокруг. Мне стало неуютно, и встрепенувшись, я озадачился ориентацией в этом пространстве. Мне необходимо было найти центр. Ну что бы его найти, наверное, нужно понять где края, решил я. Это была заведомо провальная тактика, так как я прекрасно знал, именно, знал, что краёв у всего этого просто нет. Ну с одной стороны странно такое слышать, так как человек не может без границ и стремиться все разделить, обрисовать, измерить и сравнить. Но тут было совсем иначе. Границ этого космоса просто не было. Ну вот нет и все. Как нет у огурца флага.
   Но вдруг мелькнула мысль, что отсутствие границ не означает отсутствия центра. Единственное, что приходило мне в голову, так это то, что центр где-то вот прям тут, внутри, совсем внутри меня. В центре меня. Я даже смутно ощущал его как некий слабоуловимый метущийся от грубых прикосновений моего внимания нервный клубок. После ряда неудачных попыток мне все же удалось поймать его. Изучая это, я заметил, что шарик не был однородным. Он был как бы тлеющей во все стороны еле тёплым пламенем пустотелой сферой. В любом случае, внутри него что-то было. Это довольно сложное ощущение для описания, но когда у меня, наконец, получилось окончательно сфокусировать все мое внимание на этом шарике, я заметил, что он уже вовсе не маленький и призрачный, а я уже ощущаю его как довольно объёмный шар. Самое главное в этом было, то что я начал чувствовать что-то внутри него. Это как вы чувствуете какой-нибудь орган внутри себя. Ну например мочевой пузырь периодами, или, допустим, желудок, ну и тому подобное. Так же я ощущал неоднородности внутри тёплого шара. Эти неоднородности приобретали подробности, и воображение начало рисовать картины. Само. Некоторые неоднородности я воспринимал как кольца, какие-то были шарами, а другие представлялись восьмёрками. Все эти сгустки летали в хаотическом танце, проникая друг в друга и создавая новые фигуры. Фигурки были ещё совсем нематериальны и многие из них сразу пропадали под фокусом моего внимания. Этот процесс давался мне с трудом, и даже не знаю откуда у меня брались силы для этого. Внимание совершенно не хотело находиться на чем-то конструктивном, и постоянно соскальзывало на комфортные ему состояния и картины. Но каждый раз я усилием возвращал его к этой заполняющей шар переплетающейся каше узоров.
   Усилия мои были в конце концов вознаграждены. Концентрация внимания привела к тому, что я оказался внутри шара и плавал среди этих фигур как в каком-то физрастворе. Только в отличии от наполняющих раствор бактерий, фигуры этого шара постоянно меняли свою форму, перетекали одна в другую, а некоторые и вовсе пропадали. Я продолжал внимательнейшим образом изучать этот мир плавающих колец и мерцающих шаров различных размеров. И наконец, я увидел то, что искал. В какой-то момент три кольца сошлись вместе и поплыли в сторону, оставаясь в такой конфигурации. Я не был готов к этому и среагировал только тогда, когда кольца уже разлетелись. Но теперь я знал, что мне нужно искать и пристально стал наблюдать за пересечениями крутящихся вокруг меня колец. Много раз они снова пересекались, но ни разу не было похоже на фигуру Соя. То ли к ним прилипал ещё шар, то ли размеры были совсем не похожи и так далее. Потом я не представлял, насколько точно должны совпасть положение и пропорции колец с тем символом, который я помнил. Несколько раз я замечал похожие фигуры и устремлялся к ним в надежде, что они в конце концов встанут как мне нужно. Но кольца расплывались. Наконец, мне удалось заметить заранее приближающиеся друг к другу три кольца. Два из них, крутясь в разных направлениях плыли навстречу и были примерно одинакового размера. Сверху же по косой к ним приближалось ещё одно поменьше. Я устремился всем своим вниманием к предполагаемой точке их встречи. Кольца передо мной сложились в искомой комбинации, и я сразу нырнул в среднее.
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  5
   На секунду все пропало. Затем перед глазами возникла комната. Совершенно белая стерильная комната. Четыре угла и дверь в центре. Дверь обычная. Тоже белая, как и стены. Без ручки и каких-либо замков. Пол от потолка и стен ничем абсолютно не отличался. Все было одного и того же ровного белого цвета. Освещение исходило мягким светом как будто из ниоткуда. Никаких намёков на светильники или что-либо подобное я не обнаружил. Первый момент даже такая стерильная обстановка показалась мне реальной после космических ощущений и картин перехода. Попал я по адресу? Что вообще я ожидал увидеть? Да ничего я не ожидал. Все последнее время я только и думал про спасение, и что может ожидать тот мир, в котором я прожил последний год своей жизни... . И вот комната. Я попробовал пошевелиться и с холодным ужасом обнаружил, что совершенно не могу этого сделать. Ни рукой, ни ногой, даже взгляд я не могу сместить. Перед глазами совершенно статичная однообразная картинка. Дальше - хуже. Даже когда тебя обездвиживают у тебя остаются внутренние ощущения тела. Боли какие-то, что-то не так лежит. Неудобства. Здесь же ничего такого не было. Выйдя из медитативного состояния, я не сразу обнаружил это. Но теперь, когда перед глазами была пусть и такая рафинированно чистая, но все же реальная комната можно было предположить наличие ощущений в теле. Но их не было! Появилось чувство иррационального страха. Я постарался успокоиться. Куда я попал? По идее я должен был оказаться в пространстве полной свободы. А это было похоже чем-то на сон в котором ты являешься просто наблюдателем. Ну бывают такие сны, где ты не принимаешь участия в разворачивающихся перед тобой событиях. Или зрителем в кинозале. Но тут и событий то никаких не разворачивалось. Я усилием давил закипающую панику и решил связаться с кем-нибудь. А кого я здесь знал. Все кого я знал остались сейчас в том мире. Да и того мира уже не существовало в принципе. И соответственно всех его населяющих существ. Здесь, если было все правильно сделано, я должен был найти множество людей. Людей без тел, ну или со слабыми подобиями их. Я представил почему-то горбатого Людвига, но только прозрачным. Тот поднял своё лицо и, увидев на меня, ощерился. Как-то так, наверное, должно быть тут. И тут ли я всё-таки? Правильно ли я всё сделал при переходе и нахожусь ли я сейчас в Орбисе Соя? Или я попал в ещё худшее положение? Может я вообще в каком-нибудь промежутке между мирами. ..Навечно. Ну уж нет! Лучше смерть. Да лучше существование в песчаных узорах! Там хоть что-то происходило.
   Сдерживая панические настроения, я уже начал уставать, как тут отчётливо прозвучала опредёленно чужая мысль. Это был не голос. Но я прекрасно понял, что некто поприветствовал меня. Замерев всем тем что от меня осталось, я так же мысленно ответил на приветствие. И тут в центре комнаты передо мной будто задрожал воздух. Дрожание плавно материализовывалось в человеческую фигуру. Человек, так до конца и не облёкшись в реальную плоть, оставался полупрозрачным и молчал. Первые секунды я ждал. В конце концов повисла неловкая пауза. Мне захотелось что-то ему сказать, но я только в очередной раз напомнил себе, что я ни чего не чувствую, в том числе языка, губ. Даже предполагаемого онемения не было. Ничего. А рефлекс произнести что-то был. Это странное. Очень странное ощущение.
  -Не пытайся говорить как ты привык, - услышал я мысль человека напротив.- Ты в буферной зоне Орбиса. Тебе нужно некоторое время на подготовку к самостоятельному существованию здесь.
  От сердца у меня несколько отлегло, но я с немым вопросом продолжал смотреть на него. Хотя у меня выбора, собственно не было. Я даже закрыть глаза не мог.
  - Можешь считать меня Соем. - вновь я ощутил мысль существа, - Я тебя ждал.
  - Зачем? - возник вопрос у меня в голове. Но я тут же поправился и сформулировал мысль повежливее, - Спасибо, я рад вас видеть.
  Призрак не удостоил меня ответом и продолжил:
  - Тебе сейчас нужно научиться двигаться. Я создавал интерфейс под себя и не все его считают удобным. Попробуй посмотреть куда-нибудь ещё.
  Я честно попытался это сделать, но ничего не получилось. Зато, я чётко вспомнил движения собственных глаз, которых из-за их мгновенности мы обычно не замечаем.
  -Тебе не нужно поворачивать глаза. У тебя их теперь нет. Тебе нужно представить. Представь, что я перед тобой смещаюсь в сторону.
   С одной стороны это для меня было немножко диковато, но я вспомнил про мой успех в тоннеле, когда я именно воображением восстановил реальность и попытался представить как существо передо мной медленно смещается в сторону. На удивление у меня получилось, и полупрозрачная фигура сдвинулась немножко вбок. Но для этого изменения картинки потребовались совершенно другие усилия. Не нужно было смотреть. Нужно было придумывать, представлять. Не скажу, что это было так уж сложно сделать с этой фигурой на девственно белом фоне. Окрылённый успехом, я по привычке попытался вернуть человека передо мной обратно в фокус, но фигура не сдвинулась с места, оставаясь чуть слева в поле зрения. И я снова начал представлять, будто полупрозрачная фигура начинает смещаться, но теперь вправо. Призрак послушно вернулся почти на прежнее место. Надо признать, что эти два первых моих движения не были гладкими, и смещение происходило некими полупрозрачными слайдами. Но все же картинка слушалась и это обнадёживало. Призрак не двигался и молчал.
   Я решил осмотреться. Начал представлять, что вот я поворачиваю голову и вижу. Нет. Не получается. Все оставалось на своих местах. Только несколько дрогнуло изображение. Я решил забыть про поворот головы, представил, что просто вижу перед собой боковую стену. Что там может быть. Ну допустим, такая же белая стена. Картинка изменилась, и я увидел боковую стену. Успех и возникающее волнение окрыляли, и я решил представить на стене...ну допустим окно. На стене возник на секунду квадратный проем, но тут появилась мысль о том, что же должно быть за ним. Секундная растерянность заставила проем расплывчато задрожать и потом исчезнуть совсем. Я уже знакомыми усилиями вернул призрака в центр поля восприятия.
  -Встань рядом со мной, - прозвучала мысль.
  И снова первая автоматическая попытка воспользоваться телом ни к чему не привела, кроме лёгкой фрустрации. Но быстро оправившись, я стал намеренным усилием увеличивать фигуру стоявшего передо мной существа. Но и в этот раз ничего не получилось.
  -Тебе не обязательно постепенно приближаться. У тебя нет тела. Ты можешь сразу сделать это. Начни представлять, что ты рядом со мной.
  И действительно, как только я начал представлять себя рядом с ним, я тут же оказался рядом. Не знаю откуда у меня были такие силы воображения, но стена которая была раньше за мной теперь была спереди совершенно чёткой и не иллюзорной. Я никогда не видел этой стены, но я знал, что это та стена, что была за мной. Моё воображение обрело такое могущество, что я мог нарисовать себе что угодно с любыми подробностями. В этот момент, совсем рядом с призраком я заметил интересные ощущения. Это не было ощущениями в теле. Нет. Это было что-то типа того чувства когда вертится мысль, но ты никак её не можешь вспомнить. Я, вроде как, оказался справа от таинственного посетителя и теперь вместе с ним смотрел на заднюю стену. Но, ухватив это неприятное ощущение непослушной мысли, захотелось посмотреть в его сторону. Все получилось на сей раз быстро. Но существа в комнате не было. Я был один. Ушёл? - подумал я разочарованно. Какое-то время я ничего не предпринимал в замешательстве. Я совершенно не рассчитывал, на то, что он так быстро оставит меня. Никаких ответов. Ничего, кроме краткой, но, разумеется, полезной инструкции. И что мне теперь?
  Пару минут я потренировался, появляясь в разных уголках комнаты, и в конце концов осмотрел её со всех ракурсов. Вообще, когда первый лёгкий шок сошёл и у меня начало получаться довольно свободно перемещаться в пространстве, я с восторгом открыл для себя пьянящую свободу, силу что ли, которое давало это состояние. Я мог моментально переноситься из точки в точку. Может показаться, что картинка перед глазами должна была выглядеть как набор случайных кадров и дезоориентировать. Но все было не так, картинка никогда не была случайной, потому что перед тем как оказаться в очередном месте комнаты, я предварительно начинал представлять его себе. При этом хватало только легчайшего намёка и изображение само начинало детализироваться и обретать резкость. То есть передвижения мои, а точнее смена кадров перед глазами, а точнее не глазами, а просто передо мной была управляема мною полностью и инициировалась тоже мной. Каждый раз я будто создавал заново следующее изображение. Такая лёгкость и магия чрезвычайно вдохновляли, и я без устали появлялся то там, то сям, в разных углах комнаты. То под потолком, то у самого пола и смотря на потолок. Спустя некоторое время, наигравшись, я тщательно осмотрел дверь. Хоть все и выглядело вполне реально, но изучив подробнее полотно и косяк, я не обнаружил в них никакого, даже мельчайшего изъяна. Все поверхности как двери, так и стен вокруг меня были идеальны. Создавалось ощущение, что я внутри компьютерной модели. Но в то же время это все выглядело ощутимо реально, возможно, за счёт равномерного света, который плавно растекался по поверхностям, оставляя прозрачные, абсолютно реальные тени у дверного косяка. Судя по ним, невидимый источник его находился где то в одном из дальних верхних углов.
   Неприятно взволновало ещё небольшое открытие. Установив примерно местоположение светильника, я обнаружил отсутствие собственной тени на противоположной стене. Вообще ничего, никакого замутнения. Будто меня не было вообще. Это было не очень приятное переживание. Но, мне хотелось продолжать что-то делать. Постигать эту новую для меня форму существования. Призрак пропал, и что делать дальше мне было не понятно. Тут я вспомнил, как у меня почти получилось сотворить окно на стене. Я нарисовал картинку так, что бы дверь оказалась прямо передо мной, почти, да, скорее всего, именно так как я её первый раз и увидел, и решил эту дверь открыть. Если я уже вполне свободно научился перемещаться в пределах этой скучной и предсказуемой комнаты, то действие, которое я задумал, было для меня совершенно новым. Одно дело представить себе угол белой комнаты, другое представить себе что-то неведомое. А именно неведомое должно меня ждать за этими дверьми. Что это может быть? Я посмотрел на дверь и попытался представить, что вот между полотном и дверной коробкой образовывается узкая еле заметная щель. И вроде как дверь поддалась, и я заметил тёмную узкую полоску. Что я там увижу? Вспомнились те картины с инопланетными пейзажами появлявшимися передо мной тогда в храме. Те фантастические цветы и горы, и огромную, призрачно сиявшую, планету на небосклоне. Все моё сознание на секунду с трепетом будто сжалось и застыло в нерешительности. Щель я видел уже вполне определённо. Наконец, я решился и принялся её расширять. Вдруг полотно резко отошло в сторону, даже не отошло, а как будто пропало совсем, и в образовавшийся проем ударил яркий солнечный свет, поначалу ослепивший меня. Пару секунд я ничего не видел, хотя это было странно, потому что, как я понял, глаз у меня не было, и слепнуть было нечему. Но тем не менее ощущения были именно такими. И ещё было неприятно от того, что я не смог по привычке в первый момент зажмуриться. Немного привыкнув, я увидел потоки солнечного света залившие чёткий прямоугольник на белом полу довольно ярко до селе, как мне казалось, освещённой комнаты. В проёме дверей я уже различал в слепящем мареве поверхность земли за пределами комнаты.
  Странная это была поверхность. Это была брусчатка. При чем не старая, случайных очертаний как на улицах средневековых городов. А совершенно банальная бетонная, правильная. Похожую серию мы закладывали в проектах по благоустройству общественных территорий. Не дорогая и в то же время не сильно казенно выглядевшая. Уложена брусчатка была идеально, будто она лежала на стенде. Я не спешил выходить. Ровная поверхность брусчатки удалялась куда-то в бесконечность, превращаясь в чешуеобразную текстуру, а за тем размываясь на горизонте серо-голубым маревом. Надо всем этим в прямоугольном проёме виднелось ослепительное голубое небо. Изучив эту картину, я решил представить себя снаружи. И тут же оказался под открытым небом. Несуществующие глаза опять резанул контраст света, ослепив на секунду. Впереди простиралась бесконечная однообразная даль. Вся картина делилась на две части. Низ - жёлто-белая, сверкающая под обнажённым низким солнцем, бесконечная тротуарная плитка и верх бездонное и в то же время ненатурально синее, и от этого казавшееся таким близким безоблачное небо. Солнце стояло в зените. Абсолютно пустой и безжизненный пейзаж. Безжизненности придавало ещё одно ощущение, точнее отсутствие ощущения тела. Это, вроде как уже принятое мною обстоятельство, сейчас снова начало сильно раздражать. Вдруг мне стало остро не хватать ощущения нагретой солнцем макушки головы, плеч. Не было и в помине никаких запахов. Ведь по всем признакам сейчас жарко. Хотя почему жарко? Но снега-то нет. Ну хотя, может тут и дождя то не бывает. Было ли какое-то движение воздуха, я тоже не мог сказать. Никакой растительности. И полная тишина. Ни шороха. Вроде сна что-то, но ведь во сне часто есть запахи и остальные телесные ощущения. А тут. Тут какая-то скучная техногенная компьютерная картинка. Пусть даже интерактивная.
   В этот момент я вспомнил, что ведь я недавно был в помещении, в той белой комнате. Рефлексы сразу сработали, но повернуть голову и посмотреть назад у меня не получилось. И я пошёл уже проторенным путём, представив стоящую посреди залитой солнцем пустынной и бесконечной площади белую коробку с открытой дверью. И в этот момент передо мной возник слепяще-белый от солнечных лучей куб три на три метра. В передней стене зиял тёмный проем. Мне стало тоскливо и жутковато, потому что в глубине души я надеялся увидеть что-то типа дома. Надеялся увидеть дом, а сам представлял коробку. Вот она и есть. Вид одиноко стоящей посреди нереального пустынного пейзажа белой коробки навеял на меня тягостное настроение. И я успокоил себя тем, что всё-таки я не брошен. И где-то существует Сой, или изображение его.
   - Так это и есть Орбис? ... допустим, - А где все люди? Может быть я их не вижу? Почему пропал призрак? Может быть, эта пустыня и есть буферная зона? Где все те пейзажи, что я видел тогда? И куда мне тут идти, в коне концов? Идти.
   Я опять с горечью вспомнил ощущение солнечного тепла на коже. Ну хорошо. Что я могу предпринять сейчас. Можно предположить, что где-то есть край этой площади. Можно попробовать перемещаться в каком-либо направлении. Вспомнились кадры из старого трагикомического фильма про дядю Вову и скрипача, попавших в пустыню на неизвестной планете. Не теряющийся прораб, дядя Вова тогда уверенно посмотрел на солнце и заявил, что Ашхабад там и показал рукой. Сейчас мне было почему-то не смешно, и я изменил ракурс картинки, что бы увидеть солнце. Оно стояло ровно в зените. Ну и где тут Ашхабад? - подумалось опять. В любом случае, мне хотелось действовать, и я решил перемещаться в направлении противоположном от входа в куб. Главное не терять направления. Тогда я смогу вернуться сюда. К этой комнате. Кстати, может в ней, всё-таки, что-то кроется. Я вспомнил, что довольно тщательно осмотрел её. Тем не менее, я с надеждой опять визуализировал себя внутри куба. Да, странно, что рефлексы восприятия оставались. В первые мгновения я снова ничего не видел. Привыкнув к полумраку, я ещё раз тщательнейшим образом изучил все пространство комнаты. Нет. Все было как и раньше. Не было ничего, что могло бы подсказать мои дальнейшие действия. Да и как, собственно, что-то появится, если я сам каждую картину перед собой придумываю, - мелькнула здравая мысль.
  6
   Я решил идти. Что я все идти да идти. Все же было совсем иначе тут. Не было у меня ног, что бы идти. Перемещаться. А скорее представлять себе место, куда я хочу попасть. Даже не то что бы хочу - скорее предполагаю. Но был один неприятный нюанс. Такое восприятие мира лишало меня возможности исследовать. Встречать что-то новое. Неожиданное.
   Я выбрал точку ровно по центру проёма на затянутом мареве горизонте и принялся представлять, что вот я уже там и вокруг меня.., ну что? Представил себе такую же плитку и голубое чистое небо. Снова на миг ослепнув я оказался снаружи. Пейзаж никак не поменялся. Та же плитка и то же залитое солнцем небо. Я представил себе картину сзади меня, и увидел уходящую в горизонт бесконечную поверхность мощения. Но на сей раз где-то между небом и землёй, почти на самой их границе виднелась тёмная точка. Куба не было. Значит, я всё-таки переместился куда-то. Да и не куда-то, а в выбранную мной точку, потому что я знал, что тёмная точка на горизонте и есть мой куб. Если я сделаю следующий шаг, то куб пропадёт. И не собьюсь ли я с прямой, а даже если не собьюсь и решу вернуться, то сумею ли найти точно обратное направление? У меня было состояние полной растерянности. Насколько далеко простирается эта пустыня? Есть ли вообще у неё конец? И если есть, то что там? Неподвижный воздух вокруг. Ровная структурная поверхность земли внизу, уходящая в раскалённую солнцем даль. И единственное за что цеплялся взгляд - это нарушающая мёртвое однообразие, точка на горизонте. Не потеряюсь ли? Как здесь вообще можно отслеживать направление? Ведь когда я сюда перенёсся, я просто выбрал произвольную точку на горизонте. Ну хорошо. Просто повернёмся на сто восемьдесят градусов. Я начал представлять картинку с бесконечным горизонтом впереди без намёка на точку куба, из которого я появился. Ничего передо мной не поменялось, но точка на горизонте пропала. Повернулся ли я? Тот же однообразный пейзаж. На миг я испугался остаться наедине в этом двух-цветном мире, и запаниковавшее воображение отчётливо нарисовало белый куб и тут же куб стал материальным. Я снова смотрел на него как и после того как только из него вышел. Да это, опредёленно, он. Те же размеры, три на три. Тёмный проем дверей.
   Смутные догадки начали оформляться в моем сознании. Что же это получается? Ну правильно. Ведь какое может быть направление когда нет тела, нет движения. И все картинки передо мной я сам собственно и продуцирую. Пусть они такие реальные, но все же возникают они по моему желанию и намерению. Закралась крамольная мысль. Раз я могу представить как открывается дверь в кубе и всю эту мощёную пустыню, то почему бы мне не попробовать представить что-нибудь ещё? Как только я осознал эту мысль, воображение сразу нарисовало передо мной большой кактус. Странно. Откуда он взялся? Вначале смутно и нечетко на уровне представления, но в течение следующего мгновения я уже смотрел на довольно большой кактус росший прямо из брусчатки. Метра под три высотой с несколькими развесистыми колючими лапами тянувшимися вверх. Ну такой классический кактус из вестернов. Не знаю как он называется, но из тех на которых должна висеть шляпа безвестного ковбоя. И тут я увидел, что на одной из ветвей действительно висит шляпа. Первый момент, не зная как ко всему этому относиться, я находился в полной мысленной неподвижности. Придя в себя, я внимательно изучил кактус и шляпу. Растение казалось вполне реальным. При приближении я отчётливо различил вертикальные поросшие пучками мелких колючек ребра на его лапах и стволе. Шляпа же не отличалась чем-то особенным. Шляпа как шляпа. Такая ковбойская шляпа, с загнутыми боковыми полями. Я представил поверхность ствола кактуса вблизи и отчётливо увидел поры на его толстой пыльной кожице. Таак, - подумал я, - Это получается, что получилось. Эх потрогать бы его.
   Последняя мысль принесла с собой горечь. Но как бы там ни было, нечто новое появилось в этом мире. Пусть это могло быть или было плодом моей фантазии, но так или иначе исходившее из меня. Кактус стоял пыльно-зелёный и мясистый передо мной. Хоть и неожиданный, но прогресс был налицо. Я решил осмотреться по сторонам. Надо сказать, что способ представлять что-то прежде чем увидеть начинал уже становиться для меня привычным. Ещё раз обращу внимание, что вокруг меня не было сложных объектов, если таковым не считать белый куб и кактус, который, кстати появился почти без моего участия, будто возник из моего подсознания. Не успел я подумать о кубе как оказался смотрящим на него. Все это описание не верно, потому что нигде я не оказывался. Все выглядело несколько иначе. На самом деле я никуда не перемещался и никуда не поворачивался. А только менял картинки перед собой. Но по привычке я менял их в опредёленной последовательности, создающей иллюзию моего перемещения. Но появился он из картинки в моем воображении, пусть и не запланированной.
   И так. Передо мной был куб со всех сторон освещённый солнцем. Странно, что и тени то его нет нигде. Хотя солнце в зените. Тени не должно быть. Но тогда стены не должны быть так освещены. Тем не менее стены куба блестели слепяще-белым, будто на них падали прямые солнечные лучи. Кстати, солнышко не пропало, - вдруг подумал я и визуализировал синее бескрайнее, во все поле зрения небо с, сияющим в центре и выжигающим взгляд, солнцем. Да. Может все и не так плохо. В конце-концов, я, судя по самоощущению, жив. Ну или что это всё? Вот я есть я. Я в совершенно новых и требующих трудной адаптации условиях. Но это как раз говорило за то, что я всё-таки есть и продолжаю существовать в какой-то странной форме. Ну раз я есть, значит не все кончено. Я вернулся к действительности, которая не давала поводов так себя называть, потому что отвлёкшись от мыслей и неба я вспомнил предыдущую картинку с кактусом. Но не все было гладко. На сей раз кактус был совсем другой. Нет. Такой же кактус. Того же вида. Но по форме он уже был значительно кустистее и чуть повыше. Плюс к этому, мясистая зелёная кожа его приобрела странный фиолетовый оттенок. И самое главное на нем не было шляпы. Я вспомнил шляпу, и тут же она появилась на одном из отростков, но на сей раз шляпа не напоминала ковбойскую, и к ней был приколот пушистый разноцветный плюмаж. Я опять несколько оторопел. А где прошлый кактус? Но ведь стоп. Был ли тот кактус в реальности? Я же просто представил тогда его. Потом отвлёкшись и вернувшись к нему заново, я уже представлял его себе несколько иначе. Видимо, так я представил его во второй раз. Это новшество не принесло мне удовлетворения. И как тогда мне тут ориентироваться, если все меняется по случайным прихотям моего подсознания.
   Все мы привыкли к каким-то маркерам. К точкам отсчёта. К чему-то существующему помимо нас. Ну как вообще можно жить в мире где нет того самого места, к которому ты мог бы всегда вернуться? Но ведь, в принципе, и в нормальном привычном мире ничего не остаётся в постоянстве. И мы спокойно к этому относимся. Кактус-то был. Пусть другой, но кактус же! Ладно, пусть так. А что же всё-таки можно сделать в этом мире ещё, раз так? На сей раз я решил уже сознательно что-то вообразить перед собой. Не случайное. Ну например... Я задумался и по привычке попытался безуспешно закрыть глаза. Вот кактус. Я вспомнил Нину. На мерцающем заднем фоне моего воображения призрачно нарисовались её наивно распахнутые глаза и тут же пропали. Пока мелькал Нинушкин образ, кактус не пропадал из поля моего зрения и теперь фокусом внимания вернувшись к нему, я с удовлетворением заметил, что он такой же как прежний, не самый первый, но такой же как во второй раз. Ещё я заметил, что плюмаж на шляпе легко шевелится под движениями воздуха. Так значит ветер тут есть! Значит воздух тут есть. И хотя мне был совершенно не нужен никакой воздух, но эта мысль меня обрадовала. Когда вернётся призрак? И что мне тут делать? Хотя на второй вопрос у меня уже был ответ. Мне не терпелось поэкспериментировать с чем-нибудь посложнее чем кактус. И что же я могу представить в этой пустыне? Как назло в этот момент вся моя фантазия будто отмерла. Ничего не приходило на ум. Ну ладно, - подумал я, - Не нужно сложное. Просто проверить хотя бы на простом, как это все работает. Так ли всё на самом деле как я себе сейчас представляю? Возьмём, скажем, табуретку.
   Не успел я произнести внутри это слово как в голове мелькнул образ старой табуретки из детства на которую меня обычно сажали во время обеда за общим столом. Уходить, пока все не доели из-за стола, у нас принято не было, но мне позволяли слезть с табуретки на пол. Я помнил её довольно неплохо, потому что уже после второго, устроившись на дощатом покрытом масляной краской полу, я принимался расставлять на её сидушке свои игрушки. Иногда, краем уха слушая взрослых, а чаще полностью присутствуя в драмах разыгрываемых мной на сиденье старой облупленной табуретки. Пока я невольно был погружен в картины детства, мир передо мной успел поменяться. И, отвлёкшись от воспоминаний, я увидел совсем иное. Не совсем, но изменения были весьма существенные. Передо мной простиралась все та же бесконечная ровная пустыня под палящим солнцем, но на сей раз за место плитки она была устлана досками. Старыми, с многолетними слоями масляной краски. В редких разбросанных там-сям местах краска отлупилась обнажая предыдущие археологические слои так же коричневого цвета, но уже другого оттенка. Вообще, это изменение придало некоторой живости этой пустыне. Прямо передо мной раньше находился кактус со шляпой. На сей раз на его месте стояла та самая табуретка из моих воспоминаний. Я вспомнил очертания кактуса и тут же образ моего воображения застыв, отпечатался на видимой мною картине и приобрёл материальность. Теперь я видел кактус с табуреткой под ним. Кактус был уже совсем другой. Невысокий и раскидистый. Без шляпы, - подумал я. И тут появилась шляпа, но на сей раз на табуретке. Шляпа как раз была похожа на предшественницу по цвету. Даже плюмаж остался.
   Странно. Вот все появляется, что я подумаю. Нет. Точнее не подумаю, а представлю. То есть, стоит мне что-то нарисовать на своём внутреннем экране воображения, как это сразу материализуется в мире передо мной. Поначалу подтверждение этой мысли очередной раз всколыхнуло внутри меня волну восторга от такого всемогущества. Вот табуретка. Любопытно. И я представил, что я рассматриваю её сиденье вблизи. Я помнил это сиденье подробно. Там были демаркационные линии вдоль которых стояли отряды моих солдат. Я подробно помнил как они проходили. Да! Вот они. И этот облупленный угол, в котором у меня всегда находился штаб победителя (его я всегда знал заранее). Поверхность была подробна и реальна. Волна тёплых воспоминаний пронеслась в сознании. Мне отчаянно захотелось потрогать эту шершавую поверхность. С тоской отогнав эту мысль, я вернулся к общей картине.
   Передо мной снова были кактус с табуреткой и чуть левее на пол экрана на заднем плане белый куб. Кактус опять поменялся. Почему я не могу представить что-нибудь более существенное? Я же всё-таки когда то было инженером. Ну что можно? Надо заметить, что у меня уже почти пропала привычка осматриваться. Возможно, из-за тотальной невозможности это сделать. Или просто из-за отсутствия ощущений тела. Но первоначальный дискомфорт, причиняемый этим, уже почти прошёл. Вообще, тут был изначально совсем другой подход к миру. К зрению, к перемещению. Это я уже принял. А приняв и успокоившись, и исходя уже из этого, я даже начинал получать определённое удовольствие от такого формата существования. Нет. Мне не было уютно, тепло, вообще не было телесных ощущений и это напоминало о себе почти каждое мгновение, но я сейчас именно о подходе к визуальному ряду. И метод сначала представлять и потом видеть во всей красе теперь уже не казался мне таким закрепощающим. В конце концов какая разница? Да даже гораздо удобнее сразу увидеть то, что ты хочешь увидеть, чем совершать ряд усилий, пусть порой совсем незначительных и привычных. Таких как поворот головы или глазных яблок. Сейчас я мог оказаться в любой точке этой пустыни меньше чем за мгновение. Стоило мне только представить.
   И в этот момент кактус с табуреткой как и белый куб пропали. Передо мной было опять пусто до горизонта. Странно радовало, что поверхность земли все так же представляла из себя дощатый старый пол. Хотя что-то в этом было гротескное. Этот старый пол обычно служащий фоном для небольших помещений теперь уходил в неизмеримую даль. Как текстура в компьютерном моделировании. После этой мысли я внимательно изучил поверхность досок, и с удовлетворением не обнаружил никаких повторений, по крайней мере, на обозримой мной площади. Везде это уникальная неровная поверхность масляной коричневой краски. Отсутствие куба меня уже не волновало. Я знал, что стоит мне представить его и я окажусь рядом с ним. И тут снова, появилось ощущение могущества окрылившее и моё воображение. Вот передо мной бесплотная пустыня. И я Бог! Я могу создать здесь всё, что только пожелаю. Любой дом, сад, город в конце концов страну! Да что там страну, раз я смог устлать досками всю видимую поверхность, то почему бы мне не суметь сделать планету?! ... Стоп! Планету?!
  7
   Я представил выпуклую поверхность земли на фоне чёрного космоса. И к моему восторгу, картинка построенная моим воображением осталась и начала проявляться чёткими подробностями. Я отчётливо видел кудрявые барашки отдельных гряд облаков. Тени отбрасываемые завихряющимися циклонами на голубую поверхность планеты. Все было так объемно и реально. На миг меня даже посетило сдобренное инстинктивным страхом осознание огромной высоты. Очертания материков. Так. Что-то не вижу ничего знакомого. Хотя нет. Вот! Я принялся вызывать в памяти мои скудные знания географии. Почему-то вспомнился Мадагаскар и тут же я его узнал. Да вот он. Вроде, на него похоже, оранжевые пески Африки рядом с синим океаном. Я не помнил отчётливо его очертаний на физической карте. Но вроде было похоже на побережье Африки. Я подумал, что почему Мадагаскар? Ну а что? Вот он просто тут оказался. Вот если бы на данный момент подо мной оказалась южная Америка, я бы точно узнал её южное окончание с мысом Горн. Я помнил его контуры довольно неплохо так как в своё время мне нравилось изучать этот остров врезающийся в бесконечный океан. Я представлял себя стоящим там. На краю земли. Я вспомнил очертания его и картина ожидаемо стала материализовываться. И я увидел под неравномерной плёнкой облаков очертания хорошо знакомого мне по картам места. Но я же только что видел Мадагаскар! А тут почти на том же самом месте вижу Огненную Землю.
   Всё-таки было что-то в этом не то, что бы не привычное или даже порочное. Что-то было извращённое и бесцельное в том, что я мог так все представить себе. Получалось, что я полностью влияю на этот мир перед собой. Он же на меня влияния никакого пока не оказал. Вот захотел и увидел. Да. Подробно. Да были детали - деталюшечки. Как в воображении. Только в нем все часто размытое и призрачное, а здесь определённое и чёткое, но всё такое же моментально изменчивое. В реальности мною наблюдаемого безусловно был интерес, но ещё было одно странное и неприятное обстоятельство. Не было ничего постоянного. Я не мог ни за что зацепиться. Всё, что я представлял, тут же возникало передо мной, но и тут же, как только я начинал думать про что-то другое, пропадало или меняло свои очертания в соответствии с моими мыслями. К счастью, не любая мысль и образ тотчас материализовывались. Если бы так было, то за проведенное тут время я успел бы похоронить себя под хаосом из всяческих вещей и событий. Нет. Что бы что-то появлялось в этом мире, нужны были пусть и незначительные, но всё же усилия. Представить что-то, удержать это ненадолго в воображении, позиционировать пространственно. В общем, это был комплекс последовательных, не особенно трудных действий. Это было похоже на сон, только неестественно реальный и подробный. Но даже во сне, любом есть какие-то объективные вещи. В этом же мире все сущее зависело от меня. Может показаться, что это и должно быть верхом наслаждения, но у меня это вызвало противоположные чувства. Создавалось ощущение, что помимо меня не существует никакого мира. Я конечно не придавал этой мысли серьёзности, но все же ощущения все говорили именно это.
   Что же мне с этим всем делать? Я решил забыть про всё и просто любовался распростёртой подо мной планетой. Огненную землю затягивало облачным фронтом. На северном полюсе закручивался спиралью сильный циклон. Атлантический был почти весь покрыт перьями пушистых облачков. 'И всего-то'! - вдруг подумал я. - Всё то, что я прожил и всё то, что я видел когда-либо в жизни умещается на этом шарике? Я посмотрел поверх бело-голубой дуги планеты вглубь космоса. Он был реален. Не нарисован, не чёрен. Точнее, чёрен он как раз был, но это не чернота разлитого чернила, а наоборот тьма что-то в себе таящая. Безумно далёкая и холодная и возможно, скрывающая в себе намного больше, чем может быть в принципе на этом малюсеньком кусочке космоса называемом планетой Земля. Возникло ощущение своей ничтожности. Полной ничтожности перед этим Колоссом распростёртом во всё поле моего восприятия. Древний, первичный, ещё лишенный понятного нам разума титан Космос был настолько огромен, что любое самое минимальное движение его занимало миллиарды миллиардов человеческих бытностей, жизней, и от того казавшийся микроскопической односекундной пылинке застывшим в вечной неподвижности. И голубой полумесяц передо мной не был спасением и как раньше уже не казался огромным, непостижимым и необъятным. А ведь там поля, леса и вообще много так всего. Странно. А вот чёрная бездна. В бездне ведь всё что угодно может быть. Даже то, что совершенно противоречит и даже не укладывается в мои понятия о жизни и мире вообще. Вот она. Передо мной. Такая непостижимо далёкая. Что там? Там где через миллиарды световых лет начинается просто мрак. Гуще и гуще. Если такое вообще возможно. И с другой стороны ведь всё это я буквально каких-то полчаса назад сам представил. Ведь я мог бы представить что-нибудь ещё. А что? Что ещё может быть вместо этой манящей и гипнотизирующей пустоты? Какая-нибудь всемирная такса? Нет. Такса уже была. Были и слоны и черепахи. Все это уже было. Можно ли придумать что-то совсем-совсем иное? Бред. Черепахи эти, слоны. Как и космос этот. А что я мог ещё представить. Если я с детства был пропитан этими картинками и понятиями. Странно. Существовало ли всё это помимо моего воображения? Сейчас я точно знал, что нет. Что вот эту голубую кудрявую от облаков поверхность планеты и даже одновременно втягивающая и в то же время недоступная вечная глубина космоса вокруг лишь ожившие картины моего воображения. Ожившие ли? Но ведь облака двигались, а космос манил. Хотя сейчас я заметил, что не так уж он меня и манил. По одной простой уже понятной причине. Ничего в нём на самом деле не было из того, что я не могу представить. И не будет никогда.
   Эти рассуждения натолкнули меня на ещё одну дерзкую мысль. Такая ли недоступная? Возможно, я смогу представить себе какой-нибудь далёкий мир скрывающийся в глубинах этой черноты. В этот момент, всмотревшись, я начал различать отдельные звезды. Надо признать, что я их либо не сразу заметил, или их вообще не было. Но сейчас я хорошо видел россыпи мерцающих точек. Всё пространство в поле зрения было усеяно мириадами далёких огоньков. Теперь я уже определённо различал различные созвездия. Что там? Вот маленькая отдельная. Переливается то синим, то голубым. Далеко-далеко. Где-то совсем на краю видимого пространства. Пульс её еле различим. Что это за звезда? Какая она?
   В воображении смутно нарисовался гигантский белый диск. И тут же на глазах начал материализовываться. Пылающий голубым жаром извергающий триллионы мегатонн самосжигающейся, раскалённой добела плазмы, шар занимал почти всё поле обзора. Вообще звезда не похожа на ровный шар. По всей поверхности её застыли исполинские протуберанцы. Сама видимая поверхность звезды была похожа на застывшую на пике своего кипения излучающую ослепительный свет густую кашу или лаву. В местах водоворотов и разломов эта раскалённая масса слепила ярким светом голубого оттенка. В других она густела более плотной материей и резала глаза белым. Из водоворотов повсюду исторгались на огромную высоту распадающиеся рыжими всполохами протуберанцы. Величественности этому зрелищу придавало то, что все это застыло будто на фотографии. Но на невероятно чёткой объёмной фотографии. Вообще-то картина не выглядела совсем естественно. Я даже не имею в виду то, что я мог смотреть на это явление без каких-то светофильтров. Было ощущение, что мои отсутствующие глаза или то чем я видел, приобрели невиданную чувствительность в области яркого света. И я мог различить тончайшие детали ландшафта огненной массы светила. Какое-то время я зачарованно рассматривал эту картину. Так все детально, так близко. Наконец, я оторвался от гипнотизирующего зрелища. Подумалось, что странно, что вот так могу близко быть от того, что даёт такое количество света. То, что выжигает и превращает даже не в пар, а минуя эту стадию сразу испепеляет на атомы, превращая в чистую энергию то, что находится рядом. И в то же время даёт живительный свет во тьме и рождает игру его с тенью, и в конце концов жизнь на тех планетах, которые находятся на почтительном расстоянии к этому сгустку пылающей энергии.
   Жизнь. Планета. Да. Тут же должны быть планеты. Я перекадрировал картинку так, что теперь я видел только небольшую часть огненного диска и тянущиеся в пустоту закрученные магнитными полями фонтаны протуберанцев. И действительно разглядел между двумя застывшими выбросами огня маленькое небесное тело фиолетового цвета. Так близко. Но я не хотел утруждать себя какими-то рациональностями и сразу начал рисовать следующую картину в воображении. К этому моменту моя фантазия как ни странно не истощилась, а совсем наоборот, бурлила как кипящий котёл. Не было уже никаких ступоров, связанных сомнениями, как в начале. Сейчас я знал, что я увижу то, что хочу. И то, что я увижу, обрастёт реальными деталями и подробностями. Безумная магия пьянила. Я чувствовал себя Демиургом! Но ведь, по сути, так всё и происходило. Я творил миры! И плевать на объективность пока моё воображение работало на полную катушку. Всё необходимое на тот момент я получал. В тот момент меня почти не беспокоили воспоминания о собственном теле. Меня полностью захватил процесс творчества. Пусть и мимолётного. Пусть никем неоцененного. Но то могущество, с каким я мог создавать такую объёмную и реальную картину, искупало всё остальное. И я начал представлять себе фиолетовую планету.
   Было раннее утро перед самым восходом. Я представил себе необычные пейзажи, поросшие каким-то странным лохматым лесом среди разновысотных холмов. По ним полз, сворачиваясь в медленные ленивые клубы, похожий на тяжёлый дым, туман тёмно-синего цвета. Лес в основном состоял из извилистых плетущихся по земле деревьев. В некоторых местах из переплетающейся массы мелкой листвы и гибких ветвей торчали огромные растения похожие на гигантские многометровые алоэ. А может многокилометровые. Мне сейчас не было это важно. Мясистые листья их торчали колючими силуэтами над розово-серым горизонтом. Иголки, обрамлявшие каждый лист, слабо люминесцировали. Это придавало очень красивый декоративный эффект каждому такому кусту. Тем временем Звезда уже показала край своего диска над холмами бросив пока не обжигающий, но пронзающий полумрак сумерек луч. Не похоже на землю. Алоэ начали собирать свои, красиво обрамленные свечением, листы в бутоны. Свечение по обводам колючек притухало. Или это утренний свет приглушал это свечение. Звезда, показавшись слепящей огненной дугой над горизонтом, осветила склоны холмов, увитых этой мочалкой растительности, и стало видно, что всё это переплетение шевелится, будто медленно кипит. В дневном свете стало видно, что вся эта сельва движется. Каждая когтистая лиана медленно извивалась. Торчащие узловатые ветки шевелились. Все эти растения двигались друг относительно друга, напоминая покрывало из кишащих змей. Дневное светило восходило с невероятной скоростью. Теперь колышащиеся джунгли были залиты ярким светом. Стало видно, что лес состоит из разных пород, но все они были извилистыми спутанными и двигались в разных направлениях.
   Картина меня несказанно радовала, потому что впервые за все моё недолгое пребывание в этом выдуманном мире я мог наблюдать видимое движение, не считая трепет плюмажа на шляпе и еле заметных на грани восприятия движений облаков над представляемой мной Землёй. Тут движение было вполне различимо. Это создавало ощущение ещё большей реальности картины передо мной. Какой-то её собственной, независимой от меня жизни. Это радовало и впечатляло. 'Нужны птицы', - пришла ко мне мысль. И я представил как из сельвы выпрыгивают во множестве мест существа схожие по комплекции с пингвинами только с клювами как у цапли. Существа резко взмывали над движущейся поверхностью веток и некоторое время, расправив небольшие треугольные крылья, парили в воздухе вокруг сложенных бутонов алоэ иногда чуть не касаясь самых высоких шевелящихся жгутов джунглей. Продержавшись какое-то время в воздухе, птицы резко падали обратно в чащу. Выпрыгивало их довольно большое количество, и это вносило ещё больше разнообразия в картину. Спины их поблескивали в лучах уже взошедшего местного солнца. Только на Солнце не было оно похоже. Оно было огромно, на треть неба. Но выглядело совсем не так как из космоса. Диск его был ровный. Само оно при этом не слепило совсем, и даже как-то стало тусклее что ли. Не знаю в чем там было дело, может из-за плотности атмосферы. Или из-за того что мне так представилось. В отличие от нашего Солнца, этот восходящий над горизонтом диск был голубого оттенка, больше раз в десять и в сильной дымке. Теперь было заметно, что утренние первые лучи его самые яркие за всё время коротких суток этой планеты. Возможно, вечером было то же самое. И тут же картина поменялась вслед за образом в воображении. Я увидел пронзительно яркие последние лучи почти полого бьющие из-за дальней сопки. Всё вне пределов этих лучей было погружено во мрак. Из-за контрастов освещения поначалу было сложно рассмотреть, что произошло с джунглями. Я с любопытством стал вглядываться, параллельно представляя себе раскрывающиеся бутоны гигантских алоэ, и действительно, несмотря на сумерки, разглядел иллюминированные их иглы над поверхностью серой сельвы. При этом ландшафт совершенно поменялся, будто я неожиданно оказался в другом месте этой планеты. Но ведь я и представлял себе другой ландшафт.
   Всё-таки это добавляло изрядную порцию дёгтя в моё вдохновенное состояние. Создать я мог всё, что душа пожелает. Совершенно всё, то, что я представлял - я мог видеть почти сразу. Пока границ я не обнаружил. Надо сказать ещё раз, что не то что бы я там придумывал что-то и потом смотрел куда-то. Изменилось там что-то или нет. Процесс был другим. Я всё это представлял и параллельно видел, как картины моего воображения, картины внутри меня, внутри моего сознания становились реалистичными настолько, что я забывался и принимал их за реальность. Вот сейчас этих прыгающих птиц нет. А пусть будут, и я начал представлять мелькающие над серой пеной сельвы чёрные точки. И не то что бы они ту же появились где-то. Нет. Они появлялись в тот момент, как только я начинал думать про них. При всем этом, я не мог закрыть глаза. Физически это никак не смущало. Даже странным образом помогало. Бывали моменты в самом начале, когда мне хотелось это сделать и предварительно погрузиться во внутренний мир фантазий. Но впоследствии я перестал думать о какой-то отдельной от меня реальности и всё это время существовал в пределах таких не иллюзорных, таких конкретных картин внутри меня. Я даже не знаю было ли это внутри меня. Тела то у меня не было, но я тем не менее был. Был ли я отдельно от этих картин. Не знаю. По привычке первое время мне хотелось себя отделить от них. Но будучи автором их это было сделать весьма сложно, и я решил просто пока не обращать внимания на эти экзистенциальные вопросы. Тем более у меня была масса идей как занять себя. Хотя вот с другой стороны, что-то необъяснимое для меня в этом было. А именно такая подробность и обилие деталей во всём что я себе представлял. Нет, ну можно представить себе незнакомую планету или чужую абстрактную звезду достаточно подробно. А кактус? Я же весьма подробно тогда рассмотрел его. Откуда я знаю, что у реально растущих в пустынях Америки кактусов так расположены колючки и так выглядят? Я ведь никогда даже близко к тем широтам не бывал, да и нигде не видел вблизи такой кактус. С другой стороны, ведь они необязательно должны совпадать с оригиналом. Даже если я не видел натурального кактуса, я мог себе представить любое расположение колючек этих. Звезду -то я видел. Я мог бы наверное даже перекрасить кактус в любой цвет.
  8
   Тут передо мной возник розовый кактус. Я снова был у своего изначального куба. Или куб с дощатой бесконечной пустыней был возле меня. Меня? Что за чертовщина. Я это всё придумываю, и при этом стараюсь думать, что это делаю не я. Не хочу. Не понимаю и потому не хочу думать про всё это. Как бы там ни было с 'я' -'не я', положение было странным. Страха я не испытывал. Стеснения уже тоже. Оставалась какая-то лёгкая дезориентация. Можно сказать, что пространственная. Мне было неуютно от того, что не хватало точки опоры. Точка опоры должна была находиться вне меня. Что опять возвращало меня к этим дурацким безответным вопросам. Пусть даже эта точка опоры и будет придумана мной. Будет моим порождением. Но она должна остаться прежней после того как я отведу от неё своё внимание. Вот чего мне недоставало. А тут. Кактус был уже совсем не прежний. Ни по форме, ни по цвету. Блин, почему розовый-то? Я смотрел, на кактус который при этом наливался темно синим цветом. Вообще-то превращение цвета показалось мне красивым, и я с интересом пронаблюдал эту цветовую метаморфозу до конца. Цвет бы ладно, но параллельно с цветом кактус ещё менял и свою форму, становясь выше и обрастая новыми мясистыми отростками. В конце конов это мне надоело и я изничтожил растение просто представив пустое место на его месте.
   В этот момент фантазия моя замёрзла в неподвижности и стало тоскливо. Вот я тут. Где же хоть кто-то? Кто-то же должен показать мне выход отсюда в Орбис. Ну или хотя бы подсказать дальнейшие действия. Красивый аттракцион. Ничего не скажешь. Очень впечатляющий. Но, что дальше? Я остро почувствовал одиночество. Но, с другой стороны был же где-то Сой. Я же с ним встречался. Да, он был немногословен и в конце, не простившись, пропал. Но его явление вселяло надежду на некую объективную реальность за стенами этого воображаемого, но так детально прорисованного мной мира. Солнце продолжало стоять в зените не сдвинувшись ни на градус. Тот же белый куб. Я с тоской представил себя внутри. Всё то же. Ну хоть вот это неизменно, подумал я. Хотя. Присмотревшись, я заметил, что и последний оплот стабильности, белый куб теперь уже не был снежно белым, как я его помнил в начале. И по высоте он немножко подрос. Чёрт! Что же дальше?
  Часов не было. Солнце не двигалось. Да и если бы и двигалось бы, то только по моему велению, подумалось мне. Сколько я времени здесь нахожусь? Даже какого-то субъективного счёта времени у меня не было. Не было чувств. Возможно, было бы у меня тело, я почувствовал бы усталость. Сколько я уже здесь? У меня не было чёткого мнения. Объективных критериев у меня тоже не было. Может пару часов. А может месяц. Всё, что я создавал, возникало почти сразу, как и пропадало. Подумал, начал представлять и пожалуйста. Фантазия совершенно одеревенела и не давала никаких идей. 'Дом, что ли построить?' - подумал я. А толку, если он при каждом взгляде на него будет другим. Не дом а 'Куб' получится. Буферная зона, сказал тогда Сой. Сой! Может, если я так всё представляю себе хорошо, может быть, я и его смогу представить? - пришла дурацкая мысль. Ну и представлю. Это же будет не он. Это будет плод моего воображения. Но а все же любопытная мысль. Представить человека. Соя? Поможет ли эта реальность так же отрисовать детали наброску моего воображения. Я невольно начал вспоминать мерцающие контуры фигуры которая материализовалась передо мной здесь в первые минуты. Воображение нарисовало на фоне кактуса полупрозрачную неподвижную фигуру. Маслянисто вздрагивая, фигура некоторое время держалась в пространстве моего восприятия, искажая часть куба за собой. В отличие от всего остального что я тут понапридумывал, фигура не казалась материальной и подробной. Очертания её и пропорции тела постоянно менялись, хотя я и прилагал усилия, что бы сохранить их. Вообще она казалась каким-то потусторонним пятном на этом чётко отрисованном пейзаже. Что-то типа мокрого пятна на картине под стеклом. Так до конца и не появившись, не говоря уже о том что бы начать самостоятельную жизнь, фигура постепенно становилась прозрачнее и прозрачнее пока наконец не растворилась совсем. Нет. Ничего не выходит. Может я и в самом деле устал? Или что-то здесь совсем другое? Я вспомнил, что когда запустил над незнакомой планетой птиц, похожих на летающих длинноносых пингвинов, те каким-то образом зажили своей жизнью. По крайней мере я не придумывал появление каждого существа из серой мочалки леса. Нет. Они сами стали появляться в неожиданных местах и пролетали над растительностью по своим произвольным траекториям. С Соем же не получилось совсем почти ничего. Почему? Может все моё могущество прошло уже?
   Я решил проверить и начал представлять перед собой что-то типа навеса. Простой навес. Тент на четырёх ножках закреплённых в дощатом полу. Густую тень под ним. Под таким я когда-то сидел с бутылкой вина на даче у Паши. Все у меня получилось довольно быстро и просто. Передо мной был невысокий полосатый бело-голубой навес. Тент был натянут на тусклый алюминиевый каркас. Более того навес не был идеален. Он не выглядел моделью. Нет. Эта вещь явно была не новая. Алюминий каркаса потемнел, а в некоторых местах даже покрылся белой коррозией. Я заметил наклеенную заплатку в одном из углов тента. Нет. Могущество творить предметы у меня не прошло. Все работало как и до этого. Тем не менее я почувствовал безысходность. А если это всё галлюцинации умирающего мозга.
  -Поросёнка хочу, - вдруг осознал я собственную мысль, - Поросяку, розовую.
  Я насторожился. Копаясь в Мнемосе, я научился более или менее отслеживать характер приходящих ко мне мыслей. И отличать собственные от чужих. Надо сказать, что я уже привык к волнующемуся фону чужих мыслей в голове. А вот здесь фона никакого не было. Не было ни звука. Я ощущал только собственные куцые рассуждения и образы, создаваемые мной, если не считать первого краткого мысленного разговора с встретившим меня здесь Соем. Той краткой инструкции, что он мне дал по прибытию. Но после этого эфир умолк. Тишина и только собственные мысли.
  -Поросяку, - мне захотелось улыбнуться. Откуда такое дурацкое слово мне в голову пришло? Но, хотя почему и нет? Человека я не могу, но птиц издалека сделал же. Может и живность я смогу сделать вблизи. Поросёнка так поросёнка. Я принялся вспоминать как выглядят свиньи. Что-то не очень-то я их помнил. Но все же в общих чертах я представил толстую хавронью с отвисшими жирными боками и множеством сосков сосулек под брюхом. И о чудо! Неясные наброски обросли подробностями и передо мной на деревянном полу перед кубом стояла здоровенная заросшая редкой белесой щетиной свинья. Животное выглядело живым. Свинья тут же деловито стала тыкаться розовым пятаком в доски перед собой. При этом она вполне себе реально утробно хрюкнула. Брюхо её и частично бока были в слипшейся, но уже высохшей серой грязи. Я с восторгом наблюдал за движениями свиньи. Она ничего особенного не предпринимала, только внимательно изучала доски перед собой. Наконец она развернулась ко мне куцым задом на котором нервно дёргался колбасный рогалик хвоста. 'Вот это да'! - подумал я, - Значит можно и живое тут рисовать'!
  - Это свинюка. Поросёёночка. Маленького, - мелькнула мысль.
   Я насторожился ещё больше. Не похоже было на меня - употреблять такие странные формулировки. Как будто я стал ребёнком. Маленького? Зачем мне это? Мне не было важно будет эта свинья маленьким поросёнком или лохматым кабаном. Мне важен был в принципе эксперимент с живым существом. Откуда эта сентиментальность? Поросяка. Ну что же. С другой стороны, пусть будет поросёнок, раз мне так хочется. Переделать свинью мне показалось сложным и я растворил животное в воздухе, и стал представлять милого резвого поросёнка на месте пропавшей свиноматки. Что-то с поросёнком у меня пошло не сразу. Но, все же, в конце концов, я довольно отчётливо вспомнил изображение с какой-то открытки, где был сфотографирован милый поросёнок с привязанным к голове острым бумажным колпачком. Поросёнок появился, но в отличие от свиньи не двигался. Хотя был объёмным.
  -Сделай живого.
  -Ну что же, да, согласен. Будет здорово, если он начнёт двигаться. Я сделал усилие и представил себе как свинёнок бежит. К моему удовольствию поросёнок тут же резво побежал, задрав пятачёк и скрылся из поля моего зрения. За время проведённое здесь я уже приобрёл некоторую сноровку и не успело животное скрыться, я тут же представил себе другой ракурс уже без куба и увидел, подбрасывающую зад удаляющуюся по дуге вдаль розовую животинку со съезжающим на бок колпачком. Это зрелище умилило меня.
  - Холосенький - похвалил я себя.
  Я и в самом деле был рад своему успеху. До этого момента я ничего подобного не делал. Вон бежит живое существо. Я его придумал. Это покруче чем какая-то неподвижная звезда.
   Стоп. Вообще-то странно, что я так начал думать. Какими-то детскими фразами. С чего это во мне заговорил ребёнок. Это было неожиданно. Я совершенно не думал так до этого. Почему вдруг я начал думать как ребёнок? Поросяку. Я и в детстве так не формулировал. Пока я был отвлечён на эти рассуждения, поросёнок уже возвращался вприпрыжку обратно. Я стал наблюдать за его приближением, параллельно продолжая про себя рассуждать об изменениях в собственных мыслях. Наконец животное вернулось и опять мелькнуло за край видимого поля. Я тут же вернул ракурс с белым кубом. Поросёнок ловко обогнув одну из ножек навеса не останавливаясь, неожиданно врезался в белую стену. Это было очень комично, и внутри я рассмеялся каким-то лёгким детским заливистым смехом. Остановленный кубом, поросёнок встряхнул головой и колпак на голове его совсем съехал к уху. Вдруг я и вправду ощутил себя ребёнком. Появилось какое-то лёгкое восприятие всего происходящего. Отступили в тень все дурацкие вопросы волновавшие меня до этого. Сейчас меня занимало только милое существо передо мной.
  - Ему не хватает друга, - подумал я, - Щеночка.
   Поросёнок тем временем обтирая боком угол куба, заворачивал за него, исследуя неожиданное препятствие. Поле передо мной освободилось, и я довольно быстро представил маленького пузатенького щенка бульдога. На сей раз все получилось совсем скоро. Как будто я уже давно практиковался в создании живых существ. Материализовавшийся щенок сидел передо мной, озираясь по сторонам. Осмотревшись он тонко гавкнул подпрыгнув на передних лапках. К этому времени с другой стороны куба появился поросёнок и заметив щенка остановился. Щенок подбежал к нему и принялся обнюхивать его пятачёк. Поросёнок стоял неподвижно. Потыкавшись мордочкой щенок опять гавкнул и попытался укусить поросёнка за розовое висящее ухо. На что тот, сорвавшись с места, побежал. Что-то было в этих животных успокоившее меня. Я не сразу понял что. Я наблюдал за их возней, и впервые за всё время здесь меня посетило чувство умиротворения. Но опять подпортила моё состояние эта действительность. Животинки у меня получились довольно милые и плюшевые. И мне очень хотелось их потрогать, помять. Но сделать этого я не мог. Оставалось только наблюдать со стороны и умиляться. Помимо этого, животные никак не реагировали на моё присутствие, будто меня не было. Ну, собственно, да. Если я даже тени не отбрасывал. Вот такое вот положение. Созидаешь мир, и никак не можешь поучаствовать в его жизни. Двоякое ощущение. С одной стороны вроде как по умолчанию считаешь себя хозяином созданного тобой, а с другой ни прикоснуться, ни побегать вместе с ними не можешь.
   Помимо этого продолжались эти странные процессы в моем сознании. С одной стороны степенно текли все эти вот мои рассуждения, а с другой я будто был ребёнком и с восторгом наблюдал за двумя маленькими животными перед собой. Эти два процесса текли параллельно. Как будто во мне появился ещё кто-то. А именно, какой-то ребёнок, с его наивным и непредвзятым отношением к действительности, наблюдал возню щенка и поросёнка, а с другой взрослый, терзающийся в догадках, человек вёл свои рассуждения. Такого раньше никогда не было. Я мог подражать кому-то, да. Но вот что бы я вот так превращался в какое-то другое существо. Мне взрослому было любопытно это изменение. И я тщательно наблюдал за ним. Оказалось, что это возможно. Более того, я имел волю пребывать то в себе взрослом, то в себе ребёнке.
   В ребёнке мне нравилось. Нравилось тем, что в нём отпадала важность этих дурацких вопросов про бытиё-небытиё. И важным становилось совсем другое. Например меня заботило, что щенок в их возне побеждал ухватив поросёнка за длинное ухо. Мне нравилось, что оно такое тонкое и прозрачно-розовое на солнечном свету. При этом, моя детская часть не считала взрослую собой. Вот это действительно странное ощущение. Взрослая знала, что это всего лишь я, только с какими-то новыми эксцессами. А детский я совершенно не считал меня взрослого собой. Для него существовал я взрослый где-то условно рядом, и две животинки бегающие перед белым кубом. Точнее даже не так. Что-то было в этом детском мне более мудрое и опытное в данных условиях. Я ребёнок вроде как и не считал себя взрослого, другим человеком, но всё же знал, что это всё равно я. Один человек. Это я Андрей - взрослый человек, а это я ребёнок. И в том и в другом состоянии я понимал, что я всё равно тут один. Но вот отношения моих этих субличностей были несколько разными. Я взрослый наблюдал это всё как процессы внутри самого себя. А я ребёнок понимая, что это всё я - один человек, тем не менее преспокойно играл в раздвоение и относился ко мне же взрослому как к кому то постороннему. Как к другому человеку. И совершенно не тяготел к исследованию этого явления. Относился как к данности. И, наверное, благодаря этому детский я ни разу не посягал стать взрослым.
   То есть, отношения их были любопытны ещё своими переходами. Каждой переход из одной личности в другую инициировался только мной взрослым. Будучи ребёнком у меня пропадало желание быть кем-то другим. Меня всё устраивало. Но на фоне меня был взрослый, который вмешивался и вытягивал меня из детского я обратно во взрослое состояние, в Андрея. Чем больше я перемещался, тем меньше у меня было желания возвращаться во взрослого себя. Но я снова вспоминал о своём реальном странном положении и каждый раз возвращался. Всё это настораживало. Но благодаря этому сумасшествию или неврозу, не знаю как назвать то, что со мной происходило, ко мне снова вернулся дух исследователя. Тот самый, по которому я уже успел тут истосковаться. Появилось нечто, что вело себя произвольно по отношению ко мне. Пусть это и был я сам, но всё же эти неожиданные просьбы и мысли так были непохожи на меня обычного. И это захватывало. Будто во мне поселился кто-то ещё.
  - Построй им домик, - опять появилась неожиданная мысль, пока я был во взрослом Андрее и предавался анализу ситуации.
   Всё-таки удивительно. Может я схожу с ума? Я когда-то читал про раздвоение личности. Но там было немного по-другому. Там человек, как правило, переселяясь из одной личности в другую терял контроль над прежней. Не похоже это всё на то расстройство, - подумал я. Да и куда уже больше-то расстройств? Я и так был в совершенно сумасшедших обстоятельствах. Чёрте в каком пространстве. Без тела. Без людей. И появление этой субличности с большего меня радовало, так как благодаря ему пропадало ощущение одиночества.
  - Сделай домик, - повторилась мысль.
  Я попытался представить что - то типа конуры с круглым окошком.
  - Нееа. Это плохой домик. У него неправильная дверь и нет окоон, - мысль звучала отчётливо и с интонациями невинного детского кривляния.
  - Куда меня заведут эти игры с собственной психикой? - пронеслась параллельно тревожная мысль взрослого Андрея.
  Я взрослый попытался вспомнить какие-нибудь игрушечные домики для животных. В памяти всплыл один из таких. Двухэтажный. С крестообразными переплётами на окошках и торчащими из стен жёрдочками. Домик был похож на домик для птиц. Ну или кошек. Врядли, поросёнок сможет забраться по этим жердям. И поэтому, взяв за основу это воспоминание, я изничтожил торчащие палки и всяческие верёвки. Расширил нижний вход и обрамил его странной формы порталом. Дом ещё совсем нематериальный незамедлительно менялся вслед за движениями моей мысли. Наконец, что-то более или менее похожее на красивую двухэтажную конуру у меня получилось.
  -У тебя хорошо получается, - произнёс ребёнок. Странное дело, но мне стало приятно. Нет ну это правда как то нездорово, подумал я. К моему удовольствию, щенок с поросёнком принялись осваивать моё сооружение.
  - Меня зовут Лера, - прозвучала снова мысль.
  Это было уже совсем неожиданно. На сей раз я не на шутку испугался и насторожился, замерев. Выждав пару мгновений, я решил забраться в себя ребёнка, проверить откуда пришло это представление. Вот я маленький. В компании меня же странного взрослого печального дяди.
   Дядя печальный, но добрый и умеет придумывать хорошо. Хороший дядя. И да, меня звать Лера. Я маленькая девочка уже давно живущая в этом необычном мире. Неизвестно сколько. Да и не важно это. Времени нет. Я к этому давно привыкла. Привыкла почти сразу, как только мы с мамой сюда попали. Был тот ещё старый совсем-совсем детский мир. Воспоминаний о нём у меня почти не осталось. Я только помню, что он был тягуч. И там было очень долго передвигаться. Помню большой зал, где было много людей, я помню людей ещё в костюмах из фантазий. Они выглядели довольно забавно. У них было четыре лапы. Но верхние от нижних сильно отличались. Верхние назывались руки. У меня у самой были руки. Такие смешные отростки по бокам как у дерева ветки, только они сильнее шевелились. Я помню как мама уложила меня на койку рядом с собой. Я не боялась, потому что мама была рядом. Она надела на меня маску. Потом наконец-то я стала такой какая сейчас. Почему он молчит? Этот странный дядя. Я знаю, что он Андрей, но он странный какой-то. Мог бы и сам сказать. Я переспросила его.
  - Меня Лера, а тебя?
  Дядя продолжал молчать и я сделала большой хлюп. Я всегда его делала когда меня не замечали. Надув большой мыльный пузырь, я лопнула его с громким мокрым хлопком.
  Я застыл и в смятении граничащем уже даже не с тревогой, а с лёгким ужасом наблюдал за раздвоением собственной личности. Откуда появилась эта Лера? Как я Андрей уже немолодой человек могу быть одновременно ещё и маленькой девочкой? Я же слышу прекрасно что она, то есть я, или что это вообще? Я слышу как она думает. И Лера. Мне никогда не было симпатично это имя. И не так бы я назвал себя маленького. Всё это уже выходило за рамки игры фантазии. А выходя за эти рамки, оно становилось каким-то самостоятельным. Не зависящем от меня взрослого Андрея. И вот это-то меня уже пугало. Теперь меня два. Это было жутковато. Увидев неожиданно быстро надувшийся и сразу лопнувший большой мыльный пузырь, я несколько пришёл в себя. В себя ли. Жуть какая-то. Лера. Стоит ли продолжать эту странную игру с собственным сознанием или подсознанием. Не сошёл ли я банально с ума? Не знаю. Плевать. Это было не нормально, не привычно. Но в то же время это было очень интригующе. Я понял, что расстроен из-за собственного молчания, и решил всё-таки ответить самому себе.
  -Меня Андрей. Андрей Михайлович, - тут же зачем-то поправился я. В ответ на это я детский, я тот который был девочкой Лерой, заливисто рассмеялся внутри.
  -У тебя длинное имя.
  -Просто Андрей. А ты кто, Лера?
  -Лера.
  -Ты это я?
  -Нет. Я Лера, давай сделаем пруд и утяток.
   Я в задумчивости представил себе прежнюю картину с поросёнком, щенком и их домом перед белым кубом. И тут я, наконец, понял, что меня успокаивало в их виде. Они не менялись! Я мог отвернуться от них, но и дом и животные оставались именно такими, какими я их создал. Если раньше всё придуманное мной меняло свои очертания и размеры и цвет, как только я отводил своё внимание от них, то теперь всё как будто зафиксировалось. Всё было как по-настоящему. Всё то же самое. В тех же местах у дома входы. Такого же размера. И этот сомнительной формы портал одну из колонн которого теперь подпирал морщинистым плюшевым задом щенок. Ничего не изменилось. Подбежал поросёнок. Колпачок на его голове был всё такой же. Только разве совсем съехал уже на бок и уже висел почти под розовым ухом. Это открытие меня весьма обрадовало, хотя я ещё не был до конца уверен в своей догадке. И совершенно не мог понять причин этого. Может, я ошибаюсь? Скорее всего, что-то всё-таки поменялось. Я ещё раз внимательно изучил дом и суетящихся вокруг животных.
   Но тут передо мной разорвался очередной мыльный пузырь. Щенок подпрыгнул и заливисто залаял на место где был пузырь. Я вновь услышал заливистый смех внутри себя. Да, это было забавно. Согласен. Но я так не смеялся никогда ни про себя ни вслух. Пруд и утяток? Задание показалось мне любопытным и я решил попробовать. Я вспомнил небольшой заросший ряской пруд у нас в деревне в обрамлении ив и кустарника. Кривой деревянный помостик, выходящий из камышей почти к центру пруда. Воспоминание было довольно туманным, но после того как я вызвал в памяти смутный общий образ я принялся вспоминать детали. Белый куб и навес с игрушечным домиком никуда при этом не пропали и потому видения пруда как бы накладывались калькой на существующие уже объекты. Пейзажи лесного пруда обретали детали и становились реальнее с каждой выуженной из памяти деталью. Вспомнив детально деревянный помост, я перешёл к окружающим пруд деревьям с зарослями камыша. При этом помост, от которого я отвлекался на время, не растворялся и не менял очертаний. Наконец у меня получился вполне себе уютный лесной пруд посреди которого прям из зелёной ряски торчал белый куб и навес с домиком.
   Тут случилось неожиданное. Как я уже сказал, я начал представлять пруд на том же месте, что и всё до этого созданные мной объекты. И поэтому моя новая материализовавшаяся картина наложилась на предыдущую. Куб с навесом торчали посреди пруда, а поросёнок видимо как-то почувствовав происходящее успел отбежать и неуклюже выпрыгнуть на берег из камышей. А вот щенок оказался в тёмной воде. Он явно не умел плавать, но тем не менее барахтался посреди пруда расплёскивая вокруг себя ряску. Это происходило пару мгновений, но эти пару мгновений для меня растянулись в долгое действо. Это было похоже на то, как в детстве роняешь любимую родительскую хрустальную вазу. Она медленно соскальзывает со стола, медленно приближается к полу. За это время ты успеваешь всё понять и осознать. Так же и тут. Я видел выпученные круглые глаза щенка медленно последний раз появившиеся над чёрной водой. В этих глазах я видел. Нет. Не укор. Не крик о помощи. Не ужас. Какое-то невинное непонимание и в то же время надрыв. И этот последний взгляд я совершенно точно знал, что обращён ко мне. Я очень хорошо и близко видел взгляд бедного животного. Наконец голова его скрылась под холодной глянцевой поверхностью воды и больше не показывалась. Я всё это время пребывал в неподвижности и беспомощности. У меня был порыв спасти щенка, но все мои инстинктивные посылы к телу, броситься в воду, развеивались без ответа. Вода над животным уже успела успокоиться, и ряска потихоньку затягивала чёрную кляксу посреди пруда.
   Я пребывал в шоке. Как так получилось? Это же я утопил его. Острая жалость и вина мучили моё бесплотное сознание. Вот так просто. Просто случайно. Я же не понимал что может произойти. И ещё горечь. Та самая горечь которая приходит от бессилия что-либо исправить. Вот так, оказывается, может получиться. Но ведь до меня этого животного не существовало. Это же я его и придумал. Но этот последний взгляд ничего не понимающего существа не выходил из моего сознания. Прошло какое-то время, пока я оправился от шока. Передо мной был всё тот же пруд, окружённый зарослями. Помост, почти упирающийся в белый куб, и, торчащие из воды, навес с домиком. И ещё. Ещё я заметил, что сознание моё пришло в норму. Детский я куда-то пропал. Я снова был один со своими мыслями. Никто не прерывал меня неожиданными просьбами. От этого мне стало ещё горше. Что же я наделал? Вот теперь я снова один. Сейчас я действительно почувствовал что мне не хватает Леры. И пусть она была плодом моей фантазии, или расстройством психики, но её присутствие меня радовало. Я был с ней не одинок. А ведь я даже не успел с ней поговорить толком. Что вообще это было? И почему пропало? Неужели из-за щенка? Но ведь я же тут не виноват. Я просто не знал. Я попытался вообразить, что я Лера. Вот я маленькая девочка. Вот я смеюсь. Я пытался вспоминать свои ощущения когда я был ею, но ничего не выходило. Лера пропала. Настроение моё было совершенно подавленное. Было состояние какой-то утраты. И ведь почему всё? Когда была Лера, я шарахался от неожиданности и страха за собственный рассудок. А теперь я наоборот хотел сойти с ума. С ума ли? Мешала ли мне Лера? Да нет же. Она была как раз чем-то новым в этом мире. И был ли это вообще я? Я Андрей. А вдруг это была действительно Лера. Маленькая девочка живущая здесь. Я вспомнил часть её воспоминаний с мамой, когда они переходили в Орбис. А что если это действительно так? Что если Орбис так и устроен? Что если новые люди всегда здесь, но просто я им не даю возможности прийти в моё сознание? Но Сой-то был вне меня. А был ли это Сой. Вообще-то он как раз, в отличии от Леры, вёл себя казенно. Что-то типа видеоинструкции.
  9
  -Ты угадал. И не переживай - вдруг заявил я сам себе.
  Мысль была трезвая. На тот момент меня действительно грызла горечь на фоне... нет. Не одиночества, а именно брошенности. Опять один. Но, с другой стороны, я всё так же могу говорить сам с собой. Рассуждать. Предполагать. Я могу придумывать всё, что мне заблагорассудится. В память о Лере оставался этот игрушечный домик с прудом. Тут я вновь вспомнил взгляд щенка и сознание опять затопило тоской. Я посмотрел на поросёнка. Тот сидел неподвижно на берегу в начале помоста. Только его розовые бока приподнимались от частого дыхания.
  - Рано или поздно так у всех получается.
  Эта пришедшая мысль уже звучала несколько странно.
  - Некоторым даже нравится, - продолжилась мысль.
  Я не понимал что это значит. Так бывало иногда, что подумаешь что-то и не понимаешь, что же ты такое думал на самом деле. Хотя всё-таки мысль была не похожа на мою. Вот как раз эта мысль похожа на чужую. На сей раз она ощущалась именно так как ощущаются чужие мысли в Мнемосе.
  - Кому нравится? - подумал я.
  - Все аэры разные, но можно условно разделить на три типа. Точнее, все три типа в каждом из нас есть, но один из типов всегда перевешивает. И у каждого он свой. Это всегда так было. И тогда когда мы были людьми.
  Это было что-то новое. Всё выглядело так, будто кто-то общался со мной. Потом это новое слово - аэры. Я такого не знал. На сей раз я был уже подготовлен и старался вести себя осторожнее.
  - Какие типы? - Спросил я в свою очередь.
  - Те кто создаёт, те кто хранит и те кто разрушает, - ответил незнакомец, - Вот в тебе главенствует создатель. В Лере хранитель. А есть немало аэр-разрушителей.
  - Лере?! С удивлением подумал я.
  - Да. Лера. Маленькая аэра, которая была с тобой до меня.
  Вот! Наконец-то! Кто-то появился. Тоскливое состояние моё как рукой сняло, и я весь мысленно собрался. Тут, в моем сознании кто-то ещё был. Это было уже очевидно. Мне после Мнемоса было к этому не привыкать, но тут был несколько иной вкус посторонних мыслей. Было чем-то похоже на то, когда я только начинал различать свои и чужие мысли под руководством Людвига. Только наоборот. Тогда я знал, что помимо меня существует множество людей со своими мыслями. А теперь во множестве моих мыслей существуют люди. Я знал, что я один. И абсолютно всё, что я думаю - думаю я а не кто-то другой. Весь этот диалог был для меня диалогом с самим собой. Но при этом я не понимал сам себя. Что за аэры? Этот я неизвестный не был чем-то другим. Это как и с Лерой был то же я. Ну тогда не удивительно, что он её знает.
  - Она странная немного аэра. Но она безобидная. Может быть потому, что перешла сюда ребёнком. Или потому что была на тот момент девочкой.
  Я с интересом наблюдал возникающие в сознании мысли, которые вели себя как нечто независимое от меня.
  - Лера всегда любила встречать новеньких. Раньше их было много. Теперь почти не стало. Вот она и обрадовалась, когда ты появился.
  Я почувствовал, как внутри я улыбнулся.
  - Я её испугал? - Спросил я.
  - Немножко.
  - Я теперь тоже аэра?
  - Да. Меня, кстати, зовут Вел.
  - Меня Андрей.
  - Ты много тут понастроил, я смотрю.
  В сознании моем царил сумбур, и я решил расслабиться и реагировать на все происходящее без предположений и обдумываний.
  - Да. Понастроил. Да всё почти пропало. Ничего не получается надолго. Только вот недавно начало получаться. Вот это всё до сих пор не поменялось.
  - Ну потому что всё что ты создавал до Леры было только твоим. Как только то, что ты сделал увидела Лера и поверила в это, появились матрицы и всё это стало само по себе. Теперь это уже существует. А пока не было Леры с её хранителем, всё существовало только в твоей фантазии. А теперь ещё и мой хранитель. Теперь ты уже так просто это не поменяешь, раз мы с Лерой это видели, - и я снова почувствовал улыбку незнакомца.
  - И с щенком ты уже не переиграешь, - грустно добавил Вел. - Но ты можешь сделать нового щенка.
  - Получается, всё что я тут придумываю не становится настоящим пока другой аэра не увидит этого?
  -Да. Это граница после которой поменять что-то может только разрушитель.
  - Так я со щенком как разрушитель получается поступил.
  -Да, но по незнанию. А Лера испугалась, что твой разрушитель начал с живого. Большинство разрушителей не опасны, и с ними можно договорится. Но есть некоторые. С ними жить трудно рядом. Но они, видимо, тоже нужны, как и все остальные. Такой разрушитель намеренно утопил бы щенка.
  - А я точно создатель?
  - Скорее всего, да. Разрушители в буферной зоне мало что придумывают. Им вообще-то сложнее приходится на первых порах. Для их существования необходимо окружающее пространство с уже готовыми объектами. Ты же легко начал делать новые сущности и почти ничего не уничтожил, не считая этого печального случая.
  - И что теперь? - спросил я.
  - Пошли ко всем.
  - Как? Я уже давно хочу.
  - Знаю. Тебе нужно будет стать на время мной. Не совсем мной. Просто представь, что ты на моем месте. Понимаешь?
  - Я же не знаю какое у тебя место. По мне так ты вообще только моя мысль.
  - Ну вот и представь как получится. Ты создатель, у тебя получится.
   Как это сделать было мне не совсем понятно. Одно дело поставить себя на то место, о котором имеешь представление. А вот вообразить себя голосом в собственном сознании. Что-то совсем уж дикое... . Ну раз я создатель. Я начал представлять себя неким существом которое живёт в совершенно странном мире. На мире я решил не акцентироваться, потому что совсем не мог предположить каким он может быть. И вот я Вел, встречаю вновь прибывшего.
   Не успел я подумать как услышал вначале совсем тихо неясный гул. Гул быстро нарастал, превращаясь во множество различных мыслей. Самых разных. Мыслей было огромное количество. Будто я думал одновременно мысли миллиарда человек. При этом было такое фантастическое состояние ума в котором эти мысли перестали сливаться в один гул. Все было даже наоборот. Каждую мысль я различал чётко и подробно. Каждую! И все одновременно. Это было сказочное состояние. Ничего подобного я никогда не переживал. Такая гигантская информационная нагрузка на моё внимание давалась мне совсем легко и естественно. Я мог одновременно слышать нить мыслей огромного количества человек, и при этом от меня не требовалось каких-то особых усилий. Да вообще не требовалось усилий. Это трудно описать. Описание последовательно по сути. А там было одновременное переживание и миллиарда одновременных мыслей, что сливалось в тончайшую вибрацию, и при этом понимание каждой из них. Состояние было настолько чудесным, что захватило полностью всё то, что от меня осталось. Я плавал в этом информационном потоке, растворяясь в нем и одновременно слыша голоса отдельных существ. Они были настолько близки, что было сложно отделять их от себя. Наступило состояние растворения в информации. Отдалённо оно напоминало те состояния, что я испытывал во время перехода сюда. Но там была тишина, которая содержала в себе всё. Теперь же покой этого Всего пришёл в движение и как будто расщепился на миллиарды отдельных людских мыслей. Меня захватывало всё это море. Но тут я почувствовал нечто новое. Поверх всего этого хора всплыла одна отдельно взятая мысль. Она выделялась тем, что была громче всех. Не то что бы громче. Нет. Это не было похоже на то, что кто-то перекричал остальных. Нет. Мысль была не громче остальных. Но я почему-то придал ей важности. Да именно так. Эта мысль будто сверкнула молнией среди бури слов и образов.
  -Помни - я Вел, - вот что это была за мысль.
  Эта мысль собрала меня вновь в одном месте. И я стал тем прежним Велом. Я был Велом, который являлся одним из хранителей оранжевого сектора. Я первый почувствовал движение в буфере Орбиса. Этого уже не происходило очень давно. По нашим меркам несколько циклов седа. И вот теперь там кто-то был. Кто-то странный. Я опоздал. Там уже побывала Лера. Новенький был очевидным создателем. Помимо этого он был необычным аэрой. Ткань его мыслей состояла из смешанных воспоминаний разных времён. Это было очень необычно. Звали его Андрей. Несмотря на то, что был напуган, реагировал Андрей нормально. При такой разнородной жизненной конституции он держался вполне спокойно. Но нужно его отпускать.
  - Андрей. Это ты. Вел тут я. Приходи в себя.
  Я был ошеломлён всем этим вдруг нахлынувшем на меня потоком из бездн моего подсознания, или откуда там это всё появилось. Я вновь чувствовал себя Андреем. Тем самым. Ощущения мира остались. Я всё так же слышал миллиардный хор мыслей в себе или вокруг. Но теперь я снова был Андреем. И где-то рядом со мной был Вел.
  - Пошли, посмотришь на наш сектор, - предложил он.
  Из-за оцепенения так меня до конца не отпустившего, я не сразу отреагировал. Всё это было так ново и необычно. И было сложно понять не только что делать. Я даже не до конца понимал кто я. Я всё так же чётко ощущал себя Велом. И всё же вот я Андрей. Я никак не ожидал, что Орбис будет так устроен.
   Наконец я более или менее очнулся.
  -Да, конечно пошли.
  -Смотри меня не теряй, - послышалась мысль Вела.
  Я уже довольно отчётливо различал его мысли на фоне гула бесчисленного множества других. Не знаю как я отличал его от других, но получалось довольно неплохо.
  -Да. Не потеряешься - подтвердил он.
  Вслед за этим пруд с остальными моими произведениями начали словно гаснуть.
  - Не бойся. Все, что ты сделал, останется, и ты сможешь всегда сюда вернуться, если захочешь.
   Пруд почти совсем пропал, и я снова оказался в космосе. Это не был тот классический космос из пустоты и звёзд. Наоборот, это пространство было наполнено совершенно прозрачной однородной сероватой на вкус массой. Гул в голове не смолкал. Далеко впереди я увидел сверкающую точку. Точка стремительно росла пока наконец я не оказался над огромной оранжевой планетой. Планета с нарастающей скоростью приближалась ко мне. Наконец я стал различать детали на её поверхности. Скорость увеличивалась и рудименты непроизвольного страха безуспешно пытались сковать отсутствующее тело. Вдруг всё вокруг залило ослепительным светом. Вспышка была мгновенна и неожиданна. Пару мгновений я видел только белый ослепительный фон. Ни рези в глазах, ни каких отрицательных эффектов не было. Просто на пару мгновений всё резко погрузилось в белый плотный свет. Но тут же погасло, и я увидел очертания рубленого горизонта. Белое превращалось в жёлтое. Жёлтое, в свою очередь, плавающими пятнами дробилось на тёмное и светлое. Появлялись формы. Наконец, картинка обрела чёткость, и передо мной предстал фантастический пейзаж. В нем преобладали краски оранжевого спектра. Как на земле во время заката, только тут была середина дня. Так как светило стояло высоко и прекрасно освещало распростёртую под его слепящими лучами поверхность. Небо было прозрачно - белое с лёгким лиловым оттенком. Само местное солнце было меньше земного, но светило очевидно ярче. Вокруг него высоко в небе, слегка кудрявясь, парили облака странной почти правильной формы. Облака кольцами опоясывали местное солнце. На подобии колец Сатурна, только занимая весь небосвод. Вокруг самого светила еле заметное из-за слепящих лучей совсем маленькое, наверное, самое узкое кольцо. Затем опоясывающие кольца облаков становились больше и больше пока не замыкались вокруг всего горизонта последним самым большим эллипсом, частично скрытом горизонтом. Таким образом, всё небо было похоже на неправильные круги на воде от брошенного в него слепящего местного солнца. Поверхность земли же была изрезана глубокими уходящими за горизонт кольцами каньонов. Провалы каньонов тоже были кольцеобразные и повторяли рисунок облаков. Плато между провалами заросли сочной жёлто-оранжевой растительностью. Деревья по краям, почти падая вниз, цеплялись в смертельном наклоне корнями за каменистую почву обрыва. Сами отвесные стены каньонов состояли из какой-то красной породы, которая в свою очередь пестрела плавным рисунком тёмно-коричневых прожилок. Коричневые разводы сужающимися слоями изгибались вокруг уплотнений породы как течение ручья в извилинах русла. И по всему этому пейзажу передвигалась группа титанических существ. Это были огромные похожие на амеб образования. Эти штуки медленно передвигались, осторожно и степенно перебирая вырастающими на глазах конечностями. Существа были полупрозрачны и были воистину громадных размеров. Наверное с добрый небоскрёб. Сквозь их тела проходили лучи света и, преломляясь, падали на поверхность леса радужными тенями. Существ было семь. Они медленно двигались в сторону горизонта, меняя очертания и поблескивая редкими участками глянцевой кожи на солнце. Вообще плоть их скорее была похожа на очень плотный материальный дым или облака упрятанные в полиэтиленовые пакеты. От их контура то и дело медленно отделялись клубы и надолго зависая в воздухе постепенно растворялись. Некоторые же клубы, отделившись, продолжали сохранять подобие формы и медленно удалялись прочь. Было похоже, что создания постоянно парили кусками призрачной плоти.
  - Это матери, - подумал Вел.
  - Матери?
  - Да. Они дают любые формы жизни. Типа почкования. Части их тел со временем, обретая матрицу, становятся плотнее и создают новых существ. Разных. В зависимости от того куда попадут. Если осядут на дне каньона, то каких-нибудь мра. Если сумеют поймать матрицу в воздухе, то мируло. А если зацепятся за ветви наверху ущелий, то падей.
  Я был заворожён столь величественным зрелищем. Существа будто в замедленной съёмке двигались, возвышаясь высоко над горизонтом. Созерцание их плавного перемещения незаметно погружало в медитативное состояние. Наконец, оторвавшись от этого зрелища, я спросил:
  - Так всё это кто-то придумал?
  - Почти. Кто-то придумывает, и чем большему количеству аэр нравится - тем большей стабильностью и неизменностью это придуманное обладает. Хотя матрица появляется уже тогда когда хотя бы одна другая аэра поверит в то, что ты сотворил. Но матрицы заселяют объект и сами. Без аэр. Сой так запрограммировал. Живое плодится и умирает по определенным принципам. Но аэры могут напрямую влиять на это.
  - А как же матрицы появляются без веры аэр?
  - Ну ты же убеждён, что от лягушки произойдет лягушка? Вот таким образом ты сам того не ведая даёшь матрице дорогу. Вот и весь принцип. Но ты можешь сознательно менять эти процессы, как тебе заблагорассудится.
  - Я бы сделал матерей побыстрее. И поразноцветнее. А ещё можно сделать, что бы они сливались и перетекали друг в друга.
  - Ну ты можешь попробовать. Хотя, Сан их давно такими сделал. Все к этому привыкли. И понравится ли твой апгрейд всем остальным? Потом, что бы что-то поменять, улучшить тебе нужно вначале стать разрушителем. Твой разрушитель может не справится с такой задачей как поменять матерей. Ему просто не поверят остальные аэры. Для этого нужен как минимум Мазор.
  -А кто это?
   Не успел я переспросить как, уже ставший привычным, бесчисленный гул аэр внезапно затих. И я увидел чёрную пустыню. Низко над землёй застыли в неподвижности рваные грозовые облака. Пустыня действительно была именно пустыней. Пепельной каменистой тянущейся до горизонта пустыней. Над всей поверхностью земли до самого горизонта левитировали будто в невесомости разных размеров и форм каменные глыбы. Некоторые глыбы имели довольно простые формы, а вот некоторые весьма странные и неестественные очертания. Даже не куски камня, а скорее части каких-то больших механизмов или гигантских искалеченных насекомых. Из них торчали прутья и изломанные ветки порой сильно напоминающие конечности членистоногих. Ни одного движения, ни малейшего признака какого-либо цвета. Как будто зрение моё в один момент стало монохромным.
  -Это что? - Спросил я удивлённо.
  -Это то, что осталось от сектора Нир.
  -А что с ним случилось? Это разрушитель? - вдруг догадался я.
  -Да. Это Мазор. Это самый талантливый разрушитель в нашем мире. Сильнее его никого нет.
  - Так он только этим и занимается? Разрушает?
  - В основном да. Его разрушитель очень силён. Даже большинство самих разрушителей предпочитают не иметь с ним дело. В основном они живут среди нас, и мы пользуемся талантами друг друга когда есть желание что-то поменять. И все довольно неплохо уживаются, понимая что во всех нас есть все три ипостаси. Но разрушитель Мазура огромен и почти полностью подавил в нем создателя и хранителя. Смысл его существования - это разрушение. Беспредельное. Тотальное. Этим он существует.
  - У вас что тут война?!
  - Не знаю. Война ли это? Став аэрой, ты потерял возможность умереть. Утратить тело. Теперь имя тебе вечность. Поэтому Мазор ничего не может сделать другому аэре. Но разрушать то, что создано другими он может, и это у него прекрасно получается. Он великолепно умеет изгонять матрицы из объектов. Но с другой стороны, наверное, благодаря ему могут происходить глобальные перемены в наших мирах. Ведь разрушая, он освобождает нас от того к чему мы привыкли.
  - Типа дьявола - подумал я.
  Я почувствовал внутреннюю усмешку.
  - Ну что-то типа дьявола, да. Если тебе удобно думать такими мифологемами, то да. Интересный ты, всё-таки, аэра.
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  10
   Я уже начал немного привыкать к существованию в этом мире. Вообще я, похоже, как таракан какой-то или крыса. Так всё поменялось за последние пару лет. Хотя это архаизм. Точнее не совсем архаизм. Для аэр время весьма условная категория, которая совсем мало их касается. Тут не думаешь о времени. Никто никуда не спешит. Никто никого не торопит. Все делают то, что им нравится, каждый в своём ему удобном темпе. Аэры, действительно, в основном делят себя на три категории. Конечно, это деление условно, и в каждом из нас сидят все три ипостаси. Мой хранитель оказался совсем слаб. В то же время две другие были заметнее. Особенно создатель. Как разрушитель я выступал исключительно в редких случаях. Только когда мне хотелось что-то подправить. Но и тогда далеко не всегда получалось. Поэтому в основном я создавал что-либо на пустом месте. Этот процесс мне не надоедал. Хотя появлялось изредка что-то похожее на усталость. Но это состояние не было похоже на обычную усталость человека. Неважно какую физическую или умственную или эмоциональную. Просто в какой-то момент фантазия будто исчерпывалась и творить что-то новое не представлялось возможным. В такие моменты я становился хранителем и путешествовал по мирам созданными другими аэрами.
   Надо признать, это было не менее увлекательное занятие. Всё-таки, велик был род человеческий, сумевший извлечь из ниоткуда такие порой совершенно неожиданные вещи. Помимо моей оранжевой планеты, существовало огромное количество миров различной степени стойкости к внешним воздействиям. Большинство миров были устроены как и мой. То есть, располагались на планетах. На гигантских шарах посреди первозданной пустоты. Говорят, так было заведено с самого начала. И в принципе, по здравому размышлению было вполне разумно. Ограниченные пространства давали возможность аэрам сотрудничать, творя новое совместно. Но далеко не все миры выглядели так. Как и не все аэры предпочитали совместное творчество или созерцание. Я успел посетить довольно большое количество различных миров. Одни из них были реализациями смешений мифов людского прошлого. Например, парящие в космосе замки или что-то похожее на космические корабли. Я даже побывал в совсем смешном и не совсем уютном с моей точки зрения мире. Он представлял из себя огромный водяной шар, подвешенный в центре ещё большей сферы. При чем, сферы твёрдой, будто из камня. За пределами этой сферы какая-либо информация была недоступна. Точнее её просто не было. Сплошная бесконечная твердь. Словно пустой космос вокруг вдруг везде окаменел. Внутри же водяной сферы находилась более плотная сфера. Все свободное пространство заселяли всяческие существа опять же разных плотностей. В воздухе между небесной твердью и водяным шаром летали очень материальные и твёрдые на вид существа. Все они имели самые различные и самые порой причудливые очертания. Объединяло их только то, что они были очень плотными и с виду довольно тяжёлыми. При этом они умудрялись легко, каждое своим макаром, носится в воздухе иногда с громкими хлопками и треском сталкиваясь. В водяной же прослойке водились существа по консистенции похожие на слизь. То же самых разных конфигураций. А вот внутри. Да я побывал и внутри твёрдой сферы. В Орбисе это было возможно. Эту часть заселяли существа похожие на воздушные пустоты. Они тоже были совершенно разные. Они почти не передвигались, но я знал, что они живут и перемещаются. Только очень медленно. Очень по-своему забавный мирок с твёрдым небом. Хотя я не чувствовал себя уютно в нем. Сама ситуация с полным отсутствием какой-либо информации за пределами последней сферы внушала клаустрофобические настроения. Но и у этого мира с моей точки зрения был своеобразный плюс. Он был заселён очень плотно. Все три стихии просто кишели существами. И как ни странно, аэр, существоваших в этом ограниченном мире, оказалось довольно много. Тут ещё раз уточню. Процесс перемещения не происходил в какой-то одной для всех вселенной. Я просто выбирал из бесконечно глубокого потока мыслей какого-либо аэру, и через него попадал в его измерение. В совершенно свой мир со своей космологией.
  Также мне показался интересным мир линейный. Напоминал он бесконечную трубу. Чем-то он был похож на вышеупомянутый мир, но только тут была относительная бесконечность намекающую на некоторую свободу, но только в двух направлениях. В две стороны довольно узкой трубы. Из-за этого все существа и растения, вообще все что в нем находилось выглядело тончайшими проводами натянутыми вдоль этой космической трубы. Почти вся труба была заполнена волокнами различной плотности и цветов. Многие волокна лениво шевелились поперек самой трубы, переливаясь и сливаясь с соседними. А вот вдоль происходило чрезвычайно энергичное движение в двух направлениях. Некоторые соседствующие провода из-за огромной силы тока противоположных направлений внутри них были раскалены и мелко вибрировали. Не знаю кончались ли где-то эти волокна в длину, потому что я довольно быстро покинул этот странный мир. А ведь нашлись такие аэры, которым было интересно тут существовать.
   Встречались самые различные миры. Были миры в форме каких-то головоломок. Запомнился мир, который представлял из себя вселенную похожую на космос по представлениям моего времени. Только вместо планет и звёзд в бескрайней пустоте парили самых различных размеров шипастые пирамиды совсем не похожие на объекты естественного происхождения. Все пространство было густо наполнено этими колючими телами. Они были запредельно разных размеров и все вращались с разными скоростями. Размеры их были настолько разными, что я не сразу понял устройство этого мира как только туда попал, потому что пол космоса занимала гигантская ровная серая поверхность. И только потом я понял, что это всего лишь грань одной из пирамид. В первый момент я подумал, что попал в мёртвый, никому не нужный мир. Мир действительно выглядел безжизненным. Потом я заметил сверкающие молнии между парящими геометрически правильными глыбами. Выяснилось, что в те моменты когда стороны двух космических тел становятся на доли секунды параллельными между ними возникает нечто вроде связи. И в этой связи как раз и образуются всевозможные организмы. Живут они буквально доли секунды. Но зато каждое существо возникшее в этот момент было совершенно случайным, уникальным. В этом мире я пробыл довольно долго. Мне нравилось наблюдать за молниями в космосе и различать в них мимолётных существ. Тут не было никакой эволюции как в остальных мирах. Существа рождались в изломанных дугах электрического света и каждый раз разные и тут же исчезали навсегда. Совершенно бессмысленный мир с точки зрения человеческой логики, но и у этого мира были свои поклонники из аэр хранителей. И много-много других миров, чем-то похожих и чем-то отличных друг от друга.
   Таким образом, нельзя сказать, что бы я скучал. Здесь я сошёлся с Велом. Почти сразу я снова нашёл Леру. И ещё много других аэр. Лера оказалась совершенно милым созданием. С порой странными поступками и детскими выходками. Большинство людей попавших сюда во взрослом состоянии обладали в противовес детям одной не сразу заметной чертой. Впоследствии эта черта появилась и у меня. Как только я пытался начать общаться на тему прошлого мира, той земли где мы все были когда-то людьми меня сразу порой даже грубо прерывали или рвали контакт. Это не было табу, но тема прошлой жизни у взрослых аэр не вызывала энтузиазма. Даже скорее не так. Вызывала у кого-то раздражение, а у кого-то печаль. А вот Лера и другие дети не проявляли таких болезненных реакций на эти темы. Но в то же время и не могли что-либо путное ответить или поддержать тему. Вел же в свою очередь в ответ на все мои попытки пообщаться на предмет мира откуда мы пришли, как правило, вежливо переводил тему или вообще отлучался. Я долго не понимал причин такого поведения.
   Воспоминания о Нине не отпускали меня. Это были болезненные мысли. Вспоминая её глаза, её жесты, улыбку, я погружался в мрачное состояние. Оно совсем не было похоже на страдания тела или души. Просто погружение во мрак. Ментальный мрак. Беспросветный и бесконечный. Безвыходный. Погружение на безжизненное дно. При этом я вспоминал и вспоминал её. Я не был в силах гнать эти мысли, потому что с беспросветностью они несли с собой ещё и воспоминания которые дарили мне какую-то тёплую лёгкость. Смешанные состояния. С одной стороны резкая стена отделявшая меня от неё. Тотальная, вечная стена стояла между мной и моим навсегда ушедшим счастьем, превращая его в бесконечно натянутое горе. И в то же время этот. Нет. Не этот. Тот взгляд. Тот звонкий переливчатый голос. Та наша близость и взаимопонимание, которые возникли нежданно тогда. У меня такого никогда в жизни не было. Вообще никогда. И так недолго. Так трагично оборвалось моё счастье. Не по моей вине, не по вине Нины. Просто потому что так произошло. В такие минуты мне казалось, что меня окружает, точнее, всё то из чего я сейчас состоял таким незначительным, неважным. Даже порой глупостью и сном. Будто настоящая жизнь была где-то давно утрачена. Безвозвратно ушла в прошлое. Умерла. И теперь я находился в каких-то грёзах, в подделке. В имитации, без возможности вернуться к реальному.
  
   Путешествия и творчество, в которых я забывался, помогали мне отвлекаться и отдыхать от этих мыслей. Скорее всего, все эти мои муки не были секретом для Вела. Я заметил, что он старается быть рядом со мной в эти периоды. Ну не только в эти. Впоследствии я придумал много интересных штук и почти всегда Вел первым из аэр фиксировал их наличие. При этом он, как правило, не подвергал критике то, что я понаделал. Наверное, зря. Потому что многое у меня получалось довольно глупо. Я сам это видел. Но Вел никогда не пытался менять моих придумок. Таким он был. Я видел это и был благодарен ему за такт. Почти всякий раз незадолго до окончания очередного моего проекта я уже чувствовал его незримое присутствие. У него был особый запах, если можно так выразиться. Вкус его мыслей был спокойным и немножко нечётким. Будто я мысленно чуть заметно картавил что ли, когда думал Велом.
  
   Оранжевый сектор был довольно однороден и почти весь состоял из скалистых каньонов. Мне не очень нравилось такое однообразие. Например, не было смены времени суток. Солнце всегда стояло в зените. Эдакая жизнь без циклов. И по-первости у меня появилась глупое и амбициозное желание завести здесь смену суток. Когда я сообщил об этом Велу, то не получил никакого ответа. Только почувствовал улыбку. Я решил повременить, и изучая этот мир, я в дальнейшем понял, что ночи здесь в принципе не нужно. Дело в том, что каньоны были очень глубокими и лучи стоявшего все время в зените солнца теряли свою силу уже на половине глубины их. На самом же дне ущелий стоял почти непроглядный фиолетовый сумрак. И в этом сумраке водилось немало очень разной живности. Всех существ, которые жили на глубине каньонов, называли мра. Я всё больше убеждался, что жизнь в оранжевом секторе протекает по своим давно устоявшимся правилам. Вообще в этом мире преобладали хранители. Я может быть выбрал бы себе молодой хаотичный мир, если бы сразу знал устройство Орбиса. Но я не знал. А когда немножко разобрался, то уже привык к Лере и Велу и ко многим другим. И мне не хотелось менять его на другой. Как я уже сказал, мой оранжевый сектор был одним из самых старых, и населяли его в основном аэры-хранители. Меня же жизнь только в созерцании и наблюдении не устраивала. Меня все время тянуло что-то придумывать. Да и как тут не придумывать, когда всё так легко объемно лепилось? Конечно, те изменения, которые мне показались вначале возможными типа поменять образ матерей или сделать смену времени суток я почти сразу оставил. Вначале я, конечно, попытался. Смотря на медленно покачивающихся матерей в их вечном путешествии между сиреневым небом и изрезанной ущельями землёй, я представлял как их прозрачные тела темнеют и становятся морщинистыми как кожа у ящерицы. В моей фантазии все происходило прекрасно, как и те самые первые эксперименты с кактусом. Но так же как и тогда, стоило мне перенести внимание на что-то другое, как матери вновь возвращались к прежнему виду. Я и так и этак пытался менять их, но все мои попытки оказывались безуспешными. Ни один аэра, даже Вел с Лерой не хотели предлагаемых мною изменений. Матери никак не поддавались моему разрушителю. В конце концов я оставил это бесплодное занятие.
  
   Но творить мне очень нравилось. От меня не требовалось никаких усилий по какой-либо реализации своих фантазий. Достаточно было начать представлять, как всё само обрастало деталями. Другой вопрос, что первое время я в основном пытался паразитировать на уже созданном до меня. В начале менять матерей, потом перекрашивать растительность, менять русла рек и тому подобные вещи. Ни одна из моих фантазий не находила отклика у местных аэр, и все возвращалось в исходное состояние. Меня это не устраивало. В какой-то момент я даже чуть не разочаровался, но Вел, почувствовав это, предложил мне посетить буферную зону. Я так и сделал. И к моему удовольствию обнаружил там всё в неизменном состоянии. Даже поросёнка, который тут же подскочил и бросился наутёк с причала. Это вернуло мне сил и веры в себя. Некоторое время я размышлял, - почему аэрам не нравятся мои нововведения. И довольно скоро я понял. Ведь я ничего нового не предлагал. Суть матерей от моих фантазий не менялась. Реки все оставались теми же реками. Да и перекрашенные мной участки леса выглядели уродливо в общем мягком оранжевом сиянии этого пейзажа. Да. Представлять что-то мне нравилось. Но нового я ничего не придумывал. Я просто пытался косметически поменять уже существующее. Я пообщался с Велом на этот счёт. Он мне прояснил. Дело в том, что одно дело, строить что-то на пустом месте. И Лера с Велом приняли и поверили во все те незначительные глупости, что я там понасоздавал, просто потому что не было альтернативы. Мир был пуст. Здесь же мир был уже насыщен. Здесь была масса придуманных до меня объектов. Между ними существовали устоявшиеся связи. Все жило по давно сложившимся правилам. И я автоматически включил своего разрушителя. По началу я их путал. Все мои придумки, казавшиеся мне новшествами, на самом деле носили поверхностный и частный характер. Ничего принципиально нового я не предлагал, а просто паразитировал на уже придуманном. Я не сразу понял, что изменение чего-то уже существующего - это работа разрушителя а не создателя. Да и разрушитель мой был совсем не убедительный.
   Некоторое время после этого объяснения я пребывал в раздумьях, пытаясь оправдать себя. Но никакие мои рассуждения не могли разрушить логику Вела. Просто даже потому, что я глубоко внутри был согласен с ним. А ведь действительно, внести что-то совсем новое не так просто. Конечно, ничего нового не бывает. Все новое состоит из деталей старого. Но ведь есть же вполне ощутимая субъективная грань после которой нас что-то удивляет. И выхода у меня было, в общем - то, два: либо смириться и просто занимать себя исследованием уже созданного многообразия миров и существ, либо начать мыслить как-то иначе, и пытаться создать то, чего здесь ещё не было. Мой создатель не оставлял меня в покое. Может всё-таки переселиться в ещё не сформированный новый мир? Может быть, хаотичный полуматериальный мир подстегнёт мою фантазию? И что я там придумаю? Опять те же планеты? Или что-то, что уже было. Всего этого я насмотрелся к тому времени вдоволь. В молодом мире всё быстро менялось, и не было таким устойчивым и материальным как тут. И мне не очень нравилась эта идея. Какой смысл? Если я здесь не могу придумать что-то иное, то вряд ли и в новом мире эти произойдёт. И скорее всего я буду просто производить в больших объёмах уже где-то виденное только на белом фоне. Только всё то, что я сделаю не будет таким устойчивым как здесь. Нет. Мне нужен был именно такой мир. Этот оранжевый старый сектор мне подходил. Мне хотелось сделать что-то, как говорится, на века. А нигде не может быть более на века, чем в мире хранителей. Ведь мне нравилось, что каждый раз я видел матерей такими же прозрачными и огромными, что чёрные гигантские ступы торчавшие как огромные волдыри на стенах каньонов всегда продолжали пульсируя сжиматься выпуская пар. Что бег стада светло-сиреневых падей каждый раз был таким же нервным и неровным. Каждый раз. Всегда! Вот что мне хотелось. Это было надёжно. Это давало уверенность.
  11
   Больше всего мне нравилось в темноте ущелий. Я часто представлял себя на самом дне каньона среди непроглядной тьмы. Несмотря на почти полное отсутствие света, я различал движения во мраке. Если я хотел, то прекрасно мог видеть в темноте. На дне кипела своя жизнь. Я подолгу находился среди мелькающих и шарахающихся теней, изучая местную жизнь. Кажущееся однообразие моего сектора было иллюзией. Над местной фауной и флорой трудились явно талантливые аэры. Меня в течение долгого времени не переставало удивлять разнообразие местных обитателей. Наблюдая за их жизнью, я обратил внимание на одну странную особенность. Все существа, мелькавшие во тьме, были хищниками. И все они были каннибалами. Я сразу заинтересовался остальной фауной на этот счёт. Наблюдая мируло и падей, я заметил, что среди падей встречались как хищники так и травоядные. При этом на поверхности у животных, в отличие от дна ущелий, каннибализм встречался довольно редко. Только в качестве исключения. Среди же летающих мируло вообще не встречалось хищников. Я вообще не понимал чем они питаются. Или не питаются вовсе, потому что жили все мируло крайне мало, как комары, возможно. Создавалось ощущение, что они, не успевая проголодаться за свою короткую жизнь, тут же умирали. Появлялись мируло тысячами из отделившихся фрагментов матерей, заполняя небо множеством стрекочущих, хлопающих крыльями существ. Мра же появлялись на свет сотнями и в начале жизни были, как правило, неприкосновенны, пока не отделялись от матери. А отделившись, они вступали во взрослый мир полный опасностей. Практически любая встреча с себе подобным заканчивалась яростной схваткой в результате которой победитель утаскивал в тёмные норы добычу, где и пожирал её. Межвидовых стычек было совсем мало. В основном, жрали себе подобных. Это меня удивляло. Зачем так было придумано и кем? Странный тип.
   Таким образом, глубины каньонов заселяло множество молодых мра. И совсем мало было старых. Самцы преспокойно пожирали самок и наоборот. Сходились же они только сытые. И сразу расходились, после чего самка уползала куда-то во тьму и рожала. Маленькие мра росли очень быстро. Тем не менее проголодавшаяся самка не трогала никого из своего помета. Но размножались мра не только так. Не раз я был свидетелем как туманные клоки матерей медленно опускались на дно. Пролежав непродолжительное время на земле туманное пятно приобретало некие неясные формы. В конце концов от него отделялась часть и эта часть в свою очередь обретала вполне конкретные очертания какого-либо мра. Потом ещё часть и появлялось другое животное. Ещё и ещё пока пятно на земле не иссякало. По каким законам оно становилось тем или иным существом я так и не сумел понять.
   Я достаточно неплохо изучил нижний мир. Все три уровня существовали практически изолированно друг от друга. В небе летали меруло. Поверхность плато между каньонами кишела падями и на дне пропастей вели свою сумрачную жизнь хищные мра. Существа разных уровней никак не пересекались, если не брать в расчёт павших на дно сверху падей или мируло. Трупы преспокойно разлагались никем не тронутые. Мне казалось это странным. Не странным, а скорее нерациональным. Не полным, что ли. И меня не оставляла мысль, что оранжевому сектору не помешает существо существующее во всех трёх уровнях. Но в то же время оно должно было вести такую жизнь, которая не ломала бы уже выстроенную до меня любопытную гармонию. Что бы оно вписывалось в неё и дополняло, а лучше подчёркивало этот уклад. Такая задача меня интриговала. Каким может быть это животное? Какую жизнь оно могло бы вести? Как питаться и размножаться? Наблюдая за тенями во тьме, я думал и думал об этом. Может быть, это какой-нибудь мра, который осмелится эволюционировать выбравшись на поверхность? А может быть это некое полуматериальное существо, которое меняет форму и образ жизни в зависимости от своего местонахождения? Форму? А что тогда не меняется, если это одно и то же существо? Или это существо одной и той же формы, но рождающееся, допустим, из прожилок в скалах каньонов, или из тёмно-рыжих узловатых стволов деревьев на поверхности? И как может одно и то же существо становится то хищником, то вегитарианцем в зависимости от среды обитания? Ведь местным аэра понравится только то, что будет логично продолжать этот уже выстроенный мир. Продолжать и дополнять.
  
   Так я мучался до тех пор, пока не пришла одна мысль. Может быть, и не такая оригинальная, но все же могущая устроить всех. Мысль со своеобразным перерождением. Я представил себе некое животное которое обитает стаями в небе оранжевого мира до тех пор пока не достигает определённого возраста. Этакая змея красной расцветки с двумя шипастыми плавниками вдоль обоих боков. Для досужей оригинальности я добавил животному пару волокнистых усиков на подобии антенн на голове. Как это выглядело, мне понравилось, и я усеял мягкими усиками всю спинку животного. Получилось что-то типа длинной шевелящейся мочалки. Плавники трепетали с частотой крыльев колибри превращаясь в туманные облачные полосы за которыми размывались контуры извивающегося в полете тела. Достигая определённого возраста моя птица-змея с разгона ныряет в тело матери и, выбив в конвульсиях из её тела облако туманной плоти, растворяется. Если облако опускается на заросли на вершине каньона, то застревая в ветвях растительности, формируется в такое же змееподобное существо, только ползающее на поверхности плато. Животное передвигается на тех же трепещущих плавниках крыльях. Только теперь они выполняют функцию эдаких гусениц по бокам тела. Их прозрачные пластинки, изгибаясь волной, несут длинное тело чуть над землёй. Животное ловко огибает препятствия. В общем, получалась вполне годная падь. Теперь существо уже не стадное. И ведёт одиночный и хищный образ жизни, охотясь из рыжих зарослей за остальными падями. У меня ловко получилось представить, как моё творение молниеносно в броске кобры выскакивает из кустов и хватает имевшую неосторожность пройти мимо жертву, обвивая её множеством длинных спинных усиков. Наконец, после определённого момента животное выползает на край обрыва и мечет кладку яиц. Яйца попадая на дно, некоторое время лежат в темноте, раскатившись по тёмным щелям в скалах. И в конце концов, из сохранившихся вылупляются те же самые существа, только теперь уже такие же каннибалы как остальные мра. Тело животного практически не меняется, только расцветка приобретает чёрно-коричневые краски.
  
   Оставалось придумать как из хищных каннибалов могли получаться стадные полуматериальные летающие мируло. Замкнуть круг превращений, так сказать. И я придумал. Экскременты моих змей я сделал жидкими и химически активными. Попадая, на льнущие ко дну ущелья как холодный чёрный пар, фрагментами матерей, они испаряли их. Пар же, устремляясь вверх и покинув ущелье, разбитый ветром, распадался на множество моих изначальных змей-мируло. Получалось не совсем изящно, но затейно. Такое животное может быть и сможет существовать здесь.
  
   Я увлёкся, фантазируя свою трансуровневую змею, и не заметил присутствия Вела. В какой-то момент, я почувствовал некое подобие одобрения. Оказывается, Вел уже давно наблюдал за моей биоалхимией. В тот момент я смотрел на стаи парящих в небе, мною созданных, существ. На светло-сиреневом небосводе носилось в воздухе множество мируло, и среди них металось как стая тропических рыбок облачко моих змеек. Периодически от стаи отделялось какое-нибудь животное и извиваясь почти в штопоре с разгона врезалось в туманную плоть ближайшей из матерей. Я наблюдал и боялся отвести от них взгляд, понимая, что они или растворятся совсем, или поменяются до неузнаваемости, как вдруг почувствовал среди привычного гула отдельную мысль:
  - Молодец. Славная животинка у тебя получилась.
  Я узнал Вела. Первый момент я почувствовал неуместную неловкость за своё творение. Неуместную потому что здесь сложно было скрывать свои мысли и фантазии. И любой аэра мог в любое время смотреть на них как на свои. Я пробыл уже довольно долго тут, но так до сих пор и не привык к этому до конца.
  - Я знаю, что корявая штука получилась.
  - Мне нравится.
   Я с удивлением снова перевёл внимание на стайку моих змей и сначала с недоверием, а потом уже с нарастающим восторгом заметил, что стайка всё так же порхала вокруг гигантского прозрачного облака матери. Я смотрел и смотрел, пытаясь найти какие-то изменения. Но мои существа похоже и впрямь понравились Велу. Тут я почувствовал присутствие Леры и других аэр. Все они наблюдали за синхронными резкими движениями кучки парящих змей в высоте. Я тут же представил грубые усыпанные камнями подножия склонов на дне ущелья. Отыскал одно из моих существ. Да! И оно было точно таким, каким я его оставил. Ничего не поменялось. Я видел замершую в щели между обросших колючим вьюном скал тёмно-коричневую мочалку. Всё в ней было таким, каким я помнил её последний раз. Даже эта дурацкая шевелящаяся шерсть из множества полупрозрачных усиков. И она была неизменна. Значит аэры одобрили. Меня охватила радость свершения, переходящая в глубокое удовлетворение. Наконец-то! Я сделал это! Я привнёс в этот неизменный мир что-то, что продолжит здесь жить без моей опеки. Это была уже не моя фантазия. Это уже была реальность принадлежащая не только мне.
  12
   Несмотря на все занятия тут, я, тем не менее, далеко не был счастлив. По множеству причин. И всё то, чем я занимался, скорее было похоже на бегство. На бегство от памяти. Память моя не давала мне покоя. Нина возвращалась ко мне каждый раз, как только я отвлекался. Она всё так же жила во мне и не собиралась уходить. Я вспоминал то светлое и такое родное, что вдруг появилось тогда. На короткое время эти воспоминания насыщали теплом мою бесплотную душу. Вслед за этим обрушивалась на меня острая безнадёжность потери всего этого. И это всегда следовало одно за другим. Чаще я бежал от этих воспоминаний, но порой я специально, словно был в чем-то виноват, медленно погружался на дно этого отчаянья. В такие моменты я особенно остро ощущал отсутствие тела. Мне не хватало острой боли в груди из-за моей потери. Порой мне отчаянно хотелось схватить себя за голову или броситься на землю и зарыдать. Но ни глаз, ни слёз не было. Был только мрачный беспросветный наполненный густым одиночеством глубокий колодец, на дне которого пребывало моё сознание почти в полном ступоре без желания дальнейшей жизни или существования. Или как это можно было всё назвать. В такие моменты мне приходилось тратить огромные усилия, что бы вернуться к обычной жизни здесь. Дно колодца тянуло, будто там - в глубине и беспросветности был где-то тот самый выход. Тот выход, который был дном. Дном тоски, ниже которого уже не было возможности опуститься. Но выхода не было. И я, понимая это, всё равно погружался вниз и вниз. В это густое и серое состояние ума. Часто меня выручали Вел или Лера. Вел каким-то образом умел найти нечто, что разворачивало меня обратно. Лера же просто и непосредственно требовала к себе внимания. Я был благодарен им обоим.
   Я заметил, что среди аэр почти не существовало прочных союзов. Все были в той или иной степени сами по себе. Может, это было из-за того, что не было особо что делить. Мир был бесконечен и ограничен только твоим воображением. Или из-за того, что не было тела и всего что с ним связанно. Ведь тело нуждалось как минимум в пространстве для существования, пище, сне и тому подобным вещам. Аэрам всё это было не нужно. Но вот что точно было аэрам необходимо, так это внимание. Внимание других аэр. Большинство из них остро жаждали его и всеми путями добивались. Количество доступных путей для этого тут было несколько ограниченно из-за отсутствия тела, и большинство аэр создателей изгалялись на все манеры в создании всяческих эксцентричных вещей и существ. Тем же только наоборот занимались разрушители, порой доходя до серьёзных конфликтов с хранителями и создателями. Делить всё-таки тут было что. Часто аэры не склонные к деструкции тем не менее выступали как разрушители. Всё с теми же мотивами. Стоило кому-нибудь из создателей придумать что-нибудь заметное, как тут же на его творение покушались. И чем заметнее и устойчивее было творение, тем большее число аэр хотели его разрушить, или чаще изменить. Внимание других аэр было универсальной валютой. Почти каждый аэра стремился каким-то образом выделиться среди других.
  
   Кому-то хватало внимания знакомых. Кто-то пытался захватить внимание больших кругов. На счёт союзов не совсем верно. Всё было отдалённо похоже на обычное человеческое общество. Так же кто-то кому-то не нравился, или наоборот предпочитали пребывать в мыслях удобных аэр. Например, я, как уже упоминалось, сблизился с Велом и Лерой. Мне нравились терпеливое спокойствие и ненавязчивость первого, и непосредственность и детскость второй. А вот пар аэры почти никогда не создавали. Были круги общения. Были близкие отношения, но долговечные союзы никогда. Я ни разу так и не встретил чего-то подобного. Несколько позже я понял в принципе вполне очевидную вещь. У нас не было тела, а значит не было пола. Не было влечения друг к другу. Аэры сходились, но существовала черта, по достижении которой они отталкивались как электроны друг от друга. Нельзя сказать, что союзов совсем не существовало. Некоторые аэры сходились довольно близко, но только лишь до той пресловутой черты, после которой требовалось участие тела. Близость здесь существовала. Была условная теплота и взаимопонимание. А если учесть, что все мы были как бы внутри мыслей друг друга, то близость была совершенная. Но всего лишь в мыслях. Мы могли разделять или нет воззрения и веру друг друга, но мы не могли слиться друг с другом как это могли сделать люди.
   Наверное, так себя чувствует инвалид после ампутации. Все аэры когда-то были людьми и всех их кроме Леры и остальных детей мучили эти фантомные боли. И это было навечно. Навсегда. Орбис не был идеальным миром. Оказалось, его населяли навечно несчастные призраки. Мы были призраками. Я был им. Осознание этого вызвало у меня шок. Некоторое время я просто отказывался поверить очевидному. Хотя я прекрасно знал про всё это. Мир без боли. Без тела. Без возможности что-то осязать. Но ведь всё это было неправдой! В этом мире была боль. Я её чувствовал каждый день.
   Да это было специфическое переживание. Но оно могло быть очень мучительным. Скорее, это было похоже на какую-то депривацию чувств. Будто всё, что я видел и слышал, потухало и превращалось в вечную серую затягивающую в себя массу. Это никак нельзя было назвать комфортным состоянием. И я не сразу оправился от ужаса вызванного этим осознанием. Как же другие тут существуют с тем пониманием, что они никогда не смогут потрогать, обнять? Даже более чем никогда. Никогда навечно! Без конца. Всегда. Нужна была огромная сила, что бы принять такое. У меня было такое ощущение, что я попал в какую-то тотальную ловушку. Ловушку хуже смерти. Хуже всего на свете. Что может быть хуже такого? Что? Мне не хотелось думать про это, но это осознание вытеснило на продолжительное время все остальные мысли. Не только творческие, даже воспоминания о потере Нины превратились из серой массы в сплошную непроглядную черноту, в которой мне предстояло находиться теперь ВЕЧНО. Выхода не было. Не может быть. Должен быть выход. Я не могу принять такое! Я не верил в это. Даже тогда когда я был на краю того обрыва у бесконечной стены я нашёл выход. Не может быть, что бы это было навечно. Должен быть выход. Но какой? Я не до конца понимаю как мир этот устроен. Какие в нем законы. Но тогда нужно его изучить. А что изучать? Вроде, всё понятно. Придуманный мною мир. Нет. Всё-таки так ещё страшнее. Будто никого и нет тут кроме меня. Не знаю, что объективно, что нет. Какие могут быть тут выходы? Как можно спастись из бочки с бетоном погружающейся на дно океана?
  -Ну, это не бочка.
  -Хуже! Во много раз.
  -Ты же понимаешь, что из бочки есть выход. Или ты это для красного словца?
  Захваченный созерцанием пропасти раскрывшейся передо мной, я не заметил как появился Вел.
  -Прости, Вел.
  -Всё хорошо. Точнее не хорошо, но может быть и когда-нибудь будет хорошо.
  -Почему? Как?
  -Не смотря на все минусы бестелесности. В ней есть и огромные плюсы. И ты про них прекрасно знаешь. Тебе вообще грех жаловаться. У тебя сильный создатель.
   Некоторое время я, тупо не думая, наблюдал как эта мысль робко, но неуклонно пробирается сквозь рой упаднических перспектив в сознании. Да, конечно, я это знал. Здесь у меня были неограниченные творческие возможности. Совершенно неограниченные для себя в своих фантазиях, и огромные реализационные ограниченные только мнением аэр. Ведь и правда, здесь не нужно было менять материю, как это нужно было делать в прошлой жизни. Не было необходимости производить такие сложные ресурсоёмкие операции ко всему прочему в условиях ограниченного времени. Тут мне достаточно было представить. И времени не было. Для аэр время было совсем малозначимой категорией к ним непосредственно не относящейся. Да. Безусловно, в этом была огромная свобода.
  - Ну а с мнением аэр ты уже прекрасно справляешься. Так что тебе нужно пользоваться этим. Для себя и для других. Создавай.
  -Всегда?
  Ответом на этот вопрос было молчание. Продолжительное, что я даже начал думать, что Вел удалился. Но наконец он ответил
  - Наверное тебе будет полезно кое с кем познакомиться.
  
  13
   Так я вновь услышал про того самого Соя. Он был эара-отшельник. Такие аэры существовали. Некоторые аэры предпочитали жить отдельно от остальных. Они пребывали в изменчивом мире собственных фантазий и их это устраивало. Сой был одним из таких. Кстати самый известный разрушитель Мазор тоже в основном жил таким же образом. Всё, это, оказывается, можно было устроить, если не стремиться к фиксации окружающего мира. Существовать в мимолётных полугрёзах воображения. Если тебе этого хватало, то другие аэры не ухватывали суть подуманного тобой и не могли зафиксировать какую-то форму. Так могло бы быть и со мной, останься я навсегда в буферной зоне. Я мог бы создавать новые и новые миры, не задерживаясь ни на одном из них и не требуя ни от кого их подтверждения. Что-то типа серфинга. Глиссинг по верхушкам волн. Я попытался представить себе такое, но это была совершенно новая мысль, и с непривычки у меня не укладывался в голове подобный образ бытия. Это означало не иметь опор ни в чем. Без возвратных точек. Без направлений и измерений. И хотя я уже ко многому привык и смирился, тем не менее для меня это было бы невыносимо. Это означало принять и отдаться тому, что меня пугало так в самом начале моего пребывания в Орбисе.
  - Его не просто найти. Скорее всего, тебе то же придётся на время стать таким. То есть придётся отказаться от всего того, что ты тут знаешь и видишь.
  - И как это сделать? И почему, кстати, мне полезно будет с ним познакомиться? - Я, конечно, совсем был не против знакомства с великим аэрой, но меня интересовал контекст этого знакомства.
  - Я сам его не знаю. Сой давно покинул нас и о нём теперь мало что известно. Но, из всего пласта тех мыслей которые мучают тебя, да и не только тебя, именно частота Соя сулит надежду. Я думаю, он может заниматься этим вопросом. Должен заниматься, мне кажется. Но точно я, конечно, не могу знать. Попробуй сам проверить.
  Я вспомнил скуластое лицо с портретов на фоне трёх колец. Воспоминание было ярким. Я отчётливо видел тяжёлые портьеры в зале с движущимся изображением лица на них. Некоторое время я безрезультатно воспроизводил в памяти все сцены связанные с Соем.
  - Не думаю, что так может получиться, - подумал во мне Вел.
  - А как тогда?
  -Говорят, отшельники общаются между собой. Возможно, если ты сможешь принять такой образ жизни, Сой сам когда-нибудь найдёт тебя. Это, кстати, значит, что тебе нужно будет полностью отказаться от любого постоянства. Покинуть всё это. И наш оранжевый сектор, и вообще все сектора, где есть аэры. А может нужно всё время быть сосредоточенным на своём вопросе. Не знаю. Отшельники потому и отшельники. Их не так просто найти.
  -Ну помог так помог. Но, прости, Вел, ты сам понимаешь, какое у меня состояние. В любом случае спасибо тебе.
  - Вижу, да. Не за что.
   Мысль, подсказанная Велом, вернула мне некоторую надежду. Я по прежнему не имел понятия какой может быть выход из ситуации в которой я оказался. Да не только я. Миллиарды аэр. Как же так жить? Смогу ли я смириться со всем этим как сделали все остальные тут, если не найду выхода. И это я только недавно осознал, а ведь большинство тут давно живёт с таким осознанием. Вот уж никогда не думал, что Смерть может показаться мне желанной. Тогда когда она первый раз прошла неподалёку, я страшно трусил, и не знал куда бежать от близкого дыхания небытия. И так же искал выход. Что-то здесь ещё более ужасное. Что-то, что во много раз сильнее человека. Любой его ипостаси. Любого высшего защитника. Ничего не могло свернуть эту махину рока нависшую надо мной в тот момент.
   А теперь. Теперь всё те же самые ощущения, что и тогда. Та же неотвратимость. Тот же вставший передо мной рок объявший абсолютно всё, и не оставляющий никаких шансов. Но теперь причина была противоположна. Меня ужасало вечное существование в своём уме. Слава богу, я был не один. Но можно ли это было назвать полноценным обществом. Персонажи моих мыслей и фантазий беседовали со мной, строили отношения. Создавали свои миры. Они были разными и порой очень неожиданными, но всё-таки это были персонажи моих мыслей. Не более. Я не мог их видеть, они не пахли, не толкались и не ласкались. Только мысли. Но нет. Не всё было так уж совсем безнадёжно. Я мог к аэрам проявлять различное отношение. Они могли рождать во мне симпатию или наоборот. В конце концов, они вели себя самостоятельно по отношению ко мне. Они были индивидуальности. Это было очевидно и как раз это придавало им бесспорную реальность. Ну не мог я допустить, что в моем сознании могут жить столько разных личностей. И это было много.
   Но не хватало самого главного. Главное ли это? Так - ли мне на самом деле не хватает тела? И насколько трагичным для меня является невозможность посмотреть собеседнику в глаза? Я ведь и так знаю, что он думает. И он знает, что думаю я. О таком взаимопонимании в прошлой жизни можно было только мечтать. Но нет. Мне казалось, что я никогда не смогу привыкнуть к тому, что не смогу пожать чью-то руку. Не увидеть лицо говорящего со мной. Мимика, жесты. И уж совсем было горько думать про то, что я никогда не смогу почувствовать чьё-то тепло. Холод, жару, боль, в конце концов. Даже про физическую боль я вспомнил с некоторой ностальгией. Да! Без сомнения, даже боль сейчас для меня была благом. Ведь, именно, на фоне боли мы могли чувствовать радость тела. Мышцы, тонус, энергию текущую по венам под кожей. Да, я жаждал пропавших ощущений тела. Пусть даже болевых. Долгое время я пребывал в этих мрачных рассуждениях. Но мне хотелось что-то предпринимать.
   Подсказка Вела обнадёживала. Как же мне найти ментального отшельника? Насколько я понимал, встреча с ним совсем не обязательно принесёт мне решение этой общей для всех проблемы. Может он совсем и не думает про это и занимается совершенно другими вещами. Я этого не знал. Но мысли о Сое давали какую-то еле видимую надежду. И в этом был резон. Кто как не он, создатель этого мира мог быть близок к выходу из него. Ведь, всё это изначально было создано на базе его сознания. Да, Вел прав. Если и был какой-то путь отсюда, то он, скорее всего, пролегал через Соя. Других вариантов у меня всё равно не было. И я решил действовать. Что касается сосредоточения на проблеме, то я за это не волновался, так как с момента осознания своего истинного положения и последующего разговора с Велом это превратилось для меня в первоочередную цель.
   А вдруг получится вернуть Нину! Хотя это совсем уже глупость. Горькая безвозвратная потеря. Время поглотило наше недолгое счастье. Навсегда. А теперь и само время пропало. Ладно.
   Ну а что на счёт покинуть всё тут, все миры? Тут я пребывал в полном недоумении. Что это могло значить? Как может это выглядеть? Прочие все миры я мог оставить. Я с некоторых пор и вовсе о них почти не думал. Но мой Оранжевый сектор. Я уже привык к нему. В нём было уже что-то и от меня. Мне он казался даже родным. Как отказаться? И что будет, если у меня это получится? Но даже это не было проблемой.
   Я не понимал как вообще это сделать, в принципе. Либо я тут, в своём секторе, либо в каком-то другом. Могу быть в буферной зоне. Я всегда где-то был. Ну хорошо. А как я здесь оказывался? Просто начинал вспоминать знакомые места и картины моего сектора разворачивались передо мной. А как я оказывался в других местах. Да просто находил чьи-то мысли из потока образов и погружался в них. Чем это может помочь найти загадочное место, где живут отшельники?
   Сперва я попытался найти мысли Соя, вспоминая его изображение, но не получил никакого ответа, как будто его вообще не существовало. Точнее, картины того, что я уже знал про него, воспроизводились вполне чётко. Но всё это походило на то когда в Мнемосе общаешься с покойным. Ты можешь сколь угодно подробно видеть всё то, что уже видел, и даже беседовать с абонентом, но все беседы не несли ничего нового, неожиданного. Это трудно описать. Как будто ты проигрываешь запись. Ты даже можешь менять своё отношение к этой записи со временем. Находить что-то новое. Но за всем этим не стояло того, что само может поменяться. Да, скорее всего так. Но ведь Сой где-то существовал. Вопрос как его достать. И ведь обидно, что он совсем недалеко. Вообще рядом. Прямо тут. Скрывается где-то среди мыслей. Так же, как и всё остальное. А остального так много. Остальное -это всё. Всё; что я вижу, думаю и с кем общаюсь. И где-то среди этого скрывается Сой, при этом удалившись от этого всего.
   Этот многоголосый шум мыслей других аэр. Может в нем дело? Я ни разу не задумывался о нем. Не было необходимости. Странно. Да нет, не странно. Я всегда его слышу. Он меня совсем не раздражает и стал мне по-своему удобен и даже приятен. Он был как-бы основой из которой появлялась вся эта реальность. Я никогда не задумывался о его природе. Благодаря ему я находил любого другого аэру. А ведь он двусторонний. Ведь если я могу выйти на частоту мыслей другого при помощи этого потока, тогда и на мою частоту выходят другие аэры. Что же получается? Будь у меня желание покинуть мир аэр, то первым признаком того, что у меня получается задуманное, была бы независимость от этого потока. Либо я его не должен буду слышать вообще, либо смогу не слышать его по желанию. Но самое главное, что меня не должно быть в этом потоке для других. И тогда меня никто из аэр не найдёт. Эта мысль показалась мне конструктивной и обнадёживающей. По крайней мере это был хоть какой-то вариант.
   Ладно. Ещё раз. Как я нахожу кого-либо в нем? Ну как обычно. Если меня интересует знакомый мне аэра, я, вспоминая его, тут же выделяю его мысли на фоне остального шума. А вот если мне нужен заранее неизвестный мне аэра, я просто ловлю наугад различные отдельные мысли из потока и акцентируюсь на заинтересовавших меня. Затем идёт погружение и уподробнение. По каким критериям я ищу? Ну вот если меня интересует какой-либо новый мир, то это и есть критерий. Если меня интересует другое мнение по какому-то вопросу - я выделяю мысли на эту тематику. Вот и это критерий. Так же делают и другие по отношению ко мне. Ведь мои мысли тоже одна из ниточек этого потока. Одна из точек этого шума. Если каким-то образом её убрать? А что обнаруживает меня в этом потоке для других? Присутствие. Уже то, что я думаю, автоматически, делает меня участником его. Так что? Не думать? Или, может быть, как говорил Вел, думать быстро. Не останавливаясь на пролетающих мимо мыслях? Ну у меня и так куча пролетающих мыслей на фиксацию которых я не претендую. На самом деле, мне важно осознание того, что я могу куда-то вернуться. Что пусть даже не в любой момент, но я должен знать, что где-то всегда есть что-то неизменное. Что-то на что я могу опереться. Отдохнуть. Сейчас этим постоянным для меня является эта реальность со всеми этими мирами.
   Странно. Отдохнуть? А что разве в своих персональных фантазиях я так утруждаю себя? В тех, которые никто из аэр не замечает и не фиксирует. От чего мне нужен отдых в постоянстве? Я раньше никогда не задумывался над этим. Так может быть это привычка, и только? Я привык, что должно быть что-то неизменное. Ну или относительно неизменное. Узнаваемое. Для того, что бы знать как себя вести. Не задумываться. А когда я отвлекаюсь от видов оранжевого сектора и погружаюсь в свои мысли, я всё равно покидаю свой сектор. Разве я испытываю в это время дискомфорт? Нет. Так для чего мне нужно постоянство? Мои персональные фантазии не менее реальны и впечатляющи чем оранжевая планета. Вот только они меняются все время. Но я, тем не менее, спокойно пребываю в них. Но всё равно, рано или поздно мне хочется вернуться к константе. Неужели тут нету никакой глубинной причины, кроме банальной привычки?
   Я усиленно соображал и никак не мог отыскать никаких других объяснений. Но, в таком случае, почему я не могу отказаться от этой привычки? Это может быть сложно, но не невозможно. Просто нужно принять тот факт, что вечный поток изменений это нормально. Что это и есть совершенно естественное моё состояние. Но так и есть. Ни что не является абсолютно статичным. Всё в той или иной степени меняется.
   В любом случае некое подобие теории у меня наклёвывалось. Нужно было пробовать. Что бы не цепляться за пролетающие мысли надо было попытаться не возвращаться к прошлому. Вообще ни к какому. Ни к Оранжевому сектору, ни Велу, ни к Нине. Вообще ни к чему. Просто смотреть на мелькающие мысли. Ну а если они мелькать будут про прошлое? Про Нину так точно будут мелькать. Так пусть мелькают. Я так не смогу. Я буду автоматически цепляться за важные для меня темы. Почему? Важность! Значит, они не должны быть для меня важными что-ли? Получается; чтобы не цепляться за определённые вещи - нужно лишить их важности? А что такое важность? От чего она зависит? Важность у всех разная же. Это точно. Одному важно одно, другому другое. Важность полностью индивидуальна. Вот! Важность зависит от индивидуальности. Что бы лишить важности что-то, я просто должен по идее смотреть на это как не я. А как кто? Как Вел, к примеру? Это легко. Это я могу, только это не поможет. Все равно, тогда важные для Вела мысли будут цепляться за меня. Нет. Я должен смотреть на протекающие мысли вообще ни как Вел, ни как Андрей, вообще ни как кто-то.
   Уфф. Ну что же? Потренируемся? И я начал пробовать. Вначале ничего особенного не происходило. Всё было как и всегда. Приходили различные мысли, и как мне казалось, я смотрел на них бесстрастно, но в какой-то момент я замечал, что всё равно думаю одну мысль, упорно её муссируя. Иногда это была мысль про мои успешные творения в Оранжевом секторе. В другой раз меня захватывали в плен мысли о Нине. А иногда просто рассуждения, что я занимаюсь какими-то глупостями. Каждый раз, когда я замечал это за собой, я сильно расстраивался и пытался прогнать навязчивую мысль, восстанавливая спокойную смену случайных образов. Наконец я устал. Ничего не получалось. Все эти мои попытки требовали от меня титанического напряжения внимания. Но вдруг пришла интересная идея. Видимо, продиктованная усталостью. Я решил не переживать, что постоянно попадаюсь в плен к одной мысли. По фиг. Хотя бы буду просто смотреть. Я же сейчас не Андрей. А значит мне не важно. Пусть думает, что хочет и сколько хочет. Ну Нина. Да пусть думается. Или жизнь моя интересная, но бесполезная. Да. Пусть думается. Это же не моя жизнь. Андрея. Я всё равно буду представлять, что это думаю вообще не я. А какой-то человек. Будто я наблюдаю мысли постороннего мне человека. Какая мне разница на чем он фиксируется. Ну вот сейчас он заморачивается по поводу своей прошлой болезни. Вспоминает. Какая мне разница. Это же не я. На миг я почувствовал некое отчуждение. Но тут мелькнула мысль, что кто-то же думает то что он не Андрей! И кто он? Ну кто если не Андрей думает про Андрея. Да какая мне разница в конце концов кто это! Самое главное, что ни тот ни другой не были мной. А вот эта вот только что? Мысль о мысли? И это тоже не я. А вот мысль о том, что я это не я. Забавная у кого-то мысль, да. Я старался изо всех сил поверить в это. Так ведь и поверить старается тоже не я? Это правда! Это тоже не я. Да! Да!
   Таким образом, гипнотизируя себя, я вдруг, в какой-то момент я обратил внимание, что прежде навязчивые мысли стали спокойно проходить мимо. При этом, я видел их, понимал, но не придавал им значения, какое придавал бы им Андрей. Вскоре они стали сливаться с шумом мыслей других. Как только они сравнялись по важности между собой, мысленный поток приобрёл странную ровность. Если раньше он напоминал нырки с разной степенью погружения, то теперь это была ровная чреда вполне различимых равнозначных смыслов. Ум мой начало захватывать никогда не испытываемое до этого состояние. Бывшие до этого моими, мысли слились с пульсирующим во всех направлениях, но в то же время ровным потоком мыслей остальных аэр. Что-то получалось! Я не выделял мысли Андрея совсем. Я просто наблюдал.
  И даже наблюдал тоже не я!
  И окончательное осознание последней мысли выбросило меня в совершенно новое восприятие. Ровный шум образов и мыслей лишенный доминант превратился в пульсирующую сферу, напоминающую стеклянный шар под водопадом. Внутри находилось то, что я считал раньше собой. И оттуда, изнутри воспринимались сверкающие потоки, омывающие снаружи шар. Эти потоки рисовали различные узоры на прозрачных стенах сферы. Я видел и слышал всё то же самое, что и раньше, но теперь отношение ко всему этому было совершенно иное. Теперь я воспринимал Андрея словно своего персонажа в игре. Такое странное ощущение! Особенно жутковато было то, что тот самый центр, который я нашёл во время перехода в Орбис. Ну тот который был внутри меня теперь был внутри этого шара. Я же был снаружи этого шара, и не где-то конкретно, а везде снаружи. При этом острота восприятия не пропала. Наоборот она вроде даже улучшилась. Теперь центр этого восприятия был не во мне. Он был рядом, в прозрачном шаре. Совершенно дикое ощущение, когда ты видишь изнутри шара обтекающие его потоки воды, при этом находясь снаружи. Получалось, я как бы видел за Андрея. Вроде как, я прокрался в кого-то другого и могу смотреть из него. Да и сам Андрей был всего лишь одним из многих. Рядовой ниточкой мыслей в общем потоке. Он в шаре наблюдал этот поток. Но кто-то в свою очередь параллельно наблюдал его снаружи.
   Состояние было гипнотическим. Оно больше и больше захватывало. Оно не несло никакой угрозы. Да вообще, какой-то определённой окраски у него не было. Но оно завораживало. Я уже много повидал и почувствовал за последний отрезок своей жизни. Но это было одно из самых удивительных состояний. Первые разы, когда я только попал в него, состояние было неустойчивым и, чуть появившись на миг, тут же срывалось и я вновь становился Андреем. Но оно было чудесным. В нём не было омрачений и тяжких мыслей, как и каких-то позитивных тоже не было. Чистый от всякой грязи прозрачный поток и внимание над ним. И я раз за разом, вначале с усилием, а впоследствии, уже легко возвращался к нему. Каждый раз у меня получалось это всё лучше и лучше, пока, в конце концов, пребывание в нём не стало похоже на скачущий по волнам парусный сёрф. Только прикоснувшись под силой слабого притяжения к тугой поверхности этого потока, моё внимание тут же пружинисто отскакивало от него высоко вверх. Даже не вверх. Куда-то над. Я дошёл до того, что уже совсем не зарывался в волны этого потока, и всё проведённое время в этом состоянии реял над мыслями совершенно без усилий. Со странным малознакомым мне покоем, паря над чужими обидами, радостями, сомнениями и прочими терзаниями. Эти сеансы захватывали меня полностью и не давали вспоминать все те причины, по которым я оказался тут. Андрей меня интересовал не более других. Все его мысли теперь были, так же как и мысли всех остальных, переплетены в этой, струящейся полу -прозрачной спиралью, смысловой ленте. Я не думал в эти моменты. Нет. Все возможные мысли и образы, которые пляшут и сменяют друг друга обычно, не пропали, но были как бы в стороне от меня. А вот что было мной. Это уже точно не было только Андреем. Нет оно было и Андреем, и Велом, и Лерой, и всем множеством остальных аэр. Но оно было ещё чем-то большим. Тем, что оказывается есть за Андреем и остальными его фантазиями. Нечто пустое, но в то же время умеющее наблюдать. Хотя надо сказать, что теперь, отсюда, из этого внимательного бытия все остальные аэры уже совсем не казались производными фантазии или психического расстройства Андрея. Теперь они все были равнозначны и были мной. Да. Если раньше я думал, что я только Андрей, и все остальные плод его воображения. Теперь же все вместе с Андреем были плодом моего воображения, над которым я не имел власти. Они все были мыслями которые струились сами по себе не подчинённые каким-либо принципам или правилам. В этом состоянии я не пытался что-то объяснять, и потому весь этот меняющийся с каждым мгновением поток был для меня совершенно естественным. Я не искал причин и любые возникающие в нём изменения были для меня совершенно гармоничны. Как я уже сказал, это не было какой-то совершенной пустотой. Я прекрасно различал мысли Андрея и других аэр. Различал и понимал, но в этом состоянии я становился сторонним наблюдателем, не вплетающим себя в эти потоки. Да и вплести, собственно было нечего. То чем я оказывался тут не имело чего-то осязаемого, даже мысленно. Все мысли проносились там, в Андрее и ему подобных.
   Таким образом я проводил довольно много времени. Время. Не знаю сколько это было часов или дней, но меня стали гораздо меньше занимать мои творческие планы и вообще остальные мысли. Окунаясь обратно в Андрея я почти сразу жаждал вернуться в это отстранённое состояние над всей мысленной суетой вокруг. Ни чудеса неизведанных миров, ни жажда что-то привнести в них, ни мимолётные встречи с Велом, с Лерой не могли меня задержать в мирах Орбиса. И я возвращался. До тех пор пока не случилось нечто новое.
  14
   А случилось всё так.
  Как-то, так же паря в полном вневремении и вне какой-либо личности, внимание так же взирало на струящиеся по стенкам хрустальной сферы потоки мыслей. Но сейчас что-то было в них новое. Я вдруг обнаружил в этих разводах странные цветные пятна. Омывающие шар вокруг Андрея потоки всегда были просто прозрачные, и радовали своими всегда новыми и неожиданными узорами, преломляя проникающий в сферу снаружи рассеянный свет. Но теперь струи окрасились еле заметными радужными разводами. Как будто плёнка бензина на воде, или радуга в водопаде. Что-то в мыслях Андрея поменялось. Поменялось качественно. Я присмотрелся внимательнее к его мысленному узору и услышал до сих пор совершенно не характерные ему звуки. Было ощущение, что его кто-то звал. В промежутках между вполне привычными мыслями об уже известных вещах мелькали некие непроизвольные, не заметные ему образы. Я раньше как-то и не задумывался, что между его мыслями есть промежутки. Вроде всё было похоже на один непрерывный поток цепляющихся один за другой смыслов. Но тут благодаря этим цветным вкраплениям я чётко увидел эти промежутки. Сами же вкрапления были настолько мимолетны и, сверкая не больше долей секунды, мерцали призрачными цветными пикселями в разрывах между образами громоздких мыслей Андрея. Маленькие цветные вспышки мигали настолько быстро, что я невольно начал злиться на своё неповоротливое внимание неспособное ухватить смысл заключенный в них. Я всматривался и вслушивался в эти почти иллюзорные точки, но безрезультатно. Было удивительно, что я вообще смог их заметить. Но точки определённо были и что-то содержали в себе. И внимание моё неустанно продолжало концентрироваться на них, заостряясь и заостряясь. И по мере того как заострялось моё внимание, обычные мысли Андрея росли в размерах и разрыхлялись. Образы фиксируемые Андреем становились огромными и неповоротливыми как очень плотные облака пара по сути не имеющие границ, но зрительно все же отделяемые друг от друга. Я же всем своим вниманием был сосредоточен на сверкающих между этими облаками цветных вспышках, несущих что-то Андрею. Что-то желающих сообщить ему. Но облака становились больше и студенистее, а цветные пиксели так и не увеличивались в размерах. Единственное, что поменялось так это то, что теперь они начали появляться не только, как мне вначале казалось, между бесформенными кучами мыслей Андрея, но теперь они сверкали по всей поверхности этих гигантских кисельных форм.
   Так продолжалось довольно долго. Я не раз входил в Андрея и потом снова возвращался, и к моему удовольствию смешанному с раздражением, порождённым невозможностью рассмотреть их, цветные точки появлялись теперь каждый раз, как только я всматривался внимательнее в уже хорошо различимые мной пустоты между мыслями Андрея. Но всякий раз сколько бы я ни заострялся своим вниманием, сколько бы не акцентировался, точки ни на йоту не вырастали и смысл который я в них подозревал, чувствовал нисколько не прояснялся. Добился я только того, что обычные мысли Андрея стали уже совсем огромными и расплывчатыми. Это если смотреть на что-то, к примеру, поверхность камня или листа бумаги ближе и ближе, то мы видим все новые и новые подробности их фактуры. С мыслями все было иначе. Они не становились подробнее и не обрастали новыми мелочами, а только рыхлели как облака. И потому обычные образы теперь становились уже просто серым фоном изредка волновавшие взгляд случайным клубком или завихрением. И на этом сером фоне мерцали всё такие же далёкие как звёзды сверкающие точки. Они и вправду были как звёзды. Такие же недосягаемые, но и такие манящие, будто там содержалось что-то большее чем просто пульс света. Это было какое-то отдельное пространство, действительно напоминающее отдалённо звёздное небо. Загадка цветных точек не отпускала меня. Я каждый раз долго всматривался в их таинственную пульсацию, уже видя перед собой только их, разбросанных теперь уже не в потоке, а вокруг меня.
   В обычном своём состоянии я изредка встречался с Велом и всё реже с Лерой. Она, видя картины моих странных путешествий и не понимая их, стала отдаляться от меня, реже и реже появляясь в мыслях со своими мыльными пузырями. Я не противился этому. Велу же я не рассказывал о своих новых переживаниях, но что толку, если он и так о них все знал. Знал, но, по-видимому, тоже не понимал. Я это чувствовал. Общение с ним стало теперь мне неинтересным. Он и это знал и, к его чести, вёл он себя достойно. Он так ни разу и не завёл речь про Соя или про мои попытки отшельничества. Что он мог видеть? Да, он видел картины моего сознания. Мои мысли. Но он не понимал состояния в котором пребывал я, и что это состояние давало мне. А именно это и было чудеснее всего. В конце концов, он сам навёл меня на этот путь. Благо, Вел это понимал и не вынуждал меня обмениваться с ним ничего для него не значащими образами. Но так получилось, что снова, именно, он подсказал мне верный путь.
   Один раз он предложил прогуляться, и исчез. Я довольно быстро нашёл его след и вынырнул в каком-то странном месте. Вел был рядом. Это был космос с, плавающими в чёрной невесомости и тускло освещёнными далёким невидимым светилом, обломками каменных глыб. Наверное, так выглядел пояс Койпера вокруг Солнца вдалеке, где-то в районе Плутона. Но планет не было. И не было Солнца. Всё пространство вокруг занимали разных форм, но примерно одинаковых размеров, плавающие в разных направлениях, космические глыбы. Казалось этот видимый хаос всё же подчинялся каким-то своим внутренним правилам, так как ни один из астероидов не сталкивался с другими. Странное место. Ничем особо не примечательное. Для чего он привёл меня сюда?
  -Погоди, - услышал я мысль Вела, - Теперь увеличивайся, - странно указал он.
  Я сразу не понял, что он имел в виду, но посмотрев его мысли, увидел как космос вокруг него стал плавно, но довольно стремительно сужаться. И тут я понял, что, скорее всего, он имел в виду отдаляться. Я начал повторять его действия. Астероиды становились меньше и гуще. Казалось, их количество было бесконечным, и я отдалялся и отдалялся, пока наконец не отлетел в чёрную пустоту, а облако астероидов не стало приобретать некое подобие формы. Наверное, так из отдельно парящих атомов получается осязаемая материя. И тут я, наконец, увидел. Слипшиеся молекулы образовали не просто беспорядочную аморфную кашу. Нет. Когда я отлетел на достаточное расстояние, что бы воспринять этот мир целиком, вся масса астероидов обрела одну общую форму. Это была колоссальная скульптура в космической беззвёздной пустоте. Где-то далеко-далеко звезда славшая слабые лучи света и в них гигантская фигура на фоне непроглядной тьмы. Скульптура изображала маленького мальчика сидящего на земле. За спиной ребёнка выступало что-то из-за левого плеча. Рассмотрев внимательнее, я понял, что это сложенное крыло. Вначале я подумал, что второе крыло этот амур как-то неловко сложил на землю, но представив его со спины, я увидел, что второго крыла просто нет. Амур был однокрылым. Более того всмотревшись я увидел, что поза ребёнка не совсем естественная. Он сидел сложив подобранные под себя ноги на одну сторону и опёршись пухлой ручкой о землю рядом. Но что-то было неестественное в его посадке. Наконец, я увидел, что кроме крыла у ребёнка отсутствует нога. Точнее не то что бы отсутствует. В месте где должна была быть коленная чашечка ножки торчал правильной формы шарнир, что ли. Этакий шар с прячущимися под второй целой ногой какими-то сервоприводами. Это было похоже на древний протез. Впечатление от сидящего в глубочайшей из бездн гигантского ангела-инвалида было грандиозным и печальным. Мальчик опустив головку смотрел на свою руку брошенную устало на колени. И ничего вокруг не было кроме этого ребёнка и далёкого невидимого светила.
   -Это один из самых древних миров, - услышал я мысль Вела, - И здесь, действительно ничего кроме этого мальчика нет. И звезды, до которой, кстати, никто не долетал. Ни жизни на камнях, ни каких-то других далёких невидимых миров. На заре становления Орбиса это создал один художник. Никто не знает кто он. Найти его ни у кого не получилось. Вероятно, он тоже отшельник. Но вот мир этот существует, и хранители помнят о нем. Он самый не сложный и в то же время самый волнующий из всех миров которые я знаю. Не знаю, что это за мальчик и почему он такой. Некоторые думают, что это сын художника оставшийся в прошлом мире.
  - А ты тоже оставил в том мире что-то помимо тела? - спросил я его.
  - Большинство из нас там что-то оставили, - услышал я мысленный ответ Вела на мой глупый спонтанный вопрос.
   Но благодаря этому случаю я знал как действовать. После того как мы вернулись в Оранжевый сектор, Вел меня оставил. И я сразу же стал погружаться в, уже ставшем привычным мне, состояние. Отстраняясь от Андрея, я медленно вытекал в ту пустоту из которой так было спокойно наблюдать потоки мыслей. Цветные искорки никуда не пропали и я сразу их увидел. Уже совсем легко я перестал обращать внимание на обычные мысли Андрея и видел только сверкающие вокруг точки. И я стал расти, как выразился Вел. Стал отдаляться. При этом, я видел только эти искры и только их. Я совершенно забыл про рыхлые облака между которыми я обнаружил эти пиксели. И как в том печальном мире, по мере удаления, мерцающих точек становилось больше, и становились они гуще пока не стали складываться в некие формы. Вот как интересно! Получается мы можем видеть что-то и что-то нет. Хоть я уже и знал это, но новое подтверждение всё равно удивило меня не меньше открытия этого факта. Я вообще не видел прежних мыслей Андрея. Я смотрел только на складывающиеся из пульсирующих звёздочек переливающиеся искрами формы. В самих очертаниях я ничего не узнавал, но это было что-то типа знаков. Что-то типа букв или цифр или иероглифов. Не знаю. Какие-то из них, мерцая, блестели ярче, какие-то тусклее и потом менялись местами в этом хороводе блеска. Я отдалялся всё дальше и дальше, но теперь уже, сложившись в некие понятные формы, иероглифы не уменьшались.
   И наконец, я услышал. Это было не совсем так как мы обычно слышим, и не совсем так как мы слышим во снах, или воображаем звуки. Отдалённо это напоминало цвето-музыку. Только наоборот. Если в цвето-музыке свет сопровождает и дополняет звуки, то здесь звуки происходили из блеска переливающихся символов. Мерцающие знаки звучали. Каждый из них издавал свою мелодию. Это не было неким упорядоченным нотным строем, но и не резало слух какофонией. Вместе же они складывались в одну общую симфонию. Прислушавшись к ней, я начал различать подобие пауз в общем оркестре различных звуков. Складывалось ощущение, что на какой-то момент большая часть их замолкала, что бы потом снова включиться в переливчатое сверкающее многоголосие. И я различил отдельные слова. Кто-то звал Андрея по имени. Впервые за долгое время мне стало немножко жутковато. Я всё же не был к такому готов. Нет, ну я надеялся, подозревал что-то в этом роде, но всё-таки, впервые различив слово в этом состоянии, где все смыслы остались в том - уже совсем невидимом мною сером фоне обычных мыслей, я немного испугался.
   Но голос продолжал звать. Он повторял имя Андрея. Андрей ли это сейчас? Можно ли назвать им то место откуда внимание вело своё наблюдение. Андрей затерялся где-то там далеко внизу, вне этого пустого наблюдающего внимания. Но в любом случае как ответить? И отвечать ли вообще? Думать и формулировать что-либо возможно только из него - из Андрея - из его сознания. Тут же не было смыслов, не было слов. Были только эти переливающиеся в сером тумане звучащие символы. Уже вполне отчётливо различимо звучит имя Андрея. Не звуком или знаком. Нет. Скорее на уровне понимания. Это как не произнесённые слова и не подуманые мысли. Они не были озвучены ни языком, ни в голове, но ты как будто всегда это знал. Ведь не нужно проговаривать себе то, что ты давно знаешь. Такими были эти смыслы, не смотря на то, что они появились только сейчас. Слово Андрей не билось в моем сознании. Я, ничего не предпринимая, продолжал внимать этому потустороннему зову. И тут стали различимы новые смыслы. Некто перестал повторять имя Андрея, и продолжил свою речь. Не сразу, но уже более уверенно моё пустое я стало различать следующее:
  - Не нужно бояться, Андрей.
  Я уже не боялся и изо всех своих сил пытался внимать несказанным словам. В этом состоянии я и так был одним сплошным вниманием, но тут всё, что было сейчас мною, совершенно обратилось в эти возникающие смыслы. Ничего кроме них оно не воспринимало. Я сам был этой мерцающей и периодами слабо различимой информацией просто возникающей из ниоткуда без своей причины и словно не оставляющей после себя следствий.
  - Ты пришёл.
  - Ты способен освободить аэр от проклятия вечности.
  Всё моё внимание замерло на этих смыслах. В них был тот самый ответ на все вопросы и печали, которые терзали меня последнее время. Начиная с осознания главной, оказавшейся такой страшной тюрьмы. Комнаты из которой не могло быть выхода. Вечного плена под названием бесконечность. Бессмертие.
   Как мы люди мечтали об этом. Мы представляли себя наблюдающими и принимающими участие в жизни остальных смертных человеков и даже поколений, имея всегда в запасе смерть. Смерть как непреложный конец к которому мы можем прибегнуть по собственному желанию. Прожить двести лет, или тысячу, и потом, когда-нибудь умереть. Или нет. Как нам захочется. Но так как оказалось на самом деле, никто никогда не думал. По крайней мере я. А на самом деле я был обречён всегда быть, вне зависимости от того нравится мне это или нет. ВСЕГДА быть. И это никогда не закончится. Вообще никогда. Это ведь не жизнь. Жизнь подразумевает смерть, а тут нет конца. Начав сознавать это, поначалу я был так напуган, что даже бежал этих мыслей. Но бежать было некуда. Всё равно я должен был встретиться лицом к лицу с этим. Рано или поздно. И мне пришлось посмотреть в глаза этому факту. Это погрузило мой разум в пучину отчаяния. Совершенной обречённости, не предполагающей никакого выхода. Как можно было с этим смириться? И как было с этим не смириться? Это было жуткое состояние.
   С каким бы беспредельным счастьем я употребил бы слово переживание. Но это не было переживанием. Переживало моё тело. Здесь же, в воображении место переживания тела занимала тяжёлая хмурая тоска. Даже не тоска а какой-то мрак ума. Та самая чёрная бездна, в которую ты падаешь и падаешь, лишенный видений и любых движений ума. И только осознание этого бесконечного падения ниже, гораздо ниже дна.
   Переживать было легче. По крайней мере, мне так казалось. И не всё я уже и помнил из той жизни. Но всё же, переживание давало гамму чувств, изжив которые, можно было надеяться на облегчение. Слезы, боль, любые томления они проходят. Тут было совсем иначе. Это бесконечное сгущающееся и одновременно опустошающее падение не прекращалось само по себе. Только Вел или Лера мне помогали. Со временем попривыкнув к этому всему, я научился выходить сам. Это было невероятно тяжело. Чем ты дольше падал, тем тяжелее тебе было начать думать что-то, что осталось наверху. Поймать мысль другого аэры, или просто представить себя посреди вьющихся красных зарослей недалеко от края каньона Оранжевого сектора. В обычном состоянии все эти образы будто сами помогали тебе, и стоило только подумать как они сами начинали проявляться и конкретизироваться. В те же моменты когда тебя затягивал этот сумрак отчаяния, воображение переставало тебя слушаться. Или может быть из-за того, что оно переставало тебя слушаться тебя затягивало в бездну. И ведь я совсем не первый кто прошёл через такое. Я вообще последний среди прибывших сюда из прошлого мира. После меня никто так и не появился. Так получается; то, что я переживаю - пережили миллиарды аэр, когда столкнулись с этим. Когда начинали осознавать ту ситуацию в которой они в конце концов оказались... . Это было более чем страшно.
   И снова начали возникать искрящиеся понимания.
  -Я давно ждал тебя. Ты спасение для многих и многих. С постоянной матрицей ты способен занять место в смертном теле. Заместить более слабую матрицу и показать дорогу остальным аэрам.
  - И запомни, ты не принадлежишь себе. За твоей спиной миллиарды душ погребённых мною в вечности небытия.
  - Я уже никогда не смогу исправить свою ошибку. Но у тебя может получиться, и ты спасёшь многих.
  - Но тебе лучше не возвращаться сюда. Возвращаться сюда опасно. Я проверял, сможешь ли ты сам здесь оказаться - дал тебе коридор и защитил сферой. Следующий раз у меня может не получиться тебя защитить. Рисковать собой ты теперь не имеешь права. Прости. Не приходи сюда больше.
  Тут внимание будто вбросило меня в Андрея. От неожиданности я несколько мгновений был оглушён обрушившейся на меня грубой материей мыслей собственных и других. Где-то неподалёку я почувствовал терпеливое присутствие Вела.
  -Что скажешь? - подумал я ему, придя в себя.
  Вел тут же оказался целиком рядом.
  - Это действительно может быть нашим спасением, Андрей! - быстрые мысли его звучали радостно и взволнованно, - Но такого никто даже и подумать не мог. Но с другой стороны, это же на поверхности лежит. И в самом деле! Все мечтали о возвращении в прошлый покинутый нами мир, а ответ был иной и лежал у нас перед носом. Если у тебя получится обрести смертное тело тут, в Орбисе, то уж ты-то найдёшь способ переселить нас всех в тела. Андрей! Сой правильно тебе сказал. Ты должен пробовать!
  - Да, но почему именно я?- я всё ещё был немного ошарашен происшедшим.
  - Андрей, умоляю тебя. Тебя все будут умолять. У тебя должно получиться. Ты сможешь! И у нас всех теперь есть надежда! Давай так. Мы не будем много думать про это, что бы тебе не мешали другие аэры. Ведь если они узнают, что у них, возможно, есть выход - тебя не оставят в покое, друг. Просто я забываю про всё это, а ты работай, прошу тебя. Заклинаю, Андрей. Ты же согласен? - с некоторой опаской вдруг спросил он.
  - Я совершенно не представляю как это можно сделать, Вел. Но я буду пытаться.
  15
  У меня никогда не было подобного ни в жизни, ни в небытии последних времён. Я был ошеломлён происходящем. Всегда я отвечал или не отвечал только за себя. Не знаю кто я после этого - эгоист ли или как-то ещё, но так было. А тут на меня свалилась гигантская ответственность. Первое время я просто не мог осознать всю огромность выпавшей на мою долю миссии. И ведь персона моя не была чем-то необычным. Даже, скорее, наоборот. И в то же время я оказался уникальным существом. Благодаря тому, что я из прошлого. Благодаря тому, что моя матрица была постоянна. Странная уникальность. Вот уж никогда не подумал бы, что она может предстать перед человеком в таком виде. Эта уникальность не моя заслуга. Это просто похоже на банальную случайность. На моем месте был бы уникален абсолютно любой человек из 21 века. Просто потому что сохранил бы как и я не испорченную матрицу. Но на этом месте был я. Обычный человечишко. И на меня, обычного человечишку обвалилась такая гигантская ответственность. Это было миссией. Моей ли? Смогу ли я? Тот ли человек здесь, сейчас, на этом месте? При малейшем осознании развернувшегося передо мной положения, мне хотелось поджать хвост и трусливо убежать. А если у меня не выйдет? А вдруг действительно, что-то спуталось в небесной канцелярии и то, что я здесь - простая ошибка. Жуть. Как меня будут проклинать миллиарды, если у меня не получится. А ведь если бы на моем месте оказался именно тот, кому предназначено быть здесь. То кто имеет силы реализовать дерзкий план Соя. Почему это не он? Тот - подходящий для такого человек. Почему тут я?
   В этот момент я вдруг первый раз за все это время пожалел, что пошёл тогда к Азояну, и лёг в эту ванну. Ведь я мог бы продолжать тогда жить. Именно жить. Пусть и укороченное время, но мог бы и десять лет протянуть, имея тело, и наивно считая людей чем-то отдельными от меня. Страдал бы телом и душой, но жил. Но ведь тогда бы я не встретил Нину. Да. Встреча с ней поменяла во мне что-то. Перевернула и оставила умирать без надежды. Но ведь теперь есть надежда, Андрей. Ведь если у тебя получится вдруг, то ты обретёшь тело. Скорее всего, это возможно. Это вопрос техники. Это твоё личное спасение от того кошмара, в котором ты оказался вместе с миллиардами других призраков Орбиса. Даже если у меня получится, я все равно никогда не увижу Нинушку. Никогда мое сердце так по-особенному радостно не будет биться в ожидании её утреннего выхода на свежий воздух. Её глаза. Эти наигранно-наивные и от того почему-то добрые глаза. Добрые и юные. Разве я когда-нибудь смогу найти что-либо подобное? Да нет же. Никогда. То, что я чувствовал к ней, было отдельным явлением. Врядли возможно, что это когда-либо повторится. Да я и не хотел. Я даже не допускал мысли, что кто-то способен занять место Нины.
   Но как бы там ни было, теперь у меня была цель. При чем, цель, о которой я никогда и мечтать не смел. Великая цель, которая до конца не укладывалась в моем сознании. Пусть даже я не тот, кто должен был оказаться здесь на этом месте, но оказался то я. И выбора у меня, собственно, и не было никакого. Поначалу, громадная ответственность, оказавшаяся в одночасье на мне, придавила меня, почти полностью парализуя мысли и инициативы. Но, в конце концов, помогло справиться с этим все то же эгоистичное соображение. А именно; что все это должно было у меня получиться, просто потому что это был единственный выход и для меня самого. И уж если я найду способ это сделать, то, разумеется, я найду способ помочь и другим. Ведь не смогу же я остаться единственным смертным в одном из бескрайних миров созданных воображением аэр. Брр. Это была то же не слишком весёлая перспектива. Но все же. Все же, даже это меня устраивало больше чем вечное блуждание в мирах фантазий.
   Итак. С чего бы я мог начать? И сразу, с ходу я натолкнулся на кучу вопросов, которые решать мне единолично было просто страшно. Какой из миров выбрать для людей Орбиса? Как найти подходящее животное, обладающее телом способным выдержать энергетику человеческой матрицы? Не говоря уже о самом процессе переселения, о котором я вообще не имел никакого понятия, и даже не думал как к нему подступиться. Ответом на первый вопрос мне поначалу показалось оптимальным - просто узнать мнение большинства аэр. Но по зрелому размышлению меня испугал тот поток внимания, который обрушился бы на меня в случае огласки. Нет. Вел был прав. Я никогда не был слишком открытым человеком, и более открытым аэрой я не стал. Публичность меня не привлекала, хоть большинство здесь о ней только и мечтали. Ведь такое количество внимания к моей персоне сделает ее настолько важной, почти материальной. Но я в этом потребности не чувствовал. Настоящей материальности это мне все равно не принесёт. А принесёт только заблуждения и тем самым только отдалит от истинной цели. Да и что бы сделать такое мне нужно уединение и тишина. Да. Вел тут прав. Никой публичности. Но, с другой стороны я не смел, да и не мог взять на себя единоличную ответственность за состояние и вид того мира где, возможно, поселятся и будут жить новые разумные смертные Орбиса. О, боже. Почему я? Это такие вопросы. Тут нужна мудрость. Тут нужна высочайшая ответственность, которой у меня никогда не было. Но с другой стороны. Ведь по сути, все в чем и с кем я имею дело здесь не более чем моё воображение. Даже не моё, а просто воображение. Это тоже было неоспоримым и наглядным фактом. И уж если это все часть меня, так почему я не могу принимать решения за себя самого. Уж это-то я мог точно. Таким образом, я более или менее урезонил свои сомнения.
   И все же мне казалась разумной мысль каким-то образом узнать мнение большинства. Большинства из многих миллиардов? Миров было огромное количество. За все моё время тут я хоть и повидал чудных миров в своих путешествиях, тем не менее, я видел не больше сотой процента от их общего количества. Да, мне нужно изучить все миры. Именно все. Хотя их количество можно отсортировать. Мне нужны только те миры, в которых есть существа с подходящим для матрицы аэры телом. Да. Именно с этого и нужно начинать. А какое может подходить тело для нас? Первое что мне пришло в голову так это какие-нибудь обезьяноподобные животные. Две руки, две ноги, пальцы. Все, в общем-то, привычно. Но это все равно не было основным критерием. Нужно тело, которое способно удержать человеческую матрицу. Я уже говорил, что матрица - это что-то типа батареи. Эти батарейки существуют всегда. В активной фазе они установлены то в одном, то в другом существе или любом другом объекте. От жизни к жизни эти батареи накапливают заряд. Заряд накапливается за счёт нагрузок на них в течение жизни несущего их тела. Вот такой странный принцип. Чем сильнее существо страдало и мучилось, тем больший заряд матрица в себе накапливала за эту жизнь. Разумеется, при условии, что носитель сохранял при нагрузках свою цельность. Только тогда заряд увеличивался в матрице. Часто бывало, что сущность разрушалась в процессе житейских невзгод, и тогда матрица теряла часть своего заряда. И так жизнь за жизнью. В состоянии покоя, неактивном состоянии матрица пребывала где-то в небытии. Но как только в мире появлялось соответствующий её заряду объект - она тут же автоматически реализовывалась в нем. Или сама матрица провоцировала появление такого объекта. Не знаю что было первым. Ослабевшая в предыдущей реализации матрица возникала в упрощённом теле, набравшая силу наоборот в более сложном существе. И так далее, и так вечно.
   Мне нужно существо сложно устроенное. Какое-нибудь насекомоподобное мне не подойдёт. Эта мысль меня позабавила. Посели я аэр в каких-нибудь мух или саранчу, славили бы они своё тело впоследствии? Но тело мухи не вместит в себя матрицу аэры. Мне нужно что-то похожее на человека. Даже не по внешнему виду, а по сложности устройства. По сложности ли? Как-то я странно рассуждал. Не казалась мне сложность строения определяющим критерием. Каким-то недокритерием. Как-то наукообразно я рассуждаю. Как-то слишком логично. Апелляции к науке были бесполезны, так как я уже прекрасно знал, что есть наука. Творчество, в которое начинают верить благодаря фактам. Нет такого факта, который мы могли бы видеть со всех абсолютно сторон, а посему пути науки не истинны. И я уже знал, к чему они в конце приводят. Нет. Мне нужен был критерий непреложный. И его я никак не мог найти. Первое что мне приходило в голову, так то, что тело должно быть удобным для аэр. Привычным. Нужны какие-то конечности с пальцами или их подобием. Ну что бы брать, щипать и тому подобное. Нужно передвигаться. Нужна голова с достаточным местом для мозга. В общем, что-то типа обезьяны. Не бесполезное рассуждение, но все же слишком логичное. А значит опосредованное. Мне нужен критерий самодостаточный.
   Так и не придя к каким-то однозначным выводам, я решил, что, тем не менее, можно уже и действовать. Аэры предпочитали пребывать в самых различных мирах, и не было такого места, где бы сосредоточилось основное большинство из них. Но я решил исследовать самые населённые миры. Это мне показалось разумным. Но побывать в таком количестве мест виделось мне задачей практически непосильной. Хотя почему непосильной? Я не был ограничен в сроках. Более чем не был ограничен. Ничем. Аэры не знали про то, что я задумал и испытывать их терпение я не мог. А остальное что? Я тут навсегда и времени просто нет. А посему нет смысла связывать свою деятельность с какой-то вымышленной и не имеющей значения категорией. И все же, мне нужен помощник. Никто лучше Вела на эту роль не подходил. Он знал обо всем. Потом он был умён. Да и обратиться мне по большому счёту было не кому. За все время проведённое тут, я так и не обзавёлся какими-либо хоть сколько-нибудь значимыми знакомствами. И я решил просить Вела о помощи. Не успел я закончить свою мысль, как тут же услышал радостный ответ.
  - Для меня это будет честью помочь тебе в таком деле.
  - Вел, как нам найти все это среди стольких миров.
  -Считаю твои рассуждения верными, Андрей. Но нам нужно искать не мир, в котором мы поселимся. И даже не то самое животное. Ведь не исключено, что когда ты найдёшь метод переселения, аэры смогут уже сами выбирать для себя миры и тела.
  Это была совершенно здравая мысль. А ведь и правда. С чего это я взял, что все будут жить в тех телах которые я выберу, и в единственном мире. Это соображение сильно меня обрадовало и я почувствовал благодарность Велу. Значит все сводится лишь к самому процессу, а тело я могу выбрать по собственному усмотрению, не оглядываясь на мнение большинства. Тело, и мир. Те которые именно мне подходят. Ну может Велу и Лере ещё и сотне-другой аэр. Мне бы вполне хватило. Я не сомневался, что выбранные мной условия кому-нибудь из аэр подойдут. И скорее всего я не останусь один на пустынной планете. Да, теперь задача значительно облегчилась, благодаря Велу.
   И мы с Велом принялись за дело. Вопрос о том - каким образом я буду действовать когда всё-таки найду то, что мне понравится, я отложил на будущее. Старался просто не думать про это. Путешествия с Велом помогали и одновременно мешали в этом. Я вновь увлёкся разворачивающимся перед нами разнообразием. И все это породила фантазия людей оказавшихся здесь. Невероятно. Но с другой стороны их были не тысячи. Их были миллиарды. Миллиарды умов, со своей историей и представлениями об окружающем мире. Только тут они могли реализовывать плоды своей фантазии в реальность практически без погрешностей. Реальность такую одновременно близкую и в то же время такую недостижимую. Невозможность участвовать в этой созданной по сути тобой жизни приводило меня в какое-то подобие бешенства. Нет. Не того реального безумия сопровождавшегося выбросом адреналина, запирающем дыхание, и дрожью рук. Нет, к сожалению, не того. Лишь подобием его. Всплеском накатывающих друг на друга чёрных мыслей, которые влекли за собой серую апатию бессилия. И даже это уже становилось чем-то привычным. Все же, пейзажи различных секторов в некоторой степени развеивали горестные мысли, и мы с Велом летели к следующему неизведанному миру.
  
   Пару раз я вспоминал про загадочное предупреждение Соя. Почему мне нельзя было появляться в том. Там где нет меня. Там где я не я. Где нет обычных мыслей и все так далеко. И где мне было так спокойно. Там меня не доставали все эти безысходные мысли о моем положении, об утраченной навсегда Нине. Мне там нравилось, и я даже не раз был на грани нарушить предупреждение Соя. Но вспоминая искрящиеся иероглифы, все же останавливался. Пусть будет пока так как будет. Я могу потерпеть. У меня есть задача. Задача которая поможет не только мне. Которая может качественно поменять все. Вообще все. И не только для меня. Сой и Вел верили в то, что такое возможно, а это укрепляло и мою уверенность . Не то что бы я сомневался в возможности такого - я скорее сомневался в себе. Но безвыходность моего положения возвращала мне к деятельному состоянию.
  16
   За все время наших перемещений по бесконечным мирам я видел множество похожих на нашу землю. Их было большинство, но так же попадались неожиданные сектора, на подобии тех, про которые я уже упоминал. Были миры густо заселённые аэрами, И были почти растворившиеся и сохранившиеся в памяти всего лишь нескольких аэр. Такие сектора были полупрозрачны и неопределённы. Походили они больше на грезы, но все же были конкретнее и устойчивее чем просто миражи персональной фантазии. Такие миры были заброшены и питались памятью нескольких уже давно разлетевшихся по другим местам хранителей. По-своему они были интересны и навевали видами своими печаль. Заброшенные сектора. Может быть, когда-нибудь кто-нибудь заинтересуется ими вновь, и здесь закипит жизнь. Не знаю. Нужно ли? В основном это были планеты посреди пустоты покрытые однообразными пустынями. В лучшем случае парой видов кустарников или странной формы деревьев. А чаще карикатурными подобиями неких строений. Как правило, живое в таких мирах не встречалось. Иногда это вообще было похоже на буферную зону с остатками первой деятельности, впервые попавшего в Орбис, аэры.
   Где-то там, на задворках сознания и сейчас существует мой пруд с игрушечным домиком и поросёнком. Он уже никуда не пропадёт, пока существую я, Вел и Лера. Но и сложнее, скорее всего, не станет, потому что возвращаться в него у меня не было желания, да и смысла не было. Если я захотел бы создать с нуля свой мир, то мог бы начать просто с пустоты.
   Естественно мы изучали не только пейзажи и флору. Внимательнее всего мы погружались в фауну каждого из посещённых нами секторов. Я насмотрелся на огромное количество различных тварей. От различных, мелькающих в травах, гадов, до огромных, рождающихся из скалистых прибрежных утёсов, странных существ, похожих на летающих скатов. В какой-то момент уступы скал начинали мелко дрожать пока один из участков не откалывался и отделившись от глыбы чёрного камня не падал вниз сопровождаемый каменной крошкой и пылью. Над самой пеной разбивающихся красных ревущих волн глыба неожиданно расправляла подобие крыльев и стремительно взмывала в небо уже в форме существа больше всего походящего на очень вытянутого морского ската. И за тем, волнообразно поманывая бахромой плоских боковин, удалялось вдаль, сливаясь с рваными клубами грозовых облаков.
   Путешествуя и наблюдая жизнь всех этих существ, я обнаружил ещё критерий для своего будущего тела. Я столкнулся с тем, что совершенно не представляю сколько должно это тело жить. Каков его срок? Каким он должен быть? Когда я захочу уйти. Раньше, в бытность свою на Земле я бы тоже не сразу ответил на этот вопрос. Но теперь все совсем запуталось. Безвременное существование в какой бы то ни было форме меня ужасало. Но и короткая жизнь тоже не прельщала. Сколько нужно человеку времени, что бы захотеть умереть? Вот так вопрос. Нормальная жизнь - это сколько? Сколько нужно человеку, что бы насладиться всем тем, что она может дать ему. Сколько нужно, что бы вычерпать ее до дна? Есть ли дно? Я не знал ответов на эти вопросы. Тогда, когда у меня нашли мою болезнь, я точно не хотел умирать. И не хотел умирать, хоть уже и был готов к этому, тогда когда Нина меня выхаживала. Что меня держало тут? Планы? Не было у меня никаких планов. Может быть страх? Нет, пожалуй, если страх и был, то только в первом случае, когда я впервые реально ощутил неизбежность этого. Тогда был страх. Да какой страх! События те уже потускнели в памяти, но даже сейчас после всего того, что произошло потом, я с ужасом вспоминал неизбежность с которой предстала передо мной моя смерть. Но во втором случае страха уже не было. Что же меня держало? Тут я чётко осознал, что тогда меня вырвала из небытия чувство к моей Нинушке. Да! Именно! Это и было тогда тем, что помогло мне не потерять силы перед пропастью в темноте. Даже не интерес к миру будущего. Нет. Тогда я думал про Нину. Любовь? Именно она тогда спасла меня и не дала опустить руки. Но она канула в недостижимую вечность, откуда никогда уже не вернётся. Мысли мои стали неясны и туманны, и я вновь почувствовал, что начинаю падать в колодец, где они растворяются, и вместо них все обволакивает серый ватный сумрак.
   Нет! Стоп. Хорошо. Про что я думал? Да. Жизнь. Сколько нужно мне, что бы насладиться ею? Тогда меня держала тут любовь. Но что сейчас меня тут держит? Ведь окажись я сейчас ограниченным по времени, я не хотел бы сразу прекратить своё существование. Да. Совершенно точно. Я хочу жизнь. Но ограниченную, имеющую предел. Сколько же мне нужно? Я хочу любить и быть любимым. Но это уже невозможно. Что же сейчас? Сейчас на мне лежит огромная ответственность. И я должен её оправдать ради всех остальных и себя. Но сейчас ведь я вечен. Когда я сделаю это, если сделаю, то ответственность спадёт. Появится новая жизнь с новыми интересами. Какими?... Любовь? Ответственность? Может быть творчество? Кстати, будучи неограниченным в этом сейчас, я просто забыл о ценности этого явления? А ведь творчество было способно занимать меня на многие времена. И затмевать собой все мои печали. Может быть, человек начинает хотеть уйти, когда заканчивается его любовь и способность творить? Интересно, а здесь когда-нибудь закончится эта способность? Я с ужасом представил себе это. Рисовалось это уже совершенно беспредельным кошмаром. Вечное существование без желания, или не желания, а возможности что-то создавать. Это было хуже любого кошмара. Стать полным хранителем. Но абсолютных хранителей не существовало. Любой аэра что-то создавал. Что-то по мере его сил, но это всегда происходило. Не может в этом вечном иссякнуть эта способность. Это суть человека. Пусть может и не будет у меня получаться что-либо путное или полезное, но никогда я не перестану думать и придумывать. Пусть и самое примитивное. Это суть существования здесь. Может я и привык уже к этому, но все равно ведь по сути каждую видимую мной картину я создаю сам. Я даю ей жизнь. Это суть человека вообще, и суть всей реальности Орбиса. Это его базовый механизм. Здесь мы творим все, и за тем это видим и слышим в буквальном смысле. Но от чего мы устаём? Ведь от творчества устать невозможно. Оно сопровождает нас от рождения, до самой смерти. Творчество картин видимых нами, звуков и запахов как нам кажется ощущаемых нами. Нет. Творчество это не то, что может как-то ставить пределы нашей жизни. Любовь? Неужели может произойти такое, что я встречу когда-нибудь другого человека, или это будет не человек. Во мне не было веры, что бы допустить такое. Чувства мои к Нине были неповторимы. Я словно знал это наверняка. Я был уверен, что то, что я впервые пережил тогда, было единственным моим шансом. Все что может произойти в дальнейшем будет всего лишь подделкой, имитацией. Ну а если бы я был с Ниной, и ничего нам не грозило? То сколько бы я хотел жить? Не знаю. Знаю точно одно; когда бы я ни умер, самым лучшим вариантом для меня было не терять её.
   Так что получается? Не творчество и не любовь ставят границы в наших жизнях. Отчего же я не хочу существовать вечно? Отчего этого не хочет тут никто? Почему мы устаём от жизни, хотя две самых главных вещи в ней могут не покидать нас до самого её конца? Будь у меня тело и все чувства его, и окружение мне подобных - что могло бы отвратить меня от жизни? Ну вот я вновь обретаю тело. А вместе с этим все то, чего мне так не хватает сейчас. К отсутствию чего просто оказалось невозможно привыкнуть. Все те переживания, чувства которые и дают ощущение полной жизни. И эйфории и боль следующую за ней, и наоборот. Прикосновение ветра к коже, наслаждение вкусом еды, чувство отдохновения, утоляющее усталость. Вода! Как было прекрасно пить холодную воду в жаркий день. Холодную до такой степени, что третий-четвёртый жадный глоток отдавал ударом в голове. И многое-многое другое. Да. Всё-таки у меня не может не получиться. И уж теперь-то я не буду так легкомысленно относиться ко всем этим, казавшимися такими естественными, вещам. Теперь-то я понимаю всю невероятно высокую цену всего этого. Воистину, только лишившись чего-то, начинаем ценить. Но получиться ли у меня все это вернуть? И добудь я себе все это вновь, ради чего мне дальше жить? И сколько? Сколько жили в моё время люди? Шестьдесят-девяносто лет. Хватало ли им этого? Кому-то да, а кому-то нет. Для каждого по-своему. Значит дело не в теле. И тем не менее умирали даже те кто не хотел. Заболевали и умирали. Я не хотел, что бы мое будущее тело ограничило меня в этом. Я не знал причину. Причину по которой люди вдруг устают от жизни. Но одно мне было совершенно ясно. Мне нужно было максимально долгоживущее существо. Ведь устань я от жизни, то все в моих руках. Смерть в любой момент рядом и не откажет мне. Но тело не должно меня ограничить. Мне нужно сделать, что бы человек уходил по своей воле.
   Так мы перемещались по нескончаемым секторам, получая все больше новых впечатлений. Не раз я, заинтересовавшись какой-либо тварью, подолгу изучал её жизнь. Я старался отбросить предубеждения и обращал внимание даже на самых странных существ. Но всегда что-то не подходило и наше путешествие продолжалось. Однажды мы прибыли в довольно банальный мирок. Не то что бы мирок. Это был, довольно, населенный и часто посещаемый аэрами сектор. Был он похож на землю. Но это была общая черта для большинства миров. Ну а что ещё может придумать человек, как не обычную для него среду? Таким образом, большинство секторов тем или иным были похожи на ту самую Землю с которой мы все ушли. Но были и отличия. В этом секторе, так же как и на Земле, днём было голубое небо и звёздная даль над головой ночью. Были дожди и ураганы. Были пустыни и снега, лесистые равнины и озера. Основную часть поверхности занимала суша с различными климатическими зонами. И только на одной из сторон разливалось сверкающее выпуклое полотно океанской глади. Издалека планета была красива. Если наша Земля переливалась оттенками голубого, то эта сверкала всеми цветами спектра, расходящимися радужными кольцами вокруг единственного мирового океана. По всей поверхности за исключением некоторых жёлтых и белых областей, было разбросано большое количество озер и маленьких морей соединённых водоносной системой рек и ручьёв. Мировой океан как будто царствовал тут как Нептун, оплетая большую часть суши своими голубыми венами и артериями переплетающимися узлами озер. Тут я нашёл и бесконечные уходящие в дымку равнины, заросшие густыми лесами. Шумящая, перекатывающаяся волнами под напором ветра, поверхность леса пестрела всевозможными оттенками зелёного и состояла из различных пород, часто напоминающих знакомые и вызывающих чувство покоя и умиротворения деревьев. Были и морские побережья обрамленные ожерельями белых песчаных пляжей. И обложенные ватой облаков гряды изломанных и сморщенных тектоническими сдвигами суровых цепей гор. И обычно ржаво-бурые, но так трогательно зеленеющие весной поверхности пустынь и прерий.
   Мне понравился этот сектор. Он и в самом деле был очень похож на нашу родину. Это был один из старых начальных миров. Тут обитало множество хранителей обхаживающих эту планету и создателей заботливо корректирующих её. Сектор был устоявшийся, и мне это тоже нравилось. Погрузившись в изучение жизни внутри зарослей джунглей и чащ тайги, я обнаружил один из самых богатых миров. Живность на этой планете просто буйствовала, как, впрочем, и растительность. В девственных лесах обитало множество самых разнообразных существ. Небо над лесами наполняли стаи различных птиц то мелькающих в стремительном и синхронном полете, то застывших на огромной высоте одиночек. И мы с Велом не без удовольствия погрузились в это богатство. Как я уже сказал, сектор просто кишел живностью. Даже на снежных равнинах обитало множество зверья. Мы надолго задержались тут, проникая в тайны внутренней жизни существ в чащобах и тёмно-синих глубинах океана и озер. И наконец это произошло.
  17
   Больше всего мне нравились густые лесные массивы, упиравшиеся в океан с востока. Там были похожие на привычную для меня среднюю полосу пейзажи. Стройные вскипающие кистями длинных иголок сосны на песчаном берегу будто возвращали меня в прежние времена. Тут я даже как будто чувствовал ветер с бесконечной водной глади океана, шевелящий кроны деревьев. И пусть это были не совсем сосны. Тут я впервые за долгое время ощущал себя в привычной среде. Это дарило мне состояние близкое к покою. И я много времени проводил, углубившись в эти прибрежные сосновые боры, разыскивая и наблюдая разную живность.
   Как-то, увлечённый мыслями, я смотрел с опушки леса на водную гладь, раскинувшуюся передо мной. Центр моего внимания находился почти на самом берегу, и только лапа ближайшей к воде сосенки закрывала мне часть обзора. (Мне это нравилось и давало иллюзию присутствия). Внизу передо мной расстилалась полоса пляжа, на который накатывали мелкие волны, каждый раз изменяя рисунок накипи из мелких камней и ракушек. На пляже расположилось на отдых одно из семейств крупных местных обитателей, похожих на древних трицератопсов. Обратил я на них внимание совсем недавно. Несколько изучив их мерный и примитивный уклад жизни, я потерял практический интерес к ним. Мне они не подходили. Это были грузные и мощные животные. Но, тем не менее, в них была некоторая эстетика. Несмотря на свой вес и висящую складками по бокам и собиравшуюся бахромой под брюхом кожу, животные были по-своему грациозны. Самое крупное существо самец был размером с добрый трактор. Как он только протискивался между бронзовыми стволами сосен? Сейчас глава семьи застыл почти у самой воды подняв носовой рог насколько мог вверх, будто принюхиваясь к чему-то. Под обвислой толстой кожей угадывалась обезжиренная состоящая из узлов мышц бычья стать, с широкой и низкой грудиной выливающейся сталагмитами узловатых мышц в тумбы широко расставленных передних ног. Песок вокруг трёхпалых копыт сочно выделял воду, выминаясь под весом животного. Семья состояла из трех детенышей, самки и этого огромного самца. Молодняк играл метрах в пяти от накатывающихся на пляж волн. Самка лежала, по коровьи поджав передние конечности, между лесом и хрюкающими малышами. Самец же, как я упомянул, стоял дальше всего от леса, почти у самой полосы прибоя. Я отвлекся от мыслей навеваемых гладью воды и вновь залюбовался этой семейкой.
   Почему они мне не подходят? Так мирно живут, пасутся. Кругом такая красота. Почему бы не начать жить вот в таком обличии? Но нет. У них не было рук или подобных им удобных манипуляторов. Не смотря на своеобразную могучую грацию они были неуклюжи и мало подвижны. Тут я вновь подумал о предполагаемом предке человека на земле - обезьяне. До этого момента мне не раз приходили мысли на эту тему. Странный выбор природы. Большинство людей не считает их красивыми животными. Почему? Может из-за своей похожести на них? Считают их карикатурой на себя? Но мало найдётся животных ловчее их и умнее. Может быть это критерии? Но почему-то мне не нравились такие критерии, хоть и со всех сторон они выглядели разумными. Мой разум, сформированный человеческой культурой и в частности логикой, диктовал такие выводы. Но оказавшись здесь и за короткое время утратив большинство стереотипов, теперь я сомневался в правильности советов разума. Меня все время преследовало чувство, что истинный критерий есть, и он лежит не в сфере здравого смысла, а где-то... выше его. И я никак не мог его найти.
   Тем временем мирно отдыхающее семейство несколько поменяло свои диспозиции. Самец, грузно тряхнув усеянной рогами огромной головой-блюдом и утробно взрыкнув, не спеша сдвинулся с места, и, утопая в песке, мерно переместился на несколько шагов вдоль берега. После чего принял прежнюю позу; неподвижно застыл, подняв носовой рог в сторону леса. Малыши продолжали резвиться, переворачивая друг друга на песке и неуклюже пытаясь после этого вновь встать на ноги. Самка же мирно дремала, изредка вполглаза наблюдая возню потомства. Самец все так же находился дальше всех от кромки леса. И тут произошло совершенно неожиданное происшествие. Будто красная молния сверкнула между лесом и самцом. Я едва заметил как какое-то невероятно быстрое существо оказалось на холке самца. Тот, дико взревев поддерживаемый визгом вскочившей самки и нелепо подпрыгнув на всех четырёх конечностях, принялся, извиваясь бочкообразным телом, скакать по пляжу. Впившееся в холку беснующего главы семейства, животное невозможно было разглядеть в дикой пляске этого исполина. Все это напоминало американское родео. Но в отличие от ковбоя наверху сидело что-то, что крепче мёртвой хватки вцепилось и слилось с движениями тела самца в одно целое. Брызнула струя крови, скатываясь в рубиновые шарики на песке. Раненый самец, с обезумевшими от боли красными навыкате от отчаяния глазами, продолжал свою дикую пляску, не совершая никаких продуктивных попыток избавится от смертельного седока. Но тут он, споткнувшись, припал на передние колени и в этот момент самка с неожиданной резвостью подскочила к нему и с разбегу ткнула нападающего рогом. От сильного удара задняя часть тела атакующего сорвалась со спины, но передние конечности не ослабили мёртвой хватки и продолжали впиваться в холку бедной жертве, которая, ослабев, молча опускалась на залитый кровью песок. И тут я увидел что это.
   Поверженный бык-трицератопс уже лежал всей тушей на земле роя в предсмертных схватках задним копытом белый песок. Над ним стояло в победной позе и глядя вслед удаляющейся самке и детёнышам существо совершеннее которого я никогда не видел. В нем, в этой позе царя была стать и тигра и одновременно гордость сокола сидящего на перчатке охотника. При этом существо не было похоже на что-либо мне знакомое. Размерами оно больше всего напоминало медведя, с очень короткой и гладкой шерстью. Но только размерами. В отличие от медведя у него и в помине не было никакой косолапости. Грация и движения его напоминали кошачьи. Но не посадка странной формы головы. Над довольно развитыми плечами на длинной прямой шее сидела крупная плоская голова с острой лисьей мордой. Посадка её была похожа на гордую посадку головы орла. Отведённая всем весом своим, несколько назад, гордо и прямо смотрящие глаза. Лапы, одну из которых существо с повелительным спокойствием теперь держало на добыче, напоминали руки обезьяны. Только на концах длинных пальцев торчали огромные жёлтые когти до сих пор находящиеся в мёртвой жертве. Существо сидело над тушей странной посадкой. Больше всего это было похоже на сидящего на корточках огромного человекоподобного с совершенно ровной спиной. Но если сидящий на корточках человек находится в позиции невыгодной и энергетически слабой - из которой трудно переходить к активным действиям. То тут было совсем иначе. Все мышцы задних конечностей отличающихся от передних только более развитой мускулатурой дрожали от внутреннего напряжения, напоминая с огромным трудом взведённую пружину готовую в любой момент моментально распрямиться. Шерсть животного была буро-красного цвета и окровавленное его брюхо и лапы-руки не отличалось по цвету от остального тела. Только сбившаяся в маленькие иголочки-косички мокрая шерсть указывала на залитые кровью части тела.
   Я заворожённо смотрел на него. Я никогда не видел подобного существа. Оно было настолько прекрасно. Если человек произошёл от обезьяны, то демоны произошли от этого предка. В животном и впрямь было что-то демоническое. Совершенный хищник. И голова, и лисья морда на крупном черепе. Тут я заметил, что цвет шерсти стал меняться на лиловый. Незаметно, еле видимыми волнами существо меняло цвет. Вначале лиловый, потом появился жёлтый оттенок и, миновав ещё несколько цветов, наконец шерсть стала почти чёрной. Теперь оно выглядело совсем уже как ночное зло осваивающее дневной свет. Ещё пару мгновений хищник будто смотрел мне в глаза которых не было. За тем он отвернулся и медленно опустил голову. И я услышал, нет, не услышал никакого слышимого звука. Я почувствовал мысль! Среди роящегося потока мыслей всех аэр чётко зазвучал низкий звук. Это был мысленный зов. Существо подняло морду от земли и глухо в голос простонало. Через короткое время прямо из-за того места, где могла бы находиться моя спина, появилась пара его сородичей. Они грациозно спрыгнули с небольшого обрыва на песок. Хищник, не взглянув на прибывших, отошёл от жертвы и в два прыжка преодолел расстояние до ближайшей сосны. Ловко вскарабкавшись по ровному стволу, он скрылся в хвое и по трясущимся и пригибающимся под его весом веткам стремительно удалился в гущу леса. Оставшиеся на берегу были заметно мельче самого охотника. Каждый из них, предварительно покусав толстую кожу добычи, впился в неё зубами и, помогая себе передними конечностями, они поволокли добычу в лес. Передвигались они на двух задних лапах, но на особо трудных участках освобождали одну из передних лап и помогали ею преодолевать препятствие. Хоть и передвигались они на трёх конечностях, они при этом отнюдь не напоминали обезьян. Представьте себе большую чёрную гориллу с головой лисы и грацией тигра. Наверное это было самое близкое описание того что я наблюдал. Животные обладали невероятной силой, потому что две особи тащили более чем в два раза превосходящую по размерам каждую из них тушу. Наконец и они скрылись из виду среди стволов и редкого подлеска. Вся сцена длилась совсем недолго, и я все ещё заворожённо смотрел вслед скрывшимся в листве хищникам.
  - Ну что скажешь?
  Я почувствовал улыбку Вела.
  - Ого.
  - Красиво.
  И тут меня осенило. Я наконец-то нашёл тот самый неуловимый критерий. Красота. Я не настолько хотел, что бы моё будущее тело было функциональным или долгоиграющим, подвижным или что-то ещё - насколько я хотел, что бы оно было красиво. Да! Именно этот критерий я искал все это время. Но могу ли я судить? А что тут судить? Только что покинувшие берег, существа были совершенны. Я никогда ещё не встречал более гармоничного тела, такого сильного и гибкого. А какое владение им! Я вспомнил движения хищников и то, как он в безумном танце слился с движениями своей жертвы. Это говорило не только о владении собственным телом, но и о том, что охотник чувствовал заранее все движения паникующей добычи. Или даже управлял ими! Это же очевидно. И Велу нравятся.
  - Это опасные хищники, возможно, самые опасные в этом мире, Андрей.
  - Они умеют думать! Ты слышал? Ты когда присоединился?
  - Да, слышал. Это либо все осложняет, либо наоборот. Не знаю пока.
  - Кто их придумал? Этот человек гений!
  - Я пока не могу отыскать в этом существе следы личности создавшей его. В этом секторе одно время работали принципы быстрой эволюции.
   - Вот как? Почему я не знал этого? Ну да не важно.
   Принципы быстрой эволюции-это было такое своеобразное развлечение аэр. Основанное на древней теории самосовершенствования живых существ. В начале живых, потом перенесённое на все остальное сущее. В основе был принцип естественного отбора. Вначале его прилагали только к живому, потом перенесли и на матричную природу. Данный принцип был запрограммирован и Соем применительно к Орбису, как вполне надёжный движок. Аэры придумывают что-либо. Другие аэры, видя придуманное, верят этому. Тем самым призывая матрицу в это придуманное. И за тем это продолжает свою самостоятельную жизнь, подчиняясь внутренним эволюционным законам Орбиса. Аэры могут найти свое творение в совершенно ином обличии спустя долгие поколения. (Интересно какая судьба ждёт моих змеек). Но в некоторых мирах аэры иногда ускоряли ход эволюции. Сделать это было не так сложно, и результаты получались порой очень интересными. По сути, нужно было ускорить все процессы в секторе одновременно. И относительная трудность состояла лишь в том, что бы большая часть хранителей данного сектора были согласны. Таких миров было не много. И этот был одним из них. Вероятнее всего, это совершенное существо продукт многих и многих поколений, а не воплощённая фантазия одного из аэр. Тем не менее, пусть даже эволюция проделала свою работу. Но ведь все равно был кто-то, кто придумал изначальный прототип. Я вспомнил фигуру животного. Отливающую металлическим блеском на солнце короткую шерсть. Жестокий и спокойный взгляд хищника.
  - Вел а как они называются?
  - Пару мгновений Вел не отвечал, я даже начал искать его мысли в потоке, но он был тут, рядом.
  - Дриги. Их называют дриги. Возможно, их не раз корректировали. Ну ты и сам проверишь, если захочешь. Это изменение цвета шерсти странное несколько.
  - Мне наоборот очень понравилось. Оно как будто разговаривает так.
  - Я ни разу ещё не встречал тут существ, которых бы я слышал в потоке мыслей аэр. Это же невероятно! Ты что-нибудь знаешь про такое?
  - Да. Меня это тоже удивило, Андрей. И испугало.
  Поглощённый первоначальным эффектом произведённым на меня дригами, я невнимательно отнёсся к мыслям Вела.
  - Да. Испугало. И вот почему. Я вижу, что тебе нравится их тело. Но имеем ли мы право брать его себе? Ведь это существо, которое умеет думать. И я не знаю, как к этому относится. Это первое и главное. Но и помимо этого есть ещё некоторые 'но'. Например, то, что эти существа хищники. Я не знаю, что может выйти из всего этого. Как повлияет тело хищника на аэр, поселившихся в нем? Какими мы станем в хищном теле? Было бы разумно подумать обо всем этом, Андрей.
  Доводы Вела были небезосновательны. Действительно, имею ли я право забрать тело у думающего существа? Что-то в этом было людоедское. И забрав тело животного созданного убивать, каким я буду? Где гарантия, что меня не захватят в плен кровавые инстинкты. И если да, то как я смогу их реализовать? И, вообще, во что это может вылиться в конце? Я вспомнил только что видимую нами сцену кровавой охоты на мирно пасущееся семейство. И тут возникла любопытная мысль. А почему дрига атаковал самого сильного и отдалённого противника? То есть самого невыгодного. Этому должно быть объяснение. Может именно потому, что жертва была самой крупной? Ведь кинься дрига на детёнышей или самку, то скорее всего его задача оказалась намного трудней. Наверняка, защищающий семейство отец доставил бы на порядок больше хлопот, чем один удар самки. Возможно и так. Нужно это все проверять.
   У меня не было ответов ни на один из этих вопросов. Но с появлением дриг впереди появилось некоторое прояснение. Теперь, по крайней мере, у меня есть тот самый критерий, который я так долго искал. И есть существо, отвечающее ему в полной степени. Что мне остаётся делать? Нужно наблюдать за жизнью дриг. Изучить все, что их касается. И я с энтузиазмом принялся за это.
  
  18
   Теперь, когда я уже знал про дриг, найти их не составляло труда. Я почти все местный сутки проводил, наблюдая их жизнь в чаще леса. Это были необычные существа. Выходящие из ряда всех других населявших этот мир, да и все остальные миры. Дриги имели зачатки мыслительной деятельности, но как я впоследствии убедился совсем незначительные. И пользовались ими весьма скупо и исключительно функционально. Только в тех случаях, когда охотились или находились слишком далеко друг от друга и обычный их сиплый вой напоминающий стон был бесполезен. Но никакой информации эти мысленные призывы кроме прямого зова не несли. На этом их произвольная умственная деятельность ограничивалась. Но и кроме этого в дригах было много необычного и загадочного. Вот взять хотя бы их жилища. Это были довольно сложные конструкции для животных. Селились они, как правило, под корнями поваленных деревьев. Подрывали лаз под торчащими в разные стороны изломанными корнями упавшего исполина. Лаз разветвляясь, вёл в несколько тупиковых нор. Или даже вполне просторных помещений вмещавших до трёх-четырех особей. Селились дриги по несколько семейств. И каждая такая нора принадлежала одному из них. Несмотря на свой вес дриги были великолепными лазальщиками. Наблюдать, как один из них со скоростью невесомой белки в несколько секунд взлетал к самой вершине дерева, было одним из моих любимых удовольствий. Помимо подземного жилья дриги устраивали над своими норами высоко в кронах деревьев нечто вроде сторожевых постов. Это не было похоже на какую-то сложноорганизованную конструкцию. Но все же для устройства этих мест дриги использовали посторонние предметы. Похоже это было на большие недостроенные гнезда аистов, только спрятанные посреди густой хвои и потому с земли практически незаметные. Своими довольно ловкими пальцами дриги умело переплетали ветки. Более того во всех своих повседневных занятиях они походили на наших предков обезьян. Они ловко могли хватать различные предметы. Умели бросать их в цель. В общем, во всех своих проявлениях дриги демонстрировали зачатки разума. Это было очень необычно, потому что по моим нынешним глубочайшим убеждениям разум являлся свойством вечным и никак не мог произвольно возникнуть вот так, в процессе каких бы то ни было эволюций. Во всем остальном это были грациозные, ловкие и невероятно быстрые хищники. Но и это было не совсем так. Я вскоре убедился в этом.
   Да, выбрав жертву дрига не промахивался и не упускал при мне никогда. Но выбор цели был долгим. И множество раз я был свидетелем, как, скрывающийся долгое время в подлеске, дрига просто по каким-то ему только понятным причинам оставлял слежку и уходил восвояси. В связи с этим случались у них и голодные периоды. И вот в эти-то периоды я обратил внимание, что они переходили на питание растительной пищей. Будь то кора или различные травы, произрастающие на лесных прогалинах. Так или иначе, они оказались всеядными. По рациону они, скорее всего, были похожи на наших медведей. В обществе аэр вокруг дриг даже сложилось какое-то подобие культа. Как и прочие из старых устойчивых секторов этот был пристанищем в основном аэр-хранителей и поменять здесь что-то было весьма затруднительно. Но именно по отношению к дригам у местных хранителей было словно табу на любые изменения их облика и образа жизни. Аэры относились к этим животным с благоговением, надо признать, совершенно заслуженным. Так что, и думать что-то привнести в их облик, было абсурдной идеей. Но меня это касалось мало, кроме разве того, что лишь подтверждало мою правоту относительно совершенства этих созданий.
   День за днём я изучал их жизнь и повадки. Меня не переставили радовать их хищная грация и изящество во всех движениях. Я с нескончаемым удовольствием часами следил за их жизнью в норах и за гибкими движениями самца на охоте. Сама же охота было явлением не столь частым, но представляла из себя кровавый и зачастую драматический спектакль несравнимый ни с чем. Эти моменты я любил особенно, не смотря на порой раздирающую меня жалость к жертве. Дрига самец был идеальным убийцей. Я ни разу не видел, что бы жертва уходила из когтей его. Он никогда не атаковал без надлежащей подготовки и предварительной довольно продолжительной слежки. Но уже если дрига оказывался на выбранной жертве - то это была сама смерть. В качестве своих жертв дриги выбирали разных животных. Но было у них нечто общее. Все жертвы были крупнее и сильнее на вид чем сам охотник. Эту странную и нелогичную особенность я заметил не сразу. Но благодаря этой странной черте их характера, каждая охота представляла из себя душераздирающее, но такое захватывающее действо.
   Большую часть времени дриги были чёрного окраса и меняли цвет шерсти только в некоторых случаях. Когда залезали в темноту своих нор, их волосяной покров приобретал серебристый оттенок и даже, кажется, немножко люминесцировал. И на охоте в тот момент, когда самец уже выбрал жертву или, я бы даже сказал, противника, шерсть начинала отливать багровыми переливами. Нельзя сказать, что это их маскировало. Скорее наоборот. С точки зрения эволюции это было совершенно неразумным, и долгое время оставалось для меня загадкой, пока наконец мне не пришла совершенно очевидная и разумная мысль. Нужно было узнать, что из себя представляли дриги до своих эволюционных изменений. Как выглядел их предок? В самих дригах я не смог найти никаких намёков на это. Оставалось одно. Нужно было отыскать их создателя. Того аэру, который придумал первого дригу.
   Сам процесс был уже обычным для меня явлением. Я принялся копать в потоке все, что было связанно с дригами. Перебрав огромное количество образов рефлексируемых местными аэрами, я в конце концов натолкнулся на странное видение. Это было огромное лохматое существо, похожее на какого-то горного тролля. С конечностями отдалённо напоминающими человеческие. С медвежьей мордой и грузным торсом на довольно слабых ногах. Существо было явно прямоходящим. В общем, все это создание напоминало неудачную карикатуру на изящного дригу. Пропорции всех частей тела были случайными и очевидно продиктованы были индивидуальным сознанием в плену стереотипических образов. Существо было похоже на тех, которых рисовали не очень умные и талантливые художники жанра фэнтези. Скорее даже это была сборка из частей тел различных реально существовавших животных. Голова медведя, туша огромной гориллы, когтистые лапы какого-то фантастического демона. Я ухватился за этот образ и принялся изучать все связанное с ним. Информации было не много, и может благодаря этому я, наконец, вышел на Лану. Это была аэра, давно покинувшая этот сектор, но именно она скорее всего и была автором этого неуклюжего предка дриг.
   Лана заметила меня практически сразу:
  - Да, это я придумала дригу, Андрей
  - Они красивые.
  - Фу
  Мысли Ланы в момент пропитались горькой обидой. И я даже почувствовал её желание выйти из общения, но, тем не менее, она осталась. Оставшись, она уже не пыталась уклониться и выдала все свои мысли без утайки. Ей было горько, что она, как автор дриг, овеянных вниманием стольких аэр, забыта. Она считала, что придумав того странного неказистого тролля, она была заслуженно достойна большей части этого внимания. Но в то время аэры активно созидали тот сектор, и придуманный ею уродец никого не впечатлил. И, возможно, совсем бы перестал существовать. Если бы не одно 'но'. Лана, будучи идеалисткой и по большей части женщиной, дала своему произведению качество, оказавшееся по итогу гениальным. Создавая своего тролля, она заложила в его поведение на первый взгляд странный и нерациональный инстинкт. И если бы дело касалось существа разумного, то инстинкт этот можно было бы даже назвать благородным. Это именно она сделала так, что дриги выбирая жертву, всегда останавливались на самой сильной особи. Так же никогда они не трогали детёнышей и по возможности самок. Вопреки здравому смыслу дриги выжили и не только выжили, но и заняли вершину пищевой цепи своего сектора. А может быть именно благодаря этому странному женскому самодурству, неказистый уродец, пропущенный сквозь жернова эволюции, превратился в самого сильного и красивого хищника в секторе. Это было довольно забавно. Как говориться, не знаешь где потеряешь, и где найдешь.
   Ограниченным этим инстинктом, дригам пришлось больше других существ прикладывать усилий на пути к выживанию. Дриги научились быстро бегать на четырёх конечностях, виртуозно лазать по деревьям. И даже может быть и думать они научились благодаря таким жестким условиям. Тело их приспосабливаясь к условиям среды стало гибким и стремительным, обретя ту неповторимую кошачью грацию. Благодаря необходимости добывать пропитание в тяжёлых схватках дриги стали невероятно сильными.
  Лана, внимательно наблюдавшая за ходом моих мыслей, вдруг потеплела, и я почувствовал искреннюю благодарность смешанную с удивлением.
  - Андрей! А ведь ты прав! Я никогда не думала так. Не важно, ведь как выглядело то, что я изначально сделала. А важно, что я придумала сделать дриг такими какие они есть сейчас. Это все равно благодаря мне они такие! Спасибо тебе! Я всегда верила, что мои крошки выживут и останутся. Хоть по-началу никто не обращал на них внимания. Я всегда верила! И в начале, когда я придумала их. И потом была с ними во время ускорения эволюции. Я и Нерп всегда поддерживали моих зверюшек.
  Ланины мысли вдруг вновь слегка омрачились.
  - И что теперь?
  - Нужно что бы все узнали про это. Я сделаю все от меня зависящее.
   Несмотря на очевидную случайность и абсурдность всего того что произошло с дригами, я не мог отказать Лане в авторстве и первопричинности появления таких великолепных существ. Пусть она была и не ахти каким художником, но ведь это она, возможно руководствуясь совершенно нерациональными мотивами, заложила это благородное качество в дриг. И опять же, она не бросила своё недооцененное другими творение, и впоследствии поддерживала его
   своей верой, убедив в своей правоте другого аэру. Именно благодаря ей, её странной прихоти и вере, у меня была возможность наблюдать такие совершенные и благородные творения. И не только наблюдать.
   Наконец, я был уверен, что наши с Велом поиски подошли к концу. Не может быть, что я найду что-то более подходящее. Дриги были идеальны, и я даже не испытывал желания найти что-то лучшее. У меня было чувство глубокого удовлетворения. Спокойствия. Того которое возникает после долгого поиска без просветов, среди томительных сомнений. Теперь все сомнения ушли. Я был уверен. Первая часть моей миссии была выполнена. Лана, продолжавшая следить за моими мыслями, вдруг взволнованно подумала.
  -А что ты хочешь с ними сделать?
  Очнувшись, я на несколько мгновений впал в ступор. И хорошо. В эти спасительные секунды полного отсутствия мыслей я сумел оправиться и тут же находчиво переключился на первую попавшуюся тему. Я стал вспоминать дригу, выслеживающего свою добычу. Эта змеиная пластика, крадущегося среди густого подлеска, охотника. Спина и перекатывающиеся узлы мышц. Начинающая приобретать бурый оттенок шерсть. И вот дрига уже красный. Но и секунды не проходит как всё массивное но настолько стремительное, будто никакой инерции не существует вовсе, тело срывается с места и только раз слегка коснувшись земли оказывается на спине могучей жертвы.
  - Да! Они очень красивые. Я их очень люблю!
  К счастью ход моих мыслей отвлёк Лану, и я в ответ на её восторженный всплеск спросил:
  - А изменение цвета? Это тоже ты?
  - Да! Классно, правда?
  - Да уж, да. Красиво, Лана.
   На этом я пожелал Лане всего хорошего и, пообещав по мере сил популяризировать ее персону, отправился к теперь уже своим дригам. Я где-то ощущал себя подобным им. Я будто долго выслеживал и теперь выбрал жертву. Самую сильную и совершенную. И самую эстетически верную. Вот именно для этого Лане пришла в голову сумасбродная идея. Именно для моей задачи она всем существом своим верила в это создание. Именно для нас, возможно с Ланой в том числе, даже скорее всего, механизмы эволюции выточили этот прекрасный сосуд. Ведь если она захочет вернуть себе тело, то несомненно выберет для себя тело своего любимца. Но. Впереди предстояла более сложная часть моей миссии. Если к поиску тела я ещё понимал как подступиться, то тут впереди был совершенный мрак.
  
  ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
  19
   До этого момента, конечно, мне не раз приходили мысли о том что в конце концов я найду подходящее тело и мне придётся решать следующую загадку. Но, видимо, я такой аэра и предпочитаю думать о насущном. И я все время гнал эти мысли при первом их появлении. Теперь у меня не было пути назад. Как подступиться к этому вопросу? За последний период моего пути во мне многое поменялось. Я расстался со многими страхами и, сковывающими моё мышление, стереотипами. Я увидел будущее. Я влюбился. Я увидел конец истории. В конце концов я потерял своё тело и приобрёл вечность. Ту самую - о которой мечтал подчас. И оказавшуюся на вкус такой горькой. Наверное и к этому вкусу можно было бы привыкнуть, но мне посчастливилось найти надежду среди беспросветности бесконечного всегда. И теперь что? Между мной и избавлением из вечного плена стояло это действо. И по словам Соя, среди великого множества личностей обитающих в мыслях только личность Андрея могла сделать этот шаг. Обрести тело. Забрать его у другого существа и поселиться в нем. Чувствовать. И пусть стать ограниченным в реализации своей фантазии, но всё-таки творить мир вокруг себя. И участвовать в его последующей жизни, а не быть всемогущим, но сторонним и бесплотным наблюдателем. Жить в нем до смерти и даже чем черт не шутит - любить в нем!
   Как мне сделать это? Я знал, что основой существования всякого объекта является матрица. Благодаря ей предметы, существа, явления и люди существуют в нашем мире какое-то время. Рождаясь из нашей фантазии, приходят новые вещи и остаются здесь поддержанные верой других аэр. Но сутью была эта самая матрица. Она появлялась и давала существование, после того как другой аэра верил в придуманный тобой образ. Этот тройственный момент; момент творения мной миража, момент явления этого миража другой личности и момент явления в мираже матрицы. Первый момент был отдельным и существовал как бы в стороне от двух других. При этом он мог и не иметь продолжения. За ним шли уже два других. Но эти два других не были равноправны. Тот самый миг, когда другому аэре нравился созданный тобой образ и он осознанно или нет хотел, что бы этот образ существовал - определял момент появления матрицы. Ведь если придуманное мной не будет принято другим, то и матрица не явится. Но как тогда обстояло дело с аэрами? Ну с остальным наполнением Орбиса все более или менее ясно. Матрицы существуют в телах Орбиса. Тела доживают свои жизни и матрицы уходят. Что же с аэрами? Ведь у нас тел нет. Но ведь и мы подчинены матричной системе. У каждого из аэр есть суть-матрица. Матрица это основа. Но тел нет. Пленённые в вечности матрицы, вырванные из циклов перевоплощений в телах? Но ведь тело телом, а аэры тоже не одинаковые. Каждый из них личность, персона. Личность! Вот возможная разгадка. Личность как узел рефлексов и повадок, завязавшихся в процессе одной жизни. Узел, который распадается с уходом матрицы. Получается матрица приходит не только в физическое тело. Получается, матрица поддерживает и существование личности. Так что ли? Ну хорошо. Что тогда получается? Получается, что при переходе в Орбис, матрица каким-то образом, утратив тело а вместе с ним и чувства, удерживается в рамках только личности? Этой программы? То есть матрица определяет не только материальные вещи? Матрица может определять и некие идеи. Ну а что такое личность по сути? Идея. Но идеи не имеют физической смерти, и в то же время по сути своей они конечны.
   Может быть, именно этот парадокс так мучает меня? Я не хочу быть Андреем вечно. Я не могу просто даже допустить мысль, что Андрей будет всегда. И пусть он будет набираться опыта. Пусть даже программа 'Андрей' станет совершенной. Ну и что? Что дальше? О какой кошмар быть совершенной личностью! Дальше что? Совершенная личность не имеет пути перед собой. Совершенная личность исчерпала себя.
   Но, стоп. Мир аэр бесконечно разнообразен и ещё более разнообразно количество ситуаций возникающих в процессе их общения. Может быть, всё-таки это иррациональный страх, и личность никогда не достигнет совершенства в бесконечном потоке все новых жизненных обстоятельств. Но я так не чувствую. Я каким-то внутренним древним инстинктом знаю, что личность исчерпаема. Что я точно не хочу вечно быть Андреем. Не знаю откуда это у меня. Но я это знаю совершенно точно. Да и так ли разнообразны ситуации, возникающие между нами, личностями? И в самом деле. С чего это я решил, что их бесконечное разнообразие? Из-за того, что я бесконечно могу делить? Поделил на две части, потом ещё на четыре. Но, ведь сколько бы я не делил в основании все равно будет то самое - нечто целое. Все просто дробят целое и получают иллюзию бесконечного разнообразия. А значит суть всех конфликтов и притяжений всегда одна. А значит, совершенная личность гипотетически возможна. И возможно когда-нибудь все аэры достигнут такого состояния. Ведь и тут мы меняемся. Я вспомнил себя только что прибывшего в Орбис и пытающегося освоится. И сравнил с собой теперешним. Определённо я сейчас отличался от того новорожденного аэры. И что? Мир идеальных аэр? Без конфликтов и отторжений, в полном взаимном всепроникновении? Какая-то глупость. Невозможно такое представить. В идеале это должен быть мир абсолютных клонов. А тогда чем они будут отличаться? Ничем. Они будут полны, мудры и идеальны. И...
   Тут я со всей очевидностью осознал странный факт. Ведь смысл им отличаться друг от друга тогда? Они не будут иметь никакой разницы между собой, а значит - это будут во всем близнецы. Эти личности не будут разными. И значит это по сути будет один прототип, который думает что он это множество разных аэр. Идеальная личность есть! Но это явление единично! И любой аэра, и возможно человек, приспосабливаясь к жизни, и тем самым совершенствуя собственное я, идёт совсем не к какому-то отдельному идеалу. Каждый идёт к одному и тому же. Это явление единично. И...тут я ужаснулся. И оно совершенно и ... полностью одиноко! Кроме совершенного существа никого больше не существует. Оно суть одиночество. И если допустить такое, то мы все всего лишь искажённые тени его. То есть я, Андрей и есть искривлённое отражение этого существа?
   А как же другие? Но ведь ты сам знаешь, откуда они все взялись. О, боже! И в самом деле. Ведь все-все аэры появились в моем воображении, и я же сам дал им самостоятельность. Тогда, когда я встретил Леру. Была ли это Лера? Или это была моя фантазия, в самостоятельность которой я поверил? А спокойный и терпеливый Вел? Это что? То же я? Но ведь он совсем другой! Я не такой как он. Я порывист и сумбурен. Вел же рассудителен. Что я говорю? Ну разве мне не нравятся эти качества? Неужели я не хотел бы быть в этом похожим на него? Безусловно, хотел бы. А что, неужели я не могу приобрести их при желании? Конечно могу! Ведь я и сам с Лерой, например, стараюсь держать себя спокойным и рассудительным. Надо же! Что же это получается? Что мы с Велом и Лерой по сути отличаемся только ... да ничем.
   Стоп. А интересы, сложившиеся по ходу жизни? Ведь они нас отличают. Разве? Что интересы? Разве интересы характеризуют личность? Это все та же личность, занимающаяся тем или иным делом. Да ничем мы не отличаемся, кроме собственного мнения о себе. Жуть. Мы все одно и то же. Эта мысль, проникнув в меня, поразила меня словно громом. Мне отчаянно не хотелось в это верить. Мне не хотелось остаться настолько одиноким. Это было одновременно и страшно и в то же время вызывало какой-то сладостный трепет. С этого момента я уже был чем-то другим. Другим Андреем. Или вообще уже другим существом. Я плохо соображал и видел перед собою всего лишь одну трепещущую всеми возможными цветами мысль. Одно это, по сути, простое понимание. Но, которое вызывало у меня смесь различных реакций. От холодного ужаса бескрайнего одиночества, до какого-то облегчающего душу веселья. Веселья скорее носившего ироничный характер. Веселья, которое смеялось от удивления собственной глупости. Как я все это время жил? Как зомби. Какой я был слепой идиот! Хотя все было всегда на виду. Весь Мир как будто развернулся наизнанку. Все с точностью до-наоборот. И тем самым все встало на свои места. Как будто какой - то бескрайний неразрешимый пазл сложился вдруг самым неожиданным образом. Я поражённый этим озарением просто перебирал все загадки и вопросы не дававшие мне покоя в течение моей жизни. Все те вечные загадки, о которых я мог только думать и даже не смел мечтать, что когда-нибудь узнаю объяснение, вдруг приобретали ответы. Все так легко объяснялось. Стоило только вывернуться наизнанку и поверить в то, что ты увидел.
   Появился Вел. Я теперь не мог думать про него как раньше. Раньше я воспринимал его как нечто самостоятельное. Отдельное от меня. Как нечто, что может содержать в себе что-то новое для меня. Что-то чего во мне нет. Но теперь. Теперь это был тот же самый Я. Как и Андрей, как и другие остальные.
  -Вот и ты, Андрей стал взрослым.
  Я с удивлением сосредоточил внимание на мысли, которую раньше посчитал бы принадлежавшей Велу.
  - Взрослым?
  -Да. Со всеми аэрами рано или поздно это происходит.
  - Ты понимаешь то, что я думаю?
  -Разумеется. Я уже давно так живу. Как и все остальные тут. И это нормальный порядок вещей. Орбис помогает всем нам осознать его. Он построен на этих принципах. Теперь и ты полноценная часть населения Орбиса.
  - А что с нашей прежней жизнью? То же мираж? - подумал я с горестью.
   Но Вел уже пропал, оставив меня одного с обрушившимися на меня глобальными осознаниями.
  Озарение, подарившее мне столько разрушающих старый мир и обнажающих истинный храм вечности, вылилось в продолжительную умственную деятельность. Я в течение многих местных дней и ночей перебирал все кусочки моей жизни и жизни мира вокруг меня, словно наводя порядок после того как разбил и выкинул из дома старую мебель. Вел не появлялся, либо из такта, либо по другим причинам. Не знаю. Но мне это и не было нужно. Мне нужно было одиночество. Необходимо было столько осознать и переосмыслить. Весь мир поменялся в основе, но оставалось ещё множество старых стереотипов, которые теперь уже были не логичны и бессмысленны. И я с удовольствием щёлкал все эти ребусы и разбивал казавшиеся раньше нерушимыми понятия.
   В конце концов, я стал привыкать ко всему этому. Привычный уклад возвращался вместе с тем основным тем, что нужно было мне сделать. Все вроде было по прежнему, но новое состояние ума давало мне спокойствие и какую-то непобедимую уверенность. Ну а как? Я же был один. Ничего не существовало вне меня. Я стоял во главе всего. Нет, Не Андрей. Именно Я. Я теперь был бесконечно больше Андрея. Он был всего лишь одной из моих ролей, которые я играл сам перед собой. Как Вел, как маленькая Лера, как все остальные мои маленькие я. Ведь все так просто. Проживи я жизнь Вела, я был бы Велом, жизнь Леры - Лерой и так далее. Но это всё одно и то же Я, которое становится маленьким я, когда увлекается какой-то одной из жизней и забывает про остальные.
   Но жизнь, или что это было сейчас у Андрея, она продолжалась. И перед ним лежала интереснейшая задача. Отношение к ней у меня теперь тоже поменялось. Нет. Не пропало чувство бесконечной ответственности перед всеми аэрами, но теперь она не вызывала у меня оцепенения и страха. Ведь теперь это была ответственность перед собой. И только перед собой. И, окончательно разобравшись с остатками прежних предубеждений, я с увлечением вернулся к наблюдению за своими дригами.
  20
   Пока у меня как и прежде не было никаких идей. И единственным вариантом оставалось непрестанное изучение их жизни и всего что с ней связанно. Те же продолжали вести свою жизнь, охотясь и воспитывая потомство. В отдыхе как таковом я практически не нуждался. Если и посещало аэр некое подобие усталости, то это было совсем не похоже на физическое утомление. И не было похоже на эмоциональный износ. Скорее просто притуплялась острота мыслей, но стоило сменить занятие, и концентрация возвращалась. Мне же на этом этапе не требовалась активная мыслительная деятельность. Я решил ничего не предпринимать и просто наблюдать за жизнью моих подшефных, надеясь на спонтанное озарение. Потом, после всего того что я перенёс совсем недавно в своих мыслях это наблюдение как раз играло роль этакого своеобразного отдыха. Я просто наблюдал, не утруждая себя размышлениями. Теперь уже я не мог смотреть по-прежнему на все, после того что произошло со мной. Но я, вроде как, принял правила игры. И я думал как и прежде и поступал так же. Вела это вполне устраивало. И теперь я часто с ним обменивался впечатлениями, ленивыми и по сути бесполезными размышлениями по поводу предстоящей нам миссии. Он как-то молча смирился с моим выбором и теперь смотрел на дриг как на основного претендента для нашего эксперимента.
   Для своих наблюдений я выбрал одно семейство дриг, состоящее из старого уже грузноватого самца, такой же пожилой самки, и пятерых детёнышей. Вообще-то, самки дриг рожали раз в несколько лет. Может быть, благодаря этому ни к чему в своей жизни они не относились с большим трепетом как к своему потомству. Как самки, так и самцы. В основном забота о молодняке лежала на самке, но в тех случаях, когда была такая необходимость, эту роль брал на себя самец без видимого ущерба для процесса. Дриги были живородящими, но не были млекопитающимися. После рождения новорожденные питались полупереваренной родительской отрыжкой. Не совсем эстетичное зрелище, но полезное. Самец мог на любом этапе подменить самку и детёныши никогда не оставались без пищи. До определённого возраста маленький дрига совсем не выходил в большой мир, изучая его в пределах норы и общаясь исключительно с членами семейства. По достижению соответствующего возраста родители позволяли играть рядом с входом под бдительным присмотром одного из членов семейства. Все эти процессы взросления не были какими-то особенными, и интересное начиналось после достижения дригой половой зрелости.
   И тут дело было не только в способе их совокупления, хотя как раз это зрелище заставило меня удивиться и ещё раз задуматься после уже затянувшегося периода умственного безделья. Но и в обстоятельствах всегда предшествовавших оному. Совокуплялись дриги редко, и когда я впервые увидел это, то зрелище меня несколько шокировало. Со стороны это выглядело вполне себе обычно, не считая повода для спаривания. Я вообще далеко не сразу обнаружил эту странность. Только после нескольких раз я обратил внимание на красную лужицу на месте их случки. И даже тогда я не сразу придал этому значения. Но во всех последующих ситуациях я стал замечать похожую лужу крови на песке или красную мокрую траву. Я стал пристальнее наблюдать за их брачными играми. Собственно, игр как таковых не было, но была одна особенность, связанная с кровью или болью. Может быть, поэтому я не сразу обратил внимание на лужу крови после спаривания дриг. Дело в том, что случка всегда происходила исключительно после охоты дриги-самца. И даже не просто охоты, а именно тяжёлой охоты, где самец бывал ранен. И только после того как ему несчастная жертва умудрялась таки пустить кровь, он, умертвив добычу, убегал к своей самке. И казалось вполне обычным то, что раненый самец оставлял после случки кровь.
   Один раз я заметил, что у него была рассечено ухо когтями похожего на огромную ворону существа. После встречи самца и самки на земле остались два небольших пятна. Дело происходило на песке недалеко от логова и красные пятна были хорошо видны. Поначалу я решил, что самец был ранен в двух местах, но решил при случае рассмотреть процесс непосредственно изнутри.
   Не представлявшее что-то особенное со стороны - изнутри это действо выглядело весьма экзотичным. Оказалось, что в обычном состоянии детородный орган дриги самца врастает в живот и никогда не беспокоит его и никак больше не используется. То есть, между задних лап был только анус через который и происходили все ежедневные выделения. А на месте члена просто рубцы или гладкая поросшая пушком кожа. И то же самое у самки. И только в те моменты когда дригу ранили на охоте, фаллос активировался, становясь при этом острым и твёрдым как лезвие. И после ранения он взрезал, высвобождаясь, кожу на животе. Оседлав самку, самец вводил в плоть подруги фаллос-лезвие и там внутри тела находил свою цель-влагалище. Такой странный способ немало удивил меня и очередной раз испугал Вела. И в самом деле. Если вся наша цивилизация и культура во многом построена на сексе и его производных, то какую культуру породим мы в таких телах? Как будут строиться наши отношения, если мы во многом будем дригами, которые любят друг друга таким кровавым способом и к тому же только после трудного боя? Что это будет за культура? Похожая на культуру инков с их кровавыми жертвоприношениями? Или что-то более ужасное? Такой ход мысли на некоторое время привёл меня в растерянность и породил сомнения по поводу моего выбора. Но неожиданным образом вернуть уверенность помог Вел.
  Как раз в момент сомнений, вызванных этим открытием, я услышал его мысли.
  - Знаешь, Андрей, ты же сам теперь понимаешь, что идеал не жизнеспособен и даже абсурден. Может быть это к лучшему, что аэры не во всем соответствуют твоему, да и моему идеалу. Я тут думал про это все. Я все равно считаю дриг лучшим выбором для себя, по крайней мере. И когда у тебя получится открыть вход в тела, я последую за тобой. Может быть, именно в том какими мы станем и будет наш сакральный выбор, который сделает нас лучше или наоборот. Выбор кто будет хозяином нового разумного существа. Тело дикого хищника, или вечный аэра, осознающий себя неотъемлемой частью всего остального.
  Вел был прав. Если после того как стану дригой - я превращусь в кровавое животное, то так тому и быть. Но внутри у меня была непоколебимая уверенность, что такое никогда не произойдёт со мной. Как я теперь могу превратиться в зверя, уже зная, что я такое?
  
  21
   Больше всего я наблюдал за молодым самцом старшим питомцем пожилой парочки. Это было самое красивое существо из всех мной встреченных. Все лучшие качества дриг нашли в нем своё полное воплощение. Он уже достиг по размерам взрослую особь и готовился, судя по всему, выйти на свою первую охоту. Я уже не раз был свидетелем, когда старый глава семейства брал с собой на промысел свою супругу и его. Но роль их ограничивалась только транспортировкой добычи до логова.
   Как-то раз старый самец выслеживал существо, внешне очень напоминающее гигантскую помесь кенгуру и дикобраза. Старший с матерью всегда сопровождали главу в некотором отдалении, вне пределов видимости, идя, судя по всему, по следам добытчика. Если же он замирал в ожидании, наблюдая своими спокойными чёрными глазами добычу, то и самка со старшим замирали на таком же расстоянии, не смея нарушить его. И так, дрига вёл крупную и на вид довольно опасную добычу. Жертва отнюдь не казалась неуклюжей, а даже наоборот. Передвигалась она на двух мощных задних лапах и питалось зелёными побегами, которые довольно ловко пригибало к своему рту передними когтистым лапами. Вся спина, мускулистые плечи и даже короткий и толстый хвост были покрыты длинными стучащими друг о друга иглами. Все произошло не совсем как всегда. Окрасившись в красно-бурый цвет, старый охотник метнулся красной молнией из кустов, но атаковал он свою жертву строго спереди лобовым столкновением. Было видно, что дрига не первый раз имеет дело с таким противником. На огромной скорости он бросился прямо в грудь добычи с явным намерением повалить колючее кенгуру на спину. Но что-то пошло не совсем как обычно гладко. Животное успело заметить атакующего хищника, но не бросилось наутёк, а заняло позу низко стартующего бегуна. При этом все до этого лежавшие вдоль спины иглы встали дыбом и даже подались основной массой вперёд, в сторону летящего на них дриги. Бросок явно не удался и, не успев затормозить, охотник со всего маху с громким хрустом наткнулся на стену острых жёстких игл. Не издав ни звука, дрига, невероятным образом изогнувшись, подскочил высоко вверх. При этом кенгуру будто врос в землю и ни на сантиметр не сдвинулся от толчка. Охотник был ранен и, отскочив на пару метров, застыл, припав к земле. Добыча только чуть развернулась и тем самым противники оказались лицом к лицу.
   И тут я услышал мысленный вой. Тот самый вроде бы всегда такой одинаковый вой дриги, когда они зовут друг друга. Но это был вой не самого охотника. Этот вой издал сын, наблюдающий за схваткой. Впервые я услышал в этом вое совершенно новые модуляции. Я уже много раз слышал эти примитивные мысли дриг, но всегда они были практически одинаковыми, не смотря на ситуацию. Таким хриплым мысленным воем дрига охотник призывал помощников за умервщлённой добычей, и практически такое же урчание издавала самка, возясь с потомством. В этом внутреннем звуке никогда не было никаких особенных настроений, эмоций, если хотите. Звуки отличались только по своей частоте, характеризуя своего хозяина на подобии инвентарных номеров. У старого дриги было низкое утробное ворчание. У его подруги более высокое и сильное, походившее на стон, у молодого же этот звук был как будто с лёгким сиплым присвистом. У каждого дриги он был свой, но никогда не менялся. Я уже привык отличать представителей этого семейства по рисунку их примитивных мыслей, даже не наблюдая непосредственно их перед собой. Но теперь в тот момент, когда отец получил множество колотых ран, а теперь, оскалившись, прильнул к земле напротив ощетинившегося противника, теперь в услышанном мной вое я почувствовал совершенно новые нотки. Но в тот момент разыгрывающаяся передо мной сцена не дала мне возможности добросовестно проанализировать изменения в мыслях молодого дриги. На лесной поляне разворачивалась очередная трагедия, обещавшая новые впечатления, так как я никогда ещё не видел подобных неудач на охоте дриг.
   Противники находились друг против друга. Каждый застыл, не меняя позы. Колючее кенгуру представлялось мне совершенно неуязвимой целью. Ворох длинных игл как будто стал даже гуще и длиннее. У прижавшегося к траве дриги из плеча и шеи беспорядочно как перья в причёске молодого индейца торчало в разные стороны несколько глубоко засевших игл. Шерсть в этих местах намокла. А на месте правого глаза был кровавый пузырь, заливший часть острой морды. Ни молодой самец, ни его мать, замерев в ближайших кустах, не предпринимали никаких действий, что бы помочь отцу. Ситуация, как мне казалось, была патовая. Так продолжалось несколько долгих секунд. Наконец сорвавшись с места как освобождённая пружина, раненый охотник вдруг метнулся по прямой, но не в лоб на кенгуру а несколько правее. В считанные мгновения дрига переместился на другой конец поляны, но добыча вновь проворно развернулась всей своей оборонительной мощью к нему. И опять томительная секундная пауза. Вновь такой же манёвр. И опять застывшая в щекочущем нервы ожидании композиция. И вновь следующая моментальная смена диспозиций, но на этот раз дрига на середине пути, пробегая как раз на самой короткой дистанции от жертвы, неожиданно сделал совершенно легковесный приём, каким зайцы уходящие от погони меняют резко курс. Красная молния вдруг резко, будто совершенно ничего не весила, взмыла под почти прямым углом и таким образом оказывалась за спиной противника. Не теряя ни секунды, дрига впился зубами в основание хвоста жертвы. Послышался хруст, ломающихся под клыками, игл. Но игольчатый панцирь не мешал охотнику вцепиться мёртвой хваткой в плоть. Кенгуру, издавая неожиданные для такого крупного животного резкие и тонкие визги, начало вращаться вокруг своей оси. Вцепившийся в неё сзади дрига не противился этому кручению, а будто наоборот помогал, быстро перебирая задними конечностями. И даже забегал и сам подтаскивал хвост в сторону кручения. Рана была болезненна, и жертва продолжала крутиться, пытаясь достать передними лапами поражённое место. Но теперь глухая до этого момента оборона её уже пала и кенгуру, загребая передними конечностями, обнажила грудь и шею. Раскручивающий её, дрига вдруг отпустил хвост и, резко изменив направление кручения, оказался прямо напротив шеи жертвы. Этот момент был роковым для добычи и победой для охотника. На сей раз, дрига впился в горло кенгуру в смертельном поцелуе. Кенгуру ещё некоторое время пытался царапать плечи дриги передними лапами, но теперь уже был определённо конец. Жертва ослабевала и жизнь покидала её обмякшее тело.
   Я не в первый раз был свидетелем охоты дриг. И меня всегда радовало то какими различными подходами пользуется старый дрига к каждой из своих жертв. Но в этот раз самец потерял глаз. Такого урона он ещё никогда не получал. Как же будет теперь добывать мясную пищу это семейство? И этот странный оттенок в мыслях молодого дриги в тот момент, когда отец получил рану. Это изменение было для меня внове. И оно подразумевало некий смысл. Может быть, я просто не все знаю про этих животных? Может просто, не различаю тончайших модуляций, которые они закладывают в свои, как мне кажется, одинаковыми, мысли. Не знаю. Тот новый оттенок нёс в себе индивидуальность, которую я невольно отметил. И более того в нем не было никакой видимой функциональной окраски. Ну что он мог означать? Мне ничего не приходило на ум, кроме того, что молодой дрига мог почувствовал боль отца. Но в таком случае, это значило не больше, не меньше чем сопереживание. Разве это не эксклюзивная прерогатива человека? Разве может пусть и такое совершенное, но все же животное чувствовать боль подобного себе? В последствие я ещё много раз слышал мысли дриг, но даже с удвоенным вниманием не замечал ничего подобного тому, что произошло тогда на охоте.
  После ранения главы семейства житейский уклад дриг поменялся. Старый охотник занял подчинённую позицию по отношению к моему любимцу. Поменялись они местами и на охоте. Старый одноглазый дрига теперь сопровождал сына, и все действо возглавлял молодой окрепший самец. Он выбирал и выслеживал жертву, а старик и мать тащили добычу к логову после поданного молодым неслышного хриплого воя. Охота была у дриг в генах, в крови, потому что молодой почти сразу стал орудовать вполне ловко и умело. Только на первой охоте была небольшая стычка после неудачного первого броска, напомнившая мне свару собак. Но все равно почти сразу она закончилась смертью жертвы. После этого я никогда не замечал подобных инциндентов. Молодой охотник молниеносно атаковал и блокировал жертву хваткой мощных челюстей и не менее быстро умервщлял её. После этого раздавался все тот же мысленный сигнал, означавший конец охоты, и что нужно забирать добычу. Я сопровождал практически каждую вылазку нового главы семейства.
   Может показаться, что каждая охота дриги оканчивалась успешно. Но это было далеко не так. Чаще всего дрига просто блуждал по лесу, изредка выходя на белый песок пляжей, так ничего и не встретив. Я не уставал восхищаться его грацией и словно заранее продуманными движениями. Тело его скользило в густом подлеске, практически не задевая торчащих отовсюду веток, будто он обладал способностью видеть кожей. Чёрная тень среди густой листвы. Наверное, этим можно было любоваться вечно. Дрига всегда ходил один, призывая мыслью эскорт, только в моменты, когда уже выбрал жертву, и начиналась слежка. Поэтому в основном мы были с ним наедине. Я очень хотел, чтобы он знал о моем присутствии. Я уже настолько привык к нему, ко всем его повадкам, что порой мне хотелось какого-то пусть даже минимального контакта с ним. Но я был вне его измерения. Всего лишь мыслями в эфире. И он даже не подозревал, что существует что-то, что постоянно наблюдает за его жизнью.
   Однажды он, как обычно крадучись, пробирался вдоль кромки соснового бора, невидимо сопровождаемый моим неотлучным вниманием. Это было уже довольно далеко от родного логова. Наконец, мы оказались на краю небольшой открытой лесной прогалины. Своды древесных крон резко оборвались, и сквозь кромку листвы брызнули солнечные лучи. Прогалина заросла густой высокой травой. Погода стояла ясная и безветренная. До этого спокойно скользивший вдоль земли, мой дрига вдруг резко замер. Вначале я подумал, что наконец-то будет охота. Но дрига на этот раз не прижался хищно к земле, а продолжал стоять в позе замершей борзой, сканируя чёрными зрачками дальний от нас край поляны. Я тут же представил это место и обнаружил в траве прямо у противоположной кромки леса другого дригу. Это была менее крупная особь с более гладкой шерстью. Она тоже почувствовала присутствие чужака, но в отличие от моего подопечного стоявшего во весь рост, прижалась к земле и, замерев, поводила глазами перед собой и принюхивалась. И тут, скорее всего, уяснив ситуацию, мой дрига издал мысленный вой. Но не тот каким он обычно вызывал отца и мать. На сей раз в нем слышались какие-то мягкие урчащие нотки. После нескольких секунд эфирной тишины вдруг раздался ответная мысль самки на противоположном краю поляны. Её ответ звучал тоньше и в нем не было той хрипоцы присущей остальным дригам. Самка поднялась с земли и вновь застыла. Мой же дрига, осторожно начал приближаться к ней. Наконец они встретились. Самка, слегка присев на задних лапах и вытянув вперёд остромордую голову, обнюхивала нос моего красавца, который стоял во весь рост перед ней и только чуть подался назад. Этап первого знакомства прошёл благополучно и самка, мягко ударив лапой по носу моему дриге, принялась прыгать вокруг него. Кавалер тут же поддержал эту незатейливую игру, и оба начали носиться по поляне, догоняя друг друга. Наконец, наигравшись, самка вдруг сорвалась и унеслась в сторону зарослей откуда до этого появилась. Мой дрига, видимо, не считая ритуал законченным, остался стоять на месте посреди поляны. Тут я снова услышал прощальную мысленную перекличку дриг. Постояв с минуту и глядя на укрывшие самку кусты, дрига развернулся и мы направились в сторону дома.
  22
  В конце концов в семье одноглазого дриги появился новый член. Молодая самка заменила мать в эскортах на охоте, и теперь на зов добытчика спешили подруга с отцом. Мать же оставалась с семейством. Все это время я продолжал с особым вниманием изучать мысли дриг, надеясь утончить своё восприятие и найти в них ранее не различимые оттенки. Мне казалось, что у дриг есть какой-то примитивный мысленный язык. Но бесплодно. Модуляции в мыслях были только у моего подопечного. Зато я прекрасно изучил внутренние голоса каждого из них в том числе и молодой самки. Я все также следовал за охотником в его долгих поисках, с особой настороженностью ловя каждый изданный им или кем-то из его семейства внутренний звук. Присутствие новой самочки стало для меня уже привычным. И я с удовольствием, наблюдал за её участием в семейных событиях. Но я все также был далёк от своей цели. Кроме изучения этого бесспорно красивейшего животного, я ни на миллиметр не продвинулся к решению поставленной передо мной задачи. Каким образом я могу завладеть этим телом? Как мне переселить себя в их реальность? Все так и оставалось без подвижек, вплоть до нижеследующих событий.
   Как уже было упомянуто, до наблюдений за конкретным семейством я был свидетелем многих охот различных дриг. Дриги были охотниками от бога, и ни разу я не видел, что бы они фатально оплошали на охоте. Да, они бывали легко ранены, но никогда охота не заканчивалась значительным увечьем или тем более гибелью охотника. Поэтому меня удивила та сцена, в которой старый дрига потерял глаз. Это было что-то из ряда вон выходящее.
   Молодой все так же довольно успешно охотился, порой забредая далеко от логова. И все так же, не зная что ещё предпринять, я продолжал следовать за ним несуществующей тенью. Таким образом, мы как-то набрели на очередную добычу. Но на сей раз, добыча была не совсем добычей. Это оказалось весьма необычное существо.
   Увидев, что дрига привычно насторожился, как в те моменты, когда выбрал цель, я принялся искать в окрестностях животное, явившееся объектом внимания охотника. Но так ничего и не обнаружил. Дело происходило совсем близко от логова, и встреча произошла не более чем с триста метров от него. Я услышал мысленный зов моего дриги. Это было необычно, потому что причин для этого не было никаких. И добычи я не видел. И ко всему прочему мой охотник вёл себя странно. Обычно в преддверии атаки он замирал и льнул к земле, стараясь не выдать себя жертве. Теперь же я почувствовал в его поведении нечто совершенно новое, до этого момента никогда не отмечаемое у царя природы этого сектора. Дрига держал себя совершенно не как хозяин ситуации. Наоборот, он как будто сжался в комок, и шерсть его встала дыбом. Острая клыкастая морда оскалилась, и он замер на одном месте. Но во всей его позе чувствовалось сдерживаемое желание не просто податься назад, а стремительно убежать отсюда. Тем не менее, молодой охотник стоял, ощетинившись и дрожа всем телом. Я, заинтригованный, искал причину такого поведения и, наконец, увидел.
   Впереди раскинулась довольно просторная поляна, поросшая ровной шевелящейся травой. Трава шевелилась в совершенно безветренную погоду. И даже будь ветер, он приглаживал бы её волнами в одном направлении. Но тут каждая травинка шевелилась самостоятельно, будто была сама по себе. Я тут же представил, что находится под этой растительностью и замер. Оказалось, что вся поляна на самом деле покрыта неким плоским существом размерами с добрый парашют. Вся нижняя поверхность этого ковра была густо усеяна кишащим ворсом острых бледных жал. К этому моменту уже подоспели одноглазый дрига с молодой самкой. Все их поведение говорило о большой опасности, исходившей от незваного гостя. Оба самца продолжали стоять, ощетинившись в нескольких метрах от этого одеяла. Только молодая самка позади прильнула к земле, готовая в любой момент бросится в драку, но явно трусившая не меньше остальных. Вся поверхность поляны слегка морщилась и медленно волнами перемещалась в сторону логова. Старый самец в пару скачков обогнул противника и занял позицию с другой стороны поляны. Прошло ещё несколько напряжённых минут, в течение которых дриги так ничего и не предприняли. За эти минуты живая поляна продвинулась на несколько метров, плавно обтекая стволы деревьев со всех сторон, будто состояло из каких-то несвязанных между собой частиц.
   Вдруг старый дрига кинулся и вцепился передними лапами в край этого странного существа будто пытаясь подтянуть его на себя. И тут же зелёная живая трава начала нарастать на него, словно обтекая лапы одноглазого. И не только лапы. Как только эта масса начала поглощать грудь дриги-отца, подключилась молодая самка. В слегка неровном, но выверенном прыжке она взвилась со своего места и приземлилась прямо по центру поляны, впившись зубами в холмик посреди травы. От этого вся поверхность существа будто вскипела и моментально свернулась в очень быстро конвульсирующий клубок, ощетинившийся шевелящими тонкими и бледными щупальцами, прежде находившимися снизу. Молодой охотник бросился к этому клубку и принялся раздирать когтями шевелящуюся массу. Освобождённый атакой самки, старый самец с другой стороны в свою очередь рвал когтями пульсирующий клубок. Несмотря на кажущуюся жидковатость и полупрозрачность червей покрывающих клубок когти дриг не наносили им никакого ущерба. Самка с первого раза сумела схватить зубами сердце твари и теперь внутри этого ядовитого покрывала не ослабевала хватки. Так продолжалось около минуты, пока наконец клубок не стал умирать и участки шевелящегося одеяла не стали один за другим безжизненно обвисать. Наконец, опасный враг был мёртв и оба самца, с трудом разрывая его на куски, откапывали самку. Наконец, показалась красная шерсть. Самец лапами и зубами растаскивал тяжёлые останки твари пока, наконец, не добрался до головы своей подруги. Шерсть вокруг плотно сжатых челюстей была обожжена и проглядывали обнажённые кровавые мышцы. Самка была мертва.
   Это был из ряда вон выходящий случай. Значит, у дриг есть враги. Значит не они цари природы. Что это было за существо, я не знал. Никогда раньше я его не видел. Да и не мог, скорее всего, заметить, учитывая то как оно маскируется. Но дриги были с ним явно знакомы. И это существо было угрозой их семье. Что было, если бы оно добралось до логова, где оставались старая самка и несколько маленьких последышей?
   После этого случая молодой самец, словно понимая происшедшее, долгое время не проявлял никакой активности. Он лежал в глубине берлоги под корнями и никуда не выходил. Старый самец не пытался заменить его на охоте, и вся жизнь семейства проходила в пределах логова. Если бы я не знал, что дриги не разумны, то предположил бы, что у молодого самца глубочайшая, очень человеческая депрессия.
   Вел знал про этих животных почти все, что знал я. Если ему и не случалось быть непосредственно свидетелем некоторых событий, то он считывал пропущенное с моей памяти. Как-то раз он появился, когда я любовался закатом на своём любимом месте, неподалёку от накатывающих на песок волн. Дрига спал, и я был предоставлен самому себе. Как и всегда, я сразу почувствовал присутствие друга. Он был тактичен, и старался, что бы его появление замечали раньше, чем он успеет подумать что-то конкретное.
  - Я все так же не знаю, что делать, Вел, - посетовал я.
  - У нас есть время.
  На фоне перламутрового тёмно-синего неба горело алым уходящее местное солнце, разливая далёкий пожар вдоль всей полосы горизонта. Оно было похоже на то самое, наше солнце.
  - Ты не обратил внимания на все несчастья, которые навалились на эту семью? Услышал я мысль Вела.
  - Не знаю. Не обратил.
  Вообще-то и вправду, что-то много всего неприятного с ними случилось. И увечье старшего дриги. И смерть молодой самки. Но откуда я на самом деле могу знать, что с другими семействами такого не происходит. Но ведь и не происходило. Я до этой семьи потратил на изучение жизни дриг немало местных суток. Дриги были практически безупречны, и я никогда не видел, что бы кто-то из них получил такие травмы как предыдущий глава этого семейства. И уж тем более, я не видел, как дрига погибал на охоте. Но, с другой стороны, я ни разу не видел, что бы они встречались с таким противником. Противником, которого они, кстати, знали и опасались. Почему эта тварь приползла именно к логову этого семейству? Будто было мало недавнего ранения старшего добытчика. Не знаю. Совпадение.
  Я флегматично наблюдал за смесью моих и Вела мыслей, смотря на закат.
  - Всё-таки это странновато для совпадения, учитывая, что такое дриги, Андрей. Я не настаиваю, но мне это кажется подозрительным.
  - Допустим, это так. Что ты предлагаешь?
  - Я толком не знаю, и никаких особых предложений у меня нет. Кроме, разве...но ведь есть же вероятность того, что кто-то может вмешиваться в наши планы.
  Это предположение Вела застало меня врасплох. Я практически не был в контакте с аэрами, ну кроме короткого общения с Ланой - создателем дриг.
  -Нет. Это не она. Я, как только подумал об этом, сразу проверил. Она ни сном, ни духом. Сейчас она в одном из новорожденных миров. Придумывает очередного монстра. Твоё посещение, видимо, её
  
  
  
  
  
  
   окрылило. Если и есть этот кто-то, то это точно не она, я уверен.
  - А кто ещё? Может быть Сой? - вдруг осенила меня догадка.
  - Андрей, если кто-то и вмешивается в наши дела, то это точно не Сой. Сой стопроцентный созидатель, да и потом он отшельник. Да и для чего ему это все? Устраивать такие обстоятельства так умело может только очень хороший разрушитель. Вот чего я опасаюсь.
  Это было странное и неприятное предположение. Не хватало ещё мне тут аэры, который стремился бы разрушать. Я и делать то не знаю что толком, а тут ещё кто-то мешать будет.
  - Наверное, ты преувеличиваешь, Вел. Кому из них это нужно? Да и зачем? Даже если бы кто-то из них был посвящён в то, что мы хотим сделать - то стал бы он мешать нам? Неужели он сам страстно не желает выбраться отсюда?
  - Да. Большинство разрушителей желают этого, как и все остальные. Но не все аэры хотят смертной жизни, Андрей.
  - Да неужели?!
  - Аэры как и люди очень разные. Всегда есть исключения.
  Вот оно как! Но ведь, Вел может быть прав. Всегда есть исключения. Хоть я и не мог вообразить себе существо, предпочитающее такое существование реальной жизни. Но все мы разные. Он скорее всего прав, хоть для меня это и было дикостью.
  
  23
   Возможность присутствия таинственного аэры изрядно взволновала меня. Если Вел прав, и всё-таки кто-то наблюдает за нами, да и не только наблюдает, а ещё и незаметно для нас вмешивается, то что можно сделать? Как устранить эту непредвиденную и неподвластную нам помеху? Я вновь вспомнил Соя. Если все так, как думает Вел, то может быть, он сможет помочь? Но он сказал, что мы с ним больше не увидимся. По крайней мере, именно так я понял его послание. И потом, то странное предупреждение - не входить в эту реальность над мыслями. В конце концов, это всего лишь подозрение Вела. Все это инициировал Сой и я пока не видел причин ослушаться его. Обдумав всё ещё раз хорошенько, я решил не обращать внимания на его подозрения. Хоть, Вел провел в Орбисе гораздо больше времени и знал об аэрах значительно больше меня, я все же решил оставить пока все как есть. И если он прав, то рано или поздно у меня появится подтверждение этому.
   Вид тоскующего молодого самца вызывал у меня сочувствие. Может быть, я видел некое подобие своей ситуации. Возможно. Не думаю, что он переживал то же, что и я, потеряв Нину. Но печаль его трогала меня. Я чувствовал какую-то странную близость с этим животным. Вот уж не думал, что такое может случиться, и у меня найдётся общее с существом из далёкого придуманного мира. Мне хотелось как-то утешить его. Как-то показать, что он не одинок в своей потере. Что в мире есть ещё существо, которое так же как и он осталось совершенно одно, несмотря на то что окружено вроде бы подобными себе. Я вспомнил Нину. Опять больно. Тухлая прозрачная действительность. Пришла на ум их первая встреча. Я прекрасно помнил тот звонкий зов молодой самки.
  До этого лежавший неподвижно как опустивший голову сфинкс самец вдруг вскочил словно ужаленный и застыл, в напряжении вглядываясь в темноту. Он стремительно выскочил из пещеры и, позабыв про обычную осторожность, большими скачками понёсся куда-то в темноту. Заинтригованный я неотрывно следовал за ним. Что сорвало его с места? Куда он мчится? Молодой дрига вскоре достиг той самой поляны на которой они первый раз встретились. Выскочив на середину, он остановился и я услышал его внутренний вопль пронизанный такой очевидной радостью. Он принялся носиться по ночной поляне как угорелый, не прекращая в мыслях звать свою подругу. Я все так же в недоумении наблюдал за его стремительными скачками с места на место. Что с ним случилось? Что произошло в тот момент? Да ничего. Была обычная тихая ночь. Вообще-то, я последнее время оставлял его на довольно продолжительные периоды. Но сегодня, рассуждая о похожести наших с ним потерь задержался. Думал тогда...и тут меня осенило. Я снова вспомнил со всей возможной отчётливостью зов самки. Метущийся по поляне самец резко остановился, прислушиваясь и постояв несколько мгновений, ответил.
   Он меня слышит! Он меня слышит! Эта мысль поразила меня словно громом. Наконец-то! Впервые за все проведённое в Орбисе, время меня услышал кто-то из местных обитателей. Обитателей порождённых фантазией аэр. Моей фантазией. Это поразило меня до самых глубин. Я уже давно не надеялся быть замеченным кем-то из них. Уже давно привык к роли никогда невидимого наблюдателя или вершителя событий и форм жизни их. Но это было совершенно новое обстоятельство, которое давало огромные перспективы. Это событие давало ощущения присутствия в реальном мире. Ощущение моего существования. И пусть он слышал свою подругу. Но ведь этот мысленный зов воспроизводил я.
   С этого самого момента все вновь заиграл, казалось уже выцветшими, красками, которые засверкали в свете новых перспектив. С этого момента мы стали с ним общаться. В самом начале мой дрига слышал только один мысленный звук. А именно тот самый вой самки. Но со временем, эксперементируя, я намеренно стал менять модуляции этой мысли. И к моей радости, дрига все так же продолжал слышать меня. Я это видел по его реакции. Теперь он уже не вскакивал каждый раз и не бросался на ту поляну. Со временем он словно догадался что это не то, что он думал в начале. С одной стороны мне было горестно его разочаровывать, но радость от пусть и такого пока примитивного общения с ним перевешивала все возможные его огорчения. Это все было настолько неожиданно, даже для Орбиса. Первое время я даже не знал как поступать мне дальше, и какую конкретную пользу я могу из этого извлечь. Я не злоупотреблял его вниманием и старался не часто воспроизводить вой самки. Но со временем, как я уже сказал, он всё-таки понял, что это не она, но при этом не перестал меня слышать. Будь на его месте существо разумное, на подобии человека, вероятно, оно могло бы пребывать в объятьях мистического страха. Ну или подобных эмоций, рождаемых в нас иррациональными событиями. Но мой подопечный в ответ на мои вопли только открывал глаза или поводил бровями. Но теперь я уже точно знал, что он слышит меня.
   Тем временем жизнь его начала входить в прежнее русло. Он стал вновь обходить окрестности логова в поисках добычи своей крадущейся переливающейся походкой. И всегда, услышав меня, он замирал на мгновение. И каждый раз это событие не переставало вызывать у меня просто бурю удовольствия и восторга. Я как будто воспрял из мёртвых и вновь имел возможность касаться реальности. Теперь мой дрига знал, что в своих походах по лесам он не один. Я стал вроде как видимой тенью моего любимца. И пусть пока это было всего лишь фактом признания, не более. Но наши совместные с ним рейды теперь приобрели характер почти сотрудничества. По крайней мере, для меня. В отличие от него, я мог видеть все, что происходило в округе и как только замечал подходящую для него добычу, часто предупреждал его о ней своим специфическим сигналом. Этот сигнал уже отличался от той первой нашей общей мысли - воя его подруги. Я пока не имел никаких средств, что бы указать ему направление и расстояние, но после моего предупреждения он настораживался, вытягивал шею и жадно принимался нюхать воздух. После этого он почти всегда сам вычислял местоположение цели. Мы пусть и в неравной степени, но оба теперь участвовали в охоте. Даже просто его осведомлённость о моем присутствии уже меня более чем устраивала, и я не переставал наслаждаться этим. Вполне возможно, что такое случилось здесь впервые, и другие аэры даже не могли и помышлять о подобном.
   Эту мысль мне торжественно донёс Вел, как только узнал о свершившемся чуде. И да. Сознание исключительности этого события и грело мне самолюбие, и давало теперь уже не иллюзорную надежду на успех нашего предприятия. Я постепенно сживался с этим дригой. Мне настолько хотелось контакта с ним, что я представлял себя на его месте. Почти из его глаз. Я представлял, как я крадусь сквозь зимний подлесок. Видимо, искажённая игрой моего подсознания, картина перед глазами выглядела немного странно. Во-первых все было размытым по краям, словно колодцевое зрение. Да не словно, а именно так. Чёткая по центру картинка искажалась и размывалась к периферии. Но помимо этого я испытал настоящий, ни с чем не сравнимый восторг от цветовой гаммы. Вся природа вокруг переливалась множеством цветов. Я такого никогда не видел. Словно не было того ограниченного количества базовых цветов которые назначили себе люди и аэры. Впервые я увидел мир будто в каком-то фантастическом калейдоскопе, выходящем за рамки человеческого мировосприятия. Все вокруг сверкало цветными огнями, словно светилось изнутри. Каждый листик и каждая веточка переливались всей гаммой цветов. При этом цвета были гораздо насыщеннее, чем я когда-либо видел. Все объекты имели лёгкий светящийся ореол того же цвета что и их основа, но этот ореол становился все меньше и меньше по мере увеличения расстояния до объекта. Вблизи же сияние контуров было подробно и даже немного жгуче для меня, расплываясь сверкающим светом на границах поля зрения. Но мне было вполне удобно, Может быть, в том числе благодаря этой придумке у меня получалось верить, что я смотрю из глаз другого существа.
   И я верил. Не смотря на ограниченность поля восприятия, я не чувствовал дискомфорта. Даже наоборот, я будто принимал сам участие в этой жизни полной различных ощущений и запахов. Много раз я пытался понять что чувствует он, когда задирая нос кверху вынюхивает воздух. Какие запахи он чувствует. Но моя память была бесполезна в этом, и не то что бы предоставить воспоминание об определённом запахе, но даже намёка на что-либо подобное получить от неё не удавалось. Но зато всеми остальными подвластными мне чувствами я уже весьма близко сжился с ним. Взгляд мой уже отлично совпадал с движениями его головы. Я будто заранее знал куда он повернёт её и видел ровно то, что он по моим представлениям должен был видеть. Теперь я был словно нематериальным содержанием его головы, способным видеть и слышать за него. Но тело его все равно подчинялось его воле. Я был внутри него, но все же я был ограничен ролью этакого внутреннего голоса-помощника на охоте. Как-то раз я с лёгкой оторопью услышал его зов. Этот зов отличался от его обычного призыва.
   В один из дней мы с ним впустую проплутали по лесу и под вечер это случилось. Возвращаться с охоты ни с чем для дриг было не редким явлением. И ближе к сумеркам я уже предполагал сопроводить его до лежанки в логове и как обычно оставить на ночь. Но на сей раз дрига издал этот мысленный звук. Подумать, что он зовёт на помощь своё семейство я не мог, потому что для этого не было никакого повода. Но дрига, стоя на задних лапах на краю леса, повторил вой. И тут у меня сверкнула настолько смелая мысль, что я даже не сразу поверил в возможность этого. Как я говорил, я помогал ему находить добычу, но в этот раз как назло нам не попалось ни одного подходящего животного. Мы встретили только небольшую сухопутную каракатицу забавным образом перемещавшуюся в высокой траве и всё. Словно все вымерло вокруг. Мне не терпелось проверить свою фантастическую догадку, и я представил, что в полукилометре от нас пасётся то самое кенгуру-дикобраз, из-за которого лишился глаза его отец. Я представил первое попавшееся животное, не подумав, что могу тем самым подвергнуть опасности своего питомца. И как обычно, я мысленным звуком предупредил его о добычи. Получив нужный ответ, он издал теперь уже понятный остальным дригам звук охоты и, припадая к земле, скоро заскользил в нужном направлении. На сей раз сын не допустил ошибки отца, и все прошло удачно. Подкравшись незамеченным, он с первого броска повалил кенгуру на колючую спину и почти моментально умертвил его.
   Так началось наше с ним двустороннее общение. Теперь он не только слышал меня, но и сам обращался ко мне. Я так увлёкся миром который видит мой дрига, что не покидал его голову ни когда он охотился, ни когда пожирал свой кусок мяса. Только в минуты его отдыха я оставлял его.
   Но оказалось, что во время сна дриги видят много интересного. Понял я это после того как, задумавшись, случайно задержался в нем. Но именно после того как я погрузился в его ночные образы и произошло трагическое событие, которое и перепутало все.
   Вернувшийся после удачной охоты, дрига, примостившись в углу норы засыпал, мирно положив голову на вытянутые передние лапы. Обычно к этому времени я оставлял его. Но сегодня, возбуждённый мыслями о нашем с ним первом двусторонним контактом, я не обратил внимания на темноту перед глазами. Я продолжал с энтузиазмом предвкушать развитие отношений, которое, а чем черт не шутит, может в итоге вылиться в то - ради чего я все это затеял. Разного рода фантазии о том, как этот контакт может повлиять на дальнейшее, сменяли друг друга в моем сознании. Увлечённый своими мыслями я до сих пор не покинул голову дриги. И где-то на фоне моих мечтаний, на краю внимания виднелся серый фон. И я не сразу заметил, что зрительное поле уже даже не тёмное. И по нему плавают неясные серые образы. Это было для меня несколько неожиданно, потому что я почему-то не предполагал, что существа тут видят сны. Не то что бы не предполагал. Я просто никогда не задумывался над этим. Все моё существование тут и так было как какой-то яркий и отчётливый сон, из которого нет выхода. И мысль о том, что какой-то участник сна, порождение сна может видеть сон во сне просто не приходила ко мне. Да даже если бы она пришла раньше, то какую конструктивную пользу я мог получить от этого. Для чего мне сон обёрнутый в другой сон, когда я жаждал реальности?
   Тем временем серые туманные образы приобретали очертания. Начала проявляться лесная поляна. Я крался по её краю. Где-то на той стороне, в подлеске паслась крупная добыча. Я уже давно почувствовал её вначале такой тонкий и еле различимый солоноватый запах. Кроме запаха я чувствовал то самое внутреннее ощущение крови. Оно неизменно являлось в те минуты, когда добыча становилась так близка как теперь. Пробегающие волнами по всему телу от кончика носа до хвоста, мурашки как радар указывали направление и расстояние до цели. Внутренним зрением я уже сканировал неуклюжие передвижения добычи в ближайших кустах. Я все так же крался с подветренной стороны по краю поляны, стараясь не появляться в свете ранних звёзд. Уже совсем близко. Я уже слышу сиплое сопение. Мои мышцы знают как все сделать. Я только слежу за ветром и светом и наслаждаюсь бурлящей во мне близостью жертвы. Сдерживаемая пружина внутри распирает тело, омывая клокочущей энергией мышцы. Пока я не даю ей распрямиться и только позволяю мышцам очень медленно перетекать, зная, что вот-вот настанет момент рывка и все, что сейчас кипит внутри в одну секунду взорвётся. Моё тело отлично знает эту добычу. Оно ещё с принесённым ветром привкусом узнало ее. Я не знаю когда нужно будет совершить прыжок, но знаю точно, что он будет вот-вот. Вдоль всего тела пробежала крупная дрожь. Это переполняющая изнутри мощь рвётся наружу. Я не тревожусь. Я уверен в своём теле. Оно знает. Вот этот крупный самец. Хорошо виден в темноте слабо светящимся силуэтом на фоне окружающих чёрных деревьев. Вдруг тело моментально распрямляется и время замирает. Меня пронзает ощущение свободы полёта. Все тело будто вспыхивает пламенем. Я теперь не дрига. Нет. Я сама энергия, огромной мощи и скорости. Я молния во тьме. Но молния управляемая. Молния которая в следующую секунду поразит цель. Я уже почти на холке животного. Я чувствую как когти входят в упругую плоть. Я чувствую расплох жертвы, Оглушающий её в этот момент страх. Я знаю куда он поведёт её. Знаю, что инстинкт заставит её бежать. Я знаю до миллиметра каждое её движение. Мы теперь с ней одно целое. До того момента, пока я одним верным движением не вонжу клыки в мягкое место у основания черепа и в конце концов не заберу её ароматную жизнь. Обезумевшее животное подо мной выскакивает из кустов и бежит галопом в центр поляны. Вся её мощь быстро перетекает в мою хватку, наполняя силой когтистые лапы. Я как вампир, став её частью, пью жизненную энергию. Но в эту секунду я вдруг начинаю чувствовать заполняющий меня холодный страх. Края поляны, по которой мы несёмся, начинают медленно волнами загибаться внутрь. Ещё не поняв, что происходит я чувствую как тело высвобождает когти из жертвы. Нужно как можно быстрее выпрыгнуть отсюда. Не хватит прыжка. Я не смогу допрыгнуть до безопасного края. Смертельное, кишащее щупальцами, одеяло уже почти закрыло своим пологом тёмно-синее вечернее небо, и щель над нами стремительно уменьшается. Я изо всех сил отталкиваюсь от спины своей добычи, расчитывая не то что бы добраться до земли, но хотя бы не оказаться в ядовитых объятьях. Щель над нами уже меньше моей головы. Но тут я чувствую липкие прикосновения по бокам. Вначале только что-то, что намертво останавливает мой отчаянный прыжок вверх. Но тут же за этим ощущением все тело будто залитое клеем лишается свободы. Вся кожа начинает гореть. Тысячи жал проникнув под шерсть впиваются в меня и впрыскивают яд. Мышцы постепенно деревенеют. Ещё есть шанс найти сердце твари, но я становлюсь все более и более недвижим. Сердце должно быть где-то под моей жертвой. Я не смогу добраться до него. Из-за мутящей сознание боли я не понимаю где я, где моя добыча и где сам хищник. Я не чувствую где заканчиваюсь я сам и где кто-то другой. Оглушающая боль растёт с каждой секундой. Теперь ощущение, что с меня содрали кожу. Я не успеваю осознать отчаяние последнего вздоха. Пронизывающая все пространство вокруг меня боль не даёт дышать. Но в последний момент на первый план выходит именно то самое отчаяние последнего вдоха. Это конец. Понимание что уже ничего не сделать в беспроигрышной схватке побеждает лучи того что было мной. Свет. Жизнь.
   Я будто вывалился из чего-то такого пронзительно реального и правдивого снова в тот самый вечный сон. Ощущение было, будто меня на какое-то время окунули в сверкающий давно забытыми чувствами мир. Словно какой-то миг все реально существовало и теперь пропало вновь. Сознание начала заливать знакомая хмурая бесконечная тоска. Я был только что жив. Эти ощущения запаха, ветра, ощущение собственной кожи. Все-все ощущения. Плоть под моими когтями. Бешеная скачка. И эта сумасшедшая боль растворившая в себе все это. Я представил ночь и подрагивающий, переваривающий добычу отвратительный клубок посреди поляны. Внутри него находилось то что раньше было моим дригой. Живым существом. Я подробно знал все, что он испытал в последний момент. Неожиданно появилось чувство страха. Не опасности, не мистического страха, нет. Того инстинктивного ледяного страха, который рождает неотвратимость смерти. Я наблюдал за съёживающимся клубком и видел в нем вестника конца. Настоящего конца всего. Орудия смерти. Я давно не ощущал подобного. И после взрыва ощущений подаренных мне мгновениями жизни я не сразу понял, что испытываю этот инфернальный страх. Конечно, я его не чувствовал, но само то - что память каким-то невероятным способом умудрялась воспроизводить его - удивляло. Замерев, я смотрел, словно загипнотизированный как тварь окончательно растворяла свою добычу.
  -У тебя получилось
  Вел. Хорошо, что он тут. Я постепенно выходил из оцепенения.
  - Что это было?
  -У тебя получилось, Андрей! Ты смог стать им. Ты побывал в реальности. Ты чувствовал!
  Да! Я это знал, но до сих пор никак не мог поверить в то, что было таким ярким и насыщенным. Нет. Я все прекрасно помнил, но до конца не осознавал, что произошло. Ведь и правда. Я пережил кусочек реальной жизни. В чужом теле. В живом теле. Это ведь был я. Это меня сейчас сожрала эта тварь.
  - Ужас.
  - Да! - услышал я в ответ восторженные мысли Вела, - Я тебе завидую, мой друг. Несмотря на те жуткие ощущения, которыми наградила тебя реальность впервые за долгое время, ты всё-таки смог! Ты был в ней, Андрей. Значит все получилось! Сой был прав.
  -Но почему так? Почему именно сейчас? Что мне теперь начинать сначала? Я даже не знаю как это все получилось. Ты сам знаешь. Я спал в нем.
  Тут меня осенило.
  - Так ведь я же спал в нем! Это был сон! Он должен быть жив. Мне нужно проснуться.
  - Это тот самый Орбис, Андрей. Ты в Орбисе. Это я, Вел. Ты сейчас не спишь. И ты не дрига - с явным сожалением добавил Вел. - Я не понимаю как сон дриги превратился в реальность Орбиса, но это Орбис.
  Я и сам уже знал это.
  - Почему так, Вел?
  - Я всё-таки думаю, что в этом есть участие чего - то постороннего. Чего мы не знаем, или не видим.
   В начале отец, потом самка. А теперь и мой дрига. И правда, похоже, что нам кто-то пытается,... да не то что пытается, а мешает! Но кто же? Ладно я. Но почему Вел не видит ничьего присутствия? Здесь все не так просто. Что дальше? Если это будет продолжаться? Кто-то не хочет, что бы мы нашли для аэр тело. Мне нужен был Сой. Больше я не знал к кому обратиться с такой проблемой.
  - Возможно. Но меня все же беспокоит его предупреждение. Ты думаешь вновь посетить реальность отшельников? - полувозразил Вел.
  - А что делать?
  - Не знаю, Андрей. Ты же видишь; я с тех пор только и занимаюсь тем, что пытаюсь найти следы нашего незнакомца. Теперь когда случаев уже три, я надеюсь у тебя тоже пропадут сомнения по этому поводу. Пусть даже я ошибаюсь. Что плохого произойдёт?
  - Хорошо, Вел. Прости, сейчас мне нужно отдохнуть. Так много произошло.
  
  24
  На этом Вел пропал. Я же оставшись один, вновь и вновь пытался воспроизвести в памяти испытанные мной ощущения. Но память словно обрезали. Я мог вспомнить только визуальные образы и звуки, но от всего остального осталось только яркое впечатление. Но и этого вполне хватало, что бы дальнейшее кастрированное существование моё тут казалось ещё невыносимее. Но всё же, теперь на этом фоне присутствовала и радостная надежда. Уже не та призрачная надежда без каких-либо веских оснований. Теперь-то уже я знал, что выход есть. Я не до конца понимал, что именно нужно сделать, но я знал, что рано или поздно я обрету всю полноту существования. И вовсе не важно кем я буду. Андреем ли в чьем-то чужом теле, или неким дригой. Важна была сама жизнь. Ощущение воздуха в лёгких, щекочущая влага росы и все то, с чем я так надолго расстался. Все то, что я считал уже никогда недостижимым.
  Я и так действовал практически вслепую, руководствуясь некими не до конца осознанными импульсами, а порой и просто случайностью. И на фоне такой ненадёжной канвы моих поисков теперь ещё появилась совершенно посторонняя проблема. Какого черта кому-то нужно от меня? Кто этот тип? Я уже давно привык к тому, что всегда замечал присутствие кого-либо в мыслях. Тем более это заметил бы Вел. Он ведь тоже никого не мог обнаружить! Вывод был только один. Если есть этот кто-то - то это точно не рядовой аэра. Я знал, что можно смотреть за мыслями других незамеченным из пространства отшельников. Там, в том пустом, но все же таком наполненном измерении над мысленной материей ты как бы выходил из себя что ли. И оставляя Андрея где-то внизу, наблюдал как он продолжает мыслить вместе с остальными аэрами. Но именно в этом состоянии другие аэры не замечали присутствия Андрея, если я сверху погружался в их фантазии. Из того, что я знал про Орбис - это объяснение неуловимости нашего вредителя подходило наилучшим образом. Допустим, он следит за нами оттуда. Тут меня осенило. Тогда он может все знать. У нас вообще нет от него секретов! И все что я сейчас думаю он прекрасно видит. Осознав такую очевидную вещь, я тут же уже привычным образом переключился на посторонние мысли. Но смысла в этом рефлекторном действии не было никакого. Если он наблюдает за мной, то я ничего не смогу сделать. По крайней мере отсюда. То есть вот прямо сейчас он меня слушает. Неприятное давно забытое чувство публичной обнажённости снова напомнило о себе. Подобное ощущение неприкрытости я переживал в тот момент, когда оказался в храме и начинал разбираться в порядках своих и чужих мыслей. Тогда мне казалось, что за мной следят. При чем, следят за самым откровенным - тем, что я сам порой от себя скрываю. А они это видят. Это было ощущение совершенной беспомощности. Но в этот раз я был уже совсем не тот, который тогда первый раз попал в мир Мнемоса.
  - Ты кто?- обратился я к неизвестному. Но ответа не последовало.
  - Что тебе от нас нужно? Почему бы нам не договорится? Раз ты это делаешь, значит мы чем-то тебе мешаем? Я не хочу сделать ничего плохого никому, да ты и сам знаешь. Зачем ты мешаешь мне? У меня уже почти получилось. Появись, я тебя прошу. Мне необходимо сделать то, что я делаю.
  - Иди ко мне, и ты все узнаешь, - вдруг получил я ответ, уже не расчитывая на него.
  - Куда?
  -Ты знаешь куда.
  После этой лаконичной мысли контакт оборвался, и сколько я не взывал, ответом мне было только пустота и суета собственных мыслей, переполошённых внезапным ответом из пустоты.
   Куда мне идти? Я сам знаю. А что я знаю? Неужели всё-таки в пространство отшельников? Эта перспектива меня радовала и одновременно пугала таинственным предупреждением Соя. Не похоже это на него. Хотя откуда мне знать. Я никогда не слышал мыслей Соя. Я только видел сверкающие точки, которыми он умудрялся разговаривать со мной. До сих пор я послушно не нарушал этого запрета. Но сейчас у меня появились совершенно новые обстоятельства. Они могли быть новыми для меня, но не факт, что Сой про них не знал. Но что же мне тогда делать? Вновь начать все сначала и вновь начать сживаться с новым дригой? Но опять что-то пойдёт не так по вине невидимого участника моих действий. Нет. Я должен был выяснить, что же всё-таки происходит.
   Я уже изрядно подзабыл то состояние. В памяти оставались от него в основном впечатления лёгкости и покоя. Я вновь принялся думать, что я это не я, - Кто я? Андрей? Нет. Андрей это не я. И Все что сейчас мелькает в этом сознании всего лишь часть общего потока, который в свою очередь опять же не я. Кто тогда я? Это не важно. Нет определения. Оно не нужно. Определение ограничивает. Просто все, что я думаю, в действительности не является мной. Это Андрей, а вот Вел, другие все остальные. Наконец мысли стали уравновешиваться и сливаться одна с другой. И тут вдруг появились проблески того самого волшебного ощущения вне каких-либо я.
  Вначале совсем моментальные. Только искры того состояния. Но все дальше и дальше внимание отдалялось от мыслей Андрея и остальных аэр. Андрей или некий центр его теперь находился вне того места откуда остановленное внимание созерцало его мысли. А думал Андрей в этот момент про неизвестного. Найдёт ли он его? Встретит ли в этом необычном состоянии он нечто? Тем временем состояния внимания стало стабильно и не порывалось больше нырнуть обратно в Андрея. Не смотря на явно тревожащие его мысли, внимание стремилось раствориться в какой-то тягучей но в то же время совершенно лёгкой и прозрачной неге. Почему я слушал Соя? - подумал Андрей где-то внизу. - Как я мог по собственной воле отказываться от такого?
  - Да. Совершенно напрасно - неожиданно последовал ответ.
  Чьи-то ещё мысли влились в ручей его мыслеобразов. Внимание предательски дрогнуло, но все же удержалось на занятых диспозициях.
  - Кто ты?- подумал в ответ Андрей.
  -Да. Ты имеешь право знать. Ты уже слышал про меня. Но прежде чем я тебе скажу это, позволь зафиксировать твоё состояние. Не бойся. Верь мне.
  Вдруг появилось что-то новое. Не в мыслях Андрея. Они все так же сменяли друг друга где-то в стороне, вне меня. Но теперь за мной будто образовалась ещё большая пустота. Словно сзади тебя в душной комнате открыли дверь, но повернуться к ней я не мог. Прохладная пустота мягко втягивала в себя, ещё сильнее отдаляя от Андрея. Мысли его становились всё дальше и дальше. И если раньше внимание воспринимало их как некие движения происходящие в чем-то соседствующем, где-то рядом. В управляемом тобой персонаже. То теперь они казались совсем далёкими и посторонними сигналами. Нет. При этом их не стало хуже слышно. Но стало как-то совсем безразлично их содержание. Настолько безразлично, что на момент даже появилось ощущение инстинктивного страха, будто бы Андрей и в самом деле не был никогда мной. Вообще никогда. Что это совсем чужой и посторонний человек. Вся его история и переживания теперь стали совершенно чужими. Это было неприятно. Если раньше я просто был отстранён от мыслей этого человека, но все же воспринимал его своей частью. Теперь же то чем я мог бы определить себя было совсем пустым и совсем не тёплым. Отстранено от всего. Даже оттенка личного присутствия не оставалось.
  - Меня зовут Мазор.
  Я увидел как мысли того Андрея вздрогнули. Я отчётливо видел сумбур образов, образовавшихся после этого имени. Но теперь уже я никак не принимал участия в этом человеке. Мне было совершенно безразлично, что с ним произойдёт. Меня никак не трогали его цели, его жажда обрести новую пропитанную чувствами жизнь. Мне теперь было все равно. Я просто наблюдал за существом начавшим метаться в панике собственных мыслей.
  - Что ты хочешь сделать? Почему я тебе нужен? - услышал я пропитанные тревогой мысли этого довольно странного человека. Он и правда странный. Почему? Да какая разница.
  - Теперь состояние твоё стабильно... Да. Я тебе отвечу. Ты действительно имеешь право знать перед концом.
  - Концом?!
  - Скоро ты расстанешься с твоим блёклым и так ненавидимым тобой состоянием. И помогу тебе в этом я.
  - Ты не можешь меня убить.
  - Нет. Я сделаю гораздо больше. Ты сразу и не поверишь в это. Я разрушу твою матрицу. Что же касается твоей персоны, то как ты сам догадываешься, она тоже исчезнет, поскольку без зеркала нет отражения. Я же уничтожу сам объект отражения.
  На какое-то время, показавшееся довольно долгим, мысли Андрея замерли словно замороженные. Ни сожаления, ни страха, ничего не производил этот аэра. Не было даже элементарного осознавания ситуации. Будто на пару мгновений все пропало совсем. Пустота. Мазор молча ждал.
  Наконец прорвалась первая бурная реакция.
  - Ты врёшь! Матрицу уничтожить не возможно. Её суть - вечность!
  Мазур молчал.
  - Зачем ты это все делаешь?
  - Вот это конструктивно - всплыл медленно ответ. - Ты искал потерянные чувства, не считая твое существование тут полноценным. Так вот я тоже ищу большего. Тебе никогда не узнать и не понять этого, но тут уже поверь мне. Я давно практикую такое. Возможность положить конец такой энергетической матрице как матрица аэры выпадает совсем редко. К сожалению, я только один раз имел такое счастье. Когда ты являешься причиной распада матрицы - ты получаешь неизмеримо огромное количество энергии. В этот момент ты являешься проводником её распада. Это ни с чем не сравнимое ощущение. Это больше чем просто ощущение. Это даже близко не стоит рядом с теми потерянным тобой телесными чувствами. Это вроде некого мега-допинга. Нет, гораздо больше. Я, кстати, ни разу не пытался кому-то рассказывать об этом ощущении. Так что ты уж меня прости, если не слишком объемно тебе преподношу. Я не создатель. Но я величайший разрушитель, какого никогда не знала реальность и не будет знать. Это как оргазм, если ты помнишь, но в тысячи, нет в миллионы раз сильнее! Ну от каждой матрицы свой. Одно дело прервать существование простой матрицы, но в древней человеческой огромное количество энергии. И при освобождении её возникает самое сильнейшее ощущение. Я уверен никто и никогда не испытал этого, да и не испытает. Ты уж не обессудь за временные категории. Ну а на счёт твоей истерики, я тебе напомню один простой довод. Все что меняется - имеет свой конец. Все. Вечны только неизменные вещи. Так что уж будь спокоен, я твою бессмертную матрицу разнесу в пух и прах. Этому я научился.
  Нить мыслей наблюдаемого мной человека заплеталась хаотичными узлами. Мысли отчаяния перехлёстывали мысли недоверия. Наконец он произвёл одну обращённую вовне.
  - Почему я?
  - Это правильный вопрос. Все дело в твоей случайной исключительности. Дело всего-лишь в стабильной матрице. Все мы тут мигрируем волнами из одной матрицы в другую. Я в том числе, поэтому я не могу разрушить матрицу подобную моей. И только один раз мне представился такой же случай как сейчас. Я помню, того аэру звали Юга. В то время я уже умел разрушать матрицы, но не мог ничего поделать с матрицей себе подобного, пока не встретил его! О! Это была великая любовь!
  - Юга? - Искренне удивилась жертва. Он похож был на меня?
  - Да, он был первым кого я встретил из тех кого почти не осталось.
  - Юги нет в Орбисе, - с надеждой опроверг Мазура Андрей.
  - Его нигде нет, согласился в свою очередь Мазур. Даже при огромном желании всех аэр его невозможно восстановить. Матрицы на основе которой существовал такой аэра уже нет. Просто нет. Вообще. И никогда не будет других душ на основе этой матрицы.
  - Он живёт...жил нашем прошлом мире.
  -Мы все когда-то там жили. Но тут Мазур внезапно прервал свою мысль, будто запнулся. Спустя пару мгновений Андрей услышал вопрос, - Ты хочешь сказать, что ты видел такого человека?
  -Да. Я его знал на Земле. Их даже двое.
  На сей раз ответом было молчание Мазура. Он отчётливо читал мысли Андрея и просматривал его память.
  Андрей же застыл в трепетном ожидании.
   - То что я сейчас узнал не укладывается ни в какие схемы понимания мира и жизни. Но может быть как раз пора их обновить? Или же вовсе отказаться? - будто вслух подумал Мазур.
   Вновь воцарилась пауза в течение которой все замерло. И был только фон - та искристая тишина, в которой не существовало никаких Андреев и Мазуров. Только мириады мерцающих точек. Вдруг вся эта бесконечная галактика резко вздрогнула словно кто-то снаружи ударил по банке в которой все это находилось. И появился Андрей. Но это была уже едва различимая удаляющаяся сверкающая точка посреди других И только интуитивно было понятно, что это он. Не успела точка пропасть, как все остальные пришли в движение и принялись закручиваться спиралью, ускоряясь к центру. Искры крутились все быстрее и быстрее, уплотняясь у воронки спирали и образуя подобие галактики. Наконец их скопилось настолько много, что они превратились в одну яркую вспышку, которая в какой-то момент вдруг полыхнула светом и засветила все вокруг. Стало нестерпимо ярко. До боли ярко. В сотни раз ярче того когда вы открываете дверь из тёмного подвала попадаете в освещённую белым светом комнату. Все вокруг было не просто белым. Все вокруг было светом. Не просто светом, а его изначальной сущностью. Без примеси и даже отдалённого намёка на тень. Это продолжалось доли секунды и вдруг все пропало!
  
  Заключение
  
   Ничего.
  Ни чего.
  Так было всегда и будет всегда... Всегда? Нет тут никакого всегда. А что тут есть?... Я... Я есть. Я и есть эта пустота... А где всё? Тут не может быть всё. Я всегда и везде и никогда и нигде. Я не относителен каких-то всё или все. И Я покоен и абсолютен. Вне меня нет ничего. А точнее все есть Я
   Но все же я не полон... Я есть всё, но во мне не все, что может быть... Во мне нет изъяна. Я не полон. Для абсолютной полноты я должен быть ущербен... Да. Я имею желание... Я хочу. Пустота не может хотеть. Да... Теперь Я - желание. Я хочу, а значит мне нужно притвориться, что я где-то или когда-то не я. И тогда можно будет играть. Пусть меня будет два. Я который всегда смеётся и я который всегда грустит. Я, которому всегда больно, и я, который всегда счастлив. Каждый из этих я не будет знать, что по сути такое другой я. Но друг о друге они знать будут... Интересная концепция. Смогу ли я так? Конечно! Больше тут некому мочь.
   Вот он напротив. Чудо! Я вижу его. Я вижу его так как будто существует кто-то помимо меня! Это великолепно! Получается легко. Оказывается можно забывать. Притворяться, что чего-то не существует. Придумывать методом исключения. Перекрывать самого себя трафаретом и думать, что получившаяся фигура что-то отличное от тебя, что-то совсем новое. Да! Я вижу его. У него лукавый взгляд. И странное лицо. Все покрыто сетью морщин. И он постоянно улыбается.
  
   Почему он такой утомлённый? Кто он? Лицо его гладкое но между бровей легла вертикальная складка. Настолько глубокая, что похожа на натянутый шрам. Из-за неё внутренние края бровей вздёрнуты вверх, делая выражение лица совершенно странным. Лицо до измождения худое и сверкающие влагой большие глаза во тьме проваленных глазниц. Глубокие и блестящие. Один из уголков тонких губ сильно упал вниз. Я не понимаю его. В нем что-то есть, чего нет во мне.
  
   Он странный. Все время в его глазах сверкают тёплые искры. Лицо очень живое и рельефное. Такое множество морщин и морщинок. И все они постоянно в движении. Начиная с пучков по наружным краям глаз и заканчивая трепещущей сеткой морщин вокруг поджатых губ. Такое ощущение, что он все время сдерживается, что бы не рассмеяться. Странное существо. Может быть он сможет поделиться этим со мной? Может быть я смогу ему что-то дать взамен? Но как мы можем это сделать?
  
   Что я могу сделать, что бы он отдал мне часть себя? Может быть отдать ему часть себя? Но у меня нет части. Либо все, либо ничего. И, возможно, тогда взамен я получу то, что есть у него, но нету у меня. Но вдруг у него тоже нет частей. Вдруг ему, что бы дать мне, то чего у меня нет, нужно будет отдать себя полностью? Захочет ли он? Но вот он приближается. Я иду навстречу.
  
   Да. Вот и он двинулся ко мне. Я стану новым существом. Существом в котором есть всё, что есть в нас обоих. В котором есть моя безнадёга и бездонная тоска, потеря и непрекращающаяся боль и что-то ещё - что-то, что есть в этом существе напротив. Что будет когда мы соединимся? Может быть отдав себя мы породим нечто совсем новое? Я стану совершеннее, чем мы были по отдельности? Я стану тем, что объединит в себе мои и его качества.
  И вот миг! Миг слияния!
   Я энергия. Я клокочущая и рвущаяся потенция. Теперь-то я знаю, что такое боль и что такое блаженство! Несоединимые они соединились во мне, породив бурю. Сжатый в неволе до бесконечно малой чёрной дыры, ураган жаждет развернуться. Ему просто необходимо развернуться. Как? Что значит развернуться? Стать больше? Может быть разбить себя на части? Стать сложнее? На разные части. На связанные последовательные части? Да, это вариант! Вся эта обжигающая микроскопическая термоядерная точка должна развернуться в калейдоскоп цветных меняющихся пятен. Пусть же энергия внутри начнёт меняться. Пусть будет сначала одно, потом что-нибудь другое и снова, и снова. Что значит потом? Это значит, что нужно время. Нужно что бы эта энергия начала меняться. Да! Именно этого она и хочет. Но куда и как она будет меняться? У меня нет направления! Эти два существа из которых я состою. Они родили меня. Может быть они мне дадут цель и дорогу к ней.
   Нужен звук! Клокочущий взрыв сможет развернуться цветным веером вдоль звука.
  И зазвучала нота. И потекла энергия.
   Но мелодия проста. Может быть её можно сделать сложнее? Обогатить? Может быть можно сделать ещё одну струну? Ещё один веер? Странная мысль. Что даст ещё одна струна?
  - Но я сделаю её другой!
  - Какой другой? Я один, и я родил единственно возможный звук. Где я возьму ещё один звук, если кроме меня ничего нет.
  - Но можно сделать следующую струну из себя. Такой же как первая, но короче. И я буду звучать на тон выше. А потом я притворюсь сам перед собой, что это струна другое существо. С другим звуком и другой дорогой.
  И я увидел насколько благодаря этому простому фокусу я могу быть разным! Я увидел как меня может быть много. И каждое моё я не похоже на другое. Благодаря простейшему приёму получается такое гениальное разнообразие! Простым самообманом я раздробил себя на бесчисленные множества матриц. Матрицы коснулись мелодии мира и стали реализовываться в души и личности, проживающие свои судьбы - каждая вдоль своего звука вселенской арфы с бесчисленным количеством струн. Все судьбы-звуки, сливаясь вместе рождали, гармонию. Изначальную мелодию, которую играли мои создатели. Я увидел как судьбы людей, мои судьбы плавно переходили в судьбы других, продолжая звучание одной и той же ноты. И все ради этой мелодии. Она должна звучать вечно. В ней не должно быть срывов, дисгармонии. И в ней их никогда не будет, потому что это приведёт к концу всего. Мелодия должна и будет литься миллиардами строго выверенных нот, рождаясь из несовершенства мира, и тем самым делая изначального Меня совершенным!
  Но!... Раз есть время. Вдруг я представил, что это все может прекратиться. Зачем? Почему? Потому что так должно быть. Таковы условия существования этого всего. Ты сам это всё придумал. Несовершенство - конечно. Не может не закончиться то что меняется. Значит, рано или поздно будет конец всему тому, что я тут понапридумывал. Вновь останусь всеобъемлющий Я. Вообще без всего. Или со всем? Это одно и то же. Неужели этого не избежать!?
   И тут я придумал! Что бы избежать конца игры - нужно устроить этот конец. Я обману сам себя в очередной раз. В одном из своих воплощений, я уничтожу мир. Но я же и спасу его. Но как? Как может человек, приведший меня к краю, вдруг поменяться и все вернуть на круги своя? Мелодия судьбы сыграна. Её не изменить. Как я - Юга, уничтоживший мир людей, смогу его спасти? Я проведу себя в этом человеке через Орбис и абсолютное ничто и вернусь другим. Мелодия прозвучала и Я не смогу отменить судьбу мира, но у меня будет возможность спасти другого меня - Андрея. И, благодаря Юге, Андрей вернёт порядок вещей. Я - Юга одновременно уничтожу мир людей, и в то же время я спасу его в Андрее, для продолжения игры. Да! Человечество в новой форме! В ином измерении. И мелодия смертных продолжится вечно.
   Но ведь эти все мои реализации не будут жизнеспособны без свободы. Какой смысл в игре, если заранее знать, что произойдёт? Если Я в Андрее или Юге, да в любой реализации буду всего лишь механически выполнять, все что должно. То буду ли это Я? Буду ли это я в той полной мере, что я есть? Это как смотреть и участвовать. Я не могу быть просто изображением с заранее известными действиями. Даже будучи человеком, я не смогу быть просто куклой. Пропадает смысл игры. Особенно, после того как Андрей узнает что Я такое. Это не какие-то оловянные солдатики. Это Я там. Я в Юге, Я в Андрее и Я в миллиардах других моих ролей. И Я не могу быть марионеткой. Тем более сам у себя. И как же быть? Спасти игру и стать своим собственным рабом? ... Хуже. Такого просто не получится. Если меня не будет в Андрее или в ком другом, то и Андрея не будет. Как же быть?
  - Я должен иметь выбор. Будучи человеком Я должен иметь право выбирать свою ноту. Свою мелодию.
  - Но мелодию судеб играют Создатели.
  - Они играют мелодию судеб мира.
  - Но она состоит из человеческих судеб. Почему я не могу, будучи всего лишь человеком, выбирать? А ведь иначе и не получится. Я вынужден предоставить себе свободу выбора в человеке.
  - Но это рискованно. В человеке тебе придётся решать из ограниченного сознания. И множество субъективных малозначимых факторов будут влиять на решение, которое так важно для всех остальных твоих я. Вдруг он выберет неправильный путь?! И тогда игра прекратится. Музыка космоса стихнет вновь навсегда.
  - Но иного пути нет. Свобода зиждется на ошибках. Пусть решает.
  - Ладно. Пусть. Но тогда Я дам ему трудный выбор.
  _____________________________________
   Я почувствовал какое-то жжение в груди. Что произошло? Какие глобальные необычные галлюцинации! Открыл глаза. Сидел я на полу посреди тёмного коридора с идеально ровными, насколько это можно было разглядеть в синем полумраке, стенами. С обоих концов коридор преграждали, переливающиеся бледно-голубым светом, призрачные завесы. Они-то и освещали небольшой участок коридора длиной метров в двадцать между двумя порталами. Да, это наконец-то я - Андрей. У меня есть тело! О как это чудесно! Как это давно забыто и как это сладко! Даже эта боль в грудине не доставляет никаких неудобств, а наоборот поёт о полноте чувств. Кожей я ощущаю лёгкую прохладу. Ладонями я опираюсь на шерховатый влажный пол. И я вдыхаю самый настоящий воздух. Так странно. Я никогда раньше не думал как я дышу. Очень странно. Не то что бы я разучился, нет. Но теперь я замечаю каждый вдох. И не только вдох и выдох. Каждое покалывание на коже. Каждую щекотку. Даже влагу воздуха я чувствую кожей. Прилегающий местами к телу почему-то рваный балахон. Откуда он взялся? Наконец-то! Господи! Что всё это было?... Нет. Все это был не сон. Теперь я знаю, что Я такое. Я знаю кто я на самом деле. И Я знаю что я должен сделать, и ради чего. Но это Я же сам предоставил себе выбор. Левый портал перебросит меня в тот момент когда Нина упала в подземелье археологов. А правый в тот момент когда вопреки воле Мазора мне всё-таки удастся выскочить в теле дриги из смертельных объятий хищника и остаться в живых. И я знаю, что Мазур уже больше никогда не сможет помешать, так как Мелодия свершилась.
   Но. Нина! Как же я хочу её ещё раз увидеть! Какое же это счастье - снова встретить её взгляд! Это самое лучшее, что было в моей жизни! Но я знаю, что мелодия уже сыграна. Судьбу не изменить. И даже если я попаду к ней, то, возможно, смогу найти её у учёных. Я помню где она была. Я смогу её обнять. Я смогу вдохнуть запах её волос. Увидеть эти глаза. Но я никогда не смогу убежать с ней в Орбис. Но я смогу остаться с ней до самого конца. А ведь что может быть лучше? Тогда другой я, другой Андрей в Орбисе будет приручать дригу и погибнет, и унесётся в небытиё, где создатели вернут ему возможность выбора и все закрутится по новой. Врядли, по новой. Скорее всего, вся история с дригами станет неактуальной. Это свёрнутая история без будущего. Но эта история, где есть Нина.
   А в правом портале я смогу выжить в новом теле и впереди будет будущее. Неизвестное, но оно будет. И не только для Андрея. Это будущее возможно для множества, запертых в вечности, бестелесных, аэр. И войдя в правый портал я никогда больше не увижу Нину. Но у меня будет реальный шанс помочь множеству душ вернуть себе жизнь, а значит и смерть. Но Нина мне дороже всех кого бы то ни было. Минута жизни с ней бесценна! То ощущение, когда она снова увидит меня в корабле учёных. Её тепло. И пусть на время. Пусть на короткий миг, но что может быть дороже этого? Мне не нужна вечная жизнь. Мне нужна жизнь рядом с ней. Сколько отмеряно - столько отмеряно. Сам намерял. Но все что есть рядом с любимым человеком дороже всех иных благ на свете. О, я это очень хорошо осознал!
  Посреди пустого, ещё не нарисованного космоса медленно вращался цилиндр. Внутри в полутьме сидел на полу человек в рубище на голое тело. Человек напряжённо смотрел в пол перед собой. Было видно, что он переживает минуты сильнейшего внутреннего напряжения. В скудном синем мерцающем свете лицо его казалось вырубленным из камня, настолько оно было неподвижно. И только отчаянно сжатые кулаки и набухшие от напряжения желваки выдавали неразрешимый внутренний конфликт, терзавший его. Фигура долго сидела совершенно неподвижно. Наконец он с силой зажмурился и ещё ниже опустил голову, уже совершенно погрузившись во внутренний диалог. Пробыв в позе сдавленной пружины несколько мгновений, человек вдруг резко встал, явно готовый к какому-то действию, но, поднявшись, вновь чуть осел, словно под новой волной сомнений. Повернулся к стене и опёрся на неё руками. Вдруг вся его напряжённая поза в один миг ослабла. Судорожно прямые, упёртые в стену руки, слегка согнулись, и плечи едва заметно вздрогнули. Человек устало повернулся к одному из сверкающих порталов и долго смотрел на него. И хотя за мерцающей завесой не было совершенно ничего, человек явно что-то там видел. Что-то, что поглощало все его внимание. Теперь уже его фигура не выказывала никакого напряжения. Наоборот будто что-то внутри него, накалившись до предела, вдруг сломалось в пыль. Он долго стоял и смотрел сквозь полупрозрачную завесу. Наконец, человек опустил глаза и повернулся к противоположному порталу. Но на сей раз взгляд его окрасился сталью. Было видно, что он отбросил мучительные сомнения и решил. Он поднял голову и выпрямил плечи. Затем сделал шаг. Застыл, но тут же как будто очнувшись сделал второй и наконец подошёл к порталу. Но застыв всего лишь на мгновение перед завесой, человек, решительно шагнул во врата отделявшие коридор от пропасти бесконечной пустоты.
  Медленно крутясь, цилиндр продолжал удаляться во тьму на фоне всеобъемлющей чёрной бездны, пока, превратившись в сверкающую точку, совершенно не скрылся из поля зрения.
  
  Антон Ильинский
  2016
  Arcode2014@gmail.com
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"