- О, Аллах! - взревел большой жирный коренастый человечек. Ибо человеком назвать его было нельзя. Ибо не существует людей подобного маленького роста. В сказках и легендах таковые существа называются гномами. Что ж, это, очевидно, точное определение.
Его возглас был услышан и подхвачен подобными ему существами. То бишь, гномами. Впрочем, они были далеко не единственными существами этого странного сборища. Длинной и широкой полосой растянулось оно по берегу странной реки, покрытой легким туманом. Отчего река названа странной? Во-первых, потому что движение ее не имело течения. То есть вода в ней не двигалась в каком-то одном направлении. Буровато-красная грязная масса двигалась в жутком хаотическом круговороте. То поднимаясь вверх, то стремительно опадая, она металась в своем глубоком, высохшем русле, как уродливое мечущееся чудовище, которое хотело вырваться из своей клетки, но в слепоте своей не знало, как это осуществить.
Но была здесь и чистая вода. Время от времени клубящаяся масса обнажала дно и из глубоких трещин и небольших расселин выбивались струйки чистой воды, которые, впрочем, очень быстро подавлялись уродливой массой грязи.
Но эта река была, очевидно, создана искусственно. Глубокие рваные раны расширили ее русло, некогда бывшее гораздо уже.
Когда-то здесь был ее исток. Начало, питание и жизнь которому давали подземные воды, текущие из темных и вечных ледяных глубин. Отсюда она текла далее, расширялась, становилась глубокой и величественной. И, в конце концов, сливалась с огромным пресным Морем на далеком Юге. Эту реку когда-то звали Великой. Но сейчас это величие было попрано. Попрано теми, кто считали себя богами, но предпочитали оставаться животными. Вместо чистых источников началом ей стало огромное рукотворное озеро грязи. И грязь эта заразила всю реку и дошла до самого Моря. И лишь относительная чистота впадающих и питающих ее дочерей-притоков позволила этой, некогда великой, реке таковой остаться.
Далеко вдали вздымалась вверх огромная, ослепительно сияющая, снежная вершина. Она все еще оставалась чистой. Чистой, несмотря ни на что. К этой вершине и стремился поток грязи и толпы, бредущей по ее берегам. Но естественное течение постоянно его отталкивало. А оно упрямо и злобно стремилось вперед, движимое какой-то злобной и упрямой волей. Волей того, кто мог управлять стихиями. Но не мог справиться с самим собой.
Сборище было под стать той массе, что клубилась в жерлах изуродованного русла. Изуродованные люди, животноподобные существа, маленькие карлики, огромные, глуповато-туповатые циклопы и некоторые их тех, коим удалось сохранить лицо. Но не до конца восстановить разум.
Ибо шли они рядом с теми, кого боялись и ненавидели. И смешались их чистые души и мысли с той, изуродованной глупостью и злобой, массой, как те одинокие и чистые подземные ручьи.
Одной из тех немногих была девушка. Лицо ее было испачкано зеленоватой тиной, образующей, впрочем, некие, подобные боевой раскраске, узоры. Рваная белая одежда создавала странное впечатление. Самозабвенная нищета, доведенная до мистического уровня. Ее даже нельзя было назвать просто блаженной. Ибо блаженной она не была. И лицо ее выражало муку. И некое удовлетворение этой мукой превращало ее в странный призрак. В какую-то полубезумную жрицу. И служила сия самозабвенная жрица нищете. И нищету эту она воспевала и защищала. Защищала с фанатической яростью. Впрочем, об этом еще будет сказано.
Нищие были рядом с ней. И среди них было много людей. И много нелюдей тоже. И они тоже горели тем же фанатическим огнем. Но не все они были искренни.
Имя " Аллах" произвело магическое действие на толпу. Лицо девушки скривилось яростью и приобрело какое-то жуткое выражение. Вместе с яростью в ее глазах появилось какое-то иное чувство. Некая мечта. Некий идеал. Она подняла клинок, спрятанный до этого в ножнах, скрытых под одеждой. И повторила призыв. Но не так, как старый и хитрый гном. Звонкий девический голос звал в битву. Звал на священную войну. Да! Для нее эта война была священной воистину. Как будто, само участие в ней - священнодействие. И возносит до самых небес. На ту великую, снежную вершину, к коей все они стремились, но не могли дойти.
Ее поддержали, но немногие поняли. Люди с фанатичными лицами кричали за ней столь же яростно, некоторые изуродованные тоже пришли в волнение. Маленькие существа, похожие на овец, суетливо возились около нее. Другие существа, похоже, приняли этот призыв, как вызов и проявили враждебность. Но она была готова к их встрече.
- Враг! - проревел огромный кентавр. - Умри!
Он замахнулся громадной деревянной палицей, отделанной железом. Несколько маленьких овец рухнули от удара, но девушку он не задел. Ловко увернувшись, она оторвалась от земли. Уклонившись и от второго удара, вскочила на широкую спину и вонзила свой меч в шею существа. Великан тяжело вздохнул, закачался и медленно опустился на землю. Он умер, чтобы со временем ожить и мучиться в изуродованном мире.
Жирный гном лицезрел это действо и довольно усмехался. Видимо, эта стычка его удовлетворила. Гнусавым голосом похвалив действия девушки, он призвал двигаться дальше. Нестройная слепая толпа пошла за ним. Несколько маленьких красных существ остались лежать неподвижно...
***
История этой войны пряталась в глубинах далеких веков и помраченного разума. Никто не помнил ее в точности. Многие создавали о ней сказки и легенды. Но она была. Она точно была. И самое главное - она продолжалась. И не было ей конца. Ибо были те, кому она приносила деньги. Заветные кружочки из желтого потускневшего металла с изображением странного животного. Его звали Аллахом. Те, кто его любил. Любили деньги с его изображением. Они не знали его настоящего имени. Маленькие коренастые карлики назвали его именем того, за кого воевали Глупые Бойцы Бога. Они назвали именем чужого бога свои деньги. Ведь Глупые Бойцы помогали им его добывать. Убивая тех противников, кои его имели. Того, чьего имени они не знали. Да и не хотели знать. Деньги. Тяжелые кружочки. Красивые кружочки. Мои деньги. И останутся у меня. У меня.
Лампе-Дук натянул вонючие кожаные штаны на свою грязную задницу и с наслаждением понюхал свое испражнение. Затем погрузил в него палец и соорудил из него некий кривой размазанный знак.
Да! Он великий воин. Лучший среди Бархуду. И его жирная мамаша, наверное подставит ему свою большую сиську самому первому. Ведь он умудрился н..ь возле престола того, кого Большаки считали богом и вождем. Теперь он самое крутое мурло среди всех Коротах. И его Задница самая первая среди всех.
Довольный, он опустился под деревом и достал из-за пазухи свое заветное сокровище - деньги. У него их было жутко много. Аж целых семь монет. Семь! Но их всего семь! У гребаного братца Тугум-Дука аж целых девять. Много! Слишком много!
Лампе-Дук запрыгал от злости и изрубил топором цветущие розы в саду, где он находился и куда пробрался, здорово рискуя собственной жизнью. И все равно зря! Зря! Зря! Зря! И его г...о ему не поможет! Ведь кружочков у поганого Тугум-Дука аж на два больше! Поганый вонючий братела! Он лучше его! Лучше! Лучше! Ведь он - великий Трепала. Он трепется так хорошо, что его много слушают. И даже Глупые Бойцы Бога. И когда он орет свое Аллах, они приходят в исступление. И убивают всех вокруг. А хренов братец потом ходит и обыскивает трупаков, пока они вновь не ожили. И забирает свое барахло. И кружочки он добыл именно таким образом. Дерется-то он так себе, да и с...ть в опасных местах побаивается. И вообще он, как вояк - барахло и Трусило. Лампе-Дук сам грохает и забирает деньги. И его пару раз чуть не грохнули самого. И башка у него с тех пор побаливает. И никто на него шибко не смотрит. Ведь денег-то у него меньше.
Маленькие глаза искрились от злости, а на спутанной бороде появились небольшие клочки пены. Поганый братела. Вот бы его грохануть. Забрать деньги.
И тогда...
Подумав о том, что будет тогда, Лампе-Дук даже разинул рот, обнажив длинные и немногочисленные гнилые зубы и в вожделении высунул язык. Тогда, тогда. Он заберет его деньги. Семь и еще девять. Сколько это будет? Он не умел считать после десяти. И число показалось ему сказочным капиталом. Столько много не было ни у кого из его знакомых. О! О! Он станет великим. Самым великим Бархуду! Да, среди Коротах! Среди всех живущих! Самым великим на свете. Но... как это сделать?
Поганого брателу хорошо стерегут. Кроме Коротах, с коими можно договориться, а потом грохнуть, и баранов, коих можно развести на войну и тоже грохнуть, есть еще Большаки. И с ними очень трудно справиться. И к ним не могут подлезть даже Здоровилы. А Лампе-Дука сразу гроханут. Нет, нет, нет. Ничего не выйдет. Ничего!
Он уныло опустился на землю и, обхватив свой топор, затянул жалобную песню, состоящую из набора ругательств на все подряд. Предавшись печали, он не заметил, как к нему кто-то подошел и очнулся от своих печальных дум, лишь оказавшись в воздухе, поднятый громадной обезьяньей лапой. Он отчаянно дернулся при виде громадной белой обезьяны и наложил в штаны, но уже точно не от геройства. Похоже, его подвигам конец.
Но обезьяна странно скривилась, бросила его вниз и, опустившись грузным телом на землю, стала так же заунывно бормотать какие-то звуки. Лампе-Дук, съежившись, с опаской, наблюдал. Обезьяна его не грохает. Значит, не хочет. И ноет так, как он. И он видел их раньше. И знал, как хорошо они бились. Среди Здоровил они считались лучшими. И если с этой обезьяной договориться, она ему точно поможет. Поможет убрать Большаков поганого брателы. И он загребет свои деньги.
Он ухмыльнулся и стал подвывать и ныть, как раньше. Его вкрадчивый и брюзгливый голосок смешался с унылым ревом громадного существа. Коему так надоело убивать... ради денег.