Маленький смешной карлик бегал по рыночной площади, высоко поднимая тощие коленки, и кричал:
- Украли, держи вора! Помогите!
Никто не обращал внимания на заполошного бегуна. Торговки зычными голосами зазывали покупательниц, подкидывали кверху кабачки и баклажаны, расписывали сладость ярко-красных помидоров, предлагали попробовать виноград и урюк. Прижимистые покупательницы недовольно морщились, пробуя на вкус звонко хрустящие огурцы, и заявляли: "Горькие", - в надежде сбить цену. Крякали утки, готовые склонить голову под нож палача, гоготали гуси, отбиваясь мощными крыльями и сопротивляясь попыткам засунуть их в темноту корзин, кудахтали куры, не желая попасть на сковороду. Ремесленники тут же лудили, паяли, точили, при этом каждый напевал что-то себе под нос. Над площадью стоял обычный воскресный гвалт, и толпа разночинного народа перетекала из одной части площади в другую, затем обратно и, казалось, так будет бесконечно.
Маленький смешной карлик, который кричал, но которого никто не слышал, устал, сел под прилавок и стал горестно смотреть на мельтешащую толпу. Среди прочих по площади шагал сам градоначальник, за ним, отстав на полшага, семенила супруга в яркой праздничной накидке поверх дорогого чупруна. А уже следом шла молодая красивая - кровь с молоком - кухарка. Карлик вжался в прилавок, подтянул ноги к подбородку, будто хотел спрятаться в нем, раствориться, стать невидимым. Но это было лишнее: никто - ни сам вальяжный градоначальник, ни его толстуха-жена, ни красавица-кухарка не смотрели вниз. Их интересовали только разложенные на прилавках первосортные продукты. Наконец народа стало меньше. Ушли градоначальник с супругой и тяжело нагруженной разнообразным товаром кухаркой. Разошлись потихоньку покупатели побогаче, потом - победнее, те, кому залежалый товар продавцы отдают за бесценок, лишь бы не выбросить, потом разбрелись и сами продавцы. День клонился к вечеру, на рынке появились уборщики с ведрами и метлами. Один из них и заметил сидящего под прилавком карлика:
- Гляди-ка, человечек! - сказал он. - Ой, как же он скрючился!
- Точно, человечек, - ответил другой, заглядывая под прилавок. - Ты чей будешь, малец?
Над тощими коленками показались два огромных синих блюдца глаз, наполненные отчаянием и болью. Карлик подумал и ответил:
- Да, наверное, ничей.
- А звать-то тебя как?
- Да уже никак.
- Во дает! - восхитился уборщик. - Как же без имени-то? Вот я - Василь, а он - Петро. Имя должно быть у каждого. Его еще при рождении дают.
- Мне дали, но украли.
- Так не бывает, - твердо произнес Петро, - имя украсть нельзя.
- Украли, - ответил карлик, - все украли, и имя, и внешность, и дом, и судьбу!
- Ну ты даешь! - снова восхитился Василь. - Вылезай, давай, Никто, помоги убрать рынок, потом погуторим.
Карлик вышел из своего укрытия. Кажется, он стал еще меньше ростом, чем был, когда бегал по площади. Штаны держались на помочах, а брючины волочились по земле, рубашка болталась почти до колен, плечи ее были опущены до локтей, из туфель он просто вышел.
- Погоди-ка, а почему ты носишь чужую одежду?
- Это моя одежда, - ответил карлик, - это я стал ей чужой.
Уборщики к тому моменту, как нашли карлика, убрали почти весь рынок, а теперь еще заторопились и в шесть рук быстро закончили свое дело. При этом Василь с опаской поглядывал на нового знакомца - казалось, тот тает на глазах. Он поднял карлика на руки, и друзья бегом бросились домой. Жили оба уборщика в низине, что в народе называется - Студеный угол. У них была маленькая покосившаяся хатенка в самом дальнем конце переулка, окруженная небольшим садиком из вишневых деревьев. В хатенку вели три прогнившие деревянные ступеньки, за ними были крошечные сени, из которых выходили две двери. Одна открывалась в половину Василя, вторая - Петра. У Василя были жена и дочь, у Петра - мать. Так и жили рядом, работали вместе. Жену Василя звали Варварой, а дочь - Аришкой. Мать Петра звали просто - Бабой. Варвара собирала каждое утро вишни, носила на базар - продавать, на вырученные деньги покупала когда - сахар, когда - муку, когда - цыпленка или яичко, Баба в это время учила всяким житейским премудростям маленькую Аришку, а оба мужичка по утрам ходили в лес запасать дрова. Так и жили - в нужде, да не в обиде. Варвара всех кормила, Баба всех обшивала, Аришка всех веселила. Мужчины зарабатывали, как могли.
Когда Василь влетел в свою половину с карликом на руках, Аришка как раз требовала от мамы сказку на ночь. Увидела, что папа принес, и обрадовалась:
- Папа, дай куклу,- закричала, - дай!
Василь даже растерялся.
- Да не кукла это, - говорит, - человек, только очень маленький.
- Дай, пусть сказку расскажет, - просила дочь.
Василь и спрашивает карлика:
- Слышь, Никто, ты сказки знаешь?
- Знаю, - отвечает, - расскажу.
Оставил Василь карлика с женой и дочерью, а сам к Бабе побежал. Баба мудрая была. Много разных заговоров знала, вот к ней друзья и обратились. Рассказали, что за чудо чудное нашли на рынке под прилавком, да еще оно на глазах у них уменьшаться стало. Думала Баба, думала. В книжки какие-то свои заглядывала, а объяснить, что это такое, не смогла.
- Давайте, - говорит, - чудо свое сюда, может, что сам расскажет.
Когда Василь вошел на свою половину, увидел, что дочка под сказку заснула, а карлик - росточком с табуретку - примеряет новую одёжку. Варвара, пока дочь сказку слушала, обновку из старой рубахи Василя сшила - штанишки и рубашонку. Да так красиво получилось! А теперь из старых брюк мастерила ему обувку. Подхватил Василь малыша на руки и говорит жене:
- Ты тут шей, не спеши, мы к Бабе - может, что и придумает.
На половине Петра у маленького оконца в дряхлом кресле-качалке сидела Баба. Рядом на сложенных штабелем кирпичиках (собирали все, чтобы хатенку подправить), покрытых белой простыней, как скатертью, стояла чашечка морковного чая. Василь посадил карлика на руки к Бабе, налил чая и ему:
- Пей да рассказывай, что с тобой случилось.
- Да сам не знаю. - ответил тот, - Я Влас, сын богатого купца, что на Третьей линии, пятый дом с краю.
- Это тот огромный особняк? В три этажа?
- Да, тот. Шел сегодня на базар. Маманя попросила овощей, зелени прикупить, курицу. Шел, значит, я, а впереди какой-то пьяный старик. Я вправо - и он вправо, я влево - и он влево. Нищий, грязный. Оттолкнул я его слегка так, плечом, он и упал. Запричитал что-то. А тут кухарка градоначальника рядом оказалась и давай орать: "Ах, нахал, что наделал, человека погубил!" Вернулся я, смотрю - живой, ворочается, кинул ему пятак, как за ущерб, а ей сказанул: "Молчи, ведьма! Жив твой старик, ничего с ним не случилось, как видишь!" Хотел уже, было дальше идти, да схватила она меня за рукав и зашептала быстро-быстро: "У реки не ищи да в лесу не рыщи, не проси, не сковчи, быть тебе без судьбы". Оттолкнула меня и добавила: "Если кто тебя заметит, может, и повезет". Пошел я на базар дальше, смотрю - кусты выше стали, потом вижу - брюки длинны да в поясе болтаются, туфли хлюпают, спадают. Ох, и испугался я! А тут и базар. Понял я, что судьбу мою у меня украли, давай бегать да кричать, но никто не видел, никто не слышал. А ежели кто и видел и слышал, то внимания не обращал. Потом я уж забился под прилавок со страху-то. А она мимо прошла и тоже не заметила!
- Вот все вы так, молодые да богатые, все! Делов не благих наделаете, а потом... - прошептала Бабка себе под нос и продолжила вслух: - Не знаю, малец, что тебе и подсказать, чем помочь... Сильна, видать, ведьма-то, раз так с тобой получилось... Искать ее надо, просить прощенья.
- Дак, я сейчас, - вскричал карлик, - побегу, найду!
- Сейчас нельзя - ночь близко, а ты, вишь, как: пока тебя замечают, ничего. А как перестанут, вдруг опять мельчать начнешь? Нет, подумать надо. Сейчас вы поснедайте, а завтра пойдете искать твою обидчицу.
На том и порешили, спать уложили гостя в чулане на старинном кованом сундуке. Плохо спалось Власу - жестко, неудобно. Постелить-то нечего в бедняцком доме. "Хорошо еще, что я маленький, - подумал он, - не сильно объем". Промучился всю ночь, то засыпал, то просыпался, кошмары какие-то мучили, кухарка с половником всю ночь за ним гонялась, пытаясь по лбу треснуть, матушка по базару ходила, звала, под прилавок заглядывала. Он ручонки-то к ней тянет: "Здесь я, - кричит, - маманя, здесь", а она не видит. Промучился ночь, совсем не отдохнул, а утром смотрит - рубашонка-то большевата, брючонки-то длинноваты... Сел на сундуке и расплакался. Но тут Аришка прибежала, схватила карлика и во двор потащила.
- Давай поиграем, - просит, - ты прятаться будешь, а я - искать!
Аришка глазоньки ладошками закрыла и считает. Пока досчитала до пяти, Влас спрятался в куст пиона. Принялась она искать. И за хатенку бегала, и за калитку выглядывала, за поленницу дров заглянула - не найдет никак. А тут и Василь с Петром вышли.
- Что ты тут одна, доченька, - спрашивает Василь, - не скучно ли тебе?
- Нет, тятя, - отвечает девчушка, - я не одна, я с карликом, мы в прятки играем. Он спрятался, а я ищу.
Василь с Петром даже подпрыгнули на месте.
- Влас, Влас, отзовись, нельзя тебе в такие игры играть!
Стал карлик выходить из куста, подломил как-то стебель пиона, тот его и придавил. Никак не освободиться бедолаге! Давай он кричать, да только писк чуть слышный раздался. Хорошо, Аришка заметила, как пион колышется.
- Там он, - закричала, - там!
И на куст пиона пальчиком показывает. Долго искали между стеблями Василь и Петро, пока нашли придавленного карлика. Теперь он был совсем маленький - на мужской ладони помещался. Сунул его Василь в карман пиджака, и пошли они на рыночную площадь: каждый день кухарки покупают свежие продукты к барскому столу. И сразу же столкнулись с красавицей.
- Как зовут тебя, девушка? - спросил Петро и покраснел.
- Олеся я.
- Поговорить бы нам, Олеся.
- Ну, бери корзины, неси, по дороге и поговорим.
Влас крепко вцепился в руку Василя, все пытался выбраться из кармана, да не позволял Василь, боялся - народ заметит, крик поднимет, разговор не получится. Только когда они оказались в тени столетних лип, в тиши Глухого переулка, позволил он выглянуть карлику из кармана. Олеся и Петро шли чуть впереди и оживленно разговаривали, но говорили они не о беде, приключившейся с Власом, а о чем-то совсем уж не к месту: о цветах и бабочках, об облаках и звездах. Затосковал карлик, крикнуть хотел, а потом подумал: "А, пусть их, пусть болтают. Петро один, Олеся одна. Может, пара получится?" - и не стал мешать, упал на дно кармана и затих там. Может быть, Олеся и Петро так ни о чем и проговорили бы всю дорогу до губернаторского дома, да Василь не дал. Окликнул их, когда мимо лавочки кованой проходили, предложил присесть, дело обсудить. Достал карлика из кармана.
- Узнаешь? - спрашивает Олесю.
А та руками всплеснула:
- Что это, - говорит, - у вас такое? Ужас-то! Грех какой!
- Погоди, погоди причитать-то! - остановил Василь, - Ты скажи, как обратно ему большим стать.
Ничего Олеся не поняла, пока ей не растолковали, что это она сама порчу на человека навела. Вспомнила тут Олеся, как парень нищего толкнул, и говорит:
- Ох, не знала я, что так страшно получится! Заклинанию этому меня одна бабулька научила. Я тогда в лесу землянику собирала к столу градоначальника. Целое лукошко набрала. Смотрю - бабулька в черном и с посохом сидит на поляне. Попросила: "Угости, девица". Я и отсыпала ей пол-лукошка. Она и говорит: "Запомни стишок, кто тебя обидеть захочет, прошепчи ему, он и отстанет". Прости меня, взбалмошную девку, карлик, никак не думала, что такое произойти может... никак!
- Да не обижаюсь я!- ответил Влас, - Ты скажи, как мне опять свой облик принять?
- Не знаю, - говорит девушка, - надо бабульку ту искать. А как ее найти: лес-то вона какой!
- А ты не можешь, - спрашивает Петро, - с нами в лес пойти? Вдруг встретим ту бабульку?
- Отчего же не пойти, сейчас как раз ежевика поспела, мне надо бы.
Тут карлик дернул за палец Василя, и говорит ему:
- Чувствую я, последний у меня день, если бабульку не найти, к утру меня не станет, как и не было. Хочу я, Василь, на матушку последний раз посмотреть. Пусть они вдвоем поищут в лесу, отнеси меня к дому моему.
На том и порешили. Петро понес корзины дальше, чтобы потом с кухаркой в лес пойти, а Василь свернул на Прорезную - по ней ближе всего к богатому дому карлика. Подошли. Слышат - в доме галдёж, крик, плач, калитка настежь. Заглянули: мать убивается, сестры рыдают, батюшка чернее черного стоит, в землю смотрит.
- Меня оплакивают, - всхлипнул Влас, - а я же еще живой.
Он с тоской оглянулся и вздрогнул: около забора на лавочке сидел тот самый старик!
- Василь, смотри, тот старик! Пойдем к нему, я прощенья попрошу.
Василь подошел к лавочке, достал малыша из кармана, поставил на землю рядом с дедом. Карлик потянул старика за брючину.
- Дед, а дед, прости меня! - запричитал он. - Прости, злой я был, глупый!
Дед дернул ногой и чуть не раздавил Власа. Василь ловко подхватил малыша и поставил на скамью. Тот потянул за рукав:
- Дедушка, дедушка, ну прости меня, - опять начал карлик.
Старик разлепил затекшие глаза, удивленно посмотрел на малыша:
- Какой ты маленький, - прошамкал он беззубым ртом, - на-ка денежку. Вчера мне парень кинул, а на что мне они? Меня и так и покормят люди добрые, и напоят.
Старик сунул в руку карлику пятак, под тяжестью которого тот даже согнулся сначала, но потом, почувствовав что-то в себе, сунул пятак под мышку и, не оглядываясь, припустил к калитке, затем через двор к дому. Никто из родни его не заметил, только цепной пес рванулся вслед, да цепь коротка, а еще кот выгнул спину, шерсть дыбом поднял, зашипел, когда карлик мимо него в двери прошмыгнул. Василь проследил за карликом и оглянулся на старика, но того уже не было, а вдали, опираясь на посох, шагала старуха в темной одежде. Когда Василь снова заглянул в калитку, увидел, как счастливые мать и сестры обнимают бывшего карлика. Теперь это был высокий и стройный юноша. Василь тихонько побрел домой - в лес идти уже поздно, да и Петра нет.
А через несколько дней во двор маленькой хибарки вошел Влас, он нес огромные сумки с едой и подарками, отдельно в картонной коробке - большую красивую куклу. Из прорези рубахи выглядывал медный потертый пятак на черном кожаном шнурке. В хатенке его встретили уже две пары - Василь с Варварой и Петро с Олесей. Аришка сидела на руках у Бабы и слушала очередную сказку со счастливым концом.