Территории любви часть 8
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ.
ПСЫ.
Генералу было плохо.
Старший лейтенант отдела Интерпола по борьбе с незаконным оборотом наркотиков Владимир Алексеевич Кирсанов пропал без вести четыре месяца назад. Взяв отпуск за несколько лет, Володя простился с отцом и сказал, что улетает на Алтай. Он хотел, наконец-таки, выполнить норматив мастера спорта международного класса по рафтингу.
Но через несколько дней генералу позвонил руководитель группы и спросил, не знает ли тот, где его сын. Группа больше не может ждать.
Тогда были подняты на ноги и международные и российские силы Интерпола, но след Кирсанова-младшего потерялся в Барнауле. Он благополучно покинул борт самолёта, прошел таможенный досмотр и после этого как в воду канул.
Алексей Георгиевич прошел за свою жизнь через многое. Он рисковал своей жизнью и жизнью других людей, спасался сам и спасал других, терял своих бойцов и близких лично ему людей. Сын Володя был очень поздним ребёнком в их семье. Когда ему было двенадцать лет, жена Кирсанова умерла. Обыкновенная простуда, на которую все уже привыкли почти не обращать внимания, неожиданно переросла в тяжелую пневмонию, с которой врачи так и не смогли справиться.
Сына генерал вырастил практически сам. Он не неволил его в выборе профессии, хотя сердце и заныло, когда мальчик сказал, что хочет пойти по его стопам.
Ещё тогда Алексей Георгиевич подумал: а сможет ли он пережить потерю ещё и сына, но перечить не стал. Человек, по его разумению, должен жить той жизнью, которую хочет сам, и только сам должен соизмерять свои интересы с интересами других.
Первые месяцы Кирсанов ещё держался. Володю искали лучшие специалисты. Даже Лэкленд сунулся с предложением помощи, хоть ему и было приказано не вмешиваться. Всё было безрезультатно. И эта вот неопределенность, отсутствие всякой информации, оказались куда страшнее всего, что успел пережить за свою жизнь генерал.
Беспомощность.
Он ничего не мог сделать. Но и не думать о сыне каждую минуту, каждую секунду тоже не мог. Поэтому Кирсанов пошел к начальству и сдал свои полномочия. В таком состоянии он не был способен выполнять свои обязанности. Ему пошли навстречу и отпустили пока в отпуск за свой счет на неопределённое время.
Алексей Георгиевич собрал вещи, запер свою квартиру в Лионе, забрал Терри и уехал в домик под Прагой, доставшийся ему ещё от деда.
Терри... Черный, лохматый, как грозовая весенняя тучка, и такой же непоседливый и громогласный щенок, появившийся у Кирсанова в ту странную, дождливую ночь... Терри и Арина... Они оба вошли в его жизнь как любимая, но давно забытая мелодия, которую ты обожал в юности, танцевал под неё, мечтал, дурачился, но ежедневные заботы и тяготы стёрли её из памяти.
И вот ты спешишь куда-то, но так устал, что присаживаешься на ближайшую скамейку, что бы перевести дух, всего на минуту... Ты ведь так занят, так много надо сегодня ещё сделать, и в это мгновение ветер доносит до тебя музыку. То ли из ближайшего кафе, то ли из прошлого.
И всё возвращается. И желание танцевать, и любить, и способность мечтать, и желание побегать, как пацан, наперегонки с весёлым щенком за осенним листом, а потом набрать охапку этих листьев, и засыпать ими свою любимую, и слушать её смех, в котором опять звучит эта мелодия.
А потом просто ответить на телефонный звонок и замереть в ледяном ужасе. И ждать, ждать, ждать... Не зная даже, о чем молить бога - о жизни для сына или о смерти.
Алексей Георгиевич слишком хорошо знал, что такое бесследное исчезновение могло означать либо дикую, непредсказуемую, неподдающуюся никаким аналитическим расчетам случайность, либо хорошо спланированную операцию против сотрудника Интерпола. И вот это было страшно.
Владимир Кирсанов был ещё молодым, не таким уж опытным работником. Никаких особых секретов не знал, был даже не на задании, нюансы которого могли быть кому-нибудь нужны. Сам по себе он вряд ли был интересен. Значит, он был нужен, как инструмент, орудие, расходный материал для чьих - то планов.
А это значит, что его мальчика будут ломать. Как ломали Лэкленда, Бокова, Царёва... Но он будет один на один со своей бедой, со своим страхом. А отец не может прийти на помощь.
Беспомощность.
Алексей Георгиевич сидел один в старом парке, на покосившейся от старости деревянной скамье, и только тепло уже довольно большой лохматой черной собачей головы, лежащей на его ладонях, не давало добраться последнему смертельному холоду до его сердца.
Арине было плохо.
Сегодня Совет Старших принял решение отозвать Хранителя, подопечным которого был Владимир Кирсанов. Этот человек был окончательно потерян для Света, и возразить Арине было нечего.
Она быстро ушла с Совета и теперь сидела в своем собственном углу Райских Кущ, созданном ею самою.
Огромные могучие дубы окружали небольшую поляну, поросшую иван-чаем, посредине которой горел костер.
Именно к нему Арина приходила тогда, на Земле, после очередных похорон. Пять детей, пять сыновей уложила она своими руками в землю. Пять раз она стояла на коленях перед этим костром и молила дать душам её детей Свет, защитить, помочь. Наверное, вымолила...
И вот она опять здесь. Но теперь она знает, что даже этой малости, этой надежды ей не дано.
Володя... Сын человека, к которому прикипела её душа, сегодня окончательно решил умереть. Последняя искра Жизни погасла в молодой, ещё неокрепшей душе, и Хранители отступились, и гончие Преисподней уже вышли навстречу ему...
Арина не знала, что ей делать. Её место сейчас было там, на Земле, рядом с её любимым, но она не знала, что ему сказать. Как скрыть свою боль, какими словами помочь, утешить... Она, чьи силы хранили миллионы жизней и душ, не могла сохранить двух ставших такими необходимыми ей людей.
Костер горел багровым тревожным пламенем. Голубые ядовитые угарные огоньки отчаянья плясали на самых кончиках его языков и отражались в глазах Арины, затягивая и подчиняя себе.
Но чьи-то руки легли на её плечи, властно заставили встать и развернули к себе лицом.
- Геральд? - очнулась Арина - Ты что тут делаешь, как ты меня нашел? Зачем?
- Ты знаешь, - ответил он, спокойно глядя своими седыми глазами. - Ты знаешь.
Арина знала.
Геральд прожил тяжелую, полную боли и горечи жизнь. Но даже после смерти он не обрел покой, потому что та, которую он любил, выбрала Тьму. И он не смог спасти ни её жизнь, ни её душу.
- Что мне делать, что делать?!- закричала Арина.
И этот крик прорвал, наконец, оцепенение чувств.
Она рванулась, и, если бы Геральд не удержал её, бежала бы сейчас могучая Старшая по Райским Кущам, захлебываясь слезами и криком, как когда-то, десятки сотен лет назад, бежала по темному лесу простоволосая славянская крестьянка.
- Терпи, - шептал Геральд, прижимая к своей груди бьющуюся и рыдающую Арину и гладя её по голове. - Терпи. Иногда это единственное, что мы можем сделать. Терпи.
- Шестой, ты понимаешь... Шестой... Он же мне тоже сын... Этот мальчик... Я не смогла помочь своим детям... Я не смогу... Я... Не держи меня... Как ты можешь... Как ты можешь быть таким спокойным... Всё помнить... Без надежды... И ничего не исправить и не вернуть... Отпусти меня... Я сделаю так, что забуду... Я смогу... Хотя бы прошлое, хотя бы...
- Сможешь, но не сделаешь. Нас иногда бросают на колени, но если мы будем забывать это, то будем забывать и то, как поднимались с них... И будем обречены опять и опять проходить через эту боль... или жить, не вставая... Ты хочешь, что бы этот мальчик был для тебя... ПЕРВЫМ? Терпи, Старшая, терпи...
Терри насторожился и вдруг сорвался с места, заливаясь радостным лаем, понёсся по дорожке, взметая вокруг себя вихрь мокрых мертвых листьев. И в этом вихре генерал увидел Арину, которая быстро шла к нему в слабом осеннем свете.
"Не надо, - хотелось сказать ему. - Уходи, нет таких слов, которые помогли бы мне".
Но слова нашлись.
Арина подошла, села рядом с ним, положила свои руки на сведённые судорогой кулаки мужчины и сказала:
- Терпи, иногда это единственное, что мы можем сделать. Терпи.
И стало легче.
******************************************************************
Володе было хорошо.
Просто чудо, что в этом захолустном мексиканском городишке он нашел забегаловку, где продавали его любимый яблочный пирог. И он только что сделал себе укол. Погода была отличная, настроение ещё лучше. Только что по местным новостям передали, что обнаружена частная больница, где проводили опыты по использованию нового синтетического наркотика - бла-бла-бла... кого-то убили, кого-то арестовали... Но у него-то пять доз были в кармане и, следовательно, было ещё пять дней в запасе.
Генерал, в общем-то, не очень и ошибся. Это была действительно хорошо спланированная операция, но только не против сотрудника Интерпола, а против одинокого парня в довольно потрёпанной одежде со старенькой сумкой на плече, беспечно брёдущего по обочине дороги.
Володю подвело то, что он вышел из пригородного автобуса, не доехав пару остановок до посёлка, в котором собиралась их группа. Ему захотелось пройтись по воздуху, освободить голову от самолетного гула, а легкие - от городского смога. И уж тем более обычный, обшарпанный пикапчик неизвестной породы, остановившийся около него, не вызвал никаких подозрений.
Охотникам за людьми, промышляющим похищением бродяг и бомжей, редко попадают в руки молодые мужчины без вредных привычек. Володе сказочно повезло, что в тот момент нашелся покупатель, которому нужны были живые здоровые люди в полном комплекте. Иначе он умер бы, не проснувшись, и его тело растворилось бы в болоте рынка человеческих органов. А так его очень аккуратно запаковали и отправили на другой конец земного шара с наилучшими пожеланиями.
Кирсанов-младший пришел в себя в довольно приличной комнатке и в отличном настроении. То, что он был прикован наручником к железной скобе в стене, и вены на обеих руках были исколоты до синяков, этого настроения никак не портили.
Ну подумаешь, накачали каким-то наркотиком, или антидепрессантом, или транквилизатором, или... Да какая разница, в конце концов. Из окошка, правда, забранного толстой решеткой, дул теплый сухой ветерок и доносил такой любимый им запах Мексики. Володя часто бывал в этой стране по долгу службы и любил её. Кроме кухни. Мексиканскую кухню он терпеть не мог, но это мелочь. И вон на столе стоит поднос с нормальным хлебом и тушеным мясом, от которого приятно пахло нормальным кетчупом.
Правда, дотянуться до этого подноса было невозможно, но ведь его же не собираются морить голодом. Голодным Кирсанов себя не чувствовал. А чувствовал очень и очень счастливым.
Ну ладно, счастье счастьем, а работа работой. Комнатка была оборудована под тюремную камеру довольно профессионально, но не рассчитана на удержание настоящих профи. А вот та гадость, которой его накачали, была явно чем-то новеньким. Никакого затуманивания сознания, как при наркотиках, никакой слабости и вялости, как при транквилизаторах, Володя не чувствовал. Сознание было кристально чистым, голова работала прекрасно, и тело требовало... О-о-о, очень даже требовало. Всего и сразу.
-Эй, ребята!!! Вы где там? - закричал Кирсанов. - Или сделайте цепочку подлиннее, или отстегните меня! Иначе сейчас будет очень мокро!
На каком языке надо кричать - было непонятно, но он на всякий случай выбрал исковерканный английский.
Поняли его или просто среагировали на шум, но дверь открылась, и в комнату вошли три накачанных латинос. Ну кто бы сомневался. Точно - он в Мексике.
Действовали тюремщики быстро и слаженно. Видно, опыт был. Один взял Володю на прицел огромного карабина. Двое других отстегнули наручник, подняли Кирсанова и втолкнули в маленький туалет, где - о радость! - был даже душ. Вдогонку полетел комплект не нового, но чистого белья. Потом усадили за стол, накормили и так же ловко уложили обратно в кровать.
- Колыбельную петь будете? - ехидно поинтересовался Кирсанов, за что заработал тумак в бок.
"Ага, значит понимают...", - удовлетворённо подумал он.
А вот дальше было самое приятное. Дверь открылась, и в комнату проскользнула худенькая, большеглазая девушка, почти девочка. Её изящную головку украшала бы копна чудесных черных волос, если бы не была укрощена и стянута в тугой узел на затылке.
Володя даже зажмурился, представив, как это великолепие рассыпается по тоненьким плечам, а потом... Игла шприца почти безболезненно вошла в вену, и уже проваливаясь в сон, он успел подумать:
"И рука у неё легкая..."
На следующий день всё повторилось по тому же сценарию, за небольшим исключение. В тот момент, когда девушка наклонилась, что бы сделать укол, Кирсанов неожиданно приподнялся и, обняв её за шейку, впечатал крепкий поцелуй. Конечно, он сначала заработал звонкую пощёчину от женской ручки, которая оказалась не такой уж и лёгкой, а потом еще и приличный удар в челюсть уже от мужского кулака, но замечательная, длинная и жесткая шпилька успела спрятаться между простынёй и матрасом.
Спать опять захотелось зверски, но если колоть себя до крови этой самой шпилькой, то можно продержаться до той тишины в коридоре, которая устанавливается на рассвете, когда все, даже бдительная охрана, засыпают крепким утренним сном. Потом открыть ею же сначала наручник, потом замок и выскользнуть в коридор.
О, женщины даже не представляют, каким многофункциональным и полезным инструментом, а если надо - и грозным оружием они украшают свои милые головки. Но в качестве оружия шпильке на этот раз не пришлось покрасоваться. Единственный охранник дремал в глубоком кресле, а дверь в садик, который окружал больничку-тюрьму, вообще была приоткрыта, чтобы создать легкий сквознячок. Забор тоже не являлся сколько-нибудь серьёзной преградой. Видно, хозяева этого места и представить себе не могли, что кто-то из одурманенных пациентов будет способен на что-то более серьёзное, чем слабое трепыхание в руках охранников.
В переулке, в который спрыгнул Володя, тоже никого не было. Оставалось только решить, в какую сторону двигаться, и вдруг... внутри как будто хрустнуло. Кирсанов решил, что он просто поперхнулся. Он попытался прокашляться, но легкие напрочь отказались выполнять свои функции. Казалось, они просто забыли, а как это - дышать.
Тело изогнулось, отчаянно пытаясь протолкнуть внутрь хоть глоток воздуха, но единственно, что у него получилось, это издать жуткий вой-хрип, с которым ушел последний кислород, ещё оставшийся в лёгких. Этот вой разорвал утреннюю тишину и Володя, уже падая, увидел, как из-за угла к нему бегут его тюремщики. Впереди всех бежала черноволосая девушка, на ходу набирая в шприц что-то из ампулы.
На этот раз он пришел в себя не в одиночестве. Напротив кровати сидел какой-то мужчина в белом халате исключительно докторского вида, задумчиво вертя перед собой злополучную шпильку. Увидев, что его пациент очнулся, врач оживился.
- Ну и удивили вы нас. Где вы научились так тихо выходить без спроса? - довольно весёлым тоном произнес он. - Кто же вы, загадочный незнакомец из России?
Когда Володю похитили, документов при нем не было. Ну не тащить же паспорт на сплав. Лучше уж посидеть в милиции до выяснения личности, чем утопить его где-то на особо коварном повороте реки. Ещё в аэропорту Кирсанов отправил паспорт самому себе до востребования на главпочтамт.
Так что сейчас надо было срочно придумывать легенду, а то у этих "котов" может быть аллергия на мышек, которые служат в полиции.
- Я обычно так вхожу, - прохрипел Володя. - Тихо и без спроса.
Говорить было больно, казалось, все в нутрии было обожжено.
- Ах, так ты вор! - обрадовался врач. - Ну тогда понятно. Не любишь сидеть на привязи. Но ты зря беспокоились. Зачем же было так рисковать. Спросил бы - я бы всё объяснил. Обычно мои пациенты особо не интересуются, что с ними происходит - им и так хорошо.
- Пациенты? Так я болен...теперь?
- Твои легкие скоро придут в норму, и ты опять будете счастливым и спокойным. Признайся, ведь тебе у нас хорошо.
- Что это за гадость?
- Гадость? - возмутился врач - Да как ты можете так говорить. Саил - это новое слово в медицине. Никаких разрушающих воздействий на организм, как у наркотиков, никакого привыкания. Да ты проживёшь до ста лет. И, заметь, проживёшь счастливо и с удовольствием.
- Никаких... кха...кха...побочных эффектов? - слова давались с трудом. - Так у меня просто закружилась голова от свежего воздуха?
- Ну, почти никаких, - поморщился врач. - К сожалению, продукты распада саила вызывают паралич лёгких, но они легко нейтрализуются им же самим. Тебя, как одного из первопроходцев, я, естественно, обязуюсь снабжать им до конца твоей жизни, а ты пообещаешь мне больше не безобразничать. Договорились?
И врач доверительно, как старого знакомого, похлопал Кирсанова по плечу и вышел, явно страшно довольный собой и уверенный, что теперь-то всё будет в порядке с этим беспокойным пациентом.
А пациент лежал и думал:
"Интересно, это "побочный эффект" или "новое слово в медицине", что чувствуешь себя абсолютно спокойным, когда только что узнал, что ты уже труп".
Что страшнее, наркотик, медленно убивающий тебя, но дающий, по крайней мере вначале, надежду на возврат в мир нормальных людей, или наркотик, дающий тебе покой, радость и здоровье, но делающий тебя рабом?
А ведь заманчиво, ой как заманчиво... Боль, страх, тоска, горечь уйдут, и проживёшь ты "долго и с удовольствием". А деньги на новую дозу найдутся... Да в конце их можно заработать. Ведь голова-то в порядке, на душе покой. Да так горы можно свернуть. А может и для благого дела... Заманчиво... Слишком заманчиво...
Что же теперь делать? Опять попытаться сбежать, прихватив достаточную дозу, чтобы добраться до своих? Не сразу, но он сможет это сделать. А что дальше? Ходить всю оставшуюся жизнь со шприцом в кармане?
А что - диабетики же ходят. И живут. И ничего.
Кирсанов почувствовал, что готов рассмеяться истерическим смехом.
Кого ты обманываешь, парень... Психотроп - это не лишний сахар в крови. Максимум, на что ты можешь рассчитывать, это на звание почетной подопытной крыски, ну или собачки, если хочешь. Тебе даже памятник могут поставить, рядом с памятником собаке Павлова.
Полицейский, подсевший на наркотики, не редкость. Не редкость, что и вылечиваются. Но только всё красиво и благородно в кино, а вот в жизни ты никогда не вернёшь себе доверие и уважение, даже если случится чудо, и найдут способ лечить. А это вряд ли. И отец... Он же не хотел, что бы ты тоже лез в эту драку, но промолчал, не остановил... Да он же сведёт себя в могилу виной... Нет, лучше пропавший сын и лейтенант, чем сын и лейтенант-наркоман.
В таком состоянии он не вернётся. Ни за что. А значит, надо взять от ситуации по максимуму, раз уж так влип. Узнать, кто оплачивает всю эту затею, кто дает деньги на живой товар для опытов. Деньги то огромные. Узнать все, что можно, об этой отраве. А потом уже и решать, что делать с самим собой. Потом... не сейчас...
Общительный русский воришка быстро нашел общий язык с охранниками и другой обслугой. Да они-то были, в принципе, неплохими ребятами. Хорошую работу найти трудно, а тут платят, не скупясь. А то, что доктор что-то мудрит, так может действительно лекарство изобретает. А те, кого привозят - так всё равно бродяги. И так и так бы померли. Володю даже перестали охранять. Ну куда он убежит - бегал уже. Эта штука, что ему колют, удерживает крепче наручников.
Вот только с Майей, той черноволосой тихой медсестрой, Кирсанов не мог наладить контакт. Она всегда отшатывалась и вздрагивала всем своим худеньким угловатым телом, стоило ему приблизиться к ней. На английском она не говорила, а обнародовать своё знание испанского языка ему было как то не с руки.
Имея отца-русского и мать-француженку, Володя свободно говорил на русском и французском. Английский он тоже знал отлично, но его русско-французский акцент вызывал смешки у тех, для кого английский был родным языком. Зато этот акцент прекрасно ложился на международный жаргон, на котором говорили бродяги и перекати-поле всего мира. На нем и заговорил Кирсанов, когда пришел в себя первый раз в этом месте. Эти знания вполне подходили вору. Так сказать, для установления профессиональных интернациональных отношений, а вот знание испанского было бы трудно объяснить.
Наконец вся необходимая информация была собрана и однажды ночью отправлена прямо из кабинета доктора Саила по соответствующему адресу. Кирсанов даже злорадно хихикнул - вот будет здорово, если это письмо проследят сами хозяева. Доктору тогда лучше самому бежать и сдаваться в полицию. Дольше проживёт.
Пора было уходить. Попадать в руки кому-либо из своих коллег любой национальности Кирсанов не имел никакого желания. Уходить и все-таки решать, что же делать дальше.
Опять наступила предутренняя тишина, и охранник так же дремал в кресле. Хотя он в любом случае не стал бы останавливать полуночника. Ну хочет этот русский выйти на свежий воздух - пусть погуляет.
В саду было темно, хоть глаз выколи. Володя медленно пробирался между деревьями буквально на ощупь и он бы ни за что не заметил Майю, если бы она сама не вышла прямо перед ним.
- На, держи - сказала она на прекрасном английском и протянула маленький пузырёк с каким - то белым порошком. - Это полностью выводит саил из организма. Ты всё равно умрёшь, но умрёшь чистым. Я не знаю, как это действует... что-то с иммунитетом... Доктор давал его тем... кто ему больше был не нужен и... если не хотел, что бы кто-нибудь узнал что-то от... трупа.
- Майя... - выдохнул Кирсанов. - Ты что тут делаешь, как ты узнала?
- Я поняла, что ты уйдёшь... ещё тогда... ну, когда ты меня... Я не сержусь, ты смелый... ты не будешь, не сможешь... Я ждала тебя в это время каждую ночь... Я видела, как ты крал саил... Мало... Надолго не хватит. Но если ты решил, то уходи.
- Майя, пойдём со мной. Я смогу тебе помочь, я успею, - Володя протянул к девушке руку - и вдруг оказался в довольно грамотном захвате.
Тихий голос быстро зашептал ему на ухо:
- Нет, нельзя. Нас будут тогда искать. Те ампулы... я сделала так, что их не хватятся, и они будут считать, что через сутки ты всё равно умрёшь... и ты будешь свободен... хоть несколько дней... Не беспокойся... я уйду... когда смогу, как ты... не бояться... Беги... Или я закричу - и ты уже навсегда останешься здесь.
Вот так-то, лейтенант. Ты думал, что владеешь ситуацией, а тебя давно вычислили, и подготовили твой побег гораздо лучше, чем ты. И ты будешь только мертвым грузом на ногах этой замечательной девушки. Вот именно, мертвым.
И Кирсанов побежал.
И теперь был очень доволен собой. Всё было замечательно. Море рядом, надо только правильно рассчитать время и поплыть всё дальше и дальше. А потом всё будет быстро. На это-то он насмотрелся за эти месяцы. Вода всегда была его любимой стихией, и она примет его... Так будет лучше... для всех...Можно ни о чем не беспокоится.
Но вот тут он ошибался. Беспокоится стоило, и даже очень. В дальнем углу забегаловки сидел худощавый темноволосый мужчина и внимательно наблюдал за ним.
Тайрон злился все больше и больше. Этот глупый щенок, похоже, сумеет-таки выполнить задуманное. Так и хочется встать и врезать ему. Затеять драку, конечно, можно, хотя толку от неё не будет никакого. Но хоть душу отведёшь... Наркотик наркотиком, но и мозги надо иметь. Это кто ж тебе, сопляк, дал право решать, что будет лучше для других, а что нет. Это право ещё заслужить надо, и выучиться на него по книжкам нельзя.
То, что этот парень скоро погибнет и, в конечном счете, достанется Тьме, Тайрон знал. Знал также и то, что смерть сына генерал сможет пережить. Именно поэтому и отдал Терри этому человеку на воспитание, чтобы малыш смог познакомиться с такими человеческими качествами, как мужество и стойкость. Адскому псу это в будущем очень пригодится.
Но генерал не переживет исчезновение сына, неопределённость, своё бессилие, свою беспомощность. Сломается. А вот это Адского пса никак не устраивало.
- Ну и зачем ты меня звал?- Рекс уселся напротив Тайрона и огляделся. - Какие проблемы- то?
- И тебе здрасьте, - проворчал Тайрон, недовольный тем, что Рекс опять сумел подойти к нему незаметно.
Нет, ну почему он на этот раз выбрал для себя вид эдакой рыжей славянской плюхи?
Со стороны казалось, что двое мужчин средних лет просто тихо переговариваются между собой. Но если бы кто-то всё же подслушал их разговор, то через секунду все слова вылетели бы из его головы, и в памяти осталось только тихое собачье ворчание.
- Вон, полюбуйся, - Тайрон кинул на Кирсанова- младшего.
Рекс внимательно посмотрел на парня, довольно улыбающегося, как котёнок на солнышке. Вот только внутри у него не осталось ни одной искры Жизни, и Тьма уже начинала заползать в остывающую душу.
- Самоубийца, что ли? - спросил Рекс. - А что не так? Он же уже полностью твой.
- Мой, мой... И даже больше, чем ты думаешь. Он ещё самоуверенный нахал и трус.
- И что? У вас таких уже не берут?
- Берут, но тут дело в том... В общем, его отцу я отдал своего щенка на выучку и...
- Что? - Рекс аж подскочил на стуле. - "Своего" в каком смысле?
- В прямом. МОЕГО - Тайрон самодовольно ухмыльнулся. - Моего и Рейны.
О-о-о... У Рекса даже слов не нашлось... Рейна... Самая лучшая Адская гончая... Неотвратимая и темная, как ночь и прекрасная как... ночь любви.
- Да как же ты её уговорил...