7

5. Первые месяцы в комендатуре

...Первая ночь в казарме, где, похоже, предстояло служить все два года, обещала не наступить никогда. Вообще, отбой в Советской, да наверное и в Российской армии наступает в десять вечера, но ... Перед отбоем во всех подразделениях Советской армии проводилась т.н. "вечерняя поверка", я думаю вряд ли что-то изменилось и в Российской армии. Подразделение, а, как правило, это рота, батарея или что-то подобное, выстраивается в казарме, и старшина роты или другой ротный командир начинает процедуру - по алфавиту выкрикиваются фамилии и звания воинов, а названный должен ответить: "Я!".

Как водится, после выкрикнутого "Я!", откуда-то из задних рядов следовал казавшийся очень остроумным комментарий, который звучал, как "головка от х...я" и хорошо рифмовался с буквой "Я". Но у нас, в комендантском взводе, эта традиция была нарушена самым неожиданным образом. Позади двух рядов выстроившихся солдат и сержантов, как бы ниоткуда появился маленького роста, какой-то разболтанный, одетый не совсем по форме воин, не обращающий внимания на стоявшего перед строем командира взвода сержанта Титова и вдруг неожиданно заговоривший по-немецки.

Неуловимо похожий на бесноватого фюрера, он выкрикивал немецкие фразы, очевидно запомнившиеся ему по фильмам "про войну", постепенно при этом распаляясь и истерикуя. Потом, внезапно перейдя на русский, он проорал: - "В Потсдаме русские! Фюрер покинул нас в столь трудный час!" -

Тут сержант командир взвода пришёл в себя, и то ли приказал, то ли попросил: "Берёзкин, встаньте в строй!".

Берёзкин (который видимо был старослужащим) сделал вид, что примкнул к построению, правда, почему-то в третий ряд. Тут же, достав из ширинки свой "прибор", он вложил его в руки небрежно стоявшему во втором ряду бойцу, который расслабленно, оперевшись на одну ногу, спокойно стоял во втором ряду, сложив руки сзади, и такой "подлянки" явно не ожидал. Судя по тому, что Берёзкину никто не съездил "по мордам", стало понятно, что тот был "дедом". После этой лёгкой разрядки, начались вечерние гимнастические упражнения, которые у нас назывались "отбой-подъём".

Это означало, что после команды "Отбой!", когда раздетые солдатики уже лежат в кроватях, после некоторой паузы, размер которой оставался на усмотрение проводящего занятия сержанта, звучала команда "Подъём!". Команда заставляла вскакивать с кровати и, прыгнув вниз со второго яруса, как можно быстрей постараться одеться, при этом укладываясь по времени, в сорок пять секунд. Естественно, что ни у кого это с первого раза не получалось, и упражнение повторялось раз за разом, пока все молодые не начнут укладываться в этот норматив. При этом, обязательно кто-то кому-то усядется на шею, кто-то схватит чужой сапог, а кто-то влезет в чужую гимнастёрку. Обычно эти упражнения заканчиваются через три-четыре месяца после начала

службы и в дальнейшем к ним прибегают только в виде наказания.

Когда нас, молодых, пробил уже десятый пот, и мы стали укладываться в положенные по уставу 45 секунд (сказались ещё карантинные тренировки), наконец всё прекратилось. Запыхавшиеся, мы, как испуганные мышки лежали под одеялами, ежесекундно ожидая, что сейчас снова последует команда "Взвод! Подъём!". Но в казарме стояла напряжённая тишина, не нарушаемая ничем и никем.

...Вдруг, среди этой наэлектризованной атмосферы, послышался такой довольно странный диалог:

- "Пикин!" -

- "А!" -

-".. уй нюхать будешь?"

В ответ раздались такие отборные матюки, что сразу стало понятно, что если первый голос принадлежал, конечно же, Берёзкину, то второй - явно какому-то другому "деду". В результате, мы, молодые, сделали вывод, что попали мы туда, куда попадать совсем бы не следовало. И с такими вот тяжёлыми мыслями нам удалось, наконец, уснуть...

...А утром! В шесть ноль-ноль прозвучала команда "Взвод, подъём!". Тут же - сна, как не бывало. Еле-еле справляясь с торчащим, как штык, "мужским половым", мы быстро-быстро наматывали портянки и с "голым тросом" выбегали на улицу. Через пару минут бега, о том, что снилось перед подъёмом уже и не вспоминалось...

Кстати, я тогда страшно боялся "прихода поллюции", ведь со мной этого никогда до армии не происходило. Мне казалось это ужасно стыдным, даже каким-то позорным. Тем более что до армии я вёл размеренную половую жизнь, в отличие от многих моих сверстников, которые пробавлялись периодическими походами в какую-нибудь женскую "общагу", о чём потом взахлёб рассказывали за кружкой пива. Поэтому, дома у меня этого никогда и не случалось.

Главное, у меня почему-то всегда было с кем и главное - где. Не скажу, что я был каким-то "бабником", просто девчонки меня почему-то всегда привечали, а я старался не упускать возможности и поэтому у меня с этим делом был всегда полный порядок. Кроме того у меня периодически была "хата". Ну, а в армии, хоть нам и добавляли бром во все употребляемые нами жидкости, молодость брала своё.

Буквально каждую ночь снился один и тот же сон. Сценарий сна был практически одинаковый - сначала какой-то сумбур, плавно переходящий в романтическую встречу с непонятно кем. Позже, этот, непонятно кто, превращался в соблазнительную даму, ну а потом начинались поиски удобного уединённого места, нарушаемые какими-то назойливыми малознакомыми

людьми. И когда, наконец, процесс нахождения нужного потаённого места приближался к завершению, то есть когда наступала пора уже переходить к действию, ну то есть к самому половому акту, вдруг звучала команда "Взвод, подъём!".

И такой "облом" повторялся раз за разом, пока, в конце концов, обстоятельства не складывались таким образом, что всё как-то утрясалось, и вам вроде бы уже ничего не мешает. Ты уже чувствуешь волнующий запах, ощущаешь бархатистое прикосновение кожи и наконец, ты врываешься туда, в эти райские кущи и ... вот она, кульминация, которая и называется странным словом "поллюция".

Причём этот сценарий был, самым что ни на есть ординарным, все мои товарищи делились своими наблюдениями и воспоминаниями, и по их рассказам выходило, что всем снится практически одно и то же. Слава Богу, что это происходило довольно редко, а иначе...

Жили все солдаты на территории "площадки", где кроме обычной солдатской столовой, была и офицерская, которую все правда, называли почему-то гражданской. Гражданских, то есть не военных, я на нашей площадке что-то не встречал. Может быть, название это пошло от времён, когда на нашей площадке появлялись и гражданские лица? Ещё на "десятке" был клуб, где по воскресеньям показывали кино про войну или про Чапаева. Ходила даже такая солдатская байка - мол, "дембель" не придёт, пока двенадцать раз не посмотришь "Чапаева". Мне не повезло - только четыре раза за первый год прокрутили.

Ещё у нас в гарнизоне было помещение "Пожарки", где находилось одно отделение нашего комендантского взвода, там же был и военный коммутатор. Основную территорию "площадки" занимали фанерные бараки, в которых находились солдатские казармы. В казарме было два выхода в противоположных концах, правда, обычно, один выход был закрыт. Наш комендантский взвод располагался в казарме роты автобата, разделённой на две неравные части. В меньшей части этой казармы и находился наш комендантский взвод.

Командиром взвода у нас был сержант Титов. Я знаю, что в строевых частях взводом должен командовать офицер - как правило, младший лейтенант или лейтенант, однако в стройбате, хватало и сержанта. Товарищ сержант наш, тоже был своего рода достопримечательностью. Ему было лет двадцать семь. По сравнению с нами, вчерашними школьниками, это был взрослый дядя, тем более до армии он работал учителем физкультуры в одной из школ города Рига. Как его занесло в Северо-Восточный Казахстан - ума не приложу.

Если у меня в частях был целый эшелон земляков, то никого из города Рига я там не встречал. Правда, через полтора года, когда я служил опять уже в

стройбате, мне встретился бывший разжалованный сержант литовец, которого звали, кажется, Миндагас, с которым мы подружились. Так что откуда взялся сержант Титов на нашу голову, это - загадка.

Непосредственным моим начальником и командиром оказался младший сержант Саша Самсонов - командир моего отделения. С ним у меня сразу же сложились самые тёплые и дружеские отношения. Во-первых, Сашка был родом из Минеральных Вод, и поэтому все жители Северного Кавказа считали его своим земляком. А надо сказать, что этих самых жителей в стройбате, у нас было полным-полно, причём отнюдь не на строительных работах.

Как правило, они отдавали свой долг Родине на вполне хлебных должностях - хлеборезов, банщиков, учётчиков, поваров, благо на нашей площадке было, где развернуться. Каким-то таинственным образом все эти выходцы с Кавказа оказывались на самых спокойных и неответственных местах в армии. Кто их туда назначал..? Не исключаю, что они, как многие кавказские уроженцы, относились к коррупции снисходительно, в отличие от жителей центральной России, и потому наверно отцы-командиры и двигали их на такие вот должности. А вместе с ними и "обирали" всё остальное население военных городков. Контроля никакого ни за кем не было, я сам тому свидетель. Во всяком случае, за все два года, вопреки уставу, никто не интересовался нашим житьём-бытьём.

Например, в гражданской столовой абсолютно все повара были дагестанцами. Я знаю, что дагестанской национальности не существует, это только географическое понятие, но в те годы для нас не существовало чеченской проблемы и все выходцы с Северного Кавказа были для нас на одно лицо, да простят мне их потомки моё непонимание такого непростого вопроса. В общем, куда бы мы с Сашкой ни сунулись, везде нас встречали, как родных.

Надо ещё сказать пару слов о том, что "комната задержанных", которая находилась в ведении нашего комендантского взвода, в общем-то, была обычной гауптвахтой. Только что в ней не было столовой и потому там нельзя было держать арестованных. Зато, "задержанных", можно было не только содержать, но и воспитывать.

В течение суток, на срок задержания, кормить солдата необязательно, так, во всяком случае, гласил устав гарнизонной и караульной службы. Таким образом, мы были своеобразной военной полицией, а посему имели кое-какие дополни-тельные возможности, а соответственно и своеобразный "авторитет" в войсках.

Любовью мы, конечно, не пользовались у рядового и сержантского состава частей, дислоцированных на нашей площадке, но и ненависть к нам тщательно скрывалась.

Служба в "комнате задержанных" происходила примерно так: заступая в караул, ты, приходя на гауптвахту, смотрел первым делом кого тебе Бог послал?

Для этого совсем не обязателен был личный осмотр, достаточно было просмотреть стопку военных билетов на столе дежурного. Кстати, эта пресловутая "комната" была самым тёплым помещением во всём гарнизоне, потому что это был, по сути дела, просто бетонный барак с толстыми стенами и крохотными окошками в камерах. Зимой там был просто тёплый рай, а летом - сказочная прохлада.

Мой командир отделения Саша Самсонов был прирождённым "бизнесменом" - я в этом убедился буквально в течение первых месяцев службы. Он придумал гениальный по своей простоте план. В стройбате у нас был заведён такой порядок: как только молодые приходили служить в роты после карантина, им выдавали полный комплект обмундирования, а именно: шинель, так называемое ХБ (это повседневная одежда солдата), сапоги, портянки и самое главное - "парадку". Кроме этого, ближе к зиме выдавали бушлат или телогрейку, ватные штаны и другие тёплые вещи. За всё полученное обмундирование приходилось расписываться, и конечно, расплачиваться.

Но проблема была в следующем - за два года службы всё это приходило в такой убогий вид, что возвращаться домой в таком одеянии - это неслыханный позор. Особенно, если тебе приходилось возвращаться в родной горный аул, где все друг друга знают, и все думают, что ты служил, скажем, в артиллерии или в ракетных частях Очень Большой Секретности. Ведь именно это и писали наши кавказские друзья в письмах на родину. Уверяю Вас, что ни один Ваха или Руслан не написал домой, что служит поваром в столовой стройбата.

Так вот, раньше старослужащие решали этот вопрос достаточно легко. Они просто отнимали то, что нужно, у молодых солдат и всё. Но шёл уже семьдесят второй год, и например, у нас в части вовсю шла борьба с неуставными отношениями, и надо сказать, весьма и весьма успешно.

Правда, современная теперешняя, мне напоминает борьбу Дон Кихота с ветряными мельницами. В наше время, а речь идёт о семидесятых годах прошлого двадцатого века, любая жалоба какого-нибудь "салабона" могла элементарно привести любого "дедушку" в дисциплинарный батальон на пару лет. Во всяком случае, я что-то не слышал, чтобы у нас кто-то обижал молодых, если только не начальство за нерадивость. То есть, проблема, которая никак не решается за 30 лет - это проблема, которой просто нет...Я заметил, что жертвами "дедовщины" чаще всего становятся не совсем адекватные люди, и это вполне закономерный процесс. В природе такое встречается везде и всюду. Из-за отсутствия естественного отбора у человеческой популяции природой закладываются новые сферы применения этого закона, поэтому с этим просто стоит смириться...

...Ну и к тому же ехать домой с петлицами стройбата, с эмблемой, на которой изображён бульдозер, никому не хотелось, хоть убей. Достать же на нашей площадке хоть что-нибудь из военной формы, было практически невозможно. Никакого магазина вроде "Военторга" у нас и в помине не было. И вот, мы с Сашей Самсоновым написали моей матери в Москву письмо, в котором я просил её съездить на улицу Арбат, где тогда находился главный "Военторг". И купить там парадные петлицы, общевойсковые эмблемы на них, шерстяные погоны, и не помню что ещё. Причём, всё это в двадцати экземплярах...

...Когда пришла первая небольшая бандероль, мы с дрожью в руках открыли её и беззвучно заорали: - Ура! -

Основную работу по реализации присланной продукции Сашка взял на себя.

Во-первых, потому что я был ещё "салабоном", а во-вторых, первые клиенты

были его земляками - чеченцами, дагестанцами и вообще выходцами с Северного Кавказа, то есть, как Вы наверно понимаете, очень серьёзными ребятами. Несмотря на все наши опасения, никто нас не "заложил", и вообще, все остались довольны и счастливы, потому что, наконец-то, разрешились все их, казавшиеся такими неразрешимыми, проблемы. Ведь представляете, какими героями они возвращались на родину? Никто из них, конечно, никогда не сознается, что служил в стройбате.

За каждую пару петлиц при их цене в 50 копеек, Сашка получал по 5 рублей. За погоны ценой в рубль десять копеек - десять рублей. Пятикопеечные эмблемы отлетали по рублю за штуку. Совсем скоро мы с Сашкой не знали, что делать с этими вырученными деньгами. А постепенно и мой авторитет среди дембелей повысился до немыслимых высот. Каждый из них хотел выглядеть как человек, в особенности, если позволял бюджет. Тут ещё надо сказать пару слов о финансовом вопросе.

Дело в том, что, несмотря на тяжелейший труд на стройке, что-то заработать солдату стройбата, хотя бы только на пропитание, было практически невозмож-но. В стройбате была система хозрасчёта. Грубо говоря, это означает только то, что "сколько потопаешь, столько и полопаешь". У каждого военного строителя был свой индивидуальный счёт. Ежемесячная зарплата зачислялась на его личный счёт, с которого, соответственно, снималась плата за питание, обмундирование, проживание, электроснабжение и т.д.

Конечно, этот финансовый баланс задумывался, как прогрессивное начинание. Видимо, при надлежащем контроле и ответственности сторон это было бы образцом прекрасного отношения к солдатам и давало бы им возможность, кроме просто армейской службы, ещё и хоть что-то заработать. Но, как водится у нас в стране, "гладко было на бумаге, да забыли про овраги".

В результате 90% военных строителей уезжало домой с тем же, с чем и приехало, то есть с пустыми карманами.

Ежемесячно, каждый бригадир закрывал наряды. Происходило это приблизительно так. Бригадир должен заполнить довольно сложный формуляр со списком выполненных работ. Прораб или начальник участка, наоборот, должен НЕ принять как можно больше работ, как бы априори считая их невыполненными.

Это был настолько сложный и запутанный процесс, что в одиночку одолеть его без посторонней помощи, бригадиру было очень трудно, почти невозможно. Тем более что в стройбат брали людей, скажем так, не очень образованных, да многие просто плохо говорили по-русски. Поэтому правильно расценить работу своей бригады, было не под силу обычному бригадиру. Тем более, что специализация строительных бригад была понятием мифическим. Сегодня твою бригаду поставили убирать мусор со стройплощадки, завтра - принимать бетон, а послезавтра - копать траншею под силовой кабель, которую через неделю будет закапывать уже другая бригада, когда окажется, что кабель будет подходить к стройплощадке совсем с другой стороны.

Начальник участка или прораб, будучи, как правило, офицером, естественно был заинтересован заплатить как можно меньше. И всё это приводило к тому, что после вычетов за питание, обмундирование, проживание в казарме и т.д. у военного строителя не оставалось на счету практически ничего. Как правило, все бригады в нашей роте ходили "в минусе", то есть, за свой каторжный труд они не только ничего не получали, но ещё и оставались должны!

В отличие от "придурка" на окладе. Сам по себе оклад был так себе - рублей шестьдесят, но даже при всех вычетах, за два года набегала довольно приличная сумма. А если ещё имелась возможность что-то украсть, то выходило совсем неплохо, и в свой родной аул можно было приехать в портянках от Версаче. Хотя надо признать, что имя этого "голубоватого" в те годы нам было совершенно неизвестно.

Примерно, через месяц службы, как-то само собой вышло так, что мне всё чаще приходилось служить в наряде дежурным по штабу. Это, наверное, было естественно, потому что я как-то совсем не боялся начальства, наводившего ужас на всех остальных, а штаб - это просто их гнездо, прямо рассадник какой-то. Просто с первых дней службы, попав в штаб, я как-то быстро привык к постоянному присутствию офицеров и уже не обращал на них особого внимания. С другой стороны, когда я кому-то был нужен, чтобы что-то там написать или сочинить - я всегда был под рукой. В те годы, вся служебная информация передавалась открытым текстом по телефону, причём в обезличенном виде, то есть происходило следующее - раздавался звонок, я отвечал примерно так:

- "штаб 11593, дежурный по штабу рядовой Павлов" -

с другой стороны, представлялся какой-нибудь рядовой Петров, и этот рядовой Петров передавал мне в устной форме содержание телефонограммы от полковника Ляпкина подполковнику Тяпкину. Я спокойно, разборчивым почерком, записывал содержание послания в журнал телефонограмм, и адресат спокойно мог прочесть донесение в любое удобное для него время. Хотя иногда, надо было дать прочитать телефонограмму кому-то под роспись, но это

крайне редко.

То есть, в этом, да и в других подобных гарнизонах, данная система заменяла и электронную почту, и факс, и всё остальное. Ведь жизнь там текла неторопливо, хотя время от времени проводились даже подземные испытания ядерных зарядов, и пуски космических ракет с соседнего Байконура, который находился где-то рядом, и внезапная проверка представителя заказчика. Кстати, именно это как раз и было круче всего на свете...