Помню, в те годы было пасмурно. С севера несло тяжелые тучи, от ельника несло помойкой.
Мы пили спирт, такой паршивый, что приходилось запивать его березовым соком, который на вкус был еще гаже, а царевен у нас не бывало никакой год, потому что на Руси отменили царизм.
Когда становилось совсем лихо, мы ставили стан на Калиновом мосту через Смородину. Отступать было некуда. Позади был Усть-Кобылоперепойменск, впереди - Иваны-дураки.
Мне, как правило, выпадало держать насмерть левый фланг, что было не удивительно, учитывая что я всегда был левая голова. Крайняя из двенадцати. Всегда крайняя.
Дураки то наступали свиньей, то пятились раком.
Раньше мы, бывало, находили перед пещерой горшок с данью, а в нем примерно один и тот же набор продуктов: лапшу, васаби, шпроты, коньячный сервелат, чабрец, укроп. Это не считая тех лет, когда был неурожай. Неурожай означал, что годом раньше Иваны ничего не сажали, поскольку были дураки.
Дураки были славные Иваны. Пару раз мы даже выпивали.
Однажды я сказал царевне - я хотел бы снять с вас этот кокошник, с этого мы могли бы начать.
Это случилось до того, как дураки, встав не с той ноги, отменили царизм и стали воевать у нас Смородину.
В те годы я мечтал стать писателем, поэтому ночами пил спирт с березовым соком в одно рыльце, и по утрам всегда находил в углу пещеры пряную конину и новые страницы романа - 10, 20, 30. Я был в замешательстве, но продолжал писать. Однажды я встретил в поле босого старика с плугом.
Он сказал: "сынок, если хочешь научиться писать - тебе надо только одно: писать, мать твою".
Позднее я узнал, что это был Юрий Мария Хэнк, в зеркале которого отразилось, что царизм будет отменен и красный медведь оседлает луну.
Время тянулось как помидорки, но я знал - если проку не будет, я всегда смогу вернуться к сожжению деревень и войне с Иванами. Мне было уютно в каменных палатах, среди бичей и пряной конины. Там я вновь чувствовал свое безобразие. Что живу.
Хотелось порвать баян и обнять березу, но заканчивалось все одинаково - раскатами Рахманинова над дальним косогором и сожжением деревень до самого утра.
Мы были Чудо-Юдо. Мы летали высоко. Новые головы отращивались легко - едва какой-нибудь дурак сносил старые.
Солнце тонуло в Смородине. Деревни пылали ярко.
Славно было снова жечь.