|
|
||
Кубистическая жизнь...
Зима...
Лишь сухой язычок пламени ласкал его холодные влажные губы, шепчущие причудливую молитву.. нет, не церковную, а простую - человеческую. Ее звуки обнимали зеленой лаской его губы с запекшейся кровью, ласкали язык, изъеденный оспами, и целовали гниющие от цинги десны. Каждый из них понимал, что этот момент не будет длиться вечно, но он отправиться в память бесконечности.
Малейшее шевеление сердце приносило неистовую боль, каждое движение дарило слащавое упоение от мысли, что он жив, еще жив. Он думал, что каждый следующий раз будет последним, все - надо завязывать... но с каждым разом страстное желание все сильнее душило его судорожную душу.
В конце концов он понял, что последнего раза не будет. Тогда пришло чувство безразличия, сладкое на вкус, но чуть горькое на запах. И нет ни единого шанса от них избавиться: вкус слишком навязчив, а запах до отвращения противен и туп. Так пахнет жизнь - эта единственная мысль грела глубоко в душе, заставляла сердце быстрее шевелить мышцами, сводила мозг в лихорадочном жаре.
Бесформенный хлопья одинокого снега охладили землю. Улицы забелели мягкими сугробами, солнце чуть побледнело желтизной уставшего от синевы неба, которое чуть подернулось фиолетовой дымкой смертельной грусти. Лишь ярко-желтое пламя костра осветило отчаяние лиц на фоне серого облезшего забора. Неподалеку развалившееся строение играло каменными бликами старины. Пламя жадно поедало тень каждого вздоха, пар изо рта рисовал глупые фигурки. Улица бесстрастно целовала каждого встречного, заключая его в свои холодные объятия. Это был ее триумф, ее жизнь, ее игра в смерть: так распорядилась природа.
Он выкуривал сигарету за сигаретой, кроваво-синяя слеза лениво сползала по лицу и, ударяясь о бесчувственность снега, бесследно исчезала в ненасытном пламени костра. Пепел заигрывал с искрами в таинственном вальсе. Громкая навязчивая тишина окутала все вокруг. Казалось, что шумит снег, что он - живой, что он шевелится и создает неизбежные звуки, лаская замерзшую землю.
Слушайся сердца, думать не надо, надо слушать... слышать тишину и сладость морозного утра, слащавость природы и приторный вкус гниения... - шептал снег, доводя до отчаяния, до безумия, расцарапывая душу в кровь. Кровь... у него на руках кровь... красное безропотное месиво густой акварельной краски жизни, опустевшей в бесконечности отчаяния. Каждый вздох - это шанс жить еще, шанс на каждый следующий вздох и одновременно на его отсутствие. Какая же дорога твоя? Что ты выбираешь? Где ты найдешь себя?
Он - нигде... лишь в бесцветной белесости вечности, ради единственного настоящего поцелуя, ради одной капли наслаждения, ради острого и безрадостного вкуса каждодневного существования. Да... за все надо платить, и за это тоже придется платить... жизнью.
Мысли - идиотское наследие снежного холода. Мысли под забором человека, оставшегося без всего, даже без себя самого. Только жизнь не захотела без него оставаться, отравив его размеренное существование... мыслями. Он безучастно покидает вечность, не хочет оглядываться назад, не хочет смотреть вперед, хочет просто жить... жить, даже если это рисует перспективу смертельной конечности.
Однако он готов отказаться от всего ради нежного прикосновения единственных близких губ, ради волшебных звуков из единственных близких уст, ради ласкового касания единственной близкой щеки, ради вкуса единственной близкой слюны, ради того единственного объятия, которое заставит сердце стучать быстрее, а душу стремиться к звездам... Его горячее дыхание грело холодную землю, снег таял, но на его место падали все новые и новые снежинки, жаждущие теплоты этих бесстрастных поцелуев.
Наступало утро, которое бесследно исчезало в черноте ночи, а потом наступало следующее вновь и вновь. Его надежда таяла весте с новым утром, но вера укреплялась с каждой ночью. Он уже перестал различать утро и вечер: его друзья по заборной жизни уходили независимо от времени суток. Судьба безжалостно играла с ними, то заводя бесконечные диалоги, то изводя идиотскими, тупыми и бесформенными монологами.
Но его это не интересовало, он-то понимал, что это... это лишь придает смысл жизни, не обесценивает ее, а возвышает. Рядом с ним поселилась бесчувственная, логичная и разумная смерть, но он знал, что не с ней будет вести последний диалог, не с этой холодной снежной разлукой, а со своей... нежной и ласковой смертью, с той, с которой он засыпал и просыпался рядом, с той, которую одаривал горячими поцелуями неистового мечтателя, с той, запахом которой он жил весь день в ожидании новой ночи наслаждений, скупых на отчаяние, но таких щедрых на боль разлук.
Он мечтал о ней, живя этой мечтой и живя только поэтому. Но он хотел ее больше жизни, ведь она не была его полностью, ведь он еще жил. Наконец он угодил в одну из серых ночных ловушек. Вновь лишь сухой язычок пламени ласкал его осунувшиеся черты. Вновь то же самое сердце, та же боль, немного острее, немного сильнее и бесчувственнее. Он чувствовал ее тихие шаги, ее мягкую поступь, ее чуть терпкое дыхание и нежный страстный шепот, который терялся в тишине мороза... Вот она уже близко, она ложиться рядом, она шепчет ему на ухо, она дарит ласки его телу, чуть касаясь кончиками пальцев его души. Наконец ее лицо слишком близко, ее губы касаются его губ с запекшейся кровью, ее язык касается его, изъеденного оспами, ее слюна обволакивает его гниющие от цинги десны... Вот тот единственный поцелуй, вот те единственные объятия.
Рядом с тлеющим костром тело, недвижимое, застывшее в странной позе безжизненности с пепельно-нежным лицом, светящимся наслаждением, но не масочным, не искусственным, а самым искренним, даже детским... Холодная земля больше не греется горячими поцелуями, а снег ревностно рыдает об ушедшем от него страстном мечтателе.
Весна...
|