- А я тут причем? Я не милиционер и не могильщик. Прах к праху и все такое.
- Мне больше не к кому обратиться. Ты журналист-экстремальщик, и умеешь раскапывать факты.
- Падающие с колокольни рабочие - не мой профиль. Им надо меньше пить.
- Он был трезв.
- Значит, надо соблюдать технику безопасности.
Отец Олег тяжело вздохнул и разгладил бороду. У него проблемы. Ему доверили важное дело, а он его проваливает. Нехорошо.
- Ты совсем не хочешь мне помочь, Артем?
Я не хочу. У меня зимняя спячка. На улице мороз, а я не люблю холода. Мой старенький микроавтобус не желает заводиться в такую погоду, а это значит, что придется тащиться на метро, которому я с некоторых пор не очень-то доверяю. Мне, в конце концов, просто лень вставать с дивана.
Отец Олег сопит и теребит бороду. Он молод, но солиден и внушает уважение. Настоящий батюшка. Он хороший человек и искренне верит. При этом он не глуп и не догматичен. Из него выйдет отличный священник, когда он восстановит свой храм. Если восстановит...
- Артем, я же знаю, что тебе нечем заняться. Ты скоро сопьешься от скуки. Может, ты просто посмотришь на это место? Надо помогать ближним, - голос батюшки полон профессиональной укоризны.
Надо... Конечно, ближним надо помогать, но почему в такой мороз? Неужели нельзя подождать до весны? А лучше - до лета... Мы с отцом Олегом старые знакомые, и я ему очень сочувствую, но скука меня нисколько не беспокоит. Отличная вещь - скука. Когда на улице мороз, очень приятно поваляться на диване, поиграть в компьютерные игры, почитать какую-нибудь чушь, выпить немножечко виски...
- Я тебя отвезу. Туда и обратно, - интонации искусителя.
Ну что же, это отчасти меняет дело. Если не надо тащиться до метро, а потом лезть под землю, запихивая себя в переполненный вагон, где ты в полной беспомощности отделен от темноты тоннелей только тонким стеклом... Тьфу ты, это уже паранойя. Надо с этим бороться. Когда-нибудь потом...
У отца Олега не новый, но приличный "Опель-Вектра", и, пока мы продираемся через пробки на Садовом, он молчит и дуется, явно обиженный отсутствием интереса с моей стороны. Не стоит обижать хорошего человека.
- Ну, в чем проблема, служитель культа?
- Понимаешь, я должен отреставрировать этот храм к лету, а реставраторы теперь отказываются работать. Да что там работать, после этого случая, они и внутрь-то заходить отказываются!
- Экие нежные! Ну сверзился рабочий с колокольни... Бывает - профессиональный риск. Чего они так всполошились?
- Ну, во-первых, это уже четвертый случай...
- А во-вторых? Не темни, батюшка!
- Знаешь, какую причину смерти установили в милиции?
- Ну, шею сломал, наверное - с колокольни-то хряпнуться, мало не покажется...
- Ничего подобного. Он умер от переохлаждения. Упал уже мертвым.
Отец Олег, заговорившись, чуть не врезался в корму новенького БМВ, резко затормозил и совершенно не по-христиански крепко выругался.
- Что же, он ночевал там, что ли?
- Ничего подобного. Двое рабочих видели, как он поднялся на колокольню, а через пять минут он уже валялся внизу, окоченелый как ископаемый мамонт... - отец Олег помолчал и добавил уже другим тоном - Господи, упокой душу грешную...
Я задумался. Дело, кажется, становилось интересным. Может быть, и не зря Олег обратился именно ко мне - есть у меня чутье на всякую чертовщину...
- А что остальные три случая?
Отец Олег помолчал, почесал негустую бороду, и нехотя ответил:
- Да там тоже не все понятно... Все трое замерзли, но в разных местах и в разное время. Двое - в подвале, их нашли только через два дня... Милиция уверена, что они пьяные заснули и замерзли насмерть. Только вот непьющие были оба. Я их давно знаю...
- А третий?
- Третий - совсем непонятно. Сторож замерз прямо в бытовке. Полная чушь. Печка, якобы, погасла, а он не заметил и замерз... Только вот нашел я его сидящим на топчане, и дверь была приоткрыта. Что же он, сидя, что ли, заснул и замерз? Ерунда какая-то...
Между тем, "Опель" отца Олега въехал на территорию храма. Вокруг царил характерный строительный беспорядок - ободранные красно-кирпичные стены старой церкви были застроены лесами, груды строительного мусора, скованные морозом и присыпанные снегом, выпирали как могильные холмы, пустые провалы стрельчатых окон смотрели недобро и вызывающе. То ли рассказ священника создал подходящее настроение, то ли действительно в воздухе веяло чем-то недобрым, но старинная церковь совершено не производила на меня впечатления святого места. Ощущение от нее было скорее зловещее...
Общую картину заброшенности усиливал выпавший ночью снег, на котором до сих пор не отпечаталось не единого следа. Что-то не похоже, чтобы работа здесь кипела...
- Разбежались все, как зайцы - пояснил отец Олег, - отказались работать. Говорят: "Страшно здесь оставаться".
Мы направились к храму, оставляя за собой две цепочки контрастных на свежем снегу следов.
- Вот оттуда он упал - показал отец Олег на высокую колокольню.
Над ободранной кирпичной башней не было купола, только навес-времянка из старых досок.
- Вот сюда свалился...
Груда битого кирпича и старой штукатурки была прикрыта снегом, да я, в общем, и не собирался искать там какие-нибудь следы. Милиция наверняка все уже обнюхала. Остов колокольни был высотой этажа в четыре и лесов снаружи не было, так что несчастному реставратору в любом случае ничего не светило.
- Хочешь подняться наверх?
Я не хотел, однако раз уж приехал, надо все осмотреть своими глазами.
Старый храм внутри производил еще более мрачное впечатление, чем снаружи. Облупившаяся штукатурка не сохранила фресок, только местами просматривались фрагменты каких-то одежд и ликов, да отдельные буквы церковной глаголицы. На своде потолка, рядом с огромным ржавым крюком для люстры, вызывающе-ярко светились большие глаза и торчал кусок бороды. Не иначе, как сам Господь Саваоф пристально наблюдал за нами с осыпавшихся штукатурных небес... Что же ты за реставраторами не присмотрел, бородатый?
Внутри колокольни вилась по стене старая каменная лестница с новенькими деревянными перилами. К концу подъема мы с отцом Олегом пыхтели как два перекормленных сумоиста - чтоб им тут лифт не поставить? Верхнюю площадку прикрывал временный дощатый шатер, но ограждение местами отсутствовало. Действительно, сверзиться отсюда - делать нечего, только зазевайся. Перемешанная со снежком кирпичная крошка сохранила множество следов - увы, это были следы милицейских сапог. Все затоптано. И зачем я сюда лез? Впрочем... Что-то неуловимое присутствовало - нет, не в следах материальных, а в некоей ауре этого места. Только не спрашивайте меня, что такое эта самая "аура" - не отвечу. Не знаю потому что. Просто чую задницей - что-то нехорошее было здесь. Неприятное такое и, как бы это сказать... ненормальное. Это невозможно объяснить человеку, который никогда не сталкивался ни с какой чертовщиной, а тому, кто сталкивался - объяснять уже не надо. Это непередаваемо неприятное ощущение, когда на загривке поднимается несуществующая шерсть... Если бы у меня был хвост, он бы сейчас торчал пушистой палкой, как у кота, почуявшего собачий запах. Нечто, почти уничтоженное в нас эволюцией, в такие моменты поднимает голову и вслушивается в тишину... Нет, ничего определенного. Не во что ткнуть пальцем и сказать: "Вот оно!". Ощущение быстро рассеялось под холодным ветром, но я его запомнил, и в голове зазвенел неприятный звоночек - опасно! Здесь - опасно!
Не знаю, почувствовал ли что-то отец Олег, но и он как-то поеживался и явно торопился вниз. Что ж - смотреть тут больше не на что. Спускаясь, я особенно тщательно держался за перила.
- А что же, батюшка, есть тут кто живой, кроме нас?
- Сторож должен быть в бытовке.
- Что-то плохо он сторожит - мы тут разгуливаем как дома...
Мы переглянулись, и быстрым шагом пошли через двор к вагончику на колесах. Типичное это жилище я много раз наблюдал на всевозможных стройках - оборудованное обычной печкой-"буржуйкой", оно служит временным прибежищем всевозможным работникам физического труда. Не слишком удобно, но перекантоваться можно. Даже зимой. Если печку топить... чего сейчас явно не наблюдалось. Ни дымка над трубой. И - очень тихо. Так тихо, что идти к вагончику совсем не хочется. И - снова морозное ощущение по позвоночнику, и дыбятся эволюционные пережитки шерсти на загривке - что-то здесь было. Было - и ушло, но оставило след своего присутствия. Неприятный, ощутимый даже на морозе холодок. В такие минуты очень хочется иметь в руке оружие - и не сомнительное техническое совершенство пистолета, нет, подсознание требует чего-то увесистого и конкретного - меч, например, а лучше - каменный топор. Так сжимался в своей пещере наш низколобый предок, чувствуя еще не притупленным восприятием, как в темноте бродит нечто - и волосатая рука его сама тянулась к топору. Недалеко же мы от него ушли...
Преодолевая собственную нерешительность, я быстрым и, надеюсь, уверенным шагом направился к бытовке. Сзади хрустел снегом отец Олег. Поднявшись по короткой железной лесенке, я толкнул дверь - она была заперта изнутри. На стук никто не отозвался. Сзади , прокашлявшись, подал голос батюшка:
- Сергей Иванович, откройте, это я!
Мне почудился из-за двери слабый шорох, и опять воцарилась неприятная тишина.
- Открывайте, это я, отец Олег!
Нет ответа. Откачнувшись назад, насколько позволяла неудобная лесенка, я с размаху налег на дверь плечом - хлипкая задвижка с хрустом отлетела, и дверь распахнулась.
Бытовка представляла собой небольшое и достаточно захламленное жилое пространство. На вбитых в деревянную стенку гвоздях висели спецовки, на полу валялись грязные ведра и брезентовые рукавицы, вдоль стены стоял топчан, накрытый каким-то неопределенным тряпьем. Во всем этом беспорядке я не сразу заметил человека - скорчившись в углу у погасшей печки, сидел, прижав к груди колени, пожилой, потрепанный жизнью мужичок. Лицо его было спрятано, и мне сперва показалось, что он мертв, но тут он шевельнулся. Мы с отцом Олегом бросились к нему и стали трясти за плечи. Человек поднял голову - на нас смотрели безумные выкаченные глаза на совершенно белом, перекошенном от ужаса лице Посиневшие губы что-то беззвучно шептали. Жестом остановив священника я прислушался:
- Так холодно, холодно, холодно...
Когда "скорая" увезла закутанного в одеяла сторожа, который не переставал трястись и бормотать, мы с отцом Олегом остались одни в заснеженном дворе храма. Я курил, а батюшка тоскливо озирался по сторонам. В конце концов он не выдержал:
- Ну что, убедился?
- Убедился. Только вот в чем?
- Не знаю.
- Вот и я не знаю. Но что бы это ни было, оно мне очень не нравится. Пойдем куда-нибудь, а то холод собачий...
Мы уселись в "Опель" и завели мотор. Через некоторое время из отопителя повеяло теплом, и скрученный внутри узел стал понемногу распускаться. Ненавижу мороз. Когда-нибудь я плюну на все и уеду жить в какую-нибудь Тимбукту, чтобы никогда больше не видеть снега.
- Ну, что скажешь? - спросил отец Олег
- Странно все. Ты следы видел?
- Какие следы?
- Вокруг вагончика очень много следов. Такое впечатление, что чуть не всю ночь кто-то вокруг него бродил.
- Чьи следы? - напрягся отец Олег
- Что я тебе, индеец-следопыт? Чингачгук-Большой-Хрен? Снег же шел - их почти засыпало, одни лунки остались. Видно только, что следы... вокруг вагончика их полно, а больше нигде нет. Вот мне и странно - кто ходил? Не сам же сторож? Непохоже - у него сапоги 45-го размера, такие следы так сильно бы не замело. Непонятно...
- Это уже второй случай со сторожем, - сказал батюшка, - только первый сторож погиб, а этот нет... Почему?
- Ну, это как раз понятно, - ответил я, - первый сторож ему дверь открыл.
- Кому?
- Знать бы... Что-то крутится такое в голове, где-то я что-то слышал или читал... Но не вспомнить. Знаешь что? Отвези-ка ты меня домой, батюшка. Пороюсь в книжках, да поразмышляю.
Договорившись с отцом Олегом, что он вернется к вечеру, я полез в Интернет. Признаться, слегка слукавил перед священником - на самом деле, я сразу понял, что это все мне напоминает, но уж слишком нелепы были аналогии. Пришлось уточнять и выяснять подробности полузабытой легенды. Спустя несколько часов и отданных провайдеру долларов, я пребывал в еще большей растерянности, чем до начала поисков. Не клеилась картинка, хоть убей. Так что приезд отца Олега я встретил с радостью - копаться в "паутине", бесконечно ходя по кругу одних и тех же фактов, мне надоело. Батюшка смотрел на меня с нескрываемой надеждой, и с порога спросил:
- Ну как, нашел?
- Найти-то нашел...
- И что?
- Да вот...
Вспомнившаяся мне легенда - общая для нескольких малых народов Севера: всякие там чукчи-якуты-эвенки и тому подобные оленеводы рассказывают ее примерно одинаково. Есть, мол, некий "манатагас" - ледяной человек. Ходит он вокруг ихнего чума, или там яранги, и жалобным голосом плачет, как ему холодно, да просится внутрь пустить. Только пускать его никак нельзя, и разговаривать с ним нельзя, а уж пуще всего - за руку брать его не положено. Иначе - замерзнешь враз как мороженая треска, даже у костра сидючи. Кстати, и костер от его присутствия сам собой гаснет, сколько тюленьего жиру туда не лей. Появляется этот "манатагас" в основном по ночам, но может и днем посетить, выглядит он как человек, да он, в общем, и есть человек - разновидность ходячего мертвеца. Только он не совсем мертвец. Манатагасом становится человек в том редчайшем случае, когда он умер, но сам об этом не знает. Ехал, к примеру, чукча на нартах своих, оленями влекомых, да и замерз незаметно. Но так уж он домой стремился, в родимую ярангу, что и не заметил как помер, а продолжает ходить и разговаривать, только холодно ему все время. И никакой очаг этого холода не согреет, только погаснет без толку, и никакой человек ему не поможет - только сам замерзнет. Выпьет его тепло несчастный манатагас. И сам не согреется, и человека погубит. Тут надобно к большой-большой шаман бежать, шаман бубна стучать, манатагас отгонять...
Все это я без особого энтузиазма изложил отцу Олегу.
- Да... - протянул тот, - где чукчи - и где мы... Не вяжется что-то...
- Сам вижу, что не вяжется. Придется нам с тобой самим выяснять, что за черт у тебя там завелся.
- Нам? - в голосе священника не было ни малейшего энтузиазма.
- А кому же еще? Тебе по должности положено чертей гонять, а я уже ни за что не отступлю - я человек любопытный.
- Погубит тебя когда-нибудь это любопытство...
- Будем надеяться, что не в этот раз!
На этой радостной ноте мы и расстались, решив, что утро вечера мудренее.
В свете яркого зимнего солнышка храм казался уже совсем не страшным. Искрился и скрипел под ногами снег, шуршали за забором проезжающие автомобили - разве может в такой обстановке произойти что-то жуткое? Все вчерашние приключения казались дурным сном, и в подвал разрушенной церкви мы полезли уверенно и без страха. На подвале настоял я - мне казалось необходимым осмотреть место гибели первых двух рабочих. Сейчас я уже был готов согласиться с мнением милиции - напились и заснули работяги, а что непьющие были - так на таком морозе и лютый трезвенник не удержится. Да непьющему и тяжелее дозу рассчитать, вот и перебрали с непривычки... Очень хотелось быстренько найти рациональное объяснение всему происходящему - и домой, домой, в теплую ванну. Увы, в мрачном темном подвале радужный настрой как-то быстро рассеялся. Фундамент церкви был явно намного древнее стен - похоже, что ее не раз отстраивали на той же основе. Крепкая кладка из бурого кирпича, сводчатые низкие потолки - все это почти физически давило на плечи. В свете фонарей темные потеки на стенах коричневели засохшей кровью, а кучи строительного мусора белели обломками костей... И - снова появилось неприятное ощущение в позвоночнике - здесь что-то было. Это ощущение похоже на почти неуловимый запах, к которому принюхиваешься, но никак не можешь определить. Знаешь только, что он тебе очень не нравится. Только чувствуешь этот запах не носом, а сразу мозгом, теми его отделами, которые у современного человека почти исчезли за ненадобностью...
По выщербленной каменной лестнице мы спустились еще на один ярус. Здесь было ощутимо теплее - как в настоящих пещерах, куда никогда не может добраться мороз. Похоже, это был фундамент под фундаментом - ушедшие в землю подвалы совсем старинной постройки. Отец Олег сказал:
- Мы и не знали про эти глубины, пока не стали разыскивать пропавших рабочих, и кто-то не припомнил, что они ушли подземелья осматривать. Два дня искали, но и половины не осмотрели, только случайно наткнулись на трупы. Здесь уже недалеко, только...
- Что?
- Ты не пугайся, там полно захоронений старинных, в стенах. Уж и не знаю, кто там кого хоронил - хотел археологов пригласить, да патриарх благословления не дал.
Действительно, в стенах низкого, но широкого, мощеного камнем коридора были ниши. Большинство из них было закрыто каменными плитами с полустершимися надписями, кажется на латыни, но некоторые плиты вывались и в темноте каменных углублений можно было рассмотреть замотанные в какие-то тряпки высохшие останки. Судя по их виду, они пролежали здесь не одну сотню лет... Мне припомнилось, что так хоронили своих единоверцев ариане, но откуда бы им тут взяться? Загадка.
- Вот здесь, - сказал отец Олег, - здесь мы их нашли.
В пыли, скапливавшейся на полу, похоже, столетиями, отчетливо были видны следы многочисленных ног - конечно же, нашедшие покойников все затоптали. Впрочем, место, где лежали два тела, просматривалось вполне отчетливо. На всякий случай, я тщательно оглядел все вокруг - мне показалось странным, что два мужика поперлись в такую даль по подземельям, причем, ни разу не свернув и не заплутав, шли сюда кратчайшей дорогой. И могилы в стенах их не напугали, и темнота на остановила... Как-то не вяжется это поведение со строительными рабочими... Может быть, они знали, куда шли? Или их кто-то вел? Или карту клада нашли? Это бы многое объяснило - вестимо, где клад, там и трупы... Может, был с ними кто-то третий, который их... Заморозил? Как? Облил жидким азотом из ведра? Мне сразу представилась картина, как идут в темноте (без фонаря!) трое мужиков в спецовках и тащат дымящиеся ведра с жидким азотом... Чушь какая-то!
И тут все псевдодетективные рассуждения разом вылетели у меня из головы. В круге света мощного фонаря, между многочисленными следами рабочих ботинок, слегка затертый, но вполне отчетливый, стал виден еще один след - след маленькой босой ноги. Это было настолько нелепо, что я на секунду усомнился в своих глазах, но по спине уже побежал морозный холодок. Молча я толкнул отца Олега локтем и показал ему на след. Думаю, что мои глаза были не менее испуганными...
В темноте уходящего в даль коридора стоял мальчик лет десяти. На нем была какая-то накидка, вроде простыни - из под нее виднелись босые ноги. Бледное лицо с большими темными глазами было невыразимо печальным. Мы застыли на месте. Свет фонарей как бы обтекал маленькую фигурку, оставляя ее все время слегка в тени, не давая разглядеть как следует - я видел отчетливо только лицо, отмеченное какой-то печатью отчаяния, и - ноги. Босые ноги стоящие на промерзших камнях.
Мальчик шагнул к нам.
- Холодно, здесь так холодно - тихо сказал он, - заберите меня отсюда, я хочу домой. Мне все время так холодно... Я хочу домой, я хочу тепла, мне холодно, мне все время холодно...
Мальчик сделал еще один шал и протянул к нам руки. И такой нечеловеческой тоской был полон его голос, что отец Олег невольно шагнул ему навстречу - обнять, согреть, защитить маленького замерзшего ребенка... Повеяло холодом, как из открытого морозильника и свет фонарей начал стремительно тускнеть. Я, опомнившись, схватил священника за рукав и изо всех сил рванул на себя.
- Бежим отсюда!
И мы побежали. Мы неслись сломя голову по темным коридорам, стараясь не поломать себе ноги в свете гаснущих фонарей. Мы бежали, задыхаясь и спотыкаясь, мы задевали головами за низкие потолки и ушибали локти о каменные стены, мы продолжали бежать, поскальзываясь в снегу на дворе... Не помню, кричали ли мы - очень может быть. Но, даже тогда, когда, оставивший в узких воротах полкрыла и задний бампер "Опель" отца Олега выскочил, мотаясь из стороны в сторону на гололеде и бешено буксуя колесами, на проспект, в наших ушах все еще звучал такой жалобный голос:
- Холодно, как здесь холодно...