... - Как здорово, когда у тебя все есть, не правда ли? - вполне изящный, но тихий голосок прорывается в ваше сознание, заставляя полностью забыться, прорезающий скудную тишину весьма просторной клетки и заносит в опавшее молчание горячее тепло живого существа. Тварь, сидевшая неподалеку, усмехается и отводит серый взгляд в противоположную сторону. Да, возможно, у тебя имелось многое. Беззаботное детство, наполненая одной только радостью, прекрасная зрелость, когда вдоволь позволено порезвиться на молодой траве с ровестниками, теплый, прикосающийся к тебе нос любимого, тихий шепот матери над больным плодом, капелька власти. Несомненно, у мальнекого животного была власть, а как же, Бог? Дитя вожака... это власть. И может, именно пустая алчность так высоко сказалась на твоем наплевательском характере.
... Она до сих пор не смогла дать ответ на фразу своего друга, проводя по его внешнему виду немым взглядом. Особенный сумрак клетки, ее необыкновенное точное эхо, способное расстворить любой лишний шорох, какой-нибудь тяжкий вздох. Молчание. Зачем здесь использовать глупые слова, к чему ей соглашаться с этим странным и прямым аргументом, зачем опровергать жгучую правду. Она тебе нравилась, чем-то привлекала, мысленно ты кричала, визжала, шептала положительные и правильные ответы, а реальность другая - тихая усмешка, полуприкрытые темные глаза, почти что закрытые, но в сознании отчетливо возникают картинки, отчетливое изображение происходящего. Ее друг не спеша, так, чтобы не потревожить и не прервать тишину подбирается к решетке, садясь на холодный пол. Рычать. Он не должен был сидеть рядом, это слишком портит твою репутацию, это губит твою гордость. Ей надоедает постоянно жить в одному, ей нравится дружить с одиночеством, она любит разговаривать с пустотой и укрываться беззаботностью. Она с большим удовольствием столкнула бы наглого друга на землю, но лапа не может подняться. Она никогда не смогла бы прогнать его прочь. Этот странный зверь был ей жизненно необходим.
... Сколько не нужем, столько и необходим. И если бы могла, она бы его с радостью купила. Шескпир смогла бы заплатить за него куском свежего мяска. Заплатить, закинуть куда-нибудь подальше, в самый темный угол такого же мрачного леса и изредка им любоваться. Только так маленькое дитя была бы всегда рядом с ним. Рядом с ним. И сейчас он тоже - рядом, так близко. Мерзкий, отвратительный, плохой, ничтожный, дешевый.
"15 день первого месяца года. Январь...
Их первый помет, первые щенята должны были стать настоящей сенсацией.
- Позовем к себе знатных особ, соберем совет, дадим десятки голосом, огласим все их имена. Найдем нашим детям лучших самочек, которые могли бы достойно ухаживать за ними, обустроем целую пещеру, назовем в честь них моих подопечных. - верещал старый отец, восседающий на небольшой горе, изредка переводя глаза на возащегося в недалеке юных детей. Ну трудно было догадаться, что это был его первый помет. Вторый, обязательно сыновей, в скором времени принесет ему любимая. Он уже ясно сказал, что если родятся одни девочки, то он немедленно потребует уйти со своих владений. Помешанный и сумашедший взгляд вожака лучисто бегает от вереницы слуг, к помету и обратно. Отец счастливы. Отец на грани. Маленький щенок что-то довольно мурлыкает, щелкает крошечными зубками, улыбается и поворачивает голову, ища самого родного, самую родную. Его пронзительный взор, одновременно испуганный и молящий замечает отец, и буквально в ту же секунду гладет рядом с собой.
- Потерпи, потерпи. Совсем скоро ты сможешь играть со своим младшим братом. Вам не будем скучно, нет..."
... Играть со своим младшим братом. Шекспир медленно закрывает глаза, уходя все дальше в свои мысли, в воспоминания.
Она была вторым существом, в их большой и холодной семействе. У нее были кузины. Три кузины. Самые красивые, самые любимые, самые милые и такое изысканные. Ее три вазочки, в которых любили прятаться три великолепныз розочки. Две из них были самыми любимыми, и она подсыпала им порошочек из цветочного магазина, чтобы стояли в вазе подольше, а последнюю ты любила только взглядом. Первая - яркая, совершенно ни от кого независимая Белла. Вторая - бледно-кремовая, Азирия, всегда ясная и лучистая. И третья - белая, пронзительно-белоснежная, нежная, только-только распустившийся цветок - Нарцисса. Ее три розочки часто гостили на общей поляне, они часто забавлялись, часто совершали глупости, думали о высших планах, о глупых захватах, когда тебя просто поражали их противоположные характеры, как они могли быть вместе.
... Она любила это созвездие, она могла мечтать о нем круглыми сутками, она могла восхищаться им, могла писать ему мемуары, могла признаваться в любви, могла кричать в морозный утренний воздух, могла быть вечно преданным его созвездию. Только вот его яркая звезда, тот человек, которому она принадлежала. Она его ненавидела. Порой то, что вот, то самое созвездие живет с ней в одном доме, иногда будит ее утром, иногда кричит на нее и замахивается, доводило ее до истерик. Она просто не могла свыкнуть с мыслью о том, что простой брат, глупец мог стать ей нечто большим, чем просто родственником. Она клялась себе не вспоминать его, забыть о жалкой тваре, всегда поддерживать родителей, насюсюкивать младшую Нарциссу против него же, но не молга довести свою ненависть до последнего шага. Ей настолько прекрасно было, когда он где-то далеко и настолько же прекрасно, когда он прижимается к ее доброму и родному плечу и тихонечко засыпает. Она могла легко любить его, и настолько же легко прощаться с ним. Хотя, продолжительные отсутствия старшего брата сводили ее на нет. И тогда, забираясь на высокий подоконник, она смотрел на небо, думала о звездах, о космосе и о конце Света. Интересно, а конец света... они обязательно его встретят вместе. И можно забыть о его глупых друзьях, о необдуманных выходках, о небрежных шутках. Тогда нужно помнить лишь хорошее, лишь самое-самое теплое. И странно, что это теплое плотно чередовалось у них с плохим, с язвительным. Глядя на далекое бесконечное полотно, это плохое быстро забывалось, быстро исчезало, оставляя лишь маленькое, но до боли сильное желание его увидеть, увидеть для вечности, для цельной картинки. Лишь увидеть и оттолкнуть. Опять. Похоже, он свел тебя с ума.
... Маленькая, тощая фигурка внезапно открыла глаза. Нет, она не любила эти воспоминания. Все они говорили, все они напоминали ей о нем. Заставляли мечтать о его голосе, о его душе, о его характере, о его тепле. Его тепло. И опять. Его тепла нет, эта глупая иллюзия. Волчица перевела взгляд на друга. Он все так же сидел, спокойно, совершенно спокойно, будто, как и в немом кино, выслушав его всего, до конца, одним лишь взглядом. Сумрак сгущался, а маленький зверь, поджав колени под себя, четким и твердым взглядом уставился на собеседника. Ей больше не хотелось сидеть с ним рядом, она получила этого в меру. На языке вертится "Уходи, уходи, уходи...", а губы просто не осмеливаются начать эту серую фразу. Она медленно изучает уже виденное перевиденное лицо. Он красивый. Да, он красивый. Ты на него совсем не похожа. Совсем не похожа. Вглядываешься в его необычные глаза и изучаешь свое собственное отражение. Тебе все еще страшно смотреть в его глаза прямо, но ты уверенно смотришь, перебарывая все свои страхи. Тебе хочется. Шерсть в страшном беспорядке, сегодня он их попросту не расчесывал. Серые, может слегка черноватые глаза полуприкрыты, слишком девчачье лицо в странной и неопрятной усмешке. Веселой усмешке. Весь корпус легко поместился под маленьким пледом, вместе с ним же там и подушка. Ее друг не уходит, ее друг сидит рядом. Она изучает и его, его неровную осанку, его маленький дефект "левое плечо выше правого", его прищуренный взгляд. По сути дела этому наглецу нужно носить очки, причем каждый день, но он умело вывертывается, отнекиваясь разными обязательствами. Взгляд друга проскальзывает дальше, очерчивает его внешность и спокойно возвращается назад. Если ты и решила смотреть ему прямо в глаза, она поступит так же. И она будет смотреть ему прямо в глаза, его насмешливые, лживые, но открытые на эмоции глаза. На негативные эмоции. Она давно не смотрела на него с нежностью, с заботой, с лаской. И ему давно не улыбался. Она скучал. Они оба скучали.
... Шекспир легко выскользнула из пледа и, спустившись на холодный пол, встала на лапы. Обойдя кругом всю клетку, она уже собралась оставить своего друга в одиночестве. Их пустая беседа только навеяла ей разные мысли. И все мысли только об одном. Ей хочется опять на свое место. На свой подоконник, обнять свою подушку и смотреть на небо. Смотреть на звезды и мечтать. Она решительным шагом двинулась к двери, чтобы покинуть это прохладное, нелюбимое помещение. Это одинокое помещение. Служители зоопарка уже давно спят, в доме царит тишина. Шекспир проскальзывает до своей комнаты. Ее провожают взгляды возмущенных портретов, она их разбудила своими шагами. Неживые портреты, глупые изображения. Вы никогда не увидите его звезд, никогда не вдохнете весеннего воздуха, никогда не обнимете живое тело. Глупые закованные портреты.