Аннотация: Рассказ опубликован в августовском литературном приложении журнала "Мир фантастики" за 2015 год
Гробовщик
Главная гордость полуслепого Макаша - искусственный глаз. Старик раздобыл его у проезжего перекупщика месяц назад и с тех пор ни разу не вынимал. Теперь у него новый повод травить байки, разгоняя скуку в пропитанной табачным дымом и копотью лавке, а у горожан лишняя причина избегать этого места.
Из-за ожога в пол-лица и беспалой руки, а может, по чистому невезению Макаш всю жизнь прожил бобылем и потому любил поговорить. Заворачивая покупку в лист мятой бумаги, он утверждал, будто благодаря механическому оку видит духов и даже говорит с ними. Слухи о полоумии старика разносились по городу, как саранча по хлебным полям, но к вечернему времени, когда я осмелился выйти на улицу, открытой осталась только его лавка.
- Совсем забыл. Давеча двое заходили ко мне, - сказал Макаш, обматывая свёрток желтоватой бечёвкой. - Спрашивали, где тебя найти.
- Кто?
- Не местные точно. Лиц не припомню, но говорили что-то о семейных долгах. Да ты не трясись, я им ничего не сказал. Даже если хотел бы, не сказал: не знаю, где твой дом.
Макаш улыбнулся и заговорщицки подмигнул. Веко с розоватыми прожилками вен так обтянуло глазное яблоко, что казалось, кожа на нем вот-вот лопнет. Меня передёрнуло. От упоминания долга пальцы предательски задрожали. Я заранее высыпал на вощёные доски пригоршню мелочи и пересчитал монеты.
- Ты знаешь, некоторые и в ус не дуют, что умерли, - со вздохом продолжил Макаш, шлёпая на склад. - Один проходимец даже пытался меня ограбить, да куда ему. Таких сама смерть ничему не учит.
Старик насыпал в кулёк гвоздей и на мгновение задумался, почёсывая макушку. Засаленная чёлка сбилась набок, и я заметил прежде скрытое под ней желтоватое бельмо. Настоящий глаз Макаша выглядел вылепленным из воска. Механическая сфера продолжала вращаться, отражая блестящей радужкой свет ламп, и вдруг замерла, уставившись на меня или сквозь меня - в темноту за выставленными в ряд у стены засаленными бочками. Я невольно обернулся, чувствуя прошедший по спине холодок. Стало тихо и неуютно, совсем как дома.
- А-а-а! Посыпка! Ты просил посыпку!
Громкий возглас Макаша заставил меня вздрогнуть и перестать искать призраков среди свисавших с балок пучков трав и за башнями рассохшихся ящиков. Пока хозяин ворошил громаду шкафа, я, стараясь отвлечься, разглядывал расставленные на прилавке вещицы: янтарный некрополь из камней с утопленными в смоле насекомыми, вырезанные из кости фигурки животных. Мое внимание привлекли круглые стеклянные часы, внутри которых красовалось чучело бабочки размером с ладонь. От одной батарейки приходили в движение стрелки, а от двух нарядный трупик начинал кружиться в такт тиканью.
- Нравится? - хитро прищурился Макаш. - Это Смертоловка. Бери. Почти задаром. Говорят, отгоняет злых духов.
- Это всё, что есть? - Я кивнул на холщовый мешочек, с трудом найденный стариком во внутренностях хранилища.
- А куда тебе больше? - удивился Макаш. - Всю скотину перерезал? Тут на целого быка хватит. Рано ты это дело затеял, лучше бы к зиме, так хранить легче. На посыпку особо не надейся: тухнуть мясо перестанет, но если лишнего насыплешь, запах будет такой, что в рот потом не возьмёшь.
Механический глаз снова уставился на что-то позади меня. Макаш нахмурился, ненадолго умолк, затем резко развернулся и принялся возиться у полок.
- Лучше поруби и посоли крепко, - посоветовал он. - И льда не жалей. С тебя пятнадцать красных и две жёлтых.
Я расплатился, сгрёб кульки и, не прощаясь, поспешил к выходу. На улице уже зажглись фонари. Дул сильный, по-осеннему промозглый ветер. Улочки и дома, спрятавшие свет за железными ставнями, тонули в полумраке. На фоне горизонта, где небо и земля почти сливались из-за закрывших небо туч, виднелся силуэт огромного колеса. Мой путь лежал к нему, в сторону полей, где под тремя тополями стоял наш с братом дом.
Изредка навстречу попадались прохожие. Одиночки, пары и весёлые компании. Завидев меня, они старательно делали отсутствующий вид и проходили мимо. О моей почившей семье здесь знали все. Дурная слава не пугала только старика Макаша, но и ему я не сказал ни слова. Те двое пришли не за деньгами. Они наверняка хотели отомстить, но мать и отец уже расплатились. Остался только я.
Дом встретил меня выстывшими комнатами, задёрнутыми занавесками, пылью и мяуканьем голодного Фрати. Я не забывал его кормить, но после смерти Алена у него, как и у меня, пропал аппетит. Миска была полна, но кот не прикасался к еде. За всё время он не съел ни кусочка и ни разу не выходил погонять в хлеву мышей. Кроме Фрати у нас давно не осталось никакой живности. Двух овец придавило упавшей крышей, остальные куда-то разбрелись. Мне не было до них дела, да и посыпка предназначалась не для заготовок на зиму.
Я включил свет и принялся разбирать покупки. Достал в последний момент прихваченную из лавки стеклянную гробницу. Бесполезная трата, но брату бы понравилось. Чучело насекомого заняло законное место на стене. Я шлёпнул себя по лбу, осознав, что забыл купить батарейки. Без них часы не работали. Стрелки замерли, но в пустых комнатах отчётливо слышалось 'тик-так'. Время смеялось надо мной, дом смеялся, и мёртвый Ален тоже. Он ждал меня в подвале, и я уже спешил его навестить.
Ступени скрипели под отцовскими горными сапогами. Свои я давно износил, а обувь брата трогать не решался. Мы с ним близнецы, похожие друг на друга как два крыла бабочки. Ведро со льдом покачивалось, пока я спускался по лестнице, кубики пересыпались, сталкивались, тревожа брошенный сверху потёртый кошель, набитый кровельными гвоздями. Мне предстояло закончить кое-что, прежде чем чинить ими крышу сарая.
Ален лежал в самодельном, наспех сколоченном из старых ящиков гробу. Прошло уже две недели, и я даже завидовал его вечному беззаботному покою. Небытию, подобному сну бабочки, с той лишь разницей, что человеческое тело тленно. Я хранил Алена в прохладе подвала, каждый день менял лёд и консервировал как мог, но это не мешало ему разлагаться. По коже давно расползлись трупные пятна, лицо посинело и оплыло.
Я поставил ведро, откинул простыню и шарахнулся к стене. У Алена не было глаз. На месте глазниц темнело месиво из ошметков кожи и запёкшейся крови. По лицу расползлись бордовые подтёки. Уши и нос оказались объедены до мяса.
Фрати позади приглушённо мяукнул, и я вздрогнул. Сдерживая подступившие слёзы и тошноту, схватил его за шкирку и бросился наверх, оставив на столе рядом с гробом непогашенный фонарь. Чёртов кот не ел свинину и не пил молоко, зато не побрезговал полакомиться трупом.
Я вышвырнул Фрати за дверь и сполз на пол, начав рыдать в голос. Мне некому было рассказать о том, что творилось в последние недели. С тех пор как я нашел тело брата под рухнувшей крышей сарая, этот дом стал моим личным чистилищем.
Конечно, я не стал вывозить его на кладбище. Горожане добились того, что родителей пришлось хоронить за забором, как собак. Не желая такой же участи брату, я вырыл могилу и закопал его на заднем дворе, а когда вернулся в дом, Ален ждал меня, распластавшись у порога перед входной дверью. В той же одежде, со слипшимися на затылке и висках светлыми волосами. Не оправившийся от горя и уставший, я уж было решил, что сошёл с ума, но прозябнув ночь в сарае, утром обнаружил Алена на прежнем месте.
Брат, пожалуй, трижды убил бы меня за то, что я творил с его трупом, но он мёртв, и ему всё равно. Я пробовал всякое: закапывал в других местах, на кладбище и рядом с колесом, где похоронены мать и отец, сжигал и пытался утопить, но всякий раз по возвращении Ален ждал меня в разных местах дома. Чаще всего я находил его в подвале, сидящем на стуле у дальней стены. Казалось, он присел отдохнуть и вот-вот встанет, но прислонённая к каменной кладке голова не шевелилась. Глаза Алена открывались, даже когда я клал на них монеты и мелкие камни, а левая рука свешивалась из гроба, сколько бы я ни возвращал её на место.
Что делать, я не знал. Просить помощи у соседей или исповедоваться безумному Макашу казалось худшим из зол. Я пробовал уходить из города, но каждый раз, засыпая в новом месте, просыпался рядом с Аленом, как будто что-то силой возвращало и удерживало меня здесь. Может, я и правда был проклят, или брат не хотел меня отпускать, но скорее всего я просто рехнулся.
Спустя неделю тщетных попыток я почти смирился с мыслью о сожительстве с трупом. Вытащил из груды хлама морозильный механизм, сколотил гроб, только вот с крышкой не успел - не хватило гвоздей.
Фрати снова мяукнул. Паршивец. Отыскал где-то лазейку и пробрался в дом. Я вздохнул, утерев слёзы, и, с трудом пересилив себя, спустился в подвал. Стараясь не смотреть, накинул на изуродованное лицо чёрную простыню. Засыпал новую порцию льда и вытряхнул всё содержимое мешочка Макаша, надеясь, что Фрати больше не позарится на останки хозяина.
Тиканье часов раздражало. Звук разрастался в голове, и каждое 'тик-так' вбивалось в виски будто ржавые гвозди. Там не было батареек, так какого чёрта они работали? Фрати заскрёб когтями по гробу. Он оставался наверху, когда я закрывал дверь в подвал, почему он здесь? Кот запрыгнул на лицо Алена и принялся нюхать пропитавшуюся кровью простыню. Я рывком поднял его и замер от хлестнувших по спине мурашек. Фрати зацепил когтями ткань, и я снова увидел скрытое под ней гниющее месиво. Черты Алена узнавались с трудом. Меня опять затошнило.
Я прогнал кота наверх и, убедившись, что никаких ходов в подвал, кроме двери, не было, настроил лампу, отодвинул стол и принялся за работу. Гроб стоял за моей спиной. Отмечая на досках места распила, я слышал, как сзади падали кубики льда. Хотелось скорее сколотить эту проклятую крышку, а потом раздолбить стену и замуровать в ней Алена.
Снова раздался скрежет и шорох. Чтоб тебя, Фрати! Кот урчал, облизывая свесившуюся из гроба руку с синими прожилками вен. Я схватил его за шкирку, положил на пол и размозжил череп сжимаемым в руке молотком. Фрати дёрнулся и затих. Кровь расплылась под проломленной мордой, пропитала шерсть, залила неестественно вывернутую челюсть. Я с отвращением швырнул тушку к стене и, всё ещё не выпуская молоток, подошёл к гробу, откуда не прекращался шорох. На мгновение мелькнула глупая мысль заказать у Макаша парочку искусственных глаз для Алена, может, тогда соседство с ним стало бы приятней. Я мог продать что-нибудь из отцовских изобретений, старик давно на них зарился.
Под тряпицей что-то шевелилось. Собрав волю в кулак, я резко одернул ткань и увидел копошащихся под ней крыс. Они жрали моего брата. Несмотря на посыпку и консерваторы, которыми я пропитывал тело. Я схватил нож и вонзил его поочередно в каждую. Лезвие задевало труп, но мне было плевать. Расправившись с грызунами, я сполз на пол. Деревянный настил пропитался кровью. Она стекала в щели между половицами, и стук капель казался отвратительно громким.
По щекам катились слёзы, я утирал их, оставляя на лице грязные следы, и раскачивался из стороны в сторону. Всё здесь провоняло мертвечиной. Трупный смрад давно чувствовался наверху, но я не мог от него спрятаться. Каждое утро начиналось в подвале, и я должен был вдыхать этот запах снова и снова.
Бабочка в стеклянном склепе продолжала посмертный танец. Кубики льда таяли и осыпались. Среди размеренного тиканья часов мерещилось мяуканье Фрати. Я закрыл глаза и судорожно вздохнул. Рука Алена снова свесилась из гроба. Казалось, пальцы с почерневшими ногтями дёрнулись.
- Оставь меня! - завопил я. - Чего ты хочешь, Ален? Чтобы я сдох здесь вместе с тобой? Чего ты хочешь?! Я буду жить, а ты сдох, ты сдох!
Я подошёл к гробу и бил мёртвое тело ножом до тех пор, пока на рубашке Алена не осталось целых мест. Порванная ткань пропитывалась вонючей тёмной кровью. Брат продолжал смотреть на меня. Я чувствовал его взгляд, исходивший из глубины пустых глазниц. Мы близнецы, но я всё ещё жив. В этом моя вина.
Наверху послышался стук в дверь. Сначала тихий, потом навязчивый. Я снял со стены топор и, должно быть, походил на мясника. Стук повторился и перерос в грохот.
- Ищите. Он где-то тут, - послышался голос Макаша.
Чужие сапоги и ботинки топтали половицы, сверху сыпалась пыль, оседая на шёрстке тощего, одичавшего Фрати и теле Алена. Я бросился к двери, запер её на засов и подпер стулом. Фрати спрыгнул с тела и зашипел, забившись в угол. Раздался грохот. Я резко обернулся и увидел, что гроб рухнул со стола и развалился. Брат распластался на полу среди воды и тающего льда, повернул ко мне голову и стал подниматься. Дверь в подвал содрогалась от пинков с другой стороны. Изуродованный Ален потянулся к стулу. Я замахнулся топором, но не успел ударить. Дверное полотно сошло с петель. Я обернулся, но увидел только зияющий чернотой проём.
Ален вынул из ящика стола отцовский пистолет, перевернул стул и поволок его к дальней стене. Меня затрясло. Раздался выстрел, и брат рухнул на пол. Я почувствовал, как по виску что-то течёт и ощупал себя. На пальцах осталась липкая и невыносимо вонючая влага. Очень похожая на содержимое лужи, натекшей под трупом Алена. Кровь. Моя кровь. Комнату заполнила звенящая тишина. Я не мог дышать и не слышал биения собственного сердца. Часы наверху перестали тикать, у чучела бабочки отпало крыло, и я понял, что брата никогда не было. Меня потянуло внутрь холодного тела. Лёгкие словно окаменели, вокруг стояла темнота. Рядом послышалось тихое урчание Фрати. На моём лице пировали крысы. Я пытался закрыть глаза, но век не было.
- Матерь моя! - воскликнул Макаш, зажимая нос рукавом. - Идите сюда, он здесь!
Вошли какие-то люди. Много говорили, переминались с ноги на ногу, никто не решался подойти.
- Эх, мальчишка, - вздохнул Макаш, набрасывая на меня что-то. - И похоронить-то тебя некому, неприкаянная душа. Ладно хоть проследил за тобой, а то так бы и лежал.
- А как ты понял, что он помер? - спросил кто-то. - Ты же говоришь, их не отличить от живых.
Последних слов старика я не расслышал. Смерть оплетала меня холодным сырым коконом. Я застывал внутри него, безмолвный и неподвижный, как ещё один камушек в некрополе Макаша, и понимал, что из этого чистилища мне не выбраться уже никогда.
Рассказ опубликован в августовском литературном приложении журнала "Мир фантастики" за 2015 год