Я был там, где есть Ты.

			Вроде как эссе.

					Каждая, произнесшая "Я люблю тебя", 
					станет для него ангелом 
					и сожжет часть его души.

В жизни бывают моменты, которые принято называть "Дежа Вю". По достижению 
некоего возраста просто перестаешь понимать, какой из моментов с тобой 
происходит что то действительно новое, или это уже происходило тысячи раз. 
А хотя бы и единожды:
Спору нет, иногда забавно погадать, отчего вроде как двоиться в душе и в глазах.
Но по настоящему "Дежа Вю" не есть повторение каких то внешних факторов, а 
вовсе даже и объединения повторяющихся эмоций, состояния души и всего того что 
видишь и чувствуешь вокруг себя. Не знаю как для кого, а для меня такие моменты
есть если не озарение, то хотя бы одно их немногих состояний, в которых я "вижу
цвет". Все вокруг расцвечивается вроде бы привычными, но очень точными и как бы
терпкими, если это были бы вкусы, цветами. Но не только цвета становятся 
заметными, начинает из под окружающей пыли и обыденности просвечивать некая 
фактура бытия - каждая щепочка, каждый рисунок и текстура начинает проступать 
так, как будто я вижу это не глазами, а как то иначе. Как если по старой 
запыленной картине вдруг провести срезанной луковицей.
На душе тогда начинает вить гнездо некая легчайшая тоска, которая может быть и 
зовется ностальгией, но не по чему то упущенному, а осознание, что вот-вот что 
то необычайное пролетит мимо и, ежели повезет, коснется своим черным со слабыми
искрами крылом. Но нет, не происходит, или это все было и есть внутри меня:
Хотя почему же нет ? Может быть есть, только мы не придаем этому значение ?

...Троллейбус ехал не быстро, а вокруг была типичная обстановка 
"предвоскресного дня" - когда все вокруг уже отмечают давно несуществующий 
праздник, и знают, что впереди еще несколько выходных дней, но количество 
выпитого для тренировки от этого не зависит. Троллейбус был полупустой, я сгреб
завалявшуюся мелочь в руку и отсыпал её, не считая в руку чудовищно 
располневшей кондукторши, распространявшей во все стороны чесночный запах и 
такие же слова - сальные и неряшливые. Мне досталось место у окна над колесом -
мое любимое место еще с детства. Мне нравится это место потому что можно видеть 
все, что происходит за окном, и еще потому что оно как то "защищено" - на него 
не будет претендовать неряшливые бабки с баулами на колесиках. В еще не 
остывшей после пива с водкой голове рождались всякие блудные мысли, а "Пилигрим" 
Ирины Богушевской навевал романтичный образ девушки с летящей танцующей 
походкой, одетой  в развевающий черный с перламутровым проблеском плащ. Глаза 
сами собой закрылись:
..."Уступи мне место:". Я открыл глаза. Передо мной стояла девушка в черном 
плаще , чуть-чуть поблескивавшем в затхлом желтом свете давно не мытых плафонов. 
   Я тупо смотрел на нее - песня еще лилась из наушников. Сиденье рядом со мной 
пустовало: Я очнулся "Садитесь, место свободно".
   "Я хочу посидеть у окна, вы же не откажете мне в этом удовольствии!" 
- Она капризно свела губки, отчего я сразу понял, что она много старше, чем мне 
показалось в первое мгновение. Я тупо смотрел на нее. Нельзя сказать, что я 
бываю груб с женщинами, что желает женщина, того хочет бог, но в этот момент 
меня как то замкнуло - "Садитесь рядом, место же свободно"...
  Она опять скорчила гримаску, но села рядом, почему то прижавшись ко мне бедром. 
Прижиматься было чем, честно говоря: Ножки были совершенно очаровательны, 
обтянутые тонкими черными колготками - это в такой холодный и ветреный день, 
юбочка чуть задралась. Черный с икрами плащ шуршал при каждом ее движении, она 
закинула его назад, что бы не измять. Презрительная гримаска не стала мягче, она 
сосредоточенно смотрела прямо перед собой, не обращая внимания на мой 
совершенно нескромный взгляд. Черные как смоль волосы обтекали маленькое ушко, 
в мочке которого чуть-чуть проступало пятнышко от сережки. Чуть видимые морщинки 
собрались вокруг глаз, и мне стало совсем не по себе. Она не смотрела на меня 
но тем не менее видела всего меня и слышала все мои мысли. 
  А на меня накатывался не то что бы страх, но как будто все окружающее 
отодвигалось, все вещи становились отдаленными, серыми, съеживались, меняя 
форму и цвет. Я как будто погружался в прозрачное но плотное стекло, которое не 
давала дышать и двигаться: Все, что я мог видеть в этот момент, была Она - я мог 
видеть все до мельчайших подробностей , до каждой ворсинки в одежде, до каждого 
отблеска в черных глазах. И я видел это все как то совсем как бы изнутри, как 
будто я видел ее с разных сторон одновременно.
  Она кивнула чему то своему, потом наклонила голову и я увидел, что она плачет 
- слезинки скатывались одна за другой на черную, как и плащ, с искоркой, юбку. 
  Я видел каждую слезинку, был этой каждой слезинкой, рождался в глубине темных 
глаз, прыгал вниз на волнующие бедра, летел вниз, падал, падал, достигал 
наконец заветной цели, разбивался об упругую кожу, обтянутую черной юбкой, 
проникал внутрь, чувствовал ее тепло и, казалось, дышал ее запахом...
  Потом от каждой капли останется невидимый след, белый развод соли, невидимый 
ни для кого, но каждая слезинка отдавалась в сердце...
...Она подняла голову, вздернув носик, и посмотрела на меня уже не презрительно, 
как в начале, а может, мне это просто показалось - с грустью и сожалением:
  "Ну, как хочешь". Открылись двери, она вспорхнула - плащ разлетелся, показав на 
прощанье ножки, которые почти не касались пола. Странно, до дверей было так 
далеко, но она пролетела это расстояние за пару шагов, летящих, но не широких, 
а каких то музыкальных:
  Двери закрылись, и окружающее меня стекло начало рассыпаться - я вдруг увидел 
расходящиеся трещинки и услышал хрустальный звон - это длилось целую вечность. 
Стекло трескалось, трещины расширялись,  кусочки падали на пол и растекались 
лужицами. Я знал, что это длится одно мгновения, но казалось, что это проходит 
целая жизнь и я - это не я, а стоящее сотню лет зимы дерево, с которого спадает 
зимний покров:
  Я бросился к двери, нажал на кнопку. Двери не открылись. Что то пробурчала 
кондукторша, слова не долетали до меня, только чесночный смрад.
  Она стояла в оранжевом пятне фонаря. Последним взглядом через немытое стекло 
я вновь близко-близко увидел ее лицо, блеск и слезы в глазах. Затем лицо ее 
смазалось, весь мир стал кружится и стягиваться в точку...
...Чесночный запах. Опухшая тетка с немытыми полгода волосами и с кондукторской 
сумкой на безразмерном брюхе что то бурчит, медленно-медленно двигая губами, 
словно пережёвывает. 
  Я почему то один в салоне, стою, вцепившись в поручень побелевшими пальцами...
  Добро пожаловать в реальный мир. Конечная остановка троллейбуса.

								Омск, Ноябрь 2000