Однажды я шёл по маленькой улочке на окраине Парижа. Это был тёплый весенний день, когда всё вокруг только расцвело и уже в полную силу обдавало мир волшебством и красотой. Париж и без того чудесен, а в такие дни как этот его очарование невозможно передать словами, как невозможно почувствовать и поведать кому-либо о любви. Или о смерти...
В тот день я шёл по узенькой улочке Парижа из местного морга. Утром меня разбудил телефонный звонок. Меня попросили прийти для опознания личности. Честно сказать, я растерялся и бросил трубку, не вдаваясь в подробности. Через час я был на месте. В приёмной меня встретила не очень приятная девушка с большой и выпуклой родинкой на подбородке. Спросила меня, по какому я вопросу. Я сразу узнал её голос из телефона.
- Вы звонили мне час назад, просили...
- Энзо Брюне? - Спросила она, не отрывая глаз от своих журналов.
- Да. - Ответил я.
- Шестая дверь налево.
Я не обратил внимания на её невежество, я не стал спрашивать, почему меня позвали. Мои колени подкашивались, и я был уверен, что голос меня подведёт тоже. Шестая дверь. На всякий случай я обернулся и снова пересчитал двери, потому что ни каких табличек на них не было. Были только голубые холодные стены и белые двери. Постучал дрожащей рукой и заглянул внутрь.
-Да - да, - отозвался мужчина в белом халате за письменным столом. - Месье Брюне, я полагаю.
Я вошёл в кабинет, который был больше похож на химическую лабораторию. Все стены были заставлены старыми стеллажами с флаконами и колбами. Мужчина встал и с улыбкой на лице поприветствовал меня.
Ноги превратились в жевательную резинку, и я остался стоять у входа. Всё происходящее стало напоминать ужасный сон, в котором я не могу контролировать ни происходящее, ни собственное безвольное тело. Доктор заметил моё волнение, и его улыбка на лице вмиг испарилась. Он облокотился на свой стол и на какое-то время отвёл взгляд. Он попытался выглядеть человеком, который делает свою работу.
- Вчера к нам поступил мужчина. Его нашли прохожие у Собора Парижской Богоматери. Сердечный приступ. - Он поднял глаза. - При себе имел документы на имя Томас Брюне и мобильный телефон. Мы поспешили связаться с Вами. Как оказалось Вы его ближайший и единственный родственник в Париже.
Я молчал. Доктор выжидающе смотрел на меня. Потом попросил присесть в кресло, которое стояло в углу позади меня. Моё безвольное тело упало в мягкое сидение, а доктор поторопился в соседнее помещение. Он скрылся в дверном проёме за одним из стеллажей, а через полминуты прибежал со стаканом воды. Протянул мне, я взял его трясущейся рукой и осушил.
- Мой отец здесь? - Это всё, что я смог произнести.
- Да, он всё ещё в моей лаборатории, я считаю, что нужно провести... - Я перестал его слушать, так как в моей голове наперебой кричали разные душераздирающие мысли.
Сердечный приступ случился у моего пожилого отца. Стало быть, он мёртв. Я пришёл к этому умозаключению и попытался понять, как нужно отреагировать. Мой отец был деловым человеком, который всю жизнь посвятил работе, своему делу. Иногда он казался чёрствым и хладнокровным, но те пару дней в году, которые он посвящал нашему общению, я видел в нём родного человека, воспитавшего меня таким, какой я теперь есть. Он вложил в меня всё, что считал нужным: упорство, лидерство, трудолюбие. С этим пришёл мой успех и деньги. Но невольно, я перенял от него и такие качества, как чёрствость, сердитость, иногда лицемерие. Тем не менее, я уважал его, как человека и любил, как отца. А значит его потеря - это потеря не просто пары дней в году, которые он посвящал мне. Это потеря нечто большего.
Доктор закончил говорить, и его молчание вывело меня из глубоких мыслей. Он выжидающе смотрел на меня.
- Что, простите? - Спросил я.
- Вы будете опознавать его личность? - Повторил доктор свой вопрос.
Я не был уверен, что готов сейчас это сделать. К тому же, скорее всего, это была пустая формальность и я отказался. Тогда, я сделал вид, будто пришёл в себя и договорился, что заберу тело на днях, для того чтобы похоронить его. Мы попрощались, и когда я уходил доктор снова улыбнулся мне. Дамочка на входе опять проигнорировала меня. А таксист на улице снял кепку и широко улыбаясь, воскликнул:
- Добрый день, месье.
Всё это меня жутко вывело из себя и я, грозно сверкнув на таксиста глазами, направился прочь пешком. Повседневное поведение людей, казалось мне чем-то ненормальным, даже дерзким, по отношению ко мне. Я ненавидел красивых женщин, который улыбались мне по дороге, ненавидел детей, которые играли со щенком и заливисто смеялись. Я ненавидел этот солнечный, цветущий день.
Я шёл по этой маленькой улочке, усыпанной цветами на балконах, счастливыми людьми, яркими бликами полуденного солнца и ненавидел всё это. Но от этого мне было хорошо.
Внезапно я услышал кое-что, что отличалось от всеобщего счастья и это меня заинтересовало. Из распахнутого настежь окна первого этажа доносился злой и немного отчаянный крик девушки:
- Я устала! Я ненавижу вас! Мне противна вся эта ваша любовь! Мне противны ваши деньги! - Девушка с короткими рыжими волосами сидела на полу еле освещённой комнатки и кричала на паркет. - Мне противен ваш мир! Я ненавижу это человечество! Вы слышите, ненавижу!
- Я слышу. - Я заглянул в окно. Сразу оглядел комнату и убедился, что рядом с ней ни кого нет.
- Кто Вы? - Спокойным тоном спросила она, медленно поднялась на ноги и подошла ближе.
- Энзо. - Представился я.
- Лола. - Улыбнулась она. Она, наконец, оказалась в полоске света, и я разглядел в ней очаровательную девушку, лет двадцати, очень хрупкую и не совсем высокую.
- Почему вы кричите? - Спросил я.
- Потому что мне хочется. - Ответила Лола и рассмеялась. - А зачем Вы заглядываете в чужие окна?
- Вы отталкивающе весела. - Сказал я, пропустив мимо ушей её вопрос. Отвернулся и направился дальше по улице.
Она видимо вылезла из окна и побежала за мной, потому что уже через полминуты вприпрыжку шла рядом.
- Почему Вы такой злой, Энзо? - По-прежнему, безмятежно улыбаясь, спросила Лола.
- Сегодня я узнал, что у меня умер отец. - Ответил я резко, и, не дождавшись её реакции, спросил, - Почему кричали Вы?
- Я испортила своё платье в стирке. - Так же резко ответила она мне.
Я глянул на неё, она шла с таким видом, будто её испорченное платье равносильно смерти моего отца. Лохматые светлые волосы не позволяли заглянуть в её глаза, и я остановился. Она ушла немного вперёд. На неё было надето цветастое короткое платье и кашемировый свитер, старые кеды. Лола обернулась.
- Почему Вы остановились?
- А почему Вы идёте за мной?
- Вы мне нравитесь. - Ответила она, подошла ближе и тогда я смог заглянуть в её тёмные, карие глаза.
В этих глазах было больше жизни, чем во всём этом мире. За этими глазами тускнела эта же искристая улица, эта радужная весна, и этот яркий и солнечный день был совершенно серым по сравнению с её глазами.
Мы оба смотрели друг на друга злым проницательным взглядом. Я вздохнул, мотнул головой, будто отгоняя посетившие меня мысли и пошёл дальше.
- Ты сказала, что ненавидишь человечество и любовь. - Я вдруг перешёл на "ты" без её согласия.
Мне захотелось подчеркнуть нашу явную разницу в возрасте, лет десять, а то и пятнадцать. Но она последовала моему примеру:
- Пускай человечество будет виновато в том, что испорчено моё платье. А ты разве любишь это человечество?
- Нет.
- Вот видишь. Всё плохое, что происходит с нами в жизни, случается только из-за них. - Я подумал, что она даже скрипнула зубами от злости, такой злой она выглядела.
- А что любовь тебе сделала? - я заинтересованно глянул на неё.
Мне действительно было интересно, что может понимать в любви этот ребёнок. Тем более что её могло заставить возненавидеть столь прекрасное чувство.
- Любовь достаточно ненавидеть только за то, что она существует. Ничего она не принесла кроме страданий.
- Да, что ты говоришь! - Воскликнул я.
Мне пришлось остановиться, чтобы снова заглянуть ей в глаза. Лола вновь пройдя немного вперёд, обернулась, изумлённо моргая большими глазами.
- Сколько тебе лет, Лола? - Решил спросить я, прежде чем отругать её за детскую глупость.
- Двадцать. - Её ответ меня ни сколько не удивил.
- Тебе всего двадцать, а уже так говоришь о любви. - Я взял её за плечи и усадил на скамейку у обочины. - Что же заставило тебя в столь раннем возрасте делать такие выводы?
- А какая тебе разница, Энзо? Двадцать мне или тридцать, я увидела достаточно, чтобы понять, что...