Служу Советскому Союзу
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
"Служу Советскому Союзу!",
или Незадолго до Таманского
ПРИЗВАН СЛУЖИТЬ!
Как только Борька Долотов приехал в город Артем на постоянную работу после учебы в техникуме, в военкомате сразу же ему объявили:
- Через две недели призовем тебя на службу в армию.
Так и сделали. Молодой специалист все это время жил один в деревянном домике на территории базы геолого-разведочной партии. На буровой вышке работал "сутки через двое". Успел ознакомиться с окрестностями города, сходить на рыбалку. А еще подружился с мальчишкой, который приходил к нему в гости и жадно слушал, как Борька играет на мандолине. Он не просто играл, а решал для себя: взять инструмент с собою в армию или не брать? И пришел к выводу: не стоит выделяться. В последний день перед призывом в армию он, сыграв несколько мелодий, протянул мандолину мальчику:
- Держи! Дарю тебе на память!
Только из-за того, как просияло лицо ребенка, стоило подарить ему инструмент!
В Артеме оказались еще трое выпускников техникума из Кузбасса - две девушки с геологического отделения и Анатолий Березиков, тоже, как и Борис, буровик, но из другой группы. Все они знали, что Бориса призывают на службу. Березиков в день призыва куда-то пропал, с девчатами Долотов близко не сошелся, так что на вокзале его никто не провожал. Не связанный ничьим присутствием, он наблюдал, как провожают других. Подвыпившие родственники, развязные парни, смешливые девушки. Многих парней провожали невесты. Некоторые как-будто напоказ вешались на шею, липли и льнули, не стесняясь людей. Иногда пары срывались и убегали за деревья. Возвращались раскрасневшимися, жадно пили вино, квас или газировку.
Представитель военкомата перед посадкой в вагон проходного пассажирского поезда сделал перекличку. Вокруг него сгрудилась толпа, из которой призывники отвечали, кто "я", кто "здесь".
Под утро прибыли во Владивосток. Разместили призывников в фойе какого-то Дворца культуры, уже забитого людьми. По списку стали вызывать в кабинет, в котором находились "покупатели" - представители различных родов войск.
- На каком инструменте играешь? - заученно спросил представитель войск связи. Ему первому предоставляли слово, так как нужно было отобрать людей с музыкальным слухом.
- На домре и мандолине.
- Повтори за мной, - и офицер постукал ручкой о стол. Потом несколько раз усложнял выстукивание. Долотов повторял за ним без ошибок. И офицер, наконец, объявил:
- Молодец! Берем тебя в связисты. Будешь радиотелеграфистом!
Борька был этим очень доволен: приобретет еще одну специальность. Среди допризывников появился и Березиков. Его и еще несколько человек привезли отдельно. Встретившись в толпе незнакомых людей, они показались друг другу родственниками.
- Тебя определили в связисты? Я тоже попрошусь в эти войска, - решил Березиков. И ему не отказали. С этого момента парни были уже неразлучны.
Подали автобусы для посадки. Во Владивостоке стоял густой туман, так что за пределами площади у Дворца культуры ничего не было видно. Где-то подавали гудки теплоходы. Борис догадывался, что рядом - море. Но так и не увидел ни бухты, ни самого города. Автобусы заполнялись призывниками, прошедшими отбор. Встречали их бравые сержанты и предупреждали, что теперь нужно слушать только их команду и никуда не отлучаться. Увезли призывников за город, на станцию Черная Речка, где комплектовался воинский эшелон.
Здесь прощались с призывниками из Владивостока их родственники. Рядом с парнями стояли их печальные матери. Но вот появились три легковых автомобиля с букетами цветов на капотах. Вывалившаяся из них группа молодежи окружила высокого парня в приличном костюме. Призывники в основном были одеты скромно, а этот был при галстуке, в белой рубашке. Открыли шампанское. Звучали тосты. Все говорили наперебой.
- Я не представляю, как мы будем жить без тебя! Кинотеатр без тебя опустел!
- Возвращайся скорее, Сереженька! Мы будем ждать тебя. Ты же киномеханик от бога! Пиши нам чаще!
С двух, с трех сторон обнимали его девчата и целовали, целовали. Кто-то вытирал слезы.
Долотов и Березиков молча наблюдали за пышными и неутешными проводами. Борис вдруг что-то вспомнил и буднично сказал:
- Ты не поверишь, но совсем забыл: сегодня, 12 октября, я именинник.
- И чего ж ты молчал? Это надо обмыть!
Обследовали несколько крохотных продуктовых киосков, но спиртного нигде не нашли. Продавцы подсказали, что на соседней улице есть магазинчик. Купили там бутылку сухого вина, а больше ничего и не было. Когда вернулись на площадь, уже шла погрузка в деревянные грузовые вагоны, оборудованные нарами. Поспешно выпивались последние рюмки водки. Совались свертки с едой. Звучали напутствия. По сержанту определили, в какой вагон им вселяться. Туда же влез, вырвавшись из объятий, нарядный юноша с букетами цветов. Проважающие закинули ему вслед красивый кожаный чемодан. Приятели устроились у стенки вагона напротив входа и позавтракали, поздравив именинника.
Парни знакомились, расспрашивали друг друга, откуда кто призвался. Какой-то бойкостью, веселостью и непринужденностью отличались жители Владивостока. Они все еще чувствовали себя дома. Кроме юноши в галстуке их было еще пятеро. В вагон погрузили человек тридцать, и только один оказался очень пьяным. Ему помогли подняться на верхние нары, куда он карабкался. Поезд громыхнул и тронулся. Широкая дверь вагона была открытой. Ограждением служил крепкий брус, вложенный в скобы.
Свежий ветер бодрил. Настроение у всех было приподнятое. В центре внимания оказался сержант Семенов. Он очень увлеченно вешал новобранцам лапшу на уши, расписывая прелести службы в войсках связи.
- "Кто не видел пыли, грязи, приходите в роту связи!" - это теперь не про нас. Мы с катушками не бегаем, а обеспечиваем радиосвязь. Связь по радио! Не по телефону!
- А куда нас везут?
- Не спрашивайте, не имею права разглашать. Военная тайна! Приедем - все узнаете.
- А давайте-ка споем! - предложил спортивного сложения парень. - Меня зовут Валька Попов. Я знаю одну хорошую песню, которую легко разучить и петь хором. И он запел:
Облака над головой
Стали белым ярусом.
Любо с песней хоровой
Проходить под парусом!
- А теперь припев, все вместе:
Эх, соленая вода!
Ветер на просторе!
Полюбилось навсегда
Голубое море!
Минут через двадцать вагон сотрясало от дружных голосов. Разучив новую песню, перешли к давно знакомым. У Валентина был прекрасный голос.
Пьяный юноша пытался слезть с верхних нар и свалился, больно ударившись головой. Его уложили внизу, и он снова уснул.
- Слушайте, что я вам скажу, - позвал всех в круг сержант Семенов. - Некоторые солдаты и сержанты в нашей части уже отслужили три года и готовятся к демобилизации. Они призывались не в самое лучшее время - после войны прошло всего семь лет. Жизнь была тяжелее, чем сейчас. У многих даже чемодана нет, вещи сложить некуда. У нас в части сложилась такая традиция: новобранцы делятся со "стариками", чем могут. Вот приедем мы в часть, построимся. И к вам подойдут старослужащие. Если что попросят - не жалейте. За три года многое изменится. У вас будут другие возможности. Да и традиция сохранится. Вас тоже чем-нибудь выручат новобранцы.
Долотов подолгу стоял у широко открытой двери, вглядываясь в плывущую мимо дальневосточную природу. Она отличалась от сибирской. Когда в конце сентября ехал из Барнаула, на станции Зима уже лежал снег. А здесь в средине октября - зелено и тепло. Люди легко одеты, они приветливо машут руками, провожая эшелон с новобранцами.
На каком-то перегоне увидели девушку, которая сошла с тропинки, бывшей рядом с колеей, и остановилась в высокой траве. Кто-то из парней помахал ей рукой. Видно было, как она засмущалась. Борис потом сочинил об этом короткий стишок.
Шла она тропой
Вдоль пути домой.
Обогнал ее эшелон.
И стоит одна
Средь травы густой,
Слыша рельс стальных
Перезвон.
А колеса вдаль
Все бегут-стучат
И везут солдат
За Байкал.
Молодцы в дверях
На нее глядят,
А один рукой помахал.
Маком вспыхнула,
Отвернулася
И рукой прикрыла щеку.
А потом вослед
Улыбнулася
Неизвестному
Пареньку.
Еще вспомнится
Много раз ему
И улыбка та, и она,
Что стоит одна
Средь травы густой
И вдали уже чуть видна.
Эшелон подолгу стоял на полустанках. Какие-то вагоны отцепляли, какие-то прицепляли. Миновала ночь, наступил день. Наконец после очередной остановки прибыли в город Биробиджан. Стали выгружаться.
И НИКАКОЙ ДЕДОВЩИНЫ!
Сержант Семенов провел перекличку. В крытом армейском грузовике их привезли в учебный полк связи. Юноши увидели армейские казармы, ведущие к ним аккуратные дорожки, строгий во всем порядок. И возвышающуюся над военным городком сопку. Их построили.
- Сейчас будете знакомиться со старослужащими, - объявил сержант.
Вдоль строя вразвалку двинулись десятка полтора рядовых солдат, ефрейторов. На них были выцветшие рыжеватые гимнастерки, видавшие виды сапоги. Они в первую очередь искали земляков. А попутно осматривали нехитрый багаж новобранцев. У Бориса был приличный по тем временам крепкий фанерный чемодан среднего размера, выкрашенный в черный цвет, который верой и правдой отслужил ему четыре года.
_ Продашь? - спросил невзрачного вида солдат, обращаясь к Долотову.
- С удовольствием подарю!
Ему и вправду очень хотелось чем-либо помочь тем, кто готовился к демобилизации. Звали парня Андреем, родом он был из-под Новосибирска. Они быстро нашли общий язык и расстались как близкие товарищи. Потом еще несколько раз встречались и беседовали.
Старший киномеханик из Владивостока со своим кожаным чемоданом расставаться не пожелал.
Так появился в полку новый состав первого взвода. На другой день всех одели в новенькую армейскую форму. Гимнастерки и галифе были насыщенного зеленого цвета. Совсем недавно такие разные парни вдруг стали похожими, как инкубаторские цыплята. Бориса это забавляло, он шутил и смеялся. В ожидании, пока все приведут себя в порядок, молодые солдаты подошли к турнику и стали по очереди показывать, кто что умеет. Валентин Попов оказался спортсменом, окончившим институт физкультуры. Он уверенно выполнил несколько сложных упражнений и подбадривал других. Сержант Семенов, наконец, объявил построение. Стали по росту. Борис оказался замыкающим.
- А теперь проверим вашу физическую подготовку. Каждый должен подтянуться столько раз, сколько сможет.
Было смешно смотреть, как трое парней вообще не смогли подтянуться, ни разу. Борис в техникуме занимался гимнастикой. Он без труда подтянулся восемнадцать раз.
- А рекорд для новобранцев - девятнадцать.
- Но почему же Вы раньше не сказали? Я бы побил рекорд.
И пошла жизнь по строгому армейскому расписанию. В классе стоял монотонный стук телеграфных ключей - осваивали прием и передачу радиограмм азбукой Морзе. На плацу занимались строевой подготовкой. Изучали оружие, стреляли. Наступили холода, потом морозы. Казарма отапливалась углем, но он плохо горел. Всю зиму температура в помещении была плюс пять градусов, а на улице доходила до сорока пяти. Солдаты мерзли. Но, удивительное дело, - никто не болел! Может быть потому, что всех привили уколом тройного действия, страшно болезненным?
В отличие от некоторых Борьке нравилось служить в армии. Кое-кто из новобранцев в течение целого месяца не мог привыкнуть к солдатской пище, ходил в буфет за булочками и пряниками. А когда домашний запас сытости иссяк, они стали хватать со стола остатки хлеба и рассовывать их по карманам. Парень из Владивостока, тот, что пьяным свалился с нар, дважды сбегал домой. Через две недели являлся добровольно. Знал, что до приема Присяги он еще не солдат, и наказать его не смогут. Борис признался себе, что только в армейской столовой он стал питаться по-настоящему сытно. Детские годы в деревне выпали на военное время, на голод. В техникуме он жил на стипендию, на которую можно было купить килограмм сливочного масла за сто рублей и ведро картошки за двадцать. И все! Из дома помощи не было. Поэтому картошка, лук, макароны и маргарин были главными продуктами студента. Армейский рацион казался разнообразней. Да и калорий хватало.
В армии все расписано по дням и часам. Пришло время вести курсантов на рентген. В темную комнату, еле освещенную красной лампой, входили по четыре человека. Раздевались по пояс. Женщина-рентгенолог, привычная к работе в таких условиях, брала курсанта за руку и подталкивала внутрь кабинки. Включала аппарат, командовала: "Даши глубже. Не дыши. Свободен". Работа подвигалась быстро. И вдруг врач занервничала.
- Стань ко мне лицом! - сказала она.
- Я к вам лицом.
- Да что я, не вижу? Лицом ко мне стань, говорю, а не спиной!
- Я стою к вам лицом.
- Вот непонятливый попался! Повернись!
- Я стою к вам лицом.
Разгневанная рентгенолог включила яркий свет.
- Действительно, - сказала она удивленно. - Да у тебя сердце с правой стороны! Как фамилия?
- Курсант Глазков. Я же говорил, что я стою к вам лицом, обиженно повторил он.
Каждый подошел к Глазкову либо руку пожать, либо по плечу похлопать. Удивительно было видеть рядом необычного человека. И было в нем действительно нечто загадочное. На широком скуластом лице крупные голубые глаза очень широко расставлены. Сам он могуч в плечах и весит килограммов девяносто, больше парней своего роста. А уж добродушнее его никого не было.
Долотову нравилось вставать в шесть утра по команде, одеваться как на пожар и выбегать строем на безлюдные дороги. Зимой - только в гимнастерке, летом - по пояс голым. Вот уже минут пять бегут солдаты молча, сосредоточенно. И лишь потом начинают улыбаться, перебрасываться шутками: просыпаются! Нравилось заниматься спортом: отжиматься, подтягиваться, прыгать через коня, преодолевать полосу препятствий. Служба в армии - это непременно что-то новое, постоянное состязание. С товарищами, с самим собой. Нытики говорили: три года потерянного времени! Борис возражал. "За эти годы знаешь чего можно натворить? А тут мы под присмотром перебесимся, возмужаем и придем домой уже зрелыми людьми".
Казавшийся добродушным и заботливым на призывном пункте сержант Семенов в полку был совсем другим человеком. Он чувствовал себя среди солдат чуть ли не богом. Днем придирался к новобранцам по поводу и без повода. Вечерами же начищался и наглаживался и демонстративно уходил в самоволку.
Особенно доставалось от него сельскому пареньку Ивану Коровину. Нормального в жизни человека после призыва в армию словно переклинило. Команды выполнял с опозданием. На турнике болтался, как дистрофик. Через спортивный снаряд коня перепрыгнуть не мог. Морзянку заучивал с трудом. На замечания сержанта Семенова отвечал словом "слухаюсь". Сержант выходил из себя.
- Отвечай, как положено - "Слушаюсь!"
- Слухаюсь! - говорил Коровин!
- Два наряда вне очереди! Понял?
- Слухаюсь!
Коровина в конце концов освободили от занятий в радиоклассе и отправили на кухню.
Оставались считанные дни до демобилизации сержанта. Но самоволки не прошли ему даром: его выловил патрульный наряд. Лучший строевик полка капитан Коваленко построил батальон и объявил приказ:
- За нарушение воинской дисциплины, выразившееся в неоднократных самовольных отлучках из воинской части, разжаловать сержанта Семенова вплоть до рядового!
Старшина Сорока подал капитану ножницы. Коваленко подошел к сержанту и срезал ему лычки.
- Рядовой Семенов! Стань в конце строя! Теперь там твое место!
Сурово наказали Семенова. Но никто ему не посочувствовал.
Солдаты - это не учащиеся техникума! Здесь другие порядки и правила. "Солдат спит, а служба идет". "Всякая кривая короче прямой, если на ней стоит начальник". "На службу не навязывайся, от службы не отказывайся". И Суворовское: "Сам погибай, а товарища выручай!" Во взводе оказались отличные командиры. Старший лейтенант Тарасов - чемпион Дальневосточного военного округа среди офицеров по приему и передаче радиограмм, мастер по радиоспорту. Помощником командира взвода вместо Семенова назначен сержант Трофимов - чемпион среди солдат и сержантов, кандидат в мастера по радиоспорту. Есть у кого перенимать опыт!
Борис с головой окунулся в эту заманчивую, удивительную жизнь радиста. Он на лету схватывал все новое и быстро вошел в десятку лучших радистов взвода. Отлично учился Валентин Попов, единственный, кто имел высшее образование, а также Виктор Гатчинов, Александр Петухов, Ефим Скрябин, Анатолий Паньшин, Виктор Ерофеев, Семен Булгаков. Эти имели среднее или средне-техническое образование. Некоторым морзянка совсем не давалась. Сержант Трофимов был терпелив, занимался с ними дополнительно. Но если уж кому не дано, то не дано - никакая помощь не поможет.
Намечался кросс на десять километров при полной выкладке. За спиной - радиостанция весом двадцать два килограмма, спереди - вещмешок со всем необходимым в походе, через плечо - скатка шинели. А еще карабин СКС, саперная лопатка, фляжка с водой, кружка на поясе и ложка в сапоге. Взвод должен пройти дистанцию на время без отстающих. Началось шушукание, кучкование, заговоры. Самое тяжелое в радиостанции - два аккумулятора. Кто-то умудрился сдать их на зарядку, кто-то спрятал в казарме. Сержант и командир взвода закрывали на это глаза. Но Борис и еще человек десять и не думали хитрить. Они действительно побежали кросс с полной выкладкой. А это до 35 килограммов амуниции.
Первые километры дались Долотову легко, хотя нагрузка чувствовалась. Сам-то он весил всего 53 килограмма при росте 153 сантиметра. Боялся, что из-за малого роста его не призовут в армию. Взяли! И вот он уже бежит кросс. Бодро торчит над рацией антенна Куликова. Солдаты растянулись, но отстающих пока нет. Вот уже шесть, семь, восемь километров позади. Антенна наклонилась вперед, бег стал переходить на шаг. Борис уже замыкающий. Чувствует, что силы покидают его. Уже и второе дыхание исчерпалось, а дистанция все не кончается.
Сержант Трофимов знает, кто бежит налегке. Он приказал здоровяку Петухову помочь Долотову. Но курсант не согласен, чтобы ему помогали! Он сделал еще рывок, однако уже не мог даже идти быстрым шагом. Петухов силой забрал у него карабин. Попов подставил руку под тяжелую рацию. Последние метры солдаты не бежали, а шли быстрым шагом. И уложились в нормативы!
Других случаев, чтобы Долотов оказывался в отстающих, больше не было. Он и кросс выдержал бы, не будь нагруженным через меру.
ВОР В КАЗАРМЕ. САМОСТРЕЛ
У Бориса в тумбочке лежало нехитрое хозяйство солдата, в том числе четыре чистых носовых платка. Потом оказался только один. Парень недоумевал: куда они могли деться? Кто-то позаимствовал без спроса? А после поездки на полигон взвод заволновался: у кого-то пропала общая тетрадь в переплете, у кого-то фотоаппарат. Сначала подозревали, а теперь уличили вора. Им оказался рядовой Ращупкин. Это был тот новобранец, которого так нежно, с цветами провожали девушки из Владивостока. Борис сомневался, что ухоженный, небедный, судя по всему, человек способен на такой поступок.
Валентин Попов, а также еще двое призывников из Владивостока пошептались с сержантом Трофимовым. По такому случаю в полку тоже, оказывается, была своя традиция: вора "сажали" на задницу. Происходило это так. Его держали за руки и ноги и били задом об дорогу. Как будто им сваю забивают. После такого "воспитания" человек мог остаться инвалидом. А чтоб другим неповадно было! За избиение вора солдат, как правило, не наказывали, а даже негласно поощряли.
После отбоя, когда в казарме наступила тишина, послышался шепот: "Подъем! Выходим по одному за казарму". Командовала группа владивостокцев. За глухой стеной казармы стали в круг, вытолкнув на средину Ращупкина.
- Ты у меня тетрадь украл?
- Не брал я никакой тетради!
Последовала увесистая оплеуха.
- Фотоаппарат ты тоже не брал?
- Нет, не брал!
Снова удар по лицу.
- Мы же нашли у тебя все, что ты украл! Мы тебя выследили! Бейте его, ребята!
Ращупкин стал летать по кругу, получая кулаками со всех сторон. Ему не давали упасть. Разбили губы, нос, поставили фонари под глазами. Он стал выкрикивать: "Я хотел все отдать!" "Простите меня. Я все отдам".
- Хватит! - прозвучала команда Попова. - Берем его и сажаем!
Его схватили под мышки, за обе руки и за обе ноги. Зная, чем это кончится, он стал дико орать. Подняли его над головами и резко бросили вниз. Но Ращупкин вырвал одну ногу, приземлился на нее и этим спасся. Взревев, как раненный зверь, он бросился на стенку солдат, пробил ее и вырвался на простор. Он побежал в штаб полка, зная, что там обязательно дежурит офицер. Бежал напрямик, не разбирая дороги. На пути ему попался летний кинотеатр. Ряды скамеек он преодолевал, прыгая, как при беге с препятствиями. А взвод тем временем бесшумно вошел в казарму и улегся спать, как ни в чем не бывало.
Минут через пятнадцать включился свет, раздалась команда: "Взвод, подъем! Становись". Вдоль строя расхаживал дежурный по части капитан Дудченко.
- По одному в красный уголок!
Первым зашел очень спокойный, почти меланхоличный радист, по совместительству батальонный художник Виктор Ерофеев. За столом, покрытым красным сукном, сидели капитан Дудченко, командир взвода старший лейтенант Тарасов и старшина Сорока. Слева на отдельном стуле сидел курсант Ращупкин. Лицо его было в синяках и ссадинах.
- Курсант Ерофеев по вашему приказанию прибыл!
- Скажи нам, курсант Ерофеев, что произошло в вашем взводе после отбоя? - спросил капитан.
- Ничего особенного. Я спал, когда Вы объявили подъем.
- А до этого подъема?
- Ничего не было. Я спал.
- А почему курсант Ращупкин такой вид имеет?
- Не знаю. Может быть, он упал где-нибудь?
- Ращупкин! Он там был?
- Точно не знаю. Весь взвод там был.
- Он тебя бил?
- Не уверен. Меня сначала ударили сзади. А потом со всех сторон. Там темно было.
Позвали следующего курсанта.
- Ты знаешь, кто избил Ращупкина? Не знаешь? Следующий.
Так перед дежурным по части прошел весь взвод.
- Он держал меня за руки, - указал вор на Попова.
- Держал, чтобы он никого не травмировал. Ращупкин ими сильно размахивал.
Борис вошел последним. Следователи широко улыбались, задавая одни и те же вопросы и получая почти одинаковые ответы. Они бы, наверное, и хохотали, да присутствие избитого курсанта Ращупкина обязывала их быть строгими.
- Долотов тебя бил?
- Нет. Этот точно не бил.
- Никто из взвода не признался и ты никого конкретно не назвал. Может быть, ты действительно упал и ушибся, когда бежал в штаб полка, а теперь наговариваешь на товарищей?
- Да нет же! Это они меня избили. Я еле вырвался.
Ращупкина увели из казармы ночевать в другое место, а потом отправили на полигон. Фотоаппарат, тетрадь и еще много мелочей вернулись к хозяевам. А Борис с удивлением обнаружил, что носовые платки снова лежат на месте. Воровства во взводе с тех пор никогда и не было. Лекарство оказалось действенным. Служившие на полигоне солдаты не приняли Ращупкина в свой круг, всячески игнорировали. Он опустился, стал неряшливым. Дошел до того, что воровал у товарищей сахар-рафинад, и ему снова не поздоровилось.
А Борис невольно сопоставлял характеры своих сослуживцев. Юноша, который в вагоне падал с нар, будучи пьяным, а потом дважды сбегал из полка, теперь отлично служил, успевал по всем дисциплинам. А респектабельный, ухоженный, обеспеченный и обожаемый на гражданке киномеханик Ращупкин в армейских условиях оказался слизняком.
Отличалась от других еще одни чудаки - влюбленные. Был в их рядах и Толик Березиков. Оставаясь наедине с Борисом, он вздыхал:
- Не дождется меня Оля, нет, не дождется.
- Это почему же?
- Она несколько раз повторила в письмах: "Три года - большой срок! Когда ты вернешься, я буду уже старая. И ты женишься на молодой".
- Вот и женишься на другой! Чего переживать?
- Да люблю я ее! В отпуск не пустят. Что делать?
- Служить, вот что. Пиши письма. Я вот для нее сочинил:
Жизнь быстро мчится,
И друг твой вернется.
Опять будут петь вам
В тиши соловьи.
Но если случится -
Тех дней не дождешься,
То ты не достойна
Солдатской любви.
Зимой много раз поднимали батальон ночью по тревоге. Разбирали оружие, бежали наверх в сопку, занимали позицию в окопах. Минут через пятнадцать-двадцать объявляли отбой. Так повторялось несколько раз. И к этому начинали привыкать. Курсант Петухов при очередной тревоге решил не возиться с портянками, надел сапоги на босу ногу. А тут как специально отбой задерживали. Терпел он, терпел, да не выдержал, пошел к старшему лейтенанту Тарасову и во всем сознался.
- Три наряда в не очереди! Марш в казарму!
А в этот раз тревога отличалась. Взвод построили, выдали оружие, патроны. Произошло нападение на постового, охранявшего склад горючего. Мороз был такой, что бревна в стенах трещали. У подножий сопок, там, где располагалась воинская часть, стоял густой туман. Курсантов расставили по периметру полка в пределах видимости друг друга. Приказ - задерживать всякого, кто окажется в поле зрения или попытается проникнуть на территорию части. В случае неподчинения - стрелять на поражение.
Было и холодно, и страшно. Курсанты впервые по-настоящему почувствовали, что они люди военные и что, возможно, в этом тумане, когда никого и ничего не видно, придется принять бой. Напали на постового двое. Его ранили, и он отстреливался.
На рассвете оцепление сняли. Обморожений не было. Уже кое-что прояснилось. Выстрелов было два. У постового тоже не хватало в карабине двух патронов. Ни следов нападавших, ни других гильз от патронов не обнаружено. Врачи определили: самострел! За день до этого курсант получил письмо, в котором сообщалось, что его невеста выходит замуж. Он просился в отпуск, дошел до командира полка. Ему ответили, что если бы по такому поводу давали отпуска, то в полку не осталось бы и половины состава.
Рана оказалась неопасной. Парня подлечили кое-как. Медсестры презирали симулянта, даже отказывались делать ему перевязки. Дослуживать его отправили куда-то в стройбат. После этого случая Березиков о своей любви больше не заикался. И не только он. А невеста его через полгода действительно написала, что ждать не будет и выходит замуж.
НА УЧЕНИЯХ
- Итак, едем на настоящие учения! - объявил старший лейтенант Тарасов. - Будем обслуживать боевые войска. Кто-то попадет к танкистам, кто-то к артиллеристам, кто-то - к авиаторам. Надеюсь, не подведете!
В полевых условиях расположились где-то в лесу. Раньше сюда прибыли саперы, поставили палатки. Их было несколько рядов, до двадцати в каждом. Между рядами - дорожки. У палаточного городка - днем и ночью часовой. Побывал в наряде и Долотов.
Метрах в ста - другой такой же городок. Но в нем - китайские войска. Учения совместные. Страна дружеская, но бдительность терять нельзя. Мао Цзэдун и Хрущев выясняли отношения по поводу культа личности Сталина. Солдатам советовали даже не приближаться к соседнему городку, чтобы не нарваться на провокацию. И все же до солдат доходили сведения, что там, в городке у соседей, тоже стоит полк связи. В нем, в отличие от советских войск, были и девушки. К каждой для обслуживания приставлен ординарец. Кто-то видел, как китайские солдаты вносили в палатки и выносили оттуда тазики с горячей водой.
Вечером услышали какой-то звук, похожий на отдаленный непрерывный гром. Он все усиливался и стал уже очень громким. Солдаты спрашивали у командиров, что это такое?
- На учения выходит танковый корпус.
Долотова командировали к зенитчикам. Он оказался в большой штабной палатке. Посреди стоял огромный стол с картами местности. Палатку освещали керосиновые лампы, свечи и одна аккумуляторная лампочка. Связь с авиаполком Борис установил быстро. Ему коротко поставили задачу. Из полка должны сообщить, а он передать зенитчикам, что в небо поднимается боевой самолет. На длинном тросе он будет тянуть "конус". Вот его зенитчики и будут сбивать.
- Зенит, я Сокол. Как слышно?
- Сокол, я Зенит, слышу отлично, - отвечал Борис.
- Зенит, я Сокол! Залет боевой! Залет боевой!
- Вас понял! Залет боевой!
Офицеров как ветром выдуло из палатки. Долотов остался один у рации. Минуты три все было тихо. Потом зенитки дали залп. Это был так неожиданно, а звук такой силы, что пламя в керосиновых лампах и у свечей подпрыгнуло и потухло. У Бориса заложило уши. Снедаемый искушением посмотреть, что же творится за пределами палатки, Долотов вышел из нее. Среди ослепительно белых сугробов рядами стояли зенитки со сдвоенными стволами и стреляли. Ни одного человека не было рядом!
Высоко в небе летел реактивный самолет, увлекая за собой "конус", и стволы зениток все до одной синхронно сопровождали его движение. Они легко поворачивались всей платформой вместе с пустующими сидениями для зенитчиков. Никто не подавал патроны, а зенитки стреляли. Только таял запас снарядов, возвышавшийся слева от стволов. С платформ отлетали блестящие латунные гильзы, которые дымились на снегу. Борис понял: стрельба ведется из укрытия при помощи новейшего зенитного комплекса. Он слышал о таком. В случае атаки с воздуха личный состав не пострадает. Орудия стреляли то залпом, то по очереди. Трассирующие снаряды летели вверх куда-то, казалось, совсем мимо конуса, который хорошо был виден в лучах прожекторов. Удивительным образом меняя траекторию, как-то по дуге, они сближались с конусом и взрывались рядом с ним. Если бы это был самолет, он точно был бы сбит.
Офицеры вернулись в штабную палатку. Зажгли керосинки и свечи. Не успели они обсудить результаты стрельбы, как Долотов принял очередной сигнал: "Залет боевой!" И опять "заговорили" зенитки. Так повторялось несколько раз. Наконец наступил отбой. Зенитчики отстрелялись на отлично. Такую же оценку по итогам учений получили и связисты.
Поступил условный сигнал:
- Атомная атака!
Вместо того, чтобы попрятаться в укрытия, офицеры и рядовые высыпали из всех щелей на снег.
- Учебный! Учебный! Имитация! Имитация! - говорили офицеры. - Пусть китайцы посмотрят и прикинут, стоит ли с нами ссориться.
Над дальней сопкой взметнулся над горизонтом до самого неба огромный багрово-красный, местами с темными отливами по краям столб огня и дыма. Самого взрыва слышно не было из-за расстояния. Наверху это раскаленное чудо стало расширяться и пухнуть кверху, опадая краями, приняв форму огромного темно-багрового гриба, сравнимого по размерам только с окружающими сопками, но и больше и выше их. Внутри его ширящейся массы просматривалась багровая, а местами ослепительно яркая как молния сердцевина. Борис представлял, что при настоящем атомном взрыве все они уже получили бы ожог глаз, облучение, а потом их разметала бы ударная волна. Но ничего этого не было: взрыв от них был слишком далеко. И это была только его слабенькая имитация.
Анатолий Березиков на учении обслуживал танкистов. Вместе с разведчиками он выдвинулся вперед, к линии условного противника. А потом была танковая атака! Прямо через окопы на большой скорости стальные махины устремились в бой, стреляя на ходу. Даже торчавшая поверх окопов антенна была сломана. Сам боец не пострадал.
Десантников обслуживал Валентин Попов. Он был в штабе командира и держал связь с подразделениями. Ждали удачного момента для высадки парашютистов. А когда он настал, поднялся ветер. Прыгали на луг, который пересекала небольшая замерзшая речка с высокими крутыми берегами. Ветер гнал парашюты к берегу, и парашютисты, не успевая погасить их, падали с обрыва, ударяясь об лед. С ними потом работала бригада санитаров.
А ближе к весне учебный полк снова был отправлен на учения. Случилось это в марте. Еще стояли морозы, лежал снег. Когда питались из полевой кухни, сидя на рельсах под Владивостоком, то куски хлеба замерзали и становились белыми.
Борис до этого как-то не задумывался, что Россия простирается дальше Владивостока - на юг, вдоль берега Японского моря, до границы с Кореей. Вот туда и привезли их на учения. Причем, проходили они уже совсем в неблагоприятной политической обстановке. Хрушев не только разоблачил культ личности Сталина. Он отстранил Маршала Советского Союза Жукова от должности Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР. Китайцам все это не нравилось. Уже были столкновения на границе.
Радисты группами по трое с радиостанциями за плечами уходили по маршрутам за несколько километров и держали связь каждый со своим руководителем. Их еще раз инструктировали насчет бдительности. Группа Долотова оказалась на вершине самой дальней сопки. Соседняя сопка - уже китайская. Здесь даже климат оказался совсем другим, чем во Владивостоке. Припекало солнышко, было непривычно тепло. Долотов и Скрябин разговорились, продолжая отвечать на свои позывные и принимать короткие радиограммы. Петухов устроился в сторонке. Удивлялись непривычной местной погоде, любовались природой. Снег здесь уже сошел, и следов от него не было. Работали голосом.
- Волга, я Днепр, как слышишь, я Днепр, прием.
- Днепр, я Волга. Слышу отлично. Прием, - отвечал Долотов.
Так прошло около часу. Испугал тревожный голос командира взвода:
- Волга, я Днепр. Почему не отвечает Енисей? Срочно ответьте! Прием!
- Днепр, я Волга, сейчас проверю. Прием.
- Где Енисей? Вы должны быть вместе! Отвечайте! Прием!
Побросав радиостанции, солдаты кинулись к Петухову. Тот неподвижно как-то боком лежал на траве, но лицом вверх, и изо рта его шла пена. Ее было много, она свисала до плеча. Все было понятно: засыпая сидя, он сполз на землю и проводами от наушников передавил себе горло. Перепуганные радисты освободили его от удавки, стали трясти и бить по щекам. А брошенные ими радиостанции непрерывно требовали ответа: где Енисей? Командиры были взбешены: в полку ЧП! Слава Богу, все обошлось. Вечером на построении радистам снова, в грубой форме, объясняли, что такое потеря бдительности. Солдаты и сами убедились в этом. Окажись Петухов один, точно бы погиб. Подумали бы, что это проделки китайцев. На этот раз обошлось без наказаний.
Девять месяцев познавал Борис тонкости радиосвязи в учебном полку и стал успешным радиотелеграфистом. Как отличник боевой и политической подготовки он был удостоен чести ходить в караул только на первый пост - в штаб, к знамени полка. Пост не простой. Днем все два часа, пока не сменят, почти непрерывно мимо поста проходят офицеры разных рангов, и им приходится отдавать честь по-ефрейторски, выкидывая карабин в сторону. Ночью же - тишина, клонит ко сну. А если нападут террористы или диверсанты и захватят флаг? Полк перестанет существовать, а весь состав во главе с полковником отправится в штрафной батальон или за решетку. Так что бди, рядовой Долотов! Не подкачай, оправдывай доверие.
Весной усадили взвод в крытую брезентом автомашину и повезли на полигон. Это была особая территория учебного полка. Там находились радиостанции, с которыми учебный полк учился работать. Было оборудовано стрельбище. Ехали мимо болот, в которых хором квакали лягушки так громко, что из-за их крика невозможно было слышать друг друга. Таких орущих болот было несколько.
Стреляли и по неподвижным, и по движущимся целям. Для того, чтобы пули не разлетались по лесу, в конце стрельбища был оборудован высокий вал. Солдаты стреляли, а на валу спокойно сидели, бегали или расхаживали любопытные бурундуки.
Солдата, отлынивающего от работы, в полку называли "сачком". И пока курсанты не побывали на стрельбище, смысл этого слова им не был понятен. Оказалось, что рядом со стрелком ставят другого солдата, с сачком в руке. Гильзы, вылетая из карабина после выстрела, попадают прямо к нему в сачок. Это чтобы не собирать их потом в траве и на земле. Солдат "сачкует", иначе говоря - ничего не делает, а гильзы все на месте. Ведь их нужно сдавать поштучно, учет боеприпасам строгий.
Не понравились Долотову стрельбы. Мишень в виде силуэта человека показывается пять раз, и нужно столько же раз в нее выстрелить. В руках у него - скорострельный карабин Симонова - СКС. За ту минуту, когда мишень повернута к нему "лицом", он мог бы всадить в нее все пять пуль. Ведь он охотник, уток стреляет влет! А вот нельзя! Нужно ждать, когда мишень повернется боком, а потом снова развернется. Трижды выдерживал Борис интервал между выстрелами, а в четвертую мишень влепил сразу две пули. Командир взвода хотел было сделать ему замечание, но когда увидел все пробоины в "яблочке", ничего не сказал.
РАДИОКОНТРОЛЕРЫ В ЭФИРЕ
Наконец срок учебы закончился. Теплым июньским днем в полк прибыл командир воинской части "Амур", самой престижной для продолжения службы. Еще более престижной считалась только служба на радиостанции в Китае. Но в этом году радистов туда уже не направляли, радиостанция прекратила работу на территории соседней страны. Были тому веские причины.
Представитель части отобрал лучших из лучших курсантов и увез под Хабаровск. Воинская часть "Амур" была единственной в своем роде во всем Дальневосточном военном округе. Занималась она контролем за работой радиостанций. Это примерно то же, что автоинспекция на дорогах, только в эфире. Радисты круглосуточно прослушивают работу определенных воинских радиостанций, а также радиочастоты в свободном поиске, и вылавливают нарушителей установленных правил приема-передачи радиограмм. Личного состава в части на момент пополнения бывает чуть больше двадцати человек, а после демобилизации "стариков" - и того меньше. Командовал частью украинец - капитан Николай Иванович Слюсаренко, замполитом у него был белорус - старший лейтенант Иван Николаевич Юречко. Остальные военнослужащие были солдатами срочной службы. Обязанности старшины исполнял сержант Козик.
Располагалась часть далеко за городом, на берегу небольшой речки. Это для того, чтобы меньше было помех в радиоприемниках. Ее окружала дубовая роща. Место было живописное. За речкой простирался обширный луг с многочисленными озерами. Над ними кружили кулички и чибисы, пролетали и садились утки и гуси.
Борька уже успел кое-что повидать на белом свете. Родился и вырос он в деревне, а техникум окончил в небольшом городке. Во время производственных практик поработал в разных городах и райцентрах, больших и не очень. Так что многих людей с разными характерами повстречал и со многими познакомился.
В воинской части, куда он попал, служили представители почти всех регионов Советского Союза. Были среди них и, казалось бы, особые люди - москвичи и ленинградцы. Борьке представлялось, что парни из столиц должны быть на голову выше других в развитии. К их услугам и театры, и музеи, и стадионы, наука и культура, искусство и спорт. Наивный чудак, он вскоре убедился, что прекрасные условия жизни - это еще не гарантия для хорошего воспитания.
В момент пополнения вместе в одной небольшой части оказались "старики" - завершающие трехлетнюю службу, солдаты второго года службы и новички. Сразу же провели отчетно-выборное комсомольское собрание. В полку Борис Долотов был секретарем комсомольской организации взвода. Предложили его кандидатуру. Проголосовали единогласно. Везло ему на выборные должности: в техникуме он был членом комитета комсомола.
Связисты этой воинской части - самые сильные специалисты в своей области. Они могут принимать морзянку при передаче вручную с любой скоростью и при любых помехах. Эти качества и прививали им в учебном полку. Они особенно необходимы, когда в эфир выходят сверхсрочники, призванные на службу в последние годы войны или сразу после нее. Это радисты с огромным стажем - от семи до десяти лет. Принять в эфире передачу этих рационализаторов и хулиганов неподготовленным радистам почти невозможно. Вместо стандартного телеграфного ключа они вопреки запрету пользуются "вибриками". Отличие существенное. Ключ подает сигнал только при движении вниз, а "вибрики" работают горизонтально и в обе стороны, что дает возможность ускорить общение во времени в два раза и более. Прием-передачу эти асы ведут с колоссальной скоростью. Это не отдельные "точки-тире", а сплошное звучание зуммера, сравнимое разве что с музыкой. Лишь опытный слух может различить в этой удивительной песне эфира отдельные цифры, буквы или слова. Долотов, вслушиваясь в стремительный обмен сигналами между радистами, начинал понимать их желание работать быстро и четко. По семь, восемь, девять лет пришлось служить этим ребятам в армии после войны. Им давно уже надоелирадиограммы, режим секретности неизвестно для чего. Хочется домой, на гражданку, чтобы обнять родителей, любимых девушек, которые уже заждались. И невольно они часто начинают переходить на личные темы.
За радиоприемниками дежурили в три смены. Вместе с Долотовым контроль вели еще двое молодых солдат. Старшим был ленинградец ефрейтор второго года службы Тополев. Особенно тяжелыми были ночные дежурства. Глаза сами собой закрываются, голова падает на руки. Но спать на дежурстве - значит нарушать воинскую дисциплину. Разрешалось выходить по очереди на перекур, чтобы развеяться, размяться, разогнать сонливость.
Со сном боролись, кто как мог. Борис сражался с ним не на шутку. Как человек, почувствовавший себя в армии взрослым мужчиной, как комсорг части и вообще как дисциплинированный солдат и человек, он осознавал особую ответственность во время боевого дежурства. Не показную, для начальства, не карьеристскую, а нормальную ответственность гражданина, призванного служить Отечеству.
На рассвете, когда не помогали ни физические упражнения, ни бег, он шел к речке и умывался холодной водой. Но стоило одеть наушники и погрузиться в монотонный шум эфира, как сон наваливался со всей своей предательской силой. Борис кусал руку, оставляя синие пятна от зубов. И все же со временем приучил себя к бодрствованию в течение всего ночного дежурства. Ему было приятно от того, что преодолел какого-то противника внутри себя и подчинил его своей воле.
Борис увлеченно заучивал не только общепринятые в армии кодовые фразы, но и международные. Он был рекордсменом в этом деле: знал на зубок более шестисот кодовых фраз. Практически это означало, что он мог общаться не только с русскими, но и с американскими, английскими, немецкими, французскими, испанскими и радистами всех других стран. Он владел универсальным языком кодовых фраз. При этом на соревнованиях радистов сдал нормативы первого класса и первого спортивного разряда и был кандидатом в мастера спорта. Забегая вперед, скажу, что при выходе на гражданку он получал право иметь личную радиостанцию и работать в эфире не только с радистами стран социалистического лагеря, но и со всем капиталистическим миром.
Переговоры старослужащих в эфире он понимал так, будто они разговаривают простым языком, а не кодовыми фразами. И с какой бы скоростью они ни работали, это не спасало их от контроля. Все их "разговоры" были записаны в журнал, а командир части определял, есть в них нарушение воинской дисциплины, или нет.
МОСКВИЧИ И ЛЕНИНГРАДЦЫ
Сколько солдат в части, столько и характеров. Среди "стариков" выделялся москвич, младший сержант Эдуард Кремнев, симпатичный разбитной парень. Служил он как все, не хуже и не лучше. При этом каждую неделю, а то и чаще, звонил родным в Москву. Никто из солдат не звонил, а вот он переговаривался с родными постоянно. Сначала он ходил звонить с полкового коммутатора за пять километров. Там познакомился с телефонисткой Верой и стал с ней встречаться. В свое дежурство она обязательно соединяла его с Москвой, и он разговаривал прямо из части. Это было уже делом как бы семейным.
Летом, перед демобилизацией, Кремнев по просьбе и настоянию Веры пригласил ее погостить в части. Было уже заметно, что она беременна. Неподалеку от казармы под раскидистыми дубами он поставил армейскую палатку, перенес туда постель. Чем не курорт? С наступлением ночи парочка вернулась с прогулки вдоль живописного берега речки и устроилась на ночлег.
Вот тут и "нарисовался" ленинградец ефрейтор Станислав Тополев. С Кремневым они были неразлучными друзьями. Ефрейтор воровски, таясь от офицеров, собрал для отъезжающего приятеля чемодан запчастей к радиоприемникам. Сейчас он расхаживал вокруг палатки с видом победителя и говорил всякие гадости вроде того: "Вы там уже начали?". Громко хохотал и мочился на палатку. Он снова и снова вызывал москвича на разговор. Тот умолял его, а вместе с ним и телефонистка, оставить их в покое. Но неугомонный ефрейтор все находил тему для зубоскальства, добивался, приступили ли они к сексу, и продолжал мочился на палатку. Успокоился он глубокой ночью. Свой "подвиг" повторил еще и на рассвете.
Долотов стоял в карауле и был невольным свидетелем этого безобразия. Его поразили не только выходки ефрейтора, но и терпение, а скорее безразличие сержанта Кремнева. Впоследствии он понял мотив его поведения: приятели были связаны тайными коммерческими делами. К тому же москвич совсем не дорожил чувствами телефонистки Веры. Демобилизовавшись, он уехал к себе в Москву, даже не попрощавшись с девушкой. Зато с ефрейтором, который должен был служить еще год, расставался как с родным. "Обязательно после дембеля сначала ко мне в Москву, а куда потом - видно будет", - говорил он. Чемодан с запчастями хитрецы заранее вывезли на вокзал и держали в камере хранения.
Вера звонила в часть, просила позвать Кремнева к телефону. Тополев что-то врал ей. Правду она узнала только через неделю.
Были в части и другие москвичи. Александр Баулин призывался с завода. Это был по-настоящему трудолюбивый и изобретательный человек. Именно он соорудил агрегат, позволивший из трех тонких медных проволок свивать электропровод воздушной линии. На радиоконтроле он дежурил исключительно добросовестно.
При общем построении правофланговым был ленинградец, солдат первого года службы Виктор Гатчинов. Высокий, приятной внешности, отличной выправки. Природа и родители немало потрудились над этим. Был он и хорошим радиотелеграфистом. Можно было любоваться таким ухоженным солдатом. Но только, пока он стоял в строю. Стоило взводу приступить к каким-либо физическим занятиям, как обнаруживалось, что он и неуклюж, и неповоротлив. Иными словами - маменькин сынок. На турнике он подтягивался не больше трех раз. Постоянно простуживался. Его освобождали от занятий, и он уныло сидел в казарме и всем завидовал.
Когда Гатчинов видел, как Борька после ночного дежурства энергично собирается на речку, то говорил:
- Вот поправлюсь, обязательно буду с тобой ходить.
А когда выздоравливал после очередной простуды, то всегда говорил одно и то же: