Покойный Виктор Васильевич Голиков последние годы работал в редакции районной газеты корректором, а до обострения болезни - корреспондентом. Это был хороший специалист. Он вникал в суть содержания материалов и нередко указывал авторам на фактические ошибки. Ему помогало то, что он был коренным жителем районного центра и хорошо знал местную жизнь.
Он был двоюродным братом ответственному секретарю Сергею Иосифовичу Багрову. Братья перед Великой отечественной войной закончили десятилетку, после призыва в армию были направлены в разные военные училища. На фронт они попали уже лейтенантами, на разные направления. Сергей Иосифович, командовавший артиллерийской батареей, вернулся домой без единой царапины. Виктору Васильевичу повезло меньше.
Когда мы в редакции отмечали 25-ю годовщину Великой Победы, фронтовики делились воспоминаниями. Особенно впечатлила речь Виктора Васильевича.
- Мы штурмом взяли немецкие окопы и уничтожили весь личный состав фашистов, - рассказывал он. - Бой был закончен. Оказывали помощь раненым, собирались хоронить убитых. Я присел на бруствер и отдавал команды. И вдруг кто-то выстрелил мне в спину. Такое было ощущение, как будто сзади меня ударили плашмя толстой плахой. Я оглянулся. Стрелял из пистолета смертельно раненый немецкий офицер. Он тут же уронил голову и умер. И как мы его проглядели? Вот уж истинный вояка! Вокруг меня были рядовые, сержанты, санитары. Но он выбрал именно офицера!
Как-то в редакцию принесли соболезнование по поводу смерти местного долгожителя Дмитрия Петровича Фролова, которому исполнилось бы 95 лет. Прочтя текст соболезнования, Виктор Васильевич грустно произнес:
- Жаль старика. Богатырский был человек.
Оказалось, Виктор Васильевич много раз беседовал с покойным. Он знал всю его биографию. Несколько дней подряд урывками рассказывал нам о своем соседе. И было о чем.
Начал он с того, как покойный удивил всех. Был он уже в преклонном возрасте. Даже летом ходил в полушубке и валенках. Часто сидел на завалинке и грелся на солнышке, подставив теплым лучам свою блестящую лысину. Ко всему уже был безучастным.
Однажды его внимание привлекли куда-то спешившие мужчины. Среди них был и Виктор Васильевич. Старик встал на ноги и отправился за ними. Оказалось, что соседская корова провалилась в какую-то яму и не могла оттуда выбраться. Только крутые рога торчали над землей. Посовещавшись, мужчины решили принести веревки и с их помощью вызволять животное. Каждый побежал, кто домой, кто к родне. Дмитрий Петрович остался у ямы.
Когда мужчины возвратились с веревками, то они глазам своим не поверили: корова спокойно щипала траву на обочине дороги. Оказалось, что дед, изловчившись, ухватил ее за рога и вытащил из ямы. После этого вернулся на свое излюбленное место на завалинке. Виктор Васильевич подсел к нему и, по старой привычке газетчика, стал вызывать его на беседу.
Он знал, что последние лет двадцать Дмитрий Петрович работал грузчиком в райпотребсоюзе. Слышал он и о том, что на спор он однажды схватил стокилограммовую бочку и забросил ее в кузов автомашины.
- Ну, Вы и удивили всех нас, - начал разговор Виктор Васильевич. - В молодости, видимо, вам по силе не было равных?
- Почему же? Были люди и посильнее.
Старик помолчал. Но видно было, что вопрос зацепил его за живое. И он рассказал Виктору Васильевичу ту часть своей биографии, которая была скрыта за туманными годами революции и гражданской войны.
...Жили мы в деревне за сосновым бором. Через лес этот проходила столбовая дорога. Бор был большой, полдня пути обозу или одиночной подводе. Как раз посредине его находилась живописная поляна. А на ней озерцо и прозрачные ключи. Хорошее место, чтобы отдохнуть, перекусить, покормить и напоить лошадей. Путники всегда там останавливались, как по заказу.
Мы об этом знали. Теперь уже можно признаться, что жила наша семья за счет грабежей проезжающих через лес. Отец приказывал нам со старшим братом постоянно следить, кто въезжает в лес, и докладывать ему. Он сам, ваыйдя из дома, прикидывал, сколько в обозе подвод и людей, по внешнему виду определял, есть ли чем поживиться. Мы точно знали, через какое время путники достигнут поляны, распрягут лошадей и расположатся на отдых. Тут и мы появлялись, трое всадников на горячих скакунах. Мы с братом держали людей под дулами пистолетов, а отец забирал у них кошельки и золото, брал с подвод отрез-другой мануфактуры. Люди никогда не оказывали сопротивления. Отец был богатырского телосложения, одного взгляда на него было достаточно, чтобы вести себя тише воды, ниже травы. Да и мы с братом не подкачали в росте и силе. Забрав все ценное, мы скакали дальше, по направлению не домой, а в город. А потом сворачивали на тайную тропу и темной ночью возвращались домой.
Так продолжалось несколько лет. Отец подкупал начальство, так что нас не трогали. Но слух по селам пошел, и люди стали находить другие дороги. Промысел наш постепенно оскудел.
И вот однажды я вижу, что в лес направляется одиночная, хорошо нагруженная пароконная подвода, а на ней кроме возницы никого не было. Как говорится, на безрыбии и рак рыба. Отец решил, что мы будем брать эту подводу.
На поляну мы прискакали, как по расписанию. Лошади были распряжены и кормились овсом. Мужик, сидя на пеньке, ел из котелка. Что мог он сделать, один против трех? Мы спешились и остановились у него за спиной. Он оглянулся, но даже не встал, а продолжил обедать.
Это рассердило отца. "Ну-ка, сказал он мне, сшиби его с пенька". Я подошел и со всей силы ударил его кулаком по голове. Мужик пошатнулся, но с сидения не свалился. "Ты чего это - дерешься?" спросил он и продолжил свой обед. Я обошел его спереди, а отец с братом остались за спиной. "Теперь ты", приказал отец старшему брату. Тот замахнулся, но ударить не успел. Мужик очень проворно вскочил, схватил отца и брата и с чудовищной силой ударил их друг о друга головами. Они еще валились к его ногам, когда он схватил меня и в момент связал веревкой. Так мы и лежали на траве: отец и брат мертвыми, а я связанный по рукам и ногам.
Мужик молча продолжил свой обед. Лежа на земле, я молча разглядывал его. Был он такого же, как мы, роста. Но только в плечах необычайно широк. И руки у него были огромные. Потом он разжег костерок, подвесил над ним ведро с дегтем, из которого торчал квач (помазок такой), которым смазывают колесные оси. Когда деготь закипел, он посадил меня на землю и стал смазывать мою голову раскаленным дегтем. Я орал от боли. А мужик приговаривал: "Чтоб неповадно было людей обижать".
Собрав у нас пистолеты и ножи, извозчик развязал меня и помог сесть на лошадь. "Похоронишь своих по-христианска", - сказал он. И я, теряя сознание от боли, поехал домой. Две лошади без всадников последовали за мной. Вот с тех пор на моей голове и не растут волосы. Теперь ясно, почему я лысый?
- Так что на силу всегда найдется еще большая сила, - закончил свой рассказ Дмитрий Петрович.
- Может вы боролись, на кулачках бились? - не унимался Виктор Васильевич.
- Нет. Ничем таким я не занимался. Конечно, с годами я еще больше окреп. Но были люди и сильнее меня.
...Как-то раз был я в лесу, березовые колья заготавливал. Отдохнуть решил, покурить. Присел на валежину. И вдруг выходит из лесу человек, здоровается со мной и присаживается неподалеку.
- Трубка у тебя красивая, ты мне ее подари, - сказал он неожиданно.
- Она самому мне нравится, - ответил я.
Незнакомец в это время обхватил руками молодую березку, сантиметров пяти в поперечнике, и стал ее скручивать. Потрескивая, березка стала витой, как веревка. Признаться, я не смог бы такое сделать.
- Хорошо, - говорю, - дарю на память тебе трубку. Когда он ушел, я присмотрел такого же размера березку и попробовал ее скрутить. Ничего у меня из этого не вышло! Так что трубку мне пришлось уступить не случайно.
Виктор Васильевич был интересным рассказчиком. Слушать его было одно удовольствие. Но пулевое ранение легкого давало о себе знать. Он все время покашливал. Потом ушел на бюллетень. А вскоре его не стало. И вместе с ним ушли бы его рассказы, если бы они не оставили о себе впечатления в моей памяти на всю жизнь.