Не сомневаюсь: ангел-хранитель у меня всегда был, есть и будет! Он очень чуткий, внимательный и последовательный. Этому есть много примеров.
Стоило мне лишь о чем-то основательно задуматься, как спустя некоторое время мысли мои становились реальностью. Иногда между этими событиями проходили годы. Бывало и наоборот. Но... обо всем по порядку.
Сразу оговорюсь, что догадался я об этом уже в очень зрелом возрасте. А раньше даже не понимал, что меня кто-то опекает.
А назначил мне ангела-хранителя сам Иисус Христос. Вот как это было.
РАЗГОВОР С БОГОМ
В самые лютые морозные военные годы, когда в нашей сибирской хижине, называемой также хатой или избой, было холодно и шаром покати на счет еды, сидел я, укрывшись какими-то тряпками, на еле теплой русской печи и потихонечку умирал. И стал я размышлять примерно в том духе, что Бог дарует нам жизнь, а потом никакой ответственности за наше дальнейшее существование на себя не берет. Ясное дело, что высказано это было не словами, а на уровне чувств. Подходящих слов у меня тогда еще не было.
Мать у меня была верующая, а отец - коммунист, фронтовик, инвалид войны. Но икона Иисуса Христа в блестящей фольге и обрамленная вышитым полотенцем все же находилась в углу комнаты. С печи мне хорошо было видно икону. И я, получалось, находился между двух огней: верующей матерью и атеистом отцом. Был я крещеный в младенчестве и имел крестного отца и крестную мать. Своих убеждений в ту пору я еще не имел. Мама же часто читала молитвы и постепенно приобщала меня к вере в Христа.
Кстати, когда мы, голодные дети войны, подросли, то по пути в школу, за 5 километров в соседнее село Кашино, не раз дискутировали на тему о том, есть ли на свете справедливость. Произвести нас на свет было и государственное, и как бы даже божеское благословление. А вот когда мы уже существуем, живем и ходим в школу, то никому до нас дела нет. Мы были голодными, а еды не было. Правда, речь шла больше о государстве, а не о Боге. Мы ругали Гитлера, проклинали войну. Нам казалось, что именно война виновата в нашем тяжелом детстве. Нас приняли в пионеры, то есть мы автоматически стали атеистами. Поэтому о Боге даже не вспоминали.
Но это было потом. А сейчас я сидел один на печи и потихонечку умирал от голода и холода. И было мне неполных семь лет. В школу я еще не ходил. И я думал о том, что если мне суждено умереть, то самое время, пока дома никого нет. Пришли бы, а я уже холодный. Так говорили о покойниках, которые случались почти в каждом доме.
Не знаю, почему в тот зимний день я был предоставлен самому себе. Ведь семья у нас была многочисленная. Я был в отчаянии от голода и мысленно обращался к Богу. "Пусть меня Господь заберет", - подумал я и стал готовиться к безумному поступку.
Выбравшись из своего логова и спустившись с печи на пол, я подтянул к иконостасу табуретку, забрался на нее и на миг замер, оказавшись лицом к лицу с иконой Иисуса Христа. Дальше я не знал, что делать. Но и просто так стоять и смотреть на икону показалось мне бессмысленным.
Собрав все свое мужество, я плюнул на икону. И со страхом ожидал, что тотчас заживо сгорю. Или получу удар по голове. Прошло несколько секунд, но ничего не последовало. Только слюна потекла тонкой струйкой по иконе, которая оказалась пыльной доской. На ней и был изображен Иисус Христос.
Едва успел я оправиться от охватившего меня ужаса, как входная дверь стремительно распахнулась. Я в ужасе оглянулся. На пороге стояла перепуганная мама.
-Что ты там делаешь, сынок? - спросила она.
У меня сердце все еще было в пятках. И я как можно спокойнее сказал:
Пыль накопилась на иконе, я ее вытираю.
И стал рукой размазывать свою слюну. Мама тут же подала мне какую-то тряпицу, и я, к великому ее удовольствию, хорошенько вытер иконную доску.
Господь простил мне мой проступок. Но с того дня, видимо, прикрепил ко мне могучего ангела-хранителя. Теперь он всегда со мной. Я сужу о нем по делам, по результатам сбывшихся моих мечтаний.
ПОИСКИ ПОЛЕЗНЫХ ИСКОПАЕМЫХ
Село наше стоит на берегу реки Алей, что впадает в Обь выше Барнаула. Течет река в крутых глинистых берегах, подмывая их на поворотах. В этих местах берега отвесные, высотой метров до десяти и больше. В них гнездятся стрижи в своих глубоких недоступных норках. Бывало, смельчаки влезали на эти кручи, чтобы разорить гнезда. Один из них сорвался с высоты. За ними потом закрепилась кличка "стриж".
Когда я подрос и ходил с удочкой по берегу реки, то внизу, у самого уреза воды, находил маленькие роднички, из которых сочилась вода. Некоторые из них были покрыты маслянистой пленкой. Я считал, что это - нефть. И мечтал о том, чтобы и в нашей местности нашли черное золото. И тогда тихая жизнь села закончится. Посреди степи возникнут буровые вышки. Захудалый двадцать восьмой железнодорожный разъезд Туркестано-Сибирской железной дороги станет вокзалом. Мне так всего этого хотелось!
После семилетки я собирался стать пастухом личных коров колхозников. На этой непристижной должности был стабильным заработок. Я решил накопить денег, чтобы иметь возможность продолжить учебу. Ждать помощи было неоткуда. А с восьмого по десятый класс учеба в то время была платной.
Кто-то настроил моего брата, учащегося Прокопьевского горного техникума, чтобы он увез меня с собой в Кузбасс для поступления в тот же техникум. Я и поступил на отделение обогащения каменного угля. По окончании техникума предстояло работать на обогатительной фабрике. А как же насчет буровых вышек? Нет, это не то!
И тогда произошло чудо. В Министерстве угольной промышленности вдруг решили, что специалистов по обогащению каменного угля достаточно, и закрыли наше отделение. После полутора лет учебы нам, учащимся, предложили переехать в город Осинники и продолжить учебу в другом горном техникуме. Мальчикам - на отделении разведочного бурения, девочкам - на геологическом.
Нам, поступившим в техникум из-за стипендии, деваться было некуда. И мы всем курсом отправились на новое место. Вот так я и попал в буровики. Пришлось поработать и на земле, и под землей, и в степи, и в горах. В Кузбассе мы, буровики, подсекали угольные пласты и открывали новые месторождения. Под Владивостоком, в городе Артем, делали то же самое. В Алтайских горах и в Горной Шории вели разведку на золото и цветные металлы. В Казахстане участвовали в добыче свинцово-цинковой руды. В степях Алтая бурили скважины для водоснабжения. Так что буровых вышек и буровых станков выпало на мою долю предостаточно.
ВВЕРХ И ВНИЗ
Крыльцо в начальной школе в моем родном селе состояло из четырех деревянных ступенек. Потом был тамбур, а дальше - вход в коридор. Из него вели двери в учительскую и в классы. А самая дальняя дверь слева никогда не открывалась. Эта классная комната была отдана под сельский клуб, и вход в него был со стороны улицы. В нем иногда демонстрировались кинофильмы. Среди них я посмотрел и "Сын полка".
Как я завидовал этому мальчишке, Ване Солнцеву, который был направлен на учебу в суворовское училище! Мне все было интересно в этом фильме. В том числе и то, как суворовцы шустро сбегали по лестнице со второго этажа на первый. Только ноги мелькали. А некоторые скатывались по периллам. И никто ни разу не споткнулся и не ушибся!
А у нас было всего четыре ступеньки. На них я пробовал сбегать так же быстро, как суворовцы. Тем более, что мечтал поступить в такое училище. Получалось неплохо. Но что это - всего четыре ступеньки? Не разгонишься. И никакого эффекта. А если шагать через ступеньку, то всего-то два шага. Короче говоря, мечтал я побывать в таких зданиях, где бы лестница была длинной, с периллами, даже, может быть, с ковровой дорожкой. Вот как раздразнил меня фильм "Сын полка"!
Когда я учился в горном техникуме, то мною овладело страстное желание записаться в секцию легкой атлетики. Тренером был мастер спорта, человек энергичный и находчивый.
В начале учебного года мы тренировались на стадионе. Но уже в октябре непогода загнала нас в спортивный зал. После выполнения комплекса физических упражнений по замыслу тренера нужно было делать длительную пробежку. Бегали мы вдоль стен спортзала, но бесконечные повороты не давали нам ощущения настоящего бега.
И вот наш тренер назначает нам тренировки на выходные дни. После комплекса физических упражнений он скомандовал:
-Следуйте за мной, - и выбежал из спортзала в коридор. Мы припустили за ним. А коридор был длинный, он соединял две лестничных клетки, находящиеся в противоположных его концах.
Преодолев коридор, тренер так же резво стал взбегать по ступеням вверх, пока не достиг четвертого этажа. А там снова побежал по коридору до другой лестничной клетки. И пустился вниз, прыгая через ступеньку.
Когда мы оказались на первом этаже, тренер скомандовал продолжать бег в течение десяти минут по тому же маршруту. Вот уж я набегался по лестницам! Так мы тренировались до самой весны, пока не вышли на стадион.
Помню, что перед летними каникулами мы сдавали нормы ГТО (готов к труду и обороне): подтягивались на турнике, метали гранату, а также сдавали кросс на пять километров. Бежали всей группой.
Мои великорослые приятели взяли с места в карьер, и я, самый маленький в группе, в числе немногих остался позади. Я уже хорошо знал, что сначала нужно разогреться, а уж потом давать организму нагрузку. Поэтому и бежал первый круг без особого напряжения, в числе отстающих.
Наконец я почувствовал прилив сил и стал набирать скорость. На втором кругу обогнал двух-трех моих однокурсников, а всего кругов было пять. Группа растянулась длинной цепочкой. Уже первые скоро догонят последних.
На третьем кругу я был уже в средине группы, на четвертом - пятым среди лидеров. На последнем круге я еще прибавил в скорости и поравнялся с бегущим впереди. Для моих однокурсников это было полной неожиданностью. Почти каждый из них считал, что он сильнее меня, и быть того не может, чтобы я пришел к финишу раньше их. Те, кого я только что обогнал, как бы получили второе дыхание и прибавили скорость, поравнявшись со мной. Так мы, человек пять, пересекли финишную прямую одновременно.
Юноши, на голову выше меня ростом, дружески похлопывали меня по плечу и приговаривали:
-Ну ты даешь! Где это ты научился так бегать? Никто из них не ходил в легкоатлетическую секцию и не бегал всю зиму по ступенькам техникума то вверх, то вниз.
ПУТЬ В ГАЗЕТУ
За время работы на буровых вышках и службы в армии я уже был знаком со многими журналистами в Хабаровске, на Алтае, в Казахстане. Приносил в редакции стихи. Их публиковали или делали обзоры. Будучи военнослужащим, одержал победу в дивизионном конкурсе на лучшее стихотворение. После демобилизации отдел культуры моего родного Алейского района включал меня в состав агитбригад художественной самодеятельности. И я декламировал свои стихи со сцены.
В Алейске мне сказали:
-Вася! Мы же не можем делать газету из одних стихотворений. Давай нам заметки, зарисовки, репортажи, очерки, пиши о своих земляках.
Я преодолел свою застенчивость и стал сотрудничать с газетой вплотную. Писал о животноводах, о полевых работах, о местных умельцах, в частности, о кузнецах. Мне предложили стать штатным сотрудником в редакции. Но я отказался, сказав: "Сейчас я пишу тогда, когда мне захочется, а в редакции придется писать постоянно, настроен ты на это или нет".
Казалось бы, специальность есть, живи и работай. В открытом карьере мы добывали свинцово-цинковую руду, бурили ударно-канатным станком скважины под взрывы. И заработки были неплохими. И квартиру заимел. Да только вот не нравилось мне, что развитие мое как-то замедлилось, остановилось. В моей компании на работе были один уголовник, один баптист и еще человек "вашим и нашим". Кто-то написал против баптиста анонимку. Скорее всего, это сделал "и вашим, и нашим". Начались разборки.
Происходило это в Зыряновске, это Восточный Казахстан. Там я посещал занятия в школе молодых журналистов при редакции городской газеты. Задания выполнял с легкостью. И завалил редакцию стихами и заметками. Анонимщик рассчитывал, что подозрение упадет на меня.
Не по душе мне было находиться в таком коллективе. Каждый день одно и то же. Уголовник рассказывал, как он сидел в лагере, как бежал и чуть было не попал под пули во время побега. Вместе с "вашим и нашим" они издевались над баптистом. Тот же доказывал, что благодаря вере и своей жене-баптистке он из подзаборного пьяницы стал нормальным человеком. Я затосковал, потерял аппетит и, в конце концов, уволился. Отправился на озеро Зайсан. Тут аппетит ко мне вернулся. Но слухи о том, что в тех краях открыли залежи полезных ископаемых, не подтвердились.
Посетил я местные редакции районных газет, познакомился с их содержанием. Меня поразила мелочность тем, примитивность изложения, наивность и беспомощность авторов. И я вдруг ощутил, что могу писать лучше, что знаю я больше, и что вполне смогу работать в районной газете.
В Зыряновск я возвращался на маленьком, двенадцатиместном самолете. С жадностью осматривал через иллюминатор все то, что находилось внизу. Окрестные горы просматривались на десятки километров, до самого горизонта. На небе - ни тучки. Только в одном месте над невысокими вершинами лежало облако. Мы к нему приближались. Каково же было мое удивление, когда самолет, поравнявшись с облаком, нырнул в него, и мы оказались на Зыряновском аэродроме.
Тогда я впервые осознал, что над рудником открытых работ постоянно висело облако мельчайшей пыли свинцово-цинковой руды. Те, кто долго там работал, заболевали силикозом. Не только буровики, взрывники, экскаваторщики, но даже водители автобусов, которые к добыче руды никакого отношения не имели.
Нет, не случайно я почувствовал себя неуютно в этом городе. Какая-то внешняя сила подталкивала меня к тому, чтобы я оставил свою специальность буровика и решился на работу в газете на профессиональной основе. Так я и сделал. Возможно, этим и продлил свою жизнь.
Когда я пришел в редакцию Алейской газеты и сказал, что согласен работать в штате, мне сообщили, что вакантных мест в данное время в нет и в скором времени не предвидится. В крайкоме партии мне предложили работу в другом районе в качестве заведующего отделом сельского хозяйства. Зная о том, что я в сельском хозяйстве не силен и не смогу по всходам отличить рожь от пшеницы, я отказался и поехал в Кемеровский обком партии. Так я попал в Киселевскую городскую газету "В бой за уголь".
ПЕРВЫЕ ШАГИ
История этой газеты такова. Когда стали закладывать в городе Киселевске шахту за шахтой, "Комсомольская правда" направила сюда группу спецкоров, которая была обязана не только давать материалы в свою газету, но и в порядке шефской помощи выпускать в городе многотиражную газету. Ей дали лозунговое название "В бой за уголь". Со временем она трансформировалась в орган городского совета и городской парторганизации. Название оставили прежнее. Когда я поступил на работу в редакцию этой газеты, а было это в 1961 году, в городе уже было двенадцать шахт и два разреза.
Редактором тогда был Николай Константинович Агеев, выпускник Высшей партийной школы. В штате у него состояли три бывших редактора из разных городов, из них две женщины. Одна была ответственным секретарем, другая - заведующей отделом культуры и писем, а мужчина - заведующим промышленным отделом. Был еще корреспондент. Вакантным было место другого корреспондента, которое мне предстояло занять.
Был июль, заведующая отделом культуры и писем была в отпуске. Не знаю, по какой причине редактор издал приказ назначить меня именно на эту должность с месячным испытательным сроком. И определил задачу: найти и описать семью, в которой было бы несколько поколений. И через нее показать изменения в жизни людей в лучшую сторону. Надо оговориться, что шахтеры в то время очень хорошо зарабатывали и, естественно, были всем обеспечены.
Я вышел на улицы незнакомого города. Задание для меня звучало примерно так: "Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что". Настроение было самое отвратительное.
Я подумал, что не отступлю и, во что бы то ни стало, задание выполню. Решил, что переверну весь город, но найду такую семью. Решил действовать через домоуправления и спросил у одной женщины лет пятидесяти, выносившей бытовой мусор, где мне это заведение найти.
- А зачем Вам это? - живо поинтересовалась она. Я сказал, что первый день на работе в качестве заведующего отделом культуры и писем редакции и получил такое-то вот задание.
- Интересно! - сказала она. - Я что, уволена? - Ведь это я - заведующая отделом и сейчас в отпуске.
Ошеломленный таким известием, я не знал, что и подумать. В большом городе с многотысячным населением я встретил вдруг первого человека, и им оказалась работник редакции, на место которого я принят на работу.
Расспросив меня, кто я такой и узнав, что у меня нет никакого опыта работы штатным газетчиком, женщина успокоилась и дала мне дельный совет.
- Вам не в домоуправление надо идти, а на шахту. Там есть парторг, совет ветеранов. Они знают своих людей и подскажут, к кому обратиться.
Так я, сам того не подозревая, в первый же день работы оказался в шахтоуправлении. И действительно, нашел там все, что задумал редактор. Меня познакомили с шахтером лет тридцати, и мы пошли к нему домой.
У него была бабушка 1861 года рождения - года отмены крепостного права. Отец - шахтер на пенсии. Сын его, с которым я пришел, работал на его месте, значит - династия. Жена - студентка пединститута. Двое детей - учащиеся школы. Мы застали их за спором о космонавтике. "От крепостного права до полетов в космос" - таков был лейтмотив моего первого материала в газету.
Редактор не ожидал от меня такой прыти и довольно потирал руки. Видать, не мне одному давал он эту тему.
Неделю спустя получил я задание от заведующего промыщленным отделом дать репортаж из забоя передовой смены отдаленной шахты. Я - к парторгу. Он отправил меня к мастеру смены. А тот встретил меня удивленным возгласом:
- Вчера только был у меня корреспондент вашей газеты! Я ему все рассказал, а он записал. Не знаю, зачем приезжать повторно в одно и то же место.
Извинившись и сообщив, что об этом мне не сказали, я вышел на воздух. Меня брала досада. И созревала решимость во что бы то ни стало найти материал для газеты. Неужели в редакции не знали, что вчера на этой шахте побывал корреспондент? Конечно, я могу приехать в редакцию с пустыми руками и рассказать редактору, как меня подставили. Но это означало бы, что я не способен найти выход из сложного положения. А где же моя корреспондентская находчивость, коль уж я выбрал такую профессию?
Когда мимо меня проходили люди, я расспросил их, какие предприятия и организации находятся поблизости. Неподалеку оказался завод по ремонту автомобильных двигателей. Вскоре я уже беседовал с директором и парторгом предприятия. Они даже обрадовались моему приходу, так как считали, что газета незаслуженно обходит их завод вниманием, носящему звание "Коллектив коммунистического труда".
Выслушал их рассказы о внедрении новых технологий, о рационализаторах и изобретателях, о том, как изменилась психология людей. Обычно всегда не хватало инструментов, дефицитных деталей. И каждый что-либо хранил про запас в своем индивидуальном шкафчике. А когда стали бороться за звание коллектива коммунистического труда, то убрали замки с тумбочек, и не стало задержек из-за нехватки запчастей и инструментов.
Понимая, что мне в руки попадает богатейший материал, я мучительно думал, как преподнести его на страницах газеты? И пришел к выводу, что более убедительно будет, если обо всем расскажут сами члены коллектива. Директор и парторг внимали моему каждому слову, приняв меня за матерого газетчика. Вскоре по моей просьбе они, а также лучшие токарь, слесарь, сварщик и снабженец написали своей рукой все то, о чем мне рассказали.
Рукописи я обработал. Получилась интересная целевая страница. Вышла она под рубрикой "В коллективах коммунистического труда". Объединял страницу заголовок "Конец суслиной психологии!". Это в том смысле, что до этого каждый специалист, как суслик, тащил сэкономленные материалы "в свою норку".
После этого случая редактор разделил обязанности между корреспондентами. Мне поручили освещать работу промышленных предприятий и двух разрезов, а также строительство жилья. А другому корреспонденту - работу шахт. Заведующий промышленным отделом занимался официальными материалами или брал наши темы. Недостатка в них не было.
БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Вот я и зачастил на разрезы, где уголь добывают открытым способом. А посмотреть там есть на что. Горы отвальной породы наверху. Работа ковшовых экскаваторов далеко внизу. Туда по наклонной дороге спускаются многотонные МАЗы и КРАЗы, становясь под погрузку. Грохот трудового процесса разносится далеко окрест. Какой только техники я там не видел!
Меня заинтересовал ритм добычи угля на разрезе. Выполнение месячного задания почему-то всегда было очень слабым в начале и резко возрастало к концу месяца. Каждый водитель самосвала имел задание в течение рабочего дня совершить определенное количество рейсов. И все было бы хорошо, если бы все самосвалы выходили на линию ежедневно. Однако многие из них из-за порочной практики авралов ставились на ремонт.
Числа с шестнадцатого темп работы в карьере резко возрастал. Быстрее двигались экскаваторы, нагружая углем самосвалы. А обычно степенные многотонные автомобили с места в карьер неслись по разбитым дорогам, только уголь разлетался из кузовов. Количество автомобилей на линии резко повышалось. Часто возникали аварийные ситуации, возрастал травматизм. Доходило до смертельных случаев. Ремонтная мастерская почти пустовала. Слесари бездельничали.
Сначала я предполагал, что такой ажиотаж происходит от высокой ответственности каждого члена коллектива за выполнение плана. Но постепенно мое мнение переменилось, особенно по отношению к водителям самосвалов.
- Многие из них хитрят, - говорил мне знакомый водитель, который честно ставил свой автомобиль на ремонт только по графику техобслуживания. - Когда объявляют повышенные расценки, то их машины сразу становятся исправными. С завгаром у них договоренность. Слесарей они подкупили. Начальство закрывает на это глаза: ему лишь бы план выполнить, а на все другое наплевать.
В конторе угольного разреза на доске объявлений во второй половине месяца всякий раз появлялось объявление. В нем говорилось, что каждый рейс, выполненный водителем сверх нормы, оплачивается вдвойне. Хитрецы ждали этого объявления. Вот поэтому они и лихачили, не жалея техники.
Собрав сведения о простоях автомобилей "на ремонте" и количестве рейсов после него, о состоянии травматизма, особенно со смертельным исходом, об авариях на трассе, а также о динамике добычи и вывозе угля по дням месяца, я приступил к опросу водителей, регулировщиков, иными словами, простых работяг. Все они подтвердили, что я уловил суть, почему разрез ежемесячно лихорадит, и согласились поставить свои подписи под материалом, который я опубликую. Вышел он под заголовком "График зовет к авариям".
Что тут началось!
Надо сказать, что начальники шахт и угольных разрезов чувствовали себя в городе неприкосновенными князьками. Реальная власть, а вернее - денежные ресурсы, были в их руках, а не у горкома партии и исполкома горсовета. К ним обращались с просьбой профинансировать какое-либо мероприятие, выделить нужному человеку жилье, фиктивно оформить кого-либо на работу. В их распоряжение были базы отдыха, отделы рабочего снабжения и многое другое. От них во многом зависело благополучие города, а также его руководства.
На другой день после выхода газеты с моим материалом проходил пленум горкома партии. Редактор был членом бюро и сидел в президиуме. Оттиски готовых страниц газеты мы носили ему для прочтения и подписи. Он и читал их, сидя в президиуме. Думаю, больше для того, чтобы произвести впечатление на членов пленума. Вот, мол, какая у него ответственная работа: отлучиться нельзя!
Одну из полос поручили доставить мне. Я прокрался за кулисы сцены и подошел к редактору. Окинул взглядом наполненный людьми зал и трибуну, стоящую на краю сцены. Надо же такое совпадение: за трибуной стоял начальник угольного разреза, который я подверг критике. Не стесняясь в выражениях, он ругал редактора и редакцию и требовал наказать меня и немедленно уволить с работы. "Это клевета на весь трудовой коллектив", - гремел он на весь зал.
Честно говоря, я перепугался. Кто я, начинающий газетчик, по сравнению с опытным, авторитетным руководителем? Придя в редакцию, перечитал свой рейдовский материал и готов был защищать каждое слово. Если позволят. Пришедший с пленума редактор сказал, что создана комиссия во главе с заведующим отделом пропаганды райкома партии и что она будет проверять достоверность материала.
- А у тебя подписи людей, с которыми ты беседовал, в блокноте есть? - спросил редактор.
- Нет. Я как-то не подумал об этом.
- Вот в этом твоя ошибка. Они могут сказать, что не давали согласия, чтобы их фамилии фигурировали в газете.
На другой день к редакции подъехал легковой автомобиль с открытым тентом. Меня пригласили в него, и мы поехали на разрез. "Вот так и в другое место увезут",- думал я грустно.
К моему удивлению, работник райкома партии повел комиссию не к начальнику в кабинет, а по тем местам, которые указаны в моем материале. Почти каждая фраза в газете, которую он не выпускал из рук, была подчеркнута красными чернилами. И стал беседовать с людьми, фамилии которых находил в газете. Беседу начинал с вопроса:
- Начальник разреза приглашал Вас к себе в кабинет?
Это вызывало сильное смущение. Люди опускали глаза и молчали. Когда ответ задерживался, следовала фраза:
- Так вызывал, или нет?
Оказалось, что со всеми начальник разреза уже лично побеседовал. Не трудно догадаться, о чем.
Проверяющий ставил в газете "птички". Комиссия пообщалась с эксковаторщиками, побывала и на ухабистой дороге, и в мастерских, и в плановом отделе, и в бухгалтерии. Когда были расставлены все "птички", мы вошли в кабинет начальника разреза. Он было снова набросился на газету и лично на меня, но был остановлен заведующим отделом пропаганды горкома партии. Сообщив, что проверка закончена и что по ней будет составлена справка для первого секретаря горкома партии, он встал, и мы удалились.
Несколько дней я прожил в тревоге. Наконец, редактор пришел с заседания бюро горкома партии сияющим и с радостью сообщил, что начальнику разреза за клеветнические нападки на газету и игнорирование критики объявлен строгий выговор. Тут только отлегло у меня от сердца. Кстати сказать, с тех пор я никогда не боялся критиковать, кого бы то ни было, если был уверен, что прав на сто процентов.
ПРИЧЕМ ЗДЕСЬ АГНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ?
Конкретно ответить не могу. Но кто же меня защищал все эти годы? Кто рассеивал моих недругов, а таковые иногда обнаруживались? Кто помогал осуществиться моим мечтам?
Начнем с моего возвращения в родное село после службы в армии. Будучи радистом первого класса и первого спортивного разряда, я мог устроиться за полярным кругом на зимовку-другую и с хорошими деньгами начать гражданскую жизнь. Но мать звала меня домой, так как уже несколько лет в семье не было мужской руки. И я оставил свои мечты и приехал.
Одной из задач была - расширить тесный сарай, примыкавший к дому. Минимум на два метра. Я уже работал электромехаником и был в хороших отношениях с председателем колхоза. Подошел к нему и изложил просьбу. В загущенной лесополосе я мог безболезненно срубить нужные мне двенадцать тонких жердей, которые нужны были для устройства кровли над продолжением сарая. Разрешение получено, и я произвел заготовку.
И вдруг мой крестный рассказывает мне, что некто С. пришел к председателю и донес на меня. Дескать, я порубил лесопосадку. Как мне стало обидно, передать не могу! Никогда я так глубоко не обижался, как на этот раз. До самой глубины души задело меня это доносительство. Но я перенес это в себе и ничего никому не сказал.
Только этот С. стал чахнуть и месяца за три сошел в могилу. А лютой зимой поздним вечером жена его вышла в холодные сени без фонаря, закрыв комнату, где горела электролампочка. В темноте она потеряла ориентир и замерзла в собственном доме. Меня этот случай потряс. Но я не придал ему значения.
Подобное повторилось несколько раз. И только тогда я связал свою глубокую обиду с их гибелью. С тех пор, что бы ни случилось, я с улыбкой отношусь к клевете, наветам, попыткам очернить и обидеть. Жалко, все-таки, людей.
Другая образовалась странность. Это уже недавно, когда мне перевалило за седьмой десяток. На Новый год пришло мне в голову поздравить с праздником бывшего председателя партийной комиссии райкома партии. Человек он был двуличный и знал, что я его за это осуждаю. Когда я позвонил, он сильно удивился. Не ожидал от меня звонка и даже спросил, чего это мне захотелось его поздравить. Я чуть было не сказал: "Попрощаться решил", да сдержался. А недели через две он умер.
То же произошло с бывшей машинисткой редакции. Она была уже в летах, поэтому на работу я ее не взял. Зато сменившая меня женщина-редактор приютила ее. В благодарность она пекла ей пирожки и чистила пальто и туфли. Допускала массу ошибок, путала фотографии. И все это сваливала на меня, ответственного секретаря. Естественно, я оправдывался. И вот она уволилась, а я еще раньше. Прошло два-три года. Звоню ей однажды, поздравляю с днем рождения. Она удивлена! Знает, сколько крови мне попортила. А я, понимая, что обижаться не имею морального права, шучу с ней, похохатываю.
- А чего вы звонили? - спросила она. И я снова чуть не сказал: "Попрощаться". Через месяц мы ее похоронили. Присутствовали я, редакторша, которую к тому времени "выгнали" на пенсию, уборщица и корректор. Царство ей небесное.