- Маленькая моя, я так по тебе соскучился! Дни считаю, оставшиеся до нашей встречи. Не могу без тебя. Шлю тебе буслика. Ты знаешь, что такое горячий и нежный буслик? Нет? Буся, буся - поцелуй, говорящий о моей любви, ягодка ты моя.
Он ещё много всего такого болтал с бестолковой улыбкой на лице. Юра, которого все называли Юрсан, приехал в гости к своему другу Вовану, чья кликуха в институте была Рыжий. Юрсан к Вовану после пятнадцати лет разлуки. Прямо с порога Юрсан объявил:
- Рыжий, я нашел её! Мою единственную и настоящую!
Вован, который рыжим-то никогда и не был, просто яркий блондин, выпал в осадок и поперхнулся от смеха:
- А что, две твои предыдущие жены фальшивками были?
- Хорошо сказал, братан! Именно фальшивками они и были. А эта нет, она - подлинник. Леночка моя, хорошенькая... Вовка, ты не представляешь себе, она мне заявляет, что любит меня ещё со школы!
- Сплошной "Сектор Газа", короче.
- Угу.
Хохотали они долго, подшучивали друг над другом и обнимались. Два друга, которые вместе приехали в Испанию много лет назад. Изменившиеся внешне до чёртиков, но оставшиеся теми же весёлыми, юморными парнями в свои нынешние пятьдесят лет. Юра - типичный брюнет-красавец. Ален Делон, который пьёт одеколон. Так его всегда подначивали в студенческие годы. И светловолосый Вовка, блондин-красавец, которому девушки говорили, что он похож на звезду советского экрана Олега Видова. Сейчас оба обзавелись внушительного вида животиками. Юрий поседел, а у Владимира волосы потемнели, появились залысины и первый намёк на плешь.
- Завтра с Пако встречаюсь, - посерьёзнел Юра. Здорово он нам тогда с документами помог в девяносто первом.
- Разве это он?
- Козе понятно.
- А мне Хуан Карлос говорил, что это он с Фелисиано нам вид на жительство организовал, - нахмурился Вован.
- Фелисиано потом в тюрьму хотели укутать. Он себе, оказывается, диплом адвоката просто "нарисовал", а Хуан Карлос - вообще гнусняк завравшийся!
- Хуже.
Друзья предались воспоминаниям, как всегда бывает в таких случаях. Им было что вспомнить.
Тогда, в далёкие девяностые они оказались первыми русскими в Сарагосе. Тут же стали прочёсывать все газеты в поисках объявлений по трудоустройству. Готовы были работать где угодно и кем угодно. Рыжий наткнулся на одно объявление, которое показалось весьма перспективным:
- А чем чёрт не шутит! - сказал он Юрсану и отправился на собеседование. Оба друга были новоиспечёнными выпускниками Минского государственного института иностранных языков по специальности преподаватель испанского языка. Но вторым языком у Владимира был именно английский, а Юрий шпрехал.
- Но тут же этих носителей, то бишь англосаксов, до фига, наверное.
- А зато я блондин. Может, меня за шведа станут продавать.
- Рыжих шведов мало.
- Тем лучше, камуфлироваться проще будет.
Волновался Володя, конечно. Ещё бы! Одно дело в сельской школе спиногрызов учить, другое - испанцев английскому. Но всё получилось "хоккей", и уже на следующий день он вышел на работу. Директор частной конторы, Хуан Карлос, представил его будущим ученикам как уроженца Манчестера почему-то, оговорившись при этом, что у него русские корни по материнской линии, поэтому и зовут его Владимиром. Цирк да и только! Через месяц друг и Юрку устроил туда же преподавателем немецкого языка. Юрсан прямиком из Австрии в Сарагосу приехал, типа.
Юре пришлось труднее. Наверное. Смотря как на все дело посмотреть. Хуан Карлос сразу организовал ему группу банкиров, совершенствовавших свой дойч, приобретённый либо в поездках по Германии, либо на специализированных курсах там же. И бывший лентяй по жизни стал тружеником. Он в институте столько ночей напролёт не провёл над учебниками, слушая магнитофонные кассеты, сколько здесь, в Испании.
- Пако сразу меня тогда раскусил, понимаешь, Вован. На первом же уроке захотел почему-то все пальцы у меня на руке пересчитать на немецком. Поимённо, вплоть до мизинца. Обеспалил, короче, и я тут же во всём признался. Но Пако всегда говорил и продолжает утверждать, что я хороший преподаватель.
- Ну ещё бы! После нашей Зинаиды Петровны и её методологии кто угодно уроки давать научится.
- Козе понятно. Слов вот только мало знал, а устойчивых выражений вообще почти ноль, приходилось по ночам наверстывать.
- Да не волнуйся ты так, Юрик, вспомни лексикологию. В любом словарном запасе каждого носителя языка есть пассивный и активный лексикон. Обычный усреднённый человек, даже с высшим образованием, употребляет в речи не более пяти тысяч слов. Ну так, более или менее, в зависимости от интеллекта и начитанности. Но ведь, например, в каждом серьёзном толковом словаре количество языковых единиц доходит до ста сорока тысяч, как минимум. В книгах Бальзака самое большое количество слов, где-то шестнадцать тысяч, по-моему. А ведь любой француз прекрасно понимает его произведения. Так что самое трудное в любом иностранном языке - это умение устанавливать связи между словами и варьировать их применение, а не само количество в активной речи. Именно этому нас и учили в инъязе. Так что хороший ты препод был, я не сомневаюсь.
- Козе понятно.
- Ей-то может и понятно, а вот тебе, мне кажется, не очень. Баран ты, все-таки, причем - Бараныч. Вместе с козой своей.
- А ты вообще бестолочь. Вон от Хуана Карлоса никак отвязаться не мог. Чё, приставал голубец?
- Было такое дело, я ему потом челюсть сломал всё-таки.
- Надо было меня позвать.
- В зрители, что ли?
- А я тоже приложился бы.
- Ты и так всё как надо сделал, это я насчёт документов. Шантажировал он меня тогда ублюдок. Всё в кровать затащить пытался.
Вот так друзья и засиживались каждый день, вернее каждую ночь, до пяти, а то и до шести утра. Целую неделю. Именно на столько Юрсан вырвался к Вовану перед отъездом в Минск, где жил теперь со своей новой женой, которую любил безумно, как совершенно неопытный юнец любит в первый раз и "навсегда". В Испанию он наезжал теперь только летом, работал в системе сезонной охраны гостиниц на средиземноморском побережье. А если говорить проще - устраивался вышибалой в отели, дискотеки и увеселительные заведения. Такой поворот нарисовался в его судьбе после развода с первой женой, тоже их однокурсницей, заявившей мужу, что денег он зарабатывать не умеет, семью содержать не может, а бизнесом заниматься - не его призвание. Юра, впрочем, попытался на первых порах одинокой жизни без семьи и маленького сына создать совместную белорусско-испанскую фирму по производству чего-то там и даже уехал в Минск, стал директором филиала этой шарашкиной конторы, но... дело не заладилось. Он так и остался жить в столице Беларуси, в квартире отца. Чуть позже влюбчивый наш женился во второй раз, потом опять развелся и исчез на некоторое время из "испанского" поля зрения. Появился недавно, года три-четыре назад. По телефону. Звонил и друзьям, и Пако, с которым поддерживал прекрасные дружеские отношения. Вовану тоже названивал. С перерывом в неизменные полгода. Происходило это обычно как-то так:
- Рыжий! Во сне тебя недавно видел, сечёшь? Ходячим! Мы даже в футбол играли, как раньше. Вовка, а это уже кое-что значит! Я - тебя - во сне... Да я уверен, все у тебя получится. Ты, главное, держись, родной ты мой, не сдавайся. Чем тебе помочь можно? Только скажи, всё сделаю.
Владимир очень радовался его звонкам, нуждался даже в них, умел дружбан настроение ему поднять, дух - или что-то в этом роде - укрепить. Влади (так его окрестили в Сарагосе) уже много лет передвигался на инвалидной коляске. Стал довольно одиноким, не слишком общительным, несколько замкнутым человеком. Но только лишь с виду, с чужими, незнакомыми ему людьми. С близкими и родными остался по-прежнему открытым и радушным. И чувство юмора не растерял по крохам. Подкалывал всех и вся, над собой-горемыкой подсмеивался в открытую, без слёз и рыданий. Ну, а с Юрой - так вообще оживал. Юрка Кузнецов всегда был его верным другом, хоть и взбалмошным скитальцем по жизни.
Через полгода телефон опять взрывался то криком, то ласковым полупьяным голосом Кузнеца - еще одна его кличка - и история повторялась:
- Рыжий, в феврале приеду, точно! Соскучился по тебе, братик. Да и Пако зовёт постоянно, а я все никак. В феврале буду. Я вспомнил! Про одного знакомого в Сарагосе, мы с ним в футбол вместе играли по выходным. Ты его не знаешь. Так вот он - этот, ну,.. тренер для таких как ты на коляске. Инструктор ЛФК. Во! Так он обещал помочь, позаниматься с тобой. Бесплатно! Запиши телефон и позвони завтра. А я в феврале, ну, в крайнем случае, в мае у тебя буду. Обнимаю тебя! Давай! Давай.
Но на этот раз явился. Через четырнадцать лет после госпиталя, куда прилетел специально - с другом повидаться. Ворвался в квартиру - седой, крепко сложенный, сильный, улыбающийся во всю дыню.
- Валентина Николаевна! Вы меня помните? Нет? Постарел просто - сам себя не узнаю в зеркале. Можно я Вас тёть-Валей называть буду? - ласковым голосом обратился Юрсан к матери друга, протягивая ей какой-то подарок.
- Мам, тогда ты его Кузнецом называй или Юрсаном.
- Да ну вас, баламуты. Садитесь за стол, я вам поесть что-нибудь соберу, - ответила старушка.
- Тёть-Валь, вам помочь? Кстати, я готовить умею. Так что ужин сегодня я сварганю. А пока вот возьмите бутифарру, колбаса такая каталонская. Специально вам привез.
- Ой, спасибо вам большое, - замялась женщина, вспоминая имя стоявшего напротив бугая.
- Маман, не смущайся. Ты к нему еще проще можешь обращаться, говори просто "дядька" - и всё, - пришел на помощь матери Вован.
Как бы ни противилась Валентина Николаевна такому конфузу, но с тех пор Юрсан-Кузнец обрёл еще одно нежное прозвище - Дядька.
Валентине Николаевне очень понравился этот приятель сына, она неожиданно обрела в нём помощника по хозяйству и передвижениям по городу в поисках продуктов, на которых можно было хоть как-то сэкономить: привычка всех пожилых людей, прошедших закалку советских времен.
- Дядька, ты чего стоишь рот разинув? Садись, а то борщ остынет. Хотя может тебе суп лучше подогреть, а то третий день подряд все борщ да борщ?
- Не, тёть-Валь, хочу до конца насладиться вашим искусством, чтобы понять, что ж вы туда суёте: уж больно вкусный он у вас получается. Завтра я борщ приготовлю. Посоревнуюсь с вами, а Вован судьёй будет, только вы всё равно выиграете, потому что он нечестный.
- А мы пригласим кого-нибудь, - отреагировал Владимир.
- Точно, давай, так и сделаем, - засмеялся Юрсан в унисон с Валентиной Николаевной.
Но конкурс не состоялся: друзья попросту погрузились в кратковременный русский запой. Не тяжелый и смурной, наоборот - веселый, говорливый, но с глубоким погружением. По ночам, когда выпивка в доме заканчивалась, Юрсан по просьбе-приказу Вована спускался на улицу в английский бар, работавший до четырех утра, и приносил пополнение сорокаградусных боеприпасов. Когда и оно, пополнение, заканчивалось, начинались поиски припрятанных (на всякий случай или праздник) запасов тёть-Вали. В предпоследнюю ночь перед расставанием дело обстояло так:
- Посмотри на кухне во всех шкафчиках и даже за ними, у неё точно что-то должно быть. Чё, я свою маму не знаю, что ли? - гудел Вован.
Юрсан отправлялся на поиски, потом возвращался через некоторое время и сипел прокуренным голосом:
- Нету там ничего, всё обыскал.
- А я тебе говорю, есть, - бычился Вован. Ты знаешь, где посмотри? Внизу, там такие планки декоративные должны быть, они проёмы между мебелью и полом закрывают. У неё есть дешевое вино в тетра-брик для приправки стряпни. Я помню, она покупала.
Юрсан опять уходил в разведку, затем история повторялась ещё несколько раз. Вдруг он появился с наполовину опорожненной бутылкой водки:
- Вина не обнаружил, вот что есть!
- Ого, не ожидал такого сюрприза от родительницы.
Когда и это лекарство, спрятанное тёть-Валей для натирания ног, осело в желудках двух случайных пьяниц, вернулись к поискам вина.
- Слухай меня, я нюхом чую - оно есть. Должно быть!
На этот раз Юрсан пришёл опять-таки с пустыми руками, но с выпученными от изумления глазами:
- Нашёл! Там целый штабель пакетов с вином. Знаешь, сколько? Шесть!!!
Запасливая Валентина Николаевна собирала свою коллекцию долго. Опустошилась она за ночь и затянувшееся до семи вечера утро. С перерывами на кратковременный сон и получение взбучек от тёть-Вали. Кузнец между тем ещё и умудрялся названивать в Минск "своей маленькой", клясться в любви и заверять её в том, что он не пьет и не курит и что она же его знает... При очередном таком звонке хитрющий Вован тайком врубил на мобилке громкоговоритель:
- Кузнецов, ты уже в умат напился, да?
- Ну, что ты, маленькая моя. Как ты можешь так обо мне думать? Мы просто по чуть-чуть вина сухого, чтобы попрощаться.
- А почему "красавчик" гогочет?
- Он не гогочет, перекусываем мы, он подавился.
- Ага, от смеха.
- Нельзя так, маленькая моя, он же больной.
- И ты тоже. Вы оба больны на голову. Ты мне уже седьмой раз сегодня звонишь.
Настало время ужина. Друзья, чтобы не нагнетать обстановку, решили смыться из дома и поужинать вместе в ресторане на летней террасе в знак их вечной дружбы и преданности перед разлукой.
На террасе было полно людей, все громко разговаривали, смеялись, в общем, весело отдыхали перед предстоящими выходными. Новые пришельцы с трудом нашли свободный столик и устроились за ним:
- Так, Вован, с пьянством надо завязывать. Мне завтра на самолет в Барселону, а оттуда через Вену в Минск. Надо в хорошей форме прибыть: маленькая моя не поймёт и не одобрит сегодняшнего варианта.
- Пьянству бой, я с тобой согласен.
Подошёл метрдотель. Они заказали ужин, сидели и болтали. О литературе на этот раз. Юрсан-Кузнец знал практически наизусть легендарный монолог профессора Преображенского из гениальнейшей повести Булгакова, а сцены из фильма "Собачье сердце" мог воспроизводить безустанно и мастерски. Они как раз смеялись над эпизодом, где Шариков читает "переписку Энгельса с этим... как его - дьявола - Каутским", когда официант принёс заказанные блюда и минеральную воду. Он принялся сервировать стол и стал невольным свидетелем безалаберного смеха друзей. Затем, уже уходя, бросил через плечо по-румынски:
- Русские свиньи.
Друзья опешили. Оба прекрасно поняли эту фразу: румынский принадлежит к той же языковой группе, что и испанский, оба языка берут свое начало от латинского и во многом схожи. Официант-румын наверняка думал, что эти два русских болвана толком-то и испанского не знают.
Первым возмутился Вован. Кузнец попросил его не начинать заваруху, по крайней мере, до его возвращения из туалета, и скрылся внутри ресторана. Вован остался один. Он был настолько ошарашен и возбуждён, что никак не мог прийти в себя. За двадцать пять лет эмигрантской жизни он впервые столкнулся с подобным открытым хамством по отношению к себе на почве национального происхождения. Испанцы, с которыми он практически сроднился, такого себе не позволяли. Официант, издавший унизительное восклицание, маячил неподалеку. Владимир вежливо подозвал его и произнёс по-русски:
- Почему вы только что оскорбили нас? На каком, собственно, основании?
- Я не понимаю языка, на котором вы разговариваете, - с издёвкой ответил официант по-испански.
Вован спокойно повторил вопрос, оттачивая каждое слово уже на испанском языке, а потом добавил по-русски:
- Да всё ты, сука, понимаешь. Нефиг тут прикидываться, урод. А то я тебе и по другому могу все объяснить! Понял, тварь ты мерзкая?
Румын ощерился и начал медленно огибать стол, приближаясь к озверевшему от ярости инвалиду с намерением то ли отвезти его на коляске в сторону, то ли ударить тут же. Неизвестно. Потому что между ними вдруг вырос Кузнец:
- Если ты, падла, сейчас хотя бы замахнёшься на моего маленького брата, я тебя изувечу, а потом просто убью.
Всё, конец истории - официант исчез, испарился.
Домой вернулись хмурые, не в духе. На расспросы Валентины Николаевны не реагировали. Потом чуть не передрались. Вован корил Юрсана за то, что тот встрял не по делу, Юрсан обвинял Вована во вспыльчивости и несдержанности. Cпать легли врагами.
На следующий день рано утром Вован укатил на работу, прокричав матери, что провожать паршивца не намерен. Прошло утро, наступил предобеденный час. В офис позвонили, секретарша открыла дверь и провела клиента в кабинет Владимира. Тот оторвал глаза от компьютера и встретился взглядом с Юрием. Пришедший, не говоря ни слова, обнял его:
- Рыжий, я через полгода опять приеду. С маленькой моей. Не прогонишь?
- Куда я тебя прогоню... Ты инвалида от смерти спас!
Секретарша, которая внесла по привычке кофе с угощениями для посетителя, вряд ли узнает когда-либо, почему шеф и клиент, разомкнув объятия, покатились со смеху, и хохотали, не унимаясь, еще минут десять.