Хоменко Александр Иванович : другие произведения.

Шаровидная Молния

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   ШАРОВИДНАЯ МОЛНИЯ
   Том I
   Глава первая
   ВИКТОР
   1
   - Ба! А, Ба! А свяжи мне кофточку! - сказала Ленка, вертясь перед зеркалом. Она осматривала свои густые темные брови, длинные пушистые ресницы и золотистые волосы и радовалась за себя.
  Бабушка сидела под часами-ходунцами и вязала.
   - А я кофточек-то вязать и не умею, внучка, только носочки, - ответила она, чуть приподняв голову.
   - Так долго ли научиться? - продолжала внучка, - Сколько журнальчиков я тебе всяких привезла! Ладно, не умеешь - так не умеешь ... Ты хотя бы ниток разноцветных вплети, красивее же будет!
   - Вплету, Леночка, вплету, - отвечала старушка, продолжая вязать.
   Ленка разделила свои волосы пробором на две части и начала собирать их в "хвостики". Ей не понравилось, как получается, и она стала суетиться и фыркать.
   - Ты, внучка, не ерепенься! - сказала бабушка, - Я сейчас встану и тебе помогу!
   - Да я - сама! Просто жарко уж слишком! Дверь нужно открыть!
   Ленка подбежала к двери, распахнула ее настежь и застыла там, на пороге.
   Перед ней в воздухе зависло маленькое ярко-оранжевое солнце. Оно слегка поворачивалось вокруг своей оси, игриво подскакивало вверх и вниз и лучилось при этом.
   - Ба-а! - прошептала Ленка, - смотри!
   Она не оборачивалась, стояла на месте, но по звуку упавших спиц понимала, что бабушка тоже видит происходящее.
   Несколько минут обе молчали, было слышно только
   "тиканье" ходунцов.
   Ленка осторожно приподняла руку и направила палец к сверкающему желтому шару.
   - Ленка, не трожь! - дрожащим голосом прошептала
  старушка.
   Но Ленка продолжала тянуться пальцем к шару.
   - Я осторожно... - шептала она.
   От маленького солнышка к пальцу протянулась нить крошечной молнии, она нагрела Ленкин палец, но не обожгла его.
   Ленка отошла вглубь коридора и пригласила это "нечто" в дом:
   - Ну, входи, если пришла! - сказала она.
   Шар издал электрический звук и медленно вплыл в дом.
   Он качнулся из стороны в сторону, направился к буфету, потом - к этажерке, а потом - нырнул в дальнее распахнутое окно.
   - Вот это - да! - воскликнула Ленка и обернулась к своей бабушке. Та стояла у иконы и торопливо крестилась.
   2
   - Говорю же, не бывает никакой шаровидной молнии! - кричал Витька, сидя в компании сверстников - парней и девчонок.
   - Ленка выдумала все! Только не пойму - зачем? Красивая она, конечно, но зачем же ей перед всеми выставляться?
   Компания размещалась на лавочке у дороги. На земле вокруг белела семечная шелуха. Все наперебой приводили научные факты и вспоминали всякие невероятные случаи.
   Версии сначала смаковались, а потом - разоблачались, но - в конце концов - все предположения дружно высмеивалось.
   В сумерках на дороге показалась фигура в белом платье. Это была Ленка. На лавочке стало тихо, народ обдумывал, как ее встретить:
   - Явилась - не запылилась! - кто-то сказал в темноте.
   - А что, тебя током не убило? - добавил другой чей-то голос.
   Вокруг засмеялись, но Ленка не обиделась. Она не стала стоять перед "лавочной" компанией и не попросила подвинуться, чтобы сесть. Она выпрямилась, развернулась и плюхнулась на колени в центр сидящих.
   - Ого! Какие же мы теперь важные! - кто-то заметил.
   А Ленка и в самом деле была хороша. Она, случайно или специально, была одета в белое без рукавов приталенное платье, в волосы ее была вплетена длинная бежевая лента, длинный край ленты спускался на Ленкино плечо.
   В сумерках в этом своем одеянии, с золотистыми волосами, она выглядела феерически.
   Промолчав минуту-две, Витька спросил ее:
   - Неужели никакой боли не почувствовала, когда рукой касалась ее?
   - Не-а! - ответила "фея", поправляя ленту.
   - А я бы эту молнию в какую-нибудь банку упрятал, а потом - изучал! Такая штуковина дороже самого золота будет! - подхватил разговор Славка, парень в очках, много читающий и слывший здесь умным, высотой под два метра и с лицом, напоминающим Есенина.
   Витька вытащил из кармана горсть семечек, разделил их на всех, и обсуждение возобновилось вновь.
   3
   Витька приезжал в деревню каждое лето и брал на себя всю мужскую работу, потому что родители наведывались в деревенский дом только по выходным дням, и хозяйничать здесь было больше некому.
   В это утро он вышел на сенокос, подточил косу и стал на полосу, чтобы скосить там клевер.
   За косой он шел с вершины холма вниз, к реке. Река и ложбина еще были в тумане. Туман в то утро был густым, висел над рекой толстым слоем, поднимался вверх ватными клочьями, после чего оседал на камыше каплями росы.
   Клевер был совершенно мокрым, и поэтому очень податливым для косьбы. Витька надеялся выкосить его быстро.
   Он радовался тому, что легко управляется с косой, звонко подтачивал ее бруском и чувствовал приятный прилив сил к своим развитым мышцам, а когда работа пошла сама собой, стал думать о Ленке:
   - Спит, наверное, королева... А может, и была там молния... Зачем ей напускать на себя важность? Она и так - лучше всех! Да и я не плох: все умею делать, силушки-то во мне - хоть отбавляй! Интересно, что она любит? Вон - ромашки! Нарву ей, занесу. А вдруг засмеет? Ей, наверное, Славка нравится со своими русыми кудряшками, а может быть - еще кто-нибудь?
   Туман рассеивался. Витька, все чаще и чаще поплевывая на ладошки, заканчивая покос. Он уже был внизу, у самой реки.
   За лесом лиловые облака становились прозрачными. Солнце пробилось сквозь стену деревьев леса, оно сначала показалось наполовину, а потом - торжественно осветило косогор, покатилось по небу, приятно прикасаясь к лицу.
   Часам к десяти клевер был уже скошен. Витька с разгону вбежал в воду, поплескался там до дрожи, а после - с косой на плече и букетом ромашек - в руке - пошел домой. Он вдыхал воздух луга, его радовало начало этого летнего дня, его утренняя свежесть, высокий полет кричащих стрижей в небе и ощущение полной свободы в этом большом и удивительном мире. Разные планы роились в его голове, воображение разыгралось. Он представлял, как может успеть за сегодня и то, и это. От мыслей о предстоящем дне Витька на ходу подпрыгивал, в его груди шевелился комочек чего-то теплого и радостного, похожего на глоток меда. Где-то в солнечном сплетении он ощущал присутствие точно такого же маленького солнышка, о каком рассказывала вчера Ленка. Витька вдруг пришел к выводу, что у них с Ленкой - родственные души, что они непременно должны быть вместе, потому что ничего в этом мире не происходит случайно и все - к одному.
   Сначала ему хотелось сразу вручить Ленке свой букет или положить цветы ей на подоконник. Но он побоялся прослыть на всю деревню влюбленным Ромео, выбросил букет в траву и свернул к дому, чтобы поспать часок.
   Проспал же Витька до самого вечера.
   Ему снился большой зал, в нем играла музыка, вокруг танцевали пары. Паркет был узорным, но вместо ромбов и квадратов на паркете почему-то зеленели трехпалые листья клевера. В этом сне он был в белой рубашке, черных брюках и черных лакированных туфлях. Он вел в танце Ленку, всю в белом, поддерживал ее за талию, при поворотах его корпус плотно прикасался к корпусу Ленки. От нее исходил запах речки и ромашек, она смотрела ему в глаза и улыбалась...
   Проснувшись, Витька понял, что он влюблен.
   4
   В школе была перемена. Все выбежали из класса и разбрелись по коридорам, занимая места на подоконниках, собирались в группки и обменивались впечатлениями от прошедших каникул. Витька опередил Ленку, отрезав ей путь к одной из таких группок, и заговорил:
   - Зачем же ты так быстро уехала? Без предупреждения! Целый август в городе одна просидела!
   - И совсем не одна! - ответила Ленка, при этом она вся кокетливо покачивалась.
   В день Первого Сентября она, как и все, была в школьной форме. И она, и другие старшеклассницы в белых передниках и коричневых платьях казались младше, чем они есть на самом деле. Но Витька заметил в лице Ленки что-то от женщины, от взрослой тетки, она улыбалась ему, но делала это не кокетливо, а достойно, смотрела на Витьку прямо в упор.
   Витька почувствовал себя "пацаном" перед взрослой дамой и все то, что он хотел ей сегодня сказать, вдруг вылетело из его головы. Он стал нести разную околесицу о деревенской жизни в ее отсутствии, о корове, о теленке, о наводнении от дождей, урожае шелковицы и тому подобное.
   Ленка слушала его, но почему-то при этом посматривала в конец длинного коридора, и явно кого-то ждала.
   - Слушай, Вить! - сказала она, - Ты приходи ко мне в воскресенье! Все наши будут! У меня же день рождения будет! А мы с папкой вчера щуку поймали - метровую! Не рыба - зверь! Будем фаршировать ее. Ты ел когда-нибудь фаршированную щуку? Нет? Вот и приходи - натанцуемся, поболтаем! Витюша, придешь?
   Витька кивнул в знак согласия. В конце коридора показался Славка с завитками "есенинских" кудряшек на голове, махнул Ленке рукой, и та немедленно соскользнула с подоконника и побежала к нему навстречу.
   Она на ходу обернулась и с сияющим лицом еще раз пригласила:
   - Витя, обязательно приходи! Весело будет!
   "Кому - весело, а кому-то не очень!" - подумал Витька, провожая взглядом уходящую парочку. Он в одно мгновение возненавидел Славку всем своим нутром. Он сжал кулаки и почувствовал, как зашатался пол.
   Ему очень хотелось найти огромного паука и посадить его в коробку, чтобы затем вручить этот "подарок" Ленке и Славке. Он представил, как они вдвоем открывают коробку и как их лица искажаются от отвращения, как они брезгливо отбрасывают паука, а он, Витька, стоит в стороне и хохочет.
   "Вот вам, на радость!" - подумал он.
   Но к концу недели Витька успокоил себя мыслью, что у этих двоих, может быть, ничего серьезного и нет вовсе, что у него есть еще шансы, и что в воскресенье он сможет привлечь к себе внимание Ленки. А Славку он обязательно посадит каким-то образом "в лужу".
   Витька долго обдумывал, что принести имениннице, заходил в парфюмерный магазин, всматривался в украшения в ювелирном магазине, но вдруг понял, что своим подарком может выдать все свои чувства напоказ и поэтому выбрал стандартное, ни к чему не обязывающее подношение: цветы и конфеты.
   5
   В субботу весь день был проливной дождь. На столе в детской комнате квартиры Дашковых стоял букет георгин и расточал приторный запах. Рядом лежала подарочная коробка с конфетами, и вокруг нее вертелся младший брат Витьки - Юрок.
   - Вот только попробуй взять хотя бы одну конфету! - разгадал намерения Юрка Витька. Юрок вздохнул, отошел к окну и заметил:
   - Не самая лучшая погода для праздника! Может, не пойдешь?
   - Нормальная погода! - сказал Витька брату и стал одеваться.
   - Ты куда, Вить, на дождь?
   - Надо! Скоро буду! Стереги конфеты!
   Витька хотел сегодня пройтись до Ленкиного дома, посмотреть в ее окна и придумать во время этой прогулки,
  как ему вести себя завтра.
   Дорога шла через небольшой парк вдоль озера. Сквозь ветки деревьев можно было видеть светящиеся во тьме окна домов
  Ленкиного микрорайона. Идти нужно было пол часа - туда, и пол часа - обратно. Но как только Витька отошел, дождь усилился, превратился в сплошную завесу из водных струй, а дорога превратилась в грязное месиво. Ботинки тут же наполнились водой, а куртка промокла насквозь.
   Было темно и ничего не было видно. Витька шел вперед наугад.
   Ему показалось, что он в темноте заблудился и вошел в озеро, и идет уже не по тропинке, а по озерному илу. Было ощущение, что вода покрыла его с головой. Она текла ему за шиворот, в глаза, в уши и свободно перемещалась под всей одеждой. Вскоре Виктор стал различать тени и силуэты. Тени были похожи на плавающих рыб среди водорослей. Какая-то рыба вынырнула из темноты, изогнулась, сверкнув медной чешуей, подплыла к самому уху Витьки и зашевелила губами, но речи ее слышно не было. Витька всматривался в движения рыбьих губ и хотел угадать, что она ему хочет сказать. По движению губ он понял, что рыба шептала: "Все будет хорошо!"
   Витька понимал, что это всего лишь видение, и стоит ему захотеть - видение исчезнет. Но он не отмахнулся, потому что
  знал, что в другой раз ничего похожего может и не произойти, а ему нужно было досмотреть все видение до конца.
   Волей своего воображения он пошел за говорящей рыбой. Ему казалось, что он уже идет по дну озера, переходит оттуда в реку и идет дальше - в толщу морских и океанических вод. Там он собирает на дне морские раковины, рвет кораллы, проходит по дну всех океанов, а потом подходит к Ленке, рассказывает ей, какой он необычный человек, кладет к ее ногам сокровища и говорит: "Я - такой, вот! Не то, что твой очкарик Славка!" и рассказывает ей о своем великом путешествии, а Ленка слушает его, тянет к нему руки и говорит: "Витенька! Прости меня! Ты - самый достойный, и я - твоя!".
   Его мысли оборвал чей-то голос: "Парень, ты - что, купаться одетым идешь?". Витька осмотрелся вокруг. Людей здесь не было, только большой коричневый дог деловито пробежал мимо. Витька едва не столкнулся с ним.
   Щуря глаза, Витька, попытался увидеть, куда ему следует идти дальше. Он обнаружил, что стоит не в луже, а в озерной воде: ливень размыл берег и затопил тропинку, проходившую здесь у самой воды.
   Витька прошел дальше и среди луж обнаружил островки асфальта. Нужно было широко переступать глубокие лужи, перепрыгивать их, но Витька не стал прыгать и петлять: ботинки все равно были наполнены водой.
   В таком виде, мокрым до нитки, Витька добрался до Ленкиного микрорайона, постоял у ее окон, увидел силуэт, который тенью скользнул по шторе, попробовал угадать, кто же там ходит, а потом, вздрагивая от холода, быстро побежал домой.
   Бег его согрел. Витка проваливался в лужи, разбрызгивал грязную воду ногами, грязь долетала ему до самой головы, но потом дождевыми струями все начисто смывалась.
   Дома в коридор он ввалился, увлекая за собой комья грязи и струи дождевой воды. Под оханья матери Витька послушно переоделся, развесил бесформенную одежду сушиться, набил в ботинки газеты, а потом - выпил чай с таблеткой аспирина, и лег в постель, укрывшись двумя одеялами.
   6
   В воскресное утро Витька наутюжил брюки так, что они резались своими стрелками, долго выбривал черный пушок на губах и подбородке, отлежался в ванной и в полдень стал одеваться в заранее приготовленную одежду
   Он надел белую рубашку, черные из тонкой шерсти, брюки и пиджак с модным тогда воротничком - "стоечкой". Мать, Евгения Свиридовна Дашкова, и отец, Сергей Романович, смотрели на сборы сына и любовались им, давая при этом всяческие напутствия.
   Особенно наседала мать:
   - Ты, Витюшка, там не пей! Другие - пусть себе, как хотят, а ты - не пей!
   - Мам, а кто же там нальет? - отбивался Витька, - Ленкина мать - учительница! Даже если захочешь - никто не нальет!
   Отец Витьки, густоволосый брюнет сорока лет, токарь по профессии, оценил вид сына, подошел к шкафу, достал оттуда галстук-бабочку и сказал:
   - А ну-ка, прикинь!
   Витька одел галстук и повернулся к родителям.
   - Ну, как?
   Мать одобрительно кивнула, осмотрела Витьку со всех сторон и заявила:
   - Заморский принц!
   Она заметила бледность лица сына, но списала ее на волнение перед предстоящим событием.
   Витька осмотрел в зеркале свои густые черные волосы, поправил прическу. Он тоже нравился себе в этом наряде, но понимал, что бледность - совсем не от волнений, а признак подступающей к нему простуды. Вчерашнее хождение под дождем могло обернуться ему, по крайней мере, кашлем. Он уже чувствовал, как температура его тела постепенно повышается. Витька даже заволновался, что родители заметят признаки простуды и не отпустят его на банкет.
   Он вспотел, на его рубашке образовались предательские потные пятна. Витька не стал медлить и выскочил во двор.
   Он пошел вдоль озера по знакомой узкой тропинке, находясь от мысли о предстоящей встрече в сильном возбуждении.
   Время от времени он спотыкался, потому что ноги его скользили по россыпям опавших каштанов. Каштаны мешали Витьке идти, все время попадали под каблуки, вылетали оттуда, как резиновые мячики, подпрыгивали и разлетались в разные стороны.
   Красивые весной своим цветением деревья - каштаны - в эту пору покрылись ржавчиной скрученных листьев. Они сбрасывали эти листья вниз, а следом за листьями - и сами плоды. Витька футболил ногами каштаны и удивлялся:
   "Почему люди еще не нашли для этих плодов другого применения?.." Витька знал, что сегодня должно произойти что-то очень важное в его жизни. Он был готов ко всему.
   Красота парка обостряла его чувства и была созвучной его торжественному настрою.
   Он дошел до Ленкиного подъезда, остановился у крыльца и выставил ногу на бетонную ступеньку, достал из кармана специально припасенную тряпочку, стал вытирать носки туфель от налипшей земли.
   Из открытого окна выглянула Ленка. Она звонким голосом обратилась к гостю:
   - Прихорашиваешься? Входи уже - ты и так красивый!
   Витька поднес к лицу руку, одернул рукав и, взглянув на часы, голосом Левитана отрапортовал:
   - Московское время: до начала банкета - еще пятнадцать минут! Я еще не опаздываю.
   Ленка засмеялась, от смеха запружинили кудряшки ее праздничной прически. Эта прическа делали ее старше,
  но видно было, что времени на эту прическу потрачено немало.
   - Входи же! Все - в сборе! - пригласила хозяйка.
   - Лена! Дорогая Леночка! - Витька при этом вытянул вперед руку с букетом и стал по стойке "Смирно! "
   - Поздравляю тебя, - продолжил Витька, - и желаю всего-всего, в особенности - счастья в личной жизни, а еще больше, - чтобы я всегда был рядом с тобой, и еще: чтобы нам с тобой не мешали никакие Славки!..
   Ленка на этих словах развернулась и ушла вглубь комнаты, а в окне появился Славка, блестя своими очками. Он тут же скорректировал Витькино поздравление:
   - Ты бы лучше сказал: "Пусть у вас, Лена и Слава, все будет хорошо!", с этими словами он обнял Ленку,
  поцеловал ее в губы, а потом добавил:
   - Вот, как нужно поздравлять! Учись, спортсмен!
   Витька простоял какое-то время ошарашенный, но потом, опьянев от злости, стал подниматься по лестничным маршам.
   Он, переступал по две-три ступеньки, и так, одним махом, поднялся наверх. На площадке Витька заметил на стене надпись: "Слава + Лена = дети". "И я знаю, и все знают про них..." - подумал Витка.
   Из-за приоткрытой двери Витьке в нос ударили запахи угощений. Сняв туфли, он вошел в комнату. В центре комнаты стоял большой стол, а на столе среди приборов лежала огромная запеченная щука с ягодками клюквы вместо глаз.
   Вокруг суетились знакомые по школе персонажи. Кто-то рылся в пластинках, кто-то - в книгах, а перед телевизором
  сидел Ленкин старший брат - Генка, специально приехавший сюда из другого города на торжество.
   - Витек, садись, сейчас начнем! - пригласил Генка к столу. Он был старше остальных лет на четыре-пять.
   Стало ясно, что Генка взял на себя роль распорядителя застолья, и, скорее всего, будет здесь и смотрителем за порядком.
   - Папка с мамкой - с утра уже у соседей! - сказал Генка, - Доверяют нам, говорили: "Взрослые уже!" Так мы с тобой, как русские богатыри, может, по рюмахе портвейна
  "хряпнем" - для аппетита!
   С этими словами он достал из угла бутылку вина и налил в рюмки.
   - За успех мероприятия! - объявил Генка, выпил вино и тут же налил по второй.
   - Нам, богатырям, повторить полагается! - сказал Генка, выпил и проследил, чтобы Витька выпил тоже.
   Потом он стал расспрашивать Витьку об успехах в спортивных соревнованиях и о другом прочем.
   Раньше Витька иногда выпивал немного шампанского, но портвейн в этот день попробовал впервые. Он захмелел от него моментально.
   В комнату с блюдом вошла Светочка - Ленкина ближайшая подруга, темноволосая, в ситцевом красивом платье, прическа у нее была точно такой же, как и у Ленки - две пряди завитых в букли волос. Она улыбнулась своим маленьким чувственным ртом, и ее родинка на верхней губе от этого весело подскочила вверх.
   - Последний салатик! - объявила она,- Всем - за стол!
   В сопровождении Славки вошла именинница. Ее встретили, хлопая в ладоши, с неподдельными комплиментами.
   Она была безупречна и фигурой и лицом, держалась прямо и естественно. Славка, стоящий рядом, воспринимал все комплименты и в свой адрес, как награду за свой выбор.
   Тарелки пустели, шампанское заканчивалось. Генка выставил на стол следующую бутылку портвейна с тремя зловещими семерками на этикетке, но наливал он из нее только себе и Витьке, объясняя свои действия тем, что только им, здоровякам, "немножко" не повредит.
   Щуку решено было есть в самую последнюю очередь, ей предназначалось как можно дольше украшать стол, да и наелись все досыта уже за первый присест.
   Были танцы. На "Белый танец" Светочка решительно пригласила Витьку и после этого уже не отпускала его от себя.
   Поздно вечером Генка извлек откуда-то водку и заговорчески налил себе и Витьке, пригласив его в родительскую спальную. Пили за Ленку, удачную рыбалку, а потом - и совсем просто - "под рыбку".
   7
   После полуночи кое-кто, не дождавшись фаршированной щуки, ушел домой. Но главному блюду все же не дали залежаться. Девушки сменили тарелки, и Ленка подняла вверх нож, размышляя, кому же доверить почетную миссию разрезания главного блюда. Витька ловко выхватил у нее нож и со словами: "Это дело рыбацкое!" стал кромсать щуку на большущие куски и раскладывать их по тарелкам, комментируя свои действия:
   - Этот кусок - получше - имениннице, хвост - мне: я здесь - уже в роли опоздавшего... А тебе, Славка, - голову, ты же у нас - самый умный! - Витька плюхнул в Славкину тарелку безобразную зубастую голову, поправил ее, а потом снял со Славки очки и напялил их на щучьи глаза.
   - Славка! - воскликнул Витька, смеясь, - до чего же вы похожи!
   Славка отпарировал:
   - Тебе бы мозгов самому пожевать! Своих - мало! Хотя, известно всем: мозги спортсменам не нужны!
   Славка достал платок и стал вытирать очки, но тут же отшатнулся от Витькиного удара. Очки полетели вниз и рассыпались осколками на пол. Славка ответил не менее решительным ударом, схватил Витьку за грудки и стал тащить его вон из комнаты... Соперники задели стол, скатерть, и посуда со звоном полетела вниз.
   - Хватит уже! - завопила Ленка, - по домам, оба!
   На этом вечеринка закончилась. Гости стали расходиться. Ленка вышла их провожать. Но Витька не ушел. Ему хотелось оправдаться и доказать свою правоту. Не ушла и Светочка.
   Девушка наклонилась и стала собирать осколки посуды.
   - Со Славкой шутить нельзя, он парень серьезный, шуток не понимает! - говорила она тихим голосом.
   Витька присел рядом со Светочкой и с ужасом оценил масштаб потерь. Он принес из кухни ведро и стал в него сбрасывать битые тарелки. Под столом его и Светочкин взгляды встретились. Девушка и парень посмотрели друг на друга и в один момент разразились хохотом.
   - Смешно вам? - раздался Ленкин голос над столом, - Я же сказала вам: "По домам!". Сейчас родители могут прийти - всем будет не до смеха.
   Она стояла у двери и недвусмысленно указывала рукой на выход. Витька выпрямился, поправил рубашку и обнаружил отсутствие на ней нескольких пуговиц, вырванных "с мясом".
   - Светик! Пошли! - сказал Витька Светочке,- нас выгоняют!
   - Светлана может заночевать и у меня! - сказала Ленка, но Светочка направилась к выходу, обулась и невозмутимым голосом ответила Ленке:
   - Лен! Я пойду! Устала очень! А Витюша меня проводит!
   Витька, обрадованный тем, что сегодня хоть кому-то может быть полезен, последовал за Светочкой.
   На улице светила полная луна, ветра не было, от озера веяло теплом. Витька снял пиджак, укрыл им Светочку и прижал к себе. Он предложил погулять ей еще немного, полюбоваться луной и обойти озеро вокруг.
   - Когда еще такая ночь будет! Скоро - холода, зима, до прогулок ли будет... Ты не возражаешь?
   К его удивлению, Светочка не возражала ни против пиджака, ни против прогулки, ни против Витькиной руки на ее плече.
   Витька опустил руку, обхватил Светочку за талию и услышав ее шепот: "Какой же ты горячий!".
   От спиртного или от чего-то другого Витьке в самом деле стало невыносимо жарко.
   - А я и рубашку могу снять! - заявил он, снял рубаху и повязал ее на шее узлом.
   Светочка, почему-то, не смутилась и этому. Вдруг она развернулась к Витьке и стала нежно целовать его в грудь и живот.
   Витька почувствовал опьянение, похожее на хмель, но намного более приятное. Он подхватил Светочку и на руках понес ее к деревянной беседке у озера; там он уложил девушку на столик, сбросил брюки, освободил Светочку от белья и стал входить в нее - медленно и осторожно.
   Витька боялся, что Светочка отпрянет от первой боли, нежно целовал ее ноги и шептал: "Светик, Светик...".
   Светочка вдруг охнула, но она не отпрянула при этом. Наоборот, она вцепилась ноготками в Витькины руки, стала их пощипывать и подтягивать Витьку на себя. Тогда Витька вытянулся, напрягся до хруста в коленях, откинулся чуть назад и стал покачиваться - все быстрее и быстрее.
   Когда Витька почувствовал момент выброса семени, он вышел из Светочки и в сторону плотной струей разрядился куда-то в темноту, а потом вернулся в нее и продолжил. Через минуту Витька обмяк и, вздрагивая, перешел от состояния безумия к ясности. Он шептал: "До чего же хорошо! До чего же хорошо!".
   Одеваясь, Витька понял, что совершенно лишним будет спрашивать у Светочки, жалеет ли она о том, что произошло.
   Они, молча, побрели вдоль озера и подошли к поселку. Витька поцеловал Светочку в ее теплые ладошки, а она - в ответ - нежно провела рукой по его лицу. У Светочкиного дома оба расстались.
   Они знали, что и ей, и ему когда-то предстоит обсудить произошедшее в эту ночь, но пока они не могли и не хотели ни о чем таком говорить: в минуту их расставания все слова казались фальшивыми и только все бы испортили.
   Витька побежал домой с принтерской скоростью. Он не хотел, чтобы родители узнали, в котором часу он возвращается. Но все произошло иначе ...
   8
   Было уже далеко за полночь.
   Витька остановился у двери, достал ключ от квартиры, вставил его в замок и стал осторожно вращать ключ в скважине. Брелок на связке предательски зазвенел, выдавая позднее Витькино возвращение. Приоткрыв дверь, Витька нос к носу столкнулся с матерью. За ней с грозным выражением лица стоял отец. Из детской комнаты выглядывало личико Юрка с приоткрытым ртом. Младший брат то и дело жестикулировал ладонью у шеи, и это могло означать только то, что Витьку сейчас накажут.
   Витька вошел в свет коридора, снял обувь и в зеркале увидел под глазом расплывшийся синяк от Славкиного кулака.
   - Вы что не спите? - спокойно спросил он родителей, снимая помятый пиджак и изорванную рубашку.
   После этих Витькиных слов отец развернулся и ушел к себе в спальную, а мать взяла Витьку за руку и потянула к умывальнику.
   - Ушел, как человек! - запричитала она, прикладывая к Витькиному глазу смоченное полотенце,
   - А теперь ты на кого похож? Перебил посуду, Славке очки побил! Испортил людям праздник!
   - Откуда ты знаешь, ма? - спросил Витька, - Они - что, звонили нам, жаловались?
   - Мы звонили! Ты знаешь, который час? Уже утро скоро, а мы еще даже не ложились! Ленына мама завтра все расскажет в школе, и тогда в городе каждый будет знать, какого сына мы растим! Тебе груши боксерской мало? Тебе живых людей подавай?..
   Все, что говорила мать, Витька слушал с вниманием режиссера на прогоне спектакля. Он думал о том, что именно так и именно в таких выражениях мать должна сегодня его отчитывать, следил за правильностью "сценария", а когда напор матери стал слабнуть, обнял ее растрепанную голову и поцеловал в щеку.
   - Ну, прости, ма!
   - Я, может, и прощу, а вот отец!.. Он же тебя выпороть хочет! Дожился!..
   Витька пошел в душ, а когда вышел оттуда, на кухне уже сидел отец, и в руке он у него был ремень.
   Из коридора заглянула мать, шепнула отцу: "Полегче, Сережа!" - и закрыла за собой дверь.
   Отец ответил ей нарочито громко, смотря при этом на сына:
   - Полегче не получится!
   Он стал теребить в руках ремень, похлопывать им по ладошке и многозначительно поглядывать на Витьку.
   Витька босой, в одних трусах, как ни в чем не бывало, налил себе чаю, сделал бутерброд и ел его, почти не пережевывая.
   Вид ремня внушал ему страх. Судьба его попки была решена, но ему было ее жалко. Он хлебал чай, обжигал им рот и чувствовал, как у него нервно задергались ягодичные мышцы. Дрожь пробежала по всему позвоночнику и передалась к рукам. Чай расплескался.
   В глубине души Витька еще надеялся, что отцу захочется сейчас спать и он перенесет наказание на завтра. "Хотя - лучше сегодня, " - подумал Витька. Ждать и вздрагивать до самого завтрашнего вечера ему не хотелось.
   - Ты, сын, жуй поскорее, - оборвал отец Витькину мысль, - или ты меня измором хочешь взять?
   Витька затолкал последний кусок бутерброда поглубже в рот, снял трусы и стал на четвереньки на пол.
   Дашков-отец не хотел, чтобы сын так просто, поркой, отделался за свой проступок, пройдя только через боль.
   Он посмотрел на мускулистое тело сына, на его бело-розовую, еще совсем детскую попку, и начал "читать приговор":
   - Витя, я как отец, должен сделать это! - начал он. - Ты можешь сердиться на меня, можешь не сердиться... Но ты когда-то тоже станешь отцом. Скажи мне, когда у тебя будет сын - ты будешь оберегать его, любить и баловать, прощать ему мелкие провины?
   - Да, папа, буду, - кивнул Витька, вздыхая. По голосу отца он понял, что бить его будут, и это будет и больно, и долго.
   Он также не сомневался, что и в "прочищение мозгов" отец тоже вложит все свое красноречие и вывернет ему всю душу наизнанку.
   "Лучше бы уже бил!" - думал Витька.
   - ... Но когда ты увидишь, что твой сын не собирается считаться с тобой, не собирается считаться ни с кем-либо другим, и совершает только глупости - одну за другой, что ты тогда будешь делать?
   - Я буду пороть его, папка, - ответил Витька и опять вздохнул.
   - То есть, ты считаешь, что мое решение сейчас - правильное?
   - Да, правильное,- ответил Витька. Его передернуло. Ему казалось, что его уже бьют.
   - ...И ты сейчас будешь терпеть наказание, не кричать и не скажешь мне завтра, что ты меня ненавидишь?
   "Воспитательный процесс затягивается, - думал Витька. - Пора бы уже с ним заканчивать. Пускай бы отец уже разрядил свои и мои нервы на моем заду - выдержу"
   Витька ответил отцу:
   - Все - нормально, папка! Бей за сегодняшнее, бей на будущее!
   Витька выставил кверху попку и спрятал под ней все остальные части тела. Он прижался к самому полу. Ему там стало и тепло, и уютно. Оттуда все предметы на кухне казалась перевернутыми, а отец и вовсе - стоящим ногами на потолке. Витька закрыл руками лицо, зажмурился и тайком стал дремать.
   - Мужиков вообще-то не порют, - продолжил отец, - но это еще не понятно, кто ты: мужик с детским умом или мальчишка в мужском теле. А что касается выпороть тебя наперед - то ты сам сейчас об этом попросил, я и это сделаю! - с этими словами отец встал с табурета, переступил через Витьку и зажал его корпус ногами.
   - Хлясь! - громко вступил в беседу ремень. Витьке спать резко перехотелось.
   Юрка разбудили какие-то повторяющиеся звуки. За стенкой из кухни слышалось: "Хлясь!". Юрок встал, приложил к стене ухо и прислушался. Сквозь хлест он услышал Витькин голос: "Больно! Ой, больно!", а потом - голос отца: "А мне, думаешь, не больно? А матери не больно?". И опять: "Хлясть!".
   - Бедный Витька! - прошептал Юрок, зарылся в подушку и напрасно старался уснуть.
   Витька уже молчал, сцепив зубы. Его лицо было совсем мокрым: слезы сами предательски брызнули из глаз. Они текли и высохли на его пылающих от стыда щеках, попадали на руки и склеивали его локти с полом, и по тому, как эти слезы быстро высыхали, Витька понял что лицо его уже горит. Что там делается сзади, он не знал, хотя чувствовал, что там тоже скоро загорится пламя. Во время ударов ремня Витьку больше мучило не состояние мышц и кожи на его заднем месте, а беспокоило то, что эти удары такие громкие. "Завтра все будут говорить во дворе: Витьку пороли, мы слышали!" - думал Витька, и еще больше краснел.
   - Сын! Ты там - живой? - спросил отец, стараясь заглянуть Витьке в лицо.
   Витька еще больше закрылся руками и прокричал:
   - Что, балуешься? Взялся пороть - пори!
   Дашков переложил ремень, освободил пряжку и стал бить сына уже ею.
   - А так хорошо? - спросил Дашков, нахлестывая пряжкой.
   - А так - хорошо! ќ- ответил Витька. Его бас в тот момент куда-то исчез, и он отвечал фальцетом.
   Отпечатки пряжки, сразу белесые, наливались алым цветом, а потом темнели. Дашков, пока бил, думал только о том, чтобы уложить удары равномерно. Когда же дело было сделано, он уселся на стул и был доволен собой за то, что не струсил и решился на это.
   - Все? - спросил Витька, дрожа всем телом.
   - Все! - выдохнул Дашков-старший.
   - Я пойду? - спросил Витька.
   - Иди! - ответил Дашков.
   Витька стал медленно разгибаться и встал перед отцом в полный рост. Он стоял почти вплотную, поэтому было видно, как в нем пульсирует кровь. Витька стоял и не уходил. Он посмотрел на отца таким взглядом, что того передернуло. Вены на Витькином теле были вздутые, щеки и глаза впали, по вискам шел пот. Он смотрел на отца в упор, но без укора и совсем не взглядом мученика. Это был взгляд взрослого мужчины, который проходил здесь случайно и о чем-то своем думал, а сейчас случайно отвлекся. Дашкову показалось, что сын смотрит не на него, а сквозь него.
   "Прощай, Витя, мой ребенок! Здравствуй Виктор Сергеевич, жить нам с тобой, дядечка, под одной крышей! " - подумал Дашков.
   Он уставился на свой ремень, что-то там рассматривал и не поднял голову, пока Витка не вышел из кухни.
   9
   Сергей Романович Дашков, сорокалетний энергичный мужчина, очень крепкого телосложения, был в общем спокойным и добродушным человеком. Старший сын Виктор был уже выше его на пол головы, и Сергей всячески гордился этим.
   У них с Виктором были доверительные, почти дружеские отношения. Называл он чаще его "Сын" или "Сынка".
   - Сына! А что у тебя в школе? - интересовался он делами Витьки в школе.
   - Сынка! Разбил соперника? - спрашивал об успехах на секции бокса.
   - Нормально, пап, все - по-Дашковски! - обычно отвечал Витька. Отец с удовольствием отмечал, что бас сына становится все ниже, гуще, а интонация в голосе - все увереннее.
   Дашков не сомневался, что Виктор не посрамит фамилию и пойдет по его стопам: станет работягой и честным человеком.
   Сергей Романович мечтал о сыне, но после рождения первого сына ему захотелось иметь и дочку. Но через десять лет ожидания после Витьки на свет появился Юрок. Сначала было разочарование. Но со временем Дашков увидел, как привязался старший сын к младшему, как он носится с ним, обучает всему, что умеет сам. Ему стало ясно, что дети его всегда будут опорой друг другу в будущем, и он успокоился.
   - Мать! Мы не себе - Витьке подарок сделали! - говорил он жене, когда сыновья, будто два котенка, играли и пищали на весь дом.
   Дашковы когда-то жили в деревне, город еще не так разросся в границах, но в своем детстве Сергей мог съездить и в кино, и в клуб. При надобности из деревни в город можно было зайти даже пешком: было близко.
   С самого детства Дашков интересовался техникой, читал литературу по конструированию, а когда в городе стали набирать в училище по специальности "Токарь-фрезеровщик", не раздумывая, пошел туда учиться.
   К высшему образованию он относился скептически, потому что любил действие, а сидеть над бумагами ему казалось делом презренным - для больных и ленивых.
   Когда старший сын Витя пошел в школу, стало ясно, что учеба дастся ему нелегко. Но со временем Витька стал сносно читать, ошибки в письме допускал, но редко, а по математике у него было твердое "четыре".
   - Зачем тянуть парня в науку, мало ли есть разных специальностей, - говорил отец.
   Он вспоминал, как сын, весь в мазуте, с удовольствием перебирал двигатель старого "Запорожца", старательно подбирал фланцы и, не путаясь в порядке, собирал узлы опять. Витка тогда радостно бегал вокруг машины, которая завелась, и кричал:
   - Папка! У нас получилось!
   Слишком строгие наказания к детям Сергей Романович старался не применять. Первый раз он дал подзатыльник Витьке на рыбалке за то, что тот упустил большую рыбу. Рыба тогда была почти уже в руках, но Витька замедлил. Рыба сорвалась и Дашков-старший сорвал досаду на сыне.
   Потом он корил себя за это: "В чем же мальчик виноват? Удачным уловом повелевает случай, а я - дурак - руки распустил!".
   Однажды ранней весной дворовые мальчишки прибежали к Дашковым домой и стали кричать: "Витька тонет!".
   Оказалось, что Витька взял чужую лодку, отплыл от берега и обронил в воду весло. Лодка была дырявой и стала быстро набирать воду.
   Лед на озере растаял совсем недавно, у берегов льда было еще много. В лодке, которая неуклонно шла ко дну и уже краем черпала воду, сидел Витька и кричал: "Папа, я здесь!". Никаких других лодок вокруг не было, и чтобы спасти сына Сергею Дашкову пришлось плыть в холодной воде и по такой же воде вытаскивать Витьку на берег. Хорошо, что не схватила судорга, хорошо, что он тогда подоспел вовремя... Тогда никто - ни сын, ни он - не простудился, даже не
  закашлял. Но Витьку пришлось выпороть, а больше всего за то, что он упрямо не хотел признавать свою вину.
   Сначала Витька, как и все дети, очень боялся боли. Он плакал при удалении заноз, при обработке йодом ранок, и Сергей тогда задумался, как приучить сына к стойкости и выдержке. Он решил брать сына в баню, легонько там стегать веником и укреплять так сыну и дух и тело.
   Владельцем бани на окраине города был его друг, Николай. По субботам Николай всегда топил баню и приглашал попариться Дашковых, приходить всегда, когда вздумается, без приглашения. С Николаем в бане можно было посидеть на полке, поговорить обо всем, хорошенько прогреться. К этому благородному мужскому времяпровождению решили приобщить и Витьку.
   Первый раз Сергей Дашков повел сына в баню, когда ему было всего лет пят. Была зима. Николай, как обычно, намел большой сугроб, чтобы после парной туда прыгать. Все попарились, попарили Витьку, а потом выбежали на мороз и нырнули в сугроб. Витька стоял в предбаннике и смотрел на купание в снегу через приоткрытую дверь. На приглашения приобщиться он боязливо качал головой. Тогда пришлось взять его за руки и ноги, и силой выбросить на снег. Потом его опять парили, и опять - в сугроб. На третий раз Витька сам уже лепил во дворе снежки, метал их в отца и Николая, и таким образом навсегда был приобщен к банной процедуре.
   Сергей радовался тому, как от походов в баню сыну легко дышится, как становится гуще его голос. Но предстояло еще придумать, как ему нарастить мускулатуру.
   Однажды они с Витькой сидели у телевизора и смотрели боксерский поединок. Сергей спросил тогда сына:
   - А ты хочешь стать таким же сильным?
   - Да, папа, хочу! - ответил Витька, и на следующий день его записали в спортивную школу.
   Всего через три года старший сын Дашковых Витя принес диплом, полученный за победу на межшкольном чемпионате по боксу.
   Стремясь быть авторитетом для сына, Сергей Дашков старался быть с ним честным во всем, практическими делами укрепляя свой авторитет.
   Взять хотя бы хоккейные матчи зимой. Они назывались: "Дашковы - против всех!". Тогда все дворовые мальчишки объединялись в одну команду, а они вдвоем с Витькой - в другую. Выигрывали в этих матчах, конечно, Дашковы.
   Это он, Сергей Дашков, а не кто-либо другой, приучил своего Витьку к рыбалке, показав ему "секретные" рыбацкие места, научил находить грибы, приучил его к каждодневной зарядке "до пота" и обливанию холодной водой.
   "Мужчина должен бояться не боли, а грязи!" - всегда говорил он сыну.
   Сергей уже так доверял Витьке, что уговорил жену Евгению отпускать его одного в деревню на летние каникулы.
   Там был пустующий дом, и он требовал присмотра. Нужно было сажать огород и ухаживать за ним.
   - Мать, не перечь мне! - спорил он с женой, когда та попробовала высказать свои опасения. Мальчик - уже совсем взрослый, уже совсем скоро пойдет учиться или в армии будет служить! Пусть привыкает к самостоятельности!
   Самостоятельность была довольно условной: по соседству жила сестра покойной матери Дашкова - тетка Люба. Она могла, если что, присмотреть за Виктором.
   Витька с честью выдержал и этот экзамен. Дом за лето был приведен в порядок, а на грядках вырос неплохой урожай овощей.
   И вот, его дорогой сын уже стал десятиклассником! Дашков с большим облегчением вздохнул, думая, что все кризисы Витькиного взросления остались уже позади. Он стал даже подумывать:
   - Сын - взрослый. У него свои дела, а я на него всю свою молодость потратил. Теперь могу и отдохнуть.
   Но то, что его Витя натворил вчера, показалось Дашкову преступлением перед его доверием и полным крахом всей проделанной работы.
   10
   С этими мыслями Сергей Романович Дашков, направлялся через рабочий поселок к заводской проходной. Он был токарем, но не в цеху готовой продукции, а в цеху экспериментального машиностроения. Зарплата его считалась не маленькой, он всегда "висел" на доске почета, у него была даже медаль "За трудовую доблесть". За труд и покладистость он был уважаем и часто премирован, поэтому и за себя, и за будущее всей семьи он был вполне спокоен.
   Но в последнее время многое менялось: заказов на станки становилось все меньше, в управлении заводом на инженерный состав встал нажимать профком, бесполезные собрания становились все более частыми.
   Вот и сейчас на входе красовалось объявление о собрании. Большими красными буквами была обозначена повестка дня: "Конверсия и ближайшие перспективы завода".
   - Как надоело! - думал Сергей Романович, идя через проходную, - собрания да собрания, а работать - когда? Если переведут на сдельщину - домой приносить будет нечего.
   Он переоделся и вошел в цех, поздоровался со всеми, получил чертежи и стал к станку.
   Вал набрал обороты, Сергей стал подводить резец. Пошла, скручиваясь в изящную спираль, фиолетовая стружка.
   Точно такая же стружка в позапрошлом году врезалась Сергею в голову. Она впилась глубоко, до самой кости. Когда рана зажила, у Сергея остался шрам, этот шрам и сейчас был у Сергея под густым нависающим чубом. Иногда в компании Сергей откидывал волосы назад, показывал этот шрам и говорил: "А сюда мне привинтили вторую медаль, тоже за труд, я ее держу дома".
   Но эту "медаль" на самом деле он давно выбросил. Дома он хранил в маленьком футляре настоящую медаль. Были у него и другие, более важные ценности: жена, дети, Юркин белый кот Васька, удочки, подшивки журнала "Знание - Сила" и большой книжный шкаф с приключенческой литературой.
   Он читал книги по особенному своему методу: сначала - последнюю страницу, потом - несколько страниц в середине книги и лишь потом - начинал книгу читать сначала. "А зачем измучивать себя интригой, если можно сразу узнать исход событий?" - говорил он. Прочитав книгу до конца, Сергей брался за ее повторное прочтение, более внимательное и скрупулезное.
   Некоторые книги были прочитаны им десятки раз. Среди них был роман "Дочь Монтесумы". Сергея не столько увлекали перипетии сюжета этой книги, экзотика Центральной Америки в эпоху завоевания ее испанцами, сколько он хотел понять, почему главный герой, имея возможность объединить вокруг себя племена ацтеков, вооружить их передовыми знаниями и технологиями, все же этого не сделал, не разгромил горстку испанских завоевателей, вторгнувшихся в ацтекские земли.
   - Какую цивилизацию загубили! - восклицал он, сидя за книгой, - Надо же! А пирамиды, сравнимые с египетскими! Они были обнаружены лишь триста лет, спустя... Какие же это были сооружения! Сидели и ждали эти ацтеки милости от своих богов, а испанцы в это время уничтожали их сотнями тысяч. Что это, за главный герой!.. И знания у него были, и власть, но он ничего не сделал. Не хотел или не мог - не понимаю!
   Дашков в спальной прикрепил на стене карту Мексики, обозначил на ней столицу древних ацтеков - Теночтетлан - и нарисовал стрелками продвижение испанцев внутрь континента. Иногда он часами ходил возле карты и все думал об империи ацтеков, а потом взрывался и в очередной раз и восклицал: "Ну, надо же!.."
  
   В большом сборочном цехе собрались сотни рабочих. Собрание открыл директор, потом выступил главный инженер, за ним - начальники цехов. Слово дали начальнику отдела сбыта. Он встал, развел руки в сторону, с хлопком опустил их вниз, и начал так:
   - Куда же мы идем, товарищи? Нужных товаров на полках магазинов нет, а мы строим такие дорогие, металлоемкие станки! Ближе к народу нужно быть, товарищи! Эпоха разоружения и демократизации диктует нам свои условия: товары народного потребления должны производиться на каждом крупном производстве, товарищи! И мы - не исключение!
   - Это - что же! - перебил его кто-то из толпы, - кастрюли будем производить, горшки ночные?!
  Раздался смех. Оратор повернулся в сторону голоса и подтвердил:
   - Да, и кастрюли, и горшки ночные...
   Сергей Дашков облокотился в дальнем углу на станине и чувствовал, что он входит в дремоту, что уже даже спит.
   С закрытыми глазами он слушал выступающих, мысленно комментировал услышанное, а когда речь пошла о горшках, подумал: "Как же ты горшок этот будешь делать без станка? Пальцем что-ли?". Он представил себя с горшком в руках, идущим с работы домой, и как старушки на скамье у подъезда шепчутся: "Дашковы уже готовятся! Прибавление у них скоро!".
   Кто-то из рабочих свистнул, и говорить вслух стали уже
  все. Собрание было сорвано, но начальство все-таки настояло на записи в резолюции: "Большинством голосов принято решение о перепрофилировании второго и третьего цехов на выпуск товаров народного потребления". В списке этих товаров ночные горшки значились тоже...
  
  
   11
   Витьку по утрам обычно будила мать. Она подходила к кровати, присаживалась, поглаживала ему лоб и ласково, чтобы не вспугнуть, говорила, как будто выводила его из нокдауна:
   - Десять, девять, восемь, семь ...
   На "три" Витька обычно открывал глаза, зевал, приподнимался на кровати и отвечал матери:
   - Встаю, мам, встаю.
   В это время отца уже не было дома, он шел на работу. Перед уходом он всегда просил жену, чтобы не давала детям нежиться в постелях. Он считал, что его сыновья должны выскакивать оттуда "пулей".
   Витька встал сегодня с ощущением проигранного боя, и ему казалось, что лежал он не на кровати, а его разбили на ринге.
  В доме почему-то никого уже не было.
   Он обул тапочки и, первым делом, пошел осматривать состояние своего заднего места.
  Встав перед большим зеркалом, он обнаружил, что ниже спины у него все перекрашено с белого в красное.
   - Как у гамадрила в брачный период, - подумал Витька. Но состоянием другого синяка, под глазом, он был обеспокоен больше. Здесь все почернело, веки открывались плохо, и когда Витька прикоснулся к глазу, почувствовал в нем острую боль.
   - Хорошо еще, что отец не узнал, сколько я выпил вчера! Я еще легко отделался! - думал Витька, накладывая в тарелку
  борщ. Во рту у него до сих пор стоял привкус хвои: ею он вчера зажевывал перегар.
   Витька попытался есть, но глотнуть он не смог. Стало понятно, что он уже простудился окончательно, и ему ничего не оставалось, кроме как пить таблетки. Он выпил аспирин, запил его большим количеством воды, обернул шею теплым шарфом, надел шерстяные носки и шерстяной тренировочный костюм.
   Только сейчас он заметил записку с почерком матери на прикроватной тумбочке:
   "Отлежись, выспись, в школу не ходи, борщ - на плите. На улицу - ни ногой!".
   - Какая теперь может быть улица! - подумал Витька.
   Он измерял градусником температуру - 38. "Болен - значит, буду болеть!" - решил Витька.
   Он лег на кровать, подложил руки под голову и стал смотреть то на ковер, висящий над кроватью Юрка, а потом - на ковер, висящий прямо над ним.
   - Зря мать ковры нам поменяла в комнате! - подумал Витька, - Прежние были красивые - с оленями, соснами, а эти - персидские - совсем ни к чему! Что на них можно рассматривать?
   Витька уставился в потолок и увидел там изображение Ленкиного лица. Ленка улыбалась, кокетничала ... Вдруг Ленкино лицо исчезло, а на ее месте возникло лицо
  Светочки. Она шевелила своими нежными губками и хотела что-то сказать.
   - Ох, девочки! - со вздохом прошептал Витька, - Вы мне обе нравитесь!
   Витька вздыхал, переворачивался с боку на бок, потом - встал, пошел на кухню, попил там компот из смородинового варенья, снова улегся, и снова стал ворочаться с боку на бок.
   После всех раздумий он все-таки решил остановиться на Светочке. Она была ему более понятной, ее не нужно было добиваться, она сама льнула к нему и, похоже, всегда готова была быть рядом. В конце концов, она - тоже хороша собой!
   Витьке очень захотелось опять уединиться со Светочкой - где-нибудь! Или там, в беседке или здесь, в этой комнате, или где-нибудь еще... Это его желание стало таким сильным, что он почувствовал, как огромный сальный угорь на подбородке вырывается наружу.
   Угри на лице Витьки были для него сущим наказанием. Он считал их врагами номер один. Что он только не предпринимал, чтобы избавиться от угрей! Каждый день он по несколько раз вымывал лицо с мылом, втирал специальные мази, ему даже в поликлинике обрабатывали лицо ультразвуком, но, как только Витька останавливал войну с угрями хотя бы на один день, армия этих уродцев опять выходила на поле боя. А полем боя было не что иное, а его красивое лицо.
   Витька пошел в ванную, обработал угорь и опять попробовал есть. Глотать стало легче. Он подогрел котлеты, картошку и плотно пообедал. Жить сразу показалась ему веселей.
   Витька залежался. Ему захотелось заняться спортивными упражнениями, поддержать тонус мышц, короче говоря, хорошенько размяться. Он попрыгал, поприседал, потаскал вверх гантели и решил, что хотя он сегодня в школу и не пошел, но на тренировку все же пойдет.
   Посмотрев на часы, он стал собираться. Витька открыл шкаф, достал сумку и стал укладывать в нее все, что нужно для тренировки: потертые пухлые перчатки, пахнущие потом бутсы и старую, но очень дорогую ему майку: в ней он побил всех соперников в прошлом году. "Эта маечка приносит мне удачу" - Думал Витка, укладывая майку.
   Осталось сделать что-то с синяком. Витька сначала пробовал замаскировать его с помощью пудры. Но синяк все же был виден.
   - Сойдет и так: синяк под глазом у боксера - вещь совершенно обычная! - подумал он и отошел от зеркала, но вдруг пошатнулся. Он даже чуть не упал. В глазах поплыло, стало подташнивать.
   Он понял, что о тренировке уже не могло быть и речи.
   Витька проснулся от голосов в комнате. Мать, отец, Юрок, врач и медсестра стояли возле него. Все были обеспокоены. Его приподняли на постели, измерили ему температуру и осмотрели горло.
   - В больницу нужно везти! - объявил врач, опасаясь осложнений в Витькиных легких.
   Витька наотрез отказался: "Вы и представить не можете, какой я крепкий! Не надо мне в больницу - дома вылечусь!".
   Врач стал убеждать упрямого молодого пациента. Неожиданно за Витькину свободу заступилась мать:
   - Я возьму на работе отгулы, посижу с ним, если будет хуже - в больницу отвезем сами.
   Врач выписал лекарства и ушел. Евгения Свиридовна отослала Юрка в свою комнату, опасаясь, что инфекция от Витьки может передаться и ему. Мужа она послала в аптеку, а сама решила готовить напиток из козьего молока и меда. Этим напитком она лечилась сама, этим когда-то поставила на ноги Юрка, глядишь, и Виктору поможет.
  
   Глава вторая
   СВЕТОЧКА
   1
   Сеточка росла без отца, жила она с одной лишь матерю. Отец ушел от них через год после Светочкиного рождения.
   Мать говорила дочери, что сама не захотела останавливать его, потому что он был человеком совершенно не приспособленным к семейной жизни. Она рассказывала:
   - Когда он решил уйти, я сказала ему, чтобы летел он на все четыре стороны, никогда не появлялся у нас, и не нужны нам его алименты: проживем без них! Я ему сказала: "Уходишь - уходи навсегда!". Я хотела, доченька, чтобы он не мучил нас своими приходами, уходами. Я решила растить тебя сама, - рассказывала мать Светочке. При этом она поглаживала густые шелковистые волосы дочери - рыжеватые, с красным переливом, смотрела в ее большие круглые глаза с длинными ресницами, любовалась ею и думала, что при такой-то внешности девочка обязательно не останется без внимания мужчин. "Но нужно ее учить с детства мужика к себе привязывать,- думала женщина. - Пусть учится вязать, шить, готовить, ласкать этих капризных существ - мужиков: они так любят комфорт! Пускай дочка научится расставлять мужикам капканы, чтобы ходили, как по минному полю, и, куда бы они ни пошли, все равно, пусть попадаются в расставленные сети, а затем - возвращаются домой. Я должна научить дочку быть счастливой! Она у меня никогда не станет одинокой!".
   Так думала Светочкина мать. Она занялась обучением дочери всяким премудростям домашнего хозяйства.
   Светочка, в самом деле, скоро научилась вкусно готовить, шить, вязать, вышивать... При этом она хорошо училась в школе, много читала и стала, по мнению матери, разбираться в психологии мужчин.
   Светочке нравилось смотреть на взрослых мужчин, на юношей. По их взгляду, по манере говорить, по жестам она определяла целенаправленность того или иного "объекта наблюдения", его жизненное кредо, добр он или зол, спокоен или вспыльчив, скуп или расточителен. Расточительности же она особо боялась.
   Экономность, считала Светочка, есть основа благосостояния семьи. Не зная с детства роскоши, Светочка научилась шить на швейной машинке. Она покупала ткани, кроила их, добавляла модные элементы - рюши, воланы - и с помощью матери, которая работала закройщицей в ателье, все сшивала, превращая в различные наряды: платья, юбки, костюмы и даже пальто.
   Умение шить приносило в дом ощутимый доход. От заказов не было отбоя.
   Особенно Светочке нравилось шить для своей подружки - одноклассницы Елены. Елена платила за пошив больше других, но требования к пошиву одежды у нее были очень высокими.
   "Рюшки убираем, воланы убираем,- диктовала Лена,- складки уложишь прямо на мне!". Так она говорила, а потом - часами стояла, пока Светочка множеством булавок укладывала на ней складки и наживляла все белыми нитками.
   Лена терпеливо стояла и стойко переносила случайные уколы иглой. Всего платьев для Лены Светочка сшила не так уж и много, но то, что было сделано, поражало воображение одноклассниц.
   Поэтому с Леной Светочка советовалась чаще, чем с другими. Она дорожила ее мнением и безупречностью ее вкуса. Она считала Лену самой лучшей своей подругой, при случае напоминала ей об этом, могла прийти к ней домой без предупреждения, а позвонить могла даже среди ночи.
   2
   Елена была значительно выше Светочки, у нее были более правильные черты лица, у нее был более развит бюст, и, кода подруги были вместе, Светочка становилась мене заметной, она находилась в прямом и переносном смысле в тени своей подруги. Но это Светочку совсем не смущало. Была даже польза от высокого роста Елены: розовая кожа Светочки не очень хорошо переносила солнце, от солнца на ее лице появлялись веснушки, поэтому в летние дни она больше любила сидеть дома, а если все-таки приходилось гулять в такие дни, то Светочка пряталась от попадания прямых солнечных лучей; если была рядом Елена - за нее. Елена же, наоборот, была всегда занята осуществлением своих планов, иногда довольно дерзких. "Лидерства в ее характере - слишком много, - думала Светочка о своей подруге,- этого мальчишки не любят"
   Сама же Светочка для того, чтобы мальчишки обращали внимание, умышленно замедляла свою речь, растягивала слова, движения ее были жеманными, она тщательно следила за тем, чтобы не хмуриться, была нежна и мила во всем.
   Когда она смотрела на кого-нибудь, то широко раскрывала глаза и была при этом похожа скорее на большую куклу.
   С этим немалым багажом Светочка ждала своего единственного. Но за свои старания девушка хотела паренька получше. Этот единственный должен был быть человеком необычным.
   В классе самым подвижным и крепким мальчиком был
  Виктор. Светочка думала о нем: "Какой - хороший! Нужно не упускать его из вида".
   Она время от времени подходила к Вите, интересовалась его делами, проводила по нему рукой, делала это, как будто бы невзначай, по-дружески. Она понимала, что такое поглаживание может выглядеть как флирт. Поэтому, маскируясь, Светочка точно так же прикасалась к рукам и спинам других мальчиков в классе.
   Со стороны это воспринималось, просто как манера общения, излишняя фамильярность.
   Светочка очень внимательно выслушивала все проблемы мальчиков-одноклассников и всегда кивала им в знак согласия и трепля им рукав: "Держись, парень!", а в спорных вопросах обязательно становилась на сторону мальчишек. Ей даже дали прозвище: "Мамочка".
   - Мамочка! Дай списать! - просили мальчишки.
   - Мать, Заколи мне волосы! Мать, а помада - есть? - подхватили прозвище подружки.
   Светочка мило улыбалась, помогала всем, но тайно следила за Витей, ожидая от него того самого взгляда, ради которого она это все делала.
   "Какой славный, какой хороший!" - опять думала Светочка, когда сидела на зрительской трибуне спортивной школы среди своих одноклассников. В тот день Виктор принимал участие в ответственном боксерском поединке.
   "Он обязательно победит!" - думала Светочка.
   Готовясь к этому дню, она сшила себе великолепное платье - желтоватое, в бордовых мелких цветочках и с бордовыми рюшками. Эти рюши Светочка накрахмалила, и они торчали вверх в виде крылышек.
   К платью была куплена соломенная шляпка. В руках у Светочки был букет бордовых гладиолусов, а сердце ее было переполнено желанием и любовью.
   Витька побил своего последнего соперника, громко кричал что-то, высоко подпрыгивал на ринге, сотрясал в воздухе руки в перчатках, а отовсюду кричали: "Дашков, Дашков!..".
   Светочка сбежала с трибуны вниз, она хотела первой поздравить победителя и подошла к Виктору тогда, когда он шел с ринга по ступенькам вниз. Девушка обняла его за талию и поцеловала в уголок рта.
   Со стороны можно было подумать, что это - поцелуй "в щечку". Но Светочка почувствовала, как Виктор вздрогнул от этого поцелуя. Она увидела в глазах Виктора мужскую страсть. Он принял из ее рук гладиолусы, осмотрел ее с ног до головы и со словами "Ты - великолепна!" сам поцеловал ее прямо в губы.
   На трибуне это видели и поддержали поцелуй аплодисментами. Опять закричали: "Дашков! Дашков!".
   В Светочкиных ушах прозвучало: "Любовь!". После этого случая Светочка окончательно сказала себе: "Он - мой!".
   3
   После летних каникул Виктор, как и раньше, ходил к Ленке домой. Делал он это под разными нелепыми предлогами: то ему нужно было "подтянуться" по математике, то он просил поставить модную пластинку.
   В школе Витька был всегда под наблюдением Светочки, но здесь, в квартире соперницы, могло произойти все, что угодно. Светочка никак не могла допустить, чтобы эти двое остались вдруг наедине.
   Она почти каждый час звонила к Ленке:
   - Ты что делаешь? А скажи, Витя - у тебя?
   Если обнаруживалось, что Виктор там, Светочка сообщала, что и ей нужно зайти, а потом клала трубку и мгновенно собиралась, выходила из дома и очень скоро занимала место между Виктором и Леной на диване. И это выглядело вполне естественно.
   Когда Виктор высказывал комплименты персонально Елене, Светочка ловко перенаправляла эти комплименты в адрес их обеих:
   - Зачем же такому красивому парню н а с, девушек, смущать! - говорила Светочка и добавляла, обращаясь к подруге, - правда же, Ленусик?
   "Ленусик" догадывалась, по какой такой причине Светочка сегодня здесь, не выдерживала, выходила из комнаты, оставляя Виктора и Светочку вдвоем, хотя ей самой Виктор тоже очень нравился.
   Соперничество между девушками прервалось тогда, когда в их класс вошел Славка.
   Это был очень высокий и статный парень, отличник по предыдущему месту учебы. Тоже спортсмен - баскетболист.
   Он носил тонкие очки, но они его не портили, а наоборот - еще больше выделяли среди других парней. К тому же он мог часами читать стихи Есенина без перерыва. Он не сидел и не "ел" девушек глазами, а придумывал для них всякие игры, розыгрыши и делал это умно и даже с благородством.
   Лена переключилась на "новенького". Светочка с облегчением вздохнула, Виктор же превратился в разъяренного тигра и готовился к схватке со Славкой не на жизнь, а на смерть.
   Именно в день рождения Лены эта схватка и произошла.
   Светочка тогда была всецело на стороне Виктора.
   "А что он такого сделал? Шутка - как шутка. Очки на рыбьей голове... По-моему - смешно. И вел себя в драке Витюша вполне по-джентельменски: мог бы свалить Славку одним ударом. Пожалел..."
   Но более важная мысль стала беспокоить ее позже. После той вечеринки и близости с Виктором прошло более месяца. Она заподозрила, что беременна, пошла в гинекологию, и там ее предположение подтвердилось.
   Радоваться ей или грустить? С одной стороны она представила, что Витюша рад этому, говорит, что их союз закрепился маленьким ребеночком. Но может быть и другая ситуация: Витя наотрез отказывается от ребенка и ей придется растить его самой или пойти на аборт.
   От второй мысли Светочка ужаснулась. "Витя не такой...".
   Она надела плащ, взяла фрукты и пошла на переговоры, надеясь, что он будет дома и будет там один.
   Светочка позвонила в дверь. Дверь открылась, и на пороге стоял сам Виктор - живой и невредимый.
   - Светик! Ты? - обрадовался Витька,- а я уже завтра в школу хотел идти. Врачи сказали, что здоров. Скучал по тебе. Почему раньше не пришла? Боялась заразиться?
   Витька помог Светочке снять плащ и повел ее в свою комнату.
   На тумбочке и на подоконнике высилась груда фруктов: апельсины, яблоки.
   - А я тебе тоже фруктов принесла. Вот, ешь! Здесь и гранаты есть, и мандаринки...
   - Вместе будем есть. Видишь? У меня этого добра - уже склад!
   - Ты уже выздоровел? Тебе ничего не болит? Дай-ка, мой хороший, тебе температуру померяю!
   С этими словами она встала на цыпочки и прикоснулась к его лбу своим хорошеньким ротиком.
   - Лучший способ измерения температуры, - сказала она. - Лобик холодненький, значит: мальчик здоровенький.
   Светочка села на кровать, усадила рядом Витьку и сказала ему главную новость.
   Виктор не разозлился, но и не стал прыгать по комнате от радости. Он полу прилег вглубь кровати и молчал. Это молчание показалось Светочке бесконечным. Но Виктор все же повернул голову к Светочке, и она увидела лицо совсем не юного парня, а иное - взрослое, и смотрел он на нее уже по-другому, по-взрослому.
   Ей даже на секунду показалось, что с ней рядом какой-то другой, неизвестный мужчина. Она испугалась.
   - Светик, - заговорил Виктор, - это - не твой ребенок. Это - наш ребенок.
   - Витюша, - спросила Светочка, - значил ли это то, что ты любишь меня и что ты женишься на мне?
   - Да, это нужно понимать именно так!
   - Ты скучал по мне!
   - Очень!
   - Я представляю, как тебе, Витюша, было здесь одиноко... А мне как было плохо без тебя!
   Светочка обняла Витьку, стала целовать его в шею, в губы, стаскивать с него рубашку.
  Витька последовал ее примеру.
   - А разве можно! - спросил он Светочку.
   - Еще можно,- ответила она.
   У них получилось поначалу слишком быстро.
   - Извини,- оправдывался Виктор,- изголодался.
   - Но можно повторить,- сказала Светочка. Она улыбалась и ждала.
   - Пить хочу, - сказал Виктор, очистил мандарин, стал его есть сам и вкладывать дольки в рот Светочке.
   Потом он разложил дольки в виде диадемы на Светочкиной груди и оценил свои старания так:
   - Золотая диадема Клеопатры! А у тебя - лицо Клеопатры. Тебе кто-нибудь это говорил?
   - Нет! - Светочка стала смеяться, и дольки полетели на простынь.
   - Не смейся! Ты так диадему портишь!
   Виктор уложил дольки на прежнее место.
   - Ой, холодные, убирай их с меня! - пищала Светочка.
   - А я их сейчас согрею, - сказал Виктор. Он навалился всем телом на девушку и прижался к ней так сильно, что дольки стали лопаться и брызгать в разные стороны соком.
   На этот раз они намного дольше наслаждались друг другом. Виктор применил все что умел, что читал об этом и все что об этом слышал. Он, спрашивал, как Светочке лучше, подыгрывал ей, довел ее до исступления, а когда достиг своей цели, откинулся на кровати и долго неподвижно лежал. Сердце его уже не колотились так бешено, как это было минуту назад, оно приостановились и тоже стали отдыхать, а кровь превратилась в ручейки и стала спокойно, почти без помощи сердца, перетекать по сосудам и подходить к каждой клеточке.
   - Как хорошо! - воскликнул Виктор и вдруг резко подскочил с кровати. Он посмотрел на часы, стал одеваться и подавать одежду Светочке:
   - Вставай скорее, одевайся! Отец сейчас должен с работы прийти!
   Когда они вышли в коридор, отец Виктора уже снял куртку и вешал ее на вешалку.
   - Здрасьте! - поздоровалась Светочка и выскользнула из квартиры. На лестничной площадке она с той же интонацией и попрощалась:
   - До свидания!
   - До свидания! - ответил удивленный отец и посмотрел Светочке вслед. Потом он посмотрел на сына и спросил у него:
   - А не рано ли ты девочек домой к себе водишь?
   - Нет не рано, папка, - ответил Виктор отцу. - Уже даже поздно.
   4
   Витьке ничего не оставалось, кроме как рассказать все своим родителям.
   - Ничего, сын, поможем, - сказал Сергей Дашков своему сыну, - мы еще с матерью молодые, тебе и Свете не дадим пропасть. А внук нам нужен! Очень нужен - ты должен знать это! А лучше - внучка! А сейчас, дорогой, иди к себе, мы посоветуемся с матерью.
   Виктор вышел из кухни, и Дашков обратился к жене:
   - Пусть живут у нас! У нас же все-таки - "двушка", а Светлана с матерью в одной комнате ютится. Юрка - на раскладушку, в коридоре пускай поспит. Я на заводе что-нибудь выпрошу: может, ведомственную комнату...
   - Сережа, - отвечала Евгения Дашкова, - комнату им не дадут: они же на заводе не работают. Давай перестанем на других надеяться. Смотри: все - в Польше. Что-то там покупают, здесь продают, а у нас - машина есть; другие в поездах товар возят, в автобусах, а мы с машиной дома сидим!..
   - Мать, ты как думаешь, пускай Витька доучится в десятом классе, незачем ему школу бросать?
   - Конечно, пускай доучится! А потом - пойдет к тебе учеником фрезеровщика. Нам нужно к свадьбе готовиться, Сергей! В загсе нам не откажут: Витька физически развит, к тому же невеста у него беременная - зарегистрируют, никуда не денутся! А то, что будут посмеиваться над ним в школе - мальчик переживет! Пускай бы думал раньше головой! Я поспрашиваю у подружек, что в Польше лучше продается... Ты как на поездку смотришь? Денег нам на такую семейку
  много нужно! А, Сереж?..
   - Насчет Польши ты интересно придумала. Только там сразу много товара не будем брать: съездим раз, второй, походим, посмотрим...
   За ужином решено было обо всем поговорить с Виктором.
   - Юрок, сказал отец, а ну-ка пойди, своим конструктором займись!
   Юрок выскочил из-за стола и побежал играть.
   Разговор начал отец.
   - Витя, ты хотя бы Светлану любишь?
   - Кажется, люблю.
   - Любишь или это тебе кажется? Ты раньше по Лене сох. Слишком быстро переключился...
   - Ой, папка, не знаю я, совсем запутался. Девушка сама под меня ложится. Извини, мама. Зачем мне ее отвергать?
   - Но тебе с нею всю жизнь придется жить, с ней придется делиться всем. А ребенка как растить - не любя?
   - А у меня - что, выбор есть? А, может быть, любви и нет никакой вовсе, для книжек ее придумали - и все. Вы мне сами говорили, что поженились, когда тебе было восемнадцать, а маме - всего семнадцать. И ухаживал ты, папка, за мамой всего неделю. Так?
   - Да, Витюша, так было, - вместо отца ответила мать. Но мне хватило той недели, чтобы понять, что за человек твой отец. Он приходил ко мне всегда с букетиком цветов - простых, полевых. А какие он мне стихи писал! Тетрадка мелким почерком вся исписана, я ее до сих пор храню, - она положила свою руку на руку мужа, посмотрела на него и прочла начало его стиха: "Женя! В твоем имени - пение! У меня к тебе - предложение...". А ты за Светочкой не ухаживал совсем... Нам теперь всем придется Светочку полюбить, Витюша. Всем! Возьми отца за руку! А я - твою.
   Дашковы взялись за руки.
   - Секта какая-то, - сказал, смеясь, Витька.
   - А мы - и есть секта - секта Дашковых, которые любят друг друга.
   - И мы примем в этот круг теперь Светочку, да?
   - Да, именно так! А ввести в этот круг ее должен ты,
  Витюша! Осторожно ввести! Ты должен узнать все, что она любит, и полюбить это сам! Совсем мало времени осталось у тебя. Все лишнее придется отбросить и в первую очередь - боксерскую секцию!..
   - Никогда! - закричал Витька, ударив по столу ложкой,- Она для меня - все! Она - моя жизнь!
   - Витюша! Бокс - это хорошо. Ты в нем окреп, возмужал, но человек не состоит из одной силы. Ты уже превратился в таран, который идет напролом, стал похож на бычка, рвущего красное...
   - Да, мои дорогие родители, да! Я - бык, призаню. Могучий бык, но я не стыжусь этого! - Витка выронил ложку на пол.
   - Не волнуйся, Витюша, говори дальше.
   - Да, говорю вам! Я превратился в быка, и назначение мое идти на цель и расшибать преграды. А разве не этого хотят от меня? Разве не этим все восторгаются? Разве не такие, как я, нравятся женщинам? Я каждодневными изнурительными тренировками достиг этой формы. Вот я - машина секса! Девушки, женщины, скорее идите ко мне - рвите меня на куски, кусайте меня, ешьте меня - я ваш! Меня на всех вас хватит! Кто хочет от меня ребенка? Кто? Берите! Во мне спермы столько, что я могу зачать целую армию!.. Ответьте мне, почему я должен учиться в школе, сидеть на уроках, если я уже думаю только о том, хороша ли учительница или нет?
   - Сынок, но так взрослеют все юноши, всем тяжело. А время диктует: нужно образование, профессия...
   - А кто так решил? Когда-то вообще все было иначе: четырнадцать лет исполнилось принцу - марш под венец и в постель, к принцессе своей...
   - Витюша, но мы же не принцы и не принцессы, чтобы так жить!
   Виктор стал нервно стучать ложкой по столу, понимая, что силы в споре не равны: эти двое рано или поздно все-таки одолеют его.
   - Нет, Женя, здесь ты не права, - заговорил Дашков-старший. - Потому, что ты - королева, моя королева! А я - твой король, а Витя - наш принц...
   - Мой король! - с этими словами мать нежно посмотрели на Дашкова-старшего.
   Витька смотрел на родителей и вдруг почувствовал, что в нем на самом деле течет не простая, а королевская кровь. Ему на душе стало намного теплее. Это тепло почувствовали все,
  сидящие за столом, совсем не королевским столом, а обычным, кухонным.
   Отец воодушевился и заговорил:
   - А мы ведь с матерью хотели тебя отдать в военное училище, все время представляли тебя в погонах, с аксельбантами... А какие теперь аксельбанты!.. Школу тебе бы, Витька, закончить без "троек"... На физику нужно поднажать, на язык. А потом - к нам, на завод. Захочешь учиться - будешь заочно...
   - Сынок, ты не сердись, - подключилась мать. - Ты на секцию уже не ходи. Думай, как ребеночка и жену прокормить. А мы с папкой поможем! Нам внучка нужна! Мы вас троих любить будем, не сомневайся... А теперь вы, мужики, посидите, а я Юрка пойду укладывать.
   Евгения Свиридовна вышла. Отец и сын сидели за столом, молчали и выжидали, кто же первым из них прервет молчание.
   Первым заговорил отец:
   - Ошибку мы с матерью совершили: любить тебя не научили. Теперь ты сам должен этому научиться. Не знаю, как, но научиться любить ты должен ...
   - Я попробую, папка.
   После разговора Дашков-старший вошел в спальню, разделся и лег под одеяло рядом с женой. Евгения Свиридовна дочитала страницу книги, сняла очки и повернулась к мужу.
   - Витя уже лег? - спросила она.
   - Нет, сидит, читает. Обложился учебниками. Хочет наверстать, все, что упустил за десять лет.
   - Сереж, ты бы сказал, пускай ложится: поздно ведь и глаза себе испортит.
   - Пускай читает! Раз он взялся так напористо, может быть, и вытянет выпускные экзамены.
   - Сереж, а ты все-таки насчет Польши что решил? Будешь брать отпуск? Шевелиться же нам надо, Сережа...
   5
   Дашковы начали закупать товар и ездить за долларами в Польшу. Таким образом, они включились в величайшее передвижение товаров, самое значительное, самое массовое по количеству участвовавших и... самое бессмысленное.
   Учители и рабочие, ученые и спортсмены, руководители производств и простые дворники - все тогда тащили, волокли, грузили клетчатые сумки под названием "метр-на-метр и на полметра", сметая с полок магазинов у себя дома все нужные для жизни товары.
   Вывозили мясо, рыбу, молоко, птицу, ткани, инструменты, мыло. А взамен - привозили шампуни, которыми нельзя было мыться, майонез, который было опасно есть, одежду, которая после первой же стирки рвалась на куски.
   Оказалось, что можно заработать на красивых этикетках, на фантиках, на пакетиках и на флакончиках. Вся ввозимая нефтехимическая продукция, имеющая громкие названия:
  "Королевское", "Панское", "Княжеское" или "Императорское" - очень грела сердце и даже возвышала. Потому что захотелось пожить по-пански, по-княжески.
   Появилось новое слово: "движуха". Слово означало подвигаться, подсуетиться, чтобы потом в удовольствие себе пожить. В этой самой "движухе" люди пробивались вперед, расталкивали друг друга локти, а иногда и кулаками. В этой "движухе" - без туалетов, без воздуха и без горячей пищи на въездах и выездах из страны, с большими клетчатыми сумками в руках прошли годы таких, как Дашковы, Машковы, Пирожковы и других. Они были и молоды, и энергичны, и расторопны. Некоторым даже посчастливилось накопить сто-двести долларов или чуть больше. Но как только весь этот товарный бум прошел, оказалось, что в общем масштабе все усилия были напрасными: хорошие товары были вывезены, а ввезенное оказалось хламом.
   Хлам из Европы! Оказалось, что он изготовлен из одной канистры тюменской нефти. Сейчас весь этот хлам уже выбросили на мусор. Мусор этот высится кучами, кое-где - горами. Сейчас весь этот мусор пробуют обратно превратить в нефть. Но на это понадобится много лет. Нужно еще разработать технологию расщепления всего того, что когда-то именовалось ввозимым товаром, а потом оказалось хламом, а теперь лежит мусором.
   Но это уже сейчас. А тогда на Великом Шелковом Пути Перестройки люди за этот товар закладывали квартиры, здоровье, а иногда и саму жизнь.
  
   Сергей и Евгения Дашковы, не дожив до рождения внучки всего месяц, перевернулись по дороге в Польшу на машине и погибли.
   6
   Смерть супругов Дашковых потрясла весь город. На похороны пришли их бывшие сотрудники, одноклассники Дашковых-младших, приехали родственники из деревни.
   За похоронной процессией шли и совсем незнакомые люди. Прохожие останавливались, снимали шапки, крестились, переговаривались между собой:
   - Погибли, а так молоды были еще! Жить им бы еще да жить!
   - И оба - сразу, в один день ...
   - А старший-то сын, говорят, еще - в школу ходит? Говорят, женился он на однокласснице? "Залетели"? Ой, ой, ой! А как же они жить одни будут? Сами же - дети еще...
   У большой вырытой могилы на кладбище священник прочитал молитву. Стали забивать гробы и опускать их в землю.
   Юрка все время шел с Виктором, уцепившись ему в полу пиджака и при этом ни на минуту не переставал реветь.
   Когда же стали опускать гробы, его пришлось отвести в сторону, потому что реветь он стал так громко, что продолжать похороны стало невозможно.
   Баба Люба отвела Юрку в сторону и, как могла, утешала его там. Когда же землю над могилой уложили одним большим холмиком и утрамбовали ее лопатами, священник подошел к Юрке и тоже стал его утешать:
   - Не плачь, Юра! Твои родители не умерли совсем, они просто переселились в другой мир. Им там будет хорошо. Они улетят скоро на небо и будут оттуда смотреть на тебя. Ты себя хорошо веди, Юра, не расстраивай их!
   - А я их еще увижу? - спросил священника Юрка.
   - Нет, никогда, - ответил священник, - Но они будут всегда видеть тебя. Ты ручки вот так складывай и проси Бога нашего, Всемогущего Иисуса Христа, чтобы он там жалел их, а тебе, чтобы крепил силы здесь, на земле! И не забывай, Юра, проси у Господа все, что здесь тебе нужно: он даст, у него все есть, он щедрый. Посмотрит, хорошо ли ты себя ведешь - и обязательно даст...
   - И мне маму и папу вернет?
   - Нет. Он все может, только этого не может. Но смотри вокруг: брат у тебя есть, бабушка - этого уже много, у других иногда и этого нет. Ты проси у Бога! Помолишься, а потом ладошки переверни к небу - вот так, пальчики расправь - так, как будто два яблочка в руках держишь, и проси. Не забывай, проси - обязательно!
   Юрка повернул к небу руки и стал шептать: "Боженька, верни мне маму и папу обратно..."
   Процессия, уложив венки, пошла к автобусу, а Виктор подошел к младшему брату, стал с ним рядом и смотрел в сторону могилы. Оба увидели, как два маленьких светящихся облака взмыли к небу. Они следили за полетом этих фантомов, пока они не скрылись из вида.
   Баба Люба подошла к Юрке и Виктору и стала их торопить:
   - Идемте, дети! Ждут нас все. А Женю и Сережу не
  вернешь! Пускай спят себе, почивают. Ты, Витюша, береги
  Юрочку. Мал он еще совсем, вместо отца ему будь, не обижай его. Не бей никогда! А, может, Юрок, - ко мне в деревню поедем, там - козочка, молочко свежее, курочки по двору ходят ... Не хочешь? Но летом ко мне будешь приезжать? Вот и умница! Пойдемте, дети, уже обедать пора, все нас ждут...
   Для поминального обеда из деревни привезли в мешках, узлах, ведрах и корзинках все, чем земля богата: мясо и сало, птицу и яйца, сыры и масло, овощи и фрукты, самогон и свернутые вчетверо банкноты. Денег было мало, но продуктов навезли столько, что Виктор не знал, куда их девать.
   - Людям раздайте, соседям! Ви сегодня им дадите, глядишь, и они вам завтра чем-то помогут! - учила Баба Люба.
   Светочка не ходила на кладбище, ей было нельзя отлучаться от дома. Волнения могли ускорить роды, а этого никому не хотелось. Они совсем недавно с Виктором поженились, с большим трудом сдали экстерном выпускные экзамены.
   Волнений в последнее время было предостаточно, а еще - и это горе.
   На поминальный обед она тоже не пошла: слишком много народу в квартире столпилось.
   Она шила на швейной машинке ползунки и складывала их в шкаф к распашонкам, пеленкам и чепчикам.
   Все было розовым, потому что в больнице заверили, что будет девочка. Некоторые распашонки Светочка уже вышила. Там были и слоники, и грибочки, и солнышки - все было сделано с большим умением и вкусом.
   Жизнь предстояла тяжелая: новое слово "дефицит" означало, что нет ничего. Ничего не стоили деньги. Талоны на распределяемые товары пылились на полке и оказались лишь очередной фикцией. Доллары же, привезенные покойными Евгенией Свиридовной и Сергеем Романовичем уже были потрачены - на их же похороны.
   А теперь еще приходилось утешать и молодого мужа и его брата, которому, по всей видимости, придется ей, Светочке, заменять мать.
  
   В начале июня родилась очаровательная девочка. Виктор назвал ее Полюшком - Полинкой и его воле пришлось подчиниться всем.
   Зимой Полюшка уже ползала по Дашковской квартире, знала размещение комнат и загнала белого кота Ваську в угол на кухню в нишу окна, где он спрятался под белой шторой и слился, таким образом, с окружением.
   Юрка спал в родительской комнате один, ему там было вольготно со своими книжками и красками, заботиться о нем особо не приходилось. Наоборот, он стал человеком, на которого можно было оставить Полинку. Порой казалось, что Полинка его любит больше чем своих родителей - Виктора и Светлану.
   Жизнь потихоньку налаживалась.
   7
   Виктор Дашков стал главой семьи. Он видел, как его молодая жена уставала, как она вся "вросла" в уборку, стирку, готовку, воспитание Полинки и Юрка.
   Он жалел это маленькое покорное существо, которое он называл Светиком. Ему казалось, что она слишком растворилась в бытовых проблемах семьи и что в внутри ее что-то уже ломается.
   Но Светочка не ломалась. Вела хозяйство экономно, покупала только все необходимое, да и Виктор не бездействовал. Он ездил в деревню, сажал огород, учился тонкостям фрезерования. Потом он начал приносить в дом деньги. Через несколько лет его поставили уже на ту же должность, которую занимал когда-то отец.
   Юрок так полюбил Полинку, что иногда забывал, что она ему приходиться племянницей и говорил, что она - его сестричка.
   Прошло около десяти лет супружеской жизни Дашковых - младших. Они прошли в трудностях и радостях... и быстро.
   Время сбавило ход, когда стало меньше хлопот. Наконец-то можно было расслабиться и осмотреться вокруг.
   Виктор вдруг вспомнил, что ему всегда хотелось видеть рядом с собой сильную женщину, которая может с ним поспорить, топнуть на его ногой, покричать на него, если надо, или же шуткой вывести его из раздумий, развеселить, подурачится... Но живя со Светочкой он почувствовал, что душа его медленно застывает, что в нем пропадает азарт к жизни, потому что этот азарт никто не возбуждает, никто не играет с ним - ни как с ребенком, ни по-взрослому.
   Он, Виктор, помогает всем, обо всех думает, взял все на себя и тянет, тянет; он один смешит всех, развлекает, рассказывает в доме смешные анекдоты, планирует отдых...
   Нет, ему не тяжело быть маятником в механизме его семьи, нет! В нем хватит сил быть и добытчиком и шутом, и папой для Полинки, и заменять отца Юрку. Но вдруг он почувствовал, что для Светочки он, Виктор, тоже стал не мужем, а отцом!
   "Но я не хочу быть отцом для своей жены! - думал Виктор,- она, Светочка, должна быть со мною на равных, она должна меня тоже воспитывать, тянуть за уши куда-то вверх, растягивать вширь! Я хочу обогащаться духовно, расти внутренне! Почему же вы, мои домочадцы не помогаете мне в этом?".
   У Виктора возник план: в их семье недавно обсуждался вопрос покупки новой машины. Сам Виктор уже имел водительские права, а Светочки - нет. Виктор стал упрашивать жену записаться на водительские курсы.
   - Светик, бросай все, иди учиться водить! Я уверен: ты научишься! Будешь по магазинам ездить, к подругам, в деревню! Хватит дома сидеть, пора развеяться! А я по хозяйству помогу!
   Светочка ворчала, что это - дело не женское, но все же записалась на курсы, сама выбирала при покупке автомобиль, и даже право владения решили оформить на ее имя.
   Виктор с удовольствием смотрел, как жена ходит вокруг своего новенького серебристого авто, как со словами "Ах ты, моя малышка!" целует капот машины и подумал:
   "Мой план сработает!".
   Светочке не очень хотелось учиться водить машину. Ей не хотелось пахнуть бензином, думать об износе запасных частей, но уже, коль скоро, она согласилась, то придется и ей посидеть над брошюркой правил дорожного движения.
   В этот вечер она удобно устроилась на диване, обложила себя яблоками, печеньем, орешками и после каждого выученного правила бросала в рот для поощрения кусочек какого-либо лакомства, похрустывала им и переворачивала страницу.
   Муж в это время был рядом, гладил утюгом постельное белье и одежду после стирки, и растолковывал Светочке непонятные для нее термины.
   "П-ш-ш-ш!" - шипел утюг, поднимая клубы пара.
   " Хрум! " - хрустело печенье на зубах у Светчоки.
   - Видел бы нас кто-нибудь со стороны! - засмеялся Виктор: Муж - подкаблучник, а рядом жена на диване лежит!
   Виктор засмеялся. Смех передался и Светочке.
   - Устал? - поинтересовалась она, наблюдая, как муж разминает спину, - а я занимаюсь "глажкой" почти каждый день! Бросай уже, я сама закончу!
   Виктор перешел к яблокам на диван, улегся поудобнее, и стал читать вслух брошюру и комментировать ее статьи вслух, для Светочки. Светочка слушала и ловкими, отработанными за многие годы движениями заканчивала "глажку".
   Виктор начал зевать.
   - Как трудно стало учиться мне, в мои-то годы! - сказал
  он, отбросив брошюру, - Пойду, посмотрю, что там наш Юрок рисует.
   Виктор пошел на кухню к младшему брату. Юрок поднял нос в пятнах краски и строго сказал:
   - Не мешай!
   Виктор не стал мешать. Он пошел в комнату к Полинке.
   Светочка услышала смех дочери и смешные звуки, которые муж обычно произносил, играя с Полинкой:
   - Р-р-р! - доносилось из комнаты, Полинка смеялась. - Ж-ж-ж! Тра-та-та-та-та-та-та!
   Светочка по звукам из детской четко представляла, что там происходит: так Полинка визжит, когда Виктор на руках кружит ее по комнате...
   Светочка давно уже изучила все привычки мужа, узнала, что он любит и что не любит, о чем с ним можно говорить и о чем
  нельзя, как он радуется и как он может сердиться. Она хорошо знала, что делает Виктор на работе, с кем любит общаться, с кем он дружит, кого уважает, а кого - нет.
   Они оба изучили друг друга, стали друг другу предсказуемыми, стали меньше разговаривать, перестали смотреть друг другу в глаза и замечали друг друга только боковым зрением. Они стали обходиться всего лишь отрывкам фраз: "Есть бу...?", "Устал?", "Потом...", "Не!", "Угу!". Они перестали экспериментировать в постели.
   "Ну, что, мать, поехали? ", - с такими словами начинал Виктор. Но она - Светочка - женщина, она - не лошадь!
   Вдруг ей представилось, что Виктор весь свой азарт, всю свою изобретательность отдает где-нибудь на работе какой-то своей упаковщице - на ящиках, на мешках... Или это происходит в зарослях кустов у реки с пылкой "рыбачкой"?
   Что она вообще знает о своем муже сейчас?
   Сильный молодой мужчина, когда-то не дававший ей спать целые ночи напролет, охладел к ней и привык к ней, как привыкают к обстановке в квартире. Они поженились совсем юными. У Виктора до нее не было женщин.
   - Конечно же, - думала Светочка, - Виктор поглядывает на других женщин...
   Светочка вдруг почувствовала прилив ревности. Ревность эта была дикой, черной и душила Светочку за шею. Впервые за многие годы супружества она испытала ненависть к мужу и еще к той, другой, неизвестной, - к своей сопернице, которую Светочка пока не знает... Но она вдруг стала быть уверенной, что та, другая, есть на самом деле.
   8
   В квартире запахло гарью. Виктор вбежал в комнату, стал открывать окна.
   - Ты что, мать, с ума сошла, сгорим сейчас все!
   Светочка посмотрела под утюг - на любимой футболке мужа была огромная выгоревшая дыра.
   - Ты что наделала, дура! А говорила: мастерица, рукодельница!
   Светочка смяла футболку и швырнула ее мужу прямо в лицо: - Бокс кончился! О семье надо думать! - прокричала она.
   Ложились спать в пропахшей гарью квартире при полном молчании.
   - Светочка, котеночек, - первым заговорил Виктор, -
  прости, погорячился! Но ты и меня должна понять: эта футболка мне дорога как память...
   "Его память, его футболка, его юность... Все его, все это - для него... А я?"
   Она лежала спиной к Виктору, забившись в угол между кроватью и стеной, не ответила на его поцелуй в плечо, и ей было сейчас уже не обидно за те его слова. Этой ночью она твердо решила, что должна своему мужу и з м е н и т ь.
  
   Инструктором по вождению у Светочки был молодой симпатичный парень, на год или два младше ее по возрасту. Звали его Степаном. Степан всегда развязно шутил, видно было, что секс нужен ему и днем и ночью.
   Во время занятий он всегда рассказывал Светочке то одну, то другую историю о своих любовных похождениях, не упуская пикантных подробностей.
   Эта развязная манера инструктора забавляла и веселила Светочку. Здесь, на курсах вождения, благодаря компании Степана, она чувствовала себя свободной от всего и отдыхала всей душой.
   Было лето. На занятия по практическому вождению Степан пришел в одних шортах и майке. Эти шорты были на завязке из белого шнура, шнур постоянно развязывался, шорты сползали намного ниже пупка и зависли на Степане на местах, "ниже некуда".
   Светочка понимала, зачем он так оделся, она хотела, чтобы он так оделся, и перестала скрывать свои намерения.
   - Да сними ты их совсем! - шутливым тоном сказала она парню.
   - А у меня там плавок нет! - Прошептал на ухо Степан Светочке. В том, что их там нет, Светочка и не сомневалась.
   Под июльским солнцем асфальт тренировочного трека накалялся, еще больше накалялся учебный автомобиль.
   Солнце жгло беспощадно. Степан снял майку, попил из своей бутылки воды и облил водой Светочку: "Освежись и ты, подруга!".
   - Намокла? Майку снимай!
   Светочке долго не удавалось плавно тронуть машину с места. Слишком резко она нажимала педали, поэтому двигатель без конца глохнул. Степан злился на свою ученицу.
   - Учить тебя, девочка, еще и учить! - повторял он после каждой неудачной попытки. Он сел за руль, посадил Светочку к себе на колени и стал показывать последовательность нажатия педалей.
   - Нажимаем газ, потом - плавненько - сцепление. Руками Степан держал Светочкины коленки и подталкивал их, когда нужно было, к педалям.
   - Вот так, потихонечку, нежненько! - учил Степан.
   Автомобиль тронулся и тихо поехал по кругу.
   Светочка сидела на коленях у Степана и пересаживаться на место пассажира не собиралась. Она ждала. Степан же не заставил себя долго упрашивать. Он дал волю рукам, почти снял блузку со Светочки, стал целовать ей спину...
   - Не здесь! Гони машину за город! - сказала Светочка.
   Степан оказался опытным любовником. Он ничем не обидел Светочку, и в лесу им обоим было хорошо. Но нужно было разъезжаться по домам.
   - Дай я поведу! - попросила Светочка.
   - Успеешь еще! Я тебя сегодня кое-чему научил, завтра - усложним задание! Лифчик не одевай: тормозит!
   Степан продолжал выдумывать свои шутки, смеяться, а Светочка ехала, смотрела на дорогу и молчала.
   - Что молчишь, подруга? Может что-то не так?
   - Все - так, Степа! - сказала Светочка, помолчала и продолжила,- Ты только не обижайся, ты - хороший, но этого у нас с тобой больше не будет.
   Светочка не продолжила связь со Степаном. Она выпросила себе другого инструктора, и Степан потом видел ее только издалека.
   9
   Виктор заметил перемены в поведении жены: Светочка стала держаться прямо, не сутулиться, двигаться без суеты.
   С утра она выбросила все свои платья, сшитые дома на швейной машинке. В обед она не стала, как обычно, у плиты. На вопрос "Что мы будем сегодня обедать?" она спокойно ответила: "Яичницу поджарьте!".
   Она, не советуясь с Виктором, взяла деньги из шкафа и со словами "Буду поздно!" ушла.
   "Любовник? - подумал Виктор,- скорее всего,- да!".
   Ему вдруг стало страшно за себя, за Полинку, за Юрка ...
   - Что мне делать? Побить ее, выгнать на улицу? Но это же - моя Светочка, часть моего тела. Могу ли я отрубить себе руку? Нет, не могу!
   Виктор решил запастись терпением.
   Он подумал, что если его жена по-настоящему полюбила кого-то другого - пускай сама уходит, а если останется - придется простить. " Авось, утрясется..."
   Светочка купила себе новую одежду, на один размер меньшую прежней, новые кроссовки и по утрам начала совершать длительные пробежки по парковой аллее.
   Виктор удивился этому. У него возникло подозрение, что это есть хитрый способ для встречи с любовником.
   Однажды он сам одел спортивную форму и выбежал на парковую аллею. Незаметно он бежал и следил за женой.
  Светочка не оборачивалась, и это упрощало слежку.
   Она добежала до развилки дорожек и остановилась. К ней подошла высокая, стройная женщина в тренировочном костюме.
   Виктор уселся на скамье и стал следить за тем, что будет дальше. Лица женщин с такого большого расстояния рассмотреть он не мог.
   Женщины не стали стоять на месте, а побежали вместе вглубь парка, свернули с аллеи и исчезли из вида.
   "Подружка - это хорошо,- подумал Виктор, возвращаясь, домой,- Пускай развеется, наговорится..."
   Домой Светочка вернулась уже через пол часа. Она молчала и Виктор молчал. В доме было тихо, как в гостинице: ни бесед, ни шуток, ни громкого смеха.
   Виктор, и Светочка стали спать отдельно, в разных комнатах.
   Дашков подолгу ворочался в постели и сердился на себя и за новый автомобиль, и за курсы вождения, и за майку...
   Он приучил себя смотреть на шаг вперед, но понял, что пора бы оглянуться и назад. Когда-то давно он совершил ошибку, за которую платит сейчас слишком высокую цену.
  "Отпустил жену - а не надо бы! - думал он,- Ничего, может, все уляжется, утрясется, сколько лет прожили вместе!.."
   Так прошел месяц. И Виктор, и Светочка проживали под одной крышей, как брат и сестра. Они не ругались, не скандалили.
   Скоро им стало казаться, что они уже прошли пик общего для них кризиса. Они вдруг поняли, что им самое время восстанавливать свои силы и что сердиться друг на друга - слишком утомительное дело. Они постепенно начали разговаривать между собой, советоваться друг с другом, и хотя окончательного примирения еще не было - это примирение уже наметилось.
   А когда стало нужно ехать в деревню, чтобы посмотреть состояние деревенского дома, навестить Бабу Любу и забрать яблоки, решено было ехать всем вместе.
  
   10
   Баба Люба, необъятно толстая старуха с полными розовыми щеками, бежала открывать ворота и причитала на ходу:
   - Ой, детки мои едут! Витя, внучек, ты - что так долго не ехал? Я уже так соскучилась! И за тобой соскучилась, и за Светочкой, и за Полинушкой, и за Юрочкой!
   Кроме Дашковых у нее в этом мире никого не осталось, поэтому она подходила к каждому и каждого расцеловывала много раз.
   - Баба Люба, на работе - завал,- объяснял Виктор,- а Света на курсы ходила. Некогда нам было, ты нас прости!
   - А вам - всегда некогда! Маленьким был - кто за тобой смотрел? Я - Баба Люба! А сейчас - никому не нужна!
   Что ты там мне привез? Что это - хлеб? Хлеб - хорошо, мне до магазина, ох, как тяжко ходить! А колбаски мне привез? Привез? Ах ты, моя умница! Помнишь мою слабость! А это что - водка? Ой, милок, я ж не пью. Это - сам выпьешь! Света-а-а! Ходи, картошку будем чистить, стол накрывать...
   За столом у Бабы Любы рот ни на минуту не закрывался, ей нужно было за вечер сообщить гостям все свои новости, и она рассказывала их без остановки:
   - А Шурка-то, бабка, что с краю деревни жила, да ты знаешь, Витя, померла, царство ей... А дом ее пустует, а корову ее на мясо забили, а корова-то еще молоко давала. А мне грибов приносили, так я и вам насушила. Петух стал кидаться на меня, ты, Витя, заруби его, я другого куплю. А яиц я вам решето насобирала. А калоши мне новые купи: продырявились мои уже ...
   ...Витюша, ты мне манеху-то налей, я тоже выпью! А
  знаешь за что выпью? Чокаться не будем... Выпью за Кузьму своего, так вот и помянем его. Уже двадцать пять годков без него на свете маюсь. Зачем я так долго ногами землю толку? Мой муженек, Кузьма Тимофеич, ждет меня там наверху, а я - здесь, с вами сижу. Не берет меня Бог, за грехи мои, видать...
   - Баба Люба! Какие такие грехи на тебе? Ты что на себя наговариваешь?
   - Ой, было, дети мои! Один грешок был такой, что и вспоминать совестно...
   - А ты, Баба Люба, расскажи, тебе и легче станет.
   - Ну, ладно, слушайте! Кузя мой конюхом был. Конюхи тогда в почете большом были. И любил Кузьма мой лошадей, ох, как он любил их, а они его тоже уважали. Не бил их никогда без надобности, сухариками из кармана угощал. Ему карман тот кони зажевали весь. А какие те кони при нем чистехоньки были, гривки им заплетал, ленточки им вплетал! Перепахал с теми конями мой Кузя все вокруг и все сено с округи посвозил. А тут - на тебе: Гоша к нам со своим трактором приехал к нам в деревню, и не стало житья. Больно до женского полу охоч был тот Гоша. Ходил ко мне под окна - в пиджаке такой да говорливый весь! Задурил мне голову, и стала я с ним в стог бегать, а Кузьма нас выследил. Бегит с топором, зарублю - говорит! А я ему в коленочки упала, ножки целую и Христом Богом прошу. Гошку, говорю, не руби, руби меня: я виновата! Ой, было чего!.. Отпустил он тогда и меня, и Гошку, будь тот Гошка не ладен! А дома, спрашиваю, чаго ж ты, милый, меня не зарубил? А он мне говорит, люблю, Любаша, тебя больше всего на свете! Ой! Порвала я тогда на себе волосы! "Дура я, дура!" - думаю! Меня мой Кузя так любит, а я что творю!..
   - Как же вы жили потом?
   - А потом, Витечка, лучше всех жили! Кони Кузю любили, а он - их, и меня он любил, а я - его. За его любовь его и любила. Ох, как я тогда его полюбила! А сейчас ходит где-то мой Кузя по облачку с плужком да на меня сверху посматривает... Ой, что же это я, дура старая, да при малых детях... Полинушка, Юрочка, идите, детки, уже спать! Я вам у себя постелила! А вы, Витюша и Светочка, в зале ляжете. Ты допивай, внучек, да петушка мне заруби!
   - Баба Люба, утром зарублю, устал я, да и выпивши уже.
   - Ой, Витюша, ты трезвей как-нибудь! Ты ж его, антихриста, днем не словишь! Ты его сейчас, пока спит, с насеста сними, тихонечко да по шейке - тюк - и все!
   - Ладно, сейчас допью...
   Светочка отошла, взяла с дровницы топор и ушла в сторону курятника. Послышался куриный переполох и удар топора по колодке. Через минуту она вернулась с обезглавлено тушкой петуха. Алая кровь текла тягучей струей из перебитой горловины. Все смотрели на эту кровь, пока она не перестала течь.
   - А? Как я его? - приподняла Светочка тушку.
   - Смотри, Витюха! Не побоялась! Повезло тебе с бабой! Не баба - огонь!
   Ложились спать не как в городе - а по-деревенски, в десть часов вечера.
   Баба Люба улеглась и руководила подготовкой ко сну своего внучатого племянника и его жены со своей кровати, прислушиваясь к скрипу дощатого пола и определяя, таким образом, местонахождение других людей в доме.
   - Ты, Витюша, полотенчико возьми и лампочку выкрути! Выключатель у вас не работает! Завтра по дню почини мне его.
   После того, как скрип пола утих, Баба Люба долго не спала и прислушивалась к шорохам в комнате гостей, а когда услышала ритмичный скрип кровати, перекрестилась и закрыла глаза.
   - Ой, дай вам, Божечко! - прошептала она, вздохнула и, наконец, уснула сама.
   11
   Утром все гостинцы от Бабы Любы были собраны и уложены в багажник автомобиля.
   - Вы же меня не забывайте, детки, приезжайте почаще!.. - без конца повторяла Баба Люба и вытирала кончиком фартука мокрые глаза.
   После долгого прощания Светочка села за руль. "Я поведу,- сказала она Виктору. - Мне нужно потренироваться в вождении"
   Виктор не перечил. Он вчера на ночь принял немало алкоголя, и к тому же ему захотелось наконец-то побыть пассажиром.
   Дашковы выехали из деревни и поехали по прямому, хорошо обустроенному шоссе. Светочка уверенно вела автомобиль, смотрела на дорогу спокойным взглядом, она при этом не горбилась, держалась прямо, вытянув шею вперед.
   Виктор любовался своей молодой женой. Он отмечал в ней большие перемены: Светлана перестала кокетничать при разговоре, рот ее не был, как прежде, сжат. Наоборот, губы ее были расслаблены. Смотреть она стала прямо в глаза, простыми словами изъясняться, при разговоре казалось, что она одновременно смотрит и себе внутрь.
   Машина набирала скорость. Салон автомобиля наполнился струями свежего утреннего воздуха. Светочкины рыжеватые волосы развивались на ветру, а прядь волос челки маленьким флажком трепыхался на ее лбу.
   - Витя! - заговорила Светочка. - Я это сделала не только ради себя, но и ради нас обоих.
   Виктор задумался о том, какую пользу измена жены могла принести им обоим.
   - Мы долго с тобой боялись, - продолжила она, - что наш брак разрушится. Мы слишком напряженно ждали, когда у одного из нас это случится. Но ты теперь видишь: наш брак все еще цел. Ты прости меня, Витя! Я это сделала только ради нас. Мне свобода от тебя, Полинки и Юрка не нужна. Простишь?
   Виктор не хотел отвечать жене. В слове "прощаю" он не смог бы передать все чувства, которые испытывал к жене. Ему хотелось ей сказать многое. Но Виктор вместо слов положил свою руку на руку Светочки. Она от этого прикосновения искренне улыбнулась. В этой улыбке Виктор прочитал не радость девушки, а счастье взрослой женщины, его женщины.
   - Витя! - заговорила эта женщина,- Ты, пожалуйста, не называй меня больше Светочкой. Называй Светланой, Светиком, Светлячком - как хочешь, но только не Светочкой... Хорошо? Той Светочки уже нет... И тех одноклассников тоже нет. Все уже поменялось: мы уже совсем другие. Понимаешь? И еще у меня к тебе одна просьба: ты меня больше не ревнуй. И я не буду следить за тобой. Ты меня отпусти, как отпускают собаку, на длинный-длинный поводок... А еще лучше, чтобы этого поводка вовсе не было. А я каждый вечер буду домой возвращаться, к тебе, где бы я ни была. Отпустишь? Я тебя за это только больше любить буду.
   Виктор кивал, поражался всем словам жены, не перечил ей, понимая, насколько она незаметно для него вдруг изменилась.
   - Витя! Ты когда-то спрашивал, хочу ли я еще ребенка. И я сейчас отвечу - пускай уже все точки над "и" будут расставлены - говорю тебе: больше детей я не хочу. Не потому, что от тебя не хочу. Я тебя, Витя, очень люблю. Но большой кусок жизни прошел мимо тебя и мимо меня. А давай собаку заведем! Породы чао-чао или лайку. Чтобы у нее морда была доброй-доброй. Дети пускай с ней играют, на рыбалку будешь с ней ездить... И обязательно - белую! Давай?
   Полинка и Юрок сидели сзади и слушали разговор. Они многого не понимали в этом разговоре, но когда речь зашла о собаке, они стали радостно подпрыгивать на месте и кричать: "Ура! Собака!". Далее они всю дорогу обсуждали кличку своему будущему четвероногому другу.
   До города осталось ехать совсем немного. Вдруг дети захотели пить.
   - Дети, потерпите, скоро дома будем! Мы же не брали с собой воды, дома напьетесь! - упрашивал их Виктор.
   Он вспомнил, что когда-то здесь был небольшой хуторок с колодцем, почти у самой дороги. Виктор попросил ехать жену помедленнее, и поворот к колодцу все же был замечен. Машину направили с трассы на узкую проселочную дорогу, зажатую зарослями высоких берез. Когда проехали березовую рощицу, перед Дашковыми открылось большое пространство с застройкой.
   Здания были удивительными в своих очертаниях, видно было, что это - какой-то важный объект.
   "Военные настроили..." - предположил Виктор.
   Колодец с крышей "домиком" стоял на прежнем месте. Все вышли из машины и направились к нему. Но ни ведра, ни колодки с цепью там обнаружено не было. Дети заглядывали в колодец, кричали туда и прислушивались к эху.
   - Пустой, наверное, - предположили они.
   Виктор наклонился к колодцу и почувствовал запах воды, но, сколько он ни всматривался в колодец, блеска воды на дне увидеть не удавалось.
   - Давайте камешек бросим! Если там есть вода - по звуку услышим! - предложил Юрок.
   - Камешек нельзя! - возразила Светлана. Но можно монетку. Есть у кого-нибудь монетка?
   Монетка нашлась. Ее бросили в колодец и прислушались. Монетка ударилась о бетонные кольца, потом - еще раз...
   - Нет там воды! - заявил Юрок.
   К удивлению всех через минуту монета ударилась по поверхности воды: из колодца раздалось звук ее всплеска.
   - Ого! Так долго летела! Какая же глубина здесь должна быть тогда?
   Откуда-то появился старичок в пальто и шляпе с трехлитровой банкой воды в руках.
   - Вода здесь - превкуснейшая, господа! Здравствуйте! Я вижу: вы пить хотите, возьмите, попробуйте!
   Все поочередно пили воду и расхваливали ее вкус. Потом попили по кругу еще раз и захотели поблагодарить человека в шляпе, но его и след простыл.
   Дашковы стали пристальнее всматриваться в здания. Здания были облицованы алюминием. Глухой бетонный забор не давал рассмотреть двор. Все указывало на какую-то секретность и важность этого объекта: охраняемая проходная, антенны, странное оборудование на крышах...
   - Поехали отсюда, - решительно сказал Виктор,- не нравится мне здесь!
   Уже в машине опять вспомнили вкус воды.
   - Не вода - настоящий напиток! В городе такого не
  попьешь!..
   Автомобиль въехал в город.
  
   Глава третья
   ЕЛЕНА ПРЕКРАСНАЯ
   1
   Мечта. Что-либо есть на свете более свободное, не ограниченное временем и пространством?
  Нет такого! Мечта преодолевает все преграды, она может изменить даже то, что уже прошло. Только мечта может беспрепятственно проникнуть в глубины океана, полететь на далекие звезды, пройти сквозь каменные стены. Только она, возникнув в воображении заключенного в сырой тюремной камере, может пробиться наружу белым голубем. Только она может поставить на ноги больного, накормить нищего, дать приют бродяге. Она может сотворить настоящее чудо. Мечта - маленькая или большая - живет в каждом из нас.
   Нет мечты - нет человека! Спросите у любого, жил ли он хотя бы день без мечты. Можно услышать о людях, живущих
  без любви, без денег, без жилья, без работы, без признания... Но у них есть хотя бы маленькая, хотя бы смешная, хотя бы зловещая, хотя бы гнусная - мечтеночка. Есть странные мечтания, есть всепоглощающая большая мечта, есть мечтательность без действия... Разные бывают мечты! Но чтобы ее не было совсем - такого не бывает. Мечта есть у
  всех!
   А если мечтает заведомо талантливый человек, красивый, достойный и имеет поддержку в своих начинаниях от других людей? Тогда этот человек рано или поздно обязательно осуществляет свою мечту, даже если эта мечта кажется поначалу чем-то несуразным или несбыточным.
   Речь пойдет о мечте Елены. Сказать, что она была необыкновенно красивой - это значит: ничего не сказать.
   Ее лицо было безукоризненным, ее фигура была стройной, ее руки - гибкими.
  Держала она руки прямо, слегка согнув их в локтях. Она всегда двигала ими, даже если при этом стояла на месте и ни с кем не разговаривала. Поэтому руки ее напоминали сложенные крылья. Когда же она что-либо говорила, пальцы ее тоже начинали говорить. Казалось, этому она специально училась у индийских танцовщиц. Но нет: таким было ее каждодневное состоянием души. В ней красота когда-то свила свое гнездышко, на ней красота присела на ветку и радостно пела свою песню.
   А если добавить то, что Елена была русоволосой и, что оттенок ее волос напоминал чистое золото, тогда можно представить о каком чуде пойдет речь дальше.
   И у этой девушки была своя мечта. Великая мечта.
   Она понимала свою уникальность и поэтому неустанно работала над собой. Елена на "отлично" закончила учебу в девятом классе, только что окончила музыкальную школу и заканчивала балетную.
   О таких говорят: "Везунчики!". Да, ей повезло! Но к этому везению Елена каждый день прибавляла свой труд. Она подолгу стояла у балетного станка, сидела в библиотеках, собирала и изучала музыку, но, в первую очередь: постоянно заботилась о своем здоровье. Ей нельзя было отдать болезням ни дня, ни даже минуты, иначе бы она выбилась из графика работы над собой и что-нибудь упустила.
   Мечта ее сначала была тайной. Но тайну не утаишь! Ее мечту узнали все: Елена хотела стать солисткой балета.
   Бесспорно, она бы ею и стала. Но идти к своей мечте ей помешал высокий рост - рост выше среднего. Встав на цыпочки в своих балетных туфельках, Елена становилась намного выше своих партнеров. Мальчики-танцоры отказывались танцевать рядом с ней и поднимать ее вверх.
   Елена не впала в отчаяние: это не было свойственным ее натуре, но нужно было что-то предпринимать.
   По совету преподавателей она стала больше времени уделять сольному танцу. Раскрепощенный, а не классический балетный танец, основанный на принципах танца Бежара, вдруг так слился с ее темпераментом, мировоззрением и музыкальными пристрастиями, что все увидели: рождается новая, ни на кого не похожая сценическая звезда.
   После девятого класса родители стали просить Елену:
   - Съезди, дочка, в деревню на каникулы, подыши свежим воздухом, наберись впечатлений, отвлекись от всего! Иначе изведешь ты себя!
   Елене и самой давно хотелось увидеть луг, лес, речку, услышать утреннее пение птиц.
   Еще было важно то, что в деревне должны были быть на каникулах и оба ее ухажера: силач и красавец Виктор и умница-эрудит Вячеслав. Она еще тогда не знала, кому из них отдать свое предпочтение. Ухаживали за ней они оба.
   Виктор создавал впечатление парня основательного, хозяйственного. За ним она бы чувствовала себя защищенной.
   Вячеслав же был загадочным, острословом и очень изобретательным. С ним время пролетало в один миг: такой он был интересный. Вячеслав интересовался физикой элементарных частиц и читал уже очень серьезные научные книги. По всему было видно: он будет ученым, возможно, даже выдающимся.
   Еще одно обстоятельство сближало Елену и Вячеслава: Елена была высокой и Вячеслав - тоже. Рядом с ним она не чувствовала себя школьницей, она чувствовала рядом с ним взрослой барышней, а это ей льстило.
   Всяческие невероятные явления забавляли Елену: ей казалось, что она слышит голоса деревьев, она могла легко предсказать погоду, могла видеть цвет стен закрытыми глазами. Она не колдовала, не увлекалась оккультными науками - нет! Просто она была внимательной и умела замечать вокруг себя самые невероятные вещи.
   Когда же Елену "посетила" шаровидная молния, они с Вячеславом, обговаривая это событие, сблизилась с ним. Вячеслав из всего окружения мог один что-нибудь внятное говорить о таких вещах.
   Появление шаровидной молнии сблизило их настолько, что они сразу после тех событий уехали из деревни в город. Им не хотелось быть на виду. Они в городе стали часто оставаться в пустующей квартире Вячеслава и говорить там на разные темы. А потом они там целовались, а потом у них произошла первая близость...
   Елена забеременела от Вячеслава почти в то же самое время, когда и Светочка от Виктора.
   Но она сумела скрыть свою беременность, тайно сделала аборт, и сделала это в первую очередь потому, что не представляла себя матерью в ближайшем обозримом будущем. К тому же Елена даже в мыслях не могла допустить, что ее Вячеслав вдруг возьмет и откажется от карьеры ученого. "Зачем останавливать парня в его мечте?"
   Елена вдруг представила, как они - амбициозные и талантливые - вдруг встанут у детской кроватки и отбросят все свои планы... Нет - это было бы глупо!
   "С ребенком можно и подождать. Нужно мечтать, нужно пробовать, нужно ставить цели и их осуществлять!", - так рассуждала Елена и продолжала совершенствовать себя дальше.
   Когда она узнала, что ее подруга, Светочка, ждет ребенка от Виктора и что ребенок этот родится в законном браке, она не позавидовала им, а только подумала: "Каждый сам решает свою судьбу: они пускай решают свою, а я - свою".
   2
   Новое время открыло новые возможности. Стало интересно заниматься модельным бизнесом. Для девушек в этом бизнесе были такие требования: свобода от брака, хорошая внешность и высокий рост. Всем этим требованиям Елена соответствовала.
   Она сделала для портфолио серию качественных фотографий, где показала себя в купальнике, в разных нарядах, на разных фонах и в разных ракурсах, сделала множество снимков лица, где одинаково интересно выглядела и грустной, и веселой, и загадочной.
   Она выслала пакет этих фотографий на адрес модельного агентства и сразу же получила ответ с приглашением о сотрудничестве.
   После приглашения Елена написала в агентство обстоятельное письмо, где попросила повременить с приемом ее на работу, так как она еще школьница.
   Тогда директор агентства приехал к Елене сам.
   Родители решительно отказали директору агентства:
   - Мы ни за что не отпустим свою дочь в "свободное плавание"! Она еще должна закончить школу! Что вы там будете с ней там делать - неизвестно. Какие деньги она будет зарабатывать за хождение по подиуму - тоже не известно. Извините - нет! Если она вам так нужна - приезжайте после сдачи ею выпускных школьных экзаменов. И это наше решение окончательное, и оно обсуждению не подлежит!
   Ситуация с карьерой Елены переменилась зимой, перед самым Новым годом.
   Елена была приглашена на большой бал-маскарад, устроенный для лучших учеников города. Родители таких учеников в знак уважения за труд, вложенный ими в их чада, тоже были приглашены - в качестве зрительской аудитории. Проходило это мероприятие в городском Дворце культуры. Кроме большой новогодней елки, богатых украшений в фойе и в зрительном зале всех приглашенных ждал большой феерический спектакль на новогоднюю тему.
   Спектакль был поставлен с размахом: на сцене были живые медведи из цирка, живой северный олень. Олень рассказывал Герде, как найти Кая... Когда Герда вошла во дворец Снежной королевы, свет на сцене резко погас, осветили зрительный зал, два клоуна развели руками и сообщили, что очень жаль, но представление не может продолжаться:
   - Снежная королева съела столько мороженого, что застыла сама.
   В зале смеялись, аплодировали...
   На сцену вышел Дед Мороз и Снегурочка. Они во всем разобрались и заявили, что будут срочно искать замену на роль Снежной королевы, что спектакль не будет сорван, а потом пошли выбирать на эту роль девушку в зрительный зал. Они искали девушку "неземной красоты". Конечно же, выбор был сделан на Елене и ее попросили подняться на сцену.
   - Уважаемы зрители! - говорил Дед Мороз, - Как вы считаете, может ли быть лучшей претендентка на роль Снежной королевы, чем эта девушка?
   Зрители долго аплодировали Елене, и делали это в знак признания ее красоты.
   Девушку одели в накидку с блестками, корону и попросили ее жестикулировать в такт записи голоса Снежной Королевы. Когда же спектакль закончился, Елене аплодировали больше всех, и ей больше всех подарили цветов. Цветы, которые ей достались, в эту пору, зимой, стоили целое состояние - так их было много и так они были хороши.
   Так Елену короновали в первый раз.
   Потом был вальс. Вячеслав вел в танце Елену вокруг новогодней елки. Танцевали они свободно, ступали большими шагами. Вячеслав страстно смотрел в глаза партнерши и крепко держал ее за талию. Эта его поддержка позволила показать Елене всю свою гибкость. Она развевала легкую широкую юбку рукой, на каждом повороте низко прогибалась, отбрасывая голову в сторону.
   Так легко и свободно кроме них в зале больше никто не танцевал. Все расступились, чтобы полюбоваться этой парой. Вячеслав и Елена проходили полные круги по залу всего лишь несколькими шагами. Когда музыка стихла, все восторгались. На Елену одели вторую корону и повязали ей ленту с надписью " Королева бала ".
   Так она была за вечер коронована во второй раз.
   Распорядитель бала вдруг объявил, что эта прекрасная девушка есть еще и талантливой балетной танцовщицей.
   Елена не стала себя долго упрашивать, она была "в ударе". Елена исполнила танец Кармен, и публика сразу забыла и о Деде Морозе и о Снегурочке, о подарках и новогодних розыгрышах. Танец всем очень понравился. Елене дарили симпатичных фетровых мишек, зайцев и просили у нее автографы на память.
   После оваций неожиданно для Елены и ее родителей появился директор модельного агентства и предложил собравшимся наградить девушку специальным призом: "Самая красивая девушка города".
   Предложение было единодушно принято, и Елена была коронована еще и в третий раз.
   Бал возобновился, и директор модельного агентства подошел к отцу и матери Елены. Он поздравил родителей с успехами дочери и спросил их:
   - Теперь-то вы видите, какой у нее может быть успех? Вы и дальше будете сопротивляться?
   Отец и мать девушки, хотя и понимали, что все было подстроено, "сдались" и подписали контракт. В контракте было прописано, что агентство гарантировало Елене и охрану, и постоянную занятость, и высокую заработную плату.
   О новой звезде сцены заговорили. К Елене присматривались менеджеры разных агентств, они начали приглашать ее на крупные торжества и не только в этом городе, но и в другие города, и даже в столицу.
   Один человек, услышав о Елене, не поверил, что можно так быстро двигаться по ступеням лестницы успеха. Он говорил:
   - Вранье! Это легенда! Так не бывает! Куплено все, подстроено!
   Человеку показали плакат с изображением Елены. Но он твердил дальше:
   - Фотомонтаж! Ретушь! Таких красивых людей не бывает! Вас дурачат!
   Человеку сказали, что они шестнадцать лет ходят рядом с этим чудом - Еленой, видели, как этот цветок распускается в их городе, на их глазах. Над этим человеком дружно посмеялись, назвали его скептиком и окончательным неудачником.
   - Пойми, - говорили ему, - ты в это не веришь потому, что не умеешь мечтать высоко, потому что ты - мелкий и жалкий сам!
   Осмеянный человек тогда пошел на выступление Елены и убедился, что он совсем не прав и что чудеса на свете все-таки есть. Он узнал расписание выступлений девушки и никогда не пропускал концерты с ее участием. Более того, он потратил почти все свои сбережения на цветы для Елены. Он следовал за ней из города в город. А главное - это то, что и у него появилась мечта. Ему очень хотелось поцеловать хотя бы руку Елены, хотя бы - край ее платья, хотя бы - туфельку...
   3
   После карнавала прошло несколько лет.
   Елена сидела в самолете, который поднимался над ночным городом. Внизу на прощание мигали огни.
   Елена сегодня первый раз покидала страну. Она летела завоевывать своей красотой "старушку Европу".
   Как ее, Елену, "бриллиант России", там примут? Она понимала, что и здесь она хороша, и там она будет самой лучшей. Но у успеха есть подводные камни... А вот и он, первый такой камень.
   Подошла стюардесса и спросила, улыбаясь:
   - Вам что-нибудь нужно?
   Нет, ей, Елене, ничего сейчас не нужно. Но ей очень хотелось бы, чтобы, когда ей улыбаются, то делали это не только зубами, но и глазами, точно так же, как она сама привыкла это делать в общении с другими. Елена всегда все хорошее делала с улыбкой и искренне. А эта улыбка стюардессы была штатной, заученной. Эти штатные заученные улыбки Елене давно уже надоели. Они ей надоели потому, что за ними не было видно, что человек думает о ней на самом деле.
   Еще Елена не могла привыкнуть к тому, что все вокруг говорят только о деньгах и только ради денег. Если же вдруг вспыхивает спор и говорят темпераментно, живо, искренне, то уже становилось ясно, что и там говорят только о деньгах.
   Нет, Елена не жаловалась на судьбу. Она, как и все в ее коллективе, была деловой, стремилась побольше заработать, торговалась за размер гонорара. Но она никогда не спорила о деньгах до хрипоты, как другие. Она не могла превратиться вдруг из красавицы Елены в Медузу Горгону.
   Ей тяжело было, потому что здесь не с кем было "посудачить", просто поболтать, "по-бабски". У нее здесь не было настоящих подруг. Нет, она никого не винит. Виновата только она сама. Она ради карьеры бросила и подруг, и родителей, и свой город, и своего Славку. Она бросила свою балетную школу.
   Она не станет притворяться: ей нравятся овации, вспышки фотокамер, ей нравится менять каждую минуту наряды... А поклонники? Поклонники...
   Поклонников было слишком много. Было все: от грязных предложений до бриллиантовых подношений.
   Она долго сопротивлялась толпе кавалеров у гримерной. Всем она давала "отворот от ворот", потому что надеялась, что они со Славкой еще смогут когда-нибудь соединить свои судьбы. Но Слава все реже писал, письма становились все прохладнее, и Елена вдруг поняла, что он уже нашел себе другую.
   Тогда и она стала осматриваться вокруг. Ее одинокий взгляд заметили многие. Но все - не то.
   Только он - Жорж, румынский цыган из кордебалета - стал ее отрадой.
   Елена взяла Жоржа за руку. Жорж - ее любовник - высокий кудрявый молодой человек. Он сидит рядом, откинулся на подголовник. Не спит. На его небритой длинной шее выступает острый кадык. Кадык слегка двигается. Говорит что-то или поет?
   Елена подвигала пальцы на руке парня: "Ты же не спишь, Жоржик?".
   "Не сплю",- отвечал Жорж таким же движением пальцев.
   Да, он редко спит, этот длинноногий, долговязый танцовщик, но ему нужно много отдыхать: он устает. Когда он так задрал вверх голову с зарытыми глазами, то, скорее всего, он молча поет свои задушевные цыганские песни. Жоржик хороший, он любит ее, а она его - нет...
   Когда он появился в их коллективе, то сразу схватил ее, Елену, и прямо на сцене, стал прижимать к своей груди, что-то выкрикивать. Он тогда смотрел на нее черными, как у Отелло глазами, по-звериному, страстно... Елена очень испугалась. Она потребовала, чтобы Жоржа немедленно выгнали из кордебалета. Его выгнали.
   Но она не знала, что Жорж следит за ней, ходит за ней по пятам днем и ночью. Она думала, что он безумен, но он просто был в нее безумно влюблен. Жоржик уже сто раз доказал это. Он отгонял навязчивых, как мухи, поклонников, а однажды даже спас ее от насильника. Что бы она тогда делала без этого цыгана?..
   Елена пошла к директору агентства и попросила принять Жоржа обратно.
   - Капризничаешь? - спросил строго директор, но все-таки принял Жоржа опять.
   Может этот парень и был достоин ее руки и сердца, может он и в самом деле был лучшим на свете. Но этого Елене не суждено было узнать никогда: он был немым, и рассказать о своей любви словами он не мог.
   Елена опять провела своей рукой по пальцам Жоржа. Парень открыл глаза, посмотрел на нее и улыбнулся белыми острыми зубами, а потом - опять откинулся на подголовник кресла. Толстые губы стали бесшумно шевелиться. "Не мешай - пою!" - поняла Елена.
   "Бедный парень! - подумала Елена,- Как он скучает по своей родине! А как я уже скучаю! Я только что оторвалась от земли и хочу уже вернуться обратно. А что же будет дальше?"
   Она осмотрелась вокруг и удивилась: справа от нее сидел араб. Он тоже был кудрявым, но кудряшки были очень мелкими и держались они вместе - сплошной "шапочкой".
   - А давайте поговорим, - предложил вдруг араб по-русски без акцента, - я же вижу - вам тоже хочется поговорить.
   - Давайте поговорим! Тем более что вы хорошо знаете русский.
   - Европу летите покорять?
   - Лечу. Или я ее или она меня...
   - А зачем вам из такой страны улетать?
   - Из страны выезжают...
   - Нет, мадам, вы меня не путайте. Мы сейчас л е т и м. Значит: мы улетаем. Я русский знаю хорошо. Я здесь пять лет проучился.
   - Из страны, все-таки, выезжают. Я тоже знаю и английский и французский. Сейчас - немецкий учу.
   - Так молоды, а много языков знаете...
   - Мама - учительница.
   - Я тоже учителем стану в Эфиопии.
   - Зачем же пять лет учиться, да еще и в чужой стране? Чтобы потом нищенствовать?
   - Какое - " нищенствовать "! У нас в Эфиопии учитель - это самая высокооплачиваемая профессия! Судьи - на первом месте, военные - на втором, а на третьем - учители.
   - У нас - не так. А женщины вам наши нравятся? Да? Взяли бы и остались здесь жить! Наверное, не одной нашей девушке сердце разбили... может, вы убегаете от кого-то из них?
   - Никто не убегает... Послушайте, а как вы считаете, я - красивый?
   Елена присмотрелась к лицу эфиопа: его лицо было скорее арабского, а не африканского типа. Кожа лица его была не коричневой, а скорее - темно-оранжевой, и был он, в самом деле, вполне симпатичен. Она попробовала определить его рост. По его коленям, достающим почти до самого подбородка, Елена определила, что рост его - около двух метров.
   - Что же вы, девушка, не отвечаете?
   - Внешность у вас - в порядке.
   - Тогда станьте моей женой.
   - И поедем в Эфиопию?
   - Да, только я залечу на денек в Гамбург, к другу...
   - Нужно говорить: заеду.
   - Опять вы меня путаете! Поедем или полетим - как вам угодно! Ну же, соглашайтесь! У нас там - красиво! Миражи - вокруг. Идете по пустыне, а вам кажется, что вы ходите между озерами. Будете моей второй женой ...
   - Что? Жоржик!
   4
   Жорж вскочил и осмотрелся. Он грозно посмотрел на эфиопа и указал на него пальцем: "Этот? Бить?".
   Елена успокоила Жоржа, попросила поменяться местами, а когда это было сделано, внимательно следила, чтобы сидящие рядом мужчины не затеяли между собой драку, Но два кудрявых брюнета пометали друг в друга грозные взгляды и успокоились. Эфиоп уставился в окно с черным пространством ночи за бортом, а Жорж прилег на колени к своей возлюбленной и опять начал дремать.
   Елена приложила к губам Жоржа палец и почувствовала, как цыган сначала ругался, а потом - поцеловал ее в руку и опять начал петь. Второй рукой Елена гладила любовнику волосы, пропуская пальцы сквозь кольца его кудрей.
   Она снова углубилась в свои размышления.
   - Как жаль, что рано или поздно придется расстаться с этим парнем! - думала она, - Но это - неизбежно.
   Нет, она не искала богатого мужа, чтобы стать у него содержанкой! Она заработает на жизнь сама. И не только на жизнь.
   Она уже научилась делать деньги, и возврата к ограничению себя в чем-либо больше не будет.
   Ее родители были не богаты, но и бедными их назвать было нельзя. Отец был чиновником, и даже в самые плохие времена имел право на получение дефицитного товара в специальных магазинах. У них в доме всегда было мясо, была мебель, одежда, автомобиль.
   Отец Елены рассказывал, что жил когда-то в деревне, в большой многодетной семье. Хозяйство было большим: лошади, коровы, овцы, гуси, утки, куры ... Но их семью пришли "раскулачивать" и забрали все. Даже гнезда курей повытряхивали, чтобы яиц в них не осталось. Все семейство посадили на телеги и развезли по Сибири: умирать. Отец Елены спустя годы искал своих родственников, но тщетно. Его одного тогда пожалели: слишком был мал. Определили в детский дом. Он там вырос. С лютой ненавистью к режиму, но, стиснув зубы и перетерпев все унижения, отец Елены постепенно дошел в своем карьерном росте до высших эшелонов власти и сам стал оплотом режима.
   Он говорил всегда дочери: "Против лома - нет приема! Если так мир устроен, то зачем с ним бороться? Нужно карабкаться вверх, не оставаться внизу - там затопчут!".
   Мать Елены была учительницей иностранного языка, учителем "от бога". Ее уважали в школе, ученики ее любили, и Елена гордилась своей матерью. Все было так до тех пор, пока она вдруг не услышала реплику одного из сверстников в адрес ее матери: "Старая дура! Выучила языки и думает, что она - графиня! Поменяла бы себе пальтишко! Графиня, а ходит, как нищенка!". Елену эти слова ранили в самое сердце.
   - Нет, - думала она, - будь ты хоть семи пядей во лбу, будь ты хоть первой умницей и красавицей - все равно будут тебя уважать только за деньги и за власть!
   И деньги и власть у нее будут. Гамбург - это ее следующая ступень. Сначала она покорит Германию, потом - всю Европу, а потом - глядишь - и Америка снимет перед ней шляпу. Она еще очень молода, она успеет.
   А все свои таланты она даже и не раскрыла полностью. У нее в запасе - много задумок.
   В шоу, которое они везут в Гамбург, Елена "играла первую скрипку".
   Начиналось шоу с теневого театра. За полупрозрачным экраном танцовщики двигались и тенями создавали фон всего представления. На подъеме музыки этот фон из тонкой бумаги разрывался, и оттуда выходили модели. После показа всех нарядов выходила Елена в черном платье с пышной юбкой из арганзы и пела старинный романс. Этот романс переходил в плясовую музыку. Жорж выбегал и в воздухе делал сложные сальто. Потом опять выходили модели с большими пестрыми платками на плечах и делали несколько танцевальных фигур. За это время за кулисами Елена очень быстро переодевалась в роскошное подвенечное платье и выходила в нем на общий поклон.
   Все проходило слажено и выглядело оригинально.
   У Елены был красивый голос с глубоким грудным звучанием и довольно большим диапазоном.
   Но для успешной карьеры певицы ей нужна была очень проникновенная песня. Эта первая песня могла ее или прославить, или поставить на ее певческой карьере точку. Это Елена понимала. Она уже имела слова для такой песни, она мысленно подбирала к ней мелодию, но ей нужна была аранжировка, помощь операторов, художников, монтажеров - целой армии высокопрофессиональных работников масс-медиа. Здесь, в Германии все это можно было найти.
   Стих этой песни еще в школьные годы написал для нее Слава. Обидится ли Слава, что самое его сокровенное будет вынесено на публику? Наверное - обидится. Но отказаться от такой песни Елена не могла: она чувствовала эмоции в этом стихе, его напряжение, этот стих был камертоном ее внутреннего мира...
   Елена откинула голову, закрыла глаза и стала шепотом напевать:
   Ураган беспощаден, он сушу
   Опрокинет, разрушит твой дом.
   Отряхни на развалинах душу,
   Но оставь свою грусть на потом!
  
   Посмотри: здесь - река, а в ней - омут,
   Много лодок на дне и цепей!
   Не нужны тебе лодки - пусть тонут!
   Покидай это место скорей!
  
   Поднимись, стань к полету готовым,
   И запой, я услышу тебя!
   Я давно здесь и, честное слово,
   Жду тебя, моего соловья!
  
   Я давно стала серою птицей
   И с людьми больше жить не могу!
   Не могу я с неволей смириться,
   Но твоею женой быть смогу!
  
   Жорж поднял голову, посмотрел на Елену и улыбнулся: "Тоже - поешь?". Елена затолкнула цыганскую голову назад, к своим коленям: "Спи, не мешай!".
   Жорж знал эту песню. Он слышал, как Елена подбирала за роялем для нее гармонию. Он тогда посмотрел в слова, прислушался и стал широко жестикулировать руками, бить себя в грудь, разводить руки в сторону, изображая крылья.
   "Не так! - означало,- Не так нужно! А вот так! Широко, будто летишь!"
   - Бедный Жоржик! - думала Елена и продолжала поглаживать его черные кудри,- Занесло же тебя сначала в Россию, летишь сейчас в Германию... Перекати-поле ты мое! Ищешь по всему миру свободу для своей души, а остановиться нигде не можешь. Не дано тебе сидеть на одном месте. Разнесли вы по всему миру идею безграничной свободы, под скрипки и гитары пропели свои великие песни, а сейчас и не видно нигде шатров ваших да кибиток.
   Судьба ли это только цыган?.. Есть ли еще такие несчастные народы? Кто-то и будет ходить "по струнке", по расписанию: туда-сюда, с работы - домой, но не вы, кудрявые...
   Елена готова была выйти за Жоржа замуж. Но как его,
  ветер, в доме удержать? Убежит. Хотя бы ребеночка ей сделал, но нет, не цепляется дикое семя, не слышно
  ребеночка... Елену все больше и больше тревожила мысль о
  том, что она, скорее всего, уже бесплодна.
   5
   Гамбург принял пассажиров вечером. Вокруг был снег и сугробы, мела метель.
   "Как будто не в Европу прилетели, а домой" - удивлялись все. "Не удивляйтесь, - отвечали местные жители, - у нас в начале зимы так бывает. Пойдет пару дней и все растает"
   Через три дня весь снег был убран, остатки его растеклись, и европейская зима с ярким солнцем предстала во всей своей красоте. Здания блистали лоском, магазины - роскошью, а улицы - ухоженностью.
   Билеты на шоу русской моды были распроданы, декорации смонтированы. На вешалках висели подготовленные к показу наряды - в той последовательности, в какой их должны были демонстрировать.
   В большом зале с уходящим вглубь подиумом собрались зрители, модельеры, пресса и представители заводов, изготавливающих одежду - "пред-а-порте".
   Шоу началось. Звучала музыка, танцоры, делая сальто, летали над подиумом, модели показали свои наряды. В заключение вышла Елена и спела старинный романс. Публика была в восторге.
   В зале в первых рядах своей внешностью выделялся человек в светлом костюме, с выбритой наголо головой, черными бровями и очень длинным лицом. Его взгляд светился восхищением, и Елена запомнила этого человека, в светлом, сразу же.
   Его звали Бобом. Он был богатым и очень занятым человеком, а поэтому еще не состоял в браке.
   Мечтой его была девушка славянской внешности, чтобы была темпераментной и страстной, не жеманничала и с привычкой держаться во всем естественно. Поиски такой девушки привели его сегодня на показ русской моды, и сегодня он нашел то, что искал. Вот она - его будущая супруга - Елена!
   Как только все стали расходиться из зала, Боб схватил огромный букет белых роз и направился к гримерной Елены. Антрепренер пробовал его остановить: "Куда вы? Вас к ней не пустят! Смотрите: ее сам черт стережет!".
   Боб посмотрел на Жоржа, властно отстранил его рукой и прошел к Елене в гримерную. Там он преподнес букет и вымолил провести свободное время в этот вечер вместе с ним.
   Уже через час Боб и Елена гуляли по городу, заходили в рестораны, кафе, разговаривали о погоде, о России, о Прибалтике, в которой Боб, как оказалось, вырос, и о своих планах. Тем временем Жорж угрюмой тенью ходил следом за ними и только поздно ночью получил от Боба девушку обратно.
   - Прощай, Жоржик! - сказала Елена, закрывая перед ним дверь своего номера, - Ты не грусти! Все равно так должно было случиться - рано или поздно. Ну же, не вешать нос!
   Она отвернулась от его поцелуя и закрылась у себя. Свою дальнейшую жизнь она представляла уже с другим человеком.
  
   Свадьба состоялась весной. Цвели яблони. Их лепестки летали по городу и сообщали: "А у нас образовалась новая пара!".
   Гостей со стороны Боба было много - все в белом, розовом или кремовом. Со стороны невесты были только ее родители.
   Елена подучила немецкий язык и уже хорошо понимала, о чем говорили вокруг. Она прислушивалась к тихим разговорам и слышала отрывки фраз: "Может, она - аферистка? Выпотрошит кошелек нашего Боба - и домой...". В другом месте шептали: "Какая красавица! Пусть она даже ничего не умеет, но если бы родила Бобу красивого мальчика или девочку - и этого бы хватило. Мы бы все обожали этого ребеночка. Улучшит род - и ладно..."; "Что вы?.. Она же актриса! Она не будет сидеть дома. Родит, вручит Бобу малыша - и дальше, на гастроли!..".
   Родители во время свадьбы подошли к Елене.
   - Ты чем будешь после свадьбы заниматься, дочка? В свое шоу вернешься?
   - Нет, папа, мама. С ними я уже контракт разорвала, пускай ищут замену. У нас с Бобом - другая задумка: хотим сделать мне сольную программу как певице...
   6
   После свадьбы Елена много работала со стилистами, музыкантами и видеорежиссерами. Она подключила к осуществлению своей мечты специалистов по созданию "клипов" из Германии, Англии, Франции. Предложения были разными: то ей показывали эскизы, где она - амазонка на лошади, то птица в небе, то русская барышня в кокошнике. Из всего этого Елена взяла лучшее. Остановились на том, что в музыкальном выступлении она скачет на лошади, потом - поет рядом с нею, ее светлые волосы переплетаются с черной лошадиной гривой, а в конце - она птицей взлетает на ветку дерева. От пестрых декораций, замысловатых спецэффектов она отказалась.
   - Главным в видеоролике должна быть я сама. Ничего лишнего! При том, эта песня должна быть так преподнесена, что в ней не должно чувствоваться сиюминутной моды - все со знаком вечности. И только - белое, черное, синее и зеленое - как в русском пейзаже.
   После выхода "клип" стал медленно, но уверенно ползти по рейтинговой лестнице вверх. Несколько раз, взлетев на первое место и опустившись немного вниз, этот "клип" с песней Елены укрепился на долгие годы на высших ступенях и звучал в ряду лучших песен.
   Композиторы стали присылать новой "поп-диве" свои песни, зашла речь о большом гастрольном турне.
   А шоу русской моды, объездив всю Европу, возвращалось уже назад. Перед возвращением домой ему предстояло сделать последнее выступление в начальной точке гастрольного тура - в Гамбурге.
   Елена просила мужа пойти вместе на это выступление, чтобы она смогла попрощаться с бывшими коллегами, но он отказался, ссылаясь на сильную занятость.
   Был большой банкет, беседы и прощание.
   В дном из коридоров Жорж неожиданно накинулся на Елену, стал ее целовать, бросаться ей в ноги.
   "Я погибну без тебя!" - говорило все в нем. Елене было жалко своего бывшего друга. Она опустилась с ним рядом на колени, обняв его и долго утешала:
   - Что же я могу поделать, Жоржик? Судьба у нас такая!..
   Когда Елена ехала домой, то заметила что Жорж в такси едет за ней. Иногда такси Жоржа и машина Елены ехали совсем рядом. Тогда по взгляду парня Елена видела, что на уме у него есть что-то недоброе.
   Елена вошла к себе в комнату, переоделась и стала у окна. В синем вечернем небе красными росчерками из перистых облаков ей было написано тревожное послание. Что-то очень страшное ждало Елену в ближайшем будущем.
   Она всматривалась в эти облака, смотрела на яркие рекламные вывески и вдруг заметила на крыше высокого здания фигуру человека. Человек стоял у самого края, махал в ее сторону руками, а потом развел руки в виде птичьих крыльев и прыгнул вниз. Елена посмотрела на проезжую часть улицы, и увидела распростертое тело мужчины.
   К телу сбежались прохожие. Потом подъехала полиция и машина скорой помощи. Тело увезли.
   Что-то очень знакомое было в движениях этого человека на крыше...
   На следующий день на главной странице газет был заголовок: "Танцор из шоу русской моды бросился с крыши здания".
   Елена посмотрела на фотографию - это был Жорж.
   "Это я убила его! Я!" - шептала Елена. Слезы падали на газету, впитывались в бумагу и размывали краску, изменяя черты лица Жоржа. Елена отбросила газету. Она чувствовала себя убийцей. Это она разбила голову своему другу! Это она во всем виновата!..
   Боб вернулся домой и застал жену в траурном черном платье. Она сидела за столом. На столе стояла начатая бутылка виски.
   - Что у тебя случилось? - с тревогой в голосе спросил Боб.
   - Боб, мне нужно лететь домой: погиб очень близкий мне человек, я сейчас не могу быть с тобой.
   - Кто он?
   - Я не могу тебе всего рассказать. Отпусти меня, Боб!
   - Кто-то, из твоих бывших?
   Елена промолчала.
   - Елена,- строгим голосом заговорил Боб,- у тебя слишком много тайн от меня. Скажи, почему мы так долго состоим в браке, а ты все еще не беременна? Что ты с собой делаешь, Елена?
   - Я ничего с собой не делаю. Просто я в пору ранней молодости сделала аборт... Я обследовалась, лечилась - все напрасно... Извини, я должна была тебе сказать об этом сразу, еще до свадьбы... Но я люблю тебя, Боб!
   - Слишком высокая цена за любовь!.. Он бросил тебя тогда?
   - Нет, я его бросила. Ради встречи с тобой, ради того, чтобы быть здесь, рядом...
   - Нам нужно пожить порознь! - с этими словами Боб сметнул со стола бутылку с виски и она разбилась вдребезги.
   Он ушел к себе в комнату, держась за голову и крича на ходу: "Говорили мне, не женись на русской! У них только ветер в голове да стакан в руке!..".
   Через час Боб вошел к Елене.
   - Когда нужно ехать? Завтра? Извини меня за гнев... Я вот что подумал: если ты не можешь родить ребенка - давай усыновлять чужого...
   Елена бросилась на шею мужу.
   -Я уже давно об этом думаю! И обязательно мальчика! И обязательно, чтобы Мишей звали! И чтобы с синими глазами был! - говорила она, прижимаясь к Бобу.
   - Хорошо, хорошо,- согласился Боб, утешая супругу.
   Когда все сборы и наставления были закончены, Боб попросил Елену открыть рекламный отдел в торговом центре. Этот центр недавно построили на средства немецких инвесторов в ее городе. Боб решил, что никто не сможет там развернуть работу лучше, чем Елена.
   - Даю тебе месяц на все-про-все. Не вернешься - считай наш брак расторгнутым,- говорил Боб.
   - Я еще раньше управлюсь!- уверяла Елена. Ей стало легче на душе: наконец-то она могла надышаться воздухом своей Родины.
   7
   У Елены к тридцати годам развилась светобоязнь: давали о себе знать резкие вспышки фотокамер и сценические прожекторы. Она стала постоянно носить солнцезащитные очки.
   В своем родном городе Елена выглядела "черной вдовой": она никак не могла снять траур по Жоржу. Но ее очки и черный костюм служили еще и для другой цели: ей не очень
  хотелось, чтобы ее узнавали.
   Елена сначала взялась не за поручение мужа, а за поиски мальчика для усыновления. Она обошла все детские приюты, тайком понаблюдала за детьми и такого мальчика, какого ей хотелось, нашла.
   Ему было четыре года, он был шатеном, глаза его были голубыми. Звали его Павлом. С заведующей детского дома разговор был коротким: она выложила заведующей большую пачку денег на стол и сказала, что когда будет забирать мальчика, то даст еще столько же. Заведующая заверила, что мальчика будут держать для Елены и никому не отдадут. Но нужно было собрать несчетное количество справок, за срочность опять заплатить и ждать ответ не менее трех месяцев из отдела опекунства и попечительства.
   - Боб! Я нашла нам сынишку! Только не Мишей зовут, а Павлом,- звонила Елена мужу. Она перечисляла документы, которые он должен был ей выслать, а сама обещала выслать ему фотографию Павлика.
   - Не Майкл? Поль? - переспрашивал жену Боб,- А в офисе - что? Ты там что-нибудь делаешь?
   - Все делается, Боб! - заверяла Елена мужа, а сама думала в это время, что ей и в самом деле пора бы уже заняться офисом. Но офис может подождать, а сегодня можно было еще успеть поговорить с Павликом.
   Елена накупила игрушек, сладостей и поспешила на встречу со своим будущим сыном.
   Мальчика вывели, посадили рядом с Еленой и наблюдали за знакомством этих двух еще не родных и не близких людей. Воспитатели сразу предупредили, что от первой встречи очень многое зависит. Елена на встречу одела розовый костюм, спрятала темные очки, потренировала губы для улыбки. Сердце ее колотилось от волнения, но она при этом старалась держаться непринужденно.
   Мальчик вышел из соседней комнаты, окинул взглядом нянечек и воспитателей в белых халатах, увидел красивую женщину в ярко-розовой одежде и сразу же побежал к ней. Он обнял ей колени, прижался к ним весь и прошептал: "Мама! Ты где была?.. Я ждал, ждал...". Елена не смогла сдержать своих слез, но продолжала улыбаться.
   - Я искала тебя, я тебя потеряла, но я тебя уже нашла,- говорила Павлику Елена.
   - Ты меня больше не потеряешь?..
   Елене разрешили встречаться с Павликом каждый день, но обязательно в одно и то же время, без пропусков.
   Заведующая объясняла: "Он теперь целыми днями будет в окне вас высматривать. Не придете - он погибнет!".
   Так Елена привязала себя опять к родному городу на целых три месяца.
   Боб вначале с недоверием отнесся к такому повороту событий. Но потом решил помочь жене и, уладив все самые важные дела, приехал к ней.
   Елена планировала поездить по стране, зайти к друзьям, знакомым - у нее сначала была большая программа - но она иногда не успевала даже забежать в душ или сходить в парикмахерскую: добираться до детского дома было долго, а еще нужно было что-нибудь выбрать мальчику в детском магазине, а еще - дела в офисе...
   Елена исхудала. Она смотрела на первые морщинки на лице и к своему удивлению не испугалась их. Она даже была рада им: "А вот и я,- говорила она отражению в зеркале,- простая русская баба, жена и мать!".
   8
   Самолет на Гамбург набирал высоту. Павлик смотрел на города, поля и реки, на облака, на солнце и на бескрайнее синее небо.
   Справа от мальчика в креслах сидели Елена и Боб.
   - Ты раньше летал в самолетах? - спросил сына Боб.
   - Не-а!
   - А нравится лететь?
   - Да! Я когда вырасту - всегда буду летать!
   - Летчиком станешь?
   - Да!
   - Ты вначале вырасти! А я тебе уже игрушечные самолеты купил, машинки разные...
   - А мы еще будем ходить в детский дом?
   - Нет, не будем.
   - Жаль. А что такое - Германия?
   - Страна такая.
   - А я теперь кем стану, германцем?
   В разговор вступила Елена:
   - Смотри, Павлик! Видишь эти поля, города, облака, солнце?
   - Вижу.
   - Это - наша Земля, и здесь - все твое.
   - Все-все?
   - Все-все!
   - И дядя Боб - тоже мой?
   - Он тебе не дядя - а папа.
   - Дядя Боб! Ты - мой папа?..
   Каждая минута, проведенная с ребенком, стирала все грани между Бобом и Еленой, все их прежние обиды становились незначительными. Они беседовали с сыном и радовались новому чувству: чувству полноты жизни, которое было похожим только на чувство полета.
   Елена вдруг вспомнила, как они встретились в городе с подругой по школе Светланой, как они сидели в кафе, болтали там о прошедших годах, как они, чтобы взбодриться, бегали в парке, и как Светлана завидовала ее успехам...
   Тогда они разговаривали обо всем.
   - Светка, а как ты с Юркой сладила? - спрашивала тогда Елена подругу.
   - Сладила, Лена, сладила,- был ответ.
   "Чужие дети... - думала Елена,- Что им нужно? Ласка внимание, тепло и любовь..."
  
   глава четвертая
   ЮРОК
   1
   Жевательные резинки среди детей того времени служили предметом почитания и своеобразной валютой.
   Они стали универсальной игрой, заменяли домино, конструктор, из них выдумывали новые игры. Они даже стали неотъемлемым продуктом детского питания.
   Дети останавливались возле будок-киосков, выгребали мелочь из карманов, долго смотрели на выкладку в витрине и рассуждали: "Такая - у меня уже есть, с куклой Барби - розовая - для девочек, синяя, с Бэтмэном, для мальчиков...".
   - А какие у вас есть еще жевачки? - спрашивал Юрок продавца, заглядывая в окошко.
   Продавец отвечал, что есть еще в виде конфеток, на палочках, с вкладышами-комиксами и другие.
   Юрке больше всего нравились жевачки с вкладышами-комиксами. Он разворачивал их тут же, у киоска, бросал в рот резинку и рассматривал комиксы.
   Комиксы из жвачек были среди детей так популярны, что
  даже стали вытеснить букварь: многие по ним, а не по букварю, научились читать.
   Жевательные резинки говорили об уровне доходов в семье и ее статусе: если жуют - значит: богатые, не жуют - значит: бедные.
   Юрка считался богатым: мать с отцом, когда были еще живы, навезли из Польши жвачек для продажи.
   Коробки с этими жвачками занимали всю кладовую. Юрка стал жевать и продавать. Продавал же он резинки поштучно или разрезал их на кусочки.
   - Почем резинки у тебя? - спрашивали у него одноклассники на переменках. Юрка раскладывал товар. Он долго перечислял стоимость каждой товарной единицы, но переменка заканчивалась, и тогда продажа осуществлялась под партой - "с колена".
   Процесс купли-продажи понравился Юрке. Он даже осмелился стать со жвачками рынке.
   Юрка выложил несколько помятых жвачек у ног на картон и стал ждать своего покупателя. Он осматривал соседей по месту, втягивал носом сырой утренний воздух, растирал по лицу сопли, и при этом неустанно жевал и надувал разжеванную массу - в рекламных целях.
   Дети и взрослые подходили к нему, спрашивали о цене, возмущались:
   - Это - грабеж! Дороже, чем в магазине!
   - Покупайте в магазине! - отвечал спокойно Юрка. Но покупатели все же брали у него резинки и по этой цене, и очень скоро у Юрки в кармане накопилось довольно много денег.
   Рядом с Юркой стояли старушки - одна с овощами, другая - с зеленью.
   - У меня, - говорила одна, - бизнес картофельный. Это беспроигрышно! Я картошку знаю, сажу ее всегда. Смотри, какая картошка у меня!
   - А у меня, - рассказывала вторая бабулька, - петрушка. С ранней весны до поздней осени петрушка всегда есть в огороде. Я ее уже и выкорчевывала, так нет же: прет из земли и прет. Вот, и продаю ее, а что - добру пропадать?!
   Юрка подслушивал разговор и мысленно определял, какая из старушек ему более симпатична. Внешне обе были похожи: в растоптанных тапочках, в кофтах, платочках, грудастые и животастые. Стояли они одинаково, сложив на животе руки, и говорили одинаково: растягивали слова и не делали пауз. Но та, что с картошкой, ему нравилась больше, потому что он сам любил картошку, особенно жаренную, с луком. Дома на вопрос Светочки, что он будет есть, всегда отвечал: "Картошечку!". Светочка с удовольствием выполняла его заказ, жарила ему целую сковородку картошки, а потом стояла над ним и любовалась, как он съедал все, даже "подгарочки". Она смотрела она на него и думала:
   - Какой же выгодный ребенок: на картошке растет! Что бы я делала, если бы он любил мясо или что-нибудь другое?
   На прилавках магазинов в то время было пусто.
   Очень скоро Юрок сам освоил приготовление своего любимого блюда и вопрос, чем же его кормить, был снят.
   От жвачек и картошки Юрок тянулся вверх. Он рос, становился худым, но при этом - очень высоким.
   Голова его приобретала какую-то необычную форму: две "макушки", а с обеих сторон - вздутые теменные кости, в виде шишек. Вначале эти шишки всех беспокоили, Юрка показывали врачу, но отклонений в развитии врач не нашел.
   Юрку называли Юрком потому, что он был очень юрким. Ищут его в доме, а он сидит где-нибудь в шкафу и не отзывается. Юрку находили, а он - юрк поглубже в шкаф, и нет его. Он не прятался от всех, просто он любил играть сам, чтобы ему никто не мешал.
   Летом, когда Юрке было уже семь лет, решено было обстричь его наголо: чтобы волосы загустели. Красивая молодая девушка-парикмахер долго жужжала над Юркиной головой своей машинкой и возмущалась: "Не голова - а карта местности какая-то: горы и долины...". Юрка навсегда запомнил нежное касание ее рук, красивое лицо и внимательный взгляд.
   Когда же волосы на Юрке стали отрастать, решили, что ему лучше ходить с длинными волосами, чтобы никто не смеялся с формы его головы. В парикмахерскую его больше не водили.
   Зато он сам часто проходил вдоль парикмахерской, посматривал на девушек, там работающих, вздыхал, и говорил всем, что парикмахерши - самые красивые девушки на свете, и что когда он вырастит, обязательно женится на одной из них.
   Юрке подарили фломастеры - большую пачку, в два ряда. Эти диковинные самопишущие карандаши очень понравились ему, он сразу же исписал все тетради, альбомы, газеты и даже на обоях появились разноцветные росчерки.
   После первых опытов с фломастерами Юрка увлекся перерисовкой комиксов. Он стал извлекать комикс из жвачки и прикреплять его на стене кухни. Потом в альбоме Юрка намечал контуры персонажей карандашом, стараясь выводить весь контур одной непрерывной линией. Персонажей он тщательно раскрашивал фломастерами. Когда тот или иной цвет заканчивался, Юрка доливал в него одеколон, йод, зеленку - все что могло растворить чернила.
  От испарений этих веществ в квартире стоял дух творчества - в прямом смысле.
   Когда стена на кухне была уже заклеена от верха до низа комиксами, а для Юркиных рисунков уже не осталось на стене места, Виктор решил отдать брата в художественную школу. Он взял рисунки и поехал вместе с Юркой к Ильичеву, известному на весь город художнику.
   - Может и из нашего Юрка тоже художник получится,- говорил жене Виктор,- а чем черт не шутит!..
   Ильичев долго рассматривал Юркины рисунки, а он тем временем воспользовался моментом и пошел смотреть, что же другие дети рисуют. Он обошел мольберты, вышел в коридор и стал всматриваться в лучшие работы учеников школы, выставленные под стеклом.
   - Какой же ваш вердикт? - спросил Виктор у Ильичева, когда тот рассмотрел Юркины рисунки.
  Ильичев сказал, что твердость руки в рисунках чувствуется, фантазия есть, но мастерство не приходит само и мальчику нужно работать каждый день, систематически.
   Вошел Юрка и обратился к Виктору:
   - Вить! Поехали отсюда! Не хочу я здесь учиться!
   - ..?
   - Серое здесь все, тоскливое! Я хочу рисовать по-другому!
   Виктору ничего не оставалось, кроме как уехать с Юркой домой.
   - Но рисовать ты все-таки хочешь? - спросил Виктор Юрку.
   - Хочу, Витя, очень хочу! Но мне нужны для этого хорошие краски, а еще - кисти, пастель...
   Виктор не отмахнулся от брата, поверил ему и в магазине купил самые лучшие профессиональные краски.
   - А, может, он у нас - талант-самородок! - оправдывался Дашков перед женой за потраченные деньги.
   2
   Юрка рос и все вытягивался в высоту. К двенадцати годам он был почти такого же роста как и его старший брат Виктор.
   Виктор хотел поначалу вовлечь брата в круг своих интересов. Он предлагал Юрке ездить с ним на рыбалку, хотел приобщить брата к большому спорту - ко всему, что сам любил и что было понятно самому. Но к привычному для брата отдыху Юрка не приобщился. "Некогда мне: я рисую!" - отказывался он от предложений Виктора.
   Но в баню к дяде Коле Юрка ходил охотно. Его там парили в четыре веника, мыли, разминали суставы и швыряли в снег. Из снега иногда Юрку вытащить было не возможно.
  Он, распаренный докрасна, садился сверху на сугроб, ждал, когда снег подтает под ним в виде кресла и сообщал: "Это мой трон!". В предбаннике, когда все отдыхали,
   Юрка выполнял свою постоянную обязанность: заваривал чай из трав. В него входила липа, рябина, березовые почки, шиповник и еще много других ингредиентов. Все это дядя Коля собирал летом и вывешивал пучками сушиться под самый потолок.
   Особой гордостью у дяди Коли была коллекция веников - березовых, кленовых, дубовых и даже эвкалиптовых.
   В бане царили запахи. Когда Виктор и дядя Коля выходили после помывки, выбритые и розовощекие, они вначале осматривали запасы настоек трав на самогоне. Бутылки стояли здесь же, на полке, выстроенные в ряд. Обнюхав все, мужчины делали выбор для застолья, нарезали хлеб, маринованного леща и садились за стол. Выпив по первой, они спрашивали друг у друга: "А что может быть лучше этого?". И сами себе отвечали: "Нет, лучше ничего быть не может!". Юрка тоже поднимал свой стакан с чаем, "чокался" со всеми и восторгался: "Как хорошо!". Сидели иногда по часу, а то и по два. Пили за свое здоровье, за здоровье Полинки и особо часто - за упокой душ Дашковых-старших.
   - А ты знаешь, Витек, мы с покойным Сергеем за твоей матерью когда-то вместе ухаживали - рассказывал дядя Коля, хороша была Евгения, ох, как хороша! Царство ей небесное!
   Эти воспоминания дяди Коли были очень дороги братьям. Хозяин баньки на окраине стал связующим звеном между ними и их родителями. Он стал для них не только старшим товарищем, но и членом семьи.
   Домой Виктор обычно шел с покрасневшим от пара и кальвадоса носом.
   По скрипучему от мороза снегу братья шли - нога в ногу - и разговаривали о важном: о жизни, о работе Виктора, учебе Юрки, строили планы или просто - восхищались жизнью.
   - А что, Юрок, самочувствие у тебя после баньки улучшилось? - спрашивал Виктор брата.
   Юрка с наслаждением вдыхал воздух и отвечал:
   - Улучшилось - это не то слово! Душа от тела оторвалась и полетит сейчас домой сама. Ноги идут сами по себе и дорогу находят. Благодать!
   Душа у Юрки ощутила свободу полета. Он жадно читал, рисовал, сколько хотел и что хотел. Он пересмотрел в библиотеках все альбомы художников, изучил все направления живописи и выработал свой неповторимый авторский стиль.
   Это был его, Юркин, стиль. Это был его стиль в жизни и в творчестве.
   Он решил, что ему незачем подражать кому-то. Он решил это так, потому что ему самому нравилось то, что он делает.
   Юрка мог рисовать и читать сутками напролет, день и ночь. Досуг и отдых смешались в его жизни. Он спешил, потому что боялся, что чего-то не успеет в своей жизни. Юрка чувствовал, что тот первый великий импульс, который дали ему родители своей любовью, когда-то может иссякнуть. Он понимал, что годам к двадцати он станет ленивым, осторожным и расчетливым, что у него есть еще время, но времени этого не так-то много.
   От школы Юрка отлынивал. Делал он это все чаще и чаще. В школе Виктору жаловались на плохое посещение Юркой школьных занятий. "Мальчик очень способный, начитан, иногда поражает тем, что знает учебный материал наперед.
   Но он очень плохо посещает школу. Чем он занимается, когда пропускает занятия?". Такие укоры Виктор слушал на каждом родительском собрании. Он вздыхал, обещал повлиять на брата, но как это сделать - не знал.
   - Выпороть! - советовал дядя Коля.
   - Как же я могу? - говорил Виктор. - Это же - отцовское право, а отец где? В земле лежит. Пусть Юрок летит над землей, наслаждается свободой. Видно из нас всех только ему право такое дано - полет души испытать...
   - А не залетит ли он далеко, а не упадет ли больно? - спорил с Виктором дядя Коля.
   Виктор объяснял, что Юрка так занят и так увлечен, что на плохое у него, просто-напросто, времени не хватит.
   На том и порешили.
   3
   В среде меценатов появилось новое имя: "Юрий Дашков".
   "Совсем еще юный художник. Не слышали? Обязательно посмотрите его работы. Это - Винсент Ван Гог нашего времени!"
   Юрка вдруг быстро привык к тому, что он стал уже Юрием. Обладая высоким ростом и втянутыми внутрь от худобы щеками, он выглядел старше своих лет. Носил он отцовский французский плащ - длинный, добротный, и оставшуюся после него шелковую рубашку, повязывал его же галстук
  "бабочкой". Во всем этом облачении и с длинными волосами Юрий Дашков походил на Альбрехта Дюрера. Он был обожаем и девушками, и пожилыми дамами-меценатками. Иногда он этим пользовался.
   Своей девственности Юрка лишился на восемнадцатом году жизни. Было это так.
   - Юрий! - звонили ему из художественного магазина, - Обязательно напишите что-нибудь! Одна наша клиентка мечтает приобрести вашу картину, а у нас из вашего ничего уже не осталось!
   Юрка стал выдумывать картину, делать наброски. Вдруг его осенило написать что-то очень философское и ностальгическое. Ему очень нравилась парковая аллея вдоль озера. Эту аллею он мог рисовать в летнее время, зимой,
  осенью и в лучах яркого весеннего солнца. Аллея в любое время года была хороша: высокие толстые деревья стояли по обеим сторонам дорожки, образуя стены из стволов. Дорожка была иногда до пестроты наполненной отдыхающими людьми, но чаще всего - совершенно пустой. Осенью, с первыми холодами, она, как будто, отдыхала от посещений. Деревья тогда стояли без листьев. Они тоже отдыхали. Опавшие листья, оранжевые и желтые, лежали внизу, громоздясь на асфальте аллеи сплошным толстым ковром.
   Если бы Юрке удалось написать аллею так, чтобы она уходила в густой осенний туман, то вся бы картина заговорила: "Не беги, остановись, отдохни...".
   Он собрал всю свою волю, сосредоточился, а через несколько часов уже сидел между пустыми тюбиками от красок и грязными кистями, бледный, обескровленный, обессиленный. Но перед ним на мольберте стоял настоящий шедевр. В эту законченную картину он вложит всю свою энергию. Эта энергия лучилась из картины. Картина была уже не красочными пятнами, а вместилищем Юркиного восторга от осенней аллеи. Энергия исходила из холста, лучилась видимым светом, как мог бы ночью лучиться маяк на скале у моря.
   Ботаник мог бы критиковать эту картину до бесконечности. Он бы говорил, что у деревьев не такие стволы, а листьев таких не бывает вообще. Но если бы этому ботанику предложили на минуту забыть все свои профессиональные знания, заставили бы его включить чувственность и предложили бы ему ощутить только тепло, исходящее от холста, этот человек бы сказал: "Эта картина по-настоящему греет, как огонь, она волнует, как поцелуй, она манит, как красивая женщина".
   Юрий встал, вымыл руки и позвонил в магазин: "Картина есть, и она хороша. Пусть клиент подходит завтра в таком-то часу". Он сложил краски, вымыл кисти, сделал крепкий кофе и уселся перед картиной, чтобы прийти в себя.
   "Хороша!" - думал Юрка, рассматривая свое "детище". Особенно хорошо получились листья.
   Юрка для получения эффекта рельефности выдавливал краски прямо на холст и там смешивал их шпателем.
   Он представил, как клиент восторженно проводит пальцами в этом месте и говорит: "Как живое!". Он сделал движение руки над этим местом и нарисованные листья вдруг зашевелились. В ушах Юрия даже раздался шорох этих листьев. Он повторил движение, и листья опять задвигались. Юрка смотрел на это движение, на свои пальцы и вдруг увидел, что на кончиках пальцев у него пульсируют маленькие молнии. "Ничего сверхъестественного,- подумал Юрка,- у Джуны это получается - почему не может получиться у меня? Вот и я начинаю овладевать ее методом" Юрка провел пальцами над второй рукой, не касаясь кожи, по воздуху. В кончиках пальцев почувствовалось легкое покалывание, а на коже под пальцами - ощущение тепла.
   "Экстрасенсорика! - подумал Юрка,- А почему бы и нет! Если я умею передавать душевную энергию, то передача электрической энергии должна была во мне рано или поздно раскрыться"
   Юрка много читал о такой энергии, ждал, когда она начнет в нем проявляться, поэтому не удивился происходящему. Его только удивляло то, почему лучи на руках появились в то время, когда он почти чуть не умер от усталости, почему не во время отдыха, веселья и почему в присутствии людей. Он решил для себя, что попробует эти свои способности на других и решил, что обязательно нужно проделать это завтра же.
   Юрий прилег. Он, засыпая, хотел представить, как выглядит его клиентка. Воображение рисовало ему полную стареющую женщину с двойным подбородком, сентиментальную и дурашливую.
   4
   В назначенное время Юрка встретился с клиенткой в кабинете управляющего художественным магазином.
   К его удивлению клиенткой оказалось моложавая привлекательная женщина на вид лет тридцати. Она стала перед Юркиной работой и начала внимательно ее рассматривать. Смотрела она не только глазами, но и всем своим телом, изворачиваясь у картины, как пружина. При этом формы ее выглядели очень убедительно и... аппетитно.
   Юрка наблюдал за ней и у него, поневоле, стали выделяться слюни. "Хороша! - подумал Юрка,- Вот бы к себе в дом пригласила!"
   Женщина провела пальцами над местом на картине, где были нарисованы листья, и воскликнула: "Они шевелятся!".
   Юрка знал, что листья шевелятся. Женщина расплатилась, не торгуясь, и сказала, что если Юрий поможет ей удачно закрепить картину в ее доме, правильно выбрав там место на стене, то она заплатит ему еще. Юрка согласился, отдал управляющему магазина его долю, завернул картину и последовал за своей заказчицей к ней домой. "Гвоздь в стену ли мне придется там забивать?" - думал он по дороге.
   Его подозрения оправдались. Женщина его раздела и ввела в совершенно новый для Юрки мир - мир любви.
   - А если - ребенок? - спросил Юрка, когда все закончилось,- мы же не предохранялись.
   - Это - не твое дело! - было ему в ответ. Первая Юркина женщина обидела его. Юрке хотелось говорить с хозяйкой, поделиться с ней своими ощущениями, услышать щебетание нежного голоса, но этого не произошло.
   Он сдвинул брови и ждал приглашения на выход.
   Хозяйка увидела, что обидела парня, присела к нему и все же объяснилась:
   - Юра, если ребенок родится - ты никогда не узнаешь об этом. Наша встреча - первая и последняя, а сейчас уходи и забудь сюда дорогу! Да, - вдруг добавила женщина, - если я все-таки забеременею от тебя, то я точно знаю, что ребенок вырастит красивым и талантливым человеком, как ты, Юра. Успехов тебе, и прощай!
   Юрка в растерянности вышел. "А бывает, оказывается, и так!" - думал он, удаляясь от дома, в который вход ему был уже заказан.
   5
   Повестку из военкомата о призыве в армию Юрка получил в день своего восемнадцатилетия. "Поздравительная открытка тебе пришла, Юрок!" - смеялся Виктор.
   Старший брат взялся сам организовывать застолье проводов
  брата в армию, метался по квартире, выносил лишнюю мебель, вносил скамейки и все время пересчитывал посадочные места: народу должно быть много.
   Пришли Юркины одноклассники, соседи, приехали родственники из деревни. За столом Юрка сидел в окружении девушек, злобно поглядывающих друг на друга, но в то же время и вопросительно - в сторону Юрки: им хотелось понять, кого же Юрка будет провожать сегодня домой, и кому из них он будет писать из армии письма.
   Юрка сделал свой выбор, но только на один вечер. Он решил, что девушке даст понять: романа в письмах не будет, ждать его два года с клятвой о верности девушке не придется.
   Через два дня Юрка был обстрижен, вымыт и переодет в солдатскую форму. Сначала его хотели определить в полк связи, но когда увидели, что он мастерски рисует, назначили в штабе картографом и экспедитором.
   Юрка чертил карты, схемы, и служба была ему не в тягость. Он записался в полковую библиотеку, брал оттуда приключенческую литературу, книги по искусству, заинтересовался книгами по эстетике и философии.
   Выполнять служебные обязанности он старался, как можно, быстрее, чтобы больше оставалось времени для чтения, а также для набросков своих будущих картин. Он делал их в небольшом блокноте и хранил за стендом, висящим на стене.
   Виктор писал брату через день. В своих письмах он сообщал новости завода, города, о смешных случаях с Полинкой, о слухах в городе, интересовался здоровьем, тем, как его кормят, а особенно часто задавал вопрос, что Юрка собирается делать после армии. Этот вопрос звучал почти в каждом письме. Виктор писал: "Эти два года тебе отведены судьбой для того, чтобы ты осмотрелся и определился с выбором жизненного пути".
   Юрка же все больше и больше углублялся в себя, развиваясь не столько физически, сколько духовно. Его перестал тяготить отрыв от дома и родни, он становился самодостаточным, находился всегда в размышлениях, старался не участвовать в озорных затеях сослуживцев, и поэтому получил от них прозвище "Старичок".
   - Старичок! Нарисуй что-нибудь в дембельский альбом! - просили его.
   Юрка никогда не отказывался, делал рисунки тщательно, полностью выкладывался в них, и в скором времени в армейских альбомах стали появляться не просто рисунки, а полноценные произведения искусства.
   Во время летнего отпуска Виктор Дашков выкроил время для поездки к брату в часть. Он очень соскучился, хотел обнять своего "Братишку Юрка", услышать его голос и, накупив всякого-разного вкусненького и проделав долгий путь, он добрался до части, представился дежурному по части и стал ожидать брата на КПП.
   Юрке вручили увольнительный лист по причине приезда родственника и отпустили на сутки на все четыре стороны.
   - Куда пойдем? - спросил Виктор у Юрки после объятий,- Может, в театр сходим или в цирк - выбирай, сегодня ты командуешь!
   Но Юрка выбрал лес и обед на траве. Виктор подчинился этому выбору, хотя сам рассчитывал на прогулку по городу.
   Разложившись на цветущей полянке, они грели спины на солнце, жевали бекон с костра и непрерывно разговаривали.
   - А знаешь, Юрок,- говорил Виктор, переменив тон с шутливого на серьезный,- не пойму я, куда все мы катимся. Озеро наше засыпают, говорят, что там будут торговый центр строить - с казино, биллиардом, сауной. Приедешь ты, Юрок, и микрорайон наш не узнаешь: все будет перестроено! Уже сквер бульдозерами с землей сравняли. Уложили тротуарные плитки, скамейки поставили, но люди там не ходят! Перестраивают, а не понимают, что люди не будут гулять там, где больших деревьев нету! Согласен? А центр этот кому нужен? Людей в городе совсем не осталось: кто-то учиться уехал другие - "за бугор", "зелень заколачивать". Молодежи в городе тоже нет , детки не родятся , садики под банки отдали!..
   - А денег от банков больше стало? - спросил Юрка.
   - А денег, Юрок, стало, наоборот, меньше! Завод наш еле дышит! В цехе - я да еще двое калек, молодежь работать не хочет: не престижно у станка стоять, все учатся на юристов или на менеджеров; учатся, учатся, а семью создавать: на потом откладывают. Говорят, что нужно стать сначала богатым и успешным, а уже потом, лет в сорок-пятьдесят жениться, глядишь, и детки сами как-нибудь появятся... Что потом у них родится? Мутанты? Мне, Юрка, думается, что кто-то очень хочет, чтобы выродились мы все напрочь, а землю нашу и речку нашу, небо наше - себе прихватить...
   - Но тебе, Витюха, зачем о других беспокоиться? У тебя - Светка, Полинка...
   - А я о себе не беспокоюсь - я о Полюшке думаю. И я хочу дедом стать, а потом, хорошо бы - и прадедом, а потом - до пра- пра- дожиться...
   - Жадный ты до жизни, Витька!..
   - Да, жадный! Я хочу, чтобы деток было много, чтобы кровати скрипели, чтобы в реке рыбы было - немеряно!
   - А на рыбалку часто ездишь?
   - Езжу, Юрок, но все - зря! Прикорм ведрами вожу, но рыбы нет, ушла.
   Виктор вдруг поднес к глазам кулак и вытер слезу.
   - Ты что, Витька! Плаксой стал? - Юрка топнул на брата,- Не замечал за тобой раньше!
   - Я - не плакса, браток, они сами катятся. Катятся - пусть себе катятся, я их не стыжусь. Думать стал о жизни, Юрка, а мысли одни только грустные в голову лезут.
   - А, Витюха, мысли - всегда грустные, быть всегда радостными - удел дурачков. А ты записывай то, что думаешь!
   - Нет, Юрок, не сумею! В нашем роду творить - твоя задача. А что ты после армии делать собираешься?
  Женишься? Или по-прежнему у костра старшего братца греться собираешься?
   - Стесняю вас?
   - Нет, брат, не стесняешь. А квартиру тебе купить помогу, кредит возьмем, в нашем доме квартир пустующих - море!
   - Это же - замечательно! Заживем! - с этими словами Юрка набросился на старшего брата и стал валить его в траву, щекотать ему стопы, добиваясь таким образом от него истерического смеха, того самого, какой любил еще с детства.
   - Чувствуешь, как я здесь накачался! Не поддаваться!
   Виктор чувствовал, насколько брат окреп, хотел сопротивляться, но щекотка обезоружила его, он свалился, притворно поднял руки и стал просить о пощаде:
   - Замучил! Сдаюсь! Бери меня в плен!
   Юрка, задыхаясь от смеха, пританцовывая на ходу, подбежал к пню, где грелся на солнышке огромный полосатый арбуз, и воткнул в него нож. Арбуз лопнул и развалился на части.
   - Компенсация за поражение! - сказал Юрка, подавая ломоть.
   Арбузный сок потек на подбородки, животы, просочился через локти к "подмышкам". Со стороны братья были похожи на дикарей, пожирающих сырое мясо.
   Юрка навсегда запомнил вкус этого арбуза. Потом, при покупке, он долго выбирал арбузы, сжимал их, приставляя к уху, стучал по ним, но такого сочного, такой сахаристого, как этот, Витькин арбуз, ему купить так и не удалось.
   6
   Юрка вернулся из армии в родной город, бродил по нему, не узнавал перестроенных улиц, искал сверстников и вдруг понял степень своего одиночества: кто-то уехал за границу зарабатывать деньги, кто-то - учиться - в столицу, одноклассницы вышли замуж, заперлись в своих квартирах со своими мужьями и детьми, и не было им до него, Юрки, никакого дела.
   Юрке ничего не оставалось, кроме как погрузиться в живопись. Он вначале изрисовал все краски и холсты, выставил картины в салонах, поместил фотографии картин в Интернете, а потом стал развозить их по разным городам на выставки и продажи.
   Жил он, в основном, на помощь старшего брата. Виктору же Юрок был не в обузу.
   Однажды принес Виктор домой ведро зеркальных карпов, позвал брата, чтобы тот помог ему потрошить и чистить.
   - Сами почистим, Светик пускай отдыхает! Дело это - совсем не женское! - говорил Виктор, подтачивая ножи.
   - Стой, погоди! - Юрка схватил ведро, понес его в свою комнату и поставил у окна в солнечные лучи.
   Он решил запечатлеть радужную игру чешуи в красках и не отдал рыбу, пока не закончил ее рисовать.
   Витька вбегал к Юрке в комнату и подгонял его: "Ты - скоро? Протухнет же!".
   Юркина картина Виктору понравилась: мелкими мазками была передана влажность чешуи, чувствовался запах воды и ила; все получилось живо, осязаемо. Виктор выпросил картину и повесил ее на кухне над столом, каждый раз восторгался ею и строго-настрого запретил ее продавать.
   Он время от времени выплачивал брату деньги за картину, не скупился, а когда Светлана узнала, сколько муж отвалил за холст в сумме - ужаснулась.
   - Светик, живопись мастеров всегда дорогой была! - смеялся Виктор и добавлял, - Кто Юрке поможет, если не мы?
   Однажды из художественного салона позвонили и попросили подготовиться к визиту богатого коллекционера.
   Юрка прибрался в мастерской, расставил картины и стал ждать. В комнату вошел очень высокий человек с вытянутым лицом, голова его была выбрита наголо. Он представился:
   - Боб.
   Боб протянул Юрке визитку, оглянулся вокруг и уселся на подставленный стул.
   - Юлий! - обратился он к Юрке, совершенно не выговаривая "р",- мне очень н-авятся ваши
   -аботы. Извините за акцент!
   Гость объяснил, что он - немец, его родители - выходцы из Прибалтики, и они научили его когда-то говорить по-русски, а здесь он - с коммерческим интересом. Для своего офиса в этом городе он ищет две-три эффектные картины. Ему нравится манера письма Юрия, дерзость в его работах и, если мастер позволит, отбор картин может произойти прямо
  сейчас.
   Юрка указал на холсты: "Вот, все что у меня есть на сегодня!"
   Боб дважды обошел комнату, всматривался, щурил глаза и все время потирал длиннющий подбородок рукой с перстнем на пальце. В конце концов, он сделал свой выбор и отставил в сторону два холста.
   - Вы выбрали самое лучшее! - заметил Юрка. На что Боб вытащил толстую пачку банкнот и выложил ее на стол:
   - Этого хватит?
   Торг состоялся. Юрка проводил гостя и пересчитал деньги, зажал их в руках и простоял так без движения, пока в комнату не ввалился старший брат:
   - Купил что-нибудь?
   Юрка разжал руки и показал деньги. Виктор посмотрел и от изумления открыл рот: столько денег он не видел никогда.
   7
   В самом центре города, напротив прокуратуры, был пивной бар. Он мало чем отличался от других таких заведений: кованая ограда, стены, облицованные камнем, и коричневая, с низко нависающая козырьком, крыша.
   Такие заведения вдруг расплодились по городу, как грибы после дождя. Их было даже больше, чем самих жителей. Там всегда было мало народа, а из-за высоких цен сильно пьющий контингент туда и вовсе не хаживал.
   Этот бар всегда был пуст: то ли по причине близости к оплоту юстиции, то ли по другой какой-то причине.
   Терраса бара одной стороной выходила в окна внушительного и даже грозного фасада прокуратуры, но другой вид с террасы был попривлекательнее: оттуда был виден старый сквер с большими деревьями.
   Юрка пришел сюда в один из сумрачных дней, непригодный для рисования из-за малого количества света, заказал пиво, фисташки и стал смотреть на деревья, их выгнутые к земле густые ветви, образующие галереи для прохода людей. Он уселся и вошел в состояние полного расслабления и покоя.
   К нему ни слева, ни справа подсесть никто бы не смог: там, на скамье, лежали полы его роскошного французского плаща, длинного, до самых пят.
   Именно в этом безлюдном баре в последнее время его посещали самые интересные замыслы. Он, восседая один за торцевым столиком террасы среди складок ткани своего плаща, выглядел монолитной скульптурой из камня, слишком большой для этого помещения. Девушка-бармен посматривала в сторону клиента и думала: "Этот молодой человек выглядит всегда довольно-таки экстравагантно!".
   На террасу быстрыми мелкими шажками вбежал сухонький старичок с козлиной бородкой, взял себе пиво и сразу же направился к Юркиному столу.
   "Принесла нелегкая!" - со вздохом подумал Юрка.
   Старичок уселся напротив, отхлебнул пиво и заговорил, сверкая живыми колючими глазками:
   - Я знаю вас! Вы - Юрий Дашков, мне нравятся ваши картины, не все, конечно, но некоторые...
   - И какую же из моих картин вы запомнили? - насмешливо спросил Юрка.
   - "Краски лета" нравится,- не задумываясь, выпалил старичок. Юркины брови подскочили вверх от удивления: он недавно выслал эту картину в Берлин и о существовании ее мог знать только тот, кто совсем недавно там побывал.
   - А вы кто по профессии будете? - спросил он старичка.
   - О коллаидре слышали - физика элементарных частиц, Миллер - моя фамилия, может, слышали?
   Юрка завертел головой в стороны: не слышал.
   - Знаете, вот вы сидите сейчас здесь и, наверное, обдумываете замысел своей новой картины...
   "А это откуда он знает?" - мелькнуло в голове Юрки.
   - Вы хотите завтра написать страничку своей жизни в настроениях, но позвольте вам предложить идею картины о целом периоде времени, о процессе протекания этого времени в одном конкретном месте, о людях, рядом живущих, об их судьбах ...
   - Вы хотите, чтобы я в картине отобразил время? Но в изобразительном искусстве это невозможно! Картины изображают предметы, людей и их ощущения,- возразил Юрка старичку.
   - Да,- согласился тот,- но вы же художник-абстракционист! У вас - другой язык и другие средства для общения со зрителем!
   - Я - не абстракционист, а экспрессионист...
   - Извините, я понимаю разницу, но все же - продолжал старичок,- а вы представьте себе жизнь города в виде потока линий - белых, серых, - это будни. Эта серая часть пусть будет с левой стороны, с правой же - в черный фон пускай уходят лоскуты ярких экспрессивных пятен - в вашей манере.
  Эти пятна могут читаться, как уходящее прочь лето, детство, рыбные Витькины места...
   У Юрки по спине пробежали мурашки. "А это откуда ему известно?" - подумал он, посмотрел на скамью, на которой сидел господин Миллер, но старичка и след простыл, как будто его и не было там никогда.
   Юрка окинул взглядом террасу и, не допивая пиво, выбежал вон на улицу.
   8
   Он пошел в ресторан. Ему очень хотелось выпить кофе из безукоризненно вымытой чашки.
   - Потянуло же меня в этот бар,- думал он на ходу, нервно футболя каштаны ногой,- Терпеть не могу эти заведения! Терпеть не могу контингент с фиолетовыми, пропитанными алкоголем, лицами... Кто он, этот Миллер - бомж? Обнищавший учитель? Если бы я был физиком, я бы одевался поприличнее и не заходил бы в заведения с грязными столами ...
   Юрка посмотрел на манжеты своей шелковой рубашки: "Да, так и есть, манжеты грязные...".
   В ресторане он заказал кофе, с удовольствием уселся за столик, укрытый белой скатертью, и попросил принести ему еще и воду.
   Ему очень хотелось встретить какого-то равного ему собеседника. Ему хотелось сегодня стать вампиром чьих-то безумных идей, чтобы после беседы в этом ресторане самому стать более сильным и одухотворенным.
   "Юность закончилась,- думал Юрка. - Я достиг пика творческой формы, а что дальше? Жить, вспоминая свою былую славу? Ходить в кабаки и рассказывать пьяньчужкам о свих прошлых успехах?"
   Юрка очень боялся последующего неминуемого "отката" своих сил. Будущее ему виделось в виде беспробудного пьянства или вереницы скандалов с женой, которой у него еще не было... Он боялся жениться в принципе, потому что боялся выкриков женщины в своем доме: "Когда ты научишься порядку? Сколько тебе раз говорить: мой за собой чашку! А еще - художник!.."
   Да, он - художник, пока - художник. А, может быть, ему стать целителем? Неизвестная сила в руках уже доказала свои целебные свойства. Юрка вспоминал, как пробовал вылечить бесконечный радикулит дяде Коле. Виктор когда-то парил дядю Колю веником, промассировал на его спине каждую косточку, но дядя Коля все равно ходил по бане согнутый и несчастный.
  "Ничего уже мне не поможет! - говорил он тогда. - Бросай, не мучайся, Витек!"
   Тогда Юрка попросил дядю Колю еще полежать и стал концентрировать в пальцах энергию над спиной больного. Боль тогда дяде Коле как рукой сняло.
   Следующим пациентом стала Светлана. Ее иногда мучили головные боли. Юрка попросил сесть ее на стул, зашел к ней сзади и, закрыв глаза, стал нащупывать ее ауру. С закрытыми глазами Юрка подошел к Светочке, нашел границы ее ауры, провел по ее границам руками. В одном месте он почувствовал уход энергии, задвигал пальцами, как будто бы лепил что-то из пластилина, и убрал, таким образом, боль.
   После всего этого Юрка стал домашним доктором.
   - Юрка, брат,- восхищался его способностями Виктор,- да на этом деньги можно зарабатывать! Бросай свою живопись - иди в экстрасенсы!
   Виктор так был охвачен мыслью о новом притоке денег в семейный бюджет, что с ним Юрке пришлось даже поссориться.
   - Ты не видишь этих лучей, но я-то их вижу! Для тебя это - чудо, а для меня - затраты моей собственной внутренней энергии! Ты что, меня в мумию хочешь превратить? - кричал тогда Юрка на брата,- А состояние моих собственных сил тебя не интересует? Виктор стал присматриваться более тщательно к Юрке, к его состоянию до и после сеансов, а когда увидел, как тот, полечив других, лежит неподвижно с безжизненными глазами и не может двигать ни руками, ни ногами, то понял, сколько сил уходит из его младшего брата во время всех этих манипуляций.
   - Света, а, может, лучше какие-нибудь лекарства поискать от твоих мигреней: угробим так Юрку! - пошел тогда на "попятную" Виктор.
   "Да моя энергия не вечна,- думал Юрка, попивая кофе,- индикаторная лампочка рано или поздно замигает, предупреждение поступит, а потом эта лампочка медленно начнет гаснуть. Я не умру от этого; я, может, буду еще долго-долго жить. Но мне придется стать другим... Каким?"
   - Вы позволите? - произнес человек очень преклонного возраста в смокинге. Лицо его Юрке показалось знакомым. Человек чем-то напоминал ему Миллера, но у него была густая борода, не было очков и в его движениях не было суетливости.
   - Позволите присесть? Спасибо! Я вас знаю: вы известный здесь художник Юрий Дашков. Я знаком с вашим творчеством, мне даже кое-что нравится. Я - тоже художник, вернее - скульптор. Я здесь - проездом. Живу обычно я во Франции. А давайте, коллега, вина выпьем, поговорим! Вы ведь никуда не спешите? Нет? Вот и хорошо! Я, знаете ли, люблю этим напитком побаловаться!
   Подошел официант и стал предлагать различные вина:
   - ...Есть французские, десяти- и более лет выдержки ...
   - Что вы, голубчик! Мы - не так богаты! Подайте, будьте любезны, молдавское красное. Только - обязательно не выдержанное!
   Юрий удивился его выбору и предложил:
   - Если у вас, господин, не достаточно денег - я заплачу!..
   Человек в смокинге стал объяснять свой выбор:
   - Видите ли, Юрий, старое вино - это труп вина. Спросите любого француза, любит ли он пить те старые вина, которые хранятся в его погребе. Он, если он честный человек, скажет вам: "Нет и нет!". Только вино "молодое"! А как же вся эта шумиха вокруг старых вин, спросите вы? Но ведь земля Франции очень щедра! Как-то нужно сбывать эти тонны перебродившего сока! Придуман пиар-ход. Там все на этом держится. А вы попробуйте это! Это винцо только что закончило бродить. Оно - и бальзам для души, и лекарство для тела. Пробуйте, пробуйте!
   Юрка отпил глоток. Вино было густым, тягучим, терпко-сладким, с цветом краски "индиго".
   - Очень вкусно! - сказал Юрка собеседнику, - "Изабелла"?
   - Вы догадались! Какое красивое имя - не правда ли? Вино полностью по своему вкусу соответствует красоте слова: "Изабелла"! Главное в вино не добавлять ничего лишнего, консервантов, например. Тогда весь первозданный букет год-полтора продержится. А что будет потом? Потом вино прокиснет, и его нужно вылить. Но будет новый урожай! Обновление в природе - это главное чудо на земле! Я, знаете ли, всегда - за обновление! Занимался до сих пор, как и вы, живописью, модными ее направлениями. Как и вы, имел успех, но оглянулся вокруг, а Ван Гогов - пруд пруди. Никакой энергетики в картинах этих "пиарщиков" нет - мазня одна. Все они научились убеждать, расхваливать себя, термины заумные научились говорить, а живописи в их работах нет! Зачем, спросил я тогда, мне мучить себя? К тому же из-за "пиарщиков" и я не могу уже ничего продать: люди с недоверием смотрят на такие картины - мода прошла. У вас здесь еще к такому присматриваются, а у нас - нет. Что мне делать дальше, спросил я тогда. И знаете, что я себе ответил? Нет? Я ответил себе, что есть еще скульптура! В куске дерева, камне или в глине, в бронзе - во всем есть своя энергетика - энергетика Земли! Вы себя не расточаете - просто отбиваете лишнее и высвобождаете энергетику самого материла! Намного более выгодная, знаете ли, деятельность для художника в наши дни... Да пейте же, пейте!
   Юрка наклонился над бокалом, сделал несколько глотков, а когда поднял голову собеседника, уже не было. "Как ему удалось так быстро исчезнуть?.. - подумал Юрка,- Да это же - Миллер! Он что, вздумал следить за мной?! А как ему удается узнать, о чем я думаю? За мной уже охотится Бес? Нужно немедленно убираться отсюда к черту! Зачем я так подумал? Нет, не туда, только не к нему. А пойду-ка я обстригу свои волосы, сменю костюм, отпущу бороду, пускай меня уже никто не узнает... Миллер, Миллер, кто же ты, на самом деле - спаситель мой или убийца?.."
   Юрка расплатился и вышел из ресторана.
   На улице было темно, людей было мало. Юрка оглянулся вокруг.
   "...Хотел побеседовать с коллегой - и вот тебе - на! - говорил он сам себе,- Что, легче, тебе, Юрка, стало? Узнал путь к истине? Нет у тебя никакого пути! Стоять тебе нужно на месте и думать, думать..."
   Юрка остановился посреди дороги, поднял руки ладошами к верху, растопырил пальцы, как будто что-то держал в них, и стал шептать небу: "Господи Всемогущий! Ты мне дал талант, великий дар... Спасибо тебе за него! Но он стал мне непосильным грузом! Я уже хочу быть обычным человеком, как все! Я не смогу тянуть свой талант дальше, я погибну - забери у меня его обратно! Господи!.."
   Юрка встал на колени. Кто-то из прохожих прошептал:
   - Допился!..
   9
   Юрка встал с колен, отряхнул их и стал вертеться по сторонам. В таком состоянии он не хотел идти домой. Брат сразу бы считал с его лица, что с ним творится что-то не ладное.
   Юрка увидел неоновую вывеску: "Парикмахерская", - ярко светились буквы.
   Он направился туда и в зале обнаружил только молодую симпатичную девушку с ямками на щеках.
   - Постричься можно?
   - А где же вы раньше были... но вам - можно. Как вас стричь? На свое усмотрение? Редкое везение! А я, знаете ли, недавно с курсов повышения квалификации приехала. Столько сейчас нового в мужской прическе появилось! И мелирование, и филирование, и неравномерная покраска, и косые челки ... Делать на свое усмотрение? А почему же вы не в настроении? Кто обидел такого красивого мальчика? Кто этот нехороший? Ой, а голова у вас - не голова - а карта местности какая-то!.. Вам об этом никто не говорил? Говорили? Ничего, здесь - подрежем, здесь - подкрасим... Глядишь, и настроение поднимется... Все, я закончила! Смотри... Ой, нет, смотрите!
   Девушка положила руки на плечи Юрию и смотрела на него в зеркало. Юрий же смотрел не на свою новую прическу, а на девушку.
   - Как тебя зовут, мастер? - спросил Юрий девушку, улыбаясь ей в зеркало.
   - Ирина, а тебя - как?
   - Юрий.
   - Знаешь что, Юра, а тебе придется меня проводить домой. Смотри: ночь уже!
   Юрка провел Ирину домой и остался с нею там навсегда.
   10
   Однажды утром к Юрке вломился брат, стащил с него, сонного, одеяло и на всю комнату стал возбужденно орать:
   - Юрок! Погоду обещают обалденную! Не поверишь: кратковременные дожди на протяжении жаркого дня!
   - Юрка,- продолжал он,- будет клев, будет рыба! Поехали - развеемся! Нечего в доме сидеть! А я место на речке красивое нашел - закачаешься!
   Юрка в полусне не смог сопротивляться брату, вышел с ним во двор, сел в машину и поехал, досыпая в пути.
   Дорога предстояла длинная.
   Виктор был доволен своей новой машиной: она была вместительной, добротной с объемным багажником и могла развить высокую скорость. Еще она хорошо проходила ухабы и лужи на лесных "грунтовках".
   На заднем сидении был Джим - белая пушистая лайка, похожая на полярного волка. Джим смотрел через зазор между передними сидениями в лобовое стекло, на дорогу, узнавал местность, иногда лаял, подтверждая так о том, что они с хозяином здесь уже проезжали и направление пути верно.
   На стекло прилипали капли "куриного дождя". Эти капли висели, сверкая, в воздухе и переливались в солнечных лучах перламутровым блеском. Не доходя до земли, они высыхали на лету.
   - Сейчас дождик закончится! - ободрял Виктор брата, - Облако маленькое!
   Но дождь, наоборот, усиливался. "Дворники " не успевали счищать струйки воды со стекла, поэтому на крутом вираже
  Виктор сбавил обороты двигателя и остановился на обочине. Он приоткрыл дверку, закурил сигарету и стал смотреть, как капли раскачивают колосья пшеницы и бутоны диких маков.
   - Смотри! - сказал он и указал на небо над полем. Там, куда он показывал, над синим лесом нависала радуга.
   - А вон - еще одна!
   Юрка завороженно смотрел в небо. Радуги медленно растворялись в воздухе.
   - Не реально! - прошептал он.
   - А сможешь такое нарисовать?
   - Нет, Витя, даже не возьмусь!
   - Почему же? Смотри, насколько необычно!
   - В том-то и дело, что слишком необычно! Как я смогу показать на картине, что такое бывает? Скажут: художник бредит! Нужно изображать, Витя, то, что людям знакомо, только тогда откликнутся, как говорят, струны души.
   - А сколько еще чудес на свете есть! Я почти каждый день вижу что-нибудь такое-этакое! Нарисуй, Юрок, эти две радуги над полем, для меня нарисуй! Я тебе за картину заплачу!
   - Нет, брат, не буду! - Юрка покачал головой, а после паузы стал объяснять свой отказ, медленно подбирая слова:
   - Почему люди придумали четыре музы? В живописи передается то, что люди видят, в музыке - то что, что можно услышать, в танец изображает движение. А такое можно только в книге описать. И пишут книги, Витя, потому, что передать вот такое ни тем, ни другим, ни третьим способом уже не представляется возможным. Поэтому эти радуги рисовать нельзя! Для этого служит сила слова!
   - Как ты правильно заговорил, Юрок! Я так не умею. Некогда мне было, друг мой Юрка, учиться. Залетели мы со Светкой по полной программе, а потом - родителей не стало... Тебя
  "поднимать" пришлось и Полинку.
   - А ты не горюй, Витюха, у тебя есть главное, то, чего у меня нет: у вас со Светкой любовь есть!
   - Ты прав, Юрок, любовь у меня есть, большая любовь и ничего кроме нее мне и не надо...
   - Так ли? А не кривишь ли ты душой сейчас, брат?
   - Ты что имеешь в виду?
   - Неужели, "залетев" в такие ранние годы и прожив с одной женщиной столько лет, не захотелось сбегать тебе "налево" ...
   - Хотелось, Юрка, ох, как хотелось, тебе признаюсь, братуха, не буду врать. И возможность была, и много хорошеньких козочек мне глазки строили...
   - А ты?
   - А я уже с такой, бывало, почти в постель ложусь, а в душе весь мой огромный шар лопается.
   - Какой такой шар?
   - А шар этот... Представь, Юрка, такую оболочку, в которой - трое: я, Светик и Полинка. Огромный такой шар, бесконечный даже. Туда все вместится: и это поле, и этот лес, и город наш... Что там город - страна вся! Но в шаре этом хозяйничаем только мы втроем. А оболочка у этого шара очень тонкая, прозрачная...
   - Ты, Витька, сейчас мне зиготу из учебника по биологии нарисовал: Полинка - ядрышко, а вокруг - ты и Светка летаете под оболочкой...
   - Ага, ага - правильно ты уловил, только эта зигота, как ты говоришь, гигантских размеров, вселенских даже!
   - А какое это отношение имеет к походам налево?
   - А такое, Юрок, что как только "коза" ко мне приближается, чувствую я, что заденет она сейчас рожком своим или копытцем эту нашу оболочку, и она не выдержит - лопнет... И тогда - рухнет все. Так мне больно становится от этой
  мысли...
   - Значит, ты совершенно убежденный семьянин, Витюха?
   - Совершенно так, Юрок, - абсолютно!
   Юрка замолчал. В его душе пробежала черная кошка зависти. Он понял, насколько брат любит свою жену и ребенка...
   - Вот она - любовь человечья! - с оттенком иронии произнес он.
   - А ты когда женишься? Карандашик может и сломаться!.. - тут же отомстил Виктор за этот оттенок иронии.
   - Что? - не понял Юрий.
   - Да у тебя уже руки светятся от статического электричества! С этими словами Виктор стар громко, безудержно хохотать, забрасывать ноги вверх, припадочно трястись и вытирать выступившие слезы.
   Юрке тоже понравилась шутка, и он захохотал следом за братом, а потом нашел, что ответить, и сквозь смех прокричал:
   - А приятное дело вредным не бывает!
   Мужчины смеялись, а Джим громко на них лаял, призывая к порядку и спокойствию.
   Насмеявшись Юрка пообещал:
   - Иринка с головой моей наэкспериментируется - жди приглашения на нашу свадьбу!
   - Хоть какой-то толк будет от тебя, братуха! Давно я уже на свадьбе не гулял!
   Дождь закончился. Виктор завел двигатель и повел машину дальше. Дорога петляла по холмам вдоль небольших речушек, проходила сквозь жидкие рощицы, но потом братья въехали в густой сосновый лес. Деревья здесь были такими высокими, что снизу не было видно, где вверху они заканчиваются. Иногда сосны стояли очень близко, приходилось останавливаться, выходить и осматривать, пройдет ли машина.
   На одной из таких остановок Витька задрал на спине рубашку и попросил брата посмотреть, нет ли там клеща.
   Юрка посмотрел - нет клеща.
   - Но чешется же, почеши! Нет, не здесь - выше, под лопаточкой! Да куда же ты лезешь? Правее!
   Юрка исчесал брату всю спину, но тот все равно продолжал чесаться. Виктор сам выломал палочку и продолжал чесаться ею:
   - Ой, как хорошо! Как приятно! - стонал он от удовольствия.
   - Вот, Юрка, зачем жена нужна, - обратился он к брату, - Светик мой хорошо знает это место, она его сразу находит,
  где чешется - не то, что ты! А еще братом называешься!
   Виктор завел машину и с очень медленной скоростью тронулся дальше в путь. Джим уже не ехал в машине, его отпустили бегать по лесу. Он то и дело выпрыгивал из кустов, а убедившись, что хозяин едет в правильном направлении, опять исчезал в кустах.
   Юрию так понравились рассуждения брата о любви, что он снова затронул эту тему:
   - Вить! Но из твоих слов получается, что чем раньше женишься, тем больше любви познаешь!
   - Да, братуха, именно так! Именно любви, а не баб! Баб у тебя может сотня быть! А любви с ними - никакой! Секс один!
   - Противоречие чувствуется, Витюха! Твоя же любовь со Светкой именно с этого самого секса и начиналась!
   Виктор после услышанных таких от Юрия слов метнул его сторону недобрый взгляд.
   "Ага, задел я тебя!" - подумал Юрка. Вдруг он испугался, что старший брат на него сейчас обидится и разговор "по душам" закончится. "Я чуть не испортил всю рыбалку!" -
  подумал Юрка.
   Но Виктор помолчал немного и все же ответил:
   - А мы строили свою любовь - кирпичик за кирпичиком. Мы трудились - понимаешь?
   Юрка больше не терзал брата щепетильными вопросами, замолчал, а сосредоточился на своих мыслях.
   Виктор вдруг вывел Юрку из оцепенения прикосновением руки. Он только что приблизительно угадал, о чем Юрка сейчас думает и произнес:
   - Ты спинку попроси почесать. Найдет то самое место - сразу женись на ней, и не раздумывай!
   11
   - Уже подъезжаем! - закричал Виктор.
   Дорога из соснового бора стала уходить вниз. Машина ехала по бездорожью. За окнами виднелось бесконечное сине-зеленое пространство разлива реки. Сотнями ответвлений река разбежалась по местности, больше похожей на бесконечную оттаявшую от мерзлоты тундру, чем на русло реки. По сторонам, в заводях, были заросли ивняка. Слева и справа возвышались два крутых берега из почти белого песка, а всю картину завершал небольшой остров с огромным деревом посередине.
   Это был дуб. Его толстенные ветви змеились над водой. Он был так могуч и стар, что казалось, будто он стоит здесь еще с эпохи динозавров. Этот дуб и сам походил на динозавра:
  его толстая кора создавала на стволе и ветках причудливый извилистый рисунок.
   Юрка присмотрелся к дереву и заметил, что половина его - в листве, а другая половина - уже мертва.
   Вдоль всего ствола чернела расщелина выгоревшего от молний дупла.
   - Вот это - да! - воскликнул Юрка.
   - А ты сидишь над своими картинами! Смотри - вот оно чудо света! Сказал бы тебе нарисовать такое, да не буду даже и просить. Ты прав: в такое точно не поверят.
   Виктор пошел забрасывать удочки, а Юрий наносил лапника и установил на нем палатку. Потом он собрал сухие ветки, траву и уложил их в пирамиду для костра.
   Уже смеркалось. Целый день прошел в пути, но место это стоило, чтобы сюда ехать.
   Закончив обустройство лагеря, Юрий пошел к брату. Виктор забросил шесть спиннингов с блеснами - на щуку.
   - Будет клев? - спросил Юрка брата.
   - Надеюсь. Иногда идет такая щука под водой - как крокодил, вот такая, на полруки, килограмма на два. Несется за плотвой, пасть зубастую разинет и так, с раскрытой пастью, и гоняется за той плотвичкой.
   - А ты как это видишь?
   - Смотри же! Вода совершенно прозрачная, на несколько метров в глубину просматривается.
   Юрий присмотрелся к воде. Издали она казалась совершенно черной. Но дно из белого песка, в самом деле, можно было различить, даже вдали от берега. Над дном тенями мелькали рыбы - большие, маленькие - разные.
   - Да здесь все кишит рыбой! - прошептал он брату.
   - Кишит-то - кишит, а хитрая какая! Я здесь, когда был - пескарика только одного поймал, выбросил этого пескарика обратно - на удачу, значит. Вот тебе и весь улов! Ой, что это я!.. Плохая примета: на рыбалке неудачи свои рассказывать. Тьху-тьху-тьху! Будет рыба, Юрка, чувствую я: будет сегодня улов!..
   В небе уже засветились звезды. Все созвездия симметрично отразились в воде.
   - А может, ну его! Поздно уже, спать пойдем! - прошептал Юрка.
   - Тш-ш-ш! Что-то зацепилось... - Виктор пригнулся к воде и замер.
   Вдруг созвездия в небе стали исчезать. Грянули раскаты грома, с внезапно накатившейся тучи увесистыми каплями
  пошел дождь. Огромная молния, похожая на корни гигантского дерева, осветила все вокруг. На мгновение стало светло.
   - Юрка! Подсак тащи! - закричал Виктор.
   Юрий бросился за подсаком, схватил его и стремглав побежал на помощь брату.
   - Тяни ее, тяни! Не давай уйти!
   Братья схватились за спиннинг руками и соревновались в силе с каким-то неизвестным существом, тянувшим их в воду.
   - Юрка! На раз!.. Раз! - скомандовал Виктор. Они резко откинулись назад и увидели на конце лески огромную, метра в полтора, щуку.
   - По голове ее бей! Глуши! Уйти может!
   Братья оглушили щуку и, взяв ее за жабры, на несколько шагов оттащили от воды. Они упали на траву и тяжело дышали.
   - Юрка! Не отпускай ее! - хрипел Виктор. - Притворяется она! Воду она сзади чует, сейчас полежит и назад домой нырнет, за топором беги!
   Сам же Виктор снял майку и стянул щуке морду узлом.
   Юрий прибежал с топором и обухом нанес удар по щучьей голове. Щука встрепенулась, будто змея, и замерла. Сквозь ее жабры продели палку и оттащили к палатке.
   Молния носилась над долиной и, все это время, помогала Юрию и Виктору справиться с уловом, освещая долину. Джим не лаял: он с опаской смотрел на чудовище и подошел к туше щуки только тогда, когда та стала уже остывать.
   Дождь усиливался. Братья и собака спрятались в палатку и оттуда наблюдали за вспышками молнии.
   - Над нами уже! Покрутит, покрутит и скоро закончится! - рассуждал Виктор. Его голос утонул в сильно громе.
   Молния, пробежав по всему небу и, светящимся змеем, впилась в одинокое дерево на острове. Дерево вспыхнуло и стало гореть. Отражение пожара растеклось по воде и братьям казалось, что горит не только на острове, а и все вокруг - даже вода. Из дупла дерева вылетели крылатые полыхающие существа. Они делали несколько взмахов крыльями и замертво падали в воду.
   - Птицы? - спросил Юрий.
   - Нет, птица в гиблое место не сядет. Это - летучие мыши, - ответил Виктор.
   Капли дождя с силой забарабанили по натянутому брезенту палатки. Дождь перешел в ливень, отвороты палатки пришлось опустить. Пожар на острове быстро погас. От него в воздухе остался только запах гари, но и он в скором времени растворился в других запахах.
   - Все! Шоу закончилось! Теперь и спать можно! - объявил Виктор.
   Джим широко зевнул: он поспать был - не против.
   Братья долго ворочались, стараясь уснуть, но озонированный воздух не давал им успокоиться. В головах прояснилось, усталость вдруг прошла, а капель с веток сосен прекратила свой отсчет. Все стихло.
   - Юрка! А пошли купаться! - сказал Виктор, вскочил и побежал к воде. Юрий последовал его примеру.
   Они с наслаждением плыли по воде, разгребая в сторону не воду, а скопище отраженных в ней звезд.
   - Жаль девчонок не взяли с собой, видели бы они эту красоту!..
   - В следующий раз обязательно возьмем!
   - А поплыли к дереву!
   - Поплыли!
   Расстояние до дерева оказалось не таким близким, как это казалось с берега.
   - Это же, какое оно в размерах, это дерево! Столько проплыли, а оно и не приблизилось ни насколько! Смотри: вон Джим на берегу белеет. Ни лап, ни хвоста не разобрать отсюда!
   - Сворачиваем назад, братуха! Что-то мне жутко стало! Может быть там - чудовище в дупле живет, сидит и ждет добычи, а тут и мы - будет тогда ему чем поживиться!
   Братья свернули назад. Вода была теплой, теплее воздуха и выходить из нее не хотелось.
   У палатки они развели костер, достали из рюкзака коньяк, пили его и смотрели на звезды.
   Звезды срывались с неба и падали в воду.
   Пили молча, ни о чем не хотелось думать и говорить: хотелось только смотреть и восхищаться.
   "Желание, что ли, загадать,- думал Юрка, - А что мне себе пожелать? Все у меня есть и ничего мне не надо! Пусть эти падающие звезды исполняют желания тем, у кого ничего нет..."
   Виктор пил коньяк, смотрел на падающие звезды и думал о том же.
   12
   Когда машина с привязанной на багажнике сверху рыбой проезжала по городу, никто не останавливался и не удивлялся.
   - Байдарку перевозят, - кто-то заявил со знанием дела. Но когда рыбу стали снимать с крыши автомобиля во дворе, к Дашковым стали сбегаться все соседи. Они удивлялись размерам щуки, старались сфотографироваться возле нее. Юрий и Виктор тоже сфотографировались со щукой, а потом занялись ее готовкой. Тушу выпотрошили, толстую жирную шкуру сняли, извлекли все мясо и отдали его женщинам на переработку. Сами же братья оградили кирпичами участок земли во дворе и принялись жечь там дрова на угли. Шкуру начинили фаршем, зашили ее и подвесили всю тушу коптиться, привязав проволокой к толстому лому. Щука пахла на всю округу. Джим разгонял котов, которые тайно следили за всем, прячась в кустах и надеясь каким-то образом тоже полакомиться рыбкой. Виктор, убедившись, что приготовление рыбы проходит благополучно, вошел в дом, помылся и сел у компьютера. Ему не только хотелось похвастаться всем друзьям и одноклассникам своим уловом, но он решил осуществить свою давнюю мечту: собрать всех за богатым столом, повспоминать, повеселиться, о себе рассказать, порадоваться чужим успехам. Он перевел фотографию в компьютер, подписал ее: "Мы с Юркой изловили чудовище. Поедать его будем завтра. Приглашаются все! Кто успеет до завтрашнего вечера приехать - тому кусок гарантирован!" Фотография с приглашением разлетелась по всему миру...
   Глава пятая
   МИЛЛЕР
   1
   Щука гигантских размеров стояла на двух составленных друг к другу столах. Спина ее лоснилась, и была похожа на кожу змеи. Продолговатые серые пятна проступали на темном фоне. Казалось, что это - следы от кольчуги. Книзу этот узор был мельче, кожа там серебрилась, на ней виднелись стежки черной нитки. Из надрывов кожи шел тонкий аромат фарша. По широкой сосновой доске, на которой щуку вносили в дом, растеклось рыбное желе, похожее на подтаявший снег. В толще этого желе застыли дольки лимона, клюквы, лука, петрушки и моркови. От запахов в квартире нельзя было продохнуть. Хозяева квартиры - Дашковы, не обедавшие и не присевшие за день ни разу, занимались последними приготовлениями и все время прислушивались к дверному звонку. Запах и вид щуки усиливал чувство голода, в животах урчало и переворачивалось.
   За столом уже сидели дядя Коля и Ирина, а под столом скулил от нетерпения Джим. Вошла Полина. Она приоткрыла окна и сказала:
   - Пускай воздух свежий войдет, а то мне голова от запахов кружится! Сейчас все будем садиться за стол. Я думаю, что больше никто уже не придет. А если даже и придут - то пусть сами на себя обижаются! Пусть не опаздывают! Дядя Коля, доставайте свою наливочку! Юра! Папка! Мама! Хватит уже копошиться там на кухне! Есть хочется!
   Все собрались за столом. Виктор встал, поднял фужер и приоткрыл рот для произнесения тоста, но застолье прервалось: в дверь позвонили.
   - Входите, открыто!
   Вошли двое: мужчина и женщина.
   - Славка! Лена! Какими судьбами! Вам послание дошло? А как вы успели добраться так скоро?
   - Успели! Бросили все - и вперед, на всех парах! Слава написал мне по Интернету: "Нас ждут. Такую возможность нельзя упускать!".
   - Какие же вы - молодцы! Проходите, за стол садитесь! Теперь уже - точно все в сборе!
   У дальнего края стола раздался чей-то голос:
   - Приехали? Тогда - начинаем!
   Все оглянулись на голос и увидели еще одного гостя: у самого окна сидел Андрон Миллер.
   - Удивляетесь, как я сюда попал? А я давно здесь сижу. Я к этому моменту не меньше вашего готовился. И не надо так удивляться! Вы давно хотели узнать кто я... Я - Миллер, профессор физики. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь! Сначала щучки поедим! Я так проголодался!..
   С этими словами Миллер разрезал щуку на крупные куски, разложил их по тарелкам, уселся поудобнее и стал с наслаждением есть.
   - Очень, знаете ли, вкусно! Очень! Но, кажется, соли маловато... вы не находите?
   Все остальные ели молча и поглядывали на незваного гостя.
   - Может, еще по кусочку? Нет? Ну, как хотите! А я съем еще немного!
   Он положил себе еще порцию, поел, а потом откинулся на спинку стула и стал вытирать салфеткой губы.
   - Итак, начнем! Я и мои коллеги уже не только подобрались к тайне шаровидной молнии, но и научились ею управлять!
   Для этого были привлечены физики многих стран мира. Кстати, и Вячеслав Михайлович тоже внес свою посильную лепту в этот проект.
   Миллер кивнул в сторону Славки.
   - Не удивляйтесь, не удивляйтесь! Да, мы с ним - заодно! Кто-то должен думать и о судьбах человечества! А у Вячеслава Михайловича были свои оригинальные идеи и не тривиальные подходы... Продолжим... Николай! Вы выпейте или поставьте свою рюмку: у вас руки дрожат! На чем это я остановился?.. Да, вспомнил! Как оказалось, шаровидная молния - имеет не только физическую, но и человеческую природу. Да, да! Вы, конечно, слышали о человеческих фреймах. Они существуют на самом деле. При определенных условиях их можно даже увидеть. Уже в семидесятые годы прошлого столетия ученые сумели удерживать фрейм в магнитном поле. Его взвесили, определили составляющие, и поняли механизм перехода из тела человека в окружающее пространство. Как и другие субстанции такого рода, фрейм, в самом деле, оказался бессмертным! Мы, таким образом, уже подобрались к пониманию бессмертия человеческих душ...
   Под столом заскулил Джим.
   - Ах, да! Вы правы, Джим! Спасибо за уточнение. Не только человеческих душ, но и всего того, во что люди свою душу вкладывают: прирученные животные, дела какие-нибудь значимые, например: поэзия, книги, живопись и так далее... А как вы попали в поле зрения наших исследований? Видите ли, вся ваша компания была идеальным объектом для наблюдения. И нас в этом убедил Вячеслав Михайлович...
   - Славка! Ты опыты на нас решил проводить? - возмутился Виктор.
   - Только не надо сейчас кричать, Виктор Сергеевич! Все равно кого-то нужно было выбирать для этого эксперимента. Учтите, что корректность была соблюдена. Никто не вмешивался до сегодняшнего дня в вашу личную жизнь и в свободу перемещения. Мы только наблюдали. А сейчас я хочу предоставить слово Вячеславу Михайловичу. Он более глубоко занимался некоторыми вопросами. К тому же он лучше знает уровень вашей подготовки для понимания всего происходящего. Прошу вас, Вячеслав Михайлович, вам - слово!
   Славка встал, поправил на носу очки и начал говорить:
   - Друзья! Итак, вам уже известно, что энергия человеческой души может перемещаться и без человеческого тела. Но, как у всякой энергии, должна быть и анти энергия. Мы предположили, что таковой является шаровидная молния. Наши предположения подтвердились. Нам оставалось узнать, как эта анти энергия действует. Я выдвинул гипотезу о том, что это действие состоит в следующем: если фрейм - это хранилище высоких устремлений человека, то шаровидная молния - хранилище его низменных устремлений...
   - Извините, коллега,- опять вступил в разговор Миллер, - Я вижу, что вы применяете здесь научные, не всем понятные термины. Я пробую объяснить все более доступно. Если позволите!.. Итак! В одном месте собрались вы, Виктор Дашков со своим совершенно несбыточным желанием стать чемпионом мира, вы, Елена - с желанием покорить весь мир своей красотой, вы, Юрий стать вторым Винсентом Ван Гогом, вы, Николай, излечивающий всех без лекарств, вы - Ирина и вы, Светлана - женщины, которые хотят переделать своих мужей по своему усмотрению, и вы, Полиночка... Извините, но вы - не для балета, зачем же туда вам стремиться?..
   Джим опять заскулил под столом.
   - ... Да и вы, Джим. Ваше несбыточное желание прожить столько же, сколько ваш хозяин - просто нелепо. Собаки столько не живут! Извините, Вячеслав Михайлович, но я должен отметить и ваш фатальный недостаток.
   Славка кивнул в знак согласия.
   - Наш почтенный Вячеслав хотел найти для человечества источник вечной энергии. Эта цель - тоже неосуществимая.
   Цель эта - еще и пагубна: на ее исследование уходит столько человеческих и природных ресурсов, что большие народы опускаются на дно нищеты: настолько это затратно ...
   - Вы, Миллер, сейчас говорите обо всех нас, как о преступниках,- заметил Виктор.
   - Вы правы, но правы отчасти.- Миллер улыбнулся и продолжил,- Вы совершили преступление не против других. Вы все навредили самим себе! Сидели бы сейчас, ели рыбку, попивали напиток Николая и радовались жизни. Но нет! Вы с ранней юности мучили себя, и даже в свои несбыточные планы вовлекали других!.. О-о-о! Я, кажется, посеял здесь грусть. Николай, голубчик, налейте всем вашего прекрасного напитка.
   Все молча выпили.
   "Зачем я так рано завел семью?.." - думал Виктор.
   "Зачем я мучаю Виктора?.." - думала Светлана.
   "Зачем я всю молодость потратил на живопись? Уже бы давно детей нянчил с Иринкой..." - думал Юрий.
   "Столько людей пострадало от моей красоты ..." - думала Елена ...
   Миллер встал, закрыл окно и повернулся ко всем присутствующим.
   - Господа! Не нужно отчаиваться! Сейчас вам будет сделано очень важное предложение! Но оно будет касаться только людей...
   Миллер отдал голову щуки ожидающему своей порции Джиму.
   - Вам, Джим, присутствовать не обязательно. Вот вам ужин. Прошу вас не испачкать паркет. Господа, прошу внимания! Вы сейчас узнали, что участвуете в невероятно важном научном эксперименте. Прошу вас сосредоточиться! Вам предстоит уникальная возможность избавиться от ваших заведомо неисполнимых мечтаний. Опыты показывают, что это возможно. Суть предложения такова: в одно время и в одном месте должны собраться люди с заведомо неисполнимыми желаниями. Эти все заведомо неисполнимые желания соединятся в одно целое и превратятся в то тело, которое мы привыкли называть шаровидной молнией. Этот ком негативной энергии облетит всех, всех излечит и освободит. Стоит только захотеть! То, что это произойдет - уже доказано математически!
   - И мы навсегда освободимся от своих амбиций?
   - Да, вы от них освободитесь навсегда! Но я бы здесь не хотел употреблять слово "амбиция". Я настаиваю на термине "заведомо неисполнимые желания". Потому что есть понятие "здоровая амбиция" - она придает человеку сил. Заведомо неосуществимые желания эти силы забирают и толкают людей к их краху. О месте и обстоятельствах акции я сообщу вам после вашего решительного и всеобщего согласия. В знак согласия прошу вас всего лишь кивнуть головой.
   Все кивнули.
   - Итак, - воодушевился Миллер, - местом эксперимента предлагаю назначить разлив реки, где эта бесподобная щучка была отловлена. Там есть особый магнетизм в земной коре и это будет нам только способствовать. Мы должны организовать комитет проведения акции. Общими усилиями мы пригласим туда всех горожан. Высокая энергетика этого места поможет не только вам, но и другим людям избавиться от заведомо неисполнимых желаний. Вы согласны включиться в это дело?
   В ответ все опять закивали.
   - Вы должны изготовить как можно больше объявлений и развесить их по городу. Нужно разъяснить населению о цели и пользе акции, привлечь к ней как можно больше зрителей и участников. Чем больше людей захочет освободиться от заведомо неисполнимых желаний - тем большим будет размер шаровидной молнии. А мы уже с Вячеславом Михайловичем
  позаботимся об остальном, не правда ли, Вячеслав Михайлович?
   Славка утвердительно кивнул.
   - Итак, через неделю, в воскресенье, жду всех в указанном месте ровно в пятнадцать часов. Имею честь откланяться!
   Миллер подошел к балкону и стал его открывать.
   - Господин Миллер! Выход - не здесь!
   Но Миллер уже исчез за балконом в темноте.
   - А ему - все равно! - сказал Славка.
   2
   С утра следующего дня все бывшие одноклассники, а также Юрий и Полина, Ира и дядя Коля взялись за организацию большого городского мероприятия по избавлению от заведомо неисполнимых желаний.
   Юрка целыми днями писал объявления. Елена подключила полиграфическое отделение рекламного агентства. Полина, Ира и дядя Коля развешивали эти объявления по всему
  городу. Виктор выступал на площади. Светлана шила транспаранты.
   На афишах были призывы: "Хватит разрушать себя! Избавьтесь от своих неисполнимых желаний - станьте счастливыми!"
   Виктор говорил в микрофон: "Избавимся от негативной энергии! Это принесет здоровье и нам, и нашим детям!".
   Горожанам подробно объясняли цели и задачи акции. Всем желающим рассказывали научные аспекты предстоящего события.
   На каждой афише был начерчен план места, где в воскресенье при большом скоплении людей должно было состояться очищение человеческих душ от негативизма.
   Многие люди не хотели освобождаться от амбиций и по-прежнему желали оставаться с ними. Они рассуждали так: "Пусть моя мечта и несбыточна, но я все равно должен попробовать ее осуществить".
   Было и такое мнение: "Может быть, организаторы сами уже всего достигли и теперь делают все, чтобы ослабить другим волю, а потом возьмут нас всех и себе поставят в подчинение. Станем тогда безвольными рабами...".
   Другие боялись ехать к разливу реки, чтобы никто не увидел, насколько их мечты злы или ничтожны.
   Третьи вообще не поверили в научность предстоящего эксперимента, смеялись у афиш, но поехать все-таки собирались. Они хотели в воскресный день развлечься и отдохнуть.
   Мелкие предприниматели немедленно стали готовиться разбогатеть на этом событии. В большом количестве выпекались булочки, забивался скот для сосисок, разливались по бутылкам прохладительные напитки.
   Городской оркестр тоже собирался участвовать: сбивалась из досок большая сцена-раковина и изучались новые музыкальные произведения.
   Кузнецам заказали кольчуги - такие, как у Теслы. Заказчики этих кольчуг боялись, что именно их заведомо несбыточные мечты заберет на себя шаровидная молния. Имена заказчиков не разглашались. Но все догадались, что этими заказчиками были "черные риэлторы" и кое-кто из городской управы.
   Женщины покупали себе новые наряды, чтобы выглядеть получше. Все, кто был не женат или не замужем, вдруг захотели найти на мероприятии себе пару.
   Полиция обеспечила ограничительные меры, чтобы ни один ребенок до шестнадцати лет не проник в место проведения этого мероприятия. Место было глухое - мало ли что...
   В такой суматохе прошла целая неделя.
   В воскресенье, в указанное время, горожане уселись на густой шелковистой траве на склонах холма.
   Прекрасный вид на речные излучины, музыка, конная полиция, сладости, разносимые лоточниками - все создавало ощущение праздника и единства.
   Солнце сверху жгло беспощадно, поэтому почти у всех были яркие зонтики, веера, а у кого их не было - могли все купить здесь же, в маленьких лавочках.
   Играл оркестр. Были вальсы, новые пьесы, звучали произведения Шестаковича и Рахманинова.
   Ровно в три по полудню оркестр стих. Миллер стоял в лодке в нескольких десятках метров от берега. Он прижимал ко рту рупор и объявил о начале избавления от заведомо несбыточных мечтаний:
   - Уважаемы дамы и господа! Прошу вас сосредоточиться и силой воли отказаться сейчас от несбыточных мечтаний! Ничто так не вредно для нас, как мечтания, превышающие наши силы и возможности! Мы истощим ими себя, мы истощим ими природу! Разве мы имеем право принуждать других к бессмысленной работе, разве мы имеем право на бессмысленную деятельность сами? Люди, вы загнали себя и друг друга в тупик! Ваши духовные силы скоро истощатся! Ваши земли скоро оскудеют! Мы, люди, - уникальная духовная материя! Но наши чувства остывают! Наши сердца черствеют! Мы все меньше и меньше радуемся простым человеческим удовольствиям! Разве вы хотите жить только в бесконечной гонке и забыть, что созданы для радости?
   - Нет! Нет, не хотим! - выкрикивали отовсюду.
   - Прочь сверхзадачи! Да здравствует здравый смысл и расчет!
   В ответ раздались аплодисменты. Кто-то закричал:
   - Молнию давай!
   - Будет вам молния! - ответил Миллер, повернулся ко всем спиной и стал смотреть вдаль, где в дымке испарений сходились воедино земля и небо. Ждать пришлось не долго.
   На линии горизонта показалось темно-синее облако. Оно клубилось, разрасталось и всего через несколько минут затянуло собой все видимое пространство. Потом стало темно, как ночью.
   Все, затаив дыхание, смотрели вверх и мысленно расставались со своими заведомо неосуществимыми мечтаниями. Люди крестились, кто-то плакал. Были такие, что истерично смеялись.
   Вдруг гром оглушил всех. Одновременно с громом молния невероятных размеров с сотнями ответвлений осветила всю долину. Испуганные люди вскочили и побежали по берегу вверх, к лесу. Вторая молния рассекла небо на две части линией, направленной строго по вертикали сверху вниз. Столб светящейся энергии врезался в озеро, взорвал большое дерево и разбросал его по воде на куски.
   Молния все еще струилась и отдавала свою силу земле. Казалось, что уже на свете ничего нет, кроме столба энергии над островом. Когда небо отдало земле свою энергию до конца, в долину на большой скорости влетела шаровидная молния.
   Она пролетела над головами горожан и исчезла. Послышался шум ливня. Вода в реке вспенилась, как будто в ней взрывали снаряды. Это огромный град падал с неба, разбивая зонты и шляпы. Люди прикрывали головы руками и убегали прочь к машинам. Потом ливень, искупал всех, вымочив до нитки всем одежду.
   Все стихло так же неожиданно, как начиналось.
   Люди, пережив испуг, стали понемногу приходить в себя, отряхивали одежду, выбрасывали прочь дырявые зонтики и шляпы, а потом - и вовсе стали смеяться, веселиться, а некоторые даже садились на обочине, открывали вино и сушились на солнышке. Многие, как ни в чем не бывало, начинали пикник.
   3
   Виктор, Светлана, Юрий, Ирина и Полина сели в машину и поехали домой. Елена осталась: она решила подождать Миллера и Вячеслава. Дядя Коля присоединился к веселящимся людям и остался в какой-то из компаний.
   Светлана уже в машине начала ссору с Виктором:
   - Весь город подняли на ноги! Для чего? Чтобы грозу посмотреть? С нас же люди смеяться будут! Придумали тоже: "избавление от заведомо несбыточных желаний". Разве можно от этого избавиться? От этого избавиться невозможно: так люди устроены!
   В ссору включились все. Юрий припомнил Виктору, зачем родители ездили в Польшу:
   - Они тебе, молодому папаше, хотели помочь! Если бы вы со Светкой не "залетели", они бы сейчас живы были!
   Светлана и Виктор переключились на Юрия:
   - А ты вообще помолчал бы! Висел у нас на шее! Кормили его, поили - и вот она, благодарность!
   Включилась Ирина:
   - Да вы ему со своей опекой - вот где! Бездари! Токари - фрезеровщики! Если бы он рос в нормальном окружении, он уже давно стал бы великим художником!
   Полина отвечала Ирине:
   - А ты молчи! Ты здесь - вообще никто!
   Виктор боялся, что драка будет прямо в машине. Он гнал машину на полной скорости, рискуя на поворотах свалить всех в кювет.
   Когда подъехали к дому, все уже ненавидели друг друга.
   - Полина! Дочь! Немедленно собираем вещи и уходим от этого мужлана! Он мне больше - не муж, а тебе - не отец! - кричала на весь двор Светлана.
   Юрий взял Ирину за руку и со словами: "Да пропадите вы все пропадом!" - ушел, не оборачиваясь.
   Джим в этот вечер посмотрел последний раз в глаза хозяина. Он вытянулся посреди квартиры на полу и издал последний вздох.
   Виктор лег возле тела собаки и, обливаясь слезами, всматривался в его остекленевшие глаза, все еще надеясь увидеть там признаки жизни. Он лежал и поглаживал пушистую холку Джима до тех пор, пока тело его друга совсем не остыло. Потом Виктор встал, пошел в гараж, взял оттуда лопату, завернул Джима в одеяло, взвалил его на плечо и вышел на улицу. Он пошел по аллее парка, свернул с нее на пустырь и остановился у густых зарослей шиповника. Там он выкопал могилу для Джима, похоронил его и отправился домой.
   Наступила ночь. Виктор шел к своему микрорайону и всматривался в темноту. Ему казалось, что неведомой силой все дома были снесены с лица земли и что к его скорби присоединились уже все люди. Когда он подошел ближе, обнаружил, что дома - на месте и люди в них живут, как и прежде. Люди ходили по своим квартирам и зажигали там свечи.
   "Авария на электростанции?" - предположил Виктор.
   Он не стал заходить в гараж, а прямо так, как есть, с грязной лопатой вошел в свою квартиру и бросил лопату в угол.
   Он не стал искать свечи, а сел за столом в комнате. Говорить ему было не с кем, ждать ему было нечего, и все его существование уже утратило какой-либо смысл. Ему хотелось что-нибудь разрушить, разломать или сжечь.
   Виктор даже наметил, что он будет крушить сначала: он разобьет стулом все окна и выломает оконные рамы. Его мускулы уже наливались звериной, необузданной силой и готовились все это крушить.
   "А потом - я убью себя,- думал Виктор. - Это тело - уже пустая оболочка, в нем нет жизни"
   Вдруг стекло само лопнуло. Осколки полетели вниз, как будто кто-то бросил в окно камень. В комнату пошел сырой ночной воздух, а за этим воздухом медленно, с движениями разумного существа, вплыла крошечная светящаяся точка.
   "Шаровидная молния", - догадался Виктор.
   - За мной пришла? - заговорил Виктор с непрошенной гостей. Хочешь меня проглотить! Вот, что было твоей целью - я, моя жизнь! Ты не избавляешь людей от страданий - ты их сама приносишь! Но знай, я тебе так просто не сдаемся! Сейчас ты узнаешь силу моего удара!
   Виктор сжал в кулаки. Он представил, как сейчас сгруппируется, подскочит к этой светящейся точке и размозжит ее своим ударом, последним ударом, самым страшным. Он живо представил, как после этого все его тело разлетится на куски, как будут гореть его волосы, сползать кожа, лопаться глаза. Но он не боялся сейчас ни боли, ни смерти. Он боялся, что после этого взрыва его душа будет вечно жить, превратившись в фантом, и будет где-то мучиться и скорбеть. Вечно мучиться и скорбеть! Эта вечная душевная боль его пугала больше, чем предстоящая боль физическая. Он не знал, что же ему делать дальше. Он все еще не решался и продолжал смотреть на клубок таинственной энергии в его комнате.
   Шаровидная молния не нападала, она не приближалась к Виктору и, казалось, тоже чего-то ждала. Она медленно поплыла к углу комнаты и там, как паук на паутине, застыла.
   4
   - А где здесь у вас свечи лежат? - раздался голос на кухне.
   Виктор вошел на кухню и обнаружит там Миллера, роющегося в кухонных шкафчиках.
   - Не знаю,- ответил ему Виктор и сел на табуретку, - ими всегда заведовала моя жена, но ее сейчас нет...
   - А, вот - они! - воскликнул Миллер и зажег свечу. Он поставил стол свечу, зажег ее и сел напротив Виктора.
   - Удивлены, как я сюда попал?
   - Я уже ничему не удивляюсь, особенно вам, Миллер! - ответил Виктор, всматриваясь в огонь и щуря глаза от неожиданного света.
   - А я вам, Виктор Сергеевич, не перестаю удивляться! Упустить такой шанс избавления от несбыточных мечтаний!.. Тысячи людей сегодня избавились от них, но не вы! Вы - упрямый! До невозможности! Вы вцепились в эти самые свои мечтания, как моллюск в уже неподъемную раковину. Вы тащите свою раковину и никак не решаетесь что-либо в себе изменить! Еще при этом вы убеждаете себя, какой же - вы благородный, сильный и стойкий! А обстоятельства вокруг?.. Это - как? Все вокруг говорит, что вы подошли к полному поражению. У вас есть семья? Жена? Вы уверены, что любите ее? Вы уверены, что простили ее измену! Мало того, говорите всем, что у вас есть семья! Вы готовы ждать, пока ваш брат станет великим художником, и возитесь с ним!.. Я понимаю, что вы одновременно боитесь, чтобы он не сгорел в пылу творческой страсти и остался при этом жить где-нибудь не далеко от вас в полном спокойствии и рассудке. Вы хотите, чтобы он, при этой страсти, оставался живым и невредимым... Но так не бывает! А Елена! ... Вы даже не спросили ее ни разу, любит ли она вас! А может она ждет этого вопроса всю свою жизнь?.. Вы, Виктор Сергеевич Дашков, сами виноваты в том положении вещей, в котором сейчас оказались...
   - Вы, Миллер - или дьявол, или очень жестокий человек! Я теперь понимаю ваше назначение: вы будете меня мучить. Вы будете меня мучить даже после моего конца!
   - А-а! Вы решили с собой покончить? Как печально! Я сейчас заплачу! Вам петельку связать? Или, может быть, быстродействующего яда намешать? "Виктор Дашков сдался, хотя он боролся!" Ха-ха-ха!
   - Уходите, Миллер! Иначе я убью не себя, а вас!
   Миллер отскочил к двери, поднял руку и сделал щелчок пальцами. В кухню вплыла шаровидная молния и зависла над его рукой.
   - Я пришел вас не убивать - а спасать! Вот он - ваш последний шанс! Вы что же думаете: это отключение электричества в городе - случайность? Ошибаетесь! Электричество сейчас отключено на всем континенте! А мои личные усилия? Вы не представляете, чего мне стоило уговорить в нашем центре еще раз сгенерировать этот сгусток энергии Хорошо, что у меня есть влияние и связи! А вы бросаетесь на меня!.. Неблагодарный! Я давно понял, что с вами у меня будут большие проблемы! Я смотрел на вас в тепловизор там, на разливе реки. Я надеялся, что от вас оторвется не одно, а несколько несбыточных желаний. Но, нет! Вы упрямо не расстаетесь с ними! Что же мне прикажете делать? Бросить вас? Решайтесь, Виктор, у вас другого шанса уже не будет! Соберите свою волю и переделайте себя сами. Загляните в свое прошлое, найдите там свои ошибки, мысленно разбегитесь и прыгайте! Ну, же!..
  
   Бабушка Елены отложила спицы и вязание и подошла к внучке, которая причесывала свои густые русые волосы.
   - Внученька! Ты волосики не сверху вниз чеши, так - порвешь волосики себе! Снизу - и к верху, по чуть-чуть! Волосики-то у тебя - красивые, ты их побереги, красавица ты моя! Опять вечером, допоздна, сидеть будете?
   - Будем, бабуля, будем!
   - А о чем же вы там говорите так долго, внученька?
   - Да о разном, бабушка!
   - Стращаете, небось, рассказками друг друга?
   - Стращаем...
   - А я слыхала, что молния бывает такой, как вот этот клубочек ниток...
   - Слыхала я о таком, бабуля! Шаровидной молнией называется.
   - Чего только антихрист не сотворил!
   - А почему - антихрист? Все, бабуля, чему-то в природе служит...
   - А бабы говорят, в дом влетала она кому-то. Я и не поверила: брешуть бабы! Как это может быть, чтобы дом стоял, а по нему молнии летали?.. Внучка, а тебе кто больше нравится: Витюша или Слава? Боюсь, подерутся они за тебя, ты же у нас - вон какая!..
   - Не подерутся, бабуль, а Витя еще и отбежит в сторону, у них там - в боксе - с драками, ого, строго как!
   - А если тебя кто обидеть захочет - опять убежит?
   - Тогда - не убежит, тогда - кулаки свои распустит. Ох, я тем не завидую!..
   - Вижу, что тебе Витя больше нравится.
   - А представь, бабуля, поступит он в военное училище, станет офицером...
   - А мне, внученька, военные нравятся, так нравятся: в фуражечках, да блестить на их все... Так, на Витюше остановимся?
   - На Вите, на Вите! Ты, бабуля, хитрая, умеешь секреты выпытывать!
   - Вы ужо там смотрите, Леночка, до свадьбы ни-ни...
   - Что - "ни-ни"?
   - Крепко не целуйтеся!..
   - Ба!..
   За окном послышался какой-то шорох, и в проеме окна появился букет ромашек. Он сразу же наполнил весь дом неповторимым запахом. Запах вскружил головы и заговорил о первой любви.
  
   Весь город видел свадьбу молодого красивого офицера и неотразимо красивой девушки. В платье из рюшей и воланов невеста была похожа на королеву.
   - Кто это? - спрашивали друг у друга.
   - Виктор Дашков женится, невесту его Еленой зовут, они еще со школьной скамьи знакомы...
   - А платье-то красивое, какое!
   - Новая у нас модистка в городе есть, Светланой зовут, она шила...
   - А брат его - Юрий, говорят, кондитером работает?
   - Ага, торт им на свадьбу в пять этажей приготовил, весь в розах!..
  
   У этой пары в скором времени родилась девочка, и назвали ее Полюшкой.
  
   Дашковы-старшие, Сергей и Евгения, никогда не ездили за товаром за границу. Они стойко перенесли тяжелый период в стране, выучили своих сыновей и женили обоих. Младший их сын, Юрий, в кавалерах тоже долго не засиживался: стразу же после армии женился. Женой его стала симпатичная и веселая Ирина.
   Вячеслав не стал изучать проблем шаровидной молнии. Он окончил университет, и стал заниматься темой сохранения энергии. Он часто ездил на Валдай, прислушивался к камням и говорил им: " Все пережгут на топливо, а вас я никому не отдам!".
   Зимой, перед новым годом одноклассники обязательно откладывали свои дела, съезжались к Дашковым и шли в баню к дяде Коле, парились там и купались в снегу.
   Господина Миллера никто не видел, и был ли он на самом, деле никто не знает.
   Шаровидная молния иногда появлялась. Она своим появлением озадачивала людей, но секрет свой выдавать не спешила.
   А в долине над разливом реки по-прежнему бушуют грозы. В грозу оттуда доносится звук, похожий на стон огромного дикого зверя. В такие грозы все рыбы всплывают над поверхностью воды, чтобы посмотреть на вспышки молнии, как она мечется и ищет свою цель - старое большое дерево - и не находит его там: дерево совсем состарилось и раскололось вдоль на две части, а потом рухнуло вниз. Молния мечется, не находит цели, но все же вонзает свое жало в прежнее место - в остров.
   Сейчас же на острове даже с берега можно заметить небольшое деревце с густой кроной. Ствол этого дерева такой крепкий, что даже в самый сильный ветер это дерево не сгибается: его корни вошли глубоко в землю и прошили ее густой сетью насквозь. Когда-то деревце станет самым высоким в округе, но для этого понадобится еще три тысячи лет.
  
   Глава шестая
   ПОЛЬ
   1
   "Я еще жив, вопреки всему,- думал Поль,- но это может быть лишь сном моего умершего разума".
   Он провел рукой по своему телу. Тело чувствовало прикосновения, - значит, он, Поль, все еще существует. Вот они: его согнутые в коленях ноги, его голова, шея, мышцы его груди...
   Глаза все еще вращаются, веки двигаются. Он может моргать. Кажется, что глаза тоже еще не утратили свою способность видеть.
   Но что здесь, в "саркофаге", рассматривать? Да и не проник бы сюда даже единичный корпускул света.
   Поль не видел солнца уже тысячи лет.
   Он даже точно не знал, сколько времени находится здесь. Ему иногда казалось, что само Время остановило свой ход.
   Если бы у него были часы... Но часов не было: в "саркофаг" посторонних предметов брать было нельзя. Здесь был только Поль и его воспоминания.
   "Кусок тунца в консервной банке..." - думал о своем положении Поль.
   Намного интереснее было сидеть, сжав веки. Так в его воображении рисовались события прошлой жизни,- богатой, беззаботной.
   Он жил только этими воспоминаниями. Он "прокручивал", как кинопленку, детство, юность, отмечал в них все самое лучшее. Он старался вспомнить даже то, что раньше казалось мимолетным или заурядным. В памяти всплывали подробности каждого дня, каждого часа и каждой минуты...
   ...Мать щекочет его кончиками своих волос. Волосы светлые, почти желтые. Полю щекотно, он прикрывает лицо. Тогда мать щекочет ему руки. Им весело, они смеются. "Защекочу, защекочу!" - говорит мать...
   Когда Поль заканчивал вспоминать все странички своей жизни, все до одной, он начинал вспоминать все заново.
   ...Когда ему исполнилось шестнадцать лет, отец подарил ему планер.
   Поль вспоминал полеты на своей первой крылатой машине. В воздухе ему казалось, что он - не обычный человек, а человек-птица, и это не планер переносит его по воздуху, а у него самого выросли крылья.
   В то время Поль был беспредельно свободным и безмерно счастливым человеком.
   Еще он вспоминал, как во время полетов ощущал превосходство над другими людьми. Он тогда смотрел на них сверху вниз. Фигурки их казались маленькими, крошечными, ничтожными. Такими же маленькими и ничтожными казались Полю и проблемы тех людей. "Люди! - думал он, когда смотрел на них сверху, - Что же вы там копошитесь в пыли, в грязи? Летайте! Это - просто!"
   Простым и понятным Полю тогда казалось все. И все в том мире ему было одинаково доступно. Жизнь смотрела ему в лицо и улыбалась, а Поль улыбался жизни в ответ.
   Родители его были несметно богаты, богат был и он сам. У него было несколько комнат, "зимний сад" с фонтаном, свой спортивный зал, личная ванная в позолоте, автомобили, самолеты...
   А потом его зачислили в военное летное училище, и он одел светло-серую курсантскую форму. Как он славно в ней выглядел!
   У него были женщины, много женщин. Ему стоило подойти к любой красавице, отдать ей честь
  и представиться: "Лейтенант Поль Шефер-Орли! К вашим услугам, мадмуазель!" В тот же день "мадмуазель" была уже в его постели, купалась в его ванной и выходила оттуда в его, Поля, халате... Потом был роман с другой, потом - с третьей... Много их было!.. Поль с ними знакомился, а в скором времени не мог даже вспомнить их имена. Но сейчас у него было время вспомнить каждую из них ...
   С каждой из них он мысленно попрощался, у каждой из них он мысленно попросил прощения, хотя и вины-то никакой не было... Он виноват был лишь в том, что был еще жив, а те женщины - уже нет.
   Еще Поль вспоминал полковое братство таких же "вольных птиц", как и он - своих друзей по училищу.
   Никто из однокурсников не мог сравниться с Полем в богатстве. Но, не смотря на это, все в училище были равны, все носили одинаковую форму, всем доставалось от веселых шуток и розыгрышей, и всем было весело - порой до безумия. Время тогда протекало бурно, беззаботно, бесшабашно. Тот период времени был самым счастливым и самым скоротечным, он был похож на затяжной прыжок с парашютом.
   Тех друзей уже нет ...
   Весь мир тогда готовился к страшной войне, Последней войне, - такое название ей дали еще до начала. Людям не хватало ресурсов, эти ресурсы можно было отнять только силой, война становилась неизбежной. Маленькие страны уже давно перестали существовать: их раздавили танками, растащили по частям. Вся нефть из земли была выжата, вся - до последней капли; в лесах были убиты последние звери, последние деревья были вырублены. В морях выловили всю рыбу, "Красную книгу" сожгли. То, что когда-то считалось малосъедобным, стало распределяться по строжайшему учету, но все равно многие голодали. Золотой век человечества угас.
   Тем временем военная машина набирала свою мощь. Она тоже нуждалась в земных благах, в энергетических ресурсах, ей нужны были солдаты, земли и рабы. Военные готовились переделить все. Для этих целей у них было оружие - много оружия. Оружие было на изготовке, оно было нацелено, оно ждало своего часа. Пальцы уже лежали на красных кнопках и вздрагивали от нетерпения...Кто тогда начал первым - неизвестно.
   Поль тоже был частью этой "военной машины": он был лейтенантом военной авиации. Он сам
  туда пришел: из-за любви к полетам. Долетался...
   Сейчас наверху уже не было ничего. Там не было его дома, там не было его родителей, там не было его полка: все это сгорело, расплавилось, превратилось в пыль...
   А что он мог тогда предпринять? Он, Поль, офицер низкого ранга? Кто вообще тогда мог что-нибудь предпринять, кто мог остановить ту кровавую бойню?..
   Ему, Полю, еще повезло: он жив.
   Жив, благодаря случаю и благодаря дальновидности своих родителей.
   Мать и отец тогда просили: "Поль! Это - последняя возможность спастись! Другой такой возможности не будет! Хотя бы через сто или через тысячу лет, но ты сможешь прийти на наши могилки... Нужно спешить, Поль! Счет уже пошел не на часы - на минуты! Решайся!"
   Уникальная возможность спастись представилась тогда, когда отец Поля узнал о "Проекте спасения для избранных". За большие деньги, - нет, за невероятно большие деньги, от войны можно было спрятаться в "пирамиду" - сооружение особой конструкции в пустыне. Убежище было спрятано глубоко под землей - на тысячи метров под ее поверхностью.
   За возможность спастись пришлось отдать все: капитал, дом, самолеты - все.
   "Лишиться всего, но спастись или погибнуть со всеми". Поль выбрал первое.
   Когда банки и заводы, акции и имущество семьи Шефер-Орли были проданы, за вырученные средства удалось получить точные координаты пирамиды. Не менее важен был шифр для проникновения внутрь убежища. Третьим компонентом для спасения были ампулы "Вакцины Вечности".
   Эта вакцина уже проходила испытания, о том, что она уже существует, знали многие.
   Инъекциями этой вакцины можно было прекратить зависимость человека от еды и питья, заставить организм, как растение, подпитываться только от солнечных лучей, она давала человеку возможность человеку самогенерироваться в случае ран и других повреждений.
   Вакцину испытывали на добровольцах. Военные испытывали ее принудительно. Все вакцинированные люди обретали бессмертие. Их было уже много. Но если бы нашпиговать себя самыми большими дозами этой вакцины - уцелеть от огня водородных бомб и от вихрей радиации было бы все равно невозможно.
   Всплеск безумия самых разумных существ можно было переждать только здесь, в глубокой шахте "пирамиды", сидя многие годы в персональном кубе-"саркофаге".
   Предстоит ли ему, Полю, стать единственным и последним человеком? В чем его дальнейшая миссия? Оплакивать исчезнувшую цивилизацию? Пробовать возродить жизнь на земле?..
   Поль многие годы пробовал дать ответы на эти вопросы. Он советовался с собой, с Полем Шефер-Орли, спорил с ним, соглашался с ним или не соглашался, мысленно приглашал в спор других - всех тех, кого уже давно не было, но чьим мнением он до сих пор дорожил.
   Ему бы поговорить с кем-нибудь, посоветоваться...
   Живые люди еще есть, они - здесь, рядом, в других контейнерах. Их всех должна была освободить пирамида - когда-нибудь, по своему усмотрению. Это рано или поздно должно произойти. Следовало ждать, когда уровень радиации снизится до безопасного предела. Тогда бы
  куб-"саркофаг" Поля и саркофаги других раскрылись бы, всем было бы можно подняться наверх.
   Поль часто представлял себе этот момент. Он жил в ожидании этого момента. Он прислушивался, ощупывал стенки куба, пробовал раскачать куб, но все было тщетно: куб-"саркофаг" не спешил отпускать своего пленника.
   Когда Поль выйдет на поверхность, он сможет там жить. Он сможет там жить вечно: вакцина дала возможность обходиться без воздуха, легкие уже не поднимались, не опускались. Сердце тоже остановило биение; не нужно было пить, есть, губы срослись. Жизнедеятельность обеспечивалась совсем другими химическими процессами. Больше не нужны были кислород и вода. Поль не знал в кого он превратился: в мутанта - мыслящего, двигающегося и вечного - или
  в какого-то сверхчеловека. Но его личное ощущение было таковым: "Я - тунец в консервной банке".
   Вода и кислород нужны были всему остальному, всему, чем богата было планета до появления на ней людей. Могла ли зародиться там, наверху, другая жизнь - без воды и кислорода? Ответ на этот вопрос был там же - наверху.
   Поль думал: "Может быть, уже существуют какие-то твари - видоизмененные, безобразные?" Повстречаться с этими тварями Поль желал меньше всего.
   Но если бы Поль вдруг встретил людей из своего времени, то он бы узнал их сразу: особый знак
  указал бы ему на это: на левом плече должны быть следы от уколов. Эти следы размещались по кругу в виде двенадцати точек, и еще одна - тринадцатая - должна быть в центре этого круга. Это была пиктограмма Солнца. Это был знак последних людей на планете Земля. Такие же следы от
  уколов имелись и у Поля.
   "Может, нужно стучаться?" - подумал Поль и стал бить ногой о стенку контейнера.
   2
   Но нет: время освобождения еще не пришло.
   Поль провел ладонью по своему плечу - "Знак Солнца" был на месте.
   Полю во время инъекций напоминали: в последующем существовании он будет всецело зависеть от ярких солнечных лучей. Он должен будет превратиться в существо, не признающего одежды: только тогда его организм сможет всей своей кожей усваивать энергию Солнца. Перспектива целыми днями греться на солнышке в "костюме Адама" Поля забавляла.
   "Люди так долго выдумывали знаки различия,- думал Поль,- так изощренно прописывали, что кому носить! Императору - черное, мандарину - желтое, лейтенанту - серое... А теперь он, Поль, станет "голым королем", без лампасов, без погонов, без блестящих пуговиц и нашивок. А дамы? Если таковые сохранились, то, как они смогут обойтись без нарядов? Одеваться можно будет только ночью..."
   Поль представил себе общество с такими обычаями: днем все ходят нагишом, а к вечеру - все одеваются... Вот, потеха!
   Полю стало смешно, он даже стал сотрясаться от смеха. Ему захотелось широко раскрыть рот, вскинуть кверху голову и насмеяться вдоволь. Но вместо этого он ударился теменем о потолок своего пристанища. Незатейливый куб, ставший на тысячи лет для Поля карцером, будто бы призвал его сейчас к смирению и порядку: "Лейтенант, сидите смирно!"
   Сойти с ума здесь было проще простого. Это бы обязательно с Полем случилось. Это бы случилось и с любым другим человеком - даже если бы он обладал самой твердой выдержкой и лучшим самообладанием. Но и это было предусмотрено в "Вакцине Вечности": тринадцатый компонент - укол в центре круга - был не чем иным, как прививкой от страха и отчаяния.
   "Здесь все мы здесь - рыцари без страха и упека", - думал Поль.
   А если бы не тринадцатый укол? Сколько бы он протянул? Год? Едва ли...
  Как бы он начал себя убивать - от отчаяния, угрызений совести? Разрывал бы руками себя же на части?
   Что это за норма такая в человеческой психике: "грызть" кого-то, а если нет никого рядом - "грызть" самого себя? Нет, Поль уже - не такой, ему не нужно кого-нибудь мучить, и он никогда не будет мучить себя. Он будет принимать все таким, как оно есть.
   Только где это - "все"? Есть только куб и Поль - и больше ничего.
   Он опять провел рукой по "Знаку Солнца".
   Тринадцатый укол был самым болезненным. Даже сейчас там был зуд. Казалось, что после инъекции из руки забыли вынуть иглу.
   Если этот укол сделали Полю чуть раньше, до решения спрятаться в "пирамиде",- он бы всему подчинился, и уже сгорел бы в своем самолете, покорно выполняя приказ.
   "Всем находиться в постоянной боевой готовности!" - напоминало командование.
  
   Однажды утром Полю позвонили в казарму и приказали отконвоировать в штаб пленного.
   Пленным оказался сухонький старичок с остроконечной бородкой. Был он лицом, по всей видимости, гражданским.
   "В штаб!" - приказал дежурный офицер.
   Поль принял пленного и провел его к зданию штаба.
   "В подвал!" - сказали "штабисты".
   "Ничего хорошего его там не ждет" - подумал Поль, но, выполняя приказ, он провел старика по узкой чугунно лестнице в подвал штаба.
   "Пленный по вашему приказанию доставлен!" - доложил Поль командиру части, полковнику Отто Штайеру.
   Штайер отошел от стола с бумагами, пригнулся, чтобы не задеть лампу на потолке, и подошел
  к Полю.
   "Спасибо, сынок! Как у тебя дела? Как самочувствие?" - с этими словами полковник опустил свою могучую руку на плечо Поля.
   Поль поблагодарил Штайера за заботу и сказал, что у него - все хорошо.
   Штайер прищурил глаза, перенес руку к уху Поля, помял ухо, словно кусок теста и опять
  спросил: "К войне готов, лейтенант Поль Шефер-Орли?".
   "Так точно, господин полковник, готов!" - ответил по форме Поль.
   "Молодцом, лейтенант! - одобрил полковник и добавил,- А сейчас привяжите к стулу этого
  негодяя!"
   Поль усадил старика и привязал его к стулу.
   "Теперь можете постоять, понаблюдать и поучиться, как добывается важная информация, лейтенант!" - с этими словами Штайер со всей силы ударил ногой старика в грудь.
   "Говори код, падаль! Код называй!" - кричал полковник и наносил новые удары.
   Поль стоял у двери. Колени его дрожали, предательски стучали зубы, а на лбу выступил пот: он знал о каком коде идет речь. Этот код он сам уже выучил наизусть: шесть колонок по пять цифр
  в каждой стояли у него перед глазами и горели огнем. Это был шифр входа в "пирамиду".
   Поль так боялся себя выдать, что его трясло еще больше.
   "Что? Маменькиным сыночкам страшно? Не любите грязной работенки? - гневно крикнул
  Полю полковник, когда заметил его состояние, - Вызовите сюда, лейтенант, доктора! Живо!"
   Когда Поль пришел с доктором, старика уже нельзя было узнать: все его лицо кровоточило
  от ран.
   "Доктор! Рвите ему зубы! Один за другим!" - проревел Штайер, указывая на пленника,- А вы,
  лейтенант, котитесь к чертовой матери! Чистоплюй!"
   Поль выбежал из пыточной, попробовал закурить сигарету, но руки его дрожали, сигареты ломались. Забежав куда-то в темный угол, Поль прорыдал не менее часа, а когда немного успокоился, пошел узнавать расписание тренировочных полетов.
   Именно после этого случая он решился порвать с настоящим и спрятаться в лабиринтах Вечности.
   3
   Мысли Поля прервались размеренным жужжанием роботов.
   Куб-"саркофаг" наполнился белым газом и на одной из стенок появился след от плавления металла: начался процесс освобождения.
   Горелка красными искрами прошел по большому кругу, прожигая просвет толщиной
  со спичку, а потом робот выключился. Вырезанный круг держался только на нескольких, совсем
  незначительных, участках.
   Поль уперся в этот круг ногами и выбросил его наружу. В стенке кубу образовался лаз, по размеру вполне достаточный, чтобы можно было сквозь него протиснуться. Поль немедленно покинул "саркофаг" и оказался в довольно просторном помещении.
   Здесь все было, как прежде: роботы с "руками"-манипуляторами, несколько кубов-"саркофагов", шахта лифта, чья-то одежда.
   Поль собрал свою одежду и направился к лифту, вошел в него и нажал там кнопку "Вверх". Лифт тихо включился и, постепенно набирая скорость, начал подниматься.
   На половине подъема Поль уже был в своей серой с серебряными знаками отличия форме лейтенанта авиации. Он извлек из кармана часы и хотел определить, который сейчас год.
   Но часы уже давно остановились, они замерли на отметке 2100. Зато компас, встроенный в часы
  все еще работал.
   Лифт остановился, двери его раскрылись, и Поль вышел в наполненную звездами ночь над песками Сахары. Лифт опять ушел под землю. Поль наклонился вниз, зачерпнул горстями песок
  и подбросил его вверх. Он пустился в пляс, взбивал под собой в пыльные облака самый
  чистый в мире песок, делал в танце круги вокруг колпака лифта, отбивал на нем чечетку, кувыркался через голову, а когда насытился праздником свободы, растянулся на песке и стал рассматривать в небе звезды.
   Вот он, Альтаир! К нему вытянуло шею созвездие Пегаса, выше - Луна, Венера, Сириус...и Млечный путь. Галактика цела! Они не смогли уничтожить ее! Они не смогли уничтожить его, Поля и его планету!
   Поль перевернулся на живот и стал целовать песок, умывать им лицо, врываться в него пальцами, а потом, немного успокоившись, уснул.
   Впервые за последние три тысячи лет он спал без снов и видений, впервые он мог вытянуться во весь рост. Поль спал и улыбался во сне.
   4
   Поль потягивался от прилива сил и чувствовал себя счастливым. Сквозь веки он смотрел на красный диск солнца, качающийся в преломлении миражей, на утреннее розовое небо, на гаснущие звезды.
   Здесь скоро будет жарко, невыносимо жарко. Но в этом пустынном пейзаже было столько восхитительного простора! Поль уже отвык смотреть так далеко. Он щурился, старался увидеть
  вдали что-либо примечательное, хотя знал, что вокруг него - бесконечная пустошь.
   Здесь, на девятнадцатой параллели северной широты и на шестом меридиане восточной долготы, была "пустыня пустыней" - совершенно безжизненный участок Сахары под названием Мераййа.
   Здесь не было гор, рек, городов. Караваны бедуинов обходили этот участок пустыни за сотни
  километров. Скорпионы, змеи и жуки-скарабеи, если сюда случайно и заползали, то погибали сразу же.
   Ниже к югу от пустыни Мераййа когда-то находились земли кровожадных племен Э-бола. На
  востоке тянулись цепи малярийных болот озера Чад. Ближайшим населенным пунктом был маленький город Тимбукту. Но туда пешком можно было зайти только за несколько месяцев.
   Но Поль был и этому рад. Он решил оставаться здесь как можно дольше, чтобы встретиться со своими соплеменниками - жителями земли его времени. "Все кубы скоро раскроются. Я тогда смогу со всеми познакомиться, а в компании все беды - нипочем!" - такие планы были у Поля.
   Он разделся, растянулся на песке и стал ждать.
   Солнце раскаляло песок и катилось все выше и выше к зениту.
   Поль смотрел на свою белую кожу и в скором времени увидел на ней вздутие больших волдырей.
   "Неужели вакцина не действует?" - начал беспокоиться Поль.
   Но волдыри сошли, кожа сначала потемнела, а потом на ней образовались блестящие корочки
  улавливающих свет клеток: фотосинтез вступил в силу. Полю сразу же стало легче переносить
  жару, а в полдень солнечные лучи и вовсе перестали казаться чем-то опасным.
   "Я превращаюсь в ящера", - подумал Поль, перевернулся на спину и стал дремать.
   Внезапный толчок какого-то предмета вывел Поля из дремоты.
   Он открыл рот и замер от изумления: перед ним стоял Отто Штайер. Полковник еще раз толкнул
  Поля в бок и рукой дал знак подниматься.
   "А вот и они - чудовища!" - подумал Поль и встал с песка.
   Полковник тоже был нагим. Он стоял перед Полем, выпятив грудь, и смотрел в упор Полю глазами, полными ненавистью и презрением. Вся его атлетическая фигура с выразительными мышцами напоминала скульптуру атланта из красного гранита.
   Штайер замахнулся и кулаком свалил Поля назад, в песок. Потом он опять приказал ему подняться и опять ударил. Поль падал, прикрывал лицо руками и изворачивался от ударов как мог.
   Побои прекратились. Но Поль боялся, что полковник сейчас будет его убивать.
   Для этого у Штайера были все основания и все права: он, Поль, лейтенант авиации, самовольно
  покинул в предвоенное время расположение части, выкрал и уничтожил сверхзвуковой истребитель новейшей модели, нарушил присягу, не содействовал командиру добыть информацию... За это даже в мирное время Поля могли бы расстрелять. А сейчас...
  Сейчас и бежать то было некуда, а Штайер будет ему и судьей и палачом.
   Но полковник ушел.
   На песке возле Поля он оставил надпись: "Завтра, на рассвете".
   Поль подумал, что завтра, на рассвете его будут казнить, но, успокоившись, он понял, что если Штайер хотел бы его убить, то сделал бы это сразу.
   "Я ему еще нужен,- думал Поль,- завтра я узнаю - зачем"
   5
   Наутро Поль встретил своего шефа в полной выправке.
   Когда Штайер приблизился к нему - в полковничьей форме, сапогах и фуражке - Поль стал
  по стойке "смирно" и отдал честь.
   В руке у Штайера был стек, и Поль подумал, что полковник опять собирается его бить.
   Но полковник пригласил Поля присесть и сам присел рядом. Он сапогом выровнял песок и стал
  писать на нем стеком:
   "Лейтенант! Вы - преступник, и вы это знаете. Сейчас не важно, осуждаю ли я вас или нет. Мне
  важно, считаете ли вы себя таковым?"
   Поль утвердительно кивнул головой.
   Штайер стер буквы и на их месте написал другие:
   "Скорее всего, мы - последние люди на Земле. Воздух еще слишком разрежен и живое вокруг
  еще не возродилось".
   Поль кивнул опять.
   "Посмотрите вокруг: ветра нет, нет барханов, каждая песчинка лежит в пустыне, будто уложена
  грейдерами".
   "Да", - кивнул Поль, соглашаясь.
   "Это значит, что во время Последней войны температура была такой, что даже океаны испарились. Нет океанов - нет и разницы в температурах. Обратите внимание: движения воздуха нет!"
   Поль недоверчиво посмотрел на полковника.
   "Я вам сейчас докажу".
   Полковник встал и дал знак идти за ним.
   Они прошли около километра, и вдали на желтом песке перед ними предстал большой участок, покрытый копотью.
   "Смотрите! Ваших рук дело!" - написал стеком полковник.
   По всей видимости, именно сюда упал самолет Поля.
   То, что хотел показать полковник, лежало на дне воронки: это был оплавленный кусок металла
  серебристого цвета. Останки самолета были похожи не на летательный аппарат, а на кляксу застывшего олова.
   Поль, не спросив разрешения, сбежал в воронку. Он ходил возле куска металла и хотел узнать
  в них части своего самолета. С трудом он обнаружил кусок корунда - сверхтвердого тугоплавкого
  металла, из которого делали рассекатели воздуха в носовой части. Полю удалось выломать этот кусок. Он поднял его вверх и оценил добычу. Покореженная деталь своей формой чем-то напоминала форму самолета в целом.
   Поль вытащил корунд наверх и указал на него полковнику руками:
   "Ну как трофей?" - означал его жест.
   Полковник пожал плечами: "Пустое!" Он жестом приказал опять идти за ним и направился к
  прежнему месту: к колпаку лифта.
   Солнце уже было в зените, нужно было принимать солнечные ванны. Штайер разделся и разрешил раздеться Полю. Он взял стек и провел от колпака лифта три луча: один - на север,
  другой - в сторону юго-запада и третий - в сторону юго-востока. Когда полковник закончил,
  он написал Полю: "Западный и южный секторы принадлежат мне, вам - Восток. Я могу входить
  в ваши секторы, но вы в мои - нет...".
   Поль не смог удержаться от иронии и написал пальцем на песке: "Мы поделили пустыню?" Но
  буквы на песке не смогли передать его иронического тона.
   "Нет, лейтенант, - написал Штайер, - мы сейчас делили всю Землю!" Слово "Землю" он подчеркнул несколько раз.
   "И еще, - написал Штайер, - без моего разрешения уходить вам из этого места более чем на 500 метров я не разрешаю, иначе..."
   "Иначе - что?" - написал внизу Поль.
   Теперь Штайер иронию понял. Он столкнул Поля на песок и стал хлестать его до тех пор,
  пока стек не разлетелось на куски. Раздосадованный полковник добавил еще ударами ногой сверху, собрал вещи и ушел в свои сектора.
   После этого второго избиения Поль твердо решил бежать.
   Ему сейчас казалось, что сидеть одному в металлическом ящике и жить одними воспоминаниями без людей, солнца и песка - не такая уж и плохая участь.
   Поль осмотрел себя. Раны кровоточили. Он зарылся в песок и неожиданно для себя стал опять
  вспоминать мать, отца, детство и юность.
   6
   Рассвет следующего дня Поль проспал. Он открыл глаза только тогда, когда солнце ослепило его
  глаза сквозь закрытые веки.
   Тело его горело. Поль стряхнул с себя песок и стал смотреть, как затягиваются раны. К вечеру
  спекшаяся кровь подсохла и начала отваливаться от кожи. Полю стало легче.
   В эту ночь он не спал.
   Он пришел к выводу, что должен убить полковника и решил это сделать завтра же.
   "Сколько на его руках крови? Почему он берется единолично судить? Он - сам преступник! Он
  тоже угнал самолет, тоже нарушил присягу. Он еще в большей мере преступник, чем я, потому
  что убежал от войны, находясь в большем ранге, чем я, а значит: с большими обязанностями. Ему были подчинены сотни таких Полей, и он всех их бросил на произвол судьбы! А как он хотел быть похожим на добряка-отца для всего летного состава, как он правдоподобно играл эту роль... Рано или поздно Штайер убьет меня: это не тот человек, который захочет чем-то делиться. А на кону - господство на целой Земле! Стать богом на всей планете - вот его цель! Меня же он будет бить, и будет приходить для этого всегда, потому что ему нравится кровь, ему нужны чужие мучения. Вот он - мутант! Никто кроме меня не сделает этого..."
   Эти мысли вдохновляли Поля: они оправдывали его решение. Из них следовало, что уже завтра
  он будет вершить свое правосудие.
   Поль сжал в руке обломок самолета, метнул его и обрадовался тому, что у него есть такое мощное оружие.
   Неожиданно для себя Поль решил идти к Штайеру прямо сейчас: луна ярко освещала пустыню,
  следы полковника были четко видны на ровном песке.
   С оружием наперевес Поль пошел по следам Штайера в его стан.
   Идти пришлось долго. Поль останавливался, прислушивался, ели ему что-то казалось подозрительным - он полз по песку.
   Уже светало, Поль волновался, что Штайер проснется, и тогда одолеть его будет нелегко.
   Впереди показалась лежащая фигура. Поль побежал на нее, занося над головой металл для удара.
   Но когда он готов был пронзить это тело, резко отпрянул: на песке перед ним лежала женщина.
   Она спала. Ее длинные черные волосы раскинулись веером вокруг головы. Поль нагнулся и
  увидел красивое азиатское лицо. Женщина была молодой, дочерна смуглой, с пышными алыми губами. Она почувствовала присутствие другого человека, в полусне протянула к Полю руку,
  но потом резко одернула ее.
   Жест руки, скорее всего, предназначался Штайеру.
   "Где он?" - Поль начертил вопрос на песке.
  
   Женщину звали Евой. Она не были женой Штайера - она была его любовницей. Когда Последняя война должна была вот-вот разразиться, Ева и полковник сели в самолет и тоже улетели в укрытие в пустыне. Ева была благодарна своему покровителю за то, что он выбрал именно ее. Но она всегда его боялась.
   "Он вас бьет?" - задал Поль вопрос Еве письмом на песке.
   "Да, почти каждый день"
   "За что?"
   "Он всегда находит причину. Но в последний раз - за то, что вы мне нравитесь"
   "Вы заходили в мой сектор и следили там за мной?"
   "Да, и неоднократно"
   "Давайте убежим отсюда"
   "Куда? Из пустыни - в пустыню? К тому же, Штайер все равно нас разыщет, где бы мы ни были"
   "Я его убью" - Поль под словами нарисовал человечка и воткнул в него палец.
   "Не советую вам в этом с ним соревноваться. Если вы идете за ним по следу - знайте, что он идет уже сзади вас..." - написал Ева под рисунком Поля.
   Поль резко обернулся. За ним, в самом деле, стоял Штайер. Его исполинская фигура против солнца казалась еще более внушительных размеров. Ногой он прижимал к земле оружие Поля.
   Поль хотел встать, но Штайер дал знак: "сидеть" и сам присел возле Поля и Евы.
   "Лейтенант! - писал Штайер на песке,- Вы совершили очередное преступление: вы покушались на мою жизнь. Вы утратили в моих глазах всяческое доверие. Я должен бы вас убить сразу - этим
  же куском железа, просто обязан проткнуть вашу поганую грудь. Но я вам даю шанс выжить: я присуждаю вас к тысяче стеков. Экзекуция произойдет завтра же, на рассвете. А сейчас - уходите прочь!"
   Поль посмотрел на число 1000, стер один ноль и вопросительно посмотрел на Штайера.
   "Вы, наверное, ошиблись, Штайер?" - было в его взгляде.
   Штайер опять дописал ноль.
   Поль встал и медленно направился в свой сектор.
   "Тысяча ударов - это сколько?" - думал Поль.
   Он стал на ходу пересчитывать свои шаги.
   "Сто... сто пятьдесят... триста..."
   Каждый шаг он ощущал как удар стеком. При каждом своем шаге он чувствовал в теле пронзительную боль. Он представлял, как сначала лопается его кожа, как она превращается в сотни беспорядочных лоскутьев, как разрываются мышцы его спины, как обнажаются кости его ребер, как потом ребра лопаются, оседают вниз и все его тело превращается в сплошное кровавое месиво.
   Для этого он родился? Этого он ждал три тысячи лет? Он, человек - венец природы?
   Где-то внизу, в мире пауков, змей и прочей нечисти есть много несправедливости: самка паука
  отрывает самцу голову сразу же после спаривания, волки пожирают слабого соплеменника, медведица бросает медвежонка, если не может его выкормить... Но нигде, во всей природе, нет
  такого, чтобы одна особь истязала другую! В чем же твой замысел, Господи?! Не ошибся ли ты?!
  Или злой дух все же одержал верх над тобой?
   Даже если он, Поль выживет, Штайер все равно найдет другую провинность. Он будет истязать его вечно, наслаждаясь его мучениями...
   "Вот он, Демон, сам Штайер - это и есть сатана" - пришел к выводу Поль.
   Он одел мундир и приготовился к завтрашнему дню.
   Завтра он, Поль свершит то, зачем он, в общем итоге, появился на этот свет: он очистит планету от последнего зла, имя которому Штайер. Потом он заберет Еву и уйдет искать остатки жизни. Он пойдет с ней к горным озерам, к истокам Нила. Там - может быть еще вода, и там может начаться новый отсчет истории. Истории его, Поля, и его новой подруги - Евы.
   Кто-то из них двоих, он или Штайер, должен завтра умереть. Это неизбежно, и другого пути нет.
   Поль представил себе последний и страшный бой двух титанов, двух последних мужчин, не поделивших планету. Пускай этот день будет его последним днем...
   Но у него есть еще и шансы стать победителем: нужно не выжидать, а напасть первым, выбить Штайеру глаза, сломать ему пальцы... А потом - довести дело до конца.
   Поль лег на спину и стал рассматривать звезды.
   Каждая звезда была четко видна, каждое созвездие было узнаваемо. Ни одна из звезд не заслоняла друг друга: им всем хватало места во Вселенной.
   Поль вдруг понял, насколько мала планета, на которой он сейчас находится...
  
   Когда Поль раскрыл глаза, он увидел перед собой Отто Штайера. Он стоял перед ним, сложив руки на груди, в полной выправке, с зажатым в руке стеком.
   Поль понял, что проспал. Полковник будто бы прочитал его мысли и овладел инициативой первым. Но страха в Поле не было.
   Он спокойно снял с себя фуражку, открутил с нее кокарду, сорвал с себя погоны и все знаки различия, вырвал блестящие пуговицы и позументы и с пригоршней всего этого добра подошел вплотную к полковнику и перед самым его лицом раскрыл руки, медленно высыпая все на песок.
   Поль держался прямо, в лице его не дрогнул ни единый мускул. В его синих глаз была безмятежность, присущая людям только тогда, когда они считают себя в чем-то абсолютно правыми, непоколебимо правыми, когда их решение, в самом деле, было правильным и одним-единственным из возможных тысяч вариантов.
   Полковник смотрел в синие глаза Поля немигающим взглядом, старался увидеть в них хотя бы тень страха, хотя бы малейшее движение сомнений. Но в глазах Поля он увидел не человека, а бесконечность Вселенной. Это были уже не человеческие глаза: в них не было дна.
   Полковник опустил голову и присел. Он почувствовал вдруг себя не великим повелителем планеты Земля, а маленьким человечком на крохотной планетке.
   Все, к чему он стремился, вдруг оказалось ему мизерным, словно маковое зернышко. Все его жертвы и жертвы других людей, все его прошедшие достижения и великие планы представились ему мышиной возней, а его путь - путешествием сурка по норкам, того сурка, который в один прекрасный день выглянул из земли наружу и увидел перед собой все величие мира.
   От взгляда Поля Шефера-Орли у полковника вдруг исчезла воля, все его мысли превратились в сумятицу, в бесформенную кашицу без начала и конца. Он перестал понимать, зачем живет. Чувство остроты момента окончательно притупилось, а все остальные чувства и вовсе исчезли.
   Отто Штайер сидел и чертил на песке какие-то фигуры, стирал их, рисовал что-то опять, опять стирал и начинал все заново.
   Поль подумал, что полковник хочет что-то написать ему и сел напротив Штайера. Он старался заглянуть в глаза полковнику. Он увидел эти глаза и ужаснулся их цвету: белков не было - глазные яблоки были черны, как будто бы и самих глаз в глазницах полковника уже не было.
   "Может быть, вакцина перестала действовать, и Штайер сошел с ума?"
   Такое могло произойти. Могла начаться и физическая смерть - все могло произойти, потому
  что они были не боги, а всего лишь людьми.
   Штайер начал двигаться. Он снял фуражку, поправил на ней золотой шнур, выпрямил кокарду и положил фуражку рядом с собой. Потом он снял китель, сорочку, осмотрел нашивки и наградные планки, нашел там края истрепанных ниток, щепетильно вытаскивал их, натирал песком пуговицы, выковыривал застрявшие там песчинки, аккуратно сложил все и подложил под фуражку. Потом Штайер, сломал о колено на две части стек. В местах слома края получились острыми, они блестели, как лезвия кинжалов.
   Штайер втолкнул один из "кинжалов" себе в грудь, в область сердца, а второй - вонзил себе в горло. Он не упал сразу: его могучий организм сопротивлялся.
   Поль встал с колен, отошел в сторону и стал смотреть на закат. Песок потемнел, потом стал черным, небо приобрело фиолетовый оттенок, кровавый диск солнца коснулся земли и разлил в
  колышущихся слоях воздуха свои алые отблески. Через минуту красным стало все.
   Тело Штайера наклонилось и рухнуло на песок. Рот его разорвался, оттуда хлынула кровь. В этой страшной картине алого цвета кровь была черной.
   7
   Солнце быстро уходило за горизонт.
   Поль смотрел на тела Штаера. Он понимал, что должен похоронить этого безумного человека,
  но все еще не начинал рыть ему могилу.
   Сознание Поля вдруг извратилось: Поль стал чувствовать не ненависть, а жалость к своему мучителю. Он осматривал его темные с проседью волосы - прямые на теменной части и вьющиеся книзу, рассматривал его красивые мышцы, по которым можно было изучать анатомию человека и
  правильные черты лица...
   "Сколько же он потратил усилий, чтобы сделать себя таким,- подумал Пол,- сколько часов он провел в тренировочном зале, на беговой дорожке?! Какая же сила воли была у этого человека!"
   Полю стало до боли одиноко.
   "Штайер мог заменить мне отца, брата. Он мог быть мне наставником! Сколько нужно ума, ловкости, изворотливости, организаторских способностей, чтобы дойти до такого чина! Он мог бы передать мне свой опыт! Он мог бы жить, если бы не дал себе обещания преуспеть л ю б о й
  ценой"
   Поль клятвенно пообещал себе никогда более не давать никаких обещаний, но тут же понял бессмысленность этого формулы.
   "Мне, человеку, нужно учиться у птиц: они не летят против воздушных потоков! Они поднимаются ввысь несколькими взмахами крыльев!" - рассуждал Поль.
   Поль выкопал могилу, уложил в нее тело Штайера, нагреб сверху холм и положил на него фуражку усопшего. Потом он сложил руки и стал читать молитву "За упокой", сбиваться, а
  после - и вовсе переключился опять на свои мысли: "Прости нас, грешных... Но зачем же ты
  так сделал, чтобы мы уничтожили друг друга, зачем ты оставил меня здесь одного? Не нужна мне
  эта планета, не нужна мне планета пустая и полная скорби"
   Вдруг Поль понял, почему Штайер убил себя. Он понял бессмысленность своей борьбы за жизнь. Ему вдруг захотелось разрыть могилу и вытащить из тела клинки и поступить с собой так же, как это сделал усопший.
   Поль лег на могилу и понял, что сейчас сойдет с ума. Его мог спасти только плачь, плачь навзрыд, с безумными криками к Небу.
   Поль сжимал глаза, пробовал разжать рот, скрипел от усилий зубами, тело сотрясалось, ком в горле раздувал шею, а потом слезы все-таки вырвались наружу, потекли по щекам, попали в разорвавшийся рот...
   Поль рыдал и радовался тому, что слышал свои рыдания, он слизывал с губ кровь, смешанную со слезами, и радовался, что чувствует вкус соли на языке.
   - Ева! Ева-а-а! - кричал Поль,ќ- Где ты, Ева! Иди ко мне!
   Вдали послышалось: "Я слышу тебя, Поль, я иду к тебе!.."
  
   Глава седьмая
   АМЕНХОТЕП
   1
   Фараон наклонился над глиняной табличкой. Палочкой из слоновой кости он писал новый иероглиф.
   Великая Принцесса следила за Повелителем и не решалась вступить с ним в разговор. Она знала, что, Великому Аменхотепу нужно подумать. Он сам примет правильное решение. Оно будет оглашено, а после - решение примет силу Закона.
   Всего лишь минуту тому назад Повелитель был в Величайшем гневе.
   "До чего дошли - до самоуничтожения!" - сказал тогда Повелитель. Он сомневался, правильно ли он делает, когда помогает людям.
   Но сейчас речь шла о Последних из смертных.
   Сегодня Принцессе, как никогда, пришлось уговаривать своего Повелителя спасти этих двоих.
   "Фараон погорячится, но со временем он успокоится, он даст им шанс" - надеялась Принцесса.
   Гнев Повелителя был обусловлен, скорее всего, его Величайшим отчаянием: в который раз, люди загнали себя в тупик.
   Принцесса понимала, что этим двум не хватает мудрости, а от них могли произойти Новые люди, и новым поколениям они передадут свои качества, мышление и привычки.
   Теперь эти Последние должны стать Первыми. Такими, как прежде? Другими?
   Фараон взял в руки табличку, походил с ней по залу, но потом стер иероглиф и стал переписывать его заново.
   Великий Повелитель - великий труженик. Его мысли, адресованные Вечности, и по форме, и по содержанию не имеют себе равных. Он очень щепетилен в выборе средств для выражения своих мыслей.
  Особенно, если это касается Неба и Солнца. Принцесса была уверена: Великий Аменхотеп сделает все, чтобы главная мысль его послания стала понятной - понятной, но лаконичной.
   Что может быть более выразительным указателя в небо - пирамиды? Великий покрыл верхушки всех пирамид золотом, воздвиг Сфинкса, построил в Гизе храм. Он приказал исписать стены гробниц... Кажется, что эти послания так просты, что их понял бы даже ребенок!
   Но люди по-прежнему ходили в долину Гиза, смотрели там на оставленные знаки и все еще не могли понять истинного значения Великих Знаков. Это Повелителя раздражало больше всего. "Посмотри в Небо - увидишь там Солнце!" - говорили знаки, и далее: "Солнце - это все, и этого хватит всем!" Люди читали, путались, сбивали друг друга с толка.
   Конечно, его замыслы были понятнее более жителям Нила, жившим в эпоху Великих царствований. Тогда у Повелителя было много единомышленников: жрецов, писарей, советников, астрономов, архитекторов, лекарей... Простой крестьянин работал, что было сил, на эти идеи. Тогда Великие устремления объединили несметное количество людей - без принуждения, в едином порыве.
   "Потомки! - писалось в папирусах,- Все, кто придет после нас! Помните, что Солнце - главный источник жизни!"
   У Повелителя было много замыслов. И все свои замыслы он доводил до конца.
   Он отменил Величайшим Указом Поклонение другим божествам. Чего ему тогда стоило сопротивление жрецов! Но это состоялось: кроме Атона на небе тогда уже не правит никто.
   А люди тем временем грабят и грабят дворцы, храмы и гробницы, вытаскивали оттуда все, не читая, рассовывают по карманам Священные знаки, только потому, что те - из золота. Они при этом выдумывают небылицы о царях-сатрапах... Они говорят о том, что возвращают награбленное. Какие сатрапы?! Кто - сатрап, Аменхотеп? Чепуха! Фараон - величайший мыслитель, заразивший идеями древнее царство - всех: от каменотеса - до плотника, от скульптора - до разносчика воды, "от мала - до велика"! Без его одухотворяющих Идей не было бы ни дворцов, ни храмов!
   А люди, разграбившие гробницы, говорят: "Вот, мы!.. мы не такое сможем!" Смогли?.. Сжечь смогли, разрушить смогли! А прочесть - так не смогли! Понять простого не смогли!.. Кому все писалось?
   "Они не у нас отняли! Они себя в неучей превратили!" - говорил, гневаясь, Повелитель.
   Но Царь царей не мог не прощать: на то он и - велик, на то он - и великодушен...
   Принцесса была уверена: простит опять. Эти последние мужчина и женщина не должны погибнуть.
   - Позовите ко мне Верховного Жреца! Пусть придет! И позовите мне Писаря! - приказал Аменхотеп и подошел к Принцессе, чтобы показать свой труд.
   - Великая Принцесса! Скажи мне, что ты здесь видишь? - спросил он, показывая иероглиф.
   - Я вижу здесь иероглиф: "Мольба и скорбь" - ответила Принцесса, рассматривая табличку. Иероглиф
  был выполнен в виде девушки, стоящей на коленях с поднятыми вверх руками. Все линии иероглифа, как всегда, были выразительны и точны.
   Фараон нарисовал над руками девушки "Знак Солнца".
   - А так, что бы ты прочла на табличке? - спросил он.
   - Я прочла бы так: "Мольбу и скорбь посылаю к тебе, о Солнце!" - ответила Принцесса.
   Аменхотеп обернулся к вошедшему Верховному Жрецу и Писарю:
   - Говорите, как это можно прочесть?
   - Я люблю тебя, о Солнце! - прочитал первый.
   - Я славлю тебя, о Солнце! - прочитал второй.
   Фараон задумался. Он видел противоречие и неоднозначность в старом иероглифе. Фараон стер над фигурой молящейся девушки диск светила и нарисовал его справа. Потом он показал дощечку опять:
   - Теперь будет так! Садись, писарь! Пиши: отныне мы будем славить отважных только между собой, без участия Неба, восторгаться прекрасному - тоже между собой, и плакаться мы будем тоже - только друг другу. К Небу мы будем обращаться только в часы Великой Радости.
   - Но как же! Мы раньше говорили с Великим Ра обо всем! - возразил жрец (он имел право спорить).
   Писарь выжидающе стожил руки на коленях (он имел право сидеть в присутствии фараона). Писарь знал, что такие споры могут тянуться часами.
   - Нет, Великий Жрец! - возразил фараон, - К Великому Богу Атону мы не должны посылать ни гнев, ни слезы, ни сомнения. Только радоваться ему! Мы иногда благодарим Атона за свет, но ждем от него при этом чего-то еще... Не должно перед ним ни темнить, ни лукавить! Не так, чтобы "прошу, а ты - дай"! Не так, чтобы "я заслужил - разве ты, Бог, не видишь?" Не так, чтобы Солнце слышало - нет! Ему некогда слушать нас: оно светит! Пиши, пиши, Писарь! Мы будем Солнцу только радоваться! Написал? А теперь запиши по-новому стилю такие стихи: "О Солнце, тебе я - Радуюсь! Когда я даже скорблю - тогда все равно тебе Радуюсь! О Солнце, прими от меня благодарность за свет твой, за щедрость твою, за Радость быть под тобою! Я Радуюсь только в тебе и с тобою!".
   Писарь записал и показал папирус.
   - Красиво? - спросил у всех присутствующих Повелитель. Все одобрительно закивали.
   - Я хочу, чтобы стих этот был вышит на моем царском плаще! - приказал Повелитель.
   Фараон отпустил Жреца и Писаря и вышел на террасу.
   Принцесса подошла к Повелителю, стала рядом с ним и очень осторожно заговорила:
   - Я вижу, как ты славно сегодня потрудился, я восторгаюсь тобой, но ты все еще окончательно не решил: ты поможешь тем двоим?
   - Куда они сейчас направляются? - спросил Повелитель.
   - Они идут по пустыне к месту, где сливались когда-то два Нила - Белый и Голубой. Они все еще надеются найти там воду, - ответила Принцесса.
   - Прикажи положить на их пути сахар и бальзамин,- равнодушно сказал Повелитель.
   - Но Великий Светлейший Аменхотеп! Они так не выживут, они умрут, а с ними исчезнет и та Радость, о которой ты сегодня так заботился! - посмела возразить Принцесса.
   - Как же она может исчезнуть? Здесь она, Радость, вот оно, Солнце! Оно светит и освещает лучами долину! - невозмутимо сказал фараон.
   - Ты, Повелитель, мужчина! А женщина радуется по-другому! Полную радость она ощущает только тогда, когда есть у нее под этим Солнцем еще и ребенок! - печально ответила Принцесса.
   - Ты хочешь сказать, что выражением радости должно стать не что-то абстрактное: не знак, не иероглиф?... - Повелитель строго посмотрел на Принцессу.
   - Только так! Но это не противно твоим постулатам! Радость - в детях! Они - это и есть та сама радость! - ответила Принцесса, - иероглиф не сможет все так передать. Ты можешь выдумывать такой иероглиф целую вечность, писать его золотом, вышивать бисером, создавать в запахах. Но поверь: истинная радость - только в них - в детях!
   - Мудра ты, Принцесса! Сделать идею такой величественной, чтобы даже знаки не смогли справиться с этим ее величием!.. Именно так я сам хотел обозначить идею Радости! Вот он - знак - не писанный, но сущий! Я славлю тебя, Принцесса! - Аменхотеп поцеловал жене руку и продолжил, - Ты права! Пусть эти двое живут, и пусть рождаются у них дети... Но эти три тысячи лет неправильно прожитой жизни я вынужден у них отобрать! Не на то они истрачены, и не туда эти люди пошли... Я Величайший из царей, Владыка Белого и Голубого Нила, Аменхотеп, повелеваю, пусть слышат все: включить Колесо Истории и повернуть его вспять.
   - Благодарю тебя, о Великий! - Принцесса встала на колени и поцеловала фараону ноги.
   Всем служителям дворца было приказано: уничтожить свидетельства о последних трех тысячах лет, Велено было сделать так, чтобы никто и не узнал - ни до и ни после - что таковые годы когда-либо были:
  все хроники должно было сжечь.
   - Сколько трудов, сколько трудов! - ворчал писарь и складывал на руки жреца папирусы, написанные за все это время.
   - Решения фараона не обсуждаются! - перебил его жрец, прижал к груди папирусы и направился к входу в подземелье.
   По узким ступеням он сходил все ниже и ниже. Идти нужно было очень осторожно: ходы извивались.
  Но и медлить было нельзя, поэтому жрец спешил, спотыкался, помогал себе свободной рукой и опирался о стены. Книзу ступени начали жечь ноги. Еще ниже - пришлось бежать, чтобы не загорелись подошвы сандалий. На стенах и сводах появились багровые отблески клокочущей внизу магмы: Хранилище Времени было уже совсем близко.
   Великий Жрец вышел на площадку перед колодцем и сбросил свитки вниз. Папирусы вспыхнули, выбросили вверх снопы искр и исчезли в небытие. Магма в колодце завращалась, издавая звуки, похожие на рев могучего зверя: Колесо Истории тронулось и начало свой обратный отсчет.
   Все вулканы взорвались, поднимая на сотни километров вверх столбы из огня, пыли и пара. Планета укрылась густым тяжелым облаком, облако это становилось все тоще, оно становилось все выше и выше, а потом - затрещали молнии, и облако упало вниз сплошной стеной из воды. Наполнились русла рек и расселины озер. Ложа океанов тоже ожили, а после океанов ожило и все на земле.
   Появился снег. Он укрыл вершины гор шапками, лег толстыми льдами на полюсах. Снег подтаял, превратился в ручьи, а эти ручьи напоили землю, пробудив в ней семена. Семена проросли и превратились в цветущие травы, выросли высокие деревья, к деревьям вернулись звери и птицы - и все это произошло в один единственный миг.
   Когда все закончилось, на песках не осталось ни следов, ни рисунков, все оружие было смыто в море и превратилось в мельчайшую пыль - в ничто.
   Память о трех тысячах лет войны и страданий была стерта начисто.
   - Что-то такое было?
   - Нет, нет, такого ничего не было! Похожее - было, но такого - не было никогда! Даже не припоминаю...
   2
   Ева резко подскочила и села на кровати: бесконечно длинный, яркий и многоплановый сон поразил ее.
   "Неужели в моей голове - такой бардак? Или, может, это - все накапливалось во мне и все разом выплеснулось в виде этого сна. Еще бы! Послезавтра - свадьба с этим милым охламоном" - Ева посмотрела
  на своего жениха, на его спину, исписанную цветными маркерами, на его приоткрытый рот, откуда шли
  алкогольные испарения и подумала: "Ну не дурачок? Хотя, все они там такие!"
   Поль сегодня в три часа ночи пришел с мальчишника. Он прощался с полком, авиацией и холостой жизнью. На его спине было написано: "Когда этот человек сотрется совсем - пусть возвращается в полк, примем обратно!" Снизу этой надписи были еще всякие рисунки, а также подписи всех участников вечеринки. Пожелания на животе было еще поострее.
   "Придется оттирать тебя ацетоном, мальчишка, глупый мой тридцатилетний мальчишка!" - подумала Ева и поцеловала своего жениха в раскрашенную спину. Поль в полусне вытянул в поцелуе губы, но не проснулся при этом.
   Ева вышла в кабинет. Здесь она уже была не раз: в последнее время ей пришлось жить у Поля. Она уселась в кресло, разложила перед собой чистые листы бумаги и стала вспоминать свой сон.
   Будучи египтологом, Ева не могла упустить ничего, что касалось фараонов, их мира и их иероглифов.
   "Пусть - это сон! Но это - работа моего подсознания, а значит: в этом что-то есть!" - так думала Ева, разглаживая белые листы.
   Но в ее сне было так много эпох, персонажей, мистического - всего-всего...
   "С чего же начать? - думала Ева,- Если бы я написала все подряд, получилась бы какая-то занятная книжонка... А причем здесь тогда иероглифы?"
   Еве хотелось вспомнить из сна эпизод с Аменхотепом. Эпизод, в котором фараон придумывал знак радости. Что-то там было о детях...
  Именно знак, обозначающий детей, искала она в последнее время. Такой знак все еще не был найден, или его и не было вовсе?
   На фресках можно было увидеть людей, выполнявших всякие повинности: выращивающих ячмень, плетущих корзины, подающих воду... Но их уменьшенный рост мог означать всего лишь низость их ранга
  в четкой иерархической лестнице того времени. Детей же в понимании "малолетние люди" не обозначали в ту эпоху никак. Понятное дело: чуть подрос - нечего "играть в бирюльки" - включайся в общественный процесс и делай, что можешь... Но египтяне! Они же все точно обозначили, все поставили на свои места и обо всем рассказали.
   Пробел, похожий на этот лист бумаги, стал заполняться едва видимым контуром. Ева казалось, что она уже знает, с какой стороны подойти к этой научной проблеме.
   Ева осмотрела корешки книг на полках Поля. Ее подарок ему "Атлас памятников культуры и исторических мест Египта" стоял на месте. Рядом высился бюстик Нефертити.
   Ева знала, что Поль уже читал эту книгу, а значит: начал вникать в ее профессиональные интересы. Он не мог не делать этого. Ведь чем он будет заниматься после авиации еще не известно.
   О том, что он оттуда уйдет, Ева решила сразу и категорично:
   "Я не хочу каждый день ждать тебя с замиранием сердца! Самолеты все еще продолжают падать: люди - не птицы! И мне не нужны твои самолеты: пусть авиация попробует как-нибудь обойтись без тебя!"
   Такое условие для Поля было тяжелым испытанием. Но он согласился. Это было испытанием серьезности его намерений в отношении Евы и проверкой на глубину его чувств. Это испытание он прошел.
   Ему было уже тридцать. Они встречаются на протяжении двух лет. Они уже хорошо узнали друг друга. А в последнее время Ева и вовсе переселилась к жениху: было очень много хлопот, связанных с предстоящей свадьбой, а времени катастрофически не хватало.
   А Еве до свадьбы очень хотелось сделать и то, к чему она так долго стремилась: она защитила кандидатскую диссертацию по египтологии. Ее работу приняли и всего несколько дней назад она свою работу защитила. Все у них получалось наилучшим образом.
   Поль тоже смог дослужиться до минимального летного стажа и совсем недавно подал раппорт об уходе.
  Раппорт подписали. Но однополчане и не собирались отворачиваться от Поля: сегодня были веселые проводы из авиации, а через день вся их компания опять соберется, но уже за их с Полем свадебным столом.
   Посаженным отцом будет полковник Отто Штайер. Это был умный и рассудительный человек, умевший сказать такой проникновенный тост, что всех "брало за душу". Ко всем своим прочим качествам он обладал недюжинной силой: в армреслинге он побеждал решительно всех.
   "Если передумаешь, сынок, возвращайся, - говорил Штайер Полю,- примем обратно, не сомневайся!"
   Особенно Еве нравилось, что она войдет в старинный род Шеферов-Орли, будет общаться с матерью Поля, с красавицей актрисой Еленой. Отец Поля тоже создавал очень приятное впечатление.
   Чем потом будет заниматься Поль, пока было неизвестно. Но сначала ему придется продать свой планер. Эта машина, зависящая только от капризов ветра, была еще опаснее, чем сверхзвуковой истребитель. Но Поль пошел и на эту жертву: он пообещал его продать.
   Закончив ставить условия, Ева сжалилась над женихом и стала подчиняться уже его капризам: она переехала к нему жить, стала готовить ему завтраки и баловать его в постели.
   Еве не очень хотелось начинать жизнь со своим дорогим и любимым с того, что именуется блудом. Но выхода не было. Поль же этому только радовался, не мудрено, он - мужчина.
   Ева пойдет завтра в церковь и исповедуется там, и причастится. Она расскажет на исповеди, что взяла
  себе мужа вперед, до венчания, потому что должна была заложить в основание их семьи и обеспеченность
  и проверку чувств, и совместимость тел. Иначе - было бы легкомысленно.
   "Бракосочетание - не просто встреча и не просто клятва в верности жить вместе и в беде, и в радости... И не нужно нам в беде жить, а нужно только в радости и в радости растить нашего будущего ребенка - так я считаю, и так я скажу на исповеди. Я думаю, что меня простят и дадут благословение на свадьбу. А блуд в браке? Разве редок он? Люди иногда сходятся лишь для общей постели, ставят в паспорте штамп, а потом - будь, что будет! Рождаются дети, живут, страдают, предоставленные сами себе, их матери - сами по себе, а отцы - также, сами по себе, или и вовсе могут куда-нибудь сбежать. Я же знаю теперь точно: мы с Полем не расстанемся никогда, родим своих детей и вырастим их в любви и достатке" - так думала Ева, сидя в кабинете Поля.
   Все эти мысли мешали ей записать сегодняшний сон. Все, что ей снилось в ярких и множественных картинах, стало постепенно растворяться, а еще через несколько минут - и вовсе утратило значение перед главным событием в ее жизни: предстоящей свадьбой.
   Проблемы были, но все - по мелочам. Сейчас же для нее самым главным было то, что рядом с ней был человек, которого она любит, и то, что он любит ее.
   3
   Утором Ева, не дожидаясь, когда Поль встанет, надела скромное платье и пошла к исповеди.
  Причастившись, она исповедовалась, получила благословение на замужество и решила сделать кое-какие покупки.
   До обеда было еще много времени, и Ева решила погулять в одиночестве по городскому парку, посмотреть на цветущий миндаль и тюльпаны. Она присела на скамье, достала из сумочки блокнот и ручку и стала отмечать то, что уже к свадьбе сделано и то, что надо бы успеть сделать.
  Она прошлась взглядом по списку гостей, по списку мелких покупок, по меню стола, по спискам расходов и обнаружила, что очень много из того, что она планировала, уже организовать некогда, да и, впрочем, и не особо нужно. Перечеркнув последние задумки, Ева решила потратить все оставшееся время на то, чтобы привести себя в неотразимый вид. Она посмотрела на ряды белых, желтых и красных тюльпанов, вздохнула их густой слащавый запах, еще раз раскрыла блокнот и вписала туда: "Расставить как можно больше ваз с водой для букетов". По ее подсчетам, таких ваз должно быть не менее пятидесяти. Она набрала номер агентства свадебной церемонии, попросив учесть это обстоятельство, но ее заверили, вазы уже везутся к.
   Людей в парке было еще мало, и Ева смотрела вглубь бесконечной аллеи, наслаждаясь зрелищем
  нежно-зеленой поросли с розовыми переливами в кронах деревьев.
   В глубине парка Ева заметила куст сирени, на котором появились первые соцветия, до невозможности притягательного цвета, и она решила тайком сломать веточку. С этим вероломным планом она пошла через весь газон к кусту сирени, с опаской оглядываясь по сторонам.
   Когда Ева подошла к сирени, она застыла от неожиданности: из-за куста доносились голоса уже родных ей людей; она сразу их узнала. Оказалось, что там, в глубине парка были еще дорожки и скамейки, и на одной из таких скамеек сидели трое: все семейство Шефер-Орли.
   - Ева - прекрасная девушка,- говорила Елена,- я думаю, что вы будете счастливы.
   - Мама,- спросил Поль,- это - все, зачем вы меня сюда позвали? У меня сегодня еще столько дел! Можно было созвониться и поговорить по телефону!
   - Нет, сын,- это не все,- заговорил Боб,- это невозможно рассказать по телефону,- говори
  дальше ты, мать.
   - Поль, помнишь, ты спрашивал, русский ты или немец? Так, вот. Сегодня пришел час, когда мы
  с отцом решили рассказать тебе всю правду: мы тебя усыновили, когда тебе было четыре с половиной года. Ты - русский... Но ты всегда был нам сыном и им останешься, и фамилия твоя -
  Шефер-Орли и мы тебя очень любим, ты это, надеюсь, видишь... У тебя завтра - свадьба, ты образуешь новую семью, и мы просто не имеем права от тебя это утаивать. Это - все, что мы хотели сказать.
   - Поль, я знаю, тебе будет сейчас нелегко пережить это наше признание,- добавил Боб,- но я думаю, что ты - сильный мужчина и сможешь это достойно выдержать. Сынок, новая семья не может начинаться со лжи, относись к этому, как к торжеству правды. И помни: ты можешь рассчитывать на мою любую помощь и поддержку.
   - Разве об этом нельзя было сказать после свадьбы? - спросил Поль...
   Ева попятилась назад. Она была в этой ситуации в ужасном положении: она могла быть уличена
  в слежке.
   "Я - еще не член семьи, а уже узнала их семейную тайну! И какую!.." - пронеслось в голове Евы. Она застыла на месте, боясь наступить на сухие ветки и выдать себя. Так она простояла до тех пор, пока Шеферы-Орли не закончили разговор и не ушли.
   Когда зазвонил телефон, Ева вздрогнула, выронила его на траву и пожалела о том, что так громко поставила вызов в настройках.
   Звонил Поль: "Ева! Где ты? Мы пообедаем вместе?"
   - Я - в Салоне красоты, обедай без меня, Поль...
   - Скажи: в каком - я заеду!
   Ева придумала несуществующее название и добавила:
   - Я здесь застряла надолго...
   - А там есть и женский и мужской зал? Мне нужно стереть свои надписи!..
   - Нет! Только женский! А надписи - сотри! Это ты хорошо придумал! Поль, милый, мы завтра встречаемся у церкви, в два, ты не забыл? До встречи, милый! Я очень занята! Ты меня не ищи, не нарушай традиций!..
   Ева понимала, насколько сейчас Полю важно выговорится, как у него сейчас все рвется в душе, она называла себя лгуньей и предательницей. Но поступить иначе она не могла.
   "Ничего,- думала Ева,- у Поля - крепкие нервы, он выдержит, он должен выдержать..."
   После этого она зашла в большой ювелирный магазин, выбрала заколку для мужских галстуков
  с большим бриллиантом, отдав за него все свои деньги, и позвонила Полю: "Я для тебя купила потрясающий подарок!.. Какой? Сюрприз! Завтра увидишь!"
   Так немного успокоившись, Ева пошла в ближайший и очень недорогой салон красоты, зная, что она и так хороша.
   4
   Утором Ева, не дожидаясь, когда Поль встанет, надела скромное платье и пошла к исповеди.
  Причастившись, она исповедовалась, получила благословение на замужество и решила сделать кое-какие покупки.
   До обеда было еще много времени, и Ева решила погулять в одиночестве по городскому парку, посмотреть на цветущий миндаль и тюльпаны. Она присела на скамье, достала из сумочки блокнот и ручку и стала отмечать то, что уже к свадьбе сделано и то, что надо бы успеть сделать.
  Она прошлась взглядом по списку гостей, по списку мелких покупок, по меню стола, по спискам расходов и обнаружила, что очень много из того, что она планировала, уже организовать некогда, да и, впрочем, и не особо нужно. Перечеркнув последние задумки, Ева решила потратить все оставшееся время на то, чтобы привести себя в неотразимый вид. Она посмотрела на ряды белых, желтых и красных тюльпанов, вздохнула их густой слащавый запах, еще раз раскрыла блокнот и вписала туда: "Расставить как можно больше ваз с водой для букетов". По ее подсчетам, таких ваз должно быть не менее пятидесяти. Она набрала номер агентства свадебной церемонии, попросив учесть это обстоятельство, но ее заверили, вазы уже везутся к.
   Людей в парке было еще мало, и Ева смотрела вглубь бесконечной аллеи, наслаждаясь зрелищем
  нежно-зеленой поросли с розовыми переливами в кронах деревьев.
   В глубине парка Ева заметила куст сирени, на котором появились первые соцветия, до невозможности притягательного цвета, и она решила тайком сломать веточку. С этим вероломным планом она пошла через весь газон к кусту сирени, с опаской оглядываясь по сторонам.
   Когда Ева подошла к сирени, она застыла от неожиданности: из-за куста доносились голоса уже родных ей людей; она сразу их узнала. Оказалось, что там, в глубине парка были еще дорожки и скамейки, и на одной из таких скамеек сидели трое: все семейство Шефер-Орли.
   - Ева - прекрасная девушка,- говорила Елена,- я думаю, что вы будете счастливы.
   - Мама,- спросил Поль,- это - все, зачем вы меня сюда позвали? У меня сегодня еще столько дел! Можно было созвониться и поговорить по телефону!
   - Нет, сын,- это не все,- заговорил Боб,- это невозможно рассказать по телефону,- говори
  дальше ты, мать.
   - Поль, помнишь, ты спрашивал, русский ты или немец? Так, вот. Сегодня пришел час, когда мы
  с отцом решили рассказать тебе всю правду: мы тебя усыновили, когда тебе было четыре с половиной года. Ты - русский... Но ты всегда был нам сыном и им останешься, и фамилия твоя наша - Шефер-Орли - и мы тебя очень любим, ты это, надеюсь, видишь... У тебя завтра - свадьба, ты образуешь новую семью, и мы просто не имеем права от тебя это утаивать. Это - все, что мы хотели сказать.
   - Поль, я знаю, тебе будет сейчас нелегко пережить это наше признание,- добавил Боб,- но я думаю, что ты - сильный мужчина и сможешь это достойно выдержать. Сынок, новая семья не может начинаться со лжи, относись к этому, как к торжеству правды. И помни: ты можешь рассчитывать на мою любую помощь и поддержку.
   - Разве об этом нельзя было сказать после свадьбы? - спросил Поль...
   Ева попятилась назад. Она была в этой ситуации в ужасном положении: она могла быть уличена
  в слежке.
   "Я - еще не член семьи, а уже узнала их семейную тайну! И какую!.." - пронеслось в голове Евы. Она застыла на месте, боясь наступить на сухие ветки и выдать себя. Так она простояла до тех пор, пока Шеферы-Орли не закончили разговор и не ушли.
   Когда зазвонил телефон, Ева вздрогнула, выронила его на траву и пожалела о том, что так громко поставила вызов в настройках.
   Звонил Поль: "Ева! Где ты? Мы пообедаем вместе?"
   - Я - в Салоне красоты, обедай без меня, Поль...
   - Скажи: в каком - я заеду!
   Ева придумала несуществующее название и добавила:
   - Я здесь застряла надолго...
   - А там есть и женский и мужской зал? Мне нужно стереть свои надписи!..
   - Нет! Только женский! А надписи - сотри! Это ты хорошо придумал! Поль, милый, мы завтра встречаемся у церкви, в два, ты не забыл? До встречи, милый! Я очень занята! Ты меня не ищи, не нарушай традиций!..
   Ева понимала, насколько сейчас Полю важно выговорится, как у него сейчас все рвется в душе, она называла себя лгуньей и предательницей. Но поступить иначе она не могла.
   "Ничего,- думала Ева,- у Поля - крепкие нервы, он выдержит, он должен выдержать..."
   После этого она зашла в большой ювелирный магазин, выбрала заколку для мужских галстуков
  с большим бриллиантом, отдав за него все свои деньги, и позвонила Полю: "Я для тебя купила потрясающий подарок!.. Какой? Сюрприз! Завтра увидишь!"
   Так немного успокоившись, Ева пошла в ближайший и очень недорогой салон красоты, зная, что она и так хороша, и в салоне особо засиживаться она не собиралась.
   5
   Сразу же после свадьбы Поль и Ева отправились в путешествие.
   Путешествие должно было начаться в Каире - по настоянию Евы. Там они должны осмотреть экспонаты Каирского национального музея с залом Тутанхамона. Еще Ева должна будет сделать зарисовки, пообщаться с коллегами, ее впустят в запасники, разрешат пофотографировать. Она поставила себе целью очаровать Поля прекрасным и загадочным миром древностей, тем миром, которому она посвятила свою жизнь.
   Поль был не против посмотреть Каир и музей. Но он настоял на путешествии на воздушном шаре над долиной Нила, а потом - дальше, через саванну, через Угандийскую впадину - до самого озера Виктория.
   Путешествие предстояло длительное, особого комфорта не сулило, но Поль сказал: "Если уж прощаться с небом - то только так! К тому же ты, Ева, с высоты птичьего полета сможешь увидеть
  все достопримечательности Египта, пирамиды, величественные водопады и даже Угандийский заповедник со стадами слонов и буйволов. Мы сможем опускаться, когда захотим, до самой земли, а потом - взиматься в небо, за облака!.."
   Ева доверилась Полю: все-таки - летчик.
   И вот, они уже в Каире.
   Сразу же они слились с толпой светлокожих туристов, глазеющих по сторонам - с фотоаппаратами, в неизменных мятых шортах и панамах, с рюкзачками за спинами и в солнцезащитных очках на разный манер, которые, впрочем, никак не защищали от палящего каирского солнца.
   Поль присел прямо на землю, уперев спину о шероховатый ствол дуплистого дерева. Он только что отогнал от себя вездесущих мальчишек-торговцев, сновавших там и сям. Эти мальчишки выслеживали отбившихся от стаи туристов и заставляли их покупать сувениры.
   Поль пил воду из бутылки и наблюдал, за ними. А те продолжали всовывать в руки всем подряд поделки из гипса, дерева или пластмассы, а потом - наотрез отказывались принимать товар обратно. "Ты уже подержал в руках, ты уже испортил! - кричали мальчишки,- Деньги давай, деньги давай!" Туристы давали деньги, рассовывали по карманам пирамидки и статуэтки, а потом пытались отбиться от новых таких налетов этих навязчивых, как мухи, мальчишек.
   Поля они уже не трогали: он за свое спокойствие заплатил, при этом, не взяв ничего, а поэтому считался среди мальчишек "тертым калачом" и даже "своим".
   Но Поль в последние дни не считал себя "своим" нигде и ни с кем. Он чувствовал себя трижды брошенным и трижды обманутым. Особенно ему было досадно за то, что его молодая жена тоже ему лгала: он видел ее в парке накануне свадьбы.
   Тогда, после разговора с Еленой и Бобом, ему было так тяжело на душе, что он не мог не позвонить Еве. Он позвонил и услышал вызов от своего телефона совсем рядом, за группой деревьев. Он проследил за Евой и видел, как она вошла в маленький косметический салон.
   Поль был поражен и этой маленькой ложью и всякой другой ложью, которая, как ему теперь казалась, лежит над всей его жизнью большой каменной плитой.
   О том случае он еще ничего не сказал Еве, и ни о чем ее не расспрашивал.
   "Как я еще мало знаю!" - думал Поль. Он решил продолжать следить за Евой, и намеревался уличить ее еще в какой-нибудь лжи.
   "Но на Еву это не похоже! Сколько в ней открытости... Почему же у нас произошел тот случай?" - думал Поль.
   Ева подскочила к дереву, с разбега подсела к Полю и вырвала из его рук бутылку с водой. Утолив жажду, она объявила:
   - Все! С музейщиками - попрощалась, обо всем договорилась. Директор музея приглашал на раскопки... Поль! Я им понравилась! Я там стала "своим человеком"!
   - Только я никому не стал "своим человеком",- угрюмо прошептал Поль.
   - Ты - мой человек! Ты - мой самый главный человек! - Ева стала трепать мужа за плечо, стараясь его раззадорить,- А что это наш носик в землю смотрит? Кто мальчика обидел?
   Вместо задора эти слова вызвали у Поля досаду. Он метнул в сторону Евы очень недобрый взгляд и отстранил ее руку.
   - Ах, так! Ты на меня за что-то дуешься? Немедленно рассказывай, в чем дело! - приказала Ева.
   Поль не смог больше откладывать разговор. Он начал рассказывать, что он - никакой не Шефер-Орли, что чувствует себя "прилипалой" возле усыновивших его людей.
   -...И ощущаю я себя, Ева, потомком спитых сибирских мужика и бабы, которые зачали меня себе в удовольствие, а потом выбросили на помойку, как котенка. И нет во мне уже радости, и нет во мне уже веселья. Такой вот медовый месяц получается! - с такими словами Поль встал, завалил на спину рюкзак и подал Еве руку. "Пошли, жена подкидыша!" - добавил он.
   Ева не встала. Она погладила росток у корней дерева, улыбнулась Полю и заговорила так:
   - Ты знаешь, что это за дерево? Оливковое! А знаешь, сколько ему лет? Тысячи три! А знаешь, почему оно так долго растет? Нет? Смотри на этот росточек: этот - stallone, "прилипала". Он врастет в дерево, становится толще и поддерживает потом весь ствол. А эти наросты на стволе - это вросшие, те самые, росточки. Ты, Поль - у Шеферов "прилипала", а я - твоя "прилипала". Хорошо, Поль, когда есть на кого в жизни опереться! Ты мне руку хотел подать - подашь? Поль, подбери меня, прошу тебя!
   Последнюю фразу Ева кричала так громко, что прохожие стали оборачиваться. Поля рассмешила разыгранная Евой роль. Он тоже включился в эту игру, подал руку, но сделал это надменно, даже с презрением.
   Ева вскочила, опираясь на руку Поля, и они уже в хорошем расположении духа направились продолжать свое свадебное путешествие по необычайной земле - матери всего человечества - по Африке.
   6
   Пламя с периодичностью в одну минуту вспыхивало и гасло, поддерживая температуру в ярко желтой гондоле. Сначала это Еву беспокоило: ей казалось, это горит не пропан, а ее волосы.
   Но через несколько минут полета она престала обращать внимание на пламя: пирамиды, города и дворцовые комплексы предстали перед ней в виде маленьких макетов, и это представление шло нескончаемым потоком. Все, о чем она читала раньше в книгах и рассматривала на картинках, вдруг стало предельно видимым и понятным.
   Гиза, Ель Ариан, пирамиды Джоссора, Корнак, Луксор - все выдающиеся памятники архитектуры древнего Египта с высоты птичьего полета казалось фантазией игрушечных дел мастера. Ева смотрела вниз и чувствовала причастность к великому и таинственному замыслу египетских фараонов.
   Свои эмоции она сдержать не могла. Она визжала, прыгала, раскачивая корзину, делала бесчисленные фотоснимки, при этом высовываясь из корзины настолько, что Полю пришлось обвязать ее веревкой вокруг пояса - для подстраховки.
   После пролета над Ассуанской плотиной Ева успокоилась, вспомнила о Поле и начала готовить бутерброды, и заваривать чай.
   Поля устал. Прошлую ночь он не смыкал глаз. Ева накормила его, поела сама, а потом, пообещав разбудить над Абу-Симбелом, уложила Поля спать.
   Управлять воздушным шаром было не сложно: нужно было смотреть на датчик высоты и время от времени нагревать пламенем воздух в гондоле, поддерживая уровень 80-100 метров. Подниматься на большую высоту было нежелательно: там были свои непредсказуемые потоки воздуха, они могли снести шар в сторону Сахары или, наоборот, в сомалийские горы. Сверяться по карте еще не было надобности: желтые воды Нила точно указывали направление пути.
   Ева наслаждалась полетом, вдыхала свежий воздух, очень прохладный здесь, на высоте, и внутри себя читала благодарственную эпитафию мужу за неизгладимые впечатления. Она перестала с опаской посматривать на их летное средство, в ней пропал страх и перед высотой - наоборот, она наслаждалась полетом. Теперь она думала так:
   - Разве с этим можно что-либо сравнить? К черту египтологию! Чему я хочу научить Поля? Я сама перед ним - серая мышь с затертой сумочкой, в которой одни лишь никчемные глиняные черепки!
   Ева поклялась себя, что как только они возвратятся домой, она будет просить прощения у Поля,
  будет умолять его вернуться в полк, а если он заколеблется - сама возьмет его за руку и отведет к Отто Штайеру. Так она решила и от этого решения была горда за себя и за своего мужа. Она посмотрела на Поля, зарывшегося в спальный мешок, и подумала: "Поль - герой, а я - героиня".
   Вдали показалась красная скала Абу-Симбел. Четыре сидящих статуи торжественно завершали
  комплекс построек египетских фараонов. Ева не могла понять, как эти величественные замыслы могли предстать в воображении зодчих. Она стала на колени, подняла руки к небу и так, в виде молящейся древнеегипетской женщины, мысленно отправляла благодарности Небу и Солнцу.
   Поль проснулся, взглянул на жену и рассмеялся. Увиденное рассмешило его так, что тросы затерлись в петлях корзины и заскрипели, корзина стала раскачиваться из стороны в сторону.
   - Ева! Не сойди с ума! - стал просить Поль жену, захлебываясь от смеха. Ева рассмеялась сама,
  но при этом разыгрывала из себя девушку, не заслуженно обиженную.
   - Тебе бы раздеться нужно, девочка! - заявил Поль.
   - Зачем? - в недоумении спросила Ева.
   - Зачем, зачем... Медосмотр! Или медовый месяц у нас отменяется?
   Пролетев над скалами Абу-Симбел, шар с молодоженами направился к Хартуму - месту слияния двух великих рек: Белого и Голубого Нилов.
   Пейзаж внизу стал более привычным: вдоль берегов все было разбито на сады, рощицы, небольшие огородики с аллейками гранатов и пальм на межах. Это лоскутное зеленое одеяло напомнило Полю его прежние полеты и больно ущипнуло за сердце. "Последний полет" - подумал он.
   Поль посмотрел в навигатор, подправил курс и заставил жену ложиться спать: дальнейший путь предстоял в темноте и над пустынными землями; этот участок пути доверить Еве было нельзя.
   Вечер в Египте не побаловал медленным угасанием неба, таким, как это бывает в Европе. Здесь темнота наступила внезапно и сразу. Поль включил прожектор и, время от времени, всматривался в освещенный участок земли под их шаром.
   Пустота в саванне оказалась вполне обитаемой: все кишело от светящихся глаз гиен. Иногда высвечивались и пары больших кошачьих глаз, принадлежавших, без сомнения, львам. За потревоженный сон Цари саванны встречали Поля недовольным ревом. Поль расчехлил ружье - на всякий случай. Потом он надел пуховый комбинезон и стал поднимать гондолу все выше и выше.
   Через несколько часов шар с путешественниками оказался в густом облаке. Барометр указывал на наличие циклона. Густой влажный вихрь подхватил шар и неумолимо понес его в сторону от озера Виктория, на запад - к ущелью Альберта.
   Поль понял, что о полете над Угандийской долиной можно было забыть. В последующий день он искал подходящий поток воздуха, "оседлал" его и облегченно вздохнул.
   - Планы меняются,- объявил он Еве,- летим к озеру Танганьика. Ничего страшного, там мы еще тоже не были!
   Внизу проплывали пики гор, покрытые темно-изумрудными непроходимыми лесами. Эти горы, похожие на зубы дракона, щетинились из серого, пушистого и неподвижного облака. Такой пейзаж простиралось до самого горизонта. Что же таилось под облаком - можно было только предполагать.
   Полю доверился приборам и уповал на счастливый случай.
   7
   Корзина днищем коснулась воды.
   Поль и Ева изо всех сил гребли веслами. Корзина и гондола еще были еще на плаву. Допустить,
  чтобы гондола набирала воду, было нельзя: тогда извлечь ее со дна озера было бы невозможно.
   Старания молодоженов увенчались успехом: корзина уперлась дном в песок и застыла. Поль вскочил в воду и стал принимать от Евы вещи и снаряжение. Когда все было вынесено на берег, они вместе потянули тросы и таким образом вытащили из воды свой оранжевый шар.
   В скором времени шар был сложен в большой тюк, и нужно было искать место для лагеря.
   В поисках подходящего места Поль и Ева разошлись вдоль берега в противоположные стороны.
  Полоса песка между деревьями и водой была узкая, а кое-где деревья и вовсе подступали к воде, нависая причудливо изогнутыми ветками. Все ветви деревьев были густо увешаны лианами. Лианы цвели. Они переплетались так густо, что образовывали собою шатры. Но такие шатры для укрытия были совсем не пригодными: под ними стояла вода.
   Небольшой участок земли, без сырости, был все-таки найден: это был холмик несколько шагов - в глубину и шагов двадцать - в длину.
   Становится лагерем в лесу было нежелательно. Наоборот, лагерь должен был быть на виду, чтобы его заметили с гидроплана. Этот гидроплан должен будет забрать с озера молодых супругов.
   Поль включил радиомаяк, позвонил в диспетчерскую службу Вириппы и сообщил, что они уже закончили свое путешествие, и сейчас ждут гидроплан.
   Диспетчер ответил Полю, что пока над нагорьем туман, самолет к ним не пошлют, и им придется оставаться на месте до улучшения летных условий.
   Поль рассказал об этом Еве.
   Но она не огорчилась. Она сказала, что давно уже хотела побывать на необитаемом острове, и даже обратилась к туману: "Не рассеивайся, туман, никогда! Долой цивилизацию, долой удобства, мы с Полем остаемся здесь жить навсегда!"
   - Кто же из нас Робинзон, а кто - Пятница?- спросил жену Поль.
   - Конечно, Робинзон - это я,- невозмутимо заявила Ева. А потом добавила:
   - Пятница! Раздобудь господину дров: обед пора готовить!
   Поль взял топор и стал рубить для костра сухие лианы. Когда же под котелком загорелся огонь и
  на холме была натянута палатка, обстановка стала совсем домашней. О том, что они залетели так далеко, возможно, в совершенно дикие и безлюдные места, Полю и Еве думать не хотелось. Наоборот, их путешествие становилось еще более романтичным. Они шутили и дурачились за обедом и разыгрывали сцены из бессмертного произведения Даниэля Дефо.
   После обеда Поль решил искупаться, но лезть глубоко в воду он все же побоялся. Исследовав палкой дно, Поль уселся на мелководье и стал там плескаться.
   Из тумана вынырнула маленькая лодка. В лодке сидел мальчик лет одиннадцати и девочка, возрастом помладше. Мальчик поднял проволочное кольцо с нанизанными на него рыбками.
   - Купите рыбу, господин! - обратился мальчик к Полю на английском языке.
   - А сколько твоя рыба стоит? - спросил Поль.
   - Три доллара, господин!
   Поль пошел к палатке за бумажником и вручил мальчику деньги.
   Мальчик передал деньги девочке, а та спрятала их в сумку и широко улыбнулась. Зубы ее были длинными и росли беспорядочно. Поль смотрел на девочку и хотел найти в ней хотя бы что-нибудь приятное, но, из всех ее достоинств отметил только венок из цветов на голове и такой же - на шее.
   - Красивая, правда? - сказал мальчик, перехватив взгляд Поля,- Это - моя невеста!
   - А когда у тебя будет свадьба? - спросил Поль.
   - О, еще не скоро,- ответил мальчик,- я еще денег на свадьбу не накопил!
   - А много нужно денег?
   - Много, господин!
   Поль достал стодолларовую купюру и вручил мальчику:
   - Вот тебе на свадьбу!
   Мальчик передал деньги невесте. Та опять улыбнулась и спрятала подарок Поля в сумку.
   Поль решил еще пообщаться с мальчиком и стал его расспрашивать:
   - А ты свою невесту любишь?
   Мальчик и девочка прыснули смехом:
   - Что вы такое говорите, господин? Мы же еще маленькие!
   - А откуда ты знаешь английский?
   - Моя тетя преподает в воскресной школе. Она хорошо знает английский, и меня научила.
   - Это - хорошо! Если ты знаешь английский, сможешь уехать учится куда-нибудь далеко, в Европу, например...
   - Что вы, господин! Там же холодно, и есть там нечего!
   - А что вы едите? Змей, наверное, обезьян?
   Дети рассмеялись.
   - Вы - господин, шутник! Мы ничего такого не едим! У нас коровы есть, свиньи есть, куры есть... Вы приходите к нам в деревню за продуктами! Она здесь, рядом, шагов пятьсот от вашей
  палатки!
   - А купаться здесь можно? Крокодилы здесь водятся?
   - Что вы, господин! Какие крокодилы, нет у нас никаких крокодилов!
   Мальчик и девочка думали, что Поль их разыгрывает, и во время беседы смеялись, прикрывая черными ладошками рты.
   Ева стояла у палатки, слушала разговор Поля с детьми и тоже смеялась. Она была на стороне детей и тоже считала вопросы мужа нелепыми.
   - А как вас зовут? - спросила Ева детей.
   Мальчик представился: "Неомби", и добавил, показывая на девочку: "А она - Луиза! Это - моя невеста! Правда, красивая?"
   Дети еще немного поговорили с Полем и Евой, а потом попрощались и исчезли в густом тумане.
   Поль принялся чистить рыбу, а Ева присела у самой воды, уткнулась взглядом в серый туман, не принимая в приготовлении ужина никакого участия.
   Поль нажег углей, сделал из веточек мангал и с предвкушением вкусной трапезы пек рыбу.
   - Ева,- хвалил себя наперед Поль,- ты не представляешь, какая это будет вкуснятина!
   Но Ева продолжала молча сидеть у воды.
   - Дети тебе нужны! - догадался Поль о причине задумчивости Евы. Он подал жене рыбину.
   Поль ел, пачкаясь в рыбьем жире вперемежку с золой и все время нахваливал свои кулинарные способности. Ева же съела рыбу, поблагодарила мужа и пошла в палатку.
   Поль вымыл руки, вошел в палатку, быстро разделся и со словами: "Детей тебе нужно - сделаем! Я и по этой части - мастер!" - привлек к себе Еву. Но та стала сопротивляться и порывалась выбежать из палатки. Поль не выпускал ее, за что получил звонкую пощечину. Удар пришелся по губе, из губы пошла кровь. Ева же, не оборачиваясь, пошла вдоль берега к деревне.
   - Бунт? - закричал Поль вдогонку Еве,- характер показываешь?..
   Он сел у воды и вымыл кровь. Он понимал, что повел себя грубо, но ему тогда так хотелось. Он хотел почувствовать себя "полу зверем - полу человеком", просто самцом.
   "Это же я играл так! Разве она не поняла? Ну, заигрался чуть-чуть..." - думал Поль.
   Из тумана опять вынырнула лодка. В ней сидел Неомби с большим свертком. Он протянул сверток Полю и сказал:
   - Мама вам свинины запеченной на листьях передала. А у нас сегодня в деревне - праздник. Вы, господин Поль, приходите, когда стемнеет! И госпожа Ева пускай приходит!
   Поль принял сверток, поблагодарил мальчика и пообещал прийти.
   Свинина вкусно пахла, но Поль не стал ее есть, а улегся в палатке и стал дремать, надеясь, что Ева "перебесится" и в скором времени вернется назад, в лагерь.
   8
   Поль проснулся, когда совсем стемнело. Он посмотрел вверх: небо было не таким безжизненным, как прежде: туман серой косой уходил в сторону, открывая путь для ярких звезд.
   Поль осмотрелся вокруг и, не найдя Евы, направился в деревню: он был уверен, что Ева там.
   Вход в деревню преградила стая собак. Они остановились напротив Поля и стали грозно рычать. Из деревни на помощь выбежал Неомби. Мальчик успокоил собак и по утоптанной глинистой тропинке провел гостя за руку к хижинам.
   - Что вы так долго не шли, господин Поль? А ваша жена уже здесь! - Говорил на ходу мальчик.
   Он подвел Поля к крытой террасе, где на столе лежали листья с мясом, тарелки с вареной кукурузой, сладкие коренья, фрукты и баночное пиво.
   - Вы ешьте, господин Поль, но поторопитесь: там - вот-вот начнется! - говоря "там", Неомби махнул в сторону пальмовой рощи, где слышался бой барабанов и полыхал большой костер.
   Вокруг стола сидело еще несколько ребятишек, подкармливающих попеременно то совсем маленьких детей на руках, то вислоухих собак, ожидающих подкорма.
   Поль попробовал все, задобрил собак косточками, и, открыв банку с пивом, стал расспрашивать
  Неомби, что за праздник в их деревне.
   - Это - праздник зачатия первого ребенка! - торжественно объявил Неомби.
   Поль представил, что за бесстыдное зрелище его сейчас ждет.
   Он допил пиво и направился на стук барабанов. В этот раз Поль не спросил Неомби, почему он не идет туда тоже. "Что вы, господин! - сказал бы мальчик: я же еще - маленький!"
   Поль подошел к кругу чернокожих людей.
   Среди них стояла Ева. Так же, как и все, она была в одной лишь пальмовой юбке.
   Было около тридцати женщин и немногим меньше - мужчин. Мужчины щеголяли в одних передниках из пальмовых листьев. Трое мужчин в ритуальных масках били в барабаны. Эти барабаны были разными по высоте и размеру, звучали они весьма гармонично. На темной коже присутствующих плясали оранжевые отблески большого костра, горевшего в центре круга. У самого же костра сидели совсем нагие люди: девушка и юноша.
   Одна из женщин что-то объясняла Еве, помогая себе жестами. Некоторые ее жесты были очень не двусмысленными. Поль подошел к женщине, кивнул ей в знак приветствия и стал прислушиваться к разговору.
   - Они венчаны? - спрашивала Ева, указывая на девушку и парня у костра.
   - Да, видишь, у них даже крестики есть!
   - А когда этот обряд появился?
   - Никто не знает. Сколько люди здесь живут - столько и обряд этот существует.
   От этих слов у Поля пробежали "мурашки" по телу: он знал, что люди здесь появились раньше, чем где-либо, но не менее чем сто тысяч лет тому назад.
   - Значит - это самый старинный обряд в вашей деревне?
   - Самый старинный, было много чего, но жизнь сейчас - другая, - говорила женщина,- Даже рождение детей празднуем совсем обычно: поем, веселимся. А в этом обряде - все сохраняем, как было.
   - А какое он имеет значение?
   - Мы все увидим и все будем знать, была связь или нет. А если связь была, от ребенка молодым уже не отвертеться! Девять месяцев будем готовиться к появлению маленького, все будем ждать его. Первый ребенок от молодых людей крепким рождается. На этих крепышах наш род весь и держится. Потом - как себе хотят, пусть еще рожают или на одном остановятся, никто принуждать их не будет.
   Бой барабанов усилился. Все женщины сплелись руками и стали танцевать. Еву тоже заняла место среди танцующих женщин. Она точно улавливала бесхитростные движения, повторяла их и даже не уступала другим женщинам в страстности этих телодвижений.
   Танец был прост: нужно было покачивать бедрами, ступить несколько шагов назад, потом - вперед, потом - опять покачивать бедрами, и все это - двигаясь по кругу. При этом женщины беспрестанно "улюлюкали".
   Поль смотрел на Еву и удивлялся тому, как она быстро здесь освоилась. Ева же отчаянно встряхивала всем телом, делала это с наслаждением и азартом. В Поле вспыхнуло желание. Он наблюдал за Евой и думал: "Ох, что я с тобой дома сделаю!" Ему даже захотелось немедленно выдернуть Еву из круга и убежать с ней в укромное место, не дожидаясь окончания танца.
   На минуту взгляды Поля и Евы пресеклись. Полю стало ясно, что Ева сейчас сама хочет того же.
   Поля тронул за локоть молодой мужчина, отвел его в строну и заставил переодеться. Он протянул Полю фартук из пальмового листа и показал, как его подвязывать.
   Женский танец закончился. К огню вышли мужчины. Ритм барабанов возобновился. Все затопали в такт барабанов ногами, стали что-то выкрикивать, сопровождая весь танец откровенным движением тела. Поль подпрыгивал со всеми, сотрясал своим туловищем, вскидывал попеременно руки и ноги, стараясь не отставать от других.
   Ему нравилось чувствовать семя частью единой мышечной массы. Он изо всех сил старался не выдать того, что принадлежит к совсем другой цивилизации. Еще ему очень хотелось понравится Еве, даже показать, что он самый обычный человек, а не какой-то особенный Шефер-Орли. Поль надеялся, что такое его поведение улучшит их отношения и приведет к примирению.
   Он понимал, что не просто танцует, а готовиться к чему-то более важному. "Наверное, мы сегодня тоже зачнем ребенка" - подумал Поль.
   Мужской танец закончился.
   Все уселись по кругу, и выжидающе смотрели на девушку и парня у костра. Те встали с колен и начали нежно касаться друг друга. Вдруг Ева сбросила юбку, и пригласила Поля к костру. В ее действиях было столько решимости, а в глазах - столько желания, что Поль не посмел сопротивляться. "Ты только не спеши!" - прошептала она.
   Барабаны забили тихо и медленно. Женщины сели и начали напевать какую-то старинную песню. По тому, как поющие женщины поднимали руки вверх, стало понятно, что этой песней они просят у неба о детях.
   Поль закрыл глаза и, превозмогая стыд, стал заново искать на теле Евы самые чувственные места, получая наслаждения от ее вздрагиваний и постанывая от таких же нежных ее поцелуев.
   Музыка и пение перестали мешать, наоборот, они объединились с биением пульсов, и как языки пламени, раззадоривали и пробуждали фантазию.
   Поль и Ева погружались в нежность, похожую на дно теплого моря. Там, кроме них, больше никого не было. Они наслаждались друг другом, помогали друг ругу, доводили друг друга до крайнего исступления, не замечая ход времени и присутствия других людей.
   Звуки барабанов стихли, костер почти угас, все уже давно разошлись, а супругам никак не хотелось подниматься с этой прогретой огнем земли. Поль благодарно поцеловал Еву в живот и прошептал: "Через девять месяцев, да?"
   9
   Принцесса захлопала в ладоши и воскликнула: "Повелитель, у них - получится, я в этом абсолютно уверена!".
   Фараон повернулся к Принцессе и заметил: "Вы нарушаете этикет, Принцесса! Вам нужно сдерживать свои эмоции!".
   - Прошу прощения, повелитель,- Принцесса склонила голову, но все же посмела дальше делиться своей радостью за участь простых смертных:
   - Великий Фараон! Я уверена, что они пронесут идею Радости через много поколений!
   - Таких - не слишком много,- заметил Повелитель,- а им еще нужна какая-то цель в жизни,
  большая, чем Радость: им нужна еще Вера. Вера в себя. И Надежда. Надежда на лучшее.
   - Великий Повелитель! Укажи тогда им путь, начерти знаки!
   - Я придумываю такие знаки уже многие годы. Есть иероглиф "Иди", есть "Смотри". Пусть идут, смотрят, и, может быть, тогда сами увидят.
   - Великий Повелитель! Разреши и мне подключиться к этой работе! Ты же увидел, что я тоже многое могу!
   - Женщина - слабее мужчины.
   - Но она бережет семью от неоправданного риска. Того же мужчину, что двигает своей силой историю, она и оберегает. Мужчина и женщина - как два крыла у птицы. Не станет одного из них, не полетит птица с одним крылом.
   - Хорошо, Принцесса. Я - во многом согласен. Пусть позовут Писаря, и он запишет слова Женщины на папирусах истории.
   Фараон, чтобы не мешать жене сосредоточиться, ушел в другие покои. Писарь же развернул папирус и застыл в ожидании слов Принцессы.
   Принцесса села на трон и углубилась в свои размышления. Писарь так долго ждал ее слов, что застыл, превращаясь в камень. Но глаза его были широко открыты в готовности услышать царственные звуки.
   "Это будет что-то совершенно новое,- думал Писарь,- Но, может быть, Великая Принцесса скажет то же, что говорилось раньше? Буду ли я противиться тогда или буду писать под ее диктовку? Зачем переводить чернила и свитки на слова, ранее сказанные? Все главное уже сказал Аменхотеп!"
   Принцесса думала над текстом для простых смертных, но понимала, насколько ее миссия трудна.
   Она хотела сказать о смысле бытия, о главном счастье, о пределе изобилия и о богатстве чувств.
  Ей хотелось говорить о радости творчества, утешить женщин, вдохновить мужчин, пожалеть обездоленных, указать рецепт молодости, научить радоваться каждому цветку.
   Принцесса подбирала к этому слова и выражения, все более и более понимая, насколько грандиозную задачу она себе поставила.
   Она стала понимать, что такое по силам только великим мужчинам, таким как ее Повелитель.
  Ей очень хотелось позвать его на помощь, но она не решалась сделать это.
   "Он обязательно вставит в это послание свое, сугубо мужское видение вещей. Тогда единственная возможность высказаться от имени женщин будет утрачена!" - думала Принцесса.
   Она сидела молча на троне целую Вечность, тоже превратилась в камень, а папирус остался пустым.
   10
   Гидроплан рассек лыжами гладь воды озера Танганьика, разбросал вокруг себя воду в виде хрустальных перьев и взял курс на Вириппу.
   Поль и Ева смотрели в иллюминатор вниз, махали руками двум коричневым точкам на желтой земле среди хижин деревни: это их провожали Неомби и Луиза. Казалось, можно было различить их голоса, слышалось: "Прилетайте к нам еще!"
   - Мы прилетим сюда еще? - спросил жену Поль.
   - Все может быть,- ответила Ева,- Девочку, например, зачать...
   - Откуда ты знаешь, что у нас будет мальчик?
   - Я абсолютно в этом уверена.
   - Такого наперед не знает никто!
   - Поль, ты забываешь, что у тебя - необычная жена!
   - Как же, как же - египтолог!
   - Египтолог и очень чувственная женщина!
   - Это я уже понял,- с этими словами Поль ощупал ранку на губе.
   - Хватит стонать, лейтенант Шефер-Орли!
   - Я уже ушел из Flugwesen! Зачем теребить мне душу?
   - Поль, не сочти меня взбалмошной дамой, но я за время нашего путешествия многое передумала... В общем, я решила, что была не права. Ты должен опять вернуться в полк.
   - А потом - пройдет время, и ты решишь, чтобы снова оттуда ушел?
   - И еще я хочу, чтобы ты не продавал свой планер...
   - Что я слышу? Авиация победила тягу к науке?
   - Да, ты прав. Ты еще был прав и в том, что чувство полета не сравнить ни с чем! К черту египтологию: хочу быть домохозяйкой у пилота. Хочу готовить ему завтраки, растить ему сына,
  и каждое утро молиться за него, молиться долго и искренне, а моя молитва, я уверена, будет услышана - и все у нас будет хорошо, с тобой не должно ничего случиться. Я так хочу, и так будет! А египтология... Вряд ли я еще что-нибудь там открою. Я тебя открыла! Ты - самое важное мое открытие. Это - важнее всего. Мне этого открытия хватит на всю мою жизнь...
   - А кастрюльки, а пеленки, а бесконечная стирка, уборка - выдержишь ли?
   - Выдержу! Я только не выдержу, если ты станешь каким-нибудь клерком и будешь перекладывать бумажки с места на место. Этого я не выдержу! Ты же - птица по натуре, и создан ты для полета. И это - наверняка.
   Поль не смог удержаться, чтобы после этих слов Евы не поцеловать ее. Ева на поцелуй ответила поцелуем. Потом супруги перешли к более глубоким поцелуям. Ева умышленно укусила Поля прямо в ранку и оттуда пошла кровь. Пожилой чернокожий пилот с седыми волосами, посмотрев в зеркало заднего вида проворчал: "Никак не нацелуются".
   Поль вытер с губ кровь и поднес к Еве руку. "Blut" - назвал он кровь по-немецки.
   Ева слизала кровь, притворяясь вампиршей.
   - А как кровь по-русски? Мать тебя учила русскому или нет? - спросила Ева, продолжая озорничать.
   - Кровь,- ответил Поль.
   - А еще, какие слова знаешь? - спросила Ева.
   - Рубашка, речка, березка...
   - Какой "рычащий" язык! Это "р" я никогда не выговорю! Злобные люди, наверное.
   - Да злобные! Ты на меня посмотри!.. - Поль сделал страшную гримасу, - Мать говорила, что когда русские учат своих детей разговаривать, у них там с этим "р" - самые большие трудности.
   - Зачем же детей мучать? Пускай бы разговаривали, как могут!
   - Может быть, язык сохраняют.
   - А давай мальчика на ноги поставим и махнем с ним куда-нибудь - в Петербург или в Москву: увидим, как там люди живут.
   - Я думаю, что в больших городах там живут так же, как и у нас. Чтобы узнать, как там живут - в провинцию нужно ехать, на простор...
   - Вижу я, Поль, в крови у тебя - эта любовь к просторам.
   - А у тебя - разве не так, взбалмошная ты моя женщина?
   Ева все время полета училась произношению русского "р". У нее никак не получалось, но она пробовала опять: "Р-р-р-р...".
   Пилот оборачивался, смотрел на Поля и Еву и недоумевал:
   - С виду - взрослые, а ведут себя, как дети...
  
   Глава восьмая
   Дядя Коля
   1
   Девушки-медсестры наряжали в фойе больницы новогоднюю елку. Они вешали на ветки неестественного зеленоватого цвета одинаковые серебристые шарики из стекла и разговаривали между собой.
   - Что за радость от такой одинаковости? Будут смотреть на эту елку наши больные, а она им в ответ только тоску нагонит! Им не то, что смотреть на нее - жить не захочется! - так говорила бойкая девушка, вешая очередной шарик,- Нашему начальству все по европейской моде давай! А в моем детстве игрушки другими были: и зайчики на салазках, и избушки с резными ставенками...
   - А я помню, конфет навешаю, орехов в фольге, а потом - хожу, снимаю их и ем. А потом сама себя корю, что съедаю наперед все, до Нового года,- говорила полная девушка лет двадцати.
   - Я тебе, Настя, точно говорю: с этими шарами наша елка - не символ вечной жизни, а символ
  смерти какой-то. Я из дома игрушек наношу - ярких, разноцветных - и здесь их подвешу,- заявила бойкая девушка.
   - Главврач не разрешит,- заявила Настя,- он любит, чтобы все было строго и понятно, как в историях болезней, как в палатах.
   - Ага,- согласилась бойкая девушка,- В историях болезней каждую точку проверяет. Помешался на своей латыни. Все напоминает: "нельзя казнить помиловать"...
   - А жена его Полина Викторовна - не такая.
   - Это она при нем делает вид, что не такая, а сама - такая же.
   - Все, тихо! Сам идет, работу будет проверять.
   В конце коридора показался главный врач больницы Пурыгин Иван Захарович.
   - Что, девочки, заканчиваете? А что вы так неравномерно шарики навешали: сверху - густо, снизу - пусто? Быстро перевесить и в приемную идите: там больного привезли.
   - Мужчину, на Новый год?
   - Мужчина-то - он - мужчина, но ты, Настена, не обольщайся особо, потому что он - дед во сто лет. И обмороженный весь, к тому же "бомжеватый".
   - Где ж такого откопали? - спросила бойкая девушка.
   - Вот в том-то и дело, что откопали, в снегу нашли. Та-а-к, теперь хорошо: равномерно шарики висят.
   - Иван Захарыч, а что они - такие все одинаковые? Что за радость в таких шариках? Елка - пластмассовая, шарики белые. Страшно смотреть!
   - Ты, Настена, критику свою брось. У нас все должно быть белым! А шарики - казенные. Какие
  дали - такие и вешаем. Закончили? Идите деда мыть. Вылечим - вместо Деда Мороза нам будет. А, может, кому и приглянется. Настенка! Любишь старичков? Ха-ха-ха! Да не сердись ты, смеюсь я! Коробку я сам занесу, а вы - марш на передовую!
   Главврач подобрал коробку, посмотрел на елку, сказал: "Жуть", и пошел оформлять нового больного.
   2
   Новоприбывшего старика положили поначалу в реанимационную палату: а мало ли что с ним случится?
   Медсестра Настя пришла к нему с капельницей, а в капельнице - глюкоза, чтобы деда "подкормить".
   Лежит дед, борода седая, длинная - Лев Толстой, не иначе. Руки по локти забинтованы, на лице шкура вздыбилась. Всего-то уцелело на дедке - лоб его. Лоб широкий, гладкий. Между бровями -
  две морщины глубокие. Продольные же морщины - через каждый сантиметр, как тетрадка школьная, разлиновано, словно линейку кто приставлял.
   Настя ловкими движениями вколола дедку иглу капельницы и убедилась, что глюкоза пошла по дедовым жилам. Дед же смотрел на все любопытными, живыми, как у ребенка глазами, подчинялся, но не проронил еще ни слова.
   - Вы говорите что-нибудь, дедушка,- сказала Настя,- губы я вам сейчас вазелином смажу и чаю принесу. Хотите чаю? С печеньем?
   Дед наконец-то заговорил:
   - А как я, дочка, чай твой буду пить? Мне же после него сходить надобно! Ты бы ко мне какого-нибудь медбрата приставила, мне бы ловчее было.
   - А где я вам этого медбрата сыщу, дедуля? У нас - только медсестры за больными ходят. А вы не стесняйтесь, если утку подать, - так это мне проще простого! Это не на операции стоять.
   - А что, на операции страшно?
   - Страшно, дедуля, страшно. Так я вам чаю заварю? Хотите с липой?
   - С липой хочу. А тебя, дочка, как звать?
   - Настей меня зовите!
   - Замужем?
   - А вы что, в женихи набиваетесь?
   - Просто так, спрашиваю.
   - Нет, не замужем, в девках еще хожу. Нету у нас ни медбратьев, ни кавалеров. А если появится
  парнишка, так за него, знаете, какая борьба идет? Ого! Война и мир! А больше - так война!
  Зинка-то наша, медсестра, сменщица моя - за больного парня замуж вышла.
   - Так, говоришь, женихи, к вам сами сюда прибывают, искать особо не надобно?
   - Сами, дедуля, прибывают. Вы чай-то пейте! Вкусно? Свежий заваривала. А у вас родня есть, где ваша бабулька? Не хотите говорить - не надо. А зря не хотите. Сейчас не расскажете - потом расскажете. Вы же все нам, как родные, потом становитесь. Вы чай допивайте, я чашку уберу. А про утку беспокоиться - так это вы бросьте! Я хоть и медсестра, но человек - с медицинским образованием. Такого здесь навидалась...
   - Дочка, а что, Зинка твоя, так с больным и живет?
   - Что вы, дедуля, он выздоровел. У него рука повреждена была. Он у нее - строитель. Рука срослась. Он эту бедную Зинку сейчас до потолка подбрасывает. Здоровый мужик, как три наших Зинки! И вас на ноги поставим! Глядишь, и вы с бабулькой какой-нибудь познакомитесь. У нас здесь болеют, болеют, а потом чуть поправятся - и начинается... Как в клубе "Кому за пятьдесят". Вас звать-то как?
   - Николаем.
   - А по отчеству?
   - Дядей Колей зови. Меня все так кличут.
   - Так вы выздоравливайте, дядя Коля, новый год - скоро, успеть нужно к празднику - поправиться, выздоровеете - и домой, за стол бой Курантов слушать.
   - Хорошая ты, Настя. Лежал бы я здесь, с тобой разговаривал. А дома у меня нет никого.
   - А куда делись все?
   - Длинная история. Потом как-нибудь расскажу, с силами соберусь и расскажу.
   - Вот и собирайтесь с силами. Поспите, обед я вам принесу. Пока здесь поживете. А там, глядишь, все наладится.
   Настя вышла, и Дядя Коля остался в палате один. "Если такие медсестры здесь, то какие врачи будут - неужто, ангелы с крыльями?" - подумал Дядя Коля, повернулся на бок и постарался уснуть.
   Он, было, уже задремал, но проснулся от голосов.
   - Больной, поступил утром, обморожение конечностей, называет себя Дядей Колей, место жительства - не известно. О возрасте говорит, что ему сто лет.
   Главный врач подошел к кровати, поднял веки Дяде Коле, заглянул в рот.
   - Как самочувствие, больной?
   - Хорошо,- ответил Дядя Коля.
   - А зачем в лес зашли, за елкой, что ли?
   - Дела у меня там были.
   - У вас - дела, а нам теперь вас лечить. Старый человек, а ума, по всей видимости, нет совсем. Кто же это в двадцатиградусный мороз по лесу ходит? На печи сидеть нужно, да калачи есть. Да еще - в таком-то возрасте. Год рождения, какой - помните? Отчество, фамилия? Что, ничего не помните? Будем вас и от склероза лечить.
   Врачи сделали записи в истории болезни и вышли.
   Главврач, Иван Захарович Пурыгин не любил таких пациентов: начинаешь их лечить - у них почки слабые, лекарств не переносят. Есть они - тоже не могут, потому что расстройством желудка страдают. А помирать при этом не хотят, за жизнь цепляются. Цепляются, цепляются, а потом - все равно помирают. А отвечать кому? Ему, главврачу...
   "Одна возня с ними, а толку - никакого" - думал о таких Иван Захарович. Одно только выручало: строгая дисциплина среди медперсонала. Пурыгин подбирал персонал тщательно. Придет к нему девушка после медучилища на работу устраиваться, а он ее спрашивает: "Жалеть больных будешь? Больным это - нужнее всего. Чему училась - забудь! Что им прописать - это я сам без тебя знаю. А тебе с больными разговаривать нужно. Будешь?" Если девушка не отвечала утвердительно, а крутила "вокруг да около" - он ей отказывал, а в диплом ее даже не заглядывал.
   "Больным болеть нужно, девочки, и делать это им нужно четко, по расписанию,- говорил он медсестрам,- чтобы лекарства носили больным в одно и то же время, чтобы процедуры проходили они по графику, кормить их нужно каждый раз в одно и то же время. Если мы будем все так делать - глядишь, больной и выздоровеет" "А если умрет? " - спрашивали медсестры. "Тогда уж точно - без нашей вины" - отвечал Пурыгин.
   В то, что таблетками можно вылечить, главврач особо не верил. Но это свое неверие он не разглашал, потому что был он главврачом, а значит: человеком подневольным. А верил он в то, что если должно "срастись", то само "срастется". Но для этого человеку нужно дать передохнуть, помыть его, накормить и поговорить с ним душевно.
   Иван Захарович не принял новую моду на цветные стены в палатах, на зеленые и розовые халаты
  для персонала, цветные веселые шторки и покрывала. "Потому, что у нас - не цирк,- говорил он,- а преддверие рая. Все должно быть белым, как облако" По этому поводу он даже не раз ссорился с начальством. Начальство говорило, что человека цвета тоже лечат, но Иван Захарович на это твердил, что, пока он здесь главный, больница его будет белой - и точка.
   У него в больнице были и единомышленники. Особенно его поддерживала жена - заведующая отделением Полина Викторовна. Они познакомились с ней здесь же, в поликлинике, когда ее сюда молодой девушкой направили после мединститута. Пурыгин и Полина долго беседовали в ординаторской о целях и возможностях стационарных лечебных заведений и согласились друг с другом в том, что человек в больницах должен лежа философствовать и рассуждать, как жил раньше, и сделать здесь окончательные выводы, почему он вдруг слег.
   "Конечно,- говорила Полина Викторовна,- согласна с вами! Не нужно нам особой домашней обстановки! Дома они едят, что ни попадя, пьют и не осторожничают. А теперь пускай посидят в белом и на белом. Заново пусть свою жизнь переосмыслят, подумают, от чего у них болячки появились..."
   Так они в ординаторской часто сидели, разговаривали, чай пили. Ради этих разговоров Пурыгин в ночные дежурства себя вписывал и Полину Викторовну - тоже.
   А утром идут они, свежие, как огурчики, вместе на обход. Щеки огнем полыхают, но держатся с достоинством. Заходят с медсестрами в палаты и заполняют истории болезней. Медсестры пишут, а сами удержаться от смеха не могут и в эти истории болезней смехом порскают. А те еще больше краснеют.
   Но так недолго продолжалось: Пурыгин и Полина Викторовна поженились, и все споры к себе в дом перенесли. Теперь они в одну смену не выходят.
   Но порядки, о которых они договорились - до сих пор поддерживается.
   "Настю к деду приставлю,- думал Пурыгин,- она - девушка говорливая, домой не спешит, мужа нет, детей - нет. Деда разговорит. Мы о нем все узнаем. От Настиной болтовни оттает дед ..."
   Вечером Иван Захарович пришел домой и рассказал о новом пациенте.
   - Такой вот пациент у нас, Полина, дед без роду и племени. Надо бы в полицию о нем заявить: может, он в розыске...
   - Не надо заявлять, Ваня, знаю я его, - сказала Полина Викторовна, догадавшись, о ком идет речь,- Он даже другом отца моего был. А зовут его Николам Прохоровичем Лисицыным. Только он паспорт потерял, давно уже, и не восстанавливает его. Не хочет жить с паспортом, противится всякой власти. Потому что - обижен он всеми властями, какие были в его жизни. Но он хороший, добрый. Вылечится, мы его куда-нибудь пристроим. А то, что ты говоришь: "Сто лет ему" - так знай, что ему не сто, а гораздо больше. Кто же его привез, Ваня?
   - Охотники в лесу случайно нашли. Шли, говорят, видят: кабан не кабан... Тулуп из снега торчит и не шевелится под ним никто. Заглядывают, а там - дед, и к нам его повезли. Еще бы пару часиков - и не было бы твоего Дяди Коли. Однако, странные у тебя знакомые, Полина...
   3
   Прошло три дня. Дед освоился, стал похаживать по коридорам. Руки его были еще в бинтах, но он мог себя обслужить. Во всем, кроме ложки.
   А ел он с большим аппетитом. Особенно любил скудный больничный суп.
   - Чем же этот суп вам так нравится? - спрашивала Настя.- Ни жира здесь нет, ни мяса никакого.
   - А я лучшего не ел, Настя,- отвечал старик.
   - Неужто не ели вкусной пищи? - спрашивала Настя.
   - Все ел, но от морковочки и от картошки силы ко мне приливают, а остальное - блажь.
   - А что еще любите?
   - Свеколку и репку. Только репу сейчас не растят, не модно уже. А зря. Ее, родную, из печи вынешь, а она - сладкая, медовая. Ты ела когда-нибудь запеченную репу? Нет! Настя, дочка, а принеси мне из столовой картошечки сырой: витаминов хочется...
   - Зачем же вам картошка сырая для витаминов? Я апельсин вам принесу. У нас здесь - что хочешь, есть: и конфеты и печенье и фрукты. Больным целые горы приносят, а они нас, медсестер угощают. Принести? Или, может, яблочко съедите?
   - Яблочко бы съел. И еще листик капусты принеси. Только не пойму я: отчего ты со мной так возишься, как с родным?
   - А вы меня дочкой называете, а мне приятно.
   - Экий тебе фарт подвалило! Всего-то и нужно: дочкой назвать. А отец у тебя есть?
   - Отец есть, а вот дед мой умер уже. Давно. А с ним мне было лучше всего. Все мне показывал, все мне рассказывал. В прятки с ним играла, в салочки... Дед Коля, а давай я тебя подстригу, будешь на моего дедушку похож, все равно ты мне уже как родной!
   Дядя Коля посмотрел на свою бороду с крошками хлеба и забившейся в нее перловой кашей, и согласился:
   - Но только - подравняй немного. А брить - не дам!
   Когда Настя заканчивала стрижку бороды, вошел главный врач, померял деду пульс, давление, послушал легкие.
   - Дед, говоришь, сколько тебе лет? Сто? Феномен ты какой-то: организм, как у юнца! Расскажешь рецепт долгожительства? Переводим тебя в общую палату. Там и телевизор есть, и просторно. Только с соседом тебе не очень повезет. Не буду рассказывать: сам увидишь.
   Дядю Колю перевели в общую палату.
   Палата была просторной, в ней помещалось восемь кроватей и столько же тумбочек. У окна стоял письменный стол без дверок, стул с затертой обивкой, в углу стоял маленький телевизор. Телевизор, по всей видимости, никто не смотрел: на экране были разводы от мокрой тряпки, а кабель антенны был отключен.
   На одной из кровати лежал юноша в трико, свернувшись "калачиком".
   Дядя Коля поздоровался, но ответа не получил. Выбрав себе кровать, Дядя Коля улегся на ней и с удовольствием произнес: "Вот так бы пожить!"
   Юноша, явно не довольный соседством, повернулся к деду и злобно посмотрел в его сторону: мол, лежишь себе дед, молчи и тишину соблюдай.
   Дядя Коля присмотрелся к молодому человеку и увидел на его запястьях бинтовые повязки, сквозь них проступали пятна просохшей крови, а бескровное лицо дополняло картину.
   "За какие же ты грехи, парень, себя жизни лишить захотел? " подумал Дядя Коля.
   Парень посмотрел на деда и злобно заговорил:
   - Что, дед, меня тоже воспитывать будешь? Наставлениями будешь меня кормить старческими, маразматическими? Наслушался я уже здесь вас всех. Мудрые такие - страсть! Ты денег накопил? Хочешь помочь мне - деньги давай и молчи себе в трубочку!
   Дядя Коля не обиделся, но и не ответил. "Да, трудный фрукт. Но этот - мой пациент. Ничего, договоримся. А что мне еще делать? Я куда-нибудь спешу?"
   Настя внесла капельницу и заставила юношу принять лекарство.
   - Познакомились уже? Андреем его зовут. Только он ни с кем разговаривать не хочет, даже с матерью. Ничего, Андрюша, подлечим, и все образуется...
   По мере поступления лекарства в вену Андрея, бледность его лица проходила. Дядя Коля попробовал определить возраст юноши: лет двадцать с небольшим. Был парень не плох собой и не щуплый.
   "Дела сердечные! - подумал Дядя Коля,- Кто же она такая, чтобы за нее вены себе резать?"
   4
   Прошло еще два дня. Дядя Коля заметил, что Настя уже забегает не столько к нему, сколько к ним обоим.
   - Что, подружились, а Андрейка! На перевязку идем!
   Дядя Коля заволновался: этот парень для нее - уже "Андрейка". Он не то, чтобы приревновал, а забеспокоился за "дочку Настенку". "Что за юнец? Не внушает он мне доверия. Разговорить бы его надо! " - думал Дядя Коля.
   Накануне нового года в палатах было совсем пусто: все разбежались подпортить себе здоровье
  недиетической пищей и выпивкой за новогодним столом в кругу своих близких.
   К Андрею приходила мать, заплаканная, бедно одетая женщина. Она просила Андрея прийти домой на праздник, потому что врачи разрешают и вдвоем веселее им будет.
   - Праздник же, Андрюша! - говорила она. Но Андрей отвернулся к стенке и притворился до невозможности больным.
   После ее ухода Дядя Коля не выдержал:
   - Была бы моя мать жива, я бы ей руки за заботу целовал. Ходит она к тебе, просит, унижается! За что ты с ней так?
   Андрей лег на спину и не проговорил, а простонал:
   - Я не только с ней, я и с собой так. Над нами обоими измываюсь.
   - За какие же ты грехи так мучаешь себя и ее?
   - А за такие, дед Коля, что без отца меня посмела растить.
   - А нет отца - так нет его, ну его к лешему. Может, не сложилось у них. Ты мать уважай, а сам думай о своем будущем.
   - А не будет у меня будущего.
   - От чего же?
   - А я - человек без роду, без племени. Нищий я и мать моя - нищая. Живем вдвоем в однокомнатной "коммуналке". Бабу привести - и ту некуда.
   - И я, Андрюха, нищий, а видишь, вены себе не кромсаю. Так ты из-за этого себя жизни хотел лишить?
   - Не только из-за этого. Рассказал бы я тебе, да не знаю: я кто ты. Нет у меня к тебе особого доверия.
   - А если я тебе свою историю расскажу, ты мне свою расскажешь?
   - Расскажу. Только не думай, что когда соврешь - не учую.
   Дядя Коля взбил подушку и начал свой рассказ:
   - Расскажу тебе, сынок, все начисто, как на духу, и не совру ничего. А ты приготовься долго слушать, потому что родился я в одна тысяча восемьсот девяносто девятом году. Произошел я из
  мелкого дворянского рода. Как разбежались с подворья после реформы крестьяне, так господство моих деда и бабки закончилось. Один дом остался. Он и сейчас там стоит, на дубовых сваях, стены тесом оббиты, с крыльцом и двумя колоннами - для красоты, значит. Крыша свинцовыми листами покрыта. Вечная крыша. Не перекрывали ее ни разу.
   Земли было много. После реформы - что-то заложили, что-то продали. А что осталось - сами стали обрабатывать. Дворяне были? Богачи? Нет, Андрюха, богачами мы не были. Одно, что выделяло нас среди других - так это грамотность. И книг было много, и считать умели хорошо. Если бы не эта грамотность - пропал бы я еще в таком раннем возрасте, как ты сейчас, а то и раньше.
   Война началась. Первой мировой ее кличут сейчас. А тогда говорили: "За царя, за отечество". И меня призвали. А мы в Малороссии жили. Там порядок такой: идешь со своим конем и со своей саблей. Оседлал я своего красавца буланого - и на войну.
   Прискакал, одел гимнастерку с погонами и фуражку с кокардой и к фотографу побежал, чтобы родителям снимок послать. Сижу там, на саблю оперся, усы черные в разные стороны торчат, кудри из-под фуражки выбиваются. Думал, покажут мои отец да мать Марье, невесте моей, и сражу я ее наповал. А оказалось, что это фото меня потом наповал сразит. Но, об этом - позже.
   Бунт великий начался - революция, будь она не ладна. Вижу, казаки назад поворачивают. Погоны да кокарды срывают, только штаны с лампасами деть некуда. Куда же без штанов?
  Говорят: увидят "советы", что с погонами - к стенке ставят и стреляют, без всяких канителей.
  Только я ноги и унес. Прискакал домой, женился на Марьюшке, встал за плуг и ну, землю пахать.
  А знал бы ты, Андрюха, сколько во мне силы было? Кони от усталости валятся, во мне жилы трещать, а я их погоняю, чтобы делянку выпахать. А потом - сею, а потом кошу...
   И жили мы не плохо, потому что все было. Земля плодородная, сад был, скотина. И пошли у нас детишки - одно за другим. Да все - девчата. А я стараюсь с Марьюшкой наследника родить, ан, нет - после девки - опять девка. Днем - в поле маюсь, ночью - опять маюсь. Спал я тогда, порою, по два часа в сутки.
   Так с молоком да маслом, а не худо и не бедно, прожили мы годков десять. Стали раскулачивать нас. Землю забрали, и всех в колхоз забрали, будь он не ладен. И скотину, и меня, как скотину, не спросивши, и жену мою, как скотину, по полю погнали. А терпим - не одни мы такие. Зашел к нам как-то "политик" главный на деревне, взглянул на мои погоны, на фотографии и настрочил черную кляузу. Меня тут же и повязали. Да - в Пермяцкий край, лес валить. Зима там вечная, не лето - название одно. А я и там выжил. Послали нас лес рубить. Другие комель до конца рубят, чтобы та клятая сосна упала, а я до половины зарубку сделаю, обопрусь руками и так ее и свалю наземь. По две выработки делал. Не прислуживался, просто силы деть некуда было. А как узнали, что грамотный, бригадиром поставили - нормы писать. Да еще и деньги начали платить. А я собрал деньжат и Марьюшке посылаю. Жду ответ месяц. Два жду. Потом опять посылаю. Нет ответа. Я подался в бега. Пол года до села своего добирался. Где - болотом, а где - ночью проберусь. Дошел, было уже, совсем. А тут - война, будь она не ладна. Военное положение ввели. А я ведь - без паспорта я и видно, что беглый. Наткнешься патруль - расстреляют на месте. Но на немца напоролся, потому что немцы уже были у нас. Опять меня повязали, и в вагон, как скотину. Ни прилечь, ни сходить. Видим мы с сотоварищами, что долго нас везут. И не заглядывает никто. А я в скитаниях всегда нож при себе имел и прятать его научился. Стали мы этим ножом пол дырявить. И получилось же у нас тогда! На ходу поезда в лаз повыпрыгивали. Кто зашибся насмерть, кто покалечился, а я видишь, живой еще!
   А куда идти? Иду опять в свое родное село теми же тропами. Меня опять патруль встретил, только уже наш. "Документы есть?" - спрашивают. А документов у меня нет, уже забыл, как они выглядят. Думал, расстреляют. Стреляйте, думаю, собаки, надоело мне уже собакой по оврагам бегать. Но нет, не убили, отправили в строительный батальон, мосты и переправы строить. Сколько я тогда, Андрюха, рек перевидал, и сколько война принесла разрушений!
  А сколько я, Андрюха, мужицких слез перевидал, не бабских - мужицких. У кого - всех убило, у кого - раны страшные. Иной раз, жалеют, что живут, а живут! Бревен навезем, зарубок наделаем, сваи вобьем и строим, строим, потому что... Ой, не могу, дай отдышусь. Так меня мой стройбат до Праги завел, а в сорок седьмом году меня отпустили. Считай, Андрюха, сколько лет меня дома не было! Думаю, приеду домой, а мои девки замуж уже повыходили, да внучков мне понарожали...
   Иду к дому, а там - другие люди живут. Я спрашиваю, что, где - никто не знает. Одни говорили, что переселили их за кулачество, другие говорили, что бомбили немцы-фашисты эти места...
  Всякое говорили. Ходил я по земле еще пять лет, искал, да так никого и не нашел. Как ты думаешь, Андрюха, хотелось мне жить тогда?
   Не ответил Андрей. Зарылся в подушку и так разревелся, что Дядя Коля за него испугался и воды ему принес.
   "Напугал мальчонку, дурак старый!" - подумал старик.
   А ему еще было что рассказать, он только начал, он еще и десятой части не рассказал. Не любил Дядя Коля прошлое свое ворошить, и клялся сам себе не вспоминать, но сегодня так нужно было. Потому что воспалился его ум, завелся. И накинулись на него воспоминания стаей черных ворон, не дав уснуть ему до самого утра.
  
   5
   Целую ночь падал пушистый снег. Крупные снежинки правильной формы с легкостью падали вниз и создавая на подоконнике намет. Намет рос и за ночь и закрыл просветы окон на треть.
   Вместе с утренним оживлением в больничных коридорах неожиданно засияло солнце. С крыш закапало, а потом снег толстыми пластами стал сваливаться вниз.
   "Шурф-ф!" - доносилось с крыш: так снег слетал толстыми пластами. Эти пласты падали, не ломаясь, и долетали целыми до земли. Там же они "бахали" о землю, разлетались пластами, чем создали неожиданные хлопоты для дворников в предпраздничный день. По жести отвесов забила капель.
   - Похоже, Новый год встречать будем без снега,- заметил Дядя Коля, наблюдая в окне перемену погоды.
   Принесли утренний чай. За сестрой-хозяйкой впорхнула Настя, разложила перед Андреем резаную колбасу и бекон.
   - Вам, Дядя Коля, тоже кусочков подам,- сказала Настя.
   - Мне такого нельзя, Настя. Ты за Андрюшкой похлопочи, а я чайку с хлебом попью - мне того хватит,- отказался от угощений Дядя Коля.
   В палату зашел мужчина атлетического телосложения в костюме, с кожаным портфелем в руках.
   Оказалось, - это следователь из районного отдела милиции.
   - Приятного аппетита! Вынужден ваш завтрак прервать. Потом доедите. Сперва этот молодой человек мне нужен. Рассказывай, парень, кто тебя до такого довел.
   Андрей вытер полотенцем засаленные руки и губы, и начал рассказывать.
   Устроился он на завод после армии слесарем. Считался неплохим работником, старался. Но в бригаде пили, и пили поголовно все. А Андрей - не привык к этому делу, отказывался, в пивнушки после работы не ходил, потому что знал: пиво - только начало для водки. Было: сходил пару раз, деньги "профукал", посмотрел, как мужики "на рогах" домой расходятся. А потом окончательно решил, что пьянки - не его дело. В бригаде за это стали над ним издеваться: "Не мужик, не выросло у тебя" и все такое. Сидят целыми днями, в карты играют в бытовке, а Андрея за "бери побольше, бросай подальше" держат: всю самую трудную и грязную работу на него свалили. Андрей терпел, терпел, а потом подсел к мужикам в карты играть. Думал, что обыграет их, и так свой авторитет поднимет. Но не тут то было. Поначалу он проиграл им все деньги, потом - несколько зарплат вперед. А они уже не то, что без уважения к нему относятся, а еще хуже: денег с него требуют. Андрей думал, что в игре разбирается. Он бы не садился, если бы не разбирался. Память у него хорошая, весь ход карты в колоде помнит. Понял тогда Андрей, что мужики в сговоре и жульничают. Занял денег и пошел "ва-банк", отыгрываться. Не отыгрался. И пошел он домой, как жить дальше не зная...
   - Бедно мы жили с матерью, но как-то жили, а решил выбиться в люди, люди, оказалось, вокруг - звери, - закончил Андрей свой рассказ.
   Следователь слушал, записывал, а дописав, сказал Андрею:
   - Ты, парень, зря так говоришь. Виновных накажем, зачинщикам же статья светит. Всех пересадить не обещаю, но зачинщиков - посажу. А бригаду твою разгоним. Я с директором завода договорюсь. Ты после больницы сразу же на работу выходи, не дури и ничего не бойся. Подписывай протокол допроса: "С моих слов записано верно", подпись, дату ставь. А теперь с тобой, Николай Прохорович, разбираться будем.
   Следователь пересел поближе к Дяде Коле и начал его допрашивать с таких слов:
   - Ты дед, меня уже измучил всего. Ничем не доволен, везде вокруг тебя - тоже неправда одна. Живешь не по паспорту, а по филькиной грамоте. Рассказывай, что с тобой приключилось на этот раз.
   - Ничего,- невозмутимо сказал Дядя Коля,- пошел в лес, на болотце, травки молодильной собрать.
   - Какая травка на болоте зимой?
   - А ее, родимую, летом не собрать - топи вокруг. Только зимой ее из-под снега и достаю. А травка та великой силой обладает, лучше лебеды и крапивы она...
   - Она же там - мерзлая!
   - Что ты, мил человек, ты видел, как подо льдом маргаритка цветет? А видел, какая овсяница под снегом? Травы - они сильные! Тебе когда-нибудь травок дам, зайдешь ко мне - я дам...
   - Все, не могу я с тобой больше, дед разговаривать: хитрый ты. Меня вымучил своими советами, помирал бы уже. Каждый год говоришь: "Виноват, прости, все равно помирать собрался"...
   - Не сердись, господин начальник! Ты ко мне в субботу когда-нибудь загляни, я баньку истоплю. А помереть я и сам давно хочу, но не получается пока: не идет костлявая, травок моих боится...
   - Решил помирать - помирай, не хитри! Помирать хочешь, а молодильные травки в чаек собираешь?
   - Так ведь: за жизнь не цепляться - грех великий. Трудная она, жизнь, не справедливая. И устал я от нее, конечно. Но как за нее не бороться? Бороться надо. Так ты придешь париться?
   - А наливочки нальешь?
   - Налью.
   - И травок дашь?
   - Дам.
   - А власть ругать по обычаю будешь?
   - Буду.
   - Тогда, как я с тобой за один стол сяду, дед? Я же и есть - та самая власть. Ха-ха-ха!
   Следователь собрал бумаги, забросил их в портфель и, продолжая смеяться, направился к выходу.
   - А как же протокол? - съязвил Дядя Коля.
   Следователь опять засмеялся, манул на деда рукой и пошел по коридору. В коридоре он опять захохотал. Ситуация рассмешила Андрея и Настю.
   - Давно вы его знаете, Дядя Коля? - спросила Настя.
   - А я их всех знаю,- ответил старик,- росли на моих глазах, а теперь, вишь,- начальство!
   6
   К обеду опять пошел снег. Но не медленно и не сверху вниз: он вертелся за окном, извивался змеями, бился в окно. Ветер завывал так, что в рамах дребезжали стекла. Несмотря на закрытие форточки, этот шум вьюги был слышен во всех палатах.
   В палату вбежала Настя. Была она в заснеженной шубе, нарушая всякий режим.
   Сняв шубу, он стряхнула снег на пол и возбужденно объявила:
   - Мужички! Что делается на белом свете! Метель такая, что не пройти, не проехать. Машины
  останавливаются, заторы вокруг...
   - Настенка! - заговорил Дядя Коля,- а ты зачем приехала? У тебя же - смена закончилась.
   Настя не ответила. Она открыла тумбочку Андрея и стала выкладывать туда из увесистой сумки банки с соленьем, рыбные консервы, конфеты, вино, другие продукты, а потом весело объявила:
   - Вам обоим будет задание! Я сейчас мишуру принесу, серпантин и шарики: украсите свою палату. Фантазию и вкус проявлять - обязательно!
   - Слушаюсь мой генерал, рады стараться! - ответил звонко Андрей.
   "Как расчирикался! - подумал Дядя Коля,- А еще недавно ему жить не хотелось"
   - Мы тебе, дед, всего этого оставим! - пообещал Андрей. Он повертел баночки перед собой, а потом попросил заговорческим голосом,- Дядя Коля, у меня к тебе мужской разговор есть: ты часов в одиннадцать сходи в гастро-отделение. Там посиди, с народом поздравления послушай по телевизору, концерт новогодний будет. А мы с Настей тут это... отметим. Понимаешь?
   - Выгоняешь, Андрюшка?
   - Ты, дядя Коля, даже не представляешь, как тебе в компании возле телевизора хорошо будет! Там народу соберется видимо-невидимо. Соглашайся! А мы тут за ночь стол накроем. У тебя завтра пир настоящий будет!
   - Ладно. Что я, не понимаю? Дело молодое. Но смотри: до двух часов ночи я там побуду, а потом - спать приду. Постарайтесь, как бы это сказать,- во время уложиться. Договорились?
   К вечеру стараниями Андрея вся плата была украшена мишурой. На оконном стекле были приклеены ажурные снежинки из салфеток, а на письменном столе высился "натюрморт" из закусок.
   Дядя Коля недовольно вдыхал запахи деликатесов и думал: "Странный это праздник, посреди Рождественского поста; смотрит Всевышний на это все и думает: как же вам, люди, я благодать пошлю на Рождество, если вы меня в пост не чтите?".
   Старик решил сделать себе подарок. Одина из шариков - с яркой затейливой росписью - он положил себе в карман.
   "Потом верну, а пока - пускай со мной будет. Буду на него смотреть, любоваться. Чем не символ Нового года? " - думал Дядя Коля.
   Он подошел к окну. Вьюга стихла, но началась метелица: снег мелкими частыми штришками неустанно насыпал и насыпал. Зажглись многочисленные лампочки новогодней иллюминации. Затрещали первые новогодние фейерверки. Кто-то прямо под окном растянул баян и надрывным голосом запел: "Ой, мороз, мороз...".
   Дядя Коля удивился, как поменялось звучание песни: пелась раньше она жалобно, с просьбой. А теперь исполнитель, как будто, радовался тому, что замерзнет и домой ни к жене не доедет.
   Из-под лестницы запахло жженым табаком, дешевым вином и послышались голоса. Можно было определить, что выпивающих под лестницей было человек пять-шесть.
   Дядя Коля спустился на несколько маршей вниз и обнаружил там больных в пижамах и шлепанцах с больничными кружками в руках.
   - Дед, выпьешь? - спросил рыжеволосый парень, разливая портвейн по кружкам.
   - Нет, внучек, мне нельзя,- ответил дядя Коля,- сигареткой бы кто угостил. Это можно.
   Больные выпили, икнули и стали закуривать выпитое. Дядя Коля дымил дорогой сигареткой, любовался тем, как она сделана, но табак ему не нравился. "Не тот нынче табачок, не тот" - думал Дядя Коля. От сигареты в голове закружилось. Старик опьянел, улыбнулся, и почувствовал в компании "своим".
   Компания была разношерстная: от плюгавенького мужичка неопределенного возраста до широкоплечего богатыря. Разговор не носил определенного характера, темы менялись без переходов, но тему здоровья, время от времени, упоминали все.
   - Работаешь, работаешь, а денег - не было и нет,- жаловался круглолицый мужчина сорока лет.
   - А я и не работаю вовсе, Но всегда - при деньгах,- говорил богатырь.
   - Воруешь?
   - Нет: я - заместителем директора.
   - Трудная, наверное, работа, ответственная.
   - Не-а. Две печати за день поставлю - все.
   - А сколько же ты получаешь? Сколько-сколько? Мне столько за год не заработать. А женка есть?
   - И жена есть, и любовница. Дети - тоже есть, и от этого брака, и от предыдущего.
   - Так ты - "стахановец"!
   - Ага. Я погулять люблю. Раньше сам "на грудь" бутылку водки мог поднять, как дальше будет - не знаю.
   - Не бережешься! Беречься надо!
   - А зачем? Жизнь - одна. Там - уже не погуляешь.
   - И я без винца никак не могу,- подключился к разговору плюгавенький мужичок,- я в этой больничке, как у себя дома. Выпью - мне сразу плохо становится, и сюда меня опять везут с болями. Знаю, что так будет, а не могу удержаться. Доктор ругается. Но медсестры, те - нет, здороваются со мной, по-доброму обходятся.
   - Ага, ага, девочки здесь - то, что надо, одна лучше другой. Так бы и жил здесь.
   - А я бы здесь не жил: Залечить могут до смерти! Этого нельзя, того нельзя, а жить как? Дед, ты, может, все-таки выпьешь? Праздник ведь!
   На верхней площадке послышался звон ведра и звук швабры.
   - Сворачиваемся! Техничка полы моет. Нас застукает - врачам доложит. Тогда клизмой не отделаешься! А ты, дед, - куда? Вниз? Вниз не ходи: там морг. Посмотреть хочешь? Успеешь еще!
   Дядя Коля не послушал и направился в подвал. У него было много свободного времени, с ним надо было что-то делать, а морга он никогда не видел.
   Он спустился по лестнице и пошел по узкому, слабо освещенному коридору.
   Дверь в морг была не запертой. Дядя Коля нащупал рукой выключатель и зажег свет.
   В просторном помещении не было ничего, кроме зашторенного шкафа и длинного стола посредине, стол был оббит оцинкованной жестью.
   Дядя Коля это место именно так себе и представлял. Ему захотелось примеряться к этому столу, и он улегся на стол.
   Место располагало к размышлениям. Дядя Коля не преминул этим воспользоваться:
  "Сейчас бы мне взять и помереть. Никто бы не таскал меня, не возился со мной. Пришли бы врачи, посмотрели и сказали, что был я предусмотрительным. А зачем тянуть? Вот она, моя последняя кроватка: чистая, ровная. Так я ее себе представлял. Умру тихо, никто не увидит. А как я устал, как надоело мне ждать! Остальные пускай живут, как хотят, как им совесть велит - так пускай и живут. Зачем на болото ходил? Замерзнуть хотел. Не удалось мне умереть там - здесь умру. Не было там никакой молодильной травки. Какая может быть молодильная травка? Люди еще в сказки не перестали верить. Прости меня, Господи, что ввел я их в заблуждение! Прости, что против твоей воли изжить себя сам захотел. Знаюсь я в целебных травах - это правда, себя излечивал не раз. А в голод мне эти травы выжить помогали. Хотел когда-то прожить дольше: Марью найти, дочерей. Живы ли они? За жизнь цеплялся так, как никто за нее не цеплялся. А правильно ли - так? Прожить бы не тихо, не кротко, а вспыхнуть бы, погореть да погаснуть, как спичка. И жил бы я так, коли бы знал, что так долго доживать сам буду. Кажется, не сто лет прожил, а тысячу. Наработался - за семерых, недоел - за десятерых. Святой Гавриил! Придите по мою душу! За какую такую вину я столько живу? Отдал бы ты, Господи, мои годы людям достойным! Здоровье мое прошлое и нынешнее отдал бы кому! Стыд-то какой, срам-то какой: старик с юной утробой! Или я какой-то особенный? Неужели у меня предназначение особое есть? Вряд ли. Не герой я и не семи пядей во лбу и никому не нужен. Жизнь вперед помчалась, обогнала меня. На сто верст она меня обогнала. Все раньше мог делать: поле пахать мог, коня подковать мог, дом построить бревенчатый мог. Кому сейчас нужно такое? Никому. Хожу, важничаю, других учить смею. А чему я других поучаю? Терпеть? Боли превозмогать душевные, страдания телесные претерпевать? А надо ли терпеть? Люди не хотят сейчас терпеть, и жить мало стали. Поживут в свое удовольствие - и прыг могилку. Может, так и надо? А я все живу. Живу и ушедшим завидую. Сам себя измучил своей же философией, никому не нужной. Ненадобная она мне, жизнь вечная, не хочу я ее... Если ты слышишь меня, Господи, то знай: я готов! Отче наш, во имя Отца и Сына, и Святага Духа!.."
   7
   Дверь в морг открылась, и уборщица с шумом поставила на цементный пол ведро.
   - Ты чего это здесь разлегся? - спросила уборщица, старушка лет семидесяти. Она выкрутила над ведром тряпку, одела ее на швабру и стала проходиться ею от дальней стены по полу.
   - Скажешь, случайно зашел, просто из любопытства, посмотреть, что да как? А, думаешь, я тебе поверю? Помирать собрался? Ну и помирай себе! А я вот дотру и тебя здесь закрою, а сама пойду новый год встречать. Ноги приподними!.. Разлегся он!.. Шарик в руках он держит! Не игрушки держать нужно, а коли лег, свечку зажги - тогда Бог тебя увидит, глядишь и разжалобится!..
  Так, я мыть закончила! Будешь здесь лежать или к людям пойдешь? - уборщица подошла к двери и угрожающе зазвенела ключами.
   Дядя Коля вышел из морга и пошел по лестнице. Он шел наверх и нес перед собой стеклянный
  шарик, наблюдая, как там искривляются предметы, как стекло переливается разными цветами и удивлялся, почему он не замечал раньше такую красоту.
   В коридорах уже кричали: "Ура! С Новым годом! С новым счастьем!" Больные, медсестры и дежурный врач поздравляли друг друга, желали хорошего настроения, денег, здоровья, а потом - еще раз, здоровья.
   За окнами палили из ракетниц, молодежь запускала шутихи, стреляли петардами. Взрослые превращались в детей: толкали друг друга в снег, забрасывали снежки друг другу за шиворот и кричали вовсю: "Пусть Новый год принесет всем счастья, пускай все мечты сбываются!
  Ура-а-а! Хлеба - всем в закрома! Всем - не тужить! Будем счастливо жить!". Кроме общих всех пожеланий, каждый загадал себе и что-то потаенное, по большей части несбыточное, но очень желанное.
   Снег засыпал гулявших, превращал их воротники и шапки в подобие драгоценной одежды. Женские украшения из жемчуга и бриллиантов выглядели убого перед переливами кристалликов небесного льда. Новогодний снег играл в ночном свете всеми цветами радуги. Хрустальные наледи на ветках свисали до самого низа. Их задевали гуляющие, а они звенели, будто люстры в торжественных залах. Люди строили стены из снега, штурмовали эти стены, как крепости, намокали, но в дома не спешили, а придумывали все новые и новые игры в снегу.
   Шаровидная молния металась между гуляющими, старалась вобрать в себя как можно больше несбыточных желаний. Она была не замечена никем, но несколько человек увидели ее и спутали с огоньком салюта или с брошенным вверх бенгальским огнем. Ей радовались, как всему сегодня радовались, даже кое-кто хотел поймать ее руками, но она, не выполнив свою работу до конца,
  затерялась среди новогодних огней, сделала над городом последний круг и улетела. А люди праздновали, потому что сегодня искренне верили: завтра будет лучше, чем прежде, и все в один день переменится.
   Дядя Коля дошел до своей палаты, постоял, прислушиваясь, у двери, тихонечко вошел и лег на свою кровать.
   В палате было пусто и темно. Он все еще держал в руке шарик и все еще размышлял о том, что ему пора уходить:
   - А, может, зря я об этом думаю? Доживу до Рождества, натоплю баньку, приглашу гостей. Будем париться, купаться в снегу, наливочку пить. А Бог пускай сам решает, зачем я его беспокою? А, может, у меня, в самом деле, есть предназначение? Может, оно заключается в том, чтобы рассказать всем, как я жил? Найду какого-нибудь писателя, пускай запишет за мной каждый мой прожитый день. Может быть, кто-то не знает, какого вкуса медуница в июне или как птицы поют по утрам, словно тысяча флейт?
   Так думал дядя Коля. Он не заметил, как выронил шарик, как он упал и разбился. Он не заметил, как перестал что-либо замечать. Он не заметил, как вошли утром Андрей и Настя, как приехал Виктор Дашков и жена его - Светлана и дочь их Полина, с подарками, с намерением поздравить своего Дядю Колю...
   8
   Был май, и в дом престарелых приехал инспектор.
   - Николай Прохорович! Николай Прохорович! Вы слышите меня? Отзовитесь, кивните хотя бы головой, если слышите! - инспектор тщетно пытался "достучаться" до сознания моложавого вид старика с густой бородой.
   - А вы ему скажите: "Дядя Коля". Он на это имя всегда отзывается,- подсказала медсестра.
   - Дядя Коля! Вы меня слышите? Я - инспектор. Приехал проверять ваш дом престарелых. У вас жалобы есть?
   Старик слегка улыбнулся и перевел взгляд на инспектора.
   - Во-о-т! Хорошо! Значит - в нем жизнь еще шевелится! - обрадовался инспектор,- А вы говорите: "Человек - растение, человек - растение". Человек - он и есть человек. Остатки сознания какие-то должны быть. Ест ложкой? А препараты ему от склероза какие даете? Вы к нам логопеда позовите: видите, губами шевелит, может быть, он нам сказать что-то хочет. Дядя Коля? Вас кормят хорошо? Не обижают? А то ведь я в следующий раз через год только приеду: сейчас говорите, если что-то - не так?
   Инспектор особо щепетильно подходил к проверке отделения старичков и старушек, напрочь утративших память. Людьми они были беззащитными и безмолвными, пожаловаться, если что, не могли.
   - А смотрите: губами что-то шевелит! Сказать что-то хочет! А вы говорите: "растение"! Я бы так не выражался, о таких стариках, не хорошо это.
   - Он из колдунов бывших, из лекарей - "травников", - старался поправит ошибку главный врач.
   - Понятно: человек интересный. Но, согласитесь, за ним особый присмотр нужен.
   - Наблюдаем за ним тщательно. Весной - особо хлопотно. Только солнышко засветит - порывается во время прогулки территорию покинуть. Уткнется в землю и идет, как зомбированный, новые территории его несет осваивать. Вы бы нам, хотя бы на летный период, господин инспектор, штат увеличьте. Весна, лето - самый трудный период. Другие солнышку радуются, а нам, персоналу - не радостно, потому, что отлавливаем этих бабулек и дедулек по всему городу.
   - А сколько говорите ему лет, Иван Захарович? Столько? Не мудрено, в таком возрасте память потерять. Но выглядит он хорошо: щеки розовые, кожа чистая... Мы бы в старости так выглядели!
   - Сравниваете! Какая тогда была экология! А сейчас - какая?
   - В общем, Иван Захарович, я обходом доволен. Протокол инспекции вам подпишу, и о вашей работе отзыв положительным будет. Что вы там насчет чая предлагали с тортиком? Я уже проголодался.
   В кабинете главврача накрыли "сладкий" стол.
   - Может коньячку? - предложил главный врач.
   - Нет-нет, только не в дорогу, - отказался инспектор.
   Настя, пышных форм сестра-хозяйка, разложила присутствующим по тарелкам куски торта.
   - А мы, знаете, здесь - как одна семья,- сказала она,- Вам чайку - покруче? Сахарку - две?
  Я с мужем работаю, и Иван Захарович - тоже с женой. И больные нам - как дети. Вы извините, конечно, что я их детьми называю. Но в каждом из них все взрослое куда-то девалось. Осталось
  только то, что детям присущее...
   - А вы, что скажете, Полина Викторовна? - обратился инспектор к психологу и логопеду - по совместительству.
   - Я с Настей согласна, что они в поведении - как дети. Но вот что - интересно: они порой не помнят, как звать их, а стихи - помнят. Попросишь песню спеть - поют. А знаете, какой у нас хор! Вы без предупреждения приехали. Понимаю, что в вашем деле эффект внезапности должен быть. Но вы к нам как-нибудь просто так, в гости заезжайте: услышите такое пение - на разные голоса!
   - А вы, Полина Викторовна, научную работу пишете?
   - Есть кое-какие наброски, - замялась психолог, - Видите ли, это больше вопрос психиатрии...
   - Не согласен я с вами, - сказал инспектор, вытирая губы салфеткой,- Психиатру - что? Буйный - успокоительное лекарство выписал - и все. А здесь о душе идет речь, а не о душевных болезнях. Вы посудите сами: люди прошли через боль и страдания, как любой через боль и страдания за свою жизнь должен пройти, а помнят только сказки, стихи, песни. Игрушку старику дайте, он будет знать, как с ней играть, погода хорошая - знает, что можно прогуляться.
  Люди - такие существа удивительные, что все могут забыть, но хорошее - помнят. А ведь мы тоже когда-нибудь такими станем. Правильно?
   - Ой, не приведи господи...
   - А давайте к этому старику еще раз подойдем, как его...
   - К Лисицину, к Дяде Коле.
   - Совершенно верно. Вы же, Полина Викторовна, по губам читать умеете? Что-то он мне сказать хотел - так мне кажется.
   - Может быть, подпишем протоколы, - предложил главврач.
   - А вы думаете, он жаловаться на вас будет? Да не беспокойтесь, Иван Захарович, подпишу я вам все! Просто хочу узнать, что он там шепчет беззвучно. Любопытно мне.
   Все встали и направились опять в палату Дяди Коли.
   - Еще раз, здравствуйте! Вы уже пообедали? - спросил инспектор у проживающих в палате,- А вы, Дядя Коля, наверное, песни какие-то знаете? Может, спели бы нам?
   Дядя Коля, не поднимая глаза, стал шевелить губами.
   - Угадаете, Полина Викторовна?
   Психолог-логопед наклонилась к самому лицу Дяди Коли и стала всматриваться в движение его губ.
   - Вижу: "о-о", "а-а"... Постойте! "Меня, коня..." Это же - "Ой, мороз, мороз!"
   Все стали всматриваться в шевеление губ Дяди Коли и тоже увидели его беззвучное пение: "...Ждет меня жена, раскрасавица...".
   9
   Наговорившись с главным врачом и распив с ним все-таки коньяк, инспектор сел в поезд и отправился домой.
   "Так-так-так, так-так-так" - напевали колеса.
   Инспектор думала о потере памяти у стариков и старух. Ему даже казалось, что он знает, зачем это придумано матушкой-природой: отдохнуть от прожитого, позабыть озлобление, перечеркнуть сиюминутное, оставив при этом самое человечное...
   - Чай пить будете? - спросила проводница.
   - Нет, нет! Все что угодно, но только не чай! - запротестовал инспектор: чаю он сегодня выпил предостаточно.
   "А все-таки ленивый народ в провинции,- думал инспектор,- Взять хотя бы эту Полину Викторовну. Тему чувствует, могла бы написать неплохую научную работу. Но пока указания не дашь, будут сидеть, сложа руки и чаек попивать. Или мне подкинуть эту тему знакомым в психиатрии? Но нужно ее проработать, сформулировать как-то"
   Поезд выехал из города и стал пересекать зеленые рощицы и заболоченные паводком овраги.
   "Про Лисицина мне рассказывала. Почти родственником он ей приходится. Другом семьи был когда-то. Чем не объект для наблюдения? Больше ста лет прожил. Не удивительно, что память отшибло. Я сам иногда не помню, что делала вчера. А этот "овощ" слова песни помнит! Я без склероза, но если запою эту песню - точно все перепутаю: кого обнимать, а кого напоить"...
   В поезд на полустанке вошла старушка с большой дорожной сумкой.
   - Молодой человек, помогите сумку бабке уложить! - попросила старушка.
   Сумка оказалась довольно-таки тяжелой. Инспектор уложил сумку в багажный отсек и стал исподволь рассматривать старушку.
   Одета она была в пальто неопределенного кроя и цвета. На голове у нее был повязан белый платок, а сверху этого платка был еще один, шалевый.
   - Мерзнете, бабушка? - спросил инспектор.
   - Ой, мерзну, сынок, кровь не греет уже. Раньше так не мерзла, раньше в доме печь была. А дочка настояла газ провести. Что за тепло от этого газа? Светится огонечек, только подогреть на нем чайник можно. А согреться бабке - негде. Модно сейчас газом топить: не коптит потому что. Но коли бы знала, что на газу хлеб не спечешь - не проводила бы я газ этот. Не печется хлеб. Но с другой стороны - хлопот меньше, про дрова и торф забыла - подытожила старушка.
   - А далеко ли едите, бабушка?
   - Нет, сынок. Посижу часок, да выйду. Недолго тебе бабку терпеть.
   - А вы мне и не мешаете. Наоборот, я в собеседники набиваюсь.
   - Тогда - спрашивай, побеседуем, мил человек.
   - К детям едете, внуков навестить?- инспектор показал на сумку,- Гостинцы, вижу, везете.
   - Ага, сынок. Куда нам еще ездить, к ним, к родимым. Сами-то никак не выберутся бабку навестить: дела у них. Внучка младшего навещу: растет без бабушки, разве это - правильно?
   - Извините за вопрос, а сколько вам лет?
   - Ой, не спрашивай, внучек. Столько не живут. Думаешь, я бабка? Я уже, внучок, прапрабабка. Не веришь? А ты поверь мне, внучек. При мне жили мои дети, их дети, а потом - все разбежались, кто куда. Но за старших я спокойна - и за сыновей, и за невесток. Выросли, в люди выбились, своих нарожали. А внучки - те в компутеры глазами уставились, на бабку и глянуть им некогда. В деревню не едут, дома сидят. А что в тех компутерах? Там разве покажут, как сено в стожке стоит или как яблочко на веточке зреет? Нет. А я тебя внучок семечками сейчас угощу, тыквенными. У меня давеча на них урожай был. Крупные, ядреные. Бери, кушай. Я как пойду на огород картошку тяпать, сяду на тыкву и сижу, отдыхаю, потому что в том году они были с центнер весом каждая, а то и в полтора. Веришь?
   На следующей остановке подсела молодая женщина с пятилетним мальчиком.
   - У меня внук самый меньший - такой же,- обрадовалась старушка мальчику,- Зовут тебя как? Денис? Хорошее имя? А моего - Колюшкой. Ты семечек хочешь? На, возьми, милок, жареные,
  вкусные!
   Мать мальчика вырвала из рук сына семечки и высыпала старушке обратно на стол.
   - Я тебе сколько раз говорила: не брать у чужих,- сказала в сердцах женщина,- там же грязь и гадость всякая. Не известно, где это все валялось. Возьми лучше конфетку...
   - Это почему - валялось? - возразила старушка, - С пылу, с жару сняла, в чистый мешочек положила. А ваша конфетка - химия одна, дите свое травите. Сперва закармливаете, мамаши, деток химией, а потом по врачам бегаете. А мы на свежем воздухе прожили, все свое ели, не болели никогда. У нас в деревне врача раньше не было, потому что не болел никто...
   - А вы, бабушка едете? Вот и едьте себе! - сказала женщина, открыла пудреницу, припудрила лицо, а, закончив, сказала мальчику:
   - Дениска, посиди здесь, я сейчас приду. А от чужих - не бери ничего!
   Дениска посмотрел на инспектора, на бабушку и не знал как себя вести дальше. Он рассматривал попутчиков с интересом и хотел найти в них признаки грязи, которыми его напугала мать.
   Инспектор увидел растерянность мальчика и попробовал его успокоить разговором:
   - А папа у тебя есть? - спросил он.
   - Нету! - ответил мальчик, но потом добавил,- дядя Петя к нам приходит.
   - А дядя Петя с тобой играет?
   - Не-а.
   - Вот она безотцовщина,- затараторила старушка,- Ногти накрасила, расфуфырилась, думает: умная. Лучше бы за мужем следила, не утек бы.
   "А бабулька-то в карман за словом не полезет" - подумал инспектор.
   Пришла Денискина мать и повела мальчика в вагон-ресторан: обедать.
   - Я, конечно, понимаю: всем на лучшую жизнь право дано,- воспользовалась отсутствием Дениса и его матери старушка и продолжила прерванный разговор,- но что с мальцом будет, когда подрастет? Дитю твердая рука нужна, чтобы мужиком стал, а он конфетки ест.
   Старушка совсем расстроилась и уткнулась в окно.
   Инспектор подумал: "А ведь она - права. Жили бы дети рядом с родителями, если площадь позволяет, конечно. Деды и бабки следили бы за внуками, опыт им свой передали бы. А внукам было бы с кем поиграть, потому что - известно - старики в детей превращаются и с детьми общий язык находят в два счета...".
   Инспектору так понравилась эта его мысль, что ему показалось: придумал он рецепт, сложил мозаику, как старикам доживать и не чувствовать себя одинокими.
   Ему захотелось записать свою мысль. Он достал блокнот и ручку, нарисовал на листе греческую амфору, такую, какую видел в музее: разбитую, но склеенную из кусочков, и почувствовал, что у него рождается стих - просто звучал он в ушах. Инспектор набросал несколько строчек, что-то перечеркнул, что-то изменил, и получилось такое:
  
   "Не знаем бабушек и дедов,
  Смеемся с них и их не чтим,
  Не едем к ним: пусть сами едут!
  (Не будем рады, но простим)
  
   Пусть едут, отойдут от скуки,
  Внучат посмотрят - и назад!
  Пускай при нас живут их внуки!
  (Но им билет обратный взят)
  
   Умеем печь им торт миндальный,
  Забыв, как вкусно пахнет хлеб...
  И прячет внук свой взгляд печальный -
  Так рвется поколений цепь"
  
   "Да, да! Вот она - квинтэссенция моей мысли, именно это я хотел выразить! ", - радовался инспектор стиху.
   "А не высказать ли моему начальству идею, чтобы детские дома шефствовали над домами престарелых? Или наоборот. Придут к одиноким старикам такие же одинокие дети, и всем им будет хорошо. Можно будет даже два ведомства объединить. И кто там будет управлять? Я, конечно: моя идея..." - эйфория от этих мыслей овладела инспектором. Он решил прочесть свой стих старушке и расспросить ее, что она об этом думает. Начал он "издалека", чтобы подготовить свою попутчицу к наисерьезнейшему разговору.
   - Не чтят молодые стариков,- начал инспектор, но не договорил.
   - Не чтят, не чтят! - энергично согласилась старушка и "взорвалась":
   - Как же можно старшим перечить? Мы иногда последний кусок детям отдавали, чтобы они выжили. А жизнь, - какая была? Налог за корову плати, за курочку - плати, и за куст каждый, и за деревце. Накопим, кажись, денег - отберут: все сбережения с книжек пропали, за облигации займа в колхозе годами горбатились. Я их потом в печи все пережгла. Но я дом все же поставила - новый, просторный. Говорю детям: живите, радуйтесь! Нет, разбежались. Ни сыновья, ни невестки под одной крышей со мной жить не захотели. Чуть лучше стало - нос к верху подняли! А с чем пришли те невестки? Ничего не имеют, ничего не умеют. Но слова никому не скажи - все умные. Говорят: "В город уедем - там разбогатеем" Уехали. И где их богатство? Не комнаты нажили - клетушки какие-то! У меня корова просторней живет! Приезжают раз в год. Собираются у меня в саду за столом - много всех, яблоку негде упасть. Картошки, яблок наберут - и домой. Это им нужно, а бабка - нет...
   Инспектор слушал, иногда поддакивал, но внутренне он уже переметнулся на сторону одинокой женщины с ребенком.
   "Будь эта бабка моей тещей, я бы с ней под одной крышей и недели бы не протянул" - думал инспектор.
   Он посмотрел на блокнот со стихом и передумал показывать старушке свое творчество. Он кивал головой и смотрел на рисунок амфоры. "Не склеится" - подумал он. Складная, стройная, на первый, взгляд модель вдруг рухнула и рассыпалась на куски.
   И старушка и женщина с Денисом вышли. Инспектор помог вынести до выхода увесистую сумку с гостинцами и облегченно вздохнул.
   До самого конца пути инспектор ехал уже один. Он открыл окно и наслаждался притоком свежего воздуха.
   Инспектор увидел, как за поездом увязалось нечто, напоминающее комету. Это "нечто" подлетало все ближе и соревновалось с поездом в скорости. Инспектор видел это "нечто", понимал, что это какая-то физическая энергия, возможно, достойная внимания, но все еще не мог отвлечься от прежней мысли: "Наверное, нет общего рецепта счастья людей. Невозможно всем угодить в одночасье",- думал он.
   Загадочная энергия отстала, уступая победу мчащемуся поезду. На подъездах к столице она исчезла совсем, а инспектор забыл обо всех своих мыслях. От них остался только лист со стихами в блокноте.
   "Стихи стал писать! На лирику пробило - что это со мной? Сентиментальничаю или старею? Хватит голову себе морочить! Домой, к жене, к детям!" - подумал инспектор и выскочил из поезда на перрон.
   12 декабря 2011
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"