Аннотация: Читайте, не пожелеете.СМЕХ СКВОЗЬ СЛЕЗЫ.
Холдор Вулкан
Тридцатое письмо Мизхаппара
Вчера вечером я пришел в свой отчим дом, взяв отпуск за свой счет, чтобы увидеться со своими приемными родителями. Мы беседовали втроем до полуночи при свете керосиновой лампы, которая называется "Шайтанчирак".
Я лег спать спокойно. Когда уснул, я начал летать во сне над хлопковыми полями, над высокими, заснеженными горными вершинами, над степями, над океанами и морями. Лечу я, лечу как огромный степной орел, и не могу остановиться.
Я проснулся рано утором и увидел мачеху, которая молилась, сидя на паласе "Жойнамоз", а отчим поливал наши домашние цветы кипятком.
Тут я услышал, кто то зовет меня.Смотрю, Курумбой.Я вышел на улицу и поздоровался с Курумбоем и остальными своими саратниками.Курумбой начал говорить: -Мизхаппар, знаешь,моя мать... Мать моя заболела... бедная. Участковый Шгабуддинов сказал, что ноги её опухли до невероятного размера, ну примерно в диаметре деревянного электрического столба, и говорит, она ждет тебя. Если не навестишь её на днях, то мне придется отвезти твою мать и сдать её в дом престарелых. Прикинь, что будет, если участковый Шгабуддинов отправит мою маму в дом престарелых.А я не хочу лишиться ее пенции -сказал наш незаменимый руководитель и путеводитель.Услышав такое, я отложил утреннюю тренировку по Кунк - Фу, и, даже не позавтракав, пошел друзьями, чтобы навестить бедную маму нашего вечного каминдона.Мы направились в Латтакишлак, где родился и вырос наш незаменимый партбашы комиссар Курумбой. Я присоединился к ним, и мы вместе продолжали топать строевыми шагами дальше. Когда мы пришли в дом Курумбоя, его мама лежала на матрасе и стонала от невыносимой боли. Нога её опухла до размера телеграфного столба.
- Здравствуй мамань, я пришел. Это я, Курумбой. Ты узнаешь меня, родная? - сказал Курумбой плача. И продолжал:
- Мама, ты это, прости. Сама знаешь, что я большой политик. Политика - это искусство. А искусство всегда требует жертв. Вот и мне пришлось пожертвовать своей любимой резиновой женой... Ну, ты слышишь меня, мамань? - сказал он.
- А, как же, конечно, слышу тебя, мой львенок. Почему не приходишь домой, сыночек. Я вижу, что ты, день и ночь занимаясь государственными делами, похудел, бедный мой. Лицо твое тоже бледное, не заболел ли ты, сынок? Слава богу, я снова увидела тебя. Я боялась, думая, неужели умру, так и не увидев своего единственного сына. Кажется, бог зовет меня. Прости, ягненок мой, если я обидела тебя. Будь мною довольным. Иди ко мне, дай поцелую тебя в лоб напоследок - сказала мама Курумбоя.
Увидев эту драму, мы хором заплакали. Особенно Юлдашвой. Он рыдал, вытирая слезы бейсболкой, сшитую из шкуры крысы. Курумбой, как солдат своего отечества, который целует флаг своей Родины после чтение наизусть священной клятвы, сел на колени перед своей мамой, сняв с головы потертую буденовку Он плакал, роняя горькие слезы.
Вдруг старуха так молниеносно зацепилась своей тощей, моршынистой рукой за горло Курумбоя и начала шипеть как ядовитая змея:
- Ах, попался сатана, иблис! Я сама тебя родила и сама же тебя уничтожу, задушив тебя собственными руками! Вот тогда вес мир избавиться от тебя навеки! Грядущее поколение будет благодарить меня! Сволочь, дармоед! Получаешь мою пенсию, а сам не приходишь навестить меня! Я знаю, ты сегодня пришел, чтобы участковый Шгабуддинов не отвез меня в дом престарелых. Если он отвезет меня на своем служебном мотоцикле "Урал" туда, ты можешь лишиться моей пенсии, которую ты получаешь и тратишь на выпивку! Теперь умри, скотина! - кричала она, продолжая душить нашего мудрого каминдона. цепкими руками, похожими на когти орла. Я быстро вытащил свой зеленый берет из кармана ватных брюк, и, нахлобучив его на голову, попытался освободить партбашы от руки старухи детоубийцы, которая решила убить своего собственного сына на глазах у его соратников. Я долго возился, применяя секретные приемы Кунк- Фу и, наконец, Курумбой вырвался из цепких рук матери.
- О, слава Чарльзу Дарвину и природе! - сказал он, хрипя и щупая свое горло. Он задыхался и жадно дышал, наполняя кислородом свои опустевшие легкие, устало прислонившись к стене. Потом встал с места и вытащил из внутреннего кармана шинели тряпочный метр. Он начал мерить опухшую ногу своей матери и помечать мелом. Завершив все это, Курумбой вышел во двор и через несколько минут воротился обратно, держа в руках пилу.
- Готовьте, больную к операции, немедленно! Нужно ампутировать ей опухшую ногу пока не начиналась гангрена! - сказал он. Мы с Юлдашвоям крепко держали старуху за руки и за ноги. Курумбой с Мамадияром начали операцию. Они пилили так, как люди пилят на дрова огромный ствол сосны в далекой тайге. Они тянули, тянули пилу, но отпилить ногу старухи так и не смогли. То ли пила была тупая, то ли нога мамы Курумбоя была твердая, как металл. Пришлось временно отложить операцию, и мы пошли обратно в свинарник, чтобы принести пилу поострей. На следующий день взяв электропилу в аренду у одного дровосека, направились снова в Латтакишлак. чтобы завершить операцию. Но, увы, когда мы пришли в дом Курумбоя, мамы его не было в доме. Оказывается, её увез в дом престарелых участковый Шгабуддинов на своем служебном мотоцикле "Урал". Мы воротились назад в свинарник, чувствуя себя как человек, уронивший арбуз, который он держал подмышкой.