Холдор Вулкан : другие произведения.

Далекие огни

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ЧИТАЙТЕ, ОЧЕНЬ ИНТЕРЕСНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ.РЕКОМЕНДУЕМ.Также читайте новую юмористическую повесть "Гилаймерган Бебурун Абу Абдульхандак", которая написана этим же автором. "Я не атакую первым.Только буду оборонятся всеми силами, нанеся ответные удары.Я не тот соперник, над которым ты привыкла издеваться.Не играй с огнем, животный.Со мной шутки плохи...Я найду тебя, Калказамаза Вожак Торбагаза.Это лишь вопрос времени..." (Отрывок из повести)Всем приятного чтения.
  
   Холдор Вулкан
  
   Член Союза писателей Узбекистана
  
  
  
   Далекие огни
  
   (Повесть в мемуарах)
  
  
  
  
   Детство
  
  
   В Бишкеке зима. За окном кружилась метель. Снег падал так красиво и густо, что я едва различал деревянный забор, стройные березы, кафе под названием "У Ахмеда" и частную лавку, которая в народе называлась "Камок", где торговала продуктами добрая дунганка по имени Халима.
   Я здесь жил, днем убирал снег, колол топором дрова и иногда топил баню. Я любил колоть дрова. Это было одно из моих любимых занятий. Когда я орудовал топором, я чувствовал себя лесорубом, который валит вековые сосны и кедры в глубине далекой тайги, где от стука дятлов дрожит воздух, где с грохотом падают срубленные деревья, пронизывая воздух запахом свежей и сочной сосновой коры. Я колол дрова и забывал на какое-то время о моем изгнании из родных мест, где я родился и вырос. Я колол дрова, а из окна глядел на меня мой маленький сын Саид, улыбаясь и махая мне ручкой.
   Проклятое изгнание не пощадило даже моих сыновей, лишив их друзей, которые остались на родине. У Саида здесь не было друзей. Он играл один, и, глядя на него, я чувствовал, как на глаза мои наворачиваются слезы. Жалко мне было сына.
   Я думал о своей прошедшей жизни, которая было похожа на трагикомедию. Если хорошенько подумать, то мне представляется, что я был врожденным оппозиционером. Помню, я часто играл в футбол со своими друзьями во дворе старого, заброшенного свинарника, который располагался на берегу реки Карадарьи, где в маленьком хуторе жили каракалпаки. Хутор находился недалеко от глубоких оврагов и ущелий. Какие высокие тополя росли тогда в этом хуторе! Как шумели воробьи, оглушая своим щебетаньем всю окрестность, когда садилось солнце, скрываясь за горами Тянь-Шаня, господи!
   Я вспоминаю, как-то раз мы, ребята с нашей округи, долго играли футбол, не заметив, как стало вечереть, и возвращались по пыльной дорогой домой, голодные, усталые и довольные. Приближаясь к дому, я вспомнил о заданиях, которые дал мне отец, и в сердце моем тоже начали опускаться сумерки. Отец у меня был строгим, и я чувствовал всегда его пытливый взгляд и боялся его. Я хотел зайти в дом тихо и незаметно, продвигаясь на цыпочках, как аист в рисовом поле, который шагает осторожно, чтобы не вспугнуть лягушек, надеясь полакомиться ими. Но тут вдруг появился отец и - хоп! - я попался. Начался "суд" надо мной, в котором отец единолично был одновременно и прокурором, и судьей. Он вынес мне суровый приговор и определил наказание. Лишённый адвокатов, я оказался на улице. В такие моменты я знал, что мне делать. Не раздумывая долго, я пошёл к дедушке с бабушкой, которые любили и жалели меня. Я попросил у них политическое убежище, и они, не требуя особых документов, дали мне убежище. Помывшись, я сел на курпачу обильного дастархана*. Накормив меня, бабушка постелила мне мягкую постель с пуховой подушкой и, поцеловав меня в лоб, пожелала мне спокойной ночи.
   Низкий дом, где жили дедушка с бабушкой, имел глиняный пол, на котором была расстелена мягкая солома, покрытая ковром. Человек, который наступал на этот ковер, чувствовал себя человеком, стоящим над огромной резиновой грелкой с теплой водой. Смотрю - дедушка мой сидит и при свете керосиновой лампы читает какую-то книгу с пожелтевшими страницами, надев очки с овальной оправой, какие люди носили во времена Антона Павловича Чехова. Бабушка латала белый яктак*, похожий на японское мужское кимоно моего деда. В лачуге царила такая арктическая тишина, что я слышал громкое, ритмичное тиканье старинных часов, похожих на голос ящерицы Геккона, которая жила в щелях не отштукатуренных стен и в сумраках охотилась за мотыльками. Дед мой в то время пас колхозных лошадей. Хотя он был пастухом лошадей, он был большим ученым, то есть муллой, который знал наизусть "Куръони Карим" и умел правильно трактовать ояты из этой священной Книги мусульман. Как он гонял лошадей на водопой! Какие были красивые лошади! Красные, белые, черные, серые, пятнистые! Как они пили воду отражаясь в воде арыка, шевеля своими смешными губами и храпя, у края арыка, где мы купались, где на ветру шумели высокие зеленые ивы и стройные тополя! Как эти лошади скакали дробя своими копытами по наших улиц, теребя на вольном ветру свои гривы словно разноцветные флаги государств мира у задании ООН!
   Дед мой был стариком высокого роста, худого телосложения и с короткой бородой. А бабушка моя - напротив, была низкорослая и полная. Дедушка с бабушкой напоминали мне Дон Кихота с Санчо Пансой. Но, несмотря на различие, жили они дружно. Когда бабушка смеялась, во рту у неё виднелся один единственный сохранившийся зуб, как у зевающего бегемота. Лежа в постели, я глядел в окно низкой лачуги.
   За окном сияла огромная луна, тихо поднимаясь из-за деревьев. Неподалёку стояло огромное дерево бака терек*- белый тополь, который принадлежал соседке дедушки с бабушкой по имени Куки-хола, то есть тетя Куки. Это была чересчур худая женщина, кривая на одну руку, которая высохла, к тому же она была почти без нижней челюсти и слепая на один глаз. Слепой глаз её был похож на белый камень, торчащий из щели в заборе. С непривычки, человек, увидев её в первый раз, упал бы в обморок от сильного испуга. Но эта одинокая старуха была доброй, любила детей, и мы, дети, тоже любили её и не боялись её внешнего вида. Было ли имя Куки её псевдонимом или настоящим именем, я до сих пор не знаю. Знал только, что она всю жизнь ждала своего любимого мужа, который ушёл на фронт и не вернулся домой после второй мировой войны. Она всё время ждала его, так и не выйдя замуж. Тетя Куки хотя была внешне некрасивая, но она была самой красивой женщиной внутри, то есть в душе. Я часто вспоминаю тётю и её дом с низким окном, где вечерами за окном грустно тлела керосиновая лампа, освещая её грустное лицо, покрытое тенью одиночества. Я лежал на постели и думал о ней, но тут неожиданно дед, сняв с глаз очки с круглой оправой, сказал бабушке:
   - Ну, старуха, кончай штопать! Ты ляжешь спать, в конце концов, или нет, латтапарст! Если честно, я до этого никогда не слышал такое смешное слово как латтапараст и не знал, что оно означает Женщина, которая любит тряпки. Я чуть не захохотал. Еле удержался. Я давил свой смех так, что от напряжения весь покраснел до самой шеи, набрав полный рот воздуха. Сижу и думаю, не дай бог, я захохочу, ведь они тоже могут выгнать меня из своей лачуги. Куда я пойду, на ночь глядя. Но я не смог удержать себя и взорвался. Захохотал. Смотрю, дедушка с бабушкой тоже смеются. При свете керосиновой лампы я снова увидел единственный сохранившийся у бабушки зуб, и ещё сильнее начал смеяться. Сам шайтан алайхуллаъна попутал меня. Смеюсь - и не могу остановиться. Тогда дедушка снова сделал серьезный вид и, глядя на свои ногти, как бы подавляя смех, сказал:
   - Астагфируллах, Астагфируллах!*
   И мы перестали смеяться. Потом, потушив керосиновую лампу, легли спать. Утром после завтрака дед мой взял меня за руки и депортировал меня обратно, то есть отвёл домой.
  
  
  
   Утрата
  
  
  
   Если я не расскажу о моей бедной маме, которая ушла из жизни совсем молодой, когда я был ещё ребенком, то я думаю, что вместе со мной тяжким грузом на моей шее уйдет в вечность мой огромный долг.
   Когда моя мама заболела, моя бабушка Магфират, взяв меня на руки и глотая горькие слезы, увезла её к себе домой.
   Мой отец был хорошим плотником и столяром, и он каждый день с утра до вечера работал, не покладая рук, у богатых клиентов. Однажды он сказал родителям моей мамы, что их дочь болеет вот уже несколько месяцев, и у него нет времени, чтобы каждый день заботится о ней. Пусть лучше она побудет у них, пока не выздоровеет. Они согласились и увезли маму вместе со мной. Мой брат остался с отцом, а когда отца не было дома, он жил в основном у дедушки Абдусалама. Потом мой отец решил жениться на другой женщине. Узнав об этом, моя тетя Муборак привела меня к отцу.
   - Раз ты решил жениться на другой женщине, - сказала она ему, то пусть тогда твоя новая жена воспитывает твоего ребенка.
   Через день младший брат моего отца Фазлетдин отвез меня обратно к моей маме. Мамины родственники снова отвели меня к отцу. Младший брат моего отца снова хотел обратно отвезти меня к моей маме, но его остановил мой дед Сайид Абдусалам который, крепко отругав младшего брата моего отца, взял меня к себе. Меня начала воспитывать старшая сестра моего отца Патила, которая разошлась с мужем. Спустя несколько месяцев она снова вышла замуж за многодетного человека по имени Исман, и я остался с моей бабушкой Фатимой. Потом, когда отец мой женился на другой женщине, мы с братом стали жить у нашей мачехи.
   Услышав о женитьбе отца, мама просто начала гореть в огне ревности, и её болезнь усилилась. Я в это время с моими друзьями пас коров в тугаях*, которые росли на берегу реки Карадарья.
   Помню, мы с моим другом детства Эркином переводили коров через мелководье на другую сторону реки, где росла сочные трава . Коровы паслись, жуя траву и лениво разгоняя хвостами и ушами надоедливых мух. На их спинах и на макушках их острых рогов сидели птицы, беззаботно катаясь на них по среднеазиатскому лесу, где растут дикие тополя, карагачи, степные можжевельники и лохи. Вдалеке виднелись глубокие ущелья и овраги. Внизу бурлила мощная вода, сверкая издалека серебром, словно кривая сабля непобедимых, доблестных воинов великого Тамерлана. На песчаном берегу вили гнёзда прямо на горячем песке крикливые чайки, которые летали в воздухе и дружно кричали, скользя на ветру над бурлящей водой. Когда мы подходили ближе к их гнёздам, они стаями совершали налеты на нас словно вражеские бомбардировщики, норовя клюнуть нас в голову. Так они защищали гнёзда своих птенцов и охраняли свою территорию. Иногда мне снятся эти райские места моей Родины, где родила меня моя мама. Я страшно скучаю по этим местам, и мне очень хочется вернуться туда. Но это невозможно. Недавно я разговаривал с отцом по телефону. После того, как мы поздоровались, он спросил меня:
   - Где ты ходишь, сынок? Почему не приходишь?
   - Отец, я не могу вернутся туда. Если появлюсь там, то меня посадят в тюрьму - сказал я.
   - За что? Ты что, убил кого-нибудь? - спросил отец.
   - Нет, я никого не убивал. Они посадят меня за правду - ответил я и не мог больше говорить.
   Слезы невольно наворачивались на мои глаза, затуманивая надпись на стене кабины для переговоров.
   - Эх, сынок, зачем ты вмешиваешься в политику. Теперь вот скитаешься в чужих краях вместе со своими детьми. Неужели ты не можешь жить, не вмешиваясь в политику, как другие нормальные люди. Ну, что же, может это воля Всевышнего. Пусть Аллах сохранить тебя и твоих детей, где бы ты ни был, сынок - благословил меня отец.
   Он плакал.
   Но об этом я расскажу позже. А сейчас я хочу остановиться на событии, которое связано с кончиной моей бедной мамы.
   Было знойное лето. Я, как всегда, с друзьями пас коров у подножья высоких каньонов. Вдруг на дороге в стороне дамбы поднялась пыль. Глядим, кто-то едет в нашу сторону на велосипеде. Когда человек приблизился, я узнал его. Это был мой дядя. Оставив свой велосипед, он подошел ко мне, поздоровался и сказал.
   - Давай, племянник, собирайся. Поедем к твоей маме. Она соскучилась по тебе и хочет видеть тебя.
   - Нет, я сейчас не могу. Я должен пасти корову - сказал я ему.
   Дядя рассердился, и, оставив мою корову моим друзьям, посадил меня на велосипед, и мы поехали. Пришли домой. Оттуда в кузове грузовика поехали дальше вместе с мамой моего отца, то есть с бабушкой, и с моим братом. По дороге бабушка плакала, поглаживая мою голову. К сожалению, когда мы приехали, мама к тому времени уже ушла из жизни. Бедная, лежала в постели с закрытыми глазами.
   Бабушки и мои тети плакали, тихо роняя слезы и поглаживая наши головы.
   - Пусть они увидят свою маму в последний раз и попрощаются с ней - сказал кто-то.
   Я боялся подойти к маме. Но брат мой подошел к ней и обнял её. Видимо, он сильно соскучился по ней. Все хором заревели, увидев эту трагическую сцену.
   - Вы не успели увидеться с вашей мамой, бедные мои - сказала моя бабушка, роняя слезы. Они плакали долго. Потом мы вышли во двор. После этого, в соответствии с мусульманским обрядом похорон гассалы (омывающие усопшего перед тем, как завернуть в саван) омыли мою маму и, завернув в белый саван, положили в тобут (специальные деревянные носилки, на которых умерших несут на кладбище). Теперь мы стояли, окружив тобут моей мамы. Бабушки с тетями громко плакали. К ним присоединились мои дяди - Машраб и Мухаммад. Смотрю, мой младший дядя Мухаммад, который в те времена активно играл в азартные игры, в кости, вместо того чтобы плакать, ест комковой сахар - рафинад украинского производства.
   - Дядя, дай мне тоже сахара - сказал я, глядя на дядю Мухаммада.
   Но тут выяснилась, что сахар, который белел во рту моего дяди, оказался совсем не сахаром. Это белели зубы дяди, когда он плакал с искаженным от горя лицом. Снова меня шайтан попутал. Я начал глухо смеяться. Смеюсь молча, тряся плечами, и не могу остановиться. Увидев это, старшая тетя Муборак ткнула меня пальцем, потом сердито схватила меня за ухо и начала дергать:
   - Ты чего смеешься а, каменное сердце! - прошипела она, - Плачь! Плачь, говорю...
   А я все смеялся. И, оказывается, зря я смеялся . Я, дурак, не знал тогда и не понимал, что потерял свою маму навсегда и больше не увижу её никогда.
  
  
  
   Диссидент
  
  
  
   Возможно, оппозиционером на всю жизнь меня сделали те несправедливости, которые я пережил в детстве. Хотя мы с моим братом родились от одной мамы, но по характеру мы были совершенно разными. Брат мой был по природе трудягой и отчаянным драчуном. Ребята в нашей округе боялись и остерегались его. Я тоже неплохо дрался в детстве, но я был романтичным и немного замкнутым. Например, декабрьскими ночами я часами глядел в холодное и пасмурное небо, в надежде обнаружить, увидеть и почувствовать кожей лица касание летающих и падающих с неба снежинок. Я ждал снегопада. Когда в ночной тишине я любовался падающими кружащимися снежинками, в душе у меня начинался праздник, и в эти часы я не мог спать. Я любил эти необыкновенные снежные пейзажи, любил смотреть через окно на безлюдные, белеющие поля, на деревья, которые гнулись от тяжести снега чуть ли не до самой земли, на крыши, покрытые снегом, на янтарные узоры, которые рисовала инеем и льдом матушка зима. Волшебная зимняя ночь белым снегом освещала до самой глубины колодец моей души, словно луна, которая освещает серебряным светом сонные пруды, где растут и цветут кувшинки.
   Однажды, проснувшись зимним утром, я вышел во двор и ахнул от восторга, глядя на необыкновенно чудный снежный пейзаж. Кругом деревья и дома, улицы и поля дремали в тишине под толстым снежным покровом. Холодный, утренний воздух был пропитан запахом горящего угля и резины. Из перекошенных дымоходов низких лачуг устремлялись ввысь, извиваясь, словно огромные змеи, серые клубни дыма. Весело шагая и скрепя снегом, я вышел на улицу. Потом решил поесть немного снега. Нагнувшись, я лизнул снег лежащий на перилах. И тут язык мой прилип к железным перилам моста. Я понял, что попал в ледяной капкан. Понятно, что человек не может звать на помощь людей, если язык его прилип к железным перилам.. Я мог произносить только гласные звуки, такие как "а", "у" , "э", "о" , "и". Но, выкрикивая эти звуки, невозможно звать на помощь. Правда, привлечь внимание людей можно. Хорошо, что как раз в этот момент на улицу вышла моя мачеха со снегоуборочной лопатой, чтобы очистить мост от снега.
   - А-а-а-а-а-а! - громко крикнул я, оповещая её о беде, в которую я попал.
   Бедная мачеха, не знала, что делать. Растерялась. Потом забежала в дом и принесла горячую воду в жестяном чайнике. Полив этой водой перила, она освободила меня из железного плена. Позже члены нашей семьи не раз вспоминали этот случай и долго смеялись. Теперь хочу остановиться на трагикомическом случае, связанном с моим братом и мной.
   Было знойное лето. Стояла сорокапятиградусная жара. От жары, где-то там вдалеке в урюковом саду за полями монотонно стонал дикий голубь, которого в народе называют "гуррак". Это название птица получила благодаря звуку, который она издавала, грустному, жалобному звуку, похожему на стон: "гур-рр-рр!, гур-рр-рр!, гур-рр-рр!". Гуррак запоет, - значит, установилась невыносимая жара, и к тенистым тополиным рощам и к арыкам отойти пора. Вот в такую жару я захотел пойти с друзьями к реке и искупаться, но тут брат мой сказал, что нам срочно нужно поехать в сторону рисового поля косить траву для коров и овец. Дескать, кончился запас.
   -Ты, что не видишь, какая жара?! В такую жару невозможно работать, нас может хватить солнечный удар, и мы можем погибнуть! - сказал я, недовольно глядя на сердитого брата.
   Брат мой не любил, когда его не слушают, и, вытянув вперед нижнюю челюсть от злости, словно бешеный бульдог, сказал:
   - Считаю до трех! Если не пойдешь, я отрублю тебе голову вот этим серпом!
   Я хорошо знал характер моего брата и последовал за ним. Мы поехали на велосипеде к рисовым полям, которые простирались в глубоком ущелье вдоль берега реки Карадарья. Мы ехали по просёлочной неасфальтированной дороге, поднимая за собой пыль, и на большой скорости спустились вниз по крутому спуску. Поднялась такая пыль, что трудно было различать дорогу. Наконец мы добрались до рисовых полей, где росли трава. Брат мой принялся косить траву, а я собирал её в одну кучу. Потом брат крепко связал скошенную траву в огромный тяжелый сноп и попросил меня помочь ему поднять его. Он изо всех сил напряг мышцы, словно штангист на мировом чемпионате по тяжёлой атлетике. Я помог ему, мобилизовав все свои силы, которые были в моем организме. Наконец, брат поднял тяжёлый груз, и еле держался на ногах, стараясь не потерять равновесие. Тут случилась беда. Брат от тяжелого груза закачался, и, шатко передвигаясь боком, упал в трясину рисового поля. Когда он вышел из трясины, его одежда и лицо были в грязи. Глядя на его потешный вид, я невольно начал смеяться, тряся плечами, и этим смехом я подписал себе приговор.
   - Ты чего смеёшься, кретин?! Чего смеёшься?! - сказал он, подыскивая камень для нанесения удара. Подобрав нужный камень, на вес не меньше килограмма, он швырнул его в мою сторону. Камень попал мне в спину, и я завыл от боли, задыхаясь от нехватки воздуха. Я плакал, держась за рану. Брат разозлился ещё сильнее:
   - Не притворяйся, гадёныш! Иди сюда! Помоги вытащить сноп из трясины! - кричал он.
   Мы с трудом вытащили сноп из трясины и погрузили его на велосипед. Потом стали подниматься наверх по крутому подъёму. Брат вёл велосипед, идя рядом с ним, и стараясь сохранять равновесие, а я толкал велосипед сзади. Еле поднялись. Я даже один раз присел на землю от бессилия. Передохнув немного, снова пошел за братом, толкая перед собой велосипед.
   Я давно простил своего брата, учитывая его тяжёлый характер в юности. Но тот гнёт, и та несправедливость пробудили в моей душе внутренний протест против всякого диктата. После этого случая борьба за свободу и защита угнетенных вошли в мою привычку.
  
  
   Смерть поэта
  
  
   Интерес к литературе пробудился у меня очень рано. В те времена на нашей улице жил один поэт по имени Алимджан Матмурадов, человек невысокого роста, с длинными до самых плеч волосами, со сталинскими усами, худощавый и кареглазый. На груди у него была татуировка с изображением вождя пролетариата Владимира Ленина. Поэт любил выпить, и в дорожной сумке, которая висела на руле его велосипеда, всегда в запасе была пара бутылок вина. А ещё он был очень талантливым художником. Его смешные карикатуры мелькали на страницах местных газет, иногда на страницах республиканского сатирического журнале "Муштум", что означает "Кулак". Алимджан Матмурадов писал удивительные лирические, пейзажные стихи, которые смело можно было назвать произведением искусства. К сожалению, его литературные труды не всегда находили читателя и не получали достойную оценку в литературной среде. Но, я надеюсь, что его дети когда-нибудь возьмутся за дело и опубликуют произведения своего отца. Хотя многие односельчане видели в нём не поэта, не художника, а скорее пьяницу и белую ворону. Но вопреки этому, многие, особенно интеллигенция, знали его как талантливого поэта и художника. У этого поэта была такая отличительная черта, как честность. Он никогда не обманывал людей и не любил людей, которые обманывают. А ещё он всячески защищал народ от жуликов и бюрократов. Наблюдая за творчеством и деятельностю Алимджана Матмурадова я мечтал тоже стать таким поэтом, как он.
   На нашей улице жили очень интересные люди и ребята. Жил один высокий немой мальчик по имени Араб. Он почти каждый день дрался с мальчиком по имени Исраил. Это совпадение, но сущая правда. Короче говоря, Исраил был мальчиком маленького роста, худенький и глазастый. А Араббай, напротив, был крепким и сильным и на голову выше Исраила. Когда они начинали драться, ребята радостно кричали, зазывая всех на бесплатный бой без правил.
   - Все сюда-аа-а! Араб с Израилем дерутся-а-а! Бей его! Ударь его ногой! В морду бей! - кричали мы, окружив дерущихся.
   Араб с Исраилем дрались на просёлочной дороге, поднимая пыль. Хотя Израил был не сильным и пропускал сильные удары и апперкоты Араббая, но он не покидал поле боя. Был весь в крови, но не сдавался. Эти драки продолжались до выезда семьи Араббая в голодную степь.
   Прошли годы, и семья Араббая снова вернулись в кишлак. Но без нашего друга, немого Араббая. Выяснилась, что Араббай попал под лопасти бороны, которую волочил трактор в хлопковом поле. Бедный Араб, балуясь, сел на борону, незаметно от тракториста. Случилось так, что ноги Араббая случайно попали под лопасти бороны, и он упал. Борона втянула его и поволокла за собой. Тракторист, не заметил его в пыли, и Араббай не мог крикнуть, так как он был немым. Когда трактор остановился, наш друг Араббай был уже мёртв. Исраил до сих пор жив и здоров, работает продавцом в сельском магазине.
   Теперь вернёмся в прошлое и продолжим воспоминания о поэте, художнике и журналисте Алимджане Матмурадове, который тоже жил на нашей улице.
   Однажды, Алимджан Матмурадов написал странное, скандальное письмо в сатирический журнал "Муштум". Письмо выглядело примерно так:
   Уважаемая редакция!
   Я, Сувонкул Сувокчи (слово "сувокчи" означает штукатур), предлагаю свою услугу людям, которые хотят отштукатурить свои дома. Пусть они привезут солому. Глины у нас предостаточно. Когда пойдет дождь, мы высыплем на нашу улицу солому, прохожие бесплатно перемешают её с глиной, и раствор будет готов. Этой глиной мы отштукатурим дома клиентов, качественно и дешево.
   С уважением,
   Суванкул Сувокчи.
   Это была своего рода реклама в советские годы. После публикации этого письма, нашу улицу завалили щебнем, чтобы заасфальтировать её. Радости односельчан не было границ. Но, бригадир по имени Карабай, который возглавлял работу ремонтников, по поручению председателя тогдашнего колхоза, специально не засыпал щебнем участок улицы, где находился дом поэта Алимджана Матмурадова. Естественно, поэт в связи с этим выразил свой протест. В отместку, бригадир Карабай взял из кучи щебеня камень солидного размера и метнул его в голову бедного поэта. Карабай оказался метким стрелком и не промахнулся, попав точно в цель. От сильного удара камнем в голову наш односельчанин, поэт упал как Александр Сергеевич Пушкин на дуэли с Дантесом. Он долго лежал в больнице с травмой головы. Через два месяца его выписали из больницы, и он продолжал жить, творить и, конечно, выпивать.
   Алимджан Матмурадов тоже был поэтом-скандалистом, как Сергей Есенин, и шлялся по кабакам, устраивая драки. В один из таких дней кто-то смертельно ранил его ударом ножа. Он скончался в больнице. Таким образом, Родина потеряла ещё одного своего преданного сына, прекрасного поэта, которого звали Алимджан Матмурадов.
  
  
   Камалетдин партия
  
  
   В нашем селе жил некий веселый человек по имени Камалетдин, среднего роста, глазастый, с большим ртом и с тонкими губами. Когда он смеялся, то обнажал свои мелкие янтарно-белые зубы, похожие на зубы молодого дельфина. Односельчане редко называли его по имени, а чаще называли по прозвищу "Партия". Говорят, что никто никогда в жизни не видел его хмурым. Когда о нем заходила речь, люди спрашивали:
   - Какой Камалетдин?
   Им отвечали: "КамПартия".
   - Аааа - говорили люди, широко улыбаясь, удовлетворенные ответом.
   Некоторые с большим уважением назвали его Парткомом. В своё время, по-своему пародируя существующий режим, он, также как поэт Владимир Владимирович Маяковский, вел агитацию среди населения нашего села, восхваляя ленинскую партию, и, люди, услышав его пламенные выступления, всячески старались вступить в ряды компартии, которая не имела, как говорилось тогда, аналогов во всем мире. Таким образом, многие наши односельчане стали истинными коммунистами. Потом, они спрашивали его, какой стаж он имеет как пламенный член Коммунистической партии товарища Ленина, Камалетдин ака отвечал, мол, он никогда не был членом этой партии так как у него на это не было времени. Услышав такой его ответ, односельчане, которые вступали в ряды коммунистической партии товарища Ленина, благодаря, опять таки, бурной агитации Камаледдин-аки, просто балдели от удивления. После этого Кмалетдин-ака получил почетное прозвище "Партком", которое он заработал честным трудом на идеологическом фронте. Партком-Камалетдин работал на колхозном поле с кетменем в руках, орошая хлопчатники на полях, и, никого не стесняясь, громко напевал песни Мамиржана Узакова, Таваккала Кадырова, Джурахана Султанова и Камилжана Отаниязова. Для защиты от солнечного удара он носил бумажную тюбетейку, которую мастерил из газеты. В свободное время Камалетдин-партия разбирал эту свою бумажную тюбетейку и читал новости, напечатанные в газете. Когда он играл с партнёрами в карты (в "дурака") в обеденный перерыв, он расстилал ту же газету, чтобы удобно было играть Ну, а если Камалетдин партком решался немного поспать, в тени тутовых деревьев, то, лежа на траве, спал, закрыв лицо этой газетой, защищаясь таким способом от надоедливых мух, которые мешали ударному колхознику спакойно спать. Одним словом, он умел пользоваться газетой с умом.
   Помню, однажды он рассказал мне очень смешную историю о колхознике Мирзажона. По его рассказу, этот колхозник Мирзожон, учитывая жаркий климат нашего солнечного Узбекистана, решил оросить хлопковое поле в конце дня, когда немного спадает температура. Была ночь. В небе сияла луна. Издалека доносилось дружное кваканье лягушек, и в тишине безлюдных полей слышался монотонный хор сверчков. Беззвучно летали летучие мыши, время от времени сверкая при лунном свете своими кожаными крыльями без перьев. Блестя серебром под луной, тихо журчали воды арыка. Колхозник Мирзожон, накладывал по калиткам водонепроницаемую бумагу, чтобы вода распределялась ровно и чтобы не образовались разрывы при орошении. Словно сказочная лампа Аладдина в волшебной ночи горела керосиновая лампа "тошфонар", заманивая на свой свет мотыльков и жучков, которые летали вокруг. Легкий ветер доносил аромат цветущих диких маслин, растущих в стороне полевого стана, которые тоже белели вдалеке, где одинокая луна освещала ночные хлопковые поля. Вдруг поблизости послышался шорох. Потом ещё. От неожиданности, у колхозника Мирзажона екнуло сердце. Дело в том, что в народе ходили жуткие слухи о двуглавой женщине, появляющейся в лунные ночи на этих полях. Она появлялась завернутая в белый саван, а на руках у неё был плачущий больной ребенок, тоже завернутый в белую материю. По рассказам очевидцев, женщина пела колыбельную песню, глядя в сторону кладбища. Когда этот странный шорох повторился, от страха у Мирзажона побледнело лицо, и он, бросив свой кетмень, побежал что есть мочи прочь, чувствуя преследование сверхъестественных сил. Он бежал такой скоростью, что даже не заметил, как прибежал до своего дома, и пулей вылетел во двор. Его жена тоже испугалась когда он изо всех сил открыв дверь ворвался в дом.
   -Что, случилось?! - спросила она, глядя на своего испуганного до смерти мужа.
   - Двуглавая женщина в саване гонится за мной! Я слышал шорох её шагов! Закрой скорей дверь, жена! - сказал колхозник Мирзажон, задыхаясь от удушья и ещё сильнее побледнев лицом.
   Жена засмеялась, закрыв рот фартуком.
   - Чего ты смеёшься, дура?! Разве это смешно?! - сказал, захлебываясь, колхозник Мирзажон.
   Жена продолжала смеяться, указывая на клочок водонепроницаемой бумаги, прикреплённый к белбогу*.
   - Это, наверное, бумага издала шорох на ветру!..
   - Да, действительно, ты права - сказал колхозник Мирзажон...
   Заканчивая свой рассказ в жанре ужасов, Камалетдин Партком широко улыбнулся, обнажив, как всегда, свои мелкие янтарные блестящие зубы, похожие на зубы молодого веселого дельфина, который плавает со своей стаей в морской пучине, то выпрыгивая, то ныряя.
  
  
  
   Первая любовь
  
  
   У меня бил друг по имени Ядгар. Однажды он мне рассказывал о своей первой любви, сидя в одом из кафе старого Ташкента, задумчиво глядя на вечерние дождливые окна.
   -Некоторые люди говорят, мол зачем любить и страдать, если все дороги ведут в кровать. Этими словами они намекают на то, что в мире не существует любовь. Это неправда. Любовь, существует. Но заболет ею по - настоящему дано не каждому. В юности я тоже влюбился в девушку по имени Гули так сильно, что даже заболел и пролежал в постели в течении недели, словно человек, которого поразил джин. Душа моя тоскавала по ней и без нее жизнь моя первращалась в пустыню без края и конца. Я ощущал в душе такую потребность, что ее нечем было восполнить, кроме как увидется с ней хоть на минуты, хоть на секунды, ну такая огромная духовная нужда, понемаешь.Короче, я никак не мог насытиться свиданиями с ней. При встрече с ней я замирал словно загипнотизированный, словно изображение на фотографии, словно стена, резко теряя дар речи и бессильно прислоняясь к дереву вздыхал и говорил "вах!", хватаясь за грудную клетку, в том месте, где расположено сердце. День и ночь напролет я непрерывно думал о ней и планировал написать ей любовное письмо. Всё-таки написал, но не хватило смелости отдать его ей. Я подумал, а что будет со мной, если она отвергнет мою любовь и скажет, мол, извините, я Вас не люблю, дескать, у меня есть парень. Ещё хуже, если она заплачет и, разорвав моё письмо на мелкие кусочки, швырнёт мне в лицо. Вот такие сомнения мешали мне признаться ей в любви. То есть я боялся потерять её навсегда. Я не мог жить, не видя её. Даже ночью я подкрадывался к окну дома, где жила моя возлюбленная. Я вздыхал, увидев её через окно и не мог налюбоваться ею.. Я уходил только тогда, когда они гасили свет, и, придя домой, лежал на постели, глядя на луну, которая заглядывала в окно моей комнаты. Долго не мог я уснуть, думая о ней.
   Особенно волнительно было, когда в наш кишлак привозили кино. Душа моя начинала петь, предвкушая встречу с моей возлюбленной. В те времена киномеханики, которые приезжали со своим передвижным кино, демонстрировали фильмы под открытым небом, поздно вечером, как стемнеет. Сначала они перематывали киноленту с катушки на катушку, потом, повесив большой белый экран, похожий на парус старинного фрегата, на стену дома или дерева, начинали крутить фильмы. На экране появляется Сундр, который любит красивую девушку по имени Радха. Он стоя на лодке который мчится по туманной озере за лодкой, в которой сидит его возлюбленная Радха со своим бойфрендом Гопалом и печально протянув вперед руку свою поёт:
  
   О, ме хебубааааа! О ме хебубаааа!
   Передил гупаси гиииии, гамерииии!
   Хансухи ман сууууу!..
  
  
   Хотя я не понимал, о чем он поёт, но, слушая его песню, я не мог сдержать слёзы. Я смотрел фильм, представив себя на месте Сундра. А в Радхе я видел Гули, в которую я был безумно влюблен. Но девушка по имени Радха отвергла любовь бедного Сундра. Она любила другого парня по имени Гопал, который был сыном богатого человека. То есть Радха поступала несправедливо по отношению к Сундру. Бедный Сундр не знал, что делать. Он горевал оттого, что он бедный, и что Радха отвергает его любовь. Дело дошло до того, что он спился. Стал выпивать, рискуя своим здоровьем, ставя под угрозу свой авторитет в обществе. Как он плакал тогда, качаясь от сильного опьянения, наполняя глаза горькими слезами. Ходил небритым. Жалкий был вид у Сундра, грустно на него было смотреть. Кто-то дал ему совет, ты, мол, лучше подпиши контракт и езжай на войну. Родина в опасности. Ибо любовь к Родине сильнее, чем обычная любовь. Нехорошо жить бездельником и гоняться за девушками, когда идет священная война за свободу народа. Заодно заработаешь маленько деньжат. А то как-то неинтересно любить без денег то. Девушки тоже не лыком шитые. Их разговоры с бедными - коротки. Они предпочитают роскошь. Короче говоря, он уговорил Сундра, и он поехал на войну, подписав солидный контракт. Он летел на военном грузовом самолете с заданием отвезти солдатам индийской армии продукты питания, одежду и боеприпасы. Летит он, летит, глядя на фотографию Радхи, и вдруг - на тебе. Сбили его самолет вражеские артиллеристы. Самолет загорелся и начал терять высоту. Храбрый Сундрбай, несмотря на опасность, не покинул самолет. Напротив, он бросал солдатам вниз продовольствие, медикаменты и боеприпасы. А самолет всё горел, дымил и выл, стремительно снижаясь. Потом, случилось беда - самолет Сундра врезался в скалу и сгорел. Женщины смотрели на этот кошмар со страхом, прижимаясь к своим мужьям, и плакали.
   - Эх, бедный Сундрбай! Зачем он поехал на войну?! Как он любил эту девушку, господи! Хорошым был парнем! Худо рахмат килсин! Омин, Оллоху акбар! - плакали они, вытирая горькие слезы с помощью своих широких, дырявых носовых платков.
   Смотрю, военное командование индийской армии скорбно вручает орден героя и почетную грамоту Радхе, которая отвергла любовь Сундра, героически погибшего на войне. Радха плакала, держа на руках орден и грамоту, предназначенную для павшего воина Сундра. Но она быстро забыла о погибшем, военном летчике и герое Индии Сундре и вышла замуж за богатого магната, господина Гопалу. Они уехали в швейцарские снежные Альпы, оттуда перебрались в Париж, чтобы провести медовый месяц, поднялись на Эйфелеву башню, чтобы сфотографироваться на память. А тут, - бац! - и Сундр возвращается с фронта - жив и здоров. Он весело зашел в дом свей тети и окаменел, услышав страшную весть о Радхе, которая, не дождавшись его, вышла замуж. Люди всё плакали, сидя кто на траве, кто на кирпичах. Ночное небо было похоже на огромный купол, где мерцали бесчисленные августовские звезды. Вдруг на самом интересном месте оборвалась пленка, и киномеханики стали её латать. Потом снова начали крутить фильм. Глядим, - Сундр сел за фортепьяно и запел грустную песню о неверном друге. Он пел, самозабвенно и глядя в потолок, чтобы сдержать слёзы. Мы, зрители, тоже плакали вместе с Сундром. Мне тоже хотелась поехать на войну, как это сделал Сундр, на военном самолете, как патриот без всякого контракта. Там враги, конечно, сразу обнаружат мой самолет с помощью радаров и откроют шквальный огонь из минометов. Самолет мой начнёт терять высоту, завоет как волк, и упадёт, оставив за собой огненно-дымовой хвост. Несмотря на это, я сбрасываю вниз военный груз, предназначенный для нашей доблестной армии, которая воюет с врагом за свободу нашего многострадального узбекского народа. Потом, после того как я катапультируюсь, самолет врежется в скалу. Затем сам главнокомандующий придет пешком из Ташкента с офицерами Военно-Воздушних Сил нашей страны в наше село под траурный марш духового оркестра. Они медленно шагая строевым шагом остановятся около правления колхоза и передадут мои ордена с почетной грамотой в руки Гули, которая одетая в чёрное, придёт на церемонию, посвященную вручению моих государственных наград ей. - Госпажа Гули Мирзакаримчандра, примите ордена героя и почетную грамоту доблестного, храброго военного летчика Холдорсинха Абдусаламхури, который героически погиб на свяшенной войне, защищая Родину! - скажет траурным дрожашим голосом главнокомандуюший воздушно десантной армии нашей страны. Держа в руках мои государственные награды, Гули горько зарыдает, закрыв свое лицо с почетной грамотой, сожалея о том, что в своё время отвергла мою любовь. Но спустя несколько дней она, точно так же как Радхо, выйдет за муж за богатого хлопкового магната Мизхаппарсинх, и они поедут в Ташкент, чтобы провести медовый месяц. Поднимаясь телебашню Юнусабада, сфотографируются на память. Но когда они посмотрят вдаль с помощью бинокля, то увидят меня. Я возвращаюсь из госпиталя домой, веселым. Не замечая, что они наблюдают за мной, я попутно зайду к своей тете Рисолат, и она сразу оповестит меня о том, что Гули вышла за муж за хлопкового магната Мизхаппарсинх, о том, что Гули с Мизхаппаром поехали в Ташкент и в Чимганские горы, оттуда через перевал в Саричелек и Бурчимуллу, чтобы прокатиться на снежных вершинах узбекских гор. Услышав эти страшные слова, я, конечно, замру, как вкопанный от горе. Потом пойду в частную лавку бармена по прозвище Тилло, по имени Махамадилло, который торгует спиртными напитками в центре нашего села. Поскольку я был на войне без контракта и не имел ни гроша в кармане, куплю в долг пару бутылок узбекского коньячка "Тиллакори" и выпью её всю до дна. Я сопьюсь. Буду шляться, небритый и хмельной, пойду качаясь в центре просёлочной дороги обзывая прохожих нецезнзурными словами. Когда Гули с хлопковым магнатом Мизхаппаром вернутся в кишлак, я сяду за рояль и играя на нем, запою печальную песню о неверном друге, глядя в низкий потолок, еле сдерживая слёзы.
  
   Дўст дўст на раха, пяр пяр на раха,
   Зиндаги ҳаме тера, этибар на раха.
  
   Аманетен мапяреки, гаятажис ко санпкар
   Хо мери дўститумхите, тумхи ту те!
  
   Жо зиндаги кира мебанхите, де мере ҳамсафар
   Ху мере дости тумхи те тумхи ту те!
  
   Сааре бед кхул гае, Рааздаар на раха,
   Зиндаги ҳаме тера, этибар на раха,этибар на раха.
   Дўст дўст на раха, пяр пяр на раха...
  
   Услышав мои песни, Гули начнёт умолять меня:
   - Прекрати немедленно, Холдорсинх, петь эту грустную песню! Ради бога!..Прекрати!..
   Но я не остановлюсь. Буду продолжать петь...
  
   Дўст дўст на раха, пяр пяр на раха...
  
   К сожалению, мои наивные мечты остались мечтой, так как не начиналась война.
   Прошли годы. Я пошёл служить в армию. Служил два года в рядах Советской Армии в городе Санкт-Петербург, в тогдашнем Ленинграде. Приезжаю домой, - нету Гули. Оказывается, она вышла замуж за моего друга детства Мизхаппара.
   Таким образом жестокая судьба разлучила нас. Оказывается человек привыкает на всё. я тоже женился и продолжал жить.Однажды, в дождливое утро я встретил Гули на автобусной остановке. Она сильно покраснела, увидев меня. Мы поздоровались. Хотя я был поэтом, и мог говорить часами, читать свои стихи наизусть, удивляя публику в переполненном зале, тут я снова, как в старые добрые времена, потерял дар речи. Она тоже еле разговаривала со мной, подыскивая подходящие слова.
   - Эх, наша юность была как сказка, Ядгар ака, правда? - сказала она тихо вздыхая.
   - Да-а-а -а- сказал я.
   - Вы знаете, Ядгар-ака, каждый раз, когда мы с Вами идем по этой дороге, мне кажется, что она очень быстро кончается - сказала она.
   Услышав эти слова Гули, я понял, что она любила меня всё это время, и будет любить впредь. Тут я понял и горько пожалел о том, что в юности я стеснялся и сомневался. От того, что я не смог выразить ей свою любовь, я упустил её, ниразу не поцеловав и даже пальцам не тронув Гули. Упустил свое счастье на всегда.
   После того, как мы прощались, я долго стоял на дороге под моросящим осенним дождем, глядя ей вслед.
   И выташив блокнот с ручкой я написал такие строки:
  
   Я сегодня на улице встретил,
   Поседевшую и похудевшую девушку,
   Которая когда то я безумно любил.
  
  
  
   Дон Кихот
  
  
   Первая книга, которую, я прочитал в детстве, был рассказ русского писателя Антона Павловича Чехова "Каштанка". В этой книге повествовалось о муках и страданиях маленькой собачки по имени Каштанка, которая заблудилась, попала в хорошие условия, где её сытно кормили, но при первом удобном случае вернулась туда, где её было очень несладко. Я очень сильно сочувствовал тогда этой собачке. День и ночь стал думать о ней, как будто написанное в книге печальное событие произошло реально.
   От этой меланхолии избавила меня одна интересная книга Мигеля де Сервантеса Сааведра - "Дон Кихот". Смешные приключения Дон Кихота, носившего имя то ли, Кехада то ли Кесада, сумасшедшего, высокого, тощего как скелет, с тракановыми усами, который ел по пятницам мясо голубя - идальго Кехона из Ламанчеса и его оруженосца, низкорослого и пузатого Санчо Панса произвели на меня неизгладимое впечатление. Я просто влюбился в эту книгу. Читал я эту книгу и смеялся сквозь слезы.
   Он был влюблен в одну девушку по имени Алдонсо Лоренсо, которая солила сало. Он её назвал Дульсинеей Тобоссо и мечтал посвятить ей свои победы над великаном, правителем острова Малиндрнии Каракулямбром, сокрушив его своим могучим копьем и разрубив пополам. Однажды, этот странствующий рыцарь с печальными глазами сеньор Дон Кихот увидит в мельнице чудовищного великана Каракулямбра и вонзит свое копьё во вращающееся крыло мельницы. Крыло поволочёт его вместе с его тощей клячей c громкой кличкой Росинант и, подняв высоко кверху, сбросит на землю. Я читал эту часть произведения одному своему односельчанину по имени Жамолетдин-ака, в надежде рассмешить его. Но вместо того, чтобы смеяться, он, наоборот, стал со всей серьёзностью упрекать Дон Кихота.
   - Ну и люди! В таком пожилом возрасте человек, вместо того, чтобы ходить в мечеть и читать намаз пять раз в день, на старости лет занимается вандализмом, вонзая копьё в крыло мельницы, как шайтан! Хорошо, что этого Дон Кихота не заметила родная милиция. Иначе его посадили бы в тюрьму за нанесённый ущерб сельскому хозяйству и открыли бы уголовное дело - сказал он огорченно.
   Прошли годы. Я стал по-другому смотреть на Дон Кихота. Недавно я вновь прочел эту книгу и не смеялся, наоборот, плакал беззвучно, стиснув зубы. Aх, Дон Кихот! Несмотря на то, что ты больной и тощий как скелет, ты всё же нашел в себе силы защипать угнетенных от угнетателей! А мы, здоровые, сильные люди не то, что защитить народ от диктаторского режима, но даже боимся требовать свои собственные человеческие права! Порой, многие из нас, называя себя правозащитниками и лидерами оппозиционной партии, получают солидные безвозмездные гранты из-за рубежа, но ничего заметного не делают для освобождения народа от диктаторского ига! А некоторые судьи, прокуроры, которым народ доверил свою судьбу, за взятку сажают в тюрьму и отправляют в концентрационные лагеря совершенно невинных граждан нашей страны, инкриминируя им тяжкие преступления, которые они не совершали. Эти так называемые блюстители порядка, за деньги готовы предать даже своего собственного отца. А настоящие преступники, которых за взятки освобождают из-под стражи в зале суда, продолжат жить по-прежнему на свободе безнаказанно, коротая свои дни в роскошных борделях с опытными проститутками, которые болеют СПИДом. Те самозванцы, которые себя считают адвокатами, тоже получают взятку от преступников, и, забывая о чести свей мантии, служат прокурорам-коррупционерам. Многие оборотни в пагонах, чтобы получить пластиковые звезды для своих погон, готовы на всё, вплоть до расстрела мирных демонстрантов, которые выходят на улицу и требуют соблюдения человеческих прав.
   Ах, Мигель де Сервантес Сааведра! Ту книгу, которую мы читаем и смеёмся сквозь слезы, ты написал плача! Оказывается, впервые в мире ты заговорил о защите прав человека! Своими литературными героями ты научил нас упорно бороться против зла, даже тогда, когда силы не равны! Ты научил людей восставать против гнета. Твой литературный герой Дон Кихот боролся против зла, даже будучи больным, даже тогда когда оказывался под градом летящих в него камней и терпел издевательство! О великий наш учитель Мигель де Сервантес Сааведра! Ты научил нас уважать женщин, даже если они бывают не очень красивы, как Алдонсо Лоренсо, называя их Дульсинеями и сеньоритами!
   Отныне я с плачем буду читать смешные книги, а драматические, нудные, серые книги, наоборот, - буду читать смеясь.
  
  
  
   Проклятая война
  
  
  
   В этом мире трудно найти настоящего, преданного друга. Такие друзья бывают редко. У меня был один единственный друг по имени Абдельвахид, по прозвище Бокс. В детстве мы с Боксом играли вместе. Я даже не помню, когда мы познакомились с ним. Помню, они жили в небольшом дворе, окруженные глиняными стенами на берегу анхара Хонарык, который протекал среди густых деревьев, где мы летом с ребятами купались, крича и визжа как стая обезьян, прыгая в воду, с высоких деревьев вниз головой, как лягушки. Лежали на горячем песке, загорая под солнцем родного края. Потом, катая огромные надувные камеры от тракторов, снова один за другим прыгали в воду и плавали по анхару, сидя на надувных камерах.
   Родители Абдельвохида Йигиталы-ака и Мукаррам-хола переехали с семьей на новый земельный участок, который находился за колхозным клубом, недалеко от нашего дома. Мы с моим другом играли то в их дворе, то - в нашем. Мы обедали вместе, словно родные братья, либо у них дома, либо у нас, и родители и члены наших семей принимали нас обеих как своих.
   Бокс был веселым мальчиком, умел рассмешить своего собеседника, рассказывая ему смешные истории, байки, анекдоты и прочие вещи. Мы с Боксом любили слушать вечерами, сидя на газонах, около здания колхозного клуба, сказку, которую передавали по радио. Репродуктор был прикреплен к шесту, на крыше клуба. Сказка начиналась грустной музыкой, которую играли на виолончели. Это была музыка, которую я люблю до сих пор. Она стала ностальгическим гимном нашего детства на всю жизнь. Сказку читала женщина с бархатным голосом. После сказки она пела узбекскую колыбельную с таким приятным голосом и с мастерством, что, слушая её, дети засыпали, как околдованные. Мы с моим лучшим другом Абдельвахидом, по прозвищу Бокс, сидя на высокой лестнице, колхозного клуба, глядели на ночное небо, где вдалеке над хлопковыми полями бродила луна, и с восторгом указывали на падающие звезды, которые, беззвучно оставляя за собой тонкий оранжевой след, исчезали в сумерках. Однажды мы с Боксом нашли бутылку шампанского, с черным кузбасслаком, то есть черной краской с острым запахом. Поскольку я умел рисовать, я изобразил этой краской, в прихожей их дома огромного леопарда на каменной скале, который готовится напасть на оленя. Я рисовал в присутствие брата Бокса Нигмат-аки. Хотя эту однотонную, настенную живопись нельзя было ещё назвать произведением искусства, но всё же я тогда чувствовал себя Рафаэлем Санти, который написал знаменитую Сикстинскую мадонну.
   Прошли годы. Нас призвали в армию, и мы отправились служить в рядах советской армии. Это были 1978 - 80 годы. Я служил в Ленинграде, а Бокс - в Приморском крае. Вскоре началась советско-афганская война, и я получил от своего друга Бокса письмо, где он сообщил, что их скоро переправят в Афганистан, где идут кровавые сражения. В своем ответном письме я попросил его, чтобы он был осторожным. Я и в армии был художником и выпускал стенгазеты, занимался оформлением канцелярии, ленинской комнаты, писал плакатными перьями наглядные агитации. Оформлял для однополчан дембельские альбомы.
   Однажды меня вызвал в канцелярию командир нашей роты капитан Лавров. Я зашел в канцелярию и, отдав честь, громко рапортовал:
   - Товарищ капитан, рядовой Абдусаламов по вашему приказанию прибыл!
   - Вольно, товарищ солдат - сказал ротный.
   Смотрю,- в канцелярии стоят четверо солдат, виновато глядя на командира роты.
   Капитан лавров нервно ходит туда-сюда. Потом он остановился и обратился ко мне.
   - Товарищ солдат, вы у нас художник, и я даю вам военное задание. Вы должны выпустить внеочередную стенгазету и должны изобразить вот этих паразитов, которые воровали яблоки из сада одной старухи. Нарисуйте рожу этого, рядового Харина, где он стоит, как попрошайка, с протянутой рукой и умоляет:
   - Бабушка, дайте нам яблок, пожалуйста. Мы с голоду умираем!..
   Потом нарисуйте бабушку, ну, старуху божьего одуванчика, худенькую такую, и напишите в нарисованный клубок следующие слова:
   - Ну, канйешно, канйешно, сынок. Старшина же вас не кормит!..
   Командир роты произнес эти слова с таким актерским жестом, что мы начали смеяться беззвучно тряся плечами.
   - Вам понятно, товарищ солдат? - спросил меня командир роты.
   -Так точно, товарищ капитан! - сказал я, щёлкнув сапогами и отдав честь.
   - Вы можете идти! А с этими есть отдельный разговор! - сказал Капитан Лавров, лицом похожий на легендарного маршала Жукова.
   Я вышел из канцелярии и засмеялся, вспомнив смешные слова и мимику командира роты капитана Лаврова. Потом зашел в свой кабинет и выпустил стенгазету посвященной солдатам, которые воровали яблоки. Когда я повесил стенгазету, вся рота гурьбой собралась и, глядя на карикатуру, смеялась до отвала. Но когда все легли спать, кто-то сорвал стенгазету и уничтожил.
   - Это дело рук Харина - подумал я.
   Но Харин не обиделся.
   Эх, друзья однополчане, где вы? Какие были времена! О Ленинград! Я никогда не забуду Исаковский собор, Адмиралтейский шпиль, памятник "Медный всадник" Ладожское озеро, Разлив, твои леса, березы под луной! Белые ночи! Мы, солдаты, лежа в казарме, где свет был погашен, свободно читали газету! Какой чудный падал снег зимой! Как мы бегали в одних брюках и в сапогах в сорокаградусном морозе в одних майках! Как мы катались на лыжах в лесу! Я никогда не забуду тот прекрасный Новый год, когда я нарисовал гуашью на бумаге огромного Деда Мороза и повесил в столовой. Утром, когда солдаты зашли в столовую, на праздничный завтрак, где были накрыты столы, первое, что они увидели, был рисунок огромного Деда Мороза на фоне заснеженных лесов и, очень обрадовались, прочитав поздравление каждый на своем языке: "Янги йилингиз билан!" - на узбекском, "С Новым Годом!" - на русском, "Жанга жыл кутты болсын!" - на казахском, "Гилотсавт Арал Тселс!" - на грузинском, "Нор дари ев Пари Гагханд!" - на армянском, "Теззе Илингиз яхши олсун!" - на азербайджанском, "Дкхал хулда керлашо!" - на чеченском и тогдали.
   Говорят, что годы проходят. Я бы сказал, годы летят. Я даже не заметил, как прошли два года, и я, закончив свою военную службу в рядах Советской армии, воротился домой. Родители, братья, сестры, бабушка бросились ко мне, - радости, слезы! Я стою в окружении своих родных, встречаю односельчан, которые пришли поздороваться со мной. Смотрю, - мой друг детства Бокс, который раньше меня вернулся из армии бежит ко мне с улицы. Мы поздоровались крепко обнявшись. Тогда я сразу почувствовал, что мой друг сильно похудел. Случилось так, что рота, в которой служил Бокс, попала в окружение, и солдаты, выпив воду из колодца заразились медленно действующим ядом и многие из них скончались. Бокс рассказывал о кровавом сражении.
   - Мне повезло, что я смог все-таки вернуться домой живым, на своих ногах. Но мне тоже осталось жить на этом свете совсем немного. Через месяц мне тоже придет конец - сказал мой друг.
   Я думал тогда, что он шутит. В тот день Бокс не мог долго сидеть у нас в доме, и, извинившись, ушел домой вместе со своим братом Нигмат-акой.
   -Завтра встретимся, друг. Ты отдохни - сказал я Боксу.
   На следующий день я пошел навестить Бокса. Он лежал в постели.
   - Ты, чего лежишь, лежебока. А ну-ка подъем, салага! - сказал я ему шутя.
   Мы вышли на улицу. Уже тихо опустился вечер. Мы сидели снова как в детстве на газоне около колхозного клуба, слушая как звучит из репродуктора та самая знакомая нам грустная музыка, в исполнении виолончели. Потом началась сказка. Рассказывала сказку та же актриса с бархатным голосом. Потом она спела колыбельную песню. Мы с моим другом слушали всё эта и вспоминали те светлые детские и юношеские годы, которые невозможно вернуть назад.
   Шли дни. Я нашел себе работу в одной организации и начал работать в качестве художника-оформителя.
   Однажды я в очередной раз пришёл к моему другу, чтобы навестить его. Встретил меня отец Бокса, который почему-то плакал.
   - Твой друг стал худым как щепка, сынок - сказал Йигитали-ака.
   - Не переживайте, Йигитали амаки, так сильно, мой друг выздоровеет, вот увидите - сказал я подбадривая отца своего друга. С этими словами я поставил возле него большой арбуз, который принес с собой. Потом сказал:
   - А ну-ка, разбудите моего друга. Где он, лентяй? Совсем обнаглел, салага - сказал я шутя.
   Йигитали-ака подошел к чорпае, где мой друг Бокс лежал под большим белым пологом. И я увидел худущую руку моего друга. Йигитали-ака приподнял край полога и стал будить Бокса:
   - Абдельвахид, проснись, сынок, твой друг пришел. Проснись...Абдельвахид, а, Абдельвахид...
   Я понял, что бесполезно было будить моего друга и сказал Йигитали аке:
   - Не надо его будить. Пусть отдыхает. Зайду завтра - сказал я.
   На следующее утро, когда я вышел во двор, я услышал плачь, который доносился из дома моего друга.
   - Ака, говорят, что Ваш друг умер сегодня рано утром - сказал мой младший брат.
   Меня как громом поразило. Я бессильно присел на ступеньки лестницы. Потом немного придя в себя, я побежал к дому моего друга. Когда я туда пришел, люди стояли около ворот, и я увидел там брата моего друга Нигмат-аку, который плакал одетый в чапан. Увидев меня, он громко зарыдал и бросился в мои объятия. Я тоже не мог сдержать слез. Мы плакали долго. Мать моего друга Мукаррам - хола с горя разбила себе голову, ударившись о балку дома, где мы с моим другом когда-то играли вместе. Она рыдала, и из её разбитой головы текла кровь .
   Так я потерял своего единственного, верного друга. Вот уже столько времени прошло после кончины моего друга, но я до сих пор боюсь пройти по той улице, где находится его дом. Я боюсь его сестер. Потому что когда они меня видят, начинают плакать. Одна из его сестер сказала мне однажды:
   - Холдор- ака, зайдите в наш дом. Когда мы видим Вас, у нас возникает такое чувство, как будто мы видим своего брата.
   - Вы будете плакать, если я зайду к вам - сказал я.
   - Не будем плакать - сказала она и горько заплакала.
   Иногда мне хочется кричать на вес голос:
   -Я проклинаю войну, которая отняла моего лучшего, единственного друга и погубила тысячи ни в чем не повинных молодых солдат, возвращения которых с нетерпением ждали их родители, родные и близкие!
  
  
  
   СПТУ
  
  
   В советские время ученики могли поступить в техникум или в училище по окончании 8 классов средней школы, или заканчивать школу-десятилетку. Многие мои одноклассники, окончив восемь классов, шли учиться, кто в техникум, кто в училище. Я тоже хотел поступить в ташкентское училище изобразительных искусств имени Павла Бенькова.
   Однажды осенним утором отец спросил меня, хочу ли я учиться в училище. Я обрадовался, подумав, что отец, заметив мой талант по рисованию, наконец, решил мне помочь поступить именно в то учебное заведение, в какое я хотел поступить.
   - Да, отец, конечно, хочу - сказал я.
   Отец мой тоже обрадовался и начал перечислять преимущества училища.
   - Знаешь, в том учебном заведении выдают бесплатную одежду и кормят три раза в день, тоже бесплатно, a ещё там есть общежитие и тоже, говорят, - бесплатно.
   - А на какую профессию они там учатся? - спросил я.
   - Они готовят механиков животноводческих ферм и вместе с дипломом выдают права тракториста. Я поговорил с мастером по имени Турдалы и тот сказал что, это училище принимает ребят без всяких экзаменов. Группа Турдалы сейчас собирает хлопок на полях, помогая колхозникам. Ну, что, пойдешь? Если да, то я сегодня же, сейчас же, могу отвезти тебя к мастеру по обучению.
   Я задумался. Потому что у меня не было никакого интереса к технике, особенно к тракторам. Моим любимым занятием было рисование. Но я хорошо понимал финансовое и социальное положение нашей семьи. Отец был инвалидом труда. Поэтому, чтобы как-то помочь отцу в этом плане, я согласился, что буду учиться даже в том учебном заведение, куда мне не хочется идти. Я согласился, и отец сильно обрадовался.
   - Давай, сынок, собирай свои вещи, и поедем сейчас же - сказал отец, спешно надевая свои парадные хромовые сапоги с железными подковами. В те времена носить сапоги было модой среди взрослых мужчин. Отец любил ходить в хромовых сапогах с подковками и с длинными, как у Адольфа Гитлера, голенищами. Так что когда мой отец шагал по улице, его шаги звенели. В его сапогах можно было танцевать в чечотку.
   Короче говоря, мы поехали на колхозное поле, где группа мастера Турдалы-аки собирала хлопок, и мы встретились с ним на полевом стане. Отец мой уехал, отдав меня под поручительство мастера по обучению. Я познакомился с моими новыми одноклассниками, которые трудились на поле, собирая хлопок. Потом, через месяц после того, как мы вернулись в училище, начались уроки, которое назывались СПТУ, а в народе "латтапизу". К моему счастью, там была большая библиотека, и я узнал, что литературу там тоже преподают.
   Однажды после урока литературы мы вышли на перемену. На столе нашего преподавателя я случайно увидел стихи, написанные от руки на листочках бумаги, и я спросил с любопытством:
   - Домля, чьи эти стихи. Вы переписали их из книги?
   - Нет, эти мои стихи, то есть я сам их написал - сказал учитель улыбнувшись.
   Я подумал, что учитель шутит. Потому что раньше я думал, что поэтами работают специальные люди в государственных учреждениях. Когда я об этом сказал, учитель засмеялся. Потом объяснил:
   - Каждый человек может писать стихи - от министра до простого человека. В том числе и ты. Это не профессия, а скорей всего - божий дар. Есть он у меня или нет, не знаю, но это так - сказал учитель скромно.
   - Это здорово. Может, я тоже попробую что-нибудь написать - сказал я.
   - Да, попробуй - сказал домля.
   После уроков я взял бумагу и ручку и принялся писать стихи. Но, к сожалению, у меня ничего не получилось, то есть, ни строчки не смог написать. На следующий день учитель помог мне написать четверостишье и велел продолжить. Я так и сделал. Вот эти строки принадлежат моему учителю:
  
  
   О легкий ветер, зеленые листья,
   Танцуют, когда ты веешь,
   Трепещет пушинка в воздухе,
   Ты повсюду радости сеешь.
  
  
   Я продолжил так:
  
  
   Ночью, когда ты гуляешь,
   Улыбается тихая луна.
   И речка тоже запоёт,
   Песню водяного колдуна.
  
  
  
   Даже рыжие одуванчики,
   Раскроют бутоны свои.
   И весенние зеленые луга,
   Задумаются в объятьях твоих.
  
  
  
   На следующее утро я стал ждать прихода учителя литературы, и перед уроком я показал ему стихи, который я закончил. Прочитав стихи, учитель вдруг уставился на меня. Потом протянул мне руку, и мы пожали друг-другу руки.
   - Молодец! Я просто удивлен! Из тебя выйдет прекрасный поэт! - сказал он с восхищением.
   Этим учителем был сам Фарид Усман, один из замечательных поэтов современного Узбекистана, великий знаток восточной поэзии в жанре аруз. Так я начал писать стихи.
   Однажды вместе мы с моим другом по имени Рашид из Асаки поехали в центр города Андижан в отделении союза писателей Узбекистана. Там вел Литературный кружок знаменитый поэт Алимджан Холдор. Когда мы с Рашидом зашли в зал, он был полон поэтами и писателями. Когда пришел мой черед, меня попросили, чтобы я тоже прочитал что-нибудь из своих стихов. Я прочитал стихи о лягушке, которые я написал на днях. В этом стихотворении я изобразил лягушку, которая проглотила огонёк, который бросил мальчик. Из-за своей алчности лягушка погибает. Когда я закончил читать это стихотворение, кто-то поднял руку и попросил слова.
   - Вы хотите что-то сказать об этом стихотворении? Пожалуйста - сказал Алимджан Холдор, вернувшись к своему вращающемуся креслу.
   Тот поэт начал критиковать мое стихотворение:
   - Этот наш братишка неправильно написал. Лягушка никогда огонёк не проглатывает. Никогда. Сюжет этого стихотворения не соответствует реалиям - сказал он.
   Это было внушительный удар критики. Тот поэт, который обрушился на меня с критикой, будто ошпарил меня кипятком. Но в это время ещё один поэт попросил слова у Алимджана Холдора.
   - Говорите - сказал Алимджан Холдор.
   Этого поэта я знал. Его звали Каримджаном Кобуловом. Человек высокого роста, худой, с длинными руками, лошадиный головой, с носом похожим на болгарский перец, с большими глазами, с впадинами на щеках, с большим ртом и тонкими губами, с длинней шеей, и, вдобавок ко всему, он хромал на одну ногу. Каримджан Кобулов расчесывал назад свои негустые волосы, похожие на охапку увядшей травы, и носил кепку в клетку, как Шерлок Холмс. Он поднялся и сказал следующее:
   - Холдор очень наблюдательный, и в своем стихотворении он очень правдиво описал случай с лягушкой, проглотившей огонёк. Да, он прав, лягушка действительно может проглотить огонёк. Я это видел собственными глазами. Однажды вечером, я стоял у себя во дворе и курил. Покурив, я бросил непогашенный окурок на землю. Тут откуда не возьмись, появилась лягушка и - цоп! - поймала прямо в воздухе горящий огонёк и судорожно начала прыгать, корчась от боли. Она проглотила огонёк, подумав, что это красный жук. Жалко было её. Бедная лягушка... - сказал Каримджан Кобулов.
   Услышав его слова, Алимджан Холдор стал беззвучно смеяться, тряся плечами. Он так лихорадочно смеялся сквозь слезы, что даже покраснел, как редиска. Потом, подавив смех, сказал:
   - Я вспомнил одну смешную историю. Это было, когда я был маленьким мальчиком. Бабушка моя растапливала в горячем казане баранье сало. В кипящем масле жарились мелкие куски поджаристого сала, которое называется "жизза", то есть шкварки. Около очага ходили куры, мешая бабушке готовить пищу. Бабушка кричала:
   - "Кыш! Кыш!".
   А куры не хотели убегать. Тогда разозлённая бабушка с помощью шумовки стала выгребать шкварки из казана и разбрасывать их курам. Курочки думали, что бабушка сыплет им корм и стали налетать на горячие кусочки и клевать их. Наглотавшись этих горячих шкварок, они начали танцевать декаданс.
   Услышав историю Алимджана Холдора, все присутствующие захохотали. Потом, когда зал утих, Алимджан Холдор сказал:
   - Да, я тоже согласен с Холдором, он действительно правдиво описал эпизод в своем стихотворении.
   Это было первое признание моего творчества в Литературном обществе.
   Прошли годы. Хотя я, окончив училище, получил красный диплом, я ни дня не работал по этой специальности. Работал художником-оформителем в разных организациях. Позже учился в Ташкентском Государственном Университете. Я стал признанным поэтом своей страны, опубликовав три книги стихов, и меня приняли в члены Союза Писателей Узбекистана. По словам одного поэта, который не обманывает никогда, замечательный поэт Фарид Усман с гордостью сказал:
   - Я горжусь, что Холдор Вулкан является моим учеником. Этот один мой ученик сильнее сотен поэтов, которых вы считаете великими! Фарид Усман так и сказал. И это для меня большая честь!
  
  
  
   Печник
  
  
   В нашем селе жил один человек по имени Аликулип. Человек невысокого роста, узкоглазый, с седыми волосами, пузатый и хромой на одну ногу. Он был инвалидом Второй Мировой Войны. Ходил он, опираясь на посох, а когда стоял смирно, его раненная нога поднималась, сгибаясь буквой "Г". Я раньше думал, что его зовут Кулип, то есть замок по-узбекски. Недавно выяснилось, что это совсем не так. Оказывается, односельчане звали его не по имени, а по фамилии, Аликулов. Его настояшим именем было Абдуллажон. Сын Абдуллажон-аки Шухрат (многие, в том числе и я, называют его Шуриком, ) является моим ровесником. Он однажды спросил у меня, умею ли я строить тандыр. Я сказал да, умею. Шурик обрадовался.
   - Знаете, мой друг, мы недавно купили глиняную печку - тандыр, которую надо соорудить. Помогите, пожалуйста, если, конечно, у Вас на это есть время.
   - Я в воскресенье как раз не работаю и я могу придти к Вам - ответил я..
   - Спасибо, друг мой - сказал Шурик.
   В воскресенье я пошел к Шурику, и мы принялись устанавливать тандыр. Мама Шурика, которая наблюдала за нашей работой, благословила меня.
   - Мы с Вашей мамой когда-то работали вместе на хлопковых полях - сказала она. Ваша мама была очень хорошей женщиной. Мы очень уважали её. Короткая оказалась её жизнь. Худо рахмат килсин. Бедная, увидела бы она Вас, она бы была очень рада. Вот Вы выросли. Думала ли я тогда, когда Вы были маленьким, что придет время, и Вы поможете нам установить тандыр! Вот закончите вы работу, я испеку вкусную самсу, и мои внуки принесут Вам , чтобы угостить вас
   - Не надо, хола, не затрудняйтесь. Самое главное - это чтобы ваш тандыр был прочным и надёжным. Важна для меня не самса, а Ваше благословление - сказал я.
   Старуха продолжала благословлять меня:
   - Илоё Иловандо, дай Бог, чтобы Ваши руки никогда не знали болезни. Да ниспошлёт Вам Аллах долгую жизнь и счастье!..
   Мы с Шуриком приступили к работе. Сначала, из овальных кирпичей гуваля, мы соорудили постамент, на который нужно установить тандыр - большую овальную глиняную печь. Осторожно подняв печь, чтобы она не дала трещину и, не дай бог, не сломалась, мы поставили её на сооружённый нами постамент и начали штукатурить её. Потом я посоветовал Шурику затопить тандыр гузапаёй (сухими стеблями хлопчатника), подсушить печь изнутри. Шурик так и сделал. В тандыре начал тлеть огонь, поднимая дым. A я продолжал штукатурить снаружи глиной, смешанной с соломой.
   - Да, мой друг - сказал Шурик - помогая нам сооружать тандыр, Вы зарабатываете себе огромное количество саваб, которые пригодятся Вам на том свете. Смотрите, тандыр становится похожим на монумент. Эх, побелить бы печку! Ну, спасибо, друг! В руках у талантливых художников всё превращается в произведение искусства, даже тандыр, который они строят.
   От таких похвал я начал таять как сливочное масло у огня. Шурик очень старался - то побежит за гувалой, то за глиной. Сгребая и набирая глину в ведро, он весь измазался, забрызгав своё лицо, лоб и одежду. Он так усердно трудился, что глина, которая прилипала к его лицу, превратила его в глиняную маску. Приготавливая глину он пользовался водой, так что тропинка по который он носил в ведрах глину, стала скользкой. По этой причине Шурик несколько раз падал в канаву вместе с ведрами. Я заложил в тандыр дрова, чтобы усилить огонь, и продолжил штукатурить печь с внешней стороны. Наконец я закончил работу.
   Незаметно опустился вечер, и в небе над нашим селом зажглись первые звезды. Я помылся у крана, очистив от глины свою рабочую одежду, потом в чулане переоделся. Когда я, помыв ноги, одел носки и ботинки, я увидел за деревьями восходящую луну. Отовсюду доносились звуки поющих сверчков и плач кровожадных комаров. Смотрю - мама Шурика довольно улыбается при свете пламени тандыра, освещающего её лицо. Из тандыра пламя поднималось словно язык сказочного дракона, и этот язык лизал окружающий мрак, издавая трескучий звук и выбрасывая оранжевые искры. Шурик тоже смотрел на Тандыр с восторгом, потом тоже умылся и переоделся. Я снова помыл руки и сел на курпачу, которая была расстелена к чорпаю. Шурик принес из холодильника бутылку водки и спрятал её под курпачу, чтобы его мама и жена не заметили. Потом жена Шурика Хурматой принесла на большом подносе, лагане, узбекский плов и поставила на хонтахту. Под плов надо было выпить, поэтому Шурик быстро разлил водку на двоих, и мы вдвоём выпили тайком от старухи. Потом начали есть вкусный плов. Тут случилось нечто непредвиденное. Как оказалось, Тандыр взорвался. Почему - непонятно: то ли от чрезмерно жаркого отопления, толи от неправильного оштукатуривания. Огонь погас. Установленная печь расплюснулась. Наше настроение упало.
   . - Ой-ёй-ёй-o-о-й! - воскликнул я.
   - Да ерунда, не переживайте - сказал Шурик.
   - Не переживайте, сынок, тандыр сглазился - сказала старуха.
   После этого случая я долго не мог ходить по улице, где находится дом Шурика.
  
  
  
   Депутат без мандата
  
  
   Быть учителем и преподавать в школе не входило в мои планы. Но, видимо, судьба. Мне пришлось работать несколько лет учителем литературы и родного языка в средней школе. У меня, в отличие от других преподавателей литературы и языка, был свой оригинальный метод обучения. Например, если другие учителя проводили занятия строго по конспекту, утверждённому завучем, то я, наоборот, выходил за рамки ограничений и вел урок, рассказывая и приводя в качестве примера исторические факты связанные с темой, которых не желала невидимая цензура. Я хотел, чтобы дети знали истину. Вот, к примеру, я проводил уроки о великом узбекском писателе Абдулле Кодири, авторе замечательного, любовно - исторического романа "Уткан кунлар" - "Минувшие дни", который был расстрелян в эпоху сталинских репрессий. Я рассказал ученикам о том что, после того, как расстреляли великого узбекского писателя Абдуллу Кодири прямо на улице в Юнусабадском квартале, НКВДэшники запретили родственникам забрать тело расстрелянного писателя. В результате тело замечательного писателя съели муравьи. Слушая такие рассказы, ученики и ученицы сидели тихо, и их интерес к литературе, и истории нашего многострадального народа ещё больше усилился. Они любили мои уроки и старались не пропускать их. Даже во второй смене, поздними осенними вечерами, когда на улицах сгущаются холодные туманы, они не хотели покидать класс. В те годы я был живым огнем в облике человека и не боялся ничего. Старался защищать простой народ от угнетателей. В то время в центе нашего села находилась инфекционная больница, где лечились люди, страдающие с гепатитом. А этой смертельно опасной болезнью легко можно было заразить других, совсем здоровых людей. Эти опасении дни и ночи не давал мне покоя, потому что многие из моих односельчан, заразившись этой болезнью стали инвалидами, а многие даже умирали. На это я не мог спокойно смотреть. В округе не осталось ни одной организации, куда бы я ни обращался с просьбой перевести инфекционную больницу из центра нашего села в другое место, подальше от населенных пунктов. Но никто не хотел слушать меня остерегаясь от тогдашнего секретаря райкома, женщины по имени Фарида, которая являлась ставленницей секретаря тогдашнего обкома, типа, которого звали Арипжанов. Это женщина по имени Фарида, прислуживая своим хозяевам, держала район в тисках и не давала воли свободомыслящим людям, таким как я. Поэтому мне пришлось использовать последний шанс: на свадьбе одного односельчанина я обратился к населению:
   - Уважаемые односельчане! - сказал я в своём обращении. - Всем вам известно, что в центре нашего село находится инфекционная больница, откуда по воздуху распространяется опасная инфекция, которой можно заразиться любой из нас! Кроме этого, есть мухи и комары, которые при укусе тоже легко могут заразить людей этой чумой! Есть и собаки, которые всюду бегают по ночам, и никто не может дать гарантию, что эти собаки не заберутся во двор этой больницы! А детям нашим не запретишь гладить наших меньших друзей, то есть собак! Пока эта больница находится в центре нашего кишлака, никто не застрахован от заражения! Я и устно и письменно обращался во все инстанции, но, все чиновники смотрят на эту трагедию сквозь пальцев! Мы можем избавиться от этих проблем только совместными усилиями! Так вот, мои односельчане! Завтра в 12 часов дня я буду ждать вас у ворот инфекционной больницы! Приходите на мирный митинг протеста, если вы не хотите что бы ваши близкие и ваши дети не заразились этой страшной болезнью печени!
   На следующий день я, рискуя своей безопасностью и безопасностью своей семьи, пришел туда, и стал ожидать односельчан. Ждал терпеливо, глядя на свои часы и тревожно думая о том, что будет, если никто не придет на митинг. Смотрю - уже двенадцать часов дня, а народа все не видно. Начал нервничать. Вдруг люди хлынули толпой туда, где я стоял, ожидая их.
   Я обрадовался. Через десять-пятнадцать минут улица наполнилась моими односельчанами. Они стояли как воины, ожидающие приказа своего полководца. Тут я заметил, что стукачи, отделившись от митингующих, пошли в сторону правления колхоза, чтобы сообщить об этой акции своим повелителям. Я этих стукачей знал в лицо. . Приехала опергруппа милиционеров вместе с тогдашним начальником и двое заместителей секретаря райкома. Секретаря райкома и начальник милиции вступили со мной в переговоры.
   - Давайте, поговорим с вами в спокойной обстановке. Скажите своим людям, пусть они расходятся. Мы решим эту проблему - сказали они мне.
   Я ответил, что мы можем поговорить об этой проблеме здесь, так как у меня нет секретов от участников мирного митинга протеста, а также от руководителей . Тут народ, почувствовав мерзкие намерения представителей власти, окружил меня и один из них громким голосом сказал:
   - Холдор Вулкан наш руководитель, и мы не допустим, чтобы вы его арестовали! Если случится что-нибудь с Холдором Вулканом, мы начинаем массовые беспорядки! Но мы сейчас слушаемся его, и то, что скажет, то мы сделаем! Если он прикажет нам разойтись, мы мирно разойдёмся.! Потому что мы верим ему, а не вам! - сказал он.
   В этот момент приехал на мотоцикле человек по имени Фозил и снял свою рубаху. Потом открыл крышку бензобака своего мотоцикла и, наклонив его, смочил бензином свою рубаху. После этого он обратился ко мне:
   - Холдор! Если ты скажешь - огонь! - то я готов спалить эту больницу! Пусть меня посадят на 100 лет в тюрягу! Мне все равно! Потому что я потерял свою любимую дочку, которая заразилась гепатитом и умерла! Прикажи, укажон! Я хочу отомстить за свою дочку! Пусть сгорит дотла эта проклятая больница! А этим начальникам все равно! Они не знают, что такое потерять родного ребенка! У них отсутствует такое чувство!- негодовал он заливаясь слезами и готовя спичку.
   - Постойте, Фозил-ака! Не делайте этого! Потому что в палатах этой больницы лечатся ни в чём неповинные люди, наши соотечественники! Сначала поговорим с этими так называемыми руководителями. Если они откажутся выполнить наши законные требования, то тогда будем принимать другое решение! - сказал я.
   Тогда представители власти обратились ко мне и дали обещание перед митингующими, что перенесут инфекционную больницу в другое место, при этом пытаясь объяснить нам, что мероприятии потребует больших расходов.
   - Ничего - сказал я - те деньги, которые вы считаете большим расходом для государства, не дороже здоровья людей! Я должен предупредить вас , что если вы не выполните своё обещание в течение недели, мы примем такое законное решение, которое вам даже не снилось в семи снах!
   Да, я и мои односельчане тогда были готовы на всё, чтобы довести это дело до конца, то есть избавиться от злополучной больницы.
   Через неделю власти перенесли инфекционную больницу в другое место. Говорят, что мои односельчане до сих пор с благодарностью вспоминают меня. Хотя я был тогда простым сельским учителем, но был одновременно честным народным депутатом без мандата и я этим горжусь досихпор.
  
  
  
   Чудеса Бога
  
  
   В своей скромной жизни я видел много божьих чудес. То есть Бог осуществил многое из того, что я считал неосуществимым. Поэтому я твердо уверен, что Бог справедлив. Он не спешит кого-либо наказать или, наоборот, вознаградить. В этом мире за всё придётся держать ответ. Человек, рано или поздно, обязательно получит либо заслуженную награду, либо наказание. Если кто-то кого-то обидел, его обидят в тысячу раз сильнее. Если кто-то кому-то сделал добро, это вернется ему сторицей, словно бумеранг американских индейцев. Это - закон божий. Вот за это я и любил и люблю Бога. В юности я писал стихи, которые нарасхват распространялись среди народа сами по себе из руки в руки, из уст в уст. Поэтому завистники всегда старались причинить мне какое-нибудь зло, тесно и подло сотрудничая с правоохранительными органами, предупреждая их, что стихи Холдора Вулкана способны открыть обществу слепые глаза. По поручению своих невидимых покровителей, эти завистники всячески старались не подпускать меня близко к различным литературным мероприятиям и специально не приглашали меня. Но отделить меня от общества и установить полный контроль надо мной они не могли.
   Однажды я случайно зашел в областное отделение Союза Писателей Узбекистана, который располагалось в городе Андижане. Я был тогда совсем молодым поэтом, многие поклонники моего литературного творчества, если можно так выразиться, знали наизусть мои стихи, и это радовало меня. Там, то есть в областном отделении Союза Писателей Узбекистана, поздоровался со мной один из поэтов и сообщил мне, что они едут в Ташкент на пятый семинар молодых писателей и поэтов. Я, конечно, зашел в кабинет тогдашнего консультанта Усманджана Шукурова и сказал, что я тоже хочу поехать на семинар молодых поэтов и писателей.
   Он вежливо извинился и сказал:
   - Мы не можем отправить Вас туда, так как список молодых писателей и заявки на общежитие, на питание и прочее давно передан в Союз Писателей Узбекистана, то есть поезд ушел.
   -Все равно я поеду туда - за свой счет - сказал я , пристально глядя на него.
   -Ну, как знаете - сказал консультант.
   Итак, мы поехали на поезде в Ташкент. Ночью, в вагоне, когда я листал свои рукописи, чтобы подправить кое-какие строки, тот поэт сказал:
   - Эх, Холдор-ака, зря Вы стараетесь. Ведь прошло два месяца, как мы отправили свои рукописи на семинар. Кто захочет читать и обсуждать Ваши произведения?
   - A, будь что будет - сказал я.
   Утром мы приехали в столицу и направились в союз Писателей Узбекистана. У входа нас встретил один из работников Союза Писателей и спросил:
   - Из какой области вы приехали?
   - Из Андижана - сказали мы хором.
   Вдруг тот работник, словно взбесившись, закричал на нас:
   - Что за это безответственность?! Вот уже два месяц прошло, а вы не прислали ни одной рукописи на семинар!
   Услышав его слова, тот поэт и его друзья обомлели.
   - Как это, не прислали? Мы же передали наши рукописи через Салахиддин-аку ещё два месяц назад. Он что, не принес Вам наши рукописи? - спросил один из андижанцев.
   -Да, что вы на самом деле? Какой Салахиддин? Я не знаю никакого Салахиддина! - сказал работник.
   Потом уставился на меня и спросил:
   - Эй, ука, что это у Вас в руках?
   - Рукопись - сказал я.
   - Дайте её мне - сказал тот человек, и я отдал ему свою рукопись.
   Земляки мои начали упрекать друг друга, нервно шагая туда-сюда. Потом поехали к Салахиддину, который жил в каком-то районе Ташкента.
   На следующий день начались обсуждения рукописей молодых писателей и поэтов Узбекистана. Смотрю - один ученый литературовед подошел к микрофону, который был установлен на сцене, где сидели видные деятели литературы перед аудиторией молодых поэтов. Ученый начал говорит о моих стихах такие хорошие слова, что я невольно подумал, во сне это происходит или наяву. Мои стихи быстро стали событием среди молодых поэтов и среди других деятелей литературы.
   На семинаре мои произведения получили высокую оценку. Некоторых из нас отобрали для записи и показу по Центральному Телевидению. Мы читали свои стихи, и нас транслировали на всю республику, объявляя нас победителями пятого семинара молодых поэтов и писателей.
   В то время я работал свободным художником оформителем.
   Однажды, встретив меня на улице, директор школы Джамила-опа Джураева попросила меня помочь ей, поработав преподавателем рисования. Я не хотел этого. Но когда Джамила-опа сказала, что в школе не хватает учителя рисования, и у детей просто нет этого предмета, я задумался. Mне было жалко детей. Я, в конце концов, согласился и начал преподавать уроки рисования. Работа была очень интересной.
   Мужчины школьного коллектива раз в недели собирались, чтобы провести своеобразный досуг: отдыхали, общались, варили плов из баранины, веселились. Я тоже присоединился к ним, и на одном из таких мероприятий кто-то стал хвастаться, что он окончил институт, и что, мол, человек без высшего образования - это получеловек ну, и так далее. Это меня завело, и сказал ему:
   - Выходит, по-вашему, что все люди в мире, которые не окончили институт, являются получеловеками? И Ваши родители тоже? Так вот, уважаемый домля, Вы окончили институт, а я поступлю в Ташкентский Государственный Университет!
   Услышав мои слова, тот учитель криво улыбнулся, показывая всем своим видом, что я просто не смогу поступить в Университет.
   Я и тогда был упорным по природе, как сейчас. И я выполнил своё обещание. Когда тот учитель увидел мой студенческий билет, он с недоверием стал разглядывать его, сомневаясь в его подлинности. Он весь посинел тогда от зависти.
   Спустя несколько лет я сказал своим знакомым, что намерен выпустить свою книгу стихов. Услышав эти мои слова из уст моих знакомых, один из так называемых руководителей тоже криво усмехнулся и сказал:
   - Да, он просто болтает. Как же он может выпустить книгу?! Oго-го, размечтался!
   А сборник моих стихов всё же был опубликован в центральном издательстве Ташкента. Потом ещё одна книга увидела свет. Потом третья книга вышла. Все они издавались в издательствах Ташкента.
   Когда я вручил одну из моих книг под названием "Ночной снегопад", с моим автографом, тому типу, который называл абсурдом моё намерение опубликовать свои стихи, он одеревенел. Даже заболел от зависти и умер. Вот почему я так сильно люблю Бога. Бог справедлив!
  
  
   Полет
  
  
   Я люблю слушать в уединении симфоническую музыку Баха, Моцарта, Штрауса, Вагнера, Джузеппе Верди, Фредерика Шопена, Петра Ильича Чайковского, Рахманинова и других выдающихся композиторов. Когда я слушаю симфонию, я забываю мир, который полон горя, страдания, обмана, предательства, гнета и зла и улетаю ввысь, отделяясь от своего тела. Вот и сейчас я лечу над городом туда, где прошло мое детство и юность. Лечу я, паря в воздухе, словно степной орел, и гляжу вниз. Весна. Во-о-он там, сижу я в нашем дворе, крепко держа за ноги нашу овцу, с которой мы с моим отцом стрижём шерсть. В руках у отца специальные ножницы, предназначенные для стрижки шерсти овец. Ягненок нашей овцы, которая недавно родился, кружится вокруг своей мамы, жалобно мыча и показывая свой оранжевый язык. Он то и дело пытается сосать соски лежащей матери. Бедная овца, видимо, думая, что мы её режем, пытается освободить свои ноги, которые крепко завязаны арканом, и мычит, как бы оставляя завещание своему ягненку и прощаясь на своём овечьем языке. Отец, трудится, нахлобучив на бритую "под фантомас" голову потертую тюбетейку, словно член какой-то фашистской организации, стрижёт шерсть жестяными ножницами и вдруг - о боже - ножницы, некрасиво урча, режут добрую часть кожи нашей овцы.
   - Ох, беллат! - сказал отец, ругая ножницы по-русски.
   Бедная овца наша задергалась от боли. Отец взял стебель гузапаи, намотал вату на кончик и мокнул её в черную жидкость с острым запахом. Потом положил это лекарство, останавливающее кровь и дезинфицирующее, на оранжевую рану овцы, как фашист, который пытает партизана, попавшего в плен, в годы второй мировой войны в лесах далекой Рязани. Овца снова задергалась от боли, жалобно мыча. Отец снова начал стричь её, потом снова нечаянно порезал ей кожу, и произнёс:
   - Ух! Опять порезал!
   Овца дергалась, как преступник, который приговорен к смерти во время приведения приговора в исполнение у плахи, где блестит острый, кровавый, звенящий, стальной топор беспощадного палача. Отец снова помазал черной и вонючей жидкостью рану овцы и усердно продолжал стрижку. Хотя это сцена была трагической, но мне почему-то хотелось смеяться. Я еле сдерживал смех.
   Когда мы закончили стрижку, наша овца стала похожа на пятнистого оленя, ей богу...
   Я опять поднимаюсь на небо и летаю среди облаков. Лечу я, лечу, и затем медленно спускаюсь в село "Оразий", где находится низенький дом моей бабушки, мамы моей матери. Вот, чорпоя, где мы с бабушкой лежим рядом летней ночью, когда на небесах, словно алмазы, сверкают бесконечные звезды, и где-то там, над виноградником, бродит тихая луна. Я любил спать без подушки, а бабушка моя, смотрю, лежит, подложив под голову четыре подушки. Как будто не лежит, а сидит. Я спрашиваю у бабушки:
   - Бабушка, а, бабушка, а зачем ты сидишь, подложив под голову столько подушек? И почему не спишь? Она отвечает:
   - Эх, девона (в смысле дервиш, для которого мир не имеет никакого интереса, человек, который горит в огне любви к богу). Мне скоро в могилу. Я хочу взглянуть на это прекрасный мир. Она молча смотрит на звездное небо и на тихо сияющую луну, освещая сельские дома, сады, огороды, где лежат спелые арбузы и дыни, подальше от хлопковых полей и полевого стана, который грустно и одиноко белеет вдали. Мы оба лежим, молча слушая пение сверчков и доносящееся издалека дружное кваканье лягушек. Бабушка спрашивает меня:
   - Девона, не спишь?
   - Нет - говорю я.
   Бабушка хитро улыбается и продолжает:
   - Ты, это, когда я умру, будешь плакать?
   - Конечно, а как же иначе? - отвечаю я, глядя на звезды.
   - А как ты будешь плакать? Мне очень интересно знать об этом - говорит она.
   - Энаммоо-оо! Энаммо! Уйимизнинг устуни энаммо! Жигаримнинг бутуни энаммо! - говорю я, искусственно плача, как маленький актер-трагик.
   Это оплакивание в переводе звучит примерно так:
   - О, моя бабушка! О, бабушка-аа! Ты была прочной балкой нашей хибары и единственной неповрежденной частью моей печени!
   Смотрю - бабушка моя смеётся сквозь слезы беззвучно, тряся тощими плечами и сверкая языком при свете луны. Её седые волосы тоже блестят, словно серебро...
   Я опять поднимаюсь в небо, продолжаю свой полет и вдалеке вижу людей, которые траурными шагами идут в сторону кладбища, подняв деревянный тобут. В тобуте лежит моя любимая бабушка. Впереди толпы иду я со своими дядьями, Машрабом и Мухаммадом. Мы идем с посохом в руках и громко плачем. Особенно я. Я плакал, хрипя:
   - Энаммо-о-о, энаммо! Уйимизнинг устуни энаммо! Жигаримнинг бутуни энаммо! О, моя бабушка! О, бабушка-аа! Ты была прочной балкой нашей хибары и единственной неповрежденной частью моей печени, которая вся в рубцах и шрамах!
  
  
  
   Каюм-полвон
  
  
   В тот вечер за окном красиво падал снег. Мы с шестидесятилетним учителем по фамилии Тиллаев после уроков во второй смене сидели в сторожевой будке школы и пили водку, чтобы расслабиться и снять стресс.
   Я, между прочим, сожалею, что в те времена я употреблял спиртные напитки. Слава Богу, вот уже пять лет не пью. Завязал с этим на всю жизнь.
   В печке весело горел уголь, предавая будке тепло и уют. Тут неожиданно в заснеженном дворе послышались скрипучие человеческие шаги. Выглянув в окно, я увидел незваного гостя, который подошел к двери сторожевой будки. Этим человеком оказался Каюм-полвон - человек высокого роста, полный, с овальным лицом, пузатый и веселый. (слова полвон означает силач) Каюм-ака раньше занимался вольной борьбой и всегда побеждал в спортивных соревнованиях и на турнирах. Поэтому народ называл его полвоном. Это звучало как русское слово "балван", и я временами подшучивал над ним, называя его Каюм-балваном. Но у него было чувство юмора, поэтому он никогда не обижался на меня.
   Топая сапогами, Каюм-полвон стоял на лестнице, очищая одежду от снега своей крольчьей шапкой-ушанкой, поеденной молью. Потом, приветствуя нас, зашел в будку.
   - А-а-а, это ты, итрискы, - сказал я ему шутливо и обращаясь на "ты". Слово итрискы в переводе звучит так: собака, которая рыщет по ночам в поисках кости. Хотя Каюм-полвон был намного старше меня, но он никогда не сердился на меня, когда я обращался к нему на "ты" или лихо шутил. Наоборот, он улыбался, обнажая золотые коронки, которые блестели на его задних зубах.
   -Да, пришел. Смотрю - свет горит в окне. Дай, думаю, зайду, может там сидят повелитель джинов Холдор Вулкан с товарищем Тиллаевом. Посижу-ка с ними, пообщаюсь. Ну, как у тебя дела, покровитель джынов - сказал Каюм-полвон, как всегда улыбаясь мне.
   Он, шутя, называл меня то повелителем, то вожаком, а иногда, предводителем джиннов. Сняв свое тяжёлое пальто, Каюм-полвон повесил его на вешалку. После этого он поздоровался с Тиллаевом, грея руки у печки. Я разлил водку в пиалы и одну протянул Тиллаеву. Другую пиалу дал Каюму-полвону.
   - На, выпей, итрискы - сказал я, предавая своему лицу серьезный вид.
   Глядя на пиалу, Каюм-полвон стал упрекать меня:
   - Ты чего, повелитель джиннов, a ну-ка налей по полной программе. Я что, по-твоему, ласточка что ли, чтобы пить мелкими глотками? Я молча налил ему водки, наполнив пялу, которую держал Каюм-полвон. Тиллаев поднял пиалу и обратился к Каюм- полвону:
   - А ну-ка, Каюмжон, скажите что-нибудь.
   Каюм-полвон начал произносить тост:
   - Ну, что я могу сказать? Как говорится, пролетарии всех стран, соединяйтесь! Я ещё хочу сказать пару слов в адрес повелителя джиннов Холдора Вулкана. Я знаю, что он умный и в будущем станет большим руководителем. Я хочу, чтобы он не забывал о нас с вами, когда он станет большим человеком. Чтобы он взял меня к себе шофёром. За это и предлагаю выпить - сказал он.
   Пока они чокались пиалами, я, сделав серьезное лицо, сказал Каюм-полвону:
   - Разве можно тебя нанять шофером? Ты погляди на себя. Эвон, какой ты толстый и пузатый. Машина может сломаться от перегрузки. А вдруг ты застрянешь в салоне моей служебной машины, что тогда? Я, между прочим, не хочу возиться, теряя свое драгоценное время, чтобы вместе с отрядом спасательной команды вытащить тебя из салона, разрезав дорогой автомобиль с помощью автогена или какого-нибудь там сварочного агрегата - сказал я, подавляя свой смех.
   - Ты чего, повелитель джиннов, думаешь, что государство выделит тебе служебную машину марки "Запорожец" или "Моторола", предназначенные для инвалидов Второй Мировой Войны, на которых ездили Юрий Никулин, Евгений Моргунов и Георгий Вицин?
   Наше государство щедрое в этом плане, уверяю тебя. Для руководителей всех рангов оно выделяет автомобили самой шикарной модификации, такие как "Газ -24". В "Газ -24" я влезу, потому что это автомобиль с просторным салоном - объяснил мне Каюм-полвон.
   - Ну, знаешь, Каюм-балван, дело не в этом. Ты, во-первых , умственно отсталый человек. Дело в том, что когда мы поедем на большой скорости по трассе, чтобы не опоздать на пленарное заседание, с участием президента страны, ты вдруг, ни с того, ни с сего, скажешь, что тебе надо выйти по большой нужде и - "бац!" - покинешь салон автомобиля. Ну, вот, скажи сам по совести, что я буду делать тогда? Я ведь могу опоздать из-за тебя на пленарное заседание - сказал я, не меняя свой серьезный вид.
   Каюм-полвон начал говорить с широкой и светлой улыбкой:
   - Да-а-аа! Я раньше не верил людям, которые говорили, что поэты бывают чокнутыми. Теперь твердо убедился в этом - сказал он.
   Потом, выпуская воздух из легких со словами "Куф - Суф!", залпом выпил водку, осушив пиалу.
   Тиллаев смеялся, обнажая багровые десны и мелкие, как у младенца, зубы.
   Я вонзил вилку в соленый огурец и, протянув её Каюм-полвону, сказал:
   -На, закуси, тешиб чиксин.("тешиб чиксин" означает "да проткнёт тебе глотку эта еда!").
   Каюм-полвон взял вилку с соленым огурчиком и, сказав мне "спасибо", с хрустом съел его.
   Мы смеялись и долго сидели, рассказывая друг другу различные анекдоты. А за окном все так же тихо и бурно падал снег, осыпая собой прохожих, которые поздно возвращались домой, спотыкаясь и укутываясь в свои теплые чапаны, и опустив ушанки своих кроличьих шапок. Снег освещал своей белизной не только ночь, но и холодный сумрак безлюдных просторов наших душ.
  
  
   Ширманбулак
  
  
   В Андижанской области есть Булакбашинский район, центром которого является поселок Ширманбулак. Слово "ширманбулак" означает "родник". Этот район находится у подножья Имаматинских гор, где, журча, бегут быстротечные арыки, анхары, где вращаются со скрипом поливалки-чархпалаки, вокруг которых растут густые ольховые рощи, тополя и ивы. Дома, дороги, хлопковые поля, сады, тропинки, ореховые и урюковые рощи, горные вершины. Весной эти места наполняются паломниками, которые приезжают, чтобы посетить святые места, где находится могила скрытого имама, или провести свой досуг в горах, где колышется красно-оранжевое море тюльпанов, где кристально чистый воздух, полезный для здоровья. В этих местах весной неожиданно сгущаются тучи, и начинается гроза, оглушая окрестность раскатами грома, поднимаются резкие и сильные ветры и с шумом водопада устремляется вниз сель - бурный грязекаменный поток, возникающий в горах во время сильных дождей или таяния снегов. Когда сель бушует, за дождевой стеной исчезают горы, дома, дороги, хлопковые поля, сады, тропинки, ореховая и урюковая рощи. Тогда вы увидите людей, бегущих от проливного дождя в поисках укрытия в промокшей одежде и с улыбкой на устах. Глядя в небо, похожее на небо Помпея, где сверкают молнии и гремят громы, вы невольно думаете, а не настал ли конец света? И внезапно сель прекращается, и тучи рассеваются. Потом вокруг снова становится светло, и птицы начинают петь, располагаясь на влажных ветках деревьев:
   - Чка-ди-ди-ди! Чка-ди-ди-ди!
   В небе появляется красавица-радуга.
   Такова природа в Булакбаши. Там у меня много друзей, такие как Ашурали Кыличев, Топилжон Джалалов, Кайтмас Камбариддинов и многие другие. Некоторые руководители-коррупционеры, особенно, председатели колхозов и совхозов боялись как огня журналиста-фельетониста Кайтмаса Камбариддинова. Для них услышать имя Камбариддинова было равносильно вести о грянувшей третьей мировой атомной войне или о распространении страшной чумы. Для руководителей-коррупционеров этот журналист был зловещей тенью голодного призрака, который жаждет крови. Нечаянно услышав его имя, некоторые коррупционеры попадали в реанимацию с сердечным приступом. Да, Кайтмас Камбариддинов наводил на них ужас, словно шаровая молния, словно смерч, словно огнедышащий дракон с кожаными крыльями и с могучим хвостом, похожим на стрелу.
   Кайтмас-ака знал наизусть конституцию страны и требовал вернуть народные деньги, которые присвоили коррупционеры нечестным путем. Требовал он, опираясь на законы и на положения Конституции. Поэтому юристы, следователи, представители правоохранительных органов, которые не имели достаточного знания в области законодательства, боялись арестовать или посадить его. В конце концов, они решили физически устранить журналиста-фельетониста Кайтмаса Камбариддинова и несколько раз совершили покушение на его жизнь. Но он по Божьей воле каждый раз оставался в живых, как терминатор. Хотя руководители призирали и ненавидели Камбариддинова, простой народ любил его и всячески поддерживал. В народе он был доблестным генералом местной журналистики. А руководители, наоборот, называли его клеветником, кляузником и писателем в кавычках. Я лично уважал его за честность и храбрость.
   Однажды, когда я работал в областном центре организации "Духовность и просветительство", мне позвонили из Булакбаши. В то время я работал ведущим специалистом в той организации. У меня был отдельный кабинет и служебный телефон. Я поднял трубку и услышал голос незнакомого человека.
   -Алло! Это областной центр организации "Духовность и просветительство"? - спросил тот человек.
   - Да, а кого вам угодно? - сказал я.
   -А, можно ли нам поговорить с господином Холдором Вулканом? - спросил тот голос.
   -Да, это я - отвечаю я ему.
   Человек, на другом конце провода сильно обрадовался:
   - А, здравствуйте, господин поэт! Меня зовут Ашурали Кыличев! Звоню Вам из Булакбашинского района! Дело в том, что мы, то есть, поклонники Вашего творчества, решили провести встречу с Вами. Это мероприятие мы намерены провести в школе и пригласили на него руководителей нашего района и поклонников литературы. Когда у Вас будет на это время? Вы сможете приехать на это мероприятие, посвяшенное Вашему творчеству?
   Услышав эти слова, я задумался. Потом сказал:
   - Во первых, огромное спасибо Вам и Вашым друзьям, Ашурали-ака, за то, что решили провести литературную встречу со мной. Но, мне как-то неудобно, так как в нашей области есть много больших поэтов и писателей. По-моему, было бы правильно, если бы вы провели такое мероприятие соглосовав вопрос с Областным Отделом Союза Писателей Узбекистана. Вы советовались с ними?
   На эти мои слова Ашурали Кыличев сказал следующее:
   - Нет, мы не будем советоваться с этим отделом, и нас не интересуют большие поэты, представляющие серую литературу. Мы недавно случайно увидели и купили в книжном магазине Вашу книгу стихов и, прочитав её, просто влюбились в Ваше творчество. Мы хотим провести литературную встречу именно с Вами. Господин Холдор Вулкан, мы можем надеется на ваш приезд?
   Я снова задумался, потом согласился, назначил дату встречи и спросил их адрес, приготовившись записать координаты в свой блокнот.
   -Вы не беспокойтесь, господин поэт, мы сами пошлем за Вами машину. Она же и отвезет Вас обратно после окончания встречи - сказал Ашурали Клычев обрадовавшись и поблагодарив меня за согласие. Мы попрощались.
   В день отъезда я сел в машину, которую выслали за мной булокбашинцы, и мы поехали. Вместе со мной поехал мой близкий друг (ныне покойный), поэт Адхам Шермат. Я дал ему ответственное поручение, сказав ему, что если мне будут предлагать выпить, он будет пить вместо меня, то есть, я не буду пить спиртных напитков.
   Когда мы приехали на место, у ворот школы начали играть на карнаях веселую музыку. Карнаи издают звуки похожие на голоса слонов. Они имеют длину до трех метров, и их стыкующие медные трубы похожи на бамбук. На кончике этих медных труб ест воронка, которая усиливает звуки. Там играли и на нагаре (на восточном барабане). Когда мы вышли из салона, нас начали фотографировать со всех сторон, сверкая вспышками. Двое операторов снимали нас на видеокамеру. Тогда я невольно подумал о том, не приехали ли высокие гости из столицы. Нет, оказывается, они встречали только нас на таком высоком уровне. Вышли к нам на встречу наши поклонники, школьники и учителя с пышными букетами цветов. Они подарили эти цветы нам, и мы, с большими охапками этих цветов в руках, затруднялись идти. Потому что из-за тех цветов мы не видели, куда идём. Мы с Адхамом Шерматовом радовались, так как раньше никогда, никто не дарил нам даже терновника. Наоборот, преследовали нас за правдивые стихи, которые мы писали. По сути мы были изгоями эпохи.
   По живому коридору поклонников и под бурные аплодисменты мы зашли в зал, который был переполнен. Из-за нехватки мест некоторые сидели на подоконниках.
   Началась встреча. После вступительного слова Ашурали Кыличева, который объявил литературную встречу открытой, на сцену поднялась группа учеников и исполнила литературную композицию, составленную по моим стихам. Потом были песни, пляски, стихи и шутки. Смотрю - один пожилой человек поднимает руку и просит слова. Ашурали Кыличев дал ему слово и аксакал вышел на сцену. Потом обратился ко мне:
   - Уважаемый поэт, добро пожаловать в наш район. (Он назвал тогда свое имя, но я его уже не помню). Я являюсь одним из поклонников Вашего творчества. Я спустился с горных вершин, оставив отару овец моим сыновьям. Слава Богу, мне посчастливилось встретится с Вами. У меня есть Ваша книга, сборник стихов, и я снова и снова читаю Ваши стихи, приглядывая за стадом овец. С этими словами пожилой пастух вытащил из голенища сапога мою книгу стихов, под названием "Песня туманных полей". Книга была настолько потрёпанной, что пастух зашил отвалившуюся обложку черной ниткой. Не открывая книгу, пастух прочитал наизусть несколько моих стихов. Потом сказал:
   - Уважаемый Холдор Вулкан! Знайте, что даже в горах есть поклонники Вашего творчества! Его последние слова глубоко тронули меня, и мои глаза потускнели от слез. Подумайте сами, ведь раньше я не слышал такие теплые слова в адрес моих скромных стихов. Это было для меня по-настоящему признание широких масс.
   После этого меня попросили почитать что-нибудь из моих стихов. В знак уважения, я дал слово моему другу Адхаму Шерматову. Он тоже говорил о моих стихах и прочитал некоторые из своих. Я тоже читал кое-что из новых стихов. Сново прозвучали аплодисменти словно шум проливного дождя.В общем, встреча прошла на высшем уровне.
   После литературного вечера мы сидели за столом в уютном кафе, беседовали, ели, пили, слушали музыку и так далее. Там я познакомился с журналистами Тапилжаном Жалаловом, стамотологом, Келсинбай-акой, поэтом Офарином, Кайтмасом Камбариддиновом и многими другими хорошими людьми. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю ту встречу. Да, народ умеет достойно оценивать труды своих поэтов и писателей, даже тогда, когда власти запрещают им это.
   Я люблю свой народ.
  
  
  
   Аъзам Уктам
  
  
   После дормонских событий я лишился работы. Но у меня была торгово-производственная фирма, в которой мои художники оформители и монтажники работали и получали зарплату. Мы занимались обшивкой стен и потолков зданий и их художественным оформлением. Потолочные обшивки делались из пенопласта серого света. Настенные обшивки мы делали из пластиковых покрытий серого света, похожих на доску. Эти материалы, во-первых, были несгораемыми, во-вторых, они выглядели красиво, придавая комнате комфортный и уютный вид. Кроме того, мы монтировали и устанавливали на пластиковых потолках маленькие, но ярко светящие светильники марки "Филипс". Эти серые пластиковые квадраты прикреплялись на алюминиевые каркасы, которые гармонично сливались своим блеском и цветом с серыми квадратиками, сделанными из пенопласта. К нам тогда обращались с заказом в основном банки, госучреждения и другие более богатые организации. Монтажники у меня были сдержанными и дисциплинированными. Но художники мои злоупотребляли спиртными напитками. Мне не хотелось увольнять их с работы, так как они были очень талантливыми. С другой стороны, мне было их жалко. Бедняги, они работали честно, выполняли заказы вовремя, получали неплохую зарплату, но всегда ходили подвыпившими. Они любили выпить и пропивали в кабаках свою заработную плату всю до копейки. Но они не были бомжами, имели дом, семью и прилично одевались. Одного звали Шурик (Шухрат) другого- Алик (Адхам). У них был отдельный офис в аварийном здании старого медицинского института. Наши клиенты боялись заходить туда, опасаясь, как бы ни остаться под завалами, в случае обвала крыши. Но художникам было все равно, то есть они привыкли как-то к этому. Поскольку мои художники, как и я, были художниками-оформителями, я просто обязан нарисовать их словесный портрет. Так вот. Шурик был высокий тощий, мордастый, смуглый, с черными волосами и бровями, с лошадиным лицом, узкоглазый, с большим ртом, с тонкими губами, со впадинами на лице и с орлиным носом. Шухрат в детстве воспитывался в интернате, поэтому он без акцента говорил по-русски. Алик (Адхам) был человеком невысокого роста, с рыжеватыми волосами и бровями, с большими глазами и коричнево-золотистыми зрачками. Он тоже бегло говорил по-русски и играл на гитаре. Оба они были веселыми по природе и умели рассмешить своих собеседников, рассказывая смешные байки и анекдоты. Они меня называли отцом. Когда я приходил к ним, они радовались, как маленькие, выходя ко мне на встречу и пританцовывая:
   - Отец наш вернулся! Наш кормилец пришел! - шумели они, отрываясь от работы, держа в руках кисти или щетки. Потом начинали жаловаться:
   - Отец, мы умираем от жажды. Головы наши трещат от боли. Дай нам денег на похмелье! - умоляли они.
   Они даже шашлык не ели без водки.
   Однажды я отправил Алика (Адхама) на улицу, чтобы он купил сначала самсу, а потом водку. Он вернулся с тревожными глазами и с бледным лицом.
   - Что случилось? - спросил я у Алика.
   - Блин, иду я по улице и встречаю лоб в лоб человека, которому я должен 500 долларов США. Еле избавился. Он хочет подать на меня в суд. Дело в том, что я когда-то был посредником одной сделки, но тот человек, с которым я познакомился, обманул нас и исчез вместе с товаром. Он сказал так: "Ты был посредником, ты и заплатишь". Не знаю, что теперь делать. Если об этом узнает моя мама, то она выгонит меня из дома - сказал Адхам.
   - Да ты сильно не переживай, Алик. Мы тебе поможем - сказал я.
   - Да? А как? - удивился Алик.
   - Очень просто. Мы с Шуриком каждую неделю будем навещать тебя, когда тебя посадят за мошенничество, и ты будешь мотать свой срок в зонах, в лагерях, напевая лагерные песни в холодных бараках - сказал я.
   Услышав это, Алик засмеялся. Шурик хохотал. Я тоже.
   - Нет, я серьезно говорю, друзья мои. Если не найду на днях деньги, он меня точно отдаст под суд. Я не боюсь тюрьмы. Боюсь только, что я - единственный сын у мамы, и ей трудно будет пережить мой арест. Тем более я вырос без отца. Вот поэтому, когда я встречаю того человека, у меня возникает такое чувство, как будто передо мной стоит сам ангел смерти Азраил. Боюсь прихватить когда-нибудь обширный инфаркт. Вам смешно. конечно... - сказал Адхам.
   Я опять стал подшучивать над ним:
   - Ну, тогда, тебе придется приобрести сварочный щит, ну такая маска сварщиков - сказал я.
   - А зачем? - спросил Адхам.
   - Ну, для того чтобы скрываться от долга. Когда ты будешь ходить по улице, надев сварочную маску, тот человек не узнает тебя - говорю я.
   Снова смех.
   Так мы жили тогда, преодолевая горе и страдания с помощью юмора.
   Но вскоре местные власти добрались и до моей фирмы. Начали возникать различные финансовые проблемы, типа когда я захожу в банк, чтобы внести определенную сумму или, наоборот, когда хочу перечислить деньги на банковские счета моей фирмы, операторы приостанавливают денежные операции под различными предлогами, и мне приходится бегать из одной организации в другую. В конце концов, они прикрыли мою фирму. Надо мной начали сгущаться черные тучи. Я лишился не только имущества, но и друзей тоже. Друзья мои, которые когда-то, присутствуя у меня дома на банкетах, произносили красивые тосты и клялись что, если надо, то ради меня они не пощадят даже свою жизнь, исчезли - как в воду канули. Знакомые поэты и писатели тоже стали переходить на другую сторону улицы, случайно увидев меня. Но что интересное, - те люди, которых я не приглашал на банкеты и которые ничего не просили у меня, когда я был богатым, стали мне помогать. Мне стало стыдно от того, что я забывал о них, когда у меня было почти всё.
   Однажды я поехал в Ташкент, чтобы пообщаться с друзьями, которые работают в газетах и журналах. Приехав в Ташкент, я зашел в шестнадцатиэтажное здание, в котором располагался журнальный центр. Поскольку у них работа начиналась в 9 часов, мне пришлось подождать. Я стоял в сторонке, наблюдая за людьми, которые начали приходить на работу. И я заметил, как несколько так называемых поэтов и писателей прошли мимо меня, не желая поздороваться со мной. Смотрю - идет ещё один поэт по имени Аъзам Уктам. Я стоял у висячих телефонов, делая вид, что изучаю список, а на самом деле незаметно наблюдал за Аъзамом Уктамом. Вдруг Аъзам Уктам остановился и, глядя в мою сторону, говорит:
   - Холдор Вулкан? Я обернулся и сказал:
   - А-а, Аъзам Уктам, Саламалейкум.
   Аъзам подошёл ко мне, и мы поздоровались, обнявшись. Спросили друг у друга, как дела и так далее.
   - Ну что, Вы хотите подняться на какой-нибудь этаж? Может, зайдем ко мне - сказал Аъзам Уктам.
   - Да, пожалуй - сказал я.
   Аъзам Уктам показал своё удостоверение милиционерам и сказал, указывая на меня:
   - Этот человек со мной. Милиционер дал добро, и мы с Аъзамом Уктамом поднялись на лифте наверх. Аъзам Уктам был очень религиозным человеком. Поэтому открывая ключом свой кабинет, он произнёс: "Бисмиллахиррохманиррохийм ".
   Мы зашли в его кабинет. Аъзам указал на кресло.
   - Садитесь, Холдор Вулкан. Я сейчас быстро приготовлю чай, и мы вместе будем завтракать. Где-то здесь должны быть печенье и пряники.
   С этими словами Аъзам Уктам налил воду в маленький чайник и, перед тем включить кипятильник, сказал:
   - Всю ночь я молился и читал Коран. От напряжения у меня опухли ноги - сказал он.
   - Ну, как поживаете, поэт? Как Андижан? - спросил он.
   - Спасибо, всё хорошо сказал я, и Аъзам продолжал:
   - Недавно к писателю Анвару Абиджану приехал из Ферганы его друг-одноклассник. Они зашли в кафе и начали беседовать. Анвар Абиджан спросил у своего друга, мол, как там в Фергане. Его друг сказал:
   - Ты, помнешь, нашего одноклассника Каппанова?
   - Да, а что? - спросил Анвар Абиджан.
   - Он умер - сказал его друг.
   - Эх, Худо рахмат килсин. Царство ему небесное - сказал Анвар Абиджан делая аминь, проведя ладонями сверху вниз по лицу.
   - Потом, ты наверно ещё не забыл нашего одноклассника Супиева Адихалима? - сказал друг-одноклассник Анвара Абиджана.
   - Конечно, помню. А что, он тоже умер что ли?
   - Д-а-а, бедный, попал под машину и...
   Анвар Абиджан снова совершил аминь, проведя ладонями по лицу, и произнес:
   - Да будет ему земля пухом. Он был воистину хорошим человеком.
   Его друг снова заговорил:
   - Потом, этот Дуралеев тоже неожиданно...
   - О-оо-оо! Бедолага. Он что, тоже в аварию попал? - спросил Анвар Абиджан.
   - Нет, он злоупотреблял спиртными напитками, и в результате его печень отказала. Потом начались сахарный диабет, инсульт и так далее... Его тоже похоронили - сказал друг Анвара Абиджана, который приехал из далекой Ферганы.
   Тогда Анвар Абиджан сказал своему другу:
   - У меня такое чувство, что только мы с тобой и остались в живых. При этих словах двое друзей громко засмеялись.
   Закончив свой рассказ, Аъзам Уктам хотел поставить чай и, опустив в чайник с водой маленький кипятильник, вставил вилку в розетку. Тут возникло короткое замыкание, и кипятильник взорвался. Аъзам Уктам отскочил назад и от бессилья присел на стул. Мы засмеялись. Смеялись, смеялись, потом Аъзам сказал:
   - Эх, я чуть не погиб! Слава Аллаху, Алхамдулиллах, Алхамдулиллах! Если бы что-нибудь случилось со мной, то люди распространили бы страшную весть, что Холдор Вулкан, укокошив Аъзама Уктама, скрылся в неизвестном направлении. Мы снова засмеялись.
   Через год я зашел в библиотеку имени Захириддина Мухаммада Бобура в Андижане, чтобы убить время, читая подшивки газет. Я листал подшивку литературной газеты "Узбекистан адабиёти ва санъати", и вдруг на одной из её страниц я увидел фотографию Аъзама Уктама. Смотрю - там напечатан некролог и написано крупными траурными буквами "Узбекская Литература понесла большую утрату. Ушел из жизни поэт Аъзам Уктам". Прочитав некролог, я долго не мог придти в себя. Потом по мусульманскому обычаю совершил аминь, проведя ладонями по лицу и произнес: "Да благословит Аллах моего друга, честного мусульманина, талантливого поэта и хорошего человека Аъзама Уктама!
  
  
   Хорошие люди
  
  
  Я зашёл в уютное кафе пообедать и там кто-то зовет меня. Смотрю - это Народный Художник Узбекистана, скульптор, Узбекский Микеланжело Равшан -ака Миртаджиев, который является автором великолепных изваяний в Ташкенте, таких как скульптуры Алишера Навои , Аль Беруни, Гафура Гуляма, Айбека и многих других деятелей литературы и науки. Кроме того он - автор огромной статуи Захириддина Бабура и Чулпана в городе Андижане. Случилось так, что тот день Равшан-ака приехал в Андижан по делам. Мы поздоровались, сели за стол, ели, пили и беседовали о литературе об искусстве.
  - Ну, как у вас дела, Холдор? Как творчество? Когда вы нам подарите свою книгу с автографом? - спросил Равшан-ака, вежливо улыбаясь.
  Я рассказал ему о своих проблемах, о том, что ищу спонсоров на этот счет. Равшан-ака задумался, потом сказал:
  - Да вы не падайте духом. Мы же с вами представители изобразительного искусства. Мы должны жить, помогая друг другу. Если публикация вашей книги требует не очень большую затрату, то я готов попробовать вам помочь в этом плане. Я поблагодарил его за заботу, но мне не верилось, что он на самом деле сможет помочь мне в качестве спонсора. Даже когда Равшан-ака станет спонсором, издатели, возможно, побоятся издать мою книгу, книгу такого диссидента, как я. Но несмотря на это, я решил попробовать.
  - Тогда я сначала поговорю с издательством, а потом позвоню вам - сказал я.
  - Да, да, вот мои координаты - сказал Равшан-ака Миртаджиев и протянул мне свою визитную карточку. После долгой беседы мы распрощались.
  На следующий день я поехал в Ташкент и зашел в издательство "Янги аср авлоди" (Поколение нового века)", чтобы поговорить с тогдашним директором, Народным Поэтом Узбекистана Нормурадом Нарзуллаевом.
  - Ну, как поживаешь, шоири замон (поэт эпохи)? - сказал Нормурад-ака.
  - Слава Богу, не жалуюсь - сказал я, и продолжал:
  - Нормурад-ака, если я найду спонсора, моя книга выйдет? - спросил я.
  -Конечно, выйдет. Издавать книги такого поэта, как ты, для нас честь - сказал Нармурад Нарзуллаев.
  -Тогда пусть ваша бухгалтерия посчитает расходы на публикацию моей книги и даст мне калькуляцию. Эту калькуляцию я передам своему спонсору, и он перечислит деньги на банковский счет вашего издательства - сказал я.
  Нормурад-ака согласился и дал поручение своим бухгалтерам. Они взяли мою рукопись и подсчитали расходы. Я взял эти расчёты и позвонил Равшану Миртаджиеву. Он спросил, какая сумма денег, и я назвал.
  - Триста тысяч сумов - сказал я, боясь, что он сейчас скажет, что это слишком большая сумма и что, простите, мол, не могу перечислять такие большие деньги. Но, вышло наоборот.
  - Триста тысяч? A я думал - издательство просить колоссальную сумму денег. Всё, не беспокойтесь, Холдор, я обязательно перечислю деньги. Только вы оставьте мне их банковские реквизиты - сказал Равшан-ака.
  Я так и сделал. Потом снова поехал в Андижан и продолжал жить, как и прежде. Я даже забыл на время о своей книге. Вдруг мне звонит сам Нормурад Нарзуллаев и говорит:
  - Эй, шоири замон, (Поэт эпохи) где тебя носит? Приезжай скорее, твой спонсор перечислил деньги, и мы должны начать публикацию твоей книги стихов. Приезжай и подпиши корректировку и документы! - сказал он.
  Я тогда своим ушам не верил. Ну, думаю, неужели это правда? Я в тот же день поехал в Ташкент, окрыленный светлыми надеждами. Подумайте сами, для поэта слышать о публикации своей книги всё равно что услышать о том что у него родился сын!
  Приехал в Ташкент, зашел в издательство и, прочитав корректировку, подписал её. Моя первая книга "Песня туманных полей" тоже издавалась именно в этом издательстве, и я никогда не забуду тот счастливый момент, когда я зашел типографию, где издавалась моя первая книга. Запах бумаги, и страницы моей книги и обложки с рисунком одинокого поэта в плаще и в шляпе, уходящего под моросящим осенним дождем по просёлочной дорогой, где блестят лужи, которые чеканит холодный дождь.Гляжу на свою тоненькую книгу, похожий на тетрадь и никак не нарадуюсь.
  Итак, вышла моя третья книга "Ночной снегопад". Она была для меня словно термоядерная бомба, которая способна уничтожать армию враждебно настроенных завистников по отношению ко мне и моему творчеству. Те жалкие завистники, особенно после дормонских событий, радующихся и наслаждающихся "ошибкой" которую я совершил спяну, с твердой уверенностью думали, что, мол, теперь Холдору Вулкану конец и власти не допустят публикацию его книги никогда. Но, правильно говорит русская поговорка, что человек полагает, а Бог располагает.
  Я подарил свою книгу с автографом великому скульптуру Равшан-аке Миртаджиеву и поблагодарил его за помощь. И сказал:
  - Как только получу положенный мне гонорар за книгу, я верну вам деньги, которые вы перечислили на банковский счет издательства.
  Тогда Равшан ака взял бумагу с ручкой и написал, что он не намерен получить обратно те деньги, которые он перечислил издательству.
  Когда он подписал и отдал мне этот документ, я просто ошалел.
  Оказывается, мир не оскудел ещё добрыми людьми.
  У меня слезы наворачивались тогда на глаза.
  Я никогда не забуду тех добрых людей, которые оказали мне безвозмездную помощь, когда мне трудно жилось. Они не забывали и не бросили меня, несмотря ни на что, хотя я часто забывал о них .
  Но это ещё не всё. В литературной газете 'Адабиёт ва санъат' - "Литература и искусство Узбекистана" по инициативе тогдашнего редактора, великолепного журналиста и хорошего человека Ахмаджана Мелибоева напечатали 5 или 6, сейчас точно не помню, моих стихов вместе с моей фотографией.
  Таким образом, мои стихи получили широкое признание среди массы читателей.
  Однажды, приехав в Ташкент, я зашел в журнальный центр, чтобы навестить своих друзей, поэтов и писателей, которые работали тогда в газетах и журналах. Заглянул в редакцию журнала "Шарк юлдузи" и увидел там одного из талантливых поэтов Узбекистана Икрама Атамурадова. Человек среднего роста, черноволосый и чернобровый, с орлиным носом. У него были бакенбарды, как у Пушкина. Его кумиром был знаменитый казахский поэт Олжас Сулейменов, который тоже носил в свое время бакембарды. Икрам Атамурадов говорил медленно, но мудро и бархатным голосом. Я посвятил этому талантливому поэту стихотворение и назвал его "Канглум" так как он любил использовать слово "Канглум", то есть душа в своих стихотворениях. Это слово присутствует почти на каждом его стихотворение. С Вашего позволения, ниже я приведу это стихотворение.
  
  
  
  Душа (Канглум)
  (Стихотворение посвящается Икраму Атамурадову)
  
  
  Душа моя рухнула давно,
  как заброшенная, старая могила.
  Теперь её не поднять никому.
  А там, ведя за собой врагов заклятых
  спешно идёт нужда-предательница
  проклятая...
  Почему я не уничтожил нужду,
  почему? - сказал я самому себе
  и сжег висячие деревянные мосты,
  которые заполыхали над пропастью
  бездонной.
  
  
  Прочитав этого стихотворение, Икрам Атамурадов поблагодарил меня. Потом сказал:
  - Пламя Вулкана видно даже из далека. Спасибо, укажон (братышка), что посвятили мне стихи. Я рад.
  Потом вспомнив о чем - то важном, он продолжал.
  - Ах, чуть не забыл. Прочитав ваши стихи, которые были опубликованы недавно в литературной газете "Узбекистон адабиёти ва санъати" поэты и писатели ищут вас. Особенно поэт Шукрулло. Он унес с собой вашу книгу, которую вы подарили мне с автографом, чтобы прочесть.
  - Икрам, если приедет Вулкан, ты немедленно сообщи мне - сказал Шукрилло-ака.Вот его телефонные номера. Срочно позвоните ему. Он Вас ждет вот уже месяц - сказал Икрам Атамурад.
  Я позвонил.
  Трубку поднял сам поэт Шукрулло, который побывал в Сталинских лагерях и написал книгу "Захороненные без саван".
  - Ассалому алейкум, Шкрулло-ака! Это я Холдор Вулкан вас беспокою - сказал я.
  - Аа-аа, поэт, приехал? Ну, как у тебя дела? - спросил Шукрилло, домля.
  -Хорошо - ответил я коротко.
  - Слушай, если я скажу мой адрес, ты сможешь приехать? - сказал Шукрулло- ака, продолжая разговор.
  - Конечно - ответил я снова коротко.
  Шукрулло домля дал мне по телефону свои координаты, и я, попрощавшись с Икрамом Атамурадовом, поехал в район, где жил Шукрулло-ака. Приехал и нажал на кнопку на воротах. Аксакал Узбекской литературы, не заставляя ждать себя долго, вышел ко мне навстречу в домашней пижаме. Что было характерно, этот тощий поэт, который отсидел в свое время в сталинских лагерях, в пижаме напоминал мне узника концентрационного лагеря "Бухенвальд". Мы поздоровались, и большой поэт пригласил меня войти в дом. Он, оказывается, жил в роскошном двухэтажном коттедже, с подвалом, разумеется. Мы зашли в огромный зал, посреди которого стоял длинный и широкий банкетный стол и вокруг стола было расставлены дубовые стулья. Стол был покрыт белой скатертью, и когда мы сели, невестка пожилого поэта быстро накрыла стол. Шукрилло-ака указывая на стул, который я сидел, с гордостью сказал:
  - На стуле, где ты сидишь, когда - то сидел мой друг Расул Гамзатов. Рядом Кайсин Кулиев, Чингиз Айтматов, Давид Кугультинов и многие мои друзья. Многие из них ушли из жизни. Теперь остались я, Одил (Одил Якубов), и Чингиз (Чингиз Айтматов).Ты, поэт, это, не стесняйся, ешь, бери кишмиш, фисташки, фрукты. Приехал из далека через горные перевалы. Наверное, проголодался, как волк. Дай-ка я тебе чая налью. Ты ешь, ешь, не стесняйся. Сейчас принесут вкусную шурпу - сказал Шукрулло домля. Мы ели, пили и беседовали. Долго читали стихи. Тут кто-то звонил на домашний телефон. Шукрулло-ака, побеседовав по телефону с тем человеком, который звонил, обернулся ко мне:
  - Поэт, в чайхане нас с тобой ждет целая махалла. После того, как мы с тобой поговорили по телефону, я им сказал о твоем приезде. Они сварили плов и ждут нас. Айда в чайхану - сказал он.
  - Нет, Шукрилло-ака, как-нибудь в другой раз. Я устал - сказал я.
  - Ну , как знаешь - сказал Шукрилло-ака. Мы продолжали читать друг другу стихи, не замечая даже о том, что во дворе уже ночь. Я начал собираться уходит, но поэт остановил меня.Куда пойдешь сейчас, на ночь глядя. Ты можешь переночевать у нас. Я своей старухе скажу, и она постелит тебе постель на чорпае во дворе.
  - Хорошо -сказал я. Мы вышли во двор. Смотрю - жена поэта Шукрулло-аки, постелила мне постель на чорпае.
  -Ладно, поэт, спокойной ночи тебе - сказал Шукрилло-ака.
  -Спокойные ночи - сказал я.
  После этого Шукрулло домля пошел в дом со своей женой. Я лег спать. Перед сном я лежал на чорпае, глядя на звезды, которые мерцали высоко в небесах, над Ташкентом. Одинокая луна сонно бродила где-то там, над Хадрой. Глядя на звезды, я не заметил, как уснул. Проснулся утром. Гляжу - поэт Шукрулло прогуливает по двору в полосатой пижаме, держа руки за спиной, точь-в-точь узник концентрационного лагеря "Маутхаузен". Когда я встал с постели, поэт поприветствовал меня.
  - С добрым утром, поэт! Ну как спалось? Отдохнул маленько? - сказал он.
  Я поблагодарил его за гостеприимство. Потом помылся, и мы с аксакалом прошли в зал, чтобы позавтракать. Когда мы сели за стол, Шукрулло домля разламывал лепёшку. Потом сказал:
  - Слышь, поэт, я наверное разломал хлеб на слишком мелкие куски, словно Садриддин Айний.
  - А что, разве Садриддин Айний ломал хлеба на мелкие куски? - удивился я.
  -Ещё бы - сказал поэт. Потом продолжал:
  - Садриддин Айний иногда, когда муха утонет в его первое блюдо он, для того чтобы зря не выливать шурпу, брал ту муху за крылья с двумя пальцами аккуратно и, хорошенько пососав муху, ел шурпу до конца - сказал Шукрулло домля. Он так артистично рассказывал о трапезе Садриддина Айний, что когда он показал, как Садриддин Айний держал муху, мне казалось, что он на самом деле держит ее двумя пальцами.
  Мы смеялись.
  Через некоторое время я встал, и, взяв свои вещи, направился к воротам. Шукрулло-ака пошел за мной. На улице мы попрощались в обнимку, и я ушёл. Пройдя метров сто, я обернулся и увидел, как знаменитый поэт Шукрулло, стоял, держа тощие руки за спиной, в своей полосатой пижаме, словно, заключённый сталинских лагерей, задумчиво глядя мне вслед.
  
  
  
   Продолжение следует
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"