ПОТЕРЯЕШЬ ВРЕМЯ - ОБРЕТЕШЬ...
>
Сегодня я потерял свой возраст. Не знаю, сколько мне: восемнадцать или пятьдесят? Не то, что бы не помню - не ощущаю, не могу понять, не давит груз лет. "Груз лет", - вот видите: выражаюсь жутко литературно. Это естественно для литературы, там нет возраста, там все - персонажи. Но я то не литературный персонаж, уколол руку иголкой, так кровь пошла. Никакого вымысла, а возраста нет! Да что я? Сам себя выдумавший автор, сам себя изобретший и лишивший реальной даты рождения? Только в книгогерои и гожусь, где только это и бывает.
Да еще в жизни - у бомжей. Они не помнят прошлого и не представляют будущего. Говорят, будто это защитная реакция их психики: человеку невыносимо больно вспоминать "нормальную жизнь" с теплым домом и постоянным достатком, мучительно тяжело поминать трагидраматические обстоятельства, приведшие его на асфальт. И они забывают и возраст, и имя, довольствуясь кличками, утрачивают все имеющее отношение к памяти. Кто может достойно жить со столь тяжелым грузом, не превращаясь в мусор и помои собственной судьбы, тот остается тем, кем он и был. Ему не страшно думать ни о прошлом, ни о будущем пусть и самом безрадостном.
Только не подумайте, будто и я стал бомжем, ничуть не бывало. Или того хуже: сошел с ума. Это для натур еще послабее, чем бомжи. Я только утратил ощущение возраста и теперь не знаю как себя вести: как мужик или как пацан. На самом деле и здесь поведение не так однозначно: молодые обычно корчат из себя невесть каких крутых и бывалых мужей, а мужики в возрасте одержимы идеей доказывать всем и каждому (особенно смазливым бабенкам), что они еще ужасно молоды.
Зеркало мне тоже ничем помочь не может. Я привык видеть свою оболочку, даже только некие выпуклости на ней. Все остальное по настроению: или " ну и классный я мужик", или " ну и рожа у тебя". Трюизм, что видим мы свое представление о себе, а не самих себя. Сегодня на меня смотрел совсем иной человек: утомленный, мудрый, спокойный, все про меня знающий (даже больше, чем я знаю сам про себя). Он был столь ироничен и суров ко мне, что, в конце концов, не смог вынести его взгляда. Уж лучше мне совсем ослепнуть, чем выносить этот взгляд. Только нельзя выколоть глаза, которыми смотришь вглубь себя. Но, самое существенное, он тоже был человеком без возраста! Возраст, в самом деле, необходим мне не столько для того, что строить свои отношения с окружающими, сколько для того, чтобы знать, как относиться к самому себе. И только...
Дело в том, что сегодня я открыл в себе вселенную. Случайно. Утром подумал неизвестно о чем, мысль моя побежала так и не наткнувшись на стенку ответа, заметалась в голове, родив еще пару мыслей, сама же угасла без всякого следа и памяти о себе. Рожденные ею мысли зашевелились во мне, вызвав сонм аллюзий, аналогий, ассоциаций, гипербол, иллюзий, метафор, образов, реминисценций и всего прочего подобного по словарю до последней буквы алфавита. Сначала они играли в слова, которые скоро кончились, затем в звуки, знаки и символы, загадки и разгадки, цвета и запахи. Пока не стали сами собой - просто мыслями без всякой маскировки и оболочки. Куда-то вниз падали кристаллы смыслов - прозрачные и сияющие, невероятно драгоценные. Падали в тот низ, где нет ни низа, ни верха, но, самое главное, нет ни конца, ни дна. Падали лишь затем, чтобы появившись - пропасть навсегда. Кануть в вечность, которой уже не было, потому что не было времени, пространства, миров - всех этих жалких пародий на Вселенную.
Все это струилось, кипело, роилось и набухало во мне, разрасталось и теснилось внутрь себя, а я даже не мог испугаться, как сумасшедший, что сейчас вся эта цепная реакция рванет ядерным котлом. Даже не мог испугаться, что сейчас сойду с ума или уже сошел - потому что ни одна из этих мыслей, самодумающих во мне, не думала обо мне, о моем Я, о судьбе, жизни, теле, мире. Они думались о своем, легко и свободно, сливались, сталкивались и единились в высших спорах, подхватывали, дополняли и развивали друг друга, пока не доединились до высшей степени слияния - все тут же лопнуло, разнеслось в тысячи (столько я успел заметить, а было их много больше) пространств, горизонтов, бездн, твердей. Все мысли закончились, потому что окончательно оформились и умчались вдаль, в свои стройные и ясные перспективы.
Все - кончилось! За ними опустилась мутная стена цвета горохового супа. Вновь возникло мое отражение в зеркале, у которого брился секунду (минуту? час?) назад. И на меня взглянуло уже знакомое вам НЕ МОЁ лицо.
Я лишился возраста, положения, всего в жизни в одно мгновение, даже не сделав ничего, даже не порезавшись, а лишь подумав неизвестно о чем. Только и всего. Разве так бывает? Но со мной же сталось! Сделалось.
Жена подошла ко мне о чем-то спросить и случайно взглянула мне в глаза. Вернее - не в мои, а в те - в зеркале. И в ее глазах мелькнуло предощущение ужаса. По-моему она о чем-то (если не обо всем) догадалась. Единственный человек, хоть как-то меня понимавший, не головой, а чувством. Я ее понимаю: если раньше я был для нее надежной теплой стенкой, то теперь превратился в бездну. Жить на краю бездны нелегко. Однажды она уже почувствовала во мне бездну. В постели. Когда я дал ей (и себе) понять, что секс вовсе не звериное действо, а искусство, сродни творению, где сам процесс творения не менее захватывает, чем результат. Нужны годы упражнений, неудач, поисков и учения, чтобы достичь высшего мастерства. Но тогда это сулило ей бездну удовольствий, и она смирилась с такой бездной. Через силу, но смирилась. Теперь пред ней разверзлось нечто иное, никаких особых удовольствий не сулящее.
Я ее больше не увидел. От нее осталась только полость пустоты на том месте, что она занимала во мне. Кокон пустоты, туманной по краям оболочки, все более чистой и прозрачной к середине, абсолютной, сгущающейся до бесконечности пустоты в неизмеримо малой точке. Куда делась моя часть, которую я занимал в ней, до сих пор не знаю.
Дернуло меня подумать неизвестно о чем! Так иногда бывает, когда найдешь в отвлеченном тексте название сотни раз слышанной и десяток раз прочувствованной и пережитой мелодии или музыкальной пьесы, вспомнишь мотив и тут же начнешь его напевать. Слегка насладившись пением про себя, переключаешься на другое, но мелодию продолжаешь напевать, неслышно, сам того не замечая. Не замечая, как у тебя изменилось настроение, которое подчинилось настроению музыки. Вдруг ты ловишь себя на мысли, что шевелишь губами, что мотив еще живет в тебе, и не просто живет, а уже наплодил кучу образов, воспоминаний и впечатлений, как новых, так и давно забытых. И думаешь уже о них, а вовсе не о том, о чем думал до того, как прочел название злополучной мелодии. Ты удивленно встряхиваешься, подумав: "Откуда это во мне? Отчего пришли в голову эти мысли?", и тут же гонишь ко всем чертям и мелодию, и воспоминания. Впрочем, мелодии мимолетны. Стоит отбросить их, и ты вновь обычный человек, музыки не слышащий. Может, я в последнее время перестал прерывать неслышные напевы? Забывал переключаться из них в нормальную жизнь? В итоге - лишился возраста.
Можно заглянуть в паспорт, но никакого впечатления дата рождения на меня не производит. Раз нет внутреннего ощущения возраста - нет знания о прожитых годах. Можно попытаться подделаться, сыграть, вообразить, то бишь, действительно заделаться персонажем. Но у персонажа как раз нет возраста, его выдумывают авторы. Конечно это идея - стать автором собственного возраста. Но это, вроде, константа. Или Переменная? Или Неизвестная? А то еще взбредет в голову стать младенцем. Чушь какая-то...
Попробовал ощутить границы собственного возраста. Нижний предел где-то в районе восемнадцати, верхний - пятидесяти пяти. Пробовал прибавлять по годику снизу и убавлять сверху. Но ничего путного из этой затеи не вышло. Прибавляя, дошел до семидесяти трех, убавляя - до одиннадцати. Никакой определенности.
Да и со мной ли все это произошло? Может, не надо было давать себе поблажку, остановить все усилием воли, забыть все к чертовой матери, заняться каким-нибудь конкретным делом, раствориться в суете, назначить кому-нибудь деловую встречу (на самом деле - просто потрепаться), которая незаметно переросла бы в спор, вызвать его ответное искреннее возмущение, поругаться, переполниться эмоциями, дать по морде, получить самому. Потом долго переживать, скрежетать зубами да рвать на себе волосы.
Теперь все это меня недостойно. И не в достоинстве дело - жалко убить в себе целую Вселенную, погубить миры. Да и имею ли я теперь на это право? Ныне я только хранитель всего этого, сторож у ворот секретного склада, случайно узнавший, что я всю жизнь охранял. Сторож превратился в Бога этой вселенной. Теперь могу вытащить оттуда все эти мудрые мысли, вымыть из бездны пропавшие кристаллы смыслов, собрать их в диковинную мозаику и обрамить витиеватыми струями словес, в конце концов, стать обладателем немыслимой драгоценности: всего что угодно. Можно обойтись без кропотливых трудов: просто уйти в этот мир и быть в нем, путешествовать по нему до конца своих дней (до конца Мира?), переживая невероятные и изумительные приключения, вечно отыскивая и теряя, вспоминая и забывая, поскольку пространство моей памяти сделалось бесконечным. Мог бы начать упорядочивать этот удивительный мир, складывать гармонии, отыскивая Гармонию высшую. Мог бы. Богатство мелькнуло и пропало, показалось и исчезло. Стало самим собой. Без меня.
Я только Бог в этом мире, Бог-правитель, а не Бог-демиург. Не я создал этот мир - его зачали однажды мои родители. Но знали ли они об истинной сути своего создания? Даже и не догадывались, подобное им бы и в голову никогда не пришло. В этом я уверен. Железно. Бронзово. Мраморно. Гранитно. Поэтому они никакого права на этот мир не имеют. Впрочем, как и я. Кому принадлежит вселенная? Не может же она вся принадлежать отдельной своей части, одному своему атому. Не может же она вместиться вся в одну частицу самой себя?
Но если не мне, то кому? Возможно, Вселенная вообще никому не принадлежит. Но она внутри меня, во мне, а я шагаю по застывшему в ожидании морозов городу и несу ее в себе. Осторожно, бережно, как раненый, несущий свою рану, взрывающуюся спазмом боли при каждом неосторожном движении тела.
Можно бежать от этого наваждения в бесконечно повторяющийся мир моей памяти о прожитой жизни, наново вспоминать, переживать все бывшее в ней прекрасное, мерзкое, невероятное, ужасное, печальное, ошеломляющее или достойное, вспоминать виденные мною чудеса Земли. Но, рано или поздно, все равно бы пришел к воспоминанию об утреннем бритье у зеркала. Спасительная эскапада в мир фантазий? Это лишь фантомы, никак не сравнимые с реальностью вселенной, которую я недавно в себе ощутил. Реальность, после которой действительность кажется миражем, не говоря о дымке мечтаний.
Нечто подобное я пережил лишь однажды, летом, с полгода назад, ближе к вечеру. Когда посмотрелся в зеркало вод.
Вообще-то я прогуливался, как многие вокруг, совершавшие променад, наслаждаясь созерцанием высокого прозрачного неба, наполовину покрытого горами облаков, попеременно то закрывавшими, то вновь обнажавшими круг солнца. Любовался летним днем, пока не глянул с мостика в зеркало вод.
Вода была прозрачна, почти невидима, давая разглядеть темный ил неглубокого дна, с антрацитными корягами, оплетенными седой, давно отмершей донной тиной, медленно колышущейся, потому все еще казавшейся живой. Сквозь нее пробивались зеленые травины, языками ящериц поднимались к поверхности и стелились вдоль нее, покачиваясь в такт самому легкому течению, будто стараясь из глубины лизнуть воздух.
Меж коряг и трав то спешно юркали, то замирали на месте небольшие рыбешки. Когда они двигались - казались монолитными пулями, летящими к только им ведомым целям, когда замирали, поставив свои головки против течения - казались живыми спиралями, ритмичными движениями хвоста помогавшими себе оставаться на одном месте.
Течение несло меж ними бурые хлопья, похожие на куски сгнившей плесени, своей рваной формой и вращением будившие неясные ассоциации со снами. По поверхности плыла конфетти ряски, то сбивавшиеся в кучки и, рисуя затейливые узоры, которые тут же рассыпались, следуя завихрениям и спиралям течения, придававшими рельефность водному току, и без того чуть взволнованному ветерком.
Мимо узоров маленьких водоворотов шмыгали крупные водомерки, прогибавшие гладь воды игольчатыми лапками. У водомерок была своя игра, очень похожая на игры рыб под ними, но подчиненная более простой геометрии, более "механическая", дерганая, как всегда бывает у насекомых. Мир насекомых вился и над водой изумрудно-голубыми парами стрекозок, поблескивавших слюдяными крылышками, жужжал большими коричневыми "стрекозлами".
Иногда над водой пролетала серая чайка, ее отражение скользило по плоскости воды вслед за ней, рядом черным пятном затеняла блеск воды ее тень. Я следил за всем сразу: и за тенью, и за отражением и за самой чайкой, то парившей, то взмывавшей, то падавшей к зеркалу вод, в то место, где под водой зазевалась на месте маленькая рыбка, где встречались отражение, тень и сама птица, тут же взмывавшая ввысь с серебряным перышком добычи в лапках, роняя сверкающие капли воды туда, где не было уже ничего, но откуда еще разбегались кольца волн, разбивавших узоры ряски и заставлявших встревоженных водомерок судорожно хвататься за воду.
Зеркало вод отражало и ветки плакучей ивы, полузатонувшие в тех же водах, с лениво шевелящимися листиками, и деревья у берега, слегка покачивавшимися в такт ветру.
Но главным отражением было небо - в зеркале воды синева его была густа, почти черна, как ночью, что можно было разглядеть точки звезд. Облака были серы, даже сини, вновь заставляя вспоминать сны. Нужно сильно напрячь глаза, чтобы увидеть все темные нюансы цветовых переходов, переливов, четко различать их очертания, а стоило ослабить напряжение глаз - и неясность их невероятной красоты тут же создавало ощущение черной бездны ночного неба под ногами, бездну, увитую узором. Не успевал глаз зафиксировать и насладиться одним очертанием, как узор плавно изменялся, становясь совсем иным, не менее красивым.
Странное дело - красота облаков: глаз успевает захватить одно их нагромождение, кажущееся недвижимым, существо твое еще не успело порадоваться ему, как и неуловимо и неумолимо изменяются. Поэтому ты поедаешь их глазами, будто смотришь на само живое, текущее время, стремишься насладиться гармонией и одновременно ждешь и предвкушаешь следующие очертания. Течение облаков не совпадает с внутренним темпом человека, оно гораздо медленнее и мудрей. Надо долго обретать эту мудрость, теряя раздумья, собственный ритм восприятия и всасывать в себя их мудрую безжизненную жизнь. Созерцание облаков сродни чувству любви: каждый новый шаг в ней радует тебя, делая бесконечно счастливым. Каждое мгновение бесценно - и ты же недоволен им, ждешь продолжения и знаешь, что оно скоро будет, и ты стремишься к нему, тут же начиная сожалеть об утраченной неповторимости предыдущего. Особенно завораживают облака, отраженные в воде, где течение, хоть оно тоже неспешно, но всегда быстрее течения облаков.
Поначалу я не мог увидеть всю картину целиком - я видел то отражение облаков, закрывавших белый диск солнца, отчего оно делалось луной в черных небесах под ногами, то я видел илистое дно с белыми плетями травы, то только игры рыбок, то колыхание стеблей травы, то водомерок, то чаек - сожалея, что, любуясь одним, не могу видеть уходящую красоту другого.
Постепенно я стал держать в поле зрения дно, затем еще и рыбок, траву, ряску и ... вдруг увидел все сразу. Мой взгляд (вслед за ним - все мое нутро) припал к поверхности зеркала, будто нырнувшая чайка - и все видение мира сошлось в одну точку, как сошлись тень, отражение и тело чайки. В этой точке мир был целокупен, и я был в этом мире, а не стоял на мостике. Я был там, где сошлись реальность, тень и отражение, где между ночных облаков струились узоры ряски и замысловатые хлопья тины, куда рыбы поднимались глотнуть воздуха, куда спускались чайки схватить рыбу.
Оттуда я заглянул в собственную душу, ее узоры и хитросплетения бездн, в провалы, сгустки, под коряги, на ее солнца и луны. И я не нашел собственной души - она уже растворилась в собственном отражении.
Мне пришлось до боли стиснуть кулаками перила, нет, не от ужаса видения собственной души, не от ужаса ее потери, только от нежелания быть навсегда затянутым в эту бездну, от нежелания быть навсегда зачарованным видением этой гармонии, от ужаса красоты увиденного и постигнутого. Я был переполнен смыслом, но ни одна мысль не пришла мне в голову тогда, ничего не думалось. Я мыслил не словами, но ощущениями, не переводимыми ни на один язык, будь то язык слов, жестов, рисунков или формул. Как не переводим язык животных. Можно примерно понять, что они сообщают друг другу в том или ином случае, но нельзя дословно его перевести. В их языке нет слов, но его можно почувствовать, услышать и понять, как слышу и чувствую язык животных и растений с той самой минуты. И как собака не могу сказать об этом людям. Да и надо ли, раз уровень их мыслей находится где-то ниже, глубже суеты слов?
Нельзя высказать словами смысл тыканья носом собаки, шевеление губ рыбы, полет чайки, но можно почувствовать, уловить внутренне, вспомнив утробным чувством, ощутив в себе ту или иную ступень первопредков, ведь в материнской утробе мы уже успели побыть и амебой, и рыбой, и ящерицей. Для этого надо совсем немного: на время забыть о своей человеческой ступени, и сразу ощутить в себе всю бесконечную череду превращений живого. Человек все время боялся стать скотиной, не потому ли он все время в нее превращается? Опять вселенная? Сколько же их во мне? Вселенная животных кончается там, где начинается язык. Вселенная людей заканчивается там, где заканчиваются слова. "Утренняя" моя вселенная была именно такова.
Вселенная человечества? Достаточно проложить не так много усилий, чтобы, проштудировав культурное наследие, узнать о множестве вселенных, скрытых в человечествах, можно всю жизнь прогоняться за ними, исследуя культуры, извлекая перлы афоризмов, познавая катастрофические ошибки и заблуждения истории, равно и отдельных личностей, мудрые притчи или что-нибудь в этом роде. Но совсем не нужно знаний, что бы сделать несколько шагов назад в историческом развитии, став человеком религиозным или вообще хомо архаикус, ощутив в себе гены неандертальца, гунна, арийца, перса, семита, варвара. Почувствовать в себе слагаемые гены всей пирамиды твоих предков, а, почувствовав, вновь пережить их историческую эпоху. Ох, история! Горизонт с обратной перспективой, застывшее или отрицательное время, как спасительны твои объятия, как жива ты в нас своей мертвечиной! Обратное время, причинно-следственная связь, зримые магистрали и незримые нити, бесконечный простор прошедшего, из которого соткано наше нынешнее сознание.
Прочь! Я утратил время, значит и пространство, обретя в себе нечто иное. Но человеческую вселенную не могу отринуть, как не могу скрыться в ней. Как не могу сгинуть во вселенной (большой или малой), смотря в телескоп или микроскоп, блуждая по компьютерным сетям или тихо сидя в библиотеке. Похоже на наваждение наркомана, призрачное и недостижимое, безотвязное и мучащее.
Тогда, летом, я ушел от гармонии. Может, она была не для меня? Она была реальностью, я все видел, ощутил и запомнил. Может, мне вернуться от сегодняшней Вселенной смыслов к тому Универсуму единения?
Вряд ли я найду ее на том месте. То время хоть и текло куда медленнее моего, текло совсем по-другому, несколько в иную сторону, но все равно протекло. Протекло безвозвратно. Останься я в том мире, он бы втянул меня в себя без остатка, превратил бы в мыслящий тростник, слегка колеблемый течением и ветерками. Мне осталось бы лишь пребывать в нем, без постижения и познания - я познал его сразу весь, целиком. Весь!
Раз я не ушел от мира, не стал мудрым отшельником в чаще, то, волей-неволей, пришлось остаться в мире людей и следовать их законам. Но, испытав единение с природой, я нарушил мир с миром людским. Теперь, особенно когда меняется погода (а меняется она довольно часто), я запросто могу впасть в ТО ощущение природной гармонии, стоит только вспомнить ТО состояние - и я снова существую в гармонии с природой и с самим собой. Я даже научился вспоминать ТЕ ощущения в любое, подходящее для себя и независящее от погоды время, смиряя в себе приступы столь заразных людских эпидемий, называемых усталостью, яростью, алчностью...
О чем же таком я сегодня случайно подумал? О пустяке, конечно. Украдкой, не признаваясь в этом до конца даже самому себе, пытаюсь вспомнить ту мысль... А в действительности вспоминать не хочу, боясь пережить (и не пережить) все заново, боясь остаться навечно в переливах и мерцаниях этой вселенной, никогда больше не увидеть этот серый мир, не бродить по слякотным улицам - не жить никогда больше "нормальной жизнью".
Лучше думать о возрасте, о жизни, о Дантовом аде и рае, наконец. Ведь это его Рай и Ад. В моей вселенной нет ни того, ни другого, ни третьего, ни пятого, ни десятого - там вообще нет чисел, времени, начала и конца. И там всего много, так много...
Как это по-русски: начать шарить в укромных уголках, закутках, сундучках, шкапчиках и чуланчиках, что сокрыты в покосившихся избах и ветхих погостах, раскиданных там и сям на необозримых, как степь, просторах широкой русской души, извлекая на белый свет бесенят, злыдней, скелеты, упырей и утопленниц. Будто в тайниках души запирают злых преступников, демонов, прочую нечисть или нежить. Будто познание зла рождает понятие добра. Это большая ошибка, что все не зло - добро. Потому что Добро-Зло - сухая прагматика полезности и вреда, приложенная к живому организму. Где-то не там мы ищем, может, ищем вовсе не то. Поэтому и находим только искомое. И это - Вселенная? Черта два! (Или три!?) Это - темница, недостойная человека, у которого нет души. А у меня ее нет! Отсутствие души - вот истинная свобода, ибо душа всегда заключена в оковы тела, а я не чувствую оков, у меня на месте души - Вселенная. Вот так то! Вселенная вселенных. В которых есть все кроме места для имеющих или не имеющих право дрожащих тварей.
Всякий человек живет между вселенными внутри и вне себя, балансирует на канате, стараясь не сорваться вправо, влево, вперед, назад, вниз, вверх. Потому прячется в уютные оболочки общества, семьи, дома, тела, души, первородной сущности - в свои спасительные тюрьмы. А в тюрьме всегда подобающая компания.
Нет уж! Увольте, отлучите меня от темницы. Лучше стану думать о возрасте, утраченном мною навсегда. Пойду бродить-толкаться средь озябших людей и по их обращению ко мне: "мужчина, молодой человек, папаша, гражданин, отец" догадываться о том, что я из себя представляю.
Прохожие толкают меня, но я их не толкаю, хоть они и превратились для меня в скопище глиняных болванов.
Я боюсь вспугнуть чью-то нечаянную мысль.
Свершилось!!! Я умер.... Наконец!
Немного обидно, конечно, умереть в самый разгар невзгод. Вроде дезертирства получается. Бегства с поля боя. Слабаком оказался, не сдюжил. Вот умереть сразу после победы - это да!
Но это каждый сможет. Оно самое оно - умереть победителем. Потому что эпоха невзгод кончается и начинается счастье. Хотя какое там счастье? На пепелище-то. Одна надежда. В победу счастье приходит, но надежда умирает. А без надежды - какое это счастье? Вот в спокойствии и достатке умереть - это да! Когда впереди тоже, что и позади. Но такая жизнь уж больно на смерть похожа.
Как ни крути, но, по большому счету, умирать никому не охота, ни до, ни после победы. Отсюда все рассуждения - когда лучше, когда хуже. Этот еще не пожил, а этот только зажил. Лучше - никогда.
Так всегда бывает, когда обратного хода нет. Вроде все здесь посмотрел, всего отведал, каждый закоулок знаешь, все надоело до безумия. Пора что-то новое исследовать. Ан - нет, уходить не хочется, если знаешь, что не вернешься.
Я так и сообщил в небесной канцелярии: де, мало пожил. Они где-то порылись и выдали мне: Как это, мало? Вот смотрите - генами вам срок на два года был меньший отмерен, а Судьбой так вообще на двенадцать. Как так получилось, что вы сверх времени на Земле болтались, ума не приложим.
Я им про средний срок жизни, а они мне: Вы его с абортами считаете или без? Если без, то напрасно. Вот вы, например, обязаны четырем абортам вашей маменьки до вашего рождения и двум - после. Вообще то они планировали оставить 4, но тут очередь на квартиру передвинули на год. Вот вы и сподобились. С номером четыре встречаться будите? Как хотите. И с остальными тоже?
- Что, все шестеро здесь?
- Да. Все болтаются по абортам. Мыкаются безродными, бедолаги, раз суждено им родиться в этом месте и в это время. Сами родителей выбирают, да, видно, не Судьба. Так туда-сюда и шастают. Кое-кто пообвыкся, говорят: Это и есть истинный рай - материнская утроба.
- Значит, у вас здесь тоже очередь?
- А вот очереди никакой как раз и нет. Небеса, знаете ли. Здесь в любую сторону безмерно. На материальные объекты, что говорить, спрос есть. Но они там - не у нас. А здесь нет.
- Как тут у вас с раем и адом?
- Все в порядке. Чего изволите?