Его утро было наполнено звуками. За занавеской, отделявшей кухню, звякала посуда, лилась вода. Это Манечка готовила завтрак. Во дворе кудахтали куры, озабоченно вскрикивал петух. С улицы было слышно, как тяжело урчит и фыркает военный грузовик, переваливаясь по ухабам.
Квадратики солнечного света переползли со стены на пол. Он встал, поел вареной картошки, размешал с водой вишневое варенье. Хорошее варенье. Тетя Шура в прошлом году дала.
Вышел во двор. Майское солнце брызнуло в глаза. Еще на прошлой неделе в лесу было по колено снега, а сегодня уже одуванчики высыпали по всему двору. Он огляделся, прикидывая дела на сегодня. Зимой что делать? Только ходить по дому, чистить снег, слушать ворчание Манечки да ждать мальчишек с горки. Зато весной работы - дня не хватает.
Из сарая доносилось металлическое постукивание. Это старший Витька бесконечно перебирал доставшийся от соседей старый мотоцикл. Как-то летом убитый агрегат вдруг ожил, и радостный Витька пронесся по деревне с дымом и треском, пугая кур и доведя до истерики собак. Но после этого в моторе что-то окончательно сломалось. Витька круглые сутки пропадал в сарае, просил денег на запчасти. Он не давал. Ругался. Зачем тратиться на эту рухлядь? Но иногда замечал небольшую недостачу в своих финансах.
На чердаке послышались детские голоса. Младший Вовка с соседскими мальчишками, такими же разбойниками, устроил там "штаб", в котором планировались очередные проказы. Хоть бы потолок не провалили!
Погрозив Вовке, он вышел за калитку и повернул к лесу. Его дом в деревне был крайним. Слева к забору подходил лес. Справа стоял дом тети Шуры, За ним зиял выбитыми окнами дом Ковыркиных. Они уже давно перебрались в Тверь. Дальше виднелся покрашенный синей краской дом продавщицы Лиды и ее мужа Сереги, горького пьяницы. Пустырь за дорогой порос молодыми березками. Раньше здесь Ковыркины сажали картошку. Майский лес был гулким и прозрачным. Березы только начали распускаться, и еще не успели заполнить лесное пространство тенью и шумом листвы. Он пожалел, что не успел в этом году набрать березового сока. Раньше всегда набирали полный бидон и хранили в погребе. Он помнил этот сок: прозрачный, холодный, чуть сладковатый, с металлическим привкусом от железной кружки.
Лесная дорога вела к воинской части. В старых колеях стояла вода, а между колеями тянулась вверх молодые деревца. Упавшие поперек дороги деревья поросли мхом. Воинскую часть окружали покосившиеся столбы с обрывками колючей проволоки. Деревенские ходили сюда, как в магазин хозяйственных товаров. В заброшенных строениях попадались нужные вещи. Но искать надо было осторожно: под прогнившими досками могли прятаться гадюки. Летом здесь было много грибов. Правда, тетя Шура говорила, что их есть нельзя, потому что военные посыпали землю ядовитым порошком. Но многие ели, и ничего.
Под грудой ржавого железа он нашел то, что искал: прочную, широкую доску. Она нужна была, чтобы укрепить прогнившее за зиму крыльцо. Манечка давно уже ворчала. Да и Вовка мог провалиться, когда носится из дома - в дом. С доской на плече он зашагал назад в деревню.
Уже издали заметил что-то красное между деревьями. Возле забора тети Шуры стояла новенькая красная машина непонятной иностранной марки. Блестящая, городская, она как-то неправильно выглядела среди ухабов и одуванчиков. Наверное, тетю Шуру обратно привезли, подумал он. Осенью зять на машине забрал ее в Москву. Тетя Шура не хотела уезжать. Дом у нее хороший, теплый. Дрова есть, банок с огурцами в погребе целая батарея. Это все дочка. Если, говорит, с сердцем что, или давление подскочит, какой врач в такую глухомань доберется?
По двору тети Шуры ходили две незнакомые девчушки-школьницы. Одна с длинными волосами, другая коротко подстриженная. Может, внучки? Он хотел было спросить у них, как там тетя Шура, но решил дождаться, когда из дома выйдет кто-то из взрослых. А пока принес топор и принялся разбирать крыльцо, чтобы заменить провалившуюся доску.
- Извините! Можно Вас попросить?
Он вздрогнул. Одна из девчушек, та, что с короткой стрижкой стояла у низенького заборчика, отделявшего его двор от двора тети Шуры. Он взглянул на светлую кофточку, обтягивающую вполне женскую грудь, и мысленно прибавил ей лет пять-семь.
- Можно. Почему ж нельзя? - немного смутился он.
- Вы не поможете погреб открыть? Замок заржавел. Никак не получается.
Старые скобы легко поддались топору.
- Ой! Спасибо! - обрадовалась девушка.
- А что, тетя Шура не приехала? - спросил он, пытаясь заглянуть в открытую дверь дома.
- Какая тетя Шура? Бывшая хозяйка? Я же ее не знаю. Я через агентство домик купила. Далековато, конечно. Почти четыре часа от Москвы. Зато место какое! Воздух, прямо голова кружится!
- Из Москвы? Ого! Ничего себе! - не поверил он.
- Да. Нам это направление как раз удобно. Я давно хотела домик, на природу выезжать. Но ближе к Москве очень дорого. А здесь и участок с фруктовыми деревьями, и дорога хорошая. Последние километров семь, правда, ужасные. Хорошо, хоть колесо не пробили.
Он обиделся. Новая дорога была гордостью всей деревни. В прошлом году начальство из Медвежьего распорядилось, чтобы ее привели в порядок. Навезли битого кирпича, высыпали и прошлись несколько раз бульдозером. Вот раньше да, совсем плохо было. Летом еще как-то грузовики пробирались. Даже магазин приезжал. А весной или осенью их деревня полностью теряла связь с окружающим миром.
- Меня Вероника зовут. Можно Ника. Некоторым больше нравится Вера. А дочку Аня, - кивнула она в сторону девочки.
- Дочку? - удивился он. И мысленно прибавил Веронике еще лет семь. Все равно недостаточно, чтобы у нее была такая взрослая дочь.
Он думал, что Вероника с Аней будут приезжать каждые выходные, но их долго не было. Он сажал картошку, пилил старую яблоню и время от времени посматривал через забор на соседний двор. Как все дачники, они должны были бы приезжать по субботам. Но у него сбилось внутреннее ощущение времени, и где субботы, он не знал. Хотел спросить у Манечки, но подумал, что она рассердится. С какой это радости он городскими дамочками интересуется? Манечка была ревнивой.
Наконец, они приехали.
- Вас давно не было! - сказал он, подходя к забору.
- У Ани контрольные. Конец года, - улыбнулась Вероника.
На ней были коротенькие, совсем детские шортики. Он смутился, опустил глаза и вдруг увидел в траве у ее ног красные ягодки. Что это, клюква, что ли в начале лета? Хотел наклониться посмотреть. Но вдруг понял, что это ногти на ногах Вероники, накрашенные ярким лаком. Это открытие почему-то испугало его, и он поспешил на свой огород высаживать огуречную рассаду.
Вечером Вероника с Аней жарили во дворе шашлыки. Густой запах жареного мяса растекался в сумерках. Он изнемогал от запаха. Ходил по двору, стараясь попасться на глаза, принюхивался, истекал слюной, надеялся, что позовут, но они не звали. Жареного на огне мяса он не ел, наверное, ни разу в жизни. Манечка раньше варила мясные щи, тушила картошку или капусту со свининой. А просто так жарить куски мяса - этого у них никогда не было. То ли от запаха, то ли от маленьких красных ногтей Вероники, в нем вдруг проснулись давно дремавшие мужские соки. Ночью, во сне, он проделывал с Вероникой такие вещи, о которых знал от других мужчин, но никогда не позволял себе с женой. Манечка вообще была стыдливой. Поначалу боялась, что услышит спящая за тонкой перегородкой свекровь. Шептала; "Тише, тише!" Потом, когда родители померли, уже подросли дети.
Он проснулся в поту и в ужасе от содеянного во сне. Долго просил у Манечки прощения. Манечка сидела на диване, отгородившись занавеской, и слышно было, как она сердито сопит.
Вероника с Аней уехали, но он не успокоился. Втайне от Манечки ходил по огороду, искал угощение, надеясь обменять его на приглашение к столу. Тыквы еще даже не цвели. Он выращивал отличные тыквы. Раньше они шли на корм курам. Но потом куры одна за другой стали умирать от старости. Он не умел их резать и хоронил за сараем, насыпая аккуратные холмики. Так что тыквы он мог отдать, хоть все, но не сейчас. Огурцов еще тоже не было. Зеленые перья лука казались слишком малой платой за ценное мясо. А дарить пышно распустившиеся пионы он не хотел, чтобы не злить Манечку, которая не сводила ревнивых глаз с его метаний.
- Я же не для себя стараюсь! - придумал оправдание он, - вот, Витьке девушку надо. Дочка, Аня как раз подошла бы.
Витька всегда был тихоней. Вовка, тот более шустрый. У него и в Медвежьем, когда в гараже работал, подруга была. И в Москве, наверное, со столичной дамой успел познакомиться. А Витька ничего и не видел кроме своего мотоцикла. Так получилось, что ровесниц у него в деревне не было. Девушек постарше он стеснялся, а маленькие так и не успели заневеститься, пока ему в армию идти. Думали, после армии. Но дослужить Витьке не удалось. Военные привезли, целой делегацией. Три месяца до конца службы оставалось. Даже открыть посмотреть не разрешили. Аня была бы ему хорошей парой. Аккуратная, тихая, с мамой все время.
Вовку в армию не взяли. Манечка ездила в Тверь, просила. Одного сына уже получили назад в железном ящике. После школы Вовка устроился в гараж в Медвежьем. Сначала ходил пешком каждый день по семь километров. Потом договорился там жить у приятеля. А весной собрался с друзьями Москву, на стройку. Манечка не хотела отпускать, как чувствовала. И денег тех "строительных" не хотела.
На Вовкиных похоронах Манечка держалась. Даже соседи говорили: как хорошо Манечка держится. А на третий день упала. Несла миску с вареной картошкой. Желтые картофелины раскатились по полу. Он думал, оступилась. Обжигая пальцы, подбирал горячую картошку. Манечка больше не встала. Три дня она лежала на диване и что-то пыталась сказать, но только мычала и смотрела полными ужаса глазами. Через непролазную грязь, где лесом, где по обочине, он добрался до Медвежьего. Врачиха равнодушно пожала плечами:
- А что я сделаю? Вертолет вызову? На вашей дороге машину трактором не вытащишь.
На четвертый день жизнь ушла из Манечки.
Какой-то отрезок времени после этого вообще выпал у него из памяти. Наверное, его тогда не было на земле. А потом он вдруг понял, что все родные здесь, живут рядом. И жизнь продолжилась обычным чередом. Он ухаживал за огородом, топила баню, содержал дом в порядке. В нем словно продолжала выполняться заложенная давно программа. Но вдруг в этой программе что-то разладилось. Вторую неделю он не находил себе места. Злился на себя, оправдывался перед Манечкой, жаловался сыновьям.
В субботу поднялся ветер. По небу бродили тучи, как перед дождем. Он вслушивался в шум ветра, надеясь различить в нем звук приближающегося автомобиля. Наверное, их погода испугала. После полудня похолодало, но небо прояснилось. Они все-таки приехали. Недолго походили по двору и закрылись в доме. Он зачем-то просидел до темноты на крыльце, потом лег спать, Постель была ледяной, и он никак не мог согреть ее своим телом. Мысли путались. Манечка и Вероника словно тянули его в разные стороны, и он разрывался между ними.
Внезапный страх захлестнул его. Внутренности сжались в холодный ком. Ноги сами вынесли во двор. Светила луна. Дверь сарая была распахнута. В проеме стоял Витька и молча наблюдал за ним. Он метался по двору. Окружавшие предметы были зыбкими и призрачными. Ему казалось, что он проваливается куда-то. Единственным, за что он мог ухватиться, было светящееся окно в соседнем доме. В панике, не отдавая себе отчета, он метнулся туда. Калитка не заперта. Нога налетела на что-то твердое. Загремело железо, в тапочки хлынула ледяная вода. Желтый свет упал на крыльцо.
- Аня! Дай фонарик!
- Мам! Кто там?
Луч ударил по глазам и ослепил. Морок сошел. Мир обрел твердость. Мокрый, растерянный, он стоял в холодной луже и тяжело дышал, лихорадочно придумывая, как оправдать свое присутствие.
- А! Это Вы? Вы что-то хотели?
- Нет... Я... - Мысли его метались. - я слышу... Шелестит в кустах. Как ходит кто...
- Ежик, наверное, - предположила Аня, - я вон там, возле забора, ежика видела.
- Аня! А чего это у нас лейка с водой прямо на дорожке стояла?
Он заметил у своих ног опрокинутую лейку.
- Это я цветы поливать хотела.
Он понял, что делать. Всем будет хорошо. Аня Витьке понравится. Манечка перестанет ревновать и подружится с Вероникой, потому что они теперь будут родственниками. А он будет обо всех заботиться. Его план был великолепен. В нем вообще не было никаких изъянов. Оставалось только дождаться их следующего приезда.
Они приехали поздно и сразу же скрылись в доме. Зажглось окно и вскоре погасло. Он ждал для верности еще не меньше часа. Канистру солярки взял у Витьки в сарае.
- Чего смотришь? Для тебя стараюсь, - укорил спрятавшегося в темном углу Витьку. - А ты не зевай. Упустишь - где тебе еще найду. Мы вам комнату освободим.
Пламя вырывалось из сеней. Лопались стекла. Тетя Шура выглянула в окно и погрозила пальцем, как раньше, когда он, маленький, воровал у нее вишни.
Прибежал Серега в майке и сапогах. Рванулся к крыльцу. Продавщица Лида в ночной сорочке, растрепанная, как ведьма, бежала следом.
- Не ходи! Прибьет! - кричала она и хватала мужа за майку.
- Пусти! Там люди! - отбивался Серега.
- Не пущу! Крыша! - визгливым, срывающимся голосом голосила Лида.
Пожарная машина приехала из Медвежьего, когда уже светало. Он услышал шум воды и вышел посмотреть. Груда развалин светилась и дышала жаром. Пожарные в серых куртках поливали из рукава уцелевший сарай. Руки тряслись, и он спрятал их за спину.
- Кажись, люди были. Машина у забора стоит. Дачники? - подошел второй пожарный.
- Дачники... - он неопределенно пожал плечами.
- В милицию надо сообщить. Ох уж эти мАсквичи. Покупают развалюхи, а сами ни печку топить не умеют, ни за проводкой следить.
Он проснулся, когда день был уже в разгаре, и сразу понял, что что-то не так. Прислушался. Пахло гарью. На кухне было тихо. Из открытого окна тоже не доносилось ни звука. Хотел окликнуть Манечку, но вдруг осознал, что вокруг нет ни души. В мире стояла тишина.
