Дубовые листья сверкали, как драгоценная парча. Ими была усыпана хрусткая трава и подсоленная заморозками земля, и лужи с черным тоненьким ледком. Тронутые инеем, листья взблескивали и искрились в лучах заката, смешанного со светом фонарей, отливая то золотым, то серебряным цветом, привораживая взгляд острыми лучиками, неуловимыми мелкими вспышками. Ана шла и любовалась их четкими, чеканными контурами, бронзовой паутиной прожилок, чуть загнутыми краями. Они терпко пахли: холодом, осенью, дубовой бочкой. Они намекали на темный эль и красное вино со специями у камина, на долгие темные вечера, на пушистые шарфы и уютные варежки.
Девушка натянула перчатки и подняла воротник.
По спине пробежал сквозняк, по деревьям - холодный порыв ветра, и листья, еще не устроенные, не впечатанные в подмерзшую землю, зашуршали и тайно зашевелились, подскочили и завертелись, а те, что задержались на ветках, застучали, как тонкие кусочки жести.
Дорожка чуть пружинила под ногами, там, в глубине земли, еще оставалась влага, но снаружи она превратилась в хрусткие гребешки изморози. Наступать на них было жалко, и Ана старательно их перешагивала, но они все попадали под ноги. Край неба румянился красным и желтым, а выше висела чуть размазанная половинка луны и дрожала, мерцая в глубине синевы, маленькая звездочка. Мост выгнул спину горбом на фоне Залива.
Снова ветер...тишина лопнула, как тонкий лед, раздался резкий, неприятный треск, перешедший в надрывный рев и вой. Девушка оглянулась- со спины, по дорожке, к ней неслись три темные тени и слепили сине-фиолетовые, мертвенно-бледные фары. Завоняло бензином. Вечер вздрогнул и окончательно распался на осколки.
Ана, тихо ругая чекнутых мотоциклистов и придерживая сумочку, отпрыгнула с дорожки на газон, и, торопясь, пошла к другой дорожке. К ее ужасу, мотоциклы не пронеслись мимо, а остановились и двинулись за ней, вихляясь на кочках. 'Отберут сумочку, мобильник...' - спотыкаясь, слепо, охваченная паникой, она побежала вперед, левее, еще левее - за деревья - и вылетела на берег. На желтый днем и темный ночью песок пляжа. Мотоциклы выкатились на песок и остановились. Ближе к ней оказался парень с панковским гребенем на голове и в кожаных перчатках без пальцев; он не спеша слезал с мотоцикла, придерживаясь за раму и перекидывая через нее длинную суставчатую ногу. Лица его не было видно, но видно было мертвенные, сине-фиолетовые огоньки, точечками пылавшие в глубине глазниц. Девушка заледенела так же, как когда на нее из-под куста около магазина с рыком рванул большой черный ротвейлер, взвизгнула и попятилась.
За ее спиной раздался шум и плеск, стук дерева о камень, и длинная высокая волна двумя усами прянула на берег, залив ей ноги. Суставчатый парень зашипел и отскочил назад, мотоцикл свалился в песок, перемешанный с водой. Одновременно кто-то большой и широкий прыгнул мимо Аны на берег. Дальнейшее происходило, как при ускоренной перемотке фильма: широкий, (кто бы он ни был), сшиб кулаком второго мотоциклиста, в развороте приложив третьему - вроде как короткой палкой, оказавшейся у него в руках, догнал суставчатого, сунул его лицом в песок и подержал некоторое время, затем что-то заявил угрожающим тоном и закончил уже спокойно (как ни странно, Ана понимала вдогонку каждое слово):
- И передайте Мелвасу/1/, что ему при встрече достанется так, что он из Белого станет сплошняком фиолетовым! Распустил свою свору донельзя, на позор всем порядочным фэйри...
Затем широкий подошел к воде и обернулся к девушке.
- Что стоишь? Если не хочешь, чтобы твари из Аннуина/2/ снова взяли твой след, оставь за собой милю-другую соленой воды и не возвращайся сюда до рассвета.
Он подставил руку и оторопевшая девушка ухватилась за его жесткую шершавую ладонь. У берега стояла лодка - небольшая деревянная моторка. Ана шагнула через борт на качнувшуюся скамейку и села, подобрав под себя мокрые ноги. Широкий оттолкнулся веслом от берега (вот что было у него в руках!), завел мотор и направил тарахтящую лодочку носом в сторону залива. Затем опустился на скамейку, пошарил под ней и протянул девушке толстый шерстяной мячик - скатанные носки. И произнес:
- Манавиддан ап Ллир.
- Что?!- переспросила девушка в недоумении.
- Зовут меня так! Если покороче, то Мананнан, ну или просто Ман/3/. А тебя?
- Ана.
- Дана/4/?
- Нет, Ана.
- Ну, это одно и то же... Одень носки, замерзнешь!
Ана закатала брюки, расшнуровала мокрые ботинки, стянула их вместе с чулками и нерешительно замерла.
- Да одень же! И ноги ставь прямо на решетку, а обувку давай сюда, - Ман двумя пальцами поднял ботинки, взмахнул около них ладонью, обращенной вниз, и девушка увидела, как струйки воды быстро срываются и падают с подошв ботинок в залив. Отдав Ане неожиданно сухую обувь, Ман опять запустил руку под скамейку и достал термос. Когда он вынул пробку, девушка издали почувствовала запах имбиря, гвоздики и корицы. Полная крышка знатного глинтвейна окончательно прогнала холод и озноб; Ман и себе налил пару глотков. То ли глаза пригляделись к сумеркам, то ли на воде было светлее, чем на берегу, но Ана наконец-то разглядела, что ее неожиданный спутник одет в крупно вязаный свитер неопределимого цвета - или темно-бежевого, или хаки, что он темноволос и бородат, и что он улыбается.
- Сейчас отвезу тебя в одно неплохое местечко и там оставлю. Подождешь до рассвета в безопасности, а у меня еще дел невпроворот.
Ана не решилась ничего возразить и только спросила:
- А эти...не найдут меня потом? И кто они вообще такие?
- Да песики это, из свиты Гвин ап Нудда/1/... Слышала про такого? Про Дикую Охоту? Врата уже открыты, канун Самайна/5/, вот они и носятся. А чтобы не докучали... хмм...- возьми вот это: с моей бирюлькой они к тебе и близко не подойдут, - и Ман вложил в руку девушки крупную плоскую раковину на кожаном шнурке, довольно ухмыльнулся и завинтил крышку термоса.
Лодка шла в залив, не управляемая, казалось, никем. Ман принялся, насвистывая, сбрасывать с лодки что-то вроде гибкой сетки, с одной и с другой стороны, так что вскоре по бокам суденышка выросли пенные 'усы'.
- Рыбу ловите?- любопытствуя, спросила Ана
- Да нет, зачем мне рыба, когда такая помойка... Вот, завтра солнечный денек, а тут мусор всякий плавает: пакеты, бутылки и прочее неудобьсказуемое нечто. Надо прибрать/6/.
Разместив мусороуловители, Ман чем-то пощелкал и внезапно включилось радио. Теперь, в эпоху мини-плееров и КПК почти никто не слушает радио... Ана аж вздрогнула от хрипа и свиста, и повторно вздрогнула, услышав первые такты крайне навязчивой попсы. Ману такая музычка тоже не пришлась по вкусу - пробормотав: 'Меняю Билана на Дилана' он подкрутил верньер настройки. 'Lay, Lady, Lay' /7/ его вполне устроило.
К тому моменту, когда лодочка обогнула Кронштадт, на часах Аны было полдевятого, а к Сестрорецкому Курорту они пришли еще позже, но несгораемый закат все висел и висел над заливом. 'Наверно, и время сегодня тоже движется не так, как обычно'- решила девушка. Усталости она не чувствовала, дальнейших приключений ожидала с интересом, почему-то ощущая себя под защитой выданного Мананнаном амулета чуть ли не всемогущей.
Ман раскатал отвороты своих сапог выше колена и вынес ее на берег, чтобы она опять не намочила ноги, велел заглядывать в гости на Мэн или в Эмайн/8/ - при случае, попрощался и отправился по своим неведомым делам.
Ана оказалась у нижних ступенек гранитной лестницы, в два уступа ведущей вверх, на берег, к соснам и гранитной же площадке перед большим зданием со шпилями, куполами и полукруглыми освещенными окнами. Но Ана подошла сперва ко входу в длинную застекленную галерею, уходящую вдоль пляжа. Она вся сияла на просвет, как фонарик - тонкие переплеты и много стекла. Внутри виднелась зелень - пальмы, цветы... Ана подошла к дверям и заглянула вовнутрь.
Первыми она увидела двух молодых женщины, странно, но красиво одетых.
Одна была в тюрбане и лилово-сиреневом платье с кружевом, другая в платье черном с серебром, и окутанная многочисленными спиралями страусиного боа. Сиреневая была темненькой, с высокой прической, а ее спутница была ярко-рыжей. Обе беседовали, стоя у стены, точнее, у окна, бывшего стеной.
- Разве ты не знаешь, что, когда добрались до источника, то вода оказалась не минеральной, а чистейшей пресной, и пришлось через полгода делать еще одну скважину, поглубже? А в роли Моисея оказался Авенариус /9/
Тут Ана увидела странное - вполне живые женщины стали вдруг терять объем, бледнеть и уплывать, а за ними медленно проступило вторым слоем полное электрического света помещение, столы, покрытые белоснежными скатертями, послышался стук приборов и звон бокалов. В бокалах, в хрустальных кувшинах на столах почему - то была налита вода, и нарядные, смеющиеся женщины и мужчины пробовали ее, смаковали, как самое редкое вино, смотрели через бокалы на свет, кивали, сережки в ушах женщин и запонки мужчин отбрасывали маленькие искорки.
Потом Ана снова увидела двух прежних женщин, они все болтали. Девушка вежливо поздоровалась, но ей в ответ даже не кивнули. Несколько огорченная этим фактом, Ана прошла мимо пальм туда, где горел яркий электрический свет и слышался шум голосов. Внезапно увидела она быстро и энергично идущего ей навстречу длинноволосого, усатого человека с простым лицом и носом - 'картошкой'- он ей напомнил своим видом что-то украинское или волжское, к тому же смутно знакомое, но забытое... Ана посторонилась, человек, не заметив ее, распахнул дверь в боковую комнатку и там, за дверью, укоризненно и с упором на 'о' произнес: ' Ну что такОе с тОбОй, Федя?'
Навстречу ему другой голос, тоже округлый, но не так напирающий на 'о', смущенно ответил: 'Да не знаю я... кашель душит, кажется, я заболел'. Снова окающий, увещевающий говор: 'Какое заболел? Разве у тебя жар? Только что здоров был, и кашля никакого не было. Ну что ты, право, как институтка... не капризничай, Сергей уже приехал и полный зал народу... и поклонниц'. Тут оба голоса засмеялись чему-то, а Ана пошла дальше, потянула на себя дверь с зеркальными стеклами и вышла, наконец, в роскошный зал, выдержанный в красно- палевых тонах, с резными деревянными стенами, с росписью - арабесками на потолке, полный людей в креслах и в ложах (дамы обмахивались веерами, мужчины сияли белизной воротничков и темнели фраками) - зал, ярко освещенный тремя громадными электрическими люстрами. В оркестровой нише сидели музыканты и стоял рояль, с худым пианистом за ним: носатыми, с гладкими черными волосами, зачесанными на бок, с пронзительными глазами и нервной складкой губ. Неимоверно длинные кисти рук его жили отдельной жизнью, порхая по клавишам, и, казалось, хотели убежать из тесных обшлагов.
Ана встала сбоку, за колонной, потрогала глубоко вырезанные бороздки руны на ракушке, что висела у нее на шее, и вздохнула.
Наконец, из коридора показался 'волжанин (он прошел в зал и сел в кресло) и еще один человек - высокий, белобрысый, со светлыми глазами и бровями. Публика бурно зааплодировала.
Белобрысый подошел к роялю, облокотился на него и негромко, даже как - то интимно начал петь: ' На холмах Грузии лежит ночная мгла'. При первых же звуках его голоса, и широкого, и звонкого, и баритона и баса одновременно, с легкими переходами по всему диапазону и характерной артикуляцией, Ана узнала поющего. Немудрено - этими записями она заслушивалась много лет подряд, с трудом вынося потом исполнение других певцов. Безусловно, это был Шаляпин. Значит, 'волжанин', видимо, Алексей Пешков, а за роялем- Рахманинов/10/. За романсом последовала ария 'Не плачь, дитя', исполненная с подкупающей нежностью и задушевностью, потом певец внезапно преобразился, черты лица его заострились, угловатыми стала и жесты, и Ана услышала редко исполняемую 'Балладу со свистом' из 'Мефистофеля' Бойто а затем, наоборот, до крайности известное 'Люди гибнут за металл' Гуно. Покончив с разнообразной нечистью, исполнитель переплавил сарказм во вкрадчивость, у вид у него стал комически- грозным, нос, казалось удлинился, а рот растянулся, и 'Ария о клевете' снова вызвала аплодисменты и восхищенные вздохи публики.
Потом было много романсов, и народные песни, и еще арии... Шаляпин, раскрасневшийся, с сияющими глазами, с прилипшим ко лбу завитком светлых волос, бисировал, разговаривал со знакомыми в зале, улыбался. Пианист истребовал себе бокал вина и осушил его в один глоток - умаялся. Перед Аной все кружилось, как в пестром замысловатом калейдоскопе, звуки обволакивали, наплывали и уплывали, огоньки люстр мерцали и колыхались, как от сквозняка. Последней запомнила она арию Варяжского гостя
Утро все-таки наступило. Ана почувствовала это вышла наружу, к заливу. Залив лежал светлый, серый и туманный, волны шевелились едва- едва, и на них качалась сонная чайка, и не было в таком море ничего грозного и буйного. А где-то там, на другом берегу, почти по прямой, лежал Стокгольм. До острова Мэн, где живут не только короткохвостые кошки, было существенно дальше. Девушка глубоко вдохнула сырой и свежий запах воды, побродила по песку, и не спеша пошла мимо Курзала наверх, прочь от берега. Пока она шла, стены, окна, нечеткие контуры строения- все таяло за ее спиной, а впереди все отчетливее слышался шум идущей электрички...
1Мелвас, Гвинн ап Нудд, (Gwynn ap Nudd) - властитель Аннона (Аннуина), Потустороннего Мира, сын Нудда, охотник и предводитель Дикой Охоты, бог войны и смерти .
Дикая охота. В ночь Самайна, на 1 ноября (изначально - в семнадцатый день второго лунного месяца после осеннего равноденствия), по преданию, Дикий Охотник ( варианты: Малвас, Херн-охотник (ипостась Кернунноса, Один, и тд. ) скачет во главе Дикой Охоты. Если обогнать его, он исполнит желание. В Самайн открываются холмы, и сиды свободно бродят меж людей. Любой человек в это время может встретиться и поговорить с сидами и богами.
2Аннуин, Аннон (врата) - потусторонний мир.
3Манавиддан ап Ллир, Маннанан Мак Лир- в ирландской и валлийской мифологии сын бога морей Лера (Ллира). Мананнан также был богом моря, волшебником и целителем, владыкой острова Блаженных.
4Ана, Дана, Дану, Дон- Богиня Дану в ирландской мифологии, или Дон в валлийской, праматерь кельтских богов
5Самайн, Самхейн, - Хеллоуин, 31 октября -1е ноября. Кельтский праздник мертвых, ночь Дикой Охоты.
6 http://www.godsbay.ru/celts/manannan.html,
7 песня Боба Дилана
8 Эмайн Аблах - Яблоневый Остров, Яблоневый Сад, Страна Вечной Юности
10 на самом деле в Курзале играл свой струнный оркестр в 60 человек под управлением капельмейстера г. Шелара, не уверена, что там был рояль, еще меньше уверена, что за него пустили бы Рахманинова, который обычно аккомпанировал Шаляпину на домашних, 'камерных' концертах у друзей ;)