Свидетель придерживался двух правил. Добывать только то, что мог съесть, и держаться подальше от суллов. Хорошие правила. Они облегчали существование и позволяли вести спокойную жизнь.
Он охотился на мелкую дичь: диких индеек, опоссумов, сусликов, зайцев. Когда требовался жир, ловил лосося в одном из рукавов большой реки. Рыбак из него, конечно, неумелый - за полдня мог ничего не поймать, но понемногу учился. Времени хватало.
Он мастерил и испытывал верши, обстрогав прямые ветки, перевязав их полосками шкурок так, чтобы получилась корзинка. Пока ожидал, сработает ли ловушка, собирал зелень: свежие нежные листья щавеля, цикория и завитки папоротника. Обычно съедал их сырыми, подержав во рту, давая сладкой зелени, перед тем как ее разжевать, полежать на языке. Вкус был отличный! В тех редких случаях, когда зажаривал добычу на огне, смаковал нежные соки и хрустящую корочку.
Ночевал обычно на открытом воздухе. Сооружал постель из веток ели, бальзама и кедра, и засыпал, вдыхая умиротворяющие ароматы. В дождливую погоду ставил простейшие укрытия, навесы и лежбища. Ночи были прохладными, но не холодными. Даже здесь, далеко на севере, снег уже сошел.
Он редко оставался на одном месте дольше двух ночей. И не задумывался, непоседливость это или осторожность. Постоянно передвигаться казалось правильным. Лес велик, в нем полно неизвестного - на что-то стоило взглянуть, а чего-то лучше избежать. Так все и шло своим чередом.
Он знал, что живет на сулльской земле, но не видел причин уходить. Он заслужил право здесь находиться. Это они сделали его тем, кем он стал.
Сами создали то, чего боялись.
Большую часть времени Свидетель старался их избегать - их огней, конных троп, каменных кругов, на которых они ставили шатры, - но не стал бы церемониться, попытайся они его схватить.
Он их больше не боялся. Невозможно бояться людей, когда столько раз видел их смерть.
Достигнув развилки тропы, Свидетель повернул на север. Он двинулся по оленьей тропе через участок леса, который выглядел прореженным. Бузина и толокнянка покрылись цветами, и от куста к кусту с гудением плыли шмели. Лица Свидетеля коснулся солнечный свет. Поклаже добавляли веса остатки индейки, добытой и закопченной прошлым вечером, так что пару дней можно обходиться без охоты. Его это радовало. Позже, когда оборудует стоянку, сможет заняться изготовлением еще одной верши. У него появились кой-какие мысли о доработке конструкции. В последнюю ловушку форель без сомнений попала, правда, затем выскользнула. На это указывала пара чешуек на одном из внутренних прутьев.
Он усмехнулся собственной неумелости, а в голове прозвучали слова из другой жизни.
"Мы, Севрансы, не созданы для рыбалки".
Сердце Свидетеля забилось.
Он продолжал шагать, уходя от хорошо знакомого голоса, и через какое-то время память о прошлом отступила. Да и к лучшему.
От приветов с того света добра не жди.
Он провел остаток утра, шагая на север неподалеку от проворного ручья. Крупные булыжники на дне заставляли воду пениться. Тут вершу не испытаешь. Он собирался выстрогать древко, прикрепить к нему наконечник от сулльской стрелы и попробовать загарпунить этой острогой несколько лягушек для наживки. Когда добрался до небольшого разлившегося прудика, в который впадал ручей, решил, что можно сделать привал и кое-чем заняться. По дальнему берегу шла полоса сухой земли, которая показалась вполне пригодной для ночевки.
В его привычках было обустроить стоянку пораньше, а остаток дня заниматься чем заблагорассудится. Прежде чем уйти из лагеря суллов, он забрал у главной самки и ее приспешников кой-какие принадлежности, и сейчас владел отличным сулльским ножом. Использовал его, чтобы снимать на постель лапник с ближайших кедров и елей. Хитрость в том, что годились только мягкие кончики веток. Первые несколько ночей его будили впившиеся в спину ветки. Сейчас, зная что делать, он работал быстро, насыпая на берегу горку мягких игл.
После очистил нож от клейкой смолы клочком заячьей шкуры с небольшим количеством жира, выдавленного из печени последнего пойманного им лосося. Он предпочел бы тунговое масло, но это в будущем.
Потом сидел у воды и строгал ветки. Стало почти тепло, так что он снял плащ - тоже сулльский - и закатал рукава рубашки. Шрамы от множества боев делали его руки похожими на карты. Они заживали, сукровица больше не появлялась, края ран выцветали до белизны. Глядя на них, Свидетель понял, что об арене не расскажет никому и никогда. Он надеялся, что память о ней канет в самую глубь сознания, чтобы исчезнуть навсегда.
Закончив превращать дубовый сук в древко гарпуна, он пошел искать какую-нибудь веревку. Раньше он приметил рядом с дубом липу. Сейчас пошел обратно вниз по течению. Внутренняя кора липы, луб, расщеплялась на прочные волокна, а наконечник стрелы требовалось чем-то примотать к древку.
Каким образом на стоянку проскользнула девушка, пока он отсутствовал, было совершенно не понятно. Он считал себя бдительным. Он ошибся. Считал, что готов к чему угодно, что бы с ним ни случилось.
В этом он ошибся тоже.
Работа по снятию внешнего слоя коры оказалась кропотливой, но не тяжелой. Ему вспомнился отрывок песни, и он, обдирая деревце, даже замурлыкал. Решив, что неплохо бы набрать волокон про запас, надрал больше, чем требовалось для остроги. На стоянку он возвращался с охапкой коры в руках.
В пруду, по пояс в воде, стояла девушка, умываясь и ополаскивая волосы. Заметив его приближение, она обернулась, узнала с первого взгляда и вернулась к своему занятию. Длинные темные волосы сияли под солнцем масляными переливами. Тонкая сорочка намокла и облепила тело.
Пока Свидетель шагал по стоянке, он приметил небольшого крепкого пони, обрывавшего на берегу одуванчики. Увидел сапожки, платье и шерстяные чулки, которые сбросила девушка перед тем, как войти в воду. Заметил две переметные сумы под ближайшим кустом сумаха и решил, что у него есть с ними кое-что общее. Все трое прятались крайне неумело.
Поскольку ничего другого не оставалось, Свидетель сгрузил кору на землю. Несмотря на то, что разводить костер не планировалось, он начал его сооружать - из негодных кусочков коры, ободранных кедровых веток и отбракованных дубовых сучьев. Работая, он безуспешно старался на девушку не смотреть.
Похоже, она не спешила выходить из воды. Раскинув руки, зашла в пруд глубже. Ее волосы поплыли за ней, разойдясь по глади воды веером. Свидетель смутно ощущал спокойные, сильные удары ее сердца.
Он нащипал волокон луба для растопки. Используя короткий лук сулльской королевы и одну из ее стрел со снятым наконечником, он начал сверлить кусок дуба. Дуб был сырым, и, чтобы его разогреть, пришлось постараться. Дымок появился, но, когда он положил на разогретый участок растопку, она не занялась. Когда он взялся за лук для второй попытки, девушка из воды заговорила.
- В одной из моих сумок есть кремень с кресалом. Там, в кустах.
Он тупо смотрел на нее, мало что соображая.
- Ты узнаешь меня? - спросила она, выбираясь к нему.
И да, и нет. Так не ответишь, поэтому он молчал.
- Маллиа Аргола, - ответила она, выходя из воды. - Я прошла долгий путь, чтобы тебя найти.
Она была самым прелестным существом, которое он когда-либо видел. Кожа цвета дикого меда и темные зеленовато-карие глаза. Намокшая сорочка обрисовала высокие округлые груди и темный холм между ног. Свидетель отложил лук и пошел к ней. Она ждала его, уверенная в собственной значимости.
От нее исходил пряный аромат папоротника. Губы были мягкими; они быстро раскрылись навстречу его поцелую. Прудовая вода, стекающая по ее коже, показалась невероятным холодом, сквозь который пришлось проникнуть, отыскивая ее теплоту. Ее грудь и бедра оказались в его ладонях. Когда она стянула сорочку и открылась ему, он всхлипнул.
Настолько она была живой и прекрасной.
Они легли на берег. Когда он вошел в нее, она укусила ему плечо и выкрикнула имя, оставшееся в прошлом.
Потом они дремали под угасающим солнцем, пока стрекозы скользили над водой. Она разбудила его, взяв за руку.
- Идем, - позвала она, улыбаясь и поднимая его. - Давай купаться.
Они побежали в воду. Он глубоко вдохнул. Нырнув, поплыл под водой. Она не последовала за ним, но поплыла к нему, когда он вынырнул. Обхватив его талию ногами, поцеловала его и рассмеялась.
- Я так счастлива, - сказала она.
Он крепко прижал ее к груди, ощущая ее мягкость, энергию и полегчавшее тело. Вернувшись на берег, они соединились снова.
Позже он готовил ей ужин, и она ела с аппетитом и признательностью, смеясь и выпрашивая добавку. Он был в восторге. Сидеть у костра напротив и наблюдать, как на ее коже пляшут отсветы пламени, казалось чем-то невероятным. Когда она вздрогнула, он принес ей свой плащ.
- Какой великолепный, - удивилась она, пробежав пальцами по мягкой синей, как полночь, коже. - Сулльский?
- Да. - Кажется, это было первое сказанное им слово.
- И нож с луком? Они тоже сулльские?
Он не понял, какое это имеет значение.
Возможно, выражение его лица ее насторожило, потому что она произнесла:
- Это неважно. Мы здесь. Мы нашли друг друга.
Свидетель знал, что не искал ее, потому не сказал ничего.
Поднявшись, она пошла позаботиться о пони. Он использовал время, чтобы подбросить дров и подровнять постель так, чтобы хватило двоим. Небо усеяли звезды, луны не было. Далеко вдали, он знал, извиваясь, прокладывала путь на север лунная змея. Он не обращал на нее никакого внимания. Она чувствовала Свидетеля. Старалась держаться подальше.
Девушка вернулась к костру и расчесала щеткой спутавшиеся волосы.
- Долго сюда добираться. Я потеряла счет дням.
Свидетель вспомнил отметки, выцарапанные на клетке, а потом на каменной стене. Он мог бы сказать то же самое.
- Ты знаешь, как я нашла тебя?
Он помотал головой.
Застенчиво улыбнувшись, она взглянула ему в глаза.
- Это ходо, магия моей родины. - Она подняла кулак ко рту и сделала вид, что его кусает. - Зубы и рука. Понимаешь?
Он не понял.
- Я укусила тебя. Я поставила метку. - Она внимательно за ним наблюдала. Ему нечего было ей сказать, но это, по всей видимости, ее не беспокоило. - В Ганатте, когда женщина хочет мужчину, она кусает ему левую руку. Ходо получается, когда до этого никто свою метку не ставил. А потом, когда мужчина и женщина разлучаются в первый раз, женщина будет знать, где он. - Она пожала плечами. - По-другому оно не работает. Это женская магия. Очень сильная.
Он встал и потянул ее к кедровой постели. Из ее слов он понял, что она его хочет, и этого было довольно. При свете звезд она целовала ему лицо, покрывая каждую его частичку легчайшими прикосновениями губ. Они провалились в сон.
Он проснулся раньше нее, чувствуя себя счастливым, лежа на кедровой подстилке, ощущая ее теплое благоухающее пряностями тело рядом. Когда она шевельнулась, они занялись любовью. Он хотел подмять ее под себя, слиться воедино и остаться в этом мгновении.
Он уже знал, что она пришла, чтобы его вернуть.
Тем не менее выбора у него не было. Ополаскиваясь в пруду, он составил план. Нужно будет охотиться больше. Он мог прожить на мелкой скудной добыче, но для девушки это не годилось. Он принесет оленей, нагулявших жир на весенних травах. А шкуры пустил бы на палатку. С пони они смогут нести больше, и мелькнула мысль, не срубить ли несколько жердей. Ему подумалось, что в вещах девушки может быть топорик. Он обернулся ее окликнуть.
Она стояла у кучки его пожитков. С вытащенной Утратой. Когда поняла, что он на нее смотрит, смутилась, замерла и вызывающе вздернула подбородок. Меч был таким тяжелым, что ей пришлось упереть кончик в землю.
- Я хотела посмотреть.
- Положи обратно, - сказал он ей.
Он смотрел, как она изо всех сил пытается вложить клинок в плохо подходящие ножны. Выйдя из воды, пошел на помощь.
- Я не приношу извинений, - произнесла она, когда он забрал меч из ее рук. - Любому было бы любопытно. Это тот самый, да? Меч из Красного Льда?
Он вложил меч в ножны и закрыл глаза. Он жалел, что нет возможности не слышать, что она говорит.
- Что случилось с Адди Ганом?
Ее сердце находилось от него в четырех футах, и совершенно ничем не прикрыто. Он мог заставить его остановиться, уничтожить меньше чем за миг. Сознавая, что мускулы руки задрожали, и боясь причинить ей вред, он положил меч на траву и пошел прочь. Неужели она не понимает, что имена ранят сильнее всяких слов?
Проходя мимо очага, подобрал лук с колчаном. Не мог припомнить, когда в последний раз появлялось желание поохотиться на крупного зверя.
Он шел на восток, забирая вверх по ручью и направляясь вглубь леса. Стояла весна, и дни становились длиннее. Звери на месте не сидели. На запах новорожденного олененка меж деревьев беззвучно кралась рысь. Севернее стая волков тщетно преследовала лося, а лисица возвращалась к выводку, неся щенкам в пасти что-то еще живое. Свидетель продолжал идти. Он ощутил на севере мощное оленье сердце, и надеялся, что это будет матерый самец.
Так и оказалось. Свидетель выслеживал его несколько часов, скрываясь за соснами и прочими деревьями. Сулльский лук бил недалеко, так что к оленю пришлось подбираться близко. Последние шестьсот шагов он прополз по сосновым иголкам на животе, держа натянутый лук параллельно земле. Рога рыжевато-красного оленя расходились на восемь футов. Сердце быстро гнало кровь по телу, и скорость росла. Он чуял опасность. В тот миг, когда Свидетель повернул лук, голова оленя поднялась. Он прыгнул, но Свидетель опередил движение. Забрал его сердце.
Кусок съеденной им печени был еще теплым. Пока из туши стекала кровь, он соорудил из молоденьких елочек волокушу, нарубив деревца и переплетя их. Честная, усердная работа удовольствия не принесла. Погрузив и закрепив тушу, потащил ее к стоянке.
Она весила двадцать стоунов (более 125 кг - прим. перев.), и на транспортировку ушло полдня.
К стоянке он пришел вспотевшим и вымотанным. Девушка, заливаясь слезами, бросилась к нему.
Опустив шесты волокуши, он ждал ее приближения. Вздрагивая, она упала в его объятия, и, задыхаясь, шептала его старое имя.
- Я так испугалась. Я думала, ты ушел.
Он не совсем понимал, что случилось с ее колдовством. Неужели говорилось, что оно срабатывает только раз?
Она поцеловала ему шею, и он кожей ощутил ее слезы.
- Я сожалею, что достала меч. Прости меня.
Взяв за плечи, он отодвинул ее от себя на фут, так, чтобы видеть. Ее глаза покраснели, а кожа пошла пятнами, как бывает у тех, кто долго плакал. Всхлипывания заставляли вздрагивать все тело.
- Я люблю тебя, - сказала ему она.
Он не понял, почему. Поскольку важно было только одно, он спросил:
- Зачем ты пришла?
Она была красивой и умной, и он не надеялся услышать правду.
- Ты нужен нам. Ты не можешь, забыв про нас, просто жить в лесу. Ты должен вернуться и помочь нам сражаться. - Свидетель отпустил ее, и она стояла перед ним, тяжело дыша. - Ты обещал. Ты дал клятву.
Свидетель знал, что не в клятвах дело. Клятвы - это слова; на них не могла строиться жизнь. Он не сказал ей - она молода и почти искренна, а горькую истину каждый познает сам.
Он окинул взглядом маленький лагерь. Лежбище, костер, тропка, уже протоптанная от стоянки к воде. Это была жизнь ради самой жизни, спокойная, полагающаяся только на свои силы. Он хотел увидеть эти леса летом. Он хотел лежать в высокой траве и жариться на солнце. Он не хотел брать в руки меч, не хотел даже видеть его.
"Почему ты не бросил его в большую реку и не дал течению унести его в море?"
У Свидетеля не было другого ответа, кроме "Это моё".
Он вернулся мыслями к девушке и решил, что не имеет значения, по собственной ли воле она пришла или же ее послали. Ему хотелось, чтобы она появилась раньше, ничего не говоря, или позже, когда он будет... готов.
Последней мысли он криво усмехнулся. Кто и когда будет готов владеть этим мечом, с той целью, для которой он был создан? В таком мире готовности быть не могло.
Был он.
"Не забывай, кто ты". В мыслях Свидетеля все громче звучал оставшийся не произнесенным последний наказ Адди. Он слышал в нем любовь к себе и клану.
Свидетель стоял в лесу, слушая перекличку кардиналов, и заставлял себя не желать той, другой жизни.
Он будет жить этой. Сделает ее такой, какой захочет.