Слово "шестидесятники" прочно вошло в наш лексикон, но каждый вкладывает в него нечто свое. Как правило, речь идет о группе поэтов и писателей, покоривших своим талантом время. В Киеве, на сколько мне известно, подобных талантов не было. Но это не значит, что киевляне молча и с открытым ртом наблюдали за тем, что происходило в Москве и Ленинграде.
Предлагаю уточнить, кто такие киевские шестидесятники. Это дети войны, часть из которых в послевоенные годы достигли подросткового возраста. У подавляющего большинства детство прошло в эвакуации, а первые послевоенные годы выпали на школьные годы. К этой категории шестидесятников относит себя и автор.
При той разрухе, голоде и бедах, которое свалилось на мое поколение, детство все равно не бывает ужасным. Война проходила как бы на экране, за сценой. Да, мы запасали крапиву для щей в эвакуации, по пол дня выстаивали в очереди в ожидании развозки хлеба, чтоб отоварить хлебные карточки. Тем же приходилось заниматься и после войны. Сменилась только подвозка. Ящик на конной тяге и будка на берегу у паромной. переправы в эвакуации, был заменен на трудно заводимый рукояткой советский ГАЗик, доставлявший раз в день в угловой хлебный магазин, выдаваемый по карточкам хлеб. Все остальное время магазин предлагал консервированных крабов (CHATKA), которыми были забиты все полки.
Гитлер для нас не был человеком. Он был предводителем крысиной стаи фашистов, и выделялся усиками и сбитой на бок челкой. Он был неким одноголовым змеем Горынычем, которого предстояло уничтожить. Но вечно голодные, обтрепанные пленные немцы, ремонтирующие соседний парк и покупающие нам мороженное, взамен подаренного им куска хлеба из дома, не вызывали никаких злых чувств, кроме жалости.
Даже публичная казнь десяти высших офицеров штаба Эриха Коха в центре Киева, на площади Калинина, напоминала какой то спектакль. Более того, совершенно варварское, по меркам цивилизованного мира, повторное подвешивание сорвавшегося еще живого толстячка, воспринималась как комедийная сценка.
Я рассказал об ощущениях подростка, но, с высоты сегодняшнего дня, понимая состояние переживших войну горожан и еще незажившие раны от потери близких и друзей, все же не могу понять подобного скопления народа на этом варварском светопреставлении. С одной стороны, регулярно напоминали о зверствах фашизма, и тут же подтверждали, что мы от них ничем не отличаемся.
Бедность, полная нищета и горе ощущалось и в послевоенной школе. Отсутствие одежды и обуви, у одноклассников, особенно у соседей по парте, потерявших отцов, приучало делиться завтраками, регулярно собирали деньги на обувь и др. Но никакой злобы к побежденному врагу не было.
Бедность и беспросветность из года в год, воспринимались как данность. От голода и нехватки средств не спасала никакая стипендия и в студенческие годы. Молодежь совершенно сознательно поддавалась на все провокации, задуманные властью, лишь бы завершить учебу и вырваться из этого замкнутого круга поголовной бедности.. Но, Северный Кавказ, где прошли студенческие годы автора, качественно выделялся свободомыслием на рабском фоне всей остальной страны. Кавказ не знал антисемитизма. И этим способствовал пробуждению самоуважения и понимания ничтожества проповедуемой идеологии и обещаемых перспектив.
Мое посвящение в, так называемое, вражеское отродье сионистов и космополитов, произошло 29 сентября 1960 года.
Молодой многообещающий специалист, окончивший Грозненский нефтяной институт, влился в состав киевского филиала института Гипротрубопровод (Южгипротрубопровод). На весь огромный институт, проектирующий нефтепроводы и нефтебазы, было аж четверо дипломированных нефтяников: Леонид Гершман из Баку, Юра Осередько из Львова, Алла Островкая из Уфы и я.. Все молодые специалисты одного года выпуска и, естественно, на нас администрация возлагала большие надежды..
Всем нам, первым делом, рекомендовали вступить в партию. Я, с Леней Гершманым, этот "подарок судьбы" проигнорировали.
Что меня особенно поразило на первом месте работы, это огромное число евреев, многократно превышавшее навязшую в зубах двухпроцентную норму. Как ни странно, но это было характерно для большинства проектных институтов города. Это я, в полной мере, ощутил после пяти лет работы, и последующего перехода в НИИ, где 2%-ная норма неукоснительно соблюдалась. По сей день мне так и не удалось объяснить этот феномен проектных институтов.
Но вернемся к первым месяцам работы молодого специалиста.
29 сентября состоялся мой первый коллективный поход в Бабий Яр, о существовании которого я знал гораздо больше, нежели мои однокурсники и считал своим долгом просвещать их. Но никогда, до этого памятного дня, не был на месте трагедии. Инициатором этого похода была инициативная группа из отдела автоматики, возглавляемая моими ровесниками.
Небольшой парк на самом краю города, рядом со старым еврейским кладбищем и огромным Сырецким пустырем, на котором велась подготовка к строительству жилого массива. Ничто не напоминало свершившейся тут трагедии
В парке собралась большая группа киевлян, главным образом, евреев из ведущих проектных институтов города. На их фоне выделялись рыскающие глазами болванчики, которым было поручено фотографировать это сионистское сборище, из которого периодически слышался упрек "Хоть бы памятную стелу поставили!".
Так уж случилось, что повторно пришлось оказаться в этом районе ровно через пол года 13 марта 1961 года, когда произошла Куреневская катастрофа. Прорыв сырецкой дамбы и сброс грязевого озера на расположенные под ним районы Куреневки. Тогда на расчистку территории созвали молодежь со всего города и в городе распространился слух, что свершилось проклятие растерзанных евреев.
С тех пор, каждый год 29-го сентября мы сходились у камня (его поставили спустя пару лет) в парке Бабьего Яра.
(Спустя более 50 лет, уже в Израиле, к автору, через Корсунь-Шевченковский хесед, обратилось правление села Таганча (Каневский район, Черкасской обл) с просьбой найти раввина, способного снять проклятие с жителей села, уничтоживших во время гражданской войны в 1918 году всех евреев местечка и забросивших их останки в местные колодцы. Мой совет им был, поставить у каждого колодца покаянный камень с напоминанием о совершенном преступлении, после чего обратиться к районному раввину, чтоб прочел изкор и помянул замученных.)
Заложенная тогда традиция ежегодно 29 сентября поминать жертв Бабьего Яра и демонстрировать всевозможными путями неповиновение властям, на моей памяти, сохранялась вплоть до моей репатриации в августе 1990 года..
Почему я подчеркиваю неповиновение власти?
День общегородского траура ежегодно сопровождался агрессивным сопротивлением всех ветвей власти. От партийных организаций предприятий города требовали проводить разъяснительную работу с евреями. Отменяли в этот день транспортное сообщение с Сырецким массивом. В средствах массовой информации ничем не выделяли святость этого дня.
Все эти потуги власти вызывало ответную реакцию киевлян. Камень заваливали, в прямом смысле, огромными букетами и корзинами цветов. Приносили треугольники и выкладывали их в виде Маген Давид и в центр ставили цветы. Рыскавшие ищейки хватали непокорных и волокли в, так называемые, "черные вороны", увозившие их на регистрацию в отделение милиции.
Наш институт, расположенный вблизи Лукьяновской площади, на этих мероприятиях всегда был в первых рядах. Организованная группа сопротивления, сформированная в отделе автоматики, возглавляла эту работу. Руководителем этой инициативной группы были Олег Лапин и его жена Анжела Грабарь (младшая сестра моего одноклассника Игоря Грабаря). В группу входили Александр Шлаен (впоследствии автор первого документального фильма о Бабьем Яре, и Председатель международного антифашистского комитета), Дима Гуревич (сын главного врача футбольного клуба Динамо) и др. После женитьбы, я поселился на улице Кудрявской, прямо напротив дома, где на втором этаже жили Олег Лапин и Анжела, куда регулярно приходил Виктор Некрасов. Там было место сбора и откуда все мы отправлялись в Бабий Яр.. Свет в окнах квартиры Лапиных горел всегда до самого утра, а двери никогда не закрывались. Там открыто действовал литературный антисталинский музей политической карикатуры и читальный зал запрещенного самиздата. Там регулярно проводил время Некрасов и там же всегда можно было разжиться очередной самиздатовской новинкой, кассетами Вертинского, Лещенко, пластинки русского романса .
Мы с супругой подчас недоумевали, почему власть обходит стороной их клуб. По всей видимости, власть просто не понимала, какими последствиями это противостояние лауреату Сталинской премии Виктору Некрасову может обернуться. На сколько аккуратно они обращались с Некрасовым, втискиваясь в нашу цепочку и угрожая арестовать его, как алкоголика каждого 29 сентября, и ни разу, на моей памяти, так и не выполнивших свои угрозы.
В последующие годы, уже работая в НИИ, я регулярно следил за деятельностью группы Лапина, но ни одной статьи, разоблачающей деятельность группы, мне так и не попадалась на глаза. И только осенью 1989 года, в период горбачевской перестройки, газета "Вечерний Киев" разразилась огромной статьей об антисоветской группе подонков из группы Олега Лапина. Но было ясно, что для этой статьи было подобрано неподходящее время и выстрел оказался холостым.
Проводимая в СССР политика неприкрытого антисемитизма, проявила истинное лицо огромной страны, продолжающей незаконченное дело побежденного фашизма. Рабская покорность всего населения (включая евреев), готового исполнять любой намек правящего паноптикума, позволял безнаказанно совершать любое преступление. Так было в гитлеровской Германии, и точно так же было в СССР. Но молодое поколение шестидесятников не могло с этим мириться. Протестное движение в условиях активизации репрессий приобретало в разных регионах своеобразные ненасильственные формы. В Киеве этот протест замкнулся на оскорблении жертв Бабьего Яра.
Александр Шлаен посвятил всю свою жизнь Бабьему Яру. Собирал документы, написал сценарий фильма и пробивал право на его съемку и постановку
Перед моей репатриацией в Израиль, он позвонил ко мне и пригласил на премьеру его фильма о трагедии Бабьего Яра. Мы всей семьей посетили актовый зал Дома Торговли на Львовской площади, где познакомились с фильмом и попрощались с, полным творческих сил и энергии автором.
Заключение.
Сегодня, разменяв восьмой десяток лет, зная из вновь открывшихся документов, каким рукотворным был голод в блокадном Ленинграде, как создавался искусственный дефицит во всей стране, при полном достатке продовольствия (вспомните, что у всех холодильники были забиты продуктами, при пустых прилавках в магазинах), наблюдая как ким чен ыны, пол поты и подобное им дерьмо издевается над своими рабами и, наконец, наблюдая, как при полной всесторонней блокаде, если не процветает, то и не бедствует, огромная Россия, автор убежден, что надо было очень постараться, чтоб так издеваться над несколькими поколениями советских людей. Более того, я понимаю, почему это делалось.
Голодный раб должен думать, как не сдохнуть от голода. Тогда ему не до осуждения своих палачей и вохровцев. А сытый, начинает задумываться, чем себя занять и сползает в оппозицию.
Власть нужно всегда гнать взашей, как только снижается уровень жизни, чтоб она не забывала для чего избрана. Это касается всех, без исключения (привет Биби).
