Гладышев возился подо мной. Я тоже пытался подняться, задыхаясь в дыму. Но мы мешали друг другу, пока не раскатились в стороны.
Поднявшись, я нащупал стену, и стал пробираться по ней, чувствуя сквозь едкую пелену дыма жаркое пламя. Я нащупал косяк двери, выбрался за порог и захлопнул её за собой.
В комнате, куда я попал, тоже стоял дым. Я окинул её взглядом, представив, что вот-вот и она будет объята пламенем. "Но где же Гладышев?!" - пронзила меня вдруг мысль. Я вдруг представил себе, как он уже сгорает в огне, и распахнул дверь снова, чтобы позвать его. В лицо мне пахнуло обжигающим пламенем, которое вырвалось оттуда. Дверь с той стороны уже начала гореть. Краска на ней почернела и запузырилась.
-Гладышев! - Закричал я, что было мочи. - Гладышев!!!
-Что здесь проиходит?! - Раздался вдруг за моей спиной возмущённый голос.
Я обернулся, захлопнув дверь. Какая-то незнакомая женщина стояла на пороге комнаты и смотрела на меня широко открытыми глазами, округлившимися от возмущения.
-Там...Там... Там пожар! - только и смог произнести я, показывая на дверь.
-С какой это стати?!! - вдруг истошно завопила тётка, даже подпрыгнув на своих толстых и коротких ногах от возмущения. - С како-й это-о стати-и?!
-Ни с какой! - Ответил я и добавил, снова показывая на дверь. -Там Гладышев...
Скорее всего, это была его мать.
-Что-о-о?!! - Завопила она. -Караул!!! Спасите!!! Спасите!!! - И бросилась ко мне, а точнее, к двери.
Ноги понесли меня в другую сторону, и когда женщина распахнула горящую уже дверь, то её истошные вопли: "Ой-вой-вой-вой-вой!!!" - услышал уже на лестнице, чуть ли не кубарем спускаясь вниз, вылетев из квартиры вместе с валившим на лестничную клетку дымом.
Выскочил на улицу, я задрал голову. Гладышев висел на водосточной трубе, закопчённый и чумазый, испуганно таращась то на окно, из которого уже вместе с дымом выбивалось пламя, то вниз, на землю, до которой довольно далеко было лететь.
-Гладышев!!! Ты придурок, понимаешь?!! Придурок!!! - Что было силы закричал я.
Он выпучил на меня свои глаза, будто бы видел впервые, отчего его испуганное лицо сделалось до упаду потешным, но вызвало у меня, потрясённого произошедшим, лишь новый приступ клокочущей ярости.
-Чего, козёл, зенки вытаращил?! - закричал я , перейдя на столь мне чуждый жаргон.
Между тем, на улице стали собираться зеваки. Одних уже давно привлёк дым, валивший из окна, другие подошли на мои выкрики.
Тут из соседнего с дымящимся окна, распахнув его, высунулась та самая тётка, что оказалась в квартире в столь нехороший момент.
-Сыночек! Сыночек, что с тобой?! - Завопила она дурным голосом, и вся толпа, окружавшая меня, задрала головы кверху.
-Мама! - Только и смог ответить ей Гладышев.
"Ублюдок!" - Подумал я и стал продираться сквозь толпу, видимо почувствовав, что находиться здесь мне более не нужно и даже опасно.
Я обернулся и увидел её указательный палец, направленный прямо на меня: "С какой стати?!" - промелькнула в моей голове недоумённая мысль, но ноги мои уже ускорили своё движение. - "А вдруг какому-нибудь ослу и вправду взбредёт в голову схватить меня?!!"
-Держите его?! - Продолжала вопить тётка, громко кашляя в дыму (теперь он шёл уже из двух окон сразу).
Я ещё прибавил шагу, а потом побежал. Но за мной вроде бы никто не гнался, а через квартал я понял, что опасность миновала, и пошёл шагом.
Я так устал от всего происходящего со мной, что теперь был окончательно разбит и подавлен. К тому же дело шло к вечеру, и я не знал теперь, куда мне приткнуться. Где-то в глубинах моего сознания каких-то полчаса назад теплилась надежда, что удастся остановиться у Гладышева. Но теперь путь туда был заказан, да и самому Гладышеву будет теперь не до сна, и, тем более, не до гостей.
Вечерело, а я всё бесцельно бродил по городу, не зная, что теперь делать. От нечего делать я заходил в попадавшиеся на пути магазины, хотя продовольственные издалека отпугивали длинными очередями. Несколько раз я зашёл в кафе, и выходя оттуда, думал, что бы я делал, если бы на меня не свалилось вдруг, словно с небес, некоторое богатство. "Не с небес", - отмечал про себя я, и сердце моё всякий раз сжималось от щемящей боли.
Сам не знаю, как очутился я у знакомого пивного бара, хотя и думать не думал про него.
Стоя перед его дверями, я ощутил, как, словно газированная вода, меня с пят ног до головы постепенно, но быстро наполнило какое-то неясное предчувствие. Будто бы грёзы, родившиеся из воспоминаний, стали словно радужные пузыри всплывать куда-то вверх, рождаясь из пены ностальгии. Вместе с тем что-то остерегало, удерживало меня от того, чтобы войти туда.
Люди входили в бар и выходили из него. В основном это были матёрые мужики, но кое-кто был помоложе, и даже встречались молодые парни. Я же всё стоял напротив в нерешительности, наблюдая внутри себя борьбу желания и страха перед неизвестностью, от которой посасывало под ложечкой.
Любопытство и подсознательная страсть к приключениям в конце концов победили, и я сделал шаг с тротуара.
Внутри всё было так, как несколько месяцев назад: те же лица, то же пиво, та же небольшая очередь к стойке. Когда я, наконец-то, взял пива и сосисок и смог занять любимы й столик, за которым мы не раз сиживали с Охромовым в весёлой кампании, то вдруг тоска нахлынула на моё сердце, как внезапная волна, окатившая галечник во время полного штиля. Всё происходящее вокруг, всё, что я делаю сейчас, показалось бессмысленным, и в один миг стало пустым и никчёмным. В горле застрял ком, подкатившийся откуда-то из недр организма, и моя вилка ещё долго и бесцельно ковыряла нетронутые сосиски.
Постепенно тоска сменилась иллюзией ожидания, и я подумал, что было бы очень хорошо, прямо здорово, если бы кто-нибудь сюда пришёл из знакомых, пусть даже Охромов или тот старик, который впервые встретился мне здесь.
Сначала это было сладко и томительно, но позже сделалось пусто, холодно и скучно. Я понимал, что обманываю самого себя, что никто не придёт сюда. Некого мне ждать здесь, и я сейчас совсем - совсем один на всём белом свете и никому не нужен. И если случиться мне сегодня сдохнуть где-нибудь в подворотне, то некому будет даже всплакнуть обо мне: вся моя жизнь - одни потери, люди встречаются на моём пути, но уходят, как тени, не задерживаясь надолго, и задержать кого-нибудь из них, сделать своим настоящим другом, выше моих сил, а потому весь мир очень часто обретает очертания иллюзорные и зыбкие, как мираж. И кажется тогда, что почва реальности вот-вот уплывёт из-под моих ног, как будто я и не стою на ней вовсе, а вешу, не имея никакого действительного веса, и откроется картина какая-то совсем другого, более страшного, но настолько же и более натурального бытия. Сосуд, что держит мою жизнь внутри себя, как воду, разобьётся, и она разольется, вытечет в какие-то другие, неведомые мне сейчас пространства, и это будет страшно.
Меня кто-то тронул за плечо. Я обернулся и увидел тётку, что с незапамятных времён собирала в этом заведении посуду и вытирала столы, отираясь между подвыпивших и наглых мужиков и став такой же грубой и неотёсанной:
-Эй, ну ты, - она смачно выматерилась, будто схаркнула, - ночевать здесь собрался, что ли?
Я не понял сперва, о чём это она говорит, но обернувшись вокруг, увидел, что в баре уже никого не было. Столики были пусты и чисто вытерты, и лишь на моём стояла тарелка с нетронутыми сосисками, расковырянными вилкой до неузнаваемости, и кружка пива.
Не успел я моргнуть глазом, как тётка, словно смахнула, убрала со стола всё это и, не дав сказать мне и слова, заключила:
-Вшивайся давай, а то щас тряпкой огрею.
Я вышел и тут же, едва щелкнула за моей спиной задвижка на двери бара, почувствовал острый приступ голода и пожалел, что так и не успел перекусить.
На улице уже потемнело, в домах загорелись окна, кое-где на уличных фонарях зажглись лампочки. Воздух быстро стал терять тепло, лишний раз напоминая что лето прошло, и вскоре уже сделался прохладным и даже более, чем бодрящим. Редкие прохожие спешили, подняв воротники и запахнувшись, чтобы согреться, по домам. И лишь изредка проходили, не спешно прогуливаясь, молодые, модно, по погоде одетые пары, видимо специально вышедшие на улицы города, чтобы подышать приятной прохладой начинающейся осени, да поглазеть на витрины магазинов, так отличающиеся от их содержания, и может быть, ощутить себя хотя бы в эти вечерние часы в каком-то другом, счастливом и беззаботном, благополучном мире.
Я долго блуждал по улицам города, бесцельно наматывая не первый уже километр. В одном из тёмных мест, на пустыре, примыкающем к гаражному кооперативу, шальная драка, в которой участвовало по меньшей мере с полсотни парней и мужиков, вооружённых цепями и палками, ножами и электродами, едва не захватила меня в свою липкую кашу, и тогда в голове моей впервые промелькнуло сожаление, что я вышел в эти тёмные, глухие кварталы. Всё произошло так быстро и было сначала так непонятно , что вмиг вокруг меня уже гонялись друг за другом при свете прожекторов от неблизких гаражей, махали и били цепями и палками, пинали упавших ногами, спотыкались, матерились, кричали, сами со стонами валились на землю. Едва я понял, что происходит вдруг меня, как тут же животный ужас охватил моё существо, потому что удара чем-то тяжёлым моно было ожидать теперь с любой стороны в любую минуту.
Эти жестокие побоища между бандами малолеток и парней постарше, дравшихся между собой за территорию влияния, были известны мне не по наслышке с детских лет. Я никогда не участвовал в них, потому что не состоял в бандах. Зато многие из моих друзей детства принимали в них непосредственное участие, и потому мне было известно, что дерущиеся никогда не останавливались перед тем, чтобы превратить в отбивную котлету случайных прохожих ми нечаянных свидетелей: кто не с нами - того надо бить - вот что было девизом таких свалок.
Кто-то подскочил ко мне в мелькании теней и слепящем свете прожекторов и, схватив за руку, развернул в противоположную сторону. Я уже не увидел, а почти догадался, что мною хотят прикрыться, как живым щитом, и потому тут же увернулся в сторону. За моей спиной раздался стон, а по плечу скользнула дубина. Схватившиеся за меня пальцы разжались, и я бросился наутёк со всех ног, потому что не собирался вовсе ждать следующего удара, который был бы наверняка предназначен мне. Обернувшись, я увидел, что за мною кто-то гонится. Несколько раз я налетел на кого-то в мелькании теней, но от этого побежал, казалось бы, ещё быстрее. Преследовавший, видимо, взялся догнать меня и огреть своей дубиной, и его шаги тяжело и страшно топали за моейц спиной. Навстречу попались "канарейки", брызгающие в темноту проблесками синих лучей от "мигалок". Видимо, они направлялись к месту драки, но ни одна из машин не остановилась, чтобы поймать того, кто бежал, не отставая от меня.
Я пробежал, наверное уже с полкилометра по тёмным улицам и дворам этих глухих кварталов, но мой преследователь был упрям, и шаги за моей спиной стучали глухо и тяжело, как неизбежность рока. Силы мои были на исходе. Я просто задыхался. И тогда забежал в один из подъездов первого попавшегося дома. Щёлкнув выключателем и погасив свет, я пулей взлетел по лестнице и остановился на третьем этаже, задохнувшись от стремительного подъёма. В доме был лифт, и я нажал кнопку вызова. Она загорелась в темноте красным глазом.
Внизу раздались шаги. Кто-то вошёл в подъезд, тяжело дыша, остановился, но затем быстрее, чем я ожидал, стал подниматься вверх по лестнице. Вскоре топот раздался где-то неподалёку, и в полумраке я увидел едва различимую тень человека, поднявшегося на площадку. Он пошёл в мою сторону, направляясь к шахте лифта. Здесь было темно, и вряд ли моя фигура была видна. Видимо, он просто проверял, не спряталась ли его жертва в этом тёмном тупичке.
Я отступил в темноту, но в это время открылась дверь лифта, и слабый, тусклый свет оттуда осветил всего меня.
Преследователь мой остановился, наверное опешив от неожиданности. Хотя он и искал меня, но что-то теперь озадачило его , и потому придало мне смелости и решительности. Двери лифта были между нами, но немного ближе ко мне. Сделав несколько быстрых движений, я заскочил в кабину и нажал на первую попавшуюся кнопку.
Двери лифта стали закрываться, но преследователь мой опомнился, и вставил свой кол между ними. Теперь я увидел лицо человека, который так неотступно гнался за мною. Трудно было определить, сколько ему на самом деле лет, так как страх вытеснил всякое любопытство. Однако это был здоровый детина. На лице его не было явной ярости и перекошенной гримасы злобы, но то тупое выражение, вполне заменявшее и то, и другое, говорило о многом, если не обо всём. "Этот, если уж догнал, то обязательно прикончит!" - Промелькнуло в моей голове словно молния. Внутри похолодело и возникло такое ощущение, что я оказался один на один не с человеком, а с диким зверем, хищником, которому по природе чужда пощада. Его бесполезно было уговаривать. И оставалось только защищаться до последнего.
Двери лифта наткнулись на палку, зажужжали двигателем и снова стали открываться. Мне стало очевидно, что сейчас последует удар и нападение, и преследователь вломится в лифт. А если он сделает это, то мне настанет конец. Поэтому я не стал дожидаться такой развязки, первым ударом, ногой, отбил палку из проёма дверей, а вторым, кулаком, что было силы тыкнул в морду преследователю. Тот то ли от неожиданности, то ли действительно от силы удара отвалился к противоположной стене. Двери лифта закрылись, и я поехал куда-то вверх. "Ну, теперь всё, - не отстанет", - сквозанула малодушная мысль. Как будто с самого начала не было видно, что этот не отстанет итак.
Добравшись до самого верха я прислушался к темноте, однако ничего похожего на движенье или шаги не услышал. Двери лифта стали автоматически закрываться. Я подставил ногу. Они открылись снова. Звук их двигателя гулко разносился по шахте подъезда.
В голове моей зрел нехитрый план спасения. Надо было дождаться преследователя здесь, а затем, как только тот появится, спуститься на лифте вниз и дать дёру или забежать в соседний подъезд. Но время шло, а никто не поднимался. Кроме скрежетания и жужжания дверей лифта, то и дело натыкающихся на мою ногу, ничего не было слышно.
Всё-таки так не могло продолжаться бесконечно, и, понимая, что сильно рискую, и лучше было бы проявить терпение, я оставил лифт и пошёл к лестничной клетке.
Слабый свет, пробивающийся с улицы от тусклых уличных фонарей через окна подъезда едва освещал его. Но сразу же в глаза бросилась тень человека, стоявшая на площадке между этажами. Он, видимо, поднимался очень тихо, крадучись, а теперь вот ждал, когда моё любопытство пересилит терпение. И дождался! Он был хитёр, мой преследователь, и когда тень метнулась ко мне по лестнице, тогда вот только я понял, как недооценил его способностей охотника.
Я бросился к лифту, пытаясь осознать глупость всего происходящего. Так не бывает! Зачем гоняться за совершенно незнакомым человеком, который тебе ничего не сделал посреди ночи?! А дрался-то он что со знакомыми? Этот незнакомый человек - его жертва, его дичь! Его добыча, которую он себе наметил, и теперь должен во что бы то ни стало настичь!
В самые опасные моменты жизни всё почему-то происходит, как в замедленной съёмке. Эти три шага до лифта растянулись в вечность, как резина. Я увидел, как медленно закрываются двери лифта, и понял, что они захлопнуться перед самым моим носом, а потом... Потом уже будет поздно. У меня уже просто не будет времени успеть дождаться, когда эти двери откроются снова, заскочить в лифт, нажать кнопку и уехать.
И они закрылись прямо передо мной. С разбегу я врезался в них всем телом, и отлетая изловчился нажать на кнопку вызова, затем обернулся, угадав в полумраке выскочившую следом за мной тень человека.
Преследователь был совсем близко. Лифт снова открылся. И когда он подбежал, замахнувшись своим дрыном через плечо, чтобы садануть меня наотмашь, я сделал выпад, присев на колено, и жёстко поставил вперёд кулак, а другой рукой, согнув в локте, закрыл сверху голову. Нападавший наткнулся животом с разбега на мою защиту. Я тут же отступил назад, как бы волоча рукой его за собой, давая ему пробежаться дальше, и втолкнул его в кабину лифта. Затем быстро нажал на какую-то из кнопок на панели. Парень скорчился на полу в кабине, видимо, здорово напоролся на мой кулак, но всё же сообразил, что я собираюсь сделать и попытался этому помешать, стараясь ударить меня по руке палкой. Я выхватил кол из его рук, и хотел сам для надёжности как следует огреть его по спине. Но дверцы закрылись, и лифт поехал куда-то вниз.
Я бросился вниз по лестнице, чтобы опередить своего врага, прыгал через три ступеньки на четвёртую. Но всё же не успел: на одном из этажей дорогу снова перегородил мой преследователь. В руках у меня была его дубина. Но что-то блеснуло у него в руке в полумраке холодной сталью.
Со страху я тут же развернулся и, не смотря на то, что задыхался от непрестанной беготни, резво бросился наверх обратно. Парень дышал мне теперь в самую спину. Мне казалось, что он размахивает ножом и вот-вот меня достанет.
На одной из площадок я с разворота ткнул его торцом палки, что было силы, и оторвался так, что на самом верху успел вызвать лифт и встречал его на краю лестницы, готовясь к опасной драке.
-Ах, ты, козёл! Ё-ё-ё!!! - Услышал я впервые его прокуренный сиплый голос и даже удивился, что до этого момента у нас всё происходило молчком. - Я тебе сейчас покажу!!!
Его тень прыжками стремительно взлетела по лестнице, и я снова встретил его тычком палки. Он отскочил. Но в следующую секунду перед моим лицом просвистела его рука. Я пропустил этот взмах, но и он не достал меня. При следующем его взмахе я ударил по руке с ножом ногой снизу, но не попал, зато теперь он схватил мою ногу и хотел воткнуть в неё нож, но ту же получил от меня сильнейший удар по голове дубиной, схватился за неё руками и огласил сумраки подъезда вскриком и матерщиной бранью. Нога моя была свободна. Я отпрянул и тут же с разбегу ударил ею по лицу противника, потом, не давая ему опомниться, нанёс несколько сокрушительных ударов сверху его же колом опять же по голове, прикрытой руками, удивляясь, как это я могу с такой жестокостью избивать человека. Но тут же понял, что это всё от дикого животного страха, который всё это время управлял моим телом, делая за моё сознание многие вещи совершенно инстинктивно. Ведь это он только что сам хотел расправиться со мной!
Я бил врага нещадно куда и как попало, нанося бесчисленное количество ударов, не останавливаясь. Уже казалось бы он должен был упасть или хотя бы броситься в бегство. Но он всё стоял, уворачиваясь и закрываясь от ударов, как опытный боец, привыкший к подобным атакам. И во мне вдруг родился и быстро стал расти страх, что вот сейчас я выдохнусь и перестану его лупить. А он всё так и останется стоять, и тогда наступит его очередь. Этот страх здорово подкосил мои силы. Мои удары были для него, что пинки мухи для слона. И вдруг я остановился, скованный этим внезапным открытием, пытаясь сообразить что же делать дальше.
В тот же миг неприятель, воспользовавшись этим, полоснул по мне ножом и выхватил из раненной руки дубину. Дикая боль пронзила моё тело. Я услышал какой-то треск. Не то это рвалась ткань моей одежды, не то это рвалась моя кожа. Неожиданно из меня вырвались какие-то вопли, оглушили меня самого и разнеслись по всему подъезду вместе с ликованием и рыком супостата.
Я вдруг подумал, что теперь мне крышка. Вот так вот! Ни за что, ни про что!
В отличие от этого громилы с меня было достаточно и одного удара.
Кое-как оттолкнув от себя противника или, скорее, оттолкнувшись от него, я бросился вверх по лестнице, но запнулся о ступеньку и сел на лестницу. Как будто бы специально для того, чтобы ему было удобнее со мною расправиться. Последние силы оставили меня совершенно внезапно, и я даже не шелохнулся, видя, как надо мною заносится удар, словно меч палача над жертвой. Всё, что я смог сделать, так это просто повалиться набок раньше, чем заставил бы меня это сделать удар. И кол ударил меня не по голове, а по плечу. Тело моё пронзила острая боль, отнявшая руку. Затем нападавший ударил меня трижды в левую сторону груди ножом трижды. Но нож все три раза наткнулся на мой бумажник, полный документов, бумаг и денег, и лишь в третий раз вышел с его обратной стороны, углубившись на сантиметр в моё тело.
Я трижды при этом вскрикнул, и упал навзничь, думая что теперь уже точно пришёл мой такой бесславный, глупый и безобразный конец. Странные и противоречивые мысли роились в моей голове.
Мне не было страшно, потому что мысль о смерти перестала пугать. Я понял, что мне сейчас действительно случиться умереть здесь, в чужом городе, в чужом доме, в незнакомом подъезде. Я лишь пожалел, что поплёлся по темноте в эти шальные кварталы неизвестно даже для чего, но тут же решил, что жалеть об этом теперь не имеет уже никакого смысла, потому что ничто в этом мире уже не имеет для меня никакого смысла. От этого даже на душе сделалось какое-то умиротворение. Стало как-то необыкновенно легко и покойно. Я всегда подозревал, что закончу свою жизнь как-то нехорошо. Об этом говорили те многочисленные и глупые события и случайности, которые делали мою жизнь никчёмной и лишённой смысла, нелепой и грешной.
Вот и теперь всё это было лишь случайностью, какой-то несчастливой случайностью, которой могло бы и не быть, и лучше бы её не было. Но она произошла. И обозначила конец моей непутёвой и обидной жизнёнки.
"Надо было с ним пойти на мировую, когда у тебя было оружие", - вяло подумалось мне с каким-то почти равнодушным сожалением стороннего наблюдателя. Только боль от ран и ударов ещё заставляла меня что-то чувствовать. Но и она куда-то уплывала, угасала...
Парень старался вытащить свой нож, застрявший у меня в бумажнике, что лежал в кармане у сердца, наступив мне ногой на грудь тяжёлым ботинком. Мне должно было быть хотя бы если не больно, то обидно от этого, но я лишь молча наблюдал за ним. Было такое ощущение, что я смотрю какое-то кино, и вижу всё это со стороны, как бы не из своего тела, а откуда-то рядом, из простого пространства. Как зритель в кинозале. И всё происходящее было теперь для меня какой-то сторонней кинокартинкой, без чувств, без ощущений...
В подъезде загорелся свет. Раздались где-то далеко шаги и голоса. Парень как-то испуганно и пристально посмотрел на меня, на лице его был неподдельный страх. Он спустился вниз по лестнице этажом ниже, зачем-то там остановился, но вскоре я услышал громыхание его ботинок, опускающееся всё ниже и ниже по подъезду. Вскоре оно смолкло.
Несколькими этажами ниже открылись двери лифта. Послышались голоса людей. Хлопнула дверь, и всё смолкло.
В освещённом теперь подъезде не осталось никого кроме меня, лежащего посреди лестничного пролёта с потешно торчащим из груди ножом. Он всё-таки вошёл в грудь, и оттуда сочилась кровь, образовав подо мной уже целую лужу. Раненная рука тоже кровоточила из длинной резанной раны. Другая, "отсушенная" в плече, тоже слегка саднила. Тело моё лежало как бы само по себе, а сознание рядом, как бы само по себе, почти никак не сообщаясь между собой. "Славно закончился вечерок!" - подумал иронично я. Попытался хоть как-то хоть чем-нибудь пошевелить. Но всё было словно не моё.
Снова раздался шум. На этот раз двери открылись выше, на последнем этаже. Я тотчас же услышал детский тоненький испуганный голосок:
-Ой, дедушка, дедушка! Посмотри! Что это там?!
-Ну-ка, ступай домой! - Ответил голос старика.
Щёлкнула и скрипнула дверь, и всё снова стихло. Спустя какое-то время дверь опять скрипнула. Раздался звонок, лязг замка, приглушённый шёпот:
-Ну-ка, сосед, давай посмотрим. Там кто-то лежит. Никак убили.
Ко мне спустились нагнулись и, видимо, заметили, что я ещё живой.