Хайлис Лилия Мойшевна : другие произведения.

Размышления об антисемитизме

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Два очерка об антисемитизме - юдофобов прошу перейти к другим авторам
  
  * * *
  
  Я был евреем сорок девять лет,
  И ежели по совести признаться,
  Я с завистью глядел частенько вслед
  Сынам других - больших и малых наций.
  
  Я не силач, не мастер по дзю-до,
  И этот факт спас многих от увечий,
  Я б стал физически калечить их за то,
  Что я душой был ими искалечен.
  За то, что я "в Ташкенте воевал",
  За то, что я "работал в магазине",
  И что "Иуда" я, "Христа распял",
  Что я не так, как надо, керосиню,
  За то, что Мойша я, а по отцу -
  Абрамович, что я Давида правнук,
  Что я "на пасху делаю мацу
  На крови ребятишек православных",
  За то, что "Горького я отравил",
  За то, что веру потерял я в завтра,
  За то, что я "космополитом был",
  Потом за то, что "не был космонавтом".
  За то, что "Гитлер мало вас сжигал",
  За то, что "мы сюда вас не просили",
  За то, что я в Биробиджан попал,
  За лозунг "Бей жидов - спасай Россию".
  За то, что я "француз, картавый рот",
  За то, что я "пархатый, горбоносый",
  За то, что есть еврейский анекдот,
  Но вовсе нет еврейского вопроса.
  За то, что в институт я не попал,
  Хотя прошли известные Алеши,
  За то, что имя я, как мог, менял,
  За штамп: "хоть он еврей, но он хороший".
  
  Но я не дрался, горл чужих не грыз,
  Я лишь мечтал о невозможном с грустью:
  О, если б был я чукча иль киргиз,
  Грузин, эстонец или лучше - русский.
  
  Евреем быть повсюду тяжело,
  Тем более, когда у власти - бляди.
  Когда глотаешь ненависть и ложь,
  То ненависть - твоё противоядье.
  Мне лили оскорбления в лицо,
  Порой случалось кое-что похлеще.
  Встречал я много разных подлецов,
  Да хоть среди мужчин, хоть среди женщин.
  И даже дети с ними заодно.
  Вот на площадке девочки играют
  И, как таёжный гнус, в моё окно
  Считалки раскалённые влетают:
  "Сколько время?
  Два еврея.
  Третий - жид,
  По веревочке бежит".
  И я, как грешник карами
  Замучен наповал:
  Когда, какой Макаренко
  Им это излагал?
  И чтоб я был спокоен,
  Твердили иногда:
  Ну, что это такое -
  Сердиться за "жида"?
  Жид - будет долго жить,
  А еврей умрёт скорей.
  Качают головой, недоумея,
  За что всегда обижены евреи.
  Но сквозь невинный детский этот бред
  Иные проступают звуки:
  Идут убийцы, сбоку пистолет,
  И стонут жертвы, воздевая руки...
  
  Я был евреем сорок девять лет,
  И, если вам по совести признаться,
  Я с завистью глядел частенько вслед
  Сынам других - советских, братских наций.
  
  Роняло время слёзы дней из глаз.
  Мы в новом свете ныне оказались.
  Пришла пора - моя мечта сбылась -
  Теперь в других я вызываю зависть.
  Теперь иной мечтою дорожу.
  И, слава Богу, мне никто не страшен,
  Because a I am not any more a Jew,
  Because from now on I am a Russian.
  
   Мойша Хайлис
  
  
   С точки зрения еврея, эмигранта, поэта
  
   1
  Этот очерк возник несколько лет назад, был опубликован в нескольких эмигрантских газетах и на разных страницах интернета, но меня все не покидало ощущение его незаконченности. Чувство неисчерпаемости темы заставляло меня возвращаться к ней снова и снова, желание отвязаться от нее - бросать опять и опять, сейчас же стало особенно понятно, что больше не уйти. Наболевшая проблема откровенно схватила за горло.
  После тридцати восьми лет жизни в цивилизованной стране Америке, в двадцать первом веке я все еще сталкиваюсь с "любимым" вопросом в самых разных формах.
  Антисемитстким душком по сей день разит со страниц российских газет-книг-экранов. Что бы там ни болтали о переменах, а литература-кино-телевиденье даже при извечном российском лапшеушастом подходе к цензуре и демократии все-таки отражают современную реальность. Предупреждаю о намеренном отказе называть авторов опусов и фильмы-сериалы по ряду причин, начиная с той простой, что не хочу делать им рекламу. В мои планы входит обсуждение в данном очерке лишь тех результатов, что я сама видела на книжных страницах и на экранах. Хотите - верьте и читайте дальше, не хотите - дело хозяйское.
  Русская классика являла миру во всем размахе "больной совести" в триединстве с патриотизмом (а на мой простодушный взгляд, самым натуральным шовинизмом) и "зеркалами" таинств родной души "жидовскую корчму" или безжалостного носатого скупердяя-ростовщика. Современные российские же литераторы не стесняются использовать определения типа "маленький еврейчик", "толстая еврейка", "темноглазая евреечка", "торговец еврей", не говоря о том, что ювелир - еврей всенепременно. Могут ли объяснить мне так обозванные некогда главным лингвистом всех лексикологий "инженеры человеческих душ", что за свойства или устремления оных характеризуют подобные короткие, навскидку сочетания слов? Точнее говоря, броские словесные пощечины, замаскированные под нечто, литературовидное.
  Читается и похлеще. Тоже вроде бы под предлогом изображения черт характера. Вдруг, что называется, ни к селу, ни к городу, хорошие и красивые герои со славянскими фамилиями начинают вышучивать неприятных, даже этаких гаденьких нас, с фамилиями на "ман" или как-нибудь еще, чтоб понятно, что да... В подобных диалогах, повторяю, современной литературы, то есть, не сто и не тысячу лет назад, а сейчас, в 21-м веке новейшей эры, нас высмеивают не только за неказистую внешность, но и за все то, что у антисемитов полагается считать национальными еврейскими чертами: жадность, хитрость, способность к торговле, что там еще нам вменяется пресловутой широтой души "старшего брата".
  Иногда мне думается, что образ еврея когда-то однажды осужден на изображение именно таким, и только таким в русской, да и, пожалуй, мировой культуре, обжалованию не подлежит. Разве не бывает евреев рослых, могучих, стройных, привлекательных? Кто выдумал, что мы не способны на мужество, отвагу, самоотверженность, бескорыстность, честность, верность, силу духа? И мы доказываем, что это неправда и чушь снова и снова, бесконечное количество раз. Почему же еврейский мужчина все равно, будто нарочно, в насмешку, точнее, в издевательство, намертво запечатлен в виде все того же маленького хитрого противного торгаша с бриллиантами жены в заднице и непременно безграмотной речью? А еврейская женщина шумной великаншей, увешанной мехами? Не иначе, как в силу узколобого антисемитизма. Самое страшное, что нас настолько давно и намертво наделили так называемым "национальным характером", что мы и сами уже почти поверили в этот навязанный нам юдофобами стереотип.
  Нелепо и несолидно даже пытаться, даже вяло возражать тем, сколько жадных, хитрых, способных к торговле людей, к евреям не имевших никакого отношения, приходилось встречать мне в жизни. И евреев, абсолютно не приспособленных продавать, бесхитростных, без гроша в кармане, без царя в голове, - сама такая, да к чему и перед кем оправдываться? Просто, чтоб отбрехаться, можно было бы вякнуть о лени и пьянстве, как национальной черте русских (опять же, и евреев знавала, бездельников и выпивох). По поводу лени и пьянства со мной, скорее всего, согласится всякий уважающий себя русский человек, да только, большинство тут же ринется обвинять в этих бедах американцев и непременно сионистов. Дальше, как в известном анекдоте, многих удивит, причем тут американцы. Вина евреев зато уже давным-давно, конечно, доказана и ни для кого сюрпризом не окажется.
  Вышесказанное, повторяю, в лучших случаях, самых безобидных, где юдофобия самоцелью не является, а просто скрыть ее нет никакой возможности, потому что шило из мешка прет, как ни прячь. Цитировать же худшее мерзко.
  То же касается кино и телевиденья... Тут все даже еще страшнее, чем в литературе, потому что нагляднее и ярче. Правда, в двух случаях обидные пассажи в адрес героев-евреев показались мне (или это лишь мои ложные надежды?) не столько юдофобией самих авторов, сколько их желанием показать российский антисемитизм явлением, устоявшимся веками, глубинным, инстинктивным и неистребимым, то есть, именно таким, какой он и есть, на самом деле. Авторы как будто хотели сказать своими шуточками: каким бы умным и хорошим ни был красавец ты, каким бы близким другом ни считал себя тебе непременно либо хилый, либо, наоборот, жирный (других вариантов, конечно же, не бывает) он, как бы тебя ни спасал, как бы тебе ни помогал, для тебя все равно при любых обстоятельствах, в первую очередь, всегда останется смешным, несуразным, скуповатым, постоянно готовым обмишулить, даже не евреем - еврейчиком, а человеком уж как-нибудь напоследок, если вообще вспомнишь о том, что еще и человек. Остальные герои сериалов (подразумевается, что так же должны реагировать и зрители или подобные сцены все же информация к размышлению?) наблюдают соответствующие отношения и принимают, как должное. Опять-таки, в лучшем случае.
  Старый анекдот: "Ты почему ТУДА намылился, гад! Сам работал на хорошей должности! Деньги были, дети институты пооканчивали, квартира у тебя была, жена работала, чего тебе здесь не хватало, жидовская морда?"
   А в пропаганде для Запада на полном серьезе выставляли дрессированных евреев с признаниями о высшем образовании. Забывая лишь оговорить, что в институты мы могли поступить не те, куда мечтали, не туда, куда вело призвание, а туда, куда на тот момент особым дозволением свыше брали еврейскую молодежь.
  
  * * *
  
  Моя мама до сих пор помнит, что юной барышней после окончания средней школы, то есть, очень скоро после войны и всего того, что проделали фашисты с евреями, поехала поступать в Винницкий институт иностранных языков. В "великом" городе наивную абитуриентку быстро поставили на место, завалив на какой-то ерунде. Девушка вернулась домой, вся в слезах, и кто-то из местного сельского руководства позвонил в Винницу, чтобы узнать, что произошло с хорошей дивчиной, комсомолкой, красавицей, гордостью школы... Замечу, что мама до сих пор, через жизнь, боится называть имя, чтоб не подвести осмелившегося заступиться за "преступницу", а если того человека нет в живых, то его семью. Заступнику ответили: "Бронфман? Пусть идет в торговый". Для тех, кто знает мою маму и ее способности к торговле и арифметике, это может прозвучать, как смешной анекдот. Так, для примера, она до сих пор ссыпает всю свою сдачу в отдельный куль, чтоб не пересчитывать, а надо мной потом смеются продавщицы, когда я расплачиваюсь маминой мелочью. Об иностранных языках маме пришлось забыть, хотя с легкостью выучила молдавский, а здесь потом английский. Там же, в конце концов, ей дозволили стать учительницей русского и литературы, здесь мама обучала русскому взрослых американцев. Ученики до сих пор пишут ей и помнят ее добром. Интересно, кто и как помнит тех Винницких профессоров, но можно ли их в чем-то винить? Распоряжения шли сверху.
  
  * * *
  И через несколько лет маленькое дополнение. Сейчас пошли споры о том, был ли Холокост и уместно ли дозволять публичные высказывания о том, что его не было. Мало того: я неоднократно слышала полемику на российском телевиденье, где свое мнение под маркой свободы слова на весь мир высказывают журналисты самого настоящего фашистского толка. Это даже не полемика, это на мой простодушный взгляд та же Геббельсовская пропаганда, только теперь по-русски и с палестинским акцентом. Как можно это допустить? Ораторы, о которых я сейчас говорю, как будто разумны, но стоит взмахнуть перед ними красным плащом, в смысле, словом "еврей", они теряют человеческий образ: из их речей рвутся овчарки и плещут автоматные очереди. Ну что вы, какой Холокост, кто старое вспомнит... Не было инквизиции, не было погромов, не было крепостного права, не было рабства, не было права первой брачной ночи, не было того, другого, третьего, а была ли история? Имелось ли вообще на Земле человечество? Да и существовала ли планета Земля или что-то такое просто так взорвалось само по себе между Венерой и Марсом? Кто старое помянет...
  
  * * *
  
  На Западе случаются поджоги в синагогах. Случаются и взрывы.
  Впервые оказавшись в Сан-Франциско, забрела я как-то в русский магазин, не разобрав по дверям, что магазин не нашей, а одной из старых волн эмиграции: принадлежал он не то остаткам белых, не то случайно сбежавшим с фашистами их же прихвостням; отношение и тех, и тех к нашему брату известное. Меня, мгновенно опознав по носу, встретили откровенно в штыки, и на свое робкое "how much is this cheese" я услышала по-русски хамское "ишь ты, уже с еврейского на английский перешла". Я бежала оттуда с позором и ужасом. До сих пор жалею, что не заблевала им в ответ весь прилавок, ах, как хотелось.
  А совсем недавно, ни с того, ни с сего китаец на заправке со смехом устремился рассказывать мне про свою соседку украинку, верующую христианку, которая проповедует азиатам (здесь, сейчас, в столице Калифорнии!) европейскую ненависть к евреям - мало еще кое-кому гибели шести миллионов.
  В другой раз как-то на отдыхе в оздоровительной лечебнице разговорилась я с симпатичной молодой американкой, ну уж оттуда никак не ожидая подвоха. И вдруг, на ровном месте, ее понесло откровениями о какой-то мифической еврейской мафии миллионеров. Дама собиралась разворачиваться со своей проповедью надолго, со вкусом, ища ответа вытаращенными на меня глазами. Я ее перебила, заметив, что именно с этого заявления начинал Гитлер свою победную пробежку по Европе. Пучеглазая, быстро растеряв всю свою симпатию, попыталась со мной спорить. Я едва по-английски выговорила, что не то что дискутировать, но разговаривать с антисемитами не желаю, развернулась и ушла в другую сторону. Через какое-то время та женщина подошла ко мне и, вернув свои глаза в законные глазные впадины, извинилась и сказала, что я совершенно права. Что там случилось, кто ее переубедил - не знаю.
  
  * * *
  
  Зато в бассейне ко мне подплыла одна из новых эмигранток и по-русски стала сначала проповедовать и обвинять меня (!) в распятии своего бога, а потом объяснять, почему Гитлер был прав в убийстве миллионов евреев. Как ни пыталась я от нее отстраниться, она не отставала, говорила "Да вы не серчайте" и продолжала гнуть свое. В конце концов, я от души покрыла ее матюками, да с такими пожеланиями, что на своей плавательной дорожке, слава богу, больше не вижу.
  Совсем недавно история получила продолжение. Все в том же бассейне кто-то случайно поведал мне о том, что махровая ненавистница евреев, явившаяся в Калифорнию по той одной-единственной причине, что тут "пенсионерам много всего дают", и я не сомневаюсь, гребет под себя все возможное и невозможное, поехала лечиться в Израиль!
  * * *
  Чего греха таить - в собственной постели - это ли не самое страшное предательство (что называется, и в спину, и поддых) получить все-таки "еврейку" и спасибо, что не жидовку, от любимого человека, а постфактум - так тебе и надо, сама виновата - не там искала. Как же так, разве не все мы люди? Выходит, что же? Страшно же делать выводы.
  И, наконец, в качестве апогея (или снова для выводов?) - случившееся с моей прекрасной умной дочерью, плюс ко всем своим достоинствам еще попавшей на соревновании юных красавиц в десятку одной из самых красивых девушек Калифорнии (дальше идти по этой линии отказалась наотрез).
  В нежном шестнадцатилетнем возрасте Аня очень интересовалась Россией и наивно полагала себя русской, как ни пыталась я ее в этом разубедить. Однажды она послала на сайте знакомств сообщение русскому мальчику из Питера. В ответ получила длиннющее матерное послание антисемитского содержания, понять которое толком и не сумела, только почувствовала мерзкий холод в груди.
  Думаю, каждый еврей хорошо понимает, о чем речь, потому что не раз испытывал это ощущение и этот озноб под знакомыми косыми взглядами юдофобов. Бедная девочка долго не могла понять, как возможно опознать религию человека по фотографии. А я долго не могла объяснить ей, американке, что еврей - это не только религия, но и нация (вопреки главному корифею по национальностям и его бреду), и раса, да и еще нечто многое неуловимое другое.
  
  * * *
  Впрочем, встречаются евреи, которые вполне авторитетно заявляют, что с явлением антисемитизма не сталкивались. Таким могу ответить одно: не рассказывайте мне сказки, сама умею. На самом деле, подобных "счастливцев" даже немного жалко, ведь как же надо было уесть человека, чтоб не только отупел и онемел, но вдобавок еще и ослеп и оглох от ужаса. Да не это ли свойство и пытались вбить в генетический набор человека советские и фашистские лидеры?
  В качестве доказательства об отсутствии антисемитизма в России, в одном из таких разговоров недавняя собеседница сообщила мне о свободных службах в Московской синагоге: "Раввин открыто выступает и - ничего!". В памяти тут же всплывает: "Как-то раз Ленин хотел побриться, а мимо проходил маленький мальчик. И вот малыш идет себе, а Ильич точит лезвие, и - ничего. Вот каким добрым был наш Ильич, вот как любил детей".
   После я долго не могла понять, почему меня так задергало, почему я не в силах была продолжать эту тему спокойно, а буквально взбесилась и стала пороть какую-то чушь. Да кто умеет беседовать на нервах достойно?
  Надо же, какое счастье - в Москве открыто выступает раввин! Спасибо вам, москвичи, порадовали, наконец-таки, мое измученное сердце! Да нет, с паршивой овцы, конечно...
  Но ведь меня там били не за то, что я рвалась в синагогу. Куда там! Знала ли я что-либо об иудаизме? Слышала об иврите? Интересовалась еврейской историей?
  К стыду своему, признаюсь тут же: и тогда в мыслях не было, и по сей день захожу в синагогу, как баран. Принудительные субботники и обязательные парады были нашей синагогой! А раввинами - от дяди Степы из "счастливого" детства до безграмотных лекторов, насылаемых на одуревших граждан откуда-то сверху.
  Не существовало ТАМ ни синагог, ни еврейских школ, ни еврейского языка, ни вековой еврейской истории! Вычистили, как не бывало, из генетического набора. Выслали за пределы шестой части света. Еврейскую культуру за редким исключением уничтожила людоедская машина под управлением главного инженера всех театров, отцов и народов. Низкий им поклон за то, что хоть кладбища нам оставили, да и то, каждый раз с какими-то проблемами. Библия относилась к чуть ли не запретной, если не запрещенной литературе. За выпечку мацы можно было угодить... Нет, пока не на костер, но, глядишь, еще недолго и переплюнули бы инквизицию. Адам и Ева перекочевали в анекдоты, где и обрусели, потому что (цитирую концовку одного из них в приличной форме) "только русские могут голые бегать по голой пустыне и кричать, что они в раю". Даже само слово "еврей" обнаруживалось большей частью лишь в известной графе документов.
  А били там за кровь, которая текла в наших жилах, за длинные носы, за разрез глаз, за имена и фамилии предков, за "да" в той самой графе, то есть, за все то же самое, что и фашисты. Форму черепа, правда, не расчерчивали, определяли на глазок. У гитлеровцев, я полагаю, срабатывала чисто немецкая аккуратность.
  
  * * *
  Однажды знакомая американка заметила: "в том, что случилось между евреями и немцами...". Меня всю буквально передернуло. Минуточку! Между евреями и немцами никогда ничего не случалось! Вся трагедия произошла с евреями по вине немцев!
  Да немцев ли? Вернее, только ли немцев? Разве удалось бы фашизму поголовное истребление евреев в Европе, если бы не помощь англичан, французов, поляков, чехов, румын, итальянцев, австрийцев, эстонцев, да что там мелочиться - почти всей Европы на глазах всего мира при его же молчаливом сочувствии и одобрении? Да, были единицы, которые помогали евреям. Да, была Дания, которая не поддалась безумству и зверству нацизма. И Филиппины, милосердно пытавшиеся помочь евреям, успевшие даже принять 1200 беженцев, пока сами не оказались побежденными союзницей фашистской Германии Японией. Склоняю голову в знак благодарности. И опять-таки страшно делать выводы.
  
  * * *
  
  Наконец, кошмар на Украине. Сейчас принято говорить, в Украине, не стану спорить. Я не политик и не имею права на какие-либо суждения, тем паче, публичные. Вынуждена, впрочем, отметить, что тут моя точка зрения даже не раздваивается, - растраивается.
  Эмигрант во мне советует вообще о том не думать и в чужие дела не лезть, дескать, ты давно оттуда съехала, радуйся Калифорнийскому солнцу и голубому безоблачному небу, а там... Да тебе-то сейчас уже что до того, что ТАМ! Здесь твое все, ты далека от политики, отплавала свою дорожку, наслаждайся жизнью. Поэт во мне же восторженно поддерживает борцов за свободу и слагает оды демократии. А еврей... Боже мой, мне страшно не то, что писать об этом, мне шепотом жутко формулировать то, что бесконтрольно плетется в мозгах! И такой анекдот уже был в 70-х, о двойнике Ленина: "Конечно, я могу надеть парик, сбрить бородку, но мисли, мисли! Куда же мне деть свои мисли!"
  Уверена, что каждый еврей, живавший в Восточной Европе не только знает наизусть, но и разделяет мои прогнозы относительно евреев, и - кто знает, возможно, не только европейских. Нормальному человеку подобные предсказания (а вслух боюсь, чтоб не накаркать, все и так догадались) покажутся дикостью, варварством, записками сумасшедшего, но, тем не менее, знания истории, классиков отечественной и европейской литературы и собственный опыт не позволяют мне делать других. И уже, пожалуйста: с разных сторон начались огульные обвинения евреев и американцев в русско-украинской войне. Ну, уж на американцах-то не остановятся, зачем, до них же еще дотянуться надо, а тут, тут же есть, на кого валить, куда привычнее, ближе, безнаказаннее бить, да и все как-то проще.
  Повторяю, я не политик, многого не понимаю, многого не знаю, живу скорее эмоциями, чем разумом. Так вот, с недавнего времени, всякий раз, когда речь заходит о Европе, чутье почему-то неизбежно подсовывает мне картинки прихода к власти фашизма в Германии и во что это вылилось для евреев. Бога молю, чтоб на этот раз моя интуиция меня подвела. Да что интуиция - страшно смотреть новости о разгуле антисемитизма во Франции и Германии. Надо же было зверски убить девяностолетнюю парижанку, пережившую фашистский лагерь, за что? Кому мешала эта старушка с сохранившимся номером, на всю жизнь выжженым на предплечье? А зверю нео-нацисту тем, что кровь в ней текла еврейская. Можно ли подонка-убийцу убедить добрыми словами в чем бы то ни было?
  
  * * *
  
  Вот я и забросила эти заметки снова, после разговора с родственником, задавшим мне вопрос: - А зачем ты сейчас это пишешь? Для кого? Чего ты добиваешься? Евреи и так все прекрасно понимают, а антисемитам это на фиг не надо.
  И снова к ним вернулась. Не знаю, зачем люди пишут, и зачем пишу я. Не могу ответить, почему снова возвращаюсь к этому проклятому очерку. Но должна поведать о происшествии, заново подтолкнувшем меня к сему "радостному" событию. Случилось вот что.
  Двоюродная сестра рассказала мне, как в 1989 году (конец прошлого века и даже эпохи!) ее работодатель в Киеве призналась коллегам, что не распознала в ней по фамилии еврейку, "а то не взяла бы ее на работу". Но сам этот случай достаточно типичен. Сколько раз мне в Кишиневе отказывали в работе, с гадкой улыбочкой "сама понимаешь, почему", - не в фашистской Германии, а через почти полсотни лет после ее разгрома, - в советском государстве.
  А вот реакция некоей моей знакомой на происшествие... Молодая женщина, живет в Питере. Мы познакомились по интернету, сначала переписывались коротко, потом письма стали длиннее, завязалась дружба, сделалась довольно тесной, пошли переговоры на скайпе, наконец, близость стала достаточно откровенной, мы многое знали одна о другой, общались часто, моя приятельница даже говорила, что чувствует себя еврейкой и вдруг... Черт меня дернул сболтнуть о случившемся с двоюродной сестрой, даже не помню, к чему. А моя собеседница возьми, да и ответь историей о том, что пыталась устроиться куда-то, где "работают одни евреи" и ее туда не взяли, потому что она не еврейка. Она еще пыталась философствовать что-то по поводу того, что, может быть, это в отместку за все то, что с ними (то есть, с нами) происходило раньше. Я каждой своей клеткой осязала, что мир вокруг меня почернел, меня всю обволокло болотной грязью. Простилась и отключилась. С другой я бы уже никогда больше не общалась. Подруге я еще пыталась объяснить свои ощущения, написала, что почувствовала. Она сообщила в ответ, что не ожидала от меня такой злобы и такого гнева.
  Конечно, мы обязаны молча глотать обиды, терпеть, глотать и терпеть, а стоит трепыхнуться в ответ, непременно окажемся повинны в злобе, гневе, военных преступлениях, крови христианских младенцев... Только я что-то не припомню, чтоб Израильтяне расстреливали или взрывали арабских детей, стариков и женщин. Зато широко известны множество и множество наоборот.
  На самом деле, я написала той женщине тогда, что это был точный классический момент возникновения и разжигания антисемитизма. Действительно, вот же она, та самая точка отсчета!
  
  * * *
  
  Голодный несчастный человек, получивший отказ в должности, вряд ли найдет достаточно сил, чтобы понять, что в себе изменить и заняться самоусовершенствованием для того, чтобы получить желанную работу. Зачем терять время? Гораздо проще заметить, что в каком-то отделе (магазине, парикмахерской, лечебнице, непосредственной близости фараона или совете императора) окопались одни евреи и только евреев туда берут. Государство же, не способное накормить и обеспечить работой своих граждан, охотно подталкивает их к вымещению зла на других, таких же одуревших от лишений людях. Это исторически испытанный прием, а вывод прост: жадным эгоистичным правителям, которым нет дела до чьих-то благ и удовольствий, кроме благ и удовольствий собственных, даже выгодно держать своих подданных в голоде и злобе, а еще время от времени вдруг давать им заметить, что в каком-то отделе работают одни евреи. Дальше все просто. "Евреи берут только своих". "У них везде круговая порука". "Еврейское богатство". Ох, как кружатся головы у голодных, обездоленных, обозленных, оболганных, натравленных и затравленных рабов на еврейское богатство! Как же им хочется изничтожить, задавить, изнасиловать проклятую, возомнившую о себе нехристь, неверных, басурманов... Результаты известны: изгнания за изгнаниями, разрушения Храмов, Стена Плача, крестовые походы, инквизиция, гонения по Европе и Азии, погромы и Холокост, все войны, до которых агрессивное окружение довело крошечный Израиль своим остервененным желанием стереть евреев с лица земли. А начиналось все с откровенной маленькой зависти: еврейская маца кому-то явно показалась мягче собственного хлеба. Или, может, еврейская жена здоровее своей? О вкусах, как мы знаем еще от древних греков, не спорят.
  Ладно, фанатики всяких вер и измов, ладно, невежи и глупцы всех пород, ладно, злодеи и психопаты, но цивилизованные правительства, которые не дают Израилю защищаться! Неужели не понимают, что Израиль сейчас - это уже не просто евреи, а передовая всего человечества на войне все с тем же фашизмом? Да просто потому, что террористы не остановятся, покончив с евреями, а непременно пойдут дальше. Заратустра не позволяет остановиться на достигнутом. Предупреждает же армянское радио: "Берегите евреев, армяне на очереди!" И предела нет. Просто первыми мальчиками для битья назначены мы.
  О причинах оголтелой неприязни всего мира к евреям написано множество умных книг. Лично мне ни разу не удалось ни одной из них дочитать до конца, такие они были умные. Объяснения уходят в древнюю историю и двух-, и трех-, и четырех-, и пяти- тысяч лет назад. Получается, все ненавидели евреев всегда, с момента существования мира. По умным книгам, по одной единственной причине: за то, что евреи несут остальным свечу единого бога. Но это коротко, в моем понимании, а скорее всего, я и не способна понять все рассуждения со сносками в историю и библию, что следуют дальше, настолько они занудные, бесконечные и от меня далекие.
  Вероятно, в языческие времена антисемитизм можно было оправдывать и так. Но поклонение сонму богов в большей части цивилизованного мира осталось в позапрошлой эпохе. А у христиан, мусульман, - у каждой из этих религий есть своя свеча, свой единый бог, да только, что касается обсуждаемого вопроса, ни за одну из языческих вер не было пролито таких рек, да что там, какие реки, - морей, океанов еврейских слез и еврейской же крови. Ни одна из религий не принесла миру столько горя, проявив при этом не меньше ханжества на тему собственной гуманности...
  Да, конечно, я прекрасно понимаю, что религии или веры сами по себе не виноваты в кровопролитиях. Виновны люди. Неуемная жадность, алчность, жажда власти, да не та, испив которую возможно утолить, а растущее стремление к трону властелина вселенной, безумное желание стать богом, начав с божка, - именно эти человеческие страсти использовали и дискредитировали всякие лозунги и красивые слова. Все это давно ясно, - так пора, кажется, понять, что свечи единых богов тут видимо ни при чем.
  
  * * *
  
  Какие-то из предложенных ниже заметок я послала знакомому, профессору, имя называть не стану, скажем, Х. Был хорошо образован, занимался в то время переводом поэзии с французского, с поэтами дружил, независимо от их религии или национальности. Я, во всяком случае, бывала у них с женой в доме, общалась с ними по-дружески и заметки свои послала литератору Х спокойно, не думая задеть никаких болевых точек. В ответ получила длиннющее, вроде тех же нуднейших фолиантов, только немножко наоборот, послание со ссылками в историю. Сводилась вся Х-тягомотина к одобрению католиков в сожжении еретиков на кострах. Уж мне-то понятно, что, гореть на кострах инквизиторов, разумеется, пришлось не кому-либо там, а евреям. Снова шли бесконечные сноски на каких-то пап (про себя я тут же отметила чьих-то мам, но к литературному очерку такое не относится), и ссылки на каких-то деятелей, которые давным-давно остались вот в таких только "веселых" воспоминаниях. Ни дочитать, ни ответить я не удосужилась, да и отношения с Х на этом закончились.
  
  * * *
  
  В причинах мировой юдофобии мне так и не удалось разобраться. Зато во взаимной "любви" иудаизма ко всему миру никаких сомнений не осталось бы, если бы не одна странность. Парадокс в том, что ни у евреев вообще, ни у меня в частности, ответной ненависти к миру нет. Сами евреи над собой смеются, сами сочиняют еврейские анекдоты, сами с собой спорят, сами себя зачастую не любят, пытаются всем остальным доказать, что они такие же, как все (размечтались!), а к миру какие претензии, - один только глупый, осточертевший, навязший в зубах вопрос "за что?".
  За что Гитлер убил шесть миллионов евреев? Какой глупый, не правильно поставленный вопрос! - вот уж действительно, за что? Да ни за что! А потому что был садистом и убийцей. Не нашел бы евреев, выдумал бы кого-нибудь другого, а так и напрягаться не пришлось.
  Да и какая уже теперь на фиг разница, за что? Просто - дайте нам жить, наконец! Нет - за что?! Сами же себе многословно и отвечают: за то, что несут свечу.
  Помилуйте! Что мы сейчас-то куда несем? Какие свечи! Живет маленький ребенок и вдруг, где-нибудь, не позднее четырех лет, оказывается, что еврей, и на этом детство заканчивается, и начинается...
  Начинается "роскошная" еврейская жизнь. Лично у меня мое еврейское счастье повалило с небес библейской манной. А уж в сокровищнице-то немерено, кто желает, могу поделиться. Подставляйте ладони - отсыплю от щедрот: и миллионы дырок от бубликов, и миллиарды лопнувших надежд, да и лет своих, отмученных-отмороченных в борьбе за светлое будущее (а вот же оно, уже в прошлом), с удовольствием отвалила бы хоть половину, тоже нынче, говорят, богатство, да кто возьмет. Что же касается фашистов (хоть нео, хоть шмео, хоть к-к-к,) да пусть забирают вообще все наши еврейские цурэс (уж чем богаты!), для них-то не жалко, от души.
  
   2
  
  Училась когда-то со мной девочка, которая на любые аргументы возражала с большим пиететом: "Это глупо". Попробуй тут поспорь. Полемизировать опасаюсь: против чужого апломба не попрёшь, на кулаках не сильна, а рожать истины - зачем мне лишние мучения. Поэтому оговорюсь сразу: дальнейшие заметки не попытка дискутировать или что-то доказывать, подтверждая выводы логикой, цитатами и приводимыми примерами, и уже тем более не проба себя в философии. Это рассказ с наглядными примерами и размышлениями, основанными на собственных наблюдениях и переживаниях. В истории моей семьи переплелись и еврейская диаспора, и русская эмиграция, ну и линия поэта и поэзии присутствует. Так что, не корысти ради...
  Самый популярный вопрос случайных собеседников: "Вы русская?" либо "Вы из России?" действует на меня, как публичная пощёчина. В ответ хочется кусаться, драться до крови, убивать наповал сарказмом и прочее. Что в имени тебе моём.
  Нет, ребята, не из России я. Нет, господа, мне не удалось родиться русской. Да, говорю по-русски, пишу, думаю. Да, люблю и знаю русскую литературу, русский театр, русские песни. Да, училась в русской школе и выросла на поэзии Владимира Маяковского, Сергея Есенина и Роберта Бернса в переводе Маршака и, уж простите великодушно, до сих пор люблю всех троих. С дрожью в голосе сознаюсь снобам от поэзии: по сегодняшний день перед сном и когда просыпаюсь, смотрю на портрет Маяковского - с юности висит у меня в спальне рядом с кроватью. Да, влюблялась в мужчин, независимо от национальности и вырастила дочь-полукровку. Но отвечу, что русская - обижу многоголовый российский шовинизм, извините, патриотизм, взращенный еще от Пушкина. Поэтому без обиняков отрицательно мотаю головой: нет, мол, не русская, как же можно себя-то русской назвать, когда еврейские предки, еврейская кровь, еврейский нос, еврейский разрез глаз. А понятие русской души? Кстати, есть ведь ещё и образ души еврейской. И совмещаются во мне обе, чего уж там. Если же кому не нравится, то поцелуйте меня, как говаривали на памятной Ленинградской улице... Вот именно.
  
  * * *
  
  А появилась на свет в крохотном молдавском городке Сороки, где двадцатью двумя годами раньше родился мой отец. Его родным языком была смесь румынского с идишем, моим - русский. Идиш остался в голове сладким воспоминанием о рассказах бабушки и спектаклях дедушки. По-молдавски я вроде говорила в детстве, но потом забыла начисто, о чём пожалела уже в США, встретив выходцев из Румынии, с кем объясняться приходится на ломаном английском, а хотелось бы общаться без языкового напряжения.
  
  * * *
  
  Несколько лет назад, читая том древней истории с фотографиями скульптур, я вдруг с изумлением обнаружила на фоне кровожадных ассирийских царей изображение безбородого человека с длинным носом и широкой доброй улыбкой. Как затесалось среди грозных воинственных лиц это безобидное, типично еврейское, - история считает загадкой. Но я всей душой чувствовала нечто очень родное к тому человеку, жившему тысячи лет до нашей эры, потому что далёкий, конечно же, не ассирийский, а явно шумерский предок был мой вылитый дед.
  Отец отца, Аврум Замвелевич Хайлис, в молодости был актёром еврейской оперетты. Воевал за русского царя в Первую Мировую, геройствовал. Рассказывал о своих подвигах, выходило, наподобие старых анекдотов: познакомился с евреем с супротивной стороны и договорились о помощи друг другу "он мне украл свое знамя, а я ему свое, а что нам, жалко". Ничего особо хорошего из этого героизма, впрочем, не вышло: в русской армии "жидам" наград не полагалось, о чем деду без обиняков и было сообщено руководством. Что ж, по крайней мере, честно. Советская армия героев награждала, но только через короткое время в частушках вывернулось, что евреев - все-таки за Махачкалу. Сильна традициями Россия-матушка!
  Дед взахлеб рассказывал, как в молодости с другими солдатами слушал выступления Троцкого. Троцкий ему очень импонировал. А идише коп! - со значением приговаривал дед. Троцкистом, однако, не стал. В политику не лез. По уши влюбился в бабку.
  Со мной в детстве разыгрывал спектакли на смешанном русском, который знал плохо, румынском и идише. Дедушка оставался настоящим комедиантом, истинным актером всю жизнь, хотя после женитьбы ему пришлось стать мастеровым, чтобы содержать семью. Даже в старости делал бочки, я по сей день помню особый ритм его молотка во дворе.
  Бабушка, Сура Лейбовна, в девичестве Литинская, была простой еврейской женщиной, от природы очень умной. Ее огромным серым глазам библейского разреза могла бы позавидовать любая икона, лучились они к тому же необыкновенной мудростью и добротой. Бабушка хоть и признавала смирение к жизненным невзгодам, постоять за себя, однако, не гнушалась. Умела любить, умела прощать. Умела легко относиться к жизни и не принимать всерьез то, что ее не касалось. Умела не завидовать чужому богатству и чужим успехам. Русский язык знала плохо, но даже по-русски очень любила читать сказки и потом пересказывать внукам, присочиняя и фантазируя дополнительные детали. Ещё одним маленьким хобби этой статной красивой и смешливой особы была арифметика. Детишки с окрестных улиц приходили к моей бабушке, когда не знали, как сделать уроки, и она с удовольствием помогала решать задачки всем страждущим.
  Жили мои дед с бабой как-то весело, всегда подталкивали друг друга к хорошему рассказу и вместе хохотали над своими историями, как над чем-то новым. Не помню, чтоб когда-то ругались или кричали друг на друга, хотя проблемы, наверно, были. Если в доме что-то разбивалось, портилось, пропадало, терялось, бабушка всегда качала головой: "Пусть это будет жертвой злу", а когда действительно было плохо, приговаривала на идыше "пугай нас, Боже, но не наказывай". Мне бы четверть ее доброты и мудрости! Любви, насколько я понимаю, эта пара тоже не чуралась. Родили и вырастили четверых сыновей, младшим из которых был мой отец Мойша. До сих пор не могу осознать, что ныне покойный.
  
  * * *
  
  Тут же приведу стихотворение отца о себе, подражание любимому Роберту Бернсу.
  
   В Сороках парень был рождён,
   Но день, когда родился он,
   В календари не занесён:
   Кому был нужен Мойша!
  
   Его двухлетний брат Гедаль
   Смотрел в заснеженную даль,
   А за окном ревел февраль,
   Когда родился Мойша.
  
   У бедной матери моей
   Уж было трое сыновей,
   Но видно, мало было ей,
   И вот родился Мойша.
  
   Забыло радио тех лет,
   Забыли ворохи газет
   Оповестить весь белый свет,
   Что-де родился Мойша.
  
   Но шла молва из дома в дом
   Обычным дедовским путём,
   И вскоре знали все кругом,
   Что вот родился Мойша.
  
   Шли сорочане без конца,
   Чтобы поздравить мать, отца
   С рожденьем сына-молодца:
   Герой ваш этот Мойша.
  
   Им с благодарностью большой
   Кивала мама головой,
   Запрятав кукиш за спиной,
   Чтобы не сглазить Мойшу.
  
   И то сказать, и так сказать,
   Тревожилась недаром мать:
   Ребёнок сделан был на ять,
   Да вы ж знакомы с Мойшей.
  
   О, что за дивные глаза,
   Что за головка, что за зад,
   И главное - что за, за, за,
   За... нос украсил Мойшу!
  
   Отец шутил в кругу друзей:
   Чтоб сын достойный был еврей
   И славился, как Моисей,
   Пускай зовётся Мойша.
  
   Откуда ж было знать тогда
   Про наши славные года,
   Когда, глупея от стыда,
   Сын бросит имя Мойша.
  
   Но имя Михаила взяв
   И память прошлого поправ,
   Он не добился лишних прав,
   Он был, как прежде, Мойша.
  
  
  * * *
  
  А другое стихотворение Роберта Бернса "Финдлей" стало моим "боевым крещением" в качестве актрисы. Отец подрабатывал художественным руководителем в городском Доме Культуры и однажды решил вывести на сцену своего четырёхлетнего тогда ребёнка. А чего ж, четыре года - самый возраст идти в люди. В зале, не в пример теперешним моим концертам, аншлаг. Публика шуршит перед закрытым занавесом конфетными бумажками в ожидании следующего номера. Наконец, занавес открывается. На освещённой сцене в виде кровати составлены два стульчика, а на них вроде как спит маленькая девочка, я. За сценой стук. Девочка делает вид, что просыпается: "Кто там стучится в поздний час?". Папа из-за кулис отвечал "Конечно, я, Финдлей". Вот так мы и выступили. Подобного успеха с рёвом и бурей аплодисментов на мою долю не выпало больше никогда в жизни. Потом папа вышел на сцену, и я прыгнула к нему на шею. На руках у него и откланялись.
  Я упивалась триумфом, не понимая, за что меня так вдруг и так яро любят. А случайно затесавшаяся в зал ровесница, улучив момент, из-за чьих-то спин показала мне кулак. Вот она, любовь, постоянно сопутствуемая завистью. Вот оно, блаженство, всегда в паре с чьей-то обидой и ненавистью. Вот она, любимая поэзия в вечной упряжке с устрашительной прозой карательного кулака.
  
  * * *
  Другое, не менее яркое воспоминание того же времени. В доме у дедушки собираются десять бородатых мужчин, достают из тайника странные полотенца, которые полагается носить на шеях во время молитвы, и не менее странные книги, читаемые нараспев на непонятном языке и наоборот. Бабушка торопливо выводит меня на улицу и просит: - Лиленю, если увидишь кого-нибудь чужого, громко пой.
  Я уточняю: что именно мне петь?
   - Да любую из этих бандитских песен, - отвечала та. - Только громко, чтоб дедушка услышал.
  К слову сказать, дед всегда был атеистом, одинаково высмеивал и раввинов, и попов, любил рассказывать не совсем пристойные анекдоты и сказки про Гершалэ Остропольского (местечковое подобие Ходжи Насреддина). А бабушка, когда чересчур увлекался, толкала его в предплечье, смеясь, просила не богохульствовать и тут же рассказывала что-нибудь интересное сама.
  
  * * *
  
  На короткое время для меня взяли няню, имя которой затерялось в анналах семейной хроники. И сама эта девушка давно исчезла из виду. Толки, однако, остались. Народная молва со сконфуженным смешком гласила, что несчастная няня убила, засунув в дымоход, собственного ребёнка. Уж не знаю, считать ли те слухи правдой, но мою дурную голову, бывает, посещает сожаление, что и меня за компанию не ухлопала. Больше никаких нянь в доме не появлялось. Родители, в то время ещё молодые учителя в молдавской деревне, носились между оравшей мной и шумливыми учениками, как могли, но никому чужому своё чадо больше не доверили.
  
  * * *
  
  Папа шутил, что я с детства развивалась наоборот: разговаривать научилась прежде, чем держать головку; проситься на горшок до того, как сидеть; петь, а потом уж стоять; сперва читать - после ходить. Могу ещё прибавить, что страсть к сочинению всяких фантазий овладела мною задолго до уроков чистописания, в котором, кстати, мне никогда не удалось преуспеть. Тело моё долго отставало в развитии, и только, когда пришла пора полового взросления, рвануло вперёд, бесцеремонно отстранив мозги.
  
  * * *
  
  Чистота русского языка служила в нашей семье одним из критериев понимания людей, хотя скидки на неграмотность всем, кроме меня, делались. Мне было зазорно ошибиться в речи или правописании даже случайно. Семейные вечера частенько проводились так: папа брал в руки учебник русского языка и вслух читал какое-нибудь правило со всеми исключениями. Иногда это продолжалось до тошноты долго, с обсуждением с мамой, наглядными примерами и выдержками из нерадивых студентов, в смысле, как не надо. Даже здесь, уже в Сакраменто, он как-то выкопал из книжных залежей русскую грамматику, присланную по моей просьбе приятельницей из Москвы, открыл наугад и начал читать о гласных после шипящих. Я потом рассказала об этом своему другу. Тот, ухмыльнувшись, изрёк: - передай своему папе, что после Ж всегда пишется О, затем П и, наконец, А. И это как раз то самое место, где все мы, русские интеллигенты сидим всю жизнь. Нет, нет, ни в коем случае не русские, как можно, - только евреи, да ещё эмигранты.
  * * *
  Один из семейных анекдотов. Отец со мной на руках (ещё не ходила) столкнулся случайно с бабушкиной младшей сестрой, та решила пошутить с ребёнком и задала обычный в таких случаях вопрос: - Лилечка, ты любишь твоя бабушка?
  Дитя ненадолго задумалось, так как бабушек было больше одной, а потом вежливо переспросило: - Какую бабушку?
  Хитроумная родственница мгновенно ответила: - А какую бабушку у тебя есть?
  Впрочем, какого еще русского ожидать от людей, чьи поколения предков обречены были на жизнь в черте оседлости, а черта эта проходила в отдалении от России.
  Евреям под страхом жестокого наказания нельзя было без разрешения властей, а к нему особых бумаг, находиться в определенных городах даже короткое время. На "преступников", посмевших нарушить эти царские распоряжения, буквально шла охота властей с полицейскими облавами. Говорить об этом вслух тогда, видимо, не считалось нужным, да и мало, кроме В.Г. Короленко и Шолом-Алейхема, нашлось писателей, кого эта тема волновала.
  Теперь же... Последние события, очередной всплеск юдофобии во всем мире и антисемитские вопли в паутине-ру заставляют снова вспомнить о том российском позоре и всеми последовавшими карами.
  
  * * *
  
  Я, к сожалению, плохо знала семью мамы, потому что росла, где жила папина. Мамин отец, Григорий Израйлевич Бронфман работал на железнодорожной станции, в первые дни войны был отправлен по брони на восток с другими железнодорожниками. От брони отказался для того, чтобы навестить семью в эвакуации. И через три дня после встречи с женой и детьми ушел на фронт, откуда бабушка успела еще получить одно единственное письмо. Мой дядя хранит это письмо по сей день, а я до сих пор лью слезы, когда читаю несколько тоскливых строчек любви, написанных вкривь и вкось незадолго до гибели. Судя по похоронке, пал смертью храбрых. На передовой, а совсем не в Махачкале, как повествует все та же известная песня от юдофобии. На единственной фотографии, которая хранится у мамы, представлен интеллигентного вида красивый человек в старомодной одежде. Даже на черно-белом, затёртом временем рисунке перво-наперво бросается в глаза порода изображённого на фотографии человека. Мама почти не помнит отца. Всё, что я знаю о погибшем дедушке: в нём была порода.
  Неуловимый признак аристократизма перешёл к матери вместе с изящными кистями рук и крохотными ступнями. Она считалась первой красавицей любого общества, отличается до сих пор безупречным вкусом, острым умом и отточенным чувством слова. Всю жизнь в маме сидит главная характеристика голубой крови: тоска, хандра, сплин. Мне изо всего набора достались только маленькие кисти - ступни, зато в придачу к мощной депрессии. Странным и обидным образом миновав меня, порода передалась моей дочери: та как будто родилась принцессой. Помню переживших войну сестёр деда: красавицы, натуральные дворянки даже в старости. Откуда в простой еврейской семье, который граф, когда и где влез в наши гены - не знает никто из родственников.
   От одной из сестер деда я вскользь слышала, что их родителей зарубили казаки во время одного из многочисленных погромов на (в) Украине и все пятеро детей росли сиротами.
  После, уже в Сан-Франциско встретился мне потомок казаков. Он показался мне роскошным мужчиной, мечтой любой женщины и моей, в частности. Но это был потомок казаков, а кто знает, может, и тех самых, лихих, отважных рубить еврейских стариков и женщин. И на первом свидании, уж и не припомню, к чему, заявил: - Не будем о ваших соплеменниках, Лилечка, тут вы все сами прекрасно понимаете. Я не антисемит. Мой лучший друг еврей, сам люблю еврейских женщин...
  Мечты, мечты... Вот тебе и роскошный мужчина! Вот тебе и мечта! Если не ошибаюсь, и у Гитлера были любимые евреи.
  Конечно, я все прекрасно поняла, как не понять, мосты в таких случаях сжигаю немедленно, хоть и жаль бывает упустить красивого самца.
   Жена деда, мамина мать, Софья Марковна Савинецкая, была деревенской учительницей на Украине. Вдове погибшего солдата, оставшейся с двумя маленькими детьми, пришлось пережить такую страшную и тяжелую жизнь, столько лет бедствий, голода и тягот, что в этот очерк не втиснуть: тема для страшного романа.
  Мама избегает прошлого. Приведу одно из редких воспоминаний её военного детства. В первые же дни войны торопились эвакуироваться к родственникам в Среднюю Азию. Кое-как пробившись сквозь толкотню и суету, влезли в поезд, сколько-то проехали, и началась бомбёжка. Поезд застрял неподалёку от какой-то рощицы. Люди попрыгали на землю и помчались под укрытие деревьев. Бабушка бежала с младшим ребёнком на руках, а мама, старшая, как в кино, держалась за юбку матери, чтоб не потеряться в суматохе. Эта картина возникает у меня перед глазами, будто я видела её сама: рвутся бомбы, к лесочку из последних сил стремятся обезумевшие женщины, пытаясь спасти своих детей, а низко-низко над головами бегущих несутся немецкие истребители и палят в беззащитных людей пулемётными очередями сверху. В какой-то момент мама подняла голову и встретилась глазами с пилотом. Когда мне совсем плохо, я представляю себе эту ужасную сцену и перекрёстный взгляд убийцы с жертвой - ребенком.
  
  * * *
  
  Много позже, уже в Калифорнии, довелось познакомиться с немкой, которая жаловалась, что не знала своего деда, потому что погиб на фронте. Я молча глядела на неё и злорадствовала чуть ли не открыто, мол, так вам всем и надо. По странной иронии судьбы в большой аудитории американцев, где я выступала в тот вечер, эта немка оказалась единственным человеком, кто знал русский язык и мог понять мои песни. Она ходила за мной, била себя кулаком в грудь, плакала, что не виновата, порывалась обняться и побрататься, в смысле, посестриться. Сбивчиво рассказывала о растянувшемся на поколения немецком комплексе вины. Ну, ещё бы, я понимаю, что виновата не она. Конечно, не она и уж подавно не немцы, а мировой сионизм, объявленный причиной всех бед человечества ещё, когда Европа существовала только в легендах греческих пастухов.
  
  * * *
  
  История семьи мамы - это обвинительные статьи для дополнительного Нюрнбергского Процесса и того, который так никогда и не состоялся: процесса над главным воителем отцов и народов, его предшественниками, последователями и сподвижниками. Надеюсь, Бог, а скорее дьявол, воздаст каждому вампиру по заслугам, точнее, - по выпитой крови.
  Писать о до - и послевоенных годах этой семьи я не в состоянии, даже думать об этом содрогаюсь. Только склоняю голову перед тем, что пережили в Советском Союзе маленькие люди, особенно деревенские вдовы-учительницы, особенно в первые годы после войны, особенно еврейки. Помню, это было уже при мне, в качестве гостинца моя мама из города в деревню везла своей, "богатой еврейке", хлеб, а бабушка, тоже в качестве гостинца, слала детям, таким же "богатым евреям", картошку и яблоки, всё - добытое нечеловеческим трудом с тасканием мешков на собственной с покатыми узкими плечами спине.
  Долгую жизнь прожила мамина бабушка Хона, маленькая тихая серая мышка, мудрая и очень добрая, которая подкармливала нищих и потом их же благодарила за возможность им помочь.
  Совсем недавно Юз, мамин брат (Юзеф Бронфман, автор нашумевшего романа "Моя бабушка из России"), рассказал мне о том, как пережили войну его бабушка Хона с младшими дочерьми. Они не эвакуировались, остались в своем доме в еврейском местечке Верховка, превращенном в гетто. Повезло им в том, что вершили там "новый порядок" не фашисты, а румынские жандармы. Немцы, однако, наезжали регулярно и в каждый такой наезд все жители гетто, от глубоких стариков до младенцев, выводились на площадь, где строились на расстрел. Взрослые, как могли, затыкали рты детям, чтоб не плакали и не привлекали излишнего внимания. Немцы уезжали, расстреляв не всех, а только тех, кто слишком сильно горевал или пугался и пытался спрятаться. Жители гетто отправлялись по домам до следующей проверки или... я затрудняюсь подобрать слово, которое могло бы правильно выразить всю степень издевательства зверей над людьми. В последний раз несчастных всем гетто выстроили на расстрел, а фашисты вдруг сели на мотоциклы и уехали. За ними поуезжали и румыны. А их еврейские жертвы долго так и стояли в страшном строю, боясь шевельнуться и накрывая ладонями детские ротики. Через какое-то время (вечность) перед ними в пыльном мареве возник танк с красной звездой.
  
  * * *
  
  Советский анекдот незабвенных 70-х.
  - Ваня! Ты ж смотри, сколько эти фрицы наших жидов поубивали!
  - Ничего, Федя, мы к ним в Германию придем, еще больше их жидов поубиваем.
  
  * * *
  
  А в Сороках каждый еврей каким-то образом умудрялся оказываться нашим родственником. Кто бы ни заговорил с бабушкой Сурой, а раскланивались с ней на каждом шагу, она потом непременно заявляла, что это ребёнок её сестры или брата. Сколько было там сестёр и братьев, я так и не знаю. После, в Нью-Йорке мы нашли папину двоюродную сестру, родившуюся в Аргентине, откуда к ней в гости приехала мама, не то сестра, не то племянница, но точная копия моей, тогда уже покойной бабушки Суры. Разговор шёл на колоритной смеси ломаного английского (мой и папин), хорошего английского (папины племянники американцы), ломаного идиша (все понемногу) и ломаного русского (аргентинская копия бабушки, а я поддакивала, чтоб не смущать), ну и, как водится, жуткая смесь румынского и испанского (папа с тёткой).
  Папа обладал замечательными способностями. В кратчайший срок перед эмиграцией выучил английский, в Вене свободно изъяснялся с австрийцами по-немецки. В Италии в первую неделю знаменитых римских каникул, работая уже русско-английским переводчиком, вдруг заговорил еще и по-итальянски, причём одолев его по случайно оказавшемуся под рукой чешскому учебнику. Отец мог очаровать любого собеседника, найти свежую рифму к какому угодно слову, разобраться в основах какого-то математического анализа (в американской терминологии мне не осилить даже названия), чтоб объяснить потом внучке. Закончил педагогический и политехнический институты. Перерыл горы зубодробительных книг по математике и физике, чтоб написать книгу о чёрных дырах по-английски. Ради интереса читал Ахматову в переводе на английский же. Решал головоломные проблемы с компьютером. Положительно, этот человек умел всё. Я отчётливо помню очертания пальцев и вообще руки, красивые, мужские, способные сделать всё, что требовалось, от египетской короны для моей дочери до капитального ремонта, не говоря уже о мелких починках любого механизма. В ход шли каждая спичка и вообще самые неожиданные предметы. Такие люди, как мой отец, могли жить только в эпоху Ренессанса. Каково ему пришлось в этой - знал он один.
  
  * * *
  
  Способности отца частично перешли ко мне, но по причине неисправимой лени я ими избегаю пользоваться и не мечтаю об эпохе Ренессанса. Из истории интересуюсь лишь Атлантидой и Этрусками, а к точным наукам даже близко не подбираюсь, компьютера же просто боюсь, только пользуюсь им для письма.
  В первом классе меня, безупречно читавшую с трёх лет, сочинявшую сказки и считавшую на уровне класса третьего, не только не перевели на соответствовавший уровень, но заставляли читать по слогам вслух, чтобы ничем не выделялась из толпы. Я страдала и под угрозой двойки училась замедлять темп своего чтения. Эта педагогика на всю жизнь отшибла у меня охоту учиться.
  Ужас, как жаль забитые советской школой способности. Бессильно ненавижу собственную лень, привитую постоянным страхом наказания за любознательность и попытки размышлять над вопросом, чем чревато то или иное действие. Обречённость почти вытеснила во мне любопытство, и я не люблю проявлять инициативу. Американская система образования мне нравится именно тем, что умеет учить желающих, прививая любовь к знаниям, труду и оригинальному мышлению, - заявляю на примере моей дочери, в которой сильные способности к обучению соединились с любовью к труду и желанием учиться. Папу взрастила ещё румынская школа, пошёл он туда с четырёх лет.
  
  * * *
  
  Папин старший брат Давид, тоже ныне покойный, воевал всю Вторую Мировую, дошёл до Берлина. Когда приезжал к нам в гости, то сойдя с самолёта в Сан-Франциско, в качестве приветствия встретил нас главным пожеланием из матерного лексикона про твою мать. Оказалось, летели через Франкфурт с передышкой во Франкфуртском аэропорту.
   - Ведь это же мы победили в ту войну, мы вместе с товарищем капитаном на их драном (из приличия меняю первую букву) Рейхстаге расписались. И теперь как те, проигравшие живут, и как мы, победители!
  Жена Давида, Рузя, слыла душой и законодательницей мод Сорокского общества. Очень красивая, пышная и яркая еврейская женщина, рукодельница и кулинарка. На её праздничных столах первыми появлялись изысканные умопомрачительные блюда, которых хотелось отведать по одним неземным названиям. Рузя умела с особым вкусом рекламировать свои кулинарные изделия. Непревзойдённая мастерица шить, вышивать, вязать, - дочерей одевала на зависть всему городу, а на Давиде не побоялась внести новое веяние - невиданные штаны с замком вместо пуговиц, ставшие на несколько дней гвоздем программы непринуждённой беседы городских юмористов. Только через несколько лет, но уже весь город, от мала до велика, щеголял фермуарами на ширинках.
  Кульминацией любого семейного мероприятия являлись спектакли, разыгрываемые братьями. Рузя ухитрялась носить с собой чемодан с реквизитом, основой которого непременно состояли сделанные из картофелины зубы. Моего папу наряжали главой семьи, Давида - женой, обязательно африканкой. Среднего брата, Лёню (умница, интеллигент, по профессии математик, кстати, тоже прошёл войну и Европу в солдатских сапогах) заворачивали в одеяло, потому что он очень смешно умел вопить ребёнком "уа-уа" и падать.
  Семейные вечера были многолюдными, шумными и весёлыми. На пасху и Пурым трое сыновей с жёнами и детьми сходились у родителей. Четвёртый сын (двухлетний брат Гедаль) жил с семьёй далеко и приезжал редко. Женщины приносили контрабандную мацу или специальное печенье из мёда с орехами (флудэн), все стремилась попробовать Рузину вкуснятину. Детям чуть ли не с пяти лет давали вино, и ни один из нас не стал алкоголиком. Папу дети оседали и осёдлывали, сам был большой ребёнок и умел играть и заводить нас, пока матери не начинали цыкать, демонстрируя друг перед другом родительские способности. Поднимали тосты, замешанные на анекдотах и дедушкиных рассказах, или что-то короткое, вроде "всем врагам назло".
  
  * * *
  
  Одиозной фигурой в городе и дедовском доме выступал родственник бабушки Ефим Борисович. Таких, неугомонных борцов за справедливость, часто делают героями романов. Я не помню его фамилии, потому что имени-отчества было достаточно: этого человека знал и уважал весь город. Тост Ефим Борисович неизменно поднимал один и тот же: "чтоб они там, в Кремле, все сдохли!"
  Историю этого ненавистника кремлевских вождей, самого бывшего некогда комсомольским лидером в Румынии, я знаю только по рассказам отца. Доверчивым юнцом, где-то в двадцатых годах, Ефим Борисович был послан товарищами к "братьям". Перешёл замёрзший Днестр зимней ночью, выполнил задание и остался в Совдепии, где быстро дослужился до больших чинов.
  Ну, а дальше, как положено. В двадцать шестом Ефим Борисович был арестован за Троцкизм. В ЧК ему переломали все пальцы и отправили в Сибирь. Отсидел, включая ссылку, от звонка до звонка, когда аж в пятьдесят шестом ему разрешили вернуться на родину, где ещё успел жениться и даже обзавестись детьми. Высказывать своё мнение не боялся, да и вообще ничем уже его было не запугать. Поговорить любил много, интересно и на хорошем русском языке, вперемешку, впрочем, со смешным идишем.
  
  * * *
  
  Отчасти из-за упомянутых выше спектаклей, отчасти из-за того, что дед в те времена изготавливал винные бочки на несколько деревень вокруг, семья была довольно заметной в нашем пёстром городе, вершиной интернационализма которого стал осевший цыганский табор. Папа с цыганами дружил, даже снялся в фильме "Атаман Кодр" в эпизодической роли цыгана. Кому пришло в голову человека с таким носом представить цыганом, да ещё в профиль, тоже непонятно.
  Двоюродная сестра до сих пор шутит, что Хайлисов вычисляли по носам и по глазам. Да уж... Длинные с горбинками носы и библейского разреза глаза всяких расцветок отличали потомков моих бабки и деда.
  
  * * *
  
  За антисемитские выходки папа и Давид без лишних разговоров били морды. Оба были физически здоровыми, оба не боялись никого и ничего. Оба ушли раньше времени, полные сил. Походили друг на друга, как близнецы, даже родная мать их путала от случая к случаю. Шла как-то из дома старшего сына и наткнулась на младшего. "Дудалэ, а я как раз от тебя иду". "Мама, ты что же, меня не узнаёшь?" "Ой, это, кажется, Мойшалэ. Ну, чтоб вы оба были здоровы!" В другой раз отец поехал навестить Лёню. Тот выглянул в окно и глубокомысленно объявил: "Вот идёт человек, похожий на моего старшего брата". Младшая дочь Давида младенцем откровенно зарыдала, впервые увидав обоих. Будучи ребёнком, и я внесла свою лепту, осмелившись заметить дяде, что он похож на моего папу. - А болд! (Ну да!) - гордо выставив нос, ответствовал тот. - Это он на меня!
  Апогеем в этой серии стал случай из "гостевых". Вернувшись с первой же прогулки с приехавшим братом, папа со знакомым огнём в глазах удовлетворённо ухмыльнулся: "Первая жертва уже есть". Речь шла о соседе, прославившемся беспробудным пьянством. Давид расхохотался и уточнил: "Бедняга решил, что у него в глазах двоится". Оба долго сочувствовали пьянице: сами зелёного змея не чурались.
  Внешность у отца была яркой еврейской. В незабвенном пятьдесят третьем не побоялся пойти один с лопатой на группу грузчиков и вышел победителем, чем заслужил огромное уважение в окрестных антисемитских кругах.
  * * *
  
  А дед рассказывал, что в старые недобрые времена Кишинёвских погромов, он с группой молодёжи организовал оборону своего родного города Оргеева, и там погромщики не тронули никого, даже не сунулись за баррикады.
  Помню я, кстати, этот Оргеев. Особенно славно запечатлелась в памяти далёкая от цивилизации, даже для тех времён и мест поразительно зловонная уборная на автобусной станции. Мы с мамой перед эмиграцией ехали прощаться с родственниками. За автобусом, загребая пыль, в жажде хоть каких-нибудь развлечений неслась ватага босых ребятишек. Мама задумчиво произнесла: - Вот оно, бежит за нами, наше счастливое детство.
  
  * * *
  
  Свидетелем безрассудной отваги моего отца, ему тогда было под пятьдесят и прошел год или два после инфаркта, мне довелось стать в Нью-Йорке на второй день нашего пребывания в Великом Яблоке. Спустились в страшноватое метро. Я села неподалёку от родителей. Подошли два здоровенных парня латинского вида и заговорили со мной. Я не чувствовала ничего плохого, даже кокетничала немного, пробовала свой английский. Но уже в следующее мгновенье отец оказался рядом с этими ребятами и спросил, чем может помочь. Те не особо вежливо попытались от него отмахнуться. Помню, как загорелись его глаза, я вообще хорошо помню такой взгляд с огнем. Папа не произнес больше ни одного слова, только схватил руку ближайшего типа и сжимал её до тех пор, пока на лицах парней не появилось плаксивое выражение. Руку выдернули и ринулись из вагона на первой же остановке. После этого на улицы Нью-Йорка, особенно по вечерам, отец неизменно выходил с пилой, единственным оружием, оказавшимся доступным.
  
  * * *
  
  Я долго, целых четыре годика своей жизни, не знала, что еврейка. Росла себе, думая, что ничем не отличаюсь от других. Пока не подралась с соседской девочкой. Уж не помню, что мы там не поделили, но она отбежала и громко заорала решавший (и до сих пор решающий) любой спор аргумент: "Жидовка пархатая, говном напхатая". Я, недолго думая, проорала в ответ то же самое, дескать, сама такая. Пререкания услышала проходившая мимо мамина тётя Рива. Меня отозвали в дом и популярно объяснили, что соперница права и жидовка пархатая, говном напхатая, - всё-таки я, а не она. К слову сказать, та тётя, светлой памяти, прошла через то самое Верховское гетто, где познакомилась со своим будущим мужем, который даже в гетто умудрялся нарушать правила, за что был бит неоднократно и нещадно.
  
  * * *
  
  А жена Лёни, Бетя, в возрасте пятнадцати лет прошла и девятый круг: расстрел во всем "великолепии". Когда жертв вели на уничтожение, девочка спрашивала маму "За что нас хотят убить? Что мы сделали?". "За то, что мы евреи", - честно отвечала ей та. Расстреляли тогда большую группу несчастных. Все попадали в ров, где выяснилось, что Бетя и её мама обе целы. Их спас украинец, простой человек, которого привели закопать эту, одну из множества еврейских братских могил. Бетю, а потом и её маму он вытащил за пышную и длинную Бетину косу. После прятались до конца оккупации и выжили. Помогали им с риском для собственных жизней опять-таки украинцы. Какое счастье, что в этом мире во все времена все-таки находились и такие люди!
  Выжили обе! Бетя иногда рассказывает о нищете и голоде и до, и после войны. Перед смертью её отца, ещё до войны кто-то сердобольный принес им в подарок свёколку, и умиравший сказал: мне уже не надо, скушайте вы. Вот как "богато" жили евреи.
  
  * * *
  
  Попутно узнав о гетто, фашистских лагерях смерти и борьбе против "безродных космополитов" со смешными на русский слух именами, я уже больше никогда не забывала о том, что существует такое понятие, как национальность, и что моя семья - да. Хоть Иврит так и не выучила, знала Идиш, любила еврейские песни, работала актрисой в еврейском театре, правда, в уже последнее, короткое перед закрытием время.
  
  * * *
  А в доме моих родителей читалась литература на русском языке, разговоры велись больше всего по-русски, но иногда и по-еврейски, и по-молдавски. Друзья отца и подруги мамы подбирались по каким-то, не понятным мне тогда признакам. Отец любил Пушкина и Маяковского и учил меня уважать человека за человеческие качества, независимо от национальности и профессии. Мама с её романтической тоской любила Есенина, Лермонтова и русские поля-берёзки, а подруг заводила каких угодно генов и смесей кровей. Далеко после я узнала, что большинство русских классиков неминуемо были юдофобами, особенно излюбленный мною Достоевский. И стала уважать не столь любимого ранее Короленко за одно то, что боролся против антисемитизма.
  Государственный, тот никуда не девался, а переходил из одного исторического момента в другой; будучи яблоком от яблони своих державных земель, юлил и лавировал между беззаконием и бесчестностью. Загубил миллионы судеб. Пусть не всегда погромами, виселицей или душегубкой, не обязательно лагерями и психушками, пусть иногда только педагогикой, медленным засасыванием талантов в омуты бездарности, цензурой, процентной нормой отбора в учебные заведения, - всего в одном очерке на конкретную тему не перечислишь. Отличалось ведь там все всегда особой подлостью, которая скрывает лицо, выскальзывает из рук, оказывается в тени, изворачивается, нападает неожиданно из-за спины, не давая возможности уличения себя в обмане и открытого боя на равных. Все, кроме прямого хамства, которое, не стесняясь, перло напролом, обнаженное в любой ипостаси под лозунгом "нахальство - второе счастье".
  Открытых выпадов на знакомых евреев себе не позволяли, хотя глухая неприязнь не от всех, но в воздухе висела постоянно. Например, "моя жена еврейка", - произнесет лишь антисемит, потому что иначе - зачем бы это и замечать. Навязшее же в зубах "еврей, но хороший", "еврей сшил платье или починил сапоги", "сосед еврей помог", "а что, лучше выйти за еврея, они хотя бы не пьют", даже "евреи хорошие люди", и самое значительное "мой лучший друг еврей", - буквально резало слух и "любовью" доводило до инфарктов еврейские сердца.
  Явные нападки от юдофобии сначала шли от простого советского обывателя, но где-то в семидесятых буквально вспыхнул некий странный флирт интеллигенции с еврейским вопросом. Если раньше антисемитская тематика, наподобие использования матерного языка, считалась для образованных людей чем-то неприличным, то в этот период и речь заметно заматерела, и настроение обозлилось и "ушло в народ", причем сначала как будто понарошку, а потом все более не на шутку. Заигрывание кончилось. Страшный монстр и здесь уже без стеснения разверз свою зубастую пасть.
  Множество раз слышала я от культурных вроде граждан уже не кокетливые, как прежде, и нарочитый мат, и с этаким пожиманием плечами "терпеть не могу евреев". При этом мой нос в расчет почему-то не принимался (или наоборот, "на, получай!"?). Я каждый раз чувствовала себя парализованной и не могла понять, как на такие откровения реагировать. Однажды при мне человек, с которым я встречалась, хорошо и близко его знала и считала действительно интеллигентным и никак не антисемитом, во всяком случае, был осведомлен о моем отчестве, небрежно отозвался о нашем общем приятеле "этот жиденок". Я раскрыла рот и онемела. По сей день не могу осознать, что это было.
  
  * * *
  
  Что ж, не могу не согласиться с мнением, что иудеи давно позабыли бы о своём иудаизме, если б постоянно не напоминали юдофобы. Мне с того, первого случая, антисемитских тычков досталось, что называется, от пуза. Перечислять все, разумеется, не имеет смысла: тема для саги. О двух еще моментах всё-таки упомяну.
  Пошла в шестнадцать лет получать паспорт и по наивности да простоте душевной назвалась в графе "отчество" Михайловной. Проверили, заметили, долго издевались, пока я понуро стояла там с опущенной головой перед двумя суками, имен не помню и знать не желаю. Потом собрали остальных и насмехались надо мной всем коллективом паспортного стола. В конце концов, вдоволь отсмеявшись, не поленились, исправили-таки русскую Михайловну на еврейскую Мойшевну. Ну как же иначе, разве можно допустить подобный произвол, этак ещё каждый Сруль (ха-ха-ха! Подумать только!) Сергеем заделается. И невдомёк ни им, ни мне тогда было, что имя Израиль - Исраэль с его сокращённой формой Сруль существовало за века до непотребных русских корней.
   В школе на выпускном вечере всем выдавались аттестаты зрелости с полным прочтением фамилии, имени и отчества. Помню, как моё сердце обмирало и падало в преисподнюю каждый раз, когда директор торжественно раскрывал очередной аттестат и передавал завучу для вручения выпускнику. Наконец, произнесли мою фамилию и я втянула голову в плечи, ожидая общего смеха при прочтении моего отчества. Но завуч на свой страх и риск решился "облагородить" и произнёс не Мойшевна, а Моисеевна. Смеха не было, и я смогла расправиться и облегчённо вздохнуть. Тут-то девочка из начальства, запечатленная мною в романе "Ступеньки в Небо", наклонилась ко мне и насмешливо шепнула: - А у тебя ведь в паспорте какое-то другое отчество, разве нет?
  Теперь, уже задним числом, понимаю, что преступления против человечества - это не только физическое уничтожение, но и моральное унижение людей, для которых государством специально создаются такие условия, когда человек вынужден стесняться имени своего отца.
  История с девочкой из начальства тоже имеет продолжение. Девочка выросла, судя по Одноклассникам, носит еврейскую фамилию. И та партия уже не наш рулевой. Но тоска по минувшим временам, когда она, дочь партайгеноссе и сама вожак, имела право повелевать, в том числе, и поэтам указывать, о чем и как писать, явно гнетет ее теперь по ночам. Я слышала, она взрослая возмущается тем, что мои мемуары посвящены только евреям города, где мы выросли. Ну что же, вот и антисемитам я отдала дань.
  
  * * *
  
  Ближайшими друзьями родителей были Жозя (поэт Иосиф Суриш) и его жена Ксица. Их дочь, моя ровесница Аннушка, стала любимой подружкой моего "счастливого" детства. Жена Суриша, всегда жизнерадостная и энергичная, несмотря на жизненные перипетии, была дочерью репрессированного генерала, соратника Тухачевского, к сожалению, не помню фамилии. Маму её, тоже Ксению обрекли на долгие годы лагерей и ссылок. Детей после ареста разбросали по разным лагерям. Реабилитировали старушку уже при Хрущёве, даже дали квартиру в Москве, предварительно еще какое-то время промурыжив в дворничихах (еще мало им показалось ее мучений). За что разрушили жизнь? За что издевались?
  Из всей семьи несчастная, кажется, нашла только Ксицу, к которой приезжала в Сороки. Помню, что эти две многострадальные русские женщины с видимым удовольствием слушали еврейские песни в моём скромном исполнении а капелла. Мне даже в голову не могло бы прийти почему-то стесняться там такие песни петь, а слушательницам не надо было искать козлов отпущения среди семитов: точно знали, кто виноват.
  Аннушка Суриш всё своё детство провела у родителей отца. Из того дома я вынесла множество ассоциаций. Владимир Иосифович Суриш, все называли его просто дедом, был врачом со времён, по моим представлениям, чуть ли не царских. Образ врача в моём сознании совпадает с образом Деда, то есть, врач должен быть очень умным, очень старым и очень прямолинейным, чтоб не сказать грубым. Аристократия намертво связана с интеллигенцией: Аннушкина бабушка Женя мне почему-то казалась аристократкой и интеллигенткой в одном лице, а признаком того и другого, как ни крути, являлось наличие в доме множества злющих маленьких болонок и пианино. Ну, конечно, книги, игры, мозаика, беспорядок, всюду разбросанные маленькие подушечки. Аннушку её папа, а меня мой очень рано, почти одновременно с грамотой, научили играть в шахматы. Как же иначе, не зная хода конём, ферзём и слоном, могла прожить в Сороках маленькая девочка! И мы для удовольствия играли в шахматы сначала сами по себе, а потом каждая за свою школу. Аннушка была вдумчивой и прилежной, я ленилась и думала об оккупации Чехословакии и потрясших меня романах Сэллинджера "Над пропастью во ржи" и Хемингуэя "Фиеста", поэтому всегда проигрывала. Один единственный раз я случайно выиграла, не без злорадства поставив подружке знаменитый детский мат, сама удивившись неожиданной удаче: непобедимая шахматистка зевнула партию.
  На самом деле, мне казалось, что я проигрывала Аннушке не только в шахматах, а вообще во всём. В ней были качества, о которых я даже не мечтала для себя: спокойная русская красота и редкое, не свойственное выходцам из Сорок благородство. От Аннушки, как будто, исходил какой-то внутренний свет, создавая вокруг неё ореол недосягаемости и чего-то ещё, чего я не умею изобразить словами.
  Стихи Иосифа Суриша люблю и помню до сих пор, да и сам он запомнился мне ярко. Как сейчас вижу огромную, обрамлённую пышной шевелюрой голову, упавшую в руки, полубезумный взгляд и страшный пьяный шепот: "О чём тут говорить. Это огромный гниющий динозавр". Поэт был прав: монстр, в конце концов, испустил дух. Динозавр издох, да здравствует король!
  
  * * *
  
  Мои первые рассказы для публикации в Кишинёвской газете "молодёжь Молдавии" поэту Саулу Ицковичу и писателю Михаилу Хазину (папа, кстати сказать, был хорошо знаком с обоими еще по Сорокам, но презирал использовать друзей в личных целях) отнёс маститый еврейский писатель, великолепный Ихиль Исакович Шрайбман. С ним свела меня судьба в лице незабвенной, несравненной, умной, эксцентричной, прекрасной, тонкой, замечательной еврейской писательницы Ширы Горшман.
  Горшманы любили отдыхать в Сороках и жили в районе, называемом Цыганской горой. Мендель Хаимович, маленький старичок с живыми огненными черными глазами, художник, летом приезжал для того, чтоб писать портреты цыган. Шира Григорьевна, статная, живая, красивая иудейка, сочиняла на литературном идише яркие образные рассказы и короткие повести. Познакомили нас, конечно, Суриши. Ксица поведала шепотом, что Горшманы - это тёща и тесть гениального актёра Иннокентия Смоктуновского.
  Для меня важным было не то, чьими родственниками оказались новые знакомые, а то, кем были сами. Эти люди возникли и навсегда утвердились в моей жизни и самых светлых и прекрасных воспоминаниях. Мендель Хаимович умер через несколько лет, а с Широй мы дружили ещё очень долго, до самой эмиграции. Ширу я обожала, слушать её готова была часами, под сигаретку в её московской квартире. Ей (хозяйке, а не квартире) свои первые рассказы и доверила, хоть едкой критики этой дамы опасалась пуще всего. Менделя Хаимовича сначала немного побаивалась, но он, присмотревшись к моему лицу, предложил мне позировать, я согласилась и на один портрет нас обоих хватило.
  Позировала я в платье, вкривь и вкось сшитом мною же самой. Нитки болтались, но я с гордостью носила нелепое изделие, потому что в тот год была мода на чёрное с красным, а платье было сшито из куска льняного кумача с чёрным воротником. Так вот я и вошла в искусство.
  Шира ввела меня в дом к Ихилю Шрайбману и его жене, русской женщине, кстати, черноглазой казачке, выучившей идиш для того, чтобы лучше понимать творчество мужа. Ихиль Исакович заставил меня прочитать свой рассказ вслух три раза подряд. Отметил искренность, умение выразить настроение, напряжение, язык и только в заключение позволил себе сделать замечание: - Концовка должна быть с блеском!
  Потом я долго думала, что за блеск нужен, и шлифовала по своему разумению, пока Шрайбман не воскликнул: - Вот! Это концовка с блеском.
  До сих пор благодарна этому человеку за доброжелательность и уроки.
  
   3
  
  Должна похвастаться, моя каверзная фортуна была ко мне неизменно благосклонна тем, что всю жизнь сводила с родными по духу людьми.
  В свой первый год в Нью-Йорке я познакомилась и подружилась с Лялей, поэтессой Еленой Литинской. После, даже в самом начале эмиграции в Сан-Франциско, куда долго почти не залетали родственные души, время от времени я как-то всё-таки умудрялась их находить.
  В 90-х судьба свела меня с известным бардом Леонидом Духовным, основавшим клуб авторской песни "Полуостров", жить вообще стало веселее. Появились барды, слеты, палатки, костры, гитары, бессонные ночи, - стало здорово. И новое творчество: песни.
  Всё в моей жизни, неизменно и со вкусом бившей по голове, сердцу и постоянно пустым карманам, в любые времена шло и свелось-таки к тем строчкам, которые и оправдывают моё бренное существование. Не скажу, правда, что очень уж многочисленные строчки.
  У меня довольно широкий круг общения с американцами. Среди русскоязычных эмигрантов распространeно мнение: американцы тупые, необразованные и невоспитанные. Встречаются всякие. Но смею заметить, каждый видит других в меру собственного понимания и личных запросов. Ближе всех я сошлась с людьми, оказавшимися при более близком знакомстве художницей, пианисткой и скульптором. То ли по глазам мы узнаём друг друга, то ли по каким-то другим признакам, но в любой толпе почти безошибочно выбираем своих и тянемся именно к ним.
  Общаться со всеми, кто не говорит по-русски, приходится, конечно, по-английски, но в процессе беседы иногда даже забывается, что речь ведётся на чужом языке. Как будто понимание происходит не на уровне речи, а на каком-то высшем, другом, не зависимом от лингвистики уровне. Помню, долго не замечала, что моя приятельница - африканка, пока она как-то не позвонила мне и в слезах рассказала, что поутру нашла на свежевыкрашенной стене своего дома надпись "Нигер". Мне ли было не посочувствовать пострадавшей!
  Мы часто и много спорим на тему, что делает художника художником... Необходимо ли платить за талант неуверенностью в себе, неустроенностью, одиночеством, депрессией, невезением, безденежьем, непрактичностью, беззащитностью, неохотой причинить боль другому, самобичеванием, неумением спуститься с облаков на землю... Ведь именно эти качества присвоены поэтам, с ними изображены, а чаще высмеяны художники в литературе неоднократно. Не то, чтобы мы с друзьями в чём-то расходились во мнениях. Американцы со мной согласны, но пытаются найти альтернативу, надеются, что человек, счастливый в личной жизни, удачливый, практичный, осыпанный деньгами и окруженный друзьями и знакомыми, может одновременно быть талантливым без всякой платы. Хочется верить, что они правы. Свежо предание.
  Родившаяся в Сан-Франциско моя дочь Аннушка родным языком считает два: русский и английский. В школе изучала французский, а для собственного удовольствия - шведский, язык почему-то с детства любимой ею страны, в которой и стажировалась. По-русски говорит неплохо, хоть иногда выдает такие перлы, что хоть стой, хоть падай. "Моя подружка родилась в Катманду... Мама, а Катманду склоняется по падежам?" Ещё как!
  А вот когда мама решила приобщить к русской поэзии моего, четырёхлетнего в ту пору, ребёнка и с театральным надрывом прочла внучке "Белеет парус одинокий", я поняла, что мои родители уже пытаются сделать поэта из моей, ни в чём не повинной дочери. Станет ли она поэтом? Надеюсь, ей не придется пить хотя бы эту чашу. Еврейка и эмигрантка она уже. От души надеюсь, что моей дочери не придётся все же страдать так, как настрадалась в жизни её мама, не говоря уже о предыдущих поколениях женщин, связанных одной пуповиной.
  В биографиях обычно рассуждают о людях и обстоятельствах, сыгравших роль в становлении той или иной личности. Я эзотерик и твёрдо уверена в том, что художником делают человека не люди и не пережитое, а предопределённость. Никто не рождается в случайной семье. Упомянутые мною на этих страницах были объединены судьбой специально для чего-то, что не увидеть простым глазом. Мои родители должны были получить в качестве продолжения именно меня, чтобы помочь мне познать поэзию. Все, с кем столкнула меня жизнь, явились в ней для чего-то, что я должна была постичь и пережить. В свою очередь, надеюсь, и я дала что-то тем, с кем связывали меня обстоятельства. Моя же дочь появилась на свет от сумасшедшей поэтессы, чтобы познать что-то своё, идти по жизни каким-то своим, неведомым мне путём, и я не стану ни мешать ей, ни подталкивать к какому бы-то ни было решению.
  Случая вообще нет. Всё, что происходит с личностью, происходит по определённому плану, составленному задолго до её рождения. Не провидение, не генетический набор и не воспитание решают наше поведение, вкус и желания. Провидения нет, а есть причинная последовательность, которая срабатывает конфликты и связи с другими таким образом, чтобы человек смог полнее всего проявить себя в жизни. Генетический набор - это просто запись программы. Когда-нибудь учёные найдут ген, ответственный за национальность, профессию и эмиграцию. Воспитание - это азбука, букварь и арифметика характера в последующей школе жизни. А выбор правильного решения на каждой стадии развития - это цепь специально подобранных программой задач, работа над которыми заставляет душу эволюционировать.
  По моему глубокому убеждению, поэтами и евреями рождаются. В поэты и евреи (читайте, в жертвы обывательскому либо антисемитскому монстру) предназначаются задолго до рождения, по программе, не человеком составленной. Именно это предначертание не прощалась и не простится никогда. Людям не нравятся те, кто от них отличается. Иных признают, балуют, делают кумирами, называют избранным народом, даже платят за творчество, изыски, изобретения, но всё равно не прощают, в качестве своих не принимают и не любят никогда. Поэты и евреи прекрасно знают, что во все времена, в любом обществе являются мишенью в неравной дуэли с миром, но продолжают подставлять свои незащищённые тела и ранимые души в трёх шагах от пистолетных дул. Поэты продолжают создавать стихи, потому, что не писать не могут. Евреи продолжают молиться на Восток, не всегда веря в свои молитвы, но иначе не выходит.
  Крик души. Кровь сердца. Голая правда. Красивая ложь. Риторические вопросы. Больная совесть. Вечный поиск. Поэтом можешь ты не быть... Осмелюсь не согласиться с классиком по обоим пунктам. Не обязан ты быть гражданином страны, которая с момента рождения только и делает, что мучает и предает тебя, попирая твое человеческое достоинство. И не можешь не быть поэтом. Не способен быть чем-то другим, если родился поэтом, - и всё тут. Как не можешь не чувствовать себя евреем, если родился в еврейской семье, и никакая пластическая операция, никакое крещение не сотрут еврейские гены, не заменят еврейскую кровь. И никаких сомнений, быть или не быть.
  Нет, сомнений, безусловно, нет, но ведь я все же для чего-то снова и снова возвращалась к злосчастному очерку. Что же это такое, что терзает меня, требует внимания, зовет, притягивает, не отпускает? Мне светло в любимой Калифорнии, но извечная тоска изгоев все-таки гнетет душу. Кровь убитых поэтов, прах замученных иудеев бьют, колотят в мое сердце и не дают уйти от темы. Все три мои ипостаси теребят мою сущность, заставляя этим письмом подать, наконец, в суд, самый верхний. Самый Страшный.
  Эмигрант призывает к ответу родину-мачеху. Да только о чем теперь спорить с ней людям, избравшим для себя добровольное изгнание!
  Поэт бросает перчатку обывателю... а ведь и нет, пожалуй... а ведь опять-таки ей, родимой, умел ли кто еще так расправляться со своими стихотворцами на этой земле... Для тех же из нас, кто не поддавался дрессировке и не желал падать с пулей в груди, вспарывать себе вены, болтаться в петле, умирать, заплеванным газетами, или с повышенной температурой рубить кайлом вечную мерзлоту, выход был все тот же: добровольное изгнание.
  Ну а еврей... Тут-то добровольное изгнание спасало не всегда и действовало недолго: для евреев все в этом мире почему-то значительно сложнее и страшнее. Остается... Действительно, что же все-таки остается бедному еврею???
   О Боже! Боже мой! Пугай нас, Боже, но не наказывай! Барух Ата Адонай!...
  
  
   Еще раз про антисемитизм
  
  О, как должен думать каждый человек, освещает ли он свою нацию лучиком добра или зашлепывает чернью зла.
   А.И. Солженицын
  Всю свою жизнь, без передышки, от начала ее и до конца ты ответственен за то, что ты собой представляешь.
   Жан-Поль Сартр
  
  Да, я знаю: этот очерк устарел. Книга, о которой идет речь, живет и здравствует больше двадцати лет. Ею полон интернет и о ней с уважением отзывается Википедия. Не так давно я видела новейшее издание в крошечном русском разделе американской библиотеки. Хрустящий том, толстенный, незатрепанная белая обложка, слипшиеся страницы, - читателей нет. Критики, то есть, книг, статей и очерков после первого издания фолианта было много, только их, увы, не переиздают. А эта доступна, вот она, берите, наслаждайтесь ароматом свежей типографской краски, издано любовно, с душой. А внутри - яд. Значит, кому-то понадобилось опять впрыскивать отраву юдофобии в кровь очередного поколения. Антисемитизм никогда не умирал, но сейчас он особенно оживился. Поэтому, даже не являясь журналистом, я и решилась на предлагаемое эссе, чтобы, в виде собственных размышлений по главам книги, внести свою скромную лепту в качестве хоть какого-нибудь противоядия.
  Для советского человека имя Александра Исаевича Солженицына с незабвенных шестидесятых стало символом честности и героизма. Конечно, далеко не для каждого советского человека. Тем не менее, даже при регулярной промывке мозгов школой и партийным прессом, головы некоторых граждан по ночам не менее регулярно "забивались" заглушаемыми голосами вражеских станций, а вечерами на кухнях приглушенными дискуссиями родителей, родственников и друзей. В глазах таких А.И. Солженицын бесспорно был героем. Ведь он один, безоружный, не великан, не мутант, а самый обыкновенный человек поднялся и пошел на всю эту страшную эс-эс-эс-эр-ину, махину, сокрушившую миллионы. Пошел - и победил.
  В процессе борьбы к нему присоединились другие, отважившиеся поддержать Солженицына. Каждый в войне против огромного и сильнейшего государства начинал один, понимая, на что себя обрекает, но так же четко осознавая, что иначе не сможет жить в ладу с собственной совестью. Тем не менее, как символом кровавой революции октября стало имя Ленина, так же символом освобождения несчастной страны от эпохи большевизма для миллионов стало имя Солженицына.
  Каждая строчка писателя казалась когда-то правильной, нужной, каждое его слово было на вес золота. Повесть "Один день Ивана Денисовича" и рассказ "Матренин Двор" были опубликованы в оттепели 60-х, и после, во времена застоя, не без труда, но их еще можно было найти в библиотеках. Романы Солженицына "Раковый Корпус" и "В Круге Первом" лично я уже читала чуть ли не под кроватью, дрожа от страха, что придут и накажут, а еще больше страшась того, что не успею добить в срок. Давались эти романы почитать всегда почему-то на один, максимум два дня, до утра или до вечера. Помню тонюсенькие папиросные страницы компактных книжонок, тайком, с огромным риском для свободы и даже жизни привезенных из-за границы, и с не меньшим риском распространяемых в столицах, заполненных "стукачами" разного рода.
  О том, кто есть кто, тогда можно было только догадываться. Но инстинктивно как-то распознавали. Один из моих знакомых, например, вывел меня в парк, где шепотом точно по роману "В круге первом", сообщил мне о том, что был вынужден подписать договор "с плохими дядями", так что с ним лучше впредь не откровенничать. Общение в результате потихоньку свелось на нет. Евреем тот парень, во всяком случае, точно не был.
  "Архипелага" ждали, как манны небесной. Прочитать удалось уже в эмиграции. И снова я поражалась отваге и героизму великого писателя Александра Исаевича Солженицына и тех, кто помогал ему хранить и переправлять разрозненные отрывки рукописи.
  Книга "200 лет вместе" ударила, что называется, громом с ясного неба. Начиная с самого призыва говорить спокойно, дескать, автор аргументирует все свои заявления не с позиции антисемитизма, а единственно документами. У автора друзья евреи, поэтому юдофобом он не является.
  Батюшки, да ведь любая антисемитская проповедь, как правило, именно так и завязывается! Каждый антисемит непременно прежде всего заявит о своей горячей любви к евреям, мол, не из юдофобии все это говорю я вам, братья, а единственно, из жалости и любви к несчастному племени. Боже мой, мы же проходили это все тысячи и миллионы раз, и прекрасно знаем из кровавых исторических примеров, во что выливалась нашему народу подобная любовь. Кто-нибудь скажет, что это еврейские досужие домыслы?
  А поговорите с американскими африканцами. Мне, например, после почти 40 лет жизни в США доподлинно известны признаки, по которым те отличают своих расистов, если они не бьют себя кулаком в грудь, открыто о расизме объявляя. И первый же признак - это как раз похожее заявление, в коем в любой форме содержится признание в любви к африканцам. "Мне нравится черный цвет кожи (африканские черты лица, волосы, запах...)". "У моих детей учитель черный - а что? Нормальный парень". "А у меня парикмахер черный, и хороший". И, наконец, их (и мое) любимое: "Мой лучший друг африканец". "Моя жена афро-американка". Почему это первый признак расизма? Подумайте сами. Либо пообщайтесь с афро-американцами. Вдруг найдется желающий спокойно разъяснить, без того, чтоб основательно подпортить ваш макияж.
  Интересно, найдется ли вообще на свете еще один народ, которому можно плевать в душу и при этом требовать спокойствия. Но это уже, конечно, патетика, это потому что от такого начала книги у меня тут же буквально волосы дыбом. Ладно, попробуем все-таки спокойно.
  Не клеймить, не рубить с плеча, а действительно спокойно обдумать, а что же такое - антисемитизм. Есть какое-то определение этому слову, кроме простой ненависти к семитам?
  Из статьи критика книги А.И. Солженицына "200 лет вместе" Валерия Каджая "Почему не любят евреев": "Однажды Евгений Евтушенко, оказавшись в Нью-Йорке на концерте симфонического оркестра, с гордостью сообщил его дирижеру, что в Московском симфоническом оркестре больше половины - евреи. Дирижер очень удивился и ответил, что никогда не интересовался, сколько евреев у него в оркестре. "И вот тогда я понял, - рассказывал Евтушенко, - в чем заключается истинный антисемитизм".
  Вся книга "200 лет вместе" буквально пропитана этим "истинным антисемитизмом": бесконечные списки еврейских имен, скрупулезные вычисления процентов евреев то там, то здесь, подсчеты еврейской крови чуть ли не по литрам по отношению к крови нееврейской. Но опять же спокойно...
  Берем словарь. Антисемитизм - одна из форм национальной нетерпимости, выражающаяся во враждебном отношении к евреям, как этнической или религиозной группе. Основан на предрассудках и является одной из разновидностей ксенофобии. Уточнение. Термин выражает враждебность по отношению к евреям и/или иудеям, а не ко всем народам семитской языковой группы.
  Ксенофобия - от греческого ксенос - чужой и фобия - страх, ненависть, т.е. страх или ненависть к кому-либо или чему-либо чужому или восприятие чужого как опасного и враждебного. Возведенная в ранг мировоззрения, может стать причиной вражды по принципу национального, религиозного или социального деления людей.
  Далее своими словами. Объясняется ксенофобия наличием остатков в человеке животного. Ну что ж, мне было бы очень стыдно открыто признаваться в антисемитизме, расизме, ксенофобии, - суть объявить себя недочеловеком. Даже самому себе стыдно выявить в себе зверя.
  Вот почему насильники всегда обвиняют жертв в собственных зверствах, даже если жертва маленький ребенок, они не стесняются орать в свою защиту, что это малолетнее существо его, зверя, спровоцировало на жестокость или похоть.
  А если это самое твое нутряное животное ненавидит целый народ, и ты подсознательно чувствуешь чудовище в глубине собственной души? Найдутся в тебе силы посмотреть этому монстру, то есть, самому себе, в глаза? Да уж кем надо быть, чтобы оказаться способным на такое? Тут одним героизмом, одной отвагой, даже одной гениальностью не обойдешься. Тут надо действительно быть человеком каких-то редких качеств, даже еще, возможно и неопознанных пока человечеством. Пока гораздо проще попытаться ненависть к какому-то народу объяснить другими причинами, любыми, только не собственными проблемами.
  Легче всего искать эти причины было бы в определенных качествах, действиях, поведении, истории, свойствах, культуре, принципах, традициях, религии, да любых других характеристиках не угодившего индивидууму народа.
  А если человек великий всемирно известный писатель? Он сядет писать книгу, основанную на документальном разоблачении исторических причин всеобщей ненависти к этому народу. Вот и нет больше зверя с его животной ненавистью. Зато есть плохой народ, всей своей историей заслуживший к себе озлобление других народов.
  А если писатель при этом монархист и знает, что обожаемые им монархи всячески в течение многих веков этот ненавистный народ притесняли? Уж он-то соберет и вложит в свою книгу достаточное количество материалов для защиты монархов и обвинения проклятого народа единовременно.
  А если он еще при этом патриот великой Руси? Он станет без конца твердить в своей книге о несоизмеримости еврейских мук со страданиями российского крестьянства, причем сделает это, тонко создавая впечатление о постоянной вине в страданиях россиян именно евреев, а не российского же крепостничества. И еще намекнет вслед за тем или даже скажет прямо, что евреи и загубили Россию.
  В точности такую книгу "200 лет вместе", шаг за шагом, и создал великий русский писатель, патриот России и монархист, Александр Исаевич Солженицын.
  В качестве аргументации он приводит множество исторических документов, подобранных и представленных таким образом, что будь ты даже самый заядлый сионист, в какой-то момент поднимешь флаг нового Холокоста, причем начнешь с уничтожения своей же семьи и самого себя.
  Мне же хотелось бы цитировать в ответ, в качестве противоядия, статью французского философа и писателя Жан-Поля Сартра "Размышления о еврейском вопросе". Потому что каждое предложение этой статьи перечеркивает весь многословный труд Солженицына.
  "Умеренный антисемит - это вежливый человек, говорящий вам: - Лично я совсем не испытываю ненависти к евреям. (Знакомо? Л.Х.) Просто я считаю, что в силу таких-то и таких-то причин следовало бы ограничить их участие в жизни страны". Солженицын неоднократно в течение книги старается убедить читателя в том, что для евреев же лучше было бы не вмешиваться в жизнь России. Это для тех самых евреев, которые веками рождались и вырастали на ее просторах, говорили по-русски и считали страну своей родиной, пока не узнавали от сверстников, что они не такие же, как все, а "жиды пархатые".
  Дальше, на протяжении всей книги, а значит, и во всю российскую историю, Солженицын называет евреев то иноземцами, то новыми поданными, то чужеземцами, то новыми поселенцами, всякий раз подчеркивая, что евреи поселились на российские земли после русских. Он сам себе противоречит, ведь в первой главе писатель рассказывал и доказывал, что евреи селились на тех землях еще до Киевской Руси. Какие же чужеземцы? Какие новые поданные?
  На одной и той же земле бок о бок жили разные племена, потом одних оказалось больше, других меньше, те, что больше, стали сильнее и захватили власть, а евреи? Это только антисемиты утверждают, что евреи всегда властвовали миром. Да на какие только вымыслы за тысячелетия не оказались способны антисемиты! Книга "200 лет вместе" - это как раз полное собрание таких вымыслов, облеченное в документальную форму и представленное рукой грамотного, до тех пор вызывавшего доверие автора.
  "Зло его удел, - пишет Сартр. - Он имеет дело только со Злом, он должен определять его размеры, должен разоблачать его и доносить. Поэтому он необычайно озабочен собиранием анекдотов, изобличающих евреев и их похотливость, страсть к наживе, коварство и предательство. Антисемит купается в нечистотах", - к такому выводу пришел Жан-Поль Сартр в 1944 году.
  Первые длиннющие девять (!) глав своей книги Солженицын посвящает собранию якобы документальных свидетельств зол, причиненных евреями всем остальным до погромов, как бы сознательно подготавливая читателя к мысли о том, что погромы сами же евреи и заслужили. Списки этих еврейских "зол", измышленных антисемитами всех веков и народов, давно известны и самим евреям, и их врагам, поэтому повторять их здесь снова бессмысленно. А якобы - потому что документы подобраны однобоко, явно надерганы с пристрастием и оформлены так, чтобы всячески доказывать такую несусветную чушь, как, например, плохие евреи сознательно спаивали хороших славян. Видимо, надо понимать, два еврея держали за руки славянина, пока третий вливал алкоголь ему в глотку. И так везде и всюду, причем веками.
  Продравшись, наконец, через девять глав пьющих христианскую кровь "жидов", "жидовинов", "жидовствующих", "жидовских", - автор не скупился на соответствующие, с явным сочувствием подобранные им цитаты, - на главе десятой, читатель, наконец, добирается и до осторожного признания, что были и евреи, которые вели себя не так уж плохо. И снова ж...ж...ж...
  Маленькое дополнение по поводу этого ж...ж...ж... Дальше, чуть ли не в качестве аргумента в открытую поддержку антисемитизма Солженицын приводит факт превращения самого слова "жид" в ругательное. Не могу не поздравить гениального писателя с блестящим этимологическим открытием.
  Читая первые девять глав, я распознавала для себя нового Солженицына, и мне страшно было читать эти главы, больше всего от неожиданности. Ореол героя и мученика как-то обязывает относиться к нему с соответствующим уважением, но отношение автора к предмету своего исследования изрядно выпачкало этот ореол всей той грязью, которую с предвзятостью собранные им документы беспросветным потоком и как-то слишком уж яростно валили на еврейские головы. Точно по определениям Сартра.
  О покойниках хорошо или ничего. Я и стараюсь не о самом покойнике. Не сказать же ничего о конкретном этом его произведении не могу, потому что для меня это значило бы предать память всех своих предков.
  Возникновение и существование черты оседлости легло таким позорным пятном на всю историю России - годами объяснять да выводить, но чтоб какой-то изощренной переводной картинкой перебросить вину снова на самих же евреев, да еще и саму черту оседлости во благо им же, понадобился поистине гениальный ум. Читаешь и диву даешься слаженности, с которой один документ цепляется за другой, а выводы - действительно, получается, что Екатерина была права и действовала даже из явного сочувствия к евреям, которые без черты оседлости ну никак не выжили бы в Российском государстве.
  Как часто родители портят, бывает, калечат всю жизнь своим детям, навязывая им обо всем свои представления и требуя полного повиновения, потому что они, родители, любят своих детей и знают, как для тех лучше. Это родители. Почему-то я далека от мысли, что Екатерину или других русских монархов одолевала материнская любовь к евреям.
  Инквизиция тоже всегда действовала ради очищения своих жертв от скверны, то есть, гуманно желая им добра. Подвергая несчастных изощренным жесточайшим пыткам, а в заключение, сжигая живьем, садисты монахи уверяли, что делают все это во благо им же.
  Сколько зла на свете творилось во имя добра - да есть ли, был ли когда злодей, откровенно признававший, что творил все плохое ради собственного эгоизма, то есть плохого же? Даже сатанисты оправдывают свой культ каким-то своим добром, окропляя жертвенный алтарь кровью невинных девушек.
  "Слова "Красивая еврейка" имеют совершенно особое сексуальное значение... Красивые еврейки - это женщины, которых царские казаки волочили за волосы по улицам горящих деревень", - замечает Жан-Поль Сартр.
  И мгновенно представляются погромы, в которых орудовали, конечно, не только и не обязательно царские казаки. Хотя, для справки... Родителей отца моей матери зарубили казаки. Не знаю, царские ли.
  О погромах лично мне вообще читать крайне сложно, особенно после рассказов Бабеля. То ли воображение слишком богатое, то ли психика чересчур слабая. Стоит только представить себе беспросветный ужас отчаяния, когда некуда спрятаться от озверелой толпы бородатых насильников, провонявших водкой, спермой, потом, кровью и луком! Ощущения сравнимы лишь с теми, что возникают при мысли о фашистских лагерях смерти, облавах, эсэсовцах, лае овчарок и т.п. А что чувствовали мои бабушки под напором страшной орды? Я не хочу повторения!
  А.И. Солженицын посвятил погромам несколько глав: после убийства Александра 11, в революцию 1905 и тем, самым жестоким, которые происходили затем, до конца гражданской войны. Конечно, евреи оказались повинны во всех преступлениях против русского народа, именно эту точку зрения и поддерживает, даже развивает автор, за что и наказаны погромами. "Комиссары в пыльных шлемах" сделались очередной загогулиной в усмешке злобной еврейской химеры.
  Из первой из этих глав я с удивлением узнала, что не так уж страшно (в смысле наказания, а вина значительно превышает меру наказания), оказывается, обстояли дела, как было известно мне из истории раньше. Ну, убили какого-то одного еврея, подумаешь, ну изнасиловали какую-то тетку, кого-то били, но искалечили не столь многих, сколько потом писали в газетах. Да, разнесли пару-тройку еврейских лавок, а сколько до этого они христианской крови попили! - такой тон повествования прошел через все изображение событий. Я даже опасаюсь употребить слово "страшных", потому что сам Солженицын саркастически высмеивал авторов, применявших это прилагательное по отношению к погромам тех лет. Дескать, крепостное право было гораздо ужаснее.
  Кто же спорит, конечно, крепостное право на Руси было ужасным и страшным, да только - причем тут одно к другому? Оказывается, все причем, все повязано. В крепостном праве, как теперь разъяснил Солженицын, тоже без еврея не обошлось(!). Во как!
  Книга Солженицына стала напоминать развернутую версию небезызвестных протоколов.
  Погромы 1905 года отличились такими и столькими зверствами, что как ни крути, а пришлось это признать. Я с ужасом ждала выводов. И те незамедлительно последовали. Александр Исаевич прямо, без обиняков, открытым текстом возлагает ответственность на бундовцев, спровоцировавших погромы отрядами революционной обороны: " Безумствовала молодежь, а расплачиваться пришлось невиновным пожилым людям и детям". Безумная молодежь - это об отрядах еврейской самообороны. Так за что же мы всю жизнь расплачивались раньше, до этих отрядов?
  По мнению автора книги, евреи даже на защиту не имели права, впрочем, это ли не актуально и сейчас, разве что на другом уровне.
  Веками мы должны терпеливо сидеть и ждать, когда толпа явится нас убивать и насиловать наших дочерей. Когда же еврейские мужчины проявят себя достойными потомками царя Давида и встанут, наконец, на защиту от бесконечных избиений своих женщин и детей, - тут-то мы и провокаторы, и агрессоры, и "израильская военщина" - все эти речи знакомы наизусть, наперечет, до тошноты.
  Все то же самое последовало и позже, в обвинениях евреев в революциях 17 года и гражданской войне, - жестокие погромы стали их результатом, - таков был вердикт Солженицына. Меня это заключение после всего, прочитанного ранее, уже не удивило.
  Например, эпизод думских прений из прессы русских националистических кругов. Цитирую главу 10: "со страстью отбиваясь от противников, Пуришкевич среди речи вдруг ..."да вы посмотрите на эту черту еврейской оседлости!"... и весь зал... невольно захохотал, не удержалась и левая сторона. Эта "черта еврейской оседлости" так и припечаталась потом афоризмом". - Сам Александр Исаевич назвал этот эпизод комичным.
  Еще бы! Обхохочешься, вслед за залом над изысканным аргументом Пуришкевича. Какое утонченное чувство юмора! Какой стиль! Какое изящество! Так отбрить зарвавшихся... А нечего со своими носами было соваться в российскую думу. Это вам не Бердичев какой-нибудь. На мозоль тебе наступили, пархатый? А сам дурак! Ох, как смешно! Ха-ха-ха! Трижды брю-ха-ха! Ко-м-мично.
  Зато Андрея Белого, "уж никак не правого и не "шовиниста", о плохом языке "чуждых русской культуре" журналистов евреев, которые такие-сякие... (дальше даже не хочу повторять) Солженицын цитирует с явным сочувствием и называет все это "горькой жалобой". Интересно, как бы Андрей Белый отнесся к языку самого великого автора. К словам, неизвестно, из какого словаря выкопанным. К предложениям, построенным, непонятно по каким правилам. Не мне судить, конечно. У нобелевского лауреата свой синтаксис, своя морфология и своя орфоэпия.
  Дело Бейлиса грянуло как-то неожиданно. Я даже вздрогнула, когда с детства знакомая фамилия, ставшая для евреев символом российского произвола, вдруг прозвучала среди вальяжных имен депутатов и известных деятелей. Согласна, мы многого сейчас не знаем, истина затерялась в веках.
  Одно мы знаем точно: не совершал Бейлис предписанного ему жестокого ритуального убийства, дело было сфабриковано от начала до конца. О каких же истинах речь? Но сам тон повествования наводит на весьма неприятные мысли.
  Цитаты, однобоко взятые из враждебных евреям отзывов, - а где хоть одна из Короленко? Или его автор тоже причислил к евреям? Расстановка акцентов не в еврейскую пользу. А уж заключение бьет все рекорды. Солженицын будто сожалеет о том, что Бейлиса не линчевали, как в Америке, что освободили и даже дали спокойно уехать. Зато с видимой скорбью рассказывает о карах, постигших тех, кто над ним глумился. Виновными, разумеется, были евреи, даже с перечислениями фамилий, где только возможно. С явным отвращением, по-моему. Там же, где нет прямых указаний на евреев, автор намекает, что действовали большевики, опять-таки евреи.
  В конце - легкое упоминание предстоявшей коллективизации и мора украинских крестьян, бывших присяжными и признавших Бейлиса невиновным за недостаточностью доказательств. Это ж надо так привязать! Одним или двумя предложениями, - тут Солженицын действительно проявил все свое недюжинное литературное мастерство! - и обвинил евреев в неблагодарности, а украинских крестьян возвеличил в мудрости и великодушии, и бросил в сознание читателя мысль о вине все тех же евреев в коллективизации и море крестьянства.
  В "Уяснении" Солженицын как будто бы извиняется за все то, что насочинял в предыдущих главах. Вспомнил вдруг, что мы не жиды, жиды не мы, заговорил о величии еврейского народа и прописал сразу все навязшие в зубах истины о сплоченности, миссии, стойкости. Ложку дегтя не влить все же не смог. Сокрушался вопросом, почему же Христос не пришел к соседним "ясноумным" грекам. По мне, это называется, лягнуть ходом коня, то есть, не прямо, но обозвать израильтян скудоумными. Ну как же, куда уж нам.
  После этого я, наконец, поняла: любые дальнейшие события Российской истории будут истолкованы так, чтобы лечь новыми, еще более тяжкими обвинениями на плечи еврейского народа. Так оно и вышло.
  Февральская революция: "Акт просторно улучшил, резко изменил положение евреев. А что тут же вся страна, со всеми населяющими ее народами, будет лететь в пропасть - это уже объемлющее дыхание Истории".
  Как прикажете понимать это заявление? Вся страна летит в пропасть из-за того, что положение евреев изменилось? А если бы положение евреев осталось прежним, страна в пропасть не полетела бы? Или как-то по-другому? Кто-нибудь объяснит, как? Возможно, что положение евреев неважно, не имеет значения, когда все летит в пропасть? Ну, спасибо, если так, хоть в чем-то не виноваты.
  Но Россию взяли за горло, - горько констатирует Солженицын, не уточняя, кто именно сделал это, но читателю после всего прочитанного уже и не нужны дополнительные уточнения. Сообщается о волне арестов "известных или пресловутых юдофобов", имевших отношение к делу Бейлиса. Снова намек на то, что евреями был подкуплен Распутин: Пуришкевича не арестовали, потому что не участвовал в убийстве Распутина. И, какая низость! - переименовали улицу Столыпина в улицу Иоллоса в Кременчуге.
  Следом отдельно заявление: "Надо отметить, что объявление еврейского равноправия не вызвало ни одного погрома". Да уж, маху дали россияне, явно ослабла черная сотня.
  От главы "В ходе 1917" я уж и не знала, чего ждать. Полученное превзошло все предположения. Это оказалось тонкое противопоставление "нашего Семнадцатого года" (заметьте, семнадцатого не только прописью, но и с заглавной буквы) с еврейской общественной и политической деятельностью. То есть, не наша была деятельность, а их, еврейская, отдельная, вмешанная в наш, славный, такой великий, такой особенный Семнадцатый год. И подробнейшее дальнейшее перечисление еврейских учреждений "на фоне общероссийской государственной, хозяйственной и культурной растерянности 1917 года". Один этот абзац побил все мои чаяния. Впрочем, я давно перестала надеяться на что-то хорошее.
  А вот замечание об истинно русском генерале Корнилове, который "в простоте взывает, почти воет от боли" (заметьте этот такой русский, бесхитростный, простодушный призыв спасти родимую Россию) - и оппозиция, Суханов, через черточку Гиммер, чтоб никаких сомнений: "А Суханова - коснется ли боль? Он не знает чувства сохранения живой культуры и страны (ну как же, куда ему, Гиммеру - Л.Х.) ... и его дружки - пена интернациональная - в злопотребном Исполнительном Комитете".
  У меня из выше-сказанного параграфа создалось ясное впечатление об еврейском происхождении Гиммера с псевдонимом Суханов, тем более, что дальше Солженицын это впечатление подтверждает. А на самом деле, и тут игра недоговорок или нарочные недоработки?
  Из книги замечательного критика Семена Резника "Вместе или врозь?" узнаем настоящую родословную и историю Николая Суханова, по полицейским досье проходившего как православного и великоросса.
  "И тут дело не в национальном происхождении Суханова и других, а именно в безнациональном, антирусском и антиконсервативном их настроении.", - кто не с нами... как ни хотелось срываться на антирусскую критику, но извечный российский шовинизм все же просто хватает за горло, так трудно удержаться от колкостей в его адрес. И начинаешь вспоминать воспитание, начиная от Пушкина и других классиков, как все русское возводилось в степень и превозносилось над всем остальным, уж как при этом не стать шовинистом. Изменился ли подход к школьной литературе? Вряд ли.
  "Или Сура Альперович, жена торговца, в газетном очерке писала" - разве журналист характеризуется не остротой своего пера, а занятием человека, с которым состоит в браке?
  Дальше мой глаз уже просто выдергивал из сплошного потока перечислений еврейских имен и злодеяний отдельные несуразности.
  "Исказительно преломилась" - непростительная тавтология даже для начинающего автора, не говоря уже о том, что и наречия такого нет в русском языке.
  "В дело шли на своих местах и латыши, и венгры, и китайцы, - эти не расчувствуются", - да такому расизму позавидует любой Ку-Клукс-Клан! В Америке и за менее откровенные высказывания отлучали и от радио, и от телевиденья не то, что трибунов - простых поваров. Российский читатель и глазом не моргнул, А.И. Солженицын сделался еще более великим русским писателем, глашатаем народным.
  Видимо, речь не только о том, вспоминать или не вспоминать об участии евреев в революции, а о том, как преподносить, с каким оттенком, каким тоном, с каким настроением, и самое главное, - какое послевкусие оставят эти мемуары.
  Например, назойливо перечислять в списках неблаговидных учреждений или событий еврейские имена или намеренно цитировать подобное: "фотография президиума.... Большинство за столом президиума - евреи".
  Ну вот, наконец-то: "Особенно заметна роль евреев в продовольственных органах РСФСР" - еще бы не заметить, когда сам автор посвятил ей огромный параграф, тем паче, вывел курсивом.
  Перечислены фамилии "душителей России", все евреи и один латыш, подонки, которые, не гнушаясь никакими методами, проводили в жизнь продразверстку, опустившую в страшный голод и мор российское крестьянство. Еврейские фамилии подавляют. Неужели только они, эта кучка монстров и погубили всю крестьянскую Русь? Слишком уж какая-то могучая кучка, получается. Поверить в это сложно, скорее, фамилии выбраны автором из многообразия списков по одному ему известному критерию. Вернее, уже понятно, по какому.
  Читая историческую - или, может, анти-историческую? Бог ведает! - главу об участии еврейских "отщепенцев" в кровавых событиях Российской революции, я все думала, к каким выводам способна привести читателя эта глава. Не листовка юдофоба, а произведение великого мастера, владеющего ремеслом литературы в достаточно высокой степени для того, чтобы манипулировать сознанием и эмоциями читателей. Разумеется, если кто сможет одолеть нагромождение деталей, имен и фактов, изложенное к тому же языком, далеким не только от Тургенева, но даже и Достоевского.
  В какой-то момент я стала ловить себя на том, что мысленно пою куплеты из давно известной песенки любимого Высоцкого (с выводом: "иду в антисемиты"). То есть, убедил Солженицын. Укатали-таки Сивку крутые горки. А ведь умел убедить и Гитлер.
  Выводов автор, конечно, прямых не делает. Сначала о палачах. Множество еврейских фамилий, цитат, воспоминаний (все это не просто убийственно негативное, - российский Нюрнбергский процесс) и мельком оговорка, что среди мерзавцев революционеров были и русские, и латыши, и китайцы. Тут же и юлит автор, шаркает то назад, то в стороны, сам понимая, насколько несоизмеримы по численности горстка еврейских революционеров перед Российской громадиной, чтоб свалить ее. Впечатление, однако, создано: евреи, евреи, больше всех виноваты все равно евреи.
  Затем жертвы. Благородные, невинно загубленные русское дворянство, русское духовенство, русское крестьянство, русская интеллигенция (с непременным уточнением "анти-антисемитская"). Жертв тысячи и миллионы.
  Относительно "анти-антисемитизма" русской интеллигенции позвольте усомниться. Хотя и с палачами, думаю, сильный перебор. Сейчас трудно установить действительность, к тому же евреи были доведены веками страшнейшего угнетения до такого состояния (всеми предыдущими главами Солженицын доказывает обратное, но это уж извините, история привела другие доказательства), что и такое поведение молодежи можно было бы понять, если принимать за правду все, что преподнесено в книге. А уж не тут-то было. Уже почувствовался и подвох, и недоговоренность. Уже легко выявилась очередная историческая ловушка, поставленная Солженицыным в угоду антисемитскому зверю.
  Русское крестьянство, русская интеллигенция - да разве тогда же были они загублены? Дворянство действительно погибло во время революции и гражданской войны, но крестьянство - а коллективизация? Интеллигенция - а инженеры, а поэты, писатели, театр? Духовенство, и не только русское, раввинов начали убивать тогда же, продолжили - в тех же тюрьмах и лагерях, что и попов уже при Сталине.
  Есенин погиб буквально перед захватом власти Сталиным. После этого еврейская власть закончилась. Палачей революции методически перестреляли Сталинские "соколы", Солженицын сам же об этом и пишет. К убийству Маяковского и Цветаевой, Бабеля и Мандельштама евреи уже отношения не имеют. Ахматову и Пастернака свели в могилу тоже никак не евреи. Бродского, Сахарова, да и самого Солженицына евреи не судили, а только поддерживали. Коллективизацией тоже евреи не занимались.
  "Разрушитель по предназначению, садист по "велению сердца", антисемит всегда преступник. Ведь чего он, собственно, хочет? Смерти еврея. И он ее готовит", - справедливо выводит Жан-Поль Сартр в своей статье.
  Читая книгу Солженицына, я все думала, а чего он, собственно, добивается. Чего хочет от нас великий писатель? Сам он неоднократно, я бы даже сказала, слишком уж часто, не просто повторяет, а твердит, как молитву, что жаждет от евреев лишь одного: признания собственных грехов. У меня же настойчиво создавалось впечатление, что Жан-Поль Сартр задолго до появления книги Солженицына определил ее цель гораздо честнее и правильнее, как ни больно и прискорбно мне, когда-то бывшей поклонницей Солженицына, в этом сознаваться.
  Да погибла ли тогда на самом деле Россия? Это спорный вопрос. Но не стану связываться с теми, что подобно Солженицыну, считают недозволительным евреям вмешиваться в дела России. Вернусь к теме.
  Книга "200 лет вместе" оставляет впечатление, что в авторе постоянно шла борьба. С одной стороны, подкожная ненависть к суетливому шумному инородному племени, погубившему, по его мнению, Россию. С другой стороны, сознание великого писателя, историка и философа, чувствовавшего, что нельзя ненавидеть народ. Отсюда и двойственность, невыразительность, неясность, - дальше становилось прозрачнее: перед антисемитом в человеке отступают остальные его качества.
  "Что побудило евреев-революционеров принимать псевдонимы, созвучные с русскими фамилиями. Стыдились ли своих настоящих имен? Хотели ли себя утвердить? Самое главное, были ли они просто трусами?" - Эти вопросы мог бы удивленно задавать человек, не знавший России и ее отношения к евреям, даже никогда не слыхавший о юдофобии, но писатель, проживший в той стране большую часть сознательной жизни? Из уст Солженицына недоумение псевдонимами российских евреев принималось бы по меньшей мере ханжеством, если бы не выглядело ярой издевкой.
  Каждый же из предполагаемых им ответов вызовет у еврея, выросшего в России или ее окрестностях, массу эмоций, потому что выволакивает из памяти унизительные эпизоды особо изощренного антисемитизма. Мало того, что в той стране, жить с еврейским именем в любое время истории действительно могли отважиться только настоящие смельчаки, так, когда человек не выдержав гнета, хотя бы ради детей, решался, наконец, на смену имени, на него обрушивался шквал насмешек, издевательских недоумений или вот такие обвинения в трусости. Вот что такое, бьют и плакать не дают!
  " Еврей оказывается в ситуации еврея, потому что живет в сообществе, которое считает его евреем, - пишет Сартр. - ...ситуация еврея парадоксальна: он может, так же, как и все, и теми же способами заслужить репутацию честного человека, но эта заслуженная репутация будет добавляться к репутации изначальной, которая ему дана раз и навсегда и которая определяется тем, что он - еврей, - неужели сам писатель, осознавший это, был французом, а не евреем и даже не русским? - Он может совершить массу бескорыстных и честных поступков, и его, быть может, назовут хорошим евреем, но все равно он - еврей, евреем и останется... это маленькое словечко "еврей" в один прекрасный день входит в жизнь человека и больше уже никогда не покидает его, -как странно, удивительно, что эти выводы сделаны в Европе, во Франции, за год до победы над фашизмом и до конца Холокоста. -... вдруг замечают, что они отделены, отстранены от общества нормальных детей... Ребенок приходит домой, смотрит на отца и думает: "А он тоже еврей?" - и его чувство к отцу отравлено. Стоит ли удивляться тому, что след этого первого разоблачения остается в душе ребенка на всю жизнь?" Эта статья была написана Жан-Полем Сартром в 1944 году, за 50 лет до книги Солженицына и за 71 год до сегодняшнего дня.
  Из остальных глав книги Солженицына я не узнала ничего нового. Снова нагромождение еврейских имен, снова беспочвенные обвинения то в трусости, то в жадности, то в круговой поруке. Все те же частушки о взятии Махачкалы, только исполненные великим мастером. Мы плохи в том, что слишком отстранялись от народных сражений, мы плохи в том, что слишком вмешивались в народные дела. Цитировать ничего больше не хочется: противно смотреть на все те же нечистоты, в которых купается антисемит. Возвращаюсь к Сартру.
  "В случае войны или восстания от "настоящих" французов никаких рекомендаций не требуется: они должны просто исполнить свой воинский или гражданский долг. К евреям отношение иное, и они могут не сомневаться, что будет сурово подсчитано, сколько их было в армии".
  Сартр писал о французах. Неужели только о французах? Солженицын через 50 лет, как будто пел под дирижерскую палочку Сартра, подсчитывал процентные нормы и соотношения, сколько и в чем евреев по отношению к русским и другим участвовало и не участвовало в тех или иных боях и в каком качестве. Конечно, всегда не в пользу евреев.
  "Еврей, чтобы его не трогали, должен идти под пули раньше других, и если не станет хлеба, он должен больше других голодать, и какое бы несчастье ни обрушилось на страну, он должен пострадать сильнее всех. Эта постоянная обязанность доказывать, что он тоже француз создает для еврея ситуацию виновности: если он при любых обстоятельствах не сделает больше других - и намного больше других, - он виновен, он - грязный еврей".
  Снова то же, разве статья Сартра только о французах и только того времени! Вся книга Солженицына - это и есть обвинение евреев в том, что не доказали, что русские, потому что не сделали для России больше, и потому виновны...
  Жан-Поль Сартр: - "У него есть выбор: он может быть храбрецом или трусом, может быть веселым или грустным, он может любить христиан или убивать их, но не быть евреем - такого выбора у него нет". - Какие тут могут быть комментарии?
  "Известна выдающаяся роль, которую евреи играли в Сопротивлении: именно они составляли его главные силы до того, как в дело вступили коммунисты; в эти четыре года они проявили отвагу и решимость, поистине достойные преклонения". - Дальше самое главное: Сартр рассказывает о том, что французы постарались забыть о героизме евреев в борьбе с фашизмом за Францию. Замалчивать старались даже всю степень беды, постигшую еврейский народ. Что же, и здесь все идентично. В России произошло абсолютно то же, что и во Франции.
  Среди советских народов маленький еврейский занял четвертое место по героизму и вышел бы на третье, если бы Сталин, этого испугавшись, не приказал всячески замалчивать и принижать героизм и отвагу евреев. Видимо, в кровавом бреду вождя всех времен и народов уже возник или начинал возникать советский вариант продолжения Холокоста, потому что именно тогда в Союзе Советских Социалистических Республик начал искусственно создаваться бытовой и государственный антисемитизм, которого до тех пор Российская империя, кажется, и не ведала. Странно, что Солженицын, он же не мог не знать истории, пошел в этом вопросе на поводу у Сталина и вождей, с которыми боролся, но по примеру братских народов, распевающих антисемитские частушки, предпочел об этом забыть. Странно было бы для историка, но там, где обуревает антисемит, какой логики можно искать или ожидать.
  Зато не постеснялся посвятить главу о якобы неприличном поведении евреев в лагерях, основываясь не на архивах, то есть не на исторических данных - на собственных мемуарах, причем, явно предвзятых, воспоминаниях об одном лагере. О каких исторических исследованиях может идти речь?
  Сюжет о завоевании неким Бершадером самой красивой женщины лагеря назойливо повторяется в нескольких работах Солженицына. В каждой из них писатель с такой яростью, такой ненавистью и гадливостью набрасывается на этого еврейского Дон-Жуана, что у читателя не может сам собой не напроситься вывод об обыкновенной человеческой, даже чисто мужской, зависти автора к герою истории. Плюс сомнения в правомерности суждений автора о своих героях.
  Самое же страшное во всем этом то, что свой личный опыт, свои субъективные впечатления, очень вероятно, что сфантазированные на основе собственной неудачи, Солженицын перенес на весь еврейский народ. В принципе, с этого антисемитизм, как правило, и начинается.
  И юдофобами, конечно, было подхвачено без колебаний. Как же не бросить в евреев еще один камень - "и в лагерях умеют устраиваться, гады". А правду, настоящую правду о том, как вкалывали евреи в лагерях на общих работах, как голодали, доходили и боролись наравне с остальными, узнаем позже из статьи критика книги "200 лет вместе" Семена Резника "Памяти Семена Юльевича Бадаша" и открытого письма Солженицыну самого Семена Юльевича Бадаша, ныне покойного.
  Автор не уставал повторять, что если кто из евреев отказывался в лагерях от "теплых местечек", тем в поощрение говорили, что они на евреев не похожи.
  Да и не обязательно было сидеть. Надо было просто вырасти там, чтобы гордиться, слыша это поощрение. Нам ведь всем так задолбили мозги пресловутым "еврейским характером", что даже сами евреи почти в него поверили. Нам с детства твердили о еврейском характере русские классики, как тут было не поверить?
  А в реальности нет никакого национального еврейского характера со знаком минус! Его выдумали антисемиты для того, чтобы оправдать свои собственный действия так же, как любой палач оправдывает свои деяния провокацией жертвы.
  Зато за века кровавой истории сложился интернациональный характер антисемита под знаком свастики. Этот образ и нарисовал Жан-Поль Сартр в своей статье, выпукло, ярко и отчетливо, словно уже прочитал книгу Солженицына, за полвека до ее создания.
  Александр Исаевич Солженицын начал свою книгу "200 лет вместе" с призыва к спокойному разговору, но спокойного разговора не получилось и у него самого. На мой взгляд, из-под пера великого писателя в процессе этого, чуть ли не "Сизифова" труда, вышел сфабрикованный им же обвинительный процесс против еврейства. Сфабрикованный - потому что обоснованных доказательств нет. Есть только бесконечные списки еврейских имен - обвиняемых. И обычный антисемитский бред, начиная со спаивания евреями русских и кончая... Как будто этот бред когда-нибудь заканчивался.
  Так антисемитский монстр брал верх над историком и философом, доводя великого писателя до того, что ради своих доводов тот унижался и до самой обыкновенной подтасовки фактов.
  Да хотя бы в том, что всех тех, кто с риском для собственной безопасности и свободы помогал писателю, а помогали по-разному, Солженицын разделил на категории. Евреев он определил в сионистское движение, будто не существовало диссидентов-евреев, которые боролись за свободу и демократию на родине вместе со всеми остальными. Другое дело, что родина отвергала их, но они-то все еще наивно надеялись ей доказать, что любят ее не меньше других.
  "По большому счету "200 лет вместе" - это тысяча страниц историко-публицистического коллажа цитат. Поэтому считать эту книгу научной работой, как то было вначале заявлено самим автором, столь же наивно, как считать опус "Ленин в Цюрихе" художественным произведением, к тому же историческим", - напишет в своей едкой критике книги А.И. Солженицына ныне покойный Валерий Каджая.
  Мне же хочется в заключение добавить следующее. Нет, не за нацию отвечает человек своими поступками, - по мне это заявление, вполне достойно нацизма, - а только сам за себя. Бог создал человечество единым. Он "смешал языки", то есть разделил людей на разные национальности, в наказание за грехи. В итоге человек сотворил нацизм. Поняли Творца, ничего не скажешь. За себя ответит каждый, за свои мысли, за свои действия и поступки, за все то, чему учил других. Писатель же, который учит ненавидеть, - дополнительно, за каждую свою строчку.
  
  
  P.S. На головы моих друзей и родных, мирных жителей Израиля, снова летят бомбы, нафаршированные взрывчаткой беспилотники и ракеты. Кажется, весь мир опять ополчился на евреев. Чего хотят юдофобы? Уничтожения всех евреев, включая стариков, женщин и детей. Больше 70 лет назад палестинцы сами, добровольно ушли из Израиля, чтобы не находиться рядом с евреями, тем более, не подчиняться им. Конечно, плясать под дудку своих шейхов, выступающих от имени их бога, гораздо удобнее и, главное, человечнее. Чего же достигли обе стороны за это время?
  Израильтяне, мирные жители, неустанным трудом под смертоносным огнем арабского мира превратили пустыню в оазис.
  Палестинцы, 'мирные' жители, вырастили поколения убийц, объединенных оголтелой ненавистью к евреям.
  Весь мир, как паутиной, опутан ханжеством и лицемерием о несчастных беженцах.
  Сам факт бомбежки и ракетных обстрелов боевиками ХАМАСа цветущих Израильских городов, почему-то называется 'палестинско-израильским конфликтом'. Разве это конфликт между странами или народами? Конечно, нет. Есть страшная война, спровоцированная трусливыми и подлыми... Кем? А тем, кто стоит за спиной ХАМАСа. Тем, кто насаждает и культивирует в людях ненависть вместо того, чтобы воспитывать любовь. Почему трусливых? А как же иначе назвать тех, кто прикрывается юбками собственных матерей? Почему подлых? А постоянная ложь, которая является бесконечной подпиткой для лозунгов, плюс коварство, извертки - это можно представить как-нибудь по-другому?
  Я хочу опубликовать здесь выдержки из письма моей давнишней подруги, израильтянки.
  
  Уникальная страна и уникальные люди живущие в ней, которые любят своих детей уважают пожилых, спешат на помощь совершенно незнакомым людям. И вот у нас опять война, бомбят полстраны, за трое суток выпустили более 1000 ракет, есть погибшие и раненые. Плюс начались внутренние беспорядки, По всей стране волнения, столкновения с полицией, поджоги,погромы, Ужас просто. В нашем районе пока спокойно, но неизвестно чего ожидать. Сидим дома, стараемся поменьше вылазить куда то. У сына в городе постоянно звучат сирены, школы и сады не работают. Невестка одна с детьми,благо в квартире есть защищенная комната-детская, это мини бомбоубежище с укрепленными стенами и железными ставнями и дверью. Сын целыми днями на работе.
  
  Детская комната, оборудованная под бомбоубежище! Мне жутко читать это письмо, но я перечитываю его снова и снова.
  Как? За что? Почему? Кстати, эта моя подруга, не рождена еврейкой, но эмигрировала в Израиль с мужем, в котором едва наскребли каплю еврейской крови. А мне сейчас очень стыдно, что я не там, хотя эмигрировала сюда, в Штаты, совсем не для того, чтобы отсиживаться в мирной стране, а потому что так сложились обстоятельства, да я никогда и не была сионисткой.
  Но всей своей еврейской душой я с Израилем, болею за них и переживаю. И чувствую то, что отказывается понимать и принимать антисемитский мир: Израиль борется на переднем крае, защищая от фашизма собой матерей, детей и все остальное человечество. Это не конфликт между кем бы то ни было, а борьба добра со злом. Можно ли иначе назвать тяжелый и страшный бой отчаянных смельчаков с подонками, которые подставляют под бомбы собственных матерей и детей, используя ситуацию для оправдания своей кровожадности.
  А вот последнее сообщение из новостей говорит о том, что ХАМАС 'готов к перемирию'.
  Перемирие???
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"