Громкий удар заставил здание содрогнуться, подняв в воздух клубы пыли и мелких осколков камня. Воин не слышал этого. В его ушах стоял лишь гул крови и тяжелое дыхание. Он смотрел на нее.

     Когда-то она была его светом. Её улыбка, её голос, даже мягкий оттенок кожи, что он так любил касаться после долгих битв - всё это исчезло. Теперь перед ним стояло огромное нечто. Скользкая, мертвенно-бледная кожа с черной сеткой вздувшихся вен. Он с болью в сердце наблюдал, как густая, вязкая масса вместо волос стекала по спине, словно смола. Глаза... Нет, пустые белесые бездны, лишенные даже намёка на прежний блеск жизни, излучали лишь боль и ярость. Ноги вросли в камень корнями, жадно впиваясь в каменную твердь с пугающей легкостью, и воин чувствовал, как само здание словно подпитывает её уродливую новую сущность. Удлиненные пальцы-когти полосовали колонны, разрезая их, как мягкий тофу. Она не кричала, не рычала, не произносила слов. Лишь раз за разом дёргалась, словно кукла на нитях.

     - Зачем ты превратил её в ЭТО?! - рванулся он вперед, выкрикивая в пустоту, надеясь, что Неведомый слышит. - Чем она тебя разгневала? И чем я это заслужил?!

     
Тишина была ему ответом. Лишь пыль и скрежет когтей по камню наполняли воздух. Её голова дернулась, лицо застыло в судорожной гримасе страданий. Он знал, что внутри женщины уже ничего не осталось. Её воля сломлена, разум уничтожен. Неведомый забрал её у него. Оставил лишь оболочку, орудие разрушения, еще одно чудовище, против которого он должен был сражаться. Но как он мог? Как мог занести меч на ту, кого любил больше жизни?

     
Его руки дрожали. Боль сворачивалась в тугой узел под рёбрами. 'О, боги...' Решение пришло. Тяжёлое, неизбежное. Единственно верное. Он сжал рукоять меча. Вдохнул, загоняя в себя весь ужас и скорбь.

     - Не бойся, милая... - тихо прошептал он. - Скоро всё закончится. И мы встретимся.

     Меч вспыхнул холодным блеском в дрожащем свете факелов.

     И бой начался.

     Руины дрожали от ударов огромных когтей, воздух был пропитан гарью и запахом разлагающейся плоти. Отряд из пяти человек сражался в окружении древних колонн, держа оборону против чудовищ, прорывающихся сквозь щели полуразрушенного храма.

     Огненно-рыжая Мирэль, задыхаясь, едва успевала сплетать магические заклинания, она была бледна и её пальцы дрожали от истощения. Её отец, Джо, скрываясь за обломками, методично выпускал стрелы, стараясь попадать в уязвимые места врагов. Гарольд, стиснув зубы, удерживал передовую, его щит покрывался глубокими вмятинами от ударов когтей. Ремий и Серенна были в самом центре бойни. Он двигался как тень, рассеивая монстров стремительными ударами двуручного меча, а она, несмотря на смертельную усталость, закрывала товарищей щитом магии, отбиваясь от тварей, что пытались пробиться внутрь.

     - Держитесь! - выкрикнул Гарольд, отбивая очередного монстра. - Ещё немного!

     Но немного уже не стало. Серенна зашаталась, кровь тонкой струйкой стекала с её губ. Она пыталась вдохнуть, но силы покидали её слишком быстро. Заклинание, удерживающее защиту, начало распадаться, а вместе с ним - последняя надежда на спасение.

     Ремий метнулся к ней, разя противников на пути.

     - Серенна, держись! - его голос сорвался на хрип.

     Девушка подняла глаза, и в них вспыхнула непоколебимая решимость. Она сжала ладонь мужа в своей, когда он приблизился. Последние силы покинули её и барьер распался на тысячи мелких огоньков.

     Гарольд рухнул первым. Его меч выпал из ослабевших пальцев, а щит, не выдержав натиска, раскололся, оставив лишь жалкие обломки. Он не успел даже выкрикнуть что-то напоследок - лишь устало выдохнул, когда когтистая лапа пробила его грудь. Мирэль закричала, сжигая оставшиеся силы на бесполезные заклинания. Пламя вырвалось из её рук, осветив руины, но уже не могло изменить исход. Следующим пал Джо. Ворвавшийся в руины монстр пронёс его тело через каменные плиты, разламывая позвоночник, и выбросил окровавленный обрубок прочь. Мирэль метнулась к нему, но когти рассекли её бок, и она упала, оседая на колени.

     Серенна схватила Ремия за руку. Её глаза, ещё недавно полные жизни, теперь отражали только отчаяние. Вокруг всё рушилось. Остались только они двое.

     - Ты должен жить, - прошептала она, и Ремий понял, что это прощание. - Ради нас.

     - Нет... Нет! - Он попытался вырваться, но пальцы Серенны сжимались с нечеловеческой силой. Магическая энергия искрилась вокруг неё, накаляясь до предела. Он знал, что она собирается сделать. Знал и не мог остановить.

     Свет вырвался из её ладоней, впиваясь в доспехи Ремия. Кровавые линии вспыхнули на металле, растекаясь по пластинам сложным узором. Боль пронзила его, но он не мог закричать - магия заполняла его тело, выжигая всё лишнее, заставляя подчиниться. Серенна дрожала, губы шевелились в беззвучной молитве. Она отдавалась этому заклинанию полностью, оставляя в нём свою сущность, свою душу. Её дыхание сбилось, движения замедлились, но руки всё ещё держались за его стальной нагрудник.

     - Прощай, любовь моя, - её голос был последним, что он услышал, прежде чем мир вокруг взорвался светом.

     А потом наступила тьма.

     Ремий задыхался, прижимая к груди безжизненное тело жены. Магия Серенны всё ещё искрилась в воздухе, оставляя на доспехах тонкие красные светящиеся узоры. Её пальцы, только что державшие его так крепко, теперь медленно разжимались, а кожа становилась холоднее с каждой секундой. Но что-то было не так.

     Рыцарь почувствовал, как дрогнули её губы, а потом тело жены выгнулось в агонии. Судорожный вдох разорвал тишину, и из её горла вырвался нечеловеческий стон. Её руки судорожно скребли воздух, словно пытаясь удержаться за что-то невидимое. А затем он увидел, как по её коже пошли темные прожилки, словно корни, прорастающие изнутри.

     - Серенна... - голос его дрогнул, в ужасе осознав, что с ней происходит. - Нет...

     Её глаза распахнулись - белые, не имеющие зрачков. Из её рта вырвался крик, и её тело стало меняться. Кожа разрывалась, превращаясь в скользкую полупрозрачную белую поверхность, тонкие побеги пробивались из-под ногтей, а волосы удлинялись, превращаясь в черную тягучую вязкую массу. Цветы, белые и пугающе прекрасные, раскрывались по её телу, расползаясь по рукам и плечам. Корни с хрустом впивались в землю, поднимая её над обломками руин, делая огромной, формируя чудовищное дерево.

     Ремий попятился, сердце бешено колотилось. Это не была Серенна. Это было нечто другое, и всё же... всё же он чувствовал её присутствие. Монстры, заполонившие храм, застыли, чуя новую угрозу. Древесная тварь, некогда бывшая его женой, подняла голову, и её белёсый взор устремился прямо на него. В следующий миг корни рванулись вперёд, стремительно окружая Ремия. Он не сопротивлялся. Если это был его конец, пусть так. Но... что-то не дало ему умереть.

     Рыцарь тяжело дышал, сжимая рукоять меча в своих латных перчатках. Перед ним всё еще возвышалось чудовище, в которое превратилась его жена. Ветви извивались, словно руки, а белые цветы, некогда любимые ею, теперь казались погребальными. Корни извивались на полу разрушенного храма, разрастаясь, как щупальца, отсекая пути к отступлению. Но он и не думал бежать. Заклинание Серенны держало его в живых. Монстр не мог прикончить его, сколько бы раз ни бросался в атаку. Что-то в нём - в доспехах, в крови, или в самой сути - удерживало её остаточную волю от того, чтобы разорвать рыцаря в клочья. И он знал, что это была она. Где-то глубоко внутри, за бесчисленными слоями древесной брони, её сердце ещё билось. Оно защищало его. Но он не хотел защиты.

     Ремий собрал в кулак последние силы. Он уже не чувствовал усталости - только опустошённую решимость. У него не оставалось выбора - он больше не мог заставлять её страдать. Его клинок взметнулся, рассекая воздух, и вонзился в древесное тело. Из рассечённой коры хлынул сок, пахнущий чем-то сладковато-гнилым. Монстр взревел, сбрасывая с себя обломки камней, но Ремий не отступил. Он снова и снова наносил удары, не думая, не сомневаясь. Если Серенна уже не могла быть спасена, то он хотя бы избавит её от этой участи. А позже... присоединится к ней.

     К воину рванулись монстры, привлечённые шумом битвы. Он встретил их, как встречал врагов сотни раз до этого - сталью. Его латы уже давно потрескались, по швам текла кровь, но он не замечал. Он просто рубил. Одного за другим. Ещё одного. И ещё. Он не знал, сколько их было, не знал, как ещё двигался. Лишь продолжал размахивать мечом, пока храм не погрузился в мёртвую тишину.

     Ремий шатался, глядя на разрубленные останки древа, которые когда-то были его женой. Он всё ещё дышал. Всё ещё стоял. Но почему? Он давно должен был погибнуть. И всё же был жив. Цельный доспех Ремия, когда-то покрытый обычной сталью, теперь стал совершенно чёрным. Чернота была не просто цветом - она словно впитывала свет, будто бы сама сталь поглотила тьму этого мира. Он мог бы сказать, что его броню покрывала вязкая смола, но это было больше чем просто тьма. Это было нечто живое, что-то чуждое человеческому разуму. Взор воина невольно впился в темный металл. Это выглядело слишком знакомо. Это была кровь того чудовища, в которое превратилась Серенна. Боль пронзила его сердце при мысли об этом. Он закрывал глаза, пытаясь избавиться от образа, но он был неотвратим, как и сама реальность.

     Ремий был на грани. Он всегда верил, что доспехи - его защита, его жизнь. Но теперь они стали не просто бронёй. В их глубине он чувствовал болезненное присутствие Серенны. Он уже не знал, где заканчивалась броня и начинался он сам. Сил не было, и его разум барахтался, стремясь найти хоть что-то, что могло бы вернуть его в реальность.

     Он потянулся к своему шлему, его руки словно отказывались подчиняться, дрожали от усталости. Каждое движение давалось тяжело, как будто каждая частица его тела говорила ему, что он не должен делать это. Он попытался снять шлем - хотя бы просто для того, чтобы оценить, что с ним стало. Но пальцы были слабыми, а дыхание - прерывистым. Он не мог заставить себя его снять.

     Не сдаваясь, Ремий в последний раз попытался взглянуть на себя. Ему казалось, что ещё несколько мгновений назад его латы были покрыты трещинами, рваными полосами, из которых сочилась кровь. Но теперь - они были цельными, почти неповрежденными, не осталось ни следа от разрушения. Лишь странный блеск, словно черная смола, обволакивал каждый элемент брони. И снова его разум пытался объяснить это себе, но не находил ответов. Он говорил себе, что, наверное, это просто усталость, этот странный сбой восприятия. Он опять списывал всё на то, что ему показалось. Сейчас рыцарь видел перед собой лишь металл, темный и безжизненный.

     Боль... Она не отпускала его. Душевная боль была куда сильнее физической, невыносимой. Он почувствовал, как его грудь сжимается от тяжести утрат. Каждый вдох отдавался страданиями, как если бы в его легких была замкнута холодная пустота. Серенна. Его жена. Её лицо, её глаза, её голос - всё исчезло. Его верные соратники мертвы. Гарольд. Мирель. Джо. Что оставалось теперь? Что оставалось в этом мире? Он не знал, как ему жить дальше. Он уже не чувствовал смысла в своём существовании. Оставаться живым в этом разрушенном мире было наказанием. Ремий не был готов к этому.

     Рыцарь стоял, опустив взгляд, и даже не попытался сделать шаг или сесть. Его тело отказывалось двигаться, а мысли перепутались в голове, словно пронзающие лезвия мечей. Он был один. Один в этом мире, который больше не имел ни света, ни будущего. Почему он всё ещё не погиб? Почему Неведомый не забрал его, если он настолько слаб, если он не был готов сражаться? Почему этот мир, полный боли и разрушения, всё ещё держал его здесь?

     Он захотел исчезнуть.

     Воин сидел среди мертвых руин, сжав руки в кулаки. Его черный доспех сливался с тенями, делая его частью ночи, безмолвной и одинокой. Ветер гулял по развалинам, пронося пепел и песок, но он не замечал этого. Ремий был словно зажат между прошлым и настоящим, в капкане, из которого невозможно выбраться.

     Он вновь поднял руки к шлему, пальцы с силой вцепились в края, пытаясь сорвать его. Но металл не поддавался. Латы будто срослись с его телом, став его второй кожей, тюрьмой, не дающей сбежать. Ремий дернул еще раз, затем снова, но тщетно. Паника начала подниматься в его груди, делая воздух густым и дыхание - тяжёлым. Он издал сдавленный рык и ударил себя по шлему, но это не принесло ничего, кроме глухого звона.

     - Снимись! - прорычал он, вновь и вновь дергая металлические пластины. - Отпусти меня!

     Но доспех молчал. Он не откликался ни на ярость, ни на отчаяние.

     Гнев волной захлестнул Ремия. Он схватил свой двуручный меч, резко перевернул его и упер рукоять в землю, а лезвие направил в узкий зазор между горжетом и шлемом. Последний рывок, последний шанс на свободу. Он сделал глубокий вдох и с силой навалился всем своим весом, ожидая мгновенной смерти.

     Но клинок соскользнул. Острие задело металл, но не прошло дальше, будто доспех сам отклонил удар. Ремий застыл, тяжело дыша. Он повторил попытку, но снова ничего. Оружие не желало слушаться, металл не позволял себя пронзить. Его собственная броня не давала ему умереть.

     Воин замер. Дрожь охватила его тело. Он смотрел на меч, чувствуя, как внутри все рушится. Почему? Почему даже смерть отказывается принять его?

     Его грудь сжалась, дыхание стало прерывистым. Он поднял голову к ночному небу и закричал. Это был вопль ярости, боли и чистого отчаяния. Крик заблудшего воина, который не смог ни спасти своих товарищей, ни последовать за ними. Небеса остались безмолвны. Мир не дал ему ответа.

     Ремий опустился на колени, ощущая, как внутри него зреет ненависть - к доспеху, к судьбе, ко всему, что заставляло его оставаться здесь. Его тело больше не принадлежало ему. Оно стало частью чего-то иного, чего-то, что не желало его смерти. Он провел рукой по груди, по черному, гладкому металлу, чувствуя холод, который теперь был не просто физическим. Это была тьма, сковавшая его душу.

     Он закрыл глаза, но спасения не было. Он застрял в этом кошмаре. Один. Навсегда.

     Ремий брёл по выжженной земле, оставляя за собой глубокие следы в пепле. Далёкие пожарища едва тлели, как угасшие звёзды, а сухой ветер гнал перед собой пыль, унося её в серую бесконечность. Он не знал, сколько лет прошло с той ночи, когда мир обрушился, когда он потерял всё. Дни сливались в один бесконечный поход, годы текли, как вязкая смола, но он их не считал. Он только шёл.

     Его руки помнили вес меча, даже если сам он давно перестал чувствовать его тяжесть. Он сражался. Он искал битву, жаждал её, бросался в самую гущу чудовищ, надеясь, что когда-нибудь одно из них будет быстрее, сильнее. Но всякий раз, когда клинки, когти или клыки настигали его, доспех не позволял ему умереть. Он затягивал раны, не давал крови пролиться, не отпускал. Он был его клеткой.

     Ремий не знал, зачем он продолжает этот путь. Не было смысла. Не было цели. Лишь ветер в ушах, лишь холод стали на теле, чужое, как проклятие, и неведомое существо, что жило теперь в его броне. Он не ел, не пил, не спал. Он просто существовал.

     Иногда он останавливался и смотрел в небо, искажённое, закрытое серыми облаками, похожими на спутавшиеся клочья дыма. В такие моменты его раздирало желание закричать, разнести этот мир своим гневом, выпустить наружу всё, что терзало его изнутри. Он был жив. И он ненавидел это.

     Его шаги отдавались глухими ударами в пустоте. Рыцарь не знал, как долго бродит по этому миру, но за это время единственными его спутниками стали латы, что постепенно срастались с телом. Он разговаривал с ними, словно они могли ответить, словно в них теплилась тень тех, кого он потерял. И его возлюбленной, Серенны.

     - Ты ведь помнишь их, да? - тихо произнес он, касаясь черной, смолистой поверхности доспеха. - Мирэль... Она бы снова пожурила меня за угрюмость. Но что ей было до того, если каждый огненный шар вырывал из неё кусочек жизни? Я помню, как она улыбалась даже тогда, когда пальцы едва слушались её волю. Помню, как она сражалась, пока не упала...

     Доспех не отвечал. Лишь еле слышный, почти болезненный отклик, будто сквозь толщу веков, пробежал по металлу. Ремий вздохнул и продолжил путь, вглядываясь в тьму, что скрывала за собой обломки разрушенных храмов и сгнивших крепостей.

     - А Джо... Старый ворчун. Всегда твердил, что мы слишком молоды, чтобы понимать жизнь. Но ведь он был лучшим среди нас. Его стрелы никогда не промахивались. Он всегда знал, как залатать броню или починить порванный ремень. Его руки... они могли творить. Он ушел, защищая дочь. Я помню, как он в последний раз поднял лук...

     Ремий провел рукой по груди, где когда-то лежал его медальон. Его больше не было. Ничего не осталось.

     - И Гарольд. Безрассудный, громкий, вечно смеющийся. Бился, как медведь, а любил, как юноша. Мирэль была его солнцем. Он готов был закрыть её собой, но разве любовь спасает от смерти? Он сражался, пока мог. А потом его не стало. А потом не стало и Мирэль.

     Тишина. Только ветер пробегал по безжизненной равнине, шепча что-то на ухо руинам. Ремий закрыл глаза, ощущая, как черный металл доспехов будто пульсирует, словно живое существо.

     - А ты... ты ведь помнишь их, правда? Ты хранишь их имена, их последние крики? Или я остался единственным, кто ещё их помнит? - голос Ремия сорвался на хрип.

     Он не знал, что страшнее - потерять всех или забыть их. Потому он говорил. Потому он продолжал шагать вперёд, ведя бесконечный разговор с самим собой, с тем, что осталось от прошлого.

     Доспех был холоден и нем. Но иногда, в глухой тишине ночей, он чувствовал слабый отклик, словно кто-то или что-то в глубине металла все ещё слушало его.

     С тех пор, как Серенна погибла, латы не покидали его тело. В первые дни после трагедии Ремий пытался их снять, но тщетно - они не поддавались, словно вросли в его плоть, слились с ним в неразрывное единство. Прошли годы, но он так и не смог почувствовать границы между своим телом и холодным металлом. Пальцы касались черной брони, но чувствовали только гладкую поверхность, лишенную привычного отклика кожи. Где кончается он и начинается доспех? Теперь это был один и тот же вопрос без ответа.

     Он не мог умереть, но он всё ещё чувствовал боль. Когда чудовища разрывали его плоть, он ощущал холодное, жгучее прикосновение их когтей. Когда зубы врагов скользили по броне, тело отзывалось тупой, отдающей в кости болью. Но его плоть заживала сама собой, и броня восстанавливала свои разрывы, затягивались, как раны, оставляя его в том же состоянии, что и прежде.

     Он больше не нуждался в пище или сне. Желудок не сжимался от голода, и глаза не закрывались от усталости. Дни и ночи сменяли друг друга, но он не чувствовал разницы между ними. Всё, что у него осталось - это битвы. Он сражался не ради выживания, не ради цели. Он искал смерть, но она упорно обходила его стороной, будто сама судьба насмехалась над ним, позволяя ему идти дальше, снова и снова обагряя клинок черной кровью монстров.

     Но кем был он теперь? Человеком? Или просто ходячей оболочкой, призраком, живущим в этом умирающем мире?

     Некогда людское поселение теперь представляло собой лишь почерневшие руины, застывшие в вечном молчании. Опрокинутые повозки, полусгоревшие дома, застывшие в немом крике останки. Ремий стоял среди останков былой жизни, опираясь на меч, и чувствовал, как в его груди растёт глухая пустота. Ещё одно место, очищенное от порождений тьмы, но не от печали. Он устало сел на полуразрушенный каменный выступ, позволяя глазам закрыться, и, как всегда, воспоминания нахлынули, окутывая его разум.

     - Помнишь, как Гарольд съел ту адскую похлёбку Мирэль? - произнёс он в пустоту, чуть склонив голову, словно ожидая ответа.

     В тот день Мирэль решила попробовать себя в кулинарии, но вместо вкусного ужина у неё получился вязкий, жутко пахнущий варево. Джо сразу же отказался даже пробовать, фыркнув, что у еды не должно быть такого цвета. Ремий помнил, как Гарольд лишь улыбнулся и съел всю свою порцию, не проронив ни слова, а затем, когда никто не видел, пил воду ведрами, пытаясь заглушить отвратительный вкус. Мирэль тогда смотрела на него с гордостью, уверенная, что её стряпня удалась.

     Ремий коротко усмехнулся, но в этом звуке не было радости.

     - А Джо... Его ворчания мне даже сейчас слышатся, - его голос дрогнул. - Он мог говорить о чём угодно, но чаще всего о том, как правильно ухаживать за бронёй. Джо твердил, что если запустить даже малейшую трещину, то через месяц придётся менять всю пластину...

     Он опустил взгляд на свои латные перчатки, на те места, где раньше были вмятины и порезы, но теперь их не осталось. Доспех снова заживился сам по себе. Если бы Джо был жив, он наверняка бы...

     Ремий выдохнул, сжимая пальцы. В его груди что-то сжалось, но он продолжил:

     - Серенна... Я до сих пор не знаю ответа на ваш спор с Мирэль. - Он закрыл глаза, и перед ним всплыли лица двух женщин, о чём-то ожесточённо спорящих у костра.

     Мирэль с горящими глазами доказывала, что магия исцеления должна хоть как-то отнимать силу у целителя, ведь ничто не даётся просто так. Серенна же, спокойная, но твёрдая, утверждала, что это дар богов, и он не подчиняется законам другой магии. Их спор длился чуть ли не весь день, но ответа так и не нашлось. Теперь некого было спросить...

     Ремий прикрыл лицо ладонью. Они ушли. Все. Он остался. И с каждым днём всё сильнее казалось, что он не просто выжил - его заставили остаться.

     - Мы бы справились, да, Серенна? - пробормотал он, глядя на своё отражение в лужице почерневшей воды. - Ты бы сказала, что нет смысла оплакивать ушедшее. Что нужно двигаться дальше.

     Ответа не было. Никогда не было. Лишь лёгкое покалывание в груди, там, где пластинчатый нагрудник слился с его плотью. Или ему это казалось? Тишина окутывала разрушенное поселение, и лишь хруст сухой почвы под металлическими сапогами сопровождал рыцаря, когда он вновь поднялся на ноги. Время идти дальше.

     Ремий брёл по опустошённым руинам, где некогда кипела жизнь. Каменные строения осели под тяжестью времени, а бурьян прорастал сквозь трещины в плитах. Он не знал, как долго бродит по этому миру, но ему казалось, что он уже видел эти места раньше. Или, быть может, они просто все стали похожи друг на друга - одинаково мёртвые.

     Зажигая факел, он спустился по ступеням, ведущим куда-то глубоко во тьму. Он шел очень долго, петляя среди древних, истлевших и хрупких коридоров пустого храма. Латы скрипнули, когда он остановился, заметив что-то под ногами. В прахе и песке, среди разрозненных фрагментов стен, лежали кости. Чужие. Искажённые. Они напоминали тех чудовищ, с которыми он сражался последние годы, но эти были древними, истлевшими до ломкости. Даже сквозь собственные доспехи Ремий ощущал пустоту этого места, словно здесь уже однажды свершилось что-то страшное.

     - Смотри, Серенна, - тихо пробормотал он, опускаясь на одно колено перед костями. - Они такие же, как те, что бродят сейчас по земле. Точно такие же.

     Он провёл рукой по пожелтевшему ребру, и оно разлетелось в прах от малейшего прикосновения. Ремий прищурился, глядя на осыпавшиеся останки.

     - Значит, они были здесь и раньше... - его голос был хриплым, обветренным, как сам этот мир. - А что если...

     Он замолк, не договорив. Где-то в глубине доспехов скользнул слабый, едва уловимый шёпот. Или это был всего лишь ветер, гуляющий среди развалин? Рыцарь сжал кулаки. Он сглотнул, чувствуя, как холодная догадка проникает в самое нутро.

     - Если это всё уже было... - он не договорил.

     Вопрос повис в воздухе, застыв среди руин, среди времени, которое словно закольцевалось вокруг него. Тишина вновь поглотила тёмные коридоры.

     Ремий бродил среди руин, его черный смолистый доспех отбрасывал мрачную тень на потрескавшуюся землю. Ветер завывал среди остовов домов, принося с собой шорох обвалившихся стен, будто шепот забытых голосов. Эти места когда-то были живыми, а теперь стали лишь напоминанием о мире, который исчез. Мысли рыцаря кружились, сплетаясь в узор воспоминаний. Он вспомнил, как его мать рассказывала ему о богах. Её голос был мягким, а руки, пахнущие свежим хлебом, гладили его по голове, пока она говорила:

     - Боги заботились о нас, мальчик мой. Их было шестеро, и каждый даровал миру свою благодать.

     Эрниль, богиня милосердия и любви, согревала души и направляла целителей, её прикосновение было нежным, а магия исцеления - единственным даром, не отравляющим своих носителей.

     Орифф, бог трудолюбия и мастерства, наставлял ремесленников и кузнецов, помогая создавать крепкие стены и верные мечи.

     Морвэн, богиня войны, благословляла воинов, даруя им силу и стойкость, направляя их мечи в битве. Её дары были суровы, но справедливы.

     Липит, бог искусства и фантазии, вдохновлял художников, музыкантов и поэтов. В его руках был свет мечты, освещавший самые тёмные времена.

     Фалмар, бог плодородия и празднеств, дарил земле урожай, а людям - радость. Его смех звенел в шумных пиршествах, его руки рассыпали золото спелых полей.

     И Неведомый. Бог смерти и покоя. Ему молились в последние часы жизни, прося, чтобы конец был мягким, словно осенний лист, падающий с дерева. Он провожал души в Ничто, освобождал от боли, уносил их в вечное спокойствие.

     Ремий зажмурился. Что же изменилось? Почему исчезло влияние других богов? Почему именно Неведомый превратился в источник разрушения? Почему тот, кто должен был даровать покой, принес лишь кошмар? Впервые за долгое время в его душе вновь пробудился страх. Что, если мир уже не первый раз угасает? Что, если всё это - лишь повторение чьей-то давней ошибки?

     Прошли десятилетия. Ремий больше не знал, сколько именно. Время для него потеряло значение, как и многие другие вещи, что когда-то волновали его. Он просто двигался вперёд, ведомый единственной целью - найти Неведомого. Он надеялся, что бог смерти сможет положить конец его собственному бессмертию, разорвать цепи, что сковывали его дух и тело. Но Неведомый оставался лишь тенью, таящейся за пределами понимания, и Ремий продолжал путь.

     Разрушенный город сменял другой, выжженные земли тянулись, как бесконечный кошмар. Полчища монстров заполоняли мир, и он рубил их без устали, их мертвые тела оставались гнить там, где он проходил. Он был не защитником и не палачом - лишь инструментом, ведомым отчаянием.

     Иногда он натыкался на уцелевших - жалкие кучки людей, прятавшихся в подвалах, руинах, среди горящих домов. Они смотрели на него с ужасом, порой с надеждой, но он не останавливался. Он не говорил. Просто выполнял свою работу - и уходил. Не для того он бродил по этому миру, чтобы оставаться рядом с теми, кого не мог спасти.

     Ночь сменяла день, годы сменялись десятилетиями, но он не чувствовал их хода. Его доспех, вросший в плоть, был его второй кожей, его тюрьмой, его проклятием. И всё же он продолжал идти. Где-то в этом погибающем мире был Неведомый. Где-то - тот, кто мог подарить ему забвение.

     Ремий ступал по осколкам времени, по останкам некогда величественных храмов, чьи колонны теперь лежали, разломанные и погребённые под толщей вековой пыли. Каменные фрески, едва различимые под слоем грязи, рассказывали историю, которая, казалось, тянулась сквозь бесчисленные эпохи. В центре каждой композиции извивалась бесконечная спираль, оплетающая образы рождения, жизни, смерти и нового начала.

     Ремий провёл рукой по одной из стен, стирая вековую пыль, и всмотрелся в символику. Кружение судеб, нескончаемый цикл, из которого, возможно, не было выхода. Он чувствовал, как что-то в глубине его сознания замирает, словно пробудившись от долгого сна. Неужели это был ответ? Может ли его существование быть частью этого вечного вращения?

     Он выпрямился, снова ощущая тяжесть доспеха, и сделал шаг назад. Если всё повторяется, если этот мир уже умирал прежде, значит, где-то в этой бесконечной петле есть та сила, что раз за разом запускает всё заново. Неведомый? Ремий сжал рукоять меча. Если этот мир обречён на вечный круг, то, возможно, единственный способ разорвать его - привлечь внимание самого бога смерти. Воин знал лишь один способ: убивать. Чем больше он уничтожит порождений тьмы, тем больше шансов, что тот, кого он ищет, наконец заметит его.

     Молча, без колебаний, Ремий повернулся и ушёл в сгущающиеся сумерки, продолжая свой бесконечный путь.

     Ремий помнил тот день, когда они впервые встретились. Тогда ещё королевство жило в страхе, но не в отчаянии. Вера в победу над надвигающимся мраком не угасла, и потому король приказал собрать "особые отряды" - группы воинов и магов, способных противостоять чудовищам, рождённым неизвестной тьмой.

     Ремий тогда был молчаливым, но решительным бойцом. Он не стремился к славе, просто знал, что если не вступит в бой, этот мир падёт. Его определили в отряд: к жизнерадостному, громогласному воину Гарольду, который сражался мечом и щитом, смеясь даже в самой гуще боя; кмМирэль, молодой огненной колдунье с тревожным, но бесстрашным взглядом, которая, несмотря на хрупкость, обладала несгибаемой волей; и к Серенне - женщине, чьё присутствие излучало спокойствие. Она была целительницей, одарённой богиней Эрниль, её руки могли излечивать даже смертельные раны, но сама она всегда оставалась отчуждённой, словно уже видела, чем всё закончится.

     Их собрали в холодных залах дворца, где король лично представил их друг другу. Тогда ещё не было между ними ни дружбы, ни доверия - лишь осознание общей цели. В первый же бой они отправились почти незнакомцами, но уже через несколько сражений Ремий знал: он мог доверить этим людям свою жизнь.

     Позже, когда тьма разрасталась, а мир рушился быстрее, чем его можно было спасти, их пути пересеклись с Джо - отцом Мирэль. Их деревня пала одной из первых, и когда он нашёл отряд дочери среди пепла и обломков, он не плакал, не сетовал на судьбу. Он просто взял лук, припасённый для охоты, и остался с ними. "Я слишком стар, чтобы бегать, но стрела быстрее меня", - сказал он тогда, и с тех пор его меткие выстрелы не раз спасали товарищей. Тогда они верили, что смогут победить. Но вера оказалась слабее реальности.

     Ремий помнил когда его родной город был полон шума и суеты, несмотря на тревожные вести, что гуляли между людьми. Тогда, в самом начале, когда только появились первые порождения тьмы, когда ещё не все верили в происходящее, на главной площади стоял человек. Его одеяние, некогда монашеское, было изодрано и покрыто дорожной пылью, волосы всклокочены, а глаза горели фанатичным огнём. Он стоял посреди толпы, вытянув руки к небу, и кричал.

     - Вы забыли богов! - разносился его голос над головами прохожих. - Вы разрушили их храмы, забыли их имена, прекратили молитвы! Вы сами отдали себя во власть Неведомого! И теперь он пришёл забрать своё! Он очистит мир от тех, кто отвернулся от равновесия!

     Люди проходили мимо, одни бросали на него раздражённые взгляды, другие смеялись, а кто-то даже с досадой отмахивался. Времена и правда были тревожные - но причём тут старые боги? Какая-то глупая религиозная чушь, не более.

     - Он пришёл ко мне! - продолжал кричать безумец, его глаза сверкали. - Я видел его! В глубинах забытого храма! Он открыл мне правду! Это он насылает проклятие, он пожирает этот мир, он делает то, что ему позволили! Вы сами отдали свою судьбу в его руки!

     Кто-то бросил в монаха камень. Старуха, торговавшая на углу сушёными травами, закричала, чтобы его прогнали. Стражники наконец-то двинулись в его сторону, но монах не переставал говорить, пока его не утащили прочь, силой заткнув рот.

     Тогда никто ему не поверил. Тогда ещё была надежда. Тогда ещё было будущее.

     В начале это было лишь эхом, едва различимым на грани воображения. Когда Ремий, как обычно, бормотал, обращаясь к Серенне, он впервые уловил в ответ нечто большее, чем тишину. Будто бы ветер, просачиваясь сквозь смолистые лааты, приносил с собой шепот.

     "Я здесь..."

     Он замер. Сердце, если оно еще билось в его груди, отдалось тяжелым эхом в пустоте черного металла. Он знал, что это всего лишь игра разума. Просто еще одна уловка его усталого сознания, стремящегося заполнить одиночество хоть чем-то. Но потом - снова.

     "Ты не забыл меня, правда?"

     Голос был таким мягким, таким знакомым, что воин невольно прикрыл глаза. Серенна. Его любовь. Его боль. Его проклятие. Он осторожно коснулся нагрудной пластины, там, где, казалось, билось что-то чужое, сросшееся с его плотью.

     - Конечно, не забыл, - выдохнул он. - Как я могу?

     Голос зашептал что-то неразборчивое, ускользающее, как дуновение воздуха. Ремий провел рукой по забралу, словно мог дотронуться до нее, до той, кого давно потерял. Может, так и было? Может, Серенна действительно здесь?

     С каждым годом голос становился все яснее. Порой он звучал тепло, нежно, как в те времена, когда она касалась его щеки, смеялась над его угрюмостью. Она говорила о звездах, о весенних ночах, о том, как мечтала когда-нибудь оставить битвы и осесть в маленьком доме у реки.

     Но в другие моменты голос менялся. Слова становились колючими, тон - резким, жестким, а смех приобретал нотки насмешки.

     "Ты стал слабым, Ремий. Посмотри на себя - бесполезный, заблудший призрак. Ты ведь знаешь, что ищешь смерть, но она тебе не принадлежит."

     - Замолчи... - его голос дрожал, но он не был уверен, обращался ли он к ней или к самому себе.

     "Ты не можешь остановиться, правда? Даже если захотел бы. Но зачем притворяться? Ты чувствуешь это так же, как и я. Как же сладко убивать, разрывать их на части, слышать их предсмертные хрипы. Разве не за этим ты идешь, снова и снова?"

     Ремий сжал кулаки, крепко стискивая рукоять меча. Серенна... она не была такой. Это что-то другое, что-то, что поселилось в его голове. Или?.. Он не знал. И это пугало его больше всего.

     Иногда рыцарь встречает редких выживших людей, но он не обращает на них внимания. Он не говорит с ними, не интересуется их судьбой. Им движет лишь одна цель - уничтожить как можно больше порождений тьмы и отыскать Неведомого. Люди же, завидев его, теперь прятались в страхе. Для них он не спаситель, а еще одно чудовище, вросшее в свои доспехи, страшное и нелюдимое. Его фигура внушает ужас, его молчание кажется зловещим. Но Ремий не останавливается. Он идёт дальше, туда, где бушует бойня, где кровь заливает пепельную землю. И снова меч в его руках находит цель.

     Ремий видит среди остатков людей лишь суеверия и мрак. Тщетно пытаясь защититься от проклятой эпидемии, они носят амулеты, развешивают сушёные травы над входами в жилища, выкладывают круги из костей животных. Но ничего не помогает. Зараза не щадит никого, она течёт в чёрной крови монстров, и стоит лишь капле попасть в рану человека, как его судьба предрешена. В итоге каждый, кто не умер, становится одним из чудовищ. Кто-то прячется, кто-то крестится, бормоча молитвы.

     Рыцарь вспоминает, как некогда его друзья тоже верили в обереги и святые слова. Мирэль любила носить на шее простой серебряный знак Эрниль, считая, что он защитит её от дурного сглаза. Гарольд сжимал перед боем рукоять меча, на которой была выгравирована молитва Морвэн. А Джо ворчал, что все эти глупости ничего не значат, если у тебя в руках плохой лук. Тогда эти вещи казались такими важными. Теперь же Ремий смотрит на них с усталостью.

     И вдруг в его голову закрадывается мысль. Он уничтожает монстров, но не умирает. Он пьёт воду, но не чувствует жажды. Он сражается годами, но его тело не слабеет. Он не человек. Разве не таким же путём начинались превращения? Может, проклятая кровь Серенны сделала его одним из них? Монстром, что не нападает лишь потому, что всё ещё не осознал свою природу? Или же последнее заклинание Серенны действительно защитило его, но ценой вечности? Бессмертие - разве не худшая кара?

     Тени прошлого оживали перед ним, едва он закрывал глаза. Гарольд, Мирэль, Джо - их образы вспыхивали перед ним в ночи, порой обличая, порой ласково шепча слова утешения.

     Гарольд стоял, опершись на свой щит, его голос звучал с той же лёгкостью, что и в жизни, но за этой лёгкостью теперь сквозила горечь:

     - Ты совсем забыл, ради чего мы сражались, брат? - спрашивал он, склонив голову набок. - Это была битва за людей, за тех, кто остался. А ты? Ты стал палачом, призраком на пустых дорогах.

     Мирэль держалась рядом, её глаза были полны печали.

     - Мы верили, что есть надежда... что борьба не была напрасной... - её голос дрожал. - А теперь ты даже не ищешь её, ты просто идёшь, убивая... Но разве это жизнь, Ремий?

     Джо, старый кожевник, бывший лучник, сидел в тени, его лицо было хмурым.

     - Ты слишком упрям, мальчик. Всегда был. - Он усмехнулся, покачав головой. - Доспех теперь твоя вторая кожа, а что под ним? Остался ли там человек?

     Ремий не знал, правду ли они говорят или это всего лишь эхо его собственного разума, разрывающегося между болью и целью. Он не знал, есть ли они на самом деле или это очередная игра безжалостного голоса в его голове. Он не знал... но слышал их. И этот шёпот преследовал его, даже когда он открывал глаза.

     Проходят столетия. Люди больше не помнят времени, когда небо было синим, а солнце светило над зелёными полями. Мир окутан тьмой, и редкие выжившие передают легенды у костров, спрятанных в руинах давно забытых городов. В этих легендах появляется имя - 'Призрак'. Последний воин. Он бродит по опустошённым землям, закованный в чёрные, словно вымазанные в смоле, латы, которые вросли в его плоть. Никто не знает, человек ли он или что-то большее. Те, кто краем глаза замечал его вдалеке, говорят, что он движется бесшумно, как сама смерть, а его клинок оставляет за собой лишь трупы поверженных монстров.

     Чудовища избегают его, словно чувствуют в нём нечто чуждое, страшное даже для них самих. Они не бросаются на него с рёвом, как на других выживших, а пятятся, испуская низкие утробные звуки. Только самые безмозглые создания всё ещё осмеливаются нападать первыми, но их удел один - стать очередной пылью на ветру.

     Он сражается без устали. Ради чего? Ради мести? Ради призрачной надежды? Ради того, чтобы найти того, кто несёт ответственность за этот разлагающийся мир? Или, быть может, он ищет собственную смерть, но не может её обрести? Его имя давно забыто, растворилось в пыльных страницах времени, стерлось с губ смертных. Теперь он лишь легенда, полустрашная, полутрагическая. Одни верят, что он - проклятье, что его осквернённая кровь несёт смерть. Другие молятся на него, как на последнего защитника. Но сам он не слышит ни проклятий, ни молитв. Он идёт дальше, сквозь вечность, сквозь тьму.

     Призрак сам больше не помнит своего имени. Оно осталось где-то в прошлом, затерялось среди обломков разбитых мечей и истлевших знамен. Теперь он - безымянный рыцарь, тень в доспехах, вечный воин, чей путь не знает конца. Он перестал говорить даже сам с собой. Некогда привычный шёпот его собственных мыслей, беседы с любимой, рассуждения о мире - всё это исчезло. Осталось только звенящее молчание, прерываемое скрежетом лат и рокотом битвы. Он уже не чувствует себя человеком. Ни боль, ни страх, ни усталость не могут тронуть его; единственное, что осталось - это пустота и жажда конца.

     Иногда, среди чудовищ, он видит её. Свою жену. Или то, что осталось от неё. В уродливых, искажённых телах монстров он угадывает знакомые очертания, которые когда-то любил. Ему кажется, что вот сейчас - вон та тень, что бросается на него с разорванной плотью и безумными глазами, - это она. Он надеется, что наконец-то найдёт здесь свою смерть. Но после отчаянного взмаха меча чудовище падает, развоплощается в гниющий прах, а он всё ещё жив.

     Раз за разом он сражается с иллюзиями прошлого. Раз за разом он мечется между надеждой и отчаянием. Но смерть не приходит.

     Рыцарь вновь обнаружил древние записи, оставленные прошлыми поколениями. Это были фрески, выбитые в камне, скрытые под слоями пыли и времени. Он провёл рукой по шероховатой поверхности, сметая осыпающиеся куски вековой грязи, и перед ним раскрылась история, которую никто уже не мог рассказать словами.

     На фресках были изображены воины. Один за другим, век за веком, они сражались с порождениями Тьмы, чьи очертания оставались неизменными. Вот воин с мечом, раскидывающий противников в стороны. Вот маг, испепеляющий врагов огнём. Вот лучник, пронзающий стрелами безликие силуэты. И вновь, и вновь - те же сцены, повторяющиеся на каждом новом участке стены.

     Призрак замер, всматриваясь в этот бесконечный цикл. Его пальцы сжались в кулак. Он видел в этих воинах себя. Видел своих друзей. Видел тех, кто был до них и тех, кто, возможно, придёт после. Ему не нужно было слов, чтобы понять смысл этих изображений. Каждый раз, когда мир погружался в хаос, когда монстры поднимались из Тьмы, находился тот, кто продолжал сражаться. Кто не мог умереть. Кто снова и снова вступал в битву с беспощадной неизбежностью.

     Но почему? Зачем этот мир вновь и вновь проходит через одно и то же? Почему Неведомый раз за разом уничтожает всё и кто потом возрождает это заново? Какая в этом цель? И самое главное - был ли выход из этой бесконечной спирали?

     Иногда рыцарь слышит шёпот, отголоски собственного голоса, раздающиеся из древних руин: 'Ты уже был здесь. И будешь снова.' Слова эхом разносятся среди камней, словно древние стены впитывали и возвращали их обратно, перекрученные, искажённые, полные зловещего предчувствия. Он замирает, вглядываясь в полуразрушенные фрески, пытаясь различить очертания лиц. Ему кажется, что среди воинов, изображённых в битве с порождениями Тьмы, он видит самого себя. Но как такое возможно?

     Шёпот продолжает струиться, подобно холодному ветру, проникая в самые глубины его сознания. Он хочет отмахнуться, убедить себя, что это лишь наваждение, игра разума, измученного одиночеством и вечной войной. Но с каждым шагом, с каждым движением ему всё сложнее игнорировать чувство, что он действительно был здесь раньше. И будет снова.

     Грубые каменные стены, испещрённые временем, казались давящими, и в каждом тёмном углу он видел движение - миражи, игру света или что-то иное? Призрак двинулся дальше, вдоль стен, в самую глубь. И когда его взгляд вновь скользнул по фрескам, сердце замерло. Изображения, потускневшие от веков, показывали фигуры, которые он уже видел прежде: циклы, спирали, бесконечные круги войны и разрушения. Но в центре, высеченный с пугающей тщательностью, лик.

     Лик Неведомого.

     Но это было не похоже на бога. Это был он. Призрак. Его собственное лицо, застывшее в камне. Глаза, опустошённые, потемневшие. Он смотрел в них и видел самого себя. И силуэт, так напоминавший ему собственный доспех.

     В груди вспыхнула ярость, смешанная с ужасом. Это ложь. Или... правда? Он издал нечеловеческий крик, больше похожий на рёв зверя, и от удара его кулака по камню по храму прокатилось эхо. Он не хотел верить. Он не мог верить. Треснула ли фреска, или это его разум начал раскалываться?

     Призрак отшатнулся, тяжело дыша. Всё вокруг кружилось. Он схватился за голову, чувствуя, как шепот заползает в его мысли. 'Нет, - вопил его собственный голос в голове. - Это не я.'

     Но храм знал правду. И тени прошлого смотрели на него в молчаливом согласии.

     Всё слабее становилась связь рыцаря с его рассудком. Его голос теперь больше похож на звериный, а связь между реальностью и видениями окончательно рассыпалась. Он продолжал яростно рубить монстров, не обращая внимания ни на боль, ни на усталость, ни на редких выживших, что замирали в ужасе при его появлении. Он не знал, сколько времени прошло с начала его пути. Дни, годы, века - всё это больше не имело значения.

     Он искал. Искал места, где мог бы встретить Неведомого. Искал способы положить конец своему существованию. Он не мог ни умереть, ни убить самого себя. Его тело, вросшее в проклятые латы, не поддавалось ни огню, ни стали. Сколько раз он падал в битве, но неизменно поднимался вновь - разорванный, изломанный, но живой. Это существование не было жизнью, оно было лишь бесконечной пыткой.

     Но хуже всего была мысль, что его поиски тщетны. Что, возможно, он сам и был Неведомым. Эта догадка сжигала его изнутри, заставляя сомневаться в каждом воспоминании, в каждом видении. Ведь если это правда... Тогда он никогда не сможет убить Неведомого. И Неведомый никогда не сможет убить его.

     Воспоминания рыцаря постепенно стирались, с каждым десятилетием растворяясь, словно высеченные в камне слова, стачиваемые многочисленными дождями и ветром. Он уже не помнил лиц своих друзей, не помнил их голосов. Когда-то он мог бы закрыть глаза и услышать звонкий смех Гарольда, мягкое пение Мирэль или ворчливые наставления Джо. Теперь же их голоса сливались в гулкое эхо, терялись в пустоте его сознания.

     Даже лицо любимой становилось всё более смутным, словно её черты размывались, менялись, подстраиваясь под его отчаяние. Он помнил её светлые глаза, но теперь не мог сказать, какого они были цвета. Он помнил прикосновения её рук, но не знал больше их тепла. Возможно, она давно перестала быть той, кем была в его памяти, а может, он сам просто утратил способность помнить.

     Но даже когда от прошлого не осталось ничего, кроме фантомной боли, его цель оставалась неизменной. Он хотел лишь прекратить страдания - свои, чужие, всего мира. Если для этого нужно было сражаться вечно, он будет сражаться. Если для этого нужно было найти Неведомого, он продолжит искать. Потому что больше у него не было ничего.

     Доспехи шевелились, словно живые. Призрак чувствовал, как металл то сжимался, то расслаблялся, подгоняя его вперёд, не давая остановиться. Иногда ему казалось, что это всего лишь усталость и привычка, что руки сами поднимают меч, что тело движется, повинуясь многолетнему опыту. Но в редкие мгновения тишины, когда он стоял среди искорёженных руин, когда вокруг не было ни единой живой души, он слышал их шёпот.

     Глухие, едва различимые звуки, будто ветер проносился сквозь зазоры лат. Они что-то говорили ему, вели его за собой, направляли клинок туда, где появлялся очередной порождённый тьмой. Иногда ему казалось, что это голос Серенны. Иногда он думал, что это его собственный голос, звучащий со стороны, из глубины чёрной стали. И порой, в самые страшные моменты, ему казалось, что латы шепчут на языке, которого он не знал, но понимал.

     Они звали его вперёд. Они не позволяли остановиться. Они срастались с ним всё крепче, их шёпот становился громче, а руки сжимали меч даже тогда, когда он хотел просто упасть и закрыть глаза. Призрак больше не знал, кто ведёт войну - он сам или его доспех.

     В последние годы Призрак почти полностью потерял рассудок. Он больше не понимал, кем был: человеком или частью механизма, уничтожающего этот мир. Его разум плутал в лабиринтах воспоминаний, которые тускнели и растворялись в вечности. Были ли они настоящими? Или это лишь осколки того, что когда-то значило для него всё? Он больше не помнил. Не знал.

     Доспехи шептали ему. Их голос стал единственным постоянным звуком в его мире. Они направляли его руку, вели его туда, где ждали новые битвы, новый кровавый пир. Он не знал, кто именно двигал его телом: он сам или что-то большее, что жило внутри брони. Может, он был лишь продолжением воли Неведомого? Может, он и был самим Неведомым? Эти мысли когда-то терзали его, но теперь стали неважными. Он даже перестал думать об этом. Осталось лишь движение, вечное, бесконечное.

     Призрак продолжал идти, несмотря ни на что. Он шагал по мёртвому миру, ведомый своими шепчущими доспехами, ведомый чем-то, что давно уже не было его собственной волей.

     Призрак нашёл вход в один из древнейших храмов, посвященных Неведомому. Сначала он не придавал этому значения - ещё один храм, таких было много. Они тонули в песке, зарастали мхом, разрушались временем, скрывали в себе логова порождений тьмы. Он думал, что найдёт здесь лишь очередное скопище монстров. Но с каждым шагом вниз его мысли становились всё более тягучими, словно пропитанные древней пылью, наполнявшей воздух.

     Коридоры уходили в бесконечность, утопленные во тьме, глубже, чем он ожидал. Глубже, чем мог бы существовать любой храм. Стены были испещрены изображениями, их контуры неровные, размытые, будто создавались не человеческой рукой. И всё же он видел знакомые сцены. Бесконечные битвы. Воины, сражающиеся с тварями, похожими на тех, что он убивал столетиями.

     Почему их было так много? Почему одно и то же повторялось снова и снова?

     Призрак шагал дальше, не в силах остановиться. Где-то в глубине сердца вспыхнуло предчувствие - тяжёлое, гнетущее. Он не хотел смотреть на эти картины, но взгляд сам ловил детали. Вот одинокий воин стоит над телами чудовищ, его доспехи покрыты сетью трещин, а глаза пусты. Вот другой, преклонённый перед чем-то великом. Воины сменяли друг друга, века текли, но история оставалась неизменной.

     Он шёл вглубь, сначала не осознавая, куда ведёт этот путь. Просто ещё один храм. Просто ещё одно логово. Но стены становились теснее, воздух тяжелее, а шаги отбрасывали странное эхо. Как будто он уже был здесь. Как будто он возвращался туда, где когда-то всё началось.

     В глубинах храма Призрак не встретил чудовищ. В огромном подземном зале, испещренном фресками, стояла фигура, сотканная из самой тьмы. Её очертания дрожали, словно пламя свечи, но при этом сохраняли неоспоримо человеческую форму. Ни лица, ни глаз - лишь бездонная чернота, впитывающая свет.

     - Ты пришёл, - голос не прозвучал, а отразился в сознании Призрака. Он не был чужим. Он был... его собственным.

     Призрак замер. Меч в его руке дрогнул, но не опустился. Он не знал, как реагировать. Бой? Нет, нечто внутри него подсказывало: бой бессмысленен.

     - Кто ты? - голос Призрака был хриплым, как скрежет металла о камень.

     - Ты знаешь, - ответ был прост, но он, как эхо, раскатывался внутри разума Призрака. - Я тот, кого ты искал.

     Призрак тяжело дышал, хотя в этом не было нужды. Что-то заставило рыцаря обрушиться на колени. Внезапно его сознание заполнили увиденные когда-либо изображения на стенах, лабиринты, воспоминания о бесконечном цикле. Он искал чудовище, демона, проклятие, но перед ним стоял не враг, а нечто иное.

     - Ты уничтожил мир... - прошептал Призрак, сжимая кулаки.

     - Нет. Я лишь начал новый цикл, - спокойно отозвался Неведомый. - Потому что люди сами уничтожают мир. Уничтожают себя. Так всегда было. Так будет снова.

     Призрак зажмурился. В его голове звучали тысячи голосов, его собственные воспоминания и чужие крики, всё смешивалось в нескончаемом вихре. Внезапно рыцарь ощутил вмешательство в своё сознание. Неведомый показывал ему картину мира, бесконечные циклы истории: люди строили города, поклонялись богам, создавали великие империи - а затем сами же разрушали всё, что создали. В его глазах человечество всегда повторяло один и тот же путь: жажда власти, войны, гордыня, жадность, страх перед неизвестным. Люди стремились к силе, но не могли совладать с ней. Они искали спасения, но в конечном итоге сами становились причиной своей гибели. Каждый цикл заканчивался одинаково: магия, созданная для защиты, превращалась в оружие; знания, данные для прогресса, использовались для уничтожения; вера, призванная объединять, разжигала вражду. Рано или поздно мир приходил в упадок, его наполняли чудовища, порожденные страхами и ошибками людей. Неведомый не считал себя их врагом, он лишь выполнял свою функцию - завершал очередную эпоху, чтобы дать миру новый шанс. Он не карал человечество, он позволял ему начаться заново.

     Прирак чувствовал боль, ярость, но под всем этим тлела страшная истина.

     - Значит, всё было зря? - его голос был слабым.

     - Было ли зря, если ты всё ещё здесь? Если ты задаёшь вопросы?

     Призрак медленно поднял голову. Неведомый не нападал. Он ждал. Но что теперь?

     Шепот Неведомого звучал словно отовсюду, заполняя собой храмовые глубины, и одновременно - из самого доспеха. Он не был единым голосом. Он звучал то ласково, то грозно, менялся, переливался в бесконечном хоре. В нём Призрак слышал Серенну, её мягкие слова перед смертью. Слышал Гарольда, смеющегося в лицо опасности. Мирэль, шепчущую тревожные молитвы. Джо, уговаривающего его остановиться. И вместе с ними звучал он сам. Его собственный голос, сухой, безжизненный, словно выдохнутый из пустого тела.

     - Ты знал меня всегда, - прошелестел голос, сменяясь эхом множества других. - Я был рядом, я был внутри тебя. Я говорил с тобой. Я вел тебя. Разве ты не чувствуешь это? Разве ты не помнишь?

     Призрак стиснул зубы, не позволяя себе ответить. Но в душе всё переворачивалось. Он вспомнил шепот, звучащий из доспеха, который направлял его руку. Вспомнил, как он не мог остановиться, даже когда хотел. Вспомнил, как во сне ему приходили странные мысли, а утром он просто подчинялся им, не задавая вопросов. Неведомый говорил с ним всё это время. Вёл его. Двигал им. Но с какой целью?

     - Ты очищал этот мир, - донёсся шепот, теперь более явственный. - Ты делал то, что должен был делать. Что всегда делал.

     Призрак сжал кулаки. Его гнев смешивался с ужасом.

     - Ты заставил меня, - процедил он сквозь зубы. - Ты истребил человечество с помощью чудовищ, а потом заставил меня убивать их. Ты... играл мной.

     - Ты всегда присутствовал в каждом цикле, - ответил Неведомый. - Ты - его неотъемлемая часть.

     И в этом был ужас. В этом была истина, которую Призрак боялся принять. Он знал её, чувствовал её каждой клеточкой. Это заклинание Серенны... может быть, и оно было не её волей? Может, она не спасла его - а лишь дала ему новую роль? Сделала его тем, кто должен завершить цикл? Но если так... Если так - что это значит для него самого?

     Призрак стоял в центре древнего зала, окружённого тенями, которые дрожали и мерцали в свете неведомого источника. Перед ним возвышалась фигура, сотканная из самой тьмы - Неведомый. Его голос звучал повсюду, проникал в разум, был эхом всех голосов, что когда-то шептали в сознании Призрака.

     - Ты можешь выбрать, - сказал Неведомый. - Смерть или служение.

     Призрак не колебался. Он обнажил меч и шагнул вперёд. Если он был обречён на бесконечное существование, то лучше встретить конец в бою, чем в вечном рабстве.

     Первый удар рассёк воздух, но меч прошёл сквозь фигуру Неведомого, словно сквозь дым. Однако он не исчез. Тьма вокруг загустела, и воин почувствовал, как пространство вокруг него меняется. В голове взорвались образы - чужие, но до боли знакомые. Он видел себя, снова и снова сражающимся в этом самом месте, в этом самом бою. Он падал, вставал, бился, но исход оставался неизменным. Он проигрывал.

     Вспышка. Он увидел себя в доспехах, более новых, сияющих, с лицом, ещё не покрытым печатью времени. Вспышка. Он был другим человеком, с другим именем, но с тем же отчаянием в глазах. Вспышка. Он стоял на коленях перед Неведомым, разбитый и сломленный.

     Призрак застонал, сжимая голову. Он чувствовал, как стены реальности рушатся, оставляя перед ним лишь неизбежную истину: он уже был здесь. Он сражался. Он умирал. И он возвращался, чтобы сделать это снова.

     - Ты понимаешь теперь? - голос Неведомого наполнился мрачной мягкостью. - Ты не первый. И не последний. Ты - часть цикла. Ты был создан для этого.

     Но Призрак не остановился. Он знал только одно: он не примет ни службу, ни бессмертие. Он будет сражаться, даже если это бой, который он проигрывал бессчётное количество раз.

     Площадь перед королевским дворцом бурлила, словно кипящий котел, наполненный голосами, звуками оружия и запахами. Толпа собралась здесь с рассвета: новобранцы, маги, наемники, мечтающие о славе, и простые жители, жадно ловящие обрывки разговоров. Запах раскаленного камня, конского пота и дымящихся жаровен с мясом смешивался с ароматами травяных настоек, которые предлагали алхимики. Где-то играли менестрели, пытаясь переиграть общий гул, но их звуки тонули в выкриках капитанов, сверяющих списки, и спорах торговцев, предлагающих бойцам амулеты и обереги от зла. Маги в длинных одеяниях сверяли свитки и чертили в воздухе светящиеся знаки, проверяя готовность заклинаний. Воины, облаченные в разномастные доспехи, проверяли мечи, стискивая рукояти, словно ощущая в них свое будущее. Здесь витала надежда - она чувствовалась в каждом взгляде, в каждом рукопожатии, в каждом отчаянном или уверенном голосе. День только начинался, и воздух был наполнен предвкушением великого пути.

     Молодой воин в доспехах стоит на пороге крепости, готовый присоединиться к армии, чтобы сражаться с монстрами. Его сердце гулко бьётся в груди, он чувствует, что это начало чего-то важного, но не может объяснить, откуда в нём это ощущение. Вокруг него - другие будущие новобранцы, такие же решительные, но всё же чем-то отличающиеся от него. Воин вдруг ощутил странное чувство, будто он уже был здесь раньше.

     Внезапно среди толпы его взгляд останавливается на молодой девушке в белых одеждах целительницы. Её длинные белокурые волосы мягко колышутся на ветру, а глаза смотрят на него с выражением лёгкого удивления. Что-то в этом взгляде будоражит его сознание, будто тень далёкой памяти, которой не должно быть. Он не знает её имени. Или знает? Его губы почти невольно шевелятся, будто хотят произнести что-то, но он не может вспомнить, что именно. Девушка моргает, и на её лице мелькает слабая улыбка, словно отражение той же самой странной догадки, что охватила и его.

     Трубный звук возвещает о начале сбора, призывая новобранцев выстроиться в ряды. Он делает глубокий вдох и, не отрывая взгляда от девушки, поворачивается, ступая в новую жизнь.

     Но точно ли - новую?..