Булгаков [на пути к заседанию союза советских писателей]: Михал Саныч, "Пилата" сняли с постановки...
Берлиоз [главный редактор литературного журнала Михаил Александрович Берлиоз]: Вы, главное, не волнуйтесь! Мы с театром всегда по разным ведомствам проходим. Если спектакль сняли, все бросятся читать пьесу, по которой он был поставлен. А она, пожалуйста, дорогие товарищи, - вот она в свеженьком нашем номере напечатана! Ответственно вам заявляю, как зам. председателя союза, - если бы у вас были проблемы, я бы первый об этом знал!
...
Желдыбин [председатель союза писателей, заседание продолжается]: Благодарим Настасью Лукинишну за доклад о работе над сборником морских рассказов "Штурман Жорж"! Очень ждем! Следующий вопрос на повестке - диспут о художественно-политической составляющей пьесы "Пилат". Автор приглашается на сцену! Приглашается критик - Осип Семеныч Латунский.
Латунский: Для начала я бы хотел напомнить собравшимся товарищам литераторам, что задача советской критики - вскрывать объективный классовый смысл литературных произведений. А теперь по сути вопроса. В то время, когда партия и правительство прилагают неимоверные усилия для того, чтобы раз и навсегда избавить страну от вредных реакционных и религиозных предрассудков, член союза советских писателей занимается созданием апологии религиозного мракобесия! [показывает номер журнала "Новый мир", на нем написано "Москва, 1935"] Пишет пьесу про Понтиуса Пилата и Иисуса Христа, стыдливо названным им тут Иешуа Га-Ноцри. Тем самым, прикрываясь историческим материалом, критикует советскую власть!
Булгаков: Позвольте...
Латунский: Я не закончил! Я процитирую этого самого Га-Ноцри. "Всякая власть есть насилие над людьми...". Что этим хочет сказать автор? Что власть пролетарской диктатуры тоже насилие?! Да, насилие! Но вынужденное и необходимое! И так во всем, товарищи! "Пилат" - это политически вредное и крайне опасное произведение, которому не место в советсткой литературе!
Желдыбин: Продолжаем прения!
Бездомный [Иван Бездомный, пролетарский поэт, выкрикивает из зала]: Товарищи! Небольшой экспромт! Как поехал наш Пилат на работу в наркомат!
Желдыбин: Товарищ Бездомный, нам сейчас не до экспромтов, у нас утвержденная программа заседания!
Бездомный: Хорошо, еще одно маленькое! Зачем нам рай? Мы поедем в Крымский край!
Кто-то из зала: А что насчет путевок в Крым?
Другой литератор: И все-таки по жилищному вопросу, товарищи... хотелось бы как-то прояснить!
Желдыбин: Вы угомонитесь или вас вывести?
Литератор: Угомоняюсь...
Желдыбин: Спасибо. Продолжаем прения. Слово предоставляется Борису Петровичу Майгелю.
Майгель [бывший барон, литератор]: Как получилось, что реакционная пьеса "Пилат" добралась до публикации и потом до постановки? А потому что на безрыбье и Пилат - рыба! [смех в зале] Но наша задача - не запретить! ...на радость нашим врагам, которые только и ждут, чтобы показать, что в СССР якобы нет свободы слова. Наша задача - помочь автору! Направить автора на истинный путь служения трудовому народу, ведь как сказал товарищ Ленин - "Умен не тот, кто не совершает ошибок. Умен тот, кто умеет быстро исправлять их!".
Берлиоз: Прежде всего, как редактор, разрешивший к печати эту пьесу, хочу принести перед своими коллегами искренние извинения за проявленную политическую близорукость! Простите меня! Я предлагаю немедленно изъять весь тираж номера из продажи! Я уверен, что при должном усердии мы сумеем доработать пьесу до идеологически верного направления!
Майгель: Осталось только услышать мнение самого автора.
Булгаков: Я? Могу говорить?
Майгель: Конечно.
Булгаков: Ну, свою пьесу я уже написал.
Майгель: Хорошо. А почему бы вам не использовать ваш талант для того, чтобы написать то, что действительно интересует советских читателей? Ну, например, о трудовых подвигах народа?
Булгаков: Но так сложилось, что я не трудился на заводе, я не ходил в забой, не косил овес. Как я могу писать о том, чего не знаю?
Майгель: Как известно мне, и в Древней Иудее вы тоже не были.
Булгаков: Но, с вашего позволения, я историк!
Майгель: Вот... напишите нам про историю революции.
Булгаков: Боюсь, вам и это не понравится.
Бездомный: Товариши, у меня еще один небольшой экспромт!
Желдыбин: Товарищ Бездомный, ну прекратите!
Бездомный: Но он небольшой. Советского поэта не интересует Христос! Советского поэта интересует насос! Газификация, электрификация, нефтяная добыча - вот наша духовная пища!
[в зале шум и гвалт, Булгаков уходит из зала]
...
[Незнакомец под дождем подносит зажигалку Булгакову, который пытается закурить]
Булгаков: Спасибо.
Незнакомец [на ломаном русском]: Вы случайно не писатель? Мне сказали, что здесь ресторан для писателей.
Булгаков: Писатель... А вы, судя по акценту, из Германии?
Незнакомец: Да. Из Германии тоже.
Булгаков [переходит на немецкий]: И что вы тут делаете?
Незнакомец [дальше они говорят по-немецки]: Приехал ознакомиться с вашим удивительным советским экспериментом.
Булгаков: По работе или для души?
Незнакомец: Для меня это одно и то же. Тяжелый день?
Булгаков: Мою пьесу сегодня сняли с постановки. Журнал, в котором она опубликована, изымают из продажи. И только что у меня забрали удостоверение союза писателей. А так... все хорошо.
Незнакомец: И за что же с вами так?
Булгаков: За то, что еще вчера было можно, а сегодня уже нельзя. Новая страна - новые правила.
Незнакомец: А люди новые? Они тоже все новые?
Булгаков: Новые люди... Новые люди - это всего лишь забытые старые.
Незнакомец: Знаете, насколько мне известно, ведь еще ни одна страна за всю историю человечества не пробовала избавиться от Бога и построить общество, которое бы проповедовало атеизм как религию. Это должно как-то менять людей, вы так не думаете?
Булгаков: Представляю, как это все выглядит глазами иностранца...
Незнакомец: А теперь представьте, как это выглядит оттуда? [указывает на небо]
Булгаков: Или оттуда [указывает в землю]
Незнакомец [развеселился]: Это могло бы быть неплохим сюжетом для рассказа!
Булгаков: Дьявол, в которого никто не верит, решает лично посетить Москву.
Незнакомец: Он бы навел порядок.
Булгаков: Такое никогда не напечатают. Для кого же мне писать?
Незнакомец: Пишите, чтобы вас не печатали, а перепечатывали.
Булгаков: Знаете, кого вы мне напоминаете...
Коровьев [выходит из подъехавшей дорогой машины, говорит по-французски]: Нам пора, профессор!
Незнакомец: Иду, товарищ Коровьев!
(Булгакову): Кстати, не хотите со мной на прием?
Булгаков: Не сегодня, если вы не против.
Незнакомец: Жаль, я бы еще с вами пообщался. [протягивает визитку, на которой написано "PROFESSOR DR T VOLAND, Großer Hirachgr. Frankfurt am M" {возможный перевод - доктор телогии Воланд, Франкфурт-на-Майне}. Булгаков ее принимает] Подумайте об этом. Я еще какое-то время планирую быть в Москве.
...
Воланд [читает роман, страницы которого горят ярким пламенем, но не сгорают]: "В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца ирода великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат. ... ..Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим - великий город, как будто не существовал на свете.."