Венедикт: А главное - бесчувственные твари! Внушаешь-внушаешь и никаких человеческих чувств...
Веточкин: Холопы! Хочешь, угощу табачком? Необыкновенный! Называется - Руа самюз.
Венедикт: А ну-ка [пробует] Ого!
Веточкин: Каково?
Венедикт: Это я вам скажу... амброзия! Откуда такое?
Веточкин: Сам хозяин табачной лавки преподнес, дело у него...
Венедикт: У вас в сенате? Небось, в табакерке сунул?
Веточкин: Не в бумаге же.
Венедикт [берет у руки табакерку]: Да тут на фунтик золота!
Веточкин: Не вешал.
Венедикт: Казусный процессик?
Веточкин: Нет, дрянцо... девочка 15-ти лет в Фонтанной речку утонула. Ну и якобы он тут причина... и все прочее.
Венедикт: Бывает... Теперь много девчонок топится. У нас в Мойке в прошлом году две нашлись. Все из крепостных... из челяди...
Веточкин: А ты сам-то нешто не крепостной?!
Венедикт: Крепостной. Горжусь я сим званием!
Веточкин: Это благородно!
Венедикт: Княжна столько раз отпускную предлагали... я всегда был против! Мне дорого то, что я на полной воле - что хочу, то и делаю! Полный я мажордом! Слуг секу, даже и собственноручно, как вы сами изволили видеть, обучаю их. Денег на руках - без счета! Серебро, золото, картинные галереи - все в моих руках. А все же... рабом я родился, рабом и умру. Ежели мне такой перст предназначен, зачем я буду искушать? [перекрестился]
...
Венедикт [подает княжне чай, Екатерина Павловна Плавутина-Плавунцова - княжна в почтенных летах, хозяйка дома]: Позвольте иметь честь поздравить ваше сиятельство с высокоторжественным днем!
Платон [князь Платон Александрович Плавутин-Плавунцов, молодой человек, сын Александра Павловича от первой его жены]: Je vous félicite, ma tante! {я вас поздравляю, моя тетя}
Екатерина: Спасибо, милый! Как попрыгиваешь? Отец что? Угодил мне сегодня, порадовал подарочком. Здравствуй, Веточкин...
Веточкин: Просвирочку о здравии осмелился вынуть, ваше сиятельство!
Екатерина: Ну что ж, спасибо. (Платону): Ну, рассказывай, что у вас там, как?
Платон: Да что же, ma tante, - у нас все по-старому! Все форму меняем! Теперь у нас будет мундир по образцу английской гвардии - красный, с синими отворотами и золотом! Притом у нас очень быстрое производство {в чины}! Вакансии очищаются - как никогда! Вон Саблуков - он в Конном полку в три года из подпоручика дошел до полковника. Да и я не пожалуюсь...
Екатерина: Однако говорят, что у вас там esprit de corps {корпоративный дух} сомнительный...
Платон: Ma tante...
Екатерина (Агничке, ее воспитаннице): Агничка, где ты там? (Платону): А у меня сегодня рождение Бьюти {собачки}! Ты знаком с моей Бьюти? Матрешка, покажи князю Бьютьку! Да пошевеливайся, тумба! Бьютечка, дай, дай лапку князю... ну, не надо сердится. Матрешка, опять у нее уши не вытерты?!
Матрешка [крепостная служанка]: Она, ваше сиятельство, в молоко ушки макает, когда кушает...
Екатерина: Тряпок в доме нет, чтобы собаке уши вытереть?! Агничка, ты что смотришь?! Пою, кормлю целую ораву дармоедок, сами жрут, прорвы, а о божием создании не думают...
Агничка: Я все время твержу этим тварям...
Екатерина: Мало твердить, взяла бы сама тряпку! Неважное кушанье - дочка секунд-маиора... И нечего носом фыркать! Изволь сыграть что-нибудь на клавесинах. И пошевеливайся, мать моя, а то я тебе перцу-то подсыплю!
Агничка: Я ведь всей душой, а все никак не угожу...
Екатерина: Ну, хорошо, поди, поди сыграй, а мы послушаем. (Венедикту): Веденей, Матрешке завтра напомнить об ушах Бьютки! [Матрешка начинает на коленях плакать и причитать]
Екатерина: Встань, встань! Терпеть не могу этих представлений, особенно при посторонних...
Платон: Ma tante, простите ее для великого дня!
Екатерина: У тебя доброе сердце! Ну, Матрешка, целуй ручку у князя... Да кидайся ты, как лошадь на овес! Обрадовалась... Веденей, я простила.
Венедикт: Слушаюсь, ваше сиятельство!
Екатерина: Так о чем я говорила... Твой отец порадовал меня сегодня! Прислал мне картину - копию с эрмитажной Мадонны Корреджо. Он знал, что я ее очень люблю и вот заказал мне.
Платон: Верно, Ельников писал?
Екатерина: Не знаю, Платон, не знаю...
Платон: Ma tante, он преталантливый! Он у нас и по живописи, и капельмейстер.
Венедикт: Так точно! Ельников тут дожидается распоряжений вашего сиятельства.
Екатерина: Каких распоряжений?
Венедикт: Не могу знать, а только с утра толчется...
Екатерина: Ну так надо его позвать. Его можно впустить?
Платон: О, да - он совсем артист! Хотя, конечно, попадает и ему, как и прочим...
Екатерина: Впустить! Да, весьма твой отец меня порадовал. Весьма... Эту картину покойная императрица Катерина Алексевна очень любила.
(Ельникову) Ты писал Корреджо?
Ельников: Я писал, ваше сиятельство.
Екатерина: Ладно сделал, спасибо.
Ельников: Князь Александр Павлович приказали спросить, не желаете ли каких переделок?
Екатерина: Каких переделок?
Ельников: У нас часто переделки требуются. Что в оригинале не нравится, то переделываем. Ежели колер одежды, иногда лицо даже...
Екатерина: Нет, ничего... спасибо. Лица чистые и одежда гладкая. Все в порядке.
Ельников: Слушаюсь!
Екатерина: А ты все можешь написать?
Ельников: Все-с! Даже ежели персону с натураля. Я у Левицкого два года в подмастерьях находился.
Екатерина: Ну, у меня работы Виже-Легрен мой портрет есть.
Ельников: Видел-с. Оне с талантом, но все у них как-то на одно лицо выходит.
Екатерина: Скажите, как рассуждает! Веденей, дать ему стакан водки и 25 рублей деньгами.
Венедикт: Слушаюсь!
Ельников: Не пью, ваше сиятельство!
Екатерина: Ну так дай ему 30 рублей деньгами... Ступай, любезный... Веденей, Агничке сказать, чтоб прекратила музыку, надоела. Постой! Оба... оба постойте! Ты... как тебя... Елкин?
Ельников: Ельников, ваше сиятельство.
Екатерина: Ну, это все равно... ты музыкант?
Ельников: Капельмейстер у князя и солист на скрипке, ваше сиятельство.
Екатерина: Ты слышишь эту музыку?
Ельников: Слышу.
Екатерина: Каково играет?
Ельников: Фальшиво, ваше сиятельство.
Екатерина: Очень фальшиво?
Ельников: Очень.
Екатерина: Хорошо. Ступай. Постой, а ты можешь нарисовать мне... корову?
Ельников: Какую прикажете, ваше сиятельство?
Екатерина: Все равно... хоть рыжую. Люблю коров. И чтоб доили ее. Хочу в спальне над камином повесить.
Ельников: Копию с Потера можно сделать, в эрмитаже есть такая.
Екатерина: Веденей, дай ему мерку с камина. И чтоб точь-в-точь по мерке, слышишь?
Веденей: Слушаю, ваше сиятельство!
Екатерина: Идите. А Агничке сказать, чтобы бросила играть и сюда шла.
Платон: Ma tante, вы об отце спрашивали?
Екатерина: Да.
Платон: Он в больших хлопотах. Ему какой-то там образец сукна прислали, а суконщики говорят, что в короткое время такого цвета сделать нельзя!
Екатерина: Постой, что-то я ничего не понимаю. Какого сукна?
Платон: Ma tante, на мундиры офицерам!
Екатерина: Ну так ты толком так и говори! Ну и что же?
Платон: Ну и он отписал, что невозможно! Однако боится последствий... И что дальше будет - неизвестно. Однако, мне пора в полк, ma tante!
...
Лиза [молодая жена князя Александр Павлович Плавутин-Плавунцов, он женат вторично]: Что ни говорите, а у французов есть кровь! У них это веками выработалось. Когда я была, Катрин, с первым мужем в Версале я видела там бал Марии-Антуанетты! И я счастлива, что удостоилась этого, и каждодневно благодарю за это Господа Бога! Вы только представьте себе, я видела, душечка, все, все - и эти фонтаны, перед которыми наши петергофские гроша медного стоят! А главное, я видела ее - очаровательную, божественную! Вот для чего стоит жить! Вот почему я считаю себя выше всего окружающего! Я еду в карете и думаю - да, я была в Версале, а тут из здешних никто не был! Даже покойная императрица меня расспрашивала... Да вообще, разве можно сравнить Париж и Петербург... Пале-Руаяль, Лувр, Тюильри - и нашу Мойку! А улицы... вот сейчас форейтор Фомка зацепил постромкой какого-то прохожего и волок его целый квартал! Что вы станете делать... Эти крепостные - наказанье Божье! Я понимаю, почему Вольтер советовал покойной императрице жать свободу пейзанам... ах, я за свободу! Муж говорит, что тогда не будет доходов. Все это вздор! Доходы откуда-нибудь будут - не может быть, чтоб их совсем не было! А пейзанам надо дать свободу!
Екатерина: Тогда, ma chere Lise, они все проворуются.
Лиза: Так ведь их секут, душечка! Свободу надо дать, но розги отменить нельзя. И даже так - чем больше свободы, тем больше надо сечь. Тогда они поймут. Ведь согласитесь, никогда они не будут то, что мы. У них разве есть те чувства? Ну, скажите, разве мой Фомка может чувствовать то, что чувствует Альцест к Селемене? Вы помните, душечка, Мизантропа? Ну, скажите, разве Мольер не выше Фонвизина? Я обожаю французскую литературу! А то, чем у нас восхищаются, - Ломоносов и Державин - на них язык сломишь! Я так Гавриле Романычу и сказала, когда он у меня обедал, - я ему a la lettre {буквально} сказала - на вашей Фелице я язык свихнула! Да... так вот о крепостных. У них другая кость...
Веточкин: У них кость черная.
Лиза: Это кто? А, это вы l'avocat... {адвокат} Я рада, что вы согласны со мной. Ведь вы сами не из крепостных?
Веточкин: Нет-с, отец мой мелкопоместный... хуторянин.
Лиза: Да, в вас есть что-то... не совсем, но есть!
Веточкин: Сердечно вам благодарен!
Лиза: Так вы говорите, что у них кость не такая?
Веточкин: У них, с позволения сказать, шкилет ржавый-с. Вот у нас церковь перекладывали, так из-под фундамента извлекли тело боярина Переметьева, а у ног его - тело верного слуги Иакова. И вот косточки боярина - они белы как алебастр, а рабья кость - как тряпки старые, крепость не та...
Лиза: Я думаю, это от пищи! Что мы едим - и что они... Нет, нет, ну как же можно... это даже на животных, вот посмотрите! Борзая - это одно, а дворняжка - это совсем другое! И лают не так, и все движения, и хвост крючком... Конечно, Господь сотворил одного Адама, но ведь у него уж сразу Каин родился...
Веточкин: А потом и Хам был... в назидание человечеству.
Агничка [входит]: Князь Александр Павлович подъехали. Бонжур, княгиня!
Лиза: Бонжур! Твой кто отец?
Агничка: Я... дочь секунд-майора...
Лиза: Ну, у тебя кость, должно быть, не черная. Может быть, и не совсем белая, но не черная!
...
Александр [князь Александр Павлович Плавутин-Плавунцов, ему около 60 лет]: Я в отставку завтра подаю! Так дальше я не могу...
Екатерина [княгиня Екатерина Павловна Плавутина-Плавунцова]: Не волнуйся, не волнуйся, тебе вредно!
Александр: Не волнуйся, не волнуйся... Куда к черту не волноваться?!
Лиза: Бонжур, Александр!
Александр: А, и ты здесь? Я подаю в отставку! Черта ли мне в службе? Да много ли мне осталось жить?! Да за каким дьяволом я буду раньше времени в гроб себя вколачивать!!
Лиза: Александр, ты как извозчик бранишься!
Александр: Извозчик, извозчик... Я бы хотел быть скорее последним извозчиком, чем жариться на этой жаровне!!
Лиза: Успокойся! Тебя может взять апоплексический удар.
Александр [замечает входящего Веточкина]: Тебе что?!
Веточкин: Поздравить пришел их сиятельство!
Александр: Пошел вон! Потом позовут...
Веточкин: Слушаю-с!
Александр: Извини, Катрин, я тебя и не поздравил... ... Я уеду отсюда! В деревню уеду! Уедем себе в Псковскую губернию, засядем там барами и плюнем на всю эту ораву!
Лиза: Как в деревню?!
Александр: А куда же еще?
Лиза: Ехать - так в Париж!
Александр: Этого недоставало! Не на службу ли Бонапарту поступить?!
Екатерина: Да ты расскажи, в чем дело!
Александр [показывает кусочек красного сукна]: Видишь? Приказано такого цвета изготовить на два полка - не медля, а фабриканты не берутся!