Зеленая, красная, синяя, опять красная. Ой, простите, я тут немного увлекся, и не заметил, что уже не один. Хотя это ничего не меняет. Я в тупике, мне шесть лет и я тут один без сопровождающих, что мне строго настрого запрещено. Тупик, это не огрызок улицы, закачивающейся деревянным забором, и не глухой поворот в детском лабиринте, а большой рельсовый круг, со сквером внутри. По этому кругу, довольно часто, ходят трамваи. Поэтому полностью он называется - тупик трамвая. Но для краткости и благозвучия слово "трамвая", как правило, опускается, а всем живущим в округе понятно, что тупик и есть тупик. Так вот, мне сюда одному ходить ни как нельзя, потому что я, видите ли, маленький.
Да, я маленький! Я это прекрасно знаю. Любой школьник, даже самый мелкий, выглядит намного внушительней меня. Только родители иногда путаются - когда что-то нельзя, говорят мол - мал еще, а когда хотят заставить сделать что-то сложное, типа завязывания шнурков, или поесть побольше, звучит что-то типа - ты такой большой, что просто обязан это делать. И поэтому мне был ясен приказ - из двора не нагой.
Но последнее время зона моих прогулок значительно расширилась. Двор моего дома от школьного двора разделяет высокий забор. Но недавно в этом заборе образовалась громадная дыра. Я не помню как быстро, но, буквально, все дети из нашего дома стали считать, что большой двор, это здорово. Приказ родителей, из двора не выходить, означал, что я, как любой другой ребенок из нашего дома, должен быть либо у нас, либо в школе.
Обо всех детях я сказать не берусь, но про меня мама как-то сказала: "Стоит тебе что-то запретить, и ты тут же пытаешься это сделать. Может тебе запретить мыть руки перед едой, или убирать игрушки на место?" Хотя это было только предположение, но вот из двора, во время моих прогулок на свежем воздухе, выходить, мне было строго запрещено.
Но, похоже, все, что обо мне думают мои родители, не далеко от правды. Сейчас я в тупике один и без взрослых. Я стою перед проспектом и изучаю цвета проезжающих мимо легковушек. Я бы мог их посчитать, но уверенно я считаю только до десяти, а машин здесь проносится гораздо больше. Хотя я уже выучил все цифры, а это, как говорит деда - алфавит чисел. Хотя алфавит я тоже вроде выучил, местами. Читать, что-то типа, мама мыла раму, меня принуждают очень часто. Обещают, что скоро я буду не только читать, но и писать, хотя я пока не совсем понимаю, зачем существует школа, если меня вынуждают учиться до нее. И последний вопрос, чем писать. Вот у меня руками получается очень плохо. Я уже стал подумывать о ногах, но меня тут же успокоили, что это, типа, не принято.
Тут какие-то очень громкие и фыркающие звуки за моей спиной, отвлекли меня от цветных легковушек на проспекте. Сзади меня находился еще один тупик, про который я как-то совсем забыл упомянуть. Просто это тупик автобуса, который в нем появляется настолько редко, что уходит из него всегда битком забитый. Этакое скопление тупиков получается. А насчет автобуса, деда обозвал его ночным сторожем - будто бродит по ночному городу с колотушкой в руках и кричит: "Спите спокойно граждане Багдада". Отец обозвал его будильником и зачем-то рекомендовал планировать маршрут подальше от кладбища. И название у него какое-то оригинальное и короткое одновременно. Первая буква этого названия у него на лице написана, то есть под лобовым стеклом. Сейчас он подъедет поближе, и я вспомню. Вот он останавливается перед навесом остановки, и мотор немного утихает, хотя и на холостом ходу, он чихает довольно часто.
Номер автобуса я, конечно, не запомнил, хотя про него мне часто говорили родители. А вот идет он куда-то вниз в какой-то район с очень веселым названием. Название, я отсюда, не разберу, оно отсюда практически не видно, а вот номер состоит из двух цифр первая...
- Ты можешь двигаться веселей? - спрашивает женский голос откуда-то справа - Семнадцатый сейчас уйдет.
- Да куда он денется? - отвечает мужчина, более чем спокойно. - Он только подъехал и простоит минут десять, минимум. Он всегда в тупике долго стоит.
- Да шевелись ты! - наезжает женщина, и я вижу, как парочка появляется из-за кустов справа - Может, успеем занять сидячие места.
- Мало вероятно, - парирует мужчина, в руках у которого две увесистые сумки - там, как я успел заметить, кроме пионерского отряда еще местный дом престарелых в полном составе. Может, следующего подождем?
- Ну, уж нет! - громко заявляет женщина, когда парочка проходит мимо меня. - Это, тебе, не троллейбус, Возможно очередной будет в следующей пятилетке. Поедем, как получится, лишь бы удалось влезть!
Теперь я знаю номер автобуса. Надо немного обождать, пока приехавшие на нем, разойдутся, а ожидавшие залезут в него, и можно без промедлений отправляться домой. Но что-то поменялось в окружающем меня мире. А понятно, радио, на которое я раньше не обращал внимания, стало звучать громче, и я сумел разобрать, о чем там говорят. На правлении завода, которое находится за остановкой трамвая, установлено два больших громкоговорителя. Когда я впервые услышал эти звуки, мне папа их показал и объяснил, что они подключены к обычной радиорозетке. А включают их, чтобы народ на остановке зря время не терял, а слушал либо новости, либо что-то интересное. Сейчас, как я понял, шла беседа о шахматах. Более высокий голос принадлежал корреспонденту, в нем чувствовались вопросительные нотки. А басовитый, более уверенный, провидимому был голос гроссмейстера. У нас дома шахматы всегда в зоне моей досягаемости. И терминологию, и как правильно играть меня, похоже, научили давно. Так что радиопередача меня сразу заинтересовала, и, видя, что остановка автобуса уже опустела, я решил переместиться на нее, чтобы побольше узнать об интересующей меня игре.
Не долго думая, выбираюсь из кустов, где я, прячась от прохожих, наблюдал за легковушками, направляюсь прямо к автобусу. Уже на подходе вижу громадную букву "Л" между фарами. Веселое название "Лаз" выплывает из памяти, как бы само собой. Я не помню точно, но судя по всему это сокращенное название какого-то там завода. А букву "Л" также как и букву "Р" я выучил наверно первыми. У меня проблемы с произношением этих букв. На слух знаю, что должно получиться, но рот почему-то произносит букву "В". И это звучит довольно смешно. Зная это, я стараюсь говорить, как можно реже, чтобы не веселить окружающих. Но, похоже, я отвлекся, Сейчас уже можно разобрать, о чем говорят люди в радиорепортаже.
- Не могли бы, вы, рассказать нашим радиослушателям, что такое пат? - задает вопрос, приятый молодой тембр.
- Пат в переводе с французского означает игру в ничью. - Начинает басовитый гроссмейстер. - В шахматах позиция описывается примерно так: игрок, имеющий право на ход, не имеет возможности его сделать. То есть, игрок должен сделать ход из положения, когда его король не находится в состоянии мата. Но любой его ход, предусмотренный правилами, приводит к мату самому себе. Эта позиция, в истории шахмат, в разное время и в разных странах, приносила победу, как игроку установившему патовую ситуацию, так и сопернику, попавшему в пат. Но по современным правилам, такая позиция означает, что партия закончена в ничью.
- Все это конечно очень здорово, - думаю я, заглядывав в передние двери автобуса, - водителя на месте нет, это хорошо. Пора и мне из тупика домой идти. Только не бежать, а спокойно идти.
У задней двери, притормаживаю и заглядываю вовнутрь. Там пионеры, и много их, однако. А где много детей, там всегда бардак. Так, заднюю дверь проскакиваю незамеченным. И где-то на уровне конца автобуса, громко урчащий мотор пугает меня своим очередным чихом. Кто-то сказал мне, что трусости не надо стыдиться, ее просто нужно скрывать от окружающих. Но сейчас этот резкий звук мотора прозвучал так близко, что я присел и нагнул голову к коленям, не задумываясь. А в этот момент сзади что-то громко ухнуло, и кто-то сильно толкнул меня в спину.
Когда я открыл глаза, то не сразу понял, что лежу на животе, а перед глазами асфальт. Это, кокой же нужно быть бякой, проносится в моей голове, чтобы так сильно толкнуть, такого беззащитного малыша, как я. Жаль, под рукой нет ни палки, ни камня. Ничего, если я до него дотянусь, то хотя бы покусаю. Вскакиваю, ну ладно, нехотя подымаюсь, понимая, что сзади опасность, которую уже раз не остановила моя очевидная слабость. А бой дать просто необходимо, а то не отстанет. Разворачиваюсь в сторону обидчика, и замираю в удивлении. Там где только что был проспект, от земли до неба выросла огненная стена.
Эта не метафора, я даже не помню, откуда я взял это слово. На проспекте горел асфальт или земля, но все говорили мне, что они гореть не могут физически. И это было настолько красиво, что я не мог отвести глаз. Недаром говорят, что на огонь и что-то там еще, можно смотреть вечно. Моя вечность продлилась пару секунд, а по их окончанию, автобус, стоящий рядом, начал падать на меня. Он завис над моей головой, и на мгновение задумался, стоит ли давить такую мелочь. Видать, решив, что я не достоин его внимания, автобус решил вернуться обратно, на все четыре колеса.
Странное дело, только сейчас я понял, что ничего не слышу. Стекла автобуса мелкой крошкой падают на асфальт остановки, а в ушах никаких звуков, будто их ватными тампонами заткнули. Каждый, кто хоть раз в жизни что-нибудь разбил, например чашку, знает как это громко и резко отдается в ушах. А тут разбито столько стекла, а в моих ушах полная тишина. Подымаю обе руки к ушам, и пытаюсь указательными пальцами прочистить ушные раковины. Это, конечно, не спичка с ваткой, но вдруг поможет?
Тут из автобуса очень быстро повалил народ. Видать ему сильно не понравилось, что автобус остался без окон. И взрослые, и дети выпрыгивали из обеих дверей и почему-то бежали, кто в сквер посреди трамвайного круга, а кто к трамвайной остановке. Ребята, зря торопитесь, Трамвая, пока, все равно не видно. Я чуть-чуть отодвинулся от двери и стал вполоборота спиной к автобусу.
Ноги, юбка, белая блузка, красный галстук, в общем, девчонка на голову выше меня стоит передо мной и довольно активно открывает рот. Надо будет не забыть спросить у деда, как читают вслух глухонемым детям. Как только она поймет, что ее речи на меня не производят никакого впечатления, то она пустит в ход руки. А она явно сильней меня. Ну вот, началось. Прячу руки за спину, упираюсь спиной в автобус, и сползаю на пятую точку. Она не успевает схватить меня, зато пробегающая мимо бабка, хватает ее за другую руку, и тащит за собой. Бедный ребенок, пытается вырваться, но бабка, похоже, тоже глухая.
Ладно, мне пора осмотреться. Выглядываю из-за автобуса. Там должен быть сад института. Но там такая же стена огня, как и на проспекте. И она гораздо ближе и жжется. Прячусь за автобус и смотрю на остановку трамвая. Там толпа народа, вот бы с нею слиться. Интересно, а там есть кто-то моего возраста?
Просматриваю первый ряд ожидающих трамвай. Во, малец. Да ему всего года четыре. Лицо само счастье. Честно говоря, то, что произошло дальше, не лезет не в какие рамки. Признаюсь честно, если бы кто-то другой мне это рассказал, то я бы долго над ним смеялся. А тут, подобное происходит со мной. Ну ладно, для материалистов, это конец сюжета. Ну, а для остальных...
Я как-то оказываюсь в голове этого малыша. Вы представляете, что бы было, если бы я сообщил что-то подобное своим родителям? В лучшем случае меня бы спросили, не ударился ли я где-то головой, или не снимал ли панамку, пока игрался в песочнице. В худшем, нашли бы какого-нибудь врача, лучшего специалиста в этой области, который бы тут же объявил, что я серьезно болен и прописал бы исключительно горькие таблетки, клизмы и горчичники. В конце концов, мне бы пришлось признаться, что меня попустило, чтобы меня в усмерть не залечили.
Как я сюда попал я, просто, не знаю. В одно мгновение, я вдруг стал видеть его глазами, слышать его ушами и думать его мозгами. Все его сознание излучает радость и счастье.
- Ух, ты, как красиво! - проносится в его голове. - Бабушка молодец, что заставила маму взять меня с собой. Только надо бы поближе подойти.
Он поворачивается к женщине, стоящей рядом, дергает ее за подол платья и кричит, - Мама, мама, давай поближе подойдем!
Тут, со мной происходит что-то непонятное. Та часть меня, которая сидела в голове малыша, перепрыгивает в голову его мамы. Тут радостью и не пахнет. Самая подавляющая эмоция мамы это страх. Непонимание, обида и желание убежать, как-то теряются на фоне всеобъемлющего ужаса. "Два взрыва, проносится у нее в голове, вроде люди из автобуса убежали, но не факт, что все кончено. Надо срочно убегать".
И тут она замечает, что сын срочно требует ее внимания. Невероятным усилием воли женщина гасит все отрицательные эмоции в своем сознании, рисует на своем лице дежурную улыбку и опускается не корточки, так, чтобы ее лицо оказалась напротив излучающего радость лица сына.
- Послушай, Солнце, - говорит она мальчику, - мама, впопыхах, забыла кошелек на тумбочке в прихожей. Мы сейчас за ними сбегаем, а затем опять пойдем на базар.
- А как же салют? - спрашивает малыш, ему явно хочется ее посмотреть на это яркое зрелище.
- Салют уже кончился, - без тени сомнения, убеждает сына мать, - А я тебя на ручки возьму. Иди ко мне на ручки.
Они протягивают друг другу руки, и в это мгновение частичка меня покидает ее сознание. Я опять оказываюсь в своем теле, то есть стою спиной к автобусу, и уже точно знаю, что за ним стена огня и спасения там нет. Я издалека вижу, что молодая женщина, в светлом платье, бегом направляется в сторону пятиэтажек. Великолепно, думаю я, белая королева умыкнула проходную пешку, и по-тихому сбежала с шахматной доски. А где же моя получерная королева, которую от меня утянула ладья несуразного цвета. Ага, вижу! Вон она, на остановке трамвая, тычет пальцем в мою сторону, и, видать, что-то активно рассказывает окружающим. От толпы отделяются два парня, в форменных сюртуках, и бегут в мою сторону. Ну, я попал, проносится у меня в голове, сейчас меня заберут, как главного поджигателя.
Но тут в моих ушах звучит, что-то типа "Пых". Это радует, значит, я оглох не навсегда, а на время, и деда мне еще вслух почитает. Но я вижу, как несколько автоматов газводы, которые находятся примерно посередине между мной и остановкой трамвая, проваливаются сквозь землю. А из земли начинают подыматься языки пламени, сначала маленькие, а затем все выше и выше. К счастью, те два студента, что бежали ко мне, до этого места добраться не успели. Они резко затормозили, и теперь бегут обратно к остановке.
Пора бы мне подумать, и о собственной безопасности, а то в голову приходит фраза, услышанная от кого-то из взрослых - что-то жаренным запахло. Не знаю насколько она тут к месту, но путь отхода остается только один, через тупик трамвая и сквер внутри него. Ну, трамвай навряд ли приедет, только ненормальный вагоновожатый поведет его прямо в огонь, а вот может, кто-то там задержался, чисто случайно. Но тут вдруг, где-то рядом с бассейном, чуть ближе ко мне зашевелился люк. Нет, подожду пока он, кто там, в люке вылезет и убежит, мне, пока, не очень жарко.
Люк приподнимается и отъезжает в сторону. Из люка появляется мужская голова в кепке и слегка небритая. В общем, типичный сантехник, как с плаката. Голова смотрит налево затем направо и конце концов на меня. Наши взгляды пересекаются и щелк, происходит тоже, что было, между мной и малышом. То есть я в его мозгу, и вижу что-то такое, что, похоже, к нашей ситуации не имеет никакого отношения.
Темное помещение. Стол. На столе включенная лампа с металлическим абажуром. Он сидит на стуле с высокой спинкой. Сидеть удобно, но он, почему-то, очень напряжен. Собеседник, сидящий напротив, виден не полностью. Руки спокойно лежат на столе, ворот рубахи расстегнут, виден подбородок и рот. Рот оживает, и я слышу следующее:
- Итак, тебе светит вышка. А это значит, либо смена на урановом руднике, либо, ну ты сам понимаешь. Но у тебя есть выбор. Вот план подземных коммуникаций, - на столе появляется папка - там указан маршрут. Ты сейчас его быстренько изучишь. Ты доходишь до устройства и нажимаешь на кнопку. Таймер установлен на тридцать минут. Не торопясь, тем же маршрутом, возвращаешься на поверхность и садишься на трамвай. В спецовке будет мелочь, так что, купи билет, пожалуйста. Едешь до центрального вокзала. Там идешь в автоматические камеры хранения. Номер ячейки и код, вон на том маленьком листочке. В ячейке рюкзак. В рюкзаке паспорт, деньги и одежда. В общем, этакий набор командировочного. Покупаешь билет, и валишь на все четыре стороны. В столицах желательно не светится. Паспорт, конечно, подлинный, но при более внимательной проверке, могут возникнуть нежелательные вопросы. Переодевайся в спецовку и выходи, машина ждет.
Следующий кадр. Он под землей перед каким-то устройством с большой красной кнопкой внизу и цифрами три и ноль на табло. Он жмет на кнопку. Левая цифра меняется на два, а правая быстро меняется девять, восемь... Гнида, мелькает мысль в его голове, лучший способ замести следы о взрыве, это убрать подрывника. Надо искать ближайший люк.
И последнее, он отодвигает крышку люка, смотрит по сторонам, видит, что все в огне. Затем смотрит прямо перед собой. И видит маленького мальчика на фоне горящего автобуса.
Я уже опять у автобуса. Все, что я увидел, пришло ко мне за время этого короткого взгляда глаза в глаза. Затем из люка вырывается столп пламени. Мне его, даже стало, немного жаль. Обещали, что все будет хорошо, но немножко обманули. Но теперь у меня все плохо. Я конечно пока на свободе, но вокруг кольцо огня.
- Эй, ребята, - молча обращаюсь я к мнимым окружающим, - я, конечно, благодарен за радиосюжет, про пат. Но я же не король. Я, даже, до пешки не дорос. Зачем мне такие почести. Я послушный маленький мальчик, иногда бываю. Я научусь писать и читать, надеюсь, что не скоро. А считать я уже умею, правда, пока до десяти, и не всегда уверенно. Меня возьмут в школу, возможно, правда, не с первого раза. А потом я поступлю в институт, но, похоже, он только что сгорел. Стоп. Может я просто, заснул на шахматной доске, и это все, мне снится. Так, что надо сделать, чтоб проснуться. Для того чтобы заснуть, надо закрыть глаза и сосчитать до десяти. Может, так можно и проснуться.
Итак, надо попробовать. Закрываю глаза. И начинаю - ноль, один, стоп. Здесь должно быть три, а не два. Опять цифры с числами перепутал. Так попробуем еще раз. Закрываем глаза и считаем раз, два, три...