Гурова Анна : другие произведения.

Лунный воин

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:

    Купить!
    Мальчишка из рыбачьей деревеньки готовится стать помощником местного жреца. Однако ему уготована другая судьба: полоса суровых испытаний на грани между жизнью и смертью, жестокие и могущественные враги...
    Совсем иначе могла сложиться жизнь наследника Лунной династии, если б имперская политика не вынудила родителей держать в тайне его рождение. Но придет время, тайное станет явным и Лунный воин силой возьмет то, что принадлежит ему по праву. Купить






Анна Гурова

Лунный воин

  

http://www.annagurova.ru

"Лунный воин": АСТ, Астрель-СПб; М., СПб.; 2007

ISBN 5-17-041426-9, 5-9725-0693-9

  

Аннотация

  
   Мальчишка из рыбачьей деревеньки готовится стать помощником местного жреца. Однако ему уготована другая судьба: полоса суровых испытаний на грани между жизнью и смертью, жестокие и могущественные враги...
   Совсем иначе могла сложиться жизнь наследника Лунной династии, если б имперская политика не вынудила родителей держать в тайне его рождение. Но придет время, тайное станет явным и Лунный воин силой возьмет то, что принадлежит ему по праву.
  
  

Пролог

  
   Мы с шаманом сидим у южной стороны святилища, там, где обрушилась от старости каменная ограда, и через пролом видна степь - легкие сухие травы до самого края земли. Полдень. Вокруг пусто, безлюдно. Только трещат кузнечики в траве, да невыносимо палит солнце.
   Никто в деревне не выйдет ни к реке, ни в поле в этот час: мужчины спят после утреннего лова, а их жены посиживают в тени на открытых верандах, болтают и пьют чай. Вокруг нас повсюду обломки стены, камни рассыпаны среди травы, колючей и острой. На камнях греются ящерицы, в горячем воздухе проносятся рыжие стрекозы, вспыхивая радужными крыльями.
   Наш деревенский шаман, дед Хару, сидит неподвижно на своем обычном месте, в тени колючего дерева лох, на соломенном коврике - сидит тихо, словно умер. Шаман маленький и худенький, как мальчик, смуглое старушечье лицо похоже на жухлую сливу, в густой сетке морщин и складок прячутся прохладные голубые глаза. Сейчас веки деда опущены, лицо безмятежно, как у тех спящих богов, которые вырезаны на древних могилах у святилища, ладони покоятся на коленях - кажется, что и не дышит. Вдох - тишина. Долго-долго грудь не шевельнется. Потом выдох. Снова ни шевеления. Но я уже привык, я знаю, что так и надо. Дед Хару рассказал мне однажды, и я все понял. Он думает великие мысли. О небе - сразу обо всем, со всеми облаками, птицами и феями. О нашей реке Микаве, как она течет мимо ста островов в океан. Если все делаешь правильно, сказал мне дед Хару, то ками поднимут тебя над землей. Невысоко, на ладонь. Я пробовал, у меня уже почти получается, но не хватает терпения. Поэтому я играю рядом, очень тихо. Без топота и воплей: ползаю в траве и шепчу.
   Я охотник. Я охочусь на драконов. Ну, на самом-то деле - на стрекоз. Они прилетают из глубины рощи, от ручья, где скрыты их тайные гнездилища. Вот одна сидит, покачиваясь на конце сухой травинки, - огромная ржаво-золотистая дракониха с выпученными глазами, похожими на радужные капли. Страшные челюсти у нее так и ходят из стороны в сторону. Бабушка Ута один раз взяла стрекозу за крылышки и дала той покусать себя за палец: "Вот, Мотылек, смотри, какая она хищная, прямо как тигр!" Стрекоза трепыхалась и кусала так злобно, что я не выдержал и заплакал, так мне стало жалко бабушку. "Никогда не лови стрекоз, - сказала потом она. - Есть поверье, что стрекоза - проводник в Нижний мир. Кто убьет стрекозу, тот сам скоро умрет".
   Но я все равно на них охочусь. Охотник ничего не должен бояться, иначе он уже не охотник. Настоящие мужчины не знают страха.
   Когда на берег Микавы возле водопоя приплыла ужасная полосатая гадюка длиной в три моих руки с лягушкой в пасти и улеглась там на песочке, чтобы поесть, все боялись к ней подойти - ни мальчишки, ни женщины, ни коровы с козами не могли пройти к воде. Потом женщины увидели знакомого рыбака и дружно заголосили: "Иди сюда, дядюшка Карп, спаси нас!" Рыбак подошел к гадюке, сплюнул - "Экая погань!" - и ударил ее веслом поперек хребта. Гадюка взметнулась, как хлыст, женщины завизжали и отшатнулись. А рыбак еще раз ударил ее веслом - и она упала на песок, как будто сломанная пополам, и одна ее половина дергалась, а другая лежала неподвижно, и лягушка выпала у нее из пасти, уползла в воду и там спокойно умерла от яда.
   ...Стрекоза как будто приглашает поиграть в пятнашки, перелетая с травинки на травинку. Я поймаю эту стрекозу в шапку, отнесу бабушке и скажу:
   "Смотри, я поймал дракона!"
   А она скажет:
   "Ах, какой ты храбрый, Мотылек! Выброси немедленно эту гадость!"
   Голову печет солнце, между лопаток стекает пот. Еще прыжок! Опять отлетела... Но я настигну ее, я устал, значит, и она тоже - ведь я больше и сильнее. Терпко и вкусно пахнет горячая трава. Говорят, солнце иногда поджигает ее, и если степь загорится, то никто, даже войско императора, не сможет ее потушить, пока всё не сгорит дотла. Оглушительно звенят серые кузнечики. Их тут много, и я вижу, как они прыгают в траве. Стрекоза совсем близко. Еще прыжок! Я лечу вперед, выставив перед собой соломенную шляпу, и стрекоза в ловушке! Есть! Поймал! Ой... Где я?
  
   Нет ни осыпавшейся стены, ни деревьев с острыми листьями. Нет деда. Со всех сторон, куда ни глянь, - только мертвые травы равнины. И - Солнце. Солнце огромное, во все небо, палящее, жестокое. Бабушка говорит - надо быть очень осторожным с Солнцем. Есть время Солнца, есть время Луны. То, что между ними, - наше, людское. Не выходи на улицу в час Солнца, Мотылек, или оно увидит тебя, разгневается и напустит на тебя злых духов - квисинов... У меня кружится голова. Всё громче верещат кузнечики. Кто-то шуршит в сухой траве, то справа, то слева, словно хищные твари подбираются ближе, окружают меня кольцом. Мне становится страшно и тоскливо. Здесь кто-то есть, кто-то охотится на меня. Гадюки? Квисины? Или...
   Небо внезапно темнеет, над головой проносится тень, и я чувствую, как на меня падает ненавидящий взгляд. Совсем близко раздается жуткий нечеловеческий голос, похожий на приглушенное рычание:
   - Я обещал, что найду тебя и съем? Вот ты и попался, гаденыш!
   Я узнаю голос, и меня охватывает дикая паника. Никаких чувств, кроме ужаса, никаких мыслей, кроме одной, - бежать сломя голову куда угодно, лишь бы подальше от этого голоса и взгляда! Дед, куда ты пропал?! Спаси меня! Они меня нашли! Дед, дед! Где ты?!!
  
   Ким распахнул глаза и рывком сел на кровати. Сердце колотилось так, будто он действительно мгновение назад чудом ускользнул от верной гибели. Простыня была мокрая от пота. Ким свесил ноги на пол и сел на край кровати, постукивая зубами и бормоча про себя как заведенный: "Ом умер, умер, уже больше десяти лет прошло, и его хозяин тоже, я сам это видел. Они оба мертвы, сгорели, на моих глазах превратились в головешки. Всё давно кончилось... Это был просто сон!"
   Когда сердце перестало рваться наружу, Ким встал с постели и подошел к окну. Отодвинул штору, глубоко вздохнул... Из сада веяло сыростью. Ночи уже прохладные - конец лета, как-никак. В густо-синей вышине, по-осеннему яркий, раскинулся Цветочный Балдахин - семизвездный полог над троном Небесного Императора. В предрассветной синеве чернели замысловатые крыши Поднебесного Удела, кое-где в домах уже горели одинокие огни. "Скоро рассвет, - успокаиваясь, подумал Ким. - Нет, все-таки чудной сон, да еще накануне такого важного события в моей жизни, как государственный экзамен! Это всё не просто так! Надо же - дед Хару приснился, прямо как живой, впервые за десять лет, я уж начал забывать, как он выглядел... Что бы это значило? А, понял! Не иначе дед явился, чтобы благословить воспитанника перед экзаменом! Спасибо, дед!"
   Ким мысленно отвесил ему глубокий поклон.
   "Хмм... а почему только дед? Где остальные предки? Почему я никого не вижу? Где же вы, уважаемые князья Енгоны?"
   Впрочем, предков можно понять, довольно непочтительно подумал Ким. Во-первых, к чему создавать толчею? Куда удобнее являться по одному. Правда, тогда благословление затянется на несколько месяцев... Ким, ухмыляясь, представил себе сотни поминальных табличек в семейной часовне, прикинул длину очереди, в которую выстроятся несколько десятков поколений Лунной династии. Это первая причина. А вторая - с чего бы это предкам вздумалось благословлять приемыша? У них и родных внуков хватает.
   "Хотя дед Хару ведь тоже мне не родной. Просто один из случайных людей, которые воспитывали безродного сироту в разное время..."
   Прохладный ветерок опять нагнал сон. Ким потянулся, зевнул и посмотрел в темноту у дальней стенки, где находилась стойка для мечей.
   "Повезло все-таки этому безродному сироте", - подумал он, прогоняя последние остатки детского страха. На стойке хранились три меча: два деревянных - для тренировок - и один боевой. Несмотря на темное происхождение приемыша, дядя Вольгван обучал его воинским искусствам наравне со своими сыновьями, и Ким привык к мечу настолько, что без него чувствовал себя так, словно вышел на улицу без штанов. Но завтра придется оставить меч дома. Зачем он студенту, которому предстоит целый день, скрючившись в экзаменационной кабинке, писать сочинение на заданную тему, да еще и в стихах?
   Низко над крышами соседских усадеб висела луна. Внизу, в саду, летали пульсирующие жемчужинки - светлячки. Дядя Вольгван приказал напустить их в сад для красоты и чтобы они напоминали ему об островах Кирим, где прошли лучшие годы его жизни.
   Ким со вздохом вернулся в остывшую постель, думая о государственном экзамене. В голове, откровенно говоря, была полная каша.
   Накануне вечером он до полуночи беседовал с другим дядей, отставным генералом Ильченом Енгоном, на предполагаемые экзаменационные темы и теперь молился только об одном - чтобы ему не выпал вопрос по этике или философии. "Пожалуйста, дедушка и прочие предки, пошлите мне что-нибудь конкретное! - взмолился Ким, закрывая глаза. - Южные войны, умиротворение варваров, мятеж красноповязочников..."
   "Главное на войне против варваров, сынок, правильно провести зачистку, - пробубнил у него в голове голос дяди Ильчена. - Вводишь войска в селение, окружаешь общинный дом и поджигаешь с нескольких сторон сразу. Если из дома выбегают женщины и дети - значит, селение мирное, а если мужики с вилами и красными повязками на голове - значит, мятежное. И тогда..."
   "Хм, а если никто не выбегает?"
   "Значит, мои храбрые воины перестарались, и огонь разгорелся слишком быстро".
   Ким ухмыльнулся, представив себе дядю, перелег на другой бок. Мысли мешались, дядины поучения сливались в невнятное бормотание...
   "На самом деле все эти разговоры об умиротворении - чепуха, сынок. Горные варвары из Чокче воюют, потому что такова их природа: наши прадеды с ними воевали, и наши правнуки тоже с ними будут воевать, попомни мои слова. Ой, главное, не ляпни этакого в сочинении, не то отправишься из экзаменационной кабинки прямо в тюрьму..."
   Ким еще раз улыбнулся сквозь дрему - и крепко заснул.
  

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

  

Глава 1

В разгар дружеской попойки

появляется бес и предлагает Киму

совершить убийство

  
   Еще не совсем закончился день, облака дотлевали на западе и наливались угольной чернотой на востоке, а над садом столичного дома богатых купцов Люпинов уже взошла полная луна и, как и было задумано геомантом-архитектором, угнездилась точно в центре "лунного окна" размером в полстены - круг в круге, - к полному восторгу гостей.
  
   - Среди хвои сосновой
   Слепит-блистает луна... -
  
   продекламировал Рей Люпин, сын хозяина дома, первые строки древней песни и сделал паузу - кто из друзей узнает и подхватит?
   Первый гость, Чинха, уставившись на луну нетрезвым взором, как раз думал о том, что она похожа на непрожаренный пшеничный блин...
  
   - Какая луна!
   В эту ночь даже птицы в гнездах
   дверей не закрыли! -
  
   чуть замешкавшись, отозвался второй гость, Ким, пятнадцатисложным киримским трехстишием. Рей поморщился - здесь, в столичном городе Сонак, островные частушки вообще поэзией не считались, - однако ничего ему не ответил. Во-первых, зачем обижать друга, а во-вторых - толку-то? Не то чтобы Рей был большим любителем стихов, однако в будущем рассчитывал сделать карьеру и попасть в такие дома, где водятся истинные ценители утонченности и начитанности.
   Луна всходила незаметно, становясь с каждым мгновением все ярче и светлее, но не прошло и нескольких минут, как кромка "лунного окна" срезала ее верхний край, и безупречная гармония была нарушена. Тогда гости, для приличия повздыхав, обернулись к столу и больше о луне не вспоминали.
   Главным украшением низкого лакированного стола была армия кувшинчиков со сливовым вином - каждый как раз такого объема, чтобы хватило разлить в три чарки - из них не менее половины уже пустые. На свободном от кувшинов месте громоздились тарелки в виде рыб и перевернутых черепашьих панцирей, где в остатках подливки плавали недоеденные кусочки мяса и хлебные корки. Еды было приготовлено столько, что даже трем оголодавшим за день парням не удалось умять все без остатка. Что касается выпивки, то ее, как известно любому студенту, много не бывает.
   Рей Люпин, старший сын купца-оптовика, приехал поступать на государственную должность из богатой южной провинции Сондже. Его отец истратил немало средств на наемных учителей, рассчитывая в будущем, когда Рей вернется в родные края высокопоставленным чиновником, вернуть их с процентами. В успехе сына он не сомневался, с купеческой трезвостью оценивая его быстрый ум, упорство и честолюбие. Вместе с Реем приехал его сосед и давний приятель, великовозрастный бездельник Чинха. По настоянию родителей он приезжал на экзамен уже третий раз, и всё говорило о том, что он снова провалится. Оба они были из старинных, хоть и незнатных семей. Рей выглядел классическим имперцем, хоть агитационный плакат с него рисуй - коренастый, темноволосый, с гордой осанкой и правильным, слегка скуластым лицом, всегда хранящим выражение скромного достоинства. У Чинхи физиономия была, наоборот, некрасивая и неблагородная, с мохнатыми бровями и носом картошкой, но его это, казалось, нисколько не заботило.
   Ким Енгон, который познакомился и подружился с провинциальными кандидатами незадолго до экзаменов, выглядел ходячей противоположностью имперского идеала мужчины. Он был типичным уроженцем провинции Кирим, большого восточного архипелага, четыреста лет назад завоеванного империей: миниатюрный, стройный, большеглазый, из тех мужчин, которые похожи на мальчиков до глубокой старости. В Сонаке за яркие голубые глаза Кима то и дело обзывали бесовским отродьем и колдуном. В ответ он огрызался, что на его родных островах колдунами считаются как раз обладатели зловещих темных глаз, характерных для большинства коренных имперцев.
   К какому этническому типу принадлежал четвертый гость, толстяк Хэ, определить было бы непросто, поскольку тот давно уже спал в углу, с головой завернувшись в сорванную с окна занавеску.
   Приятели собрались поужинать, чтобы отдохнуть душой и телом после длившегося целый день госэкзамена. Праздновать было пока нечего, поскольку оценки обещали объявить только послезавтра. Однако развеяться после многочасового утомительного сидения на одном месте и напряжения всех умственных сил было просто необходимо. Для этого еще накануне было закуплено вино, заказан ужин и приглашены танцовщицы-кисэн, точнее, одна плясунья и две певицы с лютнями. Но денег у приятелей хватило только на полтора часа, после чего танцовщицы, спев и сплясав все, что положено, ушли, с натренированной вежливостью не поддаваясь на пьяные уговоры остаться и присоединиться к празднеству. Правда, впопыхах кисэн забыли лютню. Ким фальшиво тренькал на ней, пока Чинха не отобрал ее и не стукнул его этой лютней по голове. Лютня переломилась пополам, и Ким выкинул ее в окно, в колючие кусты, как будто ее тут и не было.
   Проводив луну, гости вернулись к прерванному разговору. Обсуждали, кому какая тема досталось на экзамене и чья была отвратительнее. Впрочем, Рей считал, что ему с вопросом повезло.
   - "В нашем мире нет ничего бессмертного, кроме империи". Это цитата из Древнего Конопляного Старца. Вот был мой вопрос. А раскрыл я его приблизительно так, - неторопливо рассказывал Рей, отщипывая кусочки от края абрикосовой запеканки. - Династии могут меняться, но империя вечна. Империя является зеркальным отражением небесной божественной иерархии и одновременно - ее продолжением в нашем мире. Поэтому нет ничего устойчивее и естественнее империи. Как форма существования общества она глубоко соответствует устройству Вселенной. Гибель империи - самое ужасное, что можно себе вообразить. Правитель, который не действует на благо империи, обречен на гибель и неудачу. А чиновнику, чьи не сбалансированные с природой действия повлекли за собой ущерб империи, лучше и вовсе не рождаться на свет... Вот. И каждый тезис, естественно, подкреплен цитатами из классиков... По-моему, тема - проще некуда.
   - Ха, простая, - буркнул Чинха. - У тебя все темы простые. Меня бы так же натаскивали...
   - А тебе что досталось? - перебил его Ким.
   - Кошмарный вопрос. Описать три основные внешнеполитические доктрины империи. Я вспомнил только одну, да и та, кажется, не наша, а киримская...
   - Да, тут мыслить отвлеченными категориями не нужно, - сказал Рей. - Просто перечислить факты. Стратегия Вьюнка, стратегия Гусеницы, пожирающей тутовый лист, стратегия Умиротворения варваров руками других варваров...
   - Ох, - завистливо вздохнул Ким. - Мне бы эту тему! Мы с дядей Ильченом только вчера всё это обсудили. Знаешь, Рей, он ведь умиротворял горных варваров Чокче...
   - Ага, - ехидно подтвердил Чинха. - Его именем там до сих пор детей пугают.
   - А ты откуда знаешь?
   - Отец рассказывал. Ему пришлось свернуть торговлю на южном направлении - не с кем стало торговать...
   Чинха распечатал очередной кувшинчик, разлил вино по чаркам. Луна ушла из окна, поднявшись высоко над деревьями, и кабинет сразу погрузился в полумрак, который едва рассеивали два масляных керамических светильника по углам стола. Вокруг каждого тучкой вилась ночная мошкара, застилая свет.
   - А этому что попалось? - спросил Рей, указывая на спящего Хэ.
   Ким и Чинха одновременно ухмыльнулись.
   - Ему, как по заказу, - сказал Чинха. - Проанализировать философскую категорию "хэ-хэ".
   - Очень простая тема, - заявил Рей. - Философема "хэ-хэ", или "согласие и единение", означает всемирную гармонию, равновесие мужского и женского начал...
   - Слушайте, что я придумал! - встрял Ким. - Градация мужского начала: хэ-хэ, хи-хи, ха-ха и о-хо-хо!
   Чинха расхохотался. Рей снисходительно усмехнулся - он эту шутку уже слышал раз пятьдесят.
   - А тебе-то какая тема досталась? - спросил он Кима.
   Тот сразу опечалился.
   - Я, наверно, провалился, - уныло сказал он. - Это всё предки виноваты. Подсунули мне, старые сволочи, абстрактно-этическую тему: "Три источника зла в государстве".
   - И как?
   - Ну, родил какую-то ахинею... Сейчас, вспомню... В общем, вкратце так. Исходный постулат - все зло от бесов. Значит, первый источник зла - бесы, стремящиеся разрушить империю. Второй источник - это варвары, подстрекаемые бесами и стремящиеся к тому же. И третий - это высшие чиновники империи, обманутые бесами и потому не понимающие, в чем заключается благо империи. От них - самый страшный вред.
   - По-моему, все очень гладенько, - одобрил Чинха.
   - По-моему, полная чепуха, - не согласился Рей. - Где ты это вычитал?
   - Сам придумал. Прямо в кабинке.
   - А ссылки на источники? А цитаты? Сочинение без цитат - это не сочинение, а просто испорченный лист бумаги. Годен только подтереться и выкинуть.
   Ким пожал плечами и зевнул во весь рот.
   - Ким мог сдать чистый лист или нарисовать на нем карикатуру на главного экзаменатора, - слегка заплетающимся языком сообщил Чинха. - Ха! Хотел бы я посмотреть, как эти бюрократы посмеют завалить парня из рода Енгонов!
   - Чепуха! - резко ответил Ким. - Во-первых, правила едины для всех сословий, а во-вторых, я не Енгон, и потому...
   Не успел Ким договорить, как в окно дохнуло легким ветерком, пламя замигало в светильниках, а Чинха свесил голову набок, свалился на пол тряпичным тюком - и неожиданно уснул.
   - Вот те раз! - слегка презрительно сказал Рей. - Да, что-то слаб стал братец Чинха. Раньше, бывало, все уже под столом, а он все чешет языком. Наверно, стареет.
   - Это на него проблема зла так подействовала, - предположил Ким.
   И, приняв у павшего товарища боевой пост, распечатал очередной кувшинчик.
   - Кстати, - с интересом спросил его через минуту Рей, когда кувшинчик опустел, - почему ты постоянно повторяешь, что ты не Енгон? Ты же вроде их родственник...
   - Никакой я не родственник, а приемыш, - с вызовом сказал Ким. - Сирота я с варварских островов. Фамилия моей бабушки была Сок. Самая обычная киримская фамилия. Полдеревни - Сок. Вторая половина - Сук. Это те, кто переселился с другого берега Микавы. Дядя Вольгван взял меня на воспитание, когда мне было семь лет. Купил у лесного шамана. Вернее, не купил, а отобрал, потому что мелких денег при себе не оказалось. Я даже не усыновлен официально, если хочешь знать!
   - Ну-ну, - всем видом выражая скепсис, промычал Рей. - Стали бы Енгоны так возиться с приемышем! Наверняка один из тех головорезов, которых ты называешь дядьями, а возможно, и старшими братьями, на самом деле твой отец. Скорее всего, сам князь Вольгван - ведь это он лет десять был наместником на островах Кирим. Только не ври, что у тебя такая мысль не мелькала!
   - Мелькала, - скромно признался Ким. - Я ж не совсем наивный все-таки.
   - Вот видишь. Погоди, наступит твое совершеннолетие, и тебе об этом объявят... Соберут весь клан и под барабанный бой вручат тебе фамильное оружие... Или как там у вас, князей, полагается...
   - "У нас, князей", хи-хи... Для этого было бы неплохо знать свой возраст. А я его знаю приблизительно.
   - Вот и точный возраст свой заодно узнаешь.
   Приятели посмеялись и распили еще кувшинчик сливянки.
   - Слушай, братец Рей, - заговорил теперь Ким. - Ты все еще в прежних мыслях... ну, насчет "весенних гор" и прочего...
   - Да, - лаконично ответил Рей.
   - Когда собираешься отбыть?
   - Дождусь результатов экзамена - надо же знать, от чего отказываюсь, - и сразу поеду.
   - Ого! Я-то думал, ты так, треплешься...
   - Я никогда не треплюсь попусту, - высокомерно сказал Рей. - Надеюсь, ты никому не разболтал?
   - Естественно! Как ты мог меня так оскорбить! Слово Енгона тверже панциря Вселенской Черепахи! - с пафосом заявил Ким, забыв, что пять минут назад отрицал родство с Лунной династией. - Я бы и сам с тобой поехал...
   Он вздохнул и с досадой воскликнул:
   - Страшно не хочется идти в чиновники! Почему именно я? Почему мне не позволили пойти в гвардию и стать хвараном, как братьям?
   - Зачем же ты готовился к экзаменам, если не хочешь служить? - удивился Рей.
   - Так дядя заставил! Ладно, надеюсь, все это ненадолго. Надо отметиться при дворе, изучить все эти проклятые ритуальные танцы и песнопения, а потом начнется какая-нибудь война - и тогда...
   - Какие вы, Енгоны, все-таки кровожадные.
   - Лично я не кровожадный, а ленивый. Как представлю, что к утренней перекличке во дворце надо вставать каждый день в семь утра...
   - Там, куда я иду, встают в четыре, - уточнил Рей. - А иногда и вообще не ложатся. Утренний сон - это роскошь, которую надо еще заслужить.
   - Вот-вот, поэтому я с тобой и не поеду. Но проводить - провожу. Может, даже встану ради этого пораньше. Или наплевать на все и удрать вместе с тобой...
   Тут Ким умолк, увидев, что Рей его не слушает, а самым невежливым образом спит прямо за столом. В небе над садом бесшумно упала звезда, дрогнуло пламя в светильниках, хозяин дома выронил чарку, упал на пол и захрапел.
   - Так, и этот туда же, - пробормотал Ким, с неудовольствием обнаружив, что остался без собеседников. - М-да, братцы, что-то рано вы меня бросили одного...
   Княжий приемыш потянулся, зевнул, взглянул в окно. В голове шумело, но спать совершенно не хотелось. Интересно, который час? Гнусные предатели валялись на полу, наслаждаясь сонными грезами. "Братец Сай завтра вроде бы собирался с утра покататься верхом вдоль городской стены, - рассеянно подумал Ким. - Может, с ним поехать - авось не просплю, если лягу пораньше... Чем заняться?.. Пойду-ка я домой".
   Дунул ветер, с неба листопадом посыпались звезды. На мгновение Киму показалось, что созвездия мигнули и помутнели, как гаснущие светильники, а Небесный Балдахин качнулся, оборвался и ухнул вниз. Ким оперся о стену и зажмурился, чтобы не упасть. А когда открыл глаза, увидел, что спавший в углу четвертый гость, толстяк Хэ, проснулся и неуклюже поднимается с пола.
   - С добрым утром! - приветствовал его Ким, тут же приходя в хорошее настроение. - А ты знаешь, что уже вечер послезавтрашнего дня, и ты проспал объявление оценок?
   Хэ не отвечал, деловито и совсем по-трезвому выпутываясь из занавески.
   - Да, кстати, - хорошо, что ты не явился, - с трагическим видом продолжал Ким. - Твое сочинение было объявлено пасквилем на императора, а ты - государственным изменником, так что теперь тебе надо как можно быстрее линять из Сонака...
   В этот момент Хэ наконец выдрался из тряпки, отшвырнул ее на пол, выпрямился - и Ким потерял дар речи. Перед ним стоял вовсе не Хэ, а другой, не знакомый ему человек. Да и человек ли? Весь в черном с головы до пят - только лицо бледным пятном выделяется в полумраке.
   А за окном творилось что-то непонятное - звезды сыпались дождем, словно все одновременно решили переселиться с небес на землю.
  
   - Ты кто такой? - пробормотал Ким, когда к нему вернулся голос.
   Незнакомец не ответил и не пошевелился. Только в комнате как будто стало темнее. У Кима по спине побежали мурашки.
   "Бес!" - похолодев, подумал он.
   Уже много лет Ким не сталкивался с порождениями Нижнего мира и совсем забыл, как они ужасны и сколько от них вреда. Ох, недаром прошедшей ночью приснился тот сон... "Не поддаваться страху, Мотылек! - стиснув зубы, приказал себе он, повторяя то, чему его в детстве учил старый мучитель, лесной шаман. - Если приучишь себя не бояться трех вещей: темноты, дикого зверя и нечистой силы, - тогда на свете не останется ничего, способного тебя напугать..."
   - Сгинь, пропади! Я никуда с тобой не пойду!
   - А я никуда тебя и не зову, - спокойно ответил бес, остановив взгляд на приемыше, как будто впервые его заметил. Небесный Балдахин дрожал над черноволосой головой незваного гостя, как мерцающий снежный капюшон. Глаза у беса были такие же большие и светлые, как у Кима, взгляд жесткий, сосредоточенный, лицо усталое. Выглядел он лет на тридцать. Одет в черное, не то как монах, не то как лазутчик, причем одежда явно не местного покроя. Ким глянул на его ладони - оружия не видно. Стоит, свободно опустив руки, как у себя дома.
   - Ты Ким, воспитанник Енгонов? - спросил бес.
   - Ну я. А ты кто такой?
   - Что, экзамен сегодня сдавали? - ответил вопросом на вопрос гость. - Тогда я поспел как раз вовремя...
   - Ты зачем принял облик моего друга Хэ? - отозвался в том же духе Ким. - Имей в виду, я демонов не боюсь, - добавил он, снова встретившись с бесом взглядом.
   - Боишься, еще как боишься, - возразил тот. - Я о тебе много знаю. Куда больше, чем ты сам.
   Пока бес говорил, Ким заметил у него посреди лба пятно странной формы, что-то вроде воровской наколки. Пригляделся - а значок-то знакомый! Трехзубое клеймо императорской тюрьмы Сонака! Бес - государственный преступник, вот чудеса...
   - Времени мало, так что слушай внимательно, Ким. Скоро ты отправишься в путь, и на этом пути тебя ждет огромная беда, - продолжал незваный гость. - Однако, если ты поведешь себя умно, то есть сделаешь то, что я скажу, многих неприятностей можно будет избежать...
   - Хм... - Ким поскреб в затылке. - Я вообще-то ни в какой путь не собирался... Ну, допустим. И что мне надо будет сделать?
   В голубых глазах беса внезапно полыхнула ненависть, и он ткнул пальцем в спящего на полу Рея.
   - Убей его, - с явно деланным спокойствием приказал он.
   "Убить Рея?!" - опешил Ким.
   Чего угодно он ожидал, только не этого. При чем тут Рей? Откуда у купеческого сына, перспективного кандидата на мелкую чиновничью должность, враги среди демонов?
   - Ты сбрендил, бес, - сказал он вслух надменно. - С чего бы вдруг я стал тебя слушаться? Приведи очень весомые аргументы, чтобы я хотя бы начал размышлять над твоим предложением.
   - Убей его! - повторил заклейменный бес угрожающим тоном. - Причем прямо сейчас! Тебе будет гораздо сложнее убить его, когда он станет бессмертным!
   - Бессмертным? - Ким недоверчиво взглянул на мирно спящего Рея. - Вот этот парень? Что за чепуха!
   - Поверь мне. - Бес погасил в глазах ненависть. - Его смерть станет благом для тебя, для страны и в конечном счете - для него самого. Если не убьешь его сейчас, то еще долго меня вспоминать будешь, а исправить уже ничего нельзя.
   Ким еще раз внимательно посмотрел на Рея. Спящий и пьяный, тот казался таким беспомощным, беззащитным, нелепым. Небось никакого оружия опаснее кисточки с тушечницей в руках не держал. Одно слово - студент...
   - Значит, бессмертным, - повторил он. - А мне не предскажешь будущее?
   - Если ты не убьешь его немедленно, - холодно сказал бес, - будущего у тебя не будет.
   - Это в каком смысле?
   - В прямом. Он, - лазутчик ткнул пальцем в Рея, - тебя погубит. И не только тебя...
   В этот миг Ким вскинул руку и метнул прямо в лицо бесу длинную, в полторы ладони длиной, стальную шпильку, которую незадолго до того незаметно вытащил из церемониальной прически и спрятал в рукав. Шпилька свистнула в воздухе и вонзилась в стену в пальце от бесова уха. Тот даже не шелохнулся. В тот же миг Ким бросил вторую шпильку. Не бывало еще такого, чтобы он промахивался на десяти шагах, даже пьяный. Однако снова не попал - ночной гость каким-то образом оказался на полшага левее того места, куда целился Ким.
   "Настоящий бес пропустил бы шпильку сквозь себя, - краем сознания отметил Ким. - Или растаял бы в воздухе от прикосновения железа, что еще вероятнее. А этот - просто увернулся..."
   Отскочив назад, чтобы между ним и бесом оказался стол, он напоказ вытянул из прически последнюю шпильку. Жгут черных волос рассыпался по спине, длинные пряди упали на глаза. Что поделать - иного оружия у приемыша не оказалось. Ходить вооруженным в гости, тем более на пир, считалось в Сонаке крайней степенью варварства.
   - Ты кто такой, лазутчик? - держа шпильку наготове для броска, властно спросил Ким. Именно таким тоном, по его мнению, следовало разговаривать благородному воину с презренным шпионом. - Кто тебя послал? Кто желает смерти моего друга Рея Люпина?
   Усталое лицо беса совсем помрачнело.
   - Так я и знал, что этим кончится, - пробормотал он. - Ладно, хоть предупредил. В любом случае, теперь все пойдет по-другому.
   И вдруг упал - рухнул навзничь, словно пораженный стрелой. Ким замер, подозревая хитрость. Потом осторожно приблизился к телу. Перед ним был его толстомордый приятель Хэ: храпит, благоухая винными парами. А лазутчик как в воздухе растаял.
   Несколько мгновений Ким в растерянности топтался на месте, подставляясь под все возможные удары. Неужели и вправду это был бес? Тут за окном в кустах что-то прошуршало. Ким бросился к "лунному окну", выскочил наружу. По верхушкам деревьев гулял холодный ветер, затягивал небо тучами, шевелил тысячами листьев. Сад был полон шорохов, ночные тени разбегались во все стороны. Киму почудилось, что одна из них прыгнула на каменную ограду.
   - Стоять! - заорал приемыш и ринулся в погоню, топча цветники.
   Он ловко взлетел на стену, но не удержался и спрыгнул - почти свалился - на другую сторону, на крышу какого-то сарайчика. Захрустела черепица, посыпалась вниз. Ким едва не ссыпался вместе с ней, но зацепился за конек и притаился, скрючившись и высматривая лазутчика. Того, разумеется, не было и в помине.
   Вдруг внизу, прямо под ногами, залаяла собака.
   - Это что за бес там шарит?! - раздался женский вопль из соседского двора. Ким тихо выругался: "Только этого не хватало!" - побежал вдоль конька и только собрался спрыгнуть на другую сторону, как черепица поехала у него под ногами. Вместе с частью крыши он покатился вниз и в туче глиняных черепков свалился на улицу, прямо кому-то на голову.
   - Держите вора! - вопила соседка ему вслед.
   Кима с руганью схватили за руки. Он рванулся, но держали крепко.
   - Ну-ка не дергаться! - раздался над его головой грубый голос. - Парни, не упустите его! Эй, вор, где остальная шайка?
   - Я не вор! - заорал Ким, извиваясь в лапах стражников. Он уже сообразил, что его угораздило рухнуть на головы ночного дозора. - Я князь Енгон!
   Дозорные отреагировали на его слова глумливым ржанием и заломили ему руки за спину. Кто-то ловко и бесцеремонно обыскал его.
   - Идиоты, я как раз вора ловлю! - звонко выкрикнул Ким, не оставляя попыток вырваться. - А ну быстро отпустили меня, уйдет ведь!
   Ответом ему был жестокий удар под дых. Ким подавился криком и прекратил сопротивление. Ночные стражники бросили его на землю и в азарте пнули несколько раз по почкам и еще по чему пришлось.
   - Гляньте, парнишка-то, кажется, и впрямь не вор, - заметил старший дозорный через несколько минут, разглядывая задержанного, который без сознания валялся у него под ногами. - Больше похож на студентика из восточных провинций. Ну все равно, тащите-ка его в районную управу - до выяснения личности.
  

Глава 2

Архипелаг Кирим, Стрекозий остров.

Восемь лет назад

  
   Стрекозий остров, наверно, самый дикий уголок обитаемых земель на дальней границе империи. Крошечная точка среди сотни островков в дельте огромной реки Микавы, которая неторопливо несет свои мутные воды с севера на юг среди заливных лугов и бесконечных рисовых полей префектуры Нан, что на южной оконечности Киримского архипелага.
   Весь Стрекозий остров можно обойти за пару дней. Вдоль восточного берега змеей протянулась деревенька Сок с двумя выселками: Дальняя Коса и Перевоз. Вся деревня - три десятка свайных домов под остроконечными тростниковыми крышами. Даже своего рынка тут нет. Когда на берегу кверху днищем лежат рядами лодки, кажется, что лодок на острове больше, чем жителей. Вдоль берега идет узкая полоса плодородной земли, которую весной заливает паводок. Только там растут сады, там селятся люди. А в глубине острова - выжженная солнцем, не пригодная для обитания обширная пустошь, по местным поверьям, обиталище бесов. Деревенские высокопарно называют ее "степью". Во время паводков там поднимаются травы до пояса и пламенеет дикая гвоздика, а к середине лета травы высыхают, и равнина совершенно вымирает до осени. На дальнем, незаселенном конце острова, до которого полдня пути от деревни, находится древняя священная роща. Там живут безымянный бог - покровитель острова, и деревенский шаман, который ему прислуживает.
   Река Микава определяет всю жизнь на острове. Меняется ветер, меняется вода в реке, меняется погода, меняются заботы и даже настроение островитян. Старожилы Стрекозьего острова насчитывают пять видов ветра. Верховой сгоняет воду на десять локтей. Южная низовка делает воду соленой и приносит удивительных дохлых медуз из океана, а река поднимается, угрожая прибрежным огородам. Свирепый лесной дует с запада в сезон дождей, заставляя Микаву бурлить и разливаться. Степной ветер сушит кожу, река надолго становится мелкой и мутной, рыба уходит в глубину. Горский изредка залетает в эти края в середине зимы, донося до жителей острова холодное дыхание далеких северных гор Комасон, оставляя после себя в душах тоску и тревогу да кристаллы инея на песке.
   Микава широка: с деревенской пристани с трудом можно разглядеть дальний берег, где в дымке маячат болотистые заливные луга, богатые птицей. Тамошние обитатели живут охотой и чужих к себе не пускают. Чуть ближе зелеными холмами поднимаются над плавнями два островка поменьше Стрекозьего - Большой и Малый Гадючьи. Когда на заре, в безветрие, выплываешь на лодке к этим островкам, то кажется, что никакой реки нет, а сверху и снизу есть лишь бездонное темно-голубое небо, в котором беззвучно летят два зеленых облака в ореоле камышовых зарослей - летят на юг, к далекому теплому океану. На Гадючьих островках не живет никто, кроме птиц, змей и лягушек. Только рыбаки ставят там шалаши, когда остаются на ночной лов.
   Все мужчины в здешних краях - рыбаки. По утрам, еще до рассвета, целая флотилия лодок уходит на лов. Рыбаки возвращаются перед полуднем, отдают улов женам, отдыхают до вечера, а на закате уходят снова. На Стрекозьем острове ловят в основном сетями, на других островах ставят переметы или используют ловчих бакланов с кольцами на шее, чтобы птицы не могли глотать пойманных рыбешек. У берега, между лодками на приколе, снуют гадюки, выставив из воды острые головки - тоже ловят рыбу.
   На берегу постоянно кипит жизнь, замирая только в самые жаркие полуденные часы. Мужчины конопатят и смолят лодки, чинят сети, женщины стирают, чистят рыбу, дети бегают с ведрами за водой для полива, строят крепости из грязи и глины или ловят с пристани мальков на муху. Вычищенную, подготовленную к обработке рыбу грузят в лодки и увозят на соседний остров, где ее будут коптить - подальше от жилья, - а потом повезут на большой остров Горбатый Холм на ярмарку.
   Местные жители - невысокие и стройные, как и все киримцы. Красивые, долго не стареющие женщины с кошачьими глазами и грубыми прокуренными голосами. Сутулые большеглазые мужики, загорелые до черноты, похожие на изможденных подростков. Рыбаки ходят полуголые, в отрепьях и высоких сапогах для защиты от змей, женщины до зрелых лет наряжаются и кокетничают. Смуглые мальчики и девочки, тонконогие и шустрые, как паучата-водомерки, с одинаковыми прическами-"метелками" на макушках, так много времени проводят в реке, как будто там родились, и каждое третье детское имя на островах в дельте Микавы - Лягушонок или Выползок.
   Над узкой грязной полосой песка, истоптанной следами козьих копыт, топорщатся колючие заросли ежевики и свисают тяжелые ветви слив и яблонь. Из-за весенних паводков все дома в деревне строят на сваях. Лучшие дома - на самом берегу, где плодороднее земля, пышнее сады, откуда не надо далеко бегать за водой. Дома победнее выстроились вдоль пыльной дороги, которая идет по краю степи от Косы до Перевоза, где деревянные квисины со страшными раскрашенными харями охраняют паромную переправу от злых людей и чужих бродячих бесов.
   На самом краю деревни, посреди густого неухоженного сада стоял бедный дом: запущенный, с почерневшей от времени тростниковой крышей, на деревянных столбах. Пол в доме подгнил и просел так, что посреди спальни образовалась здоровенная яма. По ночам под полом громко шуршали мыши. На чердаке жили черноголовые дятлы, которые с рассветом начинали долбить южную глухую стену, добывая из нее личинок древоточцев, и стуком будили обитателей дома - пожилую вдову и ее маленького внука.
   Вдову звали бабушка Ута. Ее муж и сыновья давно погибли на бесконечной войне, которую вела империя где-то далеко на севере. Вторично замуж она не вышла, чтя память мужа, и тянула хозяйство в одиночку. Старая Ута отличалась жизнерадостным общительным нравом, и односельчане охотно выполняли свой родовой долг - помогали женщине, оставшейся без кормильцев, вырастить внука. Соседки притаскивали пожилой женщине целые корзины баклажанов и яблок, оставляли для нее на крыльце крынки с молоком и пахтой. Рыбаки, проходя по утрам мимо двора Уты, бросали ей через забор связки свежей рыбы. Бабушка Ута и сама не сидела сложа руки. Двор был прибран и ухожен, в доме - безупречно чисто. Правда, на сад ее сил не хватало. Вишни, сливы, абрикосы, грецкие орехи и тутовые деревья одичали без ухода и разрослись так густо, что в саду и в полдень царил полумрак. Там, где прежде были цветники, осталась только сухая серая земля, испещренная трещинами. Маленький огород изнемогал, страдая от недостаточного полива. Жалко было смотреть на пожухлую ботву редьки и листья баклажанов, когда они беспомощно лежали на земле под жгучим солнцем. Впрочем, овощей вызревало достаточно, чтобы Ута с внуком не голодали.
   Внуку шел восьмой год. Это был тоненький черноволосый мальчик с большущими голубыми глазами, шалун и выдумщик, надоедливый, как москит. Как у всех односельчан, у мальчика было тайное родовое имя, известное только шаману, который его давал, и ками - хранителю рода Сок. А прежде чем наречь внука детским именем, Ута очень долго думала. Ведь это имя будет известно всем, в том числе и злым духам - квисинам, которые только и ждут, как бы украсть и пожрать беспомощную детскую душу. Поэтому с давних времен жители островов Кирим старались обмануть квисинов, чтобы те пренебрегли их младенцами и не стали забирать их себе. Как только ни обзывали они своих детей! Давали новорожденным женские имена, собачьи клички, презрительные прозвища: "девчонка", "нежеланный", "лишний рот", "заморыш", "заткнись", "чтоб ты сдох" - и всё, чтобы перехитрить злых духов. Ута посоветовалась с шаманом, со старостой, с соседками и придумала очень хорошее, удачное имя. Мальчик был назван в честь самого беззащитного и слабого из мелких прибрежных существ, которое к тому же живет один день, прямо-таки олицетворяя собой бренность и хрупкость жизни, - он получил имя Мотылек.
  

Глава 3

Ким попадает в неприятности

  
   Ким вынырнул из тяжелого и невнятного сна, приоткрыл глаза, попытался приподняться и со стоном упал обратно на лавку. Голова трещала, в горле стоял ком, ныла каждая косточка. В ноздри ударила вонь, целый букет разнообразных тошнотворных запахов - от потного немытого тела до застарелой блевотины. Несколько минут Ким лежал пластом, пытаясь сдержать приступ тошноты. Рядом бубнили незнакомые голоса, кто-то хрипло рассмеялся - как железным скребком по ушам.
   "Где я? В выгребной яме? Как я тут оказался? "
   Левый глаз не открывался. Ким рискнул приоткрыть правый. Вокруг покачивалось сумрачное подвальное помещение с решетчатыми узкими окнами под самым потолком - как впоследствии выяснилось, нижний этаж районной управы охраны мира и порядка, где держат обвиняемых до суда, а говоря попросту, тюрьма. Пол кое-как протирали только в середине, и то явно не на этой неделе. Вдоль стенок на длинных деревянных лавках и под ними теснилось несколько десятков оборванцев: грязных, избитых, в лохмотьях, а то и совсем голых. В узкое окно под самым потолком просачивались золотисто-розовые лучи утреннего солнца, в его веселом свете узилище казалось еще грязнее и отвратительнее. Только тут Ким заметил, что сам он вполне гармонирует с окружающей обстановкой - такой же грязный и оборванный, как большинство здешних обитателей. Почти все спали; трое соседей обсуждали волнующую тему - когда принесут обед. При мысли о еде, особенно в сочетании с местными ароматами, подвал перестал качаться перед глазами Кима и начал медленно вращаться вокруг лавки, на которой он лежал, постепенно набирая обороты. Юноша зажмурился и затаил дыхание, изо всех сил стараясь удержать внутри вчерашний ужин. Последнее, что запомнилось Киму, - потрясающей яркости вспышка в левом глазу. А что было до того? Экзамен, попойка... Бес...
   Где-то вдалеке послышались тяжелые шаги. Лязгнул засов.
   - Ну, где он? - раздался властный голос.
   - Вот, пожалуйте сюда, господин... Сапожки не запачкайте...
   При звуке голоса Ким встрепенулся, распахнул глаза и увидел перед собой эти самые сапожки - роскошные, лазурные, с алыми кисточками и каблуками для верховой езды. Обладателем сапог был юноша лет двадцати, прекрасный, как утреннее солнце, и такой же неуместный в этом подвале. Такому бы гарцевать на коне, в золоте и шелках, по главным улицам Сонака, мимо великолепных дворцов и перепуганных простолюдинов, которые знают - лучше держаться подальше от прекрасных и страшных хваранов, юных императорских стражей. О верности, отваге и жестокости "юношей-цветов" складывают легенды, шепчутся об их тайных колдовских обрядах. По шаманскому обычаю, хвараны разрисовывают лица, чтобы подманить к себе самых свирепых и могучих духов. Чем привлекательней хваран, тем больше кровожадных демонов вьется вокруг него, как невидимые шершни вокруг душистого цветка.
   Таков был юноша, вошедший в подвал районной управы. На кафтане вышит золотом тигренок - знак ранга. Лицо раскрашено ярче и искуснее, чем у кисэн, ладонь на рукояти меча, подведенные глаза смотрят жестко и надменно. За плечом маячат начальник управы и дежурные стражники. Оборванцы-задержанные при виде начальства засуетились, попадали ниц, мордами в пол.
   - Братец Сай! - радостно просипел Ким. Хотел было вскочить навстречу сводному брату, но в голове бухнуло, и пришлось упасть обратно на лавку.
   Сайхун Енгон наконец изволил заметить сводного брата.
   - Это что за падаль? - громко произнес он. - Это что же, благородный Енгон тут валяется на грязной шконке с синей мордой, как загулявший лавочник?
   Сайхун безжалостно поднял Кима за шиворот с лежанки, поставил на ноги, сморщился:
   - Ну и воняет от тебя! Почему волосы растрепаны? Где пояс потерял?
   Начальник управы, наблюдавший за унижением перепившего юнца с полным одобрением, важно сказал:
   - Это мы отобрали, светлейший княжич. Так полагается - пояса, перевязи, ленты для волос, шпильки, не говоря уж о ножах и всем прочем, пригодном для лишения себя жизни. Женщинам, буде таковые попадут в управу, приказываем размотать еще ножные бинты. Почему-то они, дуры, на ножных бинтах от позора чаще всего и вешаются...
   - А это что такое? - напряженным голосом перебил его Сайхун, всматриваясь в чумазое лицо младшего брата. - Почему глаз подбит?
   - Не помню, - смущенно ответил Ким.
   Хваран обернулся к начальнику управы:
   - Его тут что, били?
   Начальник изменился в лице, однако ответил с достоинством:
   - Никак нет, светлейший. Может быть, патрульные немного помяли, когда тащили в управу... Парнишка-то ведь оказывал сопротивление...
   - Он назвал свое имя и сан? - угрожающим тоном спросил Сайхун.
   - Дак это... - забормотал главный стражник, - он же был вусмерть пьяный, что-то орал, конечно, но ребята не поняли, что он княжич... Думали, простой киримский студент...
   - Назвал или нет?
   - Отстань ты от него, - с сочувствием глянув на вспотевшего начальника, сказал Ким. - Пошли отсюда! На свежий воздух хочу!
   Щеки Сайхуна под ритуальными белилами покраснели от гнева.
   - Как смели обращаться с Енгоном словно с каким-то подзаборным пьяницей?!
   Начальник управы при виде разгневанного хварана без раздумий упал на колено. Сейчас как пойдет махать мечом, только головы полетят, а потом еще и невиновен окажется - дескать, ничего не помню, дух вселился, а духи государю неподсудны.
   - Простите, благородные господа, патрульные обознались, мы их непременно накажем...
   С полминуты Сайхун сверлил взглядом лысую макушку начальника стражи, свирепо сопя, однако взял себя в руки и на сей раз решил смилостивиться.
   - Ладно уж, Ким, пошли из этого свинарника, - бросил он и пошел из подвала. Ким кое-как поплелся за ним.
   - А тебе урок, коротышка, - громко, чтобы слышал начальник стражи, вразумлял брата Сайхун. - Истинный Енгон должен защищать свою честь, даже когда он изволил напиться! Сколько их было в патруле? Человек пять-шесть, не больше? Лучше бы ты их зарубил, чем позволять притащить тебя сюда! Дядя заплатил бы штраф, зато твоя княжеская честь осталась бы незапятнанной!
   Начальник услышал, но смолчал, подумав про себя: "Чтоб вас всех чумные бесы пожрали, проклятые хвараны! Надо же было так лопухнуться! А этим недоумкам из ночного патруля велю - пусть в следующий раз внимательней слушают, что болтают задерживаемые, - и заодно наложу взыскание на каждого..."
   Братья вышли во двор управы. Кима ослепило солнце, в легкие ворвался свежий ветер, изгоняя тюремный смрад. Время уже близилось в полудню. У высокой стены рядом с воротами сидели на корточках полтора десятка солдат в форме Енгонов. При виде Сайхуна они дружно поднялись на ноги.
   - Ха, легко сказать - "заруби", - ворчал Ким. - Интересно, чем бы я их зарубил, когда у меня не было с собой меча?
   - А где же был твой меч? - ядовито поинтересовался старший брат. - Дозорные отобрали?
   - Нет, конечно! М-м-м... Должно быть, забыл у Рея...
   - Забыл меч! - презрительно повторил Сайхун, изничтожив Кима взглядом. - Ты, конечно, извини, братец, но это поступок, достойный только варвара.
   Ким промолчал, страдая от стыда и похмелья.
   - Ладно, пошли домой. Переоденешься, умоешься, а потом...
   - Я лучше сначала сбегаю к Рею за мечом, - возразил Ким.
   На свежем воздухе он кое-что вспомнил о событиях прошлой ночи, и ему стало тревожно. Не случилось ли чего с Реем и Чинхой? Что если тот "бес" вернулся и прикончил их?
   - Надо проведать Рея и посмотреть, всё ли в порядке, - сказал он вслух.
   Сайхун поманил к себе одного из воинов, взял у него меч и протянул Киму:
   - На, позорище! Вот твой меч. Я уже заходил к Люпинам.
   - Там все живы?
   - Что за странный вопрос? - удивился Сайхун. - Разумеется, да. Рей выполз во двор такой же зеленый, как ты, очень извинялся, ничего внятного о том, куда ты делся, не сказал - дескать, уснул, ничего не помню. Да что у вас там произошло? Поссорились, что ли?
   Ким принялся рассказывать о ночном госте.
   - Темная история, - задумчиво сказал Сайхун, когда брат закончил. - Говоришь, этот "бес" подбивал тебя на убийство? Ясно как день, что это был лазутчик, и целью его был не купчишка Рей...
   - Не называй его купчишкой, - перебил его Ким. - Не к лицу нам, Енгонам, тыкать человека носом в его низкое происхождение. "Истинное благородство - благородство духа" - как выразился великий воитель Облачный Ветер!
   - Облачный Ветер, конечно, так и выразился, но при этом сам он вел свой род от Желтого Государя.
   - Ну и что? Пока что я не встретил в Сонаке никого, кто внушил бы мне такое уважение, как Рей Люпин, - гнул свое Ким. - Он умнее меня, гораздо лучше образован, четко знает, чего хочет в жизни...
   - Не худо было бы навести справки о твоем выдающемся Рее, - заметил Сайхун. - Как знать, может, он совсем не тот, за кого себя выдает. Я повторяю - целью лазутчика явно был не он, а ты, Ким. Похоже, именно тебя хотели втравить в неприятности, и отчасти этого добились. Или даже не тебя, а самого князя Вольгвана...
   - Да как ты мог такое предположить! - возмутился Ким. - Рей - воплощение честности и внутреннего благородства! Хочешь, пойдем к моим друзьям, и они подтвердят...
   - Ах да, совсем забыл - не болтай особо об этой истории, пока мы не выясним, кто из наших врагов подослал лазутчика. Особенно с теми простолюдинами, с которыми ты пьянствовал сегодня ночью. А лучше вообще забудь дорогу в тот квартал...
   На улицах было очень многолюдно. Солдаты шли спереди и сзади, расталкивая народ. Хварану угодливо кланялись, на Кима поглядывали с недоумением. По дороге домой братья завернули на рынок, где Сайхун купил крынку свежей сыворотки, которую Ким с благодарностью тут же и выпил. Солнце, ветер и прогулка оживили его. Браться держали путь в аристократический квартал Сонака Поднебесный Удел, что под самой стеной Небесного Города - огромного дворцового комплекса, обиталища императора и его двора. В народе Поднебесный Удел ехидно прозвали Подзаборным. Улицы становились все шире, все чаще попадались навстречу всадники и паланкины, наряды прохожих запестрели яркими красками, засверкали золотой вышивкой. По обе стороны улицы за высокими белеными оградами поднимались стены особняков, дворцов и храмов. Вскоре братья свернули к роскошному пятиярусному дворцу, окруженному обширным садом. Его крыша с приподнятыми углами, крытая красной и золочёной черепицей, казалась крыльями феникса, которые белоснежный дворец широко распахнул, готовясь взлететь в небо. Это был дворец Вольсон, Лунная Крепость - столичная резиденция князей Енгонов.
   Во дворе перед высоким крыльцом братьев поджидал один из слуг князя Вольгвана.
   - Господин князь велел вам немедленно явиться, - с поклоном сообщил он Киму. - Он встретится с вами в южной галерее внутреннего двора. Переоденьтесь, умойтесь, да поторопитесь - князь уже давно ждет вас и, кажется, весьма разгневан.
   - Дядя меня ждет? - испуганно повторил Ким. - Он что, уже все знает?
   - А ты как думал! - насмешливо заметил Сайхун.
   Киму стало очень не по себе. Похоже, князь и впрямь сердит, если решил лично устроить выволочку приемышу. А ведь может и меч отобрать. Скажет - недостоин! И вообще, как захочет, так и накажет. Хочет - на улицу выгонит, хочет - голову срубит. Тут, в Сонаке, отец, глава дома, волен в жизни и смерти всех своих детей, даже родных. А о неродном и говорить нечего...
   Сайхун похлопал младшего брата по плечу:
   - Ну, желаю успеха. Ты, главное, не оправдывайся. Бейся лбом об пол и на каждый упрек жалобно кричи - так точно, виноват, исправлюсь!
   - Тебе-то хорошо советовать, - уныло сказал Ким и побежал переодеваться.
  

Глава 4

Стрекозий остров.

Плохая примета

  
   - Мотылек, вставай! Солнце уже взошло!
  
   Сонный Мотылек неохотно приоткрыл глаза. Бабушка права - действительно взошло, причем успело подняться довольно высоко. Вон как ярко светит сквозь вощеную бумагу. В нос тут же забрались такие знакомые, крепкие и сладкие запахи кладовки. Над головой, прицепленные к стропилам, сушатся серо-зеленые метелки мяты, свисают гирлянды белого чеснока, красного стручкового перца и черных древесных грибов, вкусно пахнут золотистые низки жирной копченой рыбы. По стенам на тонких веревочках развешаны десятки вишневых и коричневых, сладко пахнущих лепешек, на которых уже пасутся мухи. Так бабушка запасает на зиму абрикосы и вишни - протерев их в кашу, выливает на плоские камни и высушивает на солнце. И еще почему-то щекочет ноздри горьковатый терпкий запах полыни.
   Маленькая тесная кладовка превратилась в спальню только накануне вечером. Мотылек самовольно перевесил сюда свой гамак, заявив бабушке, что теперь тут будет мужская половина дома - дескать, мужчина должен спать не с бабушкой, а отдельно. Ута поворчала, посмеялась, но спорить с внуком не стала, про себя подумав, что Мотыльку скоро надоест спать одному или ему приснится страшный сон - и он перебежит обратно.
   Мотыльку в голову то и дело приходили разнообразные сногсшибательные идеи. Например, несколько недель назад он объявил бабушке, что ему не нравится его имя, - "какое-то оно девчоночье" - а потому он меняет его на Великий Водяной Дракон Царь Микавы. Эта блажь так прочно засела ему в голову, что чуть ли не три недели он откликался исключительно на Великого Водяного Дракона, а если его по ошибке называли Мотыльком, сердился и поднимал крик. Но как-то раз "Царь Микавы" целый день плескался у пристани с мальчиком с Косы по имени Водомерка и так с ним сошелся, что к вечеру в знак вечной дружбы поменялся с ним именами. Однако имя "Водомерка" ему совсем не нравилось, да и мальчик вернулся к себе на Косу. Не прошло и двух дней, как оба новых имени были совершенно забыты.
   - Вставай, соня!
   Ута заглянула в кладовку. Бабушка невысокая и полненькая; у нее круглое загорелое лицо, румяные щеки, раскосые ласковые глаза, и вся она похожа на пожилую домашнюю кошку. Голова туго обмотана ярко-красным праздничным платком, чтобы спрятать седые виски, на морщинистой шее - бусы из ракушек.
   - Я же знаю, что ты проснулся! Поднимайся, солнышко, завтрак на столе!
   - Ну бабушка, еще немножко поваляюсь...
   - Ты не забыл, какой сегодня день?
   - А какой?
   Ута улыбнулась, протянула руку и повесила на гвоздик над гамаком сплетенную из соломы тигриную морду.
   Мотылек взглянул на плетенку, и с него весь сон вмиг слетел. Сегодня же начинается праздник Голодных Духов!
   По всей империи - от южных джунглей царства Ле Лои, где верят, что небо - это шляпка Мирового Гриба, до скудных плоскогорий севера, где небеса считают донышком закопченного Мирового Котла, - отмечают в конце лета дни Голодных Духов. По древнему поверью, в новолуние последнего летнего месяца открываются врата преисподней - и остаются открытыми целых шесть дней. Всё это время обитатели нижних миров свободно шастают по земле, прихватывая с собой ее зазевавшихся обитателей. Духи предков дружно устремляются в свои бывшие дома, проведать правнуков, которые пользуются удобным случаем, чтобы почтить их и заодно выпросить что-нибудь полезное. Шесть дней, пока не затворятся адские врата, родители прячут детей и никуда не пускают их одних, особенно после заката, - чтобы бесы не украли. Страшный и веселый праздник, таинственный и трогательный, когда бесы бродят прямо за калиткой, когда чествуют духов-хранителей и кормят впрок местных квисинов, когда вся семья - живые и мертвые - раз в году собирается у одного очага...
   Мотылек вывалился из гамака, едва не угодив ногой в большую корзину с сушеной фасолью, натянул штанишки и побежал умываться на широкое крыльцо, где в тени под навесом стояла бадья с дождевой водой. Прохладная вода окончательно разбудила Мотылька. Он поплескал себе в лицо, сладко потянулся, вдохнул полной грудью запахи сада и раннего утра. Над дверью висел пучок свежей полыни - от бесов, чтобы не пробрались в дом. В ветвях яблонь и тутов перекликались птицы, сердито жужжали пчелы, пытаясь через мелкую сетку пробраться на веранду, где бабушка накрывала на стол.
   Завтрак был необычно сытный: тушеный карп с репой, тертой морковью и пряностями. Никто не умел готовить рыбу так, как бабушка. Она знала десятки рецептов, множество соусов и приправ и сама изобретала всё новые. А вот с мясом у нее не очень-то получалось - его вообще на острове ели очень редко. Как-то Ута попыталась потушить кусок говядины, чтобы побаловать внука, но вышло что-то пресное и скучное.
   - Кушай получше, - говорила бабушка, накладывая куски рыбы в тарелку внука. - В следующий раз будем есть не скоро. Нам сегодня идти далеко-далеко...
   Мотылька не нужно было уговаривать - всё умял в один присест и вскочил, собираясь бежать в сад.
   - Куда поскакал? Ну-ка стой! А одеться?
   Мотылек весь извелся от нетерпения, пока бабушка одевала его в выходной наряд. Широкие жесткие штаны до середины голени с красным гарусом по низу; бледно-зеленая рубашечка, а поверх нее еще одна, тоже светло-зеленая, но с набивным рисунком в виде крупных красных гвоздик. Обязательно ярко-алый пояс - бесы красного цвета боятся. На заскорузлые подошвы пришлось надеть соломенные сандалии. Всклокоченные черные волосы Мотылька бабушка расчесала и завязала в пучок на макушке. Проверила, чисто ли умылся. Наконец отпустила:
   - Иди, играй пока. И только попробуй изваляться в грязи!
   Мотылек тут же побежал через сад к забору, кататься на калитке и глядеть на народ. А посмотреть было на что. Прямо за забором, по самому краю "степи", тянулась дорога к Перевозу. Вдоль дороги, почти не давая тени, торчали непривлекательные деревья лох с колючками и серой корой - единственные деревья, которые не боялись жаркого солнца и росли на острове повсеместно. Обычно в ранний утренний час дорога пуста, но сегодня по ней текли целые толпы народа. Над дорогой стоял гул веселых голосов, лай собак, смех, шарканье множества ног. В глазах Мотылька зарябило от многоцветия праздничных нарядов. Островитяне двигались не спеша, в обе стороны - и к Перевозу, и на Косу, почтенные люди - целыми семействами, парни и девушки - шумными компаниями. Между взрослыми с веселыми воплями носились дети. Можно было даже встретить незнакомого человека - например с Косы, где Мотылек знал не всех, или вообще с соседнего большого острова Горбатый Холм, а то и откуда-нибудь еще подальше, даже с другого берега, а это все равно что с того света. И какие все нарядные, какой торжественный у всех вид! Пламенеют красные рубашки и юбки; руки почти у всех заняты узлами и свертками, у многих за спиной плетеные короба с приношениями разнообразным духам - обитателям Стрекозьего острова.
   Те, кто шел налево, направлялись на Косу, к источнику, где росла огромная смоковница с такими толстенными ветвями, что под ними было даже боязно стоять. Весь год к источнику приходили женщины с ведрами и кувшинами, по ветвям лазали мальчишки. Козы, напившись из источника, в поисках молодых листьев забирались на могучее дерево всем стадом чуть ли не до самого верха. И лишь раз в год люди вспоминали, что в смоковнице живет местный ками, дух-покровитель рода Сок.
   Легенда гласила, что в незапамятные времена на Стрекозий остров приплыл некто Рябой Налим, основатель рода, с многочисленным семейством, и привез этого ками в наглухо запечатанном глиняном горшке. Горшок он закопал у источника и посадил там смоковницу. С тех пор ками жил на Косе и присматривал оттуда за островитянами: посылал рыбу в достаточных количествах, щедрые урожаи моркови, кабачков и баклажанов, здоровых новорожденных детишек; следил, чтобы квисины особенно не распускались и знали меру в пакостях - в общем, обеспечивал благоденствие рода. До сих пор, чтоб не сглазить, вполне успешно. Ками был непривередливый и не жаловался на то, что его мало почитают, довольствуясь венками из маков и гвоздики и красными тряпочками, которые деревенские жители развешивали в дни Голодных Духов на ветвях смоковницы.
   Более существенные приношения - пироги, битая птица - предназначались "сторожам". Так называли местных квисинов, непотребные морды которых были вырезаны на деревянных столбах возле Перевоза. Квисин есть квисин: прикармливай не прикармливай злого духа - добрее он не станет. Но все же если его, гада, ублажать как следует, то он будет ценить то место, где живет, и не пустит никаких чужих бесов на свою "натоптанную" территорию. И то благо. Ведь чужой квисин - как разбойник: ему бы нахапать, разорить и убраться восвояси. А свой... Толку от него, конечно, никакого, зато он уже сытый, да и привычный. И с местным ками давно уже все поделил...
   Так целый день бродят деревенские жители по острову взад-вперед. Сначала ками поклонятся, потом квисинов накормят, повидаются с родственниками, женщины покрасуются в новых нарядах, людей посмотрят, себя покажут. Вернувшись вечером, выставят на крыльцо фонари - чтобы не заблудились души предков по дороге домой, сядут у очага, помянут умерших, скормят огню жертвенные кушанья и бумажные полоски с просьбами. А ночью, когда старики и малые детишки лягут спать, начнется настоящий праздник: разожгут на берегу Микавы большой яркий костер, накроют под открытым небом длинные столы, девушки и парни будут петь предкам величальные песни и танцевать для духов ритуальные танцы, а потом пойдет гульба и веселый пир, который продлится до самого утра...
   Подумал Мотылек об этом костре, о танцах и пире и позавидовал взрослым парням - его-то ночью на берег, конечно, не пустят...
   - Мотылек, готов? Ну-ка повернись! Вот молодец, даже коленки не запачкал!
   Бабушка спустилась с крыльца. На ней розовая кофта с широкими рукавами и вышивкой у ворота, небесно-синяя юбка до щиколоток, на грудь спускается ракушечная гирлянда, на ногах нарядные сандалии, за спиной лыковый плетеный короб со снедью и дарами духам, в руке - большой соломенный зонтик.
   - На, понесешь вот это, - Ута протянула внуку объемистый, но не тяжелый тюк. - Берегись, чтобы собака не выхватила, тут пироги.
   - Для деда Хару?
   - Сколько раз говорила - не называй святого старца дедом!
   - Он сам мне разрешил!
   - Разрешил не разрешил, а все равно это неприлично. Давай-ка поклонимся домовым, чтобы благословили нас на дорожку...
   Бабушка и внук, обернувшись к дому, поклонились в пояс и вышли за калитку. И тут же с дороги послышалось:
   - Ута, голубушка! С праздничком тебя!
   - Хиноко, сестричка, ты ли это!
   - И внучек с тобой? Как вырос-то!
   Ута оживилась, приосанилась и поспешила навстречу дальней родственнице с Косы, которую, конечно же, сто лет не видела. Мотылек закатил глаза и испустил душераздирающий вздох. Ну всё, теперь начнут точить лясы. Пока всеми сплетнями не поделятся, бабушку с места не сдвинуть. А там еще какая-нибудь родственница встретится...
   - Вот, идем с Косы - благодетеля нашего посетили, теперь "сторожей" покормим... Ох, ноги-то как болят, милая, шутка ли, пройти два ри, да еще столько же обратно! Старик мой остался дома, у него ведь еще по весне в левое колено вселился бес...
   - Как твоя уважаемая свекровь - все не встает?
   - Ах, голубушка, даже не спрашивай. Все с нею намучились, и конца-краю этой муке не видно...
   - Что ж, старость не радость... А это что за красавица-невеста с тобой?
   - Да это же Кувшинка, внучка моя! Весной просватали, осенью будем замуж выдавать...
   - Малюточка-Кувшинка? Ох, сестричка, как время-то летит! Кажется, совсем недавно и мы с тобой невестами были...
   Ахи, охи, болтовня бесконечная... Мотылек оглянулся по сторонам - нет ли знакомых мальчишек. Как назло, никого не видать. Тогда он присел рядом с женщинами на корточки и принялся рисовать пальцем страшную рожу прямо в дорожной пыли. Сам не заметил, как вывозился по самые локти.
   - ...А ты, сестричка, как всегда? К безымянному на поклон? Неужели потащишь мальчишечку в такую даль, через степь, в самый солнцепек?
   - Ничего, дойдет, небось не в первый раз. Надо же кому-то и старшего бога почтить, - ответила бабушка с едва заметным укором в голосе. - Мы ведь тут поселились непрошеными гостями, а об исконном владыке наших мест и не вспоминаем. Нехорошо это. Как бы он не разгневался на нас.
   Родственница, смутившись, засуетилась, вытащила из короба внучки маленький сверток - тот, что сверху лежал, - и протянула Мотыльку.
   - Ах, будем живы - и мы непременно безымянного почтим, только уж больно идти-то далеко, да по таким бесовским местам... Ну, передайте от нас святому старцу поклон да вот это...
   Сверток был липкий, и от него пахло медом. Мотылек с надеждой подумал, что сладости, возможно, достанутся ему. Наверняка дед их не любит, он же старый - зачем ему мед?
   Наконец попрощались, отправились дальше, ежеминутно кланяясь знакомым и родственникам. Не прошло и получаса, как вышли из деревни и добрались до развилки: налево - Коса, направо - Перевоз, прямо - совсем узкая, едва заметная тропинка, уводящая вдаль, через просторы наливающейся дневным жаром степи. Туда и свернули Ута с внуком.
   Вот и шум праздничной толпы стих, дома, сады и дорога остались позади. Слышно только, как трещат кузнечики и похрустывают травинки, ломаясь под ногами. Над головой с назойливым жужжанием вьются мелкие мухи. По обе стороны тропы до края земли простерлась степь, заросшая сухой низкой колючей травой. В ясном небе, как назло, ни облачка, от солнца больно глазам. Вокруг, в траве, цветут алые зубчатые звездочки гвоздики и ярко-синий цикорий.
   С каждым шагом становилось все жарче, цветы смыкали свои лепестки, сливаясь с серо-золотистой травой. Бабушка раскрыла над головой соломенный зонт.
   - Иди сюда, Мотылек, - проворчала она. - Поздненько вышли, а все из-за того, что кое-кто любит поваляться в гамаке!
   - А вот и нет - все из-за того, что кое-кто болтал по дороге с разными тетками...
   - Молчи уж, соня... Чую, день будет жаркий - хорошо, если доберемся к полудню. А вечером мне идти обратно через степь по темноте - вот страху-то натерплюсь...
   Утро переходило в день. Равнина - как горячая сковородка, так и полыхала жаром. Вокруг ни души. Тропинка вилась между неглубокими сухими оврагами, обходила заросли колючих кустов. Мотылек скоро устал, начал ныть и спотыкался. Ута тоже утомилась - то и дело останавливалась, ставила на землю короб, вытирала пот со лба. Пару раз путешественникам попадались на пути оазисы колючего лоха, где можно было передохнуть в сомнительной тени узких серебристых листьев. Тогда останавливались на привал. Один раз встретили под деревом спящую корову - должно быть, отстала от стада и решила переждать тут дневную жару. Другой раз наткнулись на бродячую собаку, всю в репьях, ласковую. Мотылек хотел дать ей кусок пирога, но бабушка не позволила - дескать, потом до самого дома не отвяжется.
   В самую жару, когда солнце стояло прямо над головой, а воздух дрожал от зноя, бабушка и внук неожиданно вышли на странное место, как будто посреди степи кто-то распахал землю. Тропинку пересекали черные, ровные, как плугом проведенные борозды, усеянные мелкими белыми шариками - словно костяные бусы просыпались на обгорелую траву.
   - Что это? - спросил Мотылек.
   - Грибница, - сердито сказала бабушка и потянула внука за руку, чтобы обошел черную землю стороной. - Бесов круг. Ты смотри ж, куда вылезла, окаянная, прямо под ноги...
   Мотылек потянул носом - грибные шарики пахли заманчиво.
   - Может, насобираем на обед?
   - Ни в коем случае! Даже не прикасайся! Ох, плохое предзнаменование! Квисины нам путь заступили - как бы не было беды...
   - И что теперь - назад повернем? - Мотылек с любопытством посмотрел на белые шарики. Никакого страха он не чувствовал.
   - Нет, мы уже почти пришли...
   Ута поплевала в обе стороны, сложила пальцы от сглаза и повела внука дальше, к маячившей впереди роще.
   Не прошло и получаса, как Ута и Мотылек вошли в тень развесистых деревьев. На всем острове было только одно такое влажное место. Там пробивался на поверхность источник, образуя полноводный ручей. Окрестности ручья густо заросли платанами, тутами и одичавшими садовыми деревьями, плоды которых никто не собирал, - они считались принадлежащими безымянному богу Стрекозьего острова.
   Среди деревьев пряталась полуразрушенная каменная стена. Тропинка бежала вдоль нее и заканчивалась возле высоких, в два человеческих роста, ворот. Их деревянные створки давно сгнили и отвалились, но украшенная резьбой каменная арка казалась нерушимой. Над воротами нависал огромный платан.
   Бабушка закрыла зонт, поправила лямки короба, утерла пот со лба.
   - Хорошо-то как! - вздохнула она. - Тенек, прохлада! Ну, хвала богам, добрались!
   И они вошли под арку на землю святилища - как в темную сырую пещеру.
  

Глава 5

Ким получает нагоняй и принимает решение

поселиться в дырявой бочке

  
   Восточный внутренний двор столичного дворца Вольсон с четырех сторон окружала галерея: частые колонны из светло-серого мрамора, косые тени, мягкий рассеянный свет, запах цветов и воды. Внутренний двор с его цветниками, мраморными фонариками и дорожками из плоской гальки, обрамленными мхом, был залит полуденным солнцем. В центре, над прудом размером с небольшую лужу, повисла воздушная беломраморная беседка, куда князь Вольгван обычно приглашал гостей на чаепитие, если разговор предстоял конфиденциальный. Солнечные блики плясали на воде среди лилий. С восточной стороны пруд был огражден бамбуковой дамбой высотой по колено. Струйки воды, переливаясь через край игрушечной дамбы, журчали каждая на свой лад. То была "музыка вод", во всей полноте внятная только слуху водяных фей.
   А вот и сами феи - словно стайка бабочек, выпорхнули из беседки.
   - Ага, братец Ким! - прозвенел нежный голосок. - Мы слыхали, ты вчера провалился на экзамене?
   Не успел Ким глазом моргнуть, а их уже нет - исчезли, как будто ветер разметал лепестки цветов. В воздухе остался только запах розы и корицы. Ким невольно принюхался, поразился: "Эти-то откуда всегда все узнают? Ведь сидят взаперти..." Прекрасные невидимки - "феи", которых он невольно вытеснил из сада, были его сводными сестрами, которых он вблизи не видел ни разу в жизни, - только время от времени болтал с ними через занавеску. Сестер до замужества прятали на женской половине дворца, и смотреть на них не полагалось никому из мужчин. Ведь они будущие жены князей, а возможно, если очень повезет, и императорские наложницы.
   Ким не знал их лиц, но был абсолютно убежден в том, что они прекрасны. В Сонаке знатная девушка считалась красавицей по определению. Князь Вольгван специально постарался, чтобы его дочерей-невест внесли в иллюстрированный ежегодник "Двадцать величайших красавиц империи". Иллюстратор этого сборника, разумеется, руководствовался исключительно своим воображением и девятью основными каноническими признаками красоты, не считая тридцати трех дополнительных. Признаки были таковы: белоснежная кожа; румянец нежный, как в сердцевине цветка груши; рот крошечный, сочный и яркий, словно капля крови на снегу; глаза - звезды, способные говорить без слов, и брови-бабочки, которые договорят недосказанное глазами; нос - благородный, тонкий, с высокой переносицей; хрупкий и гибкий стан - такой, что ветер дунет, и деву унесет, как тростинку; волосы - как грозовые облака; походка - как лист плывет по воде, или ветерок пробегает по траве, не согнув ее кончики...
   Считалось, что во всей полноте эти признаки присущи лишь феям и легендарным императорским наложницам, вроде знаменитой красавицы прошлого царствования Госпожи Ивовый Цвет, Ходил слух, что она тоже была феей - незадолго до безвременной кончины государя она таинственно исчезла из своих покоев, которые нельзя было покинуть иначе, как на облаке, и никто ее больше не видел...
  
   Задумавшись о красавицах, Ким даже не заметил, как во дворе появился князь Вольгван. Глава рода Енгон вышел неспешным шагом из тени, обмахиваясь веером. Одет он был по-домашнему: шелковая рубашка до колен, перевязанная кушаком, просторные шаровары, плетеные сандалии на босу ногу. Бритая голова украшена старыми шрамами, седеющие усы свисают ниже подбородка. Даже в домашнем платье князь Вольгван выглядел внушительно - рослый, тяжелый, коренастый. Когда-то Ким, впервые увидев его у пристани в маленьком лесном поселке, был ошеломлен. Перед ним, деревенским мальчишкой, предстал огромный воин, великан в сияющей броне, с многочисленной свитой - не человек, а демон войны, грозный и великолепный, который даже в одиночестве ведет себя так, словно за его спиной стоит целая армия. С тех пор прошло немало лет. Князь вышел в отставку, постарел, раздался вширь, однако Ким по-прежнему робел перед ним, как в детстве.
   При виде приемыша князь добродушно улыбнулся:
   - А, явился, гуляка...
   - Здравствуйте, господин князь.
   Не доходя шагов десяти до опекуна, Ким опустился на колени и почтительно уткнулся лбом в каменный пол галереи. Пол был дивно прохладный и чуть влажный - наверно, недавно мыли. У Кима даже головная боль утихла. "Так бы и стоял, - подумал он, блаженно закрывая глаза. - Эх, поспать бы сейчас..."
   - Ну, сынок, как прошел экзамен? - раздался над его головой басовитый голос Вольгвана. - Сложный вопрос попался?
   - Ох, давайте не будем об экзамене, - вздыхая, сказал Ким - Я всегда думал - зачем нам, потомственным военным, забивать головы такой чушью, как, например, проблема зла! Наше дело - защищать священную особу государя и уничтожать врагов империи. А стоит только начать рассуждать о долге, так и до измены можно дойти...
   - Так, - из голоса князя как-то внезапно пропало добродушие. - Значит, провалился?
   - Пока еще рано об этом говорить. Результаты объявят через три дня. Вы же понимаете, дядя, - все зависит от того, кого назначат в отборочную комиссию. Если наберут каких-нибудь старых сморчков, которые каждую свежую, небанальную идею воспринимают как личное оскорбление, тогда дело плохо...
   - Точно, провалился, - резюмировал князь Вольгван и с треском захлопнул веер.
   Ким вздрогнул и съежился, готовясь к взбучке.
   - И что дальше делать будем? - задумчиво спросил князь. - Еще два года сидеть на моей шее? Шляться по кабакам, заводить сомнительные знакомства в Нижнем городе, напиваться с купцами, бегать по крышам, устраивать драки со стражниками? Меня такой вариант развития событий не устраивает. Тебя, полагаю, тоже. Есть другие идеи?
   - Я бы мог пойти в хвараны, - скромно предложил Ким.
   Это предложение не вызвало у князя Вольгвана ничего, кроме хохота.
   - Слушай, не смеши меня! Как ты себе представляешь офицера, который на голову ниже своих солдат и похож на переодетую девчонку?
   - Но ведь хвараны...
   - А что хвараны? Ну, послужишь ты годик-два, а дальше что? Вот исполнится Сайхуну двадцать лет, он женится и перейдет в регулярное войско. А ты кому там нужен, комар тонконогий?
   - Между прочим, для киримца я высокий мускулистый парень! - запальчиво заявил Ким.
   - Всем известно, что худшие солдаты получаются из уроженцев Кирима. Да киримцы за всю свою историю ни одной войны не выиграли! Вообще странно, что у вас там смогло образоваться хоть какое-то государство!
   - Дело не в том, чтобы выигрывать войны, а в том, чтобы не ввязываться в них! - ответил Ким неточной цитатой из знаменитого имперского стратега, воителя Облачного Ветра.
   - Ты бы лучше на экзамене эрудицию проявлял! - рявкнул Вольгван, нахмурясь. - Вот навязался недоделанный хваран на мою голову!
   Ким испуганно замолчал. Князь, глядя вдаль, задумчиво почесал веером переносицу.
   - Ты хоть что-то написал? - спросил он после долгого молчания. - Работу сдал?
   - Да, что-то накорябал. Хотя, по-моему, это подлость - все вопросы должны быть известны заранее, тогда можно хоть как-то подготовится, но в этой бесовой комиссии зачем-то выдумывают каждый год новые темы - и никому не говорят, какие...
   - Ладно, - проворчал князь. - Тогда дело поправимое. В комиссии, как ты верно заметил, сидят одни старые пердуны, и если они сослепу поставят тебе не ту оценку, то мы им на это ненавязчиво укажем... Ох, Ким, сколько мне с тобой хлопот! Сколько времени и денег потрачено на репетиторов, а ты к экзаменам готовился спустя рукава, да еще эта вчерашняя драка с ночной стражей... Ты хоть подумал, что будет, если эта история дойдет до Небесного Города? Как тебя там встретят, когда ты явишься на службу?
   "Надо каяться", - напомнил себе Ким. Он сделал над собой усилие, стукнулся лбом об пол, а потом поднял голову и заявил:
   - Да не желаю я становиться чиновником!
   - Что ты там вякнул?!
   Ким сел на пятки, выпрямил спину и с вызовом взглянул на князя:
   - Почему вы не позволяете мне пойти в хвараны?
   Князь Вольгван пристально посмотрел на приемыша:
   - Что, надо повторить еще раз? Или я привожу неубедительные доводы? Ладно. Хорошенько подумай и скажи мне, чем ты отличаешься от своих братьев, кроме роста, цвета глаз и редкостной лени?
   - Тем, что я не рожден Енгоном, - мрачно ответил Ким. - Военная служба - это дело благородных. А государственные экзамены бессословные. Каждый имеет право попытаться стать чиновником - хоть последний крестьянин, хоть сирота безродный, лишь бы сдал экзамен.
   - Именно так. Только никто не будет несколько лет подряд тратить время и деньги - к слову, немалые, - вбивая в тупую башку крестьянина тринадцать книг священного канона и обучая его излагать свои мысли стихами. Потому-то большинство студентов сейчас - сыновья богатых худородных торгашей, вроде твоего сомнительного дружка Люпина...
   - И приемыши вроде меня, - пробурчал Ким.
   Мысленно он сказал "незаконные сыновья всяких князей", но, конечно, вслух такое повторить не решился.
   - Молодец, - похвалил князь. - Ты еще сделаешь такую карьеру, какая всем этим богачам и не снилась. С нашими связями при дворе мы быстро пристроим тебя секретарем к какой-нибудь важной шишке, а там уж все будет зависеть от твоей личной ловкости и сообразительности. Ну а твоим братьям, урожденным Енгонам, как ты верно подметил, на гражданской службе делать действительно нечего. В чем дело, сынок, не вижу радости на лице?
   Вид у Кима был такой, как будто он открыл заветный ларец и нашел там кучку мышиного помета.
   - Э... дядя Вольгван, разве вы... не собирались меня усыновить?
   - Нет, - удивленно ответил князь. - А зачем?
   Ким побагровел.
   - Дивлюсь я на тебя, сынок. Вместо благодарности вдруг слышу какие-то нелепые претензии...
   - Ладно же, - сдавленным голосом произнес Ким. - Если стать хвараном мне не судьба, видать, придется уйти в горы!
   - Это куда - к разбойникам, что ли?
   - Нет, в монастырь!
   Князь снова захохотал:
   - Давай! Представляю, какой из тебя выйдет монах! Примерно такой же, как и солдат!
   - Да уж не хуже, чем чиновник, - съязвил Ким.
   Князь помахал рукой, с трудом удерживаясь от смеха:
   - Скатертью дорожка.
   - Премного благодарен за благословление! - ледяным тоном заявил Ким, вызвав у князя новый приступ хохота.
   - Всё, проваливай!
   Ким в последний раз стукнул лбом о пол, встал на ноги и с достоинством удалился. Выйдя за дверь, он постоял несколько секунд, слушая затихающий смех опекуна, и вдруг изо всех сил пнул стенку. Его разбирала бессильная злость. Самое обидное, что и винить было некого, кроме себя. Ким оказался в ловушке своих собственных амбиций и фантазий. Князь Вольгван действительно никогда даже не намекал, что собирается усыновить Кима или официально признать его своим незаконным сыном. Ким наконец ощутил себя тем, кем и являлся, то есть облагодетельствованным простолюдином, а вовсе не княжеским наследником.
   Теперь совершенно ясно - хвараном ему не бывать никогда. И в армию его не возьмут. Его доля - синий чиновничий халат, согнутая спина, близорукие глаза, жизнь в четырех стенах, интриги, рутина и смертная скука.
   "Вот возьму и впрямь уйду в монастырь! - с ожесточением думал Ким, шагая по коридору в свои покои. - Например, вступлю в секту Идущих в Рай - назло дяде! Придется ходить с обритой головой, в холстяной рясе, питаться одним размоченным просом, проводить ночи за чтением молитв и опускать глаза при виде любой встречной женщины от восьми до восьмидесяти, правда, непонятно, зачем и кому это нужно...
   Нет - лучше стану горным отшельником. Буду бегать по лесу голым, с нечесаной гривой до колен, никогда не мыться, питаться кореньями и личинками, плясать по ночам с духами и сожительствовать с барсучихой-оборотнем...
   А лучше всего - стану юродивым! Даже из города уходить не надо. Поселюсь в дырявой бочке напротив ворот дворца Вольсон, буду просить милостыню, заведу себе медный чайник и начну всем говорить, что у меня там тайный путь в Небесную Канцелярию - как этот чудак с рынка, про которого мне недавно рассказывал Рей..."
   Повернув за угол, Ким налетел на Сайхуна, который неожиданно выступил ему навстречу бесшумно, как призрак.
   - Ну как, жив, братишка? Князь тебе шею не свернул?
   - Мои карьерные планы меняются, - надменно сообщил Ким. - Я ухожу в монастырь!
   - Ты что, с ума сошел? Отец тебе такую карьеру прочит! Такие надежды на тебя возлагает!
   - Знаем, знаем, какие это надежды, - желчно процедил Ким. - Нет, брат, забудь. Моя судьба отныне - хижина в горах, ключевая вода, пост и молитва.
   - Чего только с похмелья в голову не взбредет! Слушай, - Сайхун положил Киму руку на плечо, - пошли со мной пообедаем, а то ты какой-то бледный, наверно, с голодухи. А вечером пойдем в какую-нибудь харчевню в Нижнем городе, пригласим кисэн, напьемся, что-нибудь сломаем или подожжем, потом переоденемся лазутчиками, замотаем лица и наваляем как следует ночной страже, а князю я ничего не скажу! Как тебе такой план?
   - Устраивает, - буркнул Ким. - Ладно уж, пошли, искуситель.
  

Глава 6

Стрекозий остров.

Боевой барабан

  
   Скоро тропа ушла вниз, со всех сторон ее обступили деревья с влажной корой и пышными кронами. Дневной свет потускнел, стал загадочным, зеленоватым - только отдельные лучи там и сям пронзали листву, как солнечные копья. Подошвы сандалий глухо застучали по каменным плитам. В воздухе сильно и сладко повеяло гниющими фруктами. Из ядовито-зеленой осоки один за другим появились комары и со звоном принялись виться вокруг людей, готовясь к нежданному пиру. Мотылек прихлопнул на руке комара, невольно оглянулся назад. Казалось, солнечный день остался за воротами, и они вступают в царство вечных сумерек.
   Тропа превратилась в прямую дорожку, выложенную из обтесанных каменных плит. Деревья теперь подступали вплотную, распихивая плиты корнями. Между корнями и плитами изо всех сил пробивались травы, перли из каждой щели. Из-под ног разбегались мелкие бурые пауки. Вскоре среди замшелых стволов промелькнул каменный столб, потом еще один... По обе стороны дорожки поднимались из травы каменные стелы - все в паутине и фиолетовых пятнах от упавших слив и смокв. Одни стояли прямо, другие торчали криво из буйной осоки, третьи валялись на земле, едва заметные под упавшими деревьями. Стел было множество - высокие обелиски, приземистые плиты, угловатые и колоннообразные, одни гладкие, другие - покрытые барельефами с полустертыми рисунками и неразборчивыми надписями на забытом языке, с чашеобразными жертвенниками у основания, в которых не было иных даров, кроме дождевой воды и опавших листьев. Весной стелы утопали в цветах, а теперь, в конце лета, было не пройти между плитами от обилия гнилых яблок, слив и абрикосов.
   В деревне эти стелы считали капищем древних богов Стрекозьего острова. Но шаман (в деревне его почтительно называли "святой старец Хару") утверждал, что стелы - на самом деле остатки очень старого кладбища. К роду Сок оно никакого отношения не имело. Островитяне хоронили своих мертвецов на пологом холме у края степи, отмечая могилы только невысокими холмиками. А эти стелы, как и маленький храм в глубине священной рощи, появились задолго до того, как Рябой Налим закопал горшок с ками-хранителем в илистую землю острова. Старец Хару полагал, что святилище гораздо старше, чем сам род Сок, когда бы он ни появился на свет. И принадлежит оно предкам киримцев, причем таким древним, что сами киримцы давно о них забыли. Как и о том, что когда-то были великим и культурным народом, а не дальней дикой провинцией империи.
   Небольшой неказистый храм, зажатый между двумя разросшимися платанами, казался последним уцелевшим обломком какого-то грандиозного здания. Могучие каменные стены с окнами-бойницами под самым потолком были увенчаны типично деревенской остроконечной соломенной крышей, которую настелил сам шаман, чтобы дождь не капал на голову во время молений.
   Ута и Мотылек остановились возле крыльца и низко поклонились "стражам могил", стоящим в воинственных позах по обе стороны главной храмовой двери, завешенной соломенной циновкой. Здешние стражи были не чета кривомордым квисинам, кое-как вырезанным на столбах у Перевоза. Два настоящих царя-демона в полтора человеческих роста каждый, роскошные и устрашающие, в княжеских доспехах, с пламенеющими мечами и круглыми от гнева глазами. Плохо только, что шаман совсем за ними не следил, - пальцы, кончики длинных ушей и языки пламени на мечах откололись, краска со статуй облезла, и выглядели цари-демоны так, словно на них гадило много поколений окрестных птиц.
   - Святой учитель! - деликатно покашляв, позвала Ута. - А мы к вам с гостинцами! Вы где? Ау!
   - Дед! - пронзительно завопил Мотылек. - Выходи!
   Бабушка зашикала на него:
   - Сколько раз говорила, не называй святого старца дедом!
   Тут раздался шорох в осоке, и на дорожку выбрался шаман Хару: штаны закатаны, туловище голое - все ребра выпирают, живот к спине прилип, тощие босые ноги по щиколотку в грязи, лицо мокрое, в паутине, тонкая белая борода заложена за ухо, на спине корзина со сливами.
   Мотылек с боевым кличем рванулся ему навстречу, но бабушка поймала его за шкирку, заставила поклониться старцу.
   - С праздником Голодных Духов! - пропели они в два голоса. - От всей деревни вам поздравления и благие пожелания!
   - И вам того же. - Хару широко улыбнулся, все его лицо пошло морщинами, как печеное яблоко. - Не утомились, с такими коробами почти пять ри по жаре? Пойдемте, отдохнете с дороги. Чаем вас напою.
   - Дед, мы тебе пироги несем!
   - Нет, сначала - бога почтить! - строго сказала бабушка.
   - Подождет, - отмахнулся шаман. - Небось целый год просидел без ваших пирогов - и ничего...
   Ута смущенно захихикала.
   - Нет, не подождет, - почтительно возразила она. - Неприлично заставлять бога ждать, пока мы чаи распиваем. Сначала небесные дела, а уж потом земные. Давайте уж, святой старец...
   - Ну пойдемте, - со вздохом сказал шаман, снимая с плеч корзину со сливами.
   Ута в душе осталась довольна - она была уверена, что шаману нравится ее набожность, что бы он сам ни говорил. Она очень уважала отшельника и во всем старалась угодить ему. Старец Хару тоже явно выделял ее среди односельчан, всегда отзывался о ней с похвалой. Дружба с шаманом льстила Уте и возвышала ее в собственных глазах. Была и еще причина - Мотылек. В деревне болтали, что бабушка собирается отдать внука шаману в ученики, а возможно, и в преемники - потому и таскает его в святилище, невзирая на тяжелый и долгий путь через степь. Ута эти слухи не подтверждала, но и не опровергала.
   Мотылек о бабушкиных замыслах и не подозревал. Он знал шамана столько, сколько помнил себя, и был единственным человеком на острове, кому доставало нахальства называть его дедом. В раннем детстве он полагал, что Хару и есть его дед, бабушкин муж. На самом деле Ута не была родней отшельнику и по возрасту годилась ему в дочери, если не во внучки, - старцу Хару было далеко за девяносто, и многие в деревне подозревали, что он бессмертен.
   Вслед за шаманом Ута и Мотылек поднялись на крыльцо храма, сняли сандалии и уселись на пятках возле входа. Бабушка принялась выкладывать из короба свертки с жертвами. Старец Хару ополоснул лицо и руки, прошел к жертвеннику и занялся приготовлениями к незамысловатому обряду. Он вставил в курильницы благовонные палочки, раздул тлевшие в жаровне угли, разложил на жертвеннике несколько полосок рисовой бумаги, растер шарик туши каменной толкушкой, развел порошок водой, обмакнул в тушь кисточку.
   - О чем просить? Как обычно?
   - Да, конечно... - зачастила Ута, раскладывая на полу приношения. - Ничего особенного, только здоровья, благополучия, хорошего улова, да чтобы баклажаны в этом году уродились получше, чем в прошлом... Ах да, - бабушкин взгляд упал на пакетик с медовыми пирожками, - чтобы свекровь моей кузины Хиноко поправилась... или уж померла наконец...
   Шаман хмыкнул, написал прошения - каждое на своей полоске, и разложил сохнуть.
   - Где там ваши подарки?
   Быстро оглядел приношения, отобрал несколько свертков (Мотылек ревниво следил, как бы дед не отложил богу пирожки), положил их на жертвенник, рядом с жаровней, и направился в южный угол, где стоял ларь с утварью и облачениями. Копался там, что-то с ворчанием примерял и перекладывал, а потом обернулся - у Мотылька аж мурашки пробежали по спине. Уже не дед Хару перед ним, а нечто чужое, таинственное, страшноватое. Расшитая вороньими перьями и лисьими хвостами бесформенная хламида кажется шкурой сказочного крылатого зверя; вытянутая, как бобовое семя, белая маска с продольной угольно-черной полосой - лицо злого духа, который выглядывает в сумерках из тьмы преисподней. Теперь дед стал своим в мире духов. Не то мертвый колдун, который, как всем известно, втрое сильнее живого, не то опасный хулиган, квисин-бродяга, который свободно гуляет в трех мирах и никого не боится.
   - Мотылек, - голос деда глухо прозвучал из-под маски. - Иди сюда. Мне сегодня понадобится твоя помощь.
   И он надел на голову мальчику высокую раскрашенную шапку с прорезями для глаз, похожую на диковинный шлем. Шапка тут же нахлобучилась до самого подбородка, и как Мотылек ее ни крутил, кое-что видно было только в одну прорезь, а вторая оказалась где-то в области уха.
   - Что мне надо делать?
   - Садись сюда, справа от меня, на тот коврик... Так... И бей вот в этот барабан.
   - Как бить-то? - растерялся мальчик, принимая небольшой барабан, похожий на половинку обтянутого кожей арбуза.
   - Да вот так, - шаман протянул ему две короткие толстые палочки с обмотанными кожей концами. - Бум-бум-бум... Не части, но и пауз не делай. Понял?
   - Ага... А зачем?
   - Отгонять квисинов, пока я буду искать в мире духов здешнего безымянного бога.
   - Я? Гонять квисинов? - Мотылек слегка оробел.
   - Я буду искать. Ты - стучать. Ничего страшного. Бог будет разговаривать со мной, а тебя он даже не заметит.
   Мотылек вздохнул и для пробы тихонько стукнул в барабан. Звук ему понравился.
   Ута уселась поудобнее, глядя на шамана с восхищением, а на внука - с гордостью и волнением. Шаман положил на решетку над жаровней первый пирог. Белесые волны благовонного дыма поплыли к потолку, перебивая запах горелого теста.
   - Готов?
   Мотылек кивнул и ударил в барабан.
   Глухой ритмичный стук как будто перенес все происходящее в какой-то иной мир, во владения духов - и в то же время все стало всерьез, по-настоящему. Мотылек быстро проникся важностью своих действий. Он старательно стучал в барабан и ярко представлял, как в жирной могильной земле вокруг храма проснулись и зашевелились квисины, как они выглядывают из дренажных канавок и ям с черной водой, как сползаются со всей рощи к святилищу, заинтересованные стуком барабана, но не решаются войти внутрь. Стук тревожит их, одновременно и призывает, и пугает...
   Между тем шаман опустился перед жертвенником на колени, сел на пятки, выпрямил спину, плавно развел руки широко в стороны - словно крылья распахнул, - и негромко, нисколько не напрягая голоса, затянул на одной ноте молитву на незнакомом языке. На обычный дедов голос совсем не похоже, казалось Мотыльку. Это поет то существо, в которое он превратился, надев маску. Поет монотонно, нарочно гнусаво и уныло, как будто хочет голосом продолбить дыру в мир духов - тук, тук; поет, как капля, что камень точит - кап, кап. Так можно петь часами. От этого пения Мотылек даже начал сбиваться с ритма. Ароматный дым щиплет глаза, кружится голова, и все идет по кругу - белая маска, перья, лисьи хвосты, стены, жертвенник, бабушка у дверей... Стук барабана доносится словно со всех сторон сразу. Мотылек уже плохо понимает, где храм, где барабан, а где он сам. Пропадают границы, все сливается в одно. Крыша раскрывается, с неба медленно опускается пылающее солнце - это идет питаться жертвенным дымом безымянный бог острова. Дед разыскал его на небесах и пригласил посидеть за праздничным столом. Вокруг стен храма мельтешат степные, лесные и кладбищенские квисины. Из-под земли, придавленное зачарованными стелами и каменными плитами, пытается просочиться наверх нечто холодное, темное, хищное. Оно тоже голодно, и очень давно, но ему не преодолеть барабанного рокота. Теперь Мотыльку кажется, что он сам - барабанные палочки, и стучит вовсе не барабан, а его собственное сердце. Нельзя сбиваться с ритма! Если он стучать перестанет, то и сердце у него остановится. Потом вдруг щелк - как будто порвалась бечева воздушного змея. Мотылек взлетает над полом храма. Ему становится легко и весело. Он чувствует, как барабанный рокот наполняется грозной силой, и демоны в испуге отползают от храма. Удары становятся полновесными, сильными и уверенными. Как будто каждый удар - не по барабану, а по макушке очередного квисина. Мотылек кажется себе неуязвимым и бесстрашным. "Я расчистил дорогу, дед! - мысленно восклицает он. - Веди сюда безымянного бога - путь свободен! Бесстрашный победитель демонов идет впереди тебя со своим наводящим ужас на врагов барабаном!"
   - Мотылек!
   Откуда-то издалека долетает знакомый голос.
   Барабан грохочет, как гром, как весенний шторм на Микаве. Мотылек лупит палочками по натянутой коже, запрокинув голову. Прямо над ним - огромное, во все небо, солнце. Пусть оно сожжет храм и его самого - ему все равно!
   - Мотылек! - Голос приближается. - Больше не надо стучать!
   Кто-то смеется и вынимает из его рук палочки. Сияние тускнеет, крыша возвращается на место. Мотылек моргает, как будто проснувшись, и видит деда Хару, уже без маски, который со смехом забирает у него барабан и прячет в ларь.
   - Разве уже всё?
   Мотыльку показалось, что все прошло так быстро... Однако в жертвеннике - только зола, и полосок бумаги с пожеланиями больше нет, и даже угли в жаровне больше не светятся от жара.
   - Что, увлекся? - улыбнулся Хару. - Молодец, малыш. Для первого раза - просто прекрасно. Пожалуй, из тебя может получиться неплохой шаман. Как ты на это смотришь, Ута? Лет через пятнадцать-двадцать он ведь вполне меня заменит, а?
   - Какой из него шаман? Такой шалун, непоседа - и шаман... скажете тоже...
   Ута скромничала, но ей были чрезвычайно приятны слова Хару. Она, конечно, не видела ни безымянного бога, ни квисинов, но была горда, что внук справился с таким ответственным делом.
   - А мне понравилось! - Мотылек вскочил на ноги. Он уже пришел в себя. - Я нисколечко не устал! Я могу стучать хоть целый день! Еще громче!
   - Громче - не надо, - притворно испугался шаман. - Иначе разгонишь всех духов с этого острова, и я останусь без работы. Ну, почтили бога, теперь можно и Голодных Духов чествовать, - с этими словами Хару выставил всех из храма и задернул соломенную занавеску. - Пойдемте-ка в мою убогую хижину, чай пить. С чем там, Мотылек, говоришь, пироги-то?
  

Глава 7

О том, почему государственная печать -

лучшее оружие против бесов

  
   Вот наконец и настал долгожданный день - в Небесном Городе объявили результаты государственных экзаменов. Как и ожидалось, Рей вошел в число "весьма отличившихся", получил младший придворный чин и назначение в канцелярию одного из провинциальных губернаторов. Ким, Чинха и Хэ с треском провалились. Не помогли ни предки, ни репетиторы.
   Хэ тут же записался сразу к нескольким ученым книжникам, чтобы сделать очередную попытку в следующем году. Чинха воспринял новость с неприкрытым равнодушием. По секрету он признался Киму, что не собирается возвращаться домой, а останется в столице. Чем будет заниматься, однако, не сказал. У него появились какие-то новые приятели - из тех, что не служат ни в армии, ни в канцеляриях, зато носят напоказ мечи в роскошных ножнах, расписывают рукава таинственными знаками и пользуются особым вниманием ведомства охраны мира и порядка.
   Ким к своему провалу отнесся восторженно. Теперь, когда вопрос чиновничьей службы отложен по крайней мере на год, может случиться все что угодно. Авось дядя сменит гнев на милость и устроит-таки Кима в хвараны? Но на следующее же утро князь Вольгван самолично отправился в приемную комиссию, а вечером во дворец Вольсон пришло официальное уведомление, что произошла ошибка: Ким, оказывается, экзамен сдал, "явив экстраординарные таланты", и получает назначение не куда-нибудь, а в Небесный Город. Неизвестно, что сделал князь, - дал ли взятку или просто надавил на комиссию своим авторитетом, - но для приемыша все было кончено. Ким впал в отчаяние. Его долг перед опекуном возрос неизмеримо, и теперь он вообще не знал, как ему отвертеться от ненавистной чиновничьей шапки. Хоть правда в монахи уходи.
   Приключение с бесом (или лазутчиком) все еще оставалось неразгаданным. Ким несколько раз спрашивал Сайхуна, как идет расследование. "Ищут", - лаконично отвечал сводный брат. Но Ким почти не верил в успех. Раз уж лазутчика не схватили по горячим следам, то теперь искать его - что ветра в поле. Если только сам снова не объявится. И, вместо того чтобы морально готовиться к службе, Ким снова и снова обдумывал слова парня в черном. Все-таки - зачем лазутчик предлагал ему убить Рея? Ясное дело, не потому, что тот якобы станет бессмертным и погубит Кима! Даже в этом - противоречие. Всем известно, что бессмертные не вмешиваются в светские дела. Они или сидят у себя в горах, благостно сливаясь с природой, или баламутят народ на улицах и рынках своими сумасшедшими выходками.
   "С другой стороны, что я знаю о бессмертных? - задумался вдруг Ким. - Кроме того, что так называют отшельников, гадателей, знахарей и прочую шушеру, которая вертится у врат Нижнего мира, продавая всем желающим крохи сворованных у бесов знаний? Но ведь "бессмертный" - это не более чем вежливое обращение. Может, есть еще что-нибудь?"
   Как и большинство молодых аристократов, Ким был не особо религиозен. Он послушно выполнял все обязанности и ритуалы, связанные с государственным культом предков, а о прочих имперских богах и учениях имел самые туманные представления. Например, была крупная, быстро набирающая популярность секта Идущих в Рай - наимоднейший в придворной среде предмет для упражнения в остроумии. Ким всей душой разделял великосветское презрение к Идущим в Рай. Надежда на посмертные блага в мифической Земле Радости - последнее прибежище слабых и беспомощных, а он, хвала предкам, был не из их числа. О горных отшельниках Ким мог навскидку вспомнить с десяток неприличных баек, но сам ни разу живого отшельника не встречал. Что касается юродивых, вроде известного в Сонаке дурачка, который болтался по рынку с медным чайником и всем говорил, что у него там внутри Вселенная, то Ким даже не рассматривал их всерьез.
   Рей много раз намекал, что хочет "удалиться в весенние горы", сменив карьеру на духовные труды и поиски. Проблема была в том, что Ким понятия не имел, в какой именно монастырь собрался Рей и какому божеству он намеревается посвятить свою жизнь. Зная приятеля, Ким опасался, что Рей уйдет однажды втихомолку, так ничего ему и не рассказав. Как же поступить? Может, пойти к Рею и спросить у него прямо: "Ты, друг, не собираешься ли случайно стать бессмертным и погубить империю, да и меня заодно?" А если он скажет: "Конечно, не собираюсь!" (как наверняка и будет) - что предпринять дальше?
   "Все равно надо бы вызвать его на разговор, пока не поздно, - в конце концов решил Ким. - Но не допытываться в лоб, а подойти издалека - дескать, а не потянуло ли тебя, друг, к духовным трудам, - и посмотрим, что он расскажет..."
  
   Дома Рея не оказалось. Ким подождал немного и решил заехать в другой раз. Но, свернув за угол, наткнулся на друга, который едва шел, нагруженный, словно книжный торговец, разнообразными футлярами, запечатанными свитками и прямоугольными коробками для резаных книг.
   - Здорово, брат! - закричал Ким еще издалека, - Готовимся к вступлению в должность?
   - Лучше помоги донести эти проклятые фолианты, - пропыхтел Рей, - пока я их, к бесам, не рассыпал по всему Сонаку...
   - Это что? Судебные кодексы?
   Ким подхватил часть коробок, заглянул под крышку верхней - и расхохотался.
   - "Волшебное сказание о Летящем в Вихре"? Зачем тебе? Решил разгрузить мозги после зубрежки?
   Рей пробормотал что-то неразборчивое, потом спросил, явно меняя тему:
   - Ты сам-то как здесь оказался? Мимоходом или меня искал?
   - Ага, тебя.
   - Что-то срочное?
   - Нет, просто вдруг захотелось поболтать о том о сем. Кстати, поздравляю тебя с успешной сдачей экзамена. Праздновать-то когда будем?
   - Никогда. Уж повеселились, хватит. Меня после прошлого раза целый день наизнанку выворачивало. Ты уж извини, Ким...
   - Да ладно, у меня у самого нет настроения веселиться. Вот если бы я провалился, ух какую гулянку бы я закатил - чтоб небо рухнуло и земля расступилась! Ее бы в Сонаке надолго запомнили!
   Ким мечтательно закатил глаза, потом покосился на Рея:
   - Слушай, ты почему невеселый? Ты должен сиять от счастья и примерять придворный костюм, а вместо этого сказки читаешь. Что, получил плохое назначение?
   - Нет, вполне приличное, - равнодушно ответил Рей. - Если похлопотать, можно устроиться и в Чигиль, поближе к родственникам. Но это не важно. Я все равно не собираюсь идти на службу.
   Ким остановился и схватил его за рукав:
   - Вот об этом-то я и хотел с тобой поговорить! Только наедине, чтобы никто не путался под ногами...
   Рей задумчиво посмотрел вперед, где уже показались высокие ворота отцовской усадьбы. По двору сновали слуги, над кухней поднимался дым - время близилось к обеду.
   - Не хочешь пойти на старую городскую стену?
   - А, на твое любимое место, к монастырю Маго? - понимающе кивнул Ким. - Давай. Только купим по дороге всяких закусок да прихватим пару-тройку кувшинчиков, чтобы не простудиться, а то там всегда так дует...
   Рей рассмеялся:
   - Вот книги занесем, и я готов.
  
   Когда в незапамятные времена Желтый Государь задумал собрать все царства Среднего мира под своей рукой, а столицей будущей империи решил объявить Сонак, первым делом он приказал обнести город надежной стеной. Сначала стена была просто тыном из обтесанных и заостренных бревен, который дружинники Желтого Государя построили своими руками, чтобы сподручнее отбиваться от недовольных соседей. Завоевав очередное царство, будущий император приказывал согнать всех уцелевших мужчин на постройку новой стены - непреодолимой и внушающей мысли о вечном превосходстве правителей Сонака. В царствах, завоеванных Желтым Государем, мужчин, как видно, оказалось немало. Каменная стена, опоясавшая Иволгин холм, на котором раскинулся Сонак, пережила века. Уже и сам Желтый Государь, и его завоевательные войны стали туманной легендой, а стена стояла так же нерушимо, как и прежде. Ширина стены была такова, что по ней могла проехать боевая колесница; высота в иных местах достигала сорока локтей. Правда, свое оборонительное значение она давно утратила. За прошедшие столетия Сонак спустился с Иволгина холма, разросся вширь, раскинул щупальца пригородов; на соседнем, более удобном холме был возведен Небесный Город, и сердце империи с тех пор находилось именно там. А на Иволгином холме, за древней стеной, воцарилась сонная тишина. Только поблескивали среди сосен выцветшие голубые черепичные крыши храмового комплекса бессмертного Маго, покровителя священного книжного знания.
   Рею уже давно полюбилось одно местечко - рядом с остатками восточной сигнальной башни. Он набрел на него случайно, когда лазал по крепости в перерывах между занятиями у репетиторов из храма Маго. Взобрался на стену и замер в восхищении: весь город как на ладони. Безупречный прямоугольник запретного Небесного Города, вокруг него раззолоченным поясом - Поднебесный Удел; хаотически застроенные торговые и ремесленные кварталы, порт, излучина реки, бабочкины крылья парусов, пестрые квадратики полей, синеющие к горизонту равнины в окружении далеких гор - от бесконечных плоскогорий севера до фантастических острых пиков юга. Только на востоке мерцает сочная просинь - полоска моря...
   - А за морем - Кирим, - мечтательно произнес Ким.
   Он стоял на краю сигнальной башни, придерживая рукой шапку. Ветер бил ему в лицо, заставляя щуриться. Под ногами - обрыв, отвесная скала. Потому и стена здесь невысока, чтобы взобраться на нее изнутри крепости, достаточно ухватиться за край и подтянуться.
   - Что тебе этот Кирим? - проворчал Рей, прижимая камешками бумажную скатерть, чтобы не улетела. - Дикая, варварская страна. Леса, горы, острова, и куда ни плюнь - всюду демоны.
   - Ты не понимаешь. Я там родился. До шести лет жил как простой рыбацкий мальчишка, был совершенно счастлив и даже об этом не подозревал. Понял, только когда все закончилось в одночасье...
   - Ага. Слушай, мы курицу покупали с перцем или с шафраном?
   - Кажется, с перцем, - сказал Ким, отступая от края стены.
   Рей с треском разорвал плотный бумажный пакет, и в воздухе повеяло божественным ароматом копченой курятины. Кроме куры, приятели купили большой кувшин просяного пива. Устроились в башне, так, чтобы укрыться от ветра, но в то же время любоваться видом. Ким отошел от края стены, сел к "столу", отломил себе сразу полкурицы и впился зубами в белое мясо. На свежем ветерке с курой расправились в два счета, чавкая, слизывая жир с пальцев и запивая пивом из горлышка. Объедки аккуратный Рей собрал в пакет и скинул со стены в пропасть.
   - Ну, о чем ты хотел со мной поговорить? - спросил он, вытирая руки о скатерть.
   Ким, так и не придумавший никакого обходного маневра, быстро дожевал курицу и пошел напролом:
   - Расскажи мне, братец, что-нибудь о бессмертных.
   Рей изломил бровь, задумался.
   - Хе, какие вопросы. Почему это тебя вдруг заинтересовали бессмертные?
   - Ты брось отвечать вопросом на вопрос, а говори по существу.
   - Ладно, ладно, - поднял руки Рей. - Итак, "бессмертные". Если начать издалека, это очень обширное понятие, включающее в себя множество самых разных толкований...
   - Давай не издалека, а поближе.
   - Как скажешь. Ну, во-первых, существует выражение "Семеро Бессмертных" - тебе наверняка знакомое. Это, попросту говоря, несколько чародеев, которые давно уже перестали быть людьми, переродились, вошли в Небесную Иерархию и по своему статусу практически равны богам. В их честь воздвигают алтари и часовни, устраивают праздники...
   - Погоди, так я о них знаю!
   - Разумеется. На самом деле бессмертных, конечно, гораздо больше. Просто обычные люди их распознать не могут. Их жизнь проходит как бы в ином срезе мира, хотя специально они не прячутся - незачем. Ведь большинство обывателей не способны видеть дальше своего носа... Ну и в-третьих, существует невероятное количество примазавшихся - знахарей, целителей и прочих бездельников, - которые тоже нахально величают себя бессмертными. Какие именно тебя интересуют?
   - А бес их знает... Наверно, те, которые настоящие, - если это всё, конечно, не сказки. "Бессмертный" - это просто титул такой, или они на самом деле не умирают?
   - Что они долгожители - это истинная правда. Некоторые отшельники доживают аж до девяноста, а порой и больше. А что касается бессмертия... Вот представь - приходит к тебе такой румяный старичок, легкий, стройный, подвижный - и говорит, что ему стукнуло триста лет. Ты ему поверишь?
   - Нет, конечно.
   - Вот видишь...
   Ким в задумчивости укусил ноготь.
   - Почему я таких типов никогда не встречал?
   - Ты меня слушал или нет? Допустим, ты встретил бессмертного. Как ты его распознаешь, если он сам тебе об этом не скажет? При этом внешне он ничем не отличается от обычного человека.
   - Угу... - промычал Ким. - Уже что-то нащупывается. Стало быть, бессмертные - не шарлатаны....
   - Некоторые из них, - поправил Рей.
   - А вот еще спрошу тебя, братец, - как можно стать бессмертным? Не шарлатаном, а настоящим. Есть какие-нибудь школы, или монастыри, или тайные общества, а?
   Рей вздохнул и устремил взгляд к горизонту:
   - Мне-то, бедному студенту, откуда знать?
   "Кому как не тебе, лицемер", - подумал Ким и сказал:
   - Да ладно, не притворяйся. Разве ты сам не собираешься стать бессмертным?
   Как ни пытался Рей сохранить невозмутимость, не удержался - покраснел.
   - Кто тебе сказал такую чушь?
   - Я сам догадался, - бросил Ким.
   - Давно?
   - Ну, подозревал что-то такое еще перед экзаменами. Но наверняка - буквально только что.
   - Понятно, - буркнул Рей. - Прочитал название книги. Так я и подумал, что все эти расспросы - не просто так. Даже догадываюсь, к чему ты клонишь...
   "Вот это вряд ли", - подумал Ким.
   - ...Только, брат, имей в виду - это все только выглядит заманчиво. Думаешь, это так просто - стать бессмертным? К тому же никто о них ничего не знает. На каждом шагу спотыкаешься о ложь...
   - А сам-то откуда о них узнал?
   - Ты не представляешь, чего мне стоило разыскать хоть какие-то правдивые сведения. Собирал буквально по крупицам, сидел в библиотеках, выспрашивал монахов, жрецов, надоедал гадателям...
   - Хорошо. Так куда ты едешь?
   - Есть один монастырь, в горах Чирисан, - уклончиво ответил Рей.
   - А ты уверен, что тебя туда примут?
   - Да, уверен. Хватит, Ким, больше ни слова не скажу. Я и так, похоже, наболтал лишнего. Всё пиво виновато...
   Солнце скрылось в облаках, и на стене сразу стало промозгло и неуютно. Ким почувствовал, что замерз. Приятный шум в голове уже выветрился, остался только кисловатый пивной привкус во рту.
   - Не понимаю, брат, - сказал Ким. - Что тебя-то в этом всем так привлекает? Ты же сам понимаешь, что с твоими талантами лет через десять-пятнадцать, если все сложится благоприятно, наверняка станешь крупным государственным деятелем. Так зачем менять роскошные карьерные перспективы на захолустный монастырь в южных горах? Ну просидишь ты двадцать-тридцать лет на горе, ну станешь бессмертным - и что?
   Рей сидел, опустив глаза, и вертел в пальцах куриную косточку.
   - Этого не понять, - сказал он. - Пока сам не встретишь бессмертного. После этого любые объяснения становятся излишними.
   - Ты хочешь сказать, что встречался с настоящим бессмертным?
   - Вот именно. Рассказать?
   - Конечно!
   - Ну слушай. Мне было семь лет, когда отец впервые взял меня с собой на большой прием во дворец губернатора провинции Сондже. И там...
  
   Первое, что бросалось в глаза в облике губернатора Сондже, - это его уши. Огромные, оттопыренные, заостренные и волосатые, они вызывающе торчали из-под крыльев церемониальной шапки, придавая губернатору одновременно жутковатый и дурацкий вид. Но самого правителя это нисколько не беспокоило. Он был всецело поглощен целиком зажаренной толстой водяной змеей, фаршированной кошками. Такая змея - дорогое и изысканное блюдо - обычно служила украшением многолюдного пира. Губернатор же намеревался сожрать ее в одиночестве. Сотни глаз - придворные, стражники, просители, участники делегаций - молча следили за ним, почтительно дожидаясь, когда правитель наконец насытится и перейдет к государственным делам. Тишина в огромном приемном зале нарушалась только чавканьем, стуком челюстей и треском разрываемых кусков мяса.
   - Может, хватит жрать? - раздался вдруг громкий голос из коленопреклоненной толпы. Стражники зашевелились, высматривая самоубийцу, но тот облегчил им задачу, поднявшись на ноги. Говоривший оказался типичным бродячим монахом в потрепанной рясе, с лыковым коробом за спиной. Как он проник в губернаторский дворец - непонятно. Присутствующие беспокойно зашевелились, по залу пополз шепот. Начальник стражи негромко приказал кому-то: "Не выпускать хама". А в толпе вдруг явственно прозвучало: "Бессмертный!"
   - Простой народ, - заговорил монах, нагло глядя на мохнатые уши губернатора, - жалуется на тебя, правитель. Говорят, ты забыл о пути Неба и Земли, изнурил провинцию налогами, откровенно торгуешь должностями, целыми днями обжираешься, казнишь людей без суда и следствия... Вот я и решил взглянуть сам. Ну, что могу сказать - безобразие и позор!
   В зале стало тихо, как в могиле. Вокруг монаха мгновенно образовалось пустое пространство. Одни просители смотрели на смельчака с ужасом и жалостью, как на живого покойника, другие отворачивались и отползали подальше, чтобы их не обвинили в соучастии. А третьи от любопытства даже приподнялись с колен, чтобы не пропустить момент, когда наглеца станут вязать, а если повезет - так и убивать на месте.
   - Далек ты от идеала благородного мужа, губернатор! - как ни в чем не бывало продолжал бродячий монах. - Наверно, не знаешь, что неправедного судью в преисподней будут вечно кусать за нежные бока девяносто девять драконов? Покайся!
   Начальник стражи смотрел на губернатора, ожидая приказа. А губернатор только махал руками и что-то мычал, потому что огромный кусок кошатины неожиданно застрял у него в горле.
   - Впрочем, тебе это уже не поможет, - сказал монах. И тут - никто не заметил как - он оказался возле обеденного стола, выхватил из рук секретаря губернаторскую печать и хлопнул этой печатью губернатора прямо по лбу.
   Лопоухий выпучил глаза, раскрыл рот, захрипел, словно задыхаясь, и вдруг изо рта у него вылетел какой-то темных дымок. Монах что-то быстро произнес, схватил со стола тушечницу, щелкнул крышкой - и дымок пропал. Губернатор что-то промямлил, упал мордой в блюдо со змеей и захрапел. Монах убрал тушечницу в рукав, положил печать на стол и обернулся к придворным.
   - Вы были свидетелями обряда изгнания злого духа, который пожрал душу вашего правителя, - торжественно объявил он. - Судя по всему, я поймал одного из неправедных судей Адской Иерархии - дома разберусь...
   Монах с довольным видом погладил крышку тушечницы.
   - Можете меня поблагодарить. Денег я не беру, но на обед останусь с удовольствием.
   Первым опомнился секретарь.
   - Держите его! - заверещал он.
   Его крик был подхвачен десятками голосов.
   - Покушение на губернатора! Хватайте колдуна!
   Стражники, точно очнувшись, бросились к монаху, выхватывая на бегу мечи.
   - Убийца! - орал секретарь (губернатор похрапывал в блюде). - Чернокнижник! И отдай мою тушечницу!
   Монах неожиданно разразился хохотом.
   - На! - Он сунул сосуд секретарю под нос. Тот отпрянул и увидел, что крышечка тушечницы шевелится, словно кто-то толкает ее изнутри...
   - Еще шаг, и бес вылетит! - громко объявил монах во внезапно наступившей тишине. - Даже и не знаю, в кого он вселится на этот раз?
   Секретарь издал вопль ужаса и упал в обморок. Воздух наполнился криками...
  
   - И тут началось такое столпотворение, - закончил Рей, - что, не затащи меня отец под ближайший стол, меня наверняка бы затоптали. Все повскакали со своих мест и, не разбирая чинов, давя друг друга, во главе с начальником стражи кинулись к выходу. Последнее, что я видел, прежде чем кто-то перевернул стол и двинул мне каблуком по голове, - бессмертного, который неподвижно стоял среди этого хаоса и хохотал. Говорили, потом он спокойно ушел через парадные ворота, и никто даже не попытался его задержать...
   - Да уж, славная история, - со смехом сказал Ким. - Так вот почему прошлый губернатор Сондже ни с того ни с сего подал в отставку! Значит, Рей, ты действительно считаешь, что этот знахарь был из настоящих бессмертных?
   - Конечно! Кто же еще обладает такой силой? Подобной власти нет ни у одного чиновника. Даже первый министр вынужден подчиняться условностям этикета, долгу, закону, в конце концов! А бессмертному закон не писан - он сам себе закон. Это абсолютная власть, и притом не ограниченная во времени. Сколько может продержаться министр - ну год, ну десять, ну двадцать. И всё. А бессмертный - ты только представь, Ким! Века, тысячелетия могущества! Вот где перспективы!
   Ким посмотрел на разгоревшегося Рея и подумал про себя: "Ого! Ну и честолюбие!"
   - Да, теперь я начинаю тебя понимать, - сказал он вслух. - Я-то поначалу думал, что ты хочешь присоединиться к этому бестолковому сборищу отставных чиновников и овдовевших старух, - я имею в виду сектантов вроде Идущих в Рай. Ты меня убедил, Рей. Бессмертные - это мощь! Это...
   - Эй, не спеши! Как бы мне не пожалеть, что я тебе все это рассказал. Не вздумай увлечься этой идеей. Ты - человек совершенно не подходящий для духовного подвижничества. Для этого нужна такая воля, такая самоотдача... А тебе через неделю надоест вставать на заре - и ты сбежишь домой.
   - Откуда ты знаешь, что у меня получится, а что нет? - высокомерно спросил Ким. - Я и сам не знаю, на что я способен!
   - То-то и оно.
   Несколько минут они оба молчали. Ким следил взглядом за пятимачтовым океанским парусником, который медленно удалялся к горизонту, держа курс в сторону островов Кирим.
   - И когда ты отправляешься? - спросил он Рея.
   - Пока не знаю. В принципе, я уже готов. Только надо сходить к гадателю, чтобы вычислить благоприятный день выхода и получить предсказание на дорогу.
   - К кому пойдешь?
   - К святому наставнику Кушиуре. Модный гадатель, очень авторитетный. Слыхал о нем?
   - Не-а.
   - Моя очередь подходит послезавтра. Хочешь сходить со мной?
   - Почему бы нет?
   - Вот и отлично, договорились.
  

Глава 8

Стрекозий остров.

Безымянные боги Кирима

  
   Когда дневная жара спала, солнце скрылось за верхушками деревьев и с реки повеяло прохладой, бабушка Ута начала собираться домой. Хоть ей предстояло идти одной, зато налегке и по холодку, к тому же Хару решил ее немного проводить, побеседовать по дороге о том о сем. Мотылька Ута оставила в священной роще и сказала, что вернется за ним через пять дней, когда закончатся дни Голодных Духов и закроются адские врата. Она считала, что в святилище, под защитой безымянного бога и его слуги - шамана, Мотылек будет лучше защищен от бесов, чем в деревне.
   Проводив пожилую женщину, Хару вернулся к храму. Ему навстречу выскочил Мотылек с метлой в руках - босой, штаны закатаны до колен, на локтях бахрома из паутины.
   - Готово, дед! Все подмел! Проверь, как чисто.
   Шаман поднялся на крыльцо и заглянул внутрь.
   - Ага... Вижу, что вся грязь с пола переместилась на тебя.
   - А ты знаешь, сколько там было этой грязи?! Листья, паутина, ягоды какие-то! Ты, наверно, нарочно копил ее для меня с самого нового года?
   - Разумеется, - хмыкнул шаман. - Ну, если закончил с уборкой, можно развлечься небольшим уроком чтения...
   - Дед, а поиграть?! - возмутился Мотылек.
   - Потом поиграешь, лентяй. Смотри - темнеет. Пойдем-ка на кладбище, проверим, как ты запомнил прошлый урок. А зайдет солнце, будем зажигать фонарики в храме...
   В последний год Ута уже не раз оставляла внука погостить у шамана. Мальчик чем мог помогал ему по хозяйству, а Хару рассказывал ему разные истории о духах, пел с ним шаманские песни - самые простенькие и безопасные - и понемногу начал учить его читать. Никаких книг у него не было, да он в них и не нуждался. Всё святилище с его надгробиями было огромной книгой. Старик и мальчик вышли из храма и отправились бродить между могилами. Хару всматривался в стелы, Мотылек, вздыхая и глядя себе под ноги, плелся за ним.
   - Вот эта, - выбрал Хару, остановившись перед высокой гранитной плитой, где надпись казалась поразборчивей. Над могилой росла стройная раскидистая ива с нежными зелеными косами.
   Мотылек мрачно взглянул и слегка оживился.
   - Ого, тут картинка!
   Он влез на замшелый жертвенник, чтобы рассмотреть барельеф поближе.
   - Дед, смотри - воин с копьем. Почему опять воин? Прошлый раз тоже был воин... Ух ты, а внизу-то - дракон!
   - Не дракон, а вани, - механически поправил шаман. - Не отвлекайся. Что тут написано? Давай-ка... Всё очень просто. Вот этот двойной символ "сгинь-пропади" мы как раз в прошлый раз выучили...
   Над небольшим искусным изображением юного воина, поражающего копьем морское чудовище, сверху вниз сбегало три ряда знаков. Символы разделялись на простые и сложные. Простых было всего двадцать четыре, каждый означал слог, и Мотылек их давно уже выучил. Собственно, можно было на этом и остановиться - для обыденной переписки их вполне хватало. Но шаман настаивал, чтобы Мотылек учил и сложные, которыми в древнем Кириме пользовались все, теперь же - только жрецы. А сложных насчитывалось, - как однажды дед сказал Мотыльку, серьезно его напугав, - больше пятидесяти тысяч.
   - Ну, прочел?
   - Здесь сказано, - заговорил мальчик, водя пальцем по камню, - "Услышь меня, чей дом - земля, о ты... - дальше незнакомый знак, - ... которого я призываю из вечного огня и кипящей воды!"
   Прочитав, он гордо взглянул на Хару. Шаман сдержанно кивнул. Он не хуже мальчика знал, что это обращение к божеству встречалось почти на всех могилах, и Мотылек давно выучил его наизусть.
   - Дальше.
   - Пусть на землю и... хм... ах да - на океан...
   - На воду.
   - Придет... вернется...
   - Тишина, - закончил Хару. - Этого мы еще не проходили. Запомни символ и читай дальше.
   Мотылек, шевеля губами, разбирал про себя последний столбец.
   - А враг... Не знаю... в общем, пусть сгинет и не возвратится никогда.
   - Не "враг", - Хару ткнул во второй сверху знак, - а "брат".
   - Какой еще брат? Чей?
   - Это к делу не относится. Начерти оба новых знака вот тут, на земле, по десять раз каждый. Потом проверим, как ты их запомнил.
   Мотылек подобрал сухую ветку и принялся чертить на тропе символы.
   - А первый знак? - спросил он. - Как всегда?
   - Да, - кивнул Хару. - Имя бога пропускаем.
   Мотылек поднял голову.
   - Слушай, дед, а чего я подумал - неужели нельзя прочитать символ и узнать наконец, как его зовут?
   - Нельзя, - сказал шаман. - Никто не может прочитать этот знак. На нем заклятие.
   - Какое еще заклятие? Почему?
   - Потому что это киримский бог. Все киримские боги безымянны.
   - А почему?
   - Дело было так, - шаман присел на каменный край жертвенника. - Много сотен лет назад, как ты знаешь, случилась большая война. Кирим сражался с империей - и проиграл. Значит, боги империи оказались сильнее, чем наши, киримские. С тех пор мы поклоняемся имперским богам, а киримские, по приказу императора, низвергнуты, лишены имен и забыты.
   - У-гу... - протянул Мотылек. Он не совсем понял, в чем дело. - А при чем тут имена?
   - Для бога имя - это всё. Ведь боги бессмертны, только покуда их помнят люди. Если богу не поклоняться, он слабеет, вырождается и в итоге умирает. Лучший способ погубить бога - сделать так, чтобы о нем все забыли.
   - Но мы ведь помним о том, что безымянный бог был?
   - А откуда мы знаем, кто он такой? Вот тут, - шаман указал на стелу, - изображены молодой воин и морское чудовище вани. Как зовут воина? Почему в его руке копье? Хочет ли он убить вани? Или он - его хозяин? И какое отношение они оба имеют к нашему безымянному богу? Никто ничего не помнит. Ладно... Шаман оборвал свою речь, заметив, что Мотылек, вместо того чтобы писать символы, сидит на корточках и таращится на барельеф.
   - Вынь изо рта ветку и пошли к следующей стеле.
   Мотылек встал, но, вместо того чтобы последовать за шаманом, уставился на пронзаемого копьем "дракона". Неведомый камнерез как будто хотел наделить его чертами самых ужасающих обитателей архипелага. Чудище выглядело как помесь ящерицы и змеи, с огромной, полной зубов пастью, четырьмя толстыми когтистыми лапами, длинным гребнистым хвостом и острым плавником на спине.
   - Дед, - спросил мальчик, - а вани бывают на самом деле?
   - Да, конечно. Но они совсем не такие. Сразу видно, что камнерез их никогда не видел живьем. Эти твари обитают в океане, далеко-далеко, в глубокой воде, куда рыбачьи лодки не заходят. Сами они гладкие, черные, здоровые, как быки, похожие на рыб, но не рыбы. Вместо плавников - лапы с перепонками...
   - А дядька Карп рассказывал всё не так. Что вани живут не в открытом море, а на рифах, и вовсе они не гладкие, а бугристые да шершавые - тронешь рукой, кожу сдерешь. А зубищи у вани в три ряда, и он может заглотить человека целиком!
   - Хе-хе... Карп сам-то видел вани хоть раз в жизни?
   - Нет, он сам не видел, но его двоюродный брат рассказывал, как десять, а может, двадцать лет назад один вани заплыл в дельту и кружил вокруг лодок - только черная спина из воды торчит, а на спине острый плавник, как парус. Дядька Карп говорил, что все парни, кто был в воде, так к берегу дунули, аж вода закипела! Дед, а вани едят людей?
   - Вот чего не знаю, того не знаю, Мотылек.
   - А на берег вани выходят?
   - Полагаю, нет. Если бы они на берег могли лазать, так и жили бы не в море, а здесь, у пристани - еды-то побольше, да и ловить ее попроще будет...
   - Ой, дед, не пугай меня на ночь глядя!
   - А теперь хватит меня отвлекать и пошли дальше.
   - Ой смотри, смотри! - завопил Мотылек, схватив его за руку. - Вон там, под деревьями! Глаза!
   - Где? - Шаман, прищурившись, вгляделся в сумрак.
   - Да вон там! Это вани выполз из реки!
   Но в той стороне, куда указывал Мотылек, было совсем темно. Солнце давно уже ушло за деревья, в багровые облака на западе. В темно-синем небе зажглись первые звезды. В священную рощу вступала прохладная ночь позднего лета.
   - Должно быть, квисин-болотник, - устало сказал Хару. - Или лисица вышла на ночную охоту. Ну, Мотылек, ты все-таки добился своего. Тянул время, пока не стемнело. Пошли к храму, пока нас комары совсем не закусали.
   Темнело очень быстро. Добирались до храма почти на ощупь. Хару зашел в свою хижину - на самом деле это была маленькая пристройка у задней стены храма, - принес оттуда жаровню и лампу, поставил их на пол. В храме сразу стало таинственно и уютно. В лампе плясал язычок пламени, отбрасывая длинные тени, приятно пахло горячим маслом и прогоревшими до звона углями. За соломенной занавеской зудели комары, стремясь пробраться внутрь, к теплу. Отсюда, изнутри, квисины казались Мотыльку совсем не страшными существами, даже хотелось крикнуть им с порога: "Заходите погреться на огонек!"
   Хару тем временем достал из своего сундука несколько хрупких бумажных фонарей на деревянном каркасе, выбрал один, подлил масла в плошку и зажег внутри огонь. Фонарь он вынес на крыльцо и поставил там на верхнюю ступеньку. Мотылек знал, что в это самое время все жители Стрекозьего острова делают то же самое - зажигают у дверей фонари, чтобы души их умерших предков нашли дорогу домой. Там, на домашних алтарях, их ждет жертвенное угощение и записки с подробными просьбами позаботиться о детях, внуках и правнуках. Целых три дня будут гостить предки у живых, а потом вернутся обратно в подземный мир.
   Бабушка Ута ставила у дверей три фонаря - для своего мужа и двоих сыновей, погибших на войне. В этот день она готовила их любимые кушанья и рассказывала Мотыльку истории об отце, которого тот никогда не видел, - какой он был лихой парень и удачливый рыбак. Для матери фонарика не ставили. Ута вообще почти никогда не заводила о ней речь. Только однажды сказала равнодушно, что она была чужачка и умерла совсем молодой. Мотыльку иногда казалось, что бабушка ее совсем не знала. А может, даже и не видела никогда.
   - Ты будешь ставить фонари? - спросил его Хару.
   - Конечно, - Мотылек взял один из фонарей, осторожно зажег в нем огонь, вынес на крыльцо и поставил рядом с дедовским. Несколько мгновений он постоял на крыльце, слушая, как в темноте верещат цикады. Сумерки быстро сгущались. Мотыльку казалось, что между могилами бродят прозрачные белесые тени.
   - Для кого ты поставил фонарь? - негромко спросил Хару.
   - Для мамы, - ответил Мотылек.
   Шаман долго смотрел в сумрак.
   - Она будет рада, что ты ее не забыл, - сказал он наконец. - Хоть ты даже имени ее не знаешь, она все равно придет. Слышь, Мотылек, - а давай дойдем до того места, где стена упала. Проводим солнце.
   - Зачем?
   - Так, что-то вдруг захотелось. А потом вернемся и будем пировать.
   Идти было недалеко. Вымощенная плитами дорожка привела их на любимое место шамана - небольшой взгорок на краю "степи", где обвалилась часть стены. Они вышли вовремя - только-только успели увидеть самый край солнца, исчезающий в зловещих багрово-черных тучах.
   - Завтра будет ненастный день, - сказал Мотылек, указывая на пламенеющие облака.
   Хару не ответил. Он смотрел на закат. Несколько минут они стояли рядом и молчали, глядя, как багровые облака гаснут и становятся лиловыми, постепенно растворяясь в ночной черноте.
   Зловещий закат пробудил в памяти Мотылька тревожные воспоминания.
   - Мы сегодня видели в степи грибницу, - заговорил он. - Бабушка сказала, что это не к добру. Квисины нам дорогу заступили...
   - Пустые суеверия. Человек умирает тогда, когда приходит его смертный час, и никакая грибница этот час ни приблизить, ни отодвинуть не сможет.
   Мотылек поднял голову и поглядел на неподвижное, едва различимое в сумраке лицо деда. Шаман казался ему таким же вечным и естественно присущим миру, как сама священная роща, степь, мутная широкая Микава и луна в ночном небе.
   - Дед, ты бессмертный? - неожиданно спросил он.
   - Нет, - спокойно ответил шаман. - А надо?
   - Ну... конечно, надо.
   - А зачем?
   - Как это зачем? Разве не все хотят жить вечно? В Нижнем мире страшно, там бесы...
   - Я не хочу жить вечно, - ответил шаман.
   - А я хочу, - с вызовом сказал Мотылек. - И буду.
   Хару усмехнулся.
   - Все дети считают себя бессмертными. Что-то в этом есть... какая-то маленькая часть правды...
   Мотылек по голосу догадался, что шаман улыбнулся.
   - Знаешь, когда я был ребенком, я помнил себя до того, как родился, - сказал Хару.
   - Правда? И кем ты был?
   - То ли бабочкой, то ли стрекозой. Помню какое-то плоскогорье, цветущий луг, темное небо в звездах... И себя - легкую такую букашечку с прозрачными крылышками, которая носится над метелками травы и играет с ветром... И времени там не было совсем.
   - Вот почему ты не боишься умереть? - сообразил Мотылек. - Ты думаешь, что, когда умрешь - вернешься на тот луг?
   - Нет. Да я и не хочу возвращаться. Я хочу идти дальше.
   - Куда?
   - Не знаю, - беспечно сказал шаман. - Если бы знал, было бы неинтересно.
   Мотылек задумался.
   - Дед, не умирай, - сказал он. - Я тебе не разрешаю.
  

Глава 9

Знаменитый предсказатель Кушиура

  
   К гадателю приятели решили пойти пешком. Ким предлагал прокатиться верхом, но Рей наотрез отказался. Дескать, ему надо прогуляться, все обдумать и морально подготовиться. И к тому же, что о нем подумает великий гадатель, если он, будущий ученый и монах, ворвется в его ворота на лихом скакуне, словно какой-нибудь светский щеголь. Киму, к его неудовольствию, пришлось оставить коня в усадьбе Люпинов, и теперь он вышагивал в богатом охотничьем костюме и сапогах для верховой езды, шаркая каблуками по булыжникам и чувствуя себя полным идиотом. Рей, надевший темно-серый длиннополый кафтан полумонашеского покроя, чтобы произвести нужное впечатление на предсказателя, выглядел рядом с Кимом как его камердинер.
   - Я договорился с гадателем уже давно, еще до экзаменов, через посредника, - вполголоса рассказывал Рей. - Нелегко было устроить эту встречу, скажу тебе честно. Во-первых, очень дорого берет. А батюшка мне на гадания средств не выделял, так что пришлось изворачиваться самому, влезать в долги... Кроме того, у Кушиуры очередь на полгода вперед. Ради того, чтобы ускорить ее хоть вполовину, я переплатил втрое...
   - А стоило оно того? - проворчал Ким. - Чем он так замечателен, этот Кушиура?
   - Непревзойденной точностью предсказаний, - серьезно ответил Рей. - Вообще я наводил справки, Кушиура работает гадателем уже лет двадцать. Собственно, прежде его звали Чхун Дальнозоркий. До прошлого года считался неплохим, хоть и не особо выдающимся специалистом классического стиля, предсказывал будущее по чертам лица, дате рождения и линиям руки. Но около года назад он внезапно поменял метод и тут же пошел в гору. О нем заговорили даже в Небесном Городе. Ну, после этого народ повалил так, что теперь Кушиура еще не всякого примет. Взял новое имя - "Сокрытый". И деньги дерет совершенно несуразные...
   - Знаю я этих модных гадателей. Видал во дворце Вольсон. Госпожи княгини от безделья постоянно приваживают всяких шарлатанов и льстецов. От их лицемерной святости меня просто воротит. И знаешь, какую забавную закономерность я заметил? Чем больше оплата, тем благоприятнее предсказание.
   - Нет же, - с досадой отмахнулся Рей. - Разве я не отличу шарлатана от настоящего святого провидца?
   - И в чем отличие?
   - Хороший гадатель не льстит и не запугивает, а как бы дает совет. Понимаешь, когда будущее становится тебе известно, его можно слегка поправить. Смысл гадания именно в этом. Ты обретаешь частичную власть над своим будущим, получаешь возможность управлять своей судьбой... Правда, этой возможностью еще надо суметь воспользоваться.
   - Ничего не понял.
   - Ну, предсказание - это как будто карта, путеводитель. Тебе говорят: направо болото, налево обрыв, прямо лучше вообще не соваться, а если попробуешь в обход, то нарвешься на разбойников. А ты уж прокладываешь себе путь, учитывая все эти ценные сведения.
   - Теперь понял, - кивнул Ким. - Нечто вроде разведки. Что ж, разумно. Я раньше как-то не задумывался над такими вещами. Всегда считал - судьба есть судьба, от нее не уйдешь. Знаешь ты будущее или не знаешь, изменить ничего нельзя...
   Тут Ким замолчал. Ему неожиданно вспомнился давешний лазутчик в черном с его зловещими предсказаниями и кровожадными предложениями. В свете сказанного Реем действия лазутчика приобретали определенный смысл. И посещение гадателя тоже могло оказаться небесполезным.
   - Самого-то главного я и не спросил! Что за метод у этого Кушиуры? Говоришь, он придумал что-то особенное?
   Рей усмехнулся:
   - Тут целая легенда. Рассказывают, что наш гадатель очень удачно повстречался на базаре с одним юродивым и не пожалел подать ему на бедность несколько грошей.
   А тот, как водится у бессмертных, отдарился неким тазиком...
  
   Дом гадателя оказался попросторнее, чем городская усадьба Люпинов. И сразу было видно, что разбогател наставник Кушиура совсем недавно. У ворот высились пыльные кучи щебня и песка, громоздились каменные блоки. Дом перестраивался с размахом, явно по образцам помпезных особняков Поднебесного Удела. В ансамбле были широко представлены многочисленные архитектурные излишества, на которых наживаются подрядчики, начиная от кричащего золочено-багрового портика, за который вполне можно было угодить под суд (по статье "оскорбление государя путем использования недозволенных цветов в одежде и отделке помещений"), заканчивая последним писком моды - открытой верандой на крыше для удовлетворения насущной человеческой потребности полюбоваться ночным небом.
   Ким тут же заявил, что они ошиблись адресом: этот выдающийся образчик безвкусицы принадлежит явно не великому провидцу, а скорее какому-нибудь ростовщику. Рей на это ответил, что дом гадателя - классический пример того, что внезапно разбогатевший интеллектуал выказывает в быту гораздо более дурной вкус, чем самый необразованный торгаш.
   - Не обращай внимания, - добавил он. - Это, к сожалению, не редкость - когда талант человека больше, чем он сам.
   На полированных ступенях "недозволенного" портика Кима и Рея встретил исполненный собственной важности упитанный подросток в зеленом вышитом кафтане. Представившись учеником святого наставника, он спросил имена гостей, провел их в гостиную и усадил за стол. Второй ученик - помладше, в синем кафтане без вышивки, с потешным хвостиком на макушке, - подал чай.
   - Уважаемые гости, - произнес старший ученик юношеским баском, - прошу вас подготовиться и настроиться соответствующим образом.
   - Это как? - поинтересовался Ким.
   - Расслабиться, успокоить мысли созерцанием прекрасных творений, коими наполнен этот зал, - не моргнув глазом, пояснил подросток.
   - Что-то не пойму.
   - Понимать не нужно. Нужно ощутить.
   Ученик плавно повел широким рукавом, обводя зальцу, напоминающую небольшой таможенный склад.
   - Просто наслаждайтесь чаем, господа, и ни о чем не думайте. Волшебные свойства сих сокровищ духа проявятся сами собой.
   Ким собрался что-то сострить, но Рей пихнул его в бок. Ученик с достоинством поклонился и вышел, прикрыв за собой вычурную резную дверь.
   Чай, как ни странно, оказался неплох и очень к месту. Терпкий до горечи, вяжущий, с дымком, он настраивал на суровый, возвышенный лад. Так и представлялась тростниковая хижина в зимних горах, тронутая ледком вода в бамбуковом ведерке и отшельник с глиняной чашкой в задубевших от мороза руках...
   - А где волшебный тазик? - шепотом спросил Ким. - Прохудился?
   Он обшарил взглядом все вазы, блюда, свитки, старинные бронзовые зеркала, гадательные нефритовые диски и прочие "сокровища духа", выставленные в зале, однако самого интересного не нашел.
   Рей бросил на него недовольный взгляд и молча поднес к губам чашку. В душе он уже пожалел, что привел сюда насмешника Кима, который, как и положено юноше из клана потомственных военных, не верил ни во что сверхъестественное, кроме предков-покровителей и бога войны Хенму, да и то только перед битвой. Сам-то Рей сидел как на иголках. Он относился к гаданиям очень серьезно и теперь трепетал, словно в ожидании приговора. А что если Кушиура предскажет неудачу? Что если путь бессмертного ему закрыт? На миг Рей даже заколебался - не отменить ли сеанс? Недаром же лучшие умы империи утверждают, что заглядывать в будущее - недушеполезное дело...
   Тут створки резных позолоченных дверей бесшумно распахнулись, и в зальцу вошел - вернее, вплыл - великий предсказатель Кушиура. Гости быстро встали, приветствуя хозяина церемонными поклонами. Рей даже коснулся пальцами пола, демонстрируя глубокую почтительность. Ким слегка склонил голову и тут же выпрямился, поедая гадателя любопытным взглядом.
   - Приветствую вас в моей развалюшке, благородные господа, - Кушиура слегка поклонился в ответ. - Приношу извинения за неудобства и прошу садиться.
   Из-за его спины выступили оба ученика. Младший затворил двери, достал из-под мышки скатанный в трубку коврик, расстелил его на возвышении у восточной стены, кощунственно напоминающем императорский трон, быстро убрал со стола поднос с чайными чашками и тихонько исчез. Старший помог учителю сесть на возвышение, после чего устроился за его спиной, развернул свиток и принялся готовить письменные принадлежности.
   Облик гадателя Кушиуры внушал трепет и даже слегка пугал. Он напоминал не до конца ожившее изваяние одного из богов Верхнего мира, сбежавшее из какого-нибудь столичного храма. Набеленное до мертвенной белизны, словно каменное, лицо выражало полную безмятежность. Глаза обведены кобальтом, чтобы придать радужке колдовской синий отлив. Распущенные черные волосы прикрывает замысловатая высокая шапка - тройные бабочкины крылья из жесткой черной парчи, расшитой золотыми жуками гадательных символов. Долгополый кафтан из темно-зеленого шелка расшит золотом так густо, что поскрипывает при каждом движении. Темно-зеленый выбран умышленно - это цвет женского хэ, связанного с магией луны и воды, с гаданиями, а кстати, и с некромантией. Золотой узор напоминает чешуйки, чтобы вызвать ассоциацию с драконом (рискуя подпасть под статью "о присвоении знаков и символов, не соответствующих истинному рангу").
   Даже Ким был впечатлен. Ему приходилось бывать в Небесном Городе, и он вполне авторитетно мог подтвердить, что далеко не каждый придворный самого высокого ранга выглядит так же роскошно и величественно, как гадатель Кушиура. Что касается Рея, так он просто потерял дар речи.
   Несколько мгновений протекло в молчании. Потом Ким откашлялся и заговорил:
   - Значит, так, господин святой наставник, мы к вам пришли, так сказать, находясь на распутье жизненных дорог...
   - В смиренной надежде воспользоваться плодами вашей божественной прозорливости, - вступил Рей, - мы осмелились...
   Кушиура поднял руку, призывая к тишине. Ким чуть язык не прикусил, когда увидел его ногти, - каждый длиной с фалангу пальца и выкрашен черным лаком. То-то в носу ковырять удобно, наверно...
   - Извольте смотреть мне в глаза, - раздался важный голос гадателя.
   Рей заглянул ему в лицо - и едва не отшатнулся. Что-то случилось с глазами Кушиуры - зрачки и радужка пропали, остались одни синеватые белки. "Вот приду домой, сяду перед зеркалом и попробую научиться так же закатывать глаза", - подумал восхищенный Ким.
   Ученик окунул кисточку в тушь. Кушиура разомкнул вещие уста.
   - Вы, сударь, сейчас воистину на распутье, - заговорил он. - От того, какой путь вы изберете нынче, зависит, как сложится вся ваша жизнь. Вы полагаете, что этот выбор для вас непосилен, но на самом деле не тревожьтесь - всё уже предопределено. Даже если вы отложите выбор на год или два, рано или поздно все равно вернетесь к задуманному...
   Щеки Рея порозовели. Он сам именно так и считал.
   - Потому лучше делать выбор сейчас, чтобы не терять времени, - продолжал Кушиура, устремив бельма в потолок. - В любом случае вам предстоит долгая дорога - это я вижу совершенно ясно. Возможно, правильный выбор придет в пути. Странствие будет трудным и опасным, но увенчается успехом. Вы обретете искомое и даже то, чего вовсе не искали. Вам предстоят тяготы послушничества, духовные искания и нелегкие испытания. Вас ждет встреча с необыкновенным наставником, который направит вас на путь истины. Если вы будете так же долго и упорно преследовать свою цель, то награда превысит все ваши ожидания. Вы достигнете высокого положения в земной иерархии, вы станете тем, кто встанет у кормила империи в ее трудный час. Но, найдя в себе силы отринуть мирскую славу и власть, вы обретете могущество, равное могуществу богов, и присоединитесь к их сонму - вы станете бессмертным...
   Рей невольно выпрямил спину и расправил плечи. У него кружилась голова, щеки пылали. Сбывались все его мечты. Он и не верил, и всей душой желал верить словам гадателя. Ким тоже слегка покраснел, опять вспомнив давешнего лазутчика. Выходит, бесов провокатор не врал насчет бессмертия... А как насчет всего остального?
   Ученик тихо шуршал кисточкой по бумаге, записывая слова предсказания.
   - Теперь о неприятном, - продолжал Кушиура. - Столь блестящий жизненный путь уже привлек нежелательное внимание многих бесов. Ждите, сударь, искушений и ловушек. Ох, какие испытания вам предстоят! В недалеком будущем я провижу встречу с прекрасной и соблазнительной девицей - берегитесь ее, она постарается завлечь вас во власть тьмы. В прошлом у вас таится некое кровавое преступление, окутанное покровом тайны. Эта тайна может вас погубить еще вернее, чем упомянутая девица. Не ворошите прошлое - и оно не проснется. Если же проснется - бросайте всё и бегите, ибо подобное зло вам пока не по силам...
   Ким взглянул на Рея с неподдельным любопытством. Кровавая тайна в прошлом! Выходит, прав был Сайхун, говоря, что Рей не так прост, как притворяется...
   - Если же дела обернутся совсем плохо... Даже и не знаю, сударь, говорить ли...
   - Конечно! - подскочил Ким. - Предсказывать, так уж все, без недомолвок!
   - ... вас ждет большое несчастье - вы станете демоном и погубите империю.
   У Рея отвисла челюсть. У Кима тоже. Что ж это получается - лазутчик таки сказал правду?!
   - Однако такое неудачное развитие событий крайне маловероятно, - поправился Кушиура. - Просто имейте это в виду и будьте осторожны. Все эти искушения и беды вам под силу преодолеть. Если вы не свернете на путь тьмы, то удостоитесь величайшего в сей жизни блага - ваш первенец войдет в Небесный Город и станет равным небу...
   - Какая кровавая тайна? Какой первенец? - переспросил ошалевший Рей. Поток грядущих благ и несчастий показался ему что-то чересчур щедрым. - Откуда первенец, если я собираюсь в монастырь?
   Ким хихикнул и нагнулся к его уху, чтобы прошептать свои предположения на этот счет. Но тут ученик поставил на лист красную печать, помахал им в воздухе, чтобы подсушить чернила, и с поклоном сунул текст предсказания в руки Киму.
   - Получите, господин, - деловито сказал он. - Поздравляю вас с великолепной судьбой. Если вдруг пожелаете что-нибудь пожертвовать дополнительно к оплате, там в галерее стоит яшмовая шкатулочка...
   Ким и Рей переглянулись в изумлении. Потом Рей понял - и покраснел до ушей.
   - Это точно мне? - спросил Ким.
   - Вам, вам, - подтвердил мальчишка. - Кому же еще?
   Тут Ким не выдержал и захохотал.
   - Вообще-то это не я заказывал гадание, - сквозь смех выговорил он, - я просто за компанию сюда пришел, из любопытства...
   Ученик тупо посмотрел на свиток, потом поочередно - на хохочущего Кима и багрового Рея. Потом обернулся к учителю. Кушиура с важным видом помолчал и сказал:
   - Никакой ошибки нет.
   Его темные зрачки уже вернулись на место, взгляд перескакивал с одного гостя на другого без тени смущения.
   - Хотите вы, сударь, или не хотите, но вы узнали свою судьбу.
   - Вы ничего не перепутали? - переспросил Ким на всякий случай. - Я стану бессмертным, а мой первенец сравняется с небом?
   - Только если вам удастся проскользнуть вратами темного хэ, - уточнил гадатель. - Тучи на вашем пути мрачны, омуты глубоки. Но ваше чело говорит о том, что вам это по силам.
   - Хо-хо! - Ким приосанился. - Как я, оказывается, буду велик и славен! Слышал, брат, - я стану бессмертным! Не пойти ли и впрямь с тобой в горы, с такими-то перспективами?
   - Для начала я бы не отказался узнать, что меня ждет в этих горах, - кисло заметил Рей, который чувствовал себя так, словно его сбросили с небес на землю пинком под зад. - Напоминаю почтеннейшему Кушиуре, что вообще-то это я оплатил сеанс...
   Гадатель пожал плечами, что под гнетом золотой парчи было сделать нелегко.
   - Извольте.
   Он внимательно поглядел Рею в лицо и через несколько мгновений заговорил:
   - Вы, молодой человек, также стоите перед выбором. Перед вами два пути, и каждый из них на свой лад определит всю вашу дальнейшую жизнь. Потому обдумайте всё хорошенько, поступайте осмотрительно, но особенно не беспокойтесь - все уже предопределено. Вам тоже предстоит долгая дорога, странствие пройдет благополучно, и своей цели вы достигнете. Конечно, придется выдержать нелегкую пору ученичества, преодолеть многие тяготы и искушения, но пройдут годы, и награда превзойдет ваши ожидания. Вы тоже войдете в Небесный Город и станете у кормила государства в трудный для него час...
   Ким, с трудом удерживаясь от смеха, прошептал на ухо Рею:
   - Слушай, по-моему, он выучил одну речь, которую и декламирует всем клиентам. Может, это намек, что надо было заплатить побольше?
   Судя по недовольному лицу Рея, он и сам склонялся к этой мысли.
   - А бессмертным я стану? - мрачно спросил он у гадателя. - Или, к примеру, демоном?
   - Бессмертным - весьма возможно, - подумав, ответил тот. - Но для этого вам придется преодолеть невероятное искушение мирской властью. Не уверен, что вам это будет по силам. А демонического в вашей судьбе я не усматриваю.
   Ученик, поняв, что работа закончена, поставил внизу свитка печать и принялся махать листом в воздухе.
   Рей сидел с угрюмым видом. Его терзала мысль об огромной сумме, впустую потраченной на шарлатана.
   - Вы что, недовольны? - невозмутимо поинтересовался Кушиура. - Хм, странно. Не часто простолюдинам выпадают настолько благоприятные предсказания...
   - А что ж вы не упомянули про первенца и кровавую тайну? - съязвил Рей.
   Гадатель нахмурил брови:
   - Если вы, юноша, намерены издеваться...
   Вдруг Ким кое-что вспомнил.
   - Сейчас я все улажу, - шепнул он закипавшему от злости Рею и с нарочито почтительным видом обратился к гадателю:
   - Святой наставник, мы слыхали, что у вас есть чудодейственный тазик. Мой друг, кандидат Рей Люпин, хотел бы, чтобы вы поглядели, не окажется ли в нем чего любопытного. Полагаю, если тазик уточнит некоторые детали вашего замечательного предсказания, кандидат Рей будет вполне удовлетворен - и мы расстанемся довольные друг другом.
   Кушиура хмуро посмотрел на Кима, как будто желая загнать слова обратно к нему в глотку.
   - Да, такой тазик у меня есть, - неохотно подтвердил он. - Но я стараюсь не пользоваться им по пустякам...
   - То есть судьба и карьера какого-то "простолюдина" для вас пустяки? - возмутился Рей.
   - ...однако в вашем случае, - со вздохом закончил гадатель, - я могу сделать исключение. Но должен предупредить вас заранее - смотреть будущее в тазике опасно. Классические предсказания по лицу и звездным схемам судьбу не портят. Все, что сверх того, - от бесов. Тазик может показать такое, что не просто собьет вас с истинного пути, но и даже прервет вашу жизнь раньше положенного срока. Только чистый сердцем и сильный духом может взглянуть в этот тазик без риска...
   - То что надо, - сказал Рей. - Я готов.
   - Я тоже готов, - добавил Ким. - Брат, по оплате потом сочтемся.
   По знаку гадателя ученик вышел и вскоре вернулся, осторожно, словно нефритовую вазу, неся перед собой небольшой медный таз для умывания. Тазик был самый заурядный, повидавший виды, потертый и исцарапанный. Ким решил, что юродивый наверняка утащил его с какого-нибудь постоялого двора. Кушиура поставил тазик на стол и плеснул в него немного воды из стоящей поблизости вазы. Потом протянул друзьям по тонкой полоске бумаги.
   - Пишите вопросы, господа.
   - Можно задавать только один вопрос за раз? - уточнил Рей.
   - Да.
   Рей призадумался. Ким, наоборот, ни мгновения не колеблясь, быстро черкнул несколько знаков и протянул полоску гадателю. Кушиура не спеша опустил ее в тазик и устремил взгляд на воду.
   Время шло. Гадатель смотрел. Ничего не происходило.
   - Ну как? - спросил Ким, когда ему надоело ждать.
   - Не понимаю, - проговорил Кушиура, он явно был растерян. - Вода мутнеет. Дна совсем не видать...
   - Расплылись чернила? - предположил Ким.
   - Нет, не в том смысле - тазик не хочет ничего показывать. Никогда прежде такого не бывало...
   Гадатель отвел взгляд от воды, нервно наматывая на палец бороду.
   - Простите за дерзкий вопрос - что вы там написали, сударь?
   - Это же очевидно, - ответил Ким. - Попросил назвать имя той девчонки, которая будет завлекать меня во власть тьмы.
   Кушиура испустил вздох, напоминающий предсмертный стон, закатил глаза и принялся водить руками над тазиком.
   - Может, сменить воду? - издевательски посоветовал Рей.
   Гадатель даже не заметил его насмешки. Его пальцы с длинными ногтями мелко задрожали.
   - Простите, господа, - пробормотал он. - Возникли непредвиденные сложности. Тазик решительно не хочет мне отвечать. У меня такое ощущение, что кто-то вмешался в ход гадания. Прошу вас посетить меня завтра в любое удобное время, и мы попробуем еще раз. Надеюсь, за ночь я разберусь... А вас, сударь, я должен предостеречь, - обратился он к Киму. - Если дело тут в вашем вопросе, боюсь, что вас ожидают неприятности. Будьте очень, очень осторожны...
  
   - Нет, какое наглое мошенничество! - возмущался Рей на обратном пути. - Затвердил, как попугай, - "вы станете бессмертным, вы станете бессмертным... ". Удивительно, что этот лицедей до сих пор пользуется успехом! Надо подать на него донос в канцелярию Небесного Города...
   - А мне понравилось, - заявил Ким. - Завтра обязательно забегу к нему еще раз. Интересно, что он высмотрит в этой посудине?
   - Да ничего! Или опять что-нибудь соврет.
   - Мне показалось, он и в самом деле испугался...
   - Отвертелся от работы самым примитивным образом - наверно, не успел заготовить речь... Ну ладно, - успокоившись, сказал Рей. - Больше у меня денег на гадания не осталось, так что придется отправляться, так сказать, в темноту или удовольствоваться сегодняшними байками. Хорошо хоть злодейка мне на пути не встретится. И кровавой тайны у меня в прошлом нет. Кстати, что за тайна-то?
   - Понятия не имею, - небрежно ответил Ким.
  

Глава 10

Стрекозий остров.

Открываются адские врата

  
   Мотылек проснулся среди ночи и некоторое время расслабленно лежал в полудреме, на грани сна и яви. Что-то его разбудило - то ли невнятный возглас, то ли тихий стон вдалеке... Он приоткрыл глаза, но в хижине было темно - хоть глаз выколи. И тихо до звона в ушах. Мотылек чуть не уснул снова, но что-то мешало, смущало его. Давила на уши тишина. Даже дыхания деда не было слышно. Мотылек, осознав это, протянул руку, чтобы нащупать Хару, тихонько прошептал:
   - Дед, ты спишь?
   Рука нащупала пустоту. Постель с дедовой стороны была холодной. Мотылек приподнялся в постели, сел и позвал в голос:
   - Дед Хару!
   Никто не отозвался. Мальчику стало не по себе. "Квисины украли деда!" - с готовностью пришла трусливая мысль. "Глупости! - строго сказал себе Мотылек. - Дед просто вышел... мало ли зачем, может, ему прогуляться захотелось. Сейчас он вернется..."
   Мальчик лег в постель. Сон совсем пропал. Дед не возвращался. Издалека снова донесся тот странный звук. Далекий, тихий. Но Мотыльку вдруг стало жутко одному в хижине. Он встал, завернулся в одеяло и вышел на крыльцо.
   И сразу окунулся в кромешную тьму. Только в небе сияли, громоздясь друг на друга, созвездия - такие роскошные и яркие, какие бывают только в конце лета. Мотылек невольно засмотрелся, восхищение на миг отвлекло его от поисков. Пока стоял, налетели комары, принялись вкрадчиво жалить. Мотылек завернулся в одеяло по самые уши и крикнул погромче:
   - Да где ты?
   Опять не дождавшись ответа, Мотылек спустился с крыльца и пошел к входу в храм. Каменные плиты, влажные от ночной росы, леденили босые ноги. Еще издалека он заметил в храме слабый свет - и обрадовался. На каменном крыльце стояли два фонаря. Дедов уже погас, второй едва теплился. Мотылек поднял свой фонарь, отодвинул занавеску и вошел в храм.
   Посреди храма, на полу, стояла жаровня, в которой дотлевали угли. Рядом с жаровней на полу неподвижно лежал шаман.
   - Дед, ты спишь? - тихонько окликнул его мальчик.
   Шаман не отозвался. Мотылек подошел поближе, наклонился над дедом. Тот лежал неловко и неудобно, как небрежно сброшенная с плеч одежда, дышал тяжело, с усилием. Мотылек поставил на пол фонарь, заглянул шаману в лицо и испугался.
   Лицо было чужое. Что-то случилось с Хару - как будто вынули из него главное, тот стержень, на котором держалась душа. Пропал легкий, подвижный шаман Хару с глубоким взглядом и ласковой улыбкой - осталось костистое, подобное мощам девяностолетнее тело, давно отслужившее свой срок в этом мире.
   - Дед, не молчи! Что с тобой? - со страхом проговорил Мотылек, прикасаясь к руке шамана. Рука тоже была чужая - тяжелая, сухая и холодная. Этот холод шел как будто изнутри, и когда Мотылек его ощутил, ему захотелось отбросить руку, как ядовитую змею. Но вместо этого он сжал ее крепче и снова настойчиво окликнул учителя.
   На этот раз Хару медленно поднял веки. Мотылек заглянул в его глаза - как в зимние омуты. Всё, что прежде плескалось и играло на поверхности, ушло в глубину, скрываясь от надвигающейся стужи. Хару смотрел куда-то сквозь Мотылька, дальше, в другой мир. У мальчика побежали мурашки по рукам, по спине, словно и его окатило этим нездешним холодом. Ему почудилось - явственно, почти зримо, - что за его спиной открывается огромная дверь, прямо посреди ночного неба распахиваются невидимые створки, за которыми - нечто такое, что чернее самой черной ночи. Из двери потянуло сквозняком, и Мотыльку показалось: этот сквозняк хочет выдуть душу из его тела.
   Вдруг шаман пошевелился, и его глаза встретились с глазами мальчика.
   - Мотылек, - прошептал он. - Хорошо, что ты пришел. Я пытался тебя позвать, но не хватало сил...
   - Что с тобой? Ты заболел?
   - Нет, я умираю. Давай попрощаемся.
   Мотыльку показалось, что его руки стали такими же ядовито-холодными, как и у деда.
   - Умираешь? Почему? Я не хочу, чтобы ты умирал!
   Хару еле слышно вздохнул:
   - Помнишь, о чем мы говорили с тобой на закате? Нельзя изменить то, что предрешено. Иногда можно только знать заранее. Я знал... Но не думал, что уже сегодня... Иначе не оставил бы тебя здесь...
   Мотылек от страха и жалости к деду заплакал - сначала тихо захныкал, потом зарыдал во весь голос.
   - Не бойся и не плачь. То, что сейчас происходит, - совершенно не важно...
   - Я не хочу! - обливаясь слезами, причитал Мотылек.
   - Есть еще одно дело, - с трудом прошептал шаман. - Передай бабушке... Пусть она поставит в известность... одного человека... Его зовут Вольгван Енгон. Запомнил? Повтори.
   Мотылек, давясь слезами, пробормотал чуждое языку имперское имя.
   - Неправильно... Ладно, не важно - она и так знает...
   - Не умирай, я тебе не разрешаю!
   - Прощай, Мотылек, - спокойно произнес Хару и закрыл глаза.
   - Дед! - закричал Мотылек.
   Старик не ответил, только вздохнул - и больше уже не дышал. Мотылек вцепился в его плечи, крепко обнял, словно пытаясь удержать уходящее тепло, поймать улетающую душу. Он стянул с себя одеяло и закутал в него шамана.
   - Ты, дед, сам не знаешь, что говоришь, - всхлипывая, приговаривал он. - Просто заболел, испугался, вот и решил, что умираешь. Какие глупости, даже не думай! Дед, это тебя ночные квисины сбили с толку, а ты их не слушай. Ты же сам сказал - не сегодня. Не надо умирать в дни Голодных Духов, иначе угодишь прямо в преисподнюю. Бесы ведь только этого и ждут... И не спи!
   Мотылек принялся щипать деда за руки и уши.
   - Все равно не дам уснуть!
   Как и все жители Кирима, Мотылек был твердо убежден - во сне душа покидает тело и бродит одним шаманам известно где. Если человек болен, то душа может и не вернуться. Поэтому, если кто-то заболел, лучший способ удержать в теле его душу - не давать ему спать.
   Вскоре веки Хару дрогнули, и он еле слышно прошептал:
   - Мотылек, ты мне мешаешь...
   - И буду мешать! Не дам спать до утра!
   Тут Мотыльку пришла в голову спасительная идея. Он повернулся к черным воротам в небе, ему одному видимым, сжал запястье деда и начал тихонько напевать древнюю песню - заклинание, стараясь подражать монотонному шаманскому распеву. Этой песней на островах Кирим с незапамятных времен знахари лечили от всех болезней. В исполнении сильного шамана она считалась самым действенным лекарственным средством. Мирянам ее знать, а тем более петь, не полагалось, чтобы не накликать себе серьезные неприятности. Мотылек выучил эту песню не нарочно, просто слышал ее много раз, когда шаман лечил больных; о неприятностях же он сейчас не думал.
  
   Недужный, не уходи,
   Зова предков не слушай!
   Твой дом - здесь, в мире богов непобежденных.
   Если околдовали тебя -
   Здешний злодей или пришлый -
   Своим словом чары снимаю.
   Если квисины вселились в тебя -
   Своим словом их изгоняю.
   Мое слово крепко!
  
   Мотылек пел и видел, как искажается от страданий лицо Хару, словно что-то терзает его изнутри, как пробегают судороги по его лицу, как сжимаются челюсти и мучительно кривятся уголки губ. Воздух сгустился, пахнуло жаром, под стропилами что-то загудело, завыло. Пламя в фонаре полыхнуло, вырвалось наружу пылающим столбом. Запахло сгоревшей бумагой и горячим маслом. Запястье Хару налилось жаром, стало горячим, как головешка.
   - Отпусти мою руку, - прохрипел Хару.
   - Не отпущу!
   - Ты не понимаешь, чему противостоишь. Ты сам можешь погибнуть!
   - Всё равно, - пролепетал Мотылек.
   Ему было больно, запястье старика жгло, но он не разжимал пальцы. Потому что нутром чувствовал, как туго натянута нить жизни Хару. Шаман уже не здесь, он где-то там, в неизъяснимой высоте, куда его увлекает ветер из черных ворот, словно рвущийся в небо воздушный змей, бечева от которого - в руках Мотылька. Отпустит ее - и всё.
  
   Иди сюда, дед,
   Со своею душой!
   От адских ворот отвернись,
   Бесов не слушай!
   Я стою на страже, не сплю.
   Охраняю твое дыхание...
  
   Что-то изменилось - и ледяной ветер вырвался из незримых ворот, с волчьим воем пронесся под стропилами храма. Пламя в светильнике опало, огонек замигал, забился. Запястье Хару превратилось в кусок жгучего льда. Мотыльку почудилось, что этот холод проник ему в самое сердце. Он уже не чувствовал своих пальцев и не знал, сжег он их или отморозил.
   - Отпусти меня, иначе я тебя прокляну! Я достану тебя из могилы!
   Голос шамана был чужой, низкий и хриплый. Мотылек собрался с силами и ответил:
   - Это не ты говоришь, дед. Это голос беса. Не отпущу!
   И снова запел речитативом:
  
   Вернись из пределов смерти,
   Да взойдет для тебя светило!
   Да вернется живое дыхание!
   Да возродится сила!
   Не бойся - ты не умрешь!
  
   Воздух в храме вдруг стал стоячим и спертым, как в склепе.
   - Дурак! - прохрипел чужим бесовским голосом шаман. - Я уже мертв!
   Мотылек посмотрел - и видит: глаза деда западают, губы проваливаются, обнажая редкие зубы, кожа расползается, стекает с кости, и вот уже перед ним не лицо, а голый череп. Запястье в его руке становится твердым, тонким и скользким - уже не рука, а кость, покрытая вонючей слизью.
   - Отпусти меня наконец! - вылетает шепот из оскаленных челюстей черепа.
   - Нет! - преодолевая себя, Мотылек еще крепче стискивает мерзкую кость, немеющими губами шепчет дальше целительные слова:
  
   Да вернется душа,
   Да заживет в согласии с телом!
   Да не уйдешь ты сейчас,
   Да не станешь тем, чей дом - земля!
   Твой дом - мир богов непобежденных,
   Ты родился здесь, дед, в этом мире,
   Так не умирай до срока!
  
   Закончил, сжался - но ничего не случилось. Мотылек сморгнул и видит - не кость уже в его руке, а живая плоть, и, кажется, запястье стало теплее, чем прежде, и лицо деда разгладилось, и дыхание стало легче. Поднял взгляд к потолку - ворот в небе нет, только темнеют стропила под крышей.
   Тогда Мотылек наконец перевел дух и отпустил руку деда. Получилось не сразу, пальцы не хотели разжиматься.
  
   Довольно долго Мотылек сидел на полу, повесив голову, рассеянно слушая дыхание деда. Потом встал, потянулся. Все тело словно одеревенело. Мотылек сам подивился, до чего же он устал. Так замучился с дедом, что хотелось упасть, где стоял, накрыться краем дедова одеяла и уснуть до утра.
   - Дед, ты как? - хрипло позвал он.
   Хару не ответил. Должно быть, спал. Ему ведь тоже несладко пришлось - душу вырвали из самых адских врат.
   - Ладно, спи, - пробормотал Мотылек. - Завтра утром проснешься, и все будет хорошо...
   Стены давили, хотелось на воздух. Мотылек вышел на крыльцо и сел на верхнюю ступеньку. Снаружи было всё то же - прохладная ночь, звездные россыпи, песни цикад. В темноте шелестели невидимки-деревья, кто-то возился в осоке, что-то капало, булькало. В глубине рощи гнусаво покрикивала ночная птица. Прилетел комар, сел на руку. Мотылек вяло согнал его. "Пить хочется, - подумал он. - Сейчас бы выпил два ковшика..."
   Вдруг в осоке раздался треск, громко чавкнула грязь. Мотылек вздрогнул, всмотрелся в темноту, но ничего не разглядел. Тяжелый хруст повторился и приблизился - как будто кто-то ворочался в кустах, пер сквозь заросли напролом к дорожке и при этом тащил за собой что-то громоздкое.
   Мотылек вскочил на ноги. "Что там еще за бес? - с тревогой подумал он. - Кого принесло среди ночи?"
   Неожиданно близко плеснула вода и к треску добавился противный скрежет - как железом по камням. Мотылек завертел головой, нечаянно опустил взгляд на землю - и волосы на его затылке зашевелились. Прямо на него смотрели два огромных ярко-желтых глаза с вертикальными зрачками.
   На дорожку выползал вани.
   Огромный водяной дракон, с бугристой кожей, острым гребнем на спине и толстыми кривыми лапами, перебравшись через канаву, вытаскивал бесконечный хвост из осоки. Ужасная пасть приоткрыта, распространяя смрад, клыки тускло поблескивают в свете луны. Мотылек окаменел. Когда опомнился, первым порывом было - бежать сломя голову, куда глаза глядят, подальше от чудовища! Уже и рванулся с крыльца, но обожгла мысль - а как же дед?! Один, спящий, беззащитный?
   "Вани пришел за дедом!" - неожиданно осенило мальчика.
   Мотылек застыл в дверях храма, как натянутая струна. В голове у него все перемешалось от страха. Он не знал, что ему делать, - то ли сорваться и убежать, то ли запереться в храме - вот только остановит ли вани соломенная занавеска? Да и откуда здесь взяться водяному дракону? До океана - десятки ри. Это наверняка бес!
   Вани подполз к крыльцу, остановился и распахнул пасть. Зрелище было настолько чудовищное, что Мотылек зажмурился. И тут, к своему изумлению, он услышал шипящий голос:
   - Меня тут звали? Что, жертва готова?
   Мотылек сначала ничего не понял. Отчасти от страха, а отчасти потому, что вани выговаривал слова неразборчиво и притом на какой-то странный лад, не так, как говорили на острове. Потом уж Мотылек догадался, что в речи вани не промелькнуло ни единого имперского словечка, которые пропитали весь киримский язык, как мед - слоеную булку. Так чисто могли бы говорить те, кто лежал под плитами и стелами в древних могилах святилища.
   Голос вани окончательно убедил Мотылька, что он имеет дело с бесом.
   - Ты ошибся, квисин. Здесь для тебя нет никаких жертв! - набравшись храбрости, ответил Мотылек. - Шаман заболел, но я его уже вылечил. Уходи!
   - А, шаман! - прохрипел вани. - Давно я хотел с ним расквитаться! Он долго морил меня голодом, так теперь пусть утолит его! Уф, как же я мечтаю пожрать его душу! Отойди, дай пройти!
   И вани пополз вперед, волоча толстый хвост по дорожке.
   Мотылек выставил перед собой ладони.
   - Это храм безымянного бога! - крикнул он. - Прочь отсюда, бес! Иначе я позову его!
   - Отличная идея! - издевательски заметил вани. - Зови.
   - Во имя безымянного - я тебе запрещаю входить! - Мотылек вовремя вспомнил формулировку изгнания злого духа и зачастил: - Ни в дверь, ни в окно, ни через этот мир, ни через иные...
   Вани распахнул пасть и захохотал, словно кабан захрюкал.
   - Не можешь ты мне ничего запретить моим именем! Это мой храм!
   - Это храм безымянного бога!
   - А я, по-твоему, кто?
   - Врешь! Безымянный бог не голоден! Дед только вчера принес ему жертву!
   Вани влез на крыльцо передними лапами, приподнял уродливую голову. Мгновение они стояли друг против друга, меряясь взглядами, разделенные только невидимой преградой дверного проема. Из пасти вани исходило одуряющее зловоние.
   - Приди, о безымянный! - из последних сил воззвал Мотылек, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.
   - Спасибо за приглашение, уже захожу, - ответил вани, вползая в храм.
   Распахнутая пасть оказалась совсем близко. Волна смрада подкосила Мотылька, храм перевернулся, опрокинулся и исчез в темном облаке. Мальчик без памяти рухнул на пол.
   ...И снилось Мотыльку, что дед спит рядом с ним на полу, а он сидит и стучит в барабан, отгоняя квисинов. Стучит так давно, что каждый удар палочки отзывается болью, как молотком по пальцам. Мотылек знает - переставать стучать нельзя, иначе случится что-то непоправимое. Но силы иссякают, руки поднимаются с трудом, удары по натянутой коже все медленнее, все тише. И вот палочка выскользнула из пальцев - стукнула последний раз и укатилась на пол. Мотылек погружается в забытье, в душе понимая: он сделал всё что мог и даже больше, но этого оказалось недостаточно.
   Мотылька разбудили лучи солнца, бьющего ему прямо в лицо. Он сел и сонно оглянулся по сторонам, не понимая, где он и почему он ночует не дома. Потом узнал храм безымянного, встрепенулся. Смотрит - занавеска отодвинута, на крыльце валяется фонарь. Неподалеку на полу лежит дед, укрытый его, Мотылька, одеялом.
   Тут-то Мотылек всё и вспомнил. Вскочил на ноги, бросился на крыльцо, окинул священную рощу диким взглядом. На улице раннее утро, птицы распевают в зеленых кронах, квакают лягушки - хорошо! И никаких следов вани.
   "Привиделось!" - с облегчением подумал Мотылек. Потом вспомнил - дед! - и кинулся обратно в храм, подбежал к Хару, сдернул с него одеяло. Шаман был мертв, и мертв давно. Тело его уже остыло, лицо было спокойно-безмятежное, как у спящих богов на могилах вокруг святилища. Да, может, никакие это были и не боги.
   Мотылек несколько мгновений смотрел на него, потом вскрикнул, выскочил из храма и побежал к воротам.
  

Глава 11

Что можно увидеть в волшебном тазике

  
   Около полуночи Кушиура в полном одиночестве поднялся на веранду для любования ночным небом. На этот раз он был без грима, в скромном домашнем халате. На его бледном лице с нездоровой кожей застыло выражение сосредоточенности. В руках он осторожно нес гадательный тазик, стараясь не расплескать воду.
   Над верандой посвистывал холодный ветер, звезды сияли таинственно и равнодушно. Кушиура поставил тазик на полированный дощатый пол, опустился перед ним на колени. Стараясь унять дрожь в руках, вытащил из-за пояса бронзовый нож-лепесток и положил рядом с тазиком. Этот нож, неудобный, разукрашенный изгоняющими бесов клеймами, был отлит специально для незримых колдовских боев.
   Бормоча подходящие заклинания, Кушиура достал из рукава "ключ" - пуговицу в виде агатового шарика на серебряной петельке. Эту пуговицу по его приказу незаметно срезал младший ученик с кафтана Кима. Кушиура поднес ее к губам, повторил вопрос Кима и бросил пуговицу в таз. Раздался всплеск, пуговица пропала в мерцающей воде. Кушиура склонился к воде, сжимая рукоять бронзового "лепестка". Теперь "ключ" проведет его туда, куда надо. А там уж...
   Сознание Кушиуры, привычно-легко отделившись от тела, теперь следовало за агатовой пуговицей. Она опускалась в подводный мрак, на дно, которое все отдалялось и отдалялось. Когда погружение замедлялось или пуговица отклонялась от пути, Кушиура усилием мысли слегка помогал ей. Он даже примерно не мог предсказать глубины этого полета-падения. Но он был уверен - рано или поздно дно появится...
   Наконец в колышущемся полумраке мелькнул просвет, завесы тьмы раздернулись, дунул холодный ветер - и ноги Кушиуры коснулись земли. Гадатель восстановил равновесие, выпрямился и с любопытством осмотрелся. Он стоял на безлюдной улице какой-то деревни. В небе набухли дождем серые тучи. Куда ни глянь - везде поднимались поросшие темным лесом горы. В воздухе кружились опадающие листья. Пасмурный вечер.
   "Куда это меня занесло?" - подумал Кушиура.
   Он двинулся вперед по улице, поглядывая по сторонам и все сильнее удивляясь. Он пока не встретил ни одного местного жителя и теперь сильно подозревал, что их тут попросту нет. В домах нигде не горел огонь, ветер наметал у дверей кучи листьев, и никто их не убирал. Деревня выглядела заброшенной. Вернее - внезапно покинутой, как будто все жители вдруг взяли и исчезли. Кушиура прошелся по главной улице, отмечая все новые детали - двери нараспашку, брошенные словно впопыхах вещи, гниющие на земле яблоки, которые так никто и не собрал... Низко пролетела ворона, держа в клюве что-то белое, похожее на кость. Дома здесь были странные, гадатель таких никогда не видел - хрупкие, словно целиком из вощеной бумаги, окруженные открытыми верандами. В таком суровом климате и такие хрупкие дома - почему?
   Кушиура свернул в переулок - он явственно ощущал, что его "ключ" где-то совсем рядом. Переулок оказался тупиком, оканчивающимся высокой калиткой. Над калиткой нависала живописная горная сосна. На сосне был построен детский домик, откуда свисала веревка с узлами, чтобы проще забираться наверх. Под деревом в жухлой траве белели кости. Гадатель с холодком в животе подошел поближе, пригляделся, и от сердца отлегло - кости были собачьи, к тому же очень старые. От калитки тропинка вела к большому дому. Когда-то дом, наверно, считался богатым, но теперь пришел в полное запустение - по двору не пройти из-за травы по колено, даже бумага на окнах почернела от времени. "Такой дом долго не простоит, если за ним не присматривать, - подумал Кушиура. - Но, с другой стороны, его и починить - проще некуда... Вспомнил! На архипелаге Кирим по несколько десятков землетрясений в год. Из-под обломков такого дома легко выбраться, несложно построить новый... Итак - я в Северном Кириме!"
   Довольный, что решил хотя бы одну загадку, Кушиура поднялся на прогнившее крыльцо дома. Он знал - тот, кто ему нужен, там, внутри.
   В доме царил густой сумрак. Пахло сыростью, плесенью, ветошью - так, как и должно пахнуть в заброшенном доме, - и еще почему-то старым костром. Когда глаза Кушиуры привыкли к темноте, он увидел, что посреди комнаты сидит тот, кого он искал. Его лица было не разглядеть - только странный сгорбленный силуэт, напоминающий гриб-дождевик. Кушиуре на миг стало страшно, но он взял себя в руки и с достоинством, как равный равному, поклонился незнакомцу.
   - Приветствую тебя, уважаемый коллега. Смиренно умоляю простить меня за беспокойство, но меня привело сюда...
   - Ты кто такой?
   Голос был тихий и медленный. Во мраке раздавалось дыхание неизвестного колдуна - с хрипом и свистом и с таким очевидным усилием, словно каждый вздох причинял боль.
   - Я известный в Сонаке составитель гороскопов, физиогном и геомант, - важно сказал гадатель, чтобы сразу расставить все по своим местам. - Практикую под именем Кушиура. В этой глуши обо мне, конечно, не слыхали...
   - Далеко же ты забрался, имперец, - холодно сказал сидящий. - Хорошо ли ты рассчитал силы? Как думаешь возвращаться назад?
   И прежде чем Кушиура успел ответить, показал ему агатовую пуговицу Кима.
   - Что это такое?
   Кушиура помедлил с ответом. Сидящий чародей не приветствовал его, как должно, не представился, и по его тону было ясно, что делать это он не собирается. Даже в сумраке было заметно, что незнакомец худой, как скелет, хоть он и завернулся по самые уши в какую-то пропахшую плесенью и гарью хламиду. На голове - соломенная остроконечная дорожная шапка с широкими полями, которая и придает колдуну сходство с грибом-дождевиком. Еще Кушиуре почудилось, что сидящий как-то неловко, осторожно двигается. Калека? Парализованный? Но уж слабостью от него никак не веет. Гадатель попытался проникнуть в сознание незнакомца, прощупать мысленно, кто таков, - и отшатнулся, как от бездны. Колдун не сопротивлялся, даже как будто нарочно раскрылся - давай, приглашаю, изучай на здоровье... Но Кушиура был достаточно опытен, чтобы не поддаться на провокацию. Только потянулся сознанием - и вдруг расстояние между ними словно исчезло... Только что колдун был далеко, а теперь совсем близко... Жадная вкрадчивая пустота поймала гадателя, потащила за собой, как в водоворот. Кушиура мгновенно закрылся. Хотя разведка заняла не больше мгновения, гадатель обнаружил, что сидит мокрый как мышь. "Зря я сюда полез вот так нахрапом, - промелькнула мысль. - Нет никаких сомнений - предо мной чародей, и чертовски сильный. Наверняка опасен. Такая мощь, а я ни разу о нем не слыхал - почему? Что он тут делает, сидя в этой глухой заброшенной деревне?"
   - Так чья пуговичка-то? - повторил колдун, надсадно кашляя.
   - Это долгая история, но я вам ее поведаю, если желаете, - ответил Кушиура, решив на всякий случай быть повежливее с этим непонятным чародеем. - Еще раз выражаю свое сожаление, если причинил вам беспокойство. Не хотел вам мешать, коллега, простите! Одно пустое любопытство...
   - Ладно, присаживайся, - проворчал колдун. - И выкладывай все по порядку.
   Кушиура сел на указанное место напротив колдуна. Брезгливо отряхнул запыленный мат - из соломы полезли и разбежались во все стороны какие-то мелкие паучки. На ладонях остались следы пыли и копоти. Откуда тут повсюду копоть? Следов пожара Кушиура в деревне не заметил.
   Усевшись, он нечаянно поглядел за спину чародею и вздрогнул: почудилось, что-то большое и темное шевельнулось в глубине комнаты.
   - Рассказывай, имперец, - напомнил хозяин.
   - С чего начать... Ко мне на сеанс гадания записался некий кандидат Рей Люпин, сын известного купца-оптовика. Как водится, я навел о нем кое-какие справки: оказалось, мальчишка тайком от отца собирался отрешиться от мира - так сказать, "в весенние горы" нацелился. Дальше всё было просто. Я составил для него такое предсказание, что просто пальчики оближешь. Да вот беда - этот Рей притащил с собой приятеля по имени Ким, светского щеголя, незаконного сына знаменитого князя Енгона. Бездельник провалил экзамены и решил сбежать от опекуна в провинцию. Я, разумеется, ничего об этом не знал, и случился конфуз - я перепутал мальчишек и выдал предсказание не тому. Между прочим, любой бы на моем месте запутался - купеческий сын вырядился в какую-то нищенскую дерюгу, и я вообще чуть не отправил его ждать хозяина в сенях...
   - Куда?
   - Простите?
   - Куда они собирались?
   - Ну, тут нет никаких сомнений: в провинцию Чирисан, в один из монастырей Каменной Иголки. Но этот Ким долго там не высидит - не надо быть предсказателем, чтобы это понять. Я от него устал за один час. То хохочет, то сердится, легкомысленный, непоседливый, такой, знаете... - Кушиура сделал неопределенное движение, - как мотылек. Не то что другой, Рей, - вот он, если вам интересно...
   - Не интересно. Вернемся к другому мальчику. Мотыльку.
   Колдун вытащил из рукава какой-то клочок бумаги, в котором Кушиура мгновенно опознал записку Кима.
   - Что это?
   - Гадательная записка. По ее поводу я к вам и прибыл. Дело в том, что я, как вам уже говорил, перепутал мальчишек и выдал предсказание не тому. Они остались недовольны, и этот Ким потребовал, чтобы я применил тазик - у меня, знаете ли, есть гадательный таз - великолепная, уникальная штука! - который достался мне от самого...
   - Дальше.
   - Мне было неловко отказывать после такого конфуза, тем более княжескому сыну, пусть и незаконному. Он бросил записку в таз, я заглянул туда и...
   - И ничего там не увидел, - насмешливо закончил за него колдун. - И решил разобраться.
   Колдун задумался. Кушиура молчал, пытаясь понять, кто прячется в темноте за спиной хозяина. Но кто бы там ни был, знакомиться с ним Кушиуре определенно не хотелось.
   - Надо же - "княжич Енгон", - пробормотал колдун. - Лет ему сейчас около пятнадцати... Зачем ты предсказал ему встречу с девушкой?
   - Ну как - зачем? - ухмыльнулся Кушиура. - Я знаю, что сказать молодому человеку, который собирается в монастырь. Они же в этом возрасте только о девушках и думают! Понимаете, коллега, если юнец собирается в монастырь, он полагает себя кем-то вроде борца с демонами. И лучшее, самое заманчивое искушение для этакого борца - встреча с прекрасной соблазнительницей. Тут ведь еще неизвестно, что лучше - устоять или поддаться, хе-хе... Есть над чем поразмыслить по пути к святости...
   - Слушай, знаток человеческих душ, - язвительно сказал колдун. - Зачем ты лезешь грязными лапами в то, что лучше не трогать? Зачем ты вообще завел речь о девушке? Ты своими шарлатанскими предсказаниями сдвинул с места такую лавину, что еще не известно, чем все закончится....
   - Позвольте, я не шарлатан! - возмутился Кушиура. - Да, я хорошо разбираюсь в людях, - сказал он, приосанившись, - на то я и один из лучших предсказателей империи. Если я прорек, что княжичу Енгону суждена встреча с прекрасной девушкой, значит, так и будет. И кстати, если уж речь зашла о предсказаниях, позволю себе заметить, что вмешиваться в чужое гадание и намеренно спутывать его результаты противоречит всякому понятию о профессиональной этике...
   - А ты не задумывался, имперец, почему ты искал девушку, а попал ко мне? - вкрадчиво спросил чародей, снимая шапку.
   Кушиура отшатнулся и чуть не закричал. У чародея не было лица. Вместо него - какая-то спекшаяся корка, кое-как заросшая кожей, покрытая ужасными полузажившими язвами. Слепые глаза смотрели в никуда из-под голых распухших век. Нос, губы, уши отсутствовали; голова напоминала обгорелый череп, паучьи пальцы походили на обугленные прутья. Что бы ни случилось с этим человеком, одно Кушиура знал точно - с такими ожогами не может выжить никто, даже колдун.
   - Тебе не пришло на ум, прежде чем лезть сюда, что это может оказаться моя девушка? - В голосе сожженного колдуна зазвучала ненависть.
   "Прочь отсюда!" - Перепуганный Кушиура вскочил на ноги.
   Но в этот миг из-за спины колдуна поднялась черная тень. Тень, похожая на полуночный кошмар. Чудовище, воссозданное злыми чарами из пепла пожара и обгорелой плоти лесного зверя, оскалив огромные клыки, глядело поверх лысой головы хозяина, и в его глазах горел злобный разум. Тварь сделала шаг, и за ней потянулся шлейф золы. Так вот откуда здесь повсюду копоть!
   Кушиура действительно не был шарлатаном. Он мгновенно догадался, что за существо перед ним, понял, что счет идет на мгновения, и выпалил заклинание возвращения. В лицо ему ударил тугой холодный ветер, гадателя, словно сухой лист, выбросило из дома. Пространство вокруг поплыло, сгустилось, воздух стал похож на темную воду. Тварь с рычанием прыгнула ему вслед. Кушиура ударил ее ритуальным ножом. Раздался вой, тварь отлетела в сторону, завертелась в вихре - и отстала. Воздух всё густел, становился вязким, вихрь превратился в водоворот, вращение все ускорялось... И вдруг гадателя выбросило наружу. Несколько томительных мгновений тошноты и боли - и Кушиура ворвался обратно в тело. Выдохнув, он отпрянул от тазика. Нож выпал из его трясущейся руки... Спасен!
   - Надо же, какие мы шустрые, - раздался зловещий голос. - Я, пожалуй, и не догнал бы тебя, не оставь ты мне ключик...
   Гадатель попытался вскочить на ноги, но не успел. Вода вскипела, из тазика вынырнула распахнутая пасть, блеснули клыки и с чудовищной силой вцепились Кушиуре в горло. Лицо гадателя ткнулось в жесткое дно тазика, в рот и ноздри хлынула вода. "Так не должно быть!" - успел изумиться он, чувствуя, как клыки впиваются ему в горло. Больше он ни о чем не думал, а только боролся за жизнь, пытаясь вырваться. Над ночным садом разносились хрип, бульканье и звуки возни, из тазика летели брызги. Но скоро все прекратилось, и в дом гадателя вернулась тишина.
  

Глава 12

Бродячий знахарь

  
   Два дня Мотылек провел в постели, сгорая от жара, в беспамятстве и бреду. Днем он лежал бледный, в холодном поту, хватал бабушку за руки и лепетал какую-то чушь, а по ночам кричал, словно из него заживо вынимали душу. Измученная Ута не спала, не ела, не отходила от постели внука, обтирала ему лоб мокрой тряпкой, поила с ложечки, в душе уже готовясь к тому, что он умрет. Даже знахаря было не позвать. Покойный Хару, единственный шаман на острове, согласно его собственной воле, был на следующий день после смерти сожжен на берегу Микавы, а его прах развеян над водой и степью. Жители деревни Сок устроили для Хару в святилище посмертный алтарь, принесли скромные дары, оставшиеся от праздника Голодных Духов, и грамотный староста собственноручно накорябал два простых знака его древнего имени на поминальной табличке.
   Что касается Мотылька, то на третий день утром он проснулся как ни в чем не бывало и потребовал каши. Болезнь ушла бесследно, оставив после себя только временную слабость да страшные сны.
   Не прошло и трех дней после выздоровления Мотылька, как Ута внезапно принялась собираться в дорогу. С самого утра она бегала по дому, выметая из углов мусор, убирала всю одежду в сундуки, перекладывая ее пижмой; развесила в каждом углу соломенных тигрят, погасила огонь в жаровне, вытряхнула угли за ограду и тщательно затоптала, а золу рассыпала по грядкам; саму жаровню вымыла, накрыла одеялом и положила сверху священную плетенку от бесов. Все запасы из кладовки, которые могли попортить мыши, а также свежие овощи и недоеденную рыбу отнесла к соседке по имени Медуница и подарила ей просто так. Посреди кухни Ута выставила два короба с лямками, один побольше, другой поменьше. Мотыльку было велено собрать в короб все игрушки, которые он хочет взять с собой, но не слишком много - надо еще оставить место для одежды и еды.
   Мотылек шатался по дому, вертелся под ногами.
   - Бабушка, мы что, уезжаем?
   - Да.
   - Почему? Зачем?
   - Уезжаем, потому что надо, - раздраженно говорила бабушка в двадцатый раз, выгоняя из кладовки пауков и ос.
   - Куда?
   Бабушка заперла кладовку на засов, кряхтя, опустилась на колени среди спальни, засунула руку глубоко под платяной ларь на ножках и вытащила небольшой сверток. В тряпье оказалась заначка - несколько связок потускневших медных монет. Ута отделила одну, остальные бережно завернула в тряпку и затолкала обратно.
   - Бабушка, ну скажи, куда?
   - Вот еще раз скажешь "куда", и получишь мухобойкой пониже спины! Всю дорогу закудыкал! Лучше иди и отнеси грабли в сарай!
   Потом Ута обошла кругом дом и с усилием захлопнула все ставни. Внутри сразу стало темно, загадочно и непривычно.
   Играя на крыльце, Мотылек слышал, как бабушка читает молитвы домовым ками, в каждой комнате особо, сама похожая на духа в полумраке за закрытыми ставнями, и его мучило любопытство. Происходило нечто необычайное. Похоже, они уходили надолго.
   - Ну скажи, а то не отстану! - снова завел он, когда Ута вышла на крыльцо, обтирая с волос паутину. - Ку... В какое место?
   - Уф, надоел! В Асадаль.
   Мотылек даже притих от удивления.
   - А что это такое?
   - Главный город нашей префектуры. Там живет госпожа княгиня Касима.
   Глаза Мотылька стали как блюдца.
   - Мы к княгине в гости едем?
   - Не болтай глупостей! Ты собрал свой короб?
   - Давно уже.
   - Ничего в доме не осталось?
   - Вроде нет...
   Заскрипела, отошла от стены тяжелая деревянная дверь, которая на памяти мальчика всегда оставалась открытой, потянулись нити паутины, и дверь в дом захлопнулась, словно надгробным камнем могилу припечатали. Мотылек даже вздрогнул - ему вдруг почудилось, что вся его прежняя жизнь осталось за этой дверью. Бабушка с трудом вставила в петли тяжелый засов и несколько минут, сгорбившись, бормотала молитвы Духу Семи Звезд, хозяину судеб, которого по пустякам беспокоить было не принято. Потом обернулась к внуку.
   - Заночуем на веранде, благо ночи сейчас теплые, а выйдем завтра на заре. Сначала переправимся на Горбатый Холм, а там пойдем на рынок и попросимся к какому-нибудь перекупщику в лодку до столицы. Авось дня за три-четыре доберемся до Асадаля, если повезет с низовкой. А если верховой или степной будет, так придется бережком, ох, долго...
   - А зачем нам в этот Асадаль?
   Ответа Мотылек так и не допросился.
   Сборы закончились только в сумерках, когда заалело над степью небо, а из сада поползли к дому сизые ночные тени. Все, что оставалось на веранде из домашней утвари - пара котелков, миски, одеяла, - Ута с Мотыльком забирали с собой. Поскольку жаровню заперли в доме, ужин был скудный и простенький. Ута накрывала на стол без всякого настроения. Накормить кого-нибудь недостаточно вкусной пищей было для нее наихудшим позором. Кроме того, в глубине души ей не хотелось никуда идти.
   Мотылек же, напротив, пребывал в радостном возбуждении, в ожидании чего-то необыкновенного, чудесного. Они отправлялись в путешествие в столицу! Даже холодные тушеные баклажаны и слипшийся рис с рубленым вареным яйцом казались ему вкуснятиной, потому что они были уже не домашние - они были дорожные. И никогда они раньше не ели так поздно - бабушка заканчивала дела засветло и укладывала внука вместе с солнцем. На крыльце Ута в последний раз засветила бумажные фонари - путеводные огни для предков. Мотылек смотрел на них и фантазировал: вот если сейчас в дом войдут голодные духи, да и сядут за стол - что он станет делать?
   Ужин подходил к концу, когда за кустами раздался скрип калитки и звук шагов. Бабушка Ута вытянула шею, высматривая в сумраке вечернего гостя.
   - Кто там? - громко спросила она. - Ты, Медуница?
   - Мир и покой сему дому! - раздался мужской голос.
   Шаги и постукивание стали громче. Мотылек привстал, отогнул край сетки - и увидел, что по тропинке к дому неспешно приближается странствующий знахарь - сихан в соломенной остроконечной шляпе, с традиционным посохом в руке. Бабушка тоже увидела его, и лицо у нее стало совсем кислое.
   - Извините, мы уезжаем! - крикнула она. - Поищите другой дом, святой учитель! Видите - мы уже собрали все вещи! - И сердитым шепотом приказала внуку: - Быстро спрячь рис в короб, Мотылек. Этот знахарь так просто не отвяжется. Они словно чуют, где едят...
   Странствующих знахарей - гадателей, заклинателей духов, целителей всех мастей - по просторам империи бродило великое множество. На материке к ним относились без особого уважения, подсмеивались за глаза, считали жуликами, ворами и сластолюбцами. На "варварских" островах Кирим, где козни духов были повседневной реальностью, авторитет сиханов был несколько выше. Но не намного. Разве что к недоверию примешивалась доля страха.
   Тем временем знахарь подошел к крыльцу, сел на землю шагах в десяти и с невозмутимым видом выставил перед собой плошку для сбора милостыни.
   - Пусть даруют вам Семь Звезд счастье, благополучие и здоровье! Если что-нибудь нужно - исцелить больного, провести молебен, изгнать или, к примеру, призвать злого духа - бедный странник полностью к вашим услугам!
   - Хвала ками, у нас все здоровы и благополучны, - решительно ответила бабушка через сетку и добавила шепотом:
   - Глянь, Мотылек, - сидит?
   - Сидит. Ух ты, какая у него огромная собака!
   - А ежели вы, госпожа, собираетесь в путь, - не отставал знахарь, - могу погадать, как пройдет путешествие. Также могу вычислить благоприятный день и час отбытия. Еще оказались при мне случайно несколько подходящих амулетов - если госпожа изволит взглянуть...
   Бабушка сдалась.
   - Ладно, помолитесь, святой учитель, чтобы мы благополучно добрались до столицы, - неохотно согласилась она. - Гадать не надо, и амулетов тоже - у нас и так денег едва хватит за лодку заплатить...
   - Ни слова о деньгах. Горсти риса или миски тушеных баклажанов будет вполне достаточно.
   Ута взглянула с изумлением сначала на знахаря, потом на котелок с тушеными баклажанами - сквозь стену он их увидел, что ли? - и с глубоким вздохом пригласила сихана к столу. Конечно, лучше бы он выбрал соседний дом, а то и вовсе обошел деревню стороной. Но раз уж явился - не следует быть грубой с человеком, который умеет приказывать бесам. Еще обидится и порчу наведет.
   Сихан, не чинясь, поднялся на крыльцо. Снял сандалии, умылся из бочки, опустил на пол немаленький заплечный короб. Поставил к стене посох, повесил на него сверху свою соломенную шляпу, что и от солнца, и от дождя хороша. Выглядел он именно так, как должен выглядеть бродячий знахарь, годами живущий милостыней. Немолодой, но и не старик, поджарый, в меру грязный. Лоб бороздят морщины, губы узкие, щеки впалые, бесстрастный взгляд человека, далекого от мирских забот. Одет бедно, но для долгой дороги в самый раз: нижняя серая ряса до середины голени, верхняя, коричневая - до колен, на голенях запыленные обмотки. Грубые кожаные сандалии совершенно истрепаны. На голове - несвежая повязка из длинной полосы небеленого холста, конец которой свисает на спину до лопаток. На шее связка амулетов, на запястье намотаны ракушечные четки.
   Единственное, что было чудно, - его собака. Мотылька она заинтересовала гораздо больше, чем хозяин. Такие собаки на островах не водились. Здешние были мелкие, гладкошерстные, хвостик колечком, уши лопушками. А этот пес величиной чуть ли не с хорошего теленка: черный, косматый, широкогрудый, остроухий, с могучими челюстями и тяжелым толстым хвостом. Вслед за знахарем вскочил на крыльцо, аж доски заскрипели. Однако в дом пес не пошел, развалился снаружи, под виноградным навесом, где по вечерам в большом корыте отмывали Мотылька перед сном, только подсунул лобастую голову под сетку.
   Знахарь поклонился хозяйке, мельком взглянул на ее внука - и сел за стол. Ужин продолжили в молчании, как велит вежливость, - сначала накормить гостя, а разговоры потом. Только и слышно было, как звенят в саду цикады, шуршит хомяк под полом, да работают челюсти знахаря. В придачу к баклажанно-морковной закуске Ута радушно выложила на стол порезанного кусками вяленого леща, надеясь, что знахарь от него откажется (в многих сектах и школах существовал запрет не только на мясо, но и на рыбу). Надежды не сбылись: первым делом знахарь взялся именно за леща и принялся уплетать его с волчьим аппетитом, отчего в бабушкиных глазах изрядно упал.
   - Какими судьбами пожаловали на наш остров, святой учитель? - завела разговор Ута, когда с едой было покончено. - Как ваше уважаемое имя? Какому ками служите?
   Знахарь обсосал кости леща, утер губы засаленным рукавом и степенно принялся отвечать на все вопросы поочередно. Его ничтожное прозвание - учитель Кагеру, живет он на севере Лесного Предела, в провинции Мок, никакому определенному ками не служит, странствует по обету, собираясь посетить уцелевшие храмы безымянных богов, а путь держит на юг, к океану. На Стрекозий остров заглянул мимоходом, из любопытства - в Асадале какой-то рыботорговец сказал ему, что здесь есть развалины древнего святилища...
   - Что значит - "развалины"! - возмутилась Ута. - Святилище целехонько, только что крыша провалилась, так наш шаман в прошлом году настелил новую. А что ему сделается, святилищу-то?
   - Я там весь день провел, - небрежно сказал учитель Кагеру. - Загадочное место. Обширное древнее кладбище, уникальные барельефы, но от самого храма осталась одна часовенка, по которой даже не определить, какому богу здесь поклонялись. Время стерло все. А может, и не время...
   - На что это вы намекаете? Мы оттуда камни не таскаем!
   - Что вы, я далек от подобного подозрения! А в какие пределы простерся ваш путь, госпожа? - спросил знахарь, ловко избежав слова "куда". - Вы упомянули столицу - неужели сам великий Сонак?
   - Конечно, нет, - хмыкнула Ута. - Я имела в виду княжий град Асадаль.
   - Собираетесь навестить родственников?
   - Да вроде того... надо бы кое-кого проведать.
   - Это нелегкое и весьма дорогое путешествие, - заметил сихан, покачав головой. - Уж поверьте мне - я только что сам проделал этот путь. Везти ребенка в такую даль ради развлечения...
   - Кто вам сказал о развлечениях, - сварливо сказала Ута. - Едем по самому что ни на есть важному делу.
   - Какому - если вам угодно сказать?
   Ута замешкалась с ответом, взглянула на Мотылька, и вдруг у нее само с языка слетело:
   - Внука вот родственникам повезу. Обещалась отдать на воспитание.
   - Что? - Мотылек, игравший рядом на полу, резко поднял голову. - Ты мне не говорила! Что еще за родственники? Я не хочу!
   - Молчи, Мотылек! Видите ли, святой учитель, - пустилась в объяснения Ута, досадуя, что проговорилась раньше времени, - они, родственники-то, давно уж предлагали - вези его, Ута, мы всегда рады, а ведь я старая да хворая, сил нет поднимать его одной, да и хозяйство тоже не потянуть: баклажаны не уродились, морковь вянет, тыквы в это году даже и сажать не стала, потому как воду таскать с реки замаешься, а тыква, она без полива...
   - Заблуждаетесь, госпожа...
   Сихан несколько мгновений смотрел на Уту вдумчивым, доброжелательным взглядом, однако у нее почему-то мурашки по спине пробежали.
   - У вас прекрасное для вашего возраста здоровье. Вы бы могли еще сами иметь детей.
   - Шутить изволите! - Ута смущенно захихикала, на всякий случай отодвигаясь от сихана подальше. Было поверье, что от прикосновения колдуна можно запросто забеременеть.
   Учитель Кагеру даже бровью не повел.
   - Но, с другой стороны, вас можно понять. Растить ребенка одной - тяжкая доля. Мальчик взрослеет, его надо учить, а в Асадале для этого гораздо больше возможностей. Каким ремеслом занимаются ваши почтенные родственники?
   Бабушка смешалась.
   - Я не хочу ни к какому ремеслу! - заявил Мотылек. - Хочу жить здесь!
   Не него никто даже не взглянул. Мальчик надулся и вернулся к своему занятию - следить за собакой. Пес просачивался на веранду. Незаметно перебирая лапами, он успел влезть внутрь уже почти наполовину.
   - Сколько лет вашему внуку? Семь, восемь?
   - Восьмой пошел.
   - Он уже помолвлен?
   - Нет, даже и не думали. Может, через год-два...
   - И правильно, не торопитесь. Ваш мальчик - красивый сообразительный ребенок, что ему делать в этой глухомани? Пусть к нему присмотрятся в столице. Может быть, кто-нибудь из ваших родственников пожелает взять в семью перспективного зятя...
   - Что ж, спасибо на добром слове, - церемонно сказала польщенная Ута. Одновременно она опустила под стол руку и сложила пальцы в знак от сглаза.
   Знахарь заметил это, но не подал вида. Обернувшись к Мотыльку, он добродушно сказал ему, кивнув на собаку:
   - Можешь с ним поиграть. Что хочешь с ним делай, хоть верхом садись - он не укусит.
   Пес, поняв, что его не выгоняют, застучал хвостом и преданно распахнул пасть. В эту пасть легко поместилась бы голова Мотылька. Сихан вернулся к застольной беседе.
   - Слышал, у вас тут недавно скончался шаман?
   Ута сразу пригорюнилась.
   - Да, постигло наш род такое несчастье. А у меня столько хлопот навалилось, и внук заболел, так что даже оплакать его толком не смогла. Какой был наш святой старец Хару, вы бы знали - многомудрый, боголюбивый, жалостливый...
   - Дед Хару, - уточнил Мотылек.
   Бесстрастные глаза сихана чуть потеплели.
   - Хорошее имя - "Хару". В старину все имена были говорящими, да только теперь их никто не поймет - язык забыт. На древнекиримском "Хару" означает "весна". Это имя несет надежду на возрождение. Похоже, ваш старец действительно был образованным и утонченным человеком.
   - Он был очень образованный, - подтвердила Ута. - Умел писать и читать.
   - Даже старинные надписи на могилах, - добавил с пола Мотылек, но на него опять никто не обратил внимания.
   - Можно полюбопытствовать, какому ками он служил?
   - Наидревнейшему господину острова, - сказала Ута. - А как его величали, никто не ведает.
   - Значит, безымянному, - пробормотал сихан. - Так я и думал. Да... Достойное удивления подвижничество. Образованный благородный человек - и стал простым сельским шаманом на крошечном, всеми забытом островке...
   - Кто вам сказал, что он был из благородных? Мы об этом ничего не знаем. Старец Хару тут служил, когда нас с вами еще и на свете не было. Его тут бессмертным считали, пока не помер!
   - Рыбаки на пристани сказали, он был нездешний.
   - Ах, я бедная вдова, ничего не знаю, и меня это не касается...
   Увидев, что женщина не хочет говорить на эту тему, сихан не стал настаивать и перевел взгляд на Мотылька.
   Тот пыхтел и елозил ногами по полу, пытаясь перевернуть пса на спину.
   - Лучше бы ты не за уши его тянул, - посоветовал знахарь. - А то он обидится. Как тебя зовут?
   - Мотылек, - непринужденно ответил мальчик. - А вашу собаку как зовут?
   - Тошнотник.
   Пес навострил уши и поднял голову. Мотылек недоверчиво засмеялся.
   - Ну и кличка!
   - Мирское прозвище одного демона из священной книги "Допросник мертвых". Я назвал моего волка Тошнотником, потому что он такой же свирепый, прожорливый и остроухий.
   - Волка?
   - Ну да, это волк. Хоть и не совсем обычный.
   Мотылек с еще большим недоверием взглянул на Тошнотника. О волках он знал только из сказок - в дельте Микавы они не водились. Черный пес лежал тихо и спокойно, сложив лапы, и явно намеревался вздремнуть.
   - Ха, волк! Как же! - не поверил Мотылек и снова ухватил пса за уши.
   Учитель Кагеру взглянул на него с одобрением.
   - Отважный мальчик, - улыбаясь, сказал он Уте. - Может, не отдавать его в ремесло, а сделать из него воина? Хочешь стать воином, короед?
   Мотылек не ответил - он был занят, откручивая волку ухо. Волк терпел. Ута почувствовала к знахарю некоторое расположение. "Не угостить ли его рисом? - подумала она. - Нет, сейчас уже невежливо".
   - Воином - нет уж, избавьте нас, - сказала она. - У него отец был солдат государя, и что с ним теперь? Ни богатства, ни славы не обрел, только могилу в варварских степях. А вот шаман из Мотылька вполне бы получился. Наш святой старец очень его хвалил, даже подумывал, не взять ли в ученики...
   Сихан взглянул на Мотылька внимательней, чем прежде.
   - Это вряд ли, госпожа.
   - Ну, он так прямо не сказал - дескать, "беру в ученики". Но это был только вопрос времени. Мотылек ведь еще совсем малыш. И то святой старец с ним нянчился... Грамоте вот обучил. Мотылек даже помогал ему в обрядах...
   - Я гонял квисинов! - гордо заявил Мотылек. - И подметал храм!
   - Подметать - это похоже на правду, - кивнул сихан. - И грамотность хорошему ремесленнику не помешает. Понимаете ли, госпожа: чтобы стать шаманом, нужна совершенно особая подготовка, с самого раннего детства. Грамотой тут не отделаешься. Шаман - это человек только по внешности, а на самом деле он живет в мире ками и демонов, и сам им отчасти подобен. В мире опасном и завораживающем, мире, который существует по иным законам... Человек, который не способен им следовать, неминуемо заблудится и погибнет. Способен ли этот мальчик видеть невидимое? Может ли он найти путь в мир ками и выбраться оттуда, не потеряв жизни и свободы своей души? Я уверен, что нет!
   - Да, - сказал Мотылек, не отрываясь от волка, которому теперь пытался засунуть руку по локоть в пасть. - Один раз я стучал в барабан. Прогонял квисинов. И дверь я закрыл.
   - Какую еще дверь? - нахмурилась Ута. - Опять нашкодничал?
   - Дверь в небе, - объяснил Мотылек. - А вани прогнать не сумел. И дед умер.
   - Что за глупости ты несешь! - рассердилась Ута. - Ступай-ка в сад, не мешай взрослым разговаривать!
   - Там темно и комары, - резонно возразил внук.
   - Тогда бери одеяло и ложись спать!
   - Погодите, - попросил сихан. Тихо сказал, вежливо, но на веранде словно холодным ветром подуло. - Объясни толком - что за вани?
   - Вани - это водяной дракон. Такой уродливый, такой огромный! Пасть - во! Он вылез из осоки. Когда я закрыл ту дверь, он мне говорит - я голодный, а я ему - проваливай. Я почти не испугался. Хотел прогнать его именем безымянного, а он не послушался. И дед умер.
   - И что, прямо-таки закрыл дверь в небе? - вкрадчиво спросил сихан. - Честно?
   - Чтоб мне лопнуть! Дед сначала стал горячим, потом холодным, потом превратился в мертвеца, а потом опять ожил...
   - Мотылек, имей ты совесть, - устало сказала бабушка. - Сил нет слушать твое вранье. Не слушайте его, святой учитель. Он болел после смерти шамана, несколько дней бредил, лежал в горячке. Только-только поправился. Я уж себя так казнила - ведь сама отвела внука к святому старцу в тот самый день, когда он помер!
   - Да что вы говорите, - прошептал знахарь.
   - ...собиралась оставить его там до конца дней Голодных Духов - а на следующее утро, спозаранок, гляжу - идут ко мне на двор пастухи и несут моего Мотылька чуть ли не бездыханного... Сказали - сам пришел, через степь бежал один... Такое потрясение для бедного ребенка...
   Сихан почти не слушал, думая о своем и задумчиво глядя на мальчика.
   - Хочешь прокатиться у волка на спине? - неожиданно предложил он. - Взаправду, до калитки и обратно?
   - Хочу! - подскочил Мотылек. - Конечно!
   - Давай-ка, Тошнотник, - возьми его, - приказал знахарь волку.
   Тот, как будто поняв человеческую речь, встал, осторожно сжал зубами рубашку Мотылька, ловко закинул себе на спину - мальчик и пискнуть не успел - и исчез в темноте за порогом.
   - Ваш зверь ему - ничего? - встревожилась Ута.
   С улицы долетел удаляющийся заливистый смех.
   - Тошнотник прекрасно воспитан, он свое дело знает, - сказал сихан. - Теперь давайте мы с вами, госпожа, приватно побеседуем.
   - Ни к чему - я же сказала, гадание не нужно...
   - А я и не о гадании говорю.
   С этими словами сихан протянул руку к лицу Уты, крепко взял ее за подбородок, приподнял его и заглянул ей в глаза. Женщина отшатнулась, но знахарь уже поймал ее взгляд и смотрел через зрачки, словно в омут сеть забрасывал - глубже, еще глубже - пока не зацепил то, что надо. Ута смотрела ему в глаза, как мышь на змею, не в силах отвести взгляда. А какого они цвета и что в этих глазах, кроме пустоты, она разобрать не могла, потому что видела только два бездонных колодца, два ночных окна, в которых бушует зимняя буря. Через мгновение эта буря ворвалась в ее сознание и разметала там все, растерзала и перемешала мысли в податливую снежную кашу.
   - Вы собирались в путешествие, - произнес сихан, не отрывая взгляда и не опуская руки. - Куда?
   - В Асадаль, - безжизненным голосом ответила Ута.
   - Вы действительно хотели отвезти туда этого мальчика?
   - Да.
   - Зачем?
   - Передать человеку по имени Вольгван Енгон.
   - Имперец... - сквозь зубы прошипел Кагеру. - Кто он такой?
   - Я не знаю.
   - А кто знает?
   - Знал шаман. Святой старец еще в том году мне сказал: Ута, если со мной что-то случится, вези мальчика в Асадаль к Енгону.
   - Хм. Какое отношение имеет этот тип к вашему внуку?
   - Он мне платит за то, что я держу его у себя, - покорно отвечала Ута. - Уже пятый год платит, не скупится.
   - Вот оно что... - пробормотал сихан. - Так вы ему не бабушка?
   - Нет.
   - Угу. Значит, не показалось...
   Сихан взглянул на Уту еще пристальнее и придвинулся ближе.
   - Кто отец мальчишки? Этот Енгон?
   - Не знаю.
   - Ну естественно, откуда бы. Кем ему приходился ваш Хару?
   - Не знаю.
   - Вы знали о том, что сейчас рассказал мальчик? Что случилось ночью в часовне, когда умер старый шаман?
   - Нет, не знала.
   - Как на самом деле звали шамана? Откуда он пришел? Что делал на месте заточения?
   - Не знаю, - как заводная кукла, повторяла Ута.
   На последние вопросы Кагеру и не надеялся получить от нее ответ. Несколько мгновений он помолчал, чтобы поднакопить сил для завершающего этапа беседы.
   - Н-да, негусто. Ну ладно. Ни к чему вам утруждаться, госпожа Ута. Я сам отведу вашего внука в Асадаль. Сначала - в Асадаль. Потом... посмотрим. Будет зависеть от того, что я там разузнаю. А вы, - сихан сделал глубокий вздох, - отдохните перед дальней дорогой.
   Он опустил веки, разрывая незримые путы, которыми, как паук, оплел волю женщины; чтобы не навредить себе, на миг задержал дыхание и неуловимым движением ударил ее двумя пальцами в центр лба, между бровями. Казалось бы, он едва коснулся ее кожи и сразу же отнял руку, но глаза Уты закатились, она обмякла и начала заваливаться на бок. Сихан выдохнул, подхватил ее и осторожно уложил на пол. Все произошло так быстро, что на лице Уты застыло только выражение легкого удивления, да еще над переносицей проступило почти незаметное синеватое пятнышко. Сихан знал, что только опытный шаман смог бы соотнести это пятнышко с истинной причиной смерти женщины. Но такого шамана на Стрекозьем острове больше не было.
   Разделавшись со своей жертвой, Кагеру утомленно провел рукой по лбу. Он очень устал - последние дни выдались на редкость хлопотными. Привычно сосредоточившись на тишине глубоко внутри себя, сихан сделал несколько медленных длинных вздохов, из тех, которые начинаются в области паха, а заканчиваются в области макушки, протекая через спину по позвоночнику, промывая его нарастающим текучим теплом, от которого просыпаются тело и дух. Первый вздох - волна обволакивающего тепла, второй - бодрящего жара, третий - легкое трескучее пламя, расправляющее спину, зажигающее глаза, пробуждающее силы. Невидимый огонь змейкой пробежал по спине, разлился по рукам, ладони налились тяжестью и жаром. Сихан провел горячими ладонями по лицу, смывая с него леденящий отпечаток чужой смерти, и открыл глаза. Дела были практически закончены. Можно возвращаться домой.
   Взгляд Кагеру упал на приготовленные к путешествию короба. Из короба Уты он переложил в свой часть припасов. Деньги брать не стал. Короб Мотылька он просто повесил на плечо рядом со своим. Надел соломенную шапку, взял посох и вышел из дома.
   Аккуратно притворив за собой калитку, чтобы раньше времени не заинтересовались соседи, сихан быстро пошел по темной улице в сторону реки. Деревня была погружена во мрак. Только на порогах домов, окруженных темными садами, подмигивали ритуальные фонарики. В окнах света не было почти нигде - на островах обычно все ложились спать с закатом, - и знахарю это было только на руку. Как и то, что в дни Голодных Духов люди боялись ночью соваться на улицу. Никем не замеченный, Кагеру пробрался к берегу реки, в стороне от деревенской пристани. На берегу Микавы было светлее. По воде бежала полоска лунного света, упираясь прямо в парусную лодку, на которой сихан прибыл на остров. С берега доносился сдавленный смех и звуки возни.
   - Пусти! Пусти меня! - хохоча, повторял Мотылек, изо всех сил пихая волка в бок. Тот, упираясь в песок широко растопыренными лапами, держал зубами мальчика за край рубашки.
   - Он меня не пускает! - закричал Мотылек, узнав знахаря. - Скажите ему, пусть перестанет загораживать дорогу!
   - Я велел ему тебя посторожить, - знахарь подошел к мальчику и протянул ему короб. - Держи свои вещички. У меня для тебя приятная новость. Твоя бабушка разрешила тебе поехать со мной.
   Мотылек оставил волка в покое и с недоверием уставился на сихана:
   - С вами? Куда? Зачем?
   - Я подумываю взять тебя в ученики. Будешь жить у меня в Лесном Пределе. Если не понравится - отвезу обратно. Силой я никого не держу.
   - В ученики! - недоверчиво повторил Мотылек. - Как у деда Хару?
   - Нет, совсем по-другому. Шаман на самом деле ничему тебя не учил. Ты был простой прислугой. А я стану учить тебя колдовству.
   - Колдовству! Ух ты!
   - Когда-нибудь я передам тебе все свои знания, и ты станешь настоящим чародеем. Научишься вызывать и прогонять духов, исцелять и убивать, приказывать диким зверям и незаметно управлять людьми... Если хочешь, я даже могу научить тебя летать.
   - Разве люди могут научиться летать?!
   - Некоторые могут. Это совсем просто. Я покажу тебе... только не сейчас, а на днях.
   Мотылек как зачарованный смотрел на сихана. Неожиданное предложение знахаря казалось крайне заманчивым. Но все же, подумал мальчик, он едва знаком со знахарем, хоть у него и потрясающий пес...
   - А как же бабушка? - неуверенно сказал он. - Она ведь одна останется?
   - Ты разве забыл, что твоя бабушка собиралась отдать тебя городским родственникам? Если тебе больше хочется стать учеником какого-нибудь мясника или сапожника, так и скажи! - наигранно сердито сказал знахарь. - Но если передумаешь и вернешься сюда - меня тут уже не будет.
   - Я не хочу быть мясником!
   - Так я и думал. Тогда пошли?
   - Что, прямо сейчас?
   - Да. Иначе упустим ветер.
   - А как же спать?
   - Поспишь в лодке. Я, так уж и быть, постою на руле.
   Мотылек напряженно думал. К предыдущим искушениям добавилось одно, которому совершенно невозможно было воспротивится. Выехать после заката на реку, на ночной лов, давно уже было его заветной мечтой, но у него не было ни отца, ни дяди, который взял бы его с собой. Все мальчишки его возраста уже побывали в этих безмолвных плавучих городках, своими глазами видели, как выпрыгивает из воды, охотясь за мошками, самая крупная рыба, как она бьется в сетях, угрожая перевернуть лодку. Некоторым настолько повезло, что они даже нарвались на речную стражу - быстрые парусники, украшенные гербом княжеского дома Касима, те, что по всей Микаве выслеживают рыбаков с недозволенными мелкоячеистыми сетями, - и удирали от нее в плавни вместе со старшими, рискуя получить стрелу в спину...
   - Ладно уж, поеду с вами, - решился Мотылек. - Сейчас, только сбегаю попрощаться с бабушкой...
   - Нет времени, - оборвал его знахарь. - Напишешь ей письмо. Не бойся - думаю, ваша разлука ненадолго. Довольно скоро вы с ней встретитесь.
  

Глава 13

Дорога в Асадаль.

Учитель Кагеру

  
   Мрак поглотил низкий берег Стрекозьего острова, парус наполнился ветром, и низовка понесла лодку по реке. Несмотря на то что знахарь не имел понятия о пяти местных ветрах и ритме жизни русла Микавы - ее течениях, водоворотах, приливах и отливах, - он удивительно ловко ловил ветер и выбирал время пути и отдыха. В первые день-два Мотылек то и дело вспоминал о бабушке. Он беспокоился, что обидел ее, не попрощавшись, и даже всплакнул пару раз, скучая по ней, - а потом напрочь забыл обо всем, захваченный новыми дорожными впечатлениями.
   Навсегда в памяти Мотылька запечатлелась первая ночь пути, когда они почти бесшумно обогнули Гадючьи острова, тенью проскользнули прямо сквозь таинственную, молчаливую флотилию рыбачьих лодок, застывших на небольшом расстоянии друг от друга, чтобы не перепутались сети, и в каждой лодке горел огонек. Только порой был слышен тихий плеск воды, когда рыба выскакивала из воды за мошкой. Мотылек смотрел на лодки, на удаляющиеся плавучие огни, и ему казалось, что все это происходит не с ним, что он заблудился на грани сна и яви: проснись он сейчас в своем гамаке в кладовке - ничуть бы не удивился.
  
   На второй день Мотылек проснулся на рассвете от холода. Но когда он - продрогший, пропахший псиной - высунулся наружу из-под тента, стуча зубами, то сразу забыл и о холоде, и о жесткой лежанке. Над рекой всходило солнце, сильный прохладный ветер разгонял туман. Высоко в небе кричали чайки. За бортом проплывали чужие берега незнакомого острова. Слева, совсем близко, вздымался крутой берег, подточенный весенними паводками, тщательно укрепленный толстыми черными бревнами. Над обрывом нависали высокие дома. Каждый стоял на каменном цоколе в человеческий рост. Беленые стены расписаны хитрым узором - оберегами от квисинов. Углы крыш загнуты кверху - не так, как на Стрекозьем острове, - и крыты они не камышом, а бурой обожженной черепицей. Мотылек даже позавидовал - да, богато живут люди на этом острове! Лодка проплыла мимо пристани. У мальчика в глазах зарябило - толпится народ, галдят, грузятся, тащат с пристани на гору мешки, торгуют прямо с лодок.
   - Да я знаю это место! - радостно воскликнул Мотылек. - Это же ярмарка на острове Горбатый Холм! Мы тут были с бабушкой в прошлом году! Заедем?
   - Нет! А ну умолкни! - недовольным тоном приказал сихан, стоящий у руля. Судя по его лицу, он давно уже проснулся, если вообще спал. - Еще орать он тут будет! Смотрите все, люди добрые, кто тут плывет! Сам Мотылек на ярмарку пожаловал! Мы тебе что, цирк бродячий?
   Он переложил руль, забирая дальше от берега. Пристыженный Мотылек молчал, провожая ярмарку жадным взглядом. Полная народа пристань скрылась за поворотом, лодку вынесло на стрежень. Низовка туго надула парус, лодка пошла быстро. Кагеру закрепил руль, потянулся, покрутил затекшей шеей.
   - Ну что, короед, продрал глаза? Тогда иди умойся да подавай завтрак!
   При слове "завтрак" волк, всю ночь проспавший рядом с Мотыльком и гревший ему бок, выбрался на палубу, широко зевнул и сел рядом со знахарем, искательно заглядывая ему в глаза.
   - А что у нас есть? - спросил Мотылек.
   - Сейчас посмотрим. Тащи-ка свой короб.
   Мотылек принес из-под навеса короб, выложил перед знахарем бабушкину снедь - бумажные свертки с вареным рисом, вяленой рыбой, пирогами и ватрушками.
   - М-м, как пахнет! Вот сюда клади, где ровно, - с довольным видом приказал Кагеру. - На берег сходить не будем, пока ветер попутный, перекусим здесь. Кстати, у меня там под тентом стоит короб - не тот, с которым я хожу, а большой, без лямок. В нем где-то есть кувшинчик с бамбуковым соусом и горшок с маринованной редькой. Неси их сюда тоже. Словом, накрывай на стол. Устроим пир.
   Готовя завтрак, Мотылек изучал лодку, которую вчера в темноте толком не разглядел. Лодка была совсем не похожа на те, на которых рыбачили его односельчане: довольно большая, с длинным острым носом, на корме - тент с пологом. Красивый парус напоминал плавник карпа.
   - Это ваша лодка, учитель Кагеру?
   - Нет, наемная. - Сихан уселся за "стол", потер ладони. - Решил, что по реке быстрее доберусь до ваших мест, - и не ошибся. Хотя все равно прибыл на пять дней позже, чем хотелось бы.
   - Вы о дедушке Хару?
   - Угу. И не только. Впрочем, грех жаловаться - опоздай я еще на день, так и с тобой бы разминулся. И отправили бы тебя в Асадаль, глину месить или в лавке стоять...
   - Я болел. Только вчера поправился.
   - Вот видишь, нам обоим повезло.
   Путешественники принялись за еду. Мотылек с наслаждением совал в рот комки риса, политого остро-сладким соусом, облизывал пальцы, подставляя лицо ветру. В лодке еда казалась вдвое вкуснее, чем дома. Навстречу по течению проплыла баржа, совсем близко - знахарь даже за руль схватился. У Мотылька рис изо рта посыпался от изумления. Он и не знал, что бывают на свете такие огромные суда.
   - Ух, громадина! - воскликнул он, оборачиваясь к знахарю. - Вот это жизнь - корабли, приключения, ручной волк! А когда вы начнете учить меня колдовству?
   Сихан насмешливо приподнял бровь.
   - Вот так сразу - колдовству?
   - Вы обещали! - гневно заявил Мотылек. - Я хочу научиться летать! Прямо сейчас!
   - Умолкни, - холодно сказал знахарь. - Ты, кажется, забыл, что я не твоя бабушка. Учить тебя я буду тому, чему считаю нужным. Для начала - хорошим манерам.
   - Каким еще манерам?
   - Во-первых, ненавижу, когда просыпают рис на палубу, потом собирают его в горсть и запихивают грязными пальцами в рот.
   Мальчик смущенно отряхнул руки и вытер о подол рубахи. Несколько зерен риса прилипло к палубе. Волк сунулся было к ним, но знахарь, не вставая с места, вдруг пнул его с такой силой, что волк, взвизгнув, отлетел к мачте.
   - Куда полез, адский выродок? - низким угрожающим голосом спросил сихан. Волк распластался на палубе, прижав уши. Мотылек сидел, испуганно моргая, - у него аж рис застрял в горле от такой внезапной жестокости.
   - ...Во-вторых, учителя не перебивают, не хамят ему и ничего не предпринимают без его разрешения, - невозмутимо продолжал сихан. - Я называю это уроком послушания. Думаю, у тебя хватит ума усвоить его на чужом примере. Кстати, приберись на палубе.
   Мотылек, то и дело оглядываясь на знахаря, быстро собрал рассыпанные на палубе зерна и стряхнул их за борт. Сихан кивнул.
   - Так-то лучше. А теперь поговорим о том, что это такое - быть учеником. Похоже, ты об этом понятия не имеешь.
   - Но я знаю...
   - Ничего ты не знаешь. Картинка примерно такая. Есть мастер. Он царь и бог, он все знает, все умеет. Делает только то, что считает нужным сам. Выполняет только те заказы, которые ему по нраву, - я о настоящих мастерах, не о серой массе - о них речь впереди. Знаешь, почему так?
   - Нет...
   - Потому что настоящий мастер незаменим. Никто не сделает его работу лучше, чем он сам. Он создает нечто новое, уникальное. Рядовой гончар лепит чайный котелок, который завтра разобьют на кухне и даже не заметят. Чайный котелок знаменитого мастера становится государственным достоянием. Из-за такого котелка может начаться война, погибнуть целое царство - и не хмыкай, такие случаи в истории известны.
   Далее - есть подмастерья. Они работают на мастера, делают за него всю черновую работу и хватают крохи знания, которыми он с ними делится в уплату за их труд. Эти ребята уже могут сотворить нечто сносное, но никакими секретами мастерства не владеют. Если мастер выгонит недоученного подмастерья, тот не пропадет - просто станет еще одним рядовым ремесленником, вольется в ту самую серую массу. Поэтому подмастерья делают все, что скажет мастер, доедают то, что он не доел, спят только тогда, когда мастер выспался, и мечтают лишь об одном - о том дне, когда они превзойдут своего мастера и займут его место...
   Знахарь сделал паузу, покосился на Мотылька и продолжал другим тоном:
   - А есть ученик. Он - никто, пустое место, грязь под ногами. Ученик ничего не знает, ничего не умеет. У него нет никаких прав. Его ценность ничтожна. Его могут выгнать за любую провинность или без оной. Потому он доедает за подмастерьями, прислуживает им, делает всю черную работу по дому, чтобы избавить от нее подмастерьев. Если ученик докажет, что он трудолюбив, скромен, послушен, непритязателен, вынослив, умеет помалкивать и подчиняться, и при всем при том не является полным ничтожеством, то у него есть шанс со временем выбиться в подмастерья. В настоящие мастера же выходит один из ста...
   Кагеру умолк. Мотылек смотрел на него с недоверием.
   - Вот что ждало бы тебя, короед, если бы ты попал в ученики к ремесленнику, - добавил Кагеру. - Но у меня такого не будет...
   Мотылек перевел дух и засмеялся.
   - У меня будет гораздо хуже, - улыбаясь, заявил сихан.
   Мотылек засмеялся еще громче. Он решил, что знахарь разыгрывает его.
   - Ага, передние зубы меняются? - отметил сихан, неожиданно меняя тему. - Так... значит, надо поторопиться.
   - Поторопиться с чем?
   - Не твое дело, - отрезал сихан. - Приберись тут, убери еду, помой миски и возвращайся на корму. Продолжим твое обучение. Научу тебя, как управляться с рулем и парусом, а то мне что-то поспать захотелось...
   Мотылек кинулся собирать остатки еды. Он еще не разобрал, злой или добрый его новый хозяин. Но одно он усвоил накрепко - этому знахарю лучше не перечить. Два раза он не повторяет.
  
   Путь до Асадаля занял два дня. Микава становилась все шире. Она больше не петляла между островами, а разлилась до самого горизонта, дальний берег потерялся в голубой дымке. Острова становились крупнее, чаще встречались большие поселения. Мотылек каждый раз подскакивал с криком: "Это уже княжий град?" - на что сихан с усмешкой отвечал: "Когда подплывем к Асадалю, ты его ни с чем не спутаешь". Вскоре на реке стало тесно от судов. Несколько раз сихану приходилось сворачивать к берегу, пропуская большие баржи. Один раз мимо них проплыл такой корабль, что Мотылек решил: это сон наяву. Корабль был несказанно, невообразимо прекрасен: сияющий позолотой, увитый цветочными гирляндами, сверху донизу расписанный красным, голубым, зеленым, под полупрозрачным шелковым парусом, похожим на крыло бабочки, он казался огромным бутоном райского цветка, который упал с небес в зеленую воду Микавы. С корабля доносилось пение и звуки лютни, на палубе толпились небожители и феи. Знахарь при виде чудесного судна только сплюнул за борт.
   - Столичная знать развлекается на имперский манер, - объяснил он Мотыльку, который, онемев от восторга, провожал корабль взглядом. - Вот полюбуйся, на что уходят ваши налоги. Впрочем, бес с ними. Они свое еще получат.
   Вода к вечеру второго дня стала совсем грязной, запахла гнилью. Кагеру запретил Мотыльку набирать ее для питья и мыть в ней посуду. Несколько раз рядом с лодкой проплывали нечистоты, дохлая рыба, плавающая вверх брюхом; один раз Мотылек даже видел труп собаки. Сказывалась близость большого города. Даже воздух утратил свежесть, пропитался дымом, стал словно плотнее. И вот на закате левый берег расцвел тысячами огней. Кагеру направил лодку прямо на огни, лавируя между баржами, парусниками, лодками, проскальзывая мимо кораблей с дровами, рыбой, мукой, скотом - всем тем, чем богата префектура Нан и прибрежные области Тайхео. Потянулись длинные причалы, приблизилась набережная, где было черно от толпы и воздух вибрировал от гула голосов и топота шагов. Холмы, на которых раскинулся город Асадаль, уже накрыла ночная тень, и трудно было понять, насколько он велик, - казалось только, что нет живого места, ни деревца, ни травинки - везде сплошь дома и черепичные крыши. А над крышами в лиловом небе над городом на высоте в сто локтей пылала капля расплавленного золота - это солнце бросало из-за холмов последние лучи на купол храма Небесного Балдахина, который на островах был известен под именем Дух Семи Звезд, а также - Господин Времени. Бог имперский - и храм выстроен на имперские деньги, чтобы служить постоянным напоминанием диким киримцам, кто их истинные владыки - в этом мире и в ином.
   Кагеру нашел место возле самой набережной, пришвартовал лодку, втиснувшись между двумя нарядными парусниками, и пошел потолковать со сборщиком портовой пошлины. Мотылек глядел с лодки, как они торгуются на набережной, как сихан отсчитывает монетки со связки и передает чиновнику какие-то бумаги. Сборщик пошлин вернулся через четверть стражи, когда Кагеру и Мотылек ужинали на палубе, и крикнул с причала, что принес ответ. Кагеру прочитал записку, кивнул и дал чиновнику блестящую белую монету - Мотылек прежде и не видел таких.
   - Переночуем здесь, - сказал Кагеру, выбросив за борт клочок бумаги. - На берег без моего разрешения - ни ногой. Завтра утром можешь поспать подольше.
   - Мы когда отсюда уедем? - спросил Мотылек.
   Город подавлял и пугал его. Он оказался слишком огромным - мальчик не ожидал ничего подобного. Даже, в первый раз после отплытия, захотелось домой.
   - Надеюсь, завтра, как я разберусь с делами. Мне тут надо кое-кого повидать.
   Несмотря на позволение спать подольше, Мотылек этой ночью не выспался. Мешали неумолкающий шум толпы на набережной да вонь гниющей рыбы, которой пропитался весь порт.
  

Глава 14

Девушка с цветущими ветками в волосах

  
   Той же ночью, когда Кушиура искал на дне тазика ответы на вопросы, а нашел свою погибель, Ким отправился гулять по городу. Слишком много всего накопилось - сны, предсказания, да еще эти экзамены, будь они прокляты. В последние дни Киму было не по себе. Он чувствовал, что на него надвигается какая-то беда. Как будто идешь, один и безоружный, через прибрежные тростники, где видели тигра, и вокруг тихо и спокойно, и птички поют, но сердце сжимается от тоски и беспомощности, и каждое мгновение ждешь, что из высокой травы выскочит твоя смерть... Вот Ким и шел куда глаза глядят по чистым безлюдным улицам Поднебесного Удела, сворачивая то направо, то налево, зевал, шевелил губами, повторяя слова предсказания, которое уже выучил наизусть, и силился понять их смысл, а неведомая угроза катилась невидимым колесом во мраке недалекого будущего, приближаясь с каждым часом.
   За второй городской стеной, где кончался аристократический квартал, вскоре закончилось и уличное освещение, и Ким повернул обратно к центру. Подбитые железом каблуки звонко цокали по каменным плитам, эхо разносилось по темным переулкам, вторя каждому шагу замирающим шепотом, словно позади кто-то почти бесшумно крался на мягких лапах. Ким, погруженный в свои мысли, ничего не замечал и смотрел исключительно себе под ноги, пока не споткнулся о выступающий край булыжника. Эхо чуть запоздало - и сделало еще шажок. Тут Ким наконец очнулся. Быстро оглянувшись, он заметил, как позади мелькнула чья-то тень.
   Все тягостные мысли мгновенно вылетели из головы Кима. Он подобрался, пальцы сами потянулись к рукояти меча. Подавив усилием воли порыв - развернуться и напасть на преследователя, - он спокойным шагом отправился дальше. Теперь он был полностью сосредоточен и отчетливо слышал каждый шаг идущего сзади. Незнакомец двигался легко и плавно, следуя за Кимом след в след, как настоящий призрак. Чтобы так ходить, надо специально учиться... А что если это тот лазутчик?! Ким весь задрожал от азарта. Наконец-то они встретятся! Тут-то он вытрясет из него всё!
   Впереди пересекались две широкие улицы. Ким свернул направо, незаметно бросил взгляд назад. Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: увы, это не лазутчик. Плавные линии силуэта, пышная прическа, слишком массивная для тонкой шейки, - все это могло принадлежать только женщине.
   "Она не крадется, - подумал разочарованный Ким, - просто идет очень легкой походкой. Небось надела эти их шитые туфли на мягкой подошве... Ага, наверно, это кисэн! Ну да, их же учат ходить плавно и бесшумно. Вот все и объяснилось: кисэн возвращается с какой-нибудь пирушки или наоборот - идет развлекать гостей..."
   Ким расслабился и, уже не таясь, оглянулся снова. Кисэн как-то незаметно почти догнала его и теперь следовала чуть позади, опустив голову. Насколько можно было разглядеть в свете тусклых уличных светильников, девица оказалась совсем молодой - не старше самого Кима. Лицо взволнованное, глаза блестят. И кстати - очень красива.
   - Добрый юноша, можно попросить тебя об одной услуге? - раздался мурлыкающий голосок.
   - Чего тебе? - спросил Ким, удивленный таким обращением.
   - Разреши пройти часть дороги рядом с тобой, если нам по пути. Мне страшно ходить одной по ночному городу.
   Никакого страха в ее голосе Ким, надо сказать, не почувствовал.
   - Я не против. Но мне в Поднебесный Удел, - предупредил Ким.
   - Вот и прекрасно!
   Кисэн непринужденно поравнялась с Кимом и теперь легко шагала рядом, искоса на него поглядывая. Довольно долго они шли в молчании. Чем дольше Ким на нее смотрел, тем более странной она ему казалась. Обычная кисэн всюду носит с собой музыкальный инструмент - лютню, флейту, маленькие гусли - как знак своего ремесла. У этой - пустые руки. Но какая еще девушка, кроме кисэн, осмелится одна гулять по городу в такой час?
   Теперь, вблизи, Ким лучше рассмотрел ее - и поразился ее красоте. Породистое скуластое лицо, маленький твердый подбородок, тонкий изящный нос, высокий лоб, огромные раскосые глаза, говорящие о примеси южной крови народа ле. Густые черные волосы довольно небрежно уложены в пышный узел, который эта странная кисэн сколола не шпильками, а двумя живыми цветущими ветками вишни, - новая мода, что ли? Забавно, но чем-то царапает глаз. Ее платье... ну, в этом Ким не особо разбирался, однако видел, что оно дорогое, расшитое жемчугом по вороту, и что носить его девица не умеет. Ким не раз любовался тем, как выступают кисэн высшего ранга, - словно по воздуху плывут, ни одна тщательно уложенная складочка не шелохнется, позади продуманно волочится хвост шлейфа, ножки семенят в парчовых туфлях-лотосах. А эта шагает свободной, летящей походкой, подол путается в ногах и явно мешает - как будто всю жизнь в штанах проходила. Ким снова насторожился. Кто же она такая? Может, воровка? Или оборотень, вышедший на ночную охоту? Ким не удержался - заглянул ей за спину, но ни мохнатых ушей, ни хвоста не обнаружил - и сам над собой мысленно посмеялся. Тут же явилась другая невероятная мысль: а что если это та самая девица, о которой говорилось в пророчестве Кушиуры? Не слишком ли быстро оно сбылось...
   И что самое странное - с того мига, как Ким разглядел лицо девушки, его не оставляло назойливое ощущение, что он ее уже где-то видел...
   - Откуда идешь, красавица? - завел он беседу.
   - Из дома, - непринужденно ответила девушка.
   - Из чьего?
   - Что за странный вопрос! Из своего, разумеется!
   "Экая нахальная певичка", - недовольно отметил Ким, но продолжал допрос:
   - А где лютню потеряла?
   - Лютню? - Девушка подняла брови, потом засмеялась: - А, поняла. Ты ошибся, я не кисэн.
   Ким, уже приготовивший следующий вопрос, смешался.
   - Тогда что ты делаешь одна на улице, без прислуги, в такой поздний час? - угрюмо спросил он.
   - Я убежала из дома, - простодушно, без малейшего смущения объявила девушка.
   - Зачем? - опешил Ким.
   - У меня свидание с мужчиной. - В голосе девицы прозвучала гордость. - Первое свидание!
   "Вот ведь бесстыдница!" - возмутился Ким. Но в глубине души слегка позавидовал ее возлюбленному.
   - Понимаешь, у меня очень строгая мать. Она боится за меня и чересчур опекает. Дай ей волю, вообще бы не пускала меня за порог.
   "И правильно, - ревниво подумал Ким. - Впрочем, это не мое дело".
   Впереди темной громадой поднялись ворота Поднебесного Удела - одни из десятков внутренних ворот Сонака. Когда-то все городские ворота запирали на ночь, но уже пару сотен лет империя ни с кем не воевала, и высокие разукрашенные арки с башенками превратились в декоративный элемент городской архитектуры. Под аркой царила кромешная тьма, зато дальше стало гораздо светлее. Девица внимательно, но не нахально рассматривала - вернее, изучала - своего спутника. Осмотром, кажется, осталась довольна.
   - Ты живешь в Поднебесном Уделе? - спросил Ким. - Из какого ты рода? Как тебя зовут?
   - Я не могу тебе сказать, прекрасный юноша. Ты же сам понимаешь - если матушка узнает о моих ночных прогулках...
   - Да уж, - проворчал Ким, несколько смущенный этим ее "прекрасным юношей". - Если кто-нибудь из моих сестер так вот убежал бы и отец бы об этом узнал - ой-ой...
   - Только не подумай, что я боюсь, - быстро добавила девушка. - Если я что-то задумала, меня никто не остановит! А тайком ушла только потому, что не хочу огорчать матушку.
   Ким посмотрел на нее насмешливо и недоверчиво. Девица ответила дерзким взглядом и кокетливой улыбкой. Цвет глаз у нее был редкостный - янтарный. Такие глаза в империи звались тигриными и очень ценились - у мужчин. В кукольных театральных представлениях главный положительный герой - полководец, князь, боец-одиночка - непременно обладал свирепыми золотистыми глазами. Но у женщин подобный цвет глаз считался почти неприличным. Считалось, что они указывают на крайне вздорный характер, - и, судя по всему, примета была верна.
   - Тебя что-то печалит? - неожиданно спросила девушка.
   Ким опомнился, сообразив, что давно уже пялится на ее лицо, а она терпеливо стоит и ждет, пока он наглядится.
   - С чего ты взяла?
   - Я же вижу. У тебя какая-то забота, и самому тебе с ней не справиться. Хочешь, поделись со мной!
   - Какое тебе дело до моих забот, - проворчал Ким, ускоряя шаг. - Ты даже представиться не пожелала. Вот дикая идея! Я лучшему другу не могу ничего рассказать, а тут вдруг, ни с того ни с сего, выкладывать первой встречной девице...
   - Не хочешь - не надо, - девушка слегка обиделась. - На самом деле мудрые люди именно так и поступают. Почитай любой сборник притч. Выходят на улицу и рассказывают о своих бедах совершенно постороннему человеку. Близкие люди пристрастны, да и сами обычно впутаны в твои дела, им просто не видно. Тут нужен взгляд со стороны. В трех мирах нет ничего случайного, - с важным видом добавила девушка. - Может, боги нарочно устроили нашу встречу, чтобы я выслушала тебя и дала мудрый совет... Что ты хихикаешь? Сейчас как стукну!
   Ким тихонько давился от смеха. Нет, видано ли такое - понатыкала себе в прическу веток и при этом философствует.
   - Ладно, не дерись! Расскажу, если тебе так интересно.
   - Ничуть не интересно!
   - Что, теперь тебя уговаривать надо, чтобы выслушала?
   Девица гордо отвернулась. Однако продолжала семенить рядом. Следующие два квартала Ким подробно пересказывал ей все тайны и загадки последних дней - начиная от лазутчика и заканчивая настоятельным советом Кушиуры покинуть город. Он и сам толком не понимал, зачем все это говорит. Наверно, просто накопилось, и вправду надо было с кем-то поделиться. А может, просто девушка понравилась. Да и слушала она внимательно, не пропуская ни слова.
   - Как он выглядел, этот лазутчик? - встревоженно спросила она, остановившись посреди улицы. - Кроме того, что он похож на уроженца Кирима и на беса? А не было ли с ним большой черной собаки?
   - Ну и вопрос! - хмыкнул Ким. - Конечно, не было. Я же говорил, что лазутчик проник в дом, принял облик... Хотя... Да, в соседнем дворе какая-то псина на меня гавкала...
   Девица покачала головой. Вид у нее был искренне обеспокоенный. А Ким невольно подумал о том, как это необычно и красиво - цветущие ветки в ее волосах.
   - Не нравится мне всё это! - заявила она. - Слишком похоже на сложное и вредоносное колдовство.
   - Да что ты понимаешь в чародействе!
   - Уж побольше, чем ты! - нахально отрезала девица. - Ну как, ты все еще хочешь услышать совет случайного прохожего? Совет будет такой, - сказала она, меняя тон с насмешливого на серьезный. - Присоединяюсь к мнению твоего гадателя. Уезжай из Сонака. Похоже, тебе действительно грозит опасность. Уезжай, спрячься, поломай все замыслы этого беса-лазутчика... Или того, кто его послал...
   - Вы сговорились, что ли! - вспылил Ким. - Куда я уеду?
   - Отправляйся на гору Каменная Иголка. Это святое место, ни один демон там до тебя не доберется, а с людьми ты справишься сам. А если не сумеешь, то тебе помогут.
   - Кто?
   - Помощники сами найдутся. Но медлить нельзя!
   - Я подумаю, - уклончиво ответил Ким. - Спасибо за совет.
   - Ты должен думать быстрее!
   - А можно, я не поеду на эту гору прямо сейчас? - зевнул Ким. - Я бы хотел выспаться...
   - Смотри, дождешься!
   Впереди показались знакомые очертания "крылатой" крыши дворца Вольсон. Ким почувствовал, что уже очень поздно и ему хочется спать. Он обернулся к девушке, чтобы сообщить ей, что они уже почти пришли... и обнаружил, что ее рядом нет. Исчезла. Несколько мгновений Ким топтался на месте, растерянно глядя по сторонам, а потом махнул рукой и побрел к воротам. "С чего я буду ее искать? - думал он. - Она небось нарочно убежала, не попрощавшись, чтобы я не проследил, к кому она зайдет. Повезло все-таки ее дружку... А кому-то ее потом еще замуж брать. Да, кому я не завидую, так ее будущему мужу! Если она меня, случайного прохожего, чуть не поколотила..."
   У самых ворот Ким вдруг остановился.
   - Сейчас же начало осени! - сообразил он. - Откуда у нее в волосах цветущая вишня?
  

Глава 15

Имори, продавец тайн

  
   Утром знахарь растолкал сонного Мотылька и велел надеть одежку поновее и почище, если такая у него найдется. Сам он ограничился тем, что переменил головную повязку.
   - В приличное место идем, - пояснил он. - Я-то знахарь, с меня спроса нет. А тебя в этих отрепьях туда просто не впустят.
   Завтракать не стали. Волка Кагеру оставил в лодке - привязывать не стал, только приказал: "Охраняй". Тошнотник безропотно подчинился, всем своим видом, однако, выразив глубокую печаль.
   В порту стольного города Асадаля вовсю кипела жизнь. В толпе Мотылька едва не раздавили - толкали и пихали так, что едва не оттерли от знахаря, бранились, оттоптали все ноги, так что путешественники с облегчением вздохнули, выбравшись на широкую мощеную улицу, ведущую круто вверх, к огромному храму духа Семи Звезд. Золотой купол сиял ярче солнца, на него было больно смотреть. На улице тоже бурлила толпа, но все хотя бы двигались в одном направлении: из порта на городской рынок. Жители пригородов тащили огромные короба и мешки, волокли за собой тележки со свежими овощами и рыбой. Сихан взглянул на храм, подумал, на ходу достал из своего короба плошку для сбора милостыни и дал ее Мотыльку.
   - Иди в шаге передо мной, держи перед собой плошку и громко читай молитву Небесному Престолу.
   - Я такой не знаю, - растерялся мальчик.
   - Читай любую, какую знаешь, - нетерпеливо сказал сихан. - Ну?
   - Ох... Услышь меня, о безымянный... - тоненьким голоском запищал перепуганный Мотылек, - которого я призываю из вечного огня и кипящей воды! Пусть на море...
   Сихан вдруг остановился, схватил его за плечо и встряхнул, да так резко, что у мальчика зубы лязгнули.
   - А ну умолкни! - рявкнул он. - Ты что, рехнулся - петь такое вслух?! Да откуда ты вообще знаешь этот текст?
   - Это с могилы... дед научил...
   - Мы с тобой еще поговорим на эту тему, - зловеще сказал Кагеру. - Ишь, дед его научил! Нашел чему учить ребенка, старый пердун!
   - Он не пердун!
   - Еще и пререкается! Ладно, просто держи плошку и иди молча.
   Он подтолкнул мальчика вперед и завел сам высоким, резким голосом:
   - Да восславится имя Господина Семи Звезд, Властелина судеб, Карающего и Награждающего, Подателя благ...
   Они поднялись к подножию храма, который стоял прямо посреди рыночной площади, - огромный, белоснежный, безмятежно-возвышенный, как скала, о подножие которой разбиваются волны человеческого моря. Двери храма высотой в пятнадцать локтей были широко раскрыты на все четыре стороны света. Изнутри, из благоухающего полумрака, доносилось сладостное многоголосое пение, которое почти заглушали выкрики рыночных торговок. Когда пошли мимо торговых рядов, в плошку Мотылька посыпались сверленые ракушки и медные монетки. Мотылек вспоминал жалкую бабушкину заначку - три связки медяков - и только поражался, откуда в городе столько богатых людей.
   - Иди уверенней, - шипел в спину Мотылька сихан, время от времени прерывая пение. - Смотри перед собой, не верти головой по сторонам, как олух деревенский. И рот закрой, разиня!
   Мимо проходил разносчик, нес на коромысле две огромные связки свежекопченой рыбы. От связок пахнуло домом, Стрекозьим островом, бабушкой... Мотылек так и прилип взглядом к рыбе, расплывшись в щербатой улыбке. Разносчик весело подмигнул ему, отцепил одну рыбину и бросил в миску.
   - Съедим? - спросил Мотылек, когда разносчик скрылся за чужими спинами.
   Сихан убрал рыбу в свой короб.
   - Мы позавтракаем в другом месте. Поворачивай направо.
   Они вышли с рынка на главную улицу Асадаля. Народу тут было меньше - богачи, населявшие этот квартал, еще только просыпались и спускались к завтраку. И пахло здесь не навозом и гнилыми овощами, а цветами и мылом.
   - Смотри, смотри - улицу моют! - хихикая, зашептал Мотылек, указывая на слуг какого-то аристократа, которые поливали мыльной водой мостовую перед высокими воротами городской усадьбы. - Ну полоумные!
   Сихан больно щелкнул его по макушке.
   - Это ты полоумный, - проворчал он. - И я тоже. И еще кое-кто. О чем только думал этот бездельник Имори, чтоб его неоднократно посетили гнойные духи! Неужели обязательно было назначать встречу в таком квартале? Может, ему поиздеваться надо мной захотелось? Где эта проклятая харчевня?
   Харчевня "Яшмовый чертог" нашлась чуть дальше - она притаилась в глубине сада, за изящными воротами с раскрашенной аркой в виде драконова гребня и двумя фигурными шелковыми фонарями. На новых гостей тут же обратились взгляды немногочисленных утренних посетителей, послышались шепот и смешки. Кагеру невольно принял надменный вид, однако он и сам прекрасно понимал, что в сочетании с его лохмотьями и деревенским обликом Мотылька, который немедленно раскрыл рот и принялся вертеть головой, его надменность производит впечатление скорее комическое. Не то чтобы это беспокоило знахаря. Его раздражало другое: многие обратили на него внимание - наверняка запомнят.
   Мотылек меньше всего думал о том, как он выглядит, - он обнаружил в харчевне совершенно чудесную вещь. Посреди круглого, посыпанного песком двора, по краям которого располагались столы, возвышалась искусственная горка. На горке раскинулся крошечный город с домами, дворцами, садами, храмами, кораблями в гавани... Воду изображал белый песок, на котором граблями были проведены параллельные полосы, означавшие волны. Мотылек немедленно прилип к горке.
   - Это же княжий град! - воскликнул он в полном восторге. - Смотрите, учитель! А вот и порт! Мы вот тут пристали!
   Сихан косо поглядел на миниатюрный Асадаль - "вид с птичьего полета" в модном древнекиримском стиле - и скорчил выразительную гримасу.
   - Воистину дикари, - пробормотал он. - Только и рады все опоганить. Такие пейзажи в старину создавались при монастырях и храмах, чтобы люди перед общением с богами могли поглядеть на мир с высоты и тем самым возвысить свой собственный дух. А теперь эта горка служит для увеселения посетителей в харчевне. - Вот что, короед, - сказал он негромко. - Сейчас сюда придет один человек. О чем бы ни зашла речь, запомни одно правило - я говорю, ты молчишь. И еще. Тому, что услышишь, не верь. Этот человек бесплатно правду не говорит, и я ему подарки тоже делать не собираюсь. Будешь хорошо себя вести - куплю чего-нибудь вкусненького. Сболтнешь хоть слово - накажу. Усек?
   Мотылек уже настолько хорошо познакомился с сиханом, что только молча кивнул, словно проглотив язык. Хотя и высказано все было самым доброжелательным тоном.
   Не успел сихан выбрать столик и сделать заказ, как в "Яшмовый чертог" ворвался новый посетитель и устремился к нему, приветственно размахивая шелковыми рукавами.
   - Кагеру, праведный чудотворец! Какая неожиданная радость - увидеть вас в этом храме чревоугодия!
   - Светлейший князь Имори! - в тон ему ответил знахарь. - Всегда счастлив встрече с вами, где угодно и при любых обстоятельствах!
   Мужчины обнялись, продемонстрировав сердечность, которой ни один из них не испытывал. Имори вообще полагал, что перед разговором собеседника неплохо выбить из колеи и слегка разозлить, - так он может сболтнуть именно то, что собирался утаить. Сихан же, прекрасно зная все эти уловки, просто рассчитывал, что ему удалось слегка уколоть Имори отобранным у него титулом.
   - Давайте же что-нибудь съедим! Эй, хозяин!
   Имори уселся за стол и заказал себе всего, что душа пожелала, - и всяческих закусок, и форель на решетке, и кувшин сливового вина - "один для начала". Он тут же принялся настойчиво угощать сихана. Кагеру, сделав постное лицо, попросил котелок травяного чая и пресную булку. Такую же булку заказал и для Мотылька.
   - Это что за таракан? - Имори бросил любопытный взгляд на мальчика. - Твой новый ученик? Здорово, парнишка! Ого, какой глазастый! Как тебя зовут?
   Мотылек промолчал.
   - Ты ему язык отрезал? А что - удобно! Может, продашь его мне? Мальчик, ты немой?
   Мотылек помотал головой, испуганно глянув на знахаря. Кагеру ответил ему одобрительным взглядом.
   - Хозяин! - крикнул он в глубину зала. - Что у вас там есть на десерт?
   Вскоре перед Мотыльком появилась миска с дивным дивом - зеленоватой, полупрозрачной, сладко пахнущей пастилой из водорослей, и вазочка с печеньем в форме разных символов удачи. Но Мотылек даже не заметил сладостей - он таращился на гостя. Подобных людей он ни разу не видел. С первого взгляда, пока Имори не заговорил, он решил было, что это и есть княгиня Касима. Но приглядевшись, даже слегка испугался. Имори был так дурен собой, аж оторопь брала. Если хорошенько приглядеться - и на человека-то не похож. Приземистый, кривоногий, толстозадый, нежное мясцо так и колышется под шелковой рубашкой. Кожа темно-желтая, кисти рук почти коричневые. Все черты лица искажены и преувеличены до гротеска. Глазищи, растянутые к вискам, влажно поблескивают из-под густых ресниц; нос крупный и горбатый, губы вывороченные - аж смотреть противно.
   Кагеру не удивлялся, он давно уже привык к уродству Имори и знал, в чем его причина: его мать была родом из Ле Лои. В отличие от островов Кирим, это небольшое южное царство империи так и не удалось завоевать - только вынудили его выплачивать дань под видом ежегодного обмена подарками. Женщины народа ле славились своей шокирующей, извращенной красотой, от которой до уродства один шаг. Таких женщин изредка брали наложницами богатые имперцы - ценители экзотики. Но дети от этих союзов получались странные, и судьба у них складывалась непросто.
   Одет был Имори с небрежной роскошью - дескать, денег у меня так много, что мне до них и дела нет. Атласный кафтан расшит, казалось бы, царственными драконами; а если хорошенько приглядеться, это и не драконы вовсе, а тритончики - такой герб в насмешку взял себе полукровка Имори. Прическа о статусе не говорила, а умалчивала. Простолюдины волосы стригли под горшок или вовсе брили голову, чтобы не разводить вшей, знатные киримцы по имперской моде закалывали длинные волосы в узел на темени, а Имори распустил надушенную гриву по спине, только несколько прядей с висков связал на затылке, чтобы не лезли в глаза. Тем самым он всем показывал - я особенный. Официально он нигде не служил, считаясь богатым бездельником без всяких карьерных перспектив. А неофициально обладал единственной в своем роде профессией - продавца чужих секретов. И покупателя, разумеется, тоже.
   - Ну что у тебя на этот раз? - поинтересовался Имори, расправившись с форелью.
   Сихан глянул в обе стороны и тихо сказал:
   - Во-первых, надо мне найти одного человека.
   - Слушаю.
   - Имперец по имени Вольгван Енгон. Живет здесь, в Асадале...
   Имори вперил в него изумленный взгляд и разразился таким непотребным ржанием, что в его сторону обернулись все посетители "Яшмового чертога". Отсмеявшись, Имори утер выступившие слезы и сказал побледневшему от ярости сихану:
   - Я в затруднении, дорогой Кагеру. Если я возьму с тебя деньги за подобную информацию, ты мне этого никогда не простишь. Но, к сожалению, профессиональная этика не позволяет мне работать бесплатно. Как же мне разрешить этот парадокс?
   - Я тебе выдам премию, - ледяным тоном ответил знахарь. - Ну?
   - Вольгван Егнон - наш правитель.
   - Что?!
   - Почетный градоначальник Асадаля, префект области Нан и побережья Тайхео и государь-наместник всего Кирима. Уф, вроде ни одного титула не забыл.
   Кагеру быстро посмотрел на Мотылька - тот только глазами хлопал.
   - Я не совсем понял, - знахарь нахмурился, чтобы скрыть стыд. - А куда делась княгиня Касима? Или имперцы окончательно отстранили от власти киримских князей?
   Имори снова расхохотался.
   - Ты в своих лесах совсем отстал от жизни. Разве ты никогда не слыхал об институте наместников? Княгиня Касима и ее родственники вечно в заботах, они разрываются между пирами, прогулками по реке и паломничествами по святым местам. Скучные обязанности по управлению провинцией Кирим милостиво взял на себя наместник императора.
   - Но ведь его звали... не то Хосин, не то Хэйсан...
   - Господин Хэсан вышел в отставку полтора года назад. Теперь нами правит князь Енгон. Ну как, рассказывать о нем?
   - Конечно.
   - Князь Енгон... ох... - Имори поставил локти на стол и подпер руками голову. Длинные серьги закачались, зашуршали бисером, почти касаясь столешницы. - Я собрал на него столько компромата по заказу самых разных лиц, что работа сводится практически к нулю, - никаких тайн в его биографии не осталось.
   - Я тебя внимательно слушаю.
   - "Енгон" означает "дракон" на мертвом диалекте восточного Мирана, что безусловно свидетельствует о древности их рода. Сами Енгоны без излишней скромности выводят свое происхождение от мифической Лунной династии, которая, как известно, исчезла с лица этого мира задолго до рождения их знаменитого Желтого Государя...
   - Генеалогия меня не интересует.
   - Тогда перейдем к политике. Вольгван Енгон - формальный глава огромного рода. Начинал службу хвараном, потом перешел в регулярное войско, воевал на юге, дослужился до генерала, несколько лет провел при дворе в Сонаке, потом получил назначение на острова Кирим.
   - Почему его удалили от двора? Попал в немилость?
   - Там была какая-то темная история, но, я так понимаю, внутрисемейная. Действительно они все как-то взяли и разъехались - кто на северную границу, кто на южную, кто - сюда.
   - Ссылка?
   - Да не похоже. Кирим - почетное и хлебное назначение. У Вольгвана тут огромная власть. Здесь его поначалу поругивали за излишнюю суровость, зато теперь восхваляют до небес. Княгиня Касима даже отдала за него одну из своих дочерей - пятой или шестой женой...
   - Чему тут удивляться, - хмыкнул сихан. - Эти князья Касима - известные имперские подстилки, все поголовно, не исключая саму княгиню. Все достойные семейства Кирима давно уничтожены или изгнаны...
   - Ты лучше задавай вопросы, - сказал Имори. - Что конкретно тебя интересует?
   - Семья. Семейная и внесемейная личная жизнь. У наместника есть побочные дети?
   - Нет, - без колебаний ответил Имори.
   - А у его сыновей?
   - Они еще малы. Старшему тринадцать, и я не думаю...
   - Тогда, возможно, опозорилась одна из его дочерей?
   - Не слыхал. А в чем дело? - не выдержал торговец информацией, хотя клиентам подобные вопросы задавать было не принято - все, что нужно, они говорили сами.
   Кагеру ткнул пальцем в Мотылька.
   - Вот перед тобой сидит мальчишка. Кстати, он не немой, а просто хорошо вышколен. Я собираюсь забрать его себе и не хочу, чтобы у меня возникли неприятности с его родственниками...
   Имори мигом смекнул, в чем дело.
   - Нет, - сказал он через минуту, внимательно изучив лицо Мотылька. - Никакого сходства ни с наместником, ни с его детьми. Типично киримская мордашка. Симпатичная, кстати. Кого-то он мне напоминает...
   - Тогда почему наместник платит одной старухе за его воспитание?
   - Если бы это был сын наместника от какой-нибудь местной девчонки, - сказал Имори, - его бы держали во дворце, а не в деревне. Побочный сын - что в этом постыдного? В империи соблазнить женщину - не преступление. Они ведь их там за людей не считают. А вот к сыновьям, даже от наложниц, относятся очень серьезно.
   Сихан с сомнением покачал головой.
   - Слишком много совпадений. Этот мальчик оказался в таком месте и в такое время, что... Словом, хотелось бы прояснить всё сейчас, чтобы не было потом сюрпризов.
   - Не ищи зловещих тайн там, где их нет, - сказал Имори. - К чему усложнять? В жизни все гораздо проще. Может, этот мальчик - сын одного из слуг наместника.
   - Все равно проверь на всякий случай, - попросил Кагеру. - Детское имя мальчика - Мотылек. Тайное спросить уже не у кого. Его воспитывала женщина по имени Ута из рода Сок, что на Стрекозьем острове.
   Продавец секретов кивнул, запоминая.
   - Дальше. Это же не все?
   - Не все, - подтвердил Кагеру. - Вторая задача будет потруднее, зато она не такая срочная. Думаю, тебе это тоже будет интересно. На этом самом Стрекозьем острове жил шаман, столетний старик по имени Хару. Имя наверняка ненастоящее. Я хочу узнать о нем как можно больше.
   - Что именно?
   - Всё что угодно. Любые мелочи. Происхождение, родственники, у кого учился, где шаманствовал раньше. Мне сказали, для деревенского шамана он был неплохо образован, знал старшую речь... Кстати - похоже, он был знаком с новым наместником. Это тебе не тайна?
   - Такие тайны стоят не очень дорого, - небрежно сказал Имори. - Похоже, задачка не из сложных. Образованный старец, ведущий жизнь отшельника, - не такая уж редкость. Многие настоятели крупных храмов, профессора, даже наставники императоров с возрастом уходят в отшельники и живут в полной безвестности и нищете. Я могу привести тебе с десяток примеров только навскидку. Знаешь, когда все твои друзья и родственники, включая детей и внуков, переселяются в Нижний мир, к жизни поневоле начинаешь относиться несколько иначе... Говоришь, этот Хару - глубокий старик?
   - Был глубоким стариком, - поправил его знахарь. - Он на днях скончался.
   Имори пакостно захихикал, тряся жирными щеками.
   - Надеюсь, ты к этому не имел отношения?
   - Нет, - сухо ответил сихан. - Я немного опоздал и пропустил всё самое интересное.
   Имори быстро взглянул на него поверх чарки с вином.
   - Что там стряслось-то, на этом Бабочкином острове?
   Кагеру ответил не сразу - он прикидывал, какую долю правды можно выложить Имори, чтобы тот остался доволен. Сихан предпочел бы не рассказывать ничего, но рассказ - часть платы за сведения. А вранье Имори вычислил бы мгновенно - в вопросах работы с информацией он мог дать сто очков вперед кому угодно.
   - Ты ведь не разбираешься в ворожбе? - с надеждой спросил знахарь.
   - Нисколько, - ответил Имори, глядя ему в лицо честным взглядом. - Но ты мне попробуй объяснить в доступных терминах. Итак, там случилось нечто, связанное с вашими колдовскими делишками? Думаешь, старикан наворожил что-то такое, с чем не смог справиться, - и откинулся?
   "Вот поганец, - злобно подумал Кагеру, который именно это и предполагал. - А еще утверждает, что не разбирается в магии!"
   - В общем, - начал он, - восемь дней назад в дельте Микавы произошел... как бы тебе объяснить... невероятно мощный выплеск некоей силы...
   - А как ты о нем узнал? - с невинным видом поинтересовался Имори.
   - Прочувствовал на собственной шкуре. Я же знахарь. Я ощущаю подземные толчки, которые происходят в океане за тысячи ри отсюда. Когда в провинции Чирисан несколько лет назад случился крупный пожар - помнишь, начисто выгорел портовый город? - я в ту ночь не мог уснуть: мучился так, словно мои кости поджаривали на медленном огне...
   - Вернемся на Стрекозий остров, - напомнил Имори, стараясь не демонстрировать интерес слишком явно. - Ты почувствовал выплеск - и?..
   - Промаялся ночь, как пыльным мешком пришибленный, а утром стал собираться в дорогу... Вот на какие подвиги толкает людей праздное любопытство.
   - Ого! - восхитился торговец секретами. - Двести ри за восемь дней!
   - За пять, - скромно сказал сихан.
   - Чтоб меня бесы живьем сожрали! Летел, что ли?
   - Почему сразу "летел"? Нанял лодку и поплыл вниз по Микаве. Всю дорогу был сильный попутный ветер. Ничего особенного, просто повезло.
   - Теперь понятно, почему в "Яшмовом чертоге" уже третий день нет свежих креветок, - пробормотал Имори. - Из-за твоего попутного ветра за последнюю неделю с низовий до Асадаля не мог добраться ни один корабль. Надеюсь, такая гонка не оказалась напрасной? Дело того стоило?
   - Пока не могу сказать, - неопределенно ответил Кагеру. - Когда я разыскал этот остров, всё уже кончилось. Виновник событий отправился в Нижний мир, оставив мне только, образно выражаясь, остывшее пепелище. Чтобы не уходить с пустыми руками, я прихватил с собой мальчика - он был у этого шамана вроде как на побегушках. Попробую без суеты разобраться дома. Хотя он вряд ли мне чем-то поможет, маленький еще. А если окажется, что я вытянул пустышку - так лишние руки в лесу не помешают. Там Головастик уже третий месяц в одиночку тянет все хозяйство, как бы не надорвался...
   "Как бы выяснить, что он там накопал?" - оставил себе закладку в памяти Имори.
   Он действительно не особенно разбирался в самом процессе колдовства, зато "по долгу службы" часто сталкивался с его последствиями. С сиханом он вел взаимовыгодные дела уже несколько лет, и не только в области торговли тайнами. Кагеру был известен ему прежде всего как искусный врач, составитель зелий и пилюль с широчайшим спектром предназначения. Половина этих зелий была такова, что первая же попытка применения немедленно привела бы их обладателя на эшафот. Однако, к большому сожалению Имори, ему еще ни разу не удалось подловить знахаря ни на чем явно преступном. Большую часть года Кагеру сидел в своем лесу в компании зверей и учеников, и чем он там занимался - неизвестно. Сихан был для Имори самой интересной и трудной из всех его загадок. И, как он подозревал, - самой опасной.
   - Мы закончили? - Кагеру отодвинул пустую чашку.
   - Я тебе пришлю письмо с курьером, как только будет что посылать. Всё на то же имя?
   - Да - префектура Мок, деревня Сасоримура, в дом старосты. Еще вопросы есть?
   - Ага. Текущие расходы.
   - Ах да, я и забыл, - сихан достал короб и выложил на стол связку серебряных монет. Потом еще две. Монеты были как на подбор - новенькие, блестящие.
   - Достаточно?
   Имори кивнул и спрятал деньги в рукав. Мотылек проводил их изумленным взглядом. Он и не подозревал, что нищий сихан носит с собой такую сумму. На три-четыре серебряные монетки можно было купить хороший дом на Стрекозьем острове, а за самого Мотылька не дали бы и одной.
   На этом деловой разговор окончился. Кагеру и Имори недолго поболтали о столичных новостях, вспомнили добрым словом какие-то совместные дела и распрощались, вполне довольные друг другом.
   - Пойдем, - сказал знахарь Мотыльку, когда Имори вышел. - Ты чего не ешь? Не нравится печенье?! Ну тебя и избаловала твоя бабка! Ничего, мы эту дурь выведем!
   Мотылек, насупившись, смотрел в тарелку с нетронутой зеленой пастилой.
   - Учитель Кагеру...
   - Что?
   - Я не хочу плыть с вами дальше.
   Сихан пристально посмотрел на мальчика.
   - Понятно. Наслушался чужих разговоров. Я же сказал - ничему не верь! И что дальше? Побежишь во дворец к наместнику - "папа, папа, вот и я, твой пропавший сын!"
   - Нет, - мрачно сказал Мотылек. - Отпустите меня домой. К бабушке.
   - Не отпущу, - спокойно сказал Кагеру. - Везти тебя обратно мне некогда, а сам ты не доберешься. Так что бери с собой свою пастилу - и пошли в порт.
   - Вы сказали, что силой никого не держите!
   - За тех, кого я беру в ученики, все решения я принимаю сам.
   Мотылек неожиданно сорвался с места и попытался проскочить мимо знахаря к двери. Но сихан, который был готов к такому повороту событий, поймал его за руку.
   - Ну, убегай, - издевательски прошептал он. - Я же сказал - силой не держу. Что же ты не вырываешься?
   Мотылек закусил губу от боли. Сихан едва придерживал его кисть двумя пальцами, слегка вывернув ее наружу. Но Мотыльку казалось - если сихан повернет ее еще чуть-чуть, запястье переломится, как сухая камышинка.
   - Только заори - и ты еще долго не сможешь пользоваться этой рукой, - едва слышно добавил сихан. - Иди за мной.
   На этот раз Мотылек и не думал сопротивляться. Так они шли до самого порта. Со стороны казалось, что наставник ведет своего ученика, заботливо держа его за руку, только по щекам ученика почему-то ползли слезы.
  

Глава 16

Пешком через лес.

"Уважаемый Господин Холера"

  
   После Асадаля Кагеру перестал торопиться. Теперь они позднее отплывали утром и раньше устраивались на ночной отдых, иногда даже сходили на берег просто так, размять ноги. Несколько раз менялся ветер - тогда они приставали к ближайшему берегу и сидели там, ожидая низовки. Мотылек разводил костер, перетаскивал с лодки небольшую переносную жаровню и под руководством знахаря готовил горячий обед. Вообще на привалах дел у Мотылька было невпроворот: он наводил порядок в лодке, стирал одежду, собирал плавник на растопку, мыл котелки, варил суп, заваривал чай. Питались они сытной, хоть и совсем простой пищей. Волка не кормили, а потому он бегал по окрестностям, сам добывая себе пропитание, - в основном мышей и ящериц. Однажды принес себе на ужин жирного домашнего кота, за что знахарь устроил ему жестокую выволочку.
   Кагеру не делал ничего - отдыхал, валяясь на траве, о чем-то размышлял, часами болтал с Мотыльком. Мальчик и сам не заметил, как выложил ему всё о смерти Хару, о той страшной ночи в святилище, когда видения и явь слились в единое целое, о вани, который ворвался в храм, невзирая на заклятия... Какое-то внутреннее чутье подсказывало Мотыльку, что он рассказывает это сихану совершенно напрасно. Но ему нужно было выговориться. А Кагеру был благодарным слушателем. Он сразу объявил Мотыльку, что верит ему и не считает его речи болезненным бредом, и с одобрением отозвался о его храбрости.
   - Вступить в единоборство с таким сильным демоном, да в дни Голодных Духов - для этого нужно большое мужество, - сказал он. - На такое способен не всякий взрослый, даже опытный шаман. Может, я и не прогадал, когда решил взять тебя, короеда, в ученики. Но, скорее всего, там была поставлена какая-то защита против подобных тварей. Все же это храм, а не пограничная сторожевая будка. Потому вани и не добрался до тебя.
   - Как это? - хмуро спросил Мотылек.
   - Это значит, что на самом деле тебе ничто не угрожало. Кроме опасности умереть от страха. Но в будущем, - со значительным видом добавил знахарь, - может статься, что ты наткнешься на такого же сильного квисина где-нибудь в лесу, где стены храма тебе не помогут. И тогда тебе очень пригодится то, чему я собираюсь тебя учить. А ты учиться не хочешь, упорно желая остаться мальчиком на посылках. Ведь не хочешь? Ну признайся, мне же проще будет!
   Мотылек пробормотал что-то невнятное, не осмеливаясь возразить напрямую. После Асадаля они вели себя так, словно у них и не возникало никаких разногласий. Кагеру добродушно поддразнивал Мотылька за его угрюмый вид, однако глаз с него не спускал ни на миг, так что мальчику ничего не оставалось, как тоже притвориться, что он все забыл. "Не буду с ним спорить. Еще привяжет или поколотит, как волка. Просто дождусь удобного момента - и сбегу", - решил поначалу Мотылек. Но время шло, Стрекозий остров оставался все дальше и дальше за кормой, и надежда на побег становилась с каждым днем все более призрачной.
   Прошло три дня - и местность начала меняться. Пропали тростниковые плавни, берега Микавы сблизились и стали холмистыми; зеленые островки рощ попадались все чаще, вода потемнела и запахла торфом. И вот однажды утром Мотылек обнаружил, что они плывут среди сплошного леса.
   - Это еще не чаща. Вот дальше к северу, где начинаются настоящие горы, - рассказывал Кагеру, стоя у руля. - Там совершенно дикие края, непроходимый лес, полно хищного зверья. Говорят, в незапамятные времена с тех гор спустился народ кума - люди-медведи, от которых якобы ведут свой род обитатели Кирима. Поэтому северные горы и зовутся Комасон, что означает "Медвежья крепость"...
   - А вы там были? - с любопытством спрашивал Мотылек. - И видели этих людей-медведей?
   - Медведи попадались, но самые обычные, бурые. Я ходил через лес - по реке туда не попасть, слишком быстрое течение. Забирался в такую глухомань, что даже тамошние квисины людей ни разу не видели. Бывало, сидишь ночью у костра, над головой шатром ветки сплелись, а квисины глазищами из темноты зыркают и дивятся - ой, кто это тут? О зверях уж и не говорю. Вот, мой Тошнотник как раз оттуда, с гор Комасон. Тоже пришел к костру на чужака посмотреть - да и остался со мной...
   На четвертый день плавание совсем замедлилось. Несмотря на то что снова задул сильный попутный ветер, встречное течение сводило его усилия почти на нет. К тому же мешали плотогоны. Знахарь едва успевал уворачиваться от длинных, кое-как связанных между собой кряжистых стволов, которые плыли, почти неуправляемые, порой разворачиваясь поперек течения и угрожая потопить лодку.
   - Мы уже в префектуре Мок, или Лесном Пределе. Этот край в древности носил имя Сирим, то есть "девственный лес", - рассказывал сихан. - Но скоро от Лесного Предела останется одно название. Лес вырубают на корню и гонят плоты в Асадаль и дальше, на побережье Тайхео - на постройку императорского флота. Впрочем, до тех мест, где живу я, лесорубы еще не добрались. И пока я буду там жить - не доберутся.
   На четвертый день после полудня путешествие по реке завершилось. Лес внезапно расступился, между деревьями замелькали серые дома большого поселка. Поселок назывался Йогарасу - Ночные Вороны. Здесь знахарь вернул лодку угрюмому молчаливому хозяину, доплатив остаток за наем, - изрядные деньги. Мотылек смотрел, как Кагеру бесконечно долго отсчитывает медяки и ракушки, и вспоминал аккуратные связки серебра, исчезнувшие в рукаве Имори.
   - Что вертишь головой? - спросил Кагеру, когда они сошли с пристани на берег, нагруженные вещами. - Потерял кого?
   - "Стражей" не вижу, - ответил Мотылек. - Надо бы им поднести гостинец, чтобы не разгневались. Наши "стражи" у Перевоза были сердитые, чужаков не любили.
   - А-а, - протянул знахарь. - Понял. Здешние сторожа... им подношения уже не нужны. В прошлом году они пропустили кого не надо - и поплатились. Вон, глянь туда...
   Он показал налево, куда убегала от пристани вдоль реки разбитая дорога. Там, шагах в тридцати от обочины, на взгорке, тянулся к небу частокол обугленных столбов. Мотылек только посмотрел, а ему уже стало не по себе.
   - Подойдем поближе, - сказал Кагеру.
   Мотыльку не хотелось, но любопытство пересилило. Подошел - и сразу пожалел об этом. Столбы стояли кругом - высокие, почерневшие от пламени, так что не разобрать вырезанных лиц - как будто оскорбленные квисины надели маски на лица, чтобы мстить неузнанными. Жутью веяло от этого черного круга. А на земле между столбами в куче золы и непрогоревших головешек лежали кости. Много костей, череп, ребра, целый скелет - не то лошадь, не то осел. Видно, давно лежал, между ребрами уже трава проросла. Мотылек пригляделся и похолодел - рядом, среди горелого тряпья, ничком лежал еще один скелет. Небольшой, человеческий.
   - Что это? - пролепетал он. - Почему не уберут, не похоронят?
   - Их нельзя трогать, - сказал Кагеру. В его голосе Мотыльку послышалась злая насмешка. - Никто не должен год подходить к останкам жертвы. Не то дух вернется.
   - Какой дух?
   - Уважаемый Господин Холера.
   Мотылек испуганно взглянул на него, в животе похолодело. Господин Холера был дух знаменитый, бродячий, невиданно кровожадный. Появлялся тут и там, обычно к концу лета, приходил неожиданно, уходил неохотно, оставляя после себя разорение и горе. В дельте этого квисина старались поминать как можно реже, чтобы не накликать. Потому что знали: раз придет, и всё - роду конец.
   - В прошлом году Господин Холера явился в этот поселок, - заговорил знахарь. - Уж не знаю, чем они его обидели. Поселился в нескольких домах - и давай пировать. Люди исходили кровавым поносом и умирали за несколько дней, никто ничего не мог сделать. Здешний шаман попытался выгнать его, но дух разгневался, пожрал его и стал свирепствовать пуще прежнего. Тогда жители Ночных Воронов пригласили моего соседа, шамана из Сасоримуры - это деревушка в десятке ри отсюда. Тот шаман считается самым сильным в Лесном Пределе. После меня, конечно. Он долго не соглашался, но его уговорили. Он взял очень большую плату, а потом, когда дух ушел, - еще столько же. За риск.
   - Почему?
   - Дело в том, что изгнать Господина Холеру невозможно, - он слишком силен для человека, даже для опытного шамана. Зато его можно попытаться перехитрить. Но если допустить малейший промах - сразу станешь его пищей.
   Мотылек с новым страхом взглянул на пожарище.
   - Как же тот шаман обманул квисина?
   - С помощью одного старинного обряда. Шаман приказал выделить ему самый богатый дом в поселке. Женщины прибрались там, украсили дом цветами, приготовили роскошный ужин. Самые красивые девушки пришли в своих лучших нарядах, чтобы прислуживать за столом. Тогда шаман подошел к одному из домов, где гостил Господин Холера, и пригласил его на ужин.
   "Ты гневаешься на эту деревню? - спросил он. - Они тебя ненароком оскорбили, недодали тебе чего-нибудь - и ты пришел, чтобы взять всё самому? О господин, не утруждайся. Мы и так дадим тебе все, что хочешь. Вот угощение, вот прекрасные девицы - выбирай любую..."
   - И что, квисина удалось выманить?
   - Да, удалось. Всю ночь шаман пировал с ним в лучшем доме поселка, и Господин Холера остался доволен. А утром к крыльцу подвели вот этого осла, чьи кости чернеют в круге, - разукрашенного цветами и лентами, в вышитой попоне, с двумя корзинами, набитыми всяческими подарками. На спине у осла сидела большая соломенная кукла в шелковом халате. Господину Холере предложили сесть на осла и вселиться в куклу, чтобы ему было удобнее путешествовать. Прекраснейшая девица взяла осла за повод и повела его к воротам деревни. А все жители толпой шли за ним следом, кланялись ему, словно имперскому чиновнику, и желали ему счастливого пути. И вот Господин Холера в облике соломенной куклы выехал за ворота деревни.
   "Заедем к "сторожам", господин, если вы не возражаете, - попросила его девица. - Я только попрощаюсь с ними..." Но стоило им войти в круг, как жители заорали и завыли, и на уходящих обрушился град камней, копий и стрел. Потом жители завалили трупы осла, девицы и чучело Господина Холеры соломой и хворостом и подожгли. А что "сторожам" при этом досталось - так поделом им. Они опозорились - не уберегли свой дом от чужого квисина, да еще такого страшного, как Господин Холера. Местные потом поставили новый круг, у других ворот - мы мимо него еще пройдем...
   - И люди перестали умирать?
   - Да.
   Кагеру долгим взглядом посмотрел на кости и саркастически добавил:
   - Как ни странно, Господин Холера больше в эти края не возвращался... Эй, короед, что нахохлился?
   - Страшное имя "Холера", - произнес Мотылек так осторожно, словно брал в руки отравленную иглу. - Оно даже звучит жутко... А их, - он посмотрел в сторону скелетов, - жалко. Они-то чем провинились?
   - Это жертва, дружок. Иногда надо пожертвовать чем-то важным, чтобы спасти все остальное. Ладно, нагляделись, пойдем отсюда...
   Поселок Ночные Вороны не понравился Мотыльку с первого взгляда. Может быть, дело было в обугленных скелетах у пристани. Может, из-за того, что местные жители, едва завидев соломенную шляпу и посох Кагеру, почему-то прятались по домам, поспешно запирая за собой двери. А может, из-за леса. Лес был везде. Его было тут слишком много. Куда ни обернись - везде он, словно подкарауливает за спиной. Мотылек, который привык к просторам - если река, так до горизонта, если равнина, так за день не перейти, - чувствовал себя очень неуютно. Ему казалось, что здесь даже днем темнее, чем в низовьях, как будто лес забирал часть солнечного света. И кто его знает, что за хищники прячутся там, среди этих бесконечных деревьев. Серые приземистые дома-полуземлянки казались мальчику какими-то мрачными, унылыми - то ли дело легкие, светлые, тонконогие хижины Стрекозьего острова. Внутри здешнего дома наверняка темно и холодно, как в могиле, думал Мотылек, пока они с сиханом шли по главной улице Йогарасу. И крыши какие-то сизые, крыты замшелыми дощечками, словно тухлой чешуей. И в воздухе так и веет страхом.
   Мотыльку вдруг до смерти захотелось вернуться обратно в лодку. Пока длилось путешествие по Микаве, всё казалось - до дома недалеко. Но теперь, когда река скрылась за зеленой стеной деревьев, мальчику так тоскливо стало, хоть плачь. Мотылек сжал зубы - он не собирался сдаваться раньше времени. "Убегу сегодня ночью, - подумал он. - Там у пристани стояла какая-то баржа, попрошусь к ним. Украду у сихана немного денег, оплачу дорогу. А не получится, так возьмусь за любую работу - на руле стоять, стирать, готовить, палубу мыть - все что угодно, лишь бы вернуться домой!"
   Приняв такое решение, Мотылек немного приободрился. А знахарь даже не обернулся в его сторону - знай себе шагал по улице. Вот и дома кончились, и лес подступил к дороге. Впереди показалась колючая живая изгородь, над которой торчали столбы со свежевырезанными мордами "сторожей". Сихан прошел мимо них, как мимо пустого места. Мотылек заглянул за изгородь и увидел, что дорога, петляя, уходит прямо в лес.
   - Мы куда? - подергал он сихана за рукав.
   - Туда, - Кагеру махнул в сторону леса.
   - Зачем? Там же чаща!
   - И что?
   - Так ведь скоро начнет темнеть, надо подумать о ночлеге!
   - Ночлег у нас будет княжеский, - "утешил" сихан. - До темноты еще долго, как раз к закату доберемся до Сасоримуры, а там и до моего дома рукой подать. Не успеем засветло - не беда, луна посветит, в Скорпионьем Ущелье мне каждая кочка знакома...
   - Но...
   - Со мной тебе бояться нечего, - сказал знахарь, неправильно истолковав колебания Мотылька. - Я всё понимаю. С непривычки чаща кажется тебе странной и страшной. А лесному жителю показался бы таким же твой родной остров. Пойдем, короед. Мне не хочется задерживаться в Йогарасу. Здешние жители не любят меня. Как бы по дурости не устроили ночью какой-нибудь пакости.
   - Почему? Что вы им сделали?
   - Ничего, в том-то и штука. Прошлой весной они просили меня выгнать холеру. Провести этот самый обряд, обмануть духа. Я отказался наотрез.
   - Побоялся! - фыркнул Мотылек.
   - Да, побоялся. Обряд опасен, жесток, а главное - ненадежен. Я посоветовал им не пить сырую воду из реки, да и выгнал к бесам - еще не хватало от них заразиться... А ради чего мне, спрашивается, рисковать жизнью? Ради этих лесорубов? Если бы они тут все вымерли, я был бы рад, - желчно добавил сихан. - Воздух тут стал бы чище.
   Мотылек ничего не сказал. К жестокости Кагеру добавилась еще и трусость. Велика ли честь учиться у такого наставника?
   - Так теперь эти идиоты шепчутся, что это я навел на них порчу, - с ухмылкой закончил сихан. - Напустил на их паршивую деревню Господина Холеру. Трусливые твари. Ничего, пусть болтают, лишь бы боялись... Эй, короед, шевели ногами. Мечтаешь заночевать под открытым небом?
   Мотылек с тоской оглянулся назад - туда, где за деревьями и серыми избенками несла воды невидимая Микава. Всё пропало. В лесу он никогда не посмеет сбежать от знахаря - еще заблудишься, если раньше не умрешь от страха или не растерзают хищные звери. Мальчик поплелся вслед за хозяином, чувствуя, как в его душе рвется последняя связь с домом. Как течение отрывает и уносит пучок травы - так и он теперь оторван от родных корней, беспомощен и одинок. Теперь он может рассчитывать только на себя. И учитель Кагеру - его единственная сомнительная защита.
  

Глава 17

Стычка у Двух Слив

  
   Караван купеческих барок отплыл из Сонака, едва рассвело. Над дрожащей перламутровой водой висел густой молочный туман. От воды веяло осенним холодом, палуба покрылась каплями росы, изо ртов вырывался пар. Неуклюжие широкие грузовые барки, похожие на огромных океанских рыб, покидали пристань и исчезали в белом мареве. На носу и на корме каждого судна горел фонарь. Слышался плеск весел, негромкие разговоры вперемешку с вялой руганью и зевотой. Вот передняя барка выплыла на фарватер. Навстречу ей из тумана один за другим выныривали темные столбики бакенов, указывая безопасный путь среди мелей. Кормчего флагманской барки туман беспокоил меньше всего - он ходил по этой реке долгие годы и мог бы провести суда хоть с завязанными глазами. Барки принадлежали купцу Люпину из провинции Сондже. Его приказчики возвращались из столицы домой с товаром, деньгами и старшим сыном купца, который неожиданно пожелал присоединиться к ним по дороге в родные края.
   Рей стоял на носу передней лодки. Рядом с ним кутался в дорожный плащ Ким. На плече у него висел тюк с вещами, на поясе - меч. Приятели смотрели вперед, как будто надеясь что-то разглядеть в тумане, и тихо разговаривали. Восходящее солнце, яркое и холодное, как отсвет огня на стальном лезвии, блестело сквозь хмарь.
   Рей рассказывал, приглушая голос, чтобы не услышали гребцы:
   - ...нашли только следующим утром - мертвого, мордой в волшебном тазике, с перерезанным горлом. Во дворе было не протолкнуться от зевак, пока не явились стражники из управы охраны мира и порядка, всех разогнали, опечатали дом. Потом подключились сыскари, начали снимать показания... Я ничего не знал, пока меня не вызвали на допрос. Промурыжили в управе до самого вечера...
   - Почему именно тебя? - мрачно спросил Ким.
   - Так мое имя было в списке посетителей! Хорошо хоть, теперь прохожу по делу не обвиняемым, а свидетелем. Пришлось и твое имя назвать, ученики показали, что нас было двое. Извини, что не мог предупредить раньше заката, меня отпустили, когда уже стемнело. Не приходили вчера из управы по твою душу?
   - Нет пока. М-да, похоже, я вовремя решил убраться из дворца Вольсон. Дядя меня просто убил бы, если бы узнал, что я опять влип в какую-то уголовщину. Не далее как на прошлой неделе он вытаскивал меня из тюрьмы, потом с результатами экзамена разбирался, а теперь еще и это... Кого подозревают-то?
   - Ну, главная версия, "для широкой публики" - в Сонаке появился разбойник - кочевой варвар.
   - Почему именно варвар?
   - А потому: если набрался наглости залезть в дом такого прославленного гадателя, как Кушиура, - значит, чужак и притом дикарь, который не боится ни здешних богов, ни демонов.
   - Да, логика...
   - Сыскари разрабатывают еще одну версию, более правдоподобную: происки конкурентов. Кушиуре многие завидовали, вполне могли нанять убийцу. В ее пользу говорит то, что из дома ничего не украдено, кроме волшебного тазика.
   - Погоди, ты же сказал, что в тазике-то его и нашли!
   - Ага. А потом он исчез, прямо из-под носа у десятка стражников. И надо сказать, тот, кто его спер, очень грамотно поступил, потому что обвинение выдвинуто не только по статье "убийство", но также "осквернение ритуального предмета", что гораздо серьезнее, а если нет предмета, то нет и...
   - Да как же его украли из опечатанного дома?
   - На базаре болтали, что вчера днем, когда народ толпился во дворе и в доме, там шатался какой-то юродивый. Пришел во двор, потолкался и ушел, прихватив тазик. Колдун, наверно.
   - Чудеса, чтоб их, - пробормотал Ким.
   - Это еще не все чудеса. Знаешь, что мне рассказали отцовские приказчики? По базару ходит страшный слух. Один стражник спьяну проговорился, - Рей понизил голос, - что горло у Кушиуры было не перерезано, а перегрызено...
   Ким шепотом выругался. Втайне он ожидал услышать что-то подобное: уж больно гнусно все складывалось после их похода к Кушиуре. Вечером - очередная ссора с дядей. Вдохновленный предсказанием Ким предпринял еще одну попытку убедить князя Вольгвана, что чиновник из него не получится. Кончилось всё тем, что его отчитали как мальчишку и отправили к себе в покои - хорошо хоть не отшлепали. Так что, когда поздно вечером от Рея пришла записка об убийстве Кушиуры, а также о том, что Рей отплывает на рассвете, Ким понял - пришла пора делать выбор. До поздней ночи он ворочался, не зная, какое принять решение. А ночью ему приснился отвратительный сон: пожар, охваченный огнем дом среди леса и волчий скелет, выходящий из пламени...
   - Как ты считаешь, можно рассматривать гибель гадателя как плохое предзнаменование в дорогу? - произнес он, хмурясь.
   - Беды гадателя, да будут к нему милосердны адские духи, нас никак не касаются, - проворчал Рей, так и не простивший покойному Кушиуре бездарного предсказания и потраченной впустую суммы. - А если гадатель даже не сумел предсказать собственную гибель, грош ему цена и подавно...
   - О, посмотри! - перебил его Ким. - Какая красота!
   Клинки солнца наконец рассекли туман. Гладь реки вспыхнула, как жидкое пламя, по воде побежала огненная дорожка, уперлась прямо в барку. Ким и Рей одновременно зажмурились.
   - Вот так простор! - восхищенно выдохнул Ким, осматривая реку из-под сложенной козырьком ладони. - Дальнего берега не видать!
   Рею вдруг захотелось сделать что-нибудь особенное. Такое, что символизировало бы важность и уникальность этого момента в его жизни, отметило первый шаг на долгом и трудном пути к бессмертию. Рей хорошенько покопался в памяти - и придумал. Он поднял руки к прическе, расплел косу и тряхнул головой. Черные пряди разбежались по спине до самого пояса.
   - Так делали наши предки-чиновники, уходя в горы, - объяснил он, отвечая на удивленный взгляд Кима. - Это древний обычай, память о нем сохранилась только в песнях. Он означает - долой светские условности, обязанности и правила. Впереди - свобода!
   Ким поглядел на друга и тоже распустил волосы.
   - Одеяния скидывать, надеюсь, не надо? - уточнил он. - Отшельникам вроде как полагается ходить голышом?
   - Вот вечно ты все опошлишь!
   Несколько минут они стояли неподвижно, глядя, как утреннее солнце разгоняет хмарь, а встречный ветер развевал их волосы, словно черные знамена. Ким вдруг хихикнул:
   - Как бы гребцы нас не приняли за двух призраков.
   Рей тоже усмехнулся, одним движением закрутил волосы в пучок.
   - Ладно, пошли спать, что ли. Нам еще плыть и плыть...
  
   Весь день барки шли без особых приключений, оставляя за бортом однообразные равнинные берега, рисовые поля, яблоневые сады и богатые села центрального Мирана. На ночевку караван остановился довольно рано, причалив к длинной пристани недалеко от большого поселка Две Сливы, популярного перевалочного пункта среди тех, кто направлялся из столицы к югу, в верховья. Солнце клонилось к верхушкам прибрежных ив, в розовом небе кричали чайки. Ким и Рей, выскочив с барки в числе первых, прогуливались вдоль пристани, чтобы размять ноги, и обсуждали насущный вопрос: дождаться ли, пока приказчики Люпина приготовят свой ужин, или отправиться в поселок и поискать там местную харчевню. На вытоптанной траве уже расположились на отдых группы других путешественников: разводили костры, варили лапшу с бараниной, ругались, обменивались шутками и пинками. Между кострами сновали местные бабки, сгибаясь под тяжестью огромных дымящихся горшков на коромыслах, и, стараясь перекричать друг друга, приглашали путников угоститься домашней пищей. Ким высмотрел бабку с ведром вареных раков, подозвал ее к пристани и принялся торговаться.
   - Глянь, что у меня есть, - сказал Рей и достал из рукава маленькую черепаху. Черепаха смешно шевелила в воздухе чешуйчатыми лапами.
   Ким посмотрел довольно равнодушно.
   - Зачем тебе? В суп?
   - Не угадал. - Рей щелкнул черепаху по носу, и она лениво спрятала голову под панцирь. - Это подарок сестрице Солле. Вчера купил на рынке. Она давно просила. Хочет гадать по ней о женихах. Семнадцатый год пошел девке, а она еще не просватана...
   - Понятно. - Ким потыкал пальцем в черепаху, но отклика не добился. - Эта тварь у тебя не сдохнет по дороге? Чем она питается?
   - А бес ее знает. Я выпускал ее в траву, она рвала какие-то побеги... Впрочем, вяленое мясо тоже жрет будь здоров...
   Внимание Рея привлек какой-то шум. Шум доносился со стороны поселка. Вдалеке на дороге поднялось облако пыли.
   - Смотри-ка, - сказал он, убирая черепашку обратно в рукав, - всадники. Целый полк. Какой-нибудь князь со свитой пожаловал, что ли? Покупай скорее своих раков, не то княжьи слуги всё сметут подчистую...
   Ким поднял голову, пригляделся.
   - Какой еще полк, глаза дома забыл? Человек шесть, не больше.
   Группа всадников приближалась крупной рысью. Путешественники, сидевшие у костров, начали оборачиваться. Сердце Кима сдавило нехорошее предчувствие. Лиц конников издалека было не разглядеть, но вот цвета курток...
   - Ах, холерный бес! - прошипел он. - Это воины князя Вольгвана!
   Рей удивленно посмотрел на него, потом перевел взгляд на всадников. Они были уже недалеко и понемногу сбавляли темп - должно быть, заметили пристань. Ким пригляделся к переднему всаднику в броской красно-синей куртке и мрачно добавил:
   - А вот и братец Сайхун.
   - Что им здесь надо? - с тревогой спросил Рей.
   - Не "что", а "кто". Я им нужен!
   Ким затравленно оглянулся по сторонам.
   - Собирай всех своих на борт! Может, удастся быстро отчалить, по суше они нас не догонят...
   - Не мели чепуху, люди только сошли на берег...
   Возле пристани между тем начались беготня и суета. Путники на всякий случай перебирались поближе к своим лодкам, баржам и парусникам - уж больно грозно выглядели всадники, да и приближались они как-то слишком целеустремленно.
   - А ну всем оставаться на своих местах, грязееды вонючие! - долетел издалека крик одного из конных. - Отошли от лодок, быстро!
   Все замерли где стояли. На палубах пришвартованных судов появились люди, столпились у бортов, со страхом и любопытством ожидая, что будет дальше. Ким схватил Рея за руку и потянул за собой к реке.
   - Быстрее, - шипел он ему на ухо, - пошли на барку, пока меня не заметили... если что, меня тут не было...
   - Думаешь, твой дядя выслал за тобой погоню?
   - Почему бы ему и не выслать? Я ведь не предупредил его, что ухожу, только записку оставил... под подушкой, чтобы не сразу нашли. - Ким ловко укрылся за обширной спиной какого-то грузчика, выглянул из-за мощного локтя, прищурился. - Так, кто там с Сайхуном? Одного я знаю - это Шэн Бобёр, дядин телохранитель, та еще сволочь. Вон того, с луком, я тоже встречал - как зовут не помню, а прозвище у него Сверчок. Остальные тоже из дядиных воинов... Эх, со всеми одновременно мне не справиться!
   - Что значит "справиться"? - насторожился Рей. - Ты о чем?
   - Сколько у вас человек охраны?
   - Да человек пятнадцать будет... Но это простые наемники, они против разбойников и воров подряжались, а не против княжеских дружинников! Послушай, Ким, ты ведь не собираешься тут устраивать побоище?
   - Уж как получится, - сквозь зубы ответил Ким, бочком пробираясь к сходням в толпе любопытных.
   - Даже и не думай! Я уверен, что всегда можно договориться по-хорошему!
   - Не о чем нам с Саем договариваться, - огрызнулся Ким. - А с тобой и вовсе никто разговаривать не станет. Схватят меня, свяжут и увезут. Чтоб их... они уже тут! Задержи их, я сейчас вернусь!
   С этими словами Ким перескочил через борт барки и скрылся за спинами гребцов.
   Всадники въехали на пристань. По деревянным доскам дробно загрохотали копыта.
   Толпа раздалась в стороны.
   Их было всего пятеро: княжич Сайхун и четверо воинов свиты. Однако вид у всех был такой самоуверенный и высокомерный, словно их было не четверо, а по меньше мере сорок. Воины одеты без особых изысков, в форменные темно-красные куртки дома Енгон, за спинами торчат рукояти мечей, у седел приторочены колчаны. У одного из воинов, Сверчка, лук был расчехлен, и он держал его в руках наготове, зорко поглядывая по сторонам. Сайхун обошелся на этот раз без боевой раскраски и одет был в самый обычный дорожный кафтан. Однако знающий человек непременно заметил бы, что злые духи, связанные хваранской боевой магией, по-прежнему незримо следуют за ним, распространяя вокруг юноши ауру необъяснимого страха.
   Остановившись напротив барки, где прятался Ким, Сайхун натянул поводья.
   - Кто из вас Рей Люпин? - ледяным тоном осведомился он, глядя поверх голов.
   Испуганные приказчики с барок Люпина подались от бортов назад. Рей глубоко вздохнул и сделал шаг навстречу хварану.
   - Светлейший, Рей Люпин - это я, - громко сказал он, стараясь подражать своему отцу, который наловчился разговаривать с аристократами почтительно, но не теряя достоинства. - Рад услужить вам, чем смогу. Могу ли спросить, чем обязан таким неожиданным вниманием к моей ничтожной персоне...
   Сайхун, не дослушав, отпихнул его конем.
   - Мне недосуг выслушивать любезности, торговец. Я знаю, что на твоей барке скрывается мой беглый младший брат. Приведи-ка его сюда.
   Рей невольно покраснел.
   - Простите, светлейший, но я не возьму в толк, почему вы так грубы со мной. Мы не нарушали никаких законов, это барки моего отца, человека безупречной репутации...
   - А господину Сайхуну плевать, чья это барка, - насмешливо сказал один из воинов. - Давай, купчишка, зови сюда княжича Кима. Если поторопишься, может, и корыто свое сохранишь в целости.
   В толпе послышались смешки. Рей стоял как оплеванный. Он пытался найти достойный ответ, но все его остроумие вдруг куда-то подевалось.
   Тут, растолкав любопытствующих, на пристани появился Ким. В руке он держал меч, за которым и бегал на барку: тонкий и легкий, как лист осоки, и такой же острый, изготовленный для него на заказ к пятнадцатилетию. Впрочем, меч пока пребывал в ножнах. Ким держал их в левой руке таким образом, чтобы клинок можно было выхватить в любой миг. Длинные взлохмаченные волосы и хищный взгляд исподлобья придавали ему сходство с волчонком-оборотнем.
   - Что у тебя с прической, коротышка? - поинтересовался Сайхун. - Вообразил себя горным духом?
   - Зачем прикатились? - угрюмо спросил Ким. - Что, небось пришлось поторопиться, чтобы нас догнать?
   - Пришлось. Сегодня утром приходили из управы охраны мира и порядка, принесли повестку. Дядя был счастлив узнать, что ты замешан в грязную историю с утоплением гадателя в его собственной гадательной утвари. Стали искать тебя, и оказалось, что ты удрал. Небось узнал про убийство, перепугался - и смылся из Сонака. Ты сам-то хоть понимаешь, что наделал?
   - А что я такого наделал? - проворчал Ким.
   - Допустим, мы-то с князем понимаем, что ты так поступил по собственной непроходимой глупости, но попробуй объяснить это чиновникам! Кстати, твой "друг" Люпин свидетельствовал против тебя, так что поздравляю, ты - один из подозреваемых.
   - Никто никого не подставлял! - возмутился Ким. - Ты не хуже меня знаешь, что меня могут привлечь только как свидетеля.
   - Ага. Свидетель, который сбежал из столицы, вместо того чтобы давать показания, - сквозь зубы проговорил Сайхун. - Дяде не удалось совсем отмазать тебя от этого дела, но он выторговал время до завтра. Следующим утром тебя ждут в управе. Поскольку - надеюсь! - ты ни в чем не виновен, особых проблем быть не должно. Но придется поспешить. Если выедем прямо сейчас, как раз к рассвету доберемся...
   - Никуда я не поеду, - сказал Ким. - И смерть Кушиуры тут ни при чем. Я уже давно решил, что чиновником не буду никогда!
   - А, так вот ты о чем... И кем же ты станешь? Купцом? - презрительно спросил Сайхун. - Люпин берет тебя в долю?
   - Нет. Я ухожу в горы. В монастырь.
   - Зачем?!
   - Я решил стать бессмертным.
   Услышав эти слова, воины Сайхуна разразились хохотом. На лицах многочисленных путешественников появились ухмылки. Ким надменно пожал плечами.
   - Пожалуйста, смейтесь! Но с вами я не вернусь. Так что, брат, вы напрасно прокатились. Передай дяде поклон и мою искреннюю благодарность за все его благодеяния. Он заботился обо мне почти восемь лет, я перед ним в неоплатном долгу...
   - Рад, что ты это сознаешь. Так почему ведешь себя как свинья? Разве сам не понимаешь, что своим побегом ты подставил себя, отца и всю нашу семью?
   Ким покраснел, но развязно ответил:
   - Ну, я уверен, что дядя решит эту мелкую проблему. Кто он, а кто начальник охранной управы? Решил же он вопрос с моим поступлением на государственную службу! Наверняка оценки в экзаменационной ведомости переправить сложнее, чем убрать мое имя из полицейских списков!
   Сайхун стиснул челюсти.
   - Если не вернешься с нами, - процедил он, - можешь не возвращаться вообще. Князь отречется от тебя. Став монахом, ты бросишь тень на имя Енгонов. Этого я допустить не могу!
   Ким торжествующе улыбнулся - он ждал этого момента.
   - Князь, - громко заявил он, - сам позволил мне уйти в монахи. И даже благословил в дорогу. Так и сказал - отправляйся, мол, куда сам пожелаешь, счастливого пути! Можешь его спросить, он все подтвердит. Захочет отречься - его право. А я свои решения не меняю. Не получится с монастырем, так стану "горным братом" - странствующим монахом-воином.
   - "Горным братом"? - хохотнул один из воинов. - Вы ничего не напутали, княжич? Так разбойников кличут!
   Сайхун нахмурился. Аргументов у "него больше не осталось. Кроме одного, самого действенного.
   - Завтра утром ты должен быть в охранной управе, а потом отправляйся хоть в преисподнюю! Эй, Бобёр, - повернулся он в седле. - Хватай этого странствующего монаха. Не хочет ехать по доброй воле, так повезут поперек седла.
   Шэн Бобёр соскочил с коня.
   - Уж простите, княжич...
   В тот же миг Ким выхватил меч из ножен, развернулся вполоборота и выставил вперед ногу, принимая боевую стойку. По его рукам и ногам пробежал озноб, кровь в жилах стала словно охлажденное во льду вино, студеной волной разлилась по телу, ударила в голову. С того момента, когда Ким выхватил меч, он уже не думал о том, что делает, - его учили в бою не тратить время на ненужные мысли. Он стал подобен своему клинку - такой же быстрый, холодный, безжалостный.
   Бобёр, видя такое дело, приостановился, потянулся к рукояти своего меча и бросил вопросительный взгляд на Сайхуна. Хваран невозмутимо кивнул и сказал:
   - Сверчок, помоги-ка ему отнять у Кима меч. Еще порежется ненароком.
   - Обижаете, господин, я и сам справлюсь, - возразил Бобёр, вытягивая меч из-за спины. - Ну как, княжич Ким, вернемся домой по-хорошему или по частям?
   Ким чуть согнул ноги в коленях, готовясь отразить атаку...
   - Охрана, приготовить луки! - раздался громкий приказ.
   Все обернулись к реке. На барках Люпина началось движение - наемные охранники вставали в цепь вдоль бортов, доставая луки, а приказчики и гребцы поспешно убирались с их дороги. На пристани снова появился Рей. Он подошел к Киму и встал рядом с ним. В руках у Рея красовалась здоровенная алебарда.
   - Это мой корабль, и я никого не позволю забирать отсюда силой, - с вызовом сказал он, глядя в упор на Сайхуна. - Если хотите увезти моего друга Кима - привезите указ начальника охранной управы, заверенный печатью одной из канцелярий Небесного Города. А разбойничать нечего.
   Вокруг Рея мгновенно образовалось пустое место.
   - Торговец, ты что, перепил? - удивился Бобёр. - Ты эту штуку себе на ногу не уронишь? Она, наверно, острая!
   Вместо ответа Рей довольно технично крутанул алебарду приемом "двойная паучья лапа".
   - Я три года обучался фехтованию у лучшего учителя боевых искусств во всем Чигиле, - гордо сказал он.
   Воинов это заявление нисколько не впечатлило.
   Сайхун, который так и не потрудился сойти с коня, взглянул на Рея, как на коровью лепешку.
   - А, "совершенный муж" Рей Люпин, славный доблестью и непревзойденным интеллектом! Это ты подбил Кима на дурацкий поход к гадателю! Это ты запудрил ему мозги своими бреднями о монахах! Убери-ка ты свою железяку, пока я не рассердился! Ким, последний раз говорю - поехали домой!
   - Не собираюсь, - бросил Ким, поднимая меч.
   Рей побледнел, однако алебарду не выпустил.
   - Надеюсь, князь поймет, что я просто исполняю свой долг.
   - Долг простолюдина - повиновение! Надеюсь, ты понимаешь, что и тебе, и всей твоей семье отрубят головы?
   - Рей тут ни при чем! - выкрикнул Ким. - Я сам принимал решение!
   - А ты вообще молчи! У тебя даже не хватило ума рассказать дяде об этой истории с гадателем...
   - Да что вы с ними спорите? - нахально вмешался Сверчок, положил стрелу на тетиву, поднял лук и направил его на Рея. - Пристрелить его - и все дела! Эй, княжич Ким, кончайте дурить и поехали с нами, иначе ваш дружок отправится к ракам!
   Охранники на барках, выстроившиеся вдоль бортов, тут же подняли луки, целясь в воинов Сайхуна. Верности договору о найме у них хватало ровно настолько, чтобы не побросать оружие. Они понимали, что сила не на их стороне, хоть их и было втрое больше, и всей душой надеялись, что до перестрелки не дойдет. Любой знает, что даже рядовой княжеский воин может запросто отбить на лету несколько стрел. Но гораздо больше наемники боялись другого. Если будет убит хоть один из воинов Сайхуна, меткому стрелку, да и его товарищам тоже, можно сразу заказывать гроб. И хорошо, если убьют сразу...
   - Э, господа военные! - послышались из толпы растерянные голоса приказчиков. - Вы не дело затеяли. Этак мы не договоримся...
   - Чьи лучники? Уберите лучников! Пусть князь заберет мальчика - и покончим с этим!
   Стоящий под прицелом Рей позеленел, пальцы вцепились в древко алебарды. Как только он увидел направленный ему в лицо наконечник стрелы, так вся его храбрость вместе с ущемленной гордостью вмиг куда-то испарились. Он уже представлял себя мертвым, со стрелой во лбу, и думал только об одном - как бы не упасть в обморок раньше времени.
   Сайхун, не подавая никакой команды Сверчку, молча смотрел на Кима и ждал.
   - Это подло, - прошипел Ким, опуская меч. Ни разу в жизни он еще не был так зол. - Давай! Можешь застрелить Рея! Утопи хоть все эти барки! Это не я, а ты бросаешь тень на имя Енгонов!
   Сайхун смотрел на него бешеными глазами. Ким почти видел, как над ним темнеет воздух, - это демоны собираются в рой, готовясь к атаке. Ему отчаянно хотелось крикнуть: "Прости брат, я не хотел!" - но он понимал - пути назад уже нет.
   - Будь ты проклят! - хрипло сказал хваран. - Отправляйся куда хочешь и не возвращайся!
   С этими словами Сайхун резко развернул коня, ударил его каблуками и поскакал прочь от пристани. Когда он и его воины исчезли за деревьями, все словно очнулись от заколдованного сна, задвигались, зашумели. Возмущенные приказчики накинулись на Рея, осыпая его упреками и требуя объяснений. Рей опирался на алебарду, не в силах выговорить ни слова. Он еще не до конца осознал, что счастливо избежал безвременной кончины.
   - Рей, ты в порядке? - Взволнованный Ким схватил друга за руки. - Я просто потрясен! Ты рискнул жизнью ради меня! Я перед тобой в долгу до конца жизни! Никогда не забуду твоей самоотверженности!
   Рей вяло улыбнулся, провел рукой по лбу.
   - А уж я-то как потрясен... - пробормотал он.
   Ким, не дослушав, неожиданно опустился перед ним на одно колено.
   - Позволь мне назваться твоим младшим братом! - воскликнул он.
   Рей поднял его с колен и обнял. Его руки все еще дрожали.
   - Это честь для меня!
   - Прости меня за те слова, - прошептал Ким на ухо новоявленному побратиму. - Ну те - "можете в него стрелять", и насчет барок тоже. Просто я так озверел...
   - Выкинь из головы, - успокоил его Рей, - я сразу понял, что это блеф.
   Ким вздохнул и промолчал.
   Сутолока вокруг них понемногу улеглась. Все разбрелись по своим делам, вернулись к котлам, обсуждая неожиданный набег. Рей сел, - вернее, рухнул - на траву. На его лицо понемногу возвращался румянец. Ким сел рядом с ним.
   - Как ты решился вмешаться? - подумал он вслух. - Выступить против хварана - это надо быть самоубийцей! Честно говоря, я от тебя не ожидал ничего подобного.
   - Я и сам от себя не ожидал. Ну и свирепый у тебя братец!
   - Да, Сайхун такой. Знаешь, я удивляюсь, почему он тебя не убил. Он еще и злопамятный, кстати. Я ему, помнится, в детстве посадил лягушку в сапог, так он мне до сих пор ее вспоминает. Как бы теперь не было проблем у твоих родственников.
   - Ничего, отец и не такие беды от нас отводил, - сказал Рей.
   На самом деле, чем дальше, тем сильнее Рей сомневался в целесообразности своего героического порыва. В отличие от отца, он редко сталкивался с военными, тем более - с императорскими гвардейцами. Оскорбительное поведение Сайхуна выбило его из равновесия, которое он так старательно в себе пестовал. Вступившись за Кима, он не думал, правильно или неправильно он поступает. Теперь он жалел о том, что вообще взял Кима с собой. Но переигрывать было уже поздно.
   - Может, тебе все-таки вернуться и попросить у князя прощения? - без особой надежды предложил он. - Все-таки действительно некрасиво получилось. Непочтительность к родителям - тягчайший грех...
   - Ни за что! - отрезал Ким.
   Рей вздохнул - иного ответа он и не ожидал.
   - И что ты будешь делать дальше?
   - Разве у меня есть выбор? Поеду с тобой!
  

Глава 18

Деревня Скорпионье Гнездилище

  
   Уже и солнце подобралось к верхушкам деревьев, и воздух наполнился вечерним звоном комаров, а Мотылек с Кагеру все шли и шли через сумеречный лес. У Мотылька с непривычки что только не болело. Лямки туго набитого короба натирали плечи, пятки ныли так, словно по ним колотили палкой, в поясницу будто втыкали иголку при каждом шаге. Бремя от времени Мотылек с отчаянием поднимал глаза на худую спину идущего перед ним знахаря. На спине сихана громоздились два тяжеленных короба, и Мотылек все никак не мог дождаться, когда же учитель устанет. Но Кагеру все шагал легкой текучей походкой, и казалось, готов был так шагать, не сбиваясь, всю ночь до самого утра. Волк, явно радуясь возвращению в родные края, шастал вокруг, время от времени неожиданно выскакивая из кустов и снова пропадая в чаще.
   - Учитель Кагеру! - робко позвал Мотылек.
   Его сбитые пятки взывали об отдыхе.
   - Чего тебе? - недружелюбно буркнул знахарь.
   - Нам еще далеко?
   - Совсем близко. Каких-нибудь пять-шесть ри.
   Мотыльку показалось, что он ослышался. "Пять-шесть ри"? Да во всем Стрекозьем острове, от Косы до Перевоза, не наберется и четырех!
   - Учитель, вы шутите? Это же очень далеко!
   - Вот только ныть не надо. Нытиков не терплю, запомни.
   - Но я устал!
   - Ты не устал, ты просто лентяй. Знаешь, какое лучшее лекарство от лени? Палкой по спине!
   - Я нисколечко не устал! - быстро воскликнул Мотылек.
   - То-то же.
   Кагеру поправил лямки и зашагал еще быстрее. Мотылек, сообразив, что жалобами тут ничего не добьешься, пытался придумать, как бы вынудить знахаря если не остановиться, то хотя бы замедлить шаг.
   - Учитель... а в этом лесу водятся дикие звери?
   - Кабаны, лисы. Зимой иногда забредают волки с гор.
   - Вы их совсем не боитесь?
   - Не беспокойся, я с ними договорюсь. А если какой-нибудь подсвинок окажется непонятливым, ему все объяснит Тошнотник.
   Вдруг стало светлее, деревья расступились - и путешественники вышли на старую вырубку. Сухие корни, отбракованные стволы, срубленные ветки лежали бесполезными кучами, цеплялись за одежду. Ноги вязли в трухе и гнили. Между мертвыми деревьями пробивались тугие прутья молодой поросли. На выкорчеванных пнях яркими пятнами расселились грибные семейства: желтые и пористые комки, багровые фонарики в белой сетке; грибы, похожие на мясистые цветы, и на волдыри, и на праздничные гирлянды, и на тюлевые оборки. Из-за вороха сухих еловых лап с шумом и треском выскочил Тошнотник, преследуя какую-то мелкую лесную тварь вроде белки, промчался как вихрь и исчез среди деревьев.
   Мотылек несколько раз споткнулся о корни и решил, что больше идти не может. "Сейчас упаду и не встану, - подумал он. - Когда же наконец мы отдохнем?!" Он поглядел на высокие пни, изуродованные следами топоров, и уныло спросил:
   - А разбойники здесь есть?
   - Я не встречал. Прежде, говорят, водились. А что?
   - Вдруг они нападут?
   - На меня? - Кагеру даже сбился с шага, так его рассмешило подобное предположение. - Ха! Только полный недоумок в этих краях попытается меня ограбить. Меня же тут все знают!
   - А если разбойники окажутся не местными? - не отставал Мотылек.
   - Кому нужен нищий знахарь?
   - Но у вас же с собой очень много денег!
   Кагеру наконец остановился и обернулся к мальчику с видом, не сулящим ничего доброго.
   - Если ты будешь орать об этом на целый лес, то разбойники несомненно нападут. Какое тебе дело до моих денег, короед?
   - Никакого, - испуганно ответил Мотылек. - Я просто не понял, зачем мы всю дорогу собирали милостыню, если у вас столько серебра, что на него можно купить целый остров.
   Кагеру вздохнул, поставил короба на землю. Мотылек тут же с облегчением скинул свой груз и растянулся рядом с ним. Вот оно, счастье-то: полежать на неровной земле среди колючего сушняка и гниющих опилок, чувствуя, как постепенно отходят одеревеневшие колени, и спине так легко без короба, что кажется - вот-вот полетишь.
   - Это серебро не для пропитания, - сказал Кагеру. - Оно для дела. Если бы я начал работать за деньги, я был бы не вольный сихан, а аптекарь в Асадале, который ночи не спит, дрожа над своими сундуками. Деньги - такая зараза: не успел оглянуться, как без них уже не обойтись. Они связывают по рукам и ногам. Я бы и теперь не брал с собой серебра, но решил подстраховаться. Мало ли что может встретиться в пути. Вдруг пришлось бы давать взятки каким-нибудь чиновникам. Нельзя же убивать всех, кто мешает. Я человек немолодой, мне надо беречь силы.
   Кагеру достал из короба тыкву с водой, отпил сам и дал глотнуть мальчику. Прохладная речная вода с привкусом торфа - как раз то, что надо: Мотылек почувствовал, что оживает. Даже лес глянул приветливей - уже не злобным чужаком, а скорее незнакомым дальним родичем.
   - Ну а все-таки - если бы на нас напали разбойники, что бы вы стали делать? - спросил он, садясь на землю рядом со знахарем.
   - Наверно, отдал бы им короб. Ничего особенно ценного у меня там нет. Еще не хватало - рисковать собой из-за связки монет!
   - А если бы они захотели вас убить?
   - Ну, у меня есть Тошнотник. Он вполне способен разогнать полдюжины лесных оборванцев.
   - А если бы разбойников оказалась целая банда? У вас ведь даже нет оружия - только жалкий посох.
   - Посох - тоже оружие, ты бы мог это понимать. Но я догадался, к чему ты клонишь...
   Кагеру подумал мгновение - и сделал жест рукой, словно зачерпнул что-то из воздуха. Мотыльку внезапно сдавило грудь, в ушах зазвенело - и он увидел, как полупрозрачная коричнево-зеленая пыльца сама собой поднялась и повисла над землей. Словно облачко живого дрожащего тумана, подчиняясь движениям руки знахаря, она клубилась и свивалась в спираль, становясь все плотнее и гуще. Кагеру покосился из-под полуприкрытых век на завороженного Мотылька и сделал легкое движение - как будто бросил в его сторону пуховый мячик.
   В тот же миг резко дунул ветер и в лицо Мотылька кинулся рой невидимых ос, свирепо жаля его щеки и лоб. Мальчик вскинул руку, чтобы прикрыться, раскрыл рот, но закричать не смог - гнилая древесная труха вперемешку с частицами мха и земли, густо заправленная крупным острым песком, мгновенно забила горло так, что он не мог ни пискнуть, ни вздохнуть.
   - Так-то! - сказал сихан, наклонился к Мотыльку и хлопнул его по спине. В то мгновение, когда он опустил руку, ветер прекратился и коричнево-зеленое облачко трухи и песка с тихим шорохом осыпалось на землю. Мотылек разразился отчаянным, до слез, кашлем.
   - Захотелось проверить, на что я способен? - спросил сихан, глядя в побагровевшее лицо мальчика. - Доволен теперь?
   - Я не хотел... проверять... - прохрипел Мотылек, отплевываясь песком. - Я просто спросил...
   - Разумеется, хотел. В другой раз не захочешь. Верно?
   Мотылек кивнул - ему было не до споров. Кагеру спокойно допил остатки воды из тыквы, убрал ее в короб и поднялся на ноги.
   - Подъем, короед. Еще четыре с половиной ри - и мы в Сасоримуре. А там остается только пройти через Скорпионье Ущелье - и до моей усадьбы рукой подать.
   Мотылек с трудом поднялся, взгромоздил короб на спину, сделал пару шагов - и застонал.
   - Не притворяйся, - сказал наблюдавший за ним сихан. - Я прекрасно представляю себе возможности мальчика твоих лет. Никто не требует, чтобы ты проходил по двадцать ри в день, как взрослый мужчина. Ты устал - это вполне естественно. Но еще пару-тройку ри ты запросто способен одолеть.
   - У меня очень болят ноги! - взвыл Мотылек.
   - Ах, болят? - дружелюбно переспросил Кагеру. - Ты просто не знаешь, что такое настоящая боль...
   Но не успел он протянуть руку к уху Мотылька, как тот отскочил в сторону и почти бегом устремился по тропе, молча волоча короб.
   - Неужели сил прибавилось? - крикнул ему вслед Кагеру. - Чудеса!
   И посмеиваясь, пошел за ним.
  
   Вскоре, как будто нарочно, тропа пошла вверх. Сначала плавно, постепенно, а потом так круто, что местами путешественникам приходилось карабкаться, помогая друг другу и цепляясь за торчащие между камней корни. Измученный Мотылек уже начал было думать, что настает его погибель, когда Кагеру остановился и позвал:
   - Иди сюда, погляди-ка!
   Мотылек подошел к нему и увидел, что они незаметно взобрались на самую вершину холма и стоят как бы на краю гигантской зеленой чаши, до краев наполненной тенями. Края чаши - зубчатые склоны соседних холмов, подсвеченные заходящим солнцем. В долине, куда уже спустилась ночь, светится далекая россыпь огоньков. А за северным краем чаши поднимается к розовому небу целая череда холмов, один другого выше. Самые дальние кажутся огромными синими волнами, постепенно превращаясь в лиловые облачные громады, размывая границу между землей и небом. Это же горы, осознал Мотылек. Настоящие горы!
   - Ты думаешь, вон там, на севере, над холмами - облака? - спросил сихан через несколько мгновений. - Нет. Это снежные пики хребта Комасон. Помнишь, я тебе рассказывал?
   - О-о! - только и смог выговорить Мотылек. Он вдруг почувствовал себя невзрачной пылинкой, совершенно ничтожной среди этой грандиозной, жутковатой, нечеловеческой красоты, как тот самый мотылек-однодневка, чье имя он носил, - солнце раз пробежит по небу, и нет его...
   - А там - деревня Сасоримура, - добавил Кагеру, указав вниз, на огоньки в долине. - Еще пара ри - и мы на месте. Надеюсь, поспеем к ужину - хозяйка Мамуши недурно готовит...
   - Баша жена?
   - У меня, слава богам, жены нет и не было. От баб одни хлопоты и неприятности. Ну, короед, соберись - нам предстоит последний бросок...
   Солнце нырнуло за холмы, а Кагеру с Мотыльком начали спуск в долину. Дорога круто шла под гору, короба так и тянули вниз, ноги сами переходили на бег. Кусты орешника надвигались на тропу, растопырив колючие ветки.
   - Что значит "Сасоримура"? - спросил на ходу Мотылек.
   - Позор невежде, - не оглядываясь, сказал знахарь. - Разве тебя не учили старшей речи?
   - Дед Хару только начал меня учить. Я знаю несколько песен и пару молитв...
   - Ясное дело - у вас на юге ее давно забыли. Живая речь древнего Кирима превратилась в мертвый храмовый язык заупокойных служб и заклинаний. Остались только отдельные имена и названия, смысла которых уже никто не помнит.
   - Например, Асадаль...
   - Нет. Асадаль - имперское название. Раньше этот город звался по-другому. Судя по тому, что никто не может вспомнить, как именно, он носил имя какого-нибудь киримского бога. А "Сасоримура" можно перевести как "скорпионье Гнездилище". Так что внимательней смотри под ноги.
   - Вы шаман этой деревни?
   - Нет, конечно. У них есть свой раскрашенный плясун, который пытается исподтишка строить против меня козни. Скорее, я просто их сосед. Никаких обязанностей у меня нет, но по-соседски мы иногда оказываем друг другу мелкие услуги. Здешние жители боятся меня и в душе хотели бы, чтобы я отсюда убрался, но им выгоднее дружить со мной, чем устраивать мне пакости. Они знают, чем им это грозит...
  
   В Сасоримуру они вошли уже в поздних сумерках. Деревня встретила их заливистым собачьим лаем. Казалось, переполошились все местные псы. Но ни одного Мотылек так и не увидел - учуяв Тошнотника, псы в ужасе замолкали, притаившись за острыми кольями изгородей. Темнота благоухала кисло-сладким цветочным ароматом, тихо шелестели невидимые сады, над дорогой носились светляки. Рот Мотылька вдруг наполнился слюной - откуда-то приплыл чарующий запах тушеного мяса с грибами.
   Кагеру уверенно направился на запах еды, не смущаясь путаницей узких улочек.
   - Хей, Мамуши! - громко позвал он, по-хозяйски открывая высокую калитку. - Принимай гостя!
   Мотылек с любопытством вертел головой. Рядом с крыльцом росла раскидистая горная сосна. Откуда-то сверху свисала веревка с узлами и исчезала в кроне.
   - А что там? - Мотылек протянул руку к веревке и немедленно схлопотал по затылку.
   В темноте сада возник прямоугольник яркого света - кто-то открыл дверь и вышел на крыльцо.
   - Никак господин Кагеру пожаловали? - раздался угрюмый, лишенный какой бы то ни было радости мужской голос. - Что так скоро вернулись?
   - А ты бы хотел, чтобы я и вовсе не вернулся? - съязвил Кагеру. - Ну что, уже все грибы сожрали или мне немного оставили?
   - Только за стол сели, - мрачно сказал мужчина. - У вас чутье, господин Кагеру. Желаете присоединиться? Мой младший вчера добыл косулю.
   - Мяса не надо, а от корешков с грибной подливкой не откажусь...
   Кагеру взошел на крыльцо, скинул короб на руки хозяину. Мамуши, староста Скорпионьего Гнездилища, был высокий худой мужчина лет сорока, с длинными висячими усами, унылым лицом и сонным взглядом из-под тяжелых век. Он провел знахаря внутрь, где вокруг низкого стола под масляной лампой готовилась ужинать его семья - трое женщин разного возраста и два мальчика-подростка. При виде знахаря все зашевелились, вскочили, раздался хор невнятных приветствий. Кагеру отвесил небрежный поклон и сел к столу, на место, освобожденное одним из мальчиков. Старшая из женщин, с седыми косами, в длинной расшитой рубашке, каких в дельте не носили, подошла к Мотыльку, заглянула ему в лицо, провела рукой по волосам, ласково улыбнулась.
   - Хорошенький-то какой, бедняжка... Пойдем-ка, покушаем. Положи кузовок, умойся...
   - Оставь его, мать, - безразличным тоном бросил Мамуши. - Господин Кагеру сам его накормит, если пожелает.
   - Ничего, пусть перекусит, - позволил знахарь, непринужденно накладывая себе в тарелку ароматную грибную размазню. - С утра парнишка ничего не ел, еще свалится по дороге. Да и дома небось шаром покати - Головастик меня тоже так скоро наверняка не ждет...
   Староста первый раз толком взглянул на мальчика. Мотыльку этот взгляд не понравился. Не было в этом взгляде ни капли тепла - ничего, кроме нехорошего любопытства.
   - Нового мальчишку, стало быть, себе добыли?
   - Добыл, - с набитым ртом подтвердил Кагеру. - А тебе какое дело?
   - А никакого. Только любопытно узнать, из каких он краев?
   - Не беспокойся, он нездешний. Разве сам не видишь?
   - Из княжьего града, что ли? Не очень-то это хорошо... в городе все на виду...
   - Бери дальше. Он с юга, из самой дельты.
   Мамуши медленно покачал головой, не выражая ни удовлетворения, ни недовольства.
   - Это славно, что мальчишка из дельты. А все же лучше бы подалее - к примеру, с побережья... Сирота или родители продали?
   - Я же не спрашиваю, как твой сын добыл эту косулю - силками или стрелой, - резко ответил Кагеру. - Просто кушаю и наслаждаюсь.
   Староста с выражением подчеркнутого равнодушия пожал плечами.
   Остаток ужина прошел в молчании. Поев, Кагеру сделал старосте знак выйти с ним на крыльцо. Вскоре с улицы донесся невнятный бубнёж.
   Женщины, так и просидевшие весь ужин молча, с опущенными глазами принялись убирать со стола.
   - Я помогу, - подскочил Мотылек.
   - Сиди уж, горюшко, - сказала со вздохом старуха. - Отдохни, пока дают. Еще набегаешься.
   Мотылек остался за столом, вместе с сыновьями старосты. Подростки смотрели на дверь, куда знахарь увел их отца, с одинаковым выражением: если бы они могли поджечь эту дверь взглядами, от нее бы вмиг осталась только кучка пепла.
   Потом переглянулись, обменялись тихими словами, старший повернулся к Мотыльку и прошептал:
   - Убегай.
   Едва слышно сказал, одними губами, но Мотылек услышал.
   - Что? - растерянно переспросил он.
   - Там в кухне собачий лаз. Убегай, пока мокквисин занят с отцом. Когда он уведет тебя в лес, будет поздно...
   Мотылек промедлил несколько мгновений. Но не успел даже обдумать услышанное, как дверь распахнулась и в дом вернулся староста. Из-за его спины выглянул Кагеру, уже в соломенной шляпе, махнул рукой Мотыльку:
   - Ты доел? Пошли!
   Вот и остался позади дом старосты, где удивительно смешались запахи масляной лампы, грибной подливки и затаенного страха. Снова вокруг темная сырая ночь, светлячки, камешки шуршат под ногами. А в ушах Мотылька звучит слово "мокквисин", которым сын старосты назвал учителя Кагеру. Мокквисин. Лесной демон.
   "Убегу, - внезапно решил Мотылек. - Прямо сейчас!"
   Все мышцы напряглись, сердце заколотилось: броситься бы в обратную сторону - и гори все синим пламенем... Но Тошнотник обернулся, заглянул в лицо, словно прочитав мысли, как бы невзначай показал клыки. Мотылек вздохнул, опустил голову и покорно поплелся вслед за знахарем.
  
  

Конец первой части

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

  

Глава 1

Дом Кагеру

  
   - Мису-у-ук! Выплюнь немедленно святую старицу Ямэ-э-эн!
   Мотылек, ковылявший по дорожке к выгребной яме с огромным вонючим помойным ведром, остановился и завертел головой, высматривая источник воплей. Так и есть - у задней стены, где кухня, Головастик опять застал Мисук за попыткой сожрать гадюку. "Святая старица Ямэн" частенько приползает туда перекусить, но у нее не хватает ума сообразить, что кошке тоже прекрасно известно время и место ее обеда. Мисук, в свою очередь, прикидывается, что не может отличить змею от любимого лакомства, маринованного угря, - а что, полное наружное и вкусовое сходство! Но гадюку жрать нельзя - это змея сихана, а в доме Кагеру едят только тех, на кого укажет хозяин. Поэтому Головастику постоянно приходится вынимать гадюку из пасти у кого-нибудь из домочадцев, чаще всего - у полосатой лесной кошки, которую сихан в насмешку назвал древним аристократическим именем Мисук - "прекрасная и целомудренная".
   - Мису-у-ук! - надсаживается Головастик. - Дрянь ты этакая!
   Мисук сидит на крыше кухни, сжимая в зубах полузадушенную змею, с таким видом, как будто понятия не имеет, что это у нее такое свисает из пасти.
   - Выплюнь старицу, уродка!
   Кошка смотрит вниз с высокомерным видом. Змея слабо мотает толстым хвостом.
   - Сейчас буду камни кидать!
   - Мисук! - доносится из дома резкий, как удар хлыста, голос Кагеру, легко перекрывая вопли Головастика. - Поигралась и хватит!
   Кошка грациозно спрыгивает на крыльцо. "Так вы утверждаете, что у меня что-то во рту? - выражает ее взгляд. - Вы уверены, что там что-то есть? Ах, вот это? Посмотрим, что это... М-м... ну да, змея. Странно. Как она сюда попала?"
   Мотылек переложил ведро из руки в руку. Ход его мыслей прост - если змея в пасти у кошки, то возле выгребной ямы, где она любит подремать после обеда, ее нет. А значит, на этот раз никто не помешает ему вылить помои в нужном месте - и он получит одним подзатыльником меньше. Мотылек улыбнулся и поволок ведро дальше.
   Дом Кагеру, обширный, запущенный, на коротеньких сваях, прилепился к склону горы в узкой мрачной долине меж двух невысоких хребтов, заросших сырым, совершенно непроходимым лесом. С тех пор, как в долине поселился Кагеру, оттуда убрались все, даже охотники со своими временными шалашами и силками. Ближайшее обитаемое место, деревенька Сасоримура, было в соседнем ущелье, в полутора ри отсюда. По дну долины день и ночь глухо грохотал на перекатах широкий быстрый ручей. Глубины в нем было по колено, вода ледяная, кристально чистая. Головастик с Мотыльком часто ловили там рыбу. Вдоль ручья проходила довольно запущенная тропа, которая потом сворачивала к перевалу и дальше, в Сасоримуру. В темном буковом лесу вокруг ручья кишело мелкое зверье, переплетались кабаньи тропки, в кронах резвились серые белки, в подлеске вились тучи комаров и прочей летающей пакости. Но особенно много тут водилось всяческих пауков. Не было дерева, с которого не свисали бы липкие сети паутины. В траве сновали скорпионы самых разных форм и расцветок. Когда Мотылек в первый раз увидел на крыльце скорпиона - маленького, серого, с крошечным задранным хвостиком, - он тут же с визгом удрал в дом. А потом ничего, привык, раскидывал с дороги босыми ногами.
   Без помех добравшись до выгребной ямы, Мотылек выкинул мусор, вернулся, поставил ведро возле кухни, плеснул туда воды, набросал травы. С кухни пахло разваренной рыбой и морковью - Головастик готовил обед. На крыльце уже сидела со скромным видом вездесущая Мисук, дожидаясь рыбьих хвостов и голов, а на самом деле, разумеется, выжидая удобный момент, чтобы украсть кусочек филе.
   - На, подавись!
   Из дверей вылетела неочищенная морковка. Мисук поймала ее на лету, обнюхала, недовольно фыркнула. На кухне радостно захохотал Головастик.
   Рыбный суп пах какой-то терпкой кислятиной. "Неужели опять кизила добавил?" - недовольно подумал Мотылек. Дом со стороны ущелья был обсажен кизилом, и его темно-красные ягоды Головастик щедро сыпал во все блюда. Просто поразительно, сокрушался Мотылек, как это Головастик снова и снова умудряется из свежих овощей и только что пойманной рыбы сварганить такое отвратительное варево. Впрочем, старший ученик сихана был неприхотлив. Дай ему волю - съел бы рыбу сырой и не заметил.
   Мотылек поднялся на крыльцо, заглянул внутрь.
   - Ну как, еда готова?
   Головастик угрюмо покосился на него сквозь нечесаные космы. Суп был предоставлен сам себе, вовсю кипел над жаровней и, судя по бурой пене, налипшей на стенках котла, уже давно переварился.
   - Готова, да не про тебя, - проворчал он. - Мы с учителем еще подумаем, стоит ли переводить на всяких Личинок такой шикарный суп. Твой обед знаешь где?
   - Где?
   - А ты его только что в яму вылил!
   Все попытки Мотылька подружиться с Головастиком разбивались о непреодолимую стену его враждебности. Головастик был сирота, крестьянский сын, мрачный, сутулый, похожий на лешачонка, - серые волосы взлохмачены, одет в жуткие обноски, выглядит и пахнет так, словно не мылся с самого рождения. Кагеру подобрал его в префектуре Нан, знаменитой житнице Кирима, прославленной своими невероятными урожаями риса-длиннохвостика и невероятной же нищетой населения. Головастик с пяти лет работал в поле, и к десяти годам его спина была уже скрючена, как у старика. Выглядел он натуральным заморышем - тощие ручонки, ноги как палки, острая куриная грудь. Но Мотылек имел возможность узнать, насколько мальчишка силен. Головастик несколько раз колотил его, по любому пустяку, нарочно стараясь сделать побольнее. Кстати, Головастиком его прозвал Кагеру. Настоящее свое имя ученик с удовольствием забыл и никогда не вспоминал.
   В первый день, увидев в доме Кагеру мальчика, почти ровесника, Мотылек искренне обрадовался. Однако Головастик на его радость ответил прохладно. Точнее, долго прикидывался, что никакого Мотылька тут вообще нет, но потом все же не выдержал и уставился на нового ученика, да так злобно, что тот даже растерялся. С самого начала Головастик не упустил ни единой возможности показать Мотыльку, что он тут лишний. Постоянно огрызался, дразнил его и обзывал, ябедничал на него сихану. Учителю Головастик был предан сильнее, чем Тошнотник, несмотря на то что знахарь обращался с ним неласково, частенько бил и заставлял работать с утра до ночи.
   Мисук уже добыла рыбий хвост и мусолила его с выражением безбрежного счастья на полосатой мордочке. Глядя на нее, Мотылек почувствовал, что тоже проголодался.
   - Так вкусно пахнет! - подольстился он к повару.
   - А то! - Головастик слегка подобрел. - Подхвати-ка с другой стороны, давай снимем его с огня...
   Вместе они сволокли котел на земляной пол, и Головастик отлил чуть ли не треть в большой чугунный горшок.
   - На! - Он сунул тяжелый горшок в руки Мотылька.
   - Это мне?
   - Хе, размечтался! Пошли кормить Толстого.
   - А почему я понесу горшок?!
   - Потому что я понесу ключ и амулет! Старшему - более ответственное дело, понял? Ползи шустрее, Личинка, да не расплескай, а то вообще без обеда останешься!
  
   Позади кухни, в отдалении от жилой части дома, находилась пристройка, нечто вроде хлева. Только вместо коров и коз там находилась прочная клетка, а в клетке был заперт Толстый. Еще на подходе к пристройке в нос шибало тяжелым запахом, много хуже, чем из выгребной ямы. Мотылька поначалу просто наизнанку выворачивало от этой болезненной вони, потом как-то притерпелся. Окон в пристройке не было, свет проникал через щели между прутьями в плетеных стенах. В полумраке темнела большая клетка из толстых брусьев, дочерна опаленных изнутри. На полу, покрытом вонючей коркой засохших нечистот, сидел голый, грязный, безобразно разжиревший подросток, глядя в стенку пустыми глазами. Услышав шаги, он медленно обернулся. Из клетки, как из печи, вдруг ударила волна жара. Мотылек мгновенно вспотел - не от жары; застучало сердце, задрожали коленки. Почему-то рядом с Толстым с ним это часто случалось.
   Кормили Толстого для безопасности всегда вдвоем. Почти все время он был вялый и сонный, но вдруг вскакивал и бросался со всей дури на прутья, или возьмет да скажет что-то на не известном никому языке. Раз в неделю, непременно в присутствии знахаря, Головастик мыл пол в клетке. Съедал Толстый столько, сколько все они втроем, - и при этом был вечно голодный. Кроме жратвы, его, казалось, ничто не занимало.
   - Не смотри ему в глаза, - напомнил Головастик, разворачивая амулет. - Учитель строго-настрого запретил!
   - Помню, помню, - проворчал Мотылек. Он бы и сам не стал смотреть в глаза Толстому. Уж больно они были страшные. Чаще всего - пустые, рыбьи. Но иногда из них такое выглядывало... как из преисподней.
   Как младшему, Мотыльку всегда доставалось более хлопотное дело - открывать клетку и кормить Толстого. Головастик только подстраховывал его амулетом. Как-то он проговорился, что клетка заговоренная, но Мотылек уж и сам догадался. Когда Толстый начинал беситься, он так метался, что и железная клетка не устояла бы, а эта вот держалась.
   - Давай! - скомандовал Головастик, поднимая в вытянутой руке амулет - потертый, захватанный свиток с заклинанием на старшей речи; внизу свитка болтались на шнурках восковые печати, в том числе и гордость коллекции знахаря - личная печать бывшего наместника, самая мощная на земле Кирима. Толстый сразу забеспокоился, проворно забился в дальний угол. Мотылек быстро повернул ключ в замке, откинул засов, поставил на пол горшок с супом и выскочил обратно. В тот же миг Толстый с ревом кинулся на него, но не успел. Клетка качнулась, запахло горелым деревом. Поняв, что опоздал, Толстый утратил к Мотыльку интерес и с урчанием бросился к горшку.
   - Ты погляди! - Мотылек схватил Головастика за рукав.
   Толстый безо всякого видимого усилия держал перед собой на весу чугунный горшок. Суп кипел ключом у него в руках, словно они были из огня. Толстый взглянул на мальчиков рыбьим глазом и одним глотком выпил суп через край, нисколько не обжигаясь. Потом швырнул горшок на пол и рыгнул.
   - Он еще хочет, - сказал Мотылек.
   - Обойдется. Он бы весь котел сожрал и нас с тобой в придачу, - проворчал Головастик, закрывая клетку на ключ и скатывая амулет до следующего раза.
   Почему Толстый оказался в клетке, что с ним случилось, Мотылек не знал. Головастик помнил времена, когда бешеный мальчик еще не был Толстым. Он был таким же, как и они, учеником Кагеру. Но однажды он сошел с ума. И с тех пор жил в клетке, как дикий зверь.
   - Фу! - выдохнул Мотылек, когда они вышли из пристройки на свет и воздух. - Аж руки дрожат! Не дай боги никому сойти с ума, правда, Головастик? Отчего он спятил, не знаешь?
   - Слишком любопытный был, - ухмыляясь, сказал Головастик. - Такой, как ты, - вопросы всякие задавал, лез везде...
   - Правда? - испугался Мотылек.
   - Неправда, - неохотно признался Головастик. - Да не знаю я. Вчерась был здоровый, мне пинков надавал, на другой день еще обещал добавить... а наутро гляжу - сидит на цепи, воет и жаром пышет...
   Он облизал руки, к которым прилипли овощи из супа, потом вытер их о драные штаны. Мотылька передернуло.
   - Пойду на ручей, умоюсь.
   - Тоже мне чистюля, - пробурчал Головастик. - Ну иди. А я пошел звать учителя к столу. Опоздаешь к обеду - пеняй на себя.
  
   Вода в ручье была такая холодная, что мгновенно свело руки судорогой. Мотылек поплескал на лицо, вытерся краем рубашки. На ладонях уже твердели мозоли, а еще дней пять назад к ним было не прикоснуться, так ныли лопнувшие пузыри, натертые черенком лопаты. Головастик, обрадовавшись подмоге, в первые же дни загнал младшего ученика приводить в порядок невероятно заросший огород. С тех пор лопата стала для Мотылька самым ненавистным предметом в доме, обогнав помойное ведро и метлу.
   "Вот бы сейчас рвануть отсюда - до заката буду в Сасоримуре! - мечтательно подумал мальчик, выпрямляя натруженную спину. - А завтра утречком по тропе через лес - к реке, к родной Микаве!"
   Но это были только мечты. Даже если бы Мотылек точно знал, что за ним не будет погони (а она будет), он никогда бы не рискнул пойти один через лес. Он по-прежнему боялся леса и теперь знал, что бояться и в самом деле стоило - даже днем. А уж ночью...
   Мотылька коварно обманули. Обязанности его были примерно те же, что и в святилище у деда Хару - только раз в двадцать больше. Мальчики вдвоем вели хозяйство без всяких скидок на возраст. Головастик колол дрова, стряпал, вскапывал огород, чинил крышу, прибирал в доме; на Мотылька же свалилась вся подсобная работа. Кагеру от домашних дел устранился. Однако нельзя было сказать, что он бездельничает. Знахарь бродил по лесу, пропадая порой на несколько дней, собирал травки, варил всякие снадобья, которые Головастик потом носил в Сасоримуру продавать. Дома Кагеру экспериментировал с составами своих зелий, а удачные рецепты записывал в "поваренную книгу", прямо как бабушка Мотылька. Весь кабинет сихана был завален свитками, прошитыми стопками бумаги и просто грязными обрывками, словно какая-нибудь канцелярия. К кабинету примыкала отдельная пристройка - пропитанная вонючими испарениями лаборатория, куда вход был строжайше запрещен всем, кроме хозяина. Кроме того, Кагеру вел обширную переписку, а в совсем уж свободное время занимался с Головастиком. Мотылька же он не учил ничему, и вообще почти не обращал на него внимания, разве что мимоходом давал пинка или щипал за ухо.
   В общем, Мотылек быстро разобрался, куда и к кому он угодил. А попал он к злому лесному колдуну - из тех, которых на островах Кирим называли мокквисинами. К колдуну, который обманом увел его из родного дома. Попросту говоря, украл. Конечно же, - это мальчик тоже понял, - бабушка его не отдавала. С той поры Мотылек начал мечтать о побеге. И не только мечтать. Как-то выбрал момент, когда рядом с домом никого не было, быстро собрал свой короб и направился по тропе в сторону деревни. Но не успел он даже добраться до перевала, как из зарослей выскочил Тошнотник, оскалил клыки, погнал обратно. Сихану Мотылек соврал, что заблудился. Кагеру покосился на короб и на первый раз сделал вид, что поверил. Но на будущее посоветовал по лесу в одиночку не шастать - тут полно зверя, всякое может случиться, и костей не найдут...
   С того дня Мотылек чувствовал постоянное ненавязчивое внимание со стороны волка. Вообще, Тошнотника после возвращения в долину словно подменили. В доме Кагеру пропало всё его дружелюбие. Он не позволял себя гладить, постоянно огрызался на Мотылька, как бы давая понять: "Я тут главнее тебя". После попытки побега Тошнотник завел крайне неприятную привычку лежать по ночам поперек порога каморки, где спали Мотылек с Головастиком, не отрывая от мальчика глаз.
   - Зачем он так делает, Головастик? - спросил как-то Мотылек. - Ляжет и смотрит. Глаза у него в темноте так и светятся, пасть раскрыта, из нее слюна течет, а зубы белые-белые... Мне же страшно, неужели он не понимает? Раньше мне казалось, он добрый...
   - Волк злой, - возразил Головастик. - Злой и хитрый, как бес. Я-то знаю.
   - По-моему, ему нравится меня пугать.
   - Пугать? Ха! Да он просто хочет тебя сожрать. Что, не веришь? Он это дело любит. Думаешь, он человечины не пробовал? Он смотрит и представляет, как начнет тебя есть. Живьем...
   Мотылек содрогнулся, но ему не верилось.
   - А почему он тебя до сих пор не съел? Ты что, особенный? Или ядовитый? - сострил он.
   - Потому что учитель ему не разрешает, - высокомерно ответил Головастик. - Как учитель скажет, так и будет.
   - То есть Тошнотник без разрешения не нападет?
   - Конечно.
   - Тогда я спокоен.
   - Ну-ну, - промычал Головастик. - На твоем месте я бы не расслаблялся.
   Помимо волка, в доме Кагеру было полно и другого зверья. У восточной стены на верхушке старого одинокого кизила проживала почтовая ворона. Охраняя свое неопрятное гнездо, похожее на раздерганный клубок шерсти, она с громким карканьем накидывалась на всякого, кто осмеливался под ним пройти. Мотылька она несколько раз клевала до крови в макушку, старалась попасть в глаза. К счастью, ворона почти всегда где-то болталась с очередным письмом, не возвращаясь много дней.
   Была еще змея - пожилая гадюка с громким именем "Святая старица Ямэн". Мотыльку от нее было меньше всего беспокойств. Точнее, всего два. Во-первых, он опасался на нее наступить в траве, потому что гадюка приползала к дому часто - и каждый раз новой дорогой. А во-вторых, "Святая старица" облюбовала себе место отдыха на солнечном пригорке - аккурат напротив выгребной ямы, так что Мотылек, посещая это необходимое место, всегда на всякий случай брал с собой палку.
   Ну и, конечно, маленькая царапучая дрянь Мисук. Вот кого Мотылек успел возненавидеть всей душой. В отличие от прочего зверья, Мисук пакостила вполне осознанно, увлеченно и изобретательно. На знахаря она только шипела с крыши, Тошнотника избегала, а на всех остальных вела непрерывную охоту. Заветной мечтой Мисук было разорить воронье гнездо, сожрать змею и исцарапать Головастика. С появлением Мотылька она возликовала. Самый маленький и беззащитный, он больше всех страдал от ее выходок. Она разбрасывала по полу золу из жаровни, рвала вощеную бумагу на окнах, перегрызала на огороде черенки баклажанов и тыкв, переворачивала вверх дном весь мусор, который не успевали выбросить, скидывала крышки с горшков, вылавливала рыбу из супа, воровала и портила все, что плохо лежит, - и за все расплачивался Мотылек. Только однажды шалость лесной кошки доставила ему удовольствие: когда Мисук по ошибке нагадила в соломенную шляпу сихана - и целый день просидела на крыше, боясь наказания...
   Мотылек тоскливым взглядом скользнул по колючему гребню горы, за которой пряталась такая близкая, но недостижимая деревня Сасоримура, вскочил и побежал к дому. На крытой веранде уже обедали, Головастик старательно наливал суп в миску учителя. Мотылек сел на пятки, как учили, поклонился до земли, сложив перед собой руки, и на коленях подполз к столу, на свое место.
   - Какой ты Мотылек? - насмешливо сказал Кагеру. - Ты черепашонок!
   Он сидел, поджав босые ноги, одетый по-домашнему, в легкой длинной рубахе с разрезами по бокам. Бритая на крестьянский манер голова уже начала зарастать черной щетиной.
   Мотылек привычно промолчал. Головастик налил ему едва полмиски супа - пожадничал, да еще постарался, чтобы ни куска рыбы не попало.
   - Кого у меня тут только нет, - продолжал рассуждать знахарь. - Головастики, змеи, кошки... вот теперь еще Мотылек появился. Плохое имя!
   - Это почему? - не выдержал Мотылек.
   - Тот, кто тебя так называл, желал тебе зла. Это имя предвещает краткую жизнь и насильственную смерть... в зубах хищной стрекозы. Пророческое имя!
   Кагеру почему-то развеселился.
   - Знаешь, кем питаются стрекозы? То-то же!
   Мотылек ничего не понял, опустил голову и принялся за суп.
   - Может, переименовать тебя? - не унимался знахарь.
   - В Личинку, - гнусно хихикая, предложил Головастик.
   Кагеру посмотрел на него долгим взглядом.
   - Ну почему сразу в Личинку? Может, в Лягушонка? Нет - тогда Головастик обидится...
   Мотылек понял шутку и радостно засмеялся.
   - Получится, что я его старший брат!
   Головастик покраснел и набычился. Спорить с учителем он не решался. Кагеру глядел на него, ухмыляясь.
   - Что, не нравится? Ах да, ты предлагал какое-то другое имя? Вот и возьми его себе...
  
   Солнце только что зашло, но воздух еще полон света. Над черной колючей шкурой гор бесконечными косяками проплывают на север розовые журавли - вечерние облака. Кагеру стоит посреди полянки недалеко от дома, сам легкий и светлый, как заблудившийся журавль или отставшее облако. Он поднимает руки, словно собирается взлететь, и Мотыльку кажется, что земля, подчиняясь плавному, уверенному жесту сихана, отпускает его в небо...
   - Чувствуешь, как поверху веет холодом? Это дышат снежные горы. Сегодня их хорошо слышно, - говорит сихан. - Послушай, как дышат горы, Головастик. Чтобы услышать это дыхание, надо, чтобы стало совсем тихо, до звона в ушах... Надо замолчать...
   - Я и так молчу, - мрачно говорит Головастик.
   Он тоже стоит на полянке, ссутуленный, косматый и тонконогий, как будто вросший в землю, похожий на чахлое деревце.
   - Ты, Головастик, молчишь неправильно. Тебе ведь все равно, что происходит вокруг. У тебя в голове сидят бесы, день и ночь пережевывают твои обиды. Скоро ты не будешь слышать ничего, кроме их бессмысленной перебранки. Слушай только меня, Головастик, плюнь на своих бесов и ничего не бойся. Забудь о себе - ты не важен, тебя здесь нет...
   Кагеру поворачивает ладони книзу, плавно опускает руки - и земля как будто сразу становится ближе, небо уходит в вышину, на полянку опускается ночная тень...
   - Удивительно, что человек может сделать со своим телом и духом с помощью одного только дыхания. Вдыхаешь в одном мире, выдыхаешь уже в другом. Можно стать легким, уснуть, проснуться, превратить свое тело в камень, в огонь, в воздух, отправить дух странствовать по другим мирам, можно навсегда разорвать узы души и тела одним вздохом, а можно вернуть дух из самых невозможных далей... Можно - не тебе, конечно, - кого-нибудь позвать, или привести с собой, или увести и бросить... Можно даже взлететь...
   - По-настоящему?
   - Конечно. Я тебе как-нибудь покажу. Но сначала тебе надо научиться слушать тишину. И конечно, правильно дышать. Что ты скрючился, как трухлявый пенек? Хоть спину распрями, вдохни полной грудью! Попробуй уловить дыхание гор... ладно, не гор, а хотя бы этого худосочного леса, это попроще... А тебя, Мотылек, сюда никто не приглашал. Вылезай из-под куста и иди на кухню. Там котел ждет, чтобы кто-нибудь его почистил...
  

Глава 2

Путешествие на юг.

Романтическая невеста Солле

  
   Чигиль был городок до того патриархальный, что насквозь его пройди, и не поймешь - то ли это вправду торговый и административный центр провинции Сондже, то ли просто большая богатая деревня. Даже лучшие усадьбы местных аристократов, окруженные хозяйственными пристройками, цветниками, плодовыми садами и огородами, напоминали сельские дома. По пыльным немощеным улицам бродили куры, на газоне у трехэтажного здания управы, украшенного вымпелами императорского дома, паслись козы, и никому в голову не приходило их прогонять.
   Ким с Реем шли по главной улице, прячась от утреннего солнца в тени тутовника, густо насаженного вдоль обочины. Шли налегке. Навстречу им тянулся народ с рынка. Их попутчики отправились с товаром прямо на склады Люпина. Рей же решил обогнать их и приветствовать отца первым. А заодно самому рассказать ему о происшествии в Двух Сливах, правильно расставив все акценты, чтобы отца сразу не хватил удар.
   - ...а я тебе так скажу, - рассуждал Ким, продолжая давно уже начатый спор. - Вот ты говоришь - сначала хотел дождаться результатов экзамена, а уж потом уйти в горы. Спрашивается - зачем?
   - Ох, я же тебе сто раз говорил - завершить начатое...
   - Вот и нет! Ты просто хотел узнать результаты экзамена. Спорим - если бы тебя удостоили должности в Небесном Городе, ты бы от нее не отказался?
   - Отказался бы, - рассеянно ответил Рей. Мысленно он уже объяснялся с отцом, и объяснение это было нелегким.
   - Но поскольку ты получил именно то, что и ожидал, - гнул свое Ким, - то есть средней паршивости назначение в провинции, - то...
   - Эй, смотри-ка туда, - перебил его Рей. - Видишь красную стену с битой черепицей поверху?
   - Там, за перекрестком?
   - Ага. Вот она, отцовская усадьба.
   Над стеной поднимались кроны садовых деревьев. Среди крон виднелись пестрые крыши.
   - Где же ворота? - полюбопытствовал Ким.
   - До ворот еще далеко. Усадьба-то огромная. Хочешь поглядеть на дом? Я знаю одно место, откуда самый хороший вид...
   Не дожидаясь ответа, Рей огляделся, подошел к толстой корявой смоковнице, подпирающей красную стену, и с легкостью на нее взобрался.
   - Лезь сюда, - позвал он друга.
   Ким пожал плечами и тоже вскарабкался на дерево.
   И точно, вся усадьба оттуда предстала как на ладони. Обширная, утопающая в зелени, за высокой стеной и крепкими воротами, она занимала чуть ли не целый квартал.
   - Вот главный дом, - говорил Рей, указывая на белоснежный особняк с флигелями, галереями и верандами, по столичной моде крытый дорогой глазурованной черепицей. Под архитектурными изысками забавно угадывался перестроенный большой деревенский дом из кирпича-сырца.
   - В глубине, отсюда не видно, - сад для отдыха. С прудом, беседкой и всем, что полагается. Отец, когда брал вторую жену, приказал разбить второй сад, специально для нее. Матушка была против - дескать, что деньги зря переводить на баловство, но мы с сестрой поддержали отца. В приличном доме должен быть правильный сад, это вопрос престижа - мы же не лавочники какие-то...
   - А это что за дома? - Ким показал в другую сторону, где в зелени прятались постройки поменьше.
   - В том флигеле живет моя почтенная бабушка. Другой, который недавно отделали заново, - для второй жены отца и ее детей. Ну и верещат - отсюда слыхать!
   Из глубины сада действительно доносились детские голоса и смех.
   - Ты и не говорил, что у тебя есть братья...
   - Да они все маленькие. Самому старшему десять лет.
   - А твоя матушка - старшая жена?
   - Ага. У нее здоровье слабое. Нас у нее только двое живых детей осталось - я и сестрица Солле. Вон, кстати, сестра вышла на крыльцо...
   Ким прищурился, но смутно разглядел только тонкую женскую фигурку в яркой юбке да длинную черную косу.
   Вдруг за стеной раздалось свирепое многоголосое гавканье. Ким вздрогнул и чуть не свалился с дерева - Рей едва успел поймать его за пояс.
   - Ты чего? - удивился он, глядя, как побледнел его друг. Если бы не видел его тогда на пристани в Двух Сливах - решил бы, что Ким до смерти перепуган.
   - С детства не люблю больших собак. Только никому не говори - боюсь их... Может, спустимся уже отсюда?
   Ким поспешно спрыгнул на землю, Рей слез вслед за ним, и они пошли дальше вдоль стены. Когда повернули за угол и показались роскошные, увенчанные расписной башенкой ворота, на лице у Рея появилось одновременно радостное и насмешливое выражение.
   - О, а вот и сестра! - воскликнул он. - Должно быть, видела, как ты чуть не навернулся с дерева, и решила нас встретить...
   У ворот стояла девушка с черной косой. Заметив Рея, она замахала рукой и побежала ему навстречу.
   - Сейчас я вас познакомлю. Солле очень славная девица. Не красавица, но мила, для женщины весьма сообразительна, хоть и болтлива как сорока, к тому же доброго нрава...
   Ким, на щеки которого уже вернулся румянец, сбавил шаг и неуверенно взглянул на друга.
   - Хм... А это ничего, что она тут? - с тревогой спросил он. - Мне ее видеть, вообще, прилично?
   - В каком смысле?
   - Ну, у нас... У Енгонов, - поправился он, - женщин прячут даже от кровных родственников. Я вот своих сестер вообще ни разу толком не видел.
   - Мы же не князья, - с ухмылкой ответил Рей. - У нас все без церемоний, по-деревенски. Привет, Солле.
   - Братец Рей! - еще издалека заверещала девушка.
   Подлетев к брату, она бросилась ему на шею с радостным визгом.
   - У меня такие новости!
   Тут девица скользнула взглядом по Киму - и вдруг сообразила, что стоит перед незнакомым человеком, да к тому же молодым и привлекательным, который рассматривает ее с откровенным любопытством. Она покраснела, отступила на шаг от брата и прикрылась широким рукавом кофты, выглядывая карим глазом из-за обшитой гарусом кромки.
   Ким, которого насмешили эти старомодные манеры, не выдержал и фыркнул. Рей тоже расхохотался и сказал:
   - Хватит кокетничать, Солле. Это Ким, мой друг и побратим, можешь от него не прятаться.
   - Здравствуйте, уважаемая сестрица, - приветствовал ее Ким почтительным поклоном, стараясь не хихикать.
   - И вам того же, братец Ким, - важно, но не без лукавства ответила Солле, опуская рукав.
   Пользуясь разрешением Рея, Ким тут же уставился ей в лицо. Зрелище ему предстало весьма приятное - свежие румяные щечки, ореховые глаза с красивым узким разрезом, носик пуговкой. Девушка же, словно о нем забыв, обернулась к брату, подхватила его под руку и, улыбаясь во весь рот, объявила:
   - Можешь меня поздравить - я невеста!
   Но на лице Рея вместо ожидаемого сестрой восторга проступило явное недовольство.
   - Вот как? Когда вы успели? - проворчал он. - И месяца не прошло, как я уехал на экзамены, а тебя уже сговорили... А что - голос старшего брата ничего не значит?
   - Это батюшка решил, - быстро сказала Солле. - Батюшка плохого дочери не пожелает. Он лучше знает, как надо, и не нам ему перечить.
   - Что-то не похоже, чтобы ты собиралась ему перечить. Что за жених-то?
   - Господин Янбан!
   - Что еще за Янбан? Никогда не слышал.
   - Мой жених - знакомый отца. Ты о нем не слышал, потому что он не из купеческого сословия. Он - полковник! - гордо добавила Солле.
   - Друг отца... полковник... - с кислым видом повторил Рей. - А лет этому полковнику сколько?
   - Родился в прошлое царствование, в год Огненной крысы...
   - Сорок пять, - быстро подсчитал Рей. - А тебе шестнадцать. Не староват для тебя?
   - Ах, ты ничего не понимаешь! - пылко воскликнула Солле. - Сорок пять - это самый расцвет, возраст совершенства. В сорок пять благородный муж уже достиг высот на государственной службе, доказал свою полезность и преданность государю, обрел блага и состояние, заслужил авторитет, все ценят его знания и таланты! Чего стоят рядом с таким желторотые легкомысленные юнцы, которые сами не знают, что им надо в жизни, мечтают только о развлечениях...
   - Вот посмотри на нее, - обратился Рей к побратиму, перебив сестру. - До чего доводят девиц мечты о радостях любви и семейной жизни. Заочно влюблена в своего жениха, которого, естественно, ни разу не видела. В ее глазах он кто-то вроде героя Облачного Ветра, спасителя империи. А на самом деле это какой-нибудь потрепанный жизнью вояка с плешью и брюшком, да с выводком детей, которых тебе, сестрица, придется растить вместо его покойной жены...
   - Он не вдовец, - смущенно сказала Солле.
   - Как - не вдовец?!
   - Сваха по секрету сказала няне, а няня сказала мне, что он уже женат. Так что официально я не буду Госпожой Первой...
   - Это что еще за новость! - возмутился Рей, останавливаясь и сердито глядя на сестру. - А отец об этом знает?
   - Конечно. Но дело в том, что первую жену господин Янбан в позапрошлом году отослал к родителям, - о нет, ничего постыдного! - сваха потихоньку выяснила, что она была бесплодна. Так что, как видишь, - никакой выводок детей мне не угрожает!
   Рей продолжал хмуриться. Новость нравилась ему все меньше и меньше.
   - Мою сестру, девицу без изъяна - второй женой, - ворчал он. - Да это все равно что наложницей. Добро бы ты была вдова, разведенная, или бесприданница, или рябая, или хромоногая...
   - Типун тебе на язык, братец! - обиделась Солле. - Ну и что, что второй женой? В доме я буду единственной хозяйкой, и мой сын - мой! - будет наследником.
   - Этот твой жених, он хоть богат?
   - Кажется, не очень... Впрочем, не знаю... спроси батюшку.
   - Да уж спрошу. Хотя, раз отец все решил, мне остается только промолчать. Хочешь испортить себе жизнь - порти, я мешать не стану. Где он служит, этот "спаситель империи"?
   - Северная группа войск, - с гордостью сказала Солле. - На границе с кочующими варварами! Самое опасное место...
   Рей скривился.
   - Самая унылая дыра во всей империи! Видеть его будешь два раза в год, если повезет с отпусками. А все остальное время будешь сидеть одна и сочинять слезливые стишки о "встречах и расставаниях". Не пойму, о чем думал отец, когда устраивал этот брак. В сорок пять лет полковник карьеры уже не сделает... На связи в высших кругах рассчитывать тоже не приходится...
   - Почему это не приходится? - запальчиво возразила Солле. - Он, между прочим, знатного рода!
   - Какого именно? Не слыхал я что-то о князьях Янбанах.
   - А о князьях Куренах слыхал?
   - М-м-м...
   - Я слыхал, - подал голос Ким. - Курены - наши родственники. Боковая ветвь Енгонов по материнской линии. Правда, они не совсем князья, но старинный и знатный род, из тех, что выводят свои родословные от Желтого императора...
   - Мой жених с ними в близком родстве! - перебила его Солле, с торжествующим видом глядя на брата.
   - Но имей в виду, Рей, ходят слухи, что Курены совершенно разорены, - предостерег его Ким. - Лет триста назад им принадлежала половина Мирана, но в годы последнего царствования они всё потеряли и потому удалились от Небесного Города...
   - Ну, если дело только в деньгах, то это не столь важно, - проговорил Рей уже не таким непримиримым тоном, как минуту назад. - За Солле дают вполне достойное приданое. Но ты уверен, что это те самые Курены?
   - Меня когда-то заставили выучить все княжеские генеалогии империи, будь они неладны.
   Рей с важным видом помолчал и изрек:
   - Что ж, теперь я хоть понимаю соображения отца. Может, что-то и выйдет путное из этой затеи. Сестра, повтори еще раз: я не понял, каким боком твой жених связан с Куренами?
   Ким покосился на подобревшего Рея с некоторым презрением. Он еще в Сонаке подметил один недостаток своего друга, которого поначалу считал воплощенным совершенством: Рей был тщеславен. Он просто млел, когда речь заходила о титулах. Ким даже заподозрил, что и подружился с ним Рей именно из-за его близости к Енгонам. Ему самому эта тяга провинциальных богатеев к высшему свету казалась смешной и нелепой - и как киримскому безродному сироте, и как неформальному члену одного из самых знатных семейств страны. Теперь Киму было и досадно, и одновременно приятно осознавать, что Рей небезупречен.
  

Глава 3

Письмо от Имори

  
   Прошел месяц, потом второй. Зарядили холодные дожди, высоко в горах заалели клены. Головастик притащил в каморку жаровню и грел на ней одеяла на ночь, а по утрам у мальчиков все равно зуб на зуб не попадал. Дни проходили однообразно, в тяжелом труде. Мотылек с Головастиком собрали урожай, распахали на зиму огород, обтрясли с овощей землю, просушили их, перебрали и сложили в кладовку. Кагеру часто уходил с Тошнотником в лес на два-три дня. Иногда брал с собой Головастика - и тогда Тошнотник оставался сторожить Мотылька, по ночам лежал у него на пороге и смотрел на него, раскрыв пасть. Мотылек от страха не мог спать и мечтал, чтобы Кагеру вернулся как можно скорее. Проголодавшийся Толстый целыми днями выл и рычал в своей клетке, распространяя волны жара и зловония. Однажды Кагеру с учеником не возвращались целых пять дней. А на шестую ночь в долине случилось нечто необычное для этих мест - подземный толчок. Земля задрожала мелко и противно, закричали птицы, забренчали горшки и кастрюли на кухне, с треском разбился кувшин... Тем же вечером Кагеру вернулся из леса, почему-то устроил Мотыльку выволочку и больше надолго не уходил.
   - Почему вы меня ничему не учите? - то и дело спрашивал его Мотылек. - Головастика вон учите, а меня нет! Вы же обещали! Я тоже хочу стать знахарем!
   Мотылек действительно принял решение - научиться колдовать. Для начала превзойти туповатого Головастика, затем постичь все хитрое колдовство мокквисинов, а потом с его помощью удрать из Скорпионьей Долины. Это был замечательный план, одна беда - ему препятствовал Кагеру. В ответ на навязчивые просьбы Мотылька научить его "чему-нибудь этакому" он только молча пожимал плечами или привычно отправлял младшего ученика на кухню.
  
   Однажды Головастик вернулся из Сасоримуры и сказал учителю, что его ищет какой-то чужак.
   Знахарь регулярно посылал Головастика в деревню - прикупить всяких хозяйственных мелочей, обновить запас круп, чая, соли, а заодно проведать, какие в мире новости.
   - В доме Мамуши сидит гонец, - объявил Головастик, бухнув на пол тяжелый короб с покупками. - Говорит, привез вам письмо.
   - Ну и где оно? - зевая, спросил Кагеру.
   Все с утра сидели дома и томились от скуки. На улице моросил мелкий противный дождь, деревья в лесу терялись в сырой дымке. Спутанные волосы Головастика блестели мириадами крошечных капель.
   - Дак не отдает. Сказал, отдаст только лично господину знахарю в руки. Дескать, ему позарез надо с вами поговорить.
   - Надо ему, - проворчал знахарь. - Видали, какой барин. А почему он сам сюда не пришел?
   - А его никто не согласился досюдова проводить.
   - А дети старосты?
   - Он их не пустил. Я подслушал, как дядька Мамуши советовался в саду с бабкой, - мстительно добавил Головастик, - послать старшего или не надо? Мокквисин его, говорит, силком не удержит, у нас уговор. А бабка сказала - все равно не пускай. Силком не удержит, так обманом. Он, говорит, любого ребенка может зачаровать - парой слов с ним перекинется, и парень сам захочет у него остаться...
   - Ну уж, "парой слов", - пробормотал польщенный Кагеру. - Это преувеличение. А сам ты этого гонца что не привел?
   - Прикажете - тогда и приведу, - не поддался на провокацию Головастик. - Почем мне знать - может, он имперский шпион.
   Сихан ухмыльнулся.
   - Ладно, пес с ним, со старостой, и с его парнями тоже. Расскажи, что за гонец?
   - Такой, на хорька похож. Дерганый, словно у него шило в заднице. По платью - княжий слуга. На лбу белая косынка. Да он тут уже бывал, прошлой весной...
   - А, так я его знаю - это доверенный слуга Имори! - оживился Кагеру. - Так... Говоришь, белая косынка? Траур, что ли?
   - Во-во, траур. И в дом он не пошел, сел у старосты на веранде, чтобы дух неупокоенного мертвяка за собой не потащить. Чудно, что его гонцом послали. Ему бы взаперти сидеть до конца положенных дней, а он через всю страну...
   Кагеру нахмурился.
   - Придется нам всем развлечься - прогуляться до деревни, - сказал он, подумав. - Да, и тебе тоже, Мотылек. Тошнотник мне, возможно, понадобится, а одного я тебя тут не оставлю - вдруг опять "заблудишься"...
   Так Мотылек наконец отправился в желанную Сасоримуру - правда, в компании Кагеру, Головастика и Тошнотника. Хорошо хоть Мисук не увязалась.
  
   Гонец, тощий человечек в добротном дорожном кафтане, поджав ноги, сидел на веранде в саду у старосты. Перед ним стоял поднос с чайным котелком и двумя чашками. На краю веранды, свесив ноги, пристроился Мамуши, который о чем-то его расспрашивал. При виде Кагеру, входящего в калитку, староста сразу умолк и принял свой обычный скорбный вид. Гонец же встрепенулся и подскочил с таким видом, словно у него камень с души свалился:
   - Наконец-то! - радостно завопил он. - Как я рад вас видеть, господин лекарь!
   Кагеру поморщился от такого обращения, но гонцу кивнул благосклонно, ответил и на поклон Мамуши.
   - Здравствуй, дружище... эх, забыл имя...
   - Хасси, господин лекарь. Вы меня узнаете?
   - Конечно, - Кагеру уселся рядом с гонцом, протянул свободную чайную чашку Мамуши, который безропотно налил ему чая. - С чем пожаловал?
   - Ох, не спрашивайте, господин лекарь.
   - Да что с тобой такое? - Кагеру внимательно взглянул в узкое лицо Хасси, до самых бровей прикрытое траурной повязкой. - Вижу, твою семью постигло несчастье...
   - Кабы семью! - Хасси горестно сморщился - вот-вот заплачет, - оглянулся на старосту и прошептал: - Господина Имори убили!
   За спиной Кагеру тихо охнул Мотылек. Сам знахарь помрачнел, но не очень удивился. Он тоже обернулся, взглянул на Мамуши:
   - Э...
   - Понял.
   Староста еще раз поклонился и ушел в дом.
   - И вы тоже брысь отсюда, - приказал Кагеру ученикам. - Идите в сад. А теперь, Хасси, давай письмо.
   Доверенный слуга достал из-за пояса письмо, свернутое в трубочку и завязанное хитрым узлом. Дорогая бумага пахла дымом костра, мокрой кожей и, совсем слабо, любимым благовонным курением Имори.
   - Рассказывай, - приказал гонцу Кагеру. - Да в подробностях.
   - Господина Имори убили восемь дней назад, - начал Хасси, пока сихан распутывал узел. - Нашли утром в постели, мертвого, разрубленного чуть не надвое - от плеча до брюха. Я там не был, но слуги говорили - страх и ужас, все стены в кровище, пол в требухе...
   - Я не про эти подробности спрашивал.
   - ...а у двери в спальню еще дежурили двое слуг, так их тоже... того. Одного вроде бы придушили, а другой и вовсе непонятно от чего помер. И нет никаких следов, что кто-то приходил, уходил, - а ведь спальные покои господина Имори на третьем этаже. Точно, бесы! Вокруг усадьбы высоченная стена, и двор полон стражи - господин стражу-то усилил, как раз накануне попросил своего сводного брата прислать отрядец человек в десять...
   - Так он, получается, чего-то опасался?
   - Похоже на то. Со двора не выходил, вроде как собирался уезжать... да вот, не успел.
   Хасси всхлипнул. Кагеру развернул письмо, пробежал его взглядом. Имори писал на старшей речи, которой владел в совершенстве, кроме того, применял условный шифр. Тонкие рваные линии скорописи сбегали по бумаге сверху вниз, как дождевые капли, сползающие по вощеной бумаге окна.
  
   "Прежде всего хочу поблагодарить тебя, дорогой Кагеру, за интереснейшую задачу - пожалуй, самую занимательную из всех, с которыми я когда-либо сталкивался. Одно плохо: не ожидая никакого особенного риска, я вел расследование достаточно открыто. Теперь у меня есть основания опасаться преследования со стороны тех, кто желает, чтобы тайна не была раскрыта и обнародована, - а их, оказывается, не так уж мало, и люди эти - не последние в империи. Я приоткрыл только самый край тайны - и быстро убедился, что она не по зубам ни мне, ни тебе. Поэтому мой совет - от мальчика избавляться как можно скорее, и по возможности устроить это незаметно. Надеюсь, он тебе не слишком дорог. Мальчика усиленно ищут и, скорее всего, скоро найдут, так что будет лучше, если его найдут не у тебя..."
  
   - Господин Имори дал мне это письмо вечером накануне гибели, - шмыгая носом, рассказывал Хасси. - Ты, говорит, дорогу знаешь, вот и поезжай, да поторопись. А у меня, как назло, живот прихватило. Сейчас думаю, хорошо, что не выехал вечером, - как раз за воротами угодил бы в лапы убийцам. А утром такая суета поднялась, все обо всем забыли - до письма ли! Тут же заявились люди префекта, устроили обыск, бумаги мешками увозили, да ругались, что все зашифровано...
  
   "...ты неумышленно ввел меня в заблуждение, предложив две задачи, когда на самом деле задача, по сути, была одна. Ключом ко всему послужило происхождение липовой бабушки мальчика. Она оказалась вдовой десятника, потомственного вассала князей Аозора, - кто они такие, тебе объяснять не требуется. Не утомляя тебя подробностями моих изысканий, скажу только, что, покопавшись в их генеалогии, я вдруг с изумлением обнаружил, что знаменитый князь Аозора Кимкуи, полвека назад бывший префектом области Нан, которого давным-давно считают мертвым, на самом деле постригся в монахи под именем Хару... И еще интересная, хоть и не относящаяся к делу деталь, - легендарная красавица Инаги - Ивовый Цвет, покойная наложница покойного государя, которую в империи считают кем-то вроде бессмертной феи, оказывается, приходилась старцу не кем иным, как родной внучкой..."
  
   - ...а на следующий день я захожу в покои господина Имори, чтобы принести жертву на поминальный алтарь, и вижу - все раскидано, пол выпотрошен, мебель переломана, хотя накануне мы все прибрали... И - никаких следов, никто никого не видел, будто опять бесы побывали. Кто там был, что искал? Тут-то я и вспомнил про письмо. Долго колебался - не отдать ли его, от греха подальше, в канцелярию наместника? Кто его знает, что в этом письме, если за него господина убили? Может, такое, что мне тоже на месте голову срубят! В общем, мучался, мучался, да и решил все-таки выполнить волю покойного - отвезти его к вам, - закончил Хасси и жалобно посмотрел на Кагеру. - А вы меня уж отблагодарите...
  
   - Непременно, - пробормотал Кагеру, быстро дочитывая письмо.
  
   "В попытках разобраться, какое отношение имеет рыбацкий мальчик Мотылек к княжескому роду Аозора, я совершенно забыл выяснить одну важную деталь - при чем тут наш всенародно обожаемый наместник Вольгван Енгон. Когда я спохватился, то обнаружил такую неприятную вещь, как параллельное расследование, и неожиданно оказался как бы между молотом и наковальней..."
  
   - Как же тебя отблагодарить-то? - рассеянно спросил Кагеру, сворачивая письмо.
   Хасси неожиданно спрыгнул с веранды и опустился на колено.
   - Позвольте мне остаться у вас!
   - Что?!
   - Господин лекарь, я не хочу возвращаться! Те невидимые бесы меня погубят, это уж точно - поймают, станут выпытывать о письме, а я боли ужасно боюсь...
   - А меня не боишься? - усмехнулся Кагеру, спрятав письмо в рукав. - Про меня тут говорят, что я колдун.
   - Ну что вы! Я вас давно знаю! Вы - человек праведный, живете добродетельной уединенной жизнью, ребятишек вот учите, к тому же целитель. А если и колдун - что с того! Я пересижу у вас в лесу до весны, отплачу усердной службой, а потом, когда это убийство забудется, вернусь в столицу или переберусь в Сонак...
   - А семья твоя как же? Ведь искать будут.
   - У меня нет семьи, господин лекарь. Никто не знает, что я сюда поехал.
   Кагеру размышлял.
   - Кто еще знает об этом письме, кроме тебя?
   - Никто! - пылко заявил Хасси. - Поверьте, сударь, я нигде не наследил. Вам опасаться нечего.
   Знахарь думал недолго. Он всегда быстро принимал решения.
   - Хорошо, - сказал он. - Договорились.
   - Благодетель! Спаситель!
   Кагеру оглянулся, подозвал Головастика.
   - Мой ученик тебя проводит. Слышал, Головастик? Идите через старую вырубку.
   Головастик непонимающе взглянул на него - и вдруг побледнел.
   - А я тут еще задержусь, у меня дела, - объяснил Кагеру.
   - Век буду благодарен!
   Вскоре Хасси с Головастиком ушли. Знахарь просидел на веранде у старосты до самой темноты - попивал чай, отпускал шутки, выслушивал местные сплетни. Мотылек так заигрался в саду - на сосне дети старосты, оказывается, построили наблюдательный пост, - что забыл обо всем на свете. Только когда Кагеру собрался в обратный путь, Мотылек заметил, что пропал Тошнотник.
  
   Когда Кагеру с Мотыльком вернулись домой, там было темно, холодно и пусто. Кагеру велел мальчику зажечь светильники, раздуть огонь в жаровне, улегся возле нее, завернувшись в одеяло, и принялся снова, вдумчиво, перечитывать письмо Имори. Мотылек сам разогрел кашу-размазню с древесными грибами, наскоро поужинал, подсел к жаровне. Стылая ночь за окнами дышала чем-то жутким, словно поблизости бродил голодный бес.
   Мотылек был недоволен учителем. Зачем знахарь отправил Хасси ложным путем - на старую вырубку, да еще Головастика погнал в такую даль? Не хочешь брать слугу в дом - так и скажи ему об этом, а обманывать-то зачем?
   Головастик с Тошнотником вернулись около полуночи, грязные и мокрые до нитки. Волк запрыгнул на помост веранды, с довольным видом развалился на боку у двери, утомленно вытянул лапы. Кагеру поднял голову, посмотрел на него изучающим взглядом и сказал:
   - Ага. Как я понимаю, Тошнотника можно сегодня не кормить.
   Головастик, наоборот, был весь зеленый, выглядел скверно, как будто заболел. Пряча глаза, он буркнул, что ужинать не станет, и скрылся в своей каморке.
   - А где слуга? - наивно спросил Мотылек.
   Среди ночи Мотылек проснулся от странного скулежа. Оказалось, это плакал Головастик.
   - У меня ничего не получается! - тихонько причитал он. - Никогда я не стану настоящим мокквисином!
   - Ты чего? - Мотылек сел в постели.
   - Надо не бояться! - страдал Головастик. - Настоящий мокквисин бесстрашен! Он не боится ни темноты, ни бесов, ни диких зверей... Не боится смерти, не боится убивать... А я бою-у-усь!
   Мотылек слушал его, испытывая и жалость, и неприязнь, и ничего не понимал.
  

Глава 4

Торговка священными жабами

  
   Жаркое солнце взобралось под самый купол неба, да там и уснуло. В горячем воздухе - ни дуновения. Улицы Чигиля опустели, улеглась пыль, тряпками повисли вымпелы на воротах управы. Только в таверне на рыночной площади кипит жизнь. Двухэтажный дом с открытыми галереями, который занимает таверна, выходит на две улицы. Внизу, в большом зале, почти нет свободных столов. Народ здесь обедает простой - по большей части торговцы с рынка, а потому внизу всегда шумно, натоптано и дымно. Наверху, на галереях, тише и свободнее, и публика тут более изысканная.
   Ким, Рей и Солле заняли уютный столик у восточного окна, за решетчатой загородкой. Солле то и дело украдкой поглядывала из-за этой загородки на лестницу, ведущую на первый этаж, откуда доносились взрывы хохота и гул голосов. Она в первый раз в жизни была в таком многолюдном и сомнительном месте, как городская таверна, и казалась себе отчаянной авантюристкой. Сколько же здесь незнакомых мужчин! И все как один уставились на нее, когда она мелкими шажками прошла вслед за Реем через общий зал, опустив на лицо вуаль с края парчовой шапочки. А если бы она зашла сюда одна? Страшно представить!
   Рею не очень-то хотелось брать с собой сестру в таверну. Узнай об этом отец - не одобрил бы. Но не сидеть же дома в такую жару! А здесь тень и прохлада, в широкое окно задувает освежающий ветерок, на столе стоит чайный котелок, а в нем заваривается тонкий южный чай "Драконьи слезы", навевающий мысли о сказочных тропических островах - обиталище бессмертных. Этот чай в Чигиле продается только здесь. Ради него Рей и притащил сюда Кима, а Солле уже сама напросилась.
   Побратимы удобно устроились на плоских подушках. Рей смаковал горячий напиток с привкусом персиков; Ким мрачно разглядывал столовую утварь. Чайный набор в древнекиримском стиле выглядел так, словно его только что выкопали из земли древнего пожарища и поставили на стол, даже не обтерев грязь. Темную глину бороздили глубокие кривые трещины, края чашек - матовые, черные, как будто обугленные, на стенках застыли тяжелые капли болотно-зеленой глазури - якобы она поплыла от жара. На боку котелка имелась роспись: расплывчатое розоватое пятно на глазури, словно сквозь моховую зелень и бурые потеки проступает далекий-далекий рассвет.
   - Что за дурацкая мода пошла среди третьего сословия, - заговорил Ким, - делать стилизации под древность? Сначала они подделывают старинные предметы, потом начнут подделывать родословные...
   - У отца дома тоже есть древнекиримский чайник, - заметил уязвленный Рей, - между прочим, самый настоящий. Кстати, стоил бешеных денег!
   - Ну и зачем это надо, брат? Покупать за любые деньги редкостные, уникальные предметы руки знаменитых мастеров, а потом выставлять их напоказ - хвастаться своей "культурностью"... Гнусно так поступать с произведением искусства! А уж тем более с киримским чайным котелком.
   - Почему именно с котелком? - спросила Солле.
   - В древности на островах Кирим чаепитие было не просто приятным способом провести время, а священнодействием, чуть ли не религиозной церемонией, - с важностью сказал Ким. - А просто попивать чаек из такого котелка - все равно что хлестать рисовую водку из храмовой утвари. Тем более, никто не помнит, как правильно заваривать чай в такой посуде. И вообще, тот ли это чай...
   Солле непроизвольно стрельнула глазами в сторону лестницы, откуда доносились тяжелые шаги, - кто-то поднимался наверх.
   - Ах как славно, что вы позволили мне пойти с вами! - весело сказала она. - Мне матушка велит - иди на кухню, помоги госпоже Младшей, она одна не успевает распоряжаться, а я матушке отвечаю - мы с братом идем на прогулку, а обед может и подождать!
   - Жалко, нет твоего жениха - послушал бы, какая ты усердная хозяйка, - поддел ее Рей и обернулся к Киму, собираясь вернуться к беседе. Но его перебил вопль, раздавшийся с лестницы:
   - С гадами сюда нельзя! Госпожа, ну куда же вы?!
   - А где я их тебе оставлю, дурак, - на крыльце, что ли? Чтобы их там сперли?
   На галерее показалась огромная корзина, потом вторая такая же. Корзины висели на коромысле, которое несла на плече жилистая старуха-торговка. Наряжена бабка была лихо и красочно, с претензией на роскошь: юбка желтая, кофта красная, душегрейка из полосатого кошачьего меха, голова кокетливо повязана изумрудным шелковым платком с бисерной бахромой, в ушах и на шее - серебро и яшма, на ногах - мужские кожаные сапоги. Не обращая никакого внимания на сопротивление слуги, старуха выбрала себе стол и уселась, поставив в проходе квакающие корзины.
   - Чего встал? - властно крикнула она слуге, сунув ему в руки серебряную монету. - Всё, что есть на кухне, - неси сюда, начиная с супа! Шутка ли, с утра на ногах! - объявила она всем присутствующим.
   Рей неодобрительно покосился на старуху. Солле во все глаза таращилась на корзину.
   - Что там у нее? - прошептала она. - Неужели лягушки?!
   - Не лягушки, а священные жабы-талисманы! - тут же откликнулась бабка. - Кстати, молодые люди, не желаете жабу?
   Она запустила руку в ближайшую корзину и вытащила оттуда отвратительное существо, пучеглазое, бородавчатое и склизкое.
   - Глянь, какая красотка! Так бы и съела! - Она сунула жабу прямо под нос Солле, которая с визгом отшатнулась.
   - Эти жабы - земное воплощение бога счастья Сишеня, дарующие удачу, благополучие и богатство. В саду, барышня, устроишь запруду - место определит геомант, где жаба окажет наилучшее воздействие на круговращение потоков счастья...
   - Госпожа, - вклинился слуга. - Еще раз прошу вас убрать гадов из обеденного помещения.
   - Отстань, холоп, не видишь, я работаю с клиентом! А если не желаете жабу, - продолжала бабка, сверля Солле взглядом хитрых подкрашенных золотистых глазок, - купите гадательную черепашку. Гарантированная точность предсказания - девяносто восемь с половиной из ста...
   - Спасибо, у нас уже есть одна, - сухо сказал Рей. - Как-нибудь в другой раз.
   - Последний раз смиренно умоляю вас убрать корзину...
   - Ладно, вот пристал! На твою ответственность! - Бабка, не вставая с места, сунула слуге в руки коромысло. - Поставь их в теньке, в сыром тихом месте, да присматривай хорошенько, чтобы не разбежались! Имей в виду - у меня все жабы посчитаны! И тащи скорее суп!
   Слуга унес корзины, вернулся с тарелкой супа из свиных ушек, и торговка наконец утихомирилась. Рей, обменявшись ухмылками с Кимом, вернулся к прерванному разговору.
   С храмовой утвари и древних обычаев разговор, как всегда, свернул на бессмертных: какие чудеса они могут творить, да как их распознать, да что делать, если случайно такого чудотворца встретишь.
   - Главное - ничего у него не просить, - поучал Рей. - Известны случаи, когда подобные просители потом всю жизнь не могли от подарочка отделаться. Бессмертный сам знает, что человеку нужно. Вот, например, один студент просил у бессмертного удачную карьеру. А тот ему говорит - не карьера тебе нужна, а новая подушка. Вечером студент поужинал, лег спать на подаренной подушке, и ему приснилась вся его будущая жизнь - как он сделал карьеру при дворе государя, как начал взятки брать, зазнался, страх потерял, как его бесы попутали торговать сокровищами из государевой казны, как это дело раскрылось и как его потом казнили тридцатью способами... Проснулся студент в холодном поту, глядь - а еще и каша на плите не остыла. Ну, разумеется, тут к нему и пришло просветление. Поблагодарил он бессмертного и удалился в весенние горы...
   - Что-то у тебя в каждой истории кто-нибудь удаляется в горы, - заметил Ким. - Для нас место еще осталось?
   - А женщины-бессмертные бывают? - спросила Солле.
   - Нет, - отрезал Рей. - Женщина - существо примитивное, несовершенное, не способное воспарить духом к высям.
   - А как же монахини?
   - Монахиня - та же проститутка. Только бритая, грязная и вороватая.
   - И лицемерка в придачу, - добавил Ким.
   - Но бывают же и добродетельные монахини! - не сдавалась Солле.
   - Ну, не знаю, лично я таких не встречал. Такое слабое существо, как женщина, без направляющей руки отца либо мужа непременно пустится в разврат. Монахини шляются повсюду без всякого присмотра, ночуют на постоялых дворах, заходят в чужие дома, выпрашивая милостыню...
   - Слушай, - перебил друга Ким, - а ведь была же одна... как ее... Ты мне сам рассказывал - которая чего-то съела...
   - Дева Хве? Ну да, была, - неохотно признал Рей. - Известен один-единственный случай, когда женщина - точнее, дева - вошла в число Истинных Бессмертных. История эта старинная и неправдоподобная, ибо дева эта стала бессмертной, не приложив к тому никаких усилий, а только волей случая. Хоть мудрецы и нашли этому случаю сотни логических, философских и даже медицинских объяснений, обосновав, почему именно девственница смогла достичь бессмертия, однако лично мне крайне сомнительно...
   - Ты лучше саму историю расскажи! - потребовала Солле.
   За соседним столом торговка священными жабами шумно чавкала, расправляясь с жирным супом. Рей глянул на старуху с отвращением, уселся к ней спиной и начал:
   - Давным-давно, в одной купеческой семье, в нашей, кстати, провинции - правда, тогда это было независимое царство Сондже, - жила юная девица. Звали ее Хве, что означает "покорная родителям". Легенды наделяют ее всеми мыслимыми и немыслимыми добродетелями. Но, по правде говоря, она решительно ничем не отличалась от других девушек своего возраста. Однажды Хве прогуливалась в саду, и вдруг ее окликнул из-за забора какой-то оборванный старичок.
   - Прекрасная девица! - сказал он. - Что-то мне яблочка захотелось! Не угостишь бедного странника?
   Хве была, вероятно, не очень хорошо воспитана - она не только заговорила с чужим мужчиной, но и перебросила ему яблоко через ограду. Странник поблагодарил ее и сказал:
   - Я бы хотел отдариться. Вот, кстати, есть у меня такой фрукт, какого ты никогда в жизни не едала. Хочешь попробовать?
   - Хочу! - обрадовалась легкомысленная девица.
   И тогда странник бросил ей таинственный плод. Как он выглядел, никто не знает, поскольку Хве немедленно его съела вместе с косточками, настолько он был вкусен. На этом странник простился с девицей, вышел на большую дорогу и исчез.
   А с купеческой дочкой с того дня стали происходить вещи непонятные и устрашающие. Прежде всего она вовсе перестала есть и пить. Перепуганные родители предлагали ей самые изысканные блюда, она с улыбкой утверждала, что не голодна. Вызвали докторов, но и они ничего не посоветовали путного. Шли дни, месяцы складывались в годы, а девица Хве ничего не ела и не пила, но при этом красота ее все расцветала, румянец не сходил со щек, глаза блестели, алые губы смеялись. Вскоре она, прежде довольно неказистая, стала прекрасна, как фея. Ее подруги взрослели, толстели, увядали, а она с каждым годом все хорошела и молодела. Однако женихи по непонятным причинам обходили ее стороной - что саму девицу, казалось, нисколько не печалило.
   Со временем купеческая дочка стала настоящей знаменитостью. Одни называли ее девятихвостой лисицей-оборотнем, другие - небесной феей. Потом прошел слух, что ее прикосновение исцеляет от всех болезней, и в усадьбу купца ринулся народ со всего Сондже. Родители Хве не знали, что им делать, - то ли воздвигнуть алтарь в честь дочери, то ли проклинать свою несчастную судьбу. Но как-то вечером, когда девица вышла погулять в яблоневый сад, ее окликнул из-за ограды знакомый голос нищего странника:
   - Не соскучилась по мне, дева Хве?
   - Ах, это ты! - обрадовалась девица. - По тебе, признаться, не тосковала, а вот подарочек твой никак не забуду - до сих пор во рту сладко. А еще одного такого же у тебя нет?
   - Как же не быть, - сказал странник, ухмыляясь. - Только вот о чем спрошу тебя - не устала ли ты жить среди людей?
   - По правде говоря, они меня немного утомили, - созналась Хве.
   - Тогда пойдем со мной.
   - Куда?
   - В сад, где растут такие же плоды.
   Бессмертный помог ей перелезть через ограду, и они ушли вместе. И с тех пор купеческую дочь никто не видел...
   Рей замолчал. Несколько мгновений на галерее было тихо, только бабка за соседним столом противно скребла ложкой по дну миски да жужжала залетевшая с улицы пчела.
   - А в чем мораль этой сказки? - зевнув, спросил Ким.
   - Вот именно "сказки"! - раздался вдруг пронзительный бабкин голос. - Подобных врак я в жизни не слыхала!
   - Это каноническое житие бессмертной девы Хве, - надменно возразил Рей. - Если вы, тетушка, располагаете более достоверными сведениями, мы вас с удовольствием выслушаем.
   Старуха словно этого и ждала.
   - "Нищий старец", "дева Хве" - как же! - язвительно заговорила она, развернувшись к Рею и Киму. - Еле-еле выслушала этакую ахинею. В житиях вечно все шиворот-навыворот. Черное назовут белым, горькое - сладким, даже имена переврут. Какая еще Хве? Ее звали Меймей.
   - "Красавица из красавиц", - перевела Солле. - Да, от скромности она, наверно, не страдала!
   - Вот составители жития, наверно, и решили, что для святой такое имя не больно подходит. И придумали какую-то "Покорную родителям"...
   - А по-киримски Меймей означает "Невидимка", - заметил Ким. - Хм, неплохое имя, от сглаза - что надо.
   - О самой девице я ничего не знаю, - продолжала бабка. - Но предполагаю, что она была весьма хороша собой, иначе Полоумный-с-Чайником на нее бы никогда не польстился...
   - Кто?! - в один голос воскликнули Ким и Солле.
   - Не перебивайте. Итак, жила себе девица Меймей в царстве Сондже, в родительском доме, и ничего бы с ней не случилось, не позови ее мамаша как-то раз гадателя. Недаром говорят - сельского шамана, бродячего знахаря, а тем паче гадателя в приличный дом дальше кухни не пускай. И еще говорят: "одним словом - гадатель, двумя - хитрый ворюга, тремя - алчущий бес сладострастия". Вот и зазвали к себе такого гадателя, прямо с улицы. Кто же знал, что это был знаменитый колдун по прозвищу Полоумный-с-Чайником, прославленный своей злокозненностью и похотливостью...
   - Какой ужас! - с интересом воскликнула Солле. - И что было дальше?
   Рей хмуро взглянул на бабку. Та, не обращая на него внимания, продолжала:
   - И вот увидел Полоумный-с-Чайником девицу Меймей. Ничего он не сказал, только покосился на нее - и ушел. Но вскоре девица тяжело заболела. Родители привозили к ней всех врачей со всего Сондже, даже в Сонак посылали - никто не мог ей помочь. Когда девица уже еле дышала и все потеряли надежду, в дом явился дряхлый старичок. Разумеется, это был Полоумный-с-Чайником, принявший облик престарелого шамана-целителя, чтобы вызвать к себе доверие. Он заявил, что больной овладел злой дух, на изгнание которого ему потребуется год, причем девицу необходимо доставить в его лесную хижину. Родители погоревали - и согласились. И даже сами ее туда отвезли.
   Целый год колдун провел в чувственных наслаждениях, тешась с украденной девицей...
   - Эй, почтенная тетушка, - мрачно сказал Рей, - обращаю ваше внимание на то, что здесь присутствует невинная девица-невеста.
   - Ничего, ей полезно послушать, - ничуть не смутилась торговка. - А то выдают девку замуж, а она даже не знает, с какой стороны у мужа...
   - Чем дело-то кончилось? - перебил ее Ким.
   - Чем-чем? Промелькнул год. Полоумный-с-Чайником подумал, что натешился с девицей уже довольно, и вознамерился поискать что-нибудь новенькое. Но Меймей, - бабка ехидно взглянула на Рея, - заявила, что влюбилась в него, и уйти отказалась! Конечно, Полоумный-с-Чайником много раз пытался избавиться от девицы, но она каждый раз возвращалась. В конце концов он плюнул и сказал, что оставляет ее у себя. И больше этой девицы никто никогда не видел.
   - Тоже мне колдун, - проворчал Ким. - Не смог прогнать любовницу...
   - Знаешь поговорку? - взглянула на него бабка. - "Проще завести десять новых любовниц, чем избавиться от одной старой ". Ну да у тебя всё это еще впереди.
   - Это и есть мораль вашей байки? - презрительно спросил Рей.
   - Мораль такая, - бабка по-прежнему смотрела на Кима. - Девкам от чародеев надо держаться подальше. И наоборот. Ни к чему хорошему это не приведет.
   Рей пожал плечами. Он подумал, что пора уходить. Надоедливая старуха испортила ему весь отдых. Но торговка и не собиралась прекращать беседу.
   - Вы, молодые люди, стало быть, к бессмертным хотите податься? Ну и зачем вам это надо? Жизнь-то одна, лучше провести ее в свое удовольствие, чем мерзнуть в горной хижине или в сырой монастырской келье. Вам жениться надо! Вот ты, заморыш, - обратилась она к Киму, - зачем тебе становиться монахом, когда рядом с тобой сидит такая отличная барышня! Возьми ее в жены - и живи счастливо!
   - Я уже просватана! - гордо сказала Солле.
   Бабка пронзила ее острым взором.
   - Ты хочешь стать монахиней?
   - Ах нет, ни за что!
   - Тогда не выходи замуж.
   - Вы о чем, тетушка?
   - Или выходи за кого-нибудь другого. Вот, кстати, и юноша сидит - холостой и, вижу, вполне тебе подходящий, в отличие...
   Не успела испуганная Солле ответить, как старуха повернулась к Рею:
   - И ты, гордец, затеял недоброе.
   - Это еще почему? - холодно спросил Рей.
   - А не в свое дело лезешь!
   - Вы, тетушка, что-то путаете, - вступился за него Ким. - Я своего друга знаю уж получше вас и могу точно сказать - он просто Небом создан для духовной жизни...
   - Да что ты вообще знаешь о духовной жизни! - бросила старуха и снова обратилась к Рею: - Думаешь, жизнь - это что-то вроде шашек, ага? Усвоил правила, потренировался - и давай выигрывать партию за партией? А вот я тебе одну байку расскажу. Задумал как-то раз один подвижник с Лествичных гор взойти на самую вершину Каменной Иголки. Захотелось ему живым на небо попасть. Укрепил он свой дух воздержанием и молитвой и полез на гору. Долго лез с кручи на кручу, над пропастями, через ледники, обморозился, из сил выбился... Вот наконец взошел на вершину. Вокруг - красота! Ни один человек прежде на такую высоту не забирался. Весь мир как на ладони, до богов рукой подать! Лестницы на небо, правда, не видно. Оглянулся подвижник и видит - лежит на самой макушке Каменной Иголки священная раковина. Обрадовался, схватил ее, прижал к уху, прислушался... И говорит удивленно: "Как это - проваливай отсюда?!"
   Ким расхохотался.
   - Еще одна бессмысленная байка, - утомленно сказал Рей. - Зря стараетесь, почтенная. Мы вам все равно ни медяка не заплатим.
   - А мне, мне предсказать будущее? - не выдержал Ким.
   Бабка одарила его косым взглядом.
   - Ты, красавчик, главное, возьми с собой в дорогу побольше чистых штанов.
   - Это еще зачем?
   - Полезешь на Каменную Иголку - узнаешь. А лучше бы женился, право слово. Плюнули бы вы оба на это монашество. Такая красавица рядом сидит, а он о монастыре мечтает! Тьфу! - Бабка в сердцах отпихнула тарелку и встала. - Ну, приятного аппетита и счастливого пути! Эй, холоп, где мои жабы?
   - Что же это, братец? - растерянно пролепетала Солле, когда бабка ушла и на галерее наконец стало тихо и спокойно. - Слыхал, что она мне наговорила? Она намекала, что замужество мне несчастье принесет?
   Рей поморщился. Разговор с наглой старухой оставил у него в душе неприятный осадок.
   - Меньше слушай всяких базарных гадалок, - посоветовал он сестре. - Они только и рады напугать, чтобы потом содрать побольше...
   Ким вдруг расхохотался.
   - Ты чего? - удивился Рей.
   - Да вот - дошло насчет штанов! - сквозь смех проговорил Ким.
  

Глава 5

Мисук

  
   Мотылек шагал по заросшей тропе вдоль ручья с суровым, насупленным видом. За спиной у него висел короб, в руках кочерга - железный штырь в два локтя длиной. День был ясный, солнце пригревало нежно, совсем по-летнему, ветер играл желтеющими листьями. Тропа скоро ушла от ручья, побежала круто вверх, петляя среди стволов и каменных осыпей. Мотылек только зубы стиснул, но не сбавил шага. Возвращаться к сихану он больше не собирался. Дождавшись, когда в доме не осталось никого, кроме кошки, он запихал ее в ларь, чтобы не увязалась следом, и снова убежал.
   Теперь мальчик ушел гораздо дальше, чем в прошлый раз. Он беспрепятственно добрался до самого перевала, где наконец остановился перевести дух. Слева круто поднимался лесистый склон горы, блестя проплешинами голых скал, справа, как туманно-зеленое море, волновались кроны деревьев. Снежные вершины Комасон на горизонте были неотличимы от розовеющих предвечерних облаков. Далеко внизу едва виднелись за лесом маленькие, словно игрушечные, крыши Сасоримуры. Мотылек вздохнул и взвалил на плечи короб. Большая, самая трудная, часть пути была пройдена.
   Вдруг за спиной раздалось тихое рычание.
   - Опять ты! - закричал Мотылек, круто разворачиваясь.
   В пяти шагах позади него стоял Тошнотник. Из его приоткрытой пасти вырывалось предупреждающее рычание.
   - Пропусти меня, проклятый людоед! Я всё про тебя знаю!
   Мотылек поудобнее перехватил кочергу.
   - Вот что у меня есть на этот раз! - Он показал оружие волку. - Я ее наточил, имей в виду. Смотри, пырну!
   На загривке Тошнотника вздыбилась шерсть, из пасти выглянули белые клыки.
   - А я не боюсь! - заорал Мотылек. - Ты мне все равно ничего не сделаешь! Сихан запретил тебе меня трогать! А мне убить тебя никто не запрещал!
   Волк, не переставая глухо рычать, обошел мальчика и перегородил тропу, как бы приказывая: "Ну-ка повернул обратно!"
   - Никуда я не поверну, - сквозь зубы ответил Мотылек и шагнул ему навстречу, занося кочергу, как копье. Ему в самом деле было почти не страшно - так он был зол. К тому же он не верил, что Тошнотник что-то ему сделает. Самое худшее - закинет на спину и отнесет обратно в долину.
   Волк оскалился, наклонил голову. Он не собирался отступать. Мотылек пригнулся, сжал кочергу...
   - Так, это еще что за игра в гляделки? - раздался голос сихана.
   Кагеру выбрался из зарослей, подошел поближе и окинул взглядом всю картину - Мотылек и Тошнотник стоят едва ли не нос к носу и меряются ненавидящими взглядами.
   - Эй, короед, тебе жить надоело? Тошнотник, конечно, волк воспитанный, но всему есть пределы...
   Мотылек, тяжело дыша, опустил заточенную кочергу. В голове у него крутилась одна мысль: "Проклятие, опять ничего не вышло!"
   - Как вы здесь оказались? - мрачно спросил он.
   - А зачем ты запер в ларе Мисук? Она так вопила, что я услышал на соседней горе...
   Сихан покачал головой. Мотылек напрягся, готовясь к взбучке. Но знахарь только махнул рукой Тошнотнику, приказывая ему убираться с тропы.
   - В следующий раз я разрешу ему что-нибудь у тебя откусить, - сухо сказал он Мотыльку. - Он давно об этом мечтает.
   Мотылек, как будто о чем-то вспомнив, снова поднял кочергу.
   - Не подходите!
   - Ты чего? - удивился сихан.
   - Я обо всем догадался! Еще утром думал - откуда на крыльце красные пятна, а потом смотрю, у Тошнотника вся морда в крови. Вы натравили его на гонца!
   - Я не натравливал, - возразил Кагеру. - Тошнотника не надо натравливать. Он и сам...
   - Это вы приказали Головастику убить слугу! Я сам слышал!
   - Помилуй, всё не так. Я велел Головастику проводить его до вырубки, а уж дальше у него был свободный выбор: или возвращаться домой, или шепнуть словечко Тошнотнику. Головастик все правильно понял. Для него это что-то вроде урока. Он ведь хочет стать мокквисином. А колдунов с чистыми руками не бывает. Это его личный выбор, - повторил знахарь. - Я его не принуждал.
   - Ну конечно - как меня!
   - Ты еще никакого выбора не делал.
   - У вас я ничему не хочу учиться!
   - Пока ты учишься только послушанию и трудолюбию. Тебе это очень пригодится в жизни, поверь. Любое обучение - это прежде всего однообразный тяжкий труд, иногда неприятный, иногда страшный, но, к сожалению, необходимый...
   Не переставая говорить, Кагеру быстрым движением выхватил кочергу из рук Мотылька и засунул ее за пояс.
   - Пошли домой, - приказал он не допускающим возражений тоном.
   Мотылек стоял угрюмый, не желая мириться с очередным провалом. Кагеру устало вздохнул:
   - До чего же вы все мне надоели!
   - А что еще? - Мотылек поднял голову.
   - Ученики разбегаются как тараканы. Вот и Головастик тоже с самого утра куда-то пропал.
  
   К ужину Головастик так и не вернулся. Снова пришлось кухарить Мотыльку, поэтому на столе не оказалось ничего, кроме вчерашней каши-размазни. Как только каша согрелась, тут же примчалась голодная Мисук и принялась с пронзительным мяуканьем вертеться вокруг котла.
   - Ага, ты-то мне и нужна! - Мотылек схватил ее за шкирку и несколько раз с силой встряхнул. - Гадина! Предательница!
   Мисук взвыла дурным голосом и забила лапами по воздуху, пытаясь добраться до мучителя. Вдруг кто-то так треснул Мотылька по затылку, что он едва не упал. Мисук выскользнула из его руки и спряталась за посудный ларь.
   - Не смей бить кошку! - резко сказал сихан. - Еще раз увижу, что вы с Головастиком ее шпыняете...
   - Так она сама лезет!
   - А ты ей скажи словами - она умная, поймет.
   - Проваливай из кухни, дура полосатая, - злобно сказал Мотылек.
   Мисук, разумеется, и ухом не повела, только сверкнула глазами из-за ларя.
   За столом без Головастика было как-то пусто. Хотя один его запах обычно отбивал у Мотылька аппетит. Зато притащилась кошка и уселась рядом с Кагеру, словно нарочно, чтобы побесить Мотылька.
   - Это нечестно, - ворчал тот, накладывая себе комковатую бурую кашу. - Мисук больше всех пакостит, а ее даже попинать нельзя. Вас-то, учитель, она и так боится, а мне что делать, спрашивается?
   - Мисук - девица, - заметил Кагеру. - Ударить женщину - оскорбить ее и себя.
   - Ха! Девица с грязным хвостом!
   Кагеру с непонятным выражением поглядел на кошку, которая старательно умывалась лапкой, делая вид, что каша ее нисколько не интересует.
   - Убить женщину, в принципе, можно. В сражении, например. Или казнить. Но оскорбить, унизить - ни в коем случае. Наши предки, традиции которых я глубоко уважаю, и помыслить о таком не могли. Ты, конечно же, не знаешь, что в древнем Кириме женщина считалась главой рода. Мужчина получал власть только на время войны, а в мирное время всем заправляли матери-старейшины... А какие в древности были шаманки - богам приказывали! Мы, нынешние знахари, им в подметки не годимся. Теперешнее гнусное отношение к женщинам, навязанное имперцами, нам еще аукнется.
   - А мне казалось, что вы женщин презираете, - с набитым ртом заметил Мотылек.
   - Так они все выродились. Имперский идеал женщины - наседка, безмозглая кукла для кухни и постели, которую можно продать и купить. Нынешние женщины и сами на себя смотрят как на товар. Где мудрые старицы, где воительницы, где великие чародейки? Нет их больше! У современных барышень все мысли только о том, как бы понежиться, полакомиться и развлечься. Ах да - и завести любовника. Правда, Мисук?
   Кагеру нагнулся и хозяйским жестом почесал кошке загривок. Мисук прижала уши, вздыбилась, зашипела.
   - Я рад, милая, что ты со мной согласна.
   Мисук фыркнула, гордо задрала хвост и грациозно убежала на улицу.
   "Все равно поймаю и всыплю", - подумал Мотылек, проводив ее неприязненным взглядом.
  
   После ужина Мотылек поволок грязную посуду на ручей. Не успел он свернуть за угол кухни, как из зарослей кизила понеслись пронзительные кошачьи вопли.
   "Вот паскуда, ни на миг от нее покоя нет!" - устало подумал Мотылек. Он, в общем-то, уже привык, что Мисук по любому поводу орет так, словно с нее живьем снимают шкуру. Но вопли не унимались, и мальчик решил посмотреть.
   Кошкины крики привели его к старому развесистому кизилу у восточной стены. "Так я и знал, - подумал Мотылек. - Мисук опять ловит ворону. Что за дом - все время кто-то пытается кого-то съесть..."
   Но, подойдя ближе, Мотылек обнаружил, что все обстоит как раз наоборот. Мисук доигралась. В очередной попытке добраться до гнезда она сорвалась - и теперь висела у самой верхушки дерева, зажатая в развилке между двумя ветками. Застряла, видно, крепко - билась, орала и вертелась, как ртуть, но только глубже застревала в развилке. До гнезда Мисук не долезла совсем чуть-чуть. На краю гнезда, прямо над головой кошки, сидела почтовая ворона и глядела на нее сверху с заинтересованным видом.
   Некоторое время Мотылек не без злорадства любовался приятным и поучительным зрелищем.
   - Вот ты и получила по заслугам, царапучка! - громко сказал он. - Это тебя боги наказали! Будешь знать, как выдавать меня учителю!
   Тут Мотылек заметил, что развлекается не он один. Как только Мисук уставала, прекращала метаться и бить по воздуху лапами, ворона тут же клевала ее в голову и отскакивала назад. После каждого удара клювом с кизила разносился новый вопль и шипение.
   Мотылек нахмурился. Угодившая в ловушку Мисук как-то перестала его забавлять. Проучить - одно дело, а наслаждаться мучениями кошки он не собирался, тем более - в компании с вороной. Стать таким же, как прочие злобные обитатели дома Кагеру? Да ни за что!
   - Кыш, кыш! - заорал он, шаря взглядом по земле в поисках камня, но побоялся попасть в кошку, да и камня не нашлось.
   Тогда Мотылек решил влезть на дерево сам. Тонкие ветки кизила гнулись и выскальзывали из-под ног, а кошка застряла довольно высоко, однако Мотылек быстро вскарабкался на самую верхушку. Тут обнаружились новые сложности. Во-первых, ворона решила, что лезет еще один желающий покуситься на ее драгоценное гнездо, и со свирепым карканьем напала на мальчика. Мисук, наоборот, решила, что к вороне идут на помощь, и приготовилась дорого продать свою жизнь. Вскоре Мотылек уже проклинал все на свете. Чтобы вытащить Мисук, ему надо было, чтобы она хоть пару мгновений повисела спокойно, но именно этого она делать и не собиралась. Сильно дернуть ее он боялся, чтобы не сломать ей ребра. Тогда он отпустил кошку и попробовал найти какую-нибудь сухую ветку, как рычаг, но тут кошку снова стиснуло, и она взвыла так, что у Мотылька сердце кровью облилось от жалости.
   - Да перестань ты махать лапами, дура! - ругался Мотылек, пытаясь раздвинуть ветки. Мисук шипела и царапалась так яростно, что по рукам мальчика потекла кровь, да и по лицу пару раз зацепило. А тут еще ворона с оглушительным карканьем летала над головой, норовя клюнуть в лоб.
   - Бесовское зверье! Зачем я сюда полез?!
   Наконец Мотылек рванул на себя кошку и выдернул ее из ловушки. Бока Мисук были ободраны, вся голова липкая от крови - еще немного, и она осталась бы без глаз. Кошка на прощание оцарапала Мотылька, вывернулась у него из рук и свалилась на землю.
   - Ах ты свирепая зверушка, - раздался внизу негромкий голос знахаря. - Маленькая упрямая хищница...
   Мотылек посмотрел вниз. Под деревом стоял Кагеру. Он держал в руках Мисук, осторожно ощупывая ее окровавленную голову. Мисук все еще дрожала от боевого задора и, встопорщившись, как еж, разъяренно шипела. Молниеносный удар лапой, и на щеке Кагеру появились четыре красные полоски, по коже поползла капля крови. Мотылек вздрогнул. Мокквисин только улыбнулся.
   - Все такая же бесстрашная и глупая девчонка, - пробормотал он, спокойно продолжая осмотр кошки. - Когда ж ты угомонишься...
   На исцарапанного Мотылька он даже не взглянул.
  

Глава 6

Без страха и жалости

  
   Головастик явился только под самый вечер. Приплелся во двор, добрел до крыльца и сел, опустив голову на руки.
   - Ты где шлялся весь день? - сурово спросил его Кагеру.
   - Ходил на старую вырубку, - пробормотал Головастик. Обноски его, обычно грязные и ветхие, стали уж совсем ни на что не похожи, в нечесаных волосах запутались мелкие ветки и клочья мха. Когда Мотылек увидел его лицо, он ужаснулся: оба глаза заплыли, губы раздуло, на скулах и подбородке запеклась кровь... Не лицо, а сплошной синяк.
   - И зачем тебя туда понесло? - с досадой спросил знахарь.
   - Ох... сам не знаю. Хотел посмотреть...
   - На что посмотреть?
   Головастик промолчал. Кагеру присел перед ним на корточки, заглянул в опухшее лицо:
   - Кто тебя отделал?
   - Деревенские, - Головастик шмыгнул разбитым носом. - Целая куча парней, человек пять или шесть. Я на них наткнулся по дороге. Загнали в круг, как крысу, повалили на землю и давай пинать. И орали при этом: "Бей проклятого людоеда!"
   - Почему это "людоеда"?
   - Дети старосты давеча видели, как я пошел провожать гонца. Я уж думал - убьют. Хорошо что сознание потерял. Они, наверно, решили, что прибили меня насмерть, испугались и бросили в кустах...
   - Понятно, - холодно сказал Кагеру. - А почему ты позволил себя избить?
   Головастик взглянул на него с удивлением:
   - Так я же сказал - их было пятеро!
   - Ну и что? Ты - мой ученик. Если можно вот так запросто прибить ученика, чего стоит его сихан?
   - Простите, учитель, - пробормотал Головастик, испуганно вставая с крыльца. - Я сделал всё что мог...
   Кагеру вместо ответа оглянулся по сторонам и сделал знак Мотыльку, который следил за происходящим из-за дверного косяка.
   - Неси-ка сюда мой дорожный посох. И заодно кочергу прихвати! Сейчас, Головастик, мы проверим, всё ли ты сделал, что мог, или нет...
   Мотылек быстро вернулся, таща посох и железный Штырь. Головастик взял кочергу с явной неохотой и даже испугом. Кагеру как-то по-особому перехватил посох, и тот словно прилип к его руке.
   - Ну давай, - сказал он. - У тебя преимущество. Мотылек, собираясь в очередной раз "заблудиться", наточил кочергу, как копье, а посох тупой и деревянный. Правда, он длиннее. Я тобой недоволен, Головастик. Ты где-то шлялся целый день, увиливая от работы, да еще позволил поколотить себя деревенским парням. Но я даю тебе шанс искупить вину. Если хоть раз достанешь меня этой железякой, я тебя сразу прощу.
   - Учитель! - взвыл Головастик. - Пожалейте меня!
   - К бою!
   И тут же - Мотылек и понять ничего не успел - что-то свистнуло в воздухе, раздался звон, взметнулась кочерга, блеснула в полете и покатилась по траве. Головастик стоял, скривившись, и тряс ушибленными руками. Кагеру с каменным лицом опустил посох.
   - Подними кочергу, - приказал он. - Давай, соберись. Я тебя по головке гладить не собираюсь. Если будешь вялый, как сонная муха, отделаю так, как деревенским и не снилось!
   Головастик подобрал кочергу и встал вполоборота - видно было: что-то умеет. Но куда ему до учителя! Кагеру преобразился, взявшись за посох. Движения его стали скупыми, четкими - ничего лишнего - и при этом неуловимо текучими, как у беса, которого только краем глаза и заметишь, да и то случайно. Наверняка еще и сдерживается, иначе убил бы ученика за один миг. Вот он стоит неподвижно, расслабленно, и даже смотрит в другую сторону, и вдруг Головастик уже валяется, корчась, на земле, кочерга снова улетает в кусты, а сихан уже замер на другом краю поляны, да еще насмехается.
   - Как же ты собираешься стать лесным шаманом, если ползаешь, как слизняк, дрожа за свою шкуру? Мокквисин ни страха, ни жалости не знает. Собственная гибель его не тревожит нисколько. Подумаешь, убили! Значит, в следующем перерождении будет биться лучше!
   Посох кажется продолжением руки Кагеру, порхает, как невесомый. То разит, как скорпионий хвост, то вертится, мелькая в воздухе, словно стрекозиные крылья. Бьет неожиданно, сильно, жестоко. Не угадать, куда он ударит.
   - Вон там, на водосточном желобе, сидит Мисук. Ей сегодня едва черепушку насквозь не проклевали - так ей и дела нет: вылизалась и дальше побежала, а завтра опять полезет к вороне. Вот боевой дух, на нее равняйся! Как предки говорили? Если тебе все равно, мертв ты или жив, ты не можешь проиграть бой - потому что ты неуязвим!
   Головастик старается, скачет, машет кочергой, но не отразил еще ни одного тычка, и сам ни одного выпада не сделал. Он тоже не дурак - держится в отдалении, понимая, что учитель и без посоха сделает с ним что хочет. Кагеру даже не запыхался, а с Головастика катится пот ручьем - то ли от усталости, то ли от страха.
   Кагеру неожиданно остановился и воткнул посох в землю.
   - В чем дело? - резким голосом спросил он. - Ты будешь атаковать или нет? Что встал? Нападай! Вот я стою безоружный! Давай, отомсти мне, расквитайся за все!
   Головастик нерешительно занес кочергу и опустил ее. Тогда знахарь подошел к нему сам и ударил его по лицу наотмашь. Головастик кубарем покатился по траве.
   - Ты никогда не станешь воином - со своей трусливой душонкой, - сказал Кагеру, сдерживая ярость. - И шаманом тоже. Даже на мясо ты не годишься! Только на холодец, - усмехнувшись, добавил он. - Разве что Тошнотник получит удовольствие, поглодает твои тощие кости. Пошел вон отсюда! Ужина не получишь.
   Когда в Скорпионье Ущелье спустилась ночь, Мотылек пробрался в свою каморку, прижимая к боку закутанный в одеяло горшок.
   - Эй, ты там жив? - прошептал он.
   Дважды избитый Головастик молчал, с головой зарывшись в одеяло. В сенях шумно выкусывал блох Тошнотник.
   - Я тебе каши принес, - сказал Мотылек.
   - Поставь на пол, - раздался из темноты мрачный голос.
   Мотылек поставил горшок и ощупью пробрался на свою лежанку. Он и сам не знал, почему пожалел Головастика, от которого видел только издевки и подзатыльники. Наверно, потому что после сегодняшнего они оказались как бы на одной стороне - против Кагеру.
   Головастик зашуршал, звякнул крышкой котелка, зачавкал.
   - Слушай, а давай сбежим отсюда вместе, - шепотом предложил Мотылек.
   - Да ты что! - Головастик даже чавкать перестал. - Учитель для меня отец и мать. Я ж без него помру.
   - А здесь он тебя сам убьет.
   - Ну и что? Его право. Вот, допустим, сбежал я, и что дальше?
   - Домой!
   - Ха, "домой", - Головастик сказал, как сплюнул. - Это в деревню, что ли? Долинный Нан - это тебе не тут, у нас дети пашут наравне со взрослыми, во время сева или уборки урожая не то что пожрать, даже выспаться не дают. Да и кому я, сирота, там нужен? В батраки наняться, чтобы ноги от воды распухли и зубы выпали? Зачем мне это надо?
   Мотылек возразил, что это уж всяко лучше, чем здесь, в лесу.
   - А чем здесь-то плохо? - удивился Головастик. - Я вот хочу стать мокквисином. И стану.
   - А учитель сказал, что не станешь.
   - Да это он нарочно сказал, чтобы меня раздразнить. Чтобы я от злости страх потерял и врезал бы ему кочергой по-настоящему. Только я ж понимаю, что он бы из меня потом весь дух выбил - чай, не в первый раз...
   Головастик сердито засопел.
   - Ничего, я еще до него доберусь!
   - Ты бы лучше там, на полянке, храбрился, - поддел его Мотылек. - Кишка тонка у тебя ударить учителя.
   Он был огорчен и разочарован. С Головастиком шансы на удачный побег резко возросли бы.
   - А ты вообще молчи, мелочь, - злобно зашипел Головастик, как будто только того и ждал. - Хочешь занять мое место, да? Не надейся! Я тут продержался дольше всех! Я и тебя переживу!
   - Ты о чем это?
   - О том! Думаешь, ты такой ценный, да? Потому что учитель привез тебя из самой дельты? - Головастик гнусно захихикал. - Знаешь, почему он тебя ничему не учит? Да потому что ему вообще ученики не нужны! Ты да я для него все равно, что его травки для зелий. Я это давно понял, поэтому и жив до сих пор. Пока Анук приставал к нему, как ты, - научи да научи, - я за любую работу брался: дрова колол, еду готовил, крышу крыл, выгребную яму чистил... Ну и где теперь Анук - в клетке! А я здесь!
   - Это Толстый, что ли? - Мотылек придвинулся поближе. - Ты же говорил, что не знаешь, что с ним стряслось...
   - Мало ли что я говорил...
   Головастик понизил голос до шепота:
   - В Толстом сидит демон.
   - Какой еще демон?
   - Пес его знает какой... Страшный. Это учитель его туда посадил. Другие сажают демонов в горшок, в собаку или в кошку, а учитель выбрал Анука. Наверно, решил, что так будет надежнее. По правде, - нехотя добавил Головастик, - он хотел посадить его в меня - за тем и купил. Но я был совсем слабый, заморыш такой недокормленный. Учитель побоялся, что я не выдержу и умру, и демон вырвется. Анук был сильный, умный... учитель его уже многому научил. Но все равно не пожалел, потому что демон был важнее...
   Головастик вдруг вцепился в Мотылька и зашипел ему в лицо:
   - Я поначалу сам хотел тебя убить, но учитель прочитал мои мысли и сказал: если тронешь новенького, отдам тебя Тошнотнику.
   - Меня-то за что убивать? - изумился Мотылек, вырываясь.
   - Потому что теперь я сильный, а ты маленький и слабый. Учитель завтра снова кого-нибудь поймает, а я не хочу, чтобы в меня поселили демона! И не будет этого!
   Головастик оттолкнул мальчика, бросился на лежанку и снова забрался с головой под одеяло.
   Мотылек остался сидеть, ошеломленный и изрядно напуганный признаниями Головастика.
   - Да ты все врешь, - неуверенно сказал он.
   - Вот скоро настанет полнолуние, - донесся из-под одеяла глухой голос. - Учитель наверняка затеет ворожбу. Тогда и увидим.
  

Глава 7

Сватовство на киримский лад

  
   По дороге домой Солле была непривычно молчалива и задумчива. Она то и дело взглядывала то на брата, то на Кима, как будто собиралась задать какой-то вопрос, но не решалась. Когда они вернулись в усадьбу, Рею передали, что с ним хочет говорить отец.
   - А я тогда пойду в сад, в беседку, - сказал Ким. - Что-то мне поспать захотелось...
   - Если что, Солле тебя позовет, - ответил Рей. - Сбегай на кухню, сестра, глянь, скоро ли ужин. Эй, очнись!
   Солле в глубокой задумчивости смотрела в другую сторону.
   - Слушай, братец, - заговорила она, когда Ким ушел. - Этот твой друг, или побратим...
   - Ну?
   - Я к нему пригляделась - а он красавец! Ты видел его глаза? Синие, как лазурь. И какой веселый, приветливый, какие благородные манеры! Так легко с ним, словно мы знакомы сто лет...
   - Это просто хорошее воспитание, - сказал Рей, с подозрением глянув на сестру.
   - А это правда, что киримцы необыкновенно искусны в любви?
   - Что?!
   - А что я такого сказала?
   - Не притворяйся наивной дурочкой, Солле! Что за вопросы? Что тебе за дело до Кима? Уже забыла о своем полковнике?
   Солле наморщила лоб, вздохнула.
   - Понимаешь, мне не дает покоя предсказание той старой продавщицы жаб. Что брак с господином Янбаном будет несчастлив. Я так расстроилась! Но, с другой стороны, старуха намекнула, что, если я выйду замуж за господина Кима, это будет очень удачный союз. Вот я и подумала...
   - А ты не думай, - мягко, но со скрытой угрозой сказал Рей. - Немедленно выкинь бредни старой дуры из головы. И Кима тоже. Даже если бы ты и не была просватана, он не для тебя.
   - Почему? Потому что он княжеского рода?
   - Он сирота неизвестного происхождения. Даже если бы он и захотел вдруг к тебе посвататься, отец никогда не отдаст тебя в жены за безродного приемыша. Не говоря уже о том, что он младше тебя.
   - Ах, я догадалась - конечно же, он внебрачный княжеский сын!
   - Надо же, какая сообразительная. Я тебе на это вот что скажу, сестра: если окажется, что Ким действительно княжеский сын, он даже в наложницы тебя не возьмет - прежде подумает, не велика ли честь. Все, отстань. Иди на кухню, тебя там заждались!
   - Всё, всё, уже бегу!
   - Я потом проверю, куда ты побежала. Совсем ум за разум зашел у глупой девчонки с этими женихами!
  
   Рей удалился в дом, а Солле, постояв для вида у высокого крыльца, развернулась и побежала в сад, к беседке. Она бесшумно поднялась по ступенькам и заглянула внутрь через перильца. Ким лежал с закрытыми глазами, подложив под голову жесткую подушку. Рядом валялось надкусанное яблоко. Солле присела на верхнюю ступеньку и несколько минут внимательно разглядывала гостя. Потом эта забава ей наскучила, и она тихонько позвала:
   - Господин Ким!
   Ким открыл глаза и приподнялся на локте:
   - Что, ужин готов? Странно, я совсем не проголодался - кажется, только-только задремал... А где Рей?
   Солле села поудобнее, изящным жестом раскинула по полу широкий подол юбки.
   - У отца. Я одна пришла. Не говорите брату, ладно? Я скоро уйду. Просто задам один вопрос.
   Ким из вежливости принял сидячее положение.
   - Меня очень интересует культура провинции Кирим, - с серьезным видом начала Солле, - особенно сфера семейных отношений. Я слышала, что на островах она полна пережитков удивительных варварских обычаев...
   - Почему же "варварских", - Ким слегка обиделся за родные острова. - Когда киримская аристократка берет себе нескольких мужей - это не большее варварство, чем обычай прятать девушек на выданье даже от родных братьев.
   - Нескольких мужей! - изумилась Солле. - Как же они уживаются в одном доме?
   - Ну, они обычно остаются в своих домах, а к жене, так сказать, ходят в гости. И не все вместе, а по одному. Их там принимают с почетом...
   - Но это же разврат!
   - Не больший разврат, чем завести в одном доме десяток женщин. У моего опекуна, например, шесть только официальных жен, не считая наложниц.
   - Муж несет по закону всю ответственность за домочадцев, - возразила Солле. - А ваши киримские дамы только развлекаются...
   - По древним местным законам, - ответил Ким, - жена на островах - глава рода. Обычно она владеет имуществом и землей. Сама выбирает и главного мужа, и наложников - если средства позволяют. Но это только у знатных. В деревне мужчины с женщинами работают наравне, а земля принадлежит общине.
   - Чудеса, - покачала головой Солле. - Прямо не верится...
   - Кстати, в киримском языке даже нет слова "муж", - чтобы добить ее, добавил Ким. - Говорят - "разрешенный мужчина".
   Солле снова погрузилась в раздумья. Вскоре морщинка на ее лбу разгладилась, на губах промелькнула лукавая улыбка.
   - Вы правы, господин Ким, - сказала она, опустив глаза и играя кончиком косы, - мужчинам у нас в империи живется гораздо привольнее, чем женщинам. Раньше я об этом не задумывалась. Вот, допустим, вы с Реем собрались ехать в столицу. Сдали там экзамены, получили направление на службу. Или, к примеру, захочет братец поехать в горы, к святым старцам, - испросил у батюшки благословения, сел на коня и поскакал. А я не могу даже на рынок одна сходить, хотя, между прочим, тоже прочитала многие священные книги, и почерк у меня лучше, чем у брата... Тут и возникнет желание выйти замуж за киримца.
   Ким беспечно ухмыльнулся:
   - Отличная идея. Вашего жениха-полковника сможете взять наложником - если он, конечно, не станет возражать.
   Солле, пропустив мимо ушей вольную шутку, продолжала:
   - Как я поняла, у вас на островах девушка может сама выбирать себе мужа?
   - Ага.
   - И мужчина не имеет права отказаться?
   Ким задумался.
   - Чтобы мужчину заставили жениться против его воли - я о таком не слыхал. Обычно все-таки все случается по обоюдному сговору.
   - То есть, захоти я взять в мужья вас, я бы объявила вам об этом, и...
   Ким наконец сообразил, к чему клонит его собеседница. "Да нет, не может быть, чтобы она всерьез, - подумал он, невольно смутившись. - Наверняка подшучивает надо мной. Ладно, я тоже пошучу..."
   - Я бы принял предложение, - с серьезным видом заявил он.
   Солле покраснела.
   - Я не всерьез, вы что!
   - А я всерьез, - сурово сказал Ким.
   - Нет, нет, это невозможно!
   Ким рассмеялся.
   - Помилуйте, сестрица Солле. Хватит меня дразнить! Я же знаю, что вы обручены.
   Солле вздохнула с облегчением и рассмеялась.
   - Как мне с вами хорошо, господин Ким, - неожиданно сказала она. И добавила, отвечая на его удивленный взгляд: - Прямо душа раскрывается, хоть мы едва знакомы. Братец давно бы затравил меня насмешками. А вы слушаете и отвечаете с таким серьезным видом, словно я не наговорила вам кучу глупостей...
   - Вы и не сказали никаких глупостей.
   - Рей много раз говорил мне, что мужчинам противно слушать пустую женскую болтовню.
   Ким пожал плечами.
   - Думаете, я болтливая? На самом деле я всегда помалкиваю. Женщина должна говорить только тогда, когда ее спросят.
   - Полная чушь.
   Солле взглянула на Кима с восхищением.
   - Вот бы вы никогда отсюда не уезжали! Ну, по крайней мере, до моего замужества. Я бы поделилась с вами всеми заветными мыслями...
   - Хм, - промычал Ким, не особенно вдохновленный такой перспективой. - А почему бы вам не поделиться заветными мыслями со своими сестрами или с Реем?
   Солле махнула рукавом.
   - Ах, мои сестры - славные девочки, но они еще малы и так глупы! А что же касается брата, вся беда в том, что он отказывается воспринимать меня всерьез. То дразнит меня, то воспитывает, и никогда, никогда не слушает, что я говорю. По-моему, он считает, что слушать женщину - все равно что слушать птичий щебет...
   - Щебет - это в лучшем случае! - раздался поблизости голос Рея, незаметно подошедшего к беседке. Солле замерла в ужасе, готовясь к суровому выговору. Но Рей просто шагнул внутрь и уселся рядом с Кимом, не сказав сестре ни слова упрека. Казалось, его занимали совершенно другие заботы.
   - Чаще даже не щебет, а кудахтанье, - саркастически продолжал он. - А если мужчине особенно не повезло, то карканье...
   Солле не выдержала и хихикнула. Рей, как будто только что заметив ее, смерил сестру взглядом и сказал:
   - Ты не заблудилась, Солле? Кухня - в другой стороне.
   - Я забежала буквально на миг, господин Ким подтвердит...
   - Вот и ступай туда, тебя там заждались. Нам с названым братом надо поговорить наедине.
  
   Когда Солле наконец ушла, Рей пересказал Киму свой разговор с отцом, разумеется, кое-что выпуская. Например, отцову ругань по поводу сыновней дурости ("Как у тебя ума хватило перечить хварану?! Эти бешеные звери головы рубят направо и налево, им только повод дай! А если он окажется злопамятным, что тогда?!") Упустил он и упреки относительно приезда Кима ("Князька-то зачем с собой потащил? Его ведь будут искать, а крайним окажешься ты. И вообще этот безответственный, избалованный мальчишка на тебя плохо влияет!") Рей сказал только, что вначале батюшка пошумел, а потом успокоился и предложил великолепный выход из сложной ситуации.
   - Угадай, какой? - с довольным видом спросил он.
   - Не знаю. Усыновить меня?
   - Нет - спрятать нас в каком-нибудь горном монастыре!
   - Погоди, а разве мы не в монастырь направляемся? - удивился Ким.
   - Так то будет по воле батюшки и, кстати, за его счет! Я-то всё голову ломал, как ему сказать, что не собираюсь идти на службу, боялся, что выйдет как у тебя. Батюшка ведь спал и видел, как бы сделать из меня чиновника. А тут все само и разрешилось!
   - А, - понял Ким. - Ну, поздравляю. Ловко устроился. Отшельником станешь, да еще и с отцовского благословения.
   - Ну, не совсем. Батюшка сказал: "Пересиди какое-то время в горах. Если тебя будут искать слуги Енгонов, я со спокойной совестью скажу, что ты ушел в монахи. А если не будут - тогда сообщу тебе письмом". Так что в конечном счете эта стычка у Двух Слив оказалась нам даже полезной...
  
   Вечером в честь гостей устроили пир. Стол ломился от угощений и изысканных вин, в обеденной зале горело множество светильников, тонко благоухали цветы в дорогих вазах. Ужин прошел очень приятно. Отец Рея, человек опытный и хитрый, принял Кима очень любезно, но без излишнего раболепства - иными словами, как товарища сына по учебе, а не как князя Енгона. Пока сидели за столом, не задал ни одного неловкого вопроса, который мог бы смутить или огорчить гостя, сам же не умолкал, занятно описывая свои торговые путешествия в разные концы империи. Между делом, незаметно, господин Люпин выведал у Кима много такого, что ему до крайности не понравилось. Однако как воспитанный человек ничего вслух не сказал, только подумал про себя: "Хорошо, что завтра они оба отсюда уедут". Легкомысленная и опасная выходка Рея его глубоко огорчила. Господин Люпин прямо не узнавал своего благоразумного сына. Неужели он наивно полагает, что дружба с этим приемышем принесет ему какие-то выгоды?
   Рей слушал отца и всё прекрасно понимал. Он и сам задавался теми же вопросами. Попытка вступиться за Кима с риском для собственной жизни теперь казалась ему глупой блажью и временным помрачением ума...
   К концу ужина Рея слегка развезло, и он решил ночью сходить проведать одну знакомую девицу, нечто вроде местной кисэн - так сказать, попрощаться с вольной жизнью. И еще он решил, что ни к чему было знакомить Кима с Солле. Всего-то полдня провели вместе, а она уже такие вольности себе в разговорах позволяет, дерзит брату, кокетничать пытается, бесстыжая!
   Ким, которому вино тоже ударило в голову, за вечер не раз возвращался мыслями к Солле (женщин за стол не допускали, они ужинали отдельно). Славная девчонка, веселая и на вид приятная, думал он, и вовсе не такая дурочка, какой выставлял ее Рей. И все же не о такой невесте мечталось Киму. Девушка, которая ему предназначена судьбой, неслыханно прекрасна, но пока еще как будто окутана туманом, она красавица-невидимка, как Меймей из давешних старухиных историй. Чем-то она будет похожа на благородных принцесс, его сводных сестер, чем-то - на изысканных, утонченных кисэн высшего ранга, к которым однажды водил его Сайхун (ох, лучше не вспоминать - пока все прочие гости ели, пили и веселились, наслаждаясь пением и остроумной беседой красавиц, Ким сидел пень пнем, от смущения не способный вымолвить ни слова...). Девушка его мечты - белолица и черноброва, она носит шелка и жемчуг, у нее плавная походка, нежный журчащий голос и прочие тридцать три признака совершенной красоты, ее взгляд обжигает, а прикосновение сулит небесные наслаждения...
   И совершенно она не похожа ни на простушку Солле, ни на бесстыжую нахалку с цветущими ветками в непричесанных волосах и желтыми, приносящими несчастье, тигровыми глазами.
  
   После ужина Рей, выждав, когда Ким уснет, тайком отправился-таки к своей девице. Вернулся он поздно ночью, довольный и настроенный на возвышенный лад - по пути домой он мечтал, как с завтрашнего утра отринет все земное. Устраиваясь спать, разбудил Кима - их устроили в одной комнате. Ким спросонья обругал его и собрался спать дальше.
   - Слушай, брат, - обратился к нему Рей. - А чего ты собак-то боишься? Покусали тебя в детстве, что ли?
   Трезвый, он не стал бы задавать таких неудобных вопросов, а тут пришло в голову - и спросил. Ким, тем не менее, сел в постели и серьезно ответил:
   - Нет, не покусали. Просто, когда на меня смотрит собака - большая собака... знаешь, как они умеют смотреть, прямо в глаза, как будто всё понимают... я каждый раз боюсь...
   И Ким понизил голос до шепота, как будто сообщая некую ужасную тайну:
   - ...что она заговорит!
   Рей посмотрел на него, как на полоумного, даже не нашелся что ответить. "Ну и набрался", - подумал он. А сам сделал вид, что не расслышал, пожелал Киму спокойной ночи, упал на соседнюю лежанку и тут же уснул.
  

Глава 8

Первый урок колдовства

  
   День перед полнолунием выдался обычный, серенький. Окрестные горы потонули в сонном тумане. Мотылек провел его - до самого вечера - в напряженном ожидании, но жизнь текла своим чередом: Головастик ковырялся на кухне, сихан не вылезал из своего кабинета, что-то писал, обложившись свитками. Мотылек, улучив момент, подкрался и сунул нос в записи, но все равно ничего не понял - Кагеру писал старшей речью. Вечером из-за гор подул ветер, в слоистых облаках появились разрывы. К закату небо совсем очистилось. В глубокой синеве высыпали звезды, взошла колдовская осенняя луна, о которой на островах Кирим издавна слагают страшные сказки, - что она лишает сна, сбивает с пути странников, может зачаровать и увести в неизвестность оставленного без присмотра ребенка... "Сейчас всё и начнется", - приготовился Мотылек. Но сразу после заката их с Головастиком, как всегда, отправили спать.
   Ночью Мотылька разбудили голоса за стенкой.
   - ...темнота, одиночество, дикие звери, бесы, - слышался раздраженный голос Кагеру, - если тебе удастся преодолеть перед ними страх, то больше ничто на свете не сможет тебя напугать. Тогда я, возможно, поверю, что ты сможешь стать мокквисином...
   "Опять воспитывает", - сквозь дрему подумал Мотылек, переворачиваясь на другой бок.
   Головастик что-то слезливо проныл.
   - А вот тебе и случай поупражняться: в этом лесу полно зверя и демонов, и фаза луны сегодня самая подходящая. Пошел!
   Раздался звук пинка, быстрый неровный топот.
   - И чтобы до утра я тебя не видел! Тошнотник проследит, чтобы ты там не заскучал!
   Шаги затихли. Дверь отодвинулась, впустив полосу неяркого света, который тут же померк, - в каморку заглянул Кагеру. Мотылек замер в постели, стараясь стать под одеялом маленьким и незаметным.
   - Все равно знаю, что ты не спишь. Вставай, одевайся и - в кабинет.
   Мотылек неохотно вылез из постели. Из-за ночных холодов ученики спали одетыми, так что на сборы ему много времени не понадобилось. Мальчик прошлепал в кабинет и остановился в дверях, переступая с ноги на ногу на холодном полу. Кагеру взглянул на него - дрожащего, босого; шейка тонкая, глазищи расширены от страха...
   - Ты, помнится, жаловался, что я тебя ничему не учу?
   Мотылек тяжко вздохнул, готовясь, что его выкинут за дверь вслед за Головастиком.
   - Вот и настало время, - сказал Кагеру. - Считай, с этой ночи ты переходишь в настоящие ученики... Что-то, смотрю, ты не рад.
   - Да вот, Головастик сказал...
   - Что?
   - Будто вы на самом деле ничему не собирались меня учить.
   - Так скоро - действительно не собирался, - согласился Кагеру. - Если правильно, то ученик должен год-два поработать домашней прислугой. Но у меня нет выхода.
   - Почему?
   - Мне скоро понадобится помощник в одном сложном деле.
   - А как же Головастик?
   - Головастик - обычный деревенский мальчишка. Кроме трудолюбия, у него иных достоинств нет. Чтобы сделать из него хотя бы простого деревенского шамана, понадобится лет пятнадцать. А у тебя, - Кагеру нагнулся, заглянул Мотыльку в настороженные глаза, - есть дар. И, похоже, есть сила, чтобы с этим даром управиться. Я это понял еще на Стрекозьем острове. Такой ребенок, как ты, - один на десять тысяч. Не слушай Головастика, он всех равняет по себе. С тобой разговор будет совсем другой. Ну что ты такой мрачный, улыбнись! Вот, молодец, - совсем другое дело! Ну что, начнем?
   Мотылек послушно кивнул. Кагеру прошелся по кабинету, мельком взглянул на записи. Далеко не все было подготовлено, не все расшифровано. Но после письма от Имори знахарь действительно решил поторопиться. Если он потеряет сейчас этого мальчика, всё откладывается на годы, пока он не найдет другого, настолько же подходящего. А если он успеет закончить начатое... уже не будет иметь значения, отыщут его или нет.
   - Что мы будем делать? - спросил Мотылек.
   Слова учителя его здорово подбодрили. Вот, оказывается, в чем дело! Головастик не врал. Только к нему, Мотыльку, это не относится. Он ведь особенный...
   Кагеру сделал вид, что задумался.
   - Ты, помнится, хотел научиться летать?
   Глаза Мотылька вспыхнули от восторга.
   - По-настоящему?!
   - Ага. Закрой глаза.
   Кагеру подошел к мальчику, положил ему руку на лоб.
   - Смотри через мою ладонь.
   От ладони по лбу побежали мурашки. Кагеру медленно вдохнул, и почти сразу Мотылька повело, голова закружилась. Мотыльку почудилось, что все его тело стало легким и невесомым, танцующим в воздухе, как одуванчик на кромке поля. Потом еще вздох - тут налетел ветер, и одуванчик взлетел гроздью пушинок. Мотылька мягко оторвало от земли. В первый миг он испугался, схватился за руку сихана, хотел отвести ее от своих глаз, но тот не позволил, только крепче прижал ладонь к лицу, а свободной рукой обнял мальчика за плечо.
   - Не бойся, - тихо сказал он. - Все хорошо, никакой опасности нет. Мы полетим вместе. Просто смотри по сторонам. Представь, что летаешь во сне.
   - Да как же смотреть, если не видно...
   И тут Мотылек умолк, потому что Кагеру отнял ладонь от его глаз - и мальчик увидел под ногами крышу дома, блестящую в лунном свете: как она медленно удаляется, проваливается во мрак долины.
   Они плавно поднимались в ночное небо. Полная луна плыла по волнам звездной пены, такая огромная и близкая, что, кажется, можно было разглядеть на ней Лунного Зайца с его ступой. Под ними, на земле, царила темнота. Только слабо серебрились верхушки елей на лесистых горах, похожих на спящих медведей. Вдалеке, уходящие в бесконечность, сияли рядами пики Комасон. Лунный свет мягко обволакивал снежные вершины, остро вспыхивал на ледниках. У Мотылька в душе смешались страх и восторг. С каждым мгновением страх отступал, вытесняемый наслаждением полета. Кагеру придерживал его за плечо, но мальчик чувствовал, что и сам бы мог лететь рядом с ним, если бы учитель его отпустил.
   Знахарь, как коршун, заложил широкий круг и повернул к югу, где на самом горизонте разливалось какое-то неясное сияние.
   - А там что? - спросил Мотылек, указывая вперед.
   - Тайхео. Океан. Хочешь посмотреть?
   - Ой, конечно!
   Сияющие горные вершины пропали во мраке, остались позади лесистые холмы. Вскоре среди чернолесья промелькнула серебристая нитка реки. Мотылек так обрадовался - даже в глазах от слез защипало.
   - Это же моя Микава! - закричал он.
   - Река выведет нас к океану, - отозвался сихан. - Не останавливайся!
   Вот внизу окончился лес и пошли огромные мерцающие квадраты - рисовые поля долинного Нана. Микава разливалась все шире и шире. Проплыла дрожащая россыпь огней Асадаля. Сверкающую гладь реки испятнали острова - как агаты, разбросанные по серебряной парче. Только Мотылек успел подумать, что где-то поблизости находится Стрекозий остров, как знахарь взял влево так резко, что река перекувырнулась в глазах мальчика. Мотылек весь сжался с перепугу, но через мгновение уже визжал от восторга. Они неслись со страшной скоростью над необитаемыми плавнями левобережья, бесшумно и легко, пронзая темноту, как два призрака. И вот вдруг промелькнула внизу извилистая линия побережья, и на них навалилось пустое пространство, словно земля вдруг кончилась, и они с разгону вылетели в звездное небо. Бездна была и сверху, и снизу, только лунный свет играл на волнах, и накатывал снизу неумолчный шепот, как будто сотни тысяч шаманов бормотали заклинания на неизвестном языке.
   Мотылек притих, оробел, вцепился в руку учителя. Ему почудилось - если отпустит, то упадет в этот бездонный простор, и будет падать до конца времен, пока не потеряется навсегда.
   - Вот он, Тайхео, - раздался спокойный голос Кагеру. - Мировой океан. Никто не знает, где он заканчивается, и заканчивается ли вообще. Ну как он тебе?
   - Не очень, - прошептал подавленный Мотылек. - Полетели лучше обратно в горы.
   Кагеру усмехнулся:
   - Ничего, привыкнешь. Может, даже полюбишь его. Давай-ка спустимся пониже...
   Далеко внизу, в пенных кружевах волн, Мотылек увидел длинную островную гряду - просто цепь голых необитаемых скал среди моря. Кагеру выбрал островок побольше и направил полет туда. Вскоре они опустились на каменистый берег, весь белый от птичьего помета. Повеяло знакомым йодистым запахом гниющих водорослей и тухлой рыбы. Тут Мотылек наконец почувствовал щекой теплый горько-соленый морской ветер, его размах и разлет - как будто он начал дуть у самого края земли, где-нибудь в Ле Лои, и все никак не может остановиться.
   Островок был абсолютно пустынный. Мотыльку подумалось, что вокруг на тысячи ри нет ни единой живой души, и ему снова стало не по себе. Волны с глухим грохотом накатывались на скалы. Этот грохот нес в себе какую-то тайную угрозу.
   - Зачем мы сюда прилетели? - спросил Мотылек.
   Кагеру снял руку с плеча мальчика и указал в море.
   - Посмотри туда.
   Мотылек пригляделся и увидел, что по волнам недалеко от берега бегают туда-сюда какие-то черные треугольники.
   - Это спинные плавники существ, которых суеверные рыбаки называют вани, - объяснил Кагеру. - Здесь их коренные места, излюбленные охотничьи угодья. Видишь - они почуяли наше присутствие и забеспокоились.
   - Они ведь не вылезут на берег? - с опаской спросил Мотылек.
   Знахарь покачал головой:
   - Это все бабьи сказки. Вани - просто опасные морские хищники.
   - Но я видел, как вани полз по земле...
   - Это был не вани, а бес. Бес принимает то обличье, которое уже есть у тебя в голове.
   - А почему рыбаки рассказывают...
   - Потому что ни один рыбак вани вблизи не видел. А тот, который видел, уже ничего не расскажет. Настоящие вани не могут лазать по скалам.
   Кагеру подумал мгновение и добавил:
   - Так что придется тебе самому отправиться к ним.
   - Что?!
   - Полезай в воду.
   Мотылек попятился, замотал головой:
   - Нет, нет! Ни за что!
   - Хватит трусить, - с досадой сказал Кагеру. - Ладно уж, пойду с тобой.
   Он крепко взял мальчика за руку и потянул его за собой. Они спустились по пологому скату камня прямо в волны. Морская вода с силой ударила Мотылька по бедрам, чуть не повалила, потянула за собой. Вода была удивительно теплая, тяжелая, тугая. Даже ночью она отливала малахитом, чуть светясь изнутри. Когда вода дошла Мотыльку до пояса, черные плавники прекратили метаться вдоль берега и зигзагами, незаметно окружая, устремились к ним. Мотылек дернулся, попытавшись вырваться, но безуспешно. Вдруг тыльную сторону ладони пронзила боль. Мотылек взглянул и увидел длинную кровоточащую царапину: Кагеру чем-то порезал ему руку, кровь текла в воду. Вани, словно услышав беззвучный призыв, одновременно ринулись к мальчику. Мотылек прижался к учителю и зажмурился, решив, что пришел его последний час. Но проходили мгновения, а его никто не терзал на части. Мальчик открыл глаза. Вани были со всех сторон. Огромные гладкие тела проплывали совсем близко, почти касаясь их ног. Некоторые вани были такими большими, что буквально проползали по дну на брюхе. Мотылек смотрел в их плоские желтые глаза, приоткрытые зубастые пасти и не понимал, почему морские твари не трогают их. Он поднял голову и взглянул в лицо учителя. Кагеру стоял, демонически блестя глазами, бледный, напряженный, как натянутая тетива. Ни одно движение вани не ускользало от его взгляда. Мотылек понял, что учитель опасается этих хищников ничуть не меньше, чем он сам.
   - Почему они нас не трогают? - прошептал он.
   - Тихо, - не сразу отозвался Кагеру. - Я слушаю.
   - Что?
   - Их разговоры.
   Мотылек тоже прислушался, но ничего, кроме плеска волн и шума ветра, не услышал.
   - Так я и думал, - пробормотал вскоре Кагеру. - Они не смеют на нас напасть.
   - Почему? Боятся вас?
   - Нет. Они ждут своего бога. Ему принадлежит право начать охоту первому.
   Мотылек снова рванулся к берегу.
   - А мы-то чего здесь стоим?!
   - Мы тоже его ждем... Молчи! Вот оно!
   Тут вдруг вода вокруг них закипела - это все вани прянули в разные стороны и мгновенно пропали в темно-зеленой бездне. Эта внезапная пустота моря показалась Мотыльку еще страшнее, чем бегающие по воде плавники. Он теперь знал, что она означает. Теплая вода как будто превратилась в лед, а жесткие руки учителя - в цепи, которыми Мотылек был прикован к скале, как жертва морскому чудовищу. Несколько долгих мгновений ничего не происходило. Потом в глубине моря заклубилась какая-то тьма. Даже Кагеру не выдержал, забормотал оберегающее заклинание. Тьма приближалась. Вдруг вода вскипела, раздалась в стороны, и над волнами, как холм, поднялась бугристая спина, увенчанная острым гребнем. На Кагеру уставились два ярко-желтых глаза с вертикальным зрачком. В темноте раздался знакомый скрежещущий голос:
   - Что, жертва готова?
   - Нет еще, - громко сказал сихан, выдернул Мотылька из воды и взлетел. Морской бог - или демон - бросился вслед за ними в туче брызг, капканом захлопнулись челюсти. Вани промахнулся мимо ног Мотылька лишь самую малость, но этого они не заметили. Кагеру и Мотылек неслись, словно стрижи, разрезая воздух, летели прямо, как по нитке, к побережью, в Лесной Предел, домой.
   Вот из мрака поднялись горные вершины, стремительно надвинулась крыша дома в Скорпионьей Долине, и Мотылек, словно пробудившись от сна, куклой свалился на пол. Кагеру успел подхватить его и сам плюхнулся рядом с ним. Несколько мгновений они лежали на полу, пытаясь отдышаться.
   - Он нас не догнал? - прошептал Мотылек, придя в себя.
   - Нет... - Кагеру с трудом встал на ноги. - Он и не смог бы. Я просто... хотел показаться ему... и на него посмотреть тоже... в глаза ему заглянуть...
   - Зачем?
   Кагеру из последних сил поднял Мотылька и отнес его в каморку. Снял с него мокрую одежду, заботливо накрыл одеялом, провел рукой по лбу - прямо как бабушка... или как отец, которого у Мотылька никогда не было.
   - Зачем? - сонно повторил мальчик. - Хотел подразнить его?
   Сихан ухмыльнулся:
   - Умный мальчик. Давай-ка спи. Считай, что первый урок ворожбы прошел вполне успешно...
   Когда Мотылек заснул, знахарь вернулся к себе в кабинет, устало рухнул за стол. На столе еще не догорел масляный светильник. Кагеру сдвинул в сторону нагромождение свитков, развернул тот, над расшифровкой которого трудился уже второй месяц. Если бы Мотылек внимательнее присмотрелся к столбцам древних знаков, он бы их узнал - это были надгробные надписи с могил святилища безымянного бога, которые знахарь скопировал во время своего визита на Стрекозий остров. Кагеру обмакнул в тушь кисточку, нашел нужную надпись, "...заклинаю тебя кипящей водой и подземным пламенем..." - прочитал он про себя и вписал над нечитаемым знаком имени обычной слоговой азбукой: "Сахемоти".
  

Глава 9

Путешествие в горный край.

Город Юлим, охотники на тигра и снова - бес-лазутчик

  
   - Ким, посмотри-ка направо, - сказал Рей. - Похоже, кому-то крупно не повезло...
   Ким бросил взгляд в указанную сторону. Когда-то там был замечательный подвесной мост через горное ущелье. Теперь на другой стороне пропасти болтались обрывки канатов, при одном взгляде на которые становилось холодно в животе.
   - В начале лета оборвался, - обернувшись к Рею, пустился в объяснения один из караванщиков. - Давно уже ясно было, что пора его крепить, да все время откладывали, вот и дождались...
   - И что, много людей погибло?
   - А вы гляньте вниз...
   Справа и слева поднимались стеной отвесные скалы. Ущелье было таким узким, что зубчатые вершины гор почти смыкались наверху. Красноватые откосы были испещрены изумрудными пятнами растительности. Везде, где оставался хотя бы клочок земли, поднимались корявые горные сосны. Они умудрялись расти даже на голых скалах, вцепившись в трещины разветвленными корнями. Вырубленная в скале тропа шла по краю пропасти, со дна которой доносился ровный гул потока. Заглядывать вниз не хотелось.
   Рей подошел к уцелевшим опорам. Ухватившись за них, он наклонился над провалом, нахмурился и присвистнул. Ким, не желая уступать другу, тоже подобрался к краю и осторожно заглянул в пропасть. Далеко внизу, где среди валунов бурлила река, пестрели какие-то тряпки, белели кости. На кривой сосне, торчащей из стенки ущелья локтях в сорока ниже тропы, повис скелет вьючной лошади. Ким побледнел.
   - А это что? - хрипло спросил он. - Туман?
   В ущелье, клубясь, вползало какое-то слоистое белое марево.
   - Это облако! - в восторге воскликнул Рей. - Мы поднялись выше облаков!
   Ким, широко распахнув глаза, вцепился в опоры моста. Он и сам не знал, чего ему больше хочется, - упасть ничком на тропу или шагнуть с края пропасти и лететь навстречу облаку, нырнуть в него... Рей потянул его за руку - и наваждение прошло, бездна отпустила... до времени.
   Побратимы шли в самом конце купеческого каравана, ведя лошадей в поводу. Глаза у лошадей были завязаны. Ким бы охотно завязал глаза и себе, если бы кто-нибудь согласился повести его за руку. Из-за высоты, на которую они поднялись, у него постоянно болела голова, и все звуки доносились словно через слой ваты. Больше всего ему хотелось уснуть и проснуться где-нибудь в долине, подальше от страшного ущелья.
   "Скорее бы уж попасть в этот Юлим!" - с тоской подумал он.
  
   Путешествие длилось уже почти месяц. Сначала друзья плыли по реке на юг, заплатив за места на почтовом судне, потом присоединились к торговому каравану, державшему путь в город Юлим - столицу горной провинции Чирисан. За время долгой дороги они пережили множество неудобств и лишений, зато лучше узнали друг друга и еще больше сблизились. Всегдашняя вежливость и несколько напускная невозмутимость Рея в сочетании с его непритворным бесстрашием приводили Кима в восторг. Кроме того, он не уставал поражаться тому, что Рей, который был всего несколькими годами старше его, настолько широко образован. "Уж если кто и достоин стать бессмертным, так это Рей!" - с воодушевлением думал Ким, слушая увлекательные рассказы названого брата. К концу путешествия он столько узнал о горах Чирисан и о бессмертных, что ему казалось, будто он прожил там всю жизнь. Прежде Кима нисколько не интересовали горные отшельники и их путь, да и вообще от духовной жизни он был далек. Теперь все изменилось. Не то чтобы в нем зародилась религиозность - того экстаза, в который впадал Рей при одном слове "бессмертный", Ким не понимал - зато пробудилось жгучее любопытство. Захотелось своими глазами увидеть чудеса, которыми полны Лествичные горы.
   - У этих гор много имен, - рассказывал Рей в дороге. - Чирисан, "горы небесных духов" - самое древнее из них, и говорит само за себя. Самая почитаемая из здешних вершин, Каменная Иголка, всегда* считалась жилищем богов, потому там и начали селиться отшельники. Теперь Лествичные горы - один из основных духовных центров империи...
   - А почему они "Лествичные"?
   - Легенда утверждает, что Каменная Иголка - не что иное, как лестница на небеса. Легенда древнейшая, и бессмертные признают за ней глубокий символический смысл, но Идущие в Рай с полвека назад подхватили ее и переиначили на свой лад. Дескать, лестница есть на самом деле, но она незримая. Увидеть ее может лишь великий праведник, избранник богов, - они называют его Святым Проводником, Видящим Путь, или просто Зрячим. Периодически - примерно раз в пять-десять лет - такой Проводник объявляется, и вокруг него тут же собирается толпа, желающая, чтобы их провели по лестнице в рай. Таким образом, эти сектанты живут в постоянном ожидании появления очередного Зрячего. А прослышав о таковом, дружно кидаются на его поиски, чтобы успеть присоединиться к нему по дороге на небо...
   - Вот сумасшедшие!
   - У них развился целый культ поклонения Святым Проводникам. Частично он совпадает с культом бессмертных. Правда, большую часть бессмертных Идущие в Рай объявили демонами.
   - Уроды!
   - Согласен.
   - Погоди - а откуда взялось название "Каменная Иголка"?
   - Это уже из другой песни. Есть притча об императрице, которая много лет полировала гору, пока не выточила из нее идеальную иголку. Бессмертные очень любят эту притчу и рассказывают ее всем, кто приходит к ним учиться, как прозрачный намек. Путь бессмертного - не чудо на дармовщинку, а упорная многолетняя работа над собой...
  
   Еще долго пришлось путешественникам подниматься по обрывистым горным тропам, прежде чем дорога вывела их в долину Юлима. Горные кручи расступились, и среди лесистых склонов, словно сапфир на зеленом бархате, заискрилось, засверкало озеро - самое обширное и прославленное из высокогорных озер империи. На восточном берегу, где озеро глубоко вдавалось в берег, образуя естественную гавань, раскинулся город Юлим, столица провинции Чирисан. С перевала он был виден целиком - море красных, рыжих и бурых черепичных крыш, белые башни храмов, пестрые паруса многочисленных рыбачьих судов в гавани. А над зелеными горами, откуда днем и ночью доносился далекий звон храмовых колоколов, цепью поднимались в небо знаменитые на всю империю священные вершины. Самая высокая из них, Каменная Иголка, уходила остроконечной снежной шапкой за облака. Одного взгляда на ее сверкающие на солнце ледники хватало, чтобы понять: жить на такой горе могут только воистину нечеловеческие существа.
   - А славный городишко! - заметил Ким, когда они с Реем, простившись с караванщиками, отправились искать, где бы остановиться на ночлег. - Глянь, как чисто. И сады повсюду. И народ такой веселый - что ни двор, то музыка... Может, сходим вечерком в какой-нибудь кабак?
   - Под ноги смотри, - сухо сказал Рей. - Тут везде эти лестницы, чтоб их...
   Они перешли по каменному мостику через бурлящий горный ручей и продолжили спуск. Все крутые извилистые улочки Юлима вели вниз, к гавани. На воротах домов и усадеб то и дело попадались объявления "Сдаем угол", "Кров и стол". Юлим был крупнейшим перевалочным пунктом для последователей всевозможных сект и божеств, и за счет них кормилась большая часть его жителей. Другой важной статьей дохода для горожан была рыбная ловля. Лазурное озеро изобиловало редкостными видами рыб, которые Юлим вывозил во все провинции империи. Жизнь Юлима протекала богато, беспечно и жизнерадостно. На заре флотилия рыбачьих шхун уходила на лов, а вечером зажигались огни, на улицы высыпал пришлый народ, и начиналось гулянье до утра. Благодаря множеству имперских культов в городе всегда отмечали какой-нибудь праздник. На многих площадях были устроены специальные возвышения - для желающих прочитать проповедь, устроить хоровое моление или изречь пророчество, - и эти места редко пустовали.
   Для ночлега Рей выбрал уютный домик с черепичной крышей и цветными витражами в окнах. Цена одной тесной, пропахшей жареным луком комнатки оказалась совершенно несусветной. Рей начал было торговаться, но тут смертельно уставший Ким плюнул и заплатил полную цену. Побратимы немного отдохнули, оставили в комнате свои вещи, переоделись, умылись и отправились на поиски ужина.
   Несмотря на поздний час, все таверны в центре Юлима были переполнены. Пришлось подняться на гору, в предместье, прежде чем нашлось что-то подходящее: небольшая безымянная таверна в незаметном переулке, источающая соблазнительный запах жареной рыбы. Ким и Рей решили не заходить в продымленное помещение, а устроились на площадке перед входом, огороженной каменной стеной в человеческий рост. Над стеной низко нависали сосны, образуя шатер над грубыми деревянными столами. В двух железных треножниках по углам площадки ярко полыхал огонь. Побратимы оказались тут единственными чужаками, прочие посетители были явно местными. Вольготно рассевшись за столами, они пили вино, горланили и хохотали. На Кима и Рея никто даже не взглянул. Хозяин, крупный мордастый старик, притащил им кувшин темного вина, большое блюдо с жареной форелью, переложенной базиликом и лимонником, и несколько небольших плошек с разными сортами соусов.
   - Эх, вкуснятина! Да, они тут знают толк в хорошей кухне! - с набитым ртом проговорил Ким, макая куски форели то в одну, то в другую плошку. - За всю жизнь я встречал только одного человека, который так же роскошно умел готовить рыбу...
   - Это кого?
   - Мою бабушку Уту!
   - Гм, неудивительно. Вас, киримцев, рисом не корми - дай сожрать какого-нибудь морского гада, - заметил Рей, вытирая губы. - Вы и медуз едите, и морских ежей, и даже водоросли...
   - Между прочим, маринованные водоросли - прекрасная закуска к пиву!
   - Вот-вот, а я о чем. Нет, форель недурная. Но я рыбу не особенно уважаю. А вино здесь великолепное. Даже не ожидал. И дешевое, кстати...
   Слова Рея заглушил резкий, чуть дребезжащий звон струн. Седой хозяин подсел к компании горцев за соседним столом, положил на колени гусли, ударил по струнам и запел сочным хрипловатый баритоном. Ким встрепенулся, его глаза загорелись, сердце застучало быстрее, ноги сами стали притопывать в такт. Слов песни не разобрать - какой-то местный диалект, - но Киму до них дела не было, столько в голосе певца было живого чувства, а в его игре - настоящего мастерства. Песня, горько-сладкая, как местное вино, пронимала до печенок, трогала душу. Хотелось заплакать и пуститься в пляс одновременно. Когда песня кончилась, посетители разразились восторженными воплями, требуя продолжать. Старик усмехнулся, взял гусли и подсел к другой компании, подмигнув по пути Киму. Снова загудели струны...
   - Брат, я бы тут поселился! - взволнованно сказал Ким. - Этот город по мне!
   Рей запрокинул голову, вдыхая чистый, чуть пахнущий дымом горный воздух. В черном небе сверкали россыпи звезд, пламя треножников выхватывало из темноты сложное кружево нависающих над столами сосновых веток.
   - Это все мишура, обман чувств, - спокойно сказал Рей. - Настоящая жизнь - там!
   И указал наверх, где высились невидимые в темноте священные горные вершины.
  
   - ...за тигровые усы монахи с Иголки обещали мне целую связку, - донесся приглушенный бас из-за соседнего стола, где гуляла компания местных рыболовов. Выпивохи ничем не отличались от обычных имперских крестьян, только один старичок был косоглазый, желто-смуглый и морщинистый, как сушеный финик.
   - Связку чего? - уточнил хриплый голос. - Ну не карасей же! Серебра! А за когти губернаторский аптекарь предлагает...
   - Когти - мне!
   - Тебе - не когти, а помет, старый пень, чтоб ты лопнул!
   Ким встрепенулся, прислушался.
   - Эй, парни, может, хватит делить неубитого зверя? - насмешливо пробасил подошедший хозяин таверны. - Как бы он сам вас не поделил... на составные части.
   - Может, и нет никакого тигра, - ядовито заметил кто-то.
   - Извините, - Ким приподнялся из-за стола. - Уважаемые, можно спросить - о чем речь?
   - Да вот, эти бойцы собираются на охоту, - объяснил хозяин. - У нас тут, видите ли, тигр завелся. Пугает странников и монахов, но пока никого не сожрал.
   - Как бы уточнить, где именно поселился тигр? - вмешался Рей.
   - На восточной тропе, у ручья, аккурат по пути на Каменную Иголку. Паломники очень недовольны.
   - Ах, чтоб бесы забрали этого зверя! - озабоченно выругался Рей. - А в обход пути нет?
   Хозяин покачал головой.
   - Говорю, нет там никакого тигра!
   - Ага, нет! За последний месяц его видели человек пятнадцать... да еще коза, которая позавчера пропала...
   - Что вы чушь несете - завелся! - громко заявил другой зверолов. - Да этот тигр уже много лет живет в предгорьях Каменной Иголки. Зверь старый, мирный, отродясь никого не обижал. А коза наверняка сама забрела куда не надо и свалилась в пропасть.
   - То-то и оно - "старый". Сил-то не осталось, вот он и вышел к человеческому жилью, чай, людей ловить проще, чем оленей...
   - Этот тигр - дух горы, - с сильным акцентом произнес сморщенный желтый старичок. - Устраивать охоту бесполезно. Вы его все равно не найдете, а дух разгневается и покарает вас.
   Охотники притихли.
   - То, что дух показался людям, - не к добру! - продолжал окрыленный вниманием дед. - Грядут лихие времена...
   Кто-то хлопнул рукой по столу.
   - Хватит суеверий! Лесорубы видели следы! Где это видано, чтобы дух оставлял следы?
   - Точно! И серебро нам не помешает!
   Когда речь снова зашла о прибыли, мужчины мгновенно забыли о потустороннем и загомонили все разом. Каждый приводил свои расценки на части драгоценной тигриной туши, которая считалась лучшим сырьем для изготовления разнообразных лекарственных и волшебных снадобий. Ким с разгоревшимися глазами подсел к охотникам.
   - А как вы собираетесь его убить? - спросил он.
   Над столом застыла тишина,
   - Я предлагал подкинуть на дорогу отравленную приманку, - задумчиво сказал один охотник. - Берем тушу козы, потрошим, а внутрь...
   - Пробовали, - перебил его другой. - Лесорубы раскладывают приманки уже почти месяц. Не жрет, хитрая зверюга.
   - В Южном Чирисане на тигра охотятся с ловушками. Копают ловчую яму, привязывают, опять же, козу, а когда тигр прыгнет и провалится, можно забросать его камнями или заморить голодом...
   - Ага, камнями! А как продавать попорченную шкуру? Нет, надо подкараулить его, и одним ударом...
   - Может, ты это и провернешь?
   - На тигра в одиночку не ходят, - авторитетно сказал знаток обычаев Южного Чирисана. - Если уж идти - так устраивать облаву. Нагнать мужичья с гонгами, пустыми ведрами, трещотками и факелами, поставить цепью - и пустить вдоль реки.
   - Тоже пробовали, - проскрипел сморщенный старичок. - Всю долину прочесали, а тигра не нашли. Говорю, это дух!
   - Тигр с Каменной Иголки - старый опытный зверь, - сказал знаток. - Он наверняка обошел загонщиков и крался за ними следом. Нет, от мужиков одна суета и никакого толка. Пойдем своей ватагой, с копьями, а вместо загонщиков возьмем собак. Тигры собак не переносят. Псы его спугнут, он начнет их рвать, тут мы его и...
   - Вот я вам сейчас расскажу про "облаву", - перебил его хозяин таверны. - Когда я был мальчишкой, в лесу неподалеку от моей родной деревушки завелся тигр. Мужики, как о том узнали, от жадности просто ума лишились - работу забросили, только сидели целыми днями у старосты, как вы тут, лаялись, тигра делили да прибыль подсчитывали. Наконец решили устроить облаву. Собрались все мужчины в деревне, числом около тридцати человек, даже некоторые подростки увязались. Я тоже рвался, но, слава богам, был тогда слишком мал - не взяли. Вооружились кто чем - косами, топорами, вилами, поперлись в лес - и пропали. День, второй пошел - их все нет. Наконец прибегает из леса парнишка, весь белый, трясется, как не в себе, и орет: "Всё пропало! Тигр заколдованный! Всех сожрал, теперь сюда идет - спасайтесь кто может!" Ну, бабы сразу в крик, детишки в плач, суета, паника...
   Хозяин таверны сделал драматическую паузу, окинул слушателей насмешливым взглядом.
   - А стряслось там вот что. Охотнички наши бродили по лесу целый день. Наорались, умаялись, тигра так и не нашли. А тем временем стало темнеть, им страшно стало. Столпились кучей на пригорке возле упавшей сосны - место такое славное, уединенное, тростники, река рядом - и давай обсуждать, что дальше делать, в лесу ночевать или возвращаться. Достали закуски, разложили костерок... И тут прямо из-под вывороченных корней этой самой сосны на них тигр и выскочил. У него там логово было. Охотники заорали - и врассыпную. Кто на дерево полез, кто попер в кусты, кто в реку прыгнул. И все бы ничего, если бы наш староста не кинул сдуру в тигра копье. Как ни странно, попал. Тигр от этого рассвирепел окончательно, заревел на весь лес. Староста так перепугался, что упал в обморок. Тут тигр его и разорвал. А потом принялся гонять по лесу остальных...
   - Чем дело-то кончилось?! - нетерпеливо воскликнул Ким.
   - Чем-чем... Пятеро из лесу не вернулись - один из них, правда, просто в реке утонул с перепугу. Месяц жили как в осаде. В лес даже за дровами выходить боялись. А по ночам слушали, как тигр в чаще рычит, и тряслись - ждали, что придет мстить. В конце концов скинулись всей деревней и наняли в Юлиме известного охотника. Он тигра и завалил. И тушу тигра себе целиком забрал, даже усов мужикам не оставил.
   Охотники приумолкли. Рассказ старика их впечатлил.
   - Ну дык я-то о чем? - сказал наконец знаток. - Об этом самом! Мужиков звать не надо. Сами все устроим. Значит, так: находим лежку тигра, рядом привязываем козу, а на деревья вокруг сажаем пару-тройку самых опытных, метких стрелков, которые и сами не струсят, и зверю шкуру не попортят. Им - лучшие части туши. Остальные - на подхвате. Ну, кто желает вызваться?
   Никто не ответил.
   - Мы ж рыбаки, - проворчал кто-то. - Вот если бы бойца нанять...
   Глаза Кима засверкали, он приподнялся, раскрыл рот...
   - А еще можно убить тигра ударом кулака в лоб, - насмешливо сказал Рей. - В истории такой случай зафиксирован.
   Мужчины посмотрели на него неодобрительно.
   - Вы сами-то кто такие будете, молодцы? - спросил знаток обычаев. - Куда путь держите?
   - На святые горы, - с достоинством ответил Рей.
   - Что, неужели новый Зрячий объявился?
   - Мы не Идущие в Рай! - обиделся Ким.
   - Мы идем к бессмертным, - пояснил Рей. - На саму Каменную Иголку.
   - Туда будет нелегко добраться, - покачал головой хозяин. - Вон, про тигра слыхали? А если вы с ним благополучно разминетесь, впереди будут такие пропасти, такие кручи...
   - Хуже, чем раньше? - с ужасом спросил Ким.
   - На Иголку даже местные ходить боятся. А если и дойдете, - хладнокровно продолжал хозяин таверны, - в монастырь вас всё равно не пропустят. Монахи сами сторожат свою гору, глядите - могут и убить ненароком. Они, конечно, люди святые, но у них свои понятия о праведности...
   - У меня есть пропуск, - надменно сказал Рей, погладив поясную сумку.
   - Какой? Серебро?
   Рей скользнул взглядом по алчным физиономиям тигроловов, встал из-за стола, расстегнул сумку и продемонстрировал всем свиток в кожаном футляре.
   - Это рекомендация, - сказал он. - Письмо к настоятелю монастыря Каменной Иголки от настоятеля храма Маго с просьбой принять меня в общину.
   - А-а-а... - протянули охотники, глядя на Рея куда более почтительно, чем прежде. - Совсем другое дело...
   Довольный Рей сел на место, жестом подозвал хозяина.
   - Что думаешь насчет тигра? - негромко спросил он. - Насколько это серьезно?
   - Больно вы нужны этому тигру, - пренебрежительно ответил старик. - Ступайте смело. Он же не людоед, сам не нападет, если никто не будет спускать на него собак и стучать над ухом в пустое ведро...
   - Насчет тигра - не беспокойся, брат, - сказал Ким. - Тигра я беру на себя.
   Рей и хозяин таверны ухмыльнулись.
   - Слыхал, парень, что мудрые люди говорят? На тигра в одиночку не ходят. Как поется в старинной песне "Охотник Шу"... - и старик громко пропел: - "Шу полуголый вошел в тростники - тигр добычу рвет на куски!"
   Из-за соседнего стола отозвались одобрительным гоготом. Ким надулся.
   - Привезу домой шкуру тигра - Сайхун удавится от зависти! - тихо сказал он.
   - От всей души надеюсь, что тигра мы не встретим, - отозвался Рей.
  
   Домой побратимы возвратились глубокой ночью, в сильном подпитии. Рей упал на кровать и мгновенно уснул. Ким уже почти последовал его примеру, когда услышал сквозь дрему, как кто-то окликает его по имени. "Приснилось", - решил Ким, но тут ему в лицо пахнуло холодным уличным воздухом. Ким открыл глаз - и увидел, что в открытое окно влезает человек в черном.
   Ким подскочил как ужаленный, непослушной рукой нашаривая меч, который, как назло, затерялся под ворохом одежды.
   - Это опять ты, бес?!
   - Тихо, - прошептал лазутчик. Он проскользнул в оконный проем и встал у стенки, почти слившись с темнотой комнаты. - Выслушай меня, Ким. У меня есть к тебе небольшая просьба...
   - Кто ты такой? Зачем меня преследуешь?
   - Я тебя не преследую, - с досадой сказал лазутчик. - Просто шел мимо и подумал...
   - А, так я тебе и поверил! Кстати - я не стал убивать Рея.
   - Знаешь, мне все равно. Ты свой выбор сделал еще в Сонаке. А теперь...
   - Кому ты служишь?!
   Лазутчик еле слышно вздохнул:
   - А что, обязательно кому-нибудь служить? Я здесь по личному делу.
   - Ха! Какие личные дела могут быть у беса?
   - Ну... свидание с девушкой.
   Ким не выдержал и захохотал. Веселью способствовало и то обстоятельство, что он наконец нащупал под одеждой меч.
   - Об этом я и хотел с тобой поговорить, - быстро продолжал лазутчик. - У этой девушки очень строгая мать. Она меня ненавидит и стережет свою дочь, как настоящая ведьма. Поэтому у меня к тебе просьба - если вдруг встретишь эту девушку, передай ей...
   - Что еще за девушка?
   - Ты ее встречал в Сонаке - она очень красива, и у нее тигриные глаза.
   Ким сообразил не сразу, но когда вспомнил, то потерял дар речи от изумления.
   - Передай ей, - быстро сказал лазутчик, воспользовавшись паузой, - что я ее люблю.
   Ким раскрыл рот и закрыл его, не в силах вымолвить ни слова. Его одолевали противоречивые чувства, из которых основным почему-то оказалось нарастающее бешенство.
   - Может, еще и письмецо от тебя передать?!
   - Пожалуйста, - сказал лазутчик, и Ким с удивлением услышал в его голосе глубокую тоску. - Передай ей: что бы ни случилось, я всегда буду ее любить и никогда не отступлюсь. Даже смерть меня не остановит, даже ненависть. Запомнил?
   - Запомнил, - сквозь зубы прошипел Ким, выхватил меч и бросился на лазутчика. Его душила ярость. В мгновение ока он оказался возле окна и нанес удар. Незнакомец даже не пытался увернуться. Легкий меч Кима, похожий на лист осоки, рассек его сверху донизу и вонзился в деревянный пол, не встретив сопротивления. Ким потерял равновесие и налетел прямо на противника. Его рука прошла сквозь тело лазутчика, как через густой темный дым. Ким отшатнулся, выпуская меч.
   - Да ты действительно бес! - выдохнул он.
   Глаза лазутчика оказались совсем близко. Самые обычные, человеческие, печальные глаза, так похожие на глаза самого Кима.
   - Пожалуйста, передай, - в третий раз повторил он. - Это в твоих же интересах.
   Не успел Ким ему ответить, как бес сделал шаг назад, вошел в стену и бесследно растворился в ночных тенях.
  

Глава 10

Появление Сахемоти

  
   После урока колдовства в Скорпионьей Долине долго не происходило ничего интересного. Листья в лесу побурели, горные склоны стали невероятно красочными. Теплые, сухие, яркие дни чередовались с туманами, обложными дождями и промозглыми сквозняками по ночам. Потом, хуже того, начались ночные заморозки. Мотылек не привык к таким ранним ночным холодам - и отчаянно мерз. Он простыл, рассопливился и дрожал целыми ночами, не давая Головастику спать громким кашлем. Кагеру по поводу холодов заявил, что настоящий мокквисин к морозу и жаре равнодушен, а поэтому зимняя одежда останется в сундуках до первого снега. Одно утешение, и то сомнительное - зима тут, в Лесном Пределе, наступала чуть ли не на полтора месяца раньше, чем на островах дельты.
   Между тем с каждым днем становилось все холоднее. Однажды Кагеру, выйдя утром на крыльцо, поскользнулся на ледяной корочке, свалился на землю, долго чертыхался и в конце концов велел мальчикам доставать теплую одежду. Ученики радостно распотрошили сундуки, извлекли на свет безобразные, пропахшие пижмой, некрашеные ватные куртки и штаны, ушастые войлочные шапки, толстые, объеденные молью вязаные носки с отдельным большим пальцем - их полагалось носить под всё те же неизменные кожаные сандалии, которые за лето и осень истрепались до дыр. Одежда, которая досталась Мотыльку, была детская, но сильно заношенная - должно быть, подумал он, раньше ее носил Анук или другие его неведомые предшественники. Летнюю одежду Кагеру велел упаковать в сундуки. Но прежде выстирать.
   Ясным утром, в разгар листопада, Мотылек с Головастиком увязали всю летнюю одежду, а заодно и одеяла, в огромный тюк, отыскали в сарае вальки для стирки и потащили все добро на ручей. Из-за гор выглядывал край задумчивого осеннего солнца. По искрящейся воде плыли багровые листья, как павшие в битве воины.
   - У нас в деревне всегда поют песни об осенней стирке, - рассказывал Головастик, раскладывая на берегу тряпье. - Это значит - всё, полевые работы закончены до следующей весны. Хорошо!
   - А у нас не поют об осени ничего, чтобы не сглазить. Один раз - я совсем маленький был - наш сосед, совсем старый старик, хотел меня позабавить и запел песню о богине-зиме. Детская вроде песня, простая такая... да только на заклинание слишком похожа. Мне даже как-то жутко стало. Старик той же зимой и помер... Ой, глянь, Головастик, - что это?
   У мостков, где они всегда набирали воду, песок был изрыт, как будто из ручья вытащили что-то тяжелое. Осока, куда вели следы, была измята и перепачкана.
   - Черепаха! - предположил Мотылек.
   - Сам ты черепаха.
   Головастик взглядом знатока осмотрел испещренный следами берег.
   - Уж скорее кабан-подранок... хотя крови вроде нет... Пошли посмотрим.
   - Может, лучше не надо? - усомнился Мотылек.
   Головастик отпихнул его с дороги и смело влез в осоку.
   - Ого! - раздался его голос из зарослей. - Тут утопленник!
   Мотылек поспешил вслед за ним. И точно, в высокой траве лежал труп. Вернее, нечто, весьма напоминающее скелет, обтянутый пергаментно-серой кожей. Утопленник был абсолютно голый, лежал ничком, так что его лица не было видно - только взлохмаченные, слипшиеся седые волосы.
   Головастик наклонился над утопленником, пихнул его ногой - тот даже не шелохнулся.
   - Готов - дохляк.
   - Кто ж его на берег-то вытащил? - спросил Мотылек, рассматривая мертвеца с опаской и любопытством. - Неужели сам?
   - Может, и сам. Вылез из последних сил - да и помер. Эх, небось учитель меня еще и могилу ему копать заставит...
   Он перевернул утопленника лицом вверх. Мотылек подобрался поближе, присел на корточки.
   - А он не старый был. Просто очень худой.
   Действительно - утопленник оказался изможденным юношей, блеклым и высохшим, как прошлогодняя трава. Глаза у него были закрыты, в мокрых седых волосах запутались водоросли.
   - Видал я таких, - проворчал Головастик. - В деревне, в неурожайный год. Его сначала голодом долго морили, не иначе, а утопили уже потом. Интересно, откуда этот доходяга взялся в нашем ручье?
   - Может, это квисин? - предположил Мотылек.
   Головастик покосился на него сверху, не удержался и сделал движение коленом. Мотылек потерял равновесие и свалился прямо на труп. Труп неожиданно застонал. Мальчик подскочил как ужаленный.
   - Да он живой! - пискнул он.
  
   Солнце закатилось за горы, когда чужак вышел на крыльцо - вернее, выполз, тяжело опираясь на перила. Седые пряди падают на лицо, на сутулых плечах накинуто одеяло. Со стороны глянуть - старик стариком. Высокий, худой, костлявый, грудь впалая, на шее торчит кадык, руки как плети, пальцы паучьи... Медленно, осторожно уселся на верхнюю ступеньку, прислонился к опорному столбу. Осмотрел двор, остановил взгляд на учениках знахаря, перебиравших подмокшую редьку у сарая, что-то произнес. Голос "утопленника" был до того тихий и монотонный - ни слова ни разобрать.
   - Че он там вякнул? - Головастик вертел в руках подгнившую с одного бока редьку, раздумывая - то ли выкинуть, то ли в суп сойдет...
   - Вроде нас зовет, - предположил Мотылек. - Я схожу, спрошу, что ему надо.
   - Ну сходи, если тебе делать нечего.
  
   Мальчики уже знали, что утопленника зовут Сахемоти. Так сказал учитель Кагеру. Сам доходяга это не опроверг и не подтвердил - просто потому, что не знал, как его зовут. Он совершенно ничего о себе не помнил, как будто родился в том самом ручье. Когда ученики отволокли его к дому, Кагеру страшно разволновался. Устроил вокруг утопленника суету, хлопотал над ним, как родная мать. Все это время мальчики изнывали от любопытства. Когда утопленник наконец очнулся и заговорил с Кагеру, подслушивавший под окном Головастик с удивлением сказал Мотыльку: "Ни разу не слышал, чтобы учитель хоть с кем-то говорил настолько почтительно!" Наконец ученики прямо спросили, кто такой Сахемоти и как он оказался в ручье. "Он мой гость!" - отрезал Кагеру. И больше ни слова из него выжать не удалось.
   - Неужели ты совсем ничегошеньки не помнишь? - пристал Головастик к Сахемоти, улучив момент, когда тот остался один.
   - Ничегошеньки, - грустно подтвердил доходяга.
   Мотыльку было жалко Сахемоти. Вялый и равнодушный, он напоминал медузу, выброшенную на берег весенним разливом. Хоть он и отогрелся в доме знахаря, но за целый день так и не смог проглотить ни крошки.
  
   Мотылек подошел к Сахемоти, поправил край соскользнувшего с плеча одеяла.
   - Чего тебе? - спросил он.
   Доходяга посмотрел на него большими глазами цвета опавшей листвы.
   - Воды, если можно.
   Рядом с крыльцом стояла дождевая бочка с водой для умывания, в бочке плавал деревянный ковшик. Мотылек зачерпнул полковша воды, протянул Сахемоти. Тот принял ковш двумя руками... и перевернул его. Вода выплеснулась, замочив низ одеяла.
   - Другой воды, - тихо сказал Сахемоти, возвращая ковш. - Чистой.
   - Это он нарочно, что ли? - раздался голос подошедшего Головастика. - Вот-вот копыта отбросит, а сам выпендривается!
   - Не груби ему, - сказал Мотылек.
   - А ты кто такой выискался, чтобы мне указывать?
   - Во-первых, нехорошо издеваться над больным человеком. А во-вторых... мне кажется, что он колдун. Может, даже посильнее учителя.
   - Вот этот задохлик? - пренебрежительно фыркнул Головастик.
   Мотылек смутился.
   - Мне просто подумалось - как бы он иначе попал к нам в ручей, словно с неба свалился? И учитель с ним так вежлив...
   - Ха! Разве позволил бы настоящий колдун довести себя до такого жалкого ничтожества? По-моему, этот Сахемоти - просто нищий бродяга и мозги у него набекрень - вон, даже имени своего не помнит, ковш до рта без чужой помощи донести не может...
   - Чистой воды, - напомнил Сахемоти, переводя взгляд с одного мальчика на другого. - Пожалуйста.
   Головастик презрительно фыркнул и отправился обратно к куче редьки.
   - Сейчас принесу, - Мотылек уже собрался бежать в сторону ручья, но чужак остановил его:
   - Погоди, арен. Пусть лучше холоп принесет.
   - Это кто тут тебе холоп?! - возмутился Головастик, оборачиваясь.
   - Холоп, побыстрее!
   Головастик было открыл рот, чтобы дать задохлику достойную отповедь... как вдруг что-то случилось. Никто не понял, что именно. Мотыльку, например, почудилось, что соринка попала в глаз - и весь мир на какой-то кратчайший миг вывернулся наизнанку. В воздухе враз потемнело, словно солнце спряталось в тучи. Мотылек поднял глаза и видит: вместо неба - бушующее море. Он, Мотылек, стал крошечным, как песчинка, а Сахемоти вырос выше гор, до самых облаков. Мальчик сморгнул - и все стало как прежде. А Головастик ничего не увидел. Просто взял ковшик и побежал на ручей за водой. Потом его Мотылек спрашивал: "Чего ты побежал-то?" Головастик только чесал в затылке и удивленно отвечал: "А бес его знает..."
   Когда Головастик скрылся с ковшом за углом кухни, Мотылек обернулся к Сахемоти.
   - Как ты меня назвал? - с любопытством спросил он. - "Арен"? Что это такое?
   - Арен - это мясо, - дружелюбно объяснил утопленник.
   - Как мясо?
   - Наживка. Ареном называют мальчика, не старше семи лет, непременно непросватанного, с задатками шамана. Его душа дороже печени тигра.
   - Для кого дороже?
   - Для чародея, конечно.
   При этих словах Мотылек невольно оглянулся - нет ли поблизости Кагеру.
   - А зачем она ему? - понизив голос, спросил он.
   - Невинная душа - любимое лакомство квисинов. Чародей отдаст всё что угодно, лишь бы заполучить такую душу...
   Сахемоти рассказывал и при этом смотрел на Мотылька таким спокойным, усталым взглядом, как будто говорил о ком-то третьем. А у Мотылька в животе все заледенело, словно он проглотил снежный ком. В памяти всплыли предупреждения Головастика: "Мы с тобой для учителя - что травки для зелий".
   - Что-то я не пойму, - пролепетал он, - Откуда ты знаешь, что я - арен?
   Сахемоти пожал плечами:
   - Я вижу.
   - Ты тоже чародей?
   - Хм... может быть...
   Сахемоти задумался. Тем временем бегом вернулся Головастик, таща полный ковш ледяной воды из ручья.
   - Поднеси сам, - приказал ему Сахемоти. - К губам, поближе.
   Головастик безропотно подчинился. Сахемоти глотнул раз, другой... вдруг захрипел, раскашлялся, согнулся пополам, и его начало рвать - сначала водой, потом чем-то черным: желчью, потом кровью...
   - Учитель! - заорал Мотылек, поддерживая доходягу, чтобы тот не упал лицом в собственную блевотину. - Головастик, зови учителя!
   Головастик, словно очнувшись, помчался за помощью.
   Скоро он вернулся с Кагеру, поднялась суета. Знахарь с Головастиком унесли чужака в дом. Мотыльку было велено вымыть крыльцо. Он собрал мокрой тряпкой кровавые сгустки, отнес тряпку на ручей, выполоскал, повесил на сходни, сел рядом и заплакал. Ему было отчаянно страшно, хотелось к бабушке, хотелось убежать в лес, куда угодно, лишь бы подальше от учителя Кагеру. Мотылек чувствовал себя совершенно беспомощным и одиноким.
  
   Решая, куда устроить гостя на ночлег, Кагеру велел Головастику перетащить свои спальные принадлежности на кухню. На кровать Головастика положили Сахемоти. Когда погасили светильники, в каморку неожиданно явилась Мисук и забралась в ноги к Мотыльку, выразив желание там и заночевать. Мотылек не стал проявлять неуважение к девице, оскорбляя ее грубыми словами, - просто поднял с кровати за шкирку и молча выкинул в сени.
  
   А ночью Мотыльку приснился кошмар. Будто стоит он на берегу моря и любуется синими далями. Чайки кричат, нежно пригревает утреннее солнце, маленькие волны ласкают песок... и вдруг море уходит. Отступает все дальше от берега, оставляя обнаженное дно, устеленное разноцветной галькой, великолепными шипастыми раковинами, морскими звездами, прозрачными медузами... Море уходит все дальше... и тут земля содрогается под ногами у Мотылька, а из-за горизонта встает темная грозовая туча. Она поднимается все выше, закрывая полнеба, дышит холодом и водяной пылью... и Мотылек внезапно понимает, что это не туча, а волна.
  

Глава 11

Искусительница на монастырской тропе

  
   От Юлима до первой заставы монастыря Каменной Иголки было всего два дня пути. Но какой это был путь! Местами тропа становилось такой страшной, что даже хладнокровному Рею хотелось, закрыв глаза, ползти на четвереньках, вжимаясь в гранит вырубленных в скале ступеней. Тропа была проложена так, чтобы следовать естественным линиям горы и не нарушать гармонию святого места, в полном соответствии с монашеской мудростью: "Для Неба и Земли люди - что соломенные тигрята в Духов День: попользовался и выкинул. Хочешь следовать путям Неба и Земли - относись к людям так же. Да и сам ты не исключение".
   Стертые ступени в три локтя шириной вели круто вверх; с одной стороны отвесно вздымалась гранитная скала, а с другой уходила вниз бездонная пропасть. С тропы открывались необозримые просторы горного края. Казалось, можно было бы разглядеть на горизонте золоченые шпили храмов Сонака, если бы вид не застилали облака, которые остались уже совсем далеко под ногами, напоминая сверху распаханные белоснежные поля.
   При одном взгляде на эти облака у Кима начинался приступ горной болезни. Каждое мгновение подъема он раскаивался, что присоединился к Рею, но повернуть назад ему не позволяла гордость - да он и не дошел бы обратно. Спускаться одному по этой тропе... Становилось всё холоднее. Время от времени налетал колючий ветер. Он то норовил сбросить в пропасть внезапным шквалом, то упорно дул в лицо, превращая в мучение каждый шаг.
   К полудню побратимы добрались до небольшой неогороженной площадки, где долго лежали без сил, слушая глухой гул близлежащего водопада. Этот водопад, казалось, задался целью соединить Верхний и Нижний миры - начинался он где-то в складках и трещинах ледников Каменной Иголки и низвергался вниз, растворяясь в облачных полях.
   К счастью, опасным оказался только первый отрезок пути. Когда солнце начало клониться к западу, тропа привела путешественников в сосновый бор. Каменные ступени превратились в обычную тропинку, и вскоре дорога спустилась в заросшую долину, по дну которой куда-то несся бурный поток. Над лесом вздымались скалистые кручи, пугающе близко нависала идеально белая вершина Каменной Иголки.
   - Уф, кажется, добрались! - объявил Рей, глядя, как заходящее солнце перекрашивает снежный пик Иголки сначала в пронзительно-розовый, а потом в зловеще-багровый цвет.
   В стороне от тропы среди сосен темнела небольшая часовня под замшелой черепичной крышей.
   - Ага, мне про нее говорили в Юлиме, - радостно добавил Рей. - Тут и переночуем. Брат, привал!
   Ким отозвался жалобным стоном. Уронив на землю все свои пожитки, он свалился рядом, раскинул руки и ноги.
   - А-а, хорошо! Твердая, надежная земля! С самого утра об этом мечтал!
   Рей устало плюхнулся рядом.
   - Ну, брат, мы с тобой великие герои. На том повороте, сразу за водопадом, я был практически уверен, что меня сдует...
   - Ха! Я был в этом уверен, как только увидел эти проклятые ступеньки! Чтоб тот гад, кто их вырубал, сам бы по ним ходил туда и обратно три раза в день! Чтоб бесы ему построили после смерти такую же тропу из Нижнего мира в Верхний!
   - Это ведь монастырская тропа. Они ее для себя делали.
   - Готов спорить, монахи нарочно устроили такую тропу, чтобы было меньше желающих к ним шастать...
  
   Часовенка под соснами для постоянного жилья была совсем не пригодна - четыре кирпичные стенки, крыша, земляной пол и каменный алтарь духу Небесного Балдахина, - но для разовой ночевки вполне подходила. Кто-то даже позаботился заготовить дрова и хворост на растопку. Побратимы принесли жертву местным духам, избавившим их от гибели на тропе, после чего стали устраиваться на ночлег: разожгли костер, вытащили из коробов куртки, одеяла, разложили на траве снедь и устроили отличный ужин. Ким даже кувшин юлимского вина с собой прихватил. Вообще, кроме еды и теплых вещей, они почти ничего с собой не взяли. Ким оставил большую часть своих вещей в Юлиме, в доме, где ночевал, чтобы забрать их на обратном пути. Рей, который в ближайшие десять-пятнадцать лет в Юлим не собирался, просто подарил всё хозяину дома. Кроме короба с припасами Ким тащил с собой купленную в городе небольшую тяжелую пику с наконечником в виде листа акации. На всякий случай - вдруг тигр все-таки вздумает напасть, хотя только совершенно безумный тигр по доброй воле полезет на такую кручу...
   Солнце зашло как-то очень быстро. Ужин заканчивали уже в темноте. Ким собирал остатки еды в короб и думал о том, что здешние высокогорные долины - самые что ни на есть нетронутые, первозданные места, до которых люди еще не скоро доберутся. Хоть и знаешь, что где-то поблизости монастырь, а все равно кажется, что вокруг одни духи да дикое зверье... Кстати, о зверях - кажется, тигры охотятся по ночам?
   Тем временем Рей натаскал сосновых веток для постелей. Ким попытался завести разговор о тигре, потом о горных духах, но ничего не вышло. Рей, напрочь лишенный воображения и к тому же зверски уставший, что-то пробормотал о глупых суевериях, затащил лапник в часовню, рухнул на него, с головой накрылся курткой - и сразу же засопел.
   Ким подумал, что надо бы последовать его примеру, но сон почему-то пропал. Довольно долго он сидел у огня, подбрасывая мелкие сосновые ветки в догорающий костер, смотрел, как они вспыхивают огненными метелками, и думал. Киму было как-то не по себе. Невидимый сосновый бор скрипел и вздыхал в темноте, в голове бродили навеянные юлимским вином и горным воздухом фантазии. Где-то в этом бору, если не соврали охотники, сейчас крадется тигр, выискивая жертву. Или тигр все-таки остался внизу? Второе вероятнее. Но тут и без тигра жутковато. Темнота такая густая, вязкая, что в ней трудно дышать. Словно повсюду развешаны пыльные черные занавеси: одну откинешь, за ней вторая, за второй третья - и так до бесконечности. А потом вдруг откинешь занавесь - и из мрака выйдет красавица, с виду фея, в цветных шелках и прозрачном газе, с распущенными черными волосами, хмельной и распутной улыбкой на алых губах и голодными волчьими глазами. Станет хватать за руки, завлекать под куст... там и выпьет кровь.
   "Не о чем тут мечтать, - одернул себя Ким. - Девка-оборотень красивая только спереди, а за спину глянуть - у нее там жесткая шкура, острые уши, хвост... Заметит, что ты догадался, сразу перекинется волком и растерзает тебя".
   "Мне-то что? Я с ней обниматься не собираюсь, - возразил внутренний голос. - Подпущу поближе, да и всажу стрелу между глаз".
   "Стрела не подействует - нужно заговоренное железо и гусиная кровь. И вообще, у тебя ни лука, ни стрел нет, только пика, и та паршивая".
   "А не важно. Все равно оборотней не бывает..."
   Вдруг на крыше часовни что-то зашуршало, посыпалась сухая хвоя. Ким вздрогнул и огляделся. В пяти шагах от костра качнулась толстая ветка сосны. В кроне снова послышалось шебуршание, и среди хвои явственно блеснули желтые глаза.
   Ким схватился за пику, судорожно вспоминая, умеют ли тигры лазать по деревьям.
   Глаза потухли, вдоль ствола вниз скользнула длинная тень. На двух ногах шагнула к костру, выходя на свет...
   "Накликал", - в ужасе подумал Ким.
   - Не бойся, - раздался знакомый голос. - Я тебя не трону.
   Ким вгляделся в говорящую - и проглотил язык. Девушка непринужденно подошла к костру и уселась напротив Кима, щуря янтарные глаза, тряхнула головой, откидывая с лица черные волосы. Буйные космы, похожие на грозовую тучу, не уложены даже в подобие прически. Ни тебе цветных шелков, ни газа, ни украшений - только затрепанная мужская куртка и холщовые штаны. Ноги босые. Девица смотрела Киму прямо в лицо, нагло ухмыляясь и явно наслаждаясь его испугом. Была бы она парнем, он бы знал, как ответить на такой взгляд.
   - Что, опять будешь мне заливать, что пошла на первое свидание тайком от матери и заблудилась? - проворчал Ким, не выпуская пики.
   - А я тебе тогда не врала, - девица села поудобнее, подогнув под себя ногу, вторую протянула грязной пяткой к костру. - Я правда тайком ходила на первое свидание.
   Она помолчала, лукаво глядя на Кима, и небрежно добавила:
   - На свидание с тобой.
   Ким промолчал, не найдясь, как ответить на это лживое заявление.
   - По Сонаку, значит, ходить одна боялась, а по горам - ничего? - мрачно спросил он. - Про тигра-то слышала? Говорят, он тут живет. Не встречались?
   Девица ухмыльнулась:
   - Конечно, встречались. Он тут, кстати, недалеко. А что его бояться? На Иголке по ночам не в пример спокойнее, чем в Сонаке, особенно в вашем Подзаборном Уделе.
   Ким от такого ответа слегка опешил, а девица добавила:
   - Приятно видеть, что ты послушался моего мудрого совета и приехал-таки в наши края. На ближайшие десять лет я могу гарантировать тебе полную безопасность.
   - Десять лет? - поперхнулся Ким. - Ну нет! Я собираюсь пожить в монастыре месяц, ну два... да может, меня туда вообще не пустят...
   - А я не о монастыре говорю.
   - Ты на что намекаешь? Заманить меня хотела, что ли?
   - Может, и хотела...
   Желтоглазка соблазнительно улыбнулась, схватила без спросу глиняную бутылку и принялась дуть вино прямо из горлышка. Ким покосился на ее покрасневшие от вина губы, и внезапно его пробрала дрожь. Неужели она и впрямь оборотень? Их же не бывает! А если бы они и бывали, то ни один оборотень не оденется в такую рвань, не говоря уже о фее. Но как еще объяснить странности этой девицы - одета, как крестьянский мальчик, ведет себя, как принцесса, а манеры - хуже, чем у кочевого варвара. Как будто мало давешнего беса-лазутчика...
   - Ты кто такая? - сурово спросил Ким.
   Девица спокойно отпила еще вина.
   - Есть предположения?
   - Бессмертная дева Хве? - ляпнул Ким первое, что пришло в голову.
   Девица ухмыльнулась:
   - Мне больше нравится имя Меймей. Можешь звать меня так.
   - Не хочу. Все равно оно не твое. Кстати, тебе не холодно? - спросил Ким, поглядев на ее грязные босые ноги. Маленькие ступни явно никогда не бинтовали для придания им изящной крючкообразной формы, как у всех девушек империи, за исключением самых темных крестьянок. Но желтоглазая на крестьянку похожа не была определенно.
   - Ты не голодна? Тут у нас кое-что осталось от ужина... и раз уж ты все равно захватила мою бутылку, возьми хоть стакан...
   - Не беспокойся, я все равно уже допиваю.
   Незнакомка одним глотком прикончила вино, непринужденно заглянула в короб.
   - Что там у нас... О, рыбка! Обожаю рыбку!
   Она вытащила на свет прославленный юлимский рыбный пирог и запустила в него зубки. Ким молча наблюдал за ней.
   - Фто-то ты не уфивлен нашей встфече, - с набитым ртом заявила девица.
   - А я ожидал тебя увидеть.
   - Как это?
   Желтоглазая быстро проглотила кусок и посмотрела на него удивленным взглядом.
   Ким мысленно себе поаплодировал.
   - Кое-кто предупредил меня в Юлиме. Кроме того, мне нагадали встречу с прекрасной незнакомкой. Еще в Сонаке.
   - Да-а? И что именно нагадали?
   - Ну... - Ким сделал неопределенный жест, - что она будет меня искушать...
   - А ты уже размечтался? - Девица развеселилась. - Даже не рассчитывай! Да я просто мимо шла, глядь - костер, а у него сидит старый знакомый! Думаю, надо на тебя еще разок полюбоваться - прошлый-то раз было все на бегу, в темноте...
   - "Мимо шла", - передразнил Ким. - Что-то в последнее время слишком много народу чисто случайно мимо меня проходит. Ну давай, любуйся - позволяю. Вот он я. Нравлюсь?
   - Не особенно.
   Девица пересела поближе к Киму, заглянула в лицо, потыкала его пальцем в живот.
   - Уж слишком ты тощий!
   - А ты что меня, жрать собралась?
   - Нет, но... Настоящий герой должен быть грозным, осанистым, могучим. Представь себе воителя Облачного Ветра. Вот каким должен быть привлекательный мужчина! А ты... как бы это выразиться...
   - То есть я для тебя недостаточно мужественный.
   - Ага! - Девица радостно закивала.
   - Хочешь, проверь, - развязно предложил Ким, обнимая желтоглазую за талию. - Я сопротивляться не буду.
   Тут в темноте что-то мелькнуло - и маленький острый кулак впился Киму в бок.
   Второй тычок Ким успел блокировать, и сам подивился силе удара незнакомки. Руки у нее были твердые, как из камня.
   - Прошлый раз ты предупредила, что полезешь драться, - обиженно сказал он, потирая запястье. - Дурочка, шуток не понимаешь!
   - Понял теперь? - тяжело дыша, заявила незнакомка. - Сопротивляться он не будет, ну надо же! Это у него чувство юмора такое! Хотела бы выпить твою кровь - давно уж выпила бы.
   - Так ты оборотень?
   - А тебе бы хотелось, чтобы я оказалась оборотнем?
   - Нет. Во-первых, я в них не верю, а во-вторых, они мне не нравятся. Оборотня я бы в постель не взял. Хвост, уши волосатые... фу...
   Как Ким и предполагал, девица ничуть не смутилась, а только весело расхохоталась.
   - Ой, какие мы привередливые! Хвост мой ему не нравится! Много ли хвостов ты в своей жизни видел, чтобы вот так, не глядя...
   Неожиданно Ким вспомнил о поручении лазутчика и одновременно осознал, почему оно его так взбесило, - это была самая обыкновенная ревность. Несколько мгновений он раздумывал, говорить девице о той встрече или не говорить.
   - Ты не замужем? - как бы невзначай спросил он.
   - Нет, а что? Хочешь взять?
   - Избави меня боги! Просто я вчера встретил в Сонаке одного парня, который просил меня кое-что тебе передать.
   Девица прищурилась:
   - Очень интересно! Что за парень?
   - Угадай. Ходит весь в черном, по чужим домам шарится, разговаривает загадками, исчезает внезапно...
   Девица так и подскочила:
   - Это тот самый тип, который приходил к тебе после экзаменов?!
   - Ага, - подтвердил Ким, довольный, - надо же, не забыла! - Знаешь, похоже, он все-таки не лазутчик, а самый настоящий бес.
   - Вот так удача, - пробормотала девица, - тайный поклонник, да еще и бес! И что он просил мне передать?
   - Не так быстро. Одно условие - ты скажешь мне, кто этот парень.
   - Я его не знаю!
   - Ну, он-то тебя отлично знает.
   - Если он бес, ты его все равно не поймаешь.
   - А он правда бес?
   - Не тяни, передавай послание.
   - Он просил передать, что любит тебя, - неохотно сказал Ким. - И будет любить всегда, и ничто его не остановит - ни смерть, ни ненависть. Что-то в таком духе.
   Желтоглазая хмыкнула было... Но вдруг задумалась. Киму даже показалось, что она побледнела.
   - Так и сказал - "ни смерть, ни ненависть"? - повторила она. - Опиши-ка еще раз, как он выглядел? Такой худощавый, средних лет, похожий на монаха, а при нем черная собака?
   - Далась тебе эта собака! - вспылил Ким. - Я тебе уже говорил, что никакой собаки с ним нет!
   - Подумай хорошенько, - упрашивала девица. - Может быть, ты встречал его раньше...
   Ким покопался в памяти и нахмурился:
   - Много лет назад я знал человека, у которого был черный пес. Но они оба давно умерли. Я точно знаю, я при этом присутствовал. "Мой" бес - синеглазый киримец лет тридцати.
   Девица покачала головой:
   - Если киримец, то ему может быть и двадцать, и сорок - по лицу не угадаешь...
   Подумав еще немного, она добавила, уже спокойнее:
   - Нет, это не мог быть тот, о ком я подумала. Иначе он тебя сразу же убил бы. А больше ни одного молодого синеглазого киримца я не знаю, - она взглянула ему в лицо и фыркнула, - кроме тебя.
   Ким на насмешку не ответил. Он, как зачарованный, смотрел на девицу, в ее удлиненные янтарные глаза под широкими нахмуренными бровями - и в сознании всплывали какие-то странные образы, не то сны, не то обрывки воспоминаний... Другие, далекие горы, ранний листопад, пронизывающий холод, от которого не спасает ни одеяло, ни жаровня, ни старая куртка с чужого плеча; вечный затаенный страх, который сменяется то вспышками отчаяния, то приступами решимости; беспомощность и одиночество перед лицом жестокого, опасного врага; и наконец - битва, огонь... И дождь, смывающий с лица копоть.
   Но при чем тут желтоглазка? Почему она пробуждает в нем воспоминания о том, что он приказал себе забыть навсегда? Ким пододвинулся ближе к девушке, сжал ее руку.
   - Слушай, а почему ты его так боишься? - приглушенным голосом спросил он. - Того... с черной собакой?
   - Я боюсь?! Да мне это слово незнакомо! Отпусти меня!
   Девица резко дернула на себя руку, но Ким ее не выпустил.
   - Что он тебе сделал?
   - Ничего! - прошипела она. - Отстань! Сейчас получишь в глаз, честное слово!
   - Мы с тобой точно прежде не встречались? - Ким крепче сжал ее запястье. - Как тебя зовут? Не отпущу, пока не скажешь!
   На скуластом лице желтоглазой промелькнула растерянность, немедленно сменившаяся бешеной злостью.
   - Ненавижу!.. - Она стремительно взмахнула свободной рукой, метя в лицо, и Ким невольно вскрикнул от боли: что-то горячее брызнуло в глаза. - Когда всякие считают себя вправе... - острые лезвия полоснули по руке, и полуослепший Ким разжал пальцы, - ...мной распоряжаться! Запомни на всю жизнь!
   - Дура! - взвыл Ким, вскакивая на ноги.
   - Кто здесь?! - раздался громкий возглас, и из часовни выскочил толком не проснувшийся Рей с дорожным посохом в руке. Девица, воспользовавшись моментом, скользнула от костра в темноту, под деревья.
   - Лови ее! - завопил Ким, бросаясь за ней.
   Однако, не пробежав и десятка шагов, остановился, постоял немного в темноте, тяжело дыша, и вернулся к костру. Девица уже ускользнула. А бегать за ней по ночному лесу, который она знала явно лучше, было заведомо бесполезной затеей.
   Рей встретил его градом вопросов:
   - Что случилось? Тут кто-то был? Я слышал женский голос... Ким, что у тебя с лицом?!
   - Атака тигра, - хмуро сказал Ким, вытирая кровь со скулы.
   Хорошо хоть глаз остался цел. Вот же бесовка...
   - Какого еще тигра? Где он?
   - Ему удалось скрыться. - Ким подумал и добавил: - Ничего. Он еще вернется. А нет, так я сам его найду.
  

Глава 12

Разговор с Ануком

  
   Он стоял на крыльце и беспомощно смотрел, как стремительно прибывает вода. Разве это его родная, с детства знакомая Микава? Дикая, свирепая, выплевывая клочья пены, как бешеная собака, река тащит мимо крыльца обломки досок, вырванные с корнем деревья, корыта, солому с крыш, перевернутые лодки... Это похоже на весенний разлив, который сошел с ума и никак не может остановиться. Вот уже затопило огород, скрылись под водой кусты, смыло крышу сарая, зашатались яблони... Река наносит удар за ударом, ломает сваи, бабушкин дом кренится и с треском рушится в бурлящие пенистые волны...
  
   Мотылек проснулся в холодном поту. Всеми мыслями и чувствами он был еще там, на гибнущем Стрекозьем острове. А здесь, в доме Кагеру, - тишина, темнота. Сквозь вощеную бумагу окна сочится размытый лунный свет, падая на неподвижное лицо спящего Сахемоти. Студеная осенняя ночь в горах Лесного Предела.
   Мотылек тихонько выбрался из-под одеяла, натянул куртку, сунул ноги в ветхие сандалии. Никаких вещей он с собой брать не стал - к чему лишний груз? Он с тоской подумал о кочерге, но она осталась на кухне, где теперь спал Головастик, а Мотылек не хотел рисковать понапрасну. Мальчик крепко подпоясался, шагнул к двери - и вдруг заметил обращенный на него спокойный взгляд Сахемоти. Чужак проснулся и лежал теперь на боку, опираясь на локоть. Несколько мгновений они молча глядели друг на друга.
   - Я ухожу отсюда, - прошептал Мотылек. - Не выдавай меня.
   - Не думаю, что тебе дадут уйти, - своим обычным тихим голосом ответил Сахемоти.
   - Что же мне - сидеть и ждать, пока учитель Кагеру скормит мою душу квисину?!
   - Тебе не убежать, - повторил Сахемоти. - Если даже каким-то чудом ускользнешь от слуг Кагеру, тебя настигнет демон, которого он приманивает на твою кровь.
   - Ты-то откуда знаешь про кровь?
   - Я разбираюсь в таких вещах. Демон уже почуял мясо. Он близко, он голоден...
   - Не пугай меня! - жалобно воскликнул Мотылек. - Мне и так страшно. Что же делать? Я просто мальчик! А он - мокквисин!
   - Даже взрослый на твоем месте вряд ли смог бы что-то предпринять, - кивнул Сахемоти. - Но выход есть, поверь.
   Мотылек горестно вздохнул и сел на край кровати.
   - Может, ты поможешь мне? - с надеждой спросил он бродягу. - Ты столько всего знаешь...
   - Я и себе-то помочь не могу, - печально сказал Сахемоти. - Жизнь из меня выпита до последней капли. Подозреваю, что к этому приложил руку твой учитель. У тебя сейчас гораздо больше возможностей спастись, чем у меня. Ты умный и смелый мальчик, а душа арена - это не только приманка, но и огромная сила, если уметь ею пользоваться...
   - Но я не умею!
   - Я знаю. Поэтому тебе надо искать союзников.
   - Где - здесь? В доме Кагеру?!
   - Конечно. Подумай - кто из здешних обитателей настолько ненавидит мокквисина, чтобы он захотел тебе помочь?
   - Ну... - Мотылек невольно задумался. - Разве что Мисук. Только она смеет шипеть на учителя и один раз даже его поцарапала. Но она тоже боится его. И Мисук - всего лишь кошка...
   Сахемоти через силу усмехнулся:
   - Не забывай - ты в доме колдуна. Здесь всё не то, чем кажется. Мисук - не просто кошка, как и волк - не только волк. Как и тот одержимый, который заперт в сарае за домом, - не просто мальчик...
   - Толстый?
   - Поговори с ним, - посоветовал Сахемоти. - Я чувствую в нем огромную связанную силу. Думаю, если он тебе не поможет, то не поможет никто.
   Мотылек содрогнулся при воспоминании о сумасшедшем.
   - Я боюсь его. Нет, нет. Лучше я попробую убежать. Ночью я еще никогда не бывал в лесу. - Мотылек тяжело вздохнул. - Но здесь мне страшнее...
   - Как хочешь, - Сахемоти лег на спину и закрыл глаза. - Удачи, арен.
   Мотылек встал с постели и, стараясь ступать как можно тише, отодвинул створку двери.
   В сенях было темно, хоть глаз выколи. Мотылек на цыпочках прокрался мимо комнаты Кагеру, не потревожив его. Навстречу ему повеяло холодным воздухом. Мальчик перевел дыхание и двинулся вдоль стены к двери на улицу, но не успел сделать и пяти шагов, как наступил на что-то мягкое. Под ногами злобно рявкнули, зашуршали по полу когти. Рядом с лицом Мотылька клацнули зубы. Тошнотник!
   - Пусти! - оттолкнул его Мотылек. Вернее, попытался оттолкнуть. Челюсти волка больно прихватили его за плечо и отбросили обратно. Последнее время волк по ночам охотился в окрестных горах, порой уходя довольно далеко. Что-то - вероятно, приказ Кагеру - заставило его изменить свои привычки. Но Мотылек не собирался сдаваться так просто.
   - Я все равно отсюда уйду! - яростно прошипел он.
   Еще одна попытка прорваться мимо волка окончилась ощутимым укусом за руку - не до крови, но до серьезного синяка. Внезапно в воздухе пронеслось легкое дуновение, и прямо над ухом Мотылька раздался омерзительный кошачий боевой мяв. В сражение вступила Мисук. Завывание сменилось зловещим шипением, последовал звук молниеносной плюхи. Тошнотник позорно, по-собачьи, взвизгнул. Мисук заорала гнуснее прежнего и заработала когтями. Во все стороны полетели клочья шерсти. Тошнотник, опомнившись, зарычал так страшно, что у Мотылька ноги сами примерзли к полу.
   - Что за бардак?! - загремел в темноте голос Кагеру. - Пошли вон отсюда, бесовы звери!
   Мотылек прижался к стене. Сихан прошел мимо него, открыл дверь, схватил Тошнотника за шкирку и одним движением ноги отправил волка в дальний полет.
   - А тебе что, особое приглашение требуется?
   Мисук молча выскользнула во двор. Кагеру с треском захлопнул дверь, и снова стало совсем темно.
   - В чем дело? - тяжело дыша, спросил знахарь - видно, кидать волка оказалось не таким легким делом. - Что за крик, почему драка? Мотылек!
   Но мальчика в сенях уже не было. Воспользовавшись суматохой, он вернулся в каморку и забрался в постель. Кагеру заглянул туда, окинул "спящих" подозрительным взглядом и вернулся к себе. Мотылек, затаившись под одеялом, размазывал слезы по щекам. Ничего не получится! Он обречен!
   Вдруг рядом прошуршало, в щеку ткнулось что-то мягкое и теплое.
   - Это опять ты, Мисук? - прошептал мальчик. - До чего же ты упрямая!
   Кошка мурлыкнула и вскочила на кровать.
   - Ладно уж, оставайся тут, - позволил Мотылек. - И, кстати, прости, что я запер тебя в ларь.
   В глубине души он был рад приходу кошки. Никому бы он не признался, как ему хотелось, чтобы кто-то его пожалел.
  
   На следующий день после завтрака Мотылек занес в кухню вымытую посуду, вышел на крыльцо, напоказ потянулся, быстро осмотрелся по сторонам... Кажется, никого. Кагеру заперся в кабинете с Сахемоти, Тошнотник сторожит под окном - следит, чтобы никто не подслушал беседу. Головастик отправился в деревню и вернется не раньше обеда. Ах да, тут еще Мисук вертится под ногами. Мотылек, выходя из кухни, кинул ей целую сырую рыбину:
   - На, только отстань!
   Против рыбы Мисук устоять не смогла. Конечно, надолго ее такой малостью не займешь, но много времени и не надо. Мотылек тихонько обогнул кухню и прокрался к хлеву. На пороге уже привычно пахнуло вонью и жаром. Глаза не сразу привыкли к полутьме. Вот черная обугленная клетка, где на полу неопрятной кучей развалился спящий Толстый. Вот под ногами валяется котелок, из которого его кормят, - Головастик поленился унести, за что наверняка получит от сихана. А вот кое-что новенькое. В опорный столб, на котором держится крыша, врезана массивная железная цепь с ошейником. Цепь начищена до блеска - Головастик постарался. Мотылек еще до завтрака заинтересовался, что это старший ученик так усердно начищает песочком возле хлева? Увидел - и похолодел.
   Для кого предназначена цепь, да еще с ошейником? Даже для Тошнотника она слишком тяжела. Зато и малые дети на островах Кирим знают, что ничего так не боятся бесы, как чистого железа. Хочешь прогнать беса - положи под порог железный нож. Хочешь связать беса...
   Мотылек отвернулся от зловещей цепи, подошел к клетке и негромко позвал:
   - Эй, Анук!
   Толстый сразу открыл глаза. На этот раз Мотылек не стал отводить взгляд, хоть ему и было очень не по себе.
   - Анук, - повторил он. - Ты меня слышишь?
   - Выпусти меня, живое мясо, - прохрипел вдруг Толстый.
   Голос был не детский и вообще не человеческий. Голос беса, понял Мотылек.
   - Я не мясо, квисин, - смело сказал он. - И я хочу говорить не с тобой, а с Ануком.
   - Дай только выбраться отсюда, - заклокотал Толстый, не отвечая на его слова, - и я так отомщу, что не останется от этой проклятой долины ничего, кроме озера кипящей лавы! Превращу Сирим в мертвый пепел! Дай только добраться до него, и я стану глодать его кости до скончания времен, пока воды Тайхео не сомкнутся над вершинами Комасон! Он будет гореть в моем пламени и не умрет, как бы ни призывал смерть!
   Мотылек невольно попятился от клетки. Но потом он подумал, что бес, должно быть, имеет в виду сихана.
   - Умолкни, квисин, - собравшись с духом, перебил он беса. - Анук, отзовись! Расскажи, что с тобой случилось? Что с тобой сделал учитель Кагеру?
   Одержимый упал на четвереньки, ухватился двумя руками в прутья клетки и принялся трясти. Клетка заходила ходуном.
   - Того, что давно пошло в пищу, не дозовешься. Лучше выпусти меня, арен!
   - Я не могу, - возразил Мотылек, с трудом выдерживая тяжелый взгляд Толстого. - Видишь, тут замок, на нем чары, да и ключа у меня нет...
   - Я не про эту клетку, - прорычал Толстый. - Про другую. Что прутья! Я говорю об этом ничтожном теле.
   - Как же я тебя выпущу? Душу из тела можно выпустить, только если тело умрет.
   - Нет, нельзя! Проклятый колдун крепко привязал меня к этой оболочке. Лучше уж быть заточенным в живом мясе, чем в гниющей плоти...
   - Погоди! Так что же - Анук жив? Ну, я имею в виду - его душа. Разве ты ее не сожрал?
   Одержимый ухмыльнулся, показав крупные белые зубы.
   - Я вынужден беречь эту мелкую несвежую пищу. Если бы я ее съел, тело бы умерло. Лучше быть в живом теле, чем...
   - Ты не позволишь мне поговорить с Ануком?
   - Нет. Только в обмен на свободу.
   Мотылек опустил глаза к земляному полу. Он размышлял.
   - Я не могу придумать, как тебя выпустить, - сказал он вскоре. - Не знаю даже, хорошо ли будет, если ты освободишься...
   - Тогда проваливай и не беспокой меня!
   - Погоди. Если я придумаю способ, как тебя выпустить, ты меня послушаешься?
   - Ха-ха! Не смеши меня, арен!
   - Если я придумаю выход, - настаивал Мотылек, - сделаешь так, как я скажу?
   - Да, да, на всё согласен! Только бы добраться до проклятого колдуна, вырвать ему печень...
   Толстый вдруг умолк и быстро отполз в дальний угол клетки. Мотылек оглянулся и вздрогнул всем телом - в дверях хлева стоял Кагеру. В руке он держал свиток с привешенными к нему печатями на шнурках.
   - Ничего у тебя не выйдет, - спокойно сказал он, глядя на Толстого. Потом обратился к Мотыльку:
   - Ты не боишься?
   - А чего я должен бояться? - буркнул Мотылек.
   - Ну, например, того, что с тобой будет, когда ты откроешь клетку?
   - А что со мной такое будет?
   - Да ничего особенного. Просто бес немедленно переберется в твое тело. Если тебя это совсем не тревожит...
   Мотылек упорно не опускал глаза. Впервые, хоть и непонятно почему, он с удивлением понял, что совершенно не боится Кагеру.
   - А разве не такую судьбу вы мне готовили? - с вызовом спросил он. - Для кого Головастик вчера начистил цепь?
   Кагеру не отвел взгляда:
   - Ты ошибаешься. Не думай, что Анук - моя жертва. Он сам, добровольно, выбрал свою судьбу. Я много раз говорил тебе, что никого ни к чему не принуждаю.
   - Ха! Добровольно впустил в душу демона?
   - Именно. Если ты не в курсе, обычно так оно и происходит.
   - Брехня!
   - Не дерзи, короед. Демон над душой не властен, пока человек сам ее не отдаст. Имей это в виду, когда захочешь еще раз поговорить с одержимым. Можешь предложить ему вселиться в себя - он это с радостью сделает. Вернее, сделал бы, если бы не сидел в клетке. А я прослежу, чтобы он там и оставался.
   Кагеру подошел к мальчику вплотную, поглядел на него сверху вниз.
   - Пообещай, что не попытаешься украсть у меня ключ. У меня и без твоих выходок сейчас хлопот хватает!
   Мотылек не ответил. Слова Кагеру вдруг навели его на одну любопытную мысль. Идея требовала тщательного обдумывания, но при удачном раскладе, если все сработает, у него появится серьезный шанс...
   - Ну что ж, придется и тебя запереть. Или предпочитаешь, чтобы тебя посадили на цепь прямо сейчас?
   Мотылек поднял голову и - улыбнулся.
   - Не надо на цепь, - спокойно сказал он. - Обещаю не красть ключ.
   Кагеру несколько мгновений испытующе смотрел на мальчика, пытаясь понять, чем вызвана перемена в его поведении, потом развернулся и вышел.
  

Глава 13

Отшельник, медитирующий на тигре

  
   Вот и настал последний день путешествия. После холодного завтрака, состоявшего из остатков вчерашнего ужина, Рей торжественно объявил, что до монастыря осталось не более четырех ри. Причем это будет не головокружительное лазание по узким карнизам над бездонными пропастями, а приятная прогулка через лес.
   - К обеду дойдем! - сказал Рей, просовывая руки в лямки короба. Он был полон бодрости и энтузиазма.
   - Не думаю, чтобы нас там накормили, - проворчал невыспавшийся Ким. Полночи он дожидался возвращения желтоглазки или нападения тигра, а потом промерз до костей, когда на рассвете задул ледяной ветер. - Сам же рассказывал, как монахи поступают с новичками. Посадят у ворот и не обращают внимания день, два, три... а ты должен сидеть не шелохнувшись, иначе отправят обратно.
   - У меня рекомендация. А ты... ну, я уверен, ты выдержишь.
   Ким мрачно поглядел на друга. Он подозревал, что Рей вовсе не шутит.
   Привядшая трава блестела от росы. Медовые стволы сосен медленно разгорались в лучах восходящего солнца. Каменная Иголка казалась золотым слитком в бледно-голубом небе. Горы и небеса жили своей, далекой от людей жизнью. Рей полной грудью вдыхал студеный воздух и думал о том, что скоро и от него тоже будет веять этой безупречной, холодной, нечеловеческой чистотой.
   - Может, она мне приснилась? - бубнил Ким, которому не было никакого дела до прекрасных видов утренних гор. - Проклятый предсказатель! Теперь мне повсюду будут мерещиться желтоглазые девушки...
   - Я думаю, это был оборотень, - заметил Рей. - Монастырская тропа - самое место для бесовки-искусительницы. Что-то ты бледный... Кровь она из тебя не пила? Ну-ка покажи шею!
   - Нет там ничего, - отмахнулся Ким и добавил огорченно: - Она сказала, что я ей не нравлюсь, - дескать, и мускулов у меня нет, и шутки дурацкие... И никакой она не оборотень. Хвоста у нее нет, я проверил.
   Ким вздохнул и мечтательно добавил:
   - Я все обдумал и решил, что она - фея.
   Рей пожал плечами:
   - Не о том думаешь. Не поддавайся на искушения! Бесы не дремлют!
   Солнце все выше поднималось над кронами, запели птицы, в лесу потеплело, а тропинка все петляла и петляла между соснами. Долина Каменной Иголки оказалась длиннее, чем предполагал Рей. Собственно, это была никакая не долина, а обширное высокогорное плато, поросшее лесом и перерезанное несколькими ручьями, текущими с ледников. Время приближалось к полудню, когда впереди раздался рокот горного потока. Вскоре тропа вывела к замшелому каменному мосту. Внизу, среди зарослей густого кустарника, бурлила речка. У моста стоял гранитный жертвенник - алтарь и чаша под крылатой крышей, усыпанной порыжевшей хвоей. Ким подошел к чаше и с хихиканьем вытащил оттуда целый ворох ритуальных бумажных денег, отсыревших и заплесневевших.
   - Глянь, какая куча денег!
   - Положи на место, - изменившимся голосом произнес Рей. - Кажется, мы пришли. Давай помолимся.
   Он склонился перед алтарем и надолго застыл в неподвижности. Ким заскучал, поднялся на мост, бросил сосновую шишку в буруны, поднял глаза и вдруг быстро присел, прячась за парапет.
   - Тигр! - громко прошептал он, стараясь не шевелить губами. - Там тигр!
   Рей поднял голову.
   - Что? - недоверчиво спросил он.
   - Тихо! Там, на камне!
   Рей, все еще думая, что друг его разыгрывает, вышел на мост, посмотрел на реку, и его ноги приросли к земле. Шагах в сороках от моста прямо посреди ручья, разделяя его на два рукава, лежала длинная плоская гранитная глыба. На глыбе, вольготно развалясь, свесив с края передние лапы и обернувшись хвостом, спал роскошный черно-бело-рыжий тигр. Рею он показался пугающе, чудовищно огромным.
   - Не такой уж он и большой, - прошипел Ким, снимая чехол с пики.
   - Стой! Самоубийца!
   - В принципе, тигр - просто большой кот. Прошлым летом мы с дядей охотились на пуму...
   - Только попробуй, - угрожающе прошипел Рей, ползком подбираясь к другу. - Нам повезло, что он спит! Сейчас мы тихонько прокрадемся по мосту и - бегом в монастырь... - Вдруг Рей ахнул и воскликнул, выпрямившись во весь рост: - А кто это у него на спине?!
   На спине зверя восседал старец. Расположился он в очень удобной и в то же время изящной позе, выпрямив спину, расправив узкие плечи и положив узловатые руки на колени. Длинные седые волосы старца были свободно распущены по спине, отдельные пряди спускались по тощей груди на круглое брюшко. Глаза были закрыты, морщинистое лицо совершенно безмятежно. У Рея помутилось в голове, и сердце забилось как безумное, когда он понял, кто перед ним предстал.
   - Нет, ты такое когда-нибудь видел?! - шипел ему в ухо Ким. - Кому рассказать - не поверят! Ты посмотри, как это старый хрыч расселся на тигре, - будто это его собственная кровать!
   - Тсс! Это бессмертный! - прошептал Рей в экстазе. - Он в трансе - соединяется духом с Небом и Землей!
   - Пошли, подойдем поближе!
   - Ни в коем случае! Крайне невежливо прерывать транс... бессмертный может на нас разгневаться... и вообще, а что если тигр проснется?
   - Проснется - ему же хуже. Ну пойдем! Мы только подберемся поближе и посмотрим. Может, он сам нас заметит. Может, он нас тут ждет! Давай - я по правому берегу, ты по левому... чтобы тигр уж точно не удрал...
   Рей колебался. В его душе царил настоящий хаос. Священный ужас и восторг от лицезрения чудесного старца омрачались нехорошими предчувствиями. Внутренний голос подсказывал, что от необычной пары лучше держаться подальше. Но - бессмертный! Пусть даже не Истинный, а просто святой отшельник, достигший немыслимых высот совершенства, в чьем присутствии даже дикие звери становятся ручными ласковыми котятами (о подобном Рей читал, но до конца никогда не верил). Нет, будь Рей один, он бы и сам, не раздумывая, ринулся к горному старцу и со всей деликатностью просил бы его о духовном наставничестве... Но с ним был этот дурень Ким, не имеющий ни малейшего представления о духовной работе, зато одержимый желанием сразиться с тигром и привезти братьям шкуру хищника...
   - Ты не подумал, брат Ким, что это может быть морок? - спросил Рей, изо всех сил стараясь быть хладнокровным. - Недаром ночью тебе являлась та девица! Помнишь, я сказал, что она очень смахивает на оборотня?
   - Тем более, - отрезал Ким и, не тратя больше времени на споры, перескочил через парапет и исчез. Рей кинулся за ним, чтобы удержать, но увидел только мелькающую в кустах черноволосую голову. А вскоре исчезла и она. Рей чертыхнулся, поднял глаза, сморгнул - и увидел, что тигр тоже пропал! Осталась только голая глыба посреди ручья.
   "Точно - морок! - цепенея, понял Рей. - Бесовское наваждение! Ловушка!"
   - Ким! - заорал он, перегибаясь через парапет. - Ты где, Ки-и-м!
   Отозвалось только эхо в лесу.
   Еще долго Рей пытался докричаться до друга, потом спустился вниз, облазил кусты, но не нашел ничего - ни Кима, ни тигра, ни старца - как будто все трое испарились. Уже солнце зашло за Каменную Иголку, а Рей все не прекращал поисков. Он обегал все окрестности ручья, устал до беспамятства, вымок, исцарапался, охрип от криков - и все безрезультатно. Когда стемнело, Рей сдался. К тому же его все настойчивее посещала мысль о девушке-оборотне, которая посещала Кима прошлой ночью. Не совсем понятно, почему она не выпила из него кровь сразу (может, святые стены часовни помогли?), но теперь у Рея не осталось никаких сомнений, в чьи лапы угодил его несчастный друг. Попасться бесам так близко от цели! Ведь предупреждал Кушиура, что в пути Кима ждет труднейшее искушение, и тот его не выдержал - увы!
   Когда последние отблески заката поглотила ночная тьма, Рей, оплакивая друга, поспешно перебрался через мост и направился в сторону монастыря.
  

Глава 14

Время вышло

  
   - Ну что, сударь, похоже, у вас крупные неприятности.
   Кагеру косо взглянул на Мамуши. Вид у старосты традиционно уныло-равнодушный, но из-под маски просвечивает едва заметное удовольствие. Даже не удовольствие - торжество.
   - В чем дело? - сухо спросил знахарь. - Зачем понадобилось вызывать меня в деревню в неурочное время? Наверно, очень важный вопрос, а, Мамуши? Действителъно важный?
   Они сидели на веранде и пили чай с перцем и корицей, такой приятный и согревающий в это холодное ясное осеннее утро. Листья в саду старосты пожухли от ночных заморозков, в траве повсюду блестели нити паутины.
   - Дело - важнее некуда, - неторопливо подтвердил староста, опуская глаза. - Плохие новости относительно вашего младшего ученика. Его ищут.
   - Ну и что?
   - Нет, сударь, вы не поняли. Сегодня на заре прибежал парнишка из Йогарасу и сказал, что к ним приплыл корабль.
   - Продолжай.
   - Не обычная торговая барка. Большой такой, черный с красным, узкий парусник, два ряда весел...
   - Военный, - сдавленным голосом сказал Кагеру.
   - Как вы угадали? На берег сошел целый отряд, человек, наверно, двадцать. Все в железе, в раскрашенной коже, с вымпелами...
   - Под чьим гербом? Княгини или наместника?
   - А бес их знает, я в гербах не разбираюсь. Ихний командир собрал всю деревню и сделал объявление. Дескать, ищут они мальчика лет восьми, по имени Мотылек, украденного на каком-то острове в дельте, название запамятовал... И все приметы мальчика перечислил. И плакат на пристани повесил. И большие деньги сулит тому, кто укажет, где его держат...
   - Ты ведь на них не польстился? - вкрадчиво спросил Кагеру, с безмятежным видом попивая чай.
   Мамуши сделал вид, что смертельно оскорблен таким предположением.
   - Помилуйте! Кто ж соседа продаст? А вот кто заткнет рот плотогонам из Йогарасу... Они ведь на вас, сударь, давно зуб точат, еще из-за тех дел с Господином Холерой...
   Произнеся имя страшного квисина, староста сложил пальцы в охраняющий знак.
   - Ничего, - спокойно сказал Кагеру. - Пусть приходят. Они ничего не найдут. Какой еще мальчишка? Да это был просто морок! Вот ты, Мамуши, видел у меня восьмилетнего мальчика?
   - Я-то, допустим, не видел, а остальные? Свидетелей слишком много, господин Кагеру, всем глаза не отведете. - Мамуши вздохнул. - Объясните мне, почему такая суета? Вы что, княжеского сына ненароком сперли? Почему его с войсками ищут?
   - Не твое дело, - задумчиво проговорил Кагеру, глядя на золотистые облака.
   - Мое - не мое, а у вас, сударь, времени совсем нет. Может, день, два, пока солдаты сюда через перевал доберутся. Не мне вам советовать, но лучше бы вам взять своих волков, мальчишек и прочую нечисть - и дунуть куда-нибудь на север, в горы...
   - Ага. Подальше отсюда. А вы и рады.
   Староста деликатно промолчал.
   - Вы нам были добрым соседом, господин Кагеру, да уж больно... как бы это выразиться...
   - Опасным? - подсказал знахарь. - Непредсказуемым? Пугающим? Нежелательным? Ладно, не кривляйся, Мамуши. Я прекрасно понимаю, каково это - иметь в соседях мокквисина. Все равно что жить на вулкане. Хорошо, я принимаю твой совет. Постарайся сделать так, чтобы твои родственники не болтали хотя бы пару дней. Вам же выгоднее - не попадете в соучастники. За это время я закончу свои дела и исчезну из здешних мест навсегда.
   - Счастливого пути, всяческих благ и удачи в северных горах, - не скрывая облегчения, пожелал Мамуши.
  
   Незнакомое место, огромный город на холмах, похожий на Асадаль, но еще богаче, прекраснее. Мостовая дрожит под ногами, как в лихорадке. Откуда-то снизу волнами приходит глухой рокот, словно под землей готовятся открыть адские врата. Многоярусные храмы, высоченные стены, белоснежные дворцы и особняки, крытые алой и золотой черепицей, - всё качается, осыпается, повсюду каменная пыль, летят гранитные глыбы, мечутся люди, где-то уже пылают пожары, от грохота и криков закладывает уши... И вдруг, как будто извне, накатывает приступ невероятной паники, и затем чудовищный подземный толчок сбивает с ног, перемешивает в кашу небо и землю...
  
   Проснувшись, Мотылек долго сидел на краю постели, пытаясь успокоиться. Еженощные кошмары выматывали его. Он чувствовал себя так, словно уже третью ночь умирал, а утром воскресал, однако безо всякой надежды на избавление. Такое ощущение, что эти кошмары кто-то насылал нарочно...
   Из-за неплотно задвинутой двери пробивалась полоска света. Похоже, Кагеру не спал. Мотылек прислушался - и отчетливо услышал его голос. Бремя от времени монолог знахаря прерывали тихие реплики Сахемоти. Кажется, чародеи ругались. Мотылек встал, приоткрыл дверь пошире, вернулся в кровать и начал слушать.
   - ...не понимаю! - раздавался резкий голос Кагеру. - Если есть умысел, то в чем он? Зачем мне полудохлый бродяга? Я призывал бога-вани. Почему пришел ты?
   Сахемоти что-то негромко проговорил.
   - Я уверен, вани - это ты! Понимаешь - ты! Твое имя - Сахемоти?
   - Это ты так утверждаешь.
   Кагеру тихо, злобно выругался.
   - На что ты намекаешь?
   - Ни один заклинатель не застрахован от ошибки, - миролюбиво ответил Сахемоти.
   - Тогда, к бесам, ты кто такой?!
   - Я уже раз сто говорил, что я ничего не помню.
   - А если ты - не вани, безымянный бог древнего Кирима, то за каким бесом ты мне сдался?
   Сахемоти ничего не ответил. Мотыльку послышался только усталый вздох. После паузы снова донесся голос Кагеру, полный сдержанной злости.
   - Хорошо. Если ты не безымянный бог - давай, убирайся отсюда. У меня тут не постоялый двор.
   - Не надо издеваться. Ты сам знаешь, что я не могу уйти. У меня просто не хватит сил. Я умираю от голода...
   - Да, умираешь - и не можешь съесть ни крошки. А знаешь почему? Тебе нужна особая пища. Я уже объяснил, какая...
   Сахемоти что-то ответил полушепотом. Мотылек не расслышал. Он выскользнул из-под одеяла и подкрался к двери. Тут было слышно гораздо лучше.
   - Повторяю еще раз, - бесцветным голосом говорил Сахемоти, - я ничего не помню, а на слово верить тебе, представь, не хочу. И сам ты, мокквисин Кагеру, мне не нравишься. Сдается мне, ты хочешь провернуть со мной ту же штуку, которую провернул с тем несчастным безымянным, что заточен у тебя в клетке в хлеву...
   - А что, у тебя есть выбор? Ты ведь и вправду умираешь. Плохо бывшему богу воплотиться в умирающего странника... но еще хуже стать развоплощенным духом без надежды на новое рождение...
   - Угрожаешь? - усмехнулся Сахемоти. - Богу?
   - Бывшему богу, - поправил его знахарь. - Впрочем, извини. Мои слова - вовсе не ультиматум. Ты ведь и сам понимаешь, что других вариантов нет, что я действую тебе во благо. Безымянные боги умирают, их почти забыли. Многие погибли безвозвратно, большинство превратились в мелких квисинов, и их дни тоже сочтены. Какое будущее ждет тебя? Ты жив только случайными жертвами, которые приносят тебе безмозглые морские вани. С каждым днем ты все больше становишься им подобен. Вот твое будущее! Поэтому ты или согласишься на то, что предлагаю тебе я, или...
   - Я не желаю крови, - отрезал Сахемоти.
   - Ой, только не надо врать, что тебе не приносили человеческие жертвы!
   - Я устал тебе говорить, что ничего не помню!
   Кагеру помолчал и сказал тихо:
   - Я ведь и без твоего согласия могу обойтись.
   Сахемоти ответил не сразу.
   - Ты меня боишься, мокквисин, - неожиданно сказал он. - Не уверен, что поймал нужного тебе бога. Не знаешь, кто я и на что я способен. И что ты способен со мной справиться. Что у тебя хватит на это умения и сил...
   - Надо же, какой проницательный, - желчно ответил Кагеру. - Допустим, боюсь. А сам бы ты не боялся на моем месте? Если такой умный, загляни в меня еще раз и скажи - отступлюсь я от своего замысла или нет?
   - Не отступишься, - сказал Сахемоти почти сразу. - У тебя ведь тоже нет выбора.
  
   На следующий день Сахемоти, с трудом встав на ноги, зашатался, упал и больше подняться не смог. Кагеру вместе с Головастиком оттащили его на веранду и посадили там на краю, завернув в одеяло и подложив под спину другое, свернутое. Сахемоти иссох так, что уже почти не напоминал живого человека. Однако когда Мотылек с пустыми ведрами пробегал мимо крыльца, то с удивлением услышал его слабый голос:
   - Эй, арен, подойди-ка.
   Мотылек приблизился с некоторой опаской. Он не забыл подслушанный им ночной разговор. Правда, Сахемоти не казался ему страшным, и притом он был явно расположен к мальчику...
   - В этом доме есть оружие?
   - Оружие? - удивился Мотылек. - Ну... Пожалуй, ничего нет, кроме посоха учителя.
   Сахемоти поморщился.
   - А, еще моя кочерга! - вспомнил Мотылек.
   - Можешь ее принести?
  
   Мотылек кивнул и побежал на кухню за кочергой. По дороге назад он проверил пальцем острие. Со времени своего последнего побега он несколько раз украдкой точил конец железного штыря. Сознание того, что у него есть хоть какие-то оружие, добавляло ему уверенности в себе. А интересно, что скажет Сахемоти, когда прикоснется к железу... если он действительно квисин-оборотень...
   - Спасибо, - прошептал бродяга, когда ему на колени легла железяка. - Ах, как хорошо!
   Мотылек постарался не выдать своего облегчения. Учитель Кагеру был не прав - Сахемоти не квисин.
   - С копьем в руках я даже чувствую себя сильнее, хотя вряд ли смог бы даже поднять его...
   Сахемоти погладил кочергу и добавил, мальчишески улыбнувшись:
   - Знаешь, иногда мне кажется - стань я сильнее, я бы натворил одним бесам известно что! Может, мокквисин и прав, и я на самом деле бывший бог.
   Мотылек подумал, подошел поближе и сел на край веранды рядом с Сахемоти.
   - Учитель приманивал вани на мою кровь, - заговорил он, взвешивая каждое слово. - Вместо вани пришел ты. Когда ты рассказал про то, что я арен, я все понял. А сегодня ночью я вспомнил еще кое-что. Когда учитель разговаривал с моей бабушкой, еще дома, он спросил, просватан я или нет. Оказывается, он уже тогда это затевал. Он и на Стрекозий остров наверняка приплыл не случайно. А мне врал, что хочет взять в ученики. Он все время врет. Ты ему тоже не верь.
   - Зачем ты меня предостерегаешь? - Сахемоти повернул голову и взглянул на мальчика внимательными белесыми глазами. - Что если Кагеру прав, и я - вани?
   Мотылек поколебался и сказал:
   - Мой дед был шаманом. Служил безымянному Стрекозьего острова. А вани пришел забрать его душу и сказал: это мой храм и мой слуга. Я все думал - как такое могло быть? Дед был добрый, он никогда не стал бы служить вани. Может, он сам не знал, кому служит?
   - Так не бывает, - усмехнулся Сахемоти.
   - Ты не злой. И железа не боишься. Думаю, что ты не вани, а какой-то другой бог. Хороший.
   - Не знаю. - Сахемоти прикрыл глаза. - Знаю только одно: завтра я, похоже, умру. Так что будь настороже. Мокквисин не позволит мне умереть просто так.
   - Ну вот, - кивнул Мотылек. - Ты точно не вани. Вани не стал бы меня предупреждать.
  
   Мотылек посидел еще немного, потом вскочил и убежал. Сахемоти проводил его рассеянным взглядом. Его тело настолько ослабло, что даже мысли струились медленно и лениво, как пересыхающий ручей. "Умный ребенок, - думал он. - Идеальный арен. А заметил ли ты, маленький умник, что твой учитель нарочно оставляет нас с тобой, не препятствует разговорам, поселил в одной комнате... Я вот заметил. Похоже, именно ты - то, что привело меня в эти горы. Я по-прежнему ничего не помню, но это уже не обязательно. Кто-то другой внутри меня смотрит на тебя, арен, и знает, что надо делать... А я не знаю, смогу ли, захочу ли сопротивляться, когда передо мной встанет выбор - ты или смерть..."
   Сахемоти стиснул пальцы на кочерге. Выводила из себя отвратительная слабость этого убогого, ущербного облика; уже не тело, а все существо точил голод, который с каждым часом становился сильнее воли и разума. Он чувствовал одно - когда его руки лежат на железе этого самодельного копья, его дух становится спокойным и готовым к бою. Вот только с кем?
  

Глава 15

Лесная старица

  
   - Постойте! Святой отшельник!
   Ким, ругаясь, продирался сквозь кусты. В десятке шагов впереди, то пропадая в зелени, то снова появляясь, мелькала белая голова отшельника. Или беса - кто его разберет. Запыхавшийся Ким со злости уже склонялся ко второму. Он гнался за отшельником уже так долго, что казалось, должен был дважды пройти долину вдоль и поперек, но лес все не кончался, а старец все так же маячил немного впереди. Тигр незаметно отстал где-то в зарослях, и Ким в запале погони давно о нем забыл. Ручей, который давно должен был остаться позади, появлялся то справа, то слева, как будто издеваясь над ним.
   - Да стой же ты! - рявкнул Ким, яростно отдирая рукав от колючей ветки. Проклятый старец вроде бы остановился, повернул голову. Киму даже показалось, что он усмехается. Но стоило ему возобновить преследование - и отшельник снова был недостижим. Больше всего Кима раздражало, что старец ничуть не устал, в то время как сам он валился с ног. В очередной раз налетев на поваленный ствол, Ким чуть не рухнул на землю, ухватился за ближайший куст и понял, что больше гоняться за отшельником не может.
   - Все! - крикнул он. - Бегай хоть до ночи, чертов дед! А я возвращаюсь!
   Отшельник немедленно остановился, обернулся и выступил из-за кустов на открытое место.
   - Это кто тут тебе дед? - саркастически спросил он. - Глаза дома забыл?
   Ким растерянно поглядел на отшельника - и в лицо ему бросилась кровь, а по спине побежали мурашки. Перед ним стояла женщина. Вернее, старуха. Древняя-древняя бабка, нагота которой была прикрыта только ее собственными седыми, ниже колен, косматыми волосами, тонконогая, кривобокая, пузатая. Выглядела она настолько необычно и уродливо, что даже и на человека-то не была похожа, - скорее уж на оживший древесный гриб на паучьих ножках. Руки и ноги старухи напоминали узловатые коричневые ветки, кожа у нее была грубая и бородавчатая, словно дубовая кора, длинные ногти закручивались в черные спирали. По бокам головы, высоко, почти у самой макушки, из молочно-белых волос торчали звериные острые уши. На загорелом морщинистом лице старухи блестели яркие золотистые глазки. От бабки тревожно пахло диким зверем.
   - Что уставился? - сварливо осведомилась бабка очень знакомым голосом. - Голую женщину никогда не видел?
   Вдруг Кима осенило. Это кваканье он ни с чем бы не спутал.
   - Я вас знаю! - выпалил он. - Вы та торговка из таверны!
   Старуха высокомерно фыркнула и повернулась, как будто собираясь уйти.
   - Прошу прощения, святая старица, - опомнился Ким, - помните, вы хотели продать Солле священную жабу - талисман на привлечение богатства в дом, а потом рассказали нам настоящую историю девы Хве? Это же были вы?!
   Бабка почесала пузо, потопталась на месте и в конце концов милостиво улыбнулась Киму, продемонстрировав редкие длинные черные зубы.
   - Все-таки забрался на Иголку, - дружелюбно проскрипела она. - Страшно было на ступенях-то?
   - Страшно, - признался Ким. - А как вы здесь...
   Не успев задать вопрос, он обнаружил, что разговаривает с пустым местом - бабка уже ускакала далеко вперед. Ким устремился за ней.
   Теперь она двигалась чуть медленнее, но все равно Ким за ней едва поспевал. С виду старица шагала неуклюже, переваливаясь с ноги на ногу, но при этом словно просачивалась через подлесок, не задевая ни единого листика; казалось, даже травинки не гнутся под ее заскорузлыми ступнями. Ким ломился следом с хрустом и треском.
   - А где ваш тигр? - крикнул он ей в спину.
   - Шляется где-то тут, - не поворачиваясь, ответила странная старуха, взобралась на валун и легко спрыгнула куда-то вниз. Через несколько мгновений донесся всплеск. Ким осторожно влез на камень, перегнулся через край, видит - внизу небольшая запруда среди деревьев, укрытая сосновыми ветками словно шатром. Бабка уже вынырнула, в два гребка переплыла заводь и теперь карабкалась на каменистый берег. Подняв голову, поманила Кима к себе - мол, прыгай сюда!
   - Слушайте, почтенная старица! - крикнул Ким сверху. - Меня друг ждет у моста! Вы уж простите, но у меня нет времени прыгать с вами по скалам и нырять.
   - И куда ты так торопишься? - громко спросила старуха.
   - В монастырь!
   - Дурак! Я же говорила - не нужно тебе в этот монастырь. Потерянное время! У меня проведешь эти годы с гораздо большей пользой.
   - Да я с вами не спорю! Но ведь Рей наверняка беспокоится, куда я пропал...
   - Ничего, подождет. Когда собираешься впустую потратить десять лет, лишние полдня значения не имеют.
   Бабка облюбовала нависший над водой плоский камень, весь освещенный солнцем, и полезла к нему, оставляя за собой мокрый след.
   - Бес с тобой, - пробормотал Ким и съехал к заводи по крутому склону на собственных штанах, хватаясь за липкие от смолы молодые сосенки.
   - Добро пожаловать, - приветствовала его карга.
   Она уже взобралась на нагретый солнцем камень, уселась на корточках, подогнув под себя голенастые ноги, запрокинула голову, подставляя лицо солнечным лучам, зажмурилась и замерла. Ее поза была абсолютно неестественной для человека, зато очень подошла бы какой-нибудь ящерице или лягушке; казалось, что она может просидеть так очень долго, а потом вдруг сорваться и одним прыжком исчезнуть в заводи или ближайших кустах. Теперь она особенно напоминала древесный гриб - не знай Ким, что она на камне, прошел бы мимо и не заметил.
   - Устраивайся, - квакнула бабка, не меняя позы.
   - Где?
   Не дождавшись ответа, Ким решил обследовать окрестности заводи самостоятельно. Вскоре его внимание привлек темный провал среди зелени. Ким сунул в него голову - и ему в лицо дохнуло сыростью и холодом. Пещера! Юноша змеей проскользнул через тесный пролом и едва не полетел кубарем в темноту. Цепляясь за острые края, он осторожно начал спускаться вниз. Вскоре ноги коснулись пола, глаза постепенно привыкли к темноте. Пещера оказалась небольшой, почти круглой; дневной свет просачивался в нее через заросшее отверстие входа, создавая в подземелье зеленоватый сумрак. Грязно-белые, мокрые на ощупь стенки пещеры крошились и пачкали руки, потолок ощетинился тысячами мелких острых сосулек. Никаких признаков того, что кто-то здесь жил, Ким не увидел. Зато обнаружил в центре пещеры небольшое озерцо - скорее даже глубокую яму - с ледяной водой, прозрачной, похожей на толстое синеватое стекло. Лучи света бледными рваными полосками пронизывали поверхность озерца до самого дна. Ким заглянул в яму - и увидел на дне огромную жабу. Жаба казалась каменными изваянием, высеченным из того же белого камня, что и сама пещера. Но когда Ким, недолго думая, сунул руку в воду, жаба внезапно открыла глаза и уставилась на него пугающе осмысленным взглядом. Ким испуганно отдернул руку, выпрямился и подошел к выходу.
   - Я тут нашел жабу, - крикнул он, высовывая голову из пролома. - Это что, ваш талисман?
   Бабка уже переползла на другой камень вслед за солнцем.
   - Не жаба, а жаб. Уважаемый господин Жаб - мой нынешний учитель.
   Ким хмыкнул:
   - Чему может научить окаменевшая жаба?
   - Господин Жаб близок к окончательному просветлению, - обидчиво сказала бабка. - Он постиг истину, которая словами невыразима. Он очень мудр. Его мудрость такова, что людям ее уже не объять. Он удостаивает меня своими наставлениями уже около ста лет. Эка важность - окаменел! В своей каменной коже он быстрее и свободнее, чем ты и я. Господин Жаб с легкостью мог бы стать императором, но ему до светской власти дела нет.
   Ким с сомнением покосился на гладкую синеватую поверхность озерца.
   - В детстве, помнится, бабушка рассказывала мне одну сказку, - сказал он. - Император со свитой поехал на охоту и встретил у дороги жабу. Свита не обратила на нее никакого внимания, но император приказал всем остановиться, сошел с коня и низко поклонился жабе. Когда придворные спросили его, зачем он это сделал, император с улыбкой сказал: "Она была такая сердитая - как же ей не поклониться!" С тех пор люди гадают об истинных причинах, которые побудили императора поклониться жабе...
   - Ха, сказка, - проворчала бабка. - Этой жабой была я. И я была не просто сердита. Я чуть не лопнула от злости из-за этого лицемера. Попробовал бы он мне не поклониться - стал бы жабой сам. А почему - не скажу. Это наше с императором личное дело.
   Ким с подозрением и недоверием взглянул на бабку. Он не мог понять, разыгрывает она его или говорит всерьез.
   - А все-таки, - спохватился он, - где ваш тигр?
   - Пошел охотиться на Иголку, за монастырь. Вернется не скоро, дней через пять.
   Ким вздохнул, испытывая и облегчение, и некоторое разочарование. Он оперся на края пролома, подтянулся и выбрался наружу. Вся его одежда была вымазана в белесой грязи.
   - Можно задать вам еще один нескромный вопрос? Почему вы сидели у тигра на спине?
   Бабка некоторое время смотрела на Кима, словно пытаясь на глаз оценить его умственные способности.
   - Ну, тут есть по меньшей мере три причины. Во-первых, на тигре сидеть теплее и мягче, чем на голом камне. Во-вторых, это весьма сложная и полезная духовная работа. Усмиряя природную злобу тигра, ты одновременно усмиряешь зверя в себе. Таким образом, тигр - это вынесенное вовне человеческое зло. Понимаешь? Только когда ты полностью преодолеешь в себе зло, ты сможешь стать истинным бессмертным. Для тебя, мой мальчик, с твоей природной жестокостью, это особенно актуально.
   - Моей природной жестокостью? - искренне удивился Ким.
   Бабка усмехнулась:
   - Ты просто плохо себя знаешь. Разве не тебе предсказали, что ты станешь демоном и погубишь империю?
   Ким сначала даже не понял, о чем это она, а потом вспомнил предсказание Кушиуры и поразился - она-то откуда об этом проведала?
   - И третья причина, - бабка зевнула во всю пасть, - заключается в том, что этот тигр - мой муж.
   - Как это? - опешил Ким.
   - Солнце уходит за гору. Пора вздремнуть, - пробормотала старуха и прыгнула в воду.
   Всплеснула вода, полетели брызги, по воде пробежали круги. Через некоторое время вода снова успокоилась - а бабка все не выныривала. Ким, встревожившись, взобрался на прибрежный валун и заглянул в воду. Ему пришлось хорошенько поискать, прежде чем он разглядел старуху. Она лежала на дне между двух замшелых камней, свернувшись клубочком. Волосы ее тихо колыхались, словно длинные белые водоросли, глаза были закрыты. "Да она и вправду спит!" - понял изумленный Ким.
   Близился вечер. Снова заалели ледники Иголки, воздух стал прохладным, затихло пение птиц. Ким сидел на берегу, нетерпеливо дожидаясь, когда старуха соизволит вынырнуть, и всерьез склонялся к мысли, что она утонула.
   - Слушайте, я не могу ждать! - крикнул он, наклоняясь над водой. - Это просто невежливо. Меня, в конце концов, ждет друг!
   Старуха мирно лежала на дне, не подавая признаков жизни. Только из ее рта время от времени вырывалось несколько крошечных пузырьков воздуха. Казалось, она может проспать так несколько дней. Или лет...
   - Я пошел, - рявкнул Ким, вставая и отряхивая штаны от налипших иголок. - Приятно было познакомиться!
   Он не без труда выбрался из скалистой котловины, которая образовывала заводь, и двинулся в обратном направлении, ориентируясь на Каменную Иголку. Во время "игры в догонялки" со старухой, гора, насколько он помнил, была справа. И еще где-то тут должен быть ручей...
   Ручья Ким так и не обнаружил. Как и тропы. Горное плато оказалось не просто больше, чем он предполагал, - оно, похоже, вообще не имело конца. А Каменная Иголка все так же маячила над верхушками леса, не приближаясь и не удаляясь. Очень скоро Ким понял, что безнадежно заблудился. И даже дорогу спросить не у кого, потому что обратно к заводи он тоже сам не выйдет. Блуждания среди однообразных сосен и колючих кустов едва не свели его с ума. Уже почти стемнело, когда он наконец наткнулся на нечто, напоминающее звериную тропу. Во всяком случае, тут явно пробегал какой-то зверь, топча подрост и ломая ветки. Ким радостно устремился по этой тропинке, но не успел он пробежать и десятка шагов, как земля ушла у него из-под ног. Ухватившись за ветки сосен, Ким успел удержаться на краю провала. Он посмотрел вниз и с закипающим бешенством узнал бабкину заводь. Он сделал круг.
   - Вылезай, ведьма! - заорал он так, что с соседних деревьев спорхнули несколько ворон. - Выходи на берег и покажи мне дорогу из этого проклятого леса!
   Когда отзвучало эхо вопля и умолкло карканье, Ким сдался. Он спустился к воде - бабка по-прежнему дрыхла на дне, - и со вздохом принялся собирать сухой тростник, устраиваясь на ночлег.
  

Глава 16

Слепящее пламя

  
   - Просыпайся, - бесцеремонно приказал Кагеру, сдергивая одеяло с Сахемоти. - Ты еще жив там, безымянный? Пора ужинать!
   Сахемоти не ответил. У него не осталось сил даже на то, чтобы открыть глаза. Кагеру посмотрел на него, скривился, выволок его из постели и на руках понес из дому.
   Снаружи была глубокая ночь. Ветер гнал по небу слоистые облака, доски крыльца побелели от инея. Кагеру шагал босыми ногами по заиндевевшей сухой траве, не замечая холода. Он обогнул дом, прошел мимо кухни к хозяйственным постройкам.
   - Учитель! - раздался из-за кухонной двери робкий голос Головастика. - Вам помочь?
   - Кыш в дом! И сиди там, пока не позову!
   Сквозь плетеные стены хлева пробивался неяркий свет. Кагеру пинком открыл дверь, внес внутрь повисшего тряпичным тюком Сахемоти. Рядом с центральным столбом на земле светил фонарь. В черной клетке, в дальнем углу, затаился Толстый, поглядывая на знахаря настороженными и совсем не безумными глазками. На полу, прикованный к столбу цепью, в железном ошейнике, сидел и щурился от света еще толком не проснувшийся ошеломленный Мотылек. Кагеру бросил рядом с ним Сахемоти, мельком взглянул на мальчика.
   - Молчишь? Прекрасно. Все равно плачем ничего не изменишь.
   Мотылек и не плакал. Он весь дрожал, однако причиной тому был не страх. Много лет спустя его будет так же трясти перед битвой.
   - Вы ведь врали с самого начала? - глядя прямо в глаза знахарю, спросил он. - Обманули бабушку, потом меня, а на самом деле даже не думали брать меня в ученики, да?
   Кагеру взглянул на него еще раз, на этот раз пристально.
   - У меня не может быть учеников, - ответил он как взрослый взрослому. - Единственный ученик, которого меня уговорили взять старые друзья, едва не поломал всю мою жизнь, а сам... ну, не важно, что с ним стало. Но выводы я сделал. Имеет смысл учить только того, кто в будущем способен одолеть учителя... а зачем мне это надо?
   - Да зачем же он будет вас одолевать? - возразил Мотылек. - Если вы его учили столько лет всему, что знаете, он, наверно, будет очень к вам привязан? Вот Головастик не смог вас ударить...
   - Головастик - слабак и трус!
   - Неправда! Головастик не может вас ударить, потому что боится причинить вам вред! Потому что он вас любит!
   - Молчи! - резко оборвал его Кагеру. - Не лезь в то, что тебя не касается!
   Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме потрескивания горящего фитиля в светильнике да приглушенного сопения Толстого.
   - Я удивляюсь, - заговорил Кагеру, уняв гнев. - Вот ты споришь со мной, о любви рассуждаешь... Ты хоть понимаешь, что тебя ждет?
   - А вы понимаете, что ждет вас? - дерзко спросил Мотылек. - У вас тут, между прочим, полный сарай безымянных богов, которые вас ненавидят...
   - Анук - в клетке, - напомнил знахарь. - А Сахемоти сейчас не до ненависти. Он слишком голоден. Тебя это не беспокоит?
   - Это должно беспокоить вас!
   Кагеру покачал головой.
   - На что ты рассчитываешь? Что я тебя пожалею и отпущу?
   - А вы меня не отпустите?
   И Мотылек посмотрел на Кагеру таким взглядом, что тот заколебался... на одно мгновение.
   - Нет, - спокойно ответил он. - Даже не подумаю.
   Знахарь отвернулся от мальчика, наклонился над Сахемоти, нащупал его пульс.
   - Все рассчитано правильно, - пробормотал он. - Осталось подождать совсем чуть-чуть.
   - Чего подождать?
   - Естественной смерти безымянного.
   Кагеру встал и отошел к стенке. Мотылек невольно сжался, стараясь как можно дальше, насколько позволяла цепь, отодвинуться от Сахемоти. Второй раз в жизни Мотылек остался один на один с умирающим. Но тот трепет перед великим и страшным таинством, когда душа деда в муках покидала тело, не мог сравниться с тем страхом, который ему внушал сам умирающий Сахемоти. Со вчерашнего дня он изменился - как будто что-то в нем умерло. Его запавшие щеки, провалившиеся глаза, кожа, напоминающая вытертый до прозрачности пергамент, - все это было ненастоящее, просто маска, сухая скорлупа личинки, под которой шевелилось, готовясь появиться на свет, полное жизни и сил голодное чудовище.
   Внезапно Сахемоти шевельнулся и тихо застонал.
   - Услышь меня, чей дом - твоя земля, - негромко произнес Кагеру первые слова древнего заклятия. - Призываю тебя из вечного огня и кипящей воды...
   Сахемоти открыл глаза, пошевелился, приподнял голову... Мотылек понял, что дольше выжидать нельзя.
   - Анук! - закричал он.
   Толстый шевельнулся в темном углу клетки, подполз поближе.
   - Ну что, арен, неужели придумал-таки способ? - хрипло проворчал он.
   - Анук, скажи ему - пусть выходит!
   Кагеру сбился и замолчал. Мгновение они с Толстым с недоумением смотрели на Мотылька. Толстый догадался первым.
   - Квисин, выходи из меня! - воскликнул он высоким детским голосом, вскакивая на ноги.
   В тот же миг клетка вспыхнула, словно в нее ударила молния. Пламя взметнулось к потолочным балкам, горячим вихрем пробежало по стенам, перекинулось на крышу. Послышался треск, на земляной пол упали догорающие обломки клетки, и из огня выступил Анук. Он был цел и невредим и улыбался во весь рот. Он как будто стал выше и стройнее, словно проведенные им в клетке дни и месяцы сгорели без следа. Его жалкие обноски сожрал огонь, и теперь подросток был облачен в одеяние из чистого пламени. Огненные языки лизали его, не опаляя.
   В треске и гуле огня раздался его голос, звонкий и резкий, как удар храмового гонга:
   - До чего же мне осточертела эта растреклятая клетка!
   Кагеру попятился, быстро озираясь в поисках хоть какого-то оружия.
   - Куда же ты, мокквисин?!
   Анук не дал ему ни мгновения. Легкое движение, за которым не уследить глазу, - и знахарь отлетел к дальней стене. Он еще не успел коснуться пола, а огненный демон был уже рядом с ним. Кагеру встретил его прямым ударом в лицо. Два сложенных пальца, как атакующая змея, коснулись лба демона... и прошли дальше, не встретив сопротивления. Кагеру молниеносно отдернул руку, но поздно - кожа на пальцах была сожжена до мяса. Анук радостно захохотал.
   - Как долго я ждал этого мига! - и повторил прием противника, ударив его в солнечное сплетение.
   Кожа знахаря зашипела и раздалась под его пальцами. Кагеру взвыл и задергался, пытаясь вырваться, но демон, хохоча, только засунул руку глубже под ребра.
   - Я обещал вырвать тебе печень...
   Вдруг раздался пронзительный сухой треск, и к потолку фонтаном взлетел целый сноп алых и голубых искр.
   - Отпусти учителя, Анук!
   Демон, не выпуская жертву, круто развернулся, и его голова дернулась от мощного удара. Снова взвились и рассыпались искры. Головастик с боевым воплем подскочил ближе, занося наточенную кочергу с явным намерением размозжить врагу голову. Третий раз поразить демона ему не удалось - свободной рукой Анук отмахнулся от него, как от мошки. Головастик со стуком треснулся спиной об опорный столб - Мотылек едва успел увернуться - и свалился на землю бездыханный рядом с Сахемоти. Кочергу он так и не выпустил. В следующий миг наверху раздался громкий треск, посыпались горящая труха и щепки, и над демоном провалилась крыша. Анук и Кагеру исчезли под огненной лавиной. Половина хлева была охвачена пожаром, угрожая жилой части дома. Вот теперь Мотыльку стало по-настоящему страшно. Он никак не думал, что в уплату за избавление от Кагеру ему придется сгореть заживо.
   Между тем Анук, разбросав горящие доски, выбрался из-под кучи обломков крыши. Никаких повреждений на нем не было. Демон по-прежнему пребывал в отличном настроении. Он подошел прямо к Мотыльку, оборвал цепь и, прежде чем тот успел даже пискнуть, переломил железный обруч у него на шее, не поцарапав ее.
   - Молодец! - похвалил он. - Как же я сам не додумался! Время-то на раздумья было!
   - Ты кто? - спросил Мотылек, кашляя и растирая шею.
   - Можешь по-прежнему звать меня Анук. Но мое истинное имя - Хоори. На вашем новом наречии оно означает "слепящее пламя". Тебе лучше не употреблять его без необходимости.
   - Ты демон?
   - Когда-то я был богом огня. Теперь - не знаю. Надеюсь, в демона все-таки не выродился, несмотря на все старания твоего учителя.
   Мотылек посмотрел на Анука и нервно засмеялся.
   - Учитель сказал, что как только ты вырвешься из клетки, то немедленно пожрешь меня.
   - Кстати, о еде!
   Анук огляделся.
   - Где мой старший брат? Ага, вот он! Неужели умер?!
   Он склонился над Сахемоти.
   - Во что же мы все превратились! Увы, несчастный Кирим! А ведь Сахемоти был из величайших...
   Мотылек слушал его вполуха, потирая шею. Он чувствовал себя внезапно отупевшим. Вокруг него трещало и гудело пламя, на полу валялся Головастик, оглушенный или мертвый, из-под тлеющего завала торчали ноги учителя, а один бывший бог печалился о жестокой судьбе Кирима над телом другого...
   - Анук! - завопил он внезапно. - Он шевелится!
   - Кто?
   - Учитель! Он жив!
   Анук отошел от Сахемоти и пинками раскидал обломки. Среди досок ворочался обожженный, полураздавленнный Кагеру. Его лицо было почти неузнаваемым от сажи и крови, кости переломаны, но он все равно пытался встать.
   - Жив? Это меняет дело...
   Мотылек подумал, что Анук сейчас добьет мокквисина. Но бог огня не торопился. Он задумчиво посмотрел на Кагеру, повернулся к Мотыльку и сказал:
   - У меня возникла одна идея. Ты ведь правнук жреца?
   - Откуда ты знаешь?
   - А то я не подслушивал все ваши разговоры. Так я о чем? Твой прадед служил, если я не ошибаюсь...
   - Ему, - Мотылек указал на Сахемоти.
   - Почему же ты стоишь и ничего не делаешь, чтобы помочь своему богу, который вот-вот развоплотится?
   - Я не буду помогать вани.
   - Кто говорит о вани? - Анук нагнулся, выдернул из рук Головастика кочергу и протянул Мотыльку. - Я предлагаю тебе послужить моему старшему брату Сахемоти, богу подземного пламени, хозяину вод, хранителю земли Кирима. Кстати, копье - его любимое оружие. Видишь, как все удачно сложилось?
   - Что мне надо сделать? - удивленно спросил Мотылек.
   - Что, что! Накормить его.
   Тут наконец Мотылек сообразил, чего от него хочет Анук, и его бросило в холодный пот. Бог огня предлагал ему совершить жертвоприношение.
   - Нет, - Мотылек решительно вернул кочергу. - Я не хочу. И не буду.
   Анук не очень огорчился.
   - Ладно, я могу и сам...
   Он подошел к Кагеру, заглянул в его стекленеющие глаза, занес кочергу... Мотылек зажмурился, услышал глухой звук удара и слова:
   - Приношу тебя, мокквисин Кагеру, в жертву богу Сахемоти - и пусть на землю и воду Кирима сойдет тишина...
   "А враг пусть сгинет и не возвратится никогда", - мысленно закончил Мотылек. В его памяти всплыли картины прошлого, безмерно далекие и словно ненастоящие. Теплый вечер в конце лета, праздник Голодных Духов, кладбище на Стрекозьем острове, урок древнекиримского языка, дед Хару, терпеливо поправляющий его - "Не враг, а брат..."
   - Погоди! - воскликнул Мотылек, открывая глаза. - Не так. Не Сахемоти. Жертва - не для вани. Она другому - копьеносцу... брату.
   Конец его слов потонул в грохоте. Обвалилась еще часть крыши, но Мотылек уже не понимал, что вокруг происходит. Земля качалась у него под ногами, Анук улыбался сквозь пламя, в глазах у Мотылька мутилось... Или это сарай заволокло дымом. Пламя потемнело, звуки отдалились и умолкли, пол выскользнул из-под ног - и Мотылек потерял сознание.
   Очнулся он от холодного чистого воздуха - и обнаружил, что лежит на траве, на полянке перед кухней. Огонь уже перекинулся на жилой дом, пожар быстро распространялся, в черное небо поднимался столб пламени. Мотылек сел и огляделся. Неподалеку от него стояли Анук и Сахемоти, смотрели на пожар и о чем-то беседовали. Заметив, что Мотылек пришел в себя, Сахемоти обернулся к нему с дружелюбным видом. Он не изменился - если не считать того, что от его немощи не осталось и следа.
   - Все-таки как ты догадался? - улыбаясь, спросил он. - Как тебе удалось освободить Хоори?
   - Очень просто, - слабым голосом ответил Мотылек. - Учитель Кагеру сказал мне: чтобы тобой овладел бес, надо его пригласить. Я и подумал - может, чтобы выгнать беса, достаточно сказать - "уходи"?
   - Но человек не сможет это сказать, пока бес ему не позволит, - кивнул Анук. - Эх, как же я сам-то не догадался...
   - Не переживай, - Сахемоти похлопал младшего брата по плечу. - Ты небось был занят тем, что день и ночь вынашивал планы мести...
   - Можно спросить? - перебил его Мотылек. - Все-таки кто из вас Сахемоти? Вани или ты?
   - Сахемоти - мы оба. Можешь считать, что мы - братья-близнецы или два лица одного бога, хотя на самом деле всё гораздо сложнее. Если бы я был только вани, море давно поглотило бы Кирим; а если бы - богом подземного огня, его разрушили бы землетрясения. Сахемоти - это равновесие. Потому меня и зовут хранителем Кирима. Мокквисину была нужна только одна моя ипостась, более слабая, - он полагал, что сможет ею управлять. Когда он понял, на кого замахнулся, то перетрусил, но отступать уже было некуда...
   Вдруг Мотылек заметил за спиной Сахемоти какую-то тень. На краю полянки загорелись два желтых глаза, и из темноты донеслось хриплое рычание. Тошнотник, о котором все забыли, стоял на опушке леса, низко опустив голову. Шерсть на его загривке вздыбилась, как иглы дикобраза, - Мотыльку почудилось, что волк вырос вдвое, - пасть была приоткрыта, острые зубы оскалены. Тошнотник смотрел прямо на Мотылька, не обращая внимания на безымянных богов. Он готовился к броску.
   - Там!.. - успел выдавить из себя Мотылек.
   Боги обернулись. Сахемоти протянул руку - и волк замер на месте, почти прижимаясь к земле. В его глазах горела ненависть.
   - Стоять, демон, - негромко приказал Сахемоти.
   - Хе, да это не наш квисин, - заметил Анук. - Похоже, имперский.
   - А раз имперский, то пусть отправляется в тамошнюю подземную канцелярию и жалуется на самоуправство киримских поверженных богов, - добавил Сахемоти и властно повел рукой в сторону дома. - Эй, демон! Ты потерял своего хозяина? Он - в доме!
   И Тошнотник с прижатыми ушами, не переставая злобно рычать, стелясь по земле, пополз к горящему дому, словно его тащила туда невидимая рука.
   - Лишние хлопоты, - проворчал Анук. - Я бы спалил его прямо на месте.
   - Не мешай, - спокойно ответил Сахемоти, - не видишь, я вершу правосудие.
   Волк, последний раз огрызнувшись, вошел прямо в огонь и исчез в нем. Порыв ветра донес вонь паленой шерсти, демоническое рычание умолкло.
   - Демон-слуга должен разделить судьбу своего господина, - повернувшись к богу огня, пояснил Сахемоти.
   Мотылек все еще смотрел в сторону дома, а потому первым заметил, как из пылающего дверного проема высунулась черная волчья морда, распахнулась пасть и раздался хриплый нечеловеческий голос:
   - Я доберусь до тебя, гаденыш! Рано или поздно отыщу и сожру!
   Сахемоти сделал легкий жест. Пламя вспыхнуло до самого неба и поглотило Тошнотника. А через мгновение с треском провалилась крыша, и дом превратился в огромный бесформенный костер.
   - Кончено, - сказал Сахемоти, отряхивая руки.
   - Уходи отсюда, - посоветовал Мотыльку Анук. - Иди в деревню. Тут тебе делать нечего.
   - А вы?
   - Мы еще задержимся. Мокквисина уничтожить не так просто, как кажется. А когда закончим дела, тоже уйдем.
   - Счастливо, Мотылек, - приветливо сказал Сахемоти. - Мы тебя не забудем.
   Мотылек с трудом встал и пошел, как во сне, к ручью, где начиналась тропа. Недалеко от мостков, где стирали белье, его внимание привлекла какая-то возня. Мальчик пригляделся и увидел Мисук. Ее мечта сбылась - она самозабвенно терзала почтовую ворону. Перья и пух разлетались во все стороны. Заметив Мотылька, Мисук немедленно прервала свое занятие, подбежала и с мурлыканьем принялась тереться о его ноги. Мотылек наклонился погладить ее, из его глаз брызнули слезы. Он взял кошку на руки и побрел по тропе в сторону перевала.
  

Глава 17

Волшебный лес

  
   - Просыпайся, лежебока, - раздался старухин голос, вырывая Кима из глубин сна. - Пора идти.
   Ким открыл глаза и сел на куче тростника. Далеко в небе гулял ветер и сияли звезды; здесь же царила холодная неподвижная темнота, как будто он спал на дне сырого колодца.
   - Пойдем, - повторила старуха, хватая Кима рукой, мокрой и скользкой, как лягушачья лапа.
   - Куда? - Он отдернул руку. - Почему среди ночи?
   - Ты хочешь отсюда уйти или нет?! - вспылила карга. - Я два раза приглашать не буду!
   От старой лешачихи пахло водорослями и мокрой шерстью. Ким подумал, что она, должно быть, совсем одичала и, словно какая-нибудь тигрица, днем спит, а по ночам бегает по лесу. Он поднялся на ноги, повесил на спину короб.
   - Я готов. Эй, куда ты меня тянешь?
   - В пещеру. Лезь за мной.
   - Зачем?
   - Проведу тебя очень хорошим путем. Самым безопасным.
   "Тайный ход у нее там, что ли?" - подумал Ким. Лезть в пещеру ему не очень-то хотелось. С другой стороны, разве ему предлагают другой выход?
   Бабка ящерицей проскользнула в пролом.
   - Ну как знаешь, - Ким полез вслед за ней.
   Пещера и впрямь оказалась гораздо длиннее, чем Киму показалось поначалу. Довольно долго он пробирался в темноте вслед за старухой, ориентируясь на шорох шагов и ее звериный запах. Наконец, когда Ким уже начал уставать, впереди забрезжил красноватый свет, похожий на отблеск далекого костра. Вскоре пахнуло прохладным свежим ветром. Свечение становилось все ярче. Почва под руками Кима стала влажной и рыхлой.
   - Так и будешь ползать на четвереньках? - раздался ехидный голос старухи.
   Ким с удовольствием выпрямился во весь рост. Но потом он огляделся, и все приятные впечатления вылетели у него из головы.
   - Где это мы? - с изумлением и тревогой спросил он. - Ты куда меня завела?
   В глубоком черном небе светились сложные узоры созвездий. Созвездия были незнакомые. Лес был насыщен пугающим непривычным светом - словно отсветы заката заблудились среди деревьев. По красновато-бурой земле пробегали полосы света. Казалось, огненно-рыжая почва светится сама, вспыхивая при каждом шаге.
   - Пошли, - бабка потянула Кима за рукав.
   - Ты хорошо знаешь, что делаешь? - с подозрением спросил он.
   - Главное, - бормотала бабка, перескакивая через поваленный коленчатый ствол, - что тебя тут не найдут те, с кем тебе лучше до времени не встречаться...
   Заросли высокой придорожной травы тоже пропитались рыжим подземным огнем, напоминая нестройные полки, вооруженные ржавыми копьями. Над головой поднимались невиданные деревья, похожие не то на остовы зонтиков, не то на каркасы недостроенных башен. Стволы коленчатые, словно у бамбука, вместо листьев ветви утыканы какими-то зубчатыми трубками. Незнакомые древесные грибы - бледно-зеленые, пористые, вонючие - лепились почти к каждому стволу, выползали под ноги. Не бывает таких деревьев! Тревога Кима все увеличивалась.
   В сумраке вдруг замелькало что-то белое. Ким присмотрелся - мотыльки. Невероятное множество крупных ночных мотыльков. Вьются между деревьями, стайками порхают над тропой, словно неуспокоенные души. Мотыльков все больше, словно что-то невидимое притягивает их к путешественникам. Но не приближаются, тихо окружают, как будто прячутся за деревьями. Кима эти безобидные существа почему-то напугали больше, чем весь фантастический лес вместе взятый.
   - Мне тут не нравится, - решительно сказал он старухе. - Давай-ка, выводи меня отсюда обратно!
   - Успокойся, - хихикнула старуха. - Куда спешить? Выведут тебя отсюда, выведут... только не я. Кто-то другой. Ты, главное, с проводником не ошибись. Выберешь не того - тебя в такие места заведут, откуда никогда обратной дороги не найдешь.
   - Бабка! - холодея, воскликнул Ким. - Ты что затеяла?!
   Бабка еще раз гнусно ухмыльнулась:
   - Запомни - отсюда обратно выйти нельзя. Только вперед.
   Она хлопнула его по плечу, отступила назад... И пропала.
   - Ах ты ведьма! - чуть не плача, заорал Ким. - Ты меня сюда нарочно заманила! Найду - прибью!
   Он заметался между коленчатыми стволами, но бабки и след простыл. Единственное, чего он добился, - мгновенно потерял тропу. Теперь со всех сторон его окружал незнакомый лес под незнакомым небом. Ким постоял, плюнул и, бормоча проклятия, пошел вперед, навстречу огненным отсветам - куда глаза глядят.
  
   Ким опасался чего-то в этом роде, и все равно вышло неожиданно и страшно. Только что лес был пуст - одни черные стволы да рыжие сполохи, и вдруг Ким отчетливо почувствовал, что он тут не один. Он остановился, моргнул - нет, не показалось. За каждым деревом, за каждым кустом стоят молчаливые тени. Прозрачно-черные, окруженные порхающими белыми мотыльками, словно свитой. И не понять - либо и сам лес, и все это место ему только мерещится, либо все реально, и призраки в том числе.
   Он шагал дальше, затылком чувствуя внимательные жадные взгляды. Тени вели себя деликатно и вкрадчиво - следовали на расстоянии, среди стволов, не приближаясь и никак не давая о себе знать. "Они не могут сами ко мне обращаться, - наитием понял Ким. - Они ждут, пока я их позову. Могу выбрать любого - и он мне ответит. И что-то изменится навсегда. А могу и не звать, просто пройти мимо. Тогда ничего не будет..."
   Ким проходил мимо теней, отводя глаза. Здравый смысл подсказывал: лучше с ними не связываться. Стоит ли их тревожить? Ну их, пусть остаются, где есть. Ведь не просто так они слетелись сюда. Ким со всех сторон чувствовал их терпеливое, покорное ожидание. Но что таится за ним? Вот бесконечная нежность и такая же бескрайняя грусть. Невольно присмотрелся - и тень обрела форму: незнакомая монахиня с ребенком на руках. Немолодое, изможденное, доброе лицо. Монахиня явно хочет что-то ему сказать. Ким на мгновение заколебался - может, позвать ее? Неужели она не подскажет, как выбраться отсюда? Но, подумав, прошел мимо - монахиня не выглядела существом, которое может кого-то куда-то вывести. Она сама казалась жалкой и потерявшейся.
   Ким повернулся в другую сторону - и его даже в жар бросило: он столкнулся взглядом с призрачной Желтоглазкой. Протянул руку, хотел позвать, даже не думая, что из этого выйдет, но натолкнулся на ее взгляд и остановился - столько жгучей ненависти было в нем. "Это не она, - подумал он. - Кто-то другой в ее обличье. Желтоглазка на меня ни разу так не посмотрела".
   Ким остановился. Он чувствовал, что не может идти дальше, словно воздух загустел, а рыжая земля липла к стопам. Тени осмелели, приблизились, окружили его кольцом. Теперь Ким мог рассмотреть любую из них. Вот это, без сомнения, бабушка Ута. Она протягивает вперед руки, но не видит его - у нее слепые глаза и странное темное пятно на лбу. Ким давно уже знал, что она мертва. В деревне потом рассказывали, что она умерла от горя в ту ночь, когда квисины сожрали ее внука. Ким своими глазами видел ее могилу - травяной холмик на высоком берегу Микавы.
   "Может, я тоже умер? - почти равнодушно подумал Ким, сам удивляясь, почему эта мысль его не ужасает. - Горная ведьма убила меня ночью. Утопила в заводи... Нет! Нельзя так думать - иначе никогда отсюда не выберусь! Это просто какое-то колдовство. Ведьма зачем-то напускает на меня мороки из моего прошлого... Хотя той монахини я не помню. И этих двоих тоже..."
   Из толпы теней рука об руку выступили двое - юноша и девушка в белых погребальных одеяниях. Они, вероятно, тоже мертвецы. Но разве может умереть фея? Женщина никем, кроме феи, быть не могла. А рядом с этой девушкой, прекрасней которой Ким не встречал, стоял он сам. Или не он сам, но кто-то очень на него похожий. Оба призрака смотрели на Кима так ласково и приветливо, что у него почему-то защипало в глазах. Он точно знал, что эти двое не причинят ему зла. Куда бы они ни привели его, там ему будет хорошо - они об этом позаботятся. Ким шагнул к ним навстречу. Какие прекрасные лица... А что это за темные полосы у них на шее?
   "У них отрублены головы", - сообразил Ким. Он промедлил мгновение... и тут увидел позади них третью тень. Прозрачный, легкий призрак - стройный и гибкий, как лук, быстрый, как ветер; длинные белые волосы, прохладные синие глаза... Он одновременно и хрупок, и силен, но самое главное - он свободен.
   - Дед! - громко воскликнул Ким. - Я заблудился! Выведи меня отсюда!
   Призрачный Хару взмахнул широкими рукавами погребального платья и взлетел, маня за собой внука. Ким последовал за ним в небо безо всяких усилий и сомнений. Волшебный лес остался внизу, и внезапно Ким понял, что это никакой не лес, а самый обычный горный луг. Посреди луга одинокой звездой горел костер, разбрасывая вокруг себя рыжие отсветы. Рядом с костром никого не было. Зачем он тут, кто его разжег, кто поддерживал? Хару и Ким поднимались все выше, а внизу, порхая над травами и папоротниками, во все стороны разлетались белые ночные мотыльки. Порыв ветра подхватил Кима, завертел и бросил в пустоту...
  
  

* * *

  
   - Эй, просыпайся! - кто-то тряс Кима за плечо.
   Ким встрепенулся, очумело поднял голову. Его окружал непроглядный мрак.
   - Что... - прохрипел он почти беззвучно. Попытался откашляться, но горло отозвалось болью.
   Из темноты пахну ло запахом мокрой шерсти.
   - Сколько можно дрыхнуть? - раздался резкий старушечий голос. - Утро на дворе!
   - Утро?! - Ким сел и тут же зашипел, стукнувшись макушкой о камень. - Куда ты меня затащила? Какого беса там бросила?! - хриплым голосом напустился он на бабку, кипя от злости. - Ты!.. Ты не святая старица! Ты лешачиха!
   - Уймись, - строго сказала бабка.
   Ким открыл рот, собираясь как следует отругать каргу... и вдруг с удивлением почувствовал, что вся его злость куда-то испарилась, словно подчинившись бабкиному приказу.
   - Вот у меня первый муж такой же был, - добродушно добавила старуха. - Спросонья вечно злой, как бес. Правда, он и был бесом. А ты чего яришься? Сон плохой приснился, что ли?
   Ким пробормотал что-то неопределенное.
   - Пошел бы умылся - грязный, как поросенок, - старуха куда-то прошуршала в темноте.
   Булькнула вода, посыпались камешки. Ким осознал, что тьма уже не такая кромешная, как прежде. И почти сразу догадался, куда его занесло. Это была пещера окаменевшего учителя Жаба, куда его во сне заманила бабка. Ким почувствовал облегчение. Значит, все ночные странствия, встречи и полеты над лугом ему приснились.
   Ким не без труда поднялся на ноги. Он почти не чувствовал своего тела: шея занемела, ноги подгибались, руки дрожали, вдобавок зверски саднило горло. Вот что значит провести ночь на сыром камне, с досадой подумал Ким. Все его тело густо покрывала белесая пыль, вероятно, осыпавшаяся с потолка пещеры, вперемешку с мелким лесным сором. Ким встал, отряхнулся, подошел к выходу и высунул голову из пещеры.
   Бабка опять обманула его - еще даже не рассвело. В колдовском зеленоватом небе ярко сияли звезды. Только вершина Иголки излучала призрачно-розовый свет. Предрассветный бор утопал в глубоких сизых тенях, осока матово блестела от росы.
   - Как красиво! - невольно вырвалось у Кима.
   Среди прибрежных камней, как лесной зверь, бесшумно появилась бабка.
   - Пошли, отведу тебя к монастырю, - буднично сказала она.
  

Глава 18

Мотылек меняет имя

  
   Мотылек открыл глаза. Вокруг всё было серым. Высоко над головой в размывах водянистых туч чуть розовело небо. Пасмурный осенний рассвет.
   Он приподнял голову, оглянулся - и обнаружил, что лежит на чужой веранде, заботливо укутанный плотным одеялом из козьей шерсти. В саду царила безмятежная тишина. Было слышно, как срываются с веток желтые листья и с царапающим шорохом падают в сухую траву. Где-то в доме разговаривали женщины. Звякнула посуда, кто-то приглушенно хихикнул. Неожиданно громко и близко прошлепали тяжелые шаги.
   - Проснулся? - раздался знакомый недружелюбный голос.
   На веранду вышел староста Мамуши. От него несло перегаром, под глазами набрякли мешки. Длинные усы придавали ему особенно скорбный и торжественный вид.
   - Ночью меня разбудили сыновья - дескать, лес горит! - без предисловий заговорил он, грузно садясь на край веранды. - Вышел я на крыльцо, гляжу - над горой поднимается огненный столб до самых облаков. Вся Сасоримура ночь не спала - стояли, смотрели да гадали, что мокквисин там такое учудил. Я-то втайне думал - мокквисин жжет свою хибару, следы заметает. Ан нет. Уж и пожар начал угасать, как вдруг выходит из лесу чумазый мальчишка с кошкой на руках. Люди его окружили, спрашивают, что стряслось, а он словно не в себе. Только и удалось от него добиться, что все умерли - и чародей, и его ученики, и бесовский волк, - Мамуши сплюнул в траву, - а потом упал без памяти...
   - А где кошка? - спросил Мотылек, садясь и скидывая одеяло. Пока он спал, кто-то переодел его в чистую просторную детскую рубашку.
   - Бес ее знает - убежала, наверно, - безразлично ответил Мамуши. - Нет, вроде бы какая-то старуха ее забрала. Давай, малец, не запирайся. Кто убил чародея и остальных? Надо разобраться... пока за нас другие не разобрались.
   Мотылек потер лоб. Вспоминать ночные события не хотелось.
   - Да я все забыл...
   - Ах, забыл? - сердито оборвал его Мамуши. - Так я тебе напомню. Пока ты валялся без памяти, мы с нашим шаманом сходили до Скорпионьей Долины - и вот что там увидели. Дом сгорел на угли. Все пристройки, сараи - ничего не осталось, один пепел. А посередине пожарища торчит обгорелый труп мокквисина, насаженный на железный штырь. Штырь воткнут в столб, и знахарь на нем, как утка на вертеле. Шаман это все как увидел, едва не окочурился. Сказал - ничего не трогать, к трупу не прикасаться, штырь не вынимать. И вообще на это место больше никогда и никому не ходить. Пусть его лес очистит, если сможет. Так-то. А ты - не помню, забыл...
   - Это не штырь, - вздрогнув, прошептал Мотылек, - а кочерга.
   - Значит, кочерга? И кто же на нее знахаря насадил? Ну, рассказывай.
   - Не знаю, - упрямо повторил мальчик. - Не видел.
   - Слушай, ученик мокквисина, - угрожающе произнес староста. - Я тебя в дом пускать не хотел. Шаман сказал, что тебя надо немедленно выгнать из деревни. А лучше - убить. Потому что кто знает, какие на тебе чары? Может, ты - сам знахарь в ином обличье? Или какой-нибудь из его демонов? И многие были с шаманом согласны. Но я решил иначе. Сказал - до утра запрем в сарае, а утром отвезем в Йогарасу. Потом мои бабы раскудахтались: "Бедненький, умыть, переодеть..." А начали тебя мыть, смотрят - у тебя вся одежда в крови! И кровь не твоя! Так что лучше отвечай, не то...
   Мотылек вздохнул. Он понял, что Мамуши не отстанет.
   - Ну... - начал он, подбирая слова. - Там был какой-то квисин. Очень сильный и свирепый. Или даже не один, а два. Учитель Кагеру хотел этого квисина захватить... и посадить в мое тело... и тут все загорелось... Ох, не знаю. Не мучайте меня! У меня в голове все перемешалось!
   И Мотылек очень честным взглядом заглянул в темные глаза старосты. Сил что-то выдумывать не осталось.
   - Гм, - промычал староста. - Так это ты его убил?
   - Нет! Вы что?! Это квисины!
   - Значит, шаман верно угадал - мокквисин наконец вызвал какого-то беса, который оказался ему не по зубам, и получил свое... А бес, значит, в тебя вселился, и...
   - Это не я! Не я!
   - Да хоть бы и ты, - равнодушно сказал Мамуши. - У нас тут любой был бы счастлив проткнуть Кагеру кочергой. Он нам всем осточертел. Если бы его здесь так не боялись, давно бы сами подожгли. Знаешь, что он тут удумал несколько лет назад? Предложил мне продавать ему деревенских мальчишек. Дескать, в ученики. Я едва его умолил не делать этого... Хоть не в моей деревне. Видали мы таких учеников! Привезет мальчишку откуда-нибудь издалека, как тебя, а потом мальчишка бесследно исчезает...
   Староста сорвал травинку, задумчиво пожевал ее и сказал:
   - Ты, парнишка, родился под счастливой звездой. Во-первых - в живых остался. А во-вторых...
   Мамуши вытащил из рукава измятую листовку.
   - ...знаешь, почему я тебя от шамана уберег? Вот почему! За тебя назначена здоровенная награда. Три связки серебра!
   Староста ткнул пальцем в текст листовки:
   - По личному приказу наместника. Разыскивается ребенок мужеского пола, восьми годов от роду, детское имя - Мотылек, украденный тогда-то, там-то...
   Он хитро улыбнулся.
   - Тебя ведь давно уже ищут, с самого начала осени! Такие бумажки к нам присылали уже несколько раз. Чуть ли не весь Лесной Предел знал, что власти ищут нового ученика Кагеру, - и все молчали! Вот и представь, как его тут боялись...
   Мамуши бросил листовку на пол веранды и жестко сказал:
   - Собирайся.
   - Куда?
   - Отведу тебя в Йогарасу. А дальше уж не мое дело, убил ты колдуна, или демон в тебя вселился, или ты сам - демон. Пусть наместник разбирается.
  
   Поселок Йогарасу напоминал разворошенный муравейник. Обычный ежедневный ход дел был нарушен, повсюду бродили солдаты, на грубых куртках мелькал лунный дракон - герб наместника. Дымили костры, местные мальчишки восхищенно таращились на офицерских лошадей, которые и в столице встречались только у благородных, а в Лесном Пределе их и вовсе никто не видел. У пристани, заметный еще с опушки леса, был пришвартован красный корабль, грозный и изящный одновременно. Неподалеку, громко переговариваясь, толпилась большая группа военных. Шли приготовления к переходу через горы. Мамуши на глаз определил в этой толпе самого главного и повел Мотылька прямо к нему.
   - Вот он, похищенный мальчик! - торжественно объявил староста, выталкивая мальчика в круг. - Господа солдаты, кто у вас начальник? Пусть засвидетельствует, что я привел маленького мокквисина в целости и сохранности...
   - Покажите мне его, - раздался властный голос.
   Мотылек поднял глаза - и затаил дыхание от страха и восхищения: перед ним предстал настоящий демон войны, великан в сверкающих доспехах, в устрашающем крылатом шлеме, внушающий трепет одним своим видом...
   - Посмотри-ка на меня, малыш, - пророкотал великан.
   У него были светло-голубые глаза, широкое, украшенное шрамами лицо и длинные висячие усы, только, в отличие от усов старосты, они вызывали в памяти образ не унылого сома, а свирепого дракона. Однако сейчас дракон был настроен благодушно. Он несколько мгновений внимательно рассматривал мальчика, потом повернулся к одному из офицеров и вполголоса спросил:
   - Что скажешь?
   - Скажу, что мы не зря проделали этот путь, - так же негромко отозвался офицер. - А главное - хорошо, что опередили людей Касимы. Они бы его в живых не оставили. Достаточно одного взгляда, чтобы сказать - он настоящий Аозора. Что будете делать с ним дальше, господин князь?
   - Усыновлю, - без раздумий ответил тот. - И тогда пусть попробуют до него добраться. В моей семье он будет в большей безопасности, чем в руках киримских князей... И станет безопасен сам.
   Офицер с сомнением покачал головой:
   - Разумно ли вступать в конфликт с местными властями, когда...
   Князь его уже не слушал. Он повернулся к Мотыльку.
   - Маленький мокквисин, - повторил он насмешливо и в то же время печально. - Только шаманов в моем роду и не хватало. Нет, выкинь чародейство из головы навсегда.
   - Вы кто? - рискнул спросить Мотылек.
   - Я - Вольгван Енгон, наместник Асадаля. Можешь называть меня дядей. И вот еще что... Будем считать, что посвящение ты уже прошел. Забудь детское прозвище Мотылек. С этого момента твое имя - Ким.
  

Глава 19

Встреча у моста

  
   Вот теперь все стало совсем по-другому. По мнению Кима - так, как и должно было быть с самого начала. Лесная бабка не неслась как угорелая через кусты, а легко шагала рядом с Кимом - правда, он все равно с трудом мог за ней угнаться. Теперь, при свете утра, старицу можно было разглядеть во всей красе. Ким поглядывал на нее с любопытством, но уже без смущения: высохшие, почти лишенные признаков пола бабкины мощи гораздо больше напоминали сухое коричневое дерево, чем человеческое тело. Золотистые глазки весело поблескивали. Беседовать с ней оказалось на удивление легко и приятно.
   - ...Отшельница? Да, пожалуй, можно меня так назвать. Хотя я тут не одна, нет. Со мной господин учитель... и супруг частенько забредает... и монахи постоянно шастают через мой лес... И я не сижу на горе безвылазно - вот, в Сондже прогулялась. А почему тебя это удивляет? Те же монахи с Иголки постоянно странствуют - то по обету, то с письмом, то по хозяйственным поручениям настоятеля...
   - Меня, уважаемая старица, в основном не это удивляет, - слегка задыхаясь от быстрого шага, сказал Ким. - Я, откровенно говоря, ни разу не слышал о горных отшельницах. Я думал, это только для мужчин. Рей как-то сказал, что ни в один монастырь Лествичных гор женщин не принимают...
   - Ох уж эти монахи, эти самодовольные слепые невежды! - Бабка скривила губы. - Запершись в пыльных каменных кельях, считают, что следуют пути Неба и Земли. Спрятавшись от небесного огня и живой земли, рассуждают о гармоничном слиянии двух хэ. Вот уж верно - кто сам не может, тот учит других! Как-то раз я решила приобщиться к монашеской мудрости - стащила у них из хранилища свитков этот их знаменитый трактат "Небесная лестница о тридцати трех ступеньках, к бессмертию ведущая". И что ты думаешь - даже не нашла там упоминания о женщинах, как будто их и в природе нет! - Бабка ехидно захихикала. - Тяжело монахам будет карабкаться на небеса по таким кривобоким ступенькам! Да один день в обществе почтенного учителя Жаба дает нам с мужем больше, чем двадцать лет в этом паршивом монастыре...
   - Меня вот еще что удивляет, госпожа отшельница, - снова заговорил Ким, перескакивая через коварный сосновый корень. - Мой друг Рей говорил, что бессмертной может стать только дева. А вы вроде как замужем.
   - Чепуха, - отмахнулась бабка. - Девственность тут ни при чем. Да, среди бессмертных полным-полно румяных старичков. А вот румяных бабушек никто не видал. Но ведь это не значит, что их нет. Они есть... просто люди путают их с феями. Ты сам подумай - неужели истинная бессмертная захочет выглядеть как старуха, если у нее есть выбор? Небожительница все равно остается женщиной.
   - Хм... - Ким не удержался, покосился на старухины мощи.
   - Я не бессмертная, - спокойно ответила бабка. - Давно бы стала ею, да вот не удержалась - родила дочку. Теперь прежде ее вырастить да выучить надо, на Путь наставить, а потом уж и собой заняться...
   - Дочку? - заинтересовался Ким. - А почему я ее не видел?
   - Потому что я отправила ее с отцом за Иголку, - проворчала старуха. - Будет упражняться в охоте, пока я не найду ей нового учителя для продвижения по пути Неба и Земли. Совсем девчонка обленилась, бездельничает целыми днями...
   - Разве вы сами ее учить не можете? Или ваша каменная жаба?
   - Жаб - мой собственный учитель, - строго сказала старуха. - Мне же дочку учить нельзя. А отец ее всему, чему мог, уже выучил. Должно быть равновесие хэ. Тут как на подвесном мосту - пока равновесие не установится, и шага вперед не сделать.
   - А как же монахи? - спросил Ким, который весьма смутно представлял, что имеет в виду отшельница.
   - Ну, у монахов равновесие внутри, - бабка захихикала. - По крайней мере, они так утверждают.
   - Значит, равновесие хэ... А женщина женщину, получается, выучить не может?
   - Может, - проворчала старуха. - Только к Пути такое обучение отношения не имеет. У людей таких женщин называют ведьмами.
   - Как сложно всё у вас, у отшельников, - посочувствовал Ким.
   - И не говори! Сложности на каждом шагу. Вот, например, с трудом отыскала для дочери достойного учителя - тут ведь очень важно не ошибиться, - а он взял да и влюбился в нее! Что это ты на меня опять косишься?
   Ким отвернулся, сдерживая смех. Он как раз пытался представить себе, насколько же неразборчивым должен быть похотливый горный старец, который положил глаз на дочь этой карги. Даже если старухе меньше ста лет (что сомнительно), то ее дочери никак не меньше семидесяти...
   - Думаешь, я всегда была такая? - подбоченилась бабка. - Да я такой красоткой была, что по мне даже небожители сохли! Я, кстати, и сейчас еще ничего. Это я просто за собой не слежу. Тут на Иголке нет никого, кроме монахов, - для кого мне прихорашиваться? Последнее время - лет сто - с тех пор как моим учителем стал господин Жаб, я живу здесь почти безвылазно, сосредоточившись на внутреннем, и несколько запустила себя. Но раньше, очень, очень много лет назад, когда я была еще не отшельницей, а воительницей и носила имя Бешеная Тигрица Ямэн, моя непревзойденная красота славилась во всех трех мирах. Так-то! А для моего нынешнего мужа не имеет значения, как я выгляжу. Ему главное - как я пахну...
   В памяти Кима что-то шевельнулось, и он пропустил несколько слов старухи. Ямэн? Где он слышал это имя?
  
   - ...А мы в молодости учились вместе с тем подонком, - вернулась отшельница к своему рассказу. - Он был лучшим из всех, кого я знала, но такой, знаешь, - себе на уме. Очень талантлив. Никогда не понимала, почему такой способный чародей похоронил себя в глуши и ведет жизнь чуть ли не деревенского колдуна. Помнится, спрашиваю его - на что тебе этот жалкий Кирим, перебирайся к нам, на Лествичные горы! - а он отвечает: дескать, очень меня интересует местная история...
   Теперь Ким слушал, затаив дыхание...
   - Дочка унаследовала всю мою красоту - неудивительно, что он соблазнился. Да еще что придумал, злодей: когда девочка его отвергла, отказался ее отпустить и с досады превратил в кошку...
   При этих словах Ким аж подпрыгнул.
   - Святая старица, а этого вашего колдуна случайно не Кагеру звали?
   - Нет. Но это ничего не значит. Я уверена, что с тех пор он уже десять раз поменял имя. А что?
   - Просто... если это тот, о ком я подумал, то вы можете его не бояться. Он умер.
   Старуха бросила на него острый взгляд.
   - Ты видел его мертвым?
   - Собственными глазами! Его проткнули железным штырем, а потом сожгли.
   Старуха разочарованно покачала головой:
   - Ну, тогда это не он. Этот так просто не умрет.
   Волшебная зелень неба переплавилась в яркую синеву, в которой утонули утренние звезды. Над лесом показался слепящий край солнца. В кронах пели птицы - звенели, тенькали, трещали. Заросли расступились, и впереди заблестела, искрясь на солнце, бурлящая поверхность ручья. Ровно посередине поток разделяла на два рукава длинная плоская глыба.
   - Дальше ты и сам дойдешь, - сказала старуха. - Видишь, вон мост. А вот и какой-то монах торчит возле жертвенника. Он тебя проводит до ворот.
   - Последний вопрос, - быстро сказал Ким, видя, что отшельница вот-вот скроется в лесу. - Ночью, в пещере, все эти призраки и луг - зачем все это?
   - Дочка попросила тебя спрятать, - сухо сказала старуха. - Она считает, что обязана тебе жизнью. Кроме того, ты ей нравишься. Не пойму, что она в тебе нашла. Но в любом случае, юный красавчик лучше, чем засушенный монах средних лет. Вот почему я тебя и отвела туда.
   - Куда "туда"?
   - Скоро поймешь, - сказала бабка, развернулась и мгновенно исчезла в лесу.
   Ким пожал плечами и, раздвигая высокие тростники, отправился по берегу в сторону моста.
  
   Когда Ким, пыхтя, выбрался из придорожных зарослей к жертвеннику у моста, монах все еще был там. Стоял неподвижно, низко склонившись перед алтарем, так что Ким видел только его бритую голову и согнутую костлявую спину. В каменной миске тлела благовонная палочка, источая кудрявый сизый дымок.
   - Святой отец! - окликнул его Ким.
   Монах резко обернулся, уставился на Кима, и на его немолодом лице аскета отразился ужас.
   - Простите, что прерываю вашу молитву...
   - Сгинь! - грозно приказал монах, овладев собой. - Пропади, морок!
   - Эй, ничего не выйдет, - засмеялся Ким. - Я не призрак.
   Монах окинул его испытующим взглядом.
   - Кто же ты?
   - Мы с другом шли в монастырь Каменной Иголки. Вчера я заблудился в лесу и отстал от него, так что он, наверно, уже в монастыре...
   - Вчера? Ким, ты что, издеваешься надо мной?!
   - Вы меня знаете? - удивился Ким, вглядываясь в бледное лицо собеседника.
   - Тебя трудно не узнать. И ты действительно не призрак. Где ты пропадал все это время, сволочь?
   - Но...
   - Это я, Рей!
   - Не может быть! - выпалил Ким, впиваясь взглядом в монаха. - Вы... да, вы похожи на Рея, но ведь он... он немногим старше меня, а ты... вы его родственник?
   - Я Рей Люпин, - подтвердил монах. - Вернее, прежде был Реем. А ты был Кимом. Я не знаю, что ты теперь.
   - Рей! - Потрясенный Ким посмотрел на друга. Тот Рей, которого он знал, был увлеченным, самоуверенным двадцатилетним юношей. А сейчас Ким видел перед собой усталое и властное, прорезанное тонкими морщинами лицо зрелого мужчины. - Что ты с собой сделал?!
   - Нет - что сделали с тобой? Ох... извини, что я так налетел на тебя. Я думал, ты давно мертв, - успокоившись, проговорил Рей. - Каждый год я прихожу сюда в один и тот же день, чтобы принести заупокойные жертвы твоей погубленной душе. Это мое послушание, обет, который я сам наложил на себя, как только меня приняли в общину. Сегодня исполнится ровно десять лет с того несчастливого дня, когда мы с тобой увидели на том камне ведьму Ямэн и ее тигра-оборотня... - Рей мрачно усмехнулся: - Да-да, как видишь, теперь я знаю, к кому ты угодил. Итак, она не убила тебя...
   - Рей, клянусь - я провел у нее всего одну ночь!
   - И за эту ночь она украла у тебя десять лет жизни. Проклятая ведьма! Ее отвратительное соседство - позор для моего монастыря. Ничего, скоро я доберусь до нее. Ты ведь еще не передумал идти в монастырь, младший брат? - спросил он, положив руку на плечо Кима.
   - Нет... не знаю... - Ким провел рукой по лицу. - У меня все кружится перед глазами. Значит, эта пещера и луг... лучше остаться юношей, чем десять лет впустую... вот что она имела в виду!
   - Она за это заплатит, - пообещал Рей. Он задумчиво взглянул на жертвенник, улыбнулся и двумя пальцами загасил благовонную палочку. - Знаешь, во всем этом есть как минимум одна хорошая сторона, - сказал он. - Если бы мы тогда пришли вдвоем, без рекомендательного письма тебя бы не пустили в монастырь, даже если бы ты просидел у ворот все десять лет. А теперь монахи не посмеют возразить, приведи я с собой хоть беса. Мы идем?
   Свои слова Рей сопроводил угрожающим взглядом, обращенным в сторону ручья. Ким невольно проследил за взглядом друга. Рей смотрел на плоский камень, где десять лет назад отшельница Ямэн, сидя на тигре, укрощала в себе зло. Сейчас на камне никого не было.
   - Да, брат, - сказал Ким. - Конечно, пошли.
  
  

Конец второй части

Эпилог

  
   Лес со всех сторон окружил старое пожарище, обступил его вплотную и остановился у самого порога, словно набираясь сил, перед тем как окончательно стереть с лица земли воспоминание о мокквисине Кагеру. Там, где когда-то стоял дом, остался только неровный покатый травянистый холм, ощетинившийся прутьями молодых буков. Обугленные балки потерялись в высоком бурьяне, серые угли рассыпались в прах и превратились в землю. Пожарище выдавал только въевшийся в обгорелые бревна едва ощутимый запах старого костра. Но уже несколько лет никто не смел приближаться к дому сожженного чародея, и тропа, ведущая в Скорпионью Долину, была давно заброшена.
   - Ты уверен, что это хорошая идея, младший брат?
   Двое стояли на склоне холма и смотрели на труп третьего. Один из этих двоих был Сахемоти, второй - Анук. Спокойный худой бродяга и цветущий подросток с жестокими глазами, одетый в легкое жгучее пламя. Они внимательно разглядывали повисший перед ними труп мокквисина. Кагеру был пришпилен к торчащей из пепла балке; кочерга, пронзившая его грудь, удерживала его на полусогнутых ногах, так что со стороны казалось, что мертвец пытается встать. Голова Кагеру склонилась на грудь, по обгоревшим костям бегали пауки. Ветер намел вокруг его ног ворох сухих прошлогодних листьев.
   - Очень хлопотно, - после долгой паузы сказал Сахемоти. - Может занять несколько лет. И в итоге принесет больше неприятностей, чем пользы. Ты ведь не хуже меня знаешь, что он за тип.
   - Не хуже тебя? - сверкнул глазами Анук. - Ты провел у него всего пару дней, а я...
   - Извини, младший брат.
   Сахемоти подошел к мертвецу, присел на корточки и заглянул ему в черное лицо. Анук встал у него за спиной.
   - Он, в принципе, хотел того же, чего и мы, - напомнил он.
   - Ага - для себя.
   - Ха! Да кто его спросит, чего он там хотел! Когда мы разбудим его, он и почесаться не сможет без моего приказа.
   - Ручаюсь, ты сумеешь это устроить, - сухо сказал Сахемоти.
   - Думаешь, я просто хочу его помучить?! - вспылил Анук.
   - Ну... мне показалось, ты был огорчен тем, как легко он умер.
   - Эй, ты сам говорил, что нам нужны помощники среди людей! А я не знаю никого более подходящего, чем этот мокквисин...
   - Я знаю одного более подходящего.
   - Кого это?
   Сахемоти загадочно улыбнулся:
   - Пока тайна.
   Он поднялся на ноги и сбежал по склону холма.
   - Ладно, уговорил. Приступай.
   Его тихий голос четко прозвучал в сонной тишине долины.
   - Только учти, младший брат, - под твою ответственность!
   Анук, отвернувшись в сторону, кровожадно улыбнулся.
   - Поможешь мне чуть-чуть?
   Сахемоти кивнул, поднял взгляд к серым облакам и что-то прошептал. На лоб ему упала капля дождя, потом вторая. Через несколько мгновений воздух наполнился шелестом теплого летнего ливня. Анук обошел вокруг пришпиленного к балке колдуна, любуясь ужасным зрелищем. Потом наклонился к нему и взял его лицо в руки.
   - Ты не живой, и не мертвый ты, - вполголоса запел он речитативом. - Бессмертных богов зародыш - вот имя твое, о сон...
   Дождь все усиливался.
   - Я начало твое постиг, о сон, смерти помощник, я узнал твое тайное имя...
   Щеку Кагеру вдруг разрезала трещина: черная сморщенная кожа лопнула, из трещины вытекла капля крови.
   - Тот, кто в золе погребен, кто посередине, проснись - и помни: отныне лишь я защита твоя от кошмара, сновидения смерти... - нашептывал Анук, улыбаясь.
   Обугленная рука Кагеру пошевелилась, потянулась к груди, вслепую нащупала кочергу, изо рта вырвался мучительный стон.
   - Как собирают шестнадцатую часть, как восьмую, как долг целиком - так шестнадцать частей кошмаров ночных я соберу и сберегу для того, кого ненавижу...
   Пальцы Кагеру сомкнулись вокруг железного штыря, но он был слишком слаб, чтобы выдернуть его. Капли дождя стекали по его мертвому лицу, как слезы. Анук даже не шевельнулся, чтобы помочь ему. Он вполне представлял, что предстоит пережить мокквисину, когда он в полной мере осознает и свое состояние, и то рабство, которое ждет его впереди, и эти мысли заставляли его злорадно улыбаться. Сахемоти стоял в отдалении и хмурился. Его не очень занимало само воскрешение - он с тревогой думал о его возможных последствиях.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"