Гурбанов Кямиль Валихад Ог. : другие произведения.

Приключения Шахпеленга

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
   ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШАХПЕЛЕНГА
   Это начало романа о приключениях подростка XVIII-го века,который хотел познать мир. Книгу написала моя мама, но она умерла, так и не сумев опубликовать её, так что я решил выложить её на суд людской. Выкладывать буду очень медленно, т.к. приходится набирать собственноручно с листов.
  
   ЧАСТЬ I
  
   Ясным летним днём Шахпеленг, внук старой Салтанет, лихо скатился по склону горы прямо к стойбищу и весело прокричал:
  -Джамаат! Агаммед из Баку прибыл! С караваном!
  -Пах! Агаммед из Баку прибыл! - морщились женщины. - Он такие цены назовёт, что и не подступишься.
   Тем не менее дружно засобирались встречать караван керосинщика.
   Шахпеленг к своему алачыгу1 не свернул, знал: живая, непоседливая бабушка днём дома не сидит. Он побежал к соседям. Перед соседней юртой сидел, обмазав голову яичным желтком, его закадычный друг Керим, шестнадцатилетний худощавый парнишка. Он был старше Шахпеленга года на три. Рядом у входа в алачыг сидела сестра Керима, прекрасная кареглазая Азертадж, и собирала шор в пустой мотал.
   -Салам, Азертадж! Керим! Я только что взбирался на Гёй-тепе и увидел: издали приближается караван Агаммеда. Агаммед из Баку прибыл! - выпалил Шахпеленг. - Я уже позвал Айдына...Иди и ты!
   -Не видишь, что с моей головой?! Как я выйду на люди?
   -А ты папаху надень.
   -Мою новую папаху испачкать! Обойдусь. Подай сюда медный поднос... Тот, сверкающий.
   Шахпеленг подал.
   - И что за голова у меня! - ворчал Керим, разглядывая своё отражение в начищенной до блеска поверхности. - Не голова, а шомма2! Народили меня на старости лет, когда сил не было выпросить для меня у Аллаха волос на голову.
   -Нет, Керим, Аллах для тебя волос не пожалел... Только вместо головы к другим местам прилепил... Ай! - хихикнул Шахпеленг.
   - Пошёл вон, дурак! - и Керим швырнул в Шахпеленга подносом.
   -Шахназ-нене! Салтанет-нене! - заголосил, дурачась, Шахпеленг.
   Бабушка Керима, Шахназ-нене, даже не отозвалась из алачыга, зато бабушка самого Шахпеленга, старая Салтанет, тут как тут!
   - Кто это здесь судный день устроил? - спросила старуха, осадив свою седую ослицу по кличке Анаш перед алачыгом соседей.
   Кругленькая, маленькая, она очень легко соскочила с длинноухого. Ребята вразнобой поздоровались с ней.
   - Алейкум салам, - ответила она. - Керим, дитя моё, чем ты плешь намазал?
   -Разве я плешивый?! Просто волосы редкие.
   -Намажь куриным помётом - волосы как у козы будут расти.
   -Моя голова не курятник! Ещё навоза мне не хватало!
   -Но и в яичную сковороду голову превращать незачем!
   -Бабушка, Керим боится, что не понравится кёланлинке Лейле, - сообщил Шахпеленг, на всякий случай подаваясь за широкую спину старухи.
   Керим вспыхнул, но сдержался, только бросил с презрением:
   -Закрой рот - муха не залетит!
   -В сердечные дела других только дураки без спросу лезут,- молвила бабушка. - Лучше возьми кувшин и поди за керосином.
   -А деньги?
  
  
   1 Алачыг - юрта
   2 Шомма - круглая мелкая дыня.
  
  
   -Что деньги? - усмехнулась бабушка. - Деньги - это грязь на руках...В зелёной кясе1 посмотри. Там, должно быть, аббаси2 сохранились.
   Шахпеленг нашёл в кясе деньги, подхватил, кроме своего кувшина, и кувшин Азертадж, которая обещалась догнать его.
   Агаммед уже расположился со своим караваном на склоне Гёй-тепе, у дороги. Чаны и бурдюки с нефтью уже были разгружены, несколько верблюдов разбрелись по склону щипать редкие зелёные колючки, а две верблюдицы, гордо выгнув головы, выжёвывали густую пену, лёжа прямо на дороге. Сам Агаммед сидел в сторонке, на чувале3 с сеном. Спокойно посасывая трубку, он пускал из ноздрей клубы дыма и равнодушно созерцал покупателей - в основном, женщин и детей - сквозь дымчатую пелену. Его подручные черпаком разливали нефть. Женщины, полуотвернув лицо и прикрыв рот кончиком платка, ворчали вполголоса по поводу дороговизны. Агаммед презрительно отмалчивался.
   -Ай Агаммед,бала,ты тендир или русский самовар?!- рассердилась бабушка Салтанет.-У тебя слово спрашивают, а ты дымишь себе! Почему нефть за полгода вздорожала на две шаи4?
   Агаммед не соизволил даже головы повернуть.
   -Мне бы твоё спокойствие,- покачала головой бабушка.
   -Зимой мы возили к вам в гышлаги, а теперь - на яйлаги, - наконец, не выдержал Аждар, один из помощников Агаммеда. - Лишние дни тратим на дальнюю дорогу. Да и верблюды не слоны, устают. Зимовка - одно, летовка - другое.
   Брали за нефть не только деньгами, но и шерстью, что значительно облегчало положение.
   Чуть поодаль от Агаммеда сидел, разложив на полосатом паласе разные мелочи - золотые и серебряные нитки, бусы, бисер, пуговицы, булавки, иглы, бафту5, хну, пряности, сладости, саккыз, - рябой торговец Гушы. Торговец этот был молодой, и потому девчата стеснялись к нему подходить. Сгрудившись неподалёку, они подзывали детвору и подростков и посылали за покупками. Как только им на глаза попался живой, сообразительный Шахпеленг, они окружили его, затормошили, затеребили, упросили-таки купить им разных мелочей, сунув ему в руки мелкие деньги.
   -Эх, Шахыш, нам бы оказаться на твоём месте,- завистливо вздыхали парни, пришедшие за нефтью.
   -А мне бы - на вашем!- огрызался Шахпеленг.
   Не по годам памятливый и сообразительный, он исполнял поручения аккуратно, ничего не путал, в отличие от других ребят. Девчата за услуги угощали его кунжутной халвой, конфетами ногул и другими сладостями. Напоследок эти дуры окружили мальчишку и расцеловали прямо на виду у всех. Шахпеленг едва вырвался из их крепких молодых рук, вызвав звонкий хохот окружающих женщин.
   -Ай чтоб борода у тебя поседела, Шах!Разве можно так ошалеть от девичьих поцелуев, чтоб забыть о керосине?!- окликнула его бабушка.
   Шахпеленг, весь красный и вспотевший, подхватил свой кувшин и поставил под черпак керосинщика. Немного только отвлёкся, потом поднял кувшин, неожиданно лёгкий, глядь - а там пусто, и зияет в пустоте дырища. Керосинщик прицепился было к Шахпеленгу, требуя денег, но не на такого напал. Шахпеленг сунул ему дырявый кувшин.
   -Вот тебе плата. За ничего ты получишь дырявый нечто!- и был таков.
   Решил податься за косогор, подальше от всевидящих глаз бабушки. Только завернул на тропу, навстречу ему - Айдын.
   -Глаза у тебя при виде девчат так разгорелись, что и с друзьями не здороваешься?- спросил он.-Где твои мысли?
   -Я с тобой здоровался, ещё и про караван Агаммеда сообщал. Забыл?
   -И верно...Смотри ты, забыл! Слушай, Шах, поделись опытом, ай? За что девчата тебя так любят? Ты с ними запросто, а я вот даже здороваться с ними боюсь. Взять хотя бы нашу соседскую девочку Рафигу. С виду коза козой, а и та фыркает при встрече... Может, я на вид такой неприятный?
  
   1 Кяса - глубокая миска.
   2 Аббаси - мелкая монета, двугривенник.
   3 Чувал - большой мешок.
   4 Шаи - 5 копеек
   5 Бафта - галун.
  
  
  
   -Не-эт, Айдын, ты - парень хоть куда: высокий, статный и кулаки вон какие!
   -Честно?
   -Бу ольсун1! - Шахпеленг шлёпнул себя по лицу.
   -Тогда объясни: чего эти девушки нос от меня воротят, а к тебе так и липнут?
   -Не знаю. Я к ним всегда обращаюсь со словом "баджи"-сестра... Может, поэтому им нравлюсь... Ты их тоже так называй!
   -Но есть одна девушка на свете...У меня никогда язык не повернётся назвать её сестрой...
   -Рафига, что ли?
   -Что?! Только этого козлёнка мне не хватало! Тьфу!
   Повернулся и пошёл обиженный. Как будто его отца обругали. И напрасно. Рафига очень даже храбрая девчонка. Однажды баран один взбесился и стал бодать детей, так Рафига единственная из всех не растерялась: схватила вилы и давай лупить барана черенком. Правда, она ещё маленькая. Только на год старше Шахпеленга. Как говорится, ещё не выпила воды из Девичьего родника. Тут Шахпеленг кстати вспомнил про Гыз булаг, свернул в ту сторону, и на тебе - чуть было не прозевал - группа девушек из соседнего стойбища Кёланы движется к источнику.
   Горный ключ этот, названный в народе Гыз булагы, был единственным источником воды на два поселения. Родниковая вода стекала вниз по склону, образуя мелкую речушку в ущелье. Воду можно было набрать и внизу. Но девушки обоих стойбищ предпочитали тянуться за несколько вёрст к роднику, куда непременно торопились приглядеть за ними их молодые (вернее, холостые) односельчане-игиды. Как бы невзначай появлялась молодёжь соседнего села. Встреча парней часто начиналась с шутливой перебранки, а заканчивалась потасовкой, приносящей победу и славу то одной стороне, то другой. Несколько дней назад кёланлинцы здорово всыпали карабаглинцам, наставив им синяков и разбив голову старшему брату Керима, Фархаду. Так что даже пришлось везти раненого к знахарю в Шемаху, где он теперь лечится. Задетый за живое, Керим поклялся отомстить кёланлинцам, да и все карабаглинцы были настроены довольно воинственно.
   Увидев долгожданных соседок и соседей, Шахпеленг решил не упускать случая. Он понёсся очертя голову на противоположный склон горы, где, по его предположению, должны были пасти свои отары карабаглинцы.
   -Кёланлинцы наших бьют у Гыз булага!- вопил он на бегу.
   Молодые чобаны, схватив свои посохи, кинулись к роднику, оставив отары под присмотром матёрых сторожевых псов-меделянок. Хотя ещё издали увидели, что никаких "наших" никто не бьёт, но остановить бег по склону вниз не могли. Увидев бегущих, соседи-кёланлинцы пришли в боевой порядок. Карабаглинцы с разбегу врезались в их толпу, но тут же были отброшены.
   -Беги за Керимом!- крикнул Шахпеленгу Айдын.
   -Не могу! У него голова... мокрая.
   Не мог же он выставить своего друга на смех из-за яичного желтка.
   -Не болтай глупости!- вышел из себя Айдын.-Беги за Керимом, иначе мы пропали!
   С рассерженным Айдыном шутки плохи.
   Шахпеленг понёсся к стойбищу.
   -Керим! Наших бьют! Наши у Гыз булага опозорены!
   Керим взвился с места и, не найдя под рукой ничего путного для прикрытия головы, так с обмазанной головой и помчался к Девичьему источнику. На бегу крикнул:
   -Шах! Беги к Быг Гуламу! Тащи его хоть силой...
   Азертадж - умница догадливая! - выбежала из алачыга с папахой брата и бросила Шахпеленгу:
   -Лови, Шах!
   1 Бу ольсун - здесь в значении: клянусь собой
  
  
  
  
   Шахпеленг подхватил папаху Керима,и, сунув её себе за пазуху, бросился исполнять поручение друга.
   Быг Гулам подрёмывал на песчаном косогоре, подложив под голову ослиную попону, предоставив ослу и собакам вместо себя сторожить всего-то десяток его овец. Огромный пехлеван, со страшными пышными усами, Гулам наводил неописуемый ужас только на незнакомцев. Односельчане тщательно скрывали от чужаков, что в этой огромной туше таится трусливая заячья душа.
   -Гулам! Гулам! Ты уши ватой заложил?! - затеребил его Шахпеленг.
   -Что случилось? Дохлая клячонка твоей бабки на скачках обошла всех?
   -Тебе что до моей бабушки! Беги к Гыз булагу. Там наших бьют!
   -Только без меня! Я в такие дела не лезу.
   -Но их кёланлинцы колотят!
   -Пускай не дерутся. Мне-то что?!
   -Ты будешь отлёживаться здесь, когда там наши отбиться не могут? Иди!
   -Куда я пойду? Я один, а их много... Поколотят ещё.
   -Да ты только издали размахивай руками. Керим их к тебе не подпустит.
   -Как бы не так, - заныл Гулам, - станет Керим в бою обо мне вспоминать! Он же бьётся как бешеный, обо всём забывает...Да и издали камнем могут в меня попасть, или даже кинжалом.
   -А если тебя здесь змея ужалит?!- вышел из себя Шахпеленг.- А если с неба град на тебя посыплется? А если конь копытом твою тупую башку расшибёт?! Ну, смотри, я опозорю тебя перед всеми, особенно - перед Азертадж.
   -Что ты, что ты!- испугался Гулам.- Пошутить нельзя?
   Однако он так медленно собирался, так долго отряхивал одежду, так тяжело вздыхал, что Шахпеленгу пришлось его снова поторапливать.
   -Тебе легко командовать,- ныл этот бугай.- А что мне тётя скажет?
   -Похвалит за храбрость!
   -У меня нарыв на ноге, - вдруг расцвёл в улыбке Гулам.
   -Покажи!
   -Я, пожалуй, завтра покажу... Отстань от меня.
   Потеряв терпение, Шахпеленг ловко выдернул из ножен, висевших на бедре Быг Гулама, кинжал и угрожающе надвинулся на него, но тот проворно отскочил.
   -Эй, эй, не шути, говорю, отдай! Чем я сражаться буду?
   -Твой кинжал сроду никого не оцарапал даже!.. Возьми свою дубину. Размахивай ею и ори во всё горло: "Аллаху акпер1! Я иду!" Они от одного вида твоего разбегутся. Тогда и отдам твой кинжал!
   Уговорил-таки этого труса, который, наконец, взвалил на своё мощное плечо дубину и зашагал вперёд, тяжело сопя от обиды. Но, обогнув скалу и выйдя на пологий склон горы, где дралась молодёжь, Быг Гулам оробел окончательно. Он словно прирос к земле, и никакие угрозы Шахпеленга, даже тычки кинжалом, не могли сдвинуть его с места. Улучив момент, Гулам затрусил было обратно, отшвырнув Шахпеленга прочь с дороги, словно щепочку. Но мальчишка, проворно вскочив, ринулся за ним, повис на его мощной ноге.
   В это время откуда ни возьмись - бабушка Салтанет на своей злонравной ослице Анаш.
   -Вперёд, подлый трус!- вскричала бабушка, вмиг оценив ситуацию.
   Старуха огрела плетью свою ослицу, та взревела утробным голосом и - к Гуламу, клац его зубами ниже спины. Трусливый пехлеван, вне себя от страха, подгоняемый этой животиной, понёсся в толпу драчунов.
   Увидели кёланлинцы несущееся на них вооруженное дубиной усатое чудовище, орущее громовым голосом и сопровождаемое голосящей старухой на орущем ишаке и кричащим мальчуганом,
  дрогнули их мужественные сердца, поддались страху. Вначале кинулись они врассыпную, потом собрались вместе и только издали угрожающе помахивали кулаками. Карабаглинцы в ответ похохатывали. Миром бы и кончилось.
  
  1 Аллаху акпер(араб.) - Бог милостив
  
  
   Однако Шахпеленг, который не мог удержаться от инерции бега, вырвался вперёд и с разбегу бух головой прямо в живот одного из кёланлинцев. Тот опрокинулся навзничь на землю. Другой кёланлинец, придя на помощь товарищу, отшвырнул было Шахпеленга, но тут сорвался с места Керим и одним вихрем ворвался в толпу кёланлинцев. Вслед за ним и Салтанет-нене врезалась в ту же толпу с криком:
   - Дети мои! Не губите моего сироту! Отдайте моего внука!
   На помощь старой односельчанке кинулись все карабаглинцы, создав невообразимую кутерьму. Так что даже девчата, которые издали наблюдали за побоищем, своим присутствием вдохновляя ту и другую сторону на подвиги, и те перепугались. Побросав гюгюмы1 и от волнения забыв прикрыть келагаями рты, они застыли в отдалении. Их присутствие воодушевило даже самого Быг Гулама, который до того расхрабрился, что он, хотя и с опаской, но приблизился к этому человеческому месиву, стал выхватывать ребят из груды тел и отшвыривать прочь. Ему помогла и ослица старухи Салтанет, которая в самой середине толпы лягала и кусала всех, кого доставала. И скоро толпа рассеялась.
   И глазам очевидцев открылась интересная картина: повиснув на шее ишачьей, болтался в воздухе Шахпеленг, и , лёжа ничком на ослиной попоне, обеими руками удерживала внука за рваные полы чухи бабушка Салтанет. А на земле сразу верхом на двоих сидел Керим и колошматил обоих одновременно. Почувствовав необычную тишину, Керим поднял голову и увидел над собой Гулама. Быг Гулам, привыкший безоговорочно подчиняться Кериму, которого побаивался, не отшвырнул смельчака, как других, а протянул руку, чтоб помочь подняться. Но Керим без его помощи взвился с места, отпрыгнул от кёланлинцев. Побеждённые оба с трудом поднялись, утирая окровавленные носы. И тут только драчуны и зрители обратили внимание на висящего на ослиной шее Шахпеленга.
   Взрыв хохота потряс округу.
   Керим подхватил Шахпеленга, а Гулам осторожно снял со спины животного старуху.
   Зрелище кончилось. Кёланлинские девушки, подхватив гюгюмы с водой, с презрением обошли своих побитых ребят и молча двинулись к родному стойбищу. А красавица Лейла не удержалась: бросила восхищённый взгляд на Быг Гулама, что, конечно, было замечено многими парнями, которые сами жаждали этого взгляда.
   К шапочному разбору подоспели девушки-карабаглинки. Они с усмешкой провожали взглядом девушек из соседнего села, перешёптывались и тихо смеялись, прикрыв рты белыми келагаями. А самая красивая из них была Азертадж, на которую с восхищением поглядывали не только парни своего стойбища, но и кёланлинцы. Даже эта туша - Быг Гулам - с разинутым ртом восхищённо уставился на сестру Керима. Заметив неприличный взгляд Гулама, Керим грозно сверкнул на него глазами, и тот быстро захлопнул рот и отвёл свои воловьи глаза.
  -Спасибо тебе, Гулам, - придя в себя, похвалила его бабушка.-Что бы стало с нами, если б не ты и ...
  -И сумасшедшая ослица моей бабушки! - рассмешил всех Шахпеленг.
  -Клянусь тобой, сынок, - продолжала старуха, не обращая внимания на смех, - будь я на полвека моложе, не будь я дочерью своего отца, если б не вышла за тебя!
  Гулам засмущался, опустил глаза долу, стыдливо закрыл ладонью усы, завозил чарыком2 по земле. Керим с усмешкой похлопал его по плечу:
  
  1Гюгюм (гююм) - большой медный кувшин с узким горлышком и ручкой для переноски воды на плече.
  2Чарык - мягкая обувь из сыромятной кожи.
  
  -Аферин, пехлеван! Молодец, богатырь!
   И подмигнул Шахпеленгу. Тот вынул из-за пазухи папаху и отдал другу. Тут только все обратили внимание на блеск желтка на голове Керима. Однако никто ни слова не проронил на сей счёт. Сам Керим с таким достоинством принял свою папаху и водрузил себе на голову, с такой спокойной деловитостью двинулся, посвистывая, к стойбищу, что все уважительно расступились, дав ему дорогу, а потом и сами разошлись к своим отарам.
  - Агаммед убыл в соседнее стойбище, - сообщила бабушка внуку.
  - Теперь мы остались без керосина, - огорчился Шахпеленг.
  - Ничего. Аллах милостив. Всевышний не оставит нас.
   Перед своим алачыгом они нашли полный бардаг1 нефти, прикрытый козьей шкуркой.
  - Это Азертадж постаралась, чтоб умерла я у её ног, - сказала бабушка.
  
   " "
  
   "
  
   Расстроенный Керим сидел за алачыгом, задумчиво покусывая соломинку. Шахпеленг подсел к нему и стал похваливать отличившихся в драке.
  - Ты видал, как Лейла смотрела на этого верзилу Гулама? - грустно спросил Керим. - Нет справедливости на земле.
  - Ну, лучшая дыня всегда шакалу достаётся! Хочешь, пойду и распишу Лейле, какой трус этот Быг Гулам?
  - У нас не принято выдавать своих... А какие у неё глаза, Шах, ты заметил?
  - Обыкновенные, как у всех. У Азертадж, по-моему, в тыщу раз красивее глаза. А ещё у моей бабушки...Знаешь, какие у неё глаза, когда она разозлится? Прямо молнии в них сверкают! А глаза нашей ослицы Анаш... Ты чего бьёшься-то?!
   Керим, зло оттолкнув своего дружка, ушёл. Подошла Азертадж.
  - Ты что это плачешь, Шах?
  - Я никогда не плачу.
  - Но я же вижу, что ты потираешь глаза.
  - Не глаза, а глаз. Керим локтем задел. Не в духе он: Лейла на этого дурака Гулама смотрела, а в его сторону даже одним глазом не глянула.
  - Сегодня этот усач действительно был хорош...
  - А он на тебя знаешь, как зырил? Наверно, глаз положил на тебя.
  -Только мне его воловьих глаз не хватало! - рассердилась Азертадж. - А ты тоже хорош! Наврал с три короба: "Наших бьют! Наших бьют!" А кто наших бил-то? На твоей совести сегодняшняя драка!
  - Увидели, что я их провёл - не воевали бы!
  - Настоящий человек не к ссоре, а к миру призывает! Да что с тобой говорить, если у тебя и бабушка такая, что ребятишек друг на друга науськивает.
  - Не говори так о моей бабушке!
  - Ладно, не буду. Но ты больше чтоб раздоры не сеял!
   Азертадж ушла по делам, а обиженный Шахпеленг подался на Гёй-тепе. Усевшись на вершине, мальчик звонким голосом запел любимую пастушью песню:
   Неуёмные козлы
   Взобрались на край скалы
   И по-своему заводят
   Пляс пастушеский - яллы.
   Скучно всё же жить на свете. Фархада нет. Керим ушёл помогать старшему брату Гасану пасти их отару. Айдын тоже что-то пасмурный ходит. И даже всегда приветливая Азертадж и та отчитала ни за что ни про что. Что он, Шахпеленг, плохого сделал? Только скуку людям развеял. А про бабушку что сказала? Мол, науськивает ребятишек друг на друга. Тут уж ничего не скажешь. Это чистейшая правда.
   Бабушка Салтанет всегда оказывалась на месте маленьких и больших потасовок. Особенно любила, когда дрались подростки. Восседая на своей ослице, она скакала вокруг дерущихся, подзадоривая к драке более слабых.
  
  1 Бардаг - глиняный кувшин
  
  
  - Господи! Поглядите, как глупо улыбается сын Хитрого Али! А ты, сын Юмруг Идаята, как ты можешь позорить своего отца и с такой лёгкостью принимать шлепки и тычки этих дураков?! Верти, негодяй, кулаками побыстрее, хоть в кого-нибудь попади!.. А ты-то, внук Смешливого Тапдыга, кишмиша наелся, что вместо пинков и тумаков угощаешь всех хихиканьем! Эй ты, внук Бесстрашной Зарнишан! Чего сопли размазываешь по лицу! Постыдился бы прозвища своей бабки!
   При бабушке Салтанет утихающая драка разворачивается с новой силой. Трусливых она подбадривает особыми словами:
  - Вперёд, трусливые дети мои! Самое страшное на свете - это смерть! Но клянусь вам: она приходит только раз в жизни!
   В наиболее опасные минуты бабушке ничего не стоит лихо врезаться на своей Анаш в толпу драчунов и враз рассеять драку.
   Пожилые односельчане, глядя на воинственную Салтанет, тяжко вздыхали и покачивали головой: "До чего человека горе доводит... Дай, Аллах, ей ума!"
   Шахпеленг как-то, наслышавшись нелестных слов о бабушке, обиделся было. Но на правду хоть обижайся, хоть нет...
   "Моя бабушка - самая мудрая женщина на свете, но ей надо дружить не с детьми, а со старухами," - решил он.
   При случае он посоветовал бабушке не ходить за ним, не якшаться с детьми, а сидеть и беседовать со своими старыми ровесницами.
  -О мой мальчик, ты не представляешь, какое это наслаждение - беседовать с умудрёнными жизнью старухами! - воскликнула Салтанет-нене. - Но даже сладкую халву долго есть невозможно.
   Никого не слушается бабушка Салтанет. Только два человека являются для неё непререкаемым авторитетом: дед Керима, Пирали-киши, и бабушка его, Шахназ-нене. Им бабушка Салтанет никогда не перечит: выслушает без возражений, а поступает по- своему. Да и соседи не очень докучают старухе нравоучениями.
   Сидя на вершине горы и вспоминая бабушку, Шахпеленг отвлёкся и сначала не заметил, как на просёлочной дороге появилась телега. Шахпеленг в это время созерцал пейзаж, открывающийся с макушки Гёй-тепе. Далеко внизу, до самого голубого горизонта расстилалась Ширванская степь. Голубоватая дымка покрывала зелёную равнину и сизую дорогу, которая исчезала в далёкой голубизне. На этой степной дороге не было ни души. Зато по просёлочной дороге, из-за холма выползла двухколёсная арба с двумя седоками и уже приближалась к горе. И когда она появилась? Надо же было проморгать такое!
   Приглядевшись, Шахпеленг заметил у одного из седоков повязку на голове и догадался, что это брат Керима, девятнадцатилетний Фархад. Мгновенно сорвался с холма и понёсся вниз с такой скоростью, что чуть под колёса не попал. Фархад подхватил мальчишку и усадил на арбу рядом с собой.
   - Фархад! Мы отомстили за тебя!
   - Ба!
   - Сегодня наши отколошматили кёланлинцев! Знаешь, как дрались Керим и Айдын?! Даже Быг Гулам!
   - Неужто и этого ротозея смогли расшевелить?!
   - Его даже бабушка расхвалила! А наша ослица Анаш?! Она изгрызла всех! Представляешь, как она лягалась?!
   - Представляю. А почему ты босый?
   - Чарыки совсем развалились.
   - У меня там есть подходящая шкурка. Сегодня же сошью тебе новые.
   - Айа Фархад! Как я рад, что ты приехал!
   Но радость мальчика была омрачена: попалась навстречу Рафига и крикнула, что старики собрались под дубом и велели привести к ним Шахпеленга.
   - Они злые. Наверно, ругать тебя будут! - потише уже сообщила она.
   - Не знаешь, за что?
   - Кажется, за драку с кёланлинцами. Может, убежишь?
   - Как же! Убежишь от них! Фархад, пойдём со мной.
   - Нет, брат, в этом деле я тебе не подмога.
   - А ещё друг называешься!
   - Дружба - это одно, а старики - это совсем другое...
  
   " "
  
   "
  
   Старуха Салтанет выехала из-за алачыгов на зелёную лужайку, где с краю под ветвистым дубом чинно сидели степенные старики. Перед аксакалами стоял, потупив обнажённую голову и теребя тюбетейку в руке, её босоногий сорванец Шахпеленг.
   Салтанет придержала ослицу, прислушалась.
  - Самый грязный из пороков людских,- говорил дед Пирали, - это клевета и стравливание людей!
  - Я не стравливал, - слабо оправдывался мальчик. - Они сами...
  - Не юли. Не было нападения, а ты обманом организовал этот бой. Брата на брата поднял! - продолжал Пирали-киши.
  - Это мы умеем,- поддакивал Ибад-киши. - Это у нас в крови: вместо чужих друг друга побивать.
  - Да-а, а если они нас в прошлый раз одолели? - ныл Шахпеленг. - Я хотел только проучить их. Вон они Фархада как отделали...
  - Ты забыл притчу отцов: честный мирит, а бесчестный стравливает.
  - И не перечь старшим! - велел Пирали-баба. - Молчи, когда аксакалы говорят.
  - Да что с него спрашивать! - вставил Мамед-киши. - Мы ему одно, а он, как говорится, пять, шесть, семь. Трава на корнях растёт. Его бабка Салтанет помешалась на битвах, и он туда же...
  - Так она от горя. Стольких перехоронила, что ей теперь никого не жаль, даже единственного внука: то учиться отсылает, то драться...
   Тут сердце гордой Салтанет не выдержало, тронула она Анаш и выехала на середину луга.
  - Эй, старики! - громко начала она. - Долго я молчала, всё думала: есть люди с папахами, пусть они и ломят головы над судьбой нашего народа и думают о нашем будущем. Да, видно, пришёл и мой час! А не ваш ли я долг исполняю, обучая детей битвам?!
  - Подумай, женщина, чему ты учишь детей!
  - Им и без меня есть у кого научиться. Весь Азербайджан раздроблен на ханства: один хан разоряет и убивает другого. В прошлом году шемахинского хана заманили в Шеки и убили... Головорез Давуд убил кубинского хана... Где вы были тогда?
  - Мы в дела ханские не лезем.
  - Но погибают и дети бедняков! А русы-казаки с кровопийцей Истепаном Разы потопили в крови несчастных шемахинцев и сальянцев, увезли детей Гасан-хана...
  - Эх, куда хватила! Когда это было-то!
  - В дни вашей молодости!
  - Нечего, старая, стыдобу нашу вспоминать.
  - Я и беду нашу напомню: с трёх сторон на нас зарятся в надежде что-то урвать, а что-то и прибрать к рукам. Хорошо, что с четвёртой стороны нас Хазар оберегает. Мало нападали на нас? А где наши войска?
  - И все как приходили, так и уходили налегке. Один турок-азери пятерых стоит!
  - Не кичитесь, старики! Приходили враги налегке, а уходили всегда с грузом. Ни войска у нас нет, ни воевать мы не умеем, ни хитроумием защищаться. Только и научили детей своих баранов пасти, да землю иной раз поковырять. Посох в руки, чурек с шором в зубы и пошёл греться на солнце. Ни наукам не учите, ни битвам...
  - Зато ты своего внука всему научила! Всю науку подлости прошёл!
  - Не такой уж он и плохой...
  - Не выгораживай внука! От кривой палки прямой тени не бывает. Зачем наука, знания человеку, творящему недобрые дела? Для злых дел не нужно шемахинскую школу кончать. Для этого хватит и хитрости, которой у твоего внука хоть отбавляй.
  - Да, - пригорюнилась Салтанет, - наверно, что-то я не так воспитала его. Всё же я женщина. Возьмите его на воспитание. Кто из вас так умён, что возьмётся за это?
   Старики переглянулись, встали и разошлись.
  - Кажется, я что-то не так сказала, - засомневалась бабушка.
  - Так, бабушка, так.
  - А ты что зубы скалишь, бездельник?! Из-за тебя уважаемых людей обидела! Убирайся с глаз моих!
  - Ещё бабушка называется.
   " "
  
   "
  
   Сшил Фархад чарыки своему другу Шахпеленгу. Не чарыки, а загляденье! Все кругом поздравляли мальчика с обновой: "Мубарек!", "Чтоб тебе на свадьбе новое надеть!", "Чтоб врагов топтал этой обувью!" Только Керим нервно отмахнулся от него: "Отстань!" От любви к Лейле он совсем сдурел, того и гляди превратится в Меджнуна.
   Азертадж и Шахпеленг пошептались и решили наутро пойти в стойбище кёланлинцев, куда накануне лудильщики прибыли. Так что и предлог есть: срочно посуду надо лудить.
   Утром они, прихватив кое-какую посуду, отправились в соседнее стойбище. Встречные парни, бросив беглый тоскливый взгляд на Азертадж, с любопытством останавливали Шахпеленга вопросом, куда он идёт, хотя их, конечно, интересовало, куда идёт она, а не этот бездельник.
  - Оберегаю Азертадж от подобных тебе шакалов, - ехидно отвечал он одним.
  - Иду разнашивать новые чарыки! - хвастал он перед другими.
   Кёланлинцы их встретили приветливо. Узнав Шахпеленга, некоторые парни, шутя, кричали ему:
  - Эй, Пеленг, смотри, шкуру здесь не оставь!
   И ели глазами неприступную Азертадж, которая шла, гордо подняв голову и серьёзно глядя вперёд.
  - Ничего, многие из вас в прошлый раз оставили у нас шкуры. Так что я с запасом! - отшучивался Шахпеленг.
   Лудильщик встретил их радушно, осмотрел и бросил казаны на груду серой посуды.
  - Работы много. Через три-четыре дня закончу и с подручным моим пришлю.
  - А вы не перепутаете? - спросил Шахпеленг.
  - Мальчик, я посуду лучше запоминаю, чем лица людей!
   От лудильщика они пошли к алачыгу, в котором жила Лейла. Та сама уже шла навстречу. Девчата расцеловались, как давние знакомые, заговорили, забыв о существовании Шахпеленга. О Кериме - ни слова, а всё о глупостях всяких. Шахпеленгу стало скучно, и он побрёл в сторону, решив прогуляться, пока девушки наговорятся.
   Глядь: под огромным раскидистым тополем лежит подросток с настолько туго связанными ногами, что ступни посинели, а пятки его исполосованы до крови. Руки у мальчишки тоже были связаны за спиной, и он елозил по земле, чтобы освободиться от назойливых мух, кружащих над его ногами. В трёх шагах от наказанного сидел на сухом корневище, поклёвывая носом, тщедушный старик. Видно, сторожил этого долговязого непутёвого. А тот всё ёрзал, движениями тела отгоняя надоедливых насекомых. Увидев Шахпеленга, несчастный призывно заморгал глазами, подзывая его к себе на помощь. Шахпеленг развязал верёвки, стягивавшие руки и ноги подростка, но тот не мог подняться на ноги. Пришлось подхватить его под мышку и поволочь в сторону. Старик в этот момент проснулся и с удивлением воззрился на сорванцов.
  - Эй, мальчик! - крикнул он, опомнившись. - Ты думаешь, что помог человеку, но ты ошибся. Этот хромоножка - змея с жалом гюрзы и с характером скорпиона!
   Шахпеленг, не обращая внимания на слова старца, продолжал тянуть неожиданную ношу.
  -Возьми меня на спину, - взмолился избитый. - Я совсем не могу идти.
  -А я выбился из сил! - Шахпеленг опустил незнакомца на землю и сел рядом, отирая пот со лба. - Как тебя зовут хоть?
  -Дырбышалы. А тебя?
  -Я-то Шахпеленг. Но какое у тебя странное имя?
  -Не сам себе имя придумал.
  -А за что тебя наказали?
  -Да ни за что ни про что! Вот поправятся ноги - я им отомщу! Не смейся, я на многое способен. Если б не ноги... Вай, бедные мои ноженьки!
   Из плутоватых глаз мальчика обильно полились слёзы.
  -Смотри, братец, мужики идут за мной! - возопил вдруг он. - Вай, мне конец! Ну ,что тебе стоит взять меня на спину?!
   Шахпеленг, поддавшись его воплям, нагнулся. Дырбышалы неожиданно ловко вскочил ему на спину, обхватил его бока сильными коленями и сразу повеселевшим голосом закричал:
  -Вперёд, мой прислужник! Лети, мой жеребёнок! На глупых олухах умные всегда ездят!
   У Шахпеленга в глазах помутилось от обиды, но он сдержался, молча потащил свою подлую ношу к оврагу, заросшему ежевикой. Дырбышалы, заметив ежевичник задергался, заголосил. Однако Шахпеленг все же удержал его на спине, дотащил до оврага и сбросил в колючий кустарник.
   Сначала этот притворщик визжал нечеловеческим голосом. Потом снизу донеслись его мольбы: мол, он пошутил больше не будет, вытащи его!
  -От шуток буйволицы без глаз останешься, - отозвался Шахпеленг .
   Тогда Дырбышалы стал посылать наверх ему проклятья, изрыгая несусветную брань.
  -Эй, ишачий сын ишак! Все равно я на тебе поездил! Ты седьмой осел, на котором я восседал, а на мне никто и никогда не посидит!.. Вытащи меня сейчас же! Иначе Аллах сразит тебя на месте! Ай Аллах, молю тебя: выковыряй ему один глаз, а другой оставь мне!
   "Если бы собачьи молитвы были услышаны, мясо бы с неба валилось, " - ухмыльнулся Шахпеленг, ускоряя шаг.
   Азертадж, наконец-то наговорившись, рассталась с Лейлой и, догнав Шахпеленга, пошла домой. По дороге он рассказал ей про проделку Дырбышалы.
  -Знаешь, Шах, не все калеки достойны жалости, - сказала Азертадж. - Есть интересное поверье. Как-то раз Хазрат Джабраил увидел на берегу речки ребятишек. Они по очереди скатывались по скользкому склону вниз, в воду. А недалеко от них, лежа на земле, с завистью наблюдал за ними мальчик с парализованными ногами. Поднялся Хазрат Джабраил к самому Всевышнему и спросил, почему Он не сжалится над несчастным. "О, Джабраил не всякий калека достоин жалости, но я исполню твою просьбу, " - ответил Аллах. Вернулся Хазрат Джабраил на то же место и что же видит? Калека обрел ноги! Он натыкал кусочки стекла на том месте, где другие дети устроили каток, и теперь, потирая руки ждет. "Почему ты стеклышки в землю суешь?" - спросил Хазрат. "Будут кататься - изрежутся!" - ответил с радостью бывший калека. Тут только понял Джабраил фразу Всевышнего. Так что, Шах даже ангелы и пророки обманывались в людях, не только ты!
  -Надо было спалить весь ежевичник вместе с этим скотиной!
  -Ничего-то ты не понял из моего рассказа, - с сожалением вздохнула Азертадж. - Пойми: этот хромой уже обижен судьбой, и Бог не простит тебе издевательств над ним.
  -А он сам?!
  -Ему Аллах уже воздал за все. А у здоровых наказание впереди!
  Молодые карабаглинские чабаны перегнали свои отары поближе к дороге , по которой возвращалась Азертадж , и разгуливали среди своих овец с независимым видом, иные даже отварачивались. Но Шаха не проведешь. А девушка напустила на себя такой неприступный строгий вид, что мальчику даже жалко стало этих несчастных, стороживших каждый шаг этой красавицы: не позавидуешь их участи.
  Проводив Азертадж домой и съев вынесенный ею чурек, намазанный буйволиным маслом, Шахпеленг двинулся на свое любимое место на Гей-тепе, где нет-нет да и случались приятные для него события. Только уселся на утесе, как подошел Айдын. Он заговорил было о том, как Шахпеленг с Азертадж в Келаны ходили, но Шахпеленг перевел разговор на недавнюю драку с келанлинцами. Айдын смущенно потоптался на месте, потом вынул из кармана два сочных желтых яблока.
  -Вот, возьми, Шах, одно яблоко...А это, второе отнеси от меня... Азертадж.
   Шахпеленг вмиг убрал протянутую было руку.
  -Передай ей через Керима, - сухо предложил он.
  -Ты ошалел?! Он же брат ее!
  -А я, по-твоему, кто ей? Не брат, что ли?!
  -Вот ты какой мне друг!
  -Я не только тебе друг, но и Кериму. Ты тоже, между прочим, друг Керима. А друг все равно что брат. Как же ты поглядываешь на сестру друга? Ведь она и тебе как сестра!
  -Никакая она мне не сестра!
  -Девчат тебе мало, что ли? Вон Рафига! Хорошая девочка!
  -Оставь ее себе!
   Айдын в сердцах отшвырнул в сторону яблоки, и они стремительно покатились вниз по склону.
  -Пусть Аллах наградит тебя таким же безответным чувством, как и меня, -бросил он мальчику, уходя прочь.
   Шахпеленг только усмехнулся в ответ: уж он-то не такой дурак!
   После ухода Айдына он, конечно, не поленился спуститься вниз, подобрать и слопать оба яблока, без всякого угрызения совести:не пропадать же добру.
   " "
  
   "
   Снова взобрался на утес. Посидел немного, а тут новое событие: вдали показался купеческий караван. Через час, когда караван достиг подножия Гей-тепе, Шахпеленг скатился к ним на встречу. Это были русские купцы, сопроваждаемые талышем-переводчиком, который сам едва понимал русскую речь. Купцы долго ему что-то втолковывали, он, разиня рот и хлопая глазами, слушал, потом, полагаясь на свою на свою догадливость, кратко и неуверенно переводил вопросы: далеко ли до Шемахи, не опасно ли Геглярская дорога, чем сейчас торгуют в городе, сколько там караван-сараев и в каком лучше остановиться. О многих вопросах мальчик догадывался сам раньше переводчика и, бойко жестикулируя, как мог отвечал купцам.А талышу сказал:
  -Эй, дядя, за что тебе урусы платят? Освободи свое место для меня.
  -А ты, оказывается, ловко лопочешь по-ихнему, - восхитился тот.-Да вот прицепились ко мне, и пришлось с ними тащиться... А они как-никак кяфиры, тяжко мне при них намаз творить.
   Оказалось, русские купцы приплыли в Ленкорань на кораблях, погостили у тамошнего хана, а когда пустились в путь по торговым делам, то бек велел сообразительному своему слуге быть проводником и толмачом русских. Теперь горе-переводчик с удовольствием уступал свое место первому встречному мальчишке. Вдвоем сумели доказать главному русскому купцу по имени Никифор , что теперь им будет помогать этот мальчик. Те довольно равнодушно расстались с одним и приняли другого. Они уже угадали, что один толмач другого стоит.
  -Спасибо, сынок, что выручил! Будешь в наших местах - заходи в гости. Мехти-Гули я! Спросишь - покажут, - приглашал талыш.
  -Там, около Гамышавана , живет семья брата нашей невестки, Назар-киши. Передай ему от нас и от тети Фирузы привет! - орал ему на прощанье Шахпеленг.
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  Намаз - молебствие у мусульман.
   Все-таки удивляется он таким людям, как этот Мехти-Гули. Человек отмахал столько фарсангов; ему бы поскорей добраться до Шемахи, отдохнуть и погулять вдоволь за счет купцов, а его несет в обратную дорогу, домой. А вот Шахпеленга с той же силой несет от дома подальше.
   Не зайдя в стойбище и не попрощавшись ни с кем, даже с бабушкой, мальчик увязался за чужеземцами и двинулся и двинулся в столицу Ширванского ханства. Бабушка сказала бы: приблудился, как пес к каравану.
   Солнце склонялось уже к закату, когда по Геглярской дороге подошли к городу Шемахе, раскинувшемуся на склоне высокой горы и утопающих в зелени садов.
   Заниматься переводом, не зная языка, оказалось затруднительным занятием.
  -Что это такое? - спрашивал купец Никифор, показывая на низкие строения шелкомотальных мастерских.
  -Кархана...кархана, - мучится Шахпеленг, безуспешно подыскивая русские слова, - кархана...ишто...ипек...
  -Что такое "каргана"? - нетерпеливо спрашивают купцы.
  Тут им навстречу - девочка-подросток в яркой шелковой кофте, с кувшином на плече.
  -Вот!- возликовал Шахпеленг. - Эта ест "ипак"!
   Подзывая купцов, он показывал им на кофту девочки, что прямо-таки взбесило незнакомку.
  -Бесстыдник! - вскричала она.- Что ты меня иноверцам показываешь?! Я тебе не товар в лавке твоего отца!
  -Не обижайся, - растерялся Шахпеленг.- Я не тебя показываю, а твою кофту,
   - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  Фарсанг - путевая мера, равная часовому пути коня, примерно 6-7 км.
  Кархана - мастерская, фабрика.
  Ипек - шелк.
  
  чтобы объяснить этим урусам что такое шелк...
  -Покажи им одежду своей матери или сестры!
  -У меня нет ни матери, ни сестры...
  -Ну, так покажи им юбку своей бабки Салтанет!
  Юная шемахинка, резко повернулась и пошла, опалив напоследок остолбеневшего мальчика яростным взглядом своих черных глаз.
  -Ай зелье девка! Якши девка, Шахушка!-зацокали вслед незнакомке купцы.
   Смущенный Шахпеленг не нашел что ответить, кроме как крикнуть:
  -Если ты такая стыдливая, прикрой лицо!
   Девочка фыркнула в ответ и хлопнула калиткой.
  Развеселившиеся купцы двинулись дальше, что-то насмешливо говоря и похлопывая незадачливого толмача по плечу.
  -Была бы мальчишкой, - проворчал Шахпеленг,- я бы ей показал этой языкастой...
   И лицо, главное, очень знакомое. Где же он видел ее?
   И вдруг он вспомнил: да это же Чимназ! Этой девочке он с Исмаилом в прошлом году лягушек в гюгюм набросал! Какой она визг тогда подняла! А Шахпеленг и Исмаил только давились от смеха. Теперь ее не узнаешь. Как эти глупые трусливые девчонки быстро вырастают и изменяются?!
   Уже в сумерках привел он купцов к караван-сараю, находившемуся у западной крепостной стены. Купцы устроились сами и даже Шахпеленгу место отвели. Но мальчик объяснил, что у него в городе свои друзья и он, мол, пойдет к ним. Его отпустили, предупредив, чтобы утром вернулся с рассветом.
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  Якши - хорошо
   " "
  
   "
  Шахпеленг пошел по проулку вверх, где на косогоре стоял домик его учителя Мамед-Ибрагим-Халила-Рзы. Он дружил с сыном учителя, Исмаилом, и решил проведать его.
  Открыла ему калитку Валида, младшая сестренка Исмаила. Сам же Исмаил вместе с отцом складывал нарубленные на зиму дрова в сарайчике. Встретил Шахпеленга приветливо. Он часа полтора помогал им. Исмаил между делом рассказал, что никого из их соучеников в городе нет: еще с весны подались на яйлаги. "Люди на яйлаги к ним едут, а эти куда тащатся?" - поскучнел Шахпеленг. Он хотел было рассказать Исмаилу о встрече с Чимназ и приплести, что она обзывала его и Исмаила, но воздержался, некстати вспомнив суд аксакалов и упреки Азертадж.
  -Я достал стихи Хагани, - сообщил Исмаил. - Знаешь, какие стихи про Шемаху написал?
   ...Да, Шемаха прекрасна, хороша,
   Но как в узилище моя душа,
   И каждый волос тела моего
   Стал сторожем узилища того.
  -Хорошие стихи, - признал Шахпеленг. - Дашь почитаю?
  -Валида читает. Я тебе пока "Дехнаме" шаха Хатаи дам.
   Учитель сам пригласил Шахпеленга на ужин, но он устыдиля: не мог же он при учителе есть! Он и учителя за трапезой представить не мог. В детстве он искренне верил, что учителя не едят.
   Взяв у Исмаила книгу Хатаи, голодный Шахпеленг двинулся было со стола, но мать Исмаила догнала его и насильно сунула ему свежий пахучий чурек и кусок жаренного мяса.
   Не много времени понадобилось Шахпеленгу, чтобы уплести все это за обе щеки. Насытившись, он остановился и стал размышлять, куда направить свои стопы. В албанский квартал наведаться не захотел, решив проведать своего дружка Ашота завтра днем. Со вздохом поплелся в дом старухи Бадам, у которой он жил в зимние периоды. Хозяйки дома не было, но дверь как обычно была только подперта какой-то трухлявой доской. В темной комнатушке на ощупь спрятал в нише книгу, а потом нашел и вынес на крышу свою постель, чтобы переночевать на открытом воздухе. Но там его поедом ели комары, поэтому пришлось разложить костер из кизяков, чтобы дымом отогнать комаров. Лежа на крыше и шлепая себя по тем местам, на которые усаживались дотошные комары, Шахпеленг вспоминал свою жизнь в Шемахе, своих друзей.
   Он ясно помнил день, когда бабушка первый раз привезла его сюда. Это было четыре года назад. Она ссадила внука со спины Анаш прямо перед домом, который назвала "мектеб" , и повела его во двор. Вышедшему к ним учителю сказала: "Вот тебе ученик. Мясо его твое, а кости - мои. Сколько надо - лупи, но уму-разуму научи! "Когда зачислили мальчика в школу, за что Салтанет, развязав узелочек на кончике келагая, отдала золотую османскую лиру, она увела внука повыше на пригорок, уселась под дикой шелковицей и стала поучать: "Дитя мое, ты пришел сюда набраться ума. Помни: сила ломит все, ум - силу. Лучше быть слугой мудреца, чем господином глупца. Учитель - твой Аллах на земле. Кто не слушается своего учителя, заплачет кровавыми слезами! " - "Но говорят: ученым стать легко, человеком - трудно, " - возразил мальчишка. "Знай больше, говори меньше, - рассердилась бабушка. - Запомни: язык на привязи - голова цела." Но и тут внук ее нашелся: "Не будь языка, выклевали бы вороны глаза!" Бабушка с минуту оторопело смотрела на него, потом приказала: " Вставай, дитя мое, идем домой. Ты, кажется, все науки прошел в утробе матери. Тебе школа не нужна. " Тут Шахпеленг ее и стал уверять, что пошутил и что будет учиться лучше всех.
   Однако легко обещать, но труднее выполнить. Ну и колотил его учитель первый год! Правописание ему трудно давалось, да и за почерк доставалось. Отлупит его учитель, потом утрет полой чухи детские слезы и поучает: "Помни, Шахпеленг, самое главное в науке - письмо. Без письма нет науки. Только пророк наш Алейхиссалам Мухаммед без письма овладел наукой. Но он был избранником Всевышнего. А мы, простые смертные,
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  Мектеб - школа.
  должны полагаться только на свои руки. Ибо сказано отцами: рука с пером за подачкой не потянется. "
  
   Сын учителя, Исмаил, учился в одном классе с Шахпеленгом. И хотя учился он хорошо, но ему за непоседливость доставалось столько же, сколько и Шахпеленгу. Друзья отводили душу после уроков. "Вот стану учителем, - мечтал Исмаил, - никогда не буду драть учеников. А буду любить их, как своих детей." - " Да твой отец, как своих детей! - рассмешил его Шахпеленг. - Видишь: и у тебя, и у меня вся рожа в одинокавых синяках. "
   " "
  
   "
   Купец Никифор упросил Шахпеленга служить им, пообещав хорошую плату. Шахпеленг сразу согласился: для него хорошей платой было обучение русскому языку. А прислуживать торговцам было нетрудно, так, все по мелочам: подай да принеси, убери да отнеси. Толстяк Никифор только с виду был суров - они быстро нашли общий язык. Когда работы не было, мальчик был предоставлен самому себе и мог идти, по словам Никифора, "на все четыре стороны". Все свободное время он проводил с Исмаилом. Когда же тот был занят, Шахпеленг или бродил по улицам любимого города, или игрался с пацанами албанского квартала.
   "Дех-наме" он быстро прочитал и вернул Исмаилу.
  -Понравился тебе Хатаи? - спросил тот.
  -Мне больше по душе Хагани,- ответил Шахпеленг. - А шах - он и есть шах.
  -Что ж что шах? Он наша слава и наша гордость.
  -А зачем Хатаи силой превращал азербайджанцев в шиитов?
  -Чтоб объединить весь наш народ и создать государство.
  -Но вот он умер, и где теперь государство Азербайджан?
  -Как где? На месте.
  -Ну да, на месте. Шах Исмаил создал Азербайджан, а его прямой потомок шах Гусейн разваливает. И где его столица? Если Гусейн азербайджанский шах, то что он делает в Исфагане? От него не то что азербайджанцы, уже и персы не знают, как избавиться.
  - Да, слабак он, - признал Исмаил. - Везде банды, склоки, разорение. Вырасти бы скорее и навести порядок.
   Тут откуда ни возьмись учитель.
  -Повторите, - говорит, - что вы сказали, да слово в слово!
   Друзья, запинаясь, повторили.
  - Вы переросли мою школу, - сказал учитель, помолчав. - Приоденьтесь, я отведу вас в медресе Гаджи Лютвияра.
   Через час с небольшим они уже стояли у ворот медресе. Гаджи Лютвияр встретил учителя с раскрытыми объятьями. Мальчишки в волнении застыли у ворот, не решаясь пройти в глубь двора. Оба учителя вошли в здание и после долгого отсутствия снова появились во дворе учебного заведения.
  -Что ты говоришь, мирза! - ворковал сладким голосом Гаджи Лютвияр. - Зачем мне экзаменовать их?! Мне достаточно твоего слова! Пусть приходят осенью, как только начнутся занятия. Я записал их имена и буду ждать.
   Счастливые друзья, низко кланяясь будущему своему наставнику, попятились а ворота, а там и припустили со всех ног, чтобы поделиться своей радостью с каждым встречным-поперечным.
   По дороге им встретился дядя Исмаила и зазвал племянника к себе. Друзья нехотя расстались. Шахпеленг пошел слоняться по городу.
   Ему навстречу попался Ашот с братом Артюшем.
  -Ара, Шах, ты куда топаешь? - кричит он.
  -Ашот, меня в медресе приняли!
  -Ара, медресе в той стороне, а ты идешь в эту сторону!
  -В медресе занятия начнутся осенью. Слушай, пойдем поедим ежевики. А то в животе бурчит, - предложил Шахпеленг.
   Вместе двинулись к развалинам крепостной стены, разрушенной во время последнего землетрясения. Заросли колючих ежевичных лоз образовали здесь естественную непроходимую стену. Ягод было много. Но, во-первых, они росли высоко, а во-вторых, спелых среди них было мало, так что разживиться было нечем.
  -В степных местах ежевика давно созрела, - вздохнул Шахпеленг.
  -Здесь, за восточными воротами, много ежевики,- сказал Ашот.
  -Давай пойдем туда, - обрадовался Шахпеленг. - Если ежевики не соберем, ягод маслин наедимся.
   Ашот было навострился бежать с Шахпеленгом, но под взглядом своего брата замялся. Шахпеленг спросил причину заминки.
  -Нечего там делать, - строго сказал Артюш. - Не ходите туда.
  - А ты что раскомандовался? - на аркане тебя туда и не потащим. Сами пойдем. Пошли, Ашот!
  -Что-то и мне там не нравится, - промямлил Ашот. - Опасно там.
  - Армянского вишапа встретили?! Что там страшного в маслиновом лесу?
  -Ни нашего вишапа, не вашего дива не видел. Только я вчера у речки, где маслины растут, видел каких-то странных мужчин, которые днем прятались от людей...
  -Ара, молчи! - оборвал брата Артюш. - Не распускай язык, а то отрежут.
  - А ты не трусь! - напустился на него Шахпеленг. - В пугливый глаз соринка попадает. Ашот, не слушай его: он всего на год старше тебя.
   И сколько Артюш ни отговаривал их, мальчики отмахнулись от него и убежали к речке. Но напрасно обрыскали они все заросли: никого там не нашли.
  -Они были! - клялся Ашот. - Я своими глазами видел! И говорили не по-вашему, а по-другому. Только один два раза сказал: "Гаджи Давуд", я это точно помню.
   Пришлось удовлетвориться незрелыми ягодами маслин. Решив еще как-нибудь наведаться сюда, приятели вернулись в крепость, и, разумеется, начисто забыли о том.
   " "
  
   "
   Как-то прискакала на своей ослице бабушка Салтанет. Она въехала на базар, проехала мимо лавок и прилавок со стамбульскими, измирскими, хорасанскими, ширазскими, кашмирскими товарами и остановилась прямо перед лавкой купца Никифора. Тот, поглаживая одной рукой свою рыжую бороду, другой стал указывать на различные сукна, предлагая купить. Старуха молчала, и тогда Никифор обернулся к Шахпеленгу, чтобы тот помог объясниться со старушкой. Шахпеленг же хотел было юркнуть за широкую купеческую спину, но его остановил властный взгляд бабушки.
  -Бабушка, салам! Я передал через нескольких людей, что я здесь...
  -Не юли! Не срами нас!
  -Я, бабушка, учусь языку урусов...
  -То-то большую науку одолеваешь, - кивнула старуха на метлу в руке внука. - Собирайся домой. Я тебе два веника вручу: махай сколько хочешь.
   Она повернула было свою Анаш, но та, узнав голос Шахпеленга, заупрямилась.
  -Бабушка, ты же говорила: сколько языков знаешь, столько в тебе людей!
   Выскочив из лавки, Шахпеленг обнял морду Анаш, вызвав презрительные улыбки покупателей и продавцов на базаре.
  -Ты, с ног, изучал фарси и арабский, уходил к татам и учил татский, с лезгинами учил лезгинский. И что же? Ты лишился каши и Али и Вели. Даже турком настоящим ты не стал.
   Салтанет тронула ослицу, и Анаш на сей раз покорно затрусила прочь.
   Шахпеленг перевел помрачневшему купцу Никифору требование бабушки, получил у него свой заработок сукном и, распростившись с ним, отправился вдогонку бабушке. По дороге через знакомых ребятишек передал Исмаилу, что отбывает в свое стойбище. А у самых крепостных ворот встретил Ашота, который увязался провожать его.
   Чуть прошли, а навстречу им келанлинец Дырбышалы хромает, напевая детскую песенку.
  -Айа, Шахпелед! - закричал он, нарочно перевирая его имя. - Ха-ха! Там, на дороге...Ха-ха! Ослица твоей бабки ожеребилась! Так что в вашей семье, считая тебя, стало три ишака!
   Шахпеленг не хотел связываться с Дырбышалы, помня бабушкин наказ: не тронь навозного жука - завоняет! Поэтому он прошел мимо зубоскала, не удостоив его взглядом.
  -Эй, Шах всех тигров и ослов! - возопил Дырбышалы. - Кто старее: твоя бабка или ее ишак? Смотри за своей бабкой, как бы и она не родила!.. А куда ты этого армянского дгу тащишь?.. Твоя бабка...
   Отыскав на земле увесистый камень, Шахпеленг запустил им в негодяя. Тот ловко увернулся и стал пуще прежнего ругаться. Шахпеленг хотел обозвать его "повивальной бабкой ишаков", но решил обидеть больнее :
  - Хромай дальше, хромой козел!
   Дырбышалы на минутку поперхнулся, но этого было достаточно, чтобы поспешно удалиться. Только смолкла ругань Дырбышалы, как послышались проклятия бабушки Салтанет, а потом показалась она сама.
  - Вай-вай, проклятая ослица! - причитала старуха. - Как тебя угораздило, старая дура?! И как это я даже не почуяла, что ты детеныша ждешь! Ну, мертвое твое дитя, мертвое! И ты, седая скотина, до конца дней будешь оплакивать его?!
   Труп маленького ослика валялся весь в слизи на земле. Ослица стояла над мертвым детенышем, повесив голову, из глаз ее вытекали тонкие ручейки слёз и капля за каплей падали с ее морды на труп.
   Шахпеленг подбежал к бабушке, сунул сукно ей в руки и нагнулся над осликом. Оглянулся, подзывая Ашота, а того и след простыл. Мальчик приподнялся, заозирался кругом, заметил, что слева от дороги кусты шевелятся, и бросился туда. Скоро за большим камнем заметил настороженную физиономию Ашота. Тот, приложив палец к губам, помотал головой, подзывая к себе. Шахпеленг осторожно юркнул к нему за камень. Мальчики прислушались, потом мелкими перебежками прокрались в заросли маслин и притаились.
   Внизу, под косогором, несколько незнакомых мужчин тихо переговаривались. Они говорили о том, что все подготовили для взятия города Гаджи Давудом и Сурхаем: суннитам пообещали, что это священная война против шиитов; бедноте же нижнего квартала пообещали имущество хана и шемахинских богачей, взяв с них слово отпереть ночью ворота.
   Ни слова не понявший Ашот вопросительно потянул Шахпеленга за полу рубахи. Тот, приложив палец к губам, подался назад. Ашот снова молча дернул его за рукав. Шахпеленг нервно отдернул руку и, подавшись назад, приложил губы прямо к уху Ашота, шепотом коротко изложил суть дела, предложив бежать в ханский дворец или к кази.
  -Бежим в разные стороны. Кого поймают - другой сообщит. Отвлеки их от меня, Шахрик, - заумолял Ашот.
  
   " "
  
   "
  
   И они где ползком, где перебежками двинулись в разные стороны.
   Но хрустнула сухая ветка, попавшая под ноги Шахпеленга, подвернулась у него нога, и он чуть не упал. На звук вскочили заговорщики и кинулись за мальчиком. Снизу вверх взрослым бежать труднее, чем подростку, поэтому Шахпеленг, возможно, смог бы оторваться от преследователей, если бы внезапно не сорвался и не полетел вниз, в заросли ежевичника.
   Кусты густой колючей ежевики, обдирая его тело, скрыли Шахпеленга из глаз. Однако преступники не отстали от него, несколько часов продолжали поиски, с трудом разводя ежевичные сплетения. Шахпеленг, стиснув зубы от жгучей боли, лежал ни жив, ни мертв. Он вспомнил, как вопил в кустах Дырбышалы, и решив, что это Аллах воздает ему за страдания калеки, стал про себя молить Всевышнего простить его и избавить от преследователей.
   Тем временем заговорщики сквозь кусты углядели его, но поняли, что добраться до него трудновато. Оставили одного из бандитов сторожить мальчишку, живого или мертвого, чтобы ни в коем случае не сорвать планы своего предводителя, сами умотались куда-то. Разбойник этот, низкорослый крепыш с круглой головой и без шеи, с выпуклыми глазами и толстым носом, настороженно вглядывался в застрявшего в кустах Шахпеленга, точно сторожевой пес. " Сторожи, сторожи! - думал мальчик. - Ашот, слава Богу, сбежал и теперь город предупрежден."
   Вдобавок к колючкам мучил его голод: со вчерашнего дня во рту ничего не было. Колючки он стал незаметно отдирать. Тем более, что сторож его устал, вылез из кустарника и уселся на земле, шлепая на себе комаров. С наступлением темноты Шахпеленгу удалось полностью освободить тело от цепких колючих ветвей и побегов. Но выбираться из зарослей нечего было и думать. Бандит вскакивал на каждый звук, шелест, он всю ночь глаз не смыкал. Утром, с восходом солнца, его разморило. Он впадал в дремоту, просыпался, сердито мотал головой, бормотал ругательства и протяжно, смачно зевал.
   Скосив глаз, Шахпеленг напряженно следил за стражем своим, и вдруг он увидел, как за спиной бандита появилась его бабушка Салтанет; с палкой в руке, осторожно ступая, подкралась к нему и хрясть его по голове. Тот, ыкнув, свалился набок.
  -Дитя мое, где ты? - заозиралась бабушка вокруг.
  - Я здесь, бабушка!
  -Хорош игид, нечего сказать!.. Вылазь скорей!
   Вырвавшись, вернее, выдравшись, из кустарника, утирая кровь с ободранного лица. Шахпеленг склонился над лежащим бандитом.
  - Не бойся, сынок, я его не так уж сильно ударила, очнется, - усмехнулась Салтанет. - Принеси воды и набрызгай на его бедовую голову... Стоило проучить его, чтоб неповадно было с детьми связываться!
  -Яду бы ему на голову набрызгать! - сказал Шахпеленг, подбирая с земли длинный кинжал в ножнах, привешанный к металлическому поясу. - Сегодня ночью Гаджи Давуд нападет на Шемаху, а этот - его лазутчик. Пойдем скорее, бабушка.
   Они поспешили в город.
   " "
  
   "
   Ханша приняла их немедленно. Одета она была во все черное: держала траур по мужу, погибшему в Шекинском магале почти год назад. Во время набега на Ширван джарцев и цахурцев ширванский правитель Гасан-Али хан выступил против них, но потерпел неудачу, попав в западню вероломных соседей. Разбив ханское войско, мятежники в то время ворвались в Шемаху, опустошили город и ушли. Ханшу спасло то, что она в это время гостила у своей родни. Вернувшись в город, она узнала, что многие шемахинки надели траурную одежду по погибшим сыновьям. С тех пор Медина-ханум правила вместо погибшего мужа, но не всем Ширваном, а только его столицей, Шемахой. А еще вернее - почти не правила, отдавшись своему горю. Поговаривали, будто шах назначит своего наместника в Шемаху. Но шаху было не до Ширвана: у него под носом своя родня учиняла всяческие интриги, чтоб захватить престол.
   Медина-ханум встретила Салтанет и ее внука приветливо.
  -Мальчик мне знаком, - сказала она.
  -А я приходил сюда с русскими купцами, - напомнил Шахпеленг.
  -Да, бойкий у тебя внук, - похвалила ханша. - Я вас слушаю.
   Медина-ханум довольно спокойно выслушала неприятную новость, велела созвать на совет аксакалов города, арестовать Гейгез Пасвана, вступившего в сговор с заговорщиками.
   На совет аксакалов собралось человек десять самых именитых горожан. Медина-ханум заставила Шахпеленга снова повторить услышанное в маслиновых зарослях. Мальчик повторил и скромно уселся у двери.
  -То-то я вчера заметил: армяне в сторону Гала-Бугурда подались, -
  сказал дарга Идаят. - Значит, они в сговоре с давудовской бандой. Едят наш хлеб и предают нас. Даже скот с собой увели.
  -Тут свои мусульмане предают, чего нам ждать от этих пришлых армян? - молвила ханша и велела привести в залу Гейгез Пасвана.
   Двое нукеров втащили в комнату предателя и бросили его на колени перед аксакалами. Тот, бегая своими синими плутовскими глазами, в начале стал отнекиваться, потом, уличенный, стал рыдмя рыдать, клялся, что шайтан попутал, а он не зарился на ханское добро, умолял простить его ради его двенадцати детей, которых сиротить. И его не казнили, решив не мараться, увели и заперли в подвале ханского дома.
  -Ада, клянусь Аллахом, о чем только думает Всевышний! От этого ядовитого гада двенадцать змеенышей расплодилось, а у меня всего-то один сын! - в сердцах сплюнул кази, родственник старой Салтанет.
  -Не гневи Аллаха, - сухо прервала Медина-ханум.
   Она попросила совета, и аксакалы зашумели.
  - Мы не готовы к войне! - стал доказывать владелец шелкопрядильни мешади Эйбат. - Как мы устоим против разбойников Давуда и Сурхая, когда у нас даже крепостные стены после землетрясения не восстановлены?!
  -Что же делать, если у нас что ни год правители менялись? - поддакивал его брат. - Даже пушек нормальных нет. Куда нам сражаться!
  -Да кто такой Давуд, что вы так перетрусили?! - взбеленился сотник Хасай. - Придут - костей не соберут!
  -Забыл, что он вырезал Кубу?! - не сдавался мешади Эйбат.
  -Шемаха - не Куба! Шемахинцы от монголов Чингиз-хана не прятались, от горского разбойника разбегутся?!
  -Тебе легко говорить: в случае чего навьючишь свои ковры и паласы на коней и верблюдов и был таков. А у меня красильная мастерская, шелкопрядильня. Куда я их дену?
  -Ай мешади, не плачься, ради Бога! - оборвал купец Кербелаи Сабир. - В прошлом году повтанцы разорили мой дом, дочиста вычистили мои амбары, а твои станки никто не тронул.
   Шахпеленг с удивлением во все глаза смотрел на старейшин города. И это аксакалы?! Кричат, как дети. Ну и старейшины! Ну и мудрецы!
   Порядок восстановил кази, прикрикнув на всех, и предложив не ныть, а дело предлагать. Тут все смолкли. Медина-ханум в тишине напомнила, что времени мало и что она ждет дельных советов, а не скандала.
  -Ханум! Давай подумаем: чего хочет этот Гаджи Давуд? - молвил Кербелаи Сабир. - Легко назвать человека разбойникам. Но почему столько крестьян примкнуло к нему? Чем он их соблазнил?
  -Легкой ноживой! - загудели в ответ.
  -Говори ясно, Кербелаи, что ты предлагаешь? - спросила ханша.
  -Я слышал, что Давуд хочет присоединить Ширван к Османской Турции. Вот и давай согласимся да-а! В конце концов мы такие же турки, как и османы.
  -Извечная привычка азербайджанца искать оправдания врагу, - пробормотал владелец медресе Гаджи Лютвияр.
  -Кербелаи, Давуд прислал к вам своих посланцев? Он выдвигал вам какие-то условия? Он что-то предлагал вам? - сухо спросила Медина ханум.
   Купец смущенно развел руками и сказал, что "так все говорят".
  -Это все россказни про присоединение к Турции, - сказал Гаджи Лютвияр. - В Кубе Давуд вырезал всех турков, от грудных детей до стариков. Что, грудные дети - враги Турции? Он очищает Азербайджан от турков-азери, дабы передать Азербайджан турецким туркам?! Не смеши людей! Для чего ему нужна была Куба он доказал, поставив там султаном своего сына Сулеймана! Власти он хочет над всей страной! Причем земля ему нужна без народа.
  -Но этого не может быть! - всплеснул руками молла Фарзалы. - Ведь Давуд - Гаджи! Он в Мекку ходил!
  -От того что ишак в Мекке побывает, он правоверным не станет, - возразил кази. - Разве не Давуд брал в плен кубинских девушек? А теперь их в Ахалцихе продают, точно скот. И хочет прикрыть все это религиозной войной. На самом деле это - просто разбой!
  -Так надо написать о подлости Давуда султану Ахмеду Третьему, а у шаха нашего потребовать помощи.
   Присутствующие на глупость моллы даже не ответили, отвернулись.
   Прибыл наиб Гаиб-бек, посланный в маслиновый лес. Сообщил, что разбойник лежал без сознания у ежевичных зарослей и что его привели в чувство, окатив водой, а сейчас, мол, бандит во дворе, но молчит подлец, сколько ни бей его, хоть шкуру сними.
   Сотник Хасай поднялся, сказав, что у него бандит заговорит и с кожей и без кожи, вышел. А Гаджи Лювияр стал, загибая пальцы, предлагать:
  -Во-первых, надо собрать всех, кто может держать оружие, пересчитать, разделить на отряды! Во-вторых, следует почистить и приготовить пушки...
  -Эти пушки древнее деда моего Теймура, - проворчал кази.
  -Все равно, - продолжал Гаджи Лютвияр. - В-третьих, надо запереть ворота и засыпать землей с внутренней стороны. А еще предлагаю послать своих людей на переговоры с разбойниками...
   Он не успел докончить: дверь резко распахнулась и на пороге стал деверь ханши, Зейналабдин-бек, со своим другом Абдулла-беком, сыном кази.
  -Гелин-баджи! - закричал Зейналабдин-бек прямо с порога. - Почему меня на совет не позвали?! Почему арестован Пасван?! Там после его ареста всполошился весь Сарыторпаг!
  -Сын мой, здесь совет аксакалов, - прервал его кази. - Негоже повышать голос в присутствии старших. Сядь!
  -Чего сидеть здесь судачить, когда враг у ворот?! Весь Сарыторпаг знает, что сегодня будет нападение мушкурского кровопийцы!
  -Вот мы и советуемся, как с врагом договориться...
  -О чем договариваться с врагом! Или мы не мужчины?! Или умерли сыновья Насими и Кер-оглу?! Да мы за свою землю до последней капли кровь отдадим!
   Глаза юного Зейналабдин-бека сверкали, прекрасное лицо
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  Гелин-баджи - невестка.
  раскраснелось, руки сжимали рукоять и ножны кинжала, висевшего на поясе.
  Все залюбовались им.
  -Верим тебе - мягко сказала Медина-ханум деверю. - Как говорится, на любом углу свой Кер-оглу. Я послала за тобой Мадата. Видно, этот лодырь зазевался где-то...
   Тут вернулся, вытирая тряпкой кровь с кулака, сотник Хасай.
  -Выбил подлецу зубы, - сообщил он. - Тут же превратился в ягненка и все рассказал! Нападения сегодня ждут, с наступлением темноты.
   Старики захотели было сами допросить пленного, но сотник сказал, что на нем живого места нет, чего на него смотреть. Несколько стариков и Шахпеленг вслед за ними вышли во двор посмотреть. Пленный сидел, прислонясь к стене. Голова его была разбита, стекавшая с темени кровь полностью закрыла ему один глаз, и только второй глаз смотрел тупо на валявшиеся на земле собственные зубы, выбитые сотником. Служанки хлопотали вокруг пленного, стараясь умыть его и привести в порядок. Старики поцокали языками, а один сказал, что у Хасайа совсем сердца нет - один камень вместо сердца. Старики вернулись в помещение, а Шахпеленг остался смотреть на своего недавнего стража.
   В это время во двор вошел владелец харчевни Гаджи Ахмед со своим молодым сыном. Он был лезгин, и поэтому женщины с интересом уставились на Гаджи. Тот, окинув презрительным взглядом пленного, велел Шахпеленгу доложить о себе. Шахпеленг вбежал в комнату и доложил. Все многозначительно переглянулись, и ханум велела пригласить Гаджи Ахмеда в комнату. Гаджи Ахмед вместе с сыном вошел и, весь бледный, начал прямо с порога:
  -Ханум! Неужели я за многие годы не заслужил уважения?! Почему меня на совет аксакалов не пригласили?! Из-за того что я лезгин меня подозревают в сговоре с разбойниками?!
  -Садись, Гаджи, - мягко сказала ханум. - Никто тебя ни в чем не подозревает. Просто нерасторопный Мадат не успел всех оповестить.
  -Знай, ханум, ни я, ни моя семья никогда не предадим шемахинцев. Я привел, простите, одного сына: бери его в отряд защитников! Второй и так в отряде Хасай-бека. И они не сыновья мне, если струсят!
   Растроганный Гаджи Лютвияр поднялся, обнял лезгина и усадил рядом. Другие тоже загудели, выражая одобрение. А Абдулла-бек похлопал сына Гаджи Ахмеда по плечу. Потом снова стали советоваться и давать друг другу поручения по обороне города. Тут Зейналабдин-бек снова вспылил, требуя не к обороне готовиться, а к наступлению, дабы разбить врага, не подпустив к городу.
  -Молод нас учить, - не выдержал Гаджи Лютвияр. - И не вздумай своевольничать. В такое время все должны подчиняться одному лицу...
  -Кому?! Женщине?! - вышел из себя деверь ханши. - Я подчинюсь ей в мирное время, а не на войне. А ей здесь не место, в огне сражения!
   Мужчины притихли, призадумались.
  -А ведь он прав, ханум, - вздохнул кази. -Я советую забрать детей и уехать к вашему брату в Мугань. Или в Сальяне у Кабулы-ханум отсидеться...
  -Я правительница города! - вспыхнула ханша. - Могу ли я позорно бежать, бросив город на произвол судьбы?! Что станет с шемахинцами?
  -Вы женщина, никто вас не осудит.
  -И в тигре, и в тигрице одна сила таится! Я останусь здесь, в Шемахе, и разделю судьбу моего народа.
  -Тогда отошли детей к своему брату, - посоветовали старики.
  -У других тоже есть дети, - возразила ханша дрогнувшим голосом. - Да и поздно, их могут перехватить по дороге.
  -Аллах поможет нам, - сказал Гаджи Лютвияр. - Пророк наш, имея триста тринадцать сторонников, победил тысячное войско Абу Джахла! И разве не говорил шейх Низами: " Побеждает правдивый по воле благого Творца" ? Наше дело правое, и мы с помощью Всевышнего победим!
   " "
  
   "
   Получив поручения, все стали торопливо расходиться. Бабушка Салтанет окликнула выходящего из комнаты кази и спросила, как он поживает.
  -Знать тебя не знаю! - отрезал тот. - Внука мне не доверяешь, в чужой дом отдаешь, а меня называешь "ами оглы" ?
  -Шахпеленг очень балованный, - заоправдывалась та. - Я не хочу вас беспокоить.
  -Как будто мой Абдулла лучше! Сейчас такая молодежь пошла: суются в совет старейшин, перечат, никакого почтения!
   И он ушел, недовольно ворча насчет непокорной глупой молодежи.
   Ханский сынок, маленький Али-Мухтар, пристал к дяде, Зейналабдин-беку, с просьбой взять его в свой отряд, но тот наорал на племянника и ускакал. А Шахпеленг пристроился было к Абдулла-беку - все же родственник! - и был отогнан с криком, что лезут тут "всякие козлята"!
   Шахпеленг и говорит тогда Али-Мухтару:
  -За кого они нас считают?! Мы сами создадим свой отряд и будем воевать не хуже их, этих бахвалов!
  -Да, - обрадовался Али-Мухтар. - Но командиром не ты будешь, а я!
  -С чего это я тебе подчиняться буду, если ты на три-четыре года младше меня?!
  -Зато я ханский сын.
  -Вот и оставайся в своем дворце, а я сам себе отряд наберу!
  -Ладно, постой! Давай вместе командовать!
  -Так не бывает: один будет одно говорить, а другой - другое прикажет.
  -А ты говори то, что я буду говорить!
  -Я тебе не попугай! Лучше сделаем так: выберем себе сотником моего друга Исмаила, он учителя Мамед-Ибрагим-Халила-Рзы сын.
  -Ладно, только пусть он мне не приказывает: я сам догадаюсь, что делать.
   Шахпеленг и Али-Мухтар помчались к Исмаилу.
  -Ты куда, Шахпеленг? - крикнула вслед вышедшая на террасу бабушка.
  -Сперва к Исмаилу, а потом к дяде Никифору пойду: предупредить, чтоб готов был к бою, - крикнул Шахпеленг в ответ.
   И мальчики скрылись с глаз.
   " "
  
   "
   Исмаила дома не застали. Сестра его Валида, эта Глазастая-Косастая, сказала, что брат ее обтесывает камни в овраге.
  -Где это "в овраге" ?
  -Там.
   У Шахпеленга слово "там" всегда вызывало сомнение. Он по опыту
  знал, что люди часто ошибаются в показе направления. Поэтому попросил
  Валиду проводить их к Исмаилу.
   Как он и предполагал, Исмаил оказался совсем в другом месте, прямо
  противоположном тому, куда его сестра пальцем тыкала. Прямо диву
  даешься, как это люди так плохо ориентируются в местности.
  -Показываешь на гору, а говоришь про овраг, - упрекнул он девчонку.
  -Я думала: я сюда показываю.
   Шахпеленгу было не до споров. Он крикнул Исмаилу, чтобы бросил
  заниматься чепухой и выбрался из оврага.
  - А что там, землетрясение произошло, что ли? - донеслось из глубины
  оврага.
  -Война! - заголосили в два голоса Шахпеленг и Али-Мухтар. - Битва скоро!
   Исмаила как вихрем выбросило наверх.
  -Какая война? С кем война? Где?- засыпал он вопросами.
   В нескольких словах объяснили ситуацию, предложили сколотить
  отряд мстителей.
  - И назовем отряд наш "Боз гурд" , - у Исмаила прямо глаза заблестели от радостного возбуждения. - Наши предки тоже называли бойцов "серыми волками" !
  - Я сам хотел предложить это название, - сказал Али-Мухтар.
  -Нас уже трое: ты, я, Али-Мухтар, - стал загибать пальцы Шахпеленг. - Еще позовем Эюба, Ровшана, Чингиза, лезгинов Абдуллу и Магомета...
  -Ладно, пусть и они, - пробормотал мальчик, заливаясь краской смущения.
  -Еще Эльсевар и Хасай, - продолжал Шахпеленг. - Вы не смотрите, что они маленькие. Зато драчуны что надо! И еще...
  -И я! - вскричала Валида. - Меня тоже берите в отряд!
   Ребята с презрением уставились на девчонку. Руки и ноги - четыре палочки, которые пальцем переломишь, а ее толстыми косами ей же тощую шею обмотай, раз - и нету ее! А туда же, в борцы лезет! Только и есть примечательного в ней, что огромные черные блестящие глаза.
  -Еще нам девчат не хватало, - рассердился Али-Мухтар.
  -Да? А твоя мать будет сражаться?! Ей можно, а мне нет?!
  -Моя мать - правительница города!
  -А я - защитница города!
  -Хух! Испугались тебя враги и полегли все на подступах Шемахи!
   Но Валида не сдавалась.
  -В Коране сказано: "Требуй многого от прекрасных ликом"! Значит - мы не хуже вас!
  -Это ты-то "прекрасная ликом"? - съязвил Али-Мухтар.
   Валида на миг растерялась, ее огромные глаза налились слезами. И вдруг, решительно смахнув слезу, скок вперед, хвать ружье из рук Али-Мухтара, скок в сторону, наставив дуло ружья на мальчишку. Тот от неожиданности и возмущения как будто дар речи потерял. Шахпеленг звонко расхохотался, а Исмаил отобрал у сестры ружье и вернул Али-Мухтару.
  -Никогда не спорь с "прекрасным ликом", - сказал Шахпеленг.
  - Моя сестра будет мне помогать, - заверил Исмаил.
   Али-Мухтар уже не решился возражать.
   Ребята отправились собирать отряд, а Шахпеленг подался в сторону караван-сарая, к купцу Никифору.
   Весть о предстоящей атаке разбойников уже с быстротой молнии разнеслась по городу, вызвав большую суматоху. Одни горожане спешно прятали или зарывали свои ценности где придется; другие, готовясь к обороне, хватали топоры, мечи и ружья и бежали за распоряжениями к казармам; третьи, наспех посадив на вьючный скот домочадцев, спешили покинуть опасное место; четвертые - самые ретивые - уже возвращались с вестью, что все дороги из города перерезаны врагом, что беженцев убивают на месте.
   На базарной площади, недалеко от караван-сарая, толпа внимала молодому Абдулле-беку, который, гарцуя перед перепуганными людьми на своем горячем иноходце, кричал отчаянно:
  -Ай вы трусы! Забыли, что вы шемахинцы? Забыли, чьи вы дети? Даже монголов не испугались наши предки. "Все равно нам не избежать меча, лучше стоять твердо и хотя бы умереть со славой!" - говорили они. Никто из них не склонил головы перед врагом!
  -У этих разбойников такой храбрый башчи, как Давуд! А у нас - женщина! - раздалось из толпы. - Как победит Давуда и Сурхая Медина-ханум?
  -А как победила Кира наша великая прабабка Томирис?! С помощью таких же мужчин, как вы! Так будьте же мужчинами!
  -Айа, парень дело говорит! - раздалось в толпе.
  -Смотри какого сына кази воспитал!
  -Айа Абдулла-бек - башка эй!
  -В мальчишке больше чести и мужества, чем в нас...
   Пристыженные обыватели приободрились, стали разбирать каменные заборы и пристройки для баррикад. Ну, это дело Шахпеленга не очень-то привлекало, он предпочел отправиться к русскому купцу.
   Купцов он застал за работой: они в великом волнении складывали и затаскивали свой товар в караван-сарай. Шахпеленг помог Никифору, который стал расспрашивать мальчишку о намерениях ханши. Видимо, его не удовлетворили ответы мальчика. Купец, рухнув на колени в углу, начал молиться:
  -Господи Иисусе Христе, спаси и помилуй мя, - бормотал Никифор, вставая после молитвы.
   Он поманил Шахпеленга к себе и показал на небольшую щель между каменными плитами на полу.
  -Коли Давудка мне башку чикнет, - пояснил он, - ты, Шахушка, добро мое тута отрой и отдай моему сыну... У меня сын - оглан, по-вашему, Федор! Он будет искать меня. Он чуток старше тебя, Шахушка, только побольше... боюк, значит.
   Купец вынул из-за пазухи кисет, высыпал из него на ладонь жемчуга, рубины и изумруды, показал мальчику, снова всыпал обратно и показал, как он их спрячет в щель.
  - Ты исполнишь мою волю, Шахушка?
  -Абзатылна издэлай, Ныкыфыр, - пообещал Шахпеленг.
  -Господь да поможет тебе выжить, - ласково молвил купец, проведя мягкой ладонью по голове мальчика.
   Попрощавшись с Никифором, Шахпеленг отправился на поиски своих друзей, новоиспеченных членов отряда "серых волков", однако был отвлечен шумом и веселыми криками, раздавшимися в южной части города. Сломя голову помчался в сторону заинтересовавшей его шумихи.
   Оказалось, муганский хан, приехав проведать свою сестру, наткнулся на осаждающих крепость давудовцев, принял короткое сражение и, потеряв часть своего отряда, прорвался в город. Паникующее до сих пор население несказанно обрадовалось гостю, увидя в нем своего защитника. К хану с дружескими улыбками подходили старики, подбегали целовать руки молодые, издали приветливо кланялись, закрывшие платками лица женщины. Прискакал деверь ханши, Зейналабдин-бек, обнялся с родственником. На вопрос об обороне сообщил, что сам возглавляет группу "топчи" - пушкарей, а отрядами самообороны руководят сотник Хасай и Абдулла-бек, а в общем всеми руководит Медина-ханум.
   Хан тут же стал отдавать распоряжения и, даже не зайдя в ханский дворец и не повидавшись с сестрой, он отправился к северным воротам. Шахпеленг с группой подростков сопровождал взрослых, чуть приотстав. Народный этикет не позволял ни обгонять старших, ни шагать рядом.
   На возвышенности стоял высокий купеческий дом. На крышу этого дома и забрались вместе с хозяином муганский хан и сопровождающие. Оттуда весь город был ясно виден, как на ладони. Хан, оглядывая округу, стал о чем-то тихо переговариваться с хозяином дома.
  -Сумеете? - спросил он в конце.
  -Кер-оглу умрет - с этой земли не сойдет! - ответил тот пословицей.
   Хан поморщился, как от зубной боли.
  -Только поменьше пышных фраз, - сказал он, - побольше действия и поменьше пустой болтовни!
   Купец засуетился, торопливо подозвал своего слугу и куда-то послал его.
   К дому подскакал сотник Хасай, поклонился хану, приложив руку к сердцу, спросил, не будет ли каких распоряжений.
  -У тебя самый трудный участок, - сказал хан. - Но ты опытен - подмоги не жди. Защищай свой участок сам.
   Сотник молча поклонился и ускакал. Шахпеленг с завистью и восхищением смотрел ему вслед. В это время кто-то схватил его за локоть. Оглянулся, а это, оказывается, Валида.
  -Шахпеленг, - шепчет, задыхаясь, - там ребята передрались! Скорей иди!
   Шахпеленг кинулся вслед за нею, не разбирая дороги.
  -Из-за чего драка-то? - крикнул он на бегу.
  -Все хотят сотниками быть! Исмаилу кричат: ты, мол, учительский сын! Абдулле кричат: ты, мол, лезгин! Али-Мухтару кричат: ты маленький! И стали колотить друг друга.
   Они зря так спешили, потому что драка была уже прекращена, а драчуны сгрудились около бабушки Салтанет.
  -Незачем всем в один отряд собираться, - назидательно поучала старуха. - Не все хорошо, что громоздко. Даже самый драчливый петух в большой курятник не нырнет. Лучше разбиться на группы из трех человек, а каждая тройка подчинится своему командиру. Вот тебе, Исмаил-бала, двоих аскеров. Вот тебе, как тебя?.. Вот тебе, Абдулла-бала, тоже двоих. А вы двое будете аскерами Чингиза. А тебе, Шахпеленг...
   Старушка задумалась, потому что аскеров катастрофически не хватало, несмотря на избыток командирского состава.
  -Ну вот твои помощники Али-Мухтар и Валида.
   У Шахпеленга от обиды в глазах потемнело. Вот тебе и бабушка! Такая насмешка над родным внуком!
  -Не надо мне подчиненных! Я сам буду аскером у Исмаила, - сказал он, подаваясь в сторону своего друга.
  -Я тоже,- сказала Валида.- Исмаил - мой брат.
  -А я сам по себе, но вместе с Шахпеленгом,- подал голос Али-Мухтар.
  -Это нечестно! - вспылил Абдулла.- У меня в отряде три человека, у Чингиза тоже три, а у Исмаила - целых шесть!
  -Я так не играюсь!- захныкал и Чингиз.- Все должно быть по-справедливому.
  -Вы хуже взрослых!- вышла из себя старая Салтанет.- Еще молоко на губах не обсохло, а сколько в вас честолюбия, властолюбия и спеси! Вы бойцы или игроки?
  -Конечно, мы бойцы, - продолжает мутить воду Чингиз, - но в каждом отряде пусть поровну людей будет, а то...
   Он не успел договорить: вжикнула откуда-то посланная шальная пуля ему о плечо, отбросила мальчишку на землю. С горяча Чингиз ранения не почувствовал.
  -Чего толкаетесь?- кричит, приподнимаясь.
   Но тут проследил за устремленными на его плечо взглядами ребят и, увидев хлещущую кровь, весь побелел.
  -Ме... меня убили?- испуганно спрашивает неизвестно кого.
  -Нет, дитя мое, ты только ранен,- торопливо говорит бабушка, разматывая сукно со своего пояса.- Валида, дочка, ты будешь лекарем у этих... "серых волков". Иди, помоги мне перевязать раненого. А вы, ребята, не торчите над головой, как надгробные памятники! Бойцам место в бою! Собирайте камни! Забрасывайте врага горящими факелами. Делайте завалы. И не лезьте без нужды под пули и ножи.
   Салтанет с Валидой стали перевязывать Чингиза. Растерянные и притихшие ребята подались за угол дома совещаться.
  -Что же нам делать? - спрашивают двое ребят, оставшихся без командира.
  -Вступайте в отряд Абдуллы, - примирительно сказал Шахпеленг. - Валида не в счет, ведь она будет перевязывать всех раненых. Так что в обоих отрядах по пять человек.
   Удовлетворенный Абдулла не стал спорить.
  -Пойдем факелы готовить,- велел он своим, а потом и Исмаилу дал распоряжение, - а твои пусть камнями займутся.
  -У тебя - твой отряд, у меня - свой, - сухо возразил Исмаил.- Давай разойдемся в разные стороны и не будем друг другу мешать.
   И оба отряда устремились в разные концы города.
   По приказу Исмаила двое его ребят занялись факелами, а остальные стали поспешно собирать голыши. Собранные камни сносили на крыши домов, на каждой крыше сложили по куче камней. За беготней не заметили наступления вечера.
   " "
  
   "
   Солнце скрылось за вершинами гор. Агатовое небо усеяли белые звезды. Серебристый свет луны освещал городские дома, в которых никто в эту тревожную ночь не зажигал огня, не ставил казан на очаг. На всплакнувших малышей цыкали так, что те мгновенно умолкали.
   Все шемахинцы ждали приступа.
   И вот одновременно у южных и северных ворот раздались выстрелы. Несколько крепостных пушек гулко отозвались им. Началось двухнедельное сражение не на жизнь, а на смерть.
   Ночью беднота нижнего махалля перебила стражу, отрыла из земли и отперла ворота, впустив разноязыкий сброд в родной город. Изменники надеялись на хорошую поживу, уверенные, что их, суннитов, давудовцы не обидят, потому что они одной веры. Но они жестоко обманулись. Ввалившиеся в ворота разбойники набросились на обманутых ими горожан и начисто вырезали их, не пощадив даже женщин и детей. Только группу подростков и молодых девушек уволокли куда-то, связав им руки-ноги, о чем город узнал уже наутро, от нескольких чудом спасшихся детей. Всю ночь не прекращались выстрелы, вопли, крики, визги в нижней части города. Весь этот шум доносился до верхних кварталов, вызывая ужас, вселяя ненависть, поднимая удушающий гнев.
   Продвинуться глубже в город нападающие не смогли: узкие улицы, круто взбегавшие вверх по склону горы, были завалены камнями, бревнами, ежевичными лозами. С крыш домов на атакующих сыпался град камней, мешки с землей, горящие факелы, одеяла и тряпье.
   Разбитые на два отряда "серые волки" (вернее - волчата) только вначале действовали в разных концах города. По мере того как разгорался бой на месте прорыва, оба отряда переместились к южной части города, где шло самое ожесточенное сражение. Все перемешалось, и честолюбивые командиры "серых волков" Абдулла и Исмаил оказались вместе на крыше дома по одну сторону забитой конями и людьми улицы, а Шахпеленг с остальными сорванцами - на крыше дома по другую сторону той же улицы.
   Внизу по узкой улице бурлил и тек то в одну сторону, то в обратную людской поток. Храпели и ржали, поднимаясь на дыбы, лошади. Падали им под копыта сшибаемые мечами и кинжалами, сраженные пулями тела как разбойников, так и защитников города. Сотника Хасая, под которым убило скакуна, с десяток давудовцев окружили и прижали к стене. И храбрец отбивался кинжалом, пока ему не прорубили голову. Группа его бойцов, спешивших на помощь командиру, была блокирована со всех сторон и пала вся до единого.
   Абдулла и Исмаил кидали на головы разбойников факелы, но те или гасли, не долетев, или затаптывались конскими копытами и людскими ногами. А один факел упал на крыльцо, и пламя охватило дом, так что командирам "серых волков" пришлось спасаться бегством.
   Шахпеленг с ребятами сыпали на разбойничью толпу землю и навоз из мешков, обстреливали врагов камнями. Мальчишек подбадривала пробравшаяся к ним старуха Салтанет. Тяжело дыша, едва поспевая за юными борцами, она кричала им:
  -Вперед, храбрецы! Вперед, удальцы Кер-оглу! Будьте достойны деда Бабека и бабки нашей Томирис! У защитника земли силы в десять раз больше, чем у нападающего! Вперед, дети мои! Вперед на головорезов!
  -Это не головорезы, а рукорезы! - закричала Валида, указывая на фигуру бандита, который за спиной своей сражающейся банды поспешно отрубал кисти рук трупам.
  -Али-Мухтар! - вскричал Шахпеленг. - Пальни-ка по негодяю!
   Али-Мухтар лег плашмя на крышу, Шахпеленг ему для опоры мешок подтащил, мальчишка положил ствол ружья на мешок, прицелился и нажал на курок. Бандит, занимавшийся вандализмом, кувыркнулся на месте и уткнулся лицом в живот павшего бойца.
  -Аферин, Али-Мухтар! - закричали ребята.
  -Мой брат уже третьего головореза уложил! - ликовал еще с вечера прибившийся к ним семилетний брат Али-Мухтара, Иса-бек.
  -Слава тебе, Али-Мухтар-бек! - вскричала бабушка Салтанет.- Ты достойный сын своего отца!
   Шахпеленг и ребята с нескрываемой завистью смотрели на юного соратника. Будь у них ружья - заплакали бы матери этих головорезов!
   Вдруг с крыши соседнего дома раздался выстрел. Ребята на звук оглянулись, а там - командиры "серых волков", причем Исмаил размахивает самым настоящим ружьем, а Абдулла - окровавленным мечом. Вот пройдохи. Тайком с мертвых бандитов сняли или в бою добыли? А чем он, Шахпеленг, хуже? Будет вам и ружье, будет и меч!
   И мальчишка, высмотрев место, сиганул прямо с крыши в куст, росший у боковой стены, и был таков. Ищи его теперь старая Салтанет!
   То и дело оглядываясь по сторонам, Шахпеленг в тылу у разбойников пробирался между трупами туда, где кипел бой. Приходилось остерегаться не только врагов, но и своих, потому что в темноте не трудно и обознаться, приняв своего за чужака. Мальчику, успевавшему рассматривать лежавших на земле, удалось подобрать около одного сраженного пулей шемахинца отличный меч. Приглядевшись к мертвому, Шахпеленг узнал в нем отца Чингиза. Вот какая славная судьба: отец погиб на поле брани, а сын ранен. Этот меч по праву принадлежит не ему, а Чингизу. Но временно, пока Чингиз не выздоровеет, не грех и Шахпеленгу попользоваться покрытым кровью врага и славой оружием. Тут Шахпеленг услышал за спиной топот и вмиг плюхнулся наземь между мертвецами, притворяясь мертвым. От тяжелого запаха крови и пота его стошнило, но он удержался, головы не поднял, пока несколько пеших давудовцев не пронеслись мимо него, спеша на выручку своей банде. Выждав еще, мальчик осторожно поднял голову. Сбоку от него лежал увесистый камень. У Шахпеленга руки зачесались укокошить им какого-нибудь бандюгу. Просунув меч за кушак, он подхватил камень и стал короткими перебежками пробираться вперед, иногда падая и прячась среди мертвых, чтобы снова улучить момент и ринуться дальше.
   Его внимание привлекли двое бандитов, вламывающихся в запертую дверь одного из домов. Им удалось сорвать дверь как раз в тот момент, когда Шахпеленг подскочил к ним сзади. Один грабитель ворвался в дом, откуда тут же раздался отчаянный пронзительный женский крик, а второго Шахпеленг свалил, хватив его каменюкой по темени. Схватив меч поверженного врага, Шахпеленг прыгнул в темный проем двери. Вначале услышал шум борьбы, а потом смог разглядеть насильника, который срывал с женщины украшения. Взмахнув мечом, Шахпеленг ударил им бандита, нацеливаясь в спину, но попал куда-то, кажется, между плечом и шеей кровопийцы, и тот, ыкнув, рухнул на пол.
  -Не бойся, я свой! - торопливо бросил мальчик испуганной женщине. - У него ружья не было?
   Несчастная от страха стояла сама не своя. Глупая. Не могла загодя перебраться в верхнюю часть города, куда все женщины и дети подались после захвата Сарыторпага.
   Пошарив в темноте, он нашел только кинжал, сорвал его вместе с поясом, наспех натянул на себя и выскочил наружу. Прижавшись спиной к стене, опасливо огляделся. Кажется, разбойники дрогнули и подались назад. Сверху на подмогу своим спешил отряд шемахинцев с криками: "Аллаху акпер!" В радостном возбуждении Шахпеленг ринулся вперед, размахивая кинжалом. Обрушившийся на него сильный удар сшиб его с ног, в глазах потемнело, и он, потеряв сознание, распластался на земле.
   " "
  
   "
   Очнулся Шахпеленг уже под палящим солнцем. Он лежал на земле, а голова его покоилась на коленях бабушки, которая прикладывала тряпку к темени внука и пыталась наладить повязку. На лицо мальчика капнула слеза. Он с удивлением заметил, что по бледным щекам бабушки катятся слезы. Никогда еще не видел он бабушку плачущей.
   Заметив взгляд мальчика, старуха оживилась, быстро смахнула слезы и что-то сказала, но внук ее слов почти не разобрал: в голове гудело.
   Кинул взгляд вокруг. Кругом навалом грудились конские и людские тела, от которых распространялось зловоние. Несколько женщин, нашедших трупы своих родных, пытались оттащить их в сторонку.
  -Где наши? - спросил Шахпеленг. - Смогли отбиться?
   Бабушка ответила что-то и показала рукой в сторону Сарыторпага. Шахпеленга охватило волнение. Боже! Сейчас освобождают город от последних душегубов, а он здесь прохлаждается. Пропустить самый интересный момент, не участвовать лично в освобождении Шемахи? Ни под каким видом!
   Рывком вскочил, вырвался из уцепившихся в него бабушкиных добрых рук, торопливо огляделся в поисках своих трофеев, увидел валявшийся на земле меч, схватил и помчался, перепрыгивая через трупы. От быстрого ли бега ,от вызывающего ли тошноту зловония или от зрелища последствий недавней кровавой бойни у Шахпеленга голова закружилась, он споткнулся о чей-то труп и растянулся на земле, прямо в луже крови. Отполз подальше и, брезгливо вытирая ладони о камни и землю, оглянулся на мертвеца. Покойник с перерезанным горлом сразу показался ему знакомым. Пересилив себя, пригляделся к погибшему и узнал в нем недавнего дружка Абдуллу. Шахпеленг невольно застонал и - уже не в силах держаться на ногах - пополз, свернув в проулок, вверх по склону. Подальше, подальше от этой ужасной войны, от кошмарных зрелищ, от потоков крови, от потерь.
   Пришел в себя от ночной прохлады в незнакомом саду. Долго не мог понять, где находится и как сюда попал. Звуки он теперь слышал отчетливо, потому что боль и шум в голове убавились. Зато пустой желудок давал о себе знать. Он нашарил в темноте несколько слив-паданцев, но когда поднес их ко рту, его обдало такой вонью, что пришлось выбросить фрукты и отправиться на поиски воды. Сориентировавшись на местности, подался в сторону родника. Чистая родниковая вода серебрящейся струйкой текла по каменному желобу. Мальчик с удовольствием тщательно вымылся, утолил жажду, напившись из источника, стал раздумывать, куда направить стопы. Восторженная мечта о подвиге и славе уже сменилась растерянностью и подавленностью. Кровавый ад сражения не привлекал. Необъяснимое предчувствие беды разрывало сердце, но мальчик подавил в себе чувство слабости и неуверенности и твердой походкой зашагал по улицам попавшего в беду города, чтобы присоединиться к его защитникам.
   Расспросив встречных, Шахпеленг узнал, что головорезы Гаджи Давуда полностью овладели Сарыторпагом и укрепились там, а банда Сурхая атакует юго-восточные стены, где ей противостоит отряд Абдуллы-бека. Нападающие пользуются новейшими пушками и снабжены русскими кремневыми фузеями последнего образца.
  -А у нас, если не считать оружия в отряде сотника Хасая, то на весь город с десяток ружей и несколько ржавых пушек, - жаловались шемахинцы. - Господи, и куда мы смотрели?! Знать бы заранее...
   Да-а, оружие у врага что надо. Установив на крышах захваченных домов пушки, неприятель без устали обстреливал город. Шахпеленг перебегал от дома к дому, низко пригибаясь, чтобы не попасть под обстрел. Он наткнулся на Валиду и Иса-бека, которые волокли откуда-то новешенький палас.
  - А твою бабушку ранило пулей,- с ходу сообщил Иса-бек Шахпеленгу.
  -Что? Где бабушка, где?- вскричал Шахпеленг.
  -Не бойся, - успокоила Валида,- пуля только оцарапала ее. Хорошо, что она на себя толстое сукно намотала.
  -Да где же она?
  -Она там, на крыше. Мы идем туда.
   А направление взяла, как и ожидал Шахпеленг, совсем в другую сторону. Идти за ней вернее всего. И Шахпеленг помог им дотащить палас до дома, на крыше которого он, к счастью, сразу увидел живою свою вездесущую бабушку.
  -Бабушка, как ты? - сразу начал он, вскарабкавшись наверх.
  -Слава Богу, что ты сам жив, - ответила она. - А со старухой что станется?
  -Но у тебя бок в крови. Умрешь ведь, если...
   Салтанет не дала внуку договорить.
  -Умру - телом своим землю нашу приумножу! Лучше бы я шехидом стала, а не эти молодые богатыри...
   У Шахпеленга сердце сжалось при воспоминании об Абдулле.
  -Абдулла погиб, - тихо сказал он.
  -Наш Абдулла-бек? - встрепенулась бабушка.
  -Нет, лезгин Абдулла, но все равно он тоже наш...
  -Это он из-за ружья стал шехидом, - сказал Исмаил. - Я его отговаривал, а он сказал: без кремневого ружья не вернусь.
   Исмаил отвернулся, и больше они об этом не заговаривали.
  -А у меня порох кончился, - сообщил Али-Мухтар.
  -Это ничего, - подбодрила его Салтанет. - Лишь бы мужество не убавилось, повоюем и без пороха.
  -Бой приближается сюда. Мы их спалим заживо, - пообещал Исмаил.
   У бабушки в руках оказался горшок с керосином. Она стала обливать им палас, а ребятам, то есть "серым волкам", велела готовить факелы. Действовать приходилось почти лежа.
   Внизу появились женщины с полными хурджинами, крикнули им вверх, чтобы забрали у них хлеб. Оказывается, по приказу Медины-ханум женщины верхних махалля пекут и разносят бойцам чуреки. Вот какая славная правительница! Она и в такой суматохе не забывает, что у сытых бойцов и дух и руки крепче.
   Исмаил и Эльсевар ту же отобрали у женщин хурджины и понеслись по улицам разносить бойцам хлеб. А Шахпеленга бабушка не пустила, сказав, что он еще слаб и надо ему переменить повязку на башке. Повязку, правда, снять не удалось: она накрепко прилипла к волосам. Да и некогда было отдирать, потому что шум боя приближался.
   Скоро лавина тел (теперь все сражались пешими) стремительно забило улицу, прилегающую к дому, на котором притаились "серые волки", предводительствуемые старой Салтанет. Юные мстители, пожиравшие глазами всю ожесточенную схватку между захватчиками и защитниками города, по знаку Салтанет сбросили на голову врагов пропитанный нефтью палас и туда же швырнули несколько подожженных факелов. И любо было ребятам смотреть и слушать каким нечеловеческим голосом орали оказавшиеся подгорящим покровом бандиты. В придачу на них обрушился и град камней. Маленький Иса-бек поднатужился, но силенок не хватило, чтобы поднять камень. Тогда мальчонка схватил подвернувшуюся под руку черную кошку и сбросил на голову одного из бросившихся на помощь горевшим разбойникам. Тот одновременно с кошкой дико взвизгнул, споткнулся, упал на объятый пламенем палас и давай орать и кувыркаться, тоже воспламеняясь от огня. Испуганные делом своих рук, мстители даже не смеялись. Маленький Иса-бек, потрясенный увиденным и пережитым, подобрался на корточках прямо к самому краю крыши и, забыв об опасности, застыл на месте. В это время снизу в него метнули кинжал, который вонзился в грудь ребенка и опрокинул его навзничь. Али-Мухтар-бек, испуганно вскрикнув, бросился было к своему брату, но Салтанет оттащила его подальше, а труп Исы-бека подобрал Шахпеленг и отнес в ханский дворец.
   Медина-ханум с крыши своего дворца палила из пушки по неприятелю. Она ничего не понимающими глазами уставилась на Шахпеленга, который осмелился дергать ханшу за рукав шелковой кофты.
  -Ты чего хочешь?- спросила она, наконец придя в себя.
   Шахпеленг промычал что-то невразумительное.
  -Что ему надо, ай женщины?- спросила ханша у помогающих ей служанок.
   Но те сами ничего не знали.
  -Вчера под утро сон меня одолел, и сразу же приснилась мне мать, - задумчиво проговорила Медина-ханум. - Построила для меня новый дом и звала меня туда с детьми. Я собрала детей и пошла на зов покойницы, а только Али-Мухтара не нашла. Почему?.. Говори, не томи душу: он погиб? Нет? Иса? Может, оба?
   У Шахпеленга горло перехватило - говорить не может. Повернулся и стал спускаться вниз. Ханша не удивилась этой неучтивости, безмолвно последовала за мальчишкой. Она тяжело опустилась на пол, приподняла тело сынишки, прижала, покачиваясь, к груди, потом снова опустила его на ковер, сняла с головы хорасанский платок, осторожно прикрыла им сына. Поднялась и тяжелой поступью подошла к всхлипывающему у двери Али-Мухтар-беку, посмотрела долгим взглядом на измазанное копотью и слезами лицо старшего сына, судорожно вздохнула, расправила плечи, подняла непреклонную голову и царственной походкой выплыла из зала.
   Шахпеленг и Али-Мухтар-бек вышли вслед за нею. Во двор примчался вестовой и доложил ханше о ранении Зейналабдин-бека и гибели муганского хана.
  -Где тело моего брата? - ровным голосом спросила Медина-ханум.
  -В руках у разбойников, - ответили ей.
  -Где Зейналабдин-бек?
  -Его сейчас принесут.
  -Кто их заменил?
  -Люди хана присоединились к Абдулле-беку, а вместо Зейналабдин-бека командует учитель Ибрагим-Халил-Рза.
   В это время принесли истекающего кровью Зейналабдин-бека, и слуги забегали, захлопотали, устраивая беку постель. Оказав помощь деверю, Медина-ханум снова ушла наверх, и стрельба из пушки с крыши ханского дворца возобновилась. По приказу Зейналабдин-бека оба мальчика то и дело выбегали во двор и возвращались с вестями о передвижении неприятеля и о состоянии обороны. Иногда бек впадал в забытье, но, очнувшись, тут же требовал сведений.
   С зарей обе враждующие стороны так выдохлись, что вынуждены были оставить поле боя, чтобы передохнуть и набраться сил перед новым броском на противную сторону. Наступила тяжелая тишина, предвестница еще более тяжелых испытаний.
   Шахпеленг и Али-Мухтар, сморенные сном, лежали у ног агонизирующего бека, который из последних сил сдерживал стон, чтобы не потревожить их сон.
   Когда они проснулись, за окном разгорался золотисто-кровавый закат. Они лежали в постели, а в комнате уже не было ни трупа Исы-бека, ни самого Зейналабдин-бека. Мальчики, одновременно вспугнутые тишиной, переглянулись, прислушались, и оба с облегчением выдохнули:
  -Не стреляют!
   Увидев пустую постель бека, обо всем догадались и ни слова не проронили. Молча вышли во двор. Там сидели пять-шесть женщин - беженок с нижней части города - и кормили своих малышей молоком и мацонью. Служанки увели мальчиков в кухню и там накормили их. Подкрепившись, мальчики вычистили свое оружие и вышли в город, который сверху, с дворцовой площади, был ясно виден, как на ладони. Пошли вниз, на ходу расспрашивая встречных ребят о местонахождении Исмаила. Кто-то сказал, что "серые волки" роют себе логово под боком Абдуллы-бека. Сразу устремились туда.
   Бойцы Абдуллы-бека трапезничали под крепостными стенами. Вокруг них сновали принесшие им еду ребятишки. На стволе поваленной чинары сидел в глубокой печали старый кази. К нему подсел Гаджи Лютвияр.
  -Что молчишь, кази? - спросил он.
  -Колодец слов иссяк при виде этих зверств, - развел руками старик.
  -Прав был Низами-шейх: "Человечность свою позабыл человек", - сказал Гаджи Лютвияр, утирая набежавшие слезы. - У меня обоих братьев наповал сразили... Трупы их там остались, не пробьешься к ним. Что делать?
  -Ты мудрый человек - и тебя я должен утешать?
  -Ты прав, мы все безутешны.
   Один из дозорных, угнездившихся на поросшей травой крепостной стене, вайкнул, с досадой хлопнув себя по колену.
  -Эй, богатырь! - окликнул его Абдулла-бек. - Что там творят лизоблюды Давуда?
  -Да буду твоей жертвой, бек! Эти бессовестные пожирают наш скот.
  -Видно, решили, что у нас несварение желудка и сами своих баранов мы не съедим, - молвил кази, вставая.
  -Ты куда, старый? - спросил Гаджи Лютвияр.
  -Вспомнил, что овцы третий день голодные в загоне блеют. Пойду заколю.
  -Отец , возьми кого-нибудь из этих ребят, "серых волков", они помогут тебе,- предложил Абдулла-бек и повел глазами в сторону ребят.
   Тут сразу несколько ребят подскочили с места, вытянулись, пожирая бека влюбленными глазами, выражая готовность исполнить любой его приказ. Надо ли говорить, что среди подростков, жаждущих повелений всеобщего кумира, был и Шахпеленг, хотя занятие мясника претило его душе.
   Но разве счастье Шахпеленгу подвалит? Подзывает Абдулла-бек какого-то верзилу, который вдвое перерос всех "серых волков" (Керим сказал бы, что у этого "волка" уже и зубы повыпали), приказывает выбрать троих ребят и следовать за кази. Шахпеленг от обиды и дожидаться не стал, чтобы его выбрали. Повернулся и пошел вдогонку кази и учителю.
  -Мы напрасно ждем помощи от бакинцев, сальянцев или гянджинцев, - говорил Гаджи Лютвияр. - Они появятся здесь только после того, как Шемаху утопят в крови.
  -Все в воле Аллаха, - сказал кази. - Коли Господу угодно, я готов пожертвовать жизнью своей и единственного сына ради Шемахи... Но только у меня невестка беременная, на ней обрывается нить сразу четырех родов... Хотя бы ее Господь помиловал.
   Тут Шахпеленг, наддав ходу, поравнялся со старшими и говорит:
  -Дядя кази, я знаю одну хорошую лазейку и могу ночью в темноте одного-двух человек провести в безопасное место.
   Старики переглянулись и с интересом:
  -Где же эта лазейка?
  -В ежевичнике. Там в зарослях такой удобный ход, как пещера.
  -А-а, - разочарованно протянули старики. - Проведешь через кусты-мусты и прямо в лагерь Давуда угодишь.
  -По-моему, можно проскочить!
   Старики, не отвечая, в раздумьи продолжали путь.
  -Иной раз муравей сделает то, что слону не под силу, - сказал наконец кази. -Гаджи, ай Гаджи, может, доверимся судьбе? Пусть внук Султан-Махмуда проводит мою невестку и твою дочку за Аксуинский перевал в селение Биджов.
  -У нас нет выбора, - развел руками Гаджи Лютвияр.
  -Этот мальчишка - мой родственник, хотя моему дому предпочел дом несчастной вдовы, Глухой Бадам. Дед его Султан-Махмуд, мир праху его, был настоящим игидом: равного ему во всем Карабахе не было... Что ж, сын мой, сегодня ночью попытайся провести хотя бы двух женщин. Но вначале пойди сообщи о нашем решении Абдулле.
   Шахпеленг полетел назад как на крыльях. Он с трепетом ожидал разговора с Абдулла-беком: бек должен понять, что и его родственник на что-то годится!
   Абдулла-бек впервые окинул мальчика внимательным взглядом, от которого Шахпеленга бросило в жар, коротко сказал:
  -Пусть этот вопрос отец сам решает.
   И отвернулся. Но Шахпеленг был доволен, ведь бек не выразил недоверия к нему или неудовольствия. И этот внимательный одобрительный взгляд еще долго согревал душу мальчика: не каждого таким взглядом наградит сам Абдулла-бек, герой войны и кумир молодежи.
   ,, ,,
  
   ,,
   Ночь, к счастью, выдалась на удивление темная. Ветер нагнал тучи, которые обложили все небо. Даже слегка заморосило. Так что под покровом этой черной ночи Шахпеленгу удалось сделать вылазку под самым носом у осаждающих город и вернуться обратно, разведав путь.
   Доверившиеся мальчишке шемахинки ждали его у густой заросли ежевичника, поднимавшегося в проеме обрушенной последним землетрясением крепостной стены. Внутри этого колючего образования Шахпеленг и Исмаил еще в позапрошлом году обнаружили естественный ход, нечто вроде подземного тоннеля, очень просторного изнутри и совсем незаметного снаружи. Выходил зеленый коридор прямо в глубокий ров, напоминающий непроходимое ущелье. Заросшее дно этого рва даже днем было темным и настолько казалось опасным, что давудовцы и не думали прорываться в Шемаху через этот заросший проем. Шахпеленг и Исмаил никому не показывали своего потайного лаза, думая использовать в нужный момент.
   И этот момент наступил.
  -Все в порядке! Можно идти, - сказал Шахпеленг, едва различив в темноте силуэты ожидавших его.
  -Может, и ты, Марджан, пойдешь с ними? - тихо спросил кази у жены.
  -Нет! Где ты с Абдуллой - там и я.
  -Тогда ты, Гаджи.
  -Не ожидал я от тебя, кази...
  -Ну, тогда в добрый путь, - молвил кази. - Аллах, Мухаммед и Али да помогут вам.
   Шахпеленг велел женщинам взяться за конец его кушака и, нагнувшись, следовать за ним. По дну рва они прошли, свернув на северо-восток. Хотя ни зги не видно было, мальчик своими острыми глазами по еле уловимым приметам угадывал верное направление. В нужном месте он смог вывести обеих женщин из рва на прогалину и, свернув резко к югу, повел их по бездорожью к возвышенности, с которой круто взбирала вверх дорога, ведущая на Аксуинский перевал. Женщины пока не были в тягость своему проводнику, они шли безмолвно и торопливо, подгоняемые страхом и опасностью.
   Но начался крутой подъем, и начались муки Шахпеленга. Ему и самому-то трудно было подниматься, минуя дороги, по крутому склону чуть ли не вертикально вверх, царапаясь о кустики полыни, чертополоха, верблюжьей колючки. А женщинам - и того более; они стали задыхаться, тянуть его за кушак вниз. Приходилось останавливаться, а то и тащить их волоком за руки, слушая их жалобное пыхтение и тихие стоны. Иногда они шепотом просили его остановиться, и приходилось замирать и ждать, когда они передохнут и будут в силах продолжать путь.
   Наконец муки этого трудного подъема окончились, и беглецы выбрались на тянувшуюся по склону горы дорогу. Здесь он сделал небольшой привал для несчастных спутниц, и бедняжки отлеживались прямо на влажной земле. Было не до отдыха, и он уговорил их тронуться в путь. Все выше и выше подъем. Ветер усиливается и разгоняет тучи, сквозь которые в предутренней дымке видно, как блекнут звезды. Скоро рассвет, и надо торопиться. Впереди послышался топот копыт, и показались силуэты группы всадников. Шахпеленг шикнул на женщин, и они прижались к скале, сливаясь с горой. Внимательно прислушавшись, Шахпеленг с облегчением уловил несколько негромко сказанных по-азербайджански слов. Он выступил вперед.
  -Эй, кто там? - окликнул его один из всадников.
  -Я - свой, шемахинец. А вы кто?
  -А мы биджовлинцы. На помощь к вам идем.
  -Долго же вы собирались, - проворчал Шахпеленг. - Там уже полгорода полегло.
  -Что же делать, если все на летовках. И вьючный скот там. Насилу несколько кляч нашли... Как там у вас?
   Шахпеленг подошел и, понизив голос, посвятил их положению дел. Потом всадники, спешившись и ведя коней в поводу, пошли вниз, а Шахпеленг с женщинами - вверх.
   Они были уже на гребне горы, когда далеко позади возобновилась пальба, отдавшаяся болью в сердце мальчика. Невольно задерживая шаг, он оглянулся на далекие вспышки огня, но потом заторопил женщин начать спуск в долину. Одолеть спуск гораздо легче, чем подъем; теперь-то бы и наддать ходу. Но не тут-то было! Женщины обе плюхнулись без сил на землю и уже ни на какие уговоры не поддавались. Шахпеленг в ярости смотрел на этих мокрых от пота и измороси несчастных созданий, измазавшихся грязью, изодравших о кусты и камни не только одежду, но и руки-ноги. Угораздило же его! Идет бой, а он навязал себе на голову этих пузатых, которых по праву муллы называют "ущербные умом". Да не будь одна из них женой самого Абдуллы-бека, а другая - дочерью самого Гаджи Лютвияра, стал бы он возиться с ними?!
  -Мальчик, ай мальчик!- позвала одна из беженок.
  -Чего тебе?
  -Ты больше о нас не беспокойся - иди, куда хочешь. А мы отдохнем и потихоньку сами пойдем. Вон уж село внизу видно.
  -Я дал слово - значит выполню,- с досадой сказал Шахпеленг.- А то что же я скажу кази? Что на полдороге бросил вас? Как мне после этого ему в глаза смотреть?
  -Неужели ты хочешь снова вернуться туда?
  -А то куда же?
   Женщины помолчали.
  -Вот что!- сказала одна из них.- Ты иди в биджов один и добудь там лошадь или осла, а то нас уже и кувалдой не поднимешь.
   Вот это голова! Как это ему самому в голову не пришло?!
   Шахпеленг стремглав понесся вниз, а спустя час-другой он уже вернулся и подсаживал женщин на арбу. Наказал возчику переправить обеих женщин в дом кюрдамирского бека и просить помощи для шемахинцев. Измученные женщины со слезами благодарности бросили на прощание
  -Да сохранит тебя Аллах, мальчик!
   И арба загрохотала вниз по склону.
   О долгожданная свобода! Дороже тебя нет ничего! Оказывается, самое тяжелое в жизни - это нести ответственность за чужую жизнь.
   " "
  
   "
   Перебегая от кустарника к кустарнику, Шахпеленг продвигался в дорогой ему город. Справа донесся шум. Глядь: по Геглярской дороге спускается отряд вооруженных кинжалами, саблями и даже дубинами односельчан Шахпеленга. Впереди всех шагал, размахивая единственным на весь отряд ружьем, Керим, которого Шахпеленг узнал по ярко-красной сатиновой рубахе. За ним следом мирно ехал на кауром коне Фархад и вел на поводу гнедого коня Керима. Ну и ну! Идут себе беспечно! Вон и Айдын спокойно болтает что-то, даже поводья опустил. Бандиты подпустили этих беспечных горе-бойцов поближе и первыми же выстрелами скосили чуть не половину отряда. Но остальные карабаглинцы, воодушевленные боевым кличем Керима, ринулись в разбойничий стан, и, опрокинув первый ряд, вступили в неравный рукопашный бой. Шахпеленг, поняв, что его друзья-односельчане обречены, не разбирая дороги, кинулся к ежевичному лазу за подмогой.
   Прямо у зарослей, во рву, он застал ребят из отряда "серых волков".
  -Исмаил! - вскричал Шахпеленг, скатываясь прямо вниз, вырываясь из цепких колючих лоз. - Надо помочь нашим!
  -Заткнись! - прошипел Исмаил. - И без тебя знаем!
   "Серые волки" цепочкой двинулись вперед, осторожно продираясь сквозь кусты. В одном месте Исмаил махнул рукой, и ребята, подставив друг другу плечи, стали карабкаться наверх. Шахпеленг, конечно, не дал другим опередить себя. Оказавшись наверху, он понял, что оказался вместе с друзьями во вражеском тылу. Недалеко от них расположился разбойничий обоз. Повозки все стояли готовые, с запряженными в них лошадьми, на случай поспешного отступления.
  -Магомет, ты ползи вперед, и если что - дай нам знать, - шепотом приказал Исмаил.
   Магомет послушно пополз вперед и исчез между повозками. Шахпеленг, Исмаил и Али-Мухтар-бек подползли к телегам, полным награбленного у населения скарба, и подожгли. А арбы с сеном для скота поджег Эльсевар. Когда повозки загорелись, началось нечто невообразимое: обезумевшие от страха лошади, впряженные в них, стали бесноваться, топча своих хозяев, сталкиваясь и сшибаясь друг с другом, рассыпая горящее сено и тряпье на людей и землю. Воспользовавшись суматохой, ребята из отряда "серых волков" проложили себе дорогу и пришли на помощь уже теряющим силы карабаглинцам. Под ногами воюющих валялся весь изрезанный, истоптанный труп Фархада. Ребята оттащили его подальше в кусты, потом подхватили раненого Айдына, которого кое-как втиснули в кусты. Айдын увидел в руках у Шахпеленга трофейное ружье - русскую фузею - и, выпросив у друга это оружие, стал палить из него в грабителей. "Серые волки", обвешанные заготовленными заранее палками, обмотанными тряпками, стали наспех зажигать факелы и забрасывать ими противников, отвлекая давудовцев и прокладывая путь последним бойцам-карабаглинцам, дав им возможность вырваться из вражеского кольца. Но Керим, у которого была перебита правая рука и расшиблена голова, вновь ринулся в битву, размахивая кинжалом в здоровой руке, а на спину его было перекинуто ружье, которое в данный момент только мешало ему. Шахпеленг заметил направленное на Керима ружье бандита и стремительным прыжком вышиб оружие из рук негодяя, не дав ему прийти в себя, обхватил его, тужась свалить, но что-то пронзило его в правое плечо, и он очутился на земле, под ногами бьющихся насмерть взрослых. Тут бы ему и конец, если бы кто-то не подхватил его и не поволок в ров. Один глаз мальчишке залило кровью, но другим он успел увидеть, как загорелся кустарник, заставив обе враждующие стороны спасаться бегством.
   Издали разбойники обстреливали ров, не давая защитникам города возможности отступать. Пришлось до самого вечера прятаться на дне оврага. Наступившие сумерки помогли им: поднялись по дну оврага наверх и потом спустились в лощину, перевязали раненых, промыли залитый глаз Шахпеленга. У него содрана была кожа головы, а на плече рана оказалась неглубокой. Зато Кериму и Айдыну досталось за всех. Наспех сожгли тряпку и золой присыпали их глубокие раны. "Серые волки" откуда-то притащили два паласа, уложили на них лежащих без сознания карабаглинцев, решив тело Фархада оставить здесь. Но Шахпеленг заскандалил и ребятам пришлось тащить труп до самого подъема на Аксуинскую дорогу. Тут Шахпеленг, который тоже тащил за один угол палас с лежащим на нем усопшим другом, понял, что больше он не выдержит. Фархада просто уложили на землю и оставили лежать под открытым небом, на съедение хищников.
   Под самое утро, когда заалел восток, уставшие донельзя "серые волки" опустили свою ношу на обочине дороги на гребне горы и сами растянулись на земле.
   Керим вдруг пришел в себя, застонав, открыл глаза.
  -Где Фархад? - спросил он, узнав Шахпеленга.
  -Он - шехид, - сурово сказал Эльсевар.
   Шахпеленг только судорожно всхлипнул.
  -Не хнычь, Шах, - шепнул Керим, - мужчины мстят, а не плачут.
   Закрыл глаза, а у самого из-под век - слезы выступают.
  -Айдын жив? - спросил он, помолчав.
  -Вот лежит: потерял память, не приходит в себя. Наверно, умрет.
  -Возвращайтесь назад.
  -А вы?
  -Кто-нибудь подберет нас. Там каждый человек на счету... Идите!
   В это время показалась группа всадников: это жители Кюрдамира спешили на помощь шемахинцам. Двое из них занялись ранеными, а остальные продолжали свой путь к осажденному городу.
   Кюрдамирцы, предупрежденные "серыми волками", спрятали лошадей за отлогим выступом, возвышающимся над дорогой, и подошли к местам боев, соблюдая осторожность. Их нападение на разбойничий стан оказалось неожиданным для неприятеля, застигнутого впервые врасплох, и вызвало в лагере давудовцев панику. Благодаря кюрдамирцам мальчишкам удалось снова проникнуть в город, и Шахпеленг устремился на поиски Абдуллы-бека. Ему не терпелось доложить о выполненном задании.
   Отряд Абдуллы-бека был втиснут атакующими в узкий проулок, где стойко сдерживал натиск из последних сил. Крыши домов вдоль этой улицы гроздьями усеяли давудовцы, которые и сверху изрыгали огонь на защитников города. Шахпеленг понял, что ему ни за что не пробиться к славному родственнику. Может, надо найти самого кази и ему доложить?
  -Кази? - переспросил один из шемахинцев, наскоро шомполом вбивая пулю в дуло ружья. - Он уже там, в лучшем мире.
  -Его убили?
  -Да. Он решил, что он и для этих безбожников - духовное лицо. С поднятым Кораном пошел усовещать разбойников - они и прикончили его... Мусульмане мусульман убивают...
  -А бабушку Салтанет ты не видел?
  -Она же на одном месте не сидит. Там-тут раненых перевязывает.
   Бабушка и несколько женщин затаскивали в мечеть раненых.
  -У тебя все благополучно? - в спешке только и спросила она внука.
  -Не бойся...
  -Караван-сарай захватили, твоих русских друзей расколошматили...
  -Бедный дядя Никифор!
  -Бедные шемахинцы!
   Прибежала с узлом тряпок Валида и передала узел бабушке.
  -Это уже готовые повязки, - сообщила она. - Шахпеленг, а ты Исмаила не видел?
  -Последний раз вчера видел, когда мы обоз поджигали.
  -Нигде его не видно. Мать так боится за него!.. Да, тебя там дядя Гаджи Лютвияр ищет. Сказал: будет ждать под инжировым деревом у дворцовой площади.
   Гаджи Лютвияр сидел один-одинешенек на камне под деревом.
  -Ты провел их в безопасное место? - спросил он, очнувшись от раздумий.
   Шахпеленг рассказал, с кем и куда отправил женщин.
  -Хорошо, сынок, но тебе придется еще человек десять-пятнадцать провести тем же путем.
   У мальчика сердце оборвалось.
  -Что ты так побелел? Страшно, сынок?
  -Отчего ж? Проведу, коли надо.
   Они помолчали. С ханского двора распространялся одуряющий запах свежеиспеченного хлеба. Шахпеленг, вдыхая сладкий аромат, вспомнил, что ел последний раз позавчера в полдень. Его замутило от хлебного запаха.
  -Ты голоден? - догадался Гаджи Лютвияр. - Там пекут для всех. Пойди перекуси, чтоб хватило сил держаться на ногах.
   С ноющим сердцем пошел и ел, торопливо глотая непрожеванные куски баранины, хотя в пятистах шагах шел вой и гибли люди, к которым он так был безразличен всего две недели назад и которые стали так дороги ему теперь, когда столько вместе пережито...
   Женщины наложили в корзину жареную баранину и свежие караваи чурека, Шахпеленг и несколько подвернувшихся мальчишек стали обносить бойцов. Тут как раз на Геглярской дороге показался отряд всадников, что заставило давудовцев на время прекратить побоище в центре города. Возможно, и голод донимал атакующих. Так что обе стороны временно отошли назад, зализывая раны, дав возможность среди побитых отыскивать тех, в ком еще теплилось жизнь, и уносить подальше. О мертвых же никто не пекся: было не до них.
   Однако не прошло и часа, как стрельба и атака возобновились. День был знойный, бойцам приходилось особенно туго из-за одолевающей их жажды. Родник специально обстреливался так, чтоб ни одна душа к источнику подойти не смогла. "Серые волки" все-таки рыскали по дворам и отыскивали воду для сражающихся, поили бойцов прямо под огнем. С северной высоты банда Сурхая обстреливала каждую пядь земли. Тяжелым рывком разбойничья ватага обрушилась на южные стены, разгромила немногочисленных защитников, сравняла с землей весь ежевичник, забросав его сваленными чинарами, тамарисковыми прутьями и камышом, через прорыв потоком растеклась по городу и овладела всей южной частью города. Маленький островок борцов, возглавляемых местным учителем, продолжал еще свой боевой труд до самого вечера. Верхняя часть города с болью наблюдала, как постепенно тает этот островок из живых борцов, не имея возможности прийти им на помощь. Наконец и последний десяток, среди которых был и учитель Мамед-Ибрагим-Халил-Рза, был смят; и воодушевленные победой давудовцы несколько раз издали клич: "Аллаху акпер!"
   Бледный от пережитого, Шахпеленг отыскал Гаджи Лютвияра.
  -Учитель, ты видел...
  -Да, я все видел. Лучше бы я вовсе ослеп.
  -Но теперь выходы из города все захвачены, и лаза тоже нет.
  -Придется тебе отсюда, с северной стены пробиваться...
  -Да там шайка Сурхая мыши не даст проскочить!
  -Мы отвлечем разбойников! Оставить здесь на поругание врагу девиц-молодиц нельзя! Ты же не хочешь, чтобы наших шемахинок в Ахалцихе на невольничьем рынке продавали?! Ты слышал пословицу: "пропал, как Шемаха"? Наш город проклят!
  -Может, еще приспеет помощь,- промямлил Шахпеленг, сам не веря себе.
  -Никаких - может! Какая от наших соседей помощь?! Прискачут от силы человек сорок-пятьдесят, весело, беспечно, как на свадьбу! И погибают, даже не успев оружия в ход пустить. Вояки!
  -Мы тоже виноваты,- не выдержал Шахпеленг.- Отступаем, а им оставляем полные дома. Надо сжигать все, чтоб враги не зарились на еще большее!
  -На что нам дома и имущества, если нам погибнуть суждено?!
  -А эти палачи нас убьют - и все заберут!
  -Пусть подавятся да-а!
   Нет, с этими взрослыми не поспоришь. А еще учитель медресе! Как же он не понимает, что земля должна гореть под ногами врага?!
  -Так ты берешься провести девушек и детей?
  -Да. Только бы ночь выдалась темная.
  -Темная-нетемная, нам уже не до того! Надо спасти хоть кого-то, кто бы потом, после нас возродил Шемаху!
   Шахпеленг к мечети пробрался, к бабушке, рассказал о предстоящей вылазке.
  -Давай и тебя проведу, бабушка!
  -Мне проводники не нужны...
  -Тебе лучше уйти отсюда.
  -А на кого раненых оставлю?
  -Они так и так погибнут. Бандиты раненых в плен не берут, они их добьют, и тебя с ними!
  -Мои уши не слышали этих слов! Это не мой внук призывает меня к измене!
   Мальчика от взгляда старухи бросило в жар. Опустив голову, вышел из мечети и тут же попал под обстрел. Пришлось убираться оттуда уже ползком.
   Вдруг увидел Валиду. Она прижалась лицом к стене одного дома и стояла, замерев. Шахпеленг подскочил к ней, насилу оторвал от стены и увлек за угол, в более безопасное место.
  -Ты что, с ума сошла?! - орет.
  -Отец погиб... - дрожа всем телом, но не плача, цедит девочка. - И мама... умерла.
  -Как умерла?
  -Смотрела сверху, как погибает отец под мечами... и умерла...
  -Давай я тебя выведу ночью из Шемахи!
   Валида молча покачала головой.
  -Почему не хочешь?
  -Буду Исмаила искать... Он без вести... пропал, а я... я все равно буду искать.
   Такую разве уговоришь? Вторая Салтанет!
   А тут еще Эльсевар! Сидит под огнем прямо на дворцовой площади. Один на безлюдной площади. От выстрелов булыжники трещат, а он сидит себе без движения, как египетский фараон. Шахпеленг перебежками устремился к приятелю.
  -Ты чего, - кричит, - под огнем сидишь? Шайтан ум у тебя украл?!
  -Я устал, - отвечает, - я устал ждать, когда меня убьют... Сестренку наповал... Мать снарядом... А я все жду и жду...
  -Не будь дураком! - орет на него Шахпеленг. - Ты сейчас знаешь, как нужен? Сегодня ночью мы должны женщин вызволять отсюда! Понял?
   Все-таки парней уговаривать гораздо легче, чем женщин. Слава Богу, удалось уговорить Эльсевара, который даже оживился, когда понял, что он будет спасать своих горожанок.
   Шахпеленг и много лет спустя как кошмарный сон вспоминал эти предательски ясные ночи, когда он чуть ли не на виду у врага вслед за женщинами и детьми спускался в ров и потом выводил беженок из гряды Шемахинских гор. Этот опасный и изматывающий марш-бросок туда - в мирную равнину, и обратно - в огненный ад Шемахи пришлось ему проделать почти без передышки трижды. Во время второй вылазки были убиты Эльсевар и Магомет. Их заменил Али-Мухтар-бек, которого снабдили письмом к карабахскому султану. И велено было Шахпеленгу доставить маленького бека с его важным письмом в Ханкенди и привезти ответ.
   В этот последний раз он успел повидаться с бабушкой в мечети только после наступления темноты, потому что все близлежащие улицы обстреливались. Разумеется, бабушка и не думала покидать своих раненых, да Шахпеленг и не пытался уговорить ее. Бабушка сунула мальчику за пазуху маленькую книжку Корана, без слов поцеловала его в лоб и выпроводила из мечети. С тяжелой душой покидал он город. Увидит ли еще в живых всех тех, кого оставляет здесь среди крови и огня?
   " "
  
   "
   Беженки рассеялись по селам, прилепившимся у юго-западного подножия Лянгябизского хребта. Али-Мухтар-бек имел при себе деньги, и мальчикам удалось выторговать у одного крестьянина старую кобылку, на которую они уселись вдвоем и пустились в дальний путь, к Карабахским горам.
   Не успели проехать и двух фарсангов, как встретился им отряд всадников, снаряженных на помощь шемахинцам карабахским султаном. Мальчики окинули презрительным взглядом жиденькое войско, коротко поведали о положении оставленного ими города и продолжали путь.
   В Ханкенди прибыли ясным летним днем. По городку спокойно расхаживали карабахские жители, как будто и не было никакой войны, не лилась рекой кровь и не громили их соотечественников там, за Лянгябизским хребтом.
   А здешний султан, которого все величали ханом, сидел во дворе своего дома и играл как ни в чем не бывало в нарды со своим наибом. Он приветливо принял прибывших. Прочтя письмо, обласкал Али-Мухтар-бека, даже прослезился. По мере рассказа о разгроме Шемахинской крепости султан темнел лицом. Вдруг со злостью бросил зары на игральную доску.
  -Выходит, оплошали мы: мало воинов послали против Давуда! Даже сотни не наберется.
  -Да будет здоров султан! - возразил наиб. - Все люди на летовках, некого сейчас послать. Вы свой долг выполнили: самолично написали гянджинскому и шекинскому ханам. Пусть бы и они палец о палец ударили!
   Султан успокоился и велел созвать аксакалов на совет. А слугам велел выкупать и приодеть мальчиков.
   Пока Шахпеленг и Али-Мухтар-бек купались, одевались и обедали, аксакалы держали совет. Но мальчики на тот совет не попали. Они, сидя на ковре перед скатертью с яствами заснули, как убитые, и проспали мертвым сном до следующего утра.
   Теплые лучи карабахского солнца разбудили мальчиков, и они, обнаружив себя в чистой мягкой постели, некоторое время пытались припомнить, как сюда попали.
   На стене висело огромное зеркало, с полу до потолка. Шахпеленг подошел к нему, вгляделся в свое отражение, потрогал чистую повязку на голове. Ах, да! Вчера старую повязку с него чуть не с кожей содрали. Он заметил в зеркале отражение Али-Мухтар-бека, не сводящего с него восхищенного взгляда.
  -А у меня даже царапинки нет, - с горечью сказал мальчишка, хотя уж царапин-то на нем было достаточно.
   И вдруг с глубокой любовью:
  -Как бы я хотел быть похожим на тебя, Шахпеленг!
   А сам, жадный, даже разок не дал выстрелить из своего ружья! Впрочем, гордый Шахпеленг ни разу и не просил его, надеялся, что сам догадается. Так и не догадался.
  -Ты и сам не плох... - благодушно сказал Шахпеленг, отходя от зеркала.
   Они вышли на эйван, спустились во двор, где суетились ашбазы и их помощники. Оказывается, все ушли в мечеть: объявлен траур по погибшим шемахинцам, а в полдень будут поминки. "Лучше бы помощь посылали, а поминки не убегут", - подумал Шахпеленг.
   Мальчики ушли с присоединившимся к ним Назар-беком, сыном султана, к роднику, вымылись там и, не отвечая на назойливые расспросы мальчика, посидели под тенистой алычой. После шемахинского столпотворения эта тишина и нежная прохлада Карабахских гор навевали дремоту, вносили покой в сумятицу души. Хотелось молча отдаться этому покою, но этот несносный мальчишка жужжал, как назойливая муха, над самым ухом:
  -Ты своими руками разбойника бил, да? А ты сколько их убил? Прямо из этого ружья стрелял? Сам? Своими вот этими руками?! А куда ты бил врагов: в живот или в голову? А когда вы убивали их, они что делали?!
   Избавиться от этого навязчивого не было никакой возможности, и мальчики с досадой побрели назад, к дому, где уже был приготовлен эхсан для поминального обеда.
   Шахпеленг ожидал, что хотя бы после обеда начнутся приготовления для помощи шемахинцам. Но после жирной трапезы карабахцы сели снова за молитву. Да что же это такое происходит?! Там, может, последние шемахинцы с жизнью прощаются, а эти люди нашли время и повод молитвами заняться?!
   Со зла мальчик залез на тутовое дерево, свесил ноги, сверху созерцает всю эту молящуюся братию. В промежутке между молитвами султан, случайно подняв глаза, увидел сидящего на дереве Шахпеленга.
  -Айа, ты что там делаешь? - удивился он.
  -В носу ковыряюсь.
  -Тебе больше делать нечего?! - озадаченно спросил султан.
  -Когда старшие от безделья в усах роются, то безусым, вроде меня, остается только в носу ковырять.
  -Длинный же у тебя язык!
  -Не будь языка, выклевали б вороны глаза.
   Султан и его приближенные, ошеломленные дерзким ответом, с полминуты молчали, уставившись на мальчика. Потом султан изволил рассмеяться, и захохотали остальные.
  -Всыпать бы ему плетей, - подсказал наиб сквозь смех.
  -Этому языкастому Давуд и Сурхай так всыпали, что он и старших-младших позабыл, - усмехнулся султан.
  -Они и другим по одному всыпят, пока соседи вместо помощи будут погибающим молитвы посылать!
  -Хан! Позволь мне проучить этого наглеца! - вскричал сотник, в порыве негодования вскакивая с места.
  -Его жизнь проучит за неучтивость к старшим и за неблагодарность, - сухо сказал султан.
  -Да будет здоров хан! - сказал наиб. - Этот мальчишка - карабаглинец, внук старухи Салтанет. Он твой подданный...
  -Вы бы так усердно в военных делах мне советы давали! - отрезал султан. - А ты, мальчишка, сидя в корабле, с корабельщиком не воюй. Хоть не должен я перед тобой отчитываться, а знай: выше верблюда - слон, а выше меня - гянджинский хан. Я жду его распоряжений и его войск. Понял, осленок?!
   Шахпеленг с виноватым вздохом соскочил с дерева.
  -Прости, дядя хан.
  -Аллах простит.
  -Я свое дело сделал: привез Али-Мухтар-бека с письмом, а теперь позволь мне уехать...
  -Куда?
  -Как куда? - вскричал теперь и Али-Мухтар-бек. - В Шемаху! Там моя мать сражается! Мы должны быть там, с ней!
  -Твоя мать отписала мне, чтобы я тебя обратно не отпускал! Ты останешься здесь, пока мы не освободим твой город.
  -Не хочу! Я не останусь здесь! - завизжал Али-Мухтар-бек.
  -Заприте бека! - велел султан сотнику. - А этот языкастый свободен.
   Али-Мухтар-бека двое слуг поймали и, подхватив подмышку, унесли в дом.
  -Шахпеленг! - кричал тот. - Не уезжай без меня! Я тоже с тобой!
   Шахпеленг молча отправился в конюшню. Там он оседлал и взнуздал отдохнувшую кобылку. И хотя это скотинка принадлежала не ему, а его маленькому другу, он счел себя вправе сесть на нее и выехать с султанского двора.
   " "
   "
   Ночью в Мильской равнине Шахпеленг сделал короткий привал, чтобы дать лошади отдохнуть и самому размять ноги. Стреножил кобылку, чтобы, попаслась, а сам разложил костер, остерегаясь волков или шакалов. Сидя на валежнике, мальчик осторожно массажировал ноги. Он не чувствовал пока голода, потому что днем сытно пообедал. Легкая дрема одолевала Шахпеленга, хотя надо было бодрствовать. Вдруг вдали послышался стук копыт, и лошадь Шахпеленга призывно заржала. Шахпеленг насторожился: люди сейчас опаснее зверей. На всякий случай отбежал от костра подальше и спрятался в кустах тамариска.
   К костру подскакали два всадника. И кто же? Али-Мухтар-бек и Назар-бек. Заозирались вокруг и давай голосит:
  - Шахпеленг! Шахпеленг! Ты где?
  -Чего орете? Режут вас, что ли?- проворчал Шахпеленг, выбираясь из зарослей.- Как вы здесь очутились?
  -Мы убежали!-в восторге вскричали мальчишки.- Мы тоже с тобой на войну! Возьми нас с собой!
  -Вы с ума сошли?! Сейчас хан пришлет за вами погоню!
  -А мы давай убежим!
   Убегут они, как же! Только этих сосунков не хватало Шахпеленгу, особенно шести-семилетнего Назар-бека. Да над Шахпеленгом весь Ширван потешаться будет!
  -Ты возвращайся к отцу!- сказал Шахпеленг сыну карабахского правителя.-Мал ты еще, чтобы в бой идти.
  -Что?! Никуда я не вернусь!- вскричал возмущенный Назар-бек.- И вовсе я не маленький!
   Шахпеленг понял, что этот настырный не отвяжется, сплюнул от злости: с какой мелкой шпаной приходится иметь дело! Но не выдавать же беглецов! Отроду Шахпеленг никого не предавал.
   Пришлось поспешно седлать кобылу.
  -Придется свернуть на Сальянскую дорогу, чтобы оторваться от погони,- проворчал он.- Крюк делать! Еще и на Геглярский перевал подниматься.
   Его обидел тон Панах-Али бека, и он подумал, что если повезет, то он постарается в Гегляре отвязаться от этих начальников.
   Всю ночь скакали на юго-восточном направлении. Утром, на заре Шахпеленгу удалось вспугнуть и подстрелить жирную куропатку, использовав для этой цели ружье Назар-бека. Они наспех зажарили на костре и съели птицу без соли и хлеба. Маленький бек клялся, что никогда ничего вкуснее даже не пробовал за всю его жизнь!
   На Сальянском большаке встретили отряд сальянского султана, спешившего на помощь шемахинцам. Шахпеленг знал, что жена Гасан-хана приходилась двоюродной сестрой бабушки. Однако, когда подозвали его к султану, мальчик о родственных отношениях и не заикнулся. Рассказал о положении, в котором оставил город.
  -А тебе не стыдно в такое пекло малых птенцов тащить?- упрекнул его султан.
  -Они только до Гегляр доедут. Там я их оставлю, - промямлил Шахпеленг.
  -Мы в Шемаху!- возмущенно пискнул Назар-бек.
  -Молчи!- прошипел Шахпеленг, выразительно подмигнув ему.
  -Да, мы...это самое...в Гегляр,-сразу заюлил сообразительный мальчишка.
   Одолев подъем, вступили в Гегляр, откуда открывался вид на странно затихшую Шемаху. Гегляр тоже обезлюдел, во всем селе ни души не было, многие дома - с выломанными дверями, а внутри - пусто. Мужчины все нахмурились, а два маленьких бека возбужденно переглянулись: в пустом селе их не оставят! Однако взрослых больше всего занимало состояние Шемахи. Пришпорили лошадей.
   Город был уже полностью на виду. Но он как будто вымер. Нигде никого, ни движения, ни звука. Только слабо дымились развалины. Да разок послышался одинокий вой собаки.
   Створки сломанных ворот лежали на земле у развалины стены. Вдруг из этого проема вышла старуха Салтанет. Не глянув на всадников, прошлепала босыми ступнями по пыльной дороге к большому камню на обочине дороги и тяжело опустилась на него. Волосы ее были растрепаны, келагай сполз на спину. Вся одежда, руки, ноги старухи были в засохшей крови. Но бабушка жива!
  -Как там?.. Салтанет, как у вас там?- громко окликнул старуху Гасан-хан.
   Старуха не ответила, тупо уставившись на гребень горы.
   Шахпеленг спрыгнул с седла и подбежал к бабушке.
  -Не ходи туда, Шах,- вымолвила Салтанет.- Там уже все - шехиды... Их даже оплакать некому: и согбенных стариков уничтожили.
  -А Медина-ханум?- спросил султан, спешившись и подходя к старухе.
  -Ее во дворце окружили - она заперлась и заживо сожгла себя.
  -Там сейчас давудовцы?
  -Они какую-то весть получили - часто Гянджу упоминали - еще ночью награбленное нагрузили на верблюдов и лошадей и подались в сторону Чухур-юрта... Там, в мечети, пятеро тяжелораненных...У меня уже сил нет, а вы помогите им.
  -А Исмаил и Валида? - спросил Шахпеленг.
  -Не видела, не знаю ничего.
  -А как ты уцелела?
  -Лучше бы и мне с Мединой сгореть... Вот, стукнули сюда в голову - я и память потеряла. А когда пришла в себя, отлежалась среди мертвых.
   На голове старухи была кровавая, спекшаяся ссадина.
  -Где Али-Мухтар-бек? Ты доставил его в Ханкенди? - спросила она.
  -Вот он, здесь! Не захотел там оставаться.
   Салтанет с трудом поднялась и подошла к сыну шемахинского хана, который сидел, склонив голову к луке седла, и молча заливался слезами.
  -Твоя мать желала, чтобы ты уехал к карабахскому хану, другу твоего отца, - сказала она. - Ты должен выполнить последнюю волю матери!
   Али-Мухтар-бек в ответ судорожно вздохнул.
  -Конечно, он поедет к нам! - воскликнул Панах-бек. - Только надо сначала вспороть живот Давуду и Сурхаю!
   На возглас юноши взрослые даже не улыбнулись.
   Бабушка Шахпеленга попросила внука найти в маслиновой рощице и привести ее ослицу Анаш.
  -Она не могла далеко уйти: я ее осленка погребла в роще, - сказала она.
   Шахпеленг разыскал в маслиновых зарослях отощавшую до костей Анаш. Увидев Шахпеленга, животное вытянуло к нему свою грязную морду со следами слез и жалобно заржало.
   Когда мальчик вернулся к городским воротам, бабушка все так же сидела, скорбно покачиваясь, на камне. Около нее понуро стоял юный бек, а его конь внизу щипал траву.
  -А где люди Гасан-хана? - спросил Шахпеленг.
  -Сами вошли в город, а меня не пустили, - с обидой ответил Али-Мухтар.
   Сальянцы скоро вернулись, ведя своих лошадей на поводу. Скорбное их молчание было красноречивее слов. Они привели с собой обливающегося слезами синеглазого Пасвана и пленного давудовца.
  -Почему их заперли в подвале ханского дворца? - спросил Гасан-хан.
  -Неисповедимы пути господни, - вздохнула Салтанет. - Подумать только: мужественные игиды, подобные Рустам-Залу, погибли, а эти исчадия ада до сих пор живы... Надо отпустить их, раз нет на их смерть воли Аллаха.
  -Как это отпустить?! - возмутился Шахпеленг. - Этот Пасван - предатель! Его в темницу бросили за сговор с врагом! А этот - давудовский лазутчик!
   Мужчинам не понравилось то, что мальчишка перечит старшим, и они недовольно покачали головой.
  -На них нет крови шемахинцев... - устало объяснила бабушка.
  -Будьте жертвами этой старухи! - сказал Гасан-хан. - Идите.
   На пленных его слова, кажется, не произвели никакого впечатления. Лазутчик стоял, опустив голову, а Пасван, размазывая по лицу слезы, скулил: "Вай, мои дети! Вай-вай!"
  -Вы свободны! Убирайтесь отсюда! - повысил голос султан.
   Оба бывших узника потоптались на месте, потом подались в сторону маслиновой рощи. Плечи опущены: такие жалкие и такие безобидные!
   Шахпеленг сплюнул им вслед, отвернулся. Сальянцы, задрав головы, смотрели вверх: на Аксуинском перевале показалось чье-то войско.
  -Тыщи две-три, не меньше, - определил сотник сальянского султана.
  -Может, карабахцы? - предположил его правитель.
  -Это, наверно, гянджинцы приспели к поминкам шемахинцев, - сказала Салтанет. - Прибыли обмывать убитых...
   Ее слова задели сальянцев, и они, смущенно отвернувшись, поскакали навстречу гянджинцам.
   Только они удалились, как появились двое всадников со стороны Бакинского тракта.
  -Гей, бабушка! - закричал один из них. - Что это так безлюдно у вас? Как вы тут?
  -Как в аду! - ответила бабушка Салтанет.
  -Что так? А нам вот нужно письмо передать шемахинской правительнице!
  -Опоздали, сынок. Уже нет ни Шемахи, ни ее правительницы...А что за вести у вас?
  -Корабли Петруса осадили Дербент! Дербендцы просят помощи у бакинского султана, а тот - в Шемаху за помощью послал!..Что теперь делать?
  -Привезите воду из источника Зем-зем и оживите шемахинцев...
  -Неужто все полегли?
   Бабушка тихо запела:
   -В Шемахе оступилась я,
   И с горы свалилась я.
   Закипел котел несчастий -
   Заживо сварилась я!
  
   В Шемахе ручей найду!
   Весь в крови ручей найду.
   Ни слезинки не пролив,
   Смерть свою в ручье найду!
  
   Шемаха, не жди добра.
   От врага не жди добра!
   Праздник превратился в траур -
   Улицы в крови с утра...
   " "
  
   "
   На месте стойбища, кроме золы от очагов, ничего не нашли. Значит, карабаглинцы раньше времени решили оставить летовку и переселиться в гышлаг. Ведь опасно пасти отары вблизи тех мест, где безнаказанно орудуют банды грабителей.
   Похудевшая от пережитого Салтанет на своей облезлой ослице и трое подростков верхом на лошадях пустились в путь. Перевалив Лянгябизский хребет, спустились на Ширванскую равнину и повернули на юго-запад.
  -Никаких городов и сел, никаких караван-сараев!- решила Салтанет.- Сейчас мне все люди противны. Я уже не ручаюсь за себя!
   Поехали в Карабах, минуя большаки и населенные пункты, прямо по знойной степи. Однако даже в безлюдной степи невозможно избежать встречи с людьми, если тебе этого не хочется.
   Попалась им на пересечении проселочных дорог толпа женщин в черных одеяниях. Они шли себе молча, но, заметив группу всадников, по обычаю траура стали бить себя по груди с возгласами "шахсей-вахсей".
  -Ай женщины, что случилось?- окликнула их встревоженная Салтанет.
  -Беда на нашу голову!- тут же оборвав "шахсей-вахсей", воскликнули плакальщицы.- Камень пал на наши головы!
  -Банда какая-нибудь напала на вас?!
  -Нет, не дай Бог! Мы идем в Кюрдамир на поминки по шемахинцам. Надо же оплакать шехидов!
  -Ах, вы плакать идете!- так и взорвалась Салтанет.- Да вас самих пора оплакать! Вы же не люди, а живые трупы! Чучела!
  -Аз, чтоб язык отсох у тебя!- загалдели возмущенные женщины.- Что мы тебе сделали?! За что поносишь нас?
  -Это у вас, когда не надо, языки поотсохли! Не могли своих мужчин на подмогу шемахинцам послать! А объедаться за счет мертвых готовы! Чтоб у вас животы повспучило!
   Не будь рядом юнцов, досталось бы старой Салтанет!
  -Откуда только встретилась ты нам, старая ворона?!- обиженно кричали женщины.- Иди своей дорогой! Не вынуждай нас при мальчиках ругать тебя! Да усмирит тебя Господь! Под язык сахар положи, когда с людьми говоришь!
  -Да я и говорить-то с вами на одном языке не хочу!- кричала в ответ Салтанет, пытаясь вырвать из рук Шахпеленга ослиные поводья.
  -Ну, тогда говори со своей Анаш!- взбесился и Шахпеленг.- Что случилось? С тобой двух шагов не пройдешь - скандал! Только мне бабьих потасовок не хватало! Уходят они - и ты отвернись!
  -Замолчи, негодник!- пришла в бешенство бабушка.- У меня сердце в грудь не вмещается - сейчас лопнет!
   Шахпеленг испугался. Он впервые видел свою бабушку в таком состоянии.
   И вдруг старуха вскинула руки к небу и выкрикнула с невыразимой болью:
  -Господи! Есть предел всему разумному! Почему же глупость человеческая так беспредельна!
   Она ударила свою Анаш, помчалась к берегу Гекчая. Притихшие ребята поскакали вслед за нею. Старуха спешилась и прямо в одежде ринулась в воду.
  -Утонет!- вскрикнул Назар-бек.
  -Нет, она знает, что здесь мелко.
   Старушка погрузилась в речной поток по самые плечи, то окунает лицо в воду, то черпает воду ладонями и хлещет себе в лицо.
   Вышла на берег уже успокоенная, освежившаяся.
  -Испугала я вас?- спрашивает виновато.- Вы бы тоже искупались. Вода бодрит и силы придает.
   Она осталась на берегу, сторожить лошадей, а мальчишки стали, забыв все горести, купаться, плавать, плескаться и дурачиться.
   Вместе с бодростью и свежестью пришел и голод. Никаких съестных припасов с собой не было.
  -У меня в хурджине всегда черствый чурек был,- посетовала бабушка. - Но разве эти звери оставили бы хурджин, если они даже на ослиную попону позарились?
   Шахпеленгу удалось из ружья Назар-бека подбить пару фазанов. Поджарили на костре и уписывали за обе щеки, забыв о соли и хлебе.
   До Ханкенди доехали без всяких приключений, сдали беглых беков карабахскому правителю и повернули в сторону родного села, их обычного зимовья. В Карабаглах появление Салтанет и ее внука произвело переполох: их уже считали погибшими, хотя от поминального эхсана пока воздержались. Теперь возбужденные от радости сельчане группами приходили приветствовать Шахпеленга и его бабушку.
   Все вещи из юрты Салтанет, уложившиеся в один мафраш, были доставлены ей на дом, но не распакованы. Овец же их пас вместе со своей отарой старший брат Керима, Гасан. Сам Керим еще не мог подниматься. Он лежал дома на высоко взбитых подушках с перевязанной головой. Лицо у него отекло, а вместо глаз были одни щелочки. Бабушка Шахназ и Азертадж предупредили Шахпеленга, что Кериму много говорить нельзя.
  -Не обращай на них внимания,- фыркнул Керим,- рассказывай, как там после нас? Удержали Шемаху?
   Шахпеленг рассказал что знал.
  -А этот мальчик, который помог тебе меня вызволить...как его?
  -Исмаил?.. Он без вести пропал. Наверно, тоже погиб, как его отец, и сестра его Валида...Знаешь, какая храбрая девочка! Вся семья погибла!
   Керим молча закрыл глаза. Наверно, вспомнил Фархада. И Шахпеленг думал о Фархаде, но только он не мог говорить о нем. Потом Шахпеленг ходил проведывать Айдына. Но и с ним он ни разу не заговорил о Фархаде. Да и зачем? Фархад...он же в душе каждого из них навсегда. Он же стал как часть себя, но разве о себе говорят?
   От безделья Шахпеленг решил было пасти овец, но Гасан заметил, как уныло тащится мальчишка вслед за скотом, и посоветовал ему заняться чем-нибудь другим.
  -Чего тебе здесь маяться? Всегда я ваших овец пас, а теперь мне в тягость,что ли? - сказал он.- Лучше иди помогай своей бабушке по хозяйству. А то столько лет уже попусту учишься. Не стыдно тебе? Она у тебя одна, без подмоги!
   Шахпеленг с огорчением глянул на Гасана. Какие они разные, эти братья! Ни покойному Фархаду, ни Кериму в голову бы не пришло с презрением говорить об учебе. А Гасан болтает такие глупости, хотя он старше и братьев, и Шахпеленга.
  -Я снова уеду учиться!- с вызовом сказал он.
  -Разбаловала тебя твоя бабка! Я бы на ее месте впряг тебя в работу, да еще кнутом бы отметелил.
   Слава Богу, что Гасан на своем месте, бабушка - на своем, и Шахпеленг не на чужом. Правда, еще рано заговаривать дома об отъезде, но через неделю-другую он настоит, чтоб бабушка отпустила его в Тебриз учиться в медресе, знаменитом на всем Востоке. А пока Шахпеленг стал помогать по хозяйству: собирал где хворост, где кизяки на зиму, косил и сушил сено, ездил на агдамский базар за покупками. А вечерами навещал своих друзей и пересказывал им содержание поэм Низами и Фирдоуси.
  -Выздоравливай скорее,- иногда торопил он Керима.- Что у тебя за башка такая слабая? У меня уже давно рану коркой затянуло! Вот он я - хожу!
  -Может, у тебя вместо головы студень - вот и затягивается коркой так быстро, - усмехался Керим. - А у меня обыкновенная человеческая голова. Неспроста ты так заботишься обо мне. Говори честно, в чем дело?
   Шахпеленг, конечно, увиливал от прямого ответа, но как-то не выдержал, признался:
  -Хочу уехать в Тебриз. Оставлю на тебя бабушку и уеду учиться.
  -А-а, так бы и сказал, что у девушки-смуглянки свои приманки. Думаешь, бабушка отпустит тебя так далеко?
  -Не отпустит - убегу!
  -Дурак! Разве можно такую бабушку обманывать? Лучше упроси ее.
   Легко сказать: упроси ее! Если бабушка упрется - ничто ее не поколеблет. С другой стороны, Шахпеленг не раз и не два убегал, присоединившись то к проезжим канатоходцам, то к индусам-огнепоклонникам, то к паломникам-мусульманам. А толк какой? Куда бы ни направил свои стопы внук, через месяц-полтора бабушка нагоняла его и без всяких упреков, с шутками-прибаутками, весело, но непреклонно водворяла мальчишку в его родной и привычный мир.
   Когда Шахпеленг заговорил об учебе, Салтанет сразу и легко согласилась:
  -Конечно, надо учиться, сынок! Недоучка хуже необразованного: всякую ересь несет. Поедем в Сальян. Там, ты знаешь, моя двоюродная сестра живет, Кабулы, жена Гасан-хана. Будешь учиться там.
  -Там нет медресе. Лучше поехать в Тебриз или в Гянджу...
  -Тебриз - огромный город. Там собака своего хозяина не узнает! Ты там пропадешь, как Шемаха пропала! Нечего тебе в такую даль уезжать. А про Гянджу и не заикайся.
  -Чем же тебе Гянджа не угодила?
  -В Гяндже мошенники живут! Пятьдесят лет назад гянджинские жулики обманом отняли у твоего деда карабахскую чистокровку! Не конь был - огонь! Грива - чуть не с аршин! Яблоки -глаза огонь мечут!.. А дед твой до сих пор не отомщен.
  -За пятьдесят лет его враги состарились, а то и умерли. Кому мстить?
  -Враги не умирают. Они бессмертны!
  -Я не собираюсь убивать стариков.
  -Зачем их убивать? Они сами умрут. Надо мстить в высоком смысле. Ты стань большим, нужным для народа человеком, будь примером для всех - это и будет твоей местью...
  -Хорошо, научи как большим человеком стать.
  -Сначала перестань скалить зубы! Потом поезжай в Сальян, окончи моллахану...
  -Да! И стану моллой.
  -Не моллой, а человеком, балбес ты этакий!
  -То есть, молла - не человек...
  -Господи, этот авара меня с ума сведет!
  -Я окончил шемахинскую моллахану, и мне другой не нужно!
   Споры на эту тему продолжались до самой осени.
   Наконец, бабушка вышла из этих споров победителем. И как только Керим смог подняться на ноги и даже усесться на своего коня, Салтанет и Шахпеленг засобирались в дорогу, в Сальян. Правда, Керим и Айдын были огорчены отъездом своего дружка, который недорассказал им поэму Низами Гянджеви "Хосров и Ширин". Но огорчайся - не огорчайся, а расстаться придется, потому что эта маленькая упрямая семейка всегда живет по своим правилам, которые подходят только им самим.
   " "
  
   "
   Рано утром Керим пришел провожать Шахпеленга и застал друга за чтением ясина (заупокойной молитвы). Он сразу догадался, по ком молится мальчишка.
  -Это для Фархада?- тихо спросил он, когда Шахпеленг кончил.
  -Да. Он мне приснился.
  -Прочитай и от моего имени.
   Когда Шахпеленг что-либо делает потому, что его вынуждают к тому, у него все получается не так, как хотелось бы. Ведь только что один на утренней зорьке он читал молитву с таким упоением, как будто с самим Фархадом разговаривал. А как только приступил к молитве по просьбе Керима, как будто выдохся: и в горле запершило, и под ложечкой засосало, и даже спазмы в голове начались, как тогда, после ранения. Через силу дочитал до конца.
  -Ты от себя читал - словно мугам пел, - недовольно заметил Керим, - а как по моей просьбе - будто козел по круче проскакал.
  -Думаешь, легко два раза подряд одно и то же читать? В следующий раз я сначала от тебя прочитаю, а потом - от себя.
   Сборы были недолгие. Бабушка верхом на Анаш, а Шахпеленг пешком тронулись в путь. Встречные односельчане, расспросив их о цели поездки, желали им доброго пути и успехов. Только языкастая Кябутар бросила им:
  -Учиться везешь Шахпеленга? Как же, ведь дед его и бабка были ученые, надо и этому разгильдяю в очаг науки попасть!
  -Откуда тебе знать сладость науки?- проворчала Салтанет.- Как говорится, дома не варили, соседи не дарили.
   И сварливая Кябутар прикусила язык.
   Шахпеленг по дороге заглянул к Айдыну, но не застал: оказывается, Айдын ушел с отарой. Друг называется! Вон Керим спозаранок пришел, простился по-человечески, а этот...
  -А ты что же, Салтанет, не могла у соседей лошадь или осла одолжить?- упрекнула мать Айдына, Хумар.- Как же он пеший до Сальян дойдет? Я бы одолжила вам нашего осла, да Джейхун на нем еще с вечера на мельницу ушел - до сих пор не вернулся.
  -Плод учения сладок, когда к нему через трудности добираются,- ответила бабушка.- Шахпеленг закален в дорогах, он дальнего пути не боится.
   Окутанное туманом село осталось позади. Пока спускались вниз по тропе, туман рассеялся. Салтанет оглядела расстилающуюся перед ними долину, улыбнулась:
  -День будет теплый.
   Позади них раздался стук копыт. По тропе скакали вниз Азертадж с Рафигой, сидя верхом на одном коне.
  -Дедушка прислал лошадь для Шахпеленга, чтоб не тащился в такую даль пешком, - сообщила Азертадж, спрыгивая с седла. - Шахпеленг, помоги Рафиге слезть.
   Но Рафига сама соскочила на землю. А обрадованный Шахпеленг соколом взлетел на скакуна.
  -Подожди, Шах, - сказала Азертадж, - я тебе красивую тюбетейку соткала. Возьми, примерь.
  -Зачем мне тюбетейка? Я не маленький, у меня папаха есть!
   Настырная Азертадж заставила его снять папаху и напялить на темя расшитую мелким бисером тюбетейку, полюбовалась, осталась довольна.
  -Мой братик будет самым красивым в Сальяне, - говорит.
   Схватила мальчишку за ворот, притянула к себе и чмок в щеку!
  -Шах, привези нам невестку-сальянку!
   Совсем стыд потеряли эти девчонки!
  -Ты сначала Керима жени! А то он сохнет по одной там...
   Азертадж посмотрела на него с упреком и повернула назад, а вслед за нею - Рафига, которая, пройдя несколько шагов, повернулась к Шахпеленгу и выразительно постучала по лбу.
  -Мне тоже постучать по твоему безмозглому лбу? - спросила Салтанет.
  -Я в эту минуту про Фархада не подумал...
   Вдруг Шахпеленг замПустьетил на косогоре Айдына, который, опершись на посох, грустным взглядом провожал девчат.
  -Айдын! - заорал во всю мочь Шахпеленг. - Я уезжаю!
   Айдын сморщился, подождал, пока эхо затихло, и спрашивает, не отрывая взгляда от девочек:
  -Что ж ты не зашел проститься?
  -Я приходил - тебя уже не было. Чего тебе привезти из Сальян?
  -Сладкий язык! Пусть будет сладок твой язык, мне этого достаточно.
   Это намек на недавний их разговор. Айдын просил передать от него несколько слов Азертадж, а Шахпеленг отбрил его. Хотя Айдын - близкий друг, но Керим ему еще ближе, и сестра Керима - это и его сестра!
   Тут Шахпеленг заметил наверху за валуном пышноусого Гулама, испуганно прижавшегося к камню.
  -Эй, Гулам! - окликнул его мальчишка. - Я уезжаю в Сальян!
  -Счастливо! - пророкотал мощным голосом этот исполин. - А куда эти девчата?..
   Усатый не успел договорить. Айдын вскинул голову и с угрожаю-щим возгласом ринулся на тайного соперника. Гулам сразу понял намерения Айдына и метнулся куда-то за утес, скрывшись с глаз.
  -Айдын, сынок, тебе нельзя драться, у тебя раны едва затянуло! - крикнула бабушка Салтанет.
  -Не бойся, бабушка, Гуламу и в голову не придет обороняться. Айдын его уже дважды лупил, чтоб не зарился на Азертадж. Эта туша только локтем прикрывается, скулит: "Ну чего бьешься? Чего пристаешь? Смотреть нельзя, да-а?" Два влюбленных дурака!
  -Не смейся над чужими чувствами, - оборвала бабушка, трогаясь в путь. - Прогневишь Аллаха - накажет тебя тем же!
   Шахпеленг хмыкнул в ответ. Будь девчонка хоть ангельской кра-соты - он и вполглаза не взглянет. Чего смотреть на этих задавак?!
   Поехали. Но, видно, день выдался особенный. Не проехали и двух сотен шагов, как за спиной услышали цокот копыт и,оглянувшись, увидели догоняющего их Керима. А ведь они уже простились час на-зад! Счастливый Шахпеленг повернул коня и поскакал навстречу другу. Подскакал, с трудом удерживая животное, хотел повернуть его боком, но не получилось. Тогда мальчишка, бросив попытку, прямо с седла прыгнул в объятия друга. Кони от неожиданности шарахнулись в сторону, и друзья, свалившись вниз, покатились по склону, который, к счастью, был довольно пологим, а то не миновать бы беды.
   Керим, охая, поднялся и захромал вверх, к тропе, на которой бил копытом его новый чалый конь. Шахпеленг, догнав друга, хотел под- держать его, помочь, но тот оттолкнул его локтем.
  -Клянусь Кораном, Шах, у тебя ума не хватает. Чего набросился на ме-ня, как кабан?!
  -Я обрадовался!
  -И радуешься ты по-ослиному! Уезжай в свой Сальян и наберись там ума!
  -А чего ты меня догонял?
  -Денег Гасан прислал...
   Сунул Шахпеленгу несколько золотых монет, вскочил в седло и зарысил обратно.
  -До свиданья, бабушка Салтанет! - крикнул уже издали.
  -Будь здоров, Керим! - крикнул Шахпеленг.
  -Чем скорее избавится от тебя, тем здоровее будет, - проворчала Салтанет. - Ни в чем у тебя меры нет!.. Поехали скорее, а то при такой скорости мы и за месяц до места не доберемся.
   " "
  
   "
   Не успели спуститься к подножию горы, как встретили возвра-щавшегося с мельницы отца Айдына, который вел на поводу нагру-женного мешком осла.
  -Доброе утро, ай Джейхун! - поздоровалась Салтанет. - Ты откуда? С мельницы, кажется?
  -С мельницы, чтоб она рухнула! - в сердцах ответил тот, останавливая осла.
  -Так ты не смолол зерно? Почему? Мельница не работала, или мель-ника не было?
  -И мельница и мельник были на месте, чтоб им исчезнуть! Запросил негодяй больше обычного - у меня в глазах помутилось! Схватил проклятого мукомола и головой в муку! Так и вернулся с несмолотой пшеницей.
  -А я думаю, в кого это Айдын пошел такой драчливый? В кого же, как не в отца?!
  -Что-что? Чего еще натворил этот осленок? О Господи, ты дал мне его в наказание!
  -Зачем жалуешься на судьбу? Сын у тебя - вполне достойный парень. Вот только племянника Длиннокосой Кябутар часто поколачивает. Нельзя бить слабых.
   Шахпеленг представил себе "слабого" исполина Гулама и прыснул.
  -А-а, ты про Гулама? - вздохнул Джейхун-киши. - Уже приходила его сварливая тетка, жаловалась. Ей-Богу не понимаю, чего Айдын при- вязался к этому безмозглому бугаю? Чего не поделят?
  -А что тут понимать? - усмехнулась Салтанет. - За что два петушка дерутся, как не за курочку? Твой сын и этот Усач пялят глаза на мою соседку Азертадж...
  -Да ну?! - ахнул отец Айдына. - Сосунки, а туда же!..
  -Какие сосунки? Сам-то в каком возрасте женился? Вспомни.
  -Я...того...Родители женили, - смутился Джейхун.
  -А ты сам не родитель? Пришли сватов по-людски в дом Пирали-киши и сватай девушку за Айдына. Лучше Азертадж найдешь, что ли?
   Растерянный отец влюбленного Меджнуна смущенно отер мгновенно покрывшийся испариной лоб какой-то не первой свежести тряпкой и, не найдя что сказать, хлестнул своего осла. Но тот потянулся к Анаш.
  -Твой осел ретивее и тебя, и твоего сына, - рассмеялась Салтанет. - Видишь, как заигрывает с моей ослицей?
  -Ай ана, на что ему твоя старая кляча!
   Смущенный Джейхун-киши попытался оттянуть своего осла от Анаш, чтобы продолжать путь, но куда там!
  -Это моя Анаш старая кляча?! - возмутилась бабушка. - Да она вдвое моложе твоего длинноухого!
  -Пах! Да ваша безродная тварь шаха Аббаса в люльке видала!
  -Не путай джейраноокую Анаш со своей дохлятиной неизвестной породы!
  -Как неизвестной породы?! Я его осленком в ханской конюшне купил!
  -Хороша чистокровка! Один несчастный мешок на этого ишака нагру-зили, он и хвост опустил! А моя Анаш скачет, как джейран!
  -Эта седая да облезлая - джейран?!
  -Не оскорбляй мою красавицу. Она на версту обгонит твоего висло-ухого!
  -Эта кляча! Моего скакуна! Не смеши людей! Через версту она испустит дух!
  -Давай поскачем на спор!
   Загорелись оба, как два азартных игрока. Салтанет велела внуку снять с Анаш хурджин и перебросить на своего коня. Джейхун-киши сбросил мешок зерна у придорожного солодкового куста.
  -Коли выиграешь, отдам тебе кинжал покойного старика, Джейхун!
  -А если ты, мать, выиграешь, то этот мешок зерна своими руками отнесу к тебе в дом.
   Встали оба всадника рядом, приготовились к скачкам.
  -Айа, Шахпеленг, ты единственный у нас зритель, свидетель и судья! - говорит Джейхун-киши. - Помогай нам Аллах, Мухаммед и Али!
   Смотрит Шахпеленг на сытого, лоснящегося ишака Джейхуна, смотрит на тощую, со впалым животом, седую Анаш. Куда там старой кляче до молодого осла! Бежать - это тебе не лягаться!
   Не выдержал Шахпеленг. Быстро оборвал колючку с засохшего куста верблюжьей колючки, сунул под хвост Анаш. Та мгновенно взбе-силась, прижала колючку хвостом к заду и как рванет вперед. Дорога так и задымилась под ее растрескавшимися от времени копытами.
   Бьет, колотит, тыкает кнутом в ишачий бок Джейхун-киши, пы- таясь увеличить скорость бедного животного. Но куда там! Анаш уже взбивает пыль у самого горизонта.
   Ах, какая досада, что не видят этих скачек ни Керим, ни Айдын! Какое зрелище упустили его друзья!
   И вот уже первым сдался осел Джейхуна. Упал несчастный, споткнувшись о небольшую кочку. Седок соскочил, бьет, бьет несчастную скотину, которая только храпит в ответ.
   Наконец, Джейхун-киши сдернул в ярости с головы своей папаху и хлоп ею о землю.
  -Все! Проиграл! - кричит в бессильной ярости. - Не нужен мне такой осел!
   Шахпеленг подскакал к нему, сочувственно и торжествующе улыбается.
  -И что ты теперь сделаешь с ним? - ехидно спрашивает Шахпеленг.
  -Женю на ослице твоей бабки!
  -Наша Анаш за всякого не пойдет.
  -Насурьми ей глаза, хной гриву облезлую покрась - выдашь замуж за принца.
   И вдруг громко рассмеялся.
  -Вот женщина! Нет, клянусь собой, я восхищаюсь ею! Будь я поэт, слагал бы газели твоей бабушке.
  -Зачем ей газели твои? Лучше пошли ей мешок проигранного зерна!
  -Считай, что мешок у вас. Передай мои поздравления своей несрав- ненной бабке!
   Шахпеленг поскакал вперед. Только через полчаса догнал он свою бабушку. Расседланная Анаш устало валялась на земле, вытянув копыта. Бабушка сидела рядом с ней на палане и с фило-софским видом созерцала колючку, которую держала перед собой.
  -Как ты думаешь, Шахпеленг, каким образом эта колючка попала под хвост бедняжки Анаш? - спросила она у внука.
  -Ветром эти колючки куда хочешь заносит. И под хвост ей могло занести.
  -И самое главное - как вовремя, ай?
  -Охота тебе, бабушка, этой колючкой заниматься, когда Анаш нам четыре пуда зерна выиграла!
  -Да-а, далеко ты пойдешь! Даже не краснеешь, когда подличаешь.
  -Я хотел выиграть...
  -Нельзя выигрывать любой ценой.
  -А ты думала, что Анаш обскачет молодого осла?! - вышел из себя Шахпеленг. - Для чего эти дурацкие скачки устраивала?
  -Во-первых, я хотела развеселить бедного Джейхуна. Жизнь так скучна, что нужно иногда окрашивать ее. Во-вторых, я надеялась, что выиграет Джейхун. И тогда я бы ему сказала: "Видишь, Джей- хун, что такое молодость? Не жди, пока кто-нибудь обскачет твоего Айдына. Скорей сватай за него Азертадж!" А ты мне всю задумку сорвал своей глупой проделкой!
  -Может, я потому и проделал это, чтоб окрасить скучный мир!
  -Тебе надо купить саз или кеманчу, сынок.
   Интересно, что она имела в виду?
   Бабушка отбросила колючку, подошла к ослице.
  -Анаш, джейран моя, - ласково заворковала она. - Отдохнула - и ладно. Вставай, марал мой.
   Анаш лежит себе без движения. Бабушка стала гладить и щекотать ишачью морду. Та вдруг открыла черно-синий глаз, злобно клацнула желтыми зубами, снова прикрыла свой с серой мутью глаз.
   Бабушка в удивлении отодвинулась, постояла, потом снова села на палан.
  -Мне не нужен мешок муки такой ценой, - сказала она, помолчав.
   Шахпеленг подошел к животному, упрямо лежащему на земле с вытянутыми копытами.
  -Эй, Анаш! - закричал он. - Хватит притворяться! Вставай, ишачья порода!
   Он нагнулся к ослиной морде. Анаш вдруг как затрубит жалобно:
  -И-а! И-а!
  -Ожила несчастная скотина! - вскочила с места бабушка. - Неси ей теперь воду!
   Из бурдюка немного напоили животное, потом навесили ему на морду мешочек с зерном. Подождали, пока ослица дохрупала все зерно. А эта дрянь как только нажралась, снова улеглась посреди дороги, откинув копыта и закатив глаза.
  -Да она подлее Дырбышалы!- вышел из себя Шахпеленг.- Ты не видишь, что она притворяется?!
  -Не смей ее бить! Пусть полежит бедняжка, а потом я ее упрошу как-нибудь.
   Когда она упросит? Вон солнце в зените! И облака с севера движутся. А сколько еще пути осталось!
   Салтанет уговаривала Анаш, ласкала, щекотала, но все было напрасным.
  -Давай, бабушка, садись на коня и уедем. А эта подлая притворщица пусть останется здесь.
  -Прошлой зимой мы с ней одни в степи отбивались от волков, - сказала бабушка. - И Анаш мне тогда спасла жизнь. Как же я ее одну брошу? Да ее волки растерзают.
  -Ну, тогда возьми ее в подол и неси!
  -Не скаль зубы, негодник! Помоги сесть на коня!
   Поехали вдвоем верхом на лошади. Салтанет нет-нет да и оглядывалась на свое ослиное сокровище.
  -Лежит предательница и даже морды не поднимет, - ворчала она. - Что за времена пошли?! Даже паршивому ишаку не угодишь!
  -Еще радуйся, что Анаш - не ослица Абу Дуламы. Был такой негр-шут, так его скотина от злости брызгала в людей мочой.
  -Нечего сказать, повезло мне!
   Обогнули холм, который совсем скрыл с глаз Анаш, проехали версты две, а то и три. И вдруг услышали позади себя ослиный рев:
  "И-а! И-а!" Увидели скачущую во всю прыть Анаш, придержали коня, чтоб ослица могла их догнать. Анаш сравнялась с хозяевами, скачет рядом с оглушительным ревом.
  -Бабушка, сжалься над нами! - кричит Шахпеленг. - От ослиного рева даже у собаки голова болит!
  -Эта дура сократит мне жизнь!
   Как только Салтанет пересела на эту ишачью породу, эта дрянь тут же смирно затопала вперед, как будто не она только что показывала свой строптивый нрав.
   " "
  
   "
   Долина все раздавалась вширь, пока не превратилась в бес-крайнюю степь, с начисто выгоревшей травой. За спиной догорал закат, но Салтанет считала, что еще рано останавливаться на ночлег. У Шахпеленга натертые седлом ноги онемели, а бабушка ехала себе спокойно, свесив ноги. Признаваться в слабости было не в натуре мальчишки, и он крепился и помалкивал, нетерпеливо оглядываясь на огромный диск солнца, уже на три четверти скрывшийся за вер- шинами Малых Кавказских гор.
   И только когда солнце полностью закатилось, оставив вместо себя багровые очертания вершин, бабушка, наконец, объявила ос- тановку. Шахпеленг с трудом сполз на землю, едва удержался на дрожащих ногах. Бессильно хихикая от боли, по совету бабушки стал массажировать ноги. А Салтанет стала собирать валежник и раскла- дывать костер. Разожгла их целых три, опасаясь нападения волков или шакалов.
  -Мы с Али-Мухтаром вдвоем ночевали здесь, никаких зверей не было, - уверял Шахпеленг. - А шакалы только издали надрывали себя.
  -То было летом, - со знанием дела говорила бабушка. - Тогда дичи было полно кругом. А сейчас эти хищники от голода на людей нападают.
   Бабушка даже хотела оставить животных нерасседланными, но строптивая Анаш орала до тех пор, пока с нее не сняли палан. Закусили захваченной из дому курятиной. Кур бабушка не держала, это все дары семьи Пирали-киши. А так-то обычно бабушка больших заготовок на дорогу не делает: чурек и сыр с маслом, иногда - несколько луковиц.
   Спали по очереди, вернее, прикорнули на разостланных на земле бараньих шкурках. Из полудремы Шахпеленга (была его очередь бодрствовать) вывел неистовый рев Анаш и испуганный храп лошади. Оглянувшись по сторонам, он увидел множество светящихся в темноте глаз.
  -Бабушка, шакалы! - в тревоге вскрикнул он.
  -Не шакалы, а волки, - сразу определила та. - Держи скот!
   Шахпеленг метнулся к лошади, которая рвала удила, при- вязанные к веткам тамариска. Ухватился за недоуздок, пытаясь успокоить несчастное животное. К Анаш он и не думал подступаться. Ослица со злобным ревом прыгала на месте, лягалась и взрывала копытами землю, готовясь к побоищу. Лошадь в ужасе заржала и поднялась на дыбы, Шахпеленг повис на ее шее. У Салтанет рядом с почти потухшим костром лежали заготовленные ею сучья с намо- танным на концы тряпьем. Старуха стала наспех раздувать огонь, на-бросав на костер сухой травы; наконец ей это удалось, и она подпа-лила факелы, чтобы ими отпугнуть зверей.
  -Бабушка! - кричал Шахпеленг. - Лучше ты держи коня, а отбиваться буду я.
   Бабушка, не отвечая, продолжала разжигать головки сучьев: она ни в чем не любила суетни. Шахпеленгу наконец удалось под- тащить к ней упирающуюся осатаневшую лошадь. Он сунул в руки старухи поводья, подхватил в левую руку горящий сук, а правой вырвал из ножен кинжал и с гиканьем, перепрыгнув через костер, ринулся на волчью стаю.
  -Не отходи от очага! - задыхаясь, крикнула, с трудом удерживая коня, бабушка. - Не дай им окружить себя!
   Волчья стая, испугавшись напора Шахпеленга и огня, вначале подалась назад и даже часть бросилась врассыпную. Но поняв, что мальчишка один и не представляет для них большой опасности, сно-ва стала подтягиваться к одинокому бойцу.
  -Назад, Шах! - вскричала вне себя бабушка.
   Назад же мудрено было отбежать: пришедшая в неистовство Анаш перескакнула через костер и стала бешено носиться вокруг Шахпеленга, не давая возможности даже сориентироваться. Тут ма-терый волк, сделав огромный скачок, перелетел через костер и упал на круп лошади, которая захрапела, забила копытами, скакнула туда-сюда, пытаясь скинуть страшную ношу, но алчный зверь уже намертво врезался в него зубами. Салтанет, ни на минуту не отпус- кавшая поводьев, схватила занявшийся огнем сук и стала им отби- вать лошадь от волка. Но второпях чаще попадала в ошалевшего от боли и страха коня, чем в волка. Шахпеленгу удалось проскочить назад, на помощь бабушке. Изловчившись, он нанес кинжалом удар по хищнику, но впопыхах промахнулся - острие только скользнуло по густой шерсти волка, который рвал когтями и зубами припавшего крупом к земле скакуна.
  -Да отсохнут языки тех, кто мою Анаш называют ослом, а такое трус-ливое животное - конем! - кричала Салтанет, тыкая горящим голов- нем в волка. - И куда смотрели глаза Аллаха, когда он из тебя самца делал вместо кобылы!
   Неизвестно, чем бы кончилась эта неравная борьба, если бы в самый разгар ее не раздались выстрелы, разогнавшие волчью стаю и давшие возможность Шахпеленгу вонзить наконец кинжал в хищ-ного зверя. Волк, отцепившись от лошади, упал на землю, извора- чиваясь в стремлении избавиться от воткнутого в него клинка. Сал- танет уже потухшей головней нанесла зверю несколько ударов по голове. Матерый хищник, припадая к земле, попытался уползти, но Шахпеленг опередил его, вырвал из спины волка кинжал и снова всадил ему меж ребер. В предсмертной агонии волк напрягся, пос-ледним рывком свалил Шахпеленга, но бабушка обхватила могучую звериную шею и, вцепившись в глотку, сорвала его с внука, повали-лась, увлекая волка и держала его на себе, пока он не замер.
  -Как ты, бабушка? - возопил Шахпеленг, стаскивая со старухи нена-вистное животное.
  -Что со мной станется? - ответила та, пытаясь лежа отдышаться.
   Шахпеленг присел рядом, пытаясь унять дрожь в ногах.
  -Он тебя не оцарапал? - спросила старуха, поднимаясь.
  -Пустяки...Бабушка, кто-то скачет сюда.
  -Пусть скачет.Лишь бы с добром.
   Во мгле показались очертания всадников.Один сидел на двугорбом верблюде, двое других - на лошадях.
   Бабушка склонилась над раненной лошадью, которая елозила задом по земле.
  -Доброе утро, люди Божьи!-дружно поздоровались всадники, подскакав к ним.
   Тут только Шахпеленг заметил, что звезды уже померкли в предутренней мгле.
  -Добрая ночь и утро доброе, - отозвалась Салтанет. - Вас сам Господь прислал нам на помощь. Спасибо вам.
   Всадники спешились. Тот, который сошел с верблюда, был полным, круглоголовым, крепко сбитым человеком. По одежде Шахпеленг предположил, что это купец, так оно и оказалось.
   Гости окружили волчью падаль, зацокали, удивляясь величине этого поджарого зверя. Потом со знанием дела осмотрели рану лошади. Купец вынул из своего хурджина кусок бараньего курдюка, намазал рану на крупе коня. Бабушка тем временем отерла какой-то мешковиной мокрую и окровавленную шерстку лошади. От ее ли мягких рук, от заботы ли человеческой, животное, постепенно приходя в себя, перестало дрожать и храпеть, коротко и жалобно заржало, на что Анаш в ответ победно затрубила во всю Мильскую степь.
  -От ослиного рева даже у собаки голова заболит, - буркнул Шахпеленг. - Изведет меня твоя дура.
  -Неблагодарный, она спасла тебе жизнь! - сказала бабушка под смех путников.
   Она подошла к Анаш и стала отирать мешковиной ее спину. Но Анаш требовательно ткнулась ей в подол. Шахпеленг нашел ячмень в хурджине и насыпал на подол бабушке. Молодые путники тем временем сняли с волка шкуру, а труп по приказу своего старшего, полного хорошо одетого человека лет 35-ти, зарыли в землю, для чего провозились до восхода солнца. Пока молодые путники были заняты, "пожилой" подсел к костру и разговорился со старухой Салтанет. Оказалось, это был сальянский купец по имени Мирза Дарья Мамед. По торговым делам он исходил и изъездил весь Ближний Восток, Сред-нюю и Центральную Азию. Побывал и в святых местах, так что вправе носить все три приставки к своему имени: и Мешади, и Кербелаи, и Гаджи. Но обычно его называют просто Мирза Дарья Мамед. Шахпеленг в его витиеватую речь не вслушивался: был занят - зарывал своего недавнего врага в землю. Кроме того, он так намаялся, что его все тянуло на дрему. Да и пошел в ад этот труп, зачем его зарывать? Но те серьезно объяснили, что незарытый волчий труп будет взывать к своим собратьям, и волки будут мстить путникам.
  -Да кроме того, неповадно будет подлым чародеям волчий жир для за-говора взять, - сказала бабушка. - Меньше семей разрушится, меньше разводов.
   С зарей двинулись в путь, а волчью шкуру бабушка подарила Мирза Дарья Мамеду, потому что от ее запаха и конь Шахпеленга и Анаш начинали дрожать от страха. Конь уже оправился, хотя потерял кусок своего крупа, а заодно и седока: Шахпеленга усадил позади себя один из спутников Дарья Мамеда, а конь потихоньку хромал за ними. Сам купец ехал впереди, рядом со старухой Салтанет, восседавшей на своей ослице. У них завязалась такая приятная беседа, что они уже ничего кругом не замечали. Даже дождь стал крапать, им кричат, а они с упоением продолжают какой-то спор о мироздании и еще о чем-то непонятном.
   Они скоро расстались с попутчиками. Купец со своими товари- щами должен был свернуть в Кюрдамир, где по торговым делам предполагал провести несколько дней, а потом уехать в Сальян.
   Шахпеленг и бабушка Салтанет переглянулись. Старуха сразу поняла, что мальчишке не хочется ехать в Кюрдамир, откуда откры- вается вид на Лянгябизский хребет и Шемахинские горы, не стала сворачивать с дороги.
   Прощаясь, Мирза Дарья Мамед сказал Шахпеленгу:
  -Береги бабушку, Шахпеленг. Она редкого ума женщина. Ей бы муж- чиной родиться.
   Что это все встречные мужики взялись расхваливать его бабку? Слышали бы односельчане. Шахпеленг с улыбкой подмигнул бабушке и сказал:
  -У нас в Карабахе новое кладбище появилось. Там лежат все те, кто понял редкий дар моей бабушки. Так что не советую слишком зариться на нее.
   Мирза Дарья Мамед сразу оценил юмор, захохотал:
  -Дитя мое! Женщину, которая голыми руками душит матерого волка, пожалуй без боя не умыкнешь! Нет, не по моим зубам твоя бабка, хотя я завидую тебе... Прости, мать, за грубую шутку.
   Купец пустил верблюда галопом, а за ним рванули вперед его товарищи.
  -Смотри ты! Такой старый, а как ловко на таком наре как лихач сидит! - восхищенно воскликнул Шахпеленг.
  -Какой он старый? Ему только тридцать шесть, - возразила Салтанет.
  -А тридцать шесть - молодой, что ли?
  -По крайней мере, вдвое моложе меня!
  -И почти втрое старше меня!
  -Поэтому ты так был почтителен, да? Шутки с ровесниками хороши.
  -А что он все расхваливал тебя? Без моей помощи ты бы с волком не справилась.
  -Не примазывайся к моей славе. У тебя своей будет достаточно.
   " "
  
   "
   Сальян встретил гостей хмуро. Дул холодный, пронизывающий до костей ветер. Он поднимал и нес тучи пыли - песок хрустел в зубах. Бабушка прокричала, что это дует хазри - северо-восточный ветер. Он бил в лицо, поддувал под одежду. Бабушке приходилось то и дело подтыкать под себя подол юбки; Шахпеленг прикрывал лицо ладонью, оберегая глаза от пыли. Миновали улицы с низкими глинобитными домами вперемежку с закрытыми лавками. Остановились у высокого дома, обнесенного стеной из сырого кирпича; во глубине двора виден был тенистый сад с остатками пожелтевших и жухлых листьев.
   Ворота не были заперты. На зов откликнулись сразу несколько слуг, возившихся во дворе с сетями. Мальчонка лет шести-семи под- бежал и распахнул створку ворот, пропуская гостей во двор. Парень лет двадцати приветствовал гостей и сразу взялся за поводья лошади Шахпеленга и ослицы старухи. С интересом посмотрел на залепленную лоскутом рану на крупе лошади, но ничего не спросил, увел животных в конюшню.
  -Хозяева дома, ай Шабан? - спросила Салтанет у пожилого слуги, копавшегося в сетях.
   Тот молча кивнул, неторопливо свернул сеть, которую ветер вырывал из рук, сунул мальчонке в руку, и тот юркнул под террасу. Сам Шабан ушел в дом, скоро вернулся и кивнул, приглашая войти.
   Застекленный эйван был весь устлан коврами. У стены, на поду-шечках, облокотясь на мутакку, сидел с четками в руках сам Гасан-хан, высокий жилистый старик с пышными седыми усами. Рядом восседала высокая, не по возрасту статная, седоволосая женщина с необычайно красивыми живыми глазами, Кабулы-ханум, как догадался Шахпеленг.
   Оба старика поднялись, приветствуя Салтанет с внуком, усадили гостей, стали расспрашивать о житье-бытье.
  -Вот после падения Шемахи - да сломится спина у Гаджи Давуда! - мальчишка остался без школы. Ему бы в медресе учиться, но в Гяндже у меня родственников нет, поэтому я решила привезти его к вам. Пусть пока поучится в сальянской моллахане, а потом видно будет.
  -Правильно и сделала, что сюда привезла,-говорит Кабулы-ханум.-Надо было сразу сюда вести, а не в Шемаху.
  -Ну не говори,-молвил Гасан-хан,-далеко нашим учителям до шемахинских.
   Кабулы-ханум бросила недовольный взгляд на султана.
  -Сам же ты и приютил их, этих неучей из рода...
  -Хватит!-оборвал ее муж.-Опять завела старую песню!
   Но султанша и не думала останавливаться.
  -Лицо и слава любого города - это его боевое прошлое, зодчество и очаги науки, - продолжала жена Гасан-хана как ни в чем не бывало. - Боевого прошлого у нашего города нет, и мы не допустим, чтоб было. Зодчество нам тоже ни к чему: незачем красивыми зданиями врагов сюда привлекать. А вот школы и медресе нам как воздух нужны. Я тебе об этом не раз говорила!
   И вдруг обратилась к Шахпеленгу:
  -Разве тебе не хотелось бы учиться в медресе?
  -Я был уже принят в медресе Гаджи Лютвияра, - ответил с горечью Шахпеленг, - но началась битва...
   Спазмы душили его, и он не мог продолжать.
  -Что с тобой? - спросила Кабулы-ханум.
  -Он не может забыть шемахинских друзей, - ответила за внука Салта-нет.
  -А что за свежие царапины у тебя на шее? - спросил Гасан-хан.
  -Это прошлой ночью волки напали, - сказала бабушка. - Нам бы конец, если бы не поспел на помощь ваш купец сальянский, Мирза Дарья Мамед!
  -Где его носит, Мирзу?
  -В Кюрдамир поехал.
   Султан заставил старуху рассказать о нападении волков и о встрече с купцом Мамедом. Как раз в начале рассказа пришли наиб Дурсун и юзбаши (то есть сотник) Кянан.
  -Вот Дурсун, тебе на воспитание отдаю этого мальчика, внука моей сестрицы Салтанет, - сказала султанша. - Сам отведешь его в моллаха-ну Салеха.
  -Будет сделано, ханым!
  -А ты, - обратилась ханум к Шахпеленгу, - будь начеку. Сальянцы - не волки, у нас больше лисьих повадок. Сальянцев хлебом не корми, а дай над кем-нибудь покуражиться, поскалить зубы. Смотри, не попа-ди на зуб нашим насмешникам. Ты ханским сыном будешь считаться, не стань посмешищем, не позорь нас. Школу эту построил Гасан-хан полвека назад...нашему сыну не довелось там учиться...Так ты и за не-го... Учись хорошо!
  -Ай женщина, зачем так много слов? - оборвал ее султан. - Он сам раз-берется... Шабан, вели подать обед!
   Ночью прошел дождь. Но утром прояснило. Бабушка простилась с внуком и уехала в Кюрдамир, найдя себе попутчиков. Лошадь Дурсуна она забрала с собой и Шахпеленг загрустил, поняв, что снова оказался пешим.
   Шахпеленга Дурсун отвел на базар, накупил ему новой одеж- ды. Так что наутро Шахпеленг, разодетый с ног до головы во все новое, предстал пред строгие очи султанши, а вернее - ханши, потому что в Сальяне слово султан не было в обиходе. Правителя Сальянского султанства все называли ханом, тем более это было верно после падения столицы Ширванского ханства. Захват Шемахи сделал всех султанов, подчиненных шемахинскому хану, самостоятельными ханами. Так вот, ханша оглядела мальчишку, разодетого в пух, благословила в путь.
   Шахпеленг в сопровождении Дурсуна шел в школу, радуясь про себя. Черкеска была его давней несбыточной мечтой. Он мечтал о ней, никогда не говоря об этом вслух. Ведь он знал, что у бабушки мало денег. А теперь вдруг так неожиданно и легко его мечта претворилась в жизнь. Да еще на талии у него висит на серебряном поясе настоящий трофейный кинжал!
   Ах, почему здесь нет Керима и Айдына?! Или Рафиги.
  -Я тебя в старшую группу отведу, - сказал Дурсун. - Ты буквы прошел уже? Не осрамишься?
   Для Шахпеленга большего оскорбления, чем этот вопрос, не могло быть.
  -Да я бы сейчас в медресе Гаджи Лютвияра учился! - возмущенно воскликнул он. - Знаешь, кто он? Он большой ученый, во всем Ширване второго такого нет! Он даже учебник написал по грамматике.
  -Пах! Ученый! Наш сумасшедший Закулла тоже ученый, ну и что? Его даже из моллаханы выперли вон.
  -А сколько у вас тут школ?
  -Две. Ну и что?
  -А в Шемахе - знаешь, сколько?! А шемахинское медресе - четвертое считается после Тебризского, Ардебильского и Дербентского!
  -То-то вы сберегли и город и медресе!
   Шахпеленг устыдился, опустил голову. Надо же быть таким дураком, чтобы восторгаться прошлым города, у которого нет настоящего.
  -Я не хотел тебя обидеть, - мягко сказал Дурсун. - Но только не надо без конца совать нам в глаза "наше" - "ваше".
   Дошли до какого-то сада, в глубине которого приютились два домика: первый - обыкновенный, ничем не отличающийся от других местных домов; второй - какое-то странное сооружение с башенкой.
  -Почему два здания? Учеников так много? - удивился Шахпеленг.
  -Нет. Учеба идет только в первом доме, а второй построил много лет назад мирза Закулла по своему желанию. Хотел, знаешь ли, звезды оттуда разглядывать и силу ветра определять... Да не вышло.
  -Умер?
  -Говорю же, что с ума сошел.
   Во дворе моллаханы толпилось полтора десятка учащихся. Уви-дев ханского наиба, расступились почтительно, вразнобой поздоро- вались. Дурсун спросил у долговязого красивого паренька, не пришел ли еще молла Салех.
  -Молла иногда опаздывает, дядя Дурсун, - ответил тот.
  -Совсем редко опаздывает - всего через день! - хихикнул веснушча-
  тый мальчишка с нахальными серыми глазами.
   Дурсун на нахала даже не взглянул.
  -Али, - обратился он к красивому пареньку, - мне некогда ждать. Ты вместо меня представь этого парня (его зовут Шахпеленг) молле и объясни, что это племянник хана.
   Али почтительно пообещал исполнить, а наиб кивнул Шахпеленгу и ушел, оставив мальчика среди подростков. Шахпеленг уловил насмешку в устремленных на него взглядах.
  -Ала, подальше стойте от ханского родственника! - захихикал веснушчатый нахал. - А то его новую одежду изомнете. Смотри-ка: черкеска, сапоги "мест-чекме", как у самого хана! Вот как везет некоторым на родню, не то что мне. У меня, бедного, и дядя босяк, как и я!
  -Ала, Заки, не прибедняйся! - рассмеялся Али. - Твой дядя молла Гасым, хотя и бедняк, но, как говорится, самому шайтану чусты сошьет и всучит с дырой в подметке.
  -Да уж станет молла Гасым о родне беспокоиться! - скривился Заки. - Он для меня и дырявых чуст пожалеет.
  -Ты и так разоделся как павлин, - усмехнулся Шахпеленг. - Джорабы - красные, шаровары - синие, рубаха - зеленая, а тюбетейка - как цыганская грудь, вся в бусах!.. Я как-то за цыганским табором увязался - у них здорово канатоходцы по канатам ходили: захотелось и мне так научиться...
   И осекся, заметив, как загорелись насмешкой взгляды ребят.
  -И что же дальше? - спросил нахал, пропуская мимо ушей замечание о его разноцветном наряде.
  -А ничего, выгнали меня цыгане, потому что я мусульманин, а они...
  -А они воры и вымогатели! - вскричал Заки. - В наших селах всех женщин обобрали.
  -Их табор прошлой весной здесь проходил, - объяснил не по возрасту полный мальчишка. - Так их в Сальян не пустили. Хан велел до утра очистить Сальянскую степь.
   Общая тема была найдена, а когда она иссякла, Заки подбросил новую.
  -А что у тебя с шеей? - спросил он у Шахпеленга.
  -Волк разодрал.
  -Ври, да не завирайся!
   Шахпеленг в скупых выражениях рассказал о нападении волчьей стаи, о помощи купца Мирза Дарья Мамеда. Имя местного купца по-действовало на подростков магически: недоверие исчезло. И Шахпе-ленг почувствовал себя легко и раскованно. Тут явился молла Салех, и приятная беседа была прервана.
   " "
  
   "
   Шахпеленга не оставляла мысль о домике с башенкой. Когда после уроков расходились по домам, он спросил у Али об этом странном сооружении. Али бросил на дом сумасшедшего Закуллы равнодушный взгляд.
  -А-а, это? Да это старый дом, никто там не живет. Внутри - пусто.
  -Ты бывал там? Пойдем посмотрим!
  -А чего там смотреть? - рассмеялся Али. - Мы там за порогом в дет-стве прятались. Охота тебе на такой порог ступать ногой?
   Шахпеленг не стал настаивать. Ребята разошлись по домам.
   После обеда Шахпеленг пошел пошататься по городу. Но его не занимали ни пыльные улицы, ни базарная сутолока. Из головы не шел этот странный дом, построенный каким-то умалишенным. И ноги сами привели его на школьный двор. Обогнув моллахану, он подошел к странному зданию. Поднялся по ступенькам. Несколько раз подергал, и разбухшая от времени дверь с трудом поддалась. Протиснулся в квадратное помещение с деревянным полом. На него потянуло пылью и затхлостью. Огляделся. Как будто обычная комната. Но слишком высокий потолок. А в левой стене зияла узкая ниша, похожая на очаг с дымоходом, однако никакого очага там не видно. Шахпеленг заглянул в нишу и заметил лестницу, ведущую наверх. Вошел в сумрак ниши, чтобы подняться наверх. Ступил на нижнюю ступеньку, держась рукой за стену. Нащупал какой-то странный выступ. Пригляделся в темноте, разглядел высеченную из камня бычью голову с двумя рогами. Он ухватился за один рог, чтобы легче было подниматься. Но рог вдруг подался под рукой куда-то вглубь, а в комнате послышался грохот. Шахпеленг выглянул из ниши и, пораженный, остановился, разинув рот: дощатый настил в комнате вдруг "распахнулся", разделившись надвое. Обе створки пола повисли вдоль стен, уходящих в черную глубину подвала. Шахпеленг вернулся в нишу, повернул рог на прежнее место. Створки пола со скрежетом поднялись. Шахпеленг осторожно ступил на пол, прошелся. Ну и дела-а! Уж не темницу ли собирался завести ученый? Но нет. На что ученым темницы? Здесь что-то другое.
   Он снова вошел в нишу, в темноте пригляделся: сверху, куда вели ступени, падал слабый свет. Шахпеленг поднялся на башню, оглянулся. Перед ним как на ладони лежали город и окружающая его сизая степь. Голубой лентой вилась по равнине Кура. А вдали на востоке голубел горизонт, или это море было видно отсюда?
   С башенки на крышу спускалась незаметная лесенка, но Шахпеленгу расхотелось туда спускаться. Он стоял на верхней площадке башенки, пока не продрог...
   Когда вернулся домой, ханша спросила, где он был.
  -Я гулял по городу.
  -И что интересного увидел?
  -Кроме древних купольных бань, ничего интересного, - признался он.
  -У нас степной город, ветер песок наносит, приходится часто мыться, - объяснила ханша, - поэтому истинный сальянец без бани не может обходиться.
  -А еще - птиц здесь много. Куда ни идешь, то гусей, то уток, то фазанов продают. Я не знал, что так много охотников у вас.
  -Не охотников много, а птиц. Сальянская степь обилует дикой птицей. Ведь и старое название нашего города - Гуштапси, то есть "место птиц".
  -А Сальяном почему назвали?
  -Сразу ясно, что ты на Куре не побывал. Вот пойдешь туда и увидишь салы-паромы, тогда поймешь и название нашего города.
  -А почему у вас крепостных стен нет? Вы не боитесь нападения?
  -А кого стены от нападения спасали? Да и стары мы, чтобы бояться кого бы то ни было. Как говорится, в пуганый глаз соринка попадет.
  -А еще я видел очень интересный дом с башней. Мне он очень понравился.
  -Это один учитель построил. Он позже выжил из ума.
  -Почему?
  -Ну, от великого ума тоже чокнуться можно... Ты лучше сходи на конезавод наш. Вот там интересно.
   Ханша повернула голову к Шабану, тот сразу заявил, что как раз мальчишка Эльчин собирается к Ядигару.
   Малец Эльчин, внук служанки Тубынисы, возился во дворе с новым хомутом, который он должен был отнести на конный завод. Шахпеленг взвалил хомут на плечи, и они с Эльчином зашагали к берегу Куры, где находился завод. Эльчин всю дорогу болтал о лоша- дях, расписывая красоту и привычки карабахских скакунов. Шахпе- ленгу было смешно. Карабахцу рассказывают о карабахских конях. Как говорится, в хадж ходил я, а сообщаешь об этом ты. Но у него было нежное чувство к мальчишке, чем-то напоминавшему ему Али-Мухтар-бека, и он с улыбкой слушал болтовню Эльчина всю дорогу.
   Конный завод занимал огромное пространство, был опоясан изгородью из отесанных толстых ивовых веток. Косяк поджарых кобы-лиц и тонконогих мускулистых жеребцов восхитил Шахпеленга.
   Хан сам прилаживал седло к необъезженному белому коню, который ржал, выгнув шею, трепетал всем телом.
  -Нравится? - спросил он с довольной улыбкой.
  -Не конь, а лебедь! - восхищенно прошептал Шахпеленг.
   Гасан-хан, довольный впечатлением, произведенным на маль- чишку его табуном, весело рассмеялся.
  -Объездишь - подарю.
   Это Шахпеленг-то?! Ну, не знают еще Шахпеленга. Соколенком взвился на жеребца, едва коснувшись носком мягкого сапога к стре- мени. Конек под ним шарахнулся, понес. Шахпеленг не стал даже натягивать поводий, чтобы не испугать животное, только пригнулся к луке седла. Несется и пусть себе несется. Самое удачное то, что жере-бец не норовит перепрыгнуть через изгородь, а только несется по кру-гу посреди конного двора. Несется земля вкруговую, мелькают пере- кладины изгороди, кони, свистит ветер в ушах, сердце екает, бьется в глотке, но Шахпеленг удерживает себя от того, чтобы сильно сжимать коленями бока лошади или натягивать удила.
   И скоро бег замедляется, галоп переходит в рысь, а затем в шаг. Теперь Шахпеленг, осторожно натянув поводья, направляет скакуна к конюшне, к копне соломы. Соскочив с жеребца и расседлав его, меш-ковиной вытирает мокрую шерсть, а потом набрасывает на влажную спину коня пустой чувал.
  -Айа, ты, оказывается, наездник, - похвалил хан зардевшегося Шах- пеленга. - Ну что ж, конь твой. Только и смотреть за ним будешь сам, без Ядигара.
   Хан легкой поступью подошел к своему скакуну, взлетел на него, подмигнул Шахпеленгу, как бы говоря, что и сам не худший лихач, ускакал.
   Ядигар тоже похвалил мальчика:
  -Ты сидел на коне, как влитый, Шахпеленг. Клянусь, я такой красоты и удали мало видел.
  -Ну, мне далеко еще до тебя и хана, - смутился Шахпеленг.
  -А в школе у тебя как дела? Если что - покажи мне своего обидчика - я его мать заставлю поплакать. Тебя племянник молла Гасыма не за-девает? Он у нас нахал и зубоскал.
  -Заки? Да нет, наоборот, он хороший парень. Озорной такой, всех смешит. Про мачеху рассказывает. Его бабушка - сварливая, она заставила свою невестку, мачеху Заки, земляной пол в доме свежей глиной вымазать, а сама ушла к соседкам. Когда мачеха кончила работу, спохватилась, что хлеб остался в доме, не пройдешь по свежевымазанному, да и глина синяя закончилась. Так Заки уговорил свою мачеху, чтоб на ишаке вошла в дом и забрала фетир с шором. Та испачкала руки шором и вымазала случайно дверь. Бабка пришла и говорит: "Следы ослиные, а проделки невесткины". Отколотила невестку.
  -Хорош, нечего сказать! - брезгливо поморщился Ядигар.
  -Я сказал Заки, что нехорошо бедную женщину обижать, а он пожал плечами и говорит: "Мачеха! Пусть терпит."
  -А ты знаешь, сколько лет его мачехе? Столько же, сколько и Заки. Бедняжку отдали вдовцу с целым домом детворы, да еще и издеваются. Весь род у них такой гнилой. Дядя Заки, молла Гасым, - одно название, что молла. Вырядился в шуты. Даже на похоронах забавляет людей.
  -Да-а. Ребята рассказывали, что жена отколотила моллу Гасыма, раз-била ему голову. А он бежит по улице и кричит людям: "Нет, не думайте, хоть голова моя разбита, но борода еще в моих руках."
   " "
  
   "
   Шахпеленгу нравился весельчак Заки, который за словом в карман не лез.
   Как-то на уроке молла Салех заговорил об основах религии, о ее призвании.
  -В основе религии лежит понятие о Добре и Зле. Добро дано Всевышним, а Зло сеет сатана. Распознав Зло, человек служит Добру.
  -Я читал в "Авесте" про это. Зардушт сравнивает Добро со светом, а
  Зло - с тьмой, - подал голос Шахпеленг, решив блеснуть знаниями. - Ахурамазда...
  -Как?! Ты читаешь книгу безбожника Зардушта?
   От возмущения у моллы затряслась его жиденькая бородка.
  -Но ведь надо познать все, - удивился Шахпеленг. - Наш шемахинский учитель - его гаджидавудовцы убили - говорил, что сам Господь пожелал, чтобы Адам и Ева сделали свой выбор и познали эту злосчастную пшеницу. Ведь если бы не было на то воли Аллаха, разве съела бы Ева...
  -Я не желаю знать, какой ересью пичкал вас этот шемахинский неуч! - возопил молла.
  -За что вы оскорбляете моего покойного учителя?! - зазвеневшим го-лосом воскликнул Шахпеленг.
  -Еще перед тобой буду отчитываться?! - взбеленился тот.
   Шахпеленг вскочил с места и направился к двери.
  -Ты куда, ишачий сын?! - взревел учитель.
  -К ишакам! И-а! И-а! - заревел вдруг Заки.
   Шахпеленг в ответ изо всей силы хлопнул дверью и зашагал прочь.
   " "
  
   "
   Дурсун его нашел у переправы, на берегу Куры. Шахпеленг сидел внизу, под откосом, у самой кромки берега, задумчиво со-зерцал мутную гладь реки, по которой скользил легкий сал-паром на буйволиных надутых шкурах.
  -Вот ты где! - воскликнул Дурсун. - Ну-ка поднимайся сюда.
  -Зачем?
  -Еще спрашивает! Слушай, тебя бабушка твоя привезла сюда, чтобы учиться? Так?
  -Да.
  -Ай саг ол! А ты чем занялся? Бежать надумал? Струсил? Сальянских насмешников испугался?
  -Я сам насмешник не меньше их! При чем тут они?
  -Так в чем дело? Учитель тебя не бил, даже пальцем не коснулся. Подумаешь, поругал немного. Что за неженка ты оказался!
  -Он обругал моего шемахинского учителя. Ты-то знаешь, что он за землю погиб. И вся его семья...
  -Ну, обругал старый балбес усопшего. Так он за это на том свете в геенне гореть будет. А ты ему что за судья нашелся? Тебя в одну могилу с ним не положат. Как говорится, у Исы свое место, у Мусы - свое. Пошли, пошли!
   Дурсун усадил мальчишку за собой на круп лошади, и они по-ехали домой, то есть в ханский дом.
  -А кто тебе сказал, что я с моллой разругался? - прокричал Шахпе- ленг в ухо наиба.
  -Сам молла Салех был только что у хана. Нажаловался на тебя.
   Доносчик старый! Нет, нельзя здесь оставаться. Пора куда-ни-будь убираться подальше отсюда. Но куда? Шахпеленг уже раскаял-ся в своем первом порыве вернуться в родные Карабаглы. Что его там ждало? Сельская нудная монотонная жизнь его не привлекала. За овцами ходить? Общаясь без конца с овцами, и сам станешь как овечка. Нет, в селе ему нечего делать. Лучший выход - уехать в Теб-риз и продолжать учебу в известном на всем Ближнем Востоке мед-ресе. Только надо сначала попутчиков найти, чтобы не пришлось од-ному от хищников отбиваться в южных степях.
   Кабулы-ханум встретила его на верхней ступеньке лестницы, окинула ледяным взглядом и, не ответив на "салам", пропустила мальчишку мимо себя на эйван.
   Хан сердито расхаживал по ковру.
  -Говори, с какой стати бежать надумал, заячья ты душа? - напустился он на Шахпеленга. - Почему школу бросил?
  -Не хочу учиться у моллы Салеха.
  -Мало ли чего ты не хочешь! Дай мертвецу волю - он и саван разор-вет! Подумаешь, его шемахинского учителя покритиковали...
  -Он обозвал неучем покойного Мамед-Ибрагим-Халила-Рзу! Ведь мертвый не может ответить за обиду!
  -А кто ты такой, чтобы судить старших? Возможно, молла и не знал про кончину твоего учителя...
  -Как не знал, если я ему сам сказал?! Мамед-Ибрагим-Халил-Рза по-гиб за Родину. А что хорошего сделал в жизни этот старикашка Са- лех? Долго прожил - много съел?!
   Хан с женой, обомлев, уставились друг на друга.
  -Это что за воспитание? - спросил хан у жены.
  -Пророк наш говорил: "Дети больше похожи на свое время, чем на своих отцов," - развела руками Кабулы-ханум. - Сейчас такая неуч- тивая молодежь пошла...
  -У меня руки чешутся наказать этого наглеца. Может, сунуть его ноги в фалакку?
  -Не надо. Пусть он будет жертвой Салтанет.
  -Смотри сама! Потакаешь без конца. Дитя дорого, а воспитание - еще дороже. Испортишь мальчишку, разбалуешь вконец.
  -Ай неуч, что с тобой делать? - спросила ханша у Шахпеленга. - Неу-жели твой шемахинский учитель никогда не ругал и не бил тебя?
   Шахпеленг опустил голову.
  -И ругал, и бил иногда...но за дело: когда был виноват!
   Хан с ханум переглянулись.
  -Что скажешь, Абдул гызы? - спросил хан у жены.
   Кабулы-ханум опустилась с досадой на тюфячок, подозвала Шабана и велела принести из ниши книгу Хагани в бордовом пере-плете. Слуга немедленно исполнил приказ. Ханша, полистав, отыс-кала нужную страницу и протянула книгу Шахпеленгу.
  -Вот, читай места, отмеченные каламом.
   -Невежда лишь доволен сам собой
   А скромность - путь к познанию прямой.
  
   Твердишь ты:"я" да "я"! От хвастовства
   Грудь разорваться может и у льва! -
  прочитал Шахпеленг.
  -Понял? - в два голоса спросили старики.
  -А что тут понимать? Это про моллу Салеха. Он каждую минуту пов-торяет: "Я вам покажу!..", "Я вас опозорю!.."
  -С ума сведет меня этот мальчишка, - пробормотала ханша.
  -Ала, читай дальше! - велел хан.
   -Ты должен был, как скромный ученик,
   Перед учителем связать язык.
  -Теперь понял?!
  -Чего тут понимать? Ясно написано: "перед учителем". А какой же молла Салех учитель? Он даже имени Бахманяра не знает, а в шема-хинской школе мы трактат Бахманяра изучали.
   Ханша грозно насупилась, а хан говорит жене:
  -Абдул гызы, ты не подчеркнула там еще строки:
   Зато язык у змея раздвоен -
   И был навек из рая изгнан он?
  -А какой толк? - раздумчиво молвила Кабулы-ханум. - Ты ему скажи про рай, он тебе докажет, что Салеху место в аду. И, ей-Богу, он бу- дет сто раз прав, этот внук строптивой Салтанет! Меня от одного имени этого ослоумного Салеха выворачивает. А все ты, Гасан! Го-ворила я тебе, что нельзя допускать к власти людей из этого рода поганого!
  -Тебя послушать, так весь Сальян разогнать надо! - проворчал хан. - А ты, нахал, не перечь старшим. Завтра же отправляйся на урок! Твоя тетка и так перцу насыпала в нос этого полоумного Салеха, ед-ва ноги унес!
   Вот как! Везет же Шахпеленгу на прекрасных умных старух, которые понимают его. Да тетя Кабулы - это вторая Салтанет! Мальчишка сорвался с места, подскочил к ханше и чмок старуху в щеку.
  -Спасибо, тетя Кабулы!
   Выскочил за дверь, оставив растерявшихся стариков улы-баться вслед ему. Правда, потом, сидя перед эйваном, он слышал, как упрекал хан жену:
  -Унизим учителя - ученики перестанут его слушаться. Сегодня - не-уважение к учителю, завтра - к родителям, а послезавтра - к прави-телям...
  -Незачем ложно поднимать авторитет всякого ничтожества, - отвеча-ла Кабулы-ханум. - Даже в Коране сказано: "не будь препирающим-ся из-за недостойных".
   " "
  
   "
   Когда Шахпеленг появился в моллахане, ребята весело окру-жили его.
  -Тебя что, гнида укусила? - спросил Али, доброжелательно улыбаясь. - Что тебе обидного сказал молла?
  -Как что?! Вы не слышали, как он обозвал моего шемахинского учителя?
  -Ну и что? У нас он даже отцов родных ругает - не обижаемся, - заве-рещал Заки ( Шахпеленг в его сторону не посмотрел ). - Что, твой ше-махинский учитель - двоюродный брат самого Аллаха? Его нельзя задевать даже словом?
  -Нет, нельзя. Он шехид. Он за землю сражался и погиб. Не только он - вся его семья. А знаете, как они сражались, даже его маленькая дочка...
   И он стал рассказывать им про шемахинскую битву, стараясь об-ходить стороной свои действия. Ребята слушали его, затаив дыхание.
   Заслушались так, что не заметили прихода моллы Салеха. Молла злобно хлопнул в ладоши и сказал Шахпеленгу:
  -Где ты - там смута!
   Все разбежались по местам, Шахпеленг тоже сел.
  -Как ни длинна нитка, а через игольное ушко пройдет, - продолжал молла. - Куда бы ты ни бежал, снова сюда вернешься.
  -Старая баня, старый ушат, - пробормотал Шахпеленг.
   Али дружески стукнул его по спине.
  -Не перечь!
  -Это что за разговоры! Кто там языку волю дает?
   Никто молле не ответил.
  -Молла Салех, в общем-то, не так уж плох, - говорил дорогой Али. - Он, во-первых, мало дает воли рукам, во-вторых, не использует фалакку. Видел бы ты моллу Эйнуллу. В его школе только зверства и поощряют-ся. Спроси у Голодного Губада.
  -Да, я оттуда убежал, - сознался Губад. - Молла Эйнулла знаешь, что делает? У кого ошибок нет, должны бить тех, у кого ошибки в тетради. А потом избитые мстят тем, кто бил...
  -У них на самом видном месте лежит фалакка, у нас хотя бы этого нет,- заметил Али. - Да и старик сам отходчив.
  -Он тебе родня - вот и защищаешь, - ехидно заметил Заки.
  -Нет, он правду говорит. Мне как приснится школа Эйнуллы, так я целый день сам не свой, - со вздохом признался Губад.
  -А по-моему, молла Салех или молла Эйнулла... Какая разница? Мол-ла и есть молла, - сказал Заки.
  -Как твой дядя Гасым? - рассмеялся Али.
  -А что, выучка у них одна! Любому молле еще и платить надо за то, чтобы колотил тебя.
  -Не ври, - сказал Али. - Это мы все в первый день занятий по головке сахара принесли молле, а ты ничего не принес.
  -Да, но дядя Гасым пообещал нашему учителю прислать целых две головки сахара. Как говорили отцы, надежда - лучшая из яств, - рас-хохотался Заки.
   И захлебнулся от ветра. Все уже продрогли, поэтому очень торо-пились к домашнему теплу.
  -Скорей бы домой попасть. Моя мэмэ горячий хашил обещалась при-готовить, - сказал Заки, потирая руки.
  -Мэмэ? - со смехом переспросил Шахпеленг. - Как вы мать называете?
   Шахпеленг потом только вспомнил, какими отчужденными гла-зами посмотрели на него ребята. А тогда не придал этому значения. Еще и подсыпал соли на рану, добавив:
  -У нас так называют женскую грудь.
   Он был зол на Заки и потому, не сожалея, подколол его. И, про-должая смеяться, свернул в сторону ханского дома.
   " "
  
   "
   Наутро, не подозревая об изменении ситуации, Шахпеленг спокойно вошел в классное помещение и уселся на брошенную на циновку шкурку, на обычное свое место. Но его насторожило что-то в ехидных улыбках ребят, и он уловил тошнотворный запах. Приподнявшись, с ужасом увидел размазанные по шкурке испраж- нения и понял, что опростоволосился. Под взрыв смеха Шахпеленг поспешно покинул помещение. Он прокрался к реке, выстирал шаровары и высушил в зарослях тамориска. Дождался ночи.В кромешной тьме он пробрался назад к школе, поднялся наверх и стал разбирать кровлю.Пошел дождь.Голова и спина промокли.Но он не чувствовал холода.Даже озноб прекратился.
  -Господи, помоги мне!Господи, помоги!- шепотом молил он как в горячке.-Пир Гусейн, приду на поклонение к тебе!Помоги отомстить или умереть!
   " "
  
   "
   Сверху было ясно видно,как,сжимая головы в плечи от проливного дождя, одноклассники Шахпеленга вбегали в помещение, лишенное кровли, и как тут же выскакивали обратно, чтобы под струями воды сновать туда-сюда. Присеменил, подобрав полы абы, учитель молла Салех. Ученики сгрудились вокруг него, вместе снова сунулись в учебное помещение, чтобы через минуту выйти оттуда и растерянно обойти здание вокруг.Потом учитель, что-то говоря,указал рукой на соседний домик с башенкой, и подростки ринулись туда, под спасительное укрытие.
  -Идите, глупые лисята,идите прямо в капкан!-пробормотал Шахпеленг, спускаясь по внутренним ступенькам вниз.
   Остановился на нижних ступенях,прислушался к топоту, толкотне и разговору ребят, вбегающих в помещение.
  -Ала,ей-богу,архангел Исрафил в трубу свою протрубил! И начался страшный суд!-звонко говорил Заки.
  -А по-моему, ветром сдуло нашу крышу,-басил Толстый Эльчин.-Дураки мы: надо было убежать с уроков, пока учитель не пришел!
  -Да ты что?! Если б ветром срывало,так все крыши без разбора б слетели вниз. Кроме того, ветром бы крышу развалило, но хоть остатки должны бы были найтись!-отвечали ему.
  -Ала, поверьте мне: это труба Шахпеленга затрубила над нами,-стоял на своем Заки.-Этот шемахинский жулик на все способен. И ведь не даром он пропал со вчерашнего дня. Его ханская дворня ночью по всему городу искала.
  -Не смеши людей! - раздался голос Голодного Губада. - Как он один унес бы все бревна? Бревна были толстые - это тебе не камыши.
  -Голову на отсечение дам, если это не Шахпеленг! Спорим на что хочешь!
  -Этот Заки скажет такое, что жареной курице смешно. Али, что ты думаешь?
  -Думаю: если это даже не Шахпеленг, то все равно это возмездие за него. Не надо было подличать против него!.. Хоть у вас ума хватило не проговориться про вчерашнюю вашу проделку?
  -Вечно ты, Али, выгораживаешь ханского родственника! И не бойся: как мы могли проговориться? Узнает его тетка, Кабулы-ханум,
   - весь наш род со света сживет!
   Тут раздался голос учителя:
  -Не знаю, чьих это рук дело: Бога ли, шайтана ли... Но если в этом за-мешан человек, то не сдобровать ему: сгорит в геенне огненной!
   "Вы сейчас сами в аду окажетесь!" - зло подумал Шахпеленг. Мальчик решительно взялся за каменный рог в нише и изо всех сил повернул его до упора. Пол с грохотом рухнул в преисподнюю, что сопровождалось диким визгом, криками и возгласами ребят.
   Приведя в исполнение задуманное, бледный от нервного напряжения Шахпеленг вышел из "дымохода" в проем ниши, чтобы полюбоваться на содеянное. Вместо пола на обычном месте зияла темная пустота. Глубоко внизу слышалась возня, оханье, аханье, сто-ны, вскрики и всхлипы помятых и перепуганных одноклассников. В сторонке от груды копошащихся мальчишеских тел было распрос-терто бесчувственное тело старого моллы.
  -Ребята! Вон он, Шахпеленг! - завопили внизу.
  -Говорил я вам, что это все проделки хитрого шемахинца?! - вскри-чал Заки. - Ала, Шахпеленг, что ты торчишь там как надгробный памятник? Угробил нас и радуешься?!
  -Вчера вы радовались, а сегодня - я, - как можно спокойнее отозвался Шахпеленг.
  -Братишка, вытащи нас отсюда! Мы тебе не пророк Юсиф, чтоб сидеть на дне колодца, - заныл Толстый Эльчин.
  -А чего там плохого? Там не воняет, по крайней мере, - возразил Шахпеленг.
  -Не обижайся, Шахпеленг, не мы первые начали...
  -Это ты нас задирать стал! Не заикался бы про матерей, мы бы тебя не трогали.
  -Вы правду говорите: я виноват, - признался Шахпеленг. - Но я не про матерей говорил - это во-первых! Ляпнул я сдуру про слово и притом без злого умысла! Во-вторых, я действовал воткрытую, а вы исподтишка. Большая разница.
  -Ала, Шахпеленг, а кровлю школьную кто тебе помог снять: ханские слуги? Или ты кровельщика нанял? - вдруг заинтересованно спросил Заки.
  -Заткнись! - зацыкали на него друзья по несчастью. - Не до того сейчас.
   Ребятам не терпелось скорей покинуть эту преисподнюю, а За-ки со своей вечной болтовней мог затянуть переговоры с победите-лем и оттянуть час освобождения.
  -Шахпеленг! Давай по-человечески договоримся, - подал голос мол-чавший до сих пор Али. - Объясни, чего ты от нас хочешь?
  -Ничего. Только обмазать вас дерьмом, как вы меня вчера!
   Притихли насмешники. Мстят только взглядами.
  -Послушай, братишка, один сказал: "Я тебя заставлю вокруг горы побегать!" А другой ему ответил: "Зато и ты набегаешься, подгоняя меня." Не надо нас мазать - и сам обмажешься. Кроме того, мы тебе отомстили, а ты - нам. Разве не квиты мы?
   Рассудительность Али пришлась Шахпеленгу по душе.
  -Ладно, - согласился он, поразмыслив. - Ты прав. Дайте слово, что вы не проболтаетесь о моем позоре, а я - буду молчать о вашем.
   Договорились. Пообещали. Вдруг проем двери закрыла какая-то тень. Шахпеленг оглянулся и увидел Дурсуна, стоящего на пороге. Ханский наиб спокойно оглядел всех, кивнул Шахпеленгу.
  -Давай кончай базар. Поднимай их наверх.
   Взволнованный Шахпеленг юркнул в нишу, потянул на себя камень с выступом, и пол под восхищенные возгласы ребят поехал наверх. Дурсун послал ребят принести воды. Потом побрызгали на моллу, тот, наконец, открыл глаза, обвел всех бессмысленным взглядом. Увидев Дурсуна, пожаловался:
  -Как нелегок мой хлеб, наиб. Эти оболтусы до того меня довели, что уже свет меркнет в глазах. Со вчерашнего дня голова кружится: вид-но, заболел.
   Наиб посоветовал сегодня не проводить уроков, а пойти от-дохнуть, чем привел ребят в неистовый восторг. За спиной моллы ученики его показывали Шахпеленгу поднятый вверх большой палец, благодаря таким образом за освобождение от нудных уроков. А молла, кряхтя и охая, потирая бока, вышел и зашлепал под дождем домой.
   Ребята остались покататься на этих странных "качелях", а Шах-пеленга Дурсун повел домой, то есть в ханский дом, где с нетерпе-нием ожидала его Кабулы-ханум.
   Шли спокойно под проливным дождем. На голове Дурсуна была мохнатая баранья папаха, а тело закрывала теплая чабанья бурка. Шахпеленг же не чувствовал холода. Даже снял свою папаху. Размахивая ею, подставляя голову под струи дождя, он счастливо улыбался, набирал дождевую влагу в рот и выплевывал.
  -Аферин, Шахпеленг! - сказал вдруг Дурсун. - Ты настоящий кусок от мужчины. Пусть пойдет тебе впрок материнское молоко.
  -Козье, - усмехнулся довольный Шахпеленг. - Я не пил материнского молока. Только козье.
   Когда подошли к ханскому дому, Дурсун велел Шахпеленгу идти в домик для прислуги.
  -Ты поешь, обогрейся, а я с ханым сам поговорю, - сказал он. - На твое счастье хан в отъезде, а то не миновать бы тебе фалакки.
   Шахпеленг подумал, что фалакка гораздо легче, чем ругань те-тушки Кабулы.
   " "
  
   "
   Дурсун ли сумел подействовать на ханшу, или сама ханум бы-ла в добром настроении, но она ни слова не сказала Шахпеленгу, ког-да мальчишка, робея, взошел на застекленный эйван. Окинула его ве-селым взглядом, усмехнулась загадочно.
  -Там, в нише, книга должна быть новая. Ее Мирза Дарья Мамед - ку-пец здешний - занес хану в дар, - сказала она. - Принеси, почитай нам.
  -Я с ним знаком! - воскликнул Шахпеленг. - Дядя Дарья Мамед нам по-мог, когда волки на нас в степи Мильской напали.
  -Редкого ума человек, - сказал о нем Дурсун. - И ведь почти не учился: ни медресе, ни даже моллаханы не окончил. До всего своим умом до-ходит.
  -Правду говорят: не тот много знает, кто много прожил, а кто много по свету походил, - вздохнула ханша. - Мирза ведь купец, много земель исходил. И любознателен.
   Шахпеленг принес из ниши книгу, прочел название "Книга отца моего Коргута". Она была ему знакома. Шемахинский учитель не раз цитировал эту книгу, заставлял выучивать наизусть целые страницы. Исмаил знал наизусть целые главы, а Шахпеленг - только то, что за-давали. Вспомнил все это Шахпеленг с болью в сердце, но взял себя в руки, стал читать с первой страницы.
   Когда Шахпеленг читал, вся ханская дворня собралась слушать.Заслушались так, что даже не слышали приезда хана. Опомнились, когда в комнату влетел Ядигар с возгласом:
  -Хан приехал!
  -Бай!- схватился за голову Шабан, вскакивая с места.
   Но Гасан-хан уже входил в помещение.
  -Что тут происходит?- сердито спросил он.-Даже слуг не дозовешься!Ворота отпереть некому.
  -Ай киши,не сердись,- с улыбкой поднялась ему навстречу ханум.-Всех нас свела с пути книга твоего друга Дарья Мамеда.
   Слуги засновали вокруг.Принесли лохань и воду для омовения. Все учтиво подождали, пока хан отужинает,потом по знаку ханши Шахпеленг снова приступил к чтению.
  -"Хан мой! Среди огузов жил муж по имени удалой Домрул, сын Духа-Коджи,- читал Шахпеленг.-Он построил мост через высохший ручей: кто переходил, с того брал тридцать три монеты;кто не переходил, того бил и брал с него сорок монет. Почему он так делал? Он говорил: "Есть ли человек удалее меня, сильнее меня, кто вышел бы на бой со мной?Слава о моем мужестве, богатырстве, молодечестве, джигитовстве доходит до Рума и Шама."
   Шахпеленг прервал чтение, обернулся к хану.
  -Дядя Гасан, а почему ты не построишь мост через Куру? Такой, например, как Худаферин через Аракс. И люди бы назвали этот мост твоим именем: мост Гасанхана.
  -Зачем наводить мосты для врагов?- спокойно отозвался хан.-Настроишь мостов - и не рад будешь: недруги только и ждут, чтоб облегчили им путь для захвата чужих земель.
  -У нас степной город,-объяснила ханша.-Защищать такой город трудно: ни гор рядом, ни ущелий вокруг.Поэтому ни красивых домов не строим, ни мостов не возводим. Чтоб не позарились дурные глаза.
  -Зато у других ханов такие дворцы...
  -Поэтому эти ханы больше трех-четырех лет не засиживаются,- возразила ханша.- А мы волей Аллаха с года собаки правим.
   Шахпеленг читал несколько вечеров подряд.Прочитанное ночью слушатели обсуждали днем. Вся дворня с восторгом пересказывала главу, посвященнную Караджук Чобану.
  -Вот это киши! Вот это пехлеван!- восклицали они.
   Но хан с ханшей, наоборот, были взволнованы историей ханской четы: Казан-хана и Бурла-хатун. Особенно подействовал на них монолог Бурлы, когда пропал их сын Уруз.
   -"Говори, где мой сын?
   Ах, Казан, весть подай, я жду,
   А не скажешь, Казан, я проклятьем
   Тебя как огнем пожгу!"
   Шахпеленг с упоением читал дальше. Он не замечал повлаж- невших глаз Кабулы и опущенной головы Гасан-хана.
  -"И еще она говорила, Бурла-хатун:
   Может, с пестрой горы, что напротив лежит,
   Сын единственный сброшен, скажи ты мне,
   Я киркою их срою!
   Может, в быстрой воде, той, что быстро бежит,
   Сын любимый утоплен, скажи ты мне,
   Я исток перекрою!
   Может, рабство ему у гяура грозит,
   Сын единственный продан, скажи ты мне?"
   Тубыниса толкнула Шахпеленга, он очнулся, прервав чтение, оглянулся растерянно. Тубыниса, неловко поерзав на месте, неуверенно спросила:
  -Ханым, может, не надо это читать?
  -Читай, Шах-бала,- впервые так ласково обратилась ханша к мальчику.-Читай.
   И Шахпеленг продолжал:
   -"А не то я пойду, государю-отцу поклонюсь
   И войсками его и богатой казной запасусь,
   На гяуров неверных сама ополчусь,
   Буду биться, покуда с коня не свалюсь...
   И пока рукавом от крови не утрусь,
   И вестей о сыночке своем не добьюсь,
   Я с пути своего не сойду, не вернусь!"
   В этом месте вдруг Гасан-хан встал и молча вышел из комна-ты. Шахпеленг с удивлением замолк. Кабулы-ханум, не проронив ни слова, тоже поднялась и, тяжело ступая, ушла в спальню.
  -Чтоб могила этого Истепана Разы лопнула! - тихо запричитала Тубыниса. - Чтобы змеи гнездились на месте его дома! Чтобы род его иссяк навечно!
  -Замолчи, тетка! Не трави душу! - цыкнул на нее Шабан.
   Тубыниса обиженно поджала губы, поднялась. За нею поки-нули дом и другие слуги. Шахпеленг вышел вслед за Ядигяром.
  -Ядигяр, расскажи, что случилось с детьми хана, - попросил он.
  -У них, говорят, дочь была неписаной красоты и еще сын малень-кий. Их похитил урус Истепан Разы, увез, а через год утопил обоих в реке. А хан наш не смог за детей отомстить, потому и мается на зем-ле... Где ты видел хана такого возраста? Да такого возраста даже де-ревьев в лесу не осталось! Говорят, что Господь ему время долгое отпустил, чтобы отомстил за безвинно погубленных детей.
   " "
  
   "
   Расспросив слуг и узнав, где находится лавка купца Мирза Дарья Мамеда, Шахпеленг на другой день отправился к нему. Однако был очень огорчен, найдя лавку запертой. О местопребывании хозяина ни-кто не знал толком. Шахпеленг обошел все лавки, чайханы и кофей-ные, пока случайно не столкнулся с самим Дарья Мамедом, выходя-щим из цирюльни. Шахпеленга купец сначала и не узнал, а когда маль-чишка напомнил ему о событиях на Мильской равнине, весело рассме-ялся.
  -Так ты внук этой славной героини шемахинской битвы! Да-а! Про нее мне недавно геглярцы и кюрдамирцы рассказывали настоящую ле- генду!.. А ты, искатель приключений, как идет твое образование у дос-точтимого моллы Салеха, предводителя местных ослят? Многомуд-рый уже успел ввести тебя в храм науки, не осиленной им самим? Рассказывают, будто старик с шайтаном снюхался, и тот ему помогает воровать бревна с кровли храма молодых мудрецов, ковыряющихся с большим усердием в носу, чем в книгах своих предков...
   Шахпеленга витиеватая речь купца заставила смущенно прыс-нуть.
  -Да бревна совсем другие люди взяли. Молла тут ни при чем. И уже заново крышу перекрыли.
   Школа, действительно, и двух дней не простояла без крыши. По-велением Кабулы-ханум все строители, плотники и кровельщики сул-танства были брошены на эту работу и восстановили крышу школы за несколько часов, чему неблагодарная учащаяся братия вовсе не обра-довалась: веселей было прогуливать уроки, а не заниматься ежеднев-но по целым дням.
   Беседуя, Мирза Дарья Мамед и Шахпеленг подошли к невысо-кому глинобитному забору, которым был обнесен небольшой чис-тенький дворик с маленьким домом из сырцового кирпича во глуби-не. На стук колотушки отозвалась брехливая собака.
  -Это дом очень мудрого человека, мирза Закуллы, - сказал Мирза Дарья Мамед. - Тебе тоже будет интересно с ним познакомиться. Он учился в Александрии.
  -Сумасшедший Закулла? Я слышал о нем.
  -Никогда не повторяй людских глупостей. Мало что болтают о нем, обо мне, о тебе. Чем выше гора, тем больше и тень ее. Даже за Ал-лахом чешут языки всякие безбожники, но Господь не становится хуже от этого, - сказал Дарья Мамед, продолжая поколачивать коло-тушкой.
   Дверь домика, наконец, распахнулась, во двор выбежала про-стоволосая босоногая девчушка лет двенадцати, с двумя тугими длинными косами, сунула ноги в полуразвалившиеся чувяки, пошле-пала к калитке. Прикрикнула на собаку, которая тут же затихла. Ког-да девчонка впустила гостей во двор, собака недовольно заурчала и улеглась у своей конуры.
   Мирза Дарья Мамед высыпал в подставленные ладони девчонки сладости "ногул" и спросил, дома ли дед.
  -Дома он, дома. Проходите, дядя Мамед, - живо заговорила девочка звонким голоском. - Он как раз говорил о тебе: почему Мамед до сих пор не зашел к нам? А этот горец твой друг?
   Шахпеленг с удивлением смотрел на эту глазастую, языкастую и косастую. Интересно, в Сальянах все девочки такие смелые с нез-накомцами?
  -Как ты узнала, что я горец? - не выдержал он.
  -Таких красных щек у степного люда не бывает, - уверенно сказала девочка, вводя пришедших в комнату, назначенную для гостей.
   Она приотворила дверь в смежную комнату, крикнула:
  -Дедушка, ты не напрасно вспоминал дядю Мамеда, вот он и явился...
   Весь пол был устлан паласами. Больше в комнате ничего не было. Только у самого очага лежали несколько тюфячков, да на очаге чайник.
   Неспешным шагом вошел в комнату старичок в пожелтевшей от времени некогда белой тюбетейке. Мирза Дарья поцеловал ему руку, и они обнялись.
  -Принеси чаю, Сона! - успел сказать старик, прежде чем протянуть ру-ку Шахпеленгу.
   Девчушка ускакала в смежную комнату и вынесла оттуда поднос с фарфоровыми финджанами. Старик сам разливал чай, пока девочка принесла головку сахара и стала орудовать щипцами.
   За чаем старик живо расспрашивал купца в каких городах он бывал, с какими известными учеными и деятелями встречался, привез ли заказанные книги. Мирза Дарья Мамед говорил с ученым лаконич- но, без витиеватых фраз, больше молчал и слушал, чем говорил.
  -А ты, молодой игид, из какого роду-племени? - спросил старик у Шахпеленга.
  -Я карабахский. Учился в шемахинской школе Мирза-Ибрагим-Халила-Рзы...
  -Я знаю его! Прекраснейший человек! Надеюсь, выжил в этой бойне?
   Шахпеленг с грустью покачал головой. Спазмой сдавило горло, и он не смог ничего сказать, опустил заблестевшие глаза.
  -Да... Мир праху его. Да поместит его Господь в рай, да воздастся ему на том свете! - сказал ученый. - А ты как, здесь хочешь продолжать учебу?
  -Я был принят в медресе Гаджи Лютвияра, но вот...теперь я в моллаха-не моллы Салеха.
   Мирза Закулла брезгливо поморщился.
  -Не нашел лучшей школы?
  -Я не мог ослушаться хана.
  -Он же родственник Кабулы-ханым, - сообщил Мирза Дарья Мамед, - и живет в ханском доме.
   Приветливость старика как рукой сняло.
  -Ханский родственник, значит! И что тебе понадобилось в доме умали-шенного старика? - едко спросил он.
   Шахпеленг в смятении глянул на купца.
  -Это я его привел, мирза, - спокойно молвил Мирза Дарья Мамед. - Молодой человек, жаждущий знаний, и мудрец с большим жизнен-ным опытом - да вас Создатель направил друг к другу! А если бы ты, мирза, был знаком с его бабкой! Это не женщина, а кладезь народной мудрости. И героиня! На моих глазах матерого волка задушила. А про ее подвиги при защите Шемахи легенды слагают. Кстати, она, его баб-ка, - двоюродная сестра нашей Кабулы-ханым.
  -Хм, хитрости ханской жене не занимать.
  -Хитрость в руках нечестивых превращается в подлость, а хитрость честных людей означает мудрость, - возразил купец. - Тебе, мирза, ведь некому передать свои знания: земляков наших больше интересу-ет цена на рыбу или птицу, чем наука. Возьми мальчика к себе - обу-чай.
   Ученый зорким взглядом скользнул по мальчику, потом, после недолгого раздумья, вздохнул.
  -Мамед прав, - сказал он наконец, - мне нужен ученик, которому я мог бы передать свои знания; ведь у меня нет сыновей. Я согласен заниматься с тобой, но при условии, что хан об этом не узнает. И пе-ред знакомыми и приятелями незачем бахвалиться. "Остерегайтесь говорить о науке с невежественными людьми," - предупреждал Максиди Абдаллах.
  -А можно я приведу сюда одного своего друга?
   Шахпеленг имел в виду своего одноклассника Али, к которому он очень привязался в последнее время. Его невыразимо тянуло к этому умному, рассудительному и всегда спокойному подростку, ко-торый был ровен и доброжелателен со всеми ровесниками, никого особо не выделяя в друзья. От Али, как и от покойного Фархада, вея-ло покоем и выдержкой. Али никогда ни перед кем не заискивал, а его дружбы искали многие, в том числе и Шахпеленг.
  -Если твой друг хочет по-настоящему учиться, я буду рад ему помочь, - сказал мирза Закулла. - А пока я тебе дам две книги: "Азербайджан-скую историю" тебризского ученого Фахраддина Ибн аль Мусанны и "Книгу путешествий" стамбульского путешественника Эвлии Челеби. В неделю два раза приходи отвечать по разделам.
   Счастливый Шахпеленг, попрощавшись с хозяином дома и с купцом, вышел на улицу, прижимая к груди бесценные книги.
   И надо же: прямо у калитки столкнулся с самим Али.
  -Ты ходишь к безумному молле? - удивился тот.
  -Он умнее многих! - горячо возразил Шахпеленг. - Посмотри, какие книги он мне дал почитать.
   Али взял историю, полистал и с интересом спрашивает:
  -На сколько дней он дал тебе эту книгу?
  -В неделю два раза буду отвечать ему по этому учебнику. Только ты об этом никому не говори.
  -Я хозяин своему языку... Слушай, давай по очереди читать, через день.
  -Ладно. Знаешь, Али, я уже просил у мирзы Закуллы разрешения привести с собой одного друга... Хочешь, пойдем к нему вместе?
   Али улыбнулся сожалеюще, развел руками.
  -Нельзя. Этот Закулла и молла Салех враждуют. Салех - мой родствен-ник. А я хочу жить в мире со своей родней.
  -Молла Салех дает тебе свои книги?
  -Какие книги у нашего учителя?! Да у него листа бумаги дома не най-дешь. Я спросил как-то, почему у него книг нет. И знаешь, что он мне ответил? "Чтобы учить таких бездарей, как вы, достаточно одного Ко-рана." Священную Книгу он так высоко ценит.
  -Ну, тем более пойдем заниматься у мирзы Закуллы.
  -Зачем мне сыр-бор из-за этого старика? - отмахнулся Али. - Ты лучше дай мне почитать эту "Историю". Не бойся, я быстро верну.
   Выпросив у Шахпеленга книгу, Али ушел.
   Шахпеленг с сожалением подумал, что Али - не борец. Правда, и рабского в нем ничего не было. Мало кто умеет держаться так неза-висимо, как Али. Научиться бы этому.
   " "
  
   "
   Теперь Шахпеленг целыми днями безвылазно сидел за книгой. Как-то засиделся до самой поздней ночи. Кабулы-ханум, которую му-чила бессонница, заметив свет лампы, зашла в комнату мальчика. За-став Шахпеленга за книгой, удовлетворенно сказала:
  -Вот как хорошо, Шахпеленг: наконец-то ты занялся уроками по-насто-ящему. А то все хулил здешнюю моллахану. Только ты слишком переу-сердствовал. Разве можно столько читать?
  -Что же тут плохого? - удивился Шахпеленг.
  -Даже самую сладкую халву нельзя без конца есть. Вот был у арабов книгочей по имени ал-Джахиз. По преданию, он и в нужнике книги чи-тал, и даже в гостях из рукава или башмака вынимал книжку и глотал, как пищу. И жил не по-человечески, и умер ненормальной смертью. Целую стену книг собрал вокруг себя, книги обрушились на несчастно-го и убили его.
  -Лучше быть похожим на него, чем на других, - подумав, возразил Шахпеленг. - Раз мне не суждено посещать разные страны, то хоть почитаю про них.
  -И про какую же страну эта книга?
  -Эта-то? Эта про нашу страну. Стамбулец Эвлея Челеби в прошлом веке побывал у нас и описал все города: Баку, Гянджу, Шемаху...
  -А про Сальян что говорит?
  -Я еще до Сальян не дошел.
   Кабулы-ханум прочно уселась на тюфячок у очага, машой разво-ротила тлеющие угли и, когда огонь снова запылал, повернула осве-щенное огнем лицо к Шахпеленгу.
  -Ну-ка, Шах-бала, почитай мне.
   Пришлось Шахпеленгу читать. Ханум часто прерывала мальчиш-ку, оспаривала книгу.
  -Твой Челеби врет! - горячилась она. - Разве Дарий построил Бакы?
  -А кто же?
  -Сами бакинцы!
  -Но строили же по приказу Дария, - объяснял Шахпеленг.
  -Выходит, Гасан прав, что не слушается меня и не строит ни крепости, ни мостов, - делает неожиданный вывод ханша. - Построим мы, а ска-жут, что этот безмозглый шах Гусейн построил.
   Под утро, когда уже сон морил старуху, она с зевком поднялась.
  -Откуда эта книга?
  -Так, у одного старика выпросил. У моллы одного...
  -Эта книга достойна ханского дома, а не моллы. Давай ее сюда, для хана, а молле заплатим.
   Шахпеленг почувствовал, как остановилась, застыла кровь в жилах.
  -Эта книга... Владелец ни за что не станет продавать, - забормотал он.
  -Даже хану?
  -Даже шаху...
  -Постой, уж не Дели Закулла ли хозяин этой книги?
   Пришедший в ужас Шахпеленг от растерянности не знал, что ска-зать. Он предпочел молча опустить голову.
  -Паршивец! Якшаешься с нашими врагами! С этим полоумным, от кото-рого и сам Бог отвернулся!
  -Он не полоумный...
  -Молчи, негодник! И этот безумец будет владеть такой книгой? Так не бывать этому.
  -Тетя, прошу тебя... Я поклялся вернуть ее. И я верну. Умоляю, тетя!
  -Жизнь твоя, что ли, зависит от этой книги?!
   Тут в дверях появился султан. В белой исподней одежде, с наки-нутым на плечи халатом.
  -Что здесь происходит? - с удивлением вопрошал он.
  -К нашему врагу Закулле ходит, книги у него выпрашивает, - сообщила старуха. - А сам-то этот придурак таких книг и не достоин. Я решила выкупить у него...
  -Я дал слово. Я обязан вернуть!..
   Шахпеленг почувствовал, как наворачиваются слезы на глаза, с досадой отвернулся, потому что не мог уже продолжать говорить. Ему казалось, что он не выдержит и разрыдается. Ведь он слово дал старо-му ученому, да еще при купце Дарья Мамеде. Что они теперь будут ду-мать о нем?
   Гасан-хан строго сказал после паузы:
  -Книгу верни владельцу. И чтоб больше нога твоя не коснулась его по-рога. А книги для тебя закажу Дарья Мамеду какие хочешь!
   Повернулся и вышел. Ханша швырнула книгу на тюфячок и вып-лыла из комнаты, сердито отвернувшись от мальчика. " "
  
   "
   Тяжелые думы одолевали Шахпеленга. Он не знал, что делать, как выйти из затруднительного положения. Подчиниться хану и трусли-во отказаться от уроков ученого? Обмануть хана и продолжать тайком, как трусливая лиса, пробираться в домик мудреца? И то, и другое было противно его смелой душе. Но и огорчать ни того, ни другого не хоте-лось. До шемахинской битвы он ни на миг бы не засомневался в своем праве обманывать кого угодно. Ведь были же случаи, когда он и Исма-ил заигрывались допоздна, а потом безбожно врали учителю, что учи-ли уроки.
   От разоблачения и расправы друзей спасала их исключительная память и умение в процессе обучения схватывать и увязывать основ- ные звенья предмета. Таким образом, угрызений совести они не чувствовали. Можно было бы получить за ответ похвальбу "Аферин!", но удовлетворялись тем, что учитель разводил руками: "Хорошо. Од-нако в твоих силах ответить блестяще. Не ленись! Лень до добра не до-водит. Великий шейх Низами писал:
   О, как много дар сгубивших было среди нас -
   Из-за лени! Гончарами видим их сейчас...
  Повесь эти слова серьгами себе на уши и трудись в поте лица!"
  -Ала, Шахпеленг! Что с тобой? - окликнул мальчика наиб, когда они столкнулись в воротах ханского двора. - Что это ты здороваться забы-ваешь?
  -Прости, Дурсун. Задумался я.
  -Над чем же ломаешь ты свою юную голову?
  -Скажи, Дурсун, можно соврать человеку в трудную минуту?
  -Вообще-то, в Коране сам Всевышний говорит: мол, если, спасая себя, вы призовете в ложные свидетели Меня, то я прощу вас. Но, по-моему, смотря кому врать. Никогда нельзя врать тому, чей хлеб ты ешь. Нель- зя топтать хлеб. Я вот даже матери родной смогу соврать, но хану - никогда!
  -А если бы тебя Кабулы-ханым заставила?
  -Разве что... - задумался Дурсун.
   В моллахане Шахпеленг поделился мыслями с Али.
  -Не стоит перечить хану! - сказал тот.
   Да-а, есть над чем подумать. Из глубоких размышлений вывел Шахпеленга Заки, ерничавший на уроке. Когда молла Салех вызвал его и велел привести пословицы про науку и обучение, он стал приво-дить все знакомые ему поговорки о молле.
  -"Молла кашу увидел - о Коране позабыл", "Словам моллы внимай, а проделкам не следуй", "Повстречался с моллой - обойди стороной"...
  -Ала, осленок из ослят! Ты думаешь, все моллы похожи на твоего дя-дю молла Гасыма, который и в месяц магеррам напивается, как свинья?! - возопил молла, тамарисковой тросточкой огрев увернув-шегося Заки по спине.
  -Это поклеп! Мой дядя не такой! Он серьезный аксакал! - кричал Заки, бегая меж ребят и стараясь ускользнуть от прутика.
  -Твой дядя, хоть он и молла, происходит от осла пророка Нуха! Этот нечестивец будет гореть в геенне огненной!..
   Отколотив Заки, молла Салех уселся на свое место, подождал, пока повскакавшие с мест ученики снова расселись по местам.
  -Я ему про Ису, он мне - про Мусу, - ворчал молла. - Какой был задан вопрос? Кто скажет? Ты, Али! Правильно. Надо было говорить про нау-ку, а не моллу. Над нами мало твой дядя Гасым насмехается, позоря все духовенство?! Пишите сочинение о своем городе. Опишите, в ка-кое ханство и султанство входит, географическое расположение, опи-шите все наше хозяйство, растительность, основные виды торговли.
  -Молла, на фарси писать или на тюрки? - уточнил Заки, потирая ушибы.
   Молла подозрительно оглядел его, но на озорном лице Заки на сей раз не заметил ничего предосудительного.
  -На тюрки говори со своей бабкой, - ответил молла ядовито. - Писать надо на фарси... А ты почему не пишешь? - напустился старик на Шах-пеленга.
  -Ему, как Фархаду, легче расколоть гору Бисутин, чем доброе слово про Сальян сказать, - подал голос Голодный Губад.
  -А что писать про Сальян? - не сдержался Шахпеленг. - Что здесь даже городских стен нет? Что это не город, а большой базар? Что даже жен-щины и дети зеленью и фруктами торгуют у своих дверей? Что кругом пыль и грязь? А тучи мух?!
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  Нух - библейский Ной.
  
  -А Шемаха лучше?! - завосклицали со всех сторон.
  -У нас улицы камнем мостили, чтоб не чавкала грязь под ногами... А мух там не увидите.
  -А не про Шемаху Хагани писал:
   Там голод, и нужда, и грех, и тьма -
   Весь город этот ныне как тюрьма!
   Шахпеленг обиженно посмотрел на Али, собираясь возразить, что это было много веков назад, но его опередил Заки.
  -Ала, Шахпеленг правду говорит, да-а! Что там было в Шемахе пятьсот лет назад, мы не видели, а Сальян - вот он да-а, перед глазами.
   Молла Салех тут наорал на Заки, и тот замолчал. Шахпеленг уже заметил: молла с ним и с купеческим сыном Али не связывается, а на Заки вымещает всю свою злость.
  -И что же ты написал про наш город? - спросил Али, подойдя к Шахпе-ленгу на перемене.
  -Что вижу, то и описал: вокруг солонцовая степь с чахлой растительнос-тью... Да сам оглядись - увидишь, что я описал. А ты?
  -А я писал сочинение, понял? Сальян - родина Зардушта. Я описал кра-соту прикуринского города, где процветает торговля, рыболовство, шелководство, ковроткачество, даже коневодство... И все это процве-тает благодаря благодеяниям нашего правителя!
  -Подхалимничаешь к хану?
  -В отличие от тебя, я ем отцовский хлеб, - спокойно возразил Али. - По-просту я тоже пишу о том, что вижу. Только мы с тобой в разные сторо-ны смотрим. Я писал правду. В других ханствах и султанствах - грызня и разорение. По всему Азербайджану только у нас покой. Серьезные люди это понимают. А врать мне не к чему. Я и отродясь никогда не об-манывал никого.
  -Это потому, что ты врать не умеешь! - раздался голос незаметно подо-шедшего Заки. - С умом соврать не каждому дано.
  -Много ума нужно!
  -А вот и нужно. Анекдот про двоих братьев слышали? Один был брехун известный, а другой - честный. Так вот, вруна все уважали, любили слушать, советовались с ним, а на правдивого внимания никакого. Вот честный брат и говорит брату-лжецу:"С завтрашнего дня я тоже начну врать." Тот ему в ответ:"Не дури, брат, врать надо умеючи, а ты не умеешь." Нет, уперся, как козел. И вот оба оказались скоро на каком-то меджлисе. Вруна с уважением усаживают на почетном месте, а на чест-ного даже не смотрят. Обидно ему. Выждал время во время беседы и говорит:"А вчера в небе собака скулила." Все вокруг давай хохотать. "Скажет же такое, что жареную курицу смех разбирает! Где это видано, чтоб собаки на небо забирались?!" Растерялся правдолюбец, не знает, как выкрутиться. Тут на помощь ему пришел брат-врун:"А чему вы уди-вляетесь? - говорит он спокойно. - Я и сам был свидетелем: орел схва-тил щенка, поднял в небо. Щенок и скулил под облаками, пока хищни-ца-птица тащила его к себе в гнездо!" После меджлиса правдивый брат со стыдом признал правоту брата и больше никогда не лез не в свое дело. А что, вы не слышали эту бывальщину?
   Шахпеленг действительно впервые слышал. А Али только усмех-нулся знакомой притче.
  -Каждому - свое, - сказал он, отходя от Заки.
   Али нравился Шахпеленгу: прямой человек. Не юлит и не подха-лимничает, как Заки, не ерничает без конца. Но волей-неволей, а именно Али сказал ему самые обидные в жизни слова, на которые, ввиду их правильности, ни словом Шахпеленг не возразил. Он сказал: "В отличие от тебя, я ем отцовский хлеб." И с каким достоинством он это сказал. Может, впервые Шахпеленг призадумался над своей сирот-ской долей, даже про этот неразрешимый вопрос "хан и Закулла" поза-был на время.
  -Слишком он задается, этот купеческий сын, - скорчил рожу Заки. - По-ел бы он хлеба с шором, как у нас в доме, по-другому бы запел. У него важный отец, а мне достался весельчак молла Гасым впридачу к ана-шисту-отцу.
   После уроков Заки отделился от своих дружков, пошел с Шахпеленгом. Навстречу то и дело попадались женщины и девушки, закутанные в чадру.
  -С чего это женщины сегодня вырядились в чаршаб? - удивился Шахпеленг.
  -Так ведь сегодня ашура. Все в мечеть идут. А как в мечеть без чадры?
  -А почему нас молла не повел? В Шемахе мы в этот день обязательно всем классом в мечеть шли.
  -Может, у вас религию там так почитали, а у нас, глядя на моллу Сале-ха, да и на моего дядьку Гасыма, вовсе от религии отвернешься, - рас-смеялся Заки. - Правда, в месяц магеррам от дяди польза хоть какая есть: женщины подношения приносят, и нам перепадает.
   Тут как раз из-за угла вышел, нетвердо шагая, сам молла Гасым. Пожелтевшая от времени и грязи чалма съехала с его головы на левое ухо, полы вылинявшего абы были в блевотине.
  -А вот и сам досточтимый, - съязвил Заки. - Как говорится, имя назови - за ухо схвати. Давай свернем, пока не привязался...
   Но молла успел уже заметить племянника.
  -Ада, Заки, паршивец, почему не здороваешься с дядей? - заплетаю-щимся голосом позвал молла Гасым, икнул и зашатался.
   Заки и Шахпеленг подбежали, поддержали старика. Шахпеленг отвернул лицо в сторону, так как в нос его ударило винным перега-ром.
  -Молла-ами, разве можно пить в месяц магеррам? - не удержавшись, упрекнул он. - Весь народ скорбит по имаму Гусейну. Нельзя же пить.
  -Можно пить, сынок. Только надо ик-к...быть печальным.
   " "
  
   "
   Проводив моллу Гасыма до самого дома,приятели разошлись.
   Шахпеленг решился занести ученому его книгу и напрямик отказаться от его услуг.
   Мирза встретил мальчика приветливо.
  -Пришел, сынок? Заходи. А я вот для тебя перевожу книгу Афлатуна, чтобы тебе легче было понимать логику его мышления... Что с тобой?
  -Прости, мирза, - прошептал Шахпеленг с горечью. - Султан случайно увидел книгу Челеби и догадался, откуда я достал ее. Он запретил сюда приходить.
  -Запретил сюда ходить? - переспросил ученый. - Что ж. Меня утешает только то, что не я теряю. Когда меня выставили из моллаханы, я ушел с легким сердцем, подумав: я ничего не теряю, а сколько потеряли те, кто отказался от меня.
  -Учитель, мне очень жаль, что к вам плохо относятся. Как переубедить людей?
   Старик сел на тюфячок у очага, помешал угли, потом указал ру- кой перед собой и бросил Шахпеленгу тюфячок, лежавший рядом с ним. Шахпеленг присел.
  -Их не переубедишь, - спокойно сказал старик. - Люди очень не любят, когда кто-либо отличается от них умом, поведением, образом жизни. А если еще и не стремится общаться с ними - это уже совсем беда... Современники редко когда правильно оценивают происходящие при них события. Ширванцу Хагани приходится жалобы свои высказывать развалинам Медаина. Ширванец Насими бежит от родного народа и находит мученическую смерть среди арабов. Третий ширванец - гений мысли Зардушт, отторгнутый своими земляками, находит себе пристанище на чужбине. И сколько тех, кто не прославил свое имя
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  1 Ашура - десятый день мусульманского месяца магеррама.
  2 Афлатун - Платон.
  
  только потому, что не смог победить обстоятельства и вырваться из родной среды! Этот мир не остался ни пророку Сулейману, ни шейху Низами,ни их клеветникам...Поколения сменяются поколениями, величие - забвением, победы - поражениями, расцвет государств - их падениями, но вечны имена гениев мысли: Низами, Насими, Хагани,Физули,Мехсети...А кто помнит их гонителей?
   Старик разговаривал сам с собой, он размышлял вслух, забыв о мальчишке.
  -Учитель, я уйду из ханского дома! - воскликнул Шахпеленг.
   Мирза, как бы очнувшись, окинул мальчика ясным вниматель-ным взглядом.
  -Не советую, - сказал он наконец. - Тем более, что хан не хуже других... Когда-то мы были почти друзья.
  -Вы-ы?
  -Да-а. Настолько, что когда разбойник русский, Степан Разин, взял в плен ханских детей, то по его следам пошел и я с ханом, а еще отец Дурсуна. Так мы втроем всю Русь исходили. До самой Москвы дошли. Только опоздали мы. Русский царь сам казнил своего преступного подданного.
  -Истепана?
  -Да. Ему отрубили голову. Хан тогда был в таком отчаянии от того, что не он совершил возмездие. Я едва уговорил его вернуться на родину, доказав, что это Божье возмездие. И хан успокоился, наконец, вернул-ся... Когда Кабулы-ханым узнала, что мы вернулись ни с чем, она бо-сая ушла к горе Пирсагат, в Пир-ханаги, и стала прислуживать там дер-вишам. Три года мы ездили туда, пока уговорили ее вернуться. Ей бы-ло тридцать лет, а она уже была вся седая. Ходила в рубищах и босая. Вернулась она другим человеком, сильным, властным.
   Он надолго замолчал.
  -Большая это страна, Русь. Совсем не такая, как наша. Мы там нагляде- лись на этих урусов. Богатые еще ничего живут, а вот бедняки - не приведи Господь! У них же рабство! Над всеми крестьянами хозяева - помещики. Они покупают и продают людей, как скот!
  -Как разбойники наших пленников продают в Ахалцихе?
  -Так то разбойники! А там государственные люди! Вздумалось хозяи-ну, и твою семью продали одному человеку, а семью твоего брата - другому. И это - своих. А мусульман они, правду говоря, не трогают. Казанское ханство себе подчинили, а татары живут по своим законам. Русский царь с них за это больше дани берет.
  -Выходит, нет лучше людей, чем наши ханы и беки! - решил Шахпе-ленг. - Попробовали бы они простолюдин притеснять, продавать. Их бы разгромили!
  -Не торопись хвалить наших правителей. Вспомни, какие распри между ними, как они ввергают народ в кровавые бойни.
  -Гасан-хан не таков.
  -Да. Он миролюбив.
  -Он пообещал мне, что закажет Мирза Дарья Мамеду купить для меня книги.
  -Тогда тебе надо поспешить с этим. Через неделю Мирза Дарья Мамед пускается с караваном в путь. Давай-ка я составлю список нужных книг для тебя, передашь ему.
   Шахпеленг по его просьбе зашел в смежную комнату за черни-лами и каламом и застыл. Две смежные стены имели по две ниши, за-битые книгами от пола до потолка. Книги лежали и на подпотолочной полке вдоль всех четырех стен. Потрясенный Шахпеленг долго стоял, не слыша зова старика. Наконец, ученый сам подошел к нему, поло- жил сухую руку на мальчишеское худенькое плечо.
  -Это все мое богатство, - с грустью сказал он. - Я написал завещание, чтобы эти книги передали в Ардебильское медресе, если я туда не ус-пею выехать. Ведь меня приглашают туда на работу.
  -Вы уедете?
  -Перезимую здесь, а с весной тронусь в путь.
   Старик написал список для Шахпеленга.
  -Мирза Дарья Мамед - подобен нашему пророку Мухаммеду. Он неу-ченый мудрец, своим умом дошедший до глубоких истин. Он достанет тебе нужные книги. Но ты знай, сын мой, никакие книги не заменят жи-вого обмена знаниями, научных споров, совместных поисков истины. Уговори султана послать тебя на учебу в Ардебиль, Тебриз, Марагу, Станбул. Или, на худой конец, в Дербент. При Дербентской мечети хо-рошая библиотека. Да и вообще в этих городах преподавание наук пос-тавлено хорошо. Я знаю многих ученых из этих городов и могу напи- сать для тебя рекомендательные письма к ним.
   Шахпеленг глубоко задумался. Он не сомневался, что по доброй воле его никуда не отпустят (от себя). Значит, остается один выход - уйти самовольно.
   Вечером у хана уже сидел приглашенный Мирза Дарья Мамед, очаровавший Шахпеленга своей образной цветастой искусной речью. На круглой голове его белела атласная тюбетейка. На упитанном круглом лице светились умом живые серые глаза. Он рассказывал хану о будущем своем маршруте до самой Индии, обещал накупить всевоз- можных книг. Хан пожелал уплатить за некупленные еще книги впе-ред, но купец остановил его мягкой улыбкой и властным движением руки.
  -О благословенный хан, книги - источник ума и знаний. Они бесценны как в понимании мудрых слуг Божьих, так и в представлениях глупых слуг Шайтана. Разве допустимо получать вперед деньги за то, что еще сокрыто за туманными далями верблюжьих троп и дорог? Мы все - песчинки в руках Господних. И только Всевышнему ведомо, когда и ку-да унесет меня ветром вечного движения в поисках приобретений.
  -Мирза, в таком случае знай, что за книги, привезенные тобой, будет уплачено по самой высокой цене! - сказал хан. - Шахпеленг, подай-ка Мирзе твой список!
   Дарья Мамед, пробежав глазами бумагу, улыбнулся.
  -Узнаю почерк одного человека, - пробормотал он.
  -Да, это почерк твоего друга, мирза Закуллы, - спокойно ответил Гасан-хан.
   " "
  
   "
   После ухода Мирза Дарья Мамеда хан и ханша заговорили о старом ученом.
  -Всю жизнь читает, пишет, - говорила ханша, - а чего добился в жизни? Кто его, как ученого, признает? Все дураком считают, безумцем.
  -Нет, не все, - заступился Шахпеленг за ученого. - Вот его в Ардебиль пригласили, преподавать в медресе. Я сам читал эти письма. Даже в Тавризе его ученые ждут.
   Это сообщение, видно, совсем не по душе пришлось старикам. Они с удивлением и досадой переглянулись.
  -Поедет в чужие края, прославит себя и ославит нас, - сказала Кабулы-ханум.
   Хан задумался.
  -Лучше помочь ему открыть медресе здесь, - продолжала ханум.
   Гасан-хан с сомнением покачал головой.
  -Не забывай, что этому будет противодействовать вся родня моллы Са-леха. А род их, марданбейли, полсултанства занимает.
  -Неужто побоимся вшивых марданбейлинцев?
  -А тебе охота связываться с ними, да еще из-за Закуллы?
  -Охота! У меня давно руки чешутся наказать этого зарвавшегося Салеха и всю его родню!
  -Ссориться с половиной своих подданных, с уважаемыми людьми ради безумца Закуллы не стану!
   Шахпеленг не выдержал.
  -Да какой он уважаемый?! Молла Салех даже не знает, где какая стра-на находится. Говорит, что Мисир находится на полуострове Аравийс-ком. Я ему доказать не мог, что Египет - в Африке.
  -Нет, какие дети пошли! - возмутился Гасан-хан.
  -Замолчи, невоспитанный! - накинулась на мальчика Кабулы-ханум. - Беги к своему Закулле и скажи, что хан поможет ему открыть здесь медресе.
   Надо ли говорить, с какой радостью понесся Шахпеленг исполнять приказ ханши. Об ученом и говорить нечего. Мирза Закулла так разволновался,что расплакался от счастья.Потом усердно принялся чертить план постройки здания медресе с классными комнатами и книгохранилищем. Закончив, стал подсчитывать предполагаемые расходы и схватился за голову. Но Шахпеленг уверил его, что все расходы хан возьмет на себя.
   " "
  
   "
  
   На следующий день во время занятий Голодный Губад и говорит:
  -Молла, а вы нас отпустите в медресе учиться?
  -В какое медресе? Где здесь медресе? - удивился молла Салех.
  -А которое хан для мирзы Закуллы строит. Внучка Закуллы-киши сама моей сестренке хвастала, что хан с ее дедом помирился и строит для них медресе.
  -Не может быть! - вскричал взбешенный молла.
   Он повернулся к Шахпеленгу, а вслед за учителем и все его ученики уставились на мальчика.
  -Уж ты-то знаешь правду! Говори: помирился хан с этим безумцем?
  -Я ничего не знаю.
  -Врешь и не краснеешь! - закричал Голодный Губад. - Я сам видел, как ты выходил со двора сумасшедшего Закуллы.
  -А ну-ка говори правду, - прицепился молла Салех.
  -Да отстаньте от меня! - отрезал Шахпеленг. - Как говорится, ни верб- люда не видел, ни даже его следов.
   Молла ошарашенно уставился на мальчика.
  -Не-эт, - зло процедил он. - Конь еще не издох, а уже подковы рвете?! Не дам я обойти меня!.. Вон из школы! Урока сегодня не будет!
   И сам, опередив всех, засеменил к выходу.
   Домой расходиться не хотелось, тем более что сегодняшний день выдался на удивление солнечным, безветренным, хотя и было по-осеннему холодно. Перед школой прогарцевала группа всадников во главе с юзбаши Кянаном. Все обернулись и посмотрели на добро-душно улыбающегося сына сотника, на Кямандара.
  -Лихо скачет твой отец!
  -Ему хан нового коня подарил, - разулыбался Кямандар. - Карабахская чистокровка.
  -И мне тоже подарил, - признался Шахпеленг.
  -А что ж мы тебя на нем не видели?
  -Необъезженный был. Ядигяр не позволял выводить за изгородь заво-да. Но теперь он меня узнает издали и слушается. Вчера я на нем к Ку-ре спускался.
   Ребята напросились пойти посмотреть на ханский табун. Вместе всем классом отправились. Из-за Шахпеленга Ядигяр не стал прогонять ребят. Даже позволил под его присмотром садиться на молодых скаку-нов-двухлеток. Потом погнали весь косяк на водопой. Быстроногий Аг-ат, то есть Белый конь, домчал Шахпеленга раньше всех. Спешившись, Шахпеленг позволил коню подойти к самой кромке берега и даже зай-ти по колени в воду и припасть к холодной влаге. Сам стоял рядом, по-глаживал шерсть животного, смотрел, как поигрывает мускулами мо-лодой жеребец.
  -Не Аг-ат, а Дур-ат! - хвалили ребята, не скрывая зависти. - Такой конь стоит целого состояния!
   Вернулись на завод. Загнав косяк во двор, Ядигяр притворил ворота. Шахпеленг хвастливо скакал быстрой рысью, иногда переходя на галоп. Табун же сгрудился у изгороди. Ядигяр показал на поджарого двухлетка, недавно приобретенного хозяином.
  -Видали такого крепыша? Десятерых скакунов стоит. Не конь - огонь!
   Все с удовольствием любовались этим скакуном. А тот спокой-но мышцами поигрывает, копытами перестукивает, ушами - торч-ком - прядает, гордую шею выгнул, а яблоки - глаза так и горят.
  -Хотели назвать Гыр-атом, да хан не позволил, - сказал Ядигяр.
   С трудом, уже в полдень, оголодавшие ребята расстались с этим прекрасным зрелищем. Возвращаясь, зашли в лесок, что над Курой. Огромные старые тополи возвышались над зарослями ив, маслин и ежевичными кустами. Шемахинские леса бы показать ребятам. Густые, не продерешься. А Карабахские? Что в своей жизни видели эти несчастные степняки! У них и степь-то с куцей раститель-ностью на барханных песках и зарослями тамариска на чалах. И как они могут жить без прекрасных горных и лесных пейзажей?..
  
   " "
  
   "
  
   Вечером расстроенный хан устроил разнос Шахпеленгу.
  -О медресе знали я, ты, она, - кивок в сторону жены, - да сам мирза Закулла. Каким же образом об этом стало известно молла Салеху и его родне?
  -Это Сона проболталась, внучка дяди Закуллы. Она же не знала, что это тайна. Мы ее не предупредили. А в моллахане молла Салех при-стал ко мне, но я сказал, что ни верблюда не видел, ни его следов. Он раскричался: "Я не дам обойти меня!" И разогнал нас, не стал уроков проводить.
  -От злости, значит, даже учеников своих разогнал? - задумчиво переспросил Гасан-хан. - Теперь он всю родню поднимет.
  -А все твоя мягкотелость! - сказала ханша. - У такого хана все под-данные с жиру бесятся. Весь Сальян знает, какой это никчемный учи-тель, один ты не знаешь. Пора отлучить его от школы!
   Гасан-хан с досадой отмахнулся ладонью.
  -Да чего ты боишься его родни? Числом они велики, а ценою - де-шевы. Что они тебе сделают?
  -Они - мои подданные, мой народ.
  -Народ - это я! И правитель - тоже я! - вышла из себя Кабулы-ха-нум. - Нельзя допускать, чтоб в жизни правили такие бездари, как молла Салех! Если поливать водой карагач, то он разрастется так, что все другие растения погибнут. Пора вышвырнуть вон и самого Салеха, и его родню. Подумай: во всех школах - его родичи. Вся мо-лодежь в руках Марданбейли.
  -Имей терпение. Всему приходит конец, и их силе - тоже. Найдем выход.
  -Господи, и почему Ты, Всемогущий, создал меня женщиной? - возо-пила ханша.
  -Да-а, - усмехнулся хан, - тебе только дай власть в руки! Все пойдет кувырком.
  -А то я побоюсь этих слюнообильных Марданбейли! Так ты знай: теперь медресе - это дело чести. Никто не смеет нарушить мои планы!
   Тут зашел Шабан и доложил о приходе геглярского бека и его людей. Хан велел пригласить.
  -Да будет здоров хан! - говорил после приветствий и чаепития гегляр-ский бек. - Ваш гашимханлинский бек обедал со мною в навагинском каравансарае и при многих свидетелях проиграл мне все свои земли на обоих берегах Куры.
   Хан велел юзбаши Кянану послать всадника за гашимханлинским беком. А гостей тем временем стали угощать обедом. Когда хан на ми- нутку сошел во двор, Шахпеленг выскользнул вслед за ним.
  -Дядя Гасан! - жарко зашептал он. - Я знаю этого геглярского бека. Он тюркский суннит. Его геглярцы во время шемахинской битвы заперли, чтоб он давудовцам не помогал.
  -Запереть своего бека! - возмутился хан.
  -Да ему бекство недавно пожаловано было! Он по выслуге это село получил.
  -Все равно бек.
  -Но он суннит.
  -Запомни: для умного человека нет ни суннита, ни шиита, а есть одни мусульмане.
  -И ты отнимешь земли гашимханлинца и отдашь этому недавнему крестьянину? - спросила, подходя, Кабулы-ханум.
  -Да!
   Хан резко отвернулся и ушел к гостям наверх.
  -Этот старик с ума сошел, - раздумчиво сказала ханша. - А ведь гашимханлинцы нам родней приходятся.
   Наконец, прибыл сам гашимханлинец: высокий, нескладный, с непомерно длинными, закрученными вверх усами и кичливо блес- тящими глазками. На нем были высокие сапоги, обтягивающие икры ног. Но он даже нагибаться не стал, чтоб стянуть их. Приподнял длинную, как у цапли, ногу, потом другую, и слуги, сопровождавшие его, ловко сдернули с его ног обувь.
   Войдя в комнату и увидев гостей, бек скис, побледнел и не ре- шился сесть, а хан не предложил ему.
  -Расскажи-ка, как ты проигрывал мои земли, - сухо кивнул ему Гасан-хан.
   Тот, помолчав, коротко вымолвил:
  -Да. Проиграл.
  -Сколько лет бекствовали на этой земле твои предки?
  -Двести.
  -Как думаешь, не лопнет могила Гашим-хана, твоего предка, который трудом и мечом добился этого титула и этих земель?
  -Я Гашимханлы-то не проигрывал.
  -Напрасно. Уж если ставить - то на все сразу...
  -Наказывай, хан, но не срами, да еще при слугах. Не желаю выслу-шивать оскорблений, - напыщенно сказал бек.
  -Наказание мое такое: проигранные земли отходят новому владель-цу, а ты лишаешься права ездить куда-либо в сопровождении слуг.
   Гашимханлинец побледнел, но еще выше задрал голову, так что папаха чуть не свалилась с головы, и пришлось ему поспешно водворять ее на место.
   Бек пожевал кончик уса, судорожно вздохнул и зашагал прочь, не забыв, впрочем, придержать папаху, проходя в дверь. Шахпеленг
  из любопытства выскользнул вслед за беком.
   Внизу, на первой ступеньке, сидел глубоко задумавшийся Ядигяр.
  -Эй, конюх, почему не здороваешься со мной? - пристал к нему га-шимханлинец.
  -Прости, бек, я задремал некстати.
  -А-а. А то я подумал, что ты меня не уважаешь. Ты не смотри, что я в беду попал. Все проиграно, кроме чести. Честь-то сохранена!
   Сел на нижнюю ступеньку, сам натянул на ноги сапоги, не ог-лядываясь на весело щерившихся своих слуг, и с гордо выгнутой ше-ей зашагал прочь. Вслед за ним ушли геглярские гости в сопро- вождении Дурсуна и Шабана.
   Когда Шахпеленг вернулся в комнату, хан велел ему пойти к мирзе Закулле и пригласить к ханскому двору. Вне себя от радости Шахпеленг не поленился сбегать на конюшню, оседлать одного из ханских коней и поскакать к домику опального ученого.
   Спустя полчаса обыватели с интересом глазели, как по центральной улице, торжественно восседая на ханском скакуне, шествует в направлении ханского двора известный своим безумием старый ученый. Через весь город прошествовал ученый к ханскому двору и скрылся за воротами.
   " "
  
   "
   На следующий день по Сальяну пронеслась страшная весть о зверской расправе над ученым неизвестных лиц.
   Когда Шахпеленг и Ядигяр примчались к дому мирза Закуллы, там уже толпилось пол-Сальяна. Тело ученого, прикрытое чадрой, лежало прямо на земле. Дочь и внучки истошно вопили и царапали свои лица.
  -Почему моллу не пригласили? - спросил прискакавший Дурсун у од-ного из соседей.
  -Все моллы были его врагами, кого же пригласить? - почтительно раз-вел тот руками.
   Дурсун прошел к трупу, откинул кончик чадры, посмотрел на размозженную голову покойника.
  -Ядигяр, ты ступай к хану, - велел Дурсун, - а ты, Шахпеленг, отправ-ляйся к любому молле и зови сюда от имени хана.
   Шахпеленг решил обратиться к молла Гасыму. Побежал к Заки. Тот сказал, что дядя с утра ушел на базар. Вместе помчались на рынок и попали на обычную в воскресные дни базарную сутолоку. Мальчики решили разделиться и поиски вести с противоположных сторон.
   Первым заметил моллу Гасыма Шахпеленг. Но старик беседовал с молодым купцом, и прерывать беседу мальчик счел неудобным.
  -Ты мой родственник. Ты мне насоветовал стать торговцем - я стал. А толк какой? - жаловался продавец. - У меня в лавке не хотят покупать даже те, кто ничего не платит. Что же мне делать? Дай совет, молла.
  -У тебя большой недостаток, сын мой, - отвечал молла. - Ты красне- ешь, когда говоришь о ценах. Научись управлять лицом, и от покупате-лей отбою не будет!
  -Эх, молла, от твоих советов мало проку. Ты брату моему насоветовал стать моллой. Мы его кое-как пристроили в Халадж. А он от голода там чуть не умирает.
  -Ну-у, Халадж! Нашли куда устраивать... Халаджлинцы сами с яйца шерсть стригут. Чего можно ждать от людей, живущих в селе с назва-нием "Гал-адж" - "останься голодным".
  -Смотри ты, я и не думал, что Халадж с этим словом связан, - удивился продавец.
  -Ты у меня спроси, я все расскажу... Мальчик, отойди, не суйся под нос... Да. Где я остановился? Так вот, через эти места в древности Огуз-хан проходил. Увидел замок, послал своего человека просить-ся на ночлег и просить еду к ужину. Обитатели замка ответили пос-ланцу: "Оставайся голодным" и захлопнули дверь перед самым носом.
  -А при чем тут эта легенда?
  -Ала, все халаджлинцы - потомки тех скряг. Они в мечеть не ходят, а про моллу вспоминают, только когда умирают.
  -Так за полгода ни один халаджлинец не умер. Что делать?
  -Ала, пристрели нескольких, дабы было кого хоронить.
   Тут Шахпеленг не выдержал, схватил моллу Гасыма за локоть.
  -Дядя Гасым, скончался мирза Закулла. Вас зовут на похороны. Пой-демте.
  -С какой стати? Он-то на мои уже не придет! - ответил молла.
   Его ерничество не понравилось торговцам соседних прилавок, они, переглянувшись, закачали головой.
  -Сам хан заплатит вам. Пойдемте, - тянул его Шахпеленг.
  -Жди добра от хана да шайтана...
  -Дурсун и Ядигяр обещали оплатить.
  -От ханских слуг дождешься услуг!
  -Ну, я вас очень прошу! Пойдемте!
  -Вот это другое дело. Отказать такому важному особе, как ты, грех.
   Старик направился к выходу с базара, но нечаянно наступил ногой на лежащую на земле гнилую хурму, поскользнулся и шлеп-нулся оземь. Шахпеленг подхватил старика и под смех зевак под-нял. Молла, показывая на глазевших людей, бормочет:
  -Наконец-то, эти кисломордые улыбнулись, а то как меня увидят - морды воротят.
   Во дворе ученого толпы уже не было, осталось только нес-колько соседей. В сооруженной из паласов палатке обмывали по-койника слуги хана.
   Увидев моллу, присутствовавшие заново начали рассказывать о том, как кто-то из них первым заметил распростертый на земле труп ученого с размозженной головой. Тело было еще теплое. Видно, убили недавно, когда старик вышел для утреннего омовения.
  -Какие времена пошли, - сетовали собеседники.
  -Не сваливайте на время свои грехи, - сказал молла.
  -Что ты хочешь сказать? - насторожились те. - Уж не мы ли повинны в его смерти?
  -Коли лука не наелись, почему нутро у вас горит? Конечно, это кто-то из вас.
  -Мы не пьем, как ты, вина! И головы не теряем! - разозлились обы-ватели.
  -Где уж вам тратиться на вино? От жадности в нужник лишний раз не пойдете, чтобы быстро не проголодаться!
   Обиженные обыватели сплюнули и разошлись.
  -За его язык его жена поколачивает, - пробормотал один, - да, вид-но, мало.
  -Даже мертвого не стыдится! Пойдем лучше, подальше от такого моллы!
   И они поспешно покинули двор.
  -Ва-ай! Кто же покойника на кладбище понесет? Куда вы расходи-тесь? - запричитал молла Гасым.
  -Глупый молла и похороны в посмещище превратит! - откликнулись те издали.
   Шахпеленг нервно оглядел опустевший двор.
  -Обижаешь людей, а потом зовешь их? - попенял он молле. - Из-за твоих слов отвернулись соседи.
  -Только бы Аллах от нас не отвернулся, а эти дураки...пошли они в ад!
   Тут Дурсун и Ядигяр вынесли покойника, завернутого в палас, и положили на погребальные носилки.
  -Где же люди? - растерянно спросили они.
   Но ответить им не успели. Дочь и внучки покойника снова выс-кочили из дома, упали на труп и давай голосить. На их плач прибе-жали еще несколько женщин, припевая "шахсей-вахсей".
   Молла Гасым отогнал их всех, велел замолчать, встал позади ле-жащего покойника, возвел руки вверх. Рядом выстроились Дурсун, Ядигяр и Шахпеленг. Молла стал громко, нараспев читать молитву. Голос у старика, чистый и мелодичный, совсем не вязался с его испи-тым лицом. Шахпеленг едва удерживал слезы, вспоминая свои встре-чи с мирза Закуллой. Какие грандиозные планы вынашивал старый ученый! Какую надежду вселил в Шахпеленга! А теперь все это оста-нется только в мечтах.
   По улице раздался стук копыт. Большая группа всадников, воз-главляемая самим ханом, подскакала ко двору ученого. Хан и его лю-ди спешились, подошли и стали позади моллы Гасыма, подождали, пока он кончит, провели рукой по лицам. Покойника положили на по-гребальные носилки, чтобы выносить. В это время уже со всех сторон спешили к дому ученого обыватели, заметившие ханских людей.
  -Почуяли запах еды! - подмигнул молла Гасым.
   После похорон ханские слуги сделали похоронную палатку и уст-роили поминки. Во главе панихиды сидел рядом с ханом сам молла Гасым в новом, с ханских плеч, халате, громко читал молитвы и вел се-бя так благообразно, что другие служители мечети, духовные лица, побрезговавшие бедняцкой платой за похороны, теперь не без зависти смотрели на соперника.
   Заки, вместе с Шахпеленгом разносивший еду, с удивлением сказал другу:
  -Смотри, как преобразился мой дядя! Будто шахская птица села ему на плечо. Надолго его не хватит...
   А Кабулы-ханум тем временем вела свое расследование: вызы-вала соседей убитого и строго допрашивала, пугала, пока один из них не проговорился, что встретился "нос к носу" с человеком, перепрыг-нувшим через закуллинский забор. Припертый к стене, он, наконец, назвал имя старшего сына молла Салеха, но умолял не выставлять его свидетелем против сильного рода этого моллы. Кабулы-ханум посла-ла юзбаши Кянана арестовать убийцу, но тот уже, что-то заподозрив, успел скрыться. Тогда арестовали двоих других сыновей моллы Сале-ха, а самому молле передали приказ: немедля покинуть пределы сул-танства. А дом моллы Салеха спалили.
   Все это произошло на другой день после того, как справили седьмой день по убитому. В тот же вечер к хану пришли ходатайство-вать родичи моллы Салеха. Кабулы-ханум выглянула в окно и вздох-нула.
  -Придется принять их: с ними Мирза Дарья Мамед, - сказала она.
   Хан принял просителей. Кроме купца Дарья Мамеда, пришли братья моллы Салеха: купец Ризван и цирюльник Аслан. А еще, к удив-лению всех, в числе просителей оказался молла Гасым.
   Увидев моллу Гасыма, Шахпеленг смутился. Накануне к нему по-дошел Заки и говорит:
  -Дядя просит тебя напомнить хану, что его услуги на похоронах не оп-лачены.
   Но когда в ханском доме Шахпеленг заикнулся об оплате, Кабу-лы-ханум вышла из себя.
  -Этот Гасым обнаглел, с яйца шерсть стрижет! Ему с ханского плеча халат пожалован - раз, я ему новую абу послала - два, да еще чалму шелковую. Так ему обязательно и деньги нужны, чтоб пропить их?! Не бывать тому!
   Когда Шахпеленг передал слова Кабулы-ханум, старик рассер-дился.
  -А это уже моя воля, что делать с теми деньгами, - сказал он. - Меня с ханом в одну могилу не положат. На том свете за свои грехи каждый сам отвечает перед Аллахом!
   И теперь старик обиженно прошел и сел на тюфячок, подобрав ноги и не глядя ни на кого.
   Ходатаи уговаривали хана простить сыновей моллы Салеха, от-пустить их на волю, обещая выпроводить их в Баку. Гасан-хан позво-лил уломать себя, отдал приказ юзбаши Кянану освободить аресто- ванных. Стража, освободив заключенных, привела их к ханскому
  крыльцу, но Гасан-хан отказался их видеть.
   Хмурый купец Ризван поднялся было уходить, но хозяин дома остановил их, приглашая остаться отужинать с ним. Те нехотя согласились.Однако купец ризван только кофе отхлебнул, а к еде не прикоснулся. Хан с досадой посмотрел на гостя,потом сказал:
  -Вот что, Ризван. На место Салеха я решил взять одного из твоих сыновей. Так что пошли кого из них захочешь.
   Купец, посветлев лицом, с достоинством поклонился.
  -Если досточтимый хан изволит согласиться, то я хотел бы послать на эту работу моего, извиняюсь, младшего сына Талеха.
   Хан одобрил купца, и попросил испробовать кушаний, тот не-
  медля приступил к еде. Мирза Дарья Мамед сообщил, что через день его караван трогается в путь:Сальян - Тебриз, а дальше,может быть, путь их ляжет в Индию.
  -И ты в паломничество в Хорасан собрался?- насмешливо спросил у занятого едой моллы Гасыма Дурсун.
  -Если я в Хорасан поеду, то Хорасан куда денется!-усмехнулся тот.
  -Но сейчас многие пожилые лпюди едут в паломничество замаливать грехи.
  -Оттого что ишак в Мекке побывает, он в гаджи не превратится! Твой отец стал Гаджи, но что-то ничего святого в нем я не заметил.
  -Да! Ведь он был, помнится, твоим учеником,молла!- поддел его цирюльник Аслан.
  -Я одно время...-начал молла Гасым.
   Но в этот момент крупный комар, норовивший усесться ему на нос попав в поток вдыхаемого воздуха, исчез в горле Гасыма,
   Все с изумлением уставились на старика, а тот стал хрипеть, кашлять.
  -Выплюнь сюда!- подставил пиалу Дурсун.
  -Куда я его выплюну? Он уже в утробе!- рассердился молла Гасым, вставая.
  -Ты куда, старик? А ужин?- удивился хан.
  -Мой ужин уже начался с комаров. А приправу из мух не желаю.
  -Но ты же пришел с этими людьми, а теперь их покидаешь?
  -Он не с нами! - поспешно сказали братья Салеха.
  -Они - сами по себе, а молла Гасым - сам по себе, - усмехнулся мол-ла Гасым.
  -Все же, зачем ты приходил? Говори! Я обещаю выполнить твою просьбу.
   Услышав это, молла Гасым тут же повернул обратно и прочно уселся на своем тюфячке.
  -Говори! - велел хан.
  -Я пришел просить, чтобы ты, хан, велел и по мне устроить поминки.
   Все ошарашенно уставились на моллу.
  -Может, молла выпил сегодня?
  -Как я мог пить, если сегодня четверг? - обиделся молла.
  -Но почему же по живому поминки устраивать? Умрешь - тогда устроим.
  -Ханское слово нетвердо. И потом - когда я умру?.. Может, мне еще сто лет ждать? А так-то, поминки будут честь по чести. В городе было два сумасшедших моллы: по одному дали поминки, теперь остался я.
   Он рассмешил всех. И ужин прошел весело.
   Только Кабулы-ханум с презрением сказала после ухода гостей:
  -Змея не любит мяту, а та у норы ее растет.
   Узнав о решении мужа, скептически хмыкнула:
  -Пес ушел - волк пришел. Салеха убрали - Талеха навязали. Нет нам житья от бездарей.
  -Надо с подданными в дружбе жить, - сказал хан. - Не следовало па- лить дом Салеха. Необдуманно ты поступила, даже со мной не посо-ветовалась...
  -Змее надо рубить голову, а не хвост!
  -Взяла бы пример с купца. Дружил с Закуллой, а пришел просить за врагов покойного.
   Весь следующий день Шахпеленг был сам не свой. Занятий пока
  в моллахане не было. Ему надоело слоняться без дела, и он ушел на конный завод к Ядигяру. Вместе открыли ворота и повели табун на во-допой. Впереди скакал Шахпеленг, а сзади, замыкающим, ехал Яди-гяр. Спустились к реке. Пока кони пили и резвились на берегу, Ядигяр с Шахпеленгом начал обсуждать конские проблемы.
  -А что ты сегодня какой-то сам не свой? - спросил Ядигяр. - Я тебе про твоего же коня рассказываю, а ты чуть не плачешь.
  -Разве ты забыл, Ядигяр, что мирзу Закуллу убили?
  -Мало ты убитых видел?
  -Но его из-за меня убили. Не проговорись я дяде Гасану, что мирзу пригласили в Ардебиль, тот не стал бы строить медресе, и сын моллы Салеха не убил бы дядю Закуллу.
  -Слушай, разве ты убил его? Нет! Разве ты подослал убийцу? Нет! Так чего горевать? Видать, судьба такая у старика.
  -Все равно, мне тяжело.
  -А ты не думай ни о чем! Вот у меня: родителей Бог прибрал, я их в глаза не видел. Значит, судьба. И я не переживаю. Сосед меня растил
  до шести лет, а там и преставился. Я горевать не стал, побирался по соседям. Потом взяли меня в ханский дом. Поручили смотреть за мной старушке Гумру, она сестра была Тубынисе. Только я к ней приобвык - и она Богу душу отдала. А что я? Я себе живу и не горюю. На все воля Аллаха!
   Да, видно, легко на свете жить, если все свалить на Аллаха. Но Шахпеленг не мог успокоиться, тем более что его гложет еще и мысль о несбыточности мечты насчет медресе. Он уже понял: пока род Мар-данбейли властвует в Сальяне, не видать сальянцам медресе. И значит, надо уехать с Мирза Дарья Мамедом. Лучше учиться в городах Южного Азербайджана: в Ардебиле или Тебризе.
   Шахпеленг долго размышлял и понял, что надо уйти тайком. Все равно ему не позволят покинуть Сальян. Значит, надо так уйти, чтоб его уход не заметили. А потом можно прислать письмо с извинениями.
   Он решил выйти рано утром, подстеречь купеческий караван на окраине города и пристроиться к нему. Но заснуть всю ночь не мог: все крутился в постели до утра. Зато под утро так крепко уснул, что прозевал отправку каравана.
   Солнце стояло уже высоко. А его не разбудили ни Ядигяр, ни Тубыниса.
   Он побежал в конюшню.
  -Ты что это спозаранок примчался? - удивился Ядигяр.
   Шахпеленг зло показал рукой на высоко поднявшееся солнце и, схватив седло и узду, побежал к своему скакуну. Ядигяр привязал- ся, зачем, мол, ему с утра конь. Он сказал, что хочет покататься и на-поить коня.
  -Смотри, не загони жеребца.
  -Ты забыл? Это же мой конь. Дядя Гасан подарил.
  -Ну тогда незачем жалеть, разбей ему голову! - посоветовал насме-шливо Ядигяр.
   Шахпеленг не ответил ему. Взлетел на коня, пришпорил его и, взяв с места галопом, устремился к Астаринской дороге. До него до-несся тревожный крик Ядигяра, но он уже не оборачивался, скакал во весь опор по следам купеческого каравана, так что пыль столбом вилась за ним.
   Он нагнал купеческий караван у деревушки Шорсулу.
   -А я думаю, кто это скачет, как загнанный олень?! - весело оскла-бился Мирза Дарья Мамед.
  -Дядя Мамед, позволь с твоим караваном до Тебриза доехать! Я там в медресе поступлю учиться!
  -А что я скажу хану? Что его племянник приблудился к нам, как бес-призорный пес к каравану? Или хан сам благословил тебя в путь?
  -Нет, хан не знает.
  -Значит, бежишь тайком!
  -Но я же не в банду бегу тайком, не на разбойничье дело, а учиться. Я так хотел путешествовать с тобой!
  -Ты хочешь, чтоб из-за тебя у меня были неприятности?
   -А ты боишься?
  -Нет, не боюсь. Но я уважаю хана и ханшу.
  -Я тоже. Но мне мирза Закулла насоветовал ехать в Тебриз учиться. Прошу тебя, дядя Мамед, не откажи мне.
  -Что ж... Как говорят арабы, земля Аллаха обширна.
   " "
  
   "
  
   Через полмесяца Дурсун отыскал Шахпеленга на тебризском рыбном базаре. Мальчишка продавал соленую рыбу Дарья Мамеда, в то время как сам купец отдыхал в кругу приятелей в кофейной, где знатоки состязались в чтении стихов Саади и Хафиза.
  -Что ты поделываешь в тебризских развалинах?! - грозно спросил Дурсун Шахпеленга, который при виде сальянского наиба вскочил, опрокинув на прилавок чурек намазанной шором стороной.
  -Я, дядя Дурсун... Так просто... А почему ты называешь развалинами такой прекрасный город?! Здесь же похоронен сам Хагани! Из Шир-вана его прогнали, а здесь его приютили! Вот погоди, я и могилу его найду...
  -Ала, наглец! Коли ты гиена, так рыл бы могилы в Сальяне! За мерт-вечиной сюда поперся?
  -Я приехал сюда учиться в медресе.
  -Эта лавка - медресе? А это вот - твоя наука?! - насмешливо спросил Дурсун, указывая на висевшие над головой Шахпеленга рыбины. - Из ханского дома за этим убег?
   Шахпеленг, опустив голову, стал отдирать от полки чурек с шором. Не хотелось рассказывать о том, как ему отказали в тебриз-ском медресе. Даже авторитет Мирза Дарья Мамеда не помог. "У нас уже семь тысяч учащихся. Сесть - пяди земли не найдешь! - сказали им. - Приведите мальчика в начале следующего года, после праздника Новруза." И Шахпеленгу ничего не оставалось, как за-няться торговыми делами, пока не сбудется его мечта. Купец объявил его не слугой, а своим помощником, передоверил ему свои товары, а сам проводил время в кофейных.
  -Что, собачья кишка жира не принимает? - не унимался Дурсун. - Хан-скую сытную еду променял на купеческие подачки?
  -Это не подачки. Мы друзья с дядей Мамедом, - с достоинством объ-яснил Шахпеленг.
  -Все это хану объяснишь! А я с тобой не шучу. Давай собирайся и дуй отсюда в Сальян!
  -Надо сначала дяде Мамеду сказать, попрощаться.
  -Видно, Мирза Дарья тебе важнее хана. С Гасан-ханом ты не прощался и за хлеб-соль не благодарил.
  -Но ведь у меня товары дяди Мамеда! Мирза совсем близко, здесь, в кофейной! Ты постой здесь, я сбегаю.
  -Нет уж! Отпустить тебя с глаз долой не могу ни на миг. Пошли вместе.
   Шахпеленг позвал знакомого купца, попросил приглядеть за товаром и пошел в сопровождении Дурсуна к кофейной, где и нашел Мирза Дарья Мамеда. Купец, закрыв глаза, читал газель Физули персидским и турецким купцам. Дурсун терпеливо дождался, когда купец закончит чтение и под возгласы "Аферин!" раскланяется перед достопочтенной публикой, потом подошел.
  -Салам, Мирза Мамед!
   Усевшийся было на место Дарья Мамед, при виде Дурсуна, учтиво поднялся и протянул руки в приветствии. Спросив о здоровье хана и ханши и получив с удовлетворительным ответом нагоняй за Шахпеленга, купец развел руками.
  -Видит Бог, Дурсун, я тут ни при чем. Он меня нагнал уже у Шорсу-лу. Я подумал: насильно верну - опять убежит. Все лучше, если у меня под надзором будет путешествовать. Ноги у него на редкость быстрые.
  -Чтоб у него добро ханское из носу вытекло! - завелся Дурсун. - Хан и ханым пекутся об этом негоднике, как о родном! Как говорится, чуть не на руках его носят...
   "Негодник" в это время подался назад, незаметно выскольз-нул за дверь и рысцой пересек площадь. Он устремился к караван-сараю, захватил там свою переметную суму и побежал к конюшне, где томился у стойла застоявшийся Белый конь, нетерпеливо пере-биравший копытами. Почуяв хозяина, жеребец выгнул шею, поко-сился огненно-черным глазом, призывно тихо заржал. Шахпеленг поспешно взнуздал и оседлал любимца и, пожелав сам себе: "Ал-лах, Мухаммед и Али да помогут мне!", пустил коня галопом через весь город, держа направление на юг.
   Спустя четверть часа юный всадник яростным галопом стреми-тельно несся по тегеранской караванной дороге, скоро оставив да-леко позади прекрасный Тебриз, долину и гору Сурхаб. Все дальше уносил мальчика молодой жеребец, топот его копыт будто вторил биению колотившегося сердца Шахпеленга.
   Только почувствовав, как заныло от напряжения тело, Шахпе-ленг, опомнившись, оглянулся назад и, не заметив погони, перевел лошадь на рысь, а потом - на шаг, чтобы дать животному отдох-нуть. Взмыленный скакун тяжело переступал ногами по пыльной дороге. Но Шахпеленг решил пока не останавливаться, отъехать как можно дальше от города. Он не свернул в сторону попавшего на пу-
  ти караван-сарая. Отъехав подальше, купил у прохожего крестьяни-
  на несколько зеленых луковиц, сыр, чурек и полбатмана ячменя для лошади. Расположился в сторонке от обочины дороги, не расседлав лошади, навесил на ее морду торбу с ячменем. Жеребец повел на хозяина черным горящим глазом и захрумкал. А Шахпеленг постоял рядом, раскорячив ноги. От долгого сидения в седле ноги у него ны-
  ли и дрожали. Мальчик стал разминать затекшие члены. Потом, по-дложив под себя ту часть сумы, в которой была ячмень, присел. От боли в мышцах ног на мальчика напал беспричинный смех, вызвав-ший слезы на глазах. Смахнув слезу бессилия, он вынул свою скуд-
  ную провизию и стал жадно уписывать за обе щеки.
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  1 Батман - мера веса от трех до восьми кг.
   Удовлетворив свой зверский аппетит, Шахпеленг тяжело поднялся. Он решил, что оставаться одному в степи опасно и надо поспешить достичь какого-нибудь населенного пункта до темноты.
  -Белый, мой красавец Белый,-тихо приговаривал Шахпеленг, поглаживая потную шею коня.
   Белый только устало мотнул головой, ничем не отозвавшись на нежный шепот хозяина. "Он устал,-подумал Шахпеленг.-И я тоже так устал, что даже мешковиной не заменил ему седла." Расседлать коня - дело минуты. Но чем его прикрыть? Мальчик вытряс из дорожной скатерти крошки хлеба, утер ею мокрую спину коня.Сняв черкеску, накинул на место седла.Снова уселся на переметную суму,чтобы подождать, пока отдохнет Белый.
   День клонился к закату. У самого горизонта пламенел огромный диск солнца.На его фоне появился черный силуэт отряда всадников. Увидев их, Шахпеленг вспомнил Дурсуна, представил, в каком он сейчас смятении, и расхохотался. "Негодник...с быстрыми ногами",- вспоминал Шахпеленг слова наиба и купца и хохотал до упаду.
   "Вернусь, коли сам того захочу,- усмехнулся про себя.-Никто мне не аксакал! Подумаешь,наиб! Просто ханский прихвостень. Подума-ешь, купец! Он даже от своего друга Закуллы отступился! Ему бы только покупать-продавать и делать деньги. Рыбы - на рыбном базаре сбывает, а на площади Гейсария торгует драгоценностями. И все ему мало. А ведь всего в их семье: мать, он, да кривая служанка."
   Пока Шахпеленг размышлял, отряд всадников приближался к большаку, выйдя на который тут же окутался клубами пыли, поднятой копытами лошадей.
   Скоро из пыльного тумана вырисовалось, а потом и вырвалось вперед около десятка всадников на поджарых прекрасных скакунах. Впереди всех скакал на вороном коне богато одетый верховой в высокой островерхой каракулевой шапке. Нижняя часть папахи была обмотана белой чалмой с красными полосками.
   Поравнявшись с Шахпеленгом, всадники перевели лошадей с рыси на шаг, и мальчику показалось, что он чем-то привлек их внимание. Все смотрели в его сторону, потом обладатель вороного коня что-то сказал своему спутнику справа, человеку неопределенного возраста. Тот отделился от отряда и, взгрев лошадь, вмиг оказался перед Шахпеленгом.
  -Эй, мальчишка!- крикнул он, не здороваясь.- Тебе говорю, оглох?!
   Шахпеленгу не понравился тон человека, такого невежливого, хотя и старшего по возрасту.
  -Я с тобой говорю! Ты человек или порождение осла Абу Дуламы?
   Шахпеленг, сдерживая ярость, звонко ответил по-персидски:
  -Я твой родственник. Ты - старше, ты лучше знаешь, от кого мы произошли.
  -Закрой рот, щенок!
  -А-а, так наш предок - собака? А я думал: волк.
  -Я отрежу тебе язык, гнусный турок!
   Всадник, выхватив камчу, с бранью набросился на Шахпеленга, чтобы отстегать, но мальчик с такой живостью кувыркнулся в сторону, что у нагнувшегося верхового плеть полоснула воздух, отчего всадник чуть не свалился с седла. Несколько его товарищей с хохотом подска- кали поближе. Один из них, тот самый, в полосатой чалме, крикнул, сдерживая смех:
  -Эй, мальчик, тебя мать плохо воспитала: ты старших не признаешь. Почтенного мешади Кабуса ни за что оскорбил. Правителю своей страны не поклонился!
   Так это шахзаде Тахмасп! Шахпеленг, хотя и был несколько удивлен, но на лице изобразил полное потрясение, делая вид, что он от изумления потерял дар речи. Его мимика пришлась по душе всадникам, и те снова расхохотались, заискивающе заглядывая в лицо царевичу.
  -Откуда у тебя такой прекрасный конь?- задал вопрос шахзаде.-Не украл ли? Знаешь, что я с конокрадами делаю?
  -Я не вор,- запротестовал Шахпеленг.- Это мой конь. Мне его родст- венник мой подарил, сальянский султан.
  -А как зовут сальянского правителя?
  -Гасан-хан.
  -А его жену?
  -Кабулы-ханым.
  -А его наиба?
  -Наиба зовут Дурсун, а сотника - Кянан, а кази - Кербелаи Асад, а казначея - Орудж...
   Всадники переглянулись, одобрительно зацокали и закивали.
  -Хватит, хватит! - остановил его шахзаде. - Ты решил пересчитать весь Сальян?
   Шахпеленг замолчал.
  -Кажется, мальчишка не врет, гиблеи алем!- заметил молодой всадник.
  -А может,врет,- заискивающе взглянув на шахзаде, возразил ему другой.- Зачем хану отпускать вдаль этого мальчика одного? Где Сальян, а где Тебриз? И даже за Тебриз заехал. Почему?
  -Да! Почему ты здесь? Почему один в степи?- нахмурился наследник престола.
  -Я приехал в Тебриз с купеческим караваном, хотел поступить в медресе. А там мест свободных не было, вот я и поехал в Тегеран, в Казвин...
  -Вот что, мальчик!- решительно сказал шахзаде.- Конь этот не для тебя. Он нам нужен для войска. Мы его купим у тебя. У султана Гасана, я слышал, большой конный завод, он скупиться для тебя не станет. Эй, мешади Кавус, заплати ему!
   Двое всадников тут же сорвали с головы тревожно захрапевшого Белого торбу с ячменем, взяли его за поводья и отвели в сторону. Шахзаде и его люди пришпорили лошадей. Шахпеленг понял, что сопротивление бессмысленно. Всадники вмиг ускакали на порядочное расстояние. А отставший от своих мешади Кавус с досадой вытащил из-за кушака кисет с деньгами, сделал взмах рукой, чтобы бросить его мальчишке, но вдруг передумал. Развязал кисет, вынул две монеты, воровато оглянулся на ускакавший отряд, бросил эти монеты к ногам мальчишки и, весело хмыкнув, пустил свою лошадь галопом вдогонку отряду.
   Шахпеленг зло пнул ногой монеты, сплюнул в бессильной ярости. Вот так царевич! Ограбил своего подданного и ускакал прочь. Впрочем, чего ждать от человека, предавшего своего отца! Отец еще живой, хоть и поговаривают, что он в плену у афганцев, а шахский отпрыск уже себя правителем величает.
   Вытирая выступившие слезы, Шахпеленг подобрал с земли черкеску, набросил на плечи. Присел на оставшиеся без хозяина конское седло, задумался. Продолжать путь пешком по степи было опасно: степь, по купеческим рассказам, изобиловала хищниками. Надо скорее уходить. Но куда? Вперед? Неизвестно, когда ему жилье встретится. Назад, в караван-сарай? Но там его запросто оты-щет Дурсун. Теперь, без коня, снова попасть под насмешливый взор наиба? Ни за что!
   Тут раздался стук копыт. Шахпеленг поднял голову и увидел молодого всадника из войска царевича.
  -Эй, мальчишка! - вскричал воин, подскакав поближе. - Седло-то бе-лого коня мы забыли. Давай сюда седло!
  -Локоть укусишь! - ответил Шахпеленг, дрожа от возмущения. - Седло не от твоего деда мне досталось!
   Мальчишка выхватил кинжал и, держа его наготове, одну ногу поставил на луку седла. Воинственность мальчишки умерила пыл всадника.
  -Ладно, - сказал он, - не петушись. Зачем тебе седло без коня? Не себя же седлать будешь... Ну так продай! Я заплачу!
  -От шахских слуг дождешься услуг! За целого коня мне не заплатили и двух туманов1, - и Шахпеленг носком сапога пнул монеты на земле. - А сколько же заплатят мне за седло? Два зернышка ячменя? Так у меня своего полно!
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  1 Туман - монета в средневековой Персии.
  
   И он, не скрывая злобы, схватил и перевернул переметную суму, высыпав ячмень на дорожную пыль.
  -Седла тебе не видать! - выкрикнул он и воткнул кинжал в середину седла. - Я лучше на куски изрежу его, чем отдам!
   Разозленный всадник выхватил было кривую саблю и даже за-нес ее над головой мальчишки, но бесстрашие ли мальчика или что-то другое остановило руку царского слуги. Сплюнув, всадник повернулся и ускакал.
   Шахпеленг вынул из седла свой кинжал, сел на седло, бессильно уронив голову. Что теперь делать?! Еще и тащить на себе эту тяжесть? Да еще на ночь глядя? Вот же дурак! Ослеп от злобы. Мог поторговать-ся все же, продать седло с шеи долой. От дурной головы ногам покою нет - теперь тащи эту седловину через всю степь.
   Успокоившись, он срезал с придорожной вербы ветвь, обтесал его, сделал себе из сука свежий посох. Оставшись довольным своей работой, запахнул черкеску, подпоясался, сунул кинжал в ножны, на одно плечо повесил переметную суму, на другое взвалил седло и решительно двинулся в путь.
  
   " "
  
   "
  
   Солнце зашло. На небо высыпали звезды. Яркая луна освещала путь ясным светом. Чтобы придать себе мужества, Шахпеленг принял-ся петь. Усталости он уже не чувствовал. Чувство одиночества во всем этом первозданном мире подхлестывало его. Кругом расстилался сере-брящийся под лунным светом степной бесконечный простор, где вна-чале слышались стрекот, шипение, чириканье, которые с наступлением ночи совсем пропали. Далекий шакалий вой на миг нарушил тишину и замер вдалеке. Оборвав мелодию любимого мугама, Шахпеленг настороженно прислушался. Вой больше не повторился. Зато чуткое ухо мальчика уловило стук копыт и скрип колес. Впереди по проселочной дороге ехала арба. Боясь упустить транспорт, Шахпеленг ускорил шаг и, уже в изнеможении, обогнал арбу, на которой восседал всего один человек. Он оказался тюрком.
  -Ай, дядя! - закричал Шахпеленг. - Добрый вечер!
  -Добрая ночь, сынок, - отозвался арабачи. - Добро ли тебя одного пог-нало в путь? Зверей не боишься?
  -Коня у меня увели - остался пешим. Не подвезешь ли меня? Мне в Казвин.
   Арабачи с сожалением заметил, что хотя им по пути, но он не до-едет до Казвина, свернет к себе в село. Однако подсадил мальчика на телегу, в которой были какие-то тюки. Только теперь, сбросив прокля- тое седло, почувствовал Шахпеленг, как устал он. Шея затекла - не по-вернуть. А ноги гудели так, что он подложил под них свою переметную суму. Возчик оказался очень словоохотливым человеком. Он все рас-спрашивал Шахпеленга, и мальчик, преодолевая дремоту, отвечал то впопад, то невпопад, пока ему не смежило веки так накрепко, что он заснул мертвым сном.
   Проснулся он от мелкой тряски под утро. Сладко зевнув, потянул-ся, разминая тело. Окликнув возчика, поздоровался.
   -Проснулся? А теперь нам пора отдохнуть, - сказал арабачи, останав- ливая лошадь.
   Он распряг лошадь, стреножил, бросил ей охапку сена из арбы, сам забрался на тюки и заснул, велев Шахпеленгу пуще глаз "стеречь
  скотину".
   Проснулся старик в полдень. Пока Шахпеленг отводил коня на водопой, возчик достал горшок мацони и два чурека. Шахпеленг, на-поив клячонку, вернулся и подсел к гостеприимному старику, щедро приправившему скудость угощения обилием анекдотов и побасенок. Счастливой удачей была для Шахпеленга встреча с этим веселым че-ловеком.
   Но счастье обычно не бывает продолжительным. Не проехали и фарсанга, как нарвались на двоих царевичевых чапаров1. Возница перепугался, не отобрали бы у него лошадь, но кругом была ровная степь, спрятать скотину было негде. Положась на авось, поехали навстречу беде.
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  1 Чапар - вестники в средневековой Персии, везущие официальные
  письма или вести.
  
  -Эй! Именем шаха! -крикнули чапары, подскакав на взмыленных ко-нях. - Распрягай лошадь!
   Возница заумолял было, но куда там. Отобрали коня и двину-лись дальше.
  -Я вам денег дам! - кинулся вслед за ними Шахпеленг. - У меня три золотые османские лиры и десять персидских туманов.
   Чапары остановились, переглянулись.
  -Зачем нам их кляча? - переходя на персидский, сказал один чапар другому. - Может, возьмем?
  -А как поделим три золотые?
   Тут Шахпеленг на чистейшем персидском предложил им:
  -Две золотые поделите, а третью в ближайшей кебабхане проедите!
   Те переглянулись, рассмеялись: всегда приятно слышать родную речь.
  -Ты хороший мальчик, - сказал один. - Может, пороешься у себя там и еще найдешь денег?
   Шахпеленг вынул из-за пазухи кисет с деньгами и протянул чапарам.
  -Все мои деньги здесь.
   Они преспокойно забрали кисет и ускакали, бросив узду мальчишке. Возница, утирая слезы, бросил вслед негодяям ругательство.
  -Который раз обирают! - сетовал он. - Выйти со двора невозможно. Я наполовину перс, но - да простит меня Аллах! - даже говорить с ними на одном языке противно... Выходит, ты, мальчик, из-за меня остался без денег, что же ты будешь делать?
   Шахпеленг, как мог, успокоил старика, развеселил его расска-зами о проделках моллы Гасыма. И они поехали дальше. Вместе бесе-дой коротали путь и расстались большими друзьями, не доезжая до Мараги пяти-шести фарсангов.
   Сойдя у развилки дороги, Шахпеленг еще долго смотрел вслед доброму попутчику, пока тот не исчез с глаз. Затем мальчик со вздохом взвалил на себя седло Белого и двинулся к видневшемуся
  вдали городу Мараге. У него была надежда продать выгодно седло, чтобы накупить себе провизии на дорогу.
   Но седел на базаре было полно, стоили они дешево. Шахпеленг же запросил сразу высокую цену, за что его чуть не отколотили. Но мальчик знал цену седлу и отдавать за бесценок такую добротную вещь он не желал не из жадности, а боясь насмешек Дурсуна.
   За три шаи1, завалявшихся у него в переметной суме, Шахпеленгу позволили переночевать под навесом на скотном дворе. Он зарылся с головой в сено и неплохо провел там ночь.
   Утром он отправился в медресе, прямо с этим проклятым сед-лом. Но дверь учебного заведения перед ним закрыли.
  -Мы сюда всякого проходимца не принимаем, - коротко сказал встре-ченный во дворе медресе молла. - Даже не думай соваться сюда.
   Ничего, решил Шахпеленг, он в другое медресе поступит. А пока поедет в Казвин. Ведь Мирза Дарья Мамед обронил как-то, что кара- ван в Индию пойдет через Казвин. А раз так, надо ему дождаться встречи с сальянским купцом, пристать к нему и отправиться в путе- шествие.
   Вперед! В Казвин! Но сначала надо посетить знаменитую мара-гинскую обсерваторию.
   Шахпеленг бодро зашагал с порядком надоевшей ему ношей к странному архитектурному сооружению. Впрочем, там его встретили так же, как и в медресе. Мальчишка в черкеске и дорогих сапогах с седлом на голове вызвал недоумение, если не недоверие. Захоти Шахпеленг, он бы спрятал куда-нибудь седло, привел себя в порядок и нашел бы возможность проникнуть в знаменитое здание.
   Но теперь его захватила мысль о Казвине и Индии так, что он не стал настаивать, а повернул вон из городка.
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  1 Шаи - пять копеек.
  
   Вышел на большак, по которой вначале двигалось множество людей. Но чем дальше он шел, тем меньше оставалось людей на ка-раванной дороге, все сворачивали на проселочные тропы. Так что к полудню он остался один. Под ложечкой сосало, потому что со вчерашнего дня у него маковой росинки во рту не было. Надо было добыть себе пищу.Пришлось сделать привал у зарослей ивняка. Шахпеленг из ивовых веток стал мастерить себе лук и стрелы, решив попытать охотничьего счастья. Провозился несколько часов, пока выточенные стрелы не удовлетворили его. Спрятал седло в кустах, сам углубился в степь в поисках дичи. Но день выдался неудачным. Всего несколько куликов, обитавших в камышах у небольшого водо-ема, он упустил, а больше ему никакой дичи не попалось. Поднялся ветер, холодный, промозглый. Шахпеленг продрог так, что у него ру-ки почти онемели. Пришлось бежать обратно, чтоб забрать седло, спрятанное в кустах тамариска. Оказалось - заблудился: вышел к дороге не то впереди прежнего места, не то сзади. Отсутствие звезд не давало возможности сориентироваться. "Если здесь нападут волки или даже гиены - конец!" - подумал он.
   Эта ночь не забудется никогда. Промозглый, пронизывающий до костей ветер гнал его по степному безбрежью то в одну, то в другую сторону. И мраку ночному не было конца. Останавливаться ему, потно-му, было нельзя, идти - не было сил. От отчаяния спасала только руко-ять кинжала, да маленькая книжка Корана, спрятанная за пазухой. К ут-ру ветер ослабел, утих.
   Когда забрезжил рассвет, он дотащился до тамарисковых кустов и упал в изнеможении под ними. Он чувствовал, как мокрая одежда остывает на его горячем теле, обдавая его тело холодом, проникавшим прямо через плоть в душу. Черт с ним, с дичью. Только бы согреться! Нельзя лежать без движения, надо подняться! И тут он нащупал рукой какой-то предмет, ощупал, подтащил к себе: да это же его седло! Всю ночь бегал по степи, думал, что уже и мимо Казвина прошел, а, оказывается, кружил на одном месте. Еще теперь и эту тяжесть на себя взваливать. Тьфу!
   Собрав последние силы, он, стуча зубами, поднялся, посидел на седле, снова заставил себя встать на ноги, взвалить на себя злополуч-ную ношу и двинуться на юго-восток.
   На караванном пути без встречных и попутчиков не обойдешься. Полгода назад для Шахпеленга не составило бы труда выклянчить у кого-нибудь кусок пожирнее, но шемахинская битва что-то изменила в нем и в его жизни. Сейчас он не мог принудить себя выпрашивать даже жалкую еду дервиша. А покупателя седла, как назло, не попадалось.
   Заметил недалеко от дороги вспорхнувшего фазана, машинально потянулся к плечу - лука там не оказалось. Где его потерял - не помнил. Он выбросил стрелы - превратившиеся в просто обточенные палочки. Под ложечкой сосало и так, что голова кружилась, от злости на глаза наворачивались слезы. Он теперь готов был отдать седло за один кусок хлеба. Было бы у него ружье! С ружьем в степи не пропадешь.
   Заметив двух пахарей, обедавших на краю поля, Шахпеленг свернул к ним, остановился в двух-трех шагах и нерешительно затоптался на месте, даже здороваться у него не было сил.
  -Тебе чего, юноша?- спросил седобородый пахарь, окинув его с ног до головы подозрительным взглядом.
  -Я...меняю седло на еду,- неловко сказал Шахпеленг.
  -Здесь не базар,- сухо отрезал старик.
  -Тогда...я ищу работу за хлеб...
  -Вели, похож он на работающего за хлеб?- спросил старый пахарь у молодого.
  -Одет как падишах,- с сомнением ответил тот.- Руки тоже не крестьянские. Седло имеет, а коня нет...
  -У меня чапары коня отобрали,- сказал Шахпеленг.
   Это, видно, настолько было объяснимо, что сразу успокоило пахарей.
  -Они отберут, а как же!- злобно сказал старик.- Грабить они горазды!
  -Отец, ты ведь говорил, что спина болит,- сказал молодой пахарь.- Пусть за тебя пашет этот юнец. А потом накормим его.
   На это пожилой пахарь резонно заметил, что на голодный же-лудок не много наработаешь.
   Шахпеленга накормили грубой крестьянской едой и впрягли в работу.
   После двухсуточного голода, бессонной ночи, ночного кружения по равнине, мальчику еще и пришлось впервые в жизни взяться за плуг. Молодой пахарь скоро понял, что от мальчика толку будет мало, сам стал за плуг, а Шахпеленга заставил тянуть за упряжь вола.
   До самого вечера, не пикнув об усталости, Шахпеленг работал на пару с молодым пахарем. Когда солнце село, пахари засобирались домой и пригласили с собой Шахпеленга, всего мокрого от пота. На него теперь смотрели с уважением, и он в ту ночь ужинал с удивитель-ным чувством удовлетворения. Его упросили рассказать о себе, так что пришлось рассказать о себе все: от побега из Сальян до ограбления шахскими людьми.
   Наутро он попрощался с хозяевами, которые дали ему на дорогу большой узел с едой. Шахпеленг взвалил на себя седло и тронулся в путь.
   По дороге он часто ловил на себе недружелюбные взгляды встречных. Разве человек, так хорошо одетый, может шагать пешим? Но белый скакун уведен царевичем, а деньги Шахпеленга сейчас отя-гощают карманы шахских слуг. Так что без денег да в такой добротной одежде не напросишься на транспорт. Пока Шахпеленг был верхом, к нему не было такого недоброжелательного отношения. А теперь не станешь же каждому встречному-поперечному на царевича жало-ваться!
   Устав и проголодавшись, Шахпеленг отошел на порядочное расстояние, уселся на седло и развернул дорожную скатерть - дас-тархан, чтобы отобедать чем Бог послал. Поесть спокойно не удалось: тут же подоспел едок, нагловатого вида долговязый длинноносый па-ренек с жидкой бородкой, в выцветшей чалме, в обтрепанном халате, из которого давно вырос, в изношенных башмаках без задников. Бегая глазами по разложенным на скатерти скудным припасам, осторожно поздоровался. Пришлось пригласить бродягу на "обед". Тот живо уселся прямо на землю и запустил руку с грязными черными ногтями прямо в шор. Шахпеленг, брезгливо морщась, смотрел, как его "гость" обмазывает шором чурек. Едва удержался, чтобы отослать грязнулю вымыть руки в речушке, которая текла в десяти шагах.
  -Как тебя зовут, братец? - спросил путник с туго набитым ртом.
   Шахпеленг назвал себя, после чего его сотрапезник назвался
  Мир-Фаттахом. Приставку "мир" носят только люди из рода пророка Мухаммеда. Выходит, этот носатый - сеид. Час от часу не легче. Пословица гласит: "Повстречался с моллой - обойди стороной, с сеидом столкнулся - назад повернулся, заметил дервиша где - там немедленно быть беде." Может, не стоит продолжать путь на Казвин? Ничего хорошего не ждет тебя в городе, если в пригороде путь преградил сеид. Вот же не повезло.
  -Какой у тебя странный выговор... - проговорил сеид с недожеванным хлебом во рту.
  -Не страннее казвинского.
  -Хи-хи. Про нас говорят, что казвинцы говорят по-турецки с персид-ским акцентом, а по-персидски - с турецким акцентом, и одинаково плохо на обоих... А ты с каких мест?
  -С плодородных.
  -Оно и видно по твоей одежде, - подмигнул сеид. - Своя одежа или чу-жого дяди?
  -Божий дар.
  -Так я и думал... В Казвин держишь путь?
  -Дорога длинна, приведет куда-нибудь.
  -Я же казвинец, могу показать дорогу.
  -А я не слепец - не хочу поводыря в подмогу.
  -Да ты поэт! - восхитился носатый, наконец-то прожевав пищу.
   И вдруг подмигнул кому-то за спиной Шахпеленга. Мальчик оглянулся и увидел рябого парня, который в это время проходил по дороге, не отрывая взгляда от скатерти перед обедавшими. Шахпеленг, которому недавно пришлось двое суток голодать, был теперь очень чуток к голодным.
  -Ай, братец, пообедай с нами, - пригласил он рябого путника.
   Тот как-то странно усмехнулся и, не удостоив мальчишку отве- том, продолжал свой путь.
  -Не зови его, слишком лицо у него подозрительно плутовское, - сказал Мир-Фаттах. - Откуда у тебя седло?
  -От коня.
  -А конь откуда?
  -От одного друга.
  -Где ж он?
  -Друг или скот?
  -Конь!
  -Сплавил куда надо. А седло оставил для нового коня. Еще вопросы будут?
  -Ай, какой ты хитрый шалопай! Ты мне по душе пришелся!
   Прибрав последние крошки еды и оставив Шахпеленга полуголодным, Мир-Фаттах утер губы и, не возблагодарив Господа за ниспосланную ему еду, вынул из кармана трубку, начинил ее табаком, затянулся, выпустил из ноздрей дым и протянул трубку Шахпеленгу. Мальчишка отказался. Но этот "наследник пророка" оказался упор-ным в своих действиях. Он неотвязно тянул "прикури да прикури", по-ка Шахпеленг с досадой, чтоб этот липучка отвязался от него, не взял трубку и не затянулся. Мальчику показалось, что закружилась голова. Наверно, это последствия позавчерашнего голода и беготни.
  -Что-то...тошнит меня от твоего тютюна,- пробормотал он.
  -Это с непривычки. С первого вдоха. Сейчас пройдет.
   Тютюна не пробовал, что ли, Шахпеленг? Да они с Исмаилом... Бедный Исмаил...
  -Ты еще разок прикури, легче станет!
  -Странно...у меня...голова...
   Договорить Шахпеленг не успел. Веки сами собой сомкнулись. Голова склонилась вниз. Мальчик наощупь отыскал переметную суму, чтобы подложить под голову, но не успел: его закачало, закружилось все вокруг, и он растянулся на земле.
   " "
  
   "
  
   Очнулся Шахпеленг от раздавшегося над ним крика и от про-мозглого холода, пробиравшего все тело. Открыв глаза, увидел себя в исподней одежде лежащим на голой земле. Оглянулся вокруг - ни хурджина, ни одежды. Рядом вопил Мир-Фаттах, полуголый, око-ченевший, бегая вокруг Шахпеленга.
  -Ай аман! Ай дад! Нас ограбили! Что же нам делать без одежды посреди зимы?!
   Голова у Шахпеленга отошла, и его уже не тошнило, но от этого легче не стало. Как же они, двое взрослых людей, могли так опростоволоситься?! Как можно было дать с себя, живого, стянуть одежду?
  -Вай-вай! Бедный я, несчастный сирота! - вопил тем временем моло-дой сеид.
   Шахпеленг с подозрением смотрел на своего случайного по-путчика.
  -Как же случилось, что мы оба заснули? - спросил он.
  -Попросил у одного хамаданского ишака щепоть тютюна, а этот мерзавец, - и сеид выругался(вот так сеид!) - видно, снабдил нас тирьяком1 вместо тютюна. Анаша нас и погубила! Вай-вай!
  -Да не ной ты! Будь мужчиной! Выкрутимся как-нибудь... Все же ин-тересно: курил ты больше меня, а проснулся раньше меня... Как это получилось?
   Но сеид, словно не слыша вопроса, продолжал бегать вокруг Шахпеленга, рвать волосы и так жалобно реветь, что Шахпеленг, по-забыв о своей беде, стал, как мог, успокаивать несчастного.
  -Странный ты человек, - рассердился тот. - У тебя больше оснований
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  1 Тирьяк - опий, опиум.
  
  кричать, а ты хохочешь. Уж не ворованным ли было все твое добро?!
   Поди поговори с таким!
  -У тебя я не воровал! - усмехнулся Шахпеленг.
   Его слова странно успокаивающе подействовали на Мир-Фаттаха, который даже повеселел.
  -Клянусь своим родом, ты мне нравишься! Если ты придумаешь, как нам одеться, я совсем полюблю тебя!
  -Нет уж! Ты казвинец. Это твой город, поэтому ты и ищи выход из по-ложения.
  -Ну что ж! Сначала я тебе, потом - ты мне! Побежали.
   Они вместе помчались в сторону города. Скоро стемнело, и стал накрапывать дождь. Воспользовались темнотой и успели проскочить в Рештские ворота, когда их уже запирали. По узким городским улицам неслись из последних сил: уже зуб на зуб не попадал.
   Наконец, у одного невзрачненького домишка остановились, постучались в дощатую калитку. На вопрос "кто стучит?" Мир-Фаттах почему-то ответил:
  -Шакал Салех.
   И однорукий старик, впустивший их во двор, совсем не удивясь полуголому виду гостей, проворчал беззлобно:
  -Лолан уже давно здесь. Повезло Рябому. Мы тебя заждались.
  -Хозяин дома? - спросил не то Салех, не то Мир-Фаттах.
  -Нет его. Но ты заходи, там одежа твоя в тахче лежит... А этот откуда приблудился к тебе?
  -Свой... Хотя какое твое дело? Не ты хозяин, а Заккум-ага.
   Ну и имена! Не имена, а прозвища. С кем его свела судьба? Но Шахпеленга пробирала дрожь, раздумывать было некогда, и мальчишка, очертя голову, вслед за сеидом-"шакалом" пробежал через небольшой захламленный дворик, то и дело спотыкаясь о какой-то мусор, влетел в дверь низенького домика. Тело обдало теплым, спертым воздухом, в нос ударил запах пота, табака вперемежку с вонью прогнившего тряпья. Комната освещалась двумя керосиновыми лампами и одним древним медным чирагом. Посреди комнаты возвышалась печь-кюрси, на которую было накинуто огромное одеяло во всю комнату. Вытянув ноги к печи, вокруг под одеялом лежали люди. Холод так свел все тело Шахпеленга, что он не стал приглядываться к обществу, в которое попал, а поскорее, стуча зубами, юркнул за своим спутником под теплый покров. Под голым телом что-то захрустело и впилось в кожу, но Шахпеленг вынес и это. Вытянул ноги к жаровне и весь отдался блаженству от об-волакивающего его тепла.
  -Хорошо как, правда? - спросил носатый обладатель двух разных имен.
  -Так ты Мир-Фаттах или Салех? - ответил вопросом на вопрос Шахпеленг.
  -Когда как...
  -Ада Шакал, кого ты приволок? - спросил один из лежащих под оде-ялом, приподнимая круглую голову.
   И Шахпеленг тут же узнал того самого рябого парня, который недавно у дороги проигнорировал его приглашение к обеду.
  -Кого надо - того и привел, не твоего ума дело! - огрызнулся "сеид".
  -Как привел, так и убирай отсюда, пока он нас всех не заложил!
  -Он сам почище тебя дела обделывает!
  -Хух! Повидал я его!.. На дельца смотрите! Лежал без памяти, пока штаны с него стаскивали...
  -Это с каждым может случиться... А вот его ремесла нам недостает: он мастак по части лошадей.
  -Откуда ты знаешь?
  -Не сидел же я без дела. Выудил у него что надо: коня он увел - сбыл, потом - седло. И одежа на нем... Почище тебя добытчик!
  -Хорош добытчик: месяцами наживал - в минуту потерял!.. А что ты его расписываешь, как ашыги похваливают бека-жениха в день свадьбы. Только ты не на ашыга похож, а на евнуха...
  -Так ты обзываться! Из-за тебя я два часа на морозе коченел, в лед превратился.
   Тут оба парня ринулись друг на друга с грязной бранью.
   Шахпеленг, хотя не совсем понял разговор, но до него сквозь дрему дошло, что этот рябой имеет какое-то отношение к их ограб-лению. В комнате началась суматоха. Драчуны дубасили друг друга и подминали под себя спящих. Скоро все обитатели лачуги сплелись в один корчащийся, ревущий, ругающийся, лягающийся клубок. Шахпеленгу едва удалось вырваться из-под корчащихся тел. За спи-ной почувствовал углубление: это была забитая тряпьем ниша. Мальчик шмыгнул туда, зарылся в тряпье и забылся тяжелым сном.
   Очнулся от того, что его грубо столкнули вниз. Ошарашенный, он отполз к стене. Брызгая слюной и кровью, хлещущей изо рта, Ша-кал Салех отыскал в куче тряпья шаровары, рубаху и чуху, натянул на себя.
   Шахпеленгу показалось, что это та самая одежда, которая и была на носатом сегодня днем, до ограбления.
  -Чего зыришь? - зашипел Салех на Шахпеленга. - Здесь и твои шмот-ки. Отыщи рубаху и надень. Из-за тебя и зубов лишился.
   В сердцах наддал ногой по щиколотке Шахпеленга, но тот его так лягнул, что Шакал отлетел к стене.
  -Получай, Шакал, от своего змееныша!
  -Змею на груди пригрел!
  -В корабле сидя, с корабельщиком воюет! Жди от него добра!
  -Да вырви у него жало, пока он не ужалил тебя!
   Науськиваемый всей ватагой, Шакал ринулся на Шахпеленга и, не дав ему подняться, стал пинать ногой.
  -Будешь еще лягаться,будешь?!
   Изловчившись, Шахпеленг дернул тряпье из-под ног напада- ющего, и тот свалился прямо на сидящего сзади парнишку, что привело к тому, что началась новая свалка. Но тут уж Шахпеленг стал помогать Шакалу против других.‎ Неизвестно, чем бы кончилась вся эта вакханалия, если бы, случайно задев, не опрокинули лампу и не начался пожар. Тут уже все объединили усилия, чтобы загасить пламя, охватившее одеяло. Открыли дверь, чтоб не задохнуться от дыма. Ворвавшийся в комнату студеный воздух разредил дым. Ря-бой, сыпая ругательства и шлепки направо-налево, наконец усмирил всех.
  -За все в этом доме приходится платить! - сказал он, толкнув ногой Шахпеленга. - Слышишь? А за одеяло и ты, и твой носатый дружок будете платить до скончания века!
  -У меня, кроме кожи на мне, ничего нет, - возразил Шахпеленг, пое-живаясь от холодного воздуха, заполняющего лачугу. - Нечем мне платить.
  -Не прикидывайся дураком! - заорал Рябой. - Откуда чуть не шах-скую одежу своровал, откуда седло чужое упер, оттуда и денег до-будешь!
  -На! Одевайся! - и Шакал Салех бросил Шахпеленгу его рубаху.
  -Своровали все с меня, а теперь еще и платы требуют, - проворчал Шахпеленг, впрочем, наспех натягивая свою рубаху.
   Он с радостью нащупал в нагрудном кармашке маленький Коран. Хотя в мозгу лихорадочно билась мысль о том, что надо вы-бираться из этого воровского притона, пока не втравили его в какую-нибудь грязную проделку, но теперь, заново приобретя подаренный
  бабушкой Коран, успокоился. Пришла мысль: этот маленький Коран помог ему выжить в шемахинском побоище, неужто не вызволит его из этого разбойничьего логова?
  -А где моя черкеска, серебряный пояс, кинжал, шаровары, "мест-чекме"? - спросил он у Шакала, постыдившись напомнить и о про-павшей папахе.
  -Благодари Аллаха, что хоть шкуру твою не тронули! - буркнул Ря-бой.
   Группа воришек уселась играть в кости, так как под залитое во-дой одеяло лезть никому охоты не было. Шакал Салеха и Шахпелен-га в одной рубахе выставили за дверь, выжимать мокрое одеяло. Ра-ботая на пару с этим лже-сеидом, Шахпеленг проклинал всех Сале-хов на свете.
   Там, за тридевять земель, в далеком Сальяне не было житья от молла Салеха, а здесь его обчистил вместе с ватагой оборванцев какой-то Шакал Салех. Оставили без папахи! Да после этого смерть лучше, чем возвращение назад.
  -Этот Рябой...он ваш главарь? - спросил Шахпеленг просто для того, чтобы не молчать.
  -Лолан, что ли? Прихвостень! Правая рука нашего главаря, Заккум-аги... Ты, вот что, здесь что бы ни происходило, никому ни гу-гу! А то ага шкуру твою - и мою тоже - саманом набьет. Понял?
  -А чего тут не понять? Язык на привязи - голова цела.
  -Вот это другое дело... Я тебя там сразу раскусил! Я сразу решил, что ты из наших.
   Тут из халупки во дворе вышел однорукий и говорит Салеху:
  -Ада Шакал! Еда готова! Пришли ребят за казаном!
   Еду делил Рябой Лолан. Себе и нескольким приближенным полную пиалу, а другим - чуть выше середины.
   Шахпеленг был голоден, но почему-то вкуса еды не почувст-вовал. Он не понимал, что с ним. В горле пересохло, макнул кусок хлеба в бульон, откусил раз, другой, а проглотить не может. Попы-тался тщательней пережевать, его стало мутить.
  -Эй, Шакал, что это змееныш твой носом клюет! - донесся чей-то голос. - Гляди, башкой в шорпу попадет - будет холодец хороший.
  -Да у него жар! - воскликнул кто-то.
  -...И теперь ни кинжала, ни папахи, - бормотал Шахпеленг, склоняя все ниже голову.
   Закрыв глаза, он провалился в жаркое небытие.
  
   " "
  
   "
  
  -Под счастливой звездой ты родился, - сказал однорукий старик, вы-тирая пот со лба и шеи Шахпеленга. - Мы думали, Азраиль заберет твою душу...
  -Тебе повезло! - раздался знакомый голос. - Ведь Однорукий - нас-тоящий лекарь.
   Скосив глаза, Шахпеленг узнал носатого путника и тут же отвел глаза.
  -Что со мной? - спросил он у Однорукого, с трудом ворочая языком.
  -Легкие простудил... Больше недели без памяти бредил.
  -А мне из-за тебя, дурака, и от этих ишаков, и от Заккум-аги попало! - снова подал голос носатый.
  -Да. Ага чуть не удушил его, за то что тебя сюда привел, - сказал Однорукий. - Но он доказал, что ты известный тебризский конокрад... Это правда, что тебе там хотели руку отрубить?
  -У меня...голова кружится, - ушел Шахпеленг от ответа, он все силился вспомнить имя этого носатого, но - никак не удавалось.
  -Это от дыма жаровни и от голода.
  -Я никогда в жизни не болел...
  -На голой земле, почитай, нагишом лежал. Слон не выдержит, - сказал старик. - Салех, давай приподними бедняжку, накормлю его.
   Шакал Салех! Тот, кто обобрал его по пути в Казвин.
   Медленно возвращались к Шахпеленгу силы. Постепенно он вы-здоравливал.
  -Чего ты выхаживаешь этого змееныша, Однорукий?! - кричали бро-дяжки. - Он тебе родственник, что ли?
   Старик, не обращая на них внимания, готовил настойки ромашки и чабреца, поил мальчишку. Как только он отворачивался, парнишка в лохмотьях по кличке Гиена опрокидывал чашу со снадобьем или - ес-ли удавалось - всыпал туда соли, а то и просто горсть золы. Так что приходилось с этой воровской братией держать ухо востро. Кроме од-норукого старика и Лолана, все имели клички животных. "Для полного зверинца только меня не хватало," - усмехался про себя Шахпеленг, раскидывая умом, как бы поскорее отсюда выбраться. Он бы давно убежал, если б не слабость в ногах и эта тягучая боль в груди. Однорукий через день на его спину ставил горшок и цокал языком: место затяжки горшка осталось черным - хворь еще не убыла.
   Как-то прибыл Заккум-ага, и в грязной комнатушке воцарилась тревожная тишина. Вскинув кустистые брови, надрывным хриплым голосом этот невысокий щупленький человек ругался и поучал свою шайку с полчаса.
  -Дела наши плохи! - говорил он. - Оба мальчишки засыпались: Ишак Хафиз и Ежик. Их выследили и поймали с поличным люди кази. Этот кази вот где у меня сидит!
   Ребром ладони ага полоснул по своему горлу.
  -Но кази силен, и пока не по зубам нам, - продолжал он. - Поэтому ведите себя осторожно, как мыши, пока не попали в расставленный капкан.
  -Теперь Ишаку и Ежику руки отрубят? - не выдержав, спросил мальчишка по кличке Гиена, поеживаясь.
  -Сус! - цыкнул на него ага. - Руки отрубят! Нет - пожалеют! Жди! А не попадайся! Нужно быть искусным мастером своего дела. Попал-ся - пощады не будет... Эти ротозеи растерялись и побежали в одну сторону - раз! Кисет с деньгами не догадались выбросить - два! Надо быть настоящим ишаком, чтобы улику при себе оставить.
  -Ага, наверно, поможет им, - неуверенно подал голос Гиена.
  -Подумаю, - многозначительно прохрипел Заккум-ага. - Если Аллаху угодно - спасутся и сами... А ты оклемался, конокрад?
   Это ага обратился к Шахпеленгу, заметив его взгляд.
  -Хватит валяться в постели. Нечего дурака валять, - сказал ага. - Я твоему отцу не задолжал, чтоб вечно за тобой смотреть! Тебе еще отрабатывать надо свою еду, ночлег, лекарства...
  -Еще и за одеяло, ага! - донес хозяину Рябой Лолан. - Он в первую же ночь драку устроил, одеяло нам спалил.
  -Я его самого спалю... - проворчал ага. - На грош добра не нарабо-тал, а уже руки распустил.
  -Вправить ему мозги? - спросил Рябой.
  -Не сейчас. Сейчас он слаб. Не видишь, через зад дышит?! Ты завтра его уже в дело отправь. Здесь не тебризская лечебница и не кара-ван-сарай... Воровать он пока слаб, но за нищего вполне сойдет. Пусть ходит по дворам, подаяния выпрашивает. А коли без денюшек придет, выбей ему зубы и вправь мозги!
  -Я буду подаяния просить? - воскликнул Шахпеленг и тут же полу- чил от Рябого такую зуботычину, что у него искры из глаз посыпа-лись.
   Заккум-ага ушел, а его шайка напустилась с бранью на больно-го мальчика.
  -Брезгуешь с сумой ходить, конокрад несчастный?
  -Лежит здесь уже который день, как неубранный навоз!
  -Благородным прикидывается! А сам сюда без папахи и штанов в од-ном исподнем притащился - мы его пригрели и накормили!
  -Вы меня обворовали, - не сдавался Шахпеленг. - Вы сами - вориш-ки!
  -А ты кто? Вшивый конокрад! Только и духу хватает - втихую коней уводить! А вот пробовал ты за кушак здоровенных пехлеванов и тол-стопузых купцов лазить?! Это тебе не кобыл пасти!
  -В тысячу раз лучше лошадей пасти, чем чужие животы обшаривать!- Шахпеленг не лез за словом в карман.
  - То-то ты в Казвин тащился. Наверно, хотел здесь конюхом порабо-тать!
  -Я пришел на красоту Казвина полюбоваться. Это же самый последний город Азербайджана. Мне говорили о красивых мечетях с куполами, - Шахпеленг придумывал все это, чтобы избавиться от тумаков и зуботычин.
   Он ожидал взрыва неудержимого хохота. Однако чувство юмора у этой воровской шайки было основательно притуплено. Вместо веселья слова Шахпеленга были встречены взрывом него-дования.
  -Где этот ишак видел купола в Казвине?! - орал Рябой Лолан. - Здесь Тебриз, что ли?
  -Я думал: их здесь много, - старался выдержать тон Шахпеленг. - Иначе зачем бы историки называли Казвин "Баб ал-Джаннат"? Ка-кие же это "Врата рая", если даже мечетей нет?!
  -Дурак! Сразу видно, что ты здесь новичок... Надо бы знать, что каз-винцы любят все приукрасить красным словцом.
  -Вот-вот, я и ехал, чтоб познакомиться с вашим местным прослав-ленным мудрецом Дахо.
  -С Дахо! С этим деревенщиной, который сам себя старостой объявил! С этим оборванцем, продавшим на базаре собственного отца! Да его осел умнее его самого!
  -Все равно! Я хочу увидеть этого мудреца.
  -Ну, у меня слов нет! Дахо - мудрец!
  -Не видать тебе его:он на прошлой неделе подался в Исфахан, на заработки! Искал ты Дахо, а нашел нас!
   "Нечего сказать, хороша находка, богатая,- подумал Шахпеленг, забираясь снова под одеяло и вытягивая ноги к жаровне с углем.- Надо пораскинуть мозгами и найти способ убежать от них, пока не попал в какую-нибудь проделку."
   " "
  
   "
  
   Наутро Заккум-ага поднял всех и послал на дело: по случаю Гурбан-байрамы на сегодня он отменил кражи, вместо этого надо было ходить по дворам в одежде дервишей и выклянчивать баранину. Благо в праздник никто не откажет в подаянии. Шахпеленг вначале заартачился было, не желая натягивать на себя лохмотья презренных дервишей, но тумаки живо сорвали с него спесь.
   Вся шайка разбрелась по Казвину и окрестностям. Шахпеленг работал на пару с Шакал Салехом в одном из окрестных сел. Под видом сеидов подходили к любому дому и затягивали: "Бисмиллах ир-рахмани ир-рахим..." Хозяева, заслышав этот призыв, безропотно приносили отложенные для дервишей, сеидов и нищих куски баранины.
   Возвращались, когда солнце клонилось к закату. Были нагружены так, что слабый Шахпеленг едва переставлял ноги, да и Салех тащился по грязной дороге через силу. Из переметных сум сочилась баранья кровь. Выйдя на большак, остановились, пропуская мимо себя отряд всадников.
  -Шахпеленг!Шахпеленг!- звонким голосом закричал вдруг маленький верховой,поворачивая коня к обочине.
  -Назар-бек! Назар...
   Шахпеленг растерялся. Боже, какой стыд! Надо же было, чтобы сын карабахского хана увидел его в этих обносках с чужого плеча, в этих лохмотьях, которыми даже собака побрезговала бы. От стыда он не знал, что делать, куда деть глаза.
  -Ты...как здесь очутился?- спросил, не зная, как справиться со смущением.
  -Меня снова в заложники взяли в шахский дворец...
   Малыш оглянулся на приближающихся всадников, нагнулся низко и тихим голосом торопливо добавил:
  -Я оттуда полгода как удрал, а они меня снова потребовали - и отец послал...Но я снова убегу! Вот увидишь!
   Тут всадники подскакали к ним.
  -Назар-Али-бек! Пожалуйте сюда,- твердо закричал один.
  -Эй ты, оборванец! Убирайся подальше!- замахнулся второй всадник на Шахпеленга.
   Шахпеленг мгновенно нагнулся и камча свистнула над его головой. Всадники поскакали прочь.
  -Назар-бек, а где Али-Мухтар-бек?- крикнул Шахпеленг вслед маленькому приятелю.
  -В Гяндже-э...- донеслось издали.
   Шакал, глядя на Шахпеленга с некоторой завистью и уважением, стал выспрашивать о Назар-Али-беке. Но расстроенный Шахпеленг отмалчивался. Он тоже был заложником, как и наследник карабахского хана, но малыш - в шахском дворце, а Шахпеленг - в воровском притоне. Чья доля завидней, он не знал. Крикнуть бы Назар-беку, прося помощи. Что ж, он может избавиться от власти Заккум-аги и попасть под власть Тахмаспа. Кроме того, ему, верзиле, просить помощи у малыша?! Нет.
   Шакал вдруг сбросил на землю свою ношу и ринулся вслед за всадниками с криком: "Стой! Погоди!" Шахпеленг видел, как Салех, остановив проезжих, заговорил с ними. Свалившаяся переметная сума и выпавшие куски мяса отвлекли мальчишку, который должен был подбирать с земли запачканное мясо и, обтирая об суму, запихивать обратно. Вернулся Салех и, пряча довольную улыбку, стал помогать Шахпеленгу, от вопросов своего спутника увиливал. Все это беспокои-ло Шахпеленга. Но в конце концов Салех и не обязан посвящать его во все свои дела.
   Во дворе у очага суетился Безрукий: ловко орудуя левой рукой и культей правой руки, старик жарил мясо, готовые ломтики жаркого складывал в большой казан, заливая пищу топленым бараньим жиром. В другом конце двора собралась вокруг костра вся воровская ватага. Гиена и Илбиз жарили на садже требуху. Лолан, сидя на брошенном на землю палане, принимал у каждого прибывшего члена шайки дневную добычу. Ворча по поводу скупости населения, уверял, что можно было побольше получить.
  -Рябой, ай Рябой! - раздался голос меткого на глаз Гиены. - А Шакал за кушаком полный кисет спрятал...
  -Врешь! Брехун несчастный! - взревел Салех, кидаясь на Гиену.
   Но тот проворно отскочил и выставил вперед вертел с накален-ным кончиком.
  -Сам брешешь! Вон у тебя кушак выпячивает у пупа!
   Вся шпана по знаку Рябого накинулась на отбивающегося Шака-ла, отколотила его до крови из носу и отняла у него расшитый бисером полный денег кисет. Рябой забрал, пересчитал.
  -Значит, хотел спрятать от аги целую сотню туманов! - сказал он Шакалу.
  -Я не от аги прятал, а от Шахпеленга! - взревел тот не своим голосом. - Я у его дружка выклянчил будто для него.
  -У кого это?
  -Да какой-то Назар-Али-бек. Маленький такой, ростом с чирий, а разо-дет, что падишах. И везли его в Тегеран, в шахский дворец. Он с Шахпе-ленгом поболтал, а этот дурак даже аббаси у него не выклянчил. Ну, я догнал и говорю: что ж ты своего друга в нищенстве покидаешь? Денег у этого щенка не было...
  -Ты сам щенок! - вскричал Шахпеленг.
  -Заткни пасть! - прикрикнул на него Лолан.
  -Почему он ругается?
  -Да когда ж я ругался? - искренне удивился Шакал. - Так вот... этот На-зар-бек своим людям сказал: мол, никуда не поеду, покуда для моего друга сотню туманов не отвалите...
   У Шахпеленга горели щеки. Как он теперь посмотрит в глаза это- го славного малыша? А ведь не Шахпеленг, а Назар-бек в беде. Ведь его надо вызволять из плена! Как же это сделать, если и отец родной бессилен? Ведь у всех азербайджанских ханов шах забрал сыновей в заложники и держит их в собственном дворце, таким образом держа в подчинении их отцов.
   Тут прибежали еще несколько ребят с новостью: огромный оползень развалил часть крепостной стены, которая обрушилась в ров, образовав новый проход в город. Обрадованная этим сообщением, вся воровская братия, наспех дожевывая жареную требуху, побежала гла-зеть на новые "ворота" в стене города.
   По дороге обратно Шакал Салех привязался к Шахпеленгу с уве-рениями:
  -Я собирался поделиться и с тобой этими деньгами, клянусь могилой Хазрат Аббаса! Часть Заккуму бы отдал, конечно, но и нам бы перепа-ло. А этот Гиена... - и Шакал грязно выругался, - все мои планы перепу-тал... Недаром его Гиеной прозвали: вечно роется, глядишь, и выроет кой-чего. От его глаз ничего не скроешь.
   Шахпеленг с презрением молчал.
  -А этот Рябой заставил Безрукого все мясо отобрать у нас. Даже в праздник только бараньи кишки едим...
  -Ну, для нас же заготавливают, чего ж ты людей поносишь? - не выде-ржал Шахпеленг.
   Такая наивность так рассмешила Салеха, что он схватился за живот, а потом, нахохотавшись, объяснил:
  -Через день-другой ребят пошлют на базар жарким торговать. А деню-шки Заккуму за кушак попадут. Ну и Лолану кое-что перепадет.
   В тот вечер Салех издали показал Шахпеленгу двор и дом аги. В глубине двора за кровлей небольшого домика возвышался простор- ный высокий недостроенный дом.
  -Дом строит на наши денюшки, - сказал Салех.
   Шахпеленга удивило, что дом и какие-то пристройки в углубле- нии двора были обнесены низким забором. Он спросил о назначении этих пристроек, не скотный ли это загон. Шакал ответил, что ага соби-рается там построить конюшню, потому что у него уже больше дюжи- ны прекраснейших лошадей.
  -А почему забор здесь такой низкий? - спросил Шахпеленг.
  -А кого ему бояться? - сплюнул Шакал. - Люди заборы от воров строят, а воры все в подчинении у Заккума.
   " "
  
   "
  
   Ночью обитатели воровского притона были разбужены вернувшейся с "дела" ватагой во главе с Заккум-агой. Вся эта шпана ввалилась в помещение с тюками, какими-то свертками. А двое тащили какого-то подростка, обернутого в чадру, и бросили своего пленника в угол комнаты.
  -Разверните ее, посмотрите, она там не сдохла?! Чего рты разинули, как ишаки? - заорал Заккум-ага.
   Двое бросились к пленнику, чтоб распеленать его. Каково же было изумление Шахпеленга, когда он увидел девчонку - подростка лет пятнадцати, которая, несмотря на свое безвыходное положение, тут же стала отчаянно царапаться, биться, да так здорово, что Заккум-ага крикнул:
  -Жива козочка! Обмотайте ее заново, а голову оставьте, чтоб не задохнулась случайно. Она мне живая нужна. За мертвых ни гроша не дадут.
   Он вызвал Рябого Лолана, велел стеречь девчонку в оба. Сам ушел с двумя помощниками перебирать товары в тюках и хурджинах.
   Воришки стали хихикать и вертеться вокруг пленницы, отпускали шуточки, от которых даже Шахпеленга бросало в краску. Но девчонка никому не отвечала и смотрела с такой ненавистью и презрением, что шпане надоело потешаться. Они разбрелись по своим местам, снова забрались под одеяло. Рябой прикрутил фитиль лампы, сбавив свет, тоже растянулся на своем месте. Тут Заккум-ага с одним из хурджинов вышел из смежной комнаты, толкнул ногой Рябого, кнутом указал на девчонку.
  -Куда она отсюда денется? Да к тому ж связанная, - зевая, пробормотал Рябой.
   Сонно потирая глаза, он последовал за агой и задвинул за ним огромный металлический засов. Потом улегся на место у двери и скоро послышался его храп. Всю шайку сморил сон. Бодрствовали только Шахпеленг и пленница, на которую Шахпеленг изредка бро-сал любопытные взгляды. В углу, в темноте ее нельзя было разли-чить, только видны были блестящие, черные, полные ненависти гла-за.
  -Тебя как зовут? - спросил мальчик шепотом.
   Ответа не последовало.
  -Где они захватили тебя?
  -...
  -А далеко твои родные?
   Девчонка судорожно вздохнула, скрежетнула зубами. И Шахпеленг смолк. В комнате воцарилась тишина. Прошло с полчаса. У Шахпеленга стали смежаться веки. Он хотел было снова прилечь, но в углу раздался легкий стон. Конечно, бедную девчонку усадили замотанной, как куклу. Попробуй посиди так долго - все тело сведет. Шахпеленг поднялся с места, подошел к невольнице, взялся за материю, чтоб размотать и освободить бедняжку, но та вдруг, неизвестно чего опасаясь, раз - и вонзила острые зубы в левую руку мальчика, в самое запястье. Шахпеленг света не взвидел от боли, но, собрав все му-жество, он пытался освободиться от девичьих зубов, не издавая ни звука. Куда там! Сколько одной рукой ни крутил, а другой ни оттаскивал девчонку за косы, не помогало. А пикнуть он не смел. Разбуди только разбойничью шайку - пойдет потеха: невольник и невольница дерутся-кусаются. Все попытки освободить прокусанную до кости руку не дали результата: девчонка держала ее мертвой хваткой. Тогда Шахпеленг, у которого по лицу лились обильные слезы (слава Богу, что в темноте никто их не увидит), решил не сопротивляться. Пусть кусает - посмотрим, сколько ж у дикарки зубы выдержат. И вот он молча сидит перед ней на корточках, а она продолжает стискивать зубы. Волкодаву впору иметь такие зубы. Не зубы, а клыки. Но все равно Шахпеленг покажет, что он все способен вынести. И вот эта дура, эта ослица негра Абу Дулама, сжимала-сжимала упрямо зубы, да потом вдруг разжала зубы и чуть не вырыгнула. Отплевывалась, тяжело дыша, потом снова чуть не вырыгнула. Шахпеленг молча тряпьем себе кровоточащую руку обмотал и думает: "Так тебе и надо! Чтоб ты сдохла! Наглоталась моей крови, вот и рвет тебя!" И хотя не надо бы такой злюке помогать, но он незаметно утер с лица слезы, отыскал в нише кувшин с водой, отлил в кружку и принес ей. Ничего, жадно так припала к кружке, что чуть у него из рук подбородком не сорвала. Шахпеленг едва удержался, чтоб не пристукнуть ее. Она теперь ничего, смотрит настороженно, но больше не кусается.
  -Я развязать хотел,- прошептал он.- А ты, оказывается, родственница Дырбышалы...
   В глазах девчонки появилось выражение недоумения. Но некогда объяснять родословную молодчаги Дырбышалы. Он размотал и высвободил эту дуру, которая с полчаса еще разминала члены, так ее сковало, что все конечности онемели. Но она все же встала и посмотрела на дверь.
  -Хочешь убежать?- спросил он в самое ухо.
   Она кивнула.
  -К кому? У тебя есть кто-нибудь?
   Девочка с грустью помотала головой.
  -В Тебризе у меня друг на Гейсария или на рыбном базаре. Спросишь Мирза Дарья Мамеда. Его все знают. Скажешь, что послал Шахпеленг.
   Он вынул из ниши тряпье, бросил ей под ноги. Сообразительная такая. Вмиг натянула на себя мужскую чуху и шаровары. Подобрав жидкие короткие косы, нахлобучила по самые брови папаху.
   Шахпеленг осторожно снял железный засов, потянул на себя дверь. Девчонка ужом выскользнула во двор. Шахпеленг было за ней, но тут его Рябой хвать за ногу.
  -Ты куда, дудюк?!
  -В нужник! Живот болит.
  -Смотри у меня,- пробормотал Рябой и снова завалился спать.
   Шахпеленг с бьющимся сердцем прошмыгнул во двор, там наткнулся на невольницу. Она ему вцепилась в локоть,а сама вся дрожит. Ему тоже ее дрожь и нетерпение передались. Он потянул ее под навес. Там в темноте - небо было, к счастью, беззвездное - он отыскал седло и узду и оседлал клячу Однорукого. Девчонка ловко вспорхнула в седло. Шахпеленг быстро отпер и распахнул ни разу не скрипнувшие ворота. Что у этих воров хорошо, так это то,что ни один засов у них не скрипит.
  -Тихо, не скачи пока,- прошептал он,- шагом иди.
  -Спасибо, гардашджан,- донеслось как легкое дуновение.
   Или ему это послышалось? Шахпеленг, удовлетворенный тем, что побег девчонки удался, бессильно прижался спиной к забору. Все в нем ликовало:самих казвинских воров обвел вокруг пальца! Ай да Шахпеленг! Ай да волчий сын! Или ты сердце волка съел?! Эх, и самому бы бежать, да сил нет. Кроме того, кляча эта и одного-то чело-века едва вынесет... Но нет, надо скорее вернуться, пока Рябой не про-снулся окончательно.
   Шахпеленг осторожно затворил ворота и вернулся назад. Рябой сонно выругался, но тут же засвистел носом. Шахпеленг подобрал с пола разбросанное барахло, запихал в нишу и юркнул под одеяло. Те-пло охватило его, но сон отгонялся болью прокушенной руки. Боль была такая остервенелая, что Шахпеленг уже на чем свет стоит ругал и проклинал девчонку. Зато он, промучившись до утра, успел приду-мать целую легенду про побег девчонки. Когда утром разнесся рев Ря-бого, и поднялась суматоха из-за беглянки, подозрение пало прежде всего на Шахпеленга, который ночью выходил в нужник. И когда Ря-бой, схватив мальчика, измученного болью и бессонницей, за ворот, стал трясти, и все орали, наступая на него, он сумел сыграть самую настоящую комедию, какую шут-кёса на праздник Новруз не придума-ет. По его версии выходило, что девчонка попросилась в нужник, и он отвел ее. А она во дворе хвать его за горло одной рукой, а когда он хо-тел закричать - прокусила ему руку. И хотя все его россказни были не-убедительны, он с таким остервенением кричал Рябому:
  -Ты же видел нас, Лолан! И спросил, куда мы. А мы сказали: в нужник, до ветру. А ты сказал:"Смотрите у меня!" И мы пошли. Откуда же я знал, что она хуже джинна!
   Рябой вначале был вне себя, но прокушенная рука Шахпеленга полностью реабилитировала его в глазах шайки. Они ему поверили, и он пал в их глазах окончательно. На мальчишку посыпался град опле-ух вперемежку с насмешками.
  -На дурака смотрите! В нужник девчонку вел!
  -Ты еще подол ей не придерживал?!
  -Ада, она ему только руку откусила?!
  -Эй, олух, побежденный паршивой девчонкой, натяни на себя ее юбку!
  -Опозорил всю воровскую братию!
  -Людей собаки кусают, а этого дурака - девчата!
  -Да не сам ли он себя искусал?
  -Что я, бешеная собака, чтоб себя кусать? - кричал Шахпеленг сквозь сыпавшиеся на него удары.
  -Да, бешеные сами других кусают, а ты - сумасшедшая шавка! Сунул руку в рот девчонке!
   Его отколотили так, что Шахпеленг чуть не отдал Богу душу. Да эти озверелые члены шайки не задумываясь укокошили бы этого "слюнтяя-новичка", если б не ввязался в дело Однорукий. Хотя у него была всего одна рука, но она имела огромный кулачище, которым он разметал всю ватагу.
  -Что вы, сукины дети, сдурели?! - заорал он. - Девчонка не меньше трех сотен пара стоила! Да коня прибавьте! Да седло с уздечкой! Этот щенок издохнет, - кто возместит аге убыток? Вы?
   Эти слова отрезвили всех. Ворча и плюясь, ворюги отошли от Шахпеленга.
  -Придет ага и не такое ему устроит, - заверил Безрукого Рябой Лолан. - Так ты теперь за этого мерзавца головой отвечаешь. Улепет-нет он - вторую руку оттяпаем.
   " "
  
   "
  
   Вернулся Заккум-ага через день. Он, видно, неплохо зарабо-тал на купеческом добре: был в добром расположении духа и спо-койно выслушал новость о побеге невольницы. Потом ага снял со стены кнут и набросил ремень кнута на шею Шахпеленга. Мальчик с ужасом почувствовал, как сыромятный ремень врезается в его шею. Ага стал душить мальчика, медленно стягивая ремень, и продолжал это со злобным оскалом, пока не увидел, что голова Шахпеленга, наливаясь кровью, стала темно-лиловой, а глаза полезли из орбит. Шахпеленг, посиневший язык которого ловил воздух, упал на коле-ни. Тогда Заккум-ага снял с шеи мальчика ремень, подождал, пока тот, хватая ртом воздух, пришел в себя.
  -Ну, как? - ласково процедил он. - Хотел бы ты еще испробовать?
   Шахпеленг теперь знал, что из всех видов смерти он никогда не предпочел бы этот, но молчал. Кровь в голове стучала, сердце клокотало где-то у горла. Подумать только, он начисто забыл о боли в руке.
  -Будешь отрабатывать стоимость этой девки и коня с седлом и сбру-ей до скончания века, сукин ты сын! - сказал Заккум-ага злобно. - А коня мне приведешь заместо этой клячи такого, чтоб с Гыр-атом сравнялся!
   И Заккум-ага, добавив для полной ясности еще несколько пин-ков Шахпеленгу, отбыл, а его шайка осталась обсуждать происшест-вие. Из их судов и пересудов Шахпеленг узнал, что беглянка была купеческой дочерью и возвращалась с отцом из паломничества. Гра-бители были в доме, когда купец с дочерью вдруг упали к ним как снег на голову. Пришлось купца, выхватившего кинжал, как говорит-ся, отправить к праотцам, а девчонку захватить с целью продажи или выгодного выкупа. Ага обещал: если сумеют за девчонку много денег выторговать, угостит всю шайку сытным ужином. А теперь из-за этой дикарки и по милости Шахпеленга ага лишил их даже обыч-ного ужина. Купеческая дочь была далеко, а Шахпеленг близко - все накинулись вымещать на мальчишке досаду. И преуспели бы в этом, не приди на помощь старый калека. Однорукий утащил изби-того Шахпеленга к себе в каморку. Там мальчишка отдышался и от-лежался, мучаясь от ушибов. В закутке старика было на удивление чисто и прибрано. Однорукий проявил по отношению к избитому неожиданную заботу. И умыл, и утер, и даже накормил куском чер-ствого хлеба, несмотря на запрет аги. Правда, рот у Шахпеленга так распух, что он все равно бы не разжевал даже мягкого хлеба. Но он все равно был благодарен старику. Дня через два, когда мальчишка разлепил рот и смог, шепелявя, говорить, он спросил у старика его имя.
  -Чего? - не понял старик.
  -Ну, все зовут Однорукий или Безрукий, а как твое настоящее имя?
  -Зови как все зовут, - усмехнулся тот и задумался. - А когда-то меня
  Рафиком нарекли...родители покойные.
  -Почему ты не уйдешь от воров этих?
  -Стар я, калеченый к тому ж. Куда пойду? А тут навроде ашбаза-повара у них... А ты - храбрый парень. Смотри, забьют до смерти.
  -Не забьют - убегу от них.
   На следующее утро в каморку зашел Рябой Лолан и передал приказ хозяина.
  -Сегодня к вечеру не приведешь коня взамен пропащего - ага тебя ухлопает! Так что давай мотай за конем!
   И Рябой хлопнул ладонями, сложив их лодочкой.
  -Откуда? - спросил было Шахпеленг и был награжден пинком под колено.
  -Надуешь - башку от тела отделю!
  
   " "
  
   "
  
   Шахпеленг пошел послоняться по улицам, чтобы приглядеть-ся, как лучше исполнить приказ Заккум-аги. Он заметил: за ним не- отрывно следовали двое из шайки, Шакал Салех и Лисий Глаз. Пре-следователи и не скрывались от глаз Шахпеленга. Шакал даже кулак ему показал издали.
   Безрезультатно прослонявшись по улицам, Шахпеленг пошел на рынок. В полдень обычная базарная шумиха стихала, станови-лось малолюдно. Кто сам обедал, кто коней кормил. Один крестья-нин взял торбу с овсом, собираясь навесить на морду лошади, но потом, с чего-то передумав, отставил в сторонку мешочек и занялся копытами кобылы. Тут Шахпеленга озарила догадка, схватил торбу и кинулся со всех ног наутек. Шакал и Лисий Глаз, его прикрывая, стали кричать и показывать обкраденному мужику совсем в проти-воположную сторону. Шахпеленгу удалось отвертеться от погони, а скоро он снова заметил за собой Шакала. Шахпеленг сплюнул от злости и поплелся околачиваться около караван-сарая. Внимательно пригляделся к обитателям. В глубине двора несколько азартных игроков резались в кости. Под навесом, около торчащих у стойл лошадей расхаживал пожилой человек, видно, конюх.
   Шахпеленг деловитым шагом прошел к одной нерасседланной лошади, навесил ей на морду мешочек и стал спокойно поглаживать ее холку. Конюх, а может и смотритель при конюшне, подошел и спрашивает:
  -Ты слуга, что ли,того грубияна?
   Шахпеленг согласно кивнул.
  -Ну и скупой же у тебя хозяин: гроша не выклянчишь.
  -Да-а, у него сейчас туговато с деньгами.
  -Когда туго с деньгами, надо быть щедрым хотя бы на язык...А что это ты удил из пасти скотины не вынимаешь?
  -Ага торопится,- объяснил Шахпеленг.- Он велел встречать его. Запоздаю - башку снимет.
  -Такой снимет,- сплюнул смотритель.- Ни за что, понимаешь, моему конюху в зубы дал. Таким дай только волю...
   И отошел, ворча на судьбу и на злодеев, которым приходится прислуживать из-за куска хлеба.
   Мальчишка только этого и ждал. Деловито скинул торбу с лошадиной морды, всунул ногу в стремя и вскочил в седло. Сдерживая дрожь, спокойным шагом выехал со двора. На улице его подстерегали Шакал Салех и Лисий Глаз. Шахпеленг, заметив их восхищенные взгляды, важно задрал нос и прогарцевал мимо.
   Он не обратил внимания на двоих мужчин, о чем-то спорящих друг с другом. Но когда Шахпеленг проехал мимо них, один из спорщиков поднял голову и закричал возбужденно:
  -Айа, ада, это же моя лошадь! Куда ты?! Держите его!
   Мгновенно оценив обстановку, Шахпеленг пришпорил скакуна, взяв с места в галоп, и рванул вперед.
   Он теперь галопом несся по улицам, сворачивая то в один, то в другой проулок. Доскакав до бани, мальчик осадил коня на скаку, бросил поводья поджидавшему его Илбизу и Гиене. Илбиз сразу накинул на животное старый обтрепанный коврик, Гиена тут же сменил узду, вскочил на лошадь и зарысил прочь из города. Илбиз сорвал с Шахпеленга чуху и папаху, заставил облачиться в более приличное и, кивнув подбежавшим Шакалу и Лисьему Глазу, исчез, унеся с собой одежду Шахпеленга.
  -Я знал, что ты парень не промах!- похвалил Шакал.
  -Видал, как у нас дело широко поставлено?- спросил Лисий Глаз.
   Шахпеленг насмешливо сплюнул, но не ответил. Он уже понял, что стал героем дня у заккумовой шайки. Лисий Глаз, поколебавшись, говорит:
  -Шакал, давай ему тоже покажем райских гурий.
   Шакал осклабился и захихикал:
  -Еще не заслужил.
   Что у них за тайны? И какие-такие гурии в грязном Казвине? Нет уж, ляпнули - так продолжайте! Шахпеленг просто назло прицепился к ним, не отставал до тех пор, пока Шакал не сдался.
  -Ладно, так и быть! Ты, я знаю, крепкий парень, не проговоришься. Видишь баню? А дерево, что рядом растет, видишь?
   Он показал на тенистое тутовое дерево, кроной закрывшее полкупола бани. Шахпеленг почувствовал, что услышит нечто неприятное, у него застучала кровь в висках.
  -Вот когда женщины купаются там по четным дням, мы залезаем на дерево и в оконце у купола смотрим на них!
   Кровь бросилась в голову мальчишки.
  -Бесчестные!- вскричал он.- А если бы это ваша мать? Или сестра?
   Ударом в лицо Шакал свалил Шахпеленга, но он вскочил и ринулся на обидчика. Илбиз пришел на помощь Шакалу, и Шахпеленг вновь полетел в грязь. Тут выскочили откуда ни возьмись еще несколько человек из воровской братии и отдубасили мальчишку так, что мать родная не узнала бы. Из бани выскочили несколько наспех одетых женщин, подняли вопль:
  -За что же убиваете этого несчастного?! - кричали они.- Вы звери или люди?!
  -Кого защищаете?! - завопил Илбиз. - Да этот негодяй по дереву на ба-ню хочет взобраться, чтоб... на раздетых посмотреть.
   У Шахпеленга от этой подлости волосы дыбом поднялись.
  -Неправда! Врет он! - вскричал он не своим голосом.
   Но голос его потонул во взрыве негодования женщин. Поднялся такой жуткий вой и визг. Ринулись на Шахпеленга как разъяренные бычки.
  -Чтоб пузо лопнуло у женщины, породившей тебя! - заголосила одна. - Что за позор на наши головы! Ай бабы, бей подлеца!
  -Убить его мало, бессовестного! - вторила вторая.
  -Дайте я своими зубами оторву кусок от такого негодяя! - визжала третья.
   Шахпеленга безжалостно свалили наземь и стали щипать, колотить, царапать. Мальчишка уже и не сопротивлялся, только руками голову прикрывал. Ему бы пришел конец, если бы вдруг на головы всей этой толпы не хлынула грязная банная вода.
  -Аз, угомонитесь, ай дуры! -перекрыл десятки голосов прокуренный бас.
   Драчуньи с визгом отступили от Шахпеленга. Он увидел над собой огромную толстую женщину, которая держала в руках лохань. Голова женщины была повязана розовой косынкой, а рукава закатаны по локоть.
  -А ты, щенок, убирайся отсюда, пока эти куры тебя не заклевали! - рявкнула толстуха. - Да не позорь свою мать, не суйся куда не надо!
   Шахпеленг оглянуться не успел, как Шакал и Илбиз подхватили его и потащили прочь.
  -Наука тебе! - сказал Шакал.- А не выдавай товарищей! Не кричи на всю улицу!
   Шахпеленг понял, что ничего нельзя этим обезьянам доказать, потому что в них ничего человеческого не осталось. И надо только поскорее избавиться от них.
   А ночью Рябой Лолан впервые повел Шахпеленга в дом главаря. Ага принял их неприветливо.
  -Ты же знаешь, что сюда нельзя приходить!- хмуро сказал он Лолану.- Я завтра сам заглянул бы к вам.
   Но Рябой сказал, что Шахпеленг сегодня украл превосходную лошадь, которую переправили к Зубатому, и что ему, Лолану то есть, не терпелось обрадовать хозяина. Ага обрадовался.
  -Ты - волчонок, но умеешь прикидываться лисой,- сказал он Шахпеленгу.
   Наверное, это была высшая похвала в устах главаря банды.
  -Несколько дней занимайся другими делами, от караван-сарая держись подальше. А через недельку-другую я дам тебе важное задание. Понял?
   Еще бы не понять. Только не дождется ага того дня. Скорее хвост верблюда до земли дорастет, чем Шахпеленг снова воровством займется. Он сегодня же ночью убежит!
   Когда они с Лоланом вернулись, то увидели торчащего у двери Лисьего Глаза.
  -Вернулся, Рябой? А я вот сюда, в нужник...
   А сам в темноте нашарил руку Шахпеленга, сжал. Шахпеленг понял, что он хочет что-то наедине сообщить.
  -Я тоже в нужник. Мутит меня.
  -У всех у вас резь в животе...- Лолан выругался и хлопнул дверью.
   А Шахпеленг и Лисий Глаз юркнули под навес.
  -Ты, Шахпеленг, не заходи в дом, не ночуй там,- жарко зашептал Лисий Глаз.- Там ребята тебя поджидают. Илбиз и Шакал говорят: ты их предал, и сегодня ночью они решили с тобой расквитаться за это.
  -Я не выдавал их, это Илбиз наклепал на меня!
  -Ну, их - двое, и ты ничего не докажешь... Ты не проговорись, что я тебя предупредил. Все-таки мы оба турки.
  -Ты - киргиз.
  -Киргизы тоже турки...Так я тебе ничего не говорил.
   И Лисий Глаз скользнул в дом. Шахпеленг остался один во дворе. Уйти сейчас? Ноги подкашиваются, а голова кружится. Такой слабости он даже во время болезни не чувствовал. Он потащился к каморке Безрукого, постучался.
  -Кто это?- удивился старик.- Это ты, Атбаз? Чего стучишься? Чего надо?
   Шахпеленг объяснил, что очень плохо себя чувствует, попросился переночевать. Голова у него кружилась, а в носу стало тепло.
  -Что это у тебя под носом? Да у тебя кровь из носу хлещет! - всполошился старик, освещая Шахпеленга чираком-жировиком.
   Холодной водой и тряпками старались остановить кровотечение. В это время зашел Шакал.
  -Чего это Конокрад спать не идет? - спрашивает.
  -Да ты человек или палач? - возмутился Однорукий. - Не видишь: у него кровь из носу прет?!
  -Ладно, - проворчал Шакал, - мы с тобой и после поговорим как надо.
   " "
  
   "
  
   На другое утро Лолан вручил Шахпеленгу полмешка печеных кукурузных зерен и торбу, набитую жаренными тыквенными семенами.
  -Дуй на базар, Конокрад. И чтоб к вечеру все распродал! - приказал он. - Да смотри у меня! За тобой там будет глаз! Так что не вздумай пакость какую выкинуть.
   Ну, Шахпеленгу не впервой за прилавком стоять.Но, правда, ноша тяжела, а он прокушенной рукой еще двигать не может. И слабость в ногах такая, что вот-вот колени согнутся, и он упадет. Все же с трудом взвалил на спину и мешок и торбу, придерживая их только одной левой рукой, потащился на базар.
   Илбиз показал ему место, Шахпеленг только утвердился на месте, вынув фаянсовый финджан, как подошел к нему один толстяк в высокой папахе.
  -Гони абаси! - велел толстяк.
  -За что?
  -За место.
   Шахпеленг от горя и забыл, что за место на базаре надо платить. А денег-то у него - ни гроша. Он растерянно оглянулся. А тут, кстати, подоспел Илбиз.
  -Отваливай, - строго сказал воришка базаркому-старосте. - Это человек Закуллы-аги, ясно?
  -А-а, ну так бы и сказал, - проворчал толстяк, нисколько не удивляясь и отходя в сторону.
   Тут Шахпеленг догадался, что Закулла-ага не кто иной, как досточтимый Заккум-ага.
  -Ага сам ему платит за нас, - объяснил Илбиз, отходя.
   Шахпеленга донимал холод от того, что он, будучи в худых обносках, стоял на одном месте.От холода он стал прыгать на месте, с нетерпением оглядываясь: столько покупателей на базаре и хоть бы кто к нему подошел! Он продрог до костей на промозглом холодном ветру. И скоро у него от холода зуб на зуб не попадал. А продано всего несколько финджанов семечек, хотя скоро уж полдень. Еще, кроме того, двое подходили хорошо одетых людей, но Илбиз шепнул ему, что с этих людей платы брать не стоит. Эти дармоеды отсыпали себе семечек из финджана и, не заплатив, ушли.
  -Они из шайки Ушлого Ахмеда! С ними свяжешься - не развяжешься, - объяснил Илбиз, и тут же отошел от Шахпеленга.
   Шахпеленг с горечью сплюнул, точно как те ребята из шайки Заккума. Шемахинский учитель говорил, что Азербайджан начинается с Дербента и кончается Казвином. Наглядевшись на казвинскую жизнь, Шахпеленг пришел к неутешительному выводу, что здесь окраина не только Азербайджана, но и всего мира.
   Чтобы скорей избавиться от товара, он стал прыгать и кричать:
   Во все времена
   Славились тыквы семена!
   Кто хочет долго жить -
   Семена бери лушить!
   Неместный выговор Шахпеленга и стишки привлекли покупате-лей. К нему стали с улыбками, смехом подходить молодые люди и особенно женщины с детьми.
   Солнце не успело перевалить зенит, как мешок у Шахпеленга опустел. Наспех выколотив его, стал было искать Илбиза, но тот исчез. А на базаре появились глашатаи, которые оповестили народ, что сегод-ня на городской площади состоится казнь двоих воров. Люди толпами с базара устремились на майдан: глазеть на казнь проворовавшихся.
   Ну, казнью и кровью Шахпеленга не удивишь. Он поспешил в свое пристанище к теплу.
   В воровском доме, к его удивлению, никого не оказалось, кроме Однорукого. Старик приветливо встретил мальчишку, напоил чаем.
  -Дядя Рафик, там двоих казнят сегодня. Это из воров Заккума-аги?
  -Да, они наши. Ты их не видел, потому что их посадили в темницу, когда ты лежал больной.
  -Теперь им руки отрубят?
  -Одну руку... Такие ловкачи были, а засыпались.
  -И зачем они воруют? Ведь все знают, чем это кончится.
  -Сюда попал - считай пропал: или воруй, или убегай. Убегать некуда. Вот же и ты здесь застрял...
  -Я убегу. Девчонка убежала, а я не смогу?
  -За тобой в четыре глаза следят... Вон Илбиз заглядывает в окошко.
   Шахпеленг бросил за окно полный ненависти взгляд. Илбиз за-метил, осклабился, заглянул в дверь.
  -Нечего тут огинаться, - сказал он. - Смотри, а то и Безрукому попадет за тебя. Давай выматывайся отсюда. Ты еще деньги не сдал.
  -Сдам Лолану, - категорически заявил Шахпеленг.
   Он, однако, вышел из закутка Однорукого: зачем старика подвер-гать опасности?
   В лачуге никого не было. Шахпеленг выбрал себе наиболее безопасное место вокруг кюрси, залез глубоко под одеяло. Сейчас ему смертельно хотелось заснуть, но он боялся присутствия Илбиза. Может, негодяй только и дожидается, когда он заснет? Но тепло и необычная тишина сделали свое дело: сон сморил мальчика, и он закрыл глаза.
   " "
  
   "
  
   Его разбудили, когда поспел ужин. Очень не хотелось покидать теплого местечка, где его так разморило, но голод донимал и торопил Рябой. Пришлось встать с постели и приняться за еду, необычно сыт- ную сегодня: из кюфта-бозбаша. Но все были угрюмы и молча себе чавкали. Не было слышно ни обычного смеха, ни сквернословия, никто не угощал другого тычками, щелчками, шлепками. И что необычно - сам Заккум-ага присутствовал при ужине.
  -Ешьте, дети мои, - непривычно ласково ворковал он. - Наша работа такая, что надо иметь крепкое здоровье, сильные ноги и ловкие руки, дабы не попасть под топор палача, как эти невезучие простаки.
   Кивок в сторону кюрси. Проследив за кивком и взглядом аги, Шахпеленг тут только заметил, что с противоположной стороны кюрси лежат рядком двое парней. У одного глаза были закрыты, а второй, закатив глаза, таращился на потолок. Поражала мертвенная бледность лица этих несчастных, на которых ни кровинки не было. Они были укрыты до подбородка.
  -Что с ними? - удивился Шахпеленг.
  -Им сегодня прилюдно на площади руки отрубили, - шепнул Шакал Салех.
   У Шахпеленга кусок в горле застрял, он надсадно закашлялся так, что Шакал стал колотить его по спине. Едва отдышался.
  -Почему они такие белые? - не удержался он. - Много крови потеряли?
  -Нет, не очень. Как только отрубили им кисти рук, так культи сунули в кипящее масло, чтоб унять кровь. Так что бледность не от этого, а от страха, - сказал Безрукий. - Легко ли руки лишиться?!
  -Их еще пожалели по молодости. Другим по локоть и даже по плечо отрубают! - хихикнул Рябой.
   Его хихиканье никому не понравилось. Заккум-ага повел на него грозным взглядом, и Лолан тут же напустил на себя серьезный вид.
  -Искусного мастера своего дела никогда не поймают, - пояснил ага. - Живу же я, целый до сих пор. Учитесь у меня!
   Ему никто не возразил.
   Хотя каждый понимал, что ага сам на рисковое дело не выходит, что он, как говорится, ловит змей руками сеид Ахмеда. Теряют руки и становятся никому не нужным грузом ребята, а зарабатывает на этом Заккум.
  -Не вижу Лисьего Глаза, - сказал ага. - Где он?
   Никто этого не знал. Рябой забеспокоился, сказал, что видел его около Шакала во время казни. Припертый к стене Шакал признался, что Лисий Глаз был с ними.
  -Когда ребятам палач руки оттяпал, Лисий Глаз от страха чуть в штаны не наложил, облевал все кругом. Гиена для смеху хотел пошутить с ним, а этот скотина шуток не понимает: вдруг как врежет ему по челюс-ти, - рассказывал Шакал.
  -Главное - и двух слов не успел сказать... - жалобно заныл Гиена.
  -Ну и я ему вмазал по роже разок-другой, - признался Салех. - А потом мы ушли.
  -А Лисий Глаз?
  -Остался. Наверно, лень было вставать, - забегал глазами Шакал.
  -Ах ты свинья сын свиньи! - взревел ага. - Бери Гиену и топай за Лисьим Глазом, или там Лисьим Ухом! Живо! И волоките его сюда живого или мертвого. Поняли?
   Шакал и Гиена пулей вылетели за дверь.
  -А ты, Табунщик, - обратился Заккум к Шахпеленгу, - завтра на базаре будешь орудовать. Завтра четверг, рынок будет людным. Женщины-растяпы кисеты с деньгами прямо на дно корзин бросают...
  -Обворовывать женщин?!
  -Ты чистый вор. А для вора нет ни женщин, ни мужчин, - спокойно разъяснил Заккум-ага, - все они наши клиенты. Мы учим их быть бере-жливыми, аккуратными...
  -Я не стану воровать, даже если убьете! - воскликнул Шахпеленг.
   Главарь банды переглянулся с Рябым Лоланом.
  -Вы мне змею на грудь посадили? - с тихой угрозой спросил ага.
   У Рябого кровь отлила от лица, сначала оторопело заморгал, а потом как возопит:
  -Ага, у него шея снова чешется! Ремня захотел!
  -Да, ты уже пробовал моего ремня, может, еще хочешь?
   Шахпеленг от этих жутких угроз помертвел. Ага и его шайка по-няли, что сопротивление сломлено.
  -Вот то-то, - сказал бандит, поднимаясь. - Нам теперь надо побольше зарабатывать, ведь теперь у нас на шее еще двое калек. Илбиз с тобой пойдет... Лолан, глаз с него не спускай!
   В это время раздался настойчивый стук в калитку.
  -Эй, Безрукий! - донеслось с улицы. - Там на базаре один из твоих оборванцев мертвый лежал. Мы принесли его, забирай!
   Вся воровская ватага высыпала во двор. Отперли калитку. Двое стражников внесли мертвого Лисьего Глаза. Труп подержали, пока не вынесли им ветхий палас, потом аккуратно положили на па-лас и, увидев Заккум-агу, потребовали мзду за услуги. Разбойник заартачился было, но те оказались твердыми орешками.
  -Как хочешь, ага, а только многие видели твоих злодеев, забивших несчастного досмерти. Не хочешь, чтоб голова у тебя потом болела - плати! У нас тоже семьи как-никак.
   Пришлось бандиту, скрежетнув зубами, расплатиться. Страж-ники, уходя, насоветовали не оставлять погребение мертвеца назав-тра.
   Ночью, в кромешной тьме, под мелко моросящим дождем во-ришки вырыли могилу и наспех зарыли труп Лисьего Глаза. Так и ушел из жизни и из воровского притона их товарищ, не обмытый, без савана, без заупокойной молитвы.
  
   " "
  
   "
  
   На следующий день Шахпеленга повели "на дело". Базар был в тот день многолюден.
   Вначале с полчаса постояли, поозирались, поглазели, пригляделись к продавцам и покупателям. Потом Лолан высмотрел в толпе толстую пожилую женщину, укутанную до глаз в чадру, и подтолкнул Шахпеленга к ней.
  -Пошарь у нее в корзинке, - шепотом велел он.
   Однако Шахпеленг уперся насмерть: "не буду" и все!
   Тогда Лолан оттолкнул Шахпеленга, сам ловко выхватил из плетеной корзины женщины кисет с деньгами и мгновенно сунул в ворот рубахи Шахпеленга. Мальчишка в ужасе хотел вытащить этот проклятый чужой кисет, но Рябой схватил его за запястья рук и заголосил на весь базар:
  -Ай аман! Вора поймал! Держите его!
  -Я тоже видел: этот чужак обворовал почтенную женщину! А кисет у него за пазухой! - орал Шакал.
   Шахпеленг света не взвидел. Оба бывших его сотоварища в четыре руки принялись колошматить мальчишку. Еще несколько любителей паленого бросились на помощь пройдохам. Удары сыпа-лись на Шахпеленга со всех сторон, не давая ни опомниться, ни оп-равдаться. Вокруг мгновенно выросла падкая на зрелища толпа. Но видно, судьба все же не очень была жестока к мальчику. Огромная толстуха локтями проложила себе дорогу сквозь толпу, а потом рас-кидала драчунов в сторону.
  -Киши Сона! - закричали в толпе. - Вот женщина - быка ударом уложит!
   Толстуха рванула Шахпеленга из рук Лолана, тот не хотел вы-пустить, тогда эта Сона нанесла ему в грудь такой удар, что Рябой отлетел на два шага и упал бы, если бы не уперся спиной в толпу зевак.
  -Не люди, а черные вороны! - взревела Сона своим прокуренным басом. - Только и жаждут крови!
   Тут взгляд ее упал на Шахпеленга, и она ахнула.
  -Бабник! - рявкнула она. - Опять попался! Разве я тебя, паршивого козла, не предупредила?!
  -Он женщину обворовал! - вскричал Илбиз, проталкиваясь вперед. - Вон у него в рубахе на груди кисет с деньгами!
  -Ай аман, последние деньги у меня утащили! - взвизгнула женщина в чадре, узнав свой кисет.
  -Ну, терпение у меня уже лопнуло! - пророкотал глухой бас толстухи. - Отведем мерзавца к кази, пусть сам разбирается! А вы - свидете-лями будете!
   Это она к Рябому и Шакалу. Шакал тотчас слинял, как будто и не было его. На его месте возник Илбиз, предложив свои услуги.
   И мальчишку потащили к кадию.
   Строгого вида мужчина в чалме, перебирая четки, спокойно выслушал дюжину набившихся в помещение людей.
  -Двоих свидетелей мало, - сказал он.
  -А третья - вот, она, тетушка Сона, - сказал Рябой, указывая на толстуху.
   Та презрительно посмотрела на него, вынула трубку, затяну-лась, выдула из носу дым, спокойно сказала:
  -Я не свидетель. Не видала, как он воровал.
  -Но ты же видела, как вынули у него из-за пазухи кисет! - воскликну-ли Рябой и Илбиз.
  -А может, это его кисет! Почем я знаю. Я не кази! Вот он кази - пусть сам решает.
   И тяжелой поступью подалась за дверь, неся над собой клубы табачного дыма.
  -Третий свидетель - я! - сказал Заккум, выступая вперед. - Я был в толпе и все видел! А четвертый - вот он!
   Шахпеленг в кривом на один глаз человеке узнал конюха аги.
  -Они лживые свидетели! - закричал он. - Вот у этого даже глаз один слепой! Как же он увидел кисет одним глазом?!
  -Замолчи, несчастный! - отрезал кадий. - Плохие дела даже без обеих глаз увидишь! Разве этот...как его? Слепой поэт из Басры... Да, Башшар! Разве слепой Башшар не заметил все пороки багдадцев и не рассказал о них в своих стихах?! Жаль: потопили беднягу в Тигре. Да мне бы одного-двух таких слепцов!..
  -Я ничего не крал! Они все - обманщики! - кричал Шахпеленг в ис-ступлении. - А суд ваш неправедный!
  -Праведен лишь суд Всевышнего, - отрезал кадий. - Приговариваю: отрубить ему левую руку, которой он своровал деньги.
  -Кто же левой рукой ворует? Неужели вы не видите поклепа?!
  -Ты не мог правой рукой украсть, она у тебя перевязанная, - указал кадий на руку мальчишки. - Значит, ты левша.
  -Если бы я был левша, так у меня бы левая рука была перевязана!
  -Врет он! Видели бы вы, досточтимый кази, как он орудует обеими руками! - возбужденно заговорил Рябой. - Да этот хитрец кого хо-чешь вокруг пальца обведет!
  -Ну, меня-то не обведет. Уведите негодника в тюрьму, - велел кадий.
   И стражники уволокли Шахпеленга под злобный смех и улю-люканье заккумовой шпаны.
   " "
  
   "
  
   В темнице Шахпеленг провел две бессонные ночи. Голова от побоев раскалывалась, в глазах было мутно, в мозгу созревал план побега, хотя он был не один (в помещении, кроме него, сидел еще один узник). Мальчишка сантиметр за сантиметром исследовал все стены и пол, состоящий из обтесанных каменных плит. Никакой щели для побега не обнаружил.
  -И не ищи, - спокойно сказал арестант. - Я уже все обыскал. Второй месяц сижу. Тебя за что сюда сунули?
   Шахпеленг рассказал.
  -Все говорили: такой строгий у нас кази. Да он не строгий, а просто жестокий, - заключил арестант. - Вот против меня и свидетелей не оказалось: сосед сам - он на работе был, выходит, свидетели - только его помешанная жена и придурковатая дочь. Держат меня здесь из-за околевшего пса...будто бы я их собаке иглу в хлебе подбросил. Да если я такое сделал, пусть той иглой мне глаза проткнет!
  -Как же так, - бормотал Шахпеленг, - я ни в чем не виноват, а мне ни за что ни про что руку отрубят.
  -Не отчаивайся, - успокаивал его товарищ по несчастью, - у каждого мига - свой судья. Может, в последнюю минуту кази передумает, может, он сегодня ночью умрет... Может, правитель города, шахзаде Тахмасп, вмешается. Все в руках Аллаха.
   Передумает он, как же! Да разве этот кази способен думать? А правитель города! Сын самого шаха! Только и тешится охотой! Шах-пеленг убедился уже в его "справедливости", когда лишился своего любимого коня.
  -Я должен, должен убежать! - повторял он, метаясь по камере.
  -Раньше надо было убегать от этого Заккума.
  -Я не мог: без папахи, без кинжала, в рубище! С каким лицом бы я вернулся? А теперь - еще и без руки! Ах, эта женщина! Почему она мне не поверила?!
  -Киши Сона? Не жди добра от женщины, обросшей щетиной. Даже чадры не носит.
  -Но она один раз уже спасла меня от этих собак. В этот раз тоже меня бы насмерть забили, если б она не подоспела. Что с того, что без чадры ходит? У нас в Карабахе все женщины без чадры - ну и что?
  -В Карабахе? Смотри, из какого далека тебя занесло сюда!
   Шахпеленг с неожиданной нежностью вспомнил снежные вершины Малых Кавказских гор, зеленый склон Карабаха, холод-ные и горячие ключи, бьющие из-под земли - сердце сладко заныло в груди. Неужели больше никогда не увидеть ему всего это-го? Не вернется же он на родину без папахи и без руки! Чтобы каждый сопливый малец пальцем в него тыкал! Ух-х! Этот кадий хуже давудовских разбойников: те, по крайней мере, только мертвым отрезают руки.
   Под утро, когда в узкое окошко стало видно,как забрезжил рассвет, Шахпеленг упал без сил на солому и забылся коротким тяжелым сном. Но тут же очнулся от забытья. Жуткое чувство ужаса не давало заснуть. Как в тумане прошли день и следующая ночь. Когда стражник принес им воду и хлеб, Шахпеленг не смог даже глотка воды проглотить, спазмы душили его, и он вырыгнул все обратно.
   Когда на второе утро загремел засов в необычное время, Шахпеленг понял, что пришли за ним, обмяк.
  -Вот...за моей...шкурой, - пробормотал он.
  -Да поможет тебе Аллах, - пожелал ему его сокамерник.
   "Самое главное в жизни - не теряться и не терять достоинства! - поучала его бабушка. - Сохрани достоинство и в беде!"
   Он с усилием поднялся на ватные ноги и, не чувствуя их под собой, последовал за стражниками.
   По улице Шахпеленг шел,высоко держа голову. Издали по-обезьяньи кривлялась и насмешничала казвинская детвора. Стражники покрикивали и отгоняли их, не давая закидывать Шахпеленга камнями.
   Толпа людей становилась все гуще, и скоро его подняли на помост. Шахпеленг, стараясь унять дрожь в теле, хотел оглядеть площадь, но мутные глаза были прикованы к волосатой руке палача, сухой, с раздувшимися венами, с тесаком в руке. Лезвие тесака было остро отточено по одной стороне.
   В толпе раздались какие-то крики. Но Шахпеленг не сводил глаз с тесака. Вот палач приподнял тесак и подошел к обрывку бревна, при-подняв свое оружие, сделал пробное движение и посмотрел на свою жертву. У Шахпеленга от этого взгляда душа ушла в пятки. Двое страж-ников стали развязывать веревку на его руках. Но крики усиливались, стражники, забыв о Шахпеленге, остановились, палач растерянно ото-шел. Тогда только Шахпеленг, у которого вдруг забрезжила надежда, оглянулся и постарался вникнуть в происходящее. И, к изумлению своему, узнал сидящего на белом скакуне Дурсуна.
  -Люди! Клянусь вам гробом святого Шотургулу: я прибыл из города Тебриза по повелению тебризского правителя за этим негодным маль-чишкой! Вы хотите наказать его? Да вам и не снилось то жестокое нака- зание, какое ожидает этого мерзавца! Только отдайте нам его - мы за него заплатим: пять баранов зарежем для вас!
  -Двадцать! Тридцать! - орали со всех сторон.
   Тут прискакали правитель Казвина и сам кадий в сопровождении всадника верхом на верблюде. В этом всаднике мальчишка узнал куп-ца Мирза Дарья Мамеда.
   Кадий поднялся на помост, что-то сказал человеку, оказавшемуся глашатаем. Глашатай возвестил, что тебризский правитель прислал по-сланников к царевичу Тахмаспу с просьбой немедленно заковать в це-пи этого малорослого преступника по имени Шахпеленг и послать в Те-бриз для отбывания нужного наказания, что и исполняется по повеле-нию казвинского правителя, его высочества шахзаде Тахмаспа.
   Шахпеленга, закрывшего глаза от стыда, свалили на землю и за-ковали в цепи. В то же время на деньги Дурсуна были куплены и зако-лоты десяток барашек, вокруг которых с радостью захлопотала мест-ная беднота, готовясь насладиться дармовым жарким.
   К Шахпеленгу подвели облезлого осла, посадили на него и под животом у животного стянули ноги мальчишки веревкой из козьей шерсти. С улюлюканьем за ними бежала казвинская шпана, преследуя до самых крепостных ворот.
   " "
  
   "
  
   Когда Казвин остался далеко позади, Дурсун нарушил молчание, обратившись к купцу:
  -Мирза, ты не помнишь, что говорил Эйваз отцу своему Кероглы, когда тот, упустив Гыр-ата, привез Дур-ата?
  -Как не помнить?
   Теперь ты сделался купцом -
   Со сделкой поздравляю!
   Ты научился торговать -
   Со сделкой поздравляю!
  -А этот падишах карабахских тигров кого приведет к Гасан-хану за-место его прекрасного скакуна?
  -Как это "кого"? - осклабился купец. - Приведет облезлого бесхвостого ишака! Как говорится, все идут - птиц несут, а Шахгулы пошел - сову нашел!
  -Хан еще поинтересуется, почему это повелитель тигров ханскую одежу на лохмотья нищего променял. Прямо по поговорке, лишь бы враги меня за куплей-продажей видели.
  -Воришка! Что с него взять? Вороватый пес, сколько б ни таскал чу-жих башмаков, все равно босый.
  -Может, развязать его вороватые руки?
  -Что ты, что ты! Обворует еще меня, купца честного! Он же мастак. Даже одной рукой орудует как заправский багдадский вор. Не ви-дишь, разве? У людей правую руку отрубают, а у этого шайтана хотели левую тяпнуть.
  -У нас-то ему спереть нечего. Разве что этого бесхвостого ишака.
  -Не говори. Алчные глаза и на ишачью облезлую шкуру позарятся. Почему нет? Сам пророк Иса не брезговал ездить на этом создании.
  -Вряд ли пророк ездил на такой дохлятине да еще бесхвостом! Не-чего бояться, давай развяжем его.
  -Нет, не следует рисковать. От воров надо держаться подальше, как от чумы... Я давно-о его подозревал!
   Тут Шахпеленг не выдержал обиды.
  -Если ты, дядя Мамед, думал, что я вор, грабитель, не знаю еще кто, то зачем же ты мне товар свой доверял?! - вскричал он, едва удерживая слезы. - Я у тебя много товару украл, да-а?
  -Смотри ты! Ожил! - радостно воскликнули мужчины в два голоса.
   Шахпеленг поспешно отвернулся, чтобы не заметили его влаж- ных глаз. Этим сальянским насмешникам только попадись на язык.
  -А я уж думал, что у него от страха язык отнялся.
  -Да и я, признаться, думал: может, это не наш мужественный Шахпе-ленг. Тот - мальчик с тигриным сердцем, а этот - чуть не плачет.
  -Я не плачу! А только не воровал я! Они меня оклеветали, подлые!
  -Наконец-то я начинаю узнавать моего маленького друга. Мирза, да-вай сойдем с дороги, развяжем его.
   Удалились от дороги, спешились, освободили мальчишку от оков, напоили его водой из бурдюка. Вода отдавала овчиной, и его, голодного, затошнило. Оказалось, второпях никаких запасов не сделали и перекусить нечем. Дурсун хотел было поохотиться, но купец отсоветовал, сказав, что лучше поскорее добраться до караван-сарая. Пустились в путь.
   По дороге Шахпеленга заставили обстоятельно рассказать о сво-их приключениях. Пришлось выложить многое.
  -Теперь весь Казвин считает меня вором, - грустно заключил мальчик.
  -Казвинцы сейчас за твой счет доедают барашков, так что вряд ли по-минают тебя недобрым словом, - заметил Дарья Мамед. - А ты, Шах-пеленг, запомни на всю жизнь: у незнакомых никогда не одалживай курева. Мужчина должен употреблять только свой табак!
  -Да разве я курильщик? Просто вот дурь в голову ударила. Проклятие слепому шайтану!
  -А за каким делом ты потащился в Казвин? Там и медресе нет, - не вы-держал купец. - Кого ты там искал?
  -Тебя, дядя Мамед.
  -А я что, потерялся?
  -В Мараге меня в медресе не взяли. Тогда я решил поехать с тобой в Индию. Ты же говорил один раз, что ваш караван через Казвин прой-дет.
   У купца глаза на лоб полезли.
  -Ала, с тобой не соскучишься! - он хлопнул по коленям, расхохотался.
   Дурсун с улыбкой покачал головой. Шахпеленг решил воспользоваться добрым расположением купца и наиба.
  -Если вы настоящие друзья, то помогите мне отомстить этим подлецам!
   Дурсун вспылил и вскричал, что пусть Шахпеленг еще жертвоприношение сделает, за то что избежал беды. А купец пожал плечами и сухо пояснил,что он в сомнительных делах не участвует.
  -Как же, не участвуешь! - запальчиво поддел его Шахпеленг. - А помнишь, как приходил к Гасан-хану просить за врагов своего друга? А это не сомнительное дело, да?
  -Замолчи, сопляк! - оборвал его Дурсун. -Ты сам-то что за...
   Мирза Дарья Мамед положил руку на плечо наиба, остановил.
  -Оставь его. Он задал вопрос - я отвечу. Я купец и со всеми веду себя по-дружески, никому я не обещался быть стражем или слугой. Во всех хороших делах - готов помогать всем. Ко мне родичи моллы Салеха обратились, чтоб я помирил их с ханом, и я помирил. Просили бы о плохом - не стал бы делать. Завтра придут ко мне твои враги, попросят помирить вас - помогу им. Попросят о плохом - откажусь. Во всем хорошем я помогаю людям и не делю их на черных и белых, на злых и добрых. Вот ты же украл для Заккума лошадь!
   Шахпеленг виновато опустил голову.
   Больше молчания не нарушали, пока не подъехали к кофейной. Выпили по чашке горячего кофе. У хозяина выпросили два целых чурека, масла и сыра. Перекусили и заторопились в путь, чтобы дотемна успеть в караван-сарай.
   Уже в сумерках подъехали к придорожному караван-сараю, где сняли комнату на троих. Дурсун достал у хозяев лохань и теплую воду. Шахпеленг под навесом, спрятавшись за лошадьми, вымылся, облачился в дурсунову запасную рубаху и шаровары. А грязное ба-рахло его подобрал конюх.
   Во дворе караван-сарая над огнем жарили из свежей баранины шашлык. Шахпеленг жадно вдохнул в себя аппетитный аромат жаркого.
  -Беги в дом! - велел Дурсун. - Мамед нам сейчас еду сообразит.
   Купец действительно стоял около костра и препирался, дока-зывая, что мясо надо дожарить.
   В комнате Дурсун укутал мальчишку своим архалуком.
  -А ты? - спросил Шахпеленг.
  -Мне Мамед свой одолжил.
   Наевшись до отвала, легли спать, хотя еще не было поздно. Шахпеленг думал, что заснет, как убитый, как только голова его при-коснется к подушке. Но не тут-то было. Все пережитое встало перед глазами, отгоняя сон, отнимая покой. Уйти неотомщенным?! И потом всю жизнь жить с этим стыдом? Возвращаться с позором, без папахи, коня, кинжала, под насмешками купца и наиба? И стыдливо прятать глаза под упорным взглядом Кабулы-ханум и бабушки Салтанет?
   Он молча поднялся с постели, оделся кое-как, прислушался к храпу купца и мирному сопению Дурсуна. Что ж, друзья. Неблаго-дарный Шахпеленг провел вас один раз, проведет и во второй. Он с умилением пригляделся в темноте к очертаниям лиц спящих друзей, коротко вздохнул и выскользнул из помещения.
   Потихоньку пробрался под навес, где в стойлах жевали овес лошади. Конюх крепко спал у двери на сене. Шахпеленг едва отыскал в темноте каурого коня Дурсуна, седлать не стал, только взнуздал первой попавшей уздой и повел в поводу к воротам.
   И как же он был ошарашен, когда в воротах прямо перед ним возник Дурсун.
  -Ну как, конокрад? - тихо спросил он. - Решил и со второй рукой рас- статься?
   Шахпеленг от стыда - ни да, ни нет. Стоит, опустив голову.
  -Куда собрался, спрашиваю? В Казвин? Это в сказках герои без конца играют жизнью и побеждают. Но жизнь - не сказка...
  -Дурсун, помнишь, как я убежал, когда обиделся на моллу Салеха? Ты учил меня бороться, мстить, быть стойким. А теперь? Теперь я, опозоренный, под насмешки должен возвращаться назад? Да лучше без руки остаться! Все равно убегу!
   Дурсун схватил Шахпеленга за ворот, выдернул из седла и по-ставил перед собой.
  -Щенок! - процедил он, встряхнув мальчишку. - Долго мне цацкаться с тобой? Чтобы я из-за куска ханского хлеба дал одурачить себя?! Да пусть этот хлеб в яд превратится!
   Он поволок Шахпеленга за плечи к караван-сараю, где у входа их ожидал Мирза Дарья Мамед.
  -Ала, эта обезьяна совсем рехнулся! - проговорил Дурсун. - Его надо снова на цепь посадить.
  -Очумел ты, что ли? - повысил голос всегда спокойный купец. - И живо-го места на тебе нет, чтобы отколотить - душу отвести!
   Шахпеленг даже не пикнул в ответ. Ему даже понравилось, что друзья его ругаются так сердито - легче будет улизнуть от них. А в том, что он сбежит, мальчишка не сомневался.
   " "
  
   "
  
   Ускользнуть удалось на следующую ночь, когда должен был сто-рожить Шахпеленга не привыкший к бессоннице купец.
   Выбравшись из духана, в котором заночевали, Шахпеленг сумел вывести со двора дурсунову лошадь и ускакать прочь. Даже если бы наиб и проснулся, он не сумел бы купить посреди ночи себе коня. Ско-рее всего, преследователи будут дожидаться утра и поедут искать его по казвинской дороге.
   Шахпеленг свернул на северо-восток и поскакал прямо через степь. Он потеряет лишний день, зато в обход ему безопаснее будет подойти к Казвину.
   Через день, далеко за полночь, Шахпеленг достиг казвинских стен. Поехал вдоль рва, окружающего город, туда, где недавно опол-зень, опрокинув городскую стену в ров, образовал проход в город. Здесь, рядом, в кромешной тьме, он отыскал развесистую вербу на кромке рва, привязал лошадь к дереву, забрался на нижнюю ветвь, схватился за другую, раскачался и в два прыжка перескочил на другую сторону.
   Уверенной походкой двинулся Шахпеленг по знакомым улицам к воровскому притону, где совсем недавно влачил жалкое существова-ние. Вот и знакомый домик. Мальчик мягко по-кошачьи прошелся вдоль забора, прислушался и одним махом вскочил на него. Сверху ус-пел оглядеть пустой двор, соскользнул вниз, прокрался в угол, где сре-ди всякого хлама Безрукий обычно прятал медный горшок с кероси-ном. Пошарив, нашел его, захватил и только повернулся уходить, по-слышался шорох. Шахпеленг, у которого гулко забилось сердце, мгно-венно сориентировался и отпрыгнул в сторону.
  -Это ты, Конокрад? - послышался голос ошарашенного Безрукого.
   Шахпеленг не отозвался.
  -Я же вижу: это ты. Так ты опять сбежал? И вернулся сюда, в ад? Что ты задумал, несчастный из несчастных?!
   Ответа не дождался.
  -Хочешь спалить нас? - догадался старик. - Но мы же люди!
  -Не тебя, дядя Рафиг, а только их! Они не люди, а воры.
  -Но шариат позволяет у воров руки отнимать, а не жизнь. Как можно живых людей сжигать? Йезид ты, что ли? Давай сюда керосин. А не то я закричу и разбужу всех!
  -Только попробуй закричи - я оболью тебя и запалю!
  -Это за то, что я тебя, хворого, выхаживал, как сына?
   Шахпеленг устыдился. "Что же теперь делать? - в отчаянии думал он. - Зря я возвратился сюда? Зря Дурсуна обидел? Как же на-казать этих несчастных воришек?"
  -Хорошо, я уйду, дядя Рафиг, а ты не кричи, - наконец выдавил он. - Керосин твой ставлю на место... Прощай.
   Он обошел воровского повара, вышел на улицу, пробежал немного - снова повернул назад, подкрался к калитке, прислушался. Уловил легкий стук закрывшейся дверцы каморки во дворе. Выждал с полчаса, снова перемахнул через забор, чтобы минуты через три вернуться обратно с пролившимся на ноги керосином.
   Воры, выходит, люди, думал он, их считают людьми, хотя они обирают и грабят других людей; хотя они убили отца той зубастой дикарки; хотя они забили насмерть своего же дружка Лисьего Глаза; хотя они утащили папаху и шмотки его, Шахпеленга, и потом оболгали, оклеветали и сунули в тюрьму. И таких гадов ползучих, оказывается, давить нельзя! Они - живые люди, хотя им явное место в аду и кладбище давно по ним тоскует. Их нельзя подгонять к могиле! Но хотя бы удовольствия их можно лишить? Чтобы больше не зырили в банное оконце и не пялились на голых женщин!
   Шахпеленг прокрался во двор запертой на ночь бани. Заметил какие-то тряпки, сушившиеся на веревке, сорвал их, обложил этим тряпьем ствол тутового дерева, облил керосином, высек кремнем огонь и поджег. Спрятавшись за углом, дождался, пока огонь занялся и охватил ствол.
   Теперь можно приняться и за второе дело.
   Не теряя времени, побежал по безлюдной улице туда, где спал бемятежным сном его главный враг, Заккум-ага.
   Вот и знакомая усадьба. У всех казвинцев заборы чуть не вровень с кровлями домов, а у этого негодяя ограда из сырцового кирпича едва по грудь Шахпеленгу, и калитка не заперта - на засов закрыта. Вот как уверен в себе и в своих слугах главарь банды!
   Перемахнуть через низкую ограду и открыть настежь калитку было делом одной минуты. Заворчавшего ленивого пса Шахпеленг подкупил кусочком припасенного хлеба и лаской:
  -Топуш! Топуш-джан...
   Завиляла хвостом дура мохнатая, обнюхав, нехотя проглотила чурек и улеглась.
   Прокрался в конюшню, но там конюха не обнаружил. Значит, спит в своей халупе, прилепившейся сбоку от сарая. Мальчишка в темноте наощупь отыскал вилы, вышел. Бесшумно подкрался к двери дома ничего не подозревающего аги, продел черенок вил в дверную ручку. Принес и набросал вдоль стены охапку соломы, запалил. Ты, Заккум-ага, хотел новый дом построить за счет безруких воришек? Ты его получишь на кладбище! Вон как огонь лижет твои двери! Жаль, что для твоей смерти выбран огонь! Ведь священный огонь должен только чистые души забирать на тот свет, а не твой грешный черный вонючий дух.
   Шахпеленга одолевала мелкая дрожь, кровь стучала в висках. Он побежал к халупе, решив запереть конюха, чтобы тот не помог своему хозяину. И вдруг услышал его рык:
  -Стой, ворюга! Стой!
   Черная тень конюха метнулась к мальчишке, что-то свистнуло, прорезая воздух. Шемахинский опыт помог Шахпеленгу мгновенно реагировать: он стремительно отскочил в сторону, и кинжал воткнулся в стену у него за спиной. Молниеносным движением рывком выдернув его, мальчишка повернулся к конюху-стражу. Тот бросился не к нему, а под навес, из-под которого вырвал что-то. Когда конюх выскочил снова во двор, в руке у него блеснула серебристая сталь крестьянской косы, которой он стал размахивать перед носом Шахпеленга. Напружинив ноги и то и дело отталкиваясь пятками от земли, мальчишка отступал зигзагами, пока не стукнулся спиной об оглоблю арбы. В мозгу пронеслось: это - конец! Тень врага метнулась вперед, вдруг о что-то споткнулась и с глухим уханьем провалилась вниз, откуда донесся всплеск воды и шумное барахтанье. Да это же колодец! Как же это сам Шахпеленг его избежал? Ведь он мог туда запросто провалиться.
  -Помогите-э! - донесся снизу захлебывающийся голос.
  -Сейчас! Жди! Как же ты, клеветник, одним глазом кисет углядел, а огромной дыры под ногой у тебя не заметил?!
  -Ко...ней...тебе отдам...
  -Я и сам их заберу!
   Шахпеленг ринулся в конюшню. В темноте нашарил веревку, свисающую с перекладины сверху, захватил. В хаотичной спешке отыскивал уздечки, нашел наконец-то. Одного коня взнуздал, а потом стал, подстегивая веревкой, выгонять животных во двор, там вскочил на взнузданного коня и выехал на улицу, подгоняя косяк лошадей веревкой. Слышно было, как орал и барабанил в дверь охваченного огнем дома сам Заккум ага, наводивший страх на казвинское население!
   Краем глаза Шахпеленг успел заметить вышедшего из проулка стражника, далеко позади услышал чей-то тревожный крик. Подстегнул веревкой своего добытого в бою коня и понесся вперед.
   Вот и проем в стене. На большой скорости, может, удастся проскочить через завал камней и глинистое место.
   Кажется, две или три лошади увязли в глине, остальным удалось благополучно проскочить. Теперь остается забрать привязанную к вербе лошадь Дурсуна, и тогда - дело сделано.
   Но из-за вербы показался черный силуэт всадника.
  -Ала, Шахпеленг!
   Дурсун?! Но этого не может быть! Как он догадался именно здесь подстеречь Шахпеленга? Вот дошлый сальянец! Ну, нигде от него не укроешься.
  -Стой, говорю! Ала, не слышишь меня? Стой!
  -Нельзя стоять - нас догоняют!
  -Чьи лошади, спрашиваю?
  -Теперь - наши.
  -Ты с ума сошел, щенок из щенков! Гони их обратно!
  -Отвяжись!
   Дурсун и не думал отставать от него. Он скакал невдалеке, и, пытаясь прорваться к мальчишке между скачущими лошадьми, гро-мко кричал, поучал и приказывал. Но его голос уже не мог пере- крыть топот копыт и стук подков, а этот "наглый сорванец" ловко увертывался от него и отдалялся. Тогда Дурсун понял, что его голос только помогает мальчишке, и умолк. Скоро ему удалось прибли-зиться к Шахпеленгу и ухватить его лошадь за недоуздок. Шахпеленг боялся, что Дурсун его столкнет вниз, под лошадиные копыта. Но тот только крикнул ему:
  -Давай сворачивай на север. К морю! На берег Хазара!
   Шахпеленг вмиг смекнул: наиб прав, там его искать не будут.
   Вдвоем смогли повернуть косяк в нужном направлении.
   Дальше ехали уже рядом.
  -А где дядя Мамед? - не выдержав, нарушил Шахпеленг молчание.
  -Еще и спрашиваешь, неблагодарный?!
  -Я не мог по-другому... Дядя Мамед теперь ждет нас в караван-сарае?
  -Нет. Он отдал мне своего верблюда, а сам нашел арбу, договорился с возчиком - поедет с ним в Тебриз. Ему на тебя и глядеть тошно...
   Шахпеленг присмотрелся и заметил рядом с лошадью, на которой восседал Дурсун, черный верблюжий силуэт. Он подавил в себе укор совести, пришпорил коня.
   " "
  
   "
   Днем сделали привал на берегу речки. Шахпеленг остался со скотом (он насчитал 14 отборных лошадей), а Дурсун ушел в село ку-пить ячменя или овса, на худой конец.
   В его отсутствие прибрели к Шахпеленгу двое незнакомцев, привязались: чьи кони, да что, да зачем.
  -Хозяин придет, у него спросите, - словчил Шахпеленг, - а я простой конюх.
   Эти слова отрезвили наглых приставал, а когда пришел Дурсун, спокойно разъяснил, что кони закуплены правителем Решта для подарка царевичу, и незнакомцы отвязались. Не будь Дурсуна, они бы напали на Шахпеленга и отбили лошадей.
  -Проклятый Конокрад! - напустился Дурсун на Шахпеленга. - Из-за тебя, кажется, и с меня шкуру спустят.
   Шахпеленга от гнева наиба спасло то, что у него вдруг хлынула кровь из носу. Дурсун захлопотал возле него, но ворчал уже беззлоб-но, скорее сетовал на судьбу, чем ругал.
   Перевалив через горы Эльбурс, Дурсун и Шахпеленг вышли к берегу Каспийского моря. Взволнованно стояли они на берегу, глядя, как бегут и ложатся у их ног волны древнего Хазара. Даже лошади словно почувствовали величие открывшегося перед ними лазурного простора: остановили на миг свой бег.
  -Обойти бы все море кругом по берегу, правильно, Дурсун?! - восклик-нул расчувствовавшийся Шахпеленг.
  -Правильно - как спина того верблюда! - сплюнул Дурсун. - Не болтай глупости.
  -А что тут глупого?
  -Ала, там хан с ханшей чуть не плачут из-за тебя, а ты здесь воровски-ми делами и болтовней мне голову морочишь! Поехали в Решт!
   Даже караван-сараев не встречали по пути. А крестьяне так бедно жили, что купить у них было нечего. Радовались, когда попадались по пути речки. Дурсун купил сеть у рыбаков и ловко выу-живал разную рыбу: сазана, леща, жереха.
   Он ловко вычищал и пек их в золе. А из белуги он как-то нажа-рил шашлыка и угостил было собиравших хворост крестьян, те с ра- достью подсели, но при виде белужьих кусков, нанизанных на вертел, в ужасе замахали: запретное мясо!
  -Вранье! - доказывал Шахпеленг. - Я Коран читаю, но там только свинина, мертвечина и кровь запрещены, а больше - ничего!
  -Если не имеет костей - значит запрещено, - тупо твердили суеверные крестьяне, уходя.
   Так вдвоем и пришлось доедать эту огромную рыбину. До само-го Решта ехали без приключений. Только досаждали дервиши, сеиды и побирушки. Но те выглядели гораздо лучше изможденных работой и недоеданием крестьян.
  -Кругом - дичь. В море - рыба, на небе - птицы, а эти несчастные только роют землю и жалуются на неурожаи. Что за бестолочи! - воз-мущался Дурсун. - То ли дело сальянцы: из ничего - деньги делают.
   " "
  
   "
  
   В городе Реште удалось выгодно продать лошадей. Выручили огромную сумму денег. Дурсун от них наотрез отказался:
  -Я не грабитель с большой дороги, и мне такие деньги не нужны!
  -Я, что ли, грабитель?! - возмутился Шахпеленг.
  -Ты украл лошадей!
  -Во-первых, я не украл, а отобрал, во-вторых, сам Заккум-ага трудом нажил, что ли, этот табун? А в-третьих, без тебя бы мне не довести ло-шадей до Решта, значит, ты должен взять эти деньги.
  -Сказал же: мне такие деньги не нужны!
  -А что мне с ними делать?
  -Сунь их себе в глаза!..
   Шахпеленг обиженно надулся.
  -Ладно, не обижайся, - примирительно сказал Дурсун. - Прежде купи себе приличную одежду. Потом сходи в баню - скинь с себя эти лох- мотья, оденься по-человечески.
   После бани пообедали в караван-сарайской шашлычной и тро-нулись в путь по марагинской дороге. До самой Мараги ни разу Дур-сун не задел Шахпеленга ни одним словом, ни разу мальчик не ус- лышал насмешки своего спутника. Был он сух, малоразговорчив.
   В двух фарсангах от Мараги увидели странный воз: в арбу вмес-то лошади впрягся старый седобородый человек, а на арбе лежал мо-ложавый мужчина лет за тридцать. Когда нагнали этот необычный воз, Шахпеленг с удивлением узнал в возчике и пассажире пахарей, на ко-торых недавно работал. Вели лежал с закрытыми глазами, весь в крас-ных пятнах.
  -Дядя Ашраф, салам алейкум! Что случилось? - окликнул Шахпеленг старика.
  -Алейкум, сынок, - ответил старик, обливаясь слезами. - Не подходи к нам, а то и ты заразишься.
  -Что с Вели случилось?
  -Камень пал на мою голову: заболел он.
   Оказалось, Вели заболел тифом, а лекари такую страшную бо- лезнь лечить отказывались. В отчаянии старик одолжил у соседа кобы-лу, чтобы повезти больного в тебризскую лечебницу для бедняков. По дороге им встретились чапары, которые отобрали у старика кобылу, и пришлось ему впрячься самому вместо скотины.
   Шахпеленг с жалостью посмотрел на разметавшего руки в жару, бредившего Вели.
  -Дядя Дурсун...
  -Все понятно, - перебил тот. - Обычно я - Дурсун, а как только что-то тебе от меня понадобится - я становлюсь дядей!
  -Это такие добрые люди, - смущенно сказал Шахпеленг. - Они меня спасли от голодной смерти. Если б не они... Разве тебе нравится, что старый человек вместо лошади работает?
  -А зачем везти больного отсюда в Тебриз, когда до Мараги рукой подать?
  -Он же объяснил: в Мараге нет лечебницы для бедняков, а в Тебризе - целых три! Я отдам ему лошадь, пересяду к тебе...
  -Пересядь мне на голову!.. Ала, тебе до всех дело, да?..
   В это время старый пахарь споткнулся, растянулся на земле. Шахпеленг вмиг спрыгнул с седла, нагнулся над стариком, который стонал, схватившись за голову. На все вопросы отвечал: "голова, голова раскалывается"...
  -Ты не видишь, что у него тоже тиф?! - завопил в ужасе Дурсун. - Не подходи к нему, коли жизнь тебе дорога!
   А что же делать? Не оставлять же беднягу на земле. Дрожа всеми поджилками, Шахпеленг заставил себя подхватить старика подмышки и оттащить к арбе. Старик был высокий, костистый, тяжелый. Поднять его было не под силу Шахпеленгу. Он кричал и упрашивал старика прийти в себя и сесть на арбу, а Дурсун кричал на него, чтобы бросил больного, а старик мотал головой и бормотал что-то невразумитель-ное.
   Наконец, Дурсун понял, что Шахпеленг не отступится, соскочил с лошади, подхватил больного пахаря и бросил, как куль, на арбу рядом с сыном.
  -Все! - сказал он. - Пусть их марагинцы подберут, а мы - ширванцы, и нам нечего тут делать.
   Упрямый Шахпеленг стал молча расседлывать свою лошадь. И сколько Дурсун ни плевался и ни ругался, он впряг животное в арбу, сам уселся на передней части вместо возницы и стал, нахлестывая, подгонять скотину. Арба заскрипела, затарахтела и покатилась вперед.
   Миновали Марагу и поехали дальше. К вечеру Шахпеленг так устал, что, сидя, клевал носом.
   Дурсун не выдержал. У околицы какого-то села отобрал по- водья у Шахпеленга, и они сделали привал. Шахпеленга отправил в село купить молока. Потом насильно, ругаясь и обзывая больных последними словами, напоил их молоком.
  -С тобой, - сказал он Шахпеленгу, - не приведи Аллах связаться. Ты, та-кой маленький щенок, сумел меня сделать соучастником в разбой- ничьем деле! Теперь я еще и лекарь по твоей милости. Если я заболею тифом и семеро моих, извиняюсь, детей останутся сиротами - то за мою погубленную душу и их сиротскую жизнь ты ответишь на том све-те!
  -Ты только не волнуйся, - сказал Шахпеленг. - Я там как-нибудь выкру-чусь.
  -Ах ты, бесстыжий! - только и сказал Дурсун.
   Ехали в Тебриз, минуя деревни, чтобы, по словам Дурсуна, "не завести беду в чужое село". Ночевали у костра, прямо под открытым небом. А на третью ночь Вели дал им жару. Он вдруг в бреду разорвал на себе рубаху, растолкал всех, выпрыгнул с телеги и бросился бежать, будто за ним гналась, по крайней мере, дюжина всадников. Набега-лись в ту ночку Дурсун с Шахпеленгом, пока словили больного беглеца, да связали, да приволокли к телеге.
  -Ну,Шахпеленг, я тебе этого не забуду! - грозился в ярости Дурсун.
   На следующий день несчастный Вели пришел в себя. Весь в поту, слабым голосом он спросил, куда его везут.
  -На летовку, - ответил язвительно Дурсун. - Там ты должен принять участие в беге.
  -Пришел в себя! - обрадовался Шахпеленг. - Значит выздоровеет!
   В Тебризе разузнали, где находится одна из лечебниц для бедняков, подъехали к ней, но увидели огромной длины очередь. Ока-зывается, здесь три раза в день кормят больных. И под видом больных выстраивается в очередь вся тебризская беднота.
   Дурсун отправился искать лекаря, чтобы сдать ему больных.
   Лекарь примчался злой, как джинн.
  -Как вы посмели! - шипел он, впрочем, оглядываясь, чтоб его не услы- шали. - Привезти сюда тифозного! Да вы в своем уме?! Здесь же все ос-лабленные голодом люди! Зараза в три недели полгорода охватит! Увозите, пока никто не проведал.
  -Тогда зачем на здании написано: "Лечебница"? Зачем написано: "Ал-лах, Мухаммед и Али сохранят вас"?! - наступал на него Дурсун. - Напи-сали бы: "Тебризская жральня".
   Но лекарь доказал: во-первых, молодой больной уже выздорав-ливает, и без лечебницы обойдется, а во-вторых, старик все равно не жилец, и потому ему лечебница не нужна!
   Когда Дурсун и Шахпеленг поддались, наконец, уговорам и ста-ли, как говорится, сворачивать оглобли, Шахпеленг решил пустить в ход последнее средство. Он, решив заплатить за больных, спросил у лекаря, откуда они берут деньги на еду и лекарства для бедноты.
  -У нас хан заботливый человек, он всех богатых заставляет вносить деньги в лечебницы, - объяснил тот.
  -А если, например, я хочу для больных дать, то кому их отдать?
  -Деньги Лятиф-ага распределяет, вон он за той дверью.
   Табиб, по имени Лятиф, с удовольствием принял деньги, но от ти-фозных больных наотрез отказался.
  -Тиф - неизлечимая и заразная болезнь, - сказал он. - Я не могу риско-вать жизнью тысяч людей ради двоих. Но у меня за городом есть зна- комая семья: старик и старуха. Если хорошо заплатите, они возьмут ва-ших больных. Им там хорошо будет - старики живут уединенно.
   Пришлось тащиться за город, где с трудом нашли тех стариков, о которых говорил лекарь. За плату больных устроили в халупу без лиш- них слов. Вели слабым голосом благодарил их, а отец его, весь в крас- ной сыпи, метался без памяти в жару. На всякий случай связали ему но-ги, чтобы во время кризиса не передушил хозяев.
   Освободившись от больных и их арбы, путники с облегчением вздохнули. С чувством исполненного долга Шахпеленг оставил госте-приимный дворик.
   " "
  
   "
  
  -Теперь, - сказал по дороге Дурсун, - надо найти Дарья Мамеда и полу-чить у него твой аманат.
  -Какой аманат? - удивился Шахпеленг.
  -Алчичак.
  -Какой такой цветок? На что мне цветы сдались?
  -Ала, не разыгрывай ты здесь роли. Я тебе не казвинец! - вышел из себя Дурсун. - Будто ты не знаешь, что Алчичак, хоть и цветок, но совсем с другого поля! Будто не ты прислал ее к Мамеду в надежде на помощь! Не расскажи она нам про этот воровской притон, с чего бы мы стали искать тебя в Казвине?
   Вот оно что! Так купеческая дочь жива! И она добралась до Дарья Мамеда. Вот так девчонка! Выходит, это она послала за ним, Шахпеленгом, его друзей! Одну руку ему искалечила (повязку Шахпеленг снял с руки, когда купался под навесом в караван-сарае), зато другую спасла. Ну и славная девчонка! Самих казвинских жуликов обставила.
  -Заберешь девчонку - и поедем.
  -Я... Да зачем она мне, Дурсун?
  -А зачем она нужна купцу? Да еще в пути?
   Шахпеленг растерянно заморгал.
   Миновав площадь Гейсария, проехали к рыбному базару. Но там сальянского купца не застали. За знакомым прилавком стоял не-высокий кареглазый мальчишка, у которого из-под папахи выбива-лись короткие каштановые волосы. На вопрос Дурсуна о купце под-росток ответил, что Дарья Мамед в кофейной. Мальчишка этот поче-му-то очень внимательно оглядел Шахпеленга, особенно его руки, вспыхнул и отвернулся.
  -Шахпеленг, дуй в кофейню и зови Мамеда ко мне, - велел Дурсун.
   Уже у двери кофейни Шахпеленг услышал голос читающего стихи Мирза Дарья Мамеда:
   -Людей жестоко огорчил печальный вздох мой, горький стон,
   Меня же огорчило то, что мною кто-то огорчен.
   О Физули!..
   Тут Мирза Дарья Мамед заметил Шахпеленга, прервал чтение и, поблагодарив и извинившись перед слушателями, заторопился наружу. Вопреки ожиданию, ругать мальчишку не стал, возблагодарил Бога и направился к караван-сараю.
  -Дурсун на базаре, - робко вымолвил Шахпеленг.
  -Что ему там делать? Сюда придет, - ответил купец.
   Полпути прошли в молчании.
  -Дядя Мамед, оказывается, Алчичак добралась до тебя, - не выдер-жав, нарушил молчание Шахпеленг.
  -Добралась.
   - Дурсун говорит, чтобы я ее забрал. А куда я ее дену?
  -Подаришь своей тетке Кабулы.
  -Как... Под каким видом мне ее дарить? Она же прогонит...
  -Слушай, ну что ты ко мне пристал?! - вышел из себя купец. - Вечно с тобой в какую-нибудь историю попадаю. А ты подумал головой: под каким видом мне девчонку среди сотен мужчин прятать и обере-гать? Забери ее от меня подальше, или я за себя не отвечаю!
  -Как я ее в ханский дом притащу?..
  -Ну, отвези ее к моей матери! Скажи, что служанку ей посылаю. Моя-то мать ее на улицу не выгонит.
   В караван-сарае они зашли к духанщику обедать. Сюда скоро явился Дурсун с тем самым мальчишкой из-за прилавка. Шахпеленг ел пахучий люля-кебаб и нетерпеливо оглядывался: где же эта храбрая Алчичак? Купец и наиб ухмылялись в усы и болтали о чем-то постороннем. Потом Дурсун повернулся к мальчишке, с которым пришел с базара, и говорит:
  -Нам пора трогаться в путь. Ты давай прихвати что тебе надо, и выедем.
   Так этот мальчишка и есть Алчичак?! Шахпеленг от неожи-данности чуть не подавился. Купец, мстительно улыбаясь, постучал ему по спине, чтобы унять кашель. А "мальчишка" вспыхнул, убежал в здание и вернулся уже с узелком.
   По случаю избавления от обузы Дарья Мамед подарил "маль-чишке Али", то есть девушке Алчичак, превосходного коня, а Шахпе-ленгу в назидание сказал:
  -Ну, Шахпеленг, рога барану не в тягость. Бери свой драгоценный подарок и все заботы по нему, а я умываю руки и приобретаю сво- боду. А свобода, мой друг, дороже всего на свете. И ты это, впрочем, знаешь.
   " "
  
   "
  
   Прекрасный Тебриз остался далеко позади. Дурсун скакал впе-реди, а Шахпеленг и Алчичак - следом. Скосив глаза, Шахпеленг тайком разглядывал девчонку. В воровском доме он не успел ее разглядеть, запомнил живые черные глаза и острые зубы. Да и как он мог рассмотреть ее в ночной тьме? А теперь, при дневном свете, девчонка выглядела совсем по-другому. Даже глаза у нее - не круглые, а миндалевидные, не черные, а светло-карие. Она тоже нет-нет да и бросала на парнишку веселые взгляды. Но оба как языки проглотили.
   Языки развязались у них при выходе на сальянскую дорогу.
  -Куда вы меня везете?
  -В Сальян. Будешь служанкой матери Мирза Дарья Мамеда.
  -Не хочу в служанки! Лучше назовите меня его невестой!
  -Нет, еще царевной назовем тебя! - рассердился Шахпеленг. - А ты своей башкой подумала, что потом Дарья Мамед скажет?
  -Он обрадуется...
   Тут Дурсун и Шахпеленг разразились таким хохотом, что конь под Алчичак отпрянул. Но девчонка живо скотину усмирила, поравнялась со своими попутчиками и с досадой спросила:
  -Голову мою в муке увидели и меня за мельника приняли, да? Чем я смешна?
  -Голова твоя не в муке, зато стрижена, - отрезал Шахпеленг. - Но не в волосах дело, а в самой голове... Да если бы Дарья Мамед захотел, он бы давно на ханской, на султанской дочери поженился. Но его никто в жизни не может женить. Даже хан и Кабулы-ханым старались - не вышло. Дарья Мамед их так заговорил, что они заснули сидя, а когда проснулись - купца и след простыл. Он от самых распрекрасных красавиц отказывался, а ты хочешь на себе его женить? Вон лужа, поди загляни - насмотрись на себя.
  -Подумаешь, купец Дарья Мамед! - с презрением скривилась Алчи-чак. - Да будь он не Дарья, а самый океан, я бы на этого толстяка и глазом не скосила! Я сама - купеческая дочь! Но вот жизнь...так перевернулась, что и косы свои дала этому толстяку отрезать, и в мужскую одежду он меня нарядил. И притворяться он меня научил. Он не обидится, если я притворюсь не служанкой его, а невестой. В конце концов, он узнает об этом только через год-другой, когда из Индии вернется... А до тех пор я спокойно буду жить в его доме с его матерью. Вернется Мирза Мамед - решит, что делать дальше.
   Шахпеленг хотел было возразить, но его остановил хранивший до сих пор молчание Дурсун.
  -Она дело говорит, Шахпеленг, - сказал он. - Пусть она с Мамедом сами решат.
  -Да кто ж невесту в мужской одежде домой отправляет?
  -А мы ей хорошую одежду справим.
   На это Шахпеленгу нечего было возразить, и он с досадой за-молчал. Что-то ему во всей этой игре не нравилось, но Дурсун старше - ему видней.
   Дальше ехали без особых приключений. Дурсун в степи охотился, Алчичак жарила, Шахпеленг помогал им.
   В Ленкорани, на Камышаванском базаре, купили для Алчичак всякой материи на женский наряд. Девушка, с удовольствием разглядывая золототканую бафту и ширазскую парчу, заявила, что сошьет сама.
  -Талышки привыкли только свое национальное шить: узкие длинные рубахи с прорезями и юбки под ними. Архалук им не сшить, - сказала она.
   Просто хочет похвастать своим шитьем.
   Дурсун и Шахпеленг поспорили: наиб хотел остановиться на ночь у своих ленкоранских друзей, а Шахпеленг уговаривал пойти к родителям Фирузы, жены Гасана. Победил Шахпеленг, потому что все устали, а Камышаван был под рукой - не надо вдаль переться.
   Переночевали в гостеприимном доме родителей Фирузы, а наутро собрались в дорогу. Из женской половины дома вышла разодетая в пух Алчичак. Зачарованные мужчины, ее спутники, смущенно отвели глаза.
  -Все-таки права поговорка: девять десятых красоты в одежде, - пробормотал Дурсун, трогая лошадь. - Пусть Мамед еще порадуется, что не сеял и не жал - готовый пирог достал.
   Красивая женская одежда не только внешне преобразила девчонку, но и на характер подействовала. Алчичак ехала, скромно опустив глаза и покорно помалкивая. Встречные мужчины пялили на нее глаза и восхищенно улыбались. Так что Дурсун не на шутку разозлился, предупредил Шахпеленга, чтобы ехали медленней, и повернул назад. Нагнал он их примерно через полчаса. Вынул из переметной сумы какую-то материю и бросил на седло Алчичак. Шахпеленг ничего не понял, но девчонка сообразила сразу. Деловито развернула материю и набросила на голову так, что лицо ее закрыла специальная сетка, сквозь которую даже глаз ее не разглядишь. Это урбанд. Под ней кого хочешь спрячешь, даже мужчину. Теперь можно ехать спокойно: лицо девчачье надежно скрыто от посторонних глаз. "Все же тяжелая жизнь у этих девчат, - подумал Шахпеленг, с горечью глядя, как кутается Алчичак. - Теперь ясно, почему никто не хочет, чтобы в семье дочь родилась. Врагу не пожелаю такой судьбы."
   Алчичак выдержала урбанд только до полудня. Потом увидела, что дорога пустынна, сорвала с головы.
  -Не бойся, - сказала Дурсуну, - как только кто-нибудь встретится - наброшу на себя.
   Тот промолчал.
  -Шахпеленг, а что это выглядывает у тебя из-за пазухи? - с любопыт-ством спросила она.
  -Перья фламинго.
   Тактичная такая: не спросила, для кого он их везет.
  -Сестричкам отвезу в Карабах, - объяснил он. - Дурсун подстрелил одну из этих птиц на берегу Хазара. Их там целая стая была. На вид нежная, а даже раненая клевалась.
   Она невольно задержала взгляд на его прокусанной руке, где все еще красовался розовый шрам, покраснела. Он ничего не сказал ей. С какой стати глаза ей колоть?
   Вдоль пустынной караванной дороги золотой молнией промелькнули джейраны. У Дурсуна ружье было заряжено и наготове. Выстрел - и молодой джейран остался лежать на земле, дрыгая копытцами.
  -Бедный джейран! - воскликнула Алчичак, невольно отворачиваясь.
   В стороне от дороги Алчичак собрала хворост и разожгла костер, а Дурсун и Шахпеленг освежевали джейрана. Шкурку набросили на куст, а из мяса нажарили на костре сочный пахучий кебаб. Алчичак заартачилась было, но Дурсун прикрикнул на нее, и она ела, давясь от жалости к красавцу-джейрану. Но и сам Дурсун едва проглатывал куски нежного мяса.
  -Что-то озноб меня бьет, - пробормотал он.
   Шахпеленг вытащил из хурджина войлок и укутал им наиба. Тот, почесывая тело, стал успокаивать мальчишку, говоря, что простудился.
   В ближайшем селе купили пучок чабреца, сделали настойку для Дурсуна. Тот, сидя у костра, недалеко от дороги, дрожа всем телом, пытался выпить жидкость, но ему трудно было глотать.
  -Скорее бы Сальянская степь... - бормотал наиб. - Там ничего мне не страшно.
   Он отказался располагаться на ночлег в каком-нибудь селе, велел ехать без остановки. Ему становилось все хуже, он сидел в седле, изогнувшись, покачиваясь всем телом, но упорно отказывал-ся от привала. Только когда скакун его радостно-тревожно заржал, Дурсун поднял голову.
  -Почуял родную Сальянскую степь, - удовлетворенно пробормотал он и свалился с лошади наземь.
   Шахпеленг и Алчичак бросились ему на помощь.
  -Не подходите! - остановил он их. - Не видите: у меня тиф. Сделайте для меня отдельную палатку...
  -Мы тебе юрту сделаем! - воскликнул Шахпеленг.
   Отъехав подальше, на берегу пересохшей речушки соорудили добротную юрту, уложили в нее больного. Стуча зубами, Дурсун приказал к нему не входить, никому о его болезни не говорить, чтобы не поднялась паника.
  -Никаких лекарей! Умру - умру, останусь жив - возблагодарю Аллаха... А вы от меня держитесь подальше.
   Такой приказ легко отдать - трудно выполнить.
   Шахпеленг оставил Алчичак сторожить больного, а сам отпра- вился на поиски лекаря. Наконец, уговорил одного знахаря прийти и осмотреть Дурсуна. Одного взгляда на больного хватило опытному знахарю, чтобы в ужасе определить:
  -Это не лихорадка! Это яталаг!
   Бросился было наутек, но Шахпеленг с Алчичак вцепились в него намертво, пока тот не объяснил, как лечить, и не поклялся молчать.
  -Смотрите, сами не заразитесь. Берегитесь вшей, - посоветовал знахарь напоследок. - Обмажьтесь виноградным уксусом с ног до головы - уксус отгоняет вшей. Нижнее белье больного выварите в кипятке или сожгите.
   Из плетеной корзины вынул травы, объяснил, как делать настойки.
  -Ему это уже вряд ли поможет, а вы на всякий случай принимайте.
   Знахарь поскорее унес ноги, оставив подростков одних в степи, да еще с больным на руках. А ведь надо было еще и о пище побеспо-коиться. Джейранье мясо раздали всяким проходимцам, а теперь надо и охотой заняться, и хворого вылечивать. Алчичак без лишних слов принялась готовить настойки, и это успокоило мальчишку. Чего, собственно, трусить? И не в таких переделках оказывался.
   " "
  
   "
   Настойки и еду готовила Алчичак. Переодевал и кормил больно-го Шахпеленг. Захватив ружье своего друга, он уходил в степь и возвращался с удачной охоты, неся подбитую дичь и распираемый гордостью. Эх, был бы в сознании Дурсун - полюбовался бы на его меткость.
   Тело Дурсуна покрылось сыпью и жар поднялся такой, что тот по-минутно сбрасывал с себя войлок и одеяло, метался в бреду. Связать ему ноги и руки Шахпеленг не решался.
   Рядом с юрточкой Дурсуна поставили шалашик, соорудив его из тамарисковых ветвей. Там Шахпеленг и Алчичак отсыпались по очере-ди.
   Как-то Шахпеленгу удалось вспугнуть и подбить нескольких куропаток и гуся со сломанным крылом. Пока Шахпеленг наготовил вертелы, Алчичак общипала и выпотрошила птиц. Мальчишка, нанизав птиц на вертелы, стал поджаривать их на огне. И вдруг услышал тревожный вдох Алчичак. С удивлением вскинул на нее глаза. Лицо у Алчичак вытянулось, а глаза в ужасе округлились.
  -Ты что это? - спрашивает Шахпеленг.
  -Ша-ах, - тихий такой выдох, - пеленг.
  -Ну, я - Шах и пеленг! И что с того?
  -З-зверь, тигр... Ты тихо оглянись...
   Шахпеленг в недоумении оглянулся, и у него волосы встали дыбом: к ним подкрадывался самый настоящий тигр.
  -Где твое ружье? - шепчет Алчичак.
  -Т-там, на дереве, около лошадей.
  -Мы пропали!
   Да, это самый настоящий тигр. В продаже ему случалось видеть тигриные шкуры, но с живым тигром он сталкивался впервые. И где? В степи, без оружия, с хворым мужиком и слабой девчонкой на руках. Жуть!
   Алчичак в панике схватила его за руку, Шахпеленг опомнился, от-толкнул ее.
  -Резких движений не делай, - шепчет. - Медленно иди к лошадям, а я...
   Он медленно вынул воткнутый в землю кинжал, повернулся, за-гораживая собой девчонку, готовясь отразить нападение хищника.
   И тут случилось невероятное: Алчичак вдруг сорвалась с места, схватила с дорожной скатерти целый чурек и швырнула в морду зверя. Тигр от неожиданности отпрянул на миг, но потом втянул в себя воз-дух, лапой перевернул чурек и, недовольно урча, перекинул к себе под нос. Ошеломленный Шахпеленг пришел в себя, схватил вертел с гусем и осторожно подбросил к зверю. Хищник, оставив хлеб, тут же принялся пожирать птицу. Управился вмиг и выжидательно поднял морду, впился глазищами в жарящихся на костре птиц. Шахпеленг услужливо и куропаток ему подкинул. Зверь спокойно стал трапезничать, а испуганные путники, застыв на месте, уставились на грозного степняка.
   В это время вдруг из своей юрты выскочил Дурсун, со связанны-ми руками, в белой длинной рубахе. С нечленораздельным "у-а-а!" больной ринулся мимо костра на тигра, да так молниеносно, что Шах-пеленг и Алчичак ничего не успели сообразить. Окаменев от ужаса, ждали конца несчастного наиба. Но случилось нечто из ряда вон выхо-дящее. Зверь с остатком куропатины в пасти отпрянул назад и усколь-знул в кусты. Дурсун же с жутким воплем растворился в темноте, оста-вив мальчика и девчонку растерянно хлопать глазами.
   Их привело в себя тревожное фырканье и ржание почуявших зверя лошадей. Подростки, словно очнувшись от оцепенения, рванули к коням, вскочили в седла и с места вскачь ринулись вслед за Дурсуном.
  -Это ты связала Дурсуна? - на скаку крикнул Шахпеленг.
  -Да-а! Он разлил весь бульон!
  -Надо было и ноги связать...
   Вот он, дурак, пожалел Дурсуна и сделал ему же хуже. Лучше уж молчать, чем упрекать девчонку.
   К утру они вернулись обратно, подобрав в степи упавшего без сил Дурсуна. На месте стоянки-привала нашли разорение: шалашик и юрта были разворочены.
  -Не нажрался дикарь, опять полез нас грабить, - сказал Шахпеленг.
  -Здесь нельзя оставаться, - с дрожью в голосе вымолвила Алчичак. - Он снова вернется!
   Шахпеленг удерживал лежащего поперек седла Дурсуна. Алчи-чак спешилась, собрала наспех весь скарб; потом она помогла Шахпе-ленгу укутать хворого, и они спешно пустились в путь.
   Новое стойбище сделали себе у местечка Шорсулу, недалеко от безымянного озера со стоячей соленой водой. Снова соорудили юрту и уложили впавшего в глубокое забытье Дурсуна. А рядом пристроили свой шалашик.
   Окончив работу, Шахпеленг опустился на землю, вытянул дро-жащие от усталости ноги, упорно избегая взгляда девочки. Он чувство-вал себя виноватым во вчерашнем инциденте, потому от стыда не мог поднять глаз на спутницу. Хорош игид! Оставил лошадей в сотне шагов от себя, а ружье повесил у лошадиных морд, как будто это лошади должны были стрелять из него. Из-за его оплошности могли погибнуть доверившиеся ему Алчичак и Дурсун! Всех подвел! Особенно Дурсуна, которому пришлось из-за него дважды к Казвину ехать, а потом еще и по горам Эльбурса шастать. И захворал наиб из-за него, недотепы. А если умрет, дети сиротами останутся, - тоже из-за него.
   Спазмы в желудке напомнили о голоде. Шахпеленг проверил, достаточно ли пороха, зарядил ружье и встал: надо за дичью сходить, чтоб натощак вторую ночь не встречать.
   Тут Алчичак схватила его за руку, смеется и плачет одновремен-но, не отпускает его.
  -Ты чего бесишься?! - замахнулся на нее, вырываясь.
   Тогда девчонка разжала руки, обняла свои колени и давай икать и плакать! Он присел на корточки.
  -Ты боишься, что ли?
  -Боюсь, - признается она, утирая слезы. - Я больше не могу, Шах. Не оставляй меня одну с этим сумасшедшим!
  -Дурсун просто болен. Скоро он очнется...
  -Все равно боюсь!
  -Не будь дурой! Тигра не испугалась, а больного Дурсуна боишься?
  -Боюсь, боюсь, боюсь!
   Ну что ты будешь делать? Будь она мальчишкой - кулаком бы в ухо съездил, а тут прямо не знаешь, что и делать. Уговаривал ее до са-мого полудня. Уже когда живот от голода сводило, вытащила трусиш-ка черствый чурек, обнюханный вчера тигром, глянула с отвращением и сунула снова в переметную суму. Потом виновато посмотрела на Шахпеленга и говорит:
  -Но ты быстро вернешься, да, Шахпеленг?
   Как будто он руками положил куда-то птицу, и остается только поскорее забрать.
  -Тебя вчера не было, а он выскочил с такими безумными глазами... Я испугалась и хрясть его палкой по башке.
  -Больного! Палкой! А сколько он заботился о тебе?!
   Алчичак расплакалась и снова заладила:
  -У него глаза страшные... Я испугалась. Потом я ему руки связала и затащила обратно.
  -Ладно, что было, то было. Ты теперь не бойся, он связанный. А я пос-тараюсь быстрей вернуться.
   Шахпеленг сдержал слово. Подбил в камышах тощего кулика и заторопился обратно. Алчичак к его возвращению уже разожгла кос- тер и поставила на огонь казанок с водой. От жаркого приходится от-казываться не только ради Дурсуна, которому бульон нужен, но и для того, чтобы не привлекать запахом жареного хищных зверей.
   Пока варилась еда, поднялся сильный ветер, то и дело задуваю-щий костер. Шахпеленг поминутно заново раздувал огонь, а Алчичак оберегала еду от песка. Кое-как доварили и набросились на еду с вол-чьим аппетитом. Дурсуну ни капли в рот не смог Шахпеленг влить: ле-жал, крепко сжав зубы.
   Ветер уже бушевал вовсю, превращаясь в пургу. Снегом било в лицо, залепляло глаза. Шалашик их сорвало и разметало по округе. В юрту Алчичак наотрез отказалась лезть. Пришлось спрятаться между лошадьми. Все, что возможно было, Шахпеленг накинул на бедных животных, заведя их в высокие заросли тамарисковых кустов, сразу за юртой Дурсуна. Ударил мороз, так что холодный воздух обжигал горло и легкие. Шахпеленг и Алчичак сидели под теплой шерстяной шалью девочки, тесно прижавшись друг к другу.
  -Шахпеленг, ты когда-нибудь влюблялся? - вдруг спрашивает Алчичак.
   Вот что у этих девчонок на уме! Метель, шалаш унесло, лошади погибают под снегом, сама уже леденеет на морозе, а на уме любовь!
  -Нет, не было такого, - честно сознался он.
  -Совсем ни разу?
  -Несколько девчонок нравятся, но они мне - как сёстры.
   И вдруг вспомнил Рафигу. Год назад, в снежное утро принесла одолженное накануне сито. Не заходит, стоит во дворе и ловит губами снежинки. А губы ярко-красные, нежные...
  -А я вот - влюбилась.
   Шахпеленг почувствовал, как сердце замерло и кровь перестала течь в жилах.
  -В кого? - непослушными губами спросил он.
  -Не догадываешься? - в голосе удивительная нежность. - В этого милого толстяка, в Дарья Мамеда!
   Сердце у Шахпеленга ворохнулось в груди, забилось, кровь снова забурлила в венах. Ну, конечно, а он-то, дурак, вообразил.
  -Он же старый, - ревниво проворчал он.
  -Какой он старый? Ему только тридцать пять.
   Уже и про возраст успела вызнать!
  -А какой он красивый, правда, Шахпеленг?
   Шахпеленг иронически хмыкнул, но не стал возражать. Красивый так красивый.
  -И какой он благородный, если бы ты знал. Мы с ним в одной комнате ночевали. Он дождется, пока я улягусь, потом в темноте придет, уляжется у двери, а с зарей исчезает. Ни разу в мою сторону не глянул.
  -А чего ему глядеть на тебя? Он же знал, что ты - девчонка.
  -Эх, мал ты еще. Не видал ты всяких подлых людей...
   Это он-то не видал? Но не спорить же с нею, когда от мороза че-люсть сводит. Холод становится все лютей. Ребята впадают в какую-то полудрему. Но где-то в мозгу стучит: тут наступит конец, надо выби- раться из-под снега.
  -Мы умрем, - бормочет Алчичак, - а бедный Мамед даже не узнает, как я его любила...
   С усилием Шахпеленг заставляет себя подняться, выбраться из-под шали и снега. Хочет размять тело, но его свело точно судорогой. Волоком тащит Алчичак из кустов в юрту, она не в силах сопротивлять-ся. Вот так. От тифа еще не скоро помрешь, а в снегу замерзнешь в два счета. Из двух зол выбирают меньшее.
   Под теплым войлоком все же теплее, чем под шалью. А Дурсуну даже жарко: вон как разметался, несмотря на связанные руки, одеяло сорвано, скомкано, лежит под боком. Наверно, наиб в своих снах гуля-ет по Аравийской пустыне. Может, у него, как у накурившихся опия, сейчас чудесные жаркие видения. Вот он взбрыкивает связанными но-гами, чтобы не обжечь о раскаленный песок, каковым представляются хлопья снега. А теперь, обливаясь потом, переворачивается с одного бока на другой. Уж не горячие ли источники ему грезятся?
   Шахпеленг с трудом разлепил веки, поднялся и снова укутал больного. Хотел было сесть на место, но его удивила тишина за вой-лочной стеной. Выглянул наружу. Ветер улегся. В совершенной тишине падали хлопья снега, отчего кругом посветлело.
   Утром проснулись рано, окоченевшие, посиневшие. Мороз уже сдал, но все еще холодно. Скорее разгребли снег, разожгли костер, из растопленного снега в горшочке разогрели и вскипятили воду. Выпили сами, чтобы согреться.
  -Понесу и Дурсуну, пока бедняга не окочурился, - сказал Шахпеленг.
   Они отряхнули кусок войлока, служивший дверцей, от снега и заглянули внутрь юрты. А там Дурсун лежит и смотрит на них осмыс-ленным взглядом. Кажется, пришел в себя!
  -Я где? - спрашивает сиплым голосом.
  -Ты на летовке, Дурсун! - счастливо улыбается Шахпеленг. - На яйлаге, да в самый разгар лета. Смотри сюда!
   Отогнул уголок войлока, и Дурсун зажмурил глаза от яркого све-та, отраженного снежным покрывалом степи.
  -Давай в честь первого снега накормим тебя. Алчичак, неси еду!
   Алчичак боязливо просунула голову в юрту.
  -Он... больше драться не будет?
  -А что я, дрался, что ли? - в тихом недоумении спрашивает Дурсун.
  -И с тигром, и с царем тигров, и даже с самим Азраилем, - рассмеялся Шахпеленг. - И клянусь первозданным снегом, ты победил их всех.
   У Дурсуна на глазах выступили слезы, но ребята не стали обра-щать на эту мелочь внимания.
  -Давай покушай немного, - сказал Шахпеленг. - А то каждый день что тебе в рот ни вольем, все выплевываешь.
   Он был бесконечно счастлив: и Дурсун жив, и дети его не осиротели.
   " "
  
   "
  
   С выздоровлением на Дурсуна напал животный аппетит: сколько ни ел, все не мог насытиться, как ни стыдил и ни урезонивал его Шахпеленг. Он говорил, что готов съесть все, что мягче камня. Только об-нюханный тигром чурек не захотел есть. Когда ему рассказали про его нападение на хищного степняка, он взял в руки окаменевший в холоде чурек, поцеловал нежно и говорит:
  -Да буду я жертвой этого чурека. Недаром хлеб еще до Корана послан нам Аллахом. Даже зверю дикому протяни - усмиришь его.
   Наконец, наступил счастливый день, когда Дурсун, качаясь на нетвердых ногах, смог подойти к своей лошади, призывно заржавшей при виде хозяина, и взобраться в седло.
   Сальян им показался в розовой дымке утренней зари. Завидев город, Дурсун слабо улыбнулся. Шахпеленг подавленно вздохнул: его-то мало что хорошего ожидало здесь. Особенно, если ханша не в духе. Алчичак поспешно одернула на лице урбенд. Шахпеленгу пе-редалось ее волнение. Да-а, еще неизвестно, как встретят здесь эту бедняжку. Сальянцы-то не видели, как эта мужественная девчонка зубами оборонялась от завсегдатаев воровского дома и хлебом - от тигра. Если девчонку плохо встретят, он знает, что он сделает: он увезет ее к бабушке и женится на ней.
   Город еще только пробуждался, когда путешественники прошли по его пустынным улицам и подъехали прямо к дому купца Дарья Мамеда.
  -Ну, Шахпеленг, мне по возрасту своему и по должности врать не к лицу, - заявил Дурсун. - А тебе это не впервой, так что справишься вполне. Желаю тебе провести мать Мамеда так же успешно, как и его сына не однажды.
  -Все я, да я, - проворчал Шахпеленг, глядя вслед ускакавшему Дурсуну. - Предатель!
   Постояв в нерешительности, застучал в ворота, сначала робко, потом громче, требовательней.
   На стук выбежала знакомая ему кривая на один глаз бабка, служанка в доме купца. Узнав голос мальчика, отперла калитку, а потом, по его приказу - ворота.
  -Зови хозяйку! - деланно нагло бросил Шахпеленг, спешиваясь во дворе. - Вести я принес от ее сына.
   Старуха опрометью бросилась по лесенке на террасу, оттуда - в дом. А Шахпеленг тем временем помог Алчичак сойти с коня. Девушка стояла ни жива ни мертва на дрожащих, онемевших от долгой езды ногах.
   На эйван выплыла дородная купчиха, мать Дарья Мамеда, Лалагюль.
  -Ада, Шахпеленг, добрые ли вести ты привез? - тревожно спрашивает старуха. - Что с Мамедом? Жив-здоров?
  -Жив-здоров. А это его невеста. Он прислал...
   В это время Лалагюль вдруг побелела, глаза закатила и хлоп наземь, вернее, на террасу. Все кинулись ее поднимать. Алчичак взяла голову "свекрови" на колени, а служанка стала обрызгивать хозяйку водой.
   Потом Лалагюль, придя в себя, огласила двор рыданиями, на которые сбежались все соседи. Пока Шахпеленг и Алчичак поняли, что это вопли восторга и радости, они от страха чуть памяти не лишились. Лалагюль велела резать барана под ногами ее "долгожданной невестки", и Шахпеленг, воспользовавшись всей этой суматохой и кутерьмой, улизнул, уводя своего коня в поводу.
   За Алчичак теперь можно было не беспокоиться, а он почему-то от этого ощущал не радость, а грусть. Был настолько опечален, что даже про предстоящий разговор в ханском доме забыл.
   " "
  
   "
   Первым вышел ему навстречу Ядигяр. Он обнялся с Шахпелен-гом, как только мальчик спешился, и принимая в руки поводья коня, насмешливо оглядел его.
  -Не советую тебе соваться на глаза ханым, - сказал он. - Может, Дур-сун как-нибудь размягчит ее сердце. Он там.
   Шахпеленг с поникшей головой деловито отряхнул пыль с одежды и остался ждать.
   Вышел Шабан и кивнул Шахпеленгу:
  -Ступай наверх. Ханым ждет.
   Мальчишка, неловко прошел мимо слуги, вошел в застеклен-ную террасу.
  -Добрый день, - пробормотал он, не поднимая глаз на ханшу.
   Последовало молчание. Шахпеленгу казалось, что все слышат, как громко стучит в его груди сердце.
  -Ну! - молвила наконец Кабулы-ханум. - Прошел все науки в тебриз-ском медресе?
   Шахпеленг с удивлением глянул на Дурсуна, который предупре-дительно подмигнул ему.
  -Так будешь говорить, негодник?!
   Шахпеленг предпочел молчание серебру.
  -Тебя только то извиняет, что ты за наукой поехал... Но если ты - Шах-пеленг, то я - Кабулы-ханым, со мной цари считаются, не то что ты, сопляк! Заковать его ноги в фалакку!
   Слуги свалили мальчишку, сунули его ноги в деревянную коло-ду.
  -Двадцать ударов по пяткам!
   Слуги стоят и не трогаются с мест.
  -Что вы стоите? Не вам говорю?!
   Те опустили головы и ни с места.
  -Да что ж это такое? Бунт? Мятеж?! Меня ослушаться? Меня, Кабулы?!
   Тут Тубыниса бухнулась на колени с воплем:
  -Ханым, джаным, бей меня, а только мальчика не трогай! Мы же души в нем не чаем!
  -Шабан, Ядигяр! - вскричала Кабулы-ханум.
   Те молча повалились на колени.
  -Аман, ханым, пощади, - произнес вдруг Дурсун. - Любовь к твоему родственнику заставляет ослушаться тебя твоих верных слуг.
  -Вы что, хотите, чтобы я сама истязала мальчишку?! - разъярилась ханша. - Снять с дурака фалакку!
   Слуги с живостью бросились исполнять приказание.
  -Запереть негодяя в хлеву и три дня морить голодом! Дурсун, сам проследи за исполнением!
  -Будет исполнено, ханым!
   Но еще когда Шахпеленга вели в скотный двор, Тубыниса ус-пела сунуть мальчику подмышку полчурека, а Ядигяр вложил в руку кусок сыра.
   Воды же принесли целый гюгюм: на дюжину заключенных хватит, а уж на одного Шахпеленга хватило бы на неделю, отсиди он там. Но буквально через час он был выпущен на свободу и предстал пред очи Гасан-хана, который со вздохом вдруг обнял его.
   " "
  
   "
  
  -Ала, говорят, ты для Мирза Дарья Мамеда шахскую дочь умыкнул, правда это? - таким вопросом встретил Шахпеленга у порога молла-ханы вездесущий Заки.
  -И говорят, купец теперь назначен везирем самого шаха. Везирь он или векиль? - пристал Голодный Губад.
   Шахпеленг многозначительно ухмыльнулся в ответ, но промолчал.
  -Везет же некоторым! Кто дефину-клад в земле отроет, кто царевну умыкнет! Хоть бы мне однажды заснуть... - начал Заки.
  -Заснуть пахарем, а проснуться шахом, как когда-то наш ширваншах Ибрагим Первый, - рассмеялся Али.
  -Не смейся! Птица царского счастья - взбалмошная, даже на плечи нищих иногда садится, - тараторил Заки. - Ала, как тебе удалось умыкнуть ее? Ты сам ее нашел или купец Дарья Мамед?
   Шахпеленга его приставания вывели из себя.
  -Слушай, придержи язык, - посоветовал он.
  -А все ж нам интересно, где вы ее раздобыли? - теперь пристал этот вьюнок Голодный Губад.
  -Айа, будьте мужчинами! - заорал Шахпеленг. - Спросите у меня, в каких местах побывал, каких диковин насмотрелся, как в тех местах люди живут! Чего пристали с разговорами о девчонке? У вас других мыслей нет? Темы нет?
  -Ала, Шах, чего ты орешь? Мы же прах твоего шемахинского учителя не трогали, - это опять Заки. - Ты царевну к нам привез, вот и спра-шиваем о ней.
  -Я откуда знаю, где себе жену раздобыл купец? Мне какое дело до нее? Мне сказано: вези ее к моей матери, я и повез! Попросишь завтра ты - повезу твою сестру, жену и болтать о ней не стану!
  -Ну ты хоть в лицо-то ее видел? - не унимался Заки.
  -Какое мне дело до ее лица? Она вся закутанная! Я и цвета глаз ее не знаю: она все время вниз смотрела, ни на кого глаз не поднима-ла!
  -Вот видишь! - захохотал Заки. - Все ж смотрел ты на нее! А то откуда тебе знать, что глаза царевны смотрели не вверх?..
   Заки не успел договорить. Шахпеленг, выведенный из себя, неожиданным ударом в лицо опрокинул забияку наземь. Тот, упав навзничь, с минуту лежал неподвижно, уставившись в небо.
  -Я жив, ребята? - слабым голосом спросил, наконец, Заки.
  -Жив! - зло отозвался за ошеломленных ребят Шахпеленг. - Навоз не тонет - выживешь.
  -Так не пойдет, - проскулил Заки. - Человек языком, а скотина рогами. А еще друг называется. Пошутить нельзя. Помоги встать.
   Тут ребята пришли в движение, кто-то подал руку и поднял Заки, кто-то оттащил от него Шахпеленга. В Карабахе сейчас бы началось столпотворение.
  -Охота тебе с дураком связываться, - сказал Али.
  -Совсем допек меня, - пробормотал Шахпеленг.
   А на другой день Али сказал, что мать купца Дарья Мамеда просила передать Шахпеленгу, чтоб зашел к ней. Шахпеленг удивился, но после занятий отправился в купеческий дом.
   Не успел он разок стукнуть в колотушку калитки, как она распахнулась, и он увидел в проеме Алчичак. Не дав мальчику рта открыть, она затащила его во двор и захлопнула дверь.
  -Это я тебя вызвала от имени матери Мамеда, - сказала она торопливо. - Давай здесь же поговорим, пока она спит.
   Шахпеленг оторопело уставился на нее: чего ей от него понадобилось?
  - Шахпеленг, я больше не могу так! - горячо заговорила она. - Она так любит меня, такой заботой окружила, я больше не могу притворяться, врать, выкручиваться...
  -Кто "она"?
  -Да Лалагюль-хала, мать Мирза Дарья Мамеда. Ей невозможно врать. Как мне лицемерить? Я к этому не привыкла. Я не останусь здесь, уйду!
  -Но здесь же лучше, чем в доме Заккум-аги. Чего тебе еще надо?
  -Я больше не могу так! Помоги мне!
   Шахпеленг разъярился. Он-то причем? Ему захотелось сунуть ей под нос свою руку со следами ее острых зубов и заорать: "Сделал тебе раз добро - ты так отплатила, второй раз помог - привез тебя в Сальян, теперь от насмешников отбою мне нет. Что тебе еще от меня надо?!" Но эта глупая расплакалась и говорит сквозь слезы:
  -У меня, кроме тебя, никого не осталось. Помоги... Боже, какими гла-зами смотреть, когда все откроется?
  -Ладно, не хнычь, - сказал Шахпеленг, переборов в себе гнев. - Я обдумаю... то есть посоветуюсь с Дурсуном.
   Дурсун еще отлеживался у себя дома. Когда Шахпеленг рассказал ему про Алчичак, тот все воспринял спокойно и сказал, что придется выложить Кабулы-ханум всю правду, чтобы ханша помогла девочке.
  -Да ты что, Дурсун? - запаниковал Шахпеленг. - Придумай что-нибудь другое, а правду нельзя говорить.
  -Вот что, брат, свет еще не придумал ничего умнее правды, - реши-тельно сказал Дурсун, поднимаясь.
   Наиб оделся, и они вместе пошли в ханский дом.
   Шахпеленг остался во дворе, предоставив Дурсуну самому говорить с ханум.
   Расхаживая по двору, Шахпеленг ругал себя на чем свет стоит за порыв помочь этой зубастой девчонке. Странно устроены люди, размышлял он, поможешь кому-то в беде и уже не он чувствует се-бя обязанным тебе, а ты должен беспокоиться об этом же человеке. Ведь и конокрадом стал впервые из-за этой Алчичак. Правда, она тогда помощи у него не просила, а только оборонялась. Он сам су-нулся освобождать ее, наперекор ее желанию. А ведь, как говорит бабушка, воду и совет дают просящему. Хотя бабушка сама этого со-вета никогда не придерживается. Да и теперь бедняжка Алчичак как раз и оказалась просящей помощи.
   Тем временем Шабан отправился за матерью купца и привел Лалагюль в ханский дворец. Потом Шахпеленга позвали в дом. Он пересек террасу и вошел в кунацкую, где обе старухи сидели на вы-соко взбитых подушках. Мальчишка стал у двери, понуро свесив го-лову.
  -Нечего стыдиться! - сухо сказала ханша. - Стыдливые в воровских притонах не околачиваются. Давай рассказывай о своих проделках.
   Шахпеленгу пришлось подчиниться.
  -Хороша же школа, до которой ты дорвался, - едко заметила Кабу-лы-ханум, когда он окончил свою исповедь.
   Шахпеленг благоразумно смолчал. А Кабулы-ханум обрати-лась к Лалагюль:
  -Теперь тебе ясно, дорогая, почему я хочу забрать у тебя девушку?
  -Нет, ханым, лучше душу мою отними, а девушку оставь!
  -А если сын твой не пожелает на ней жениться?
  -Тогда она будет мне дочерью... Ханым, ты не представляешь, какая она душевная, добрая, предупредительная. А какая умница!.. Нет, я не расстанусь с ней.
  -Ну что ж. Совет вам да любовь.
   Шабан отвез Лалагюль обратно, потом, возвратясь, на вопро-сы госпожи коротко ответил: "Обнимались, плакали." Это значит, Лалагюль обнимала плачущую Алчичак.
  -Как там ваш новый учитель? - спросила Кабулы-ханум в тот вечер, зайдя в комнату Шахпеленга, который тут же вскочил с места.
  -Так. Фалакку положил у двери. У кого, говорит, ноги чешутся или голова, то живо окажется в ней.
  -Без строгости нельзя, - заметила ханша. - Значит, будет строгим учителем.
  -Я все это проходил, что он нам задает.
  -Потерпи до праздника Новруза. На праздник пошлю тебя в Карабах, погостишь у бабушки. Обрадовался, вижу? Скажешь ей, что хороше-го внука воспитала... Хорошего.
   И тут же выплыла из комнаты.
   " "
  
   "
  
   Наконец, наступил счастливый весенний день, когда Шахпе-ленг с благословения ханской четы в сопровождении Ядигяра отпра-вился на родину, в Карабах.
   Ядигяр, опасаясь пошаливающей на караванных дорогах Мильской степи банды Али-Султана, предложил ехать прямиком, минуя большаки и караван-сараи, где, по его словам, много вшей и "тяжелый дух". Шахпеленгу до чертиков надоели эти степные прос-торы, пугающие его бесконечностью, эти ночевки под открытым не-бом, вой шакалов, хохот гиен, а пуще всего - ветер, который там почти никогда не бывает попутным, а только встречный. Но он пред-почел не перечить старшему. И они двинулись вперед по бездо-рожью.
   В четыре дня пересекли Сальянскую степь, переправились че-рез реку Аракс, прошли Муганскую и Мильскую равнины и на пятый день очутились у подножий Карабахских гор. Степняка Ядигяра мало интересовали равнинные пейзажи. Он прихватил с собой превос-
  ходный лук и множество стрел и всю дорогу был охвачен азартом охоты.
   И надо сказать, что им ни разу не пришлось сидеть у пустого очага. На обед или ужин у Ядигяра всегда жарились на вертеле фа-зан, куропатка или, на худой конец, огарь (дикая красная утка).
   А в предместьях Карабаха они наткнулись у ручья на пришед-шего на водопой пятнистого оленя.
   Ядигяр поднял руку, нацелился и застыл.
  -Не стреляй! - остановил его Шахпеленг. - Наш хан запретил охоту на пятнистых оленей.
   Но степняк и сам бы не выстрелил. Он стоял, очарованный красотой и открывшегося перед ним горного пейзажа и пьющего во-ду стройного рогатого оленя.
  -Какая красота! - выдохнул он. - Умереть здесь не жалко.
   Конюх в таком упоении озирался вокруг, что Шахпеленг и сам стал в приятном изумлении оглядывать привычный для него горный пейзаж. Оказывается, чтоб оценить красоту родного края, надо по-смотреть на него глазами чужака.
  -Да, наши горы - не то что ваша голая скалистая Алятская гряда, - гордо заметил Шахпеленг, когда ранним утром они свернули на тропу, ведущую к родному гышлагу.
   Село, прижавшееся к склону горы, было видно, как на ладони. Шахпеленг глазами отыскал родной домик со струйкой дыма над ним.
  -Бабушка уже проснулась. Вперед, пока она не съела весь завтрак! - вскричал он весело и тронул коленями лошадь, переводя на рысь.
   Он сидел в седле, охорашиваясь, крепко упираясь ногами в стремена, почти опустив поводья. Рядом, с тем же шиком, скакал Ядигяр.
  -Странно, - закричал Шахпеленг Ядигяру. - Самый огромный человек
  в нашем селе, наш богатырь, Быг Гулам, жил в самой маленькой хи- барке. А теперь на том месте новый дом.
   У развилки встретилась Рафига, сельская девочка, гнавшая назад в село сбежавшую индейку. Шахпеленг лихо осадил перед ней своего скакуна.
  -Рафига, салам! Как поживаешь? - весело крикнул он, натягивая по-водья и сдерживая лошадь.
  -Бай! Шахпеленг приехал! Отучился уже? - не скрывая радости, рас-смеялась девочка.
  -Нет, на праздник приехал... А как вы тут?
  -Все здоровы. И твоя бабушка тоже. Она сейчас дома.
  -Слава Аллаху! Рафига, а чей этот высокий дом?
  -Как чей? Длиннокосой Кябутар. Ах, ты же не знаешь, - оживилась Рафига, - что Быг Гулам золото нашел...
  -Ба! Откуда?
  -Слушай, возвращаемся мы осенью с родника, Гыз булага. А Быг Гулам стоит на пути под тем засохшим тополем, ну, которая от молнии сгорела. Увидел, значит, Азертадж, глаза стыдливо в землю опустил, пяткой чарыка землю ковыряет. И на тебе, выковырял горлышко глиняного кувшина. Нагнулся, вытаскивает оттуда золотые монеты: османские лиры. Девчата сбежались: дай нам, дай мне! А он: не трожь, мол, мое. Вытащил горшок золота и - к Азертадж. "На! - говорит. - Бери!" А Азертадж - ты ж ее знаешь - плечами так повела, губы скривила, отвернулась и пошла. А он за ней, как привязанный, с этим горшком. Девчата кричат ему: "Не будь дураком, она не хочет, дай нам!" Какое там, как оглох. На крики его тетка примчалась, Кябутар. "Ты куда несешь, говорит, наше добро?" Хвать у него этот горшок - и была такова... На то золото и дом выстроила, и девчат своих приодела.
  -Ого! Наверно, Быг Гулама не узнаешь теперь, - рассмеялся Шахпе-ленг. - Я думаю, тетка и его приодела.
  -Какое там! Как ходил в латаном-перелатаном, так и ходит. Девчата все Азертадж корят: мол, напрасно не взяла золота.
  -А ты бы взяла, Рафига?
  -Я? - девочка вспыхнула. - Не ожидала от тебя, Шах. Чем я хуже вашей Азертадж?
  -Не обижайся, Рафига. По-свойски я. Ведь мы почти ровесники.
  -Какие ровесники? Я на целых два года старше.
  -Ха! Два года. Большое дело. Будь не ты (ты мне сестра), я и жениться б мог на такой.
  -Что-что?! - рассмеялась Рафига. - Ну и испортился ты в Сальяне, Шах! На что девчатам ровесники? Ты не знаешь разве поговорку:
   "Мой ровесник, не спеши:
   Мою дочку полюби!"
   Озорница звонко рассмеялась, но тут же оборвала смех, заметив, что индюшки след простыл, вайкнула и бросилась на новые поиски. Но вдруг вспомнила что-то и, остановившись, закричала издали Шахпеленгу:
  -Шах, а тебя дома хорошая новость ждет!
   Только когда девчонка скрылась из глаз, Шахпеленг вспомнил о Ядигяре. И тут он заметил, что Ядигяр с разинутым ртом смотрит вслед Рафиге.
  -Айа, Ядигяр, закрой рот - мухи залетят, - окликнул он конюха.
  -Что за девочка! - в восхищении заговорил Ядигяр, приходя в себя. - Не девочка, а кишмиш!
  -Может, она и кишмиш, только не для твоего плова, - отрезал Шахпеленг. - Ты на чужих девчат не зарься!
  -Вот ты какой гостеприимный, - обиделся Ядигяр, натянул поводья и стал сворачивать назад.
  -Куда-куда?! - возопил Шахпеленг, поняв, что переборщил. - Ты дол-жен будешь меня в целости-сохранности Гасан-хану сдать.
   Эти слова отрезвили Ядигяра, и он только зло проворчал, обозвав Шахпеленга "дураком из дураков".
   Тут Шахпеленг увидел скачущих ему навстречу друзей: Керима и Айдына. Ах, почему нет с ними Фархада!
   Шахпеленг, пришпорив коня, понесся навстречу закадычным друзьям.
   Чтобы не столкнуться на узкой тропе, Керим и Айдын, зная буйный нрав своего младшего дружка, предварительно спешились. И Шахпеленг прямо с седла спрыгнул им в объятия. Едва успев поздороваться, сразу же обернулся к Айдыну:
  -Твой отец мешок зерна нам проиграл, знаешь?
  -Отдал, не бойся, - рассмеялся Айдын. - Ай да Шах! Ты в Сальяне, верно, и заснуть не мог: все думал об этом мешке зерна?!
  -Выиграно в честном бою!
  -Уж так-таки и в честном?
  -На что намекаешь? Смотри у меня. Не посмотрю, что друг.
  -Айа, отвяжись!
  -Лучше говорите, как тут наши? Как дед Пирали, Гасан, Азертадж? Какие новости?
  -Все живы-здоровы. За тебя молятся, - ответил Керим по-обычному кратко.
  -А тебе твоя бабка сестрицу народила, - улыбнулся Айдын.
  -Ошалел? Чего несешь околесицу?
  -Правду он говорит, Шах, - подтвердил Керим. - У вас дома дочь шемахинского учителя. Ее в горах охотник подобрал и привез к вам.
  -Валида-а?!
   Шахпеленг обомлел. Но не станет же врать Керим.
  -А кто этот человек с тобой?
  -Мой друг и гость.
   " "
  
   "
  
   Бежавшая впереди всадников ватага ребятишек первой ворва-лась в дом Салтанет, устремившись туда за магарычом. Из двери выбежали одна за другой четверо женщин: впереди - Азертадж и Фируза (жена Гасана), за ними выковыляла бабушка, а вслед показалась худенькая донельзя Глазастая-Косастая, как ее называли за глаза ученики шемахинской школы. Косы те же, а вот глаза огромные, грустные, совсем чужие. У всех женщин руки, с засученными выше локтя рукавами, в муке и жире.
   Наспех вытирая руки подолом юбки, бабушка засеменила навстречу гостям.
  -Айа, Ядигяр, опусти глаза, не пялься на них, - по-хозяйски велел Шахпеленг.
  -Ты своим это скажи, - усмехнулся Ядигяр, поведя бровью на Айдына, который забылся настолько, что не отрывал глаз от Азертадж.
   Вот скотина. Перед чужаком позорится.
   Всадники спешились и попали в объятия Салтанет. Валида стояла, не трогаясь, у двери. Шахпеленг, смущенно улыбаясь, подошел к ней.
  -Живая, значит? - неловко спросил он.
  -Живая, - тихо отозвалась девочка.
  -Слава Аллаху, что выжила... А еще кто из наших жив? Наш учитель... или Исмаил?
   Вместо ответа Валида всхлипнула, и у нее глаза заполнились слезами. Бабушка Салтанет сразу оценила положение, поспешно направилась к ним.
  -Она теперь твоя сестра. Ты ее не обижай, Шах-бала.
   Как будто он сам не знает.
   В комнате на расстеленной суфре белели комки теста и готовые к выпечке шоргогалы и шекер-бура. Вкусный запах специй ударил в нос. Девушки собрали все изделия из теста и унесли выпекать в дом Пирали-киши. Мужчины вошли в комнату, где стали хлопотать, собирая на скатерть печеное и халву, Салтанет и Фируза.
  -Фируза, я побывал у твоих родных в Ленкорани и привез тебе письмо от твоего брата, - сообщил Шахпеленг.
   Счастливая Фируза попросила Шахпеленга прочесть, потому что была неграмотна. Мальчишка не стал говорить, что сам и написал это под диктовку брата Фирузы. Почти не глядя, наизусть пересказал содержание письма. Когда он лез за пазуху за письмом, наткнулся на перья фламинго, вынул их и отдал вместе с письмом Фирузе.
  -Отдашь это девчатам.
   Услышав о приезде Шахпеленга, соседи по одному, по двое собрались у них. Отец Керима, как всегда, велел заколоть барашка. Шахпеленга удивил Ядигяр. Он и Гасан сразу подружились, почувствовав друг в друге знатока лошадей. Они с жаром заговорили о лошадях, и эта любимая для горцев тема стала основной темой беседы на весь вечер. Обычно неразговорчивый Ядигяр был, как говорится, в ударе и рассказывал захватывающие истории о лошадях.
   Наутро сальянский конюх и Шахпеленг должны были поехать в Ханкенди на конезавод местного хана для закупки лошадей. Гасан вызвался сопровождать их.
   Но Шахпеленгу пришлось отказаться от поездки в Ханкенди. Его отозвала в сторонку Азертадж и попросила проводить ее в Келаны. Конечно, Шахпеленг не мог ей отказать, но все же спросил ворчливо:
  -И чего ты потеряла в этом Келаны?
  -Керим совсем затосковал по Лейле, - объяснила Азертадж. - Надо ждать исполнения года по Фархаду, а он боится, что до тех пор ее засватают. Пойду поговорю с ней.
  -Ты ведь как-то ходила туда и говорила, - напомнил Шахпеленг.
  -Она мне тогда ни "да", ни "нет" не сказала. А я не настаивала. К сожалению, брат лицом не очень видный парень.
   Она права. Вечно эти дуры судят о человеке по физиономии. По таким меркам выходит, что первый жених в окрестности - это Усатый Гулам. Ха-ха!
   Шахпеленг подождал, пока Азертадж приоденется и выйдет, потом они вместе пустились в путь.
   Только отдалились от села, как за спиной послышался стук ко-пыт. Обернулись: а это Айдын скачет и машет им. Они остановились, ожидая его.
   Подскакал и кричит Шахпеленгу:
  -Шах! Скорей садись на коня, поедем за костоправом.
  -Мои кости целые, зачем мне костоправ?
  -Керим ногу вывихнул. Скорей! Садись на моего коня и скачи к костоправу Каландару.
  -А ты? - вскричал Шахпеленг, птицей взлетая на коня, с которого спрыгнул Айдын.
  -А я - назад, к Кериму. Нельзя ж его одного...
   Конец фразы Шахпеленг не дослушал, огрел коня и птицей полетел по узкой горной тропе вверх по склону. Уже на вершине горы он оглянулся и увидел, что Айдын, вместо того, чтоб спешить на помощь Кериму, все еще стоит около Азертадж. В душу Шахпеленга закралось сомнение. А действительно ли Керим в беде? Что если Айдын приврал, а он привезет костоправа и опозорится? По противоположному склону он повернул коня и понесся на выгон, где Керим пас семейную отару. Ну, Айдын, держись, если ты соврал!
   Догадка Шахпеленга оказалась верной. Шахпеленг издали увидел сидящего на краю утеса Керима, который спокойно играл на свирели. С вывихнутой ногой о свирели не вспомнишь. На стук копыт Керим обернулся, вынул изо рта свирель и вскочил на целые и невредимые свои ноги.
  -Шах! Давай иди сюда! А то мне скучно! - заорал Керим.
  -Нет, у меня дело!
  -Может, ты Айдына ищешь? Так его отара в той лощине!
   Чтоб Айдыну без отары остаться. Мерзавец! Так обмануть доверие друзей!
   К удивлению Керима, Шахпеленг повернул не вниз, в лощину, а, наоборот, в противоположную сторону.
   Во весь опор несся он вперед, за быстротой скачки не успевая придумать способ возмездия.
   Еще издали увидел голубков. Стоят рядышком, как ни в чем не бывало. Азертадж стыдливо потупилась и развесила уши, а этот Меджнун заливается соловьем, все говорит и говорит. Может, и не говорит, а опять пялит свои волчьи глаза, но скорее всего, изъясняется в своих сумасшедших чувствах, а то с чего бы ей стоять рядом с этим брехуном, вместо того чтобы бежать за раненым братом? Вот какие сестры пошли! А этот - друг называется! Рад, что провел Шахпеленга.
  -Обманщик из обманщиков!
   Прямо с седла Шахпеленг прыгнул на грудь Айдына, но тот легко отшвырнул его, как щепочку.
  -Опоздал, зоркий страж девчат, - весело воскликнул Айдын. - Сегодня я пришлю сватов твоей сестре!
   И залившись смехом, соколом взлетел на коня, умчался, крикнув на скаку:
  -Не волнуйся, Шах. У тебя есть теперь Валида, охраняй новую сестру, а об Азертадж я сам позабочусь.
   Шахпеленг с досадой стал подниматься, Азертадж хотела отряхнуть ему черкеску, но мальчишка оттолкнул ее.
  -Пойдем к Лейле, - смущенно молвила девушка.
  -К Лейле или к Айдыну? - заорал он.
  -Почему на меня сердишься? Ведь не я обманула тебя.
  -А ты бы плюнула в его бесстыжие глаза! Посмотри, что делают чест-ные девочки!
   И он сунул ей под нос руку со шрамом от зубов казвинской пленницы.
  -Ты приставал к девушкам? - ахнула Азертадж.
  -Что?! Я - не Айдын! Я спасал ее.
  -Кого?
  -Да так, одну, очень мужественную, между прочим, девчонку. За такую не руку, а и башки не жаль отдать.
  -Не говори Кериму ничего, ладно?
  -И без тебя знаю...
  -Ты - настоящий брат мне, - сказала Азертадж и чмок его в щеку. - Пойдем в Келаны, да?
  -Не подхалимничай, все равно не пойду.
   Азертадж вздохнула и повернула обратно.
  -Расскажи про эту девочку, которая тебе руку прокусила, - попросила она по дороге.
  -Про девчат не рассказываю.
   " "
  
   "
  
   Шахпеленг смылся подальше от глаз Керима. Пусть Азертадж сама оправдывается, почему она не повидалась с Лейлой. Погулял в одиночестве по знакомым с детства местам. Что-то ему было не по себе: кругом предпраздничная приятная сердцу суета, а до него никому дела нет. Бабушка занята только Валидой и впервые так увлеклась стряпней, что ослица Анаш печально орет в хлеву, хотя она сыта и сена перед нею достаточно. Может, это появление Валиды так на него подействовало? Увидел ее - все шемахинские события ожили перед глазами.
   Когда солнце коснулось нижним краем гребня горы, Шахпеленг побрел назад.
   Встретившиеся по дороге дочери Длиннокосой Кябутар сообщили Шахпеленгу, что в дом деда Пирали пришли сваты, чтобы засватать Азертадж за Айдына. Шахпеленг притворился, что невероятно удивлен, и поспешил к соседям.
   Во дворе под гранатовым кустом на обрубке дерева сидел хмурый Керим. Шахпеленг подсел к нему.
  -Уже знаешь? Чай там распивают. Сладкий. А ведь годовщины Фархада не было, - грустно молвил Керим.
  -Но свадьба, наверно, не скоро.
  -Обещали подождать.
   Тут как раз высыпали во двор сваты. Дед Айдына велел звать невестку. Азертадж нашли в доме Салтанет и привели обратно. Девушка от стыда была красная, как гранат. Сваты набросили на ее голову кашемирскую шаль, а сверху - красный келагай. Бабушка Салтанет набросила на шею Азертадж бухарскую атласную сиреневую шаль. Отец Фархада, Джейхун-киши, привязался к старухе с шутками:
  -Ты, Салтанет-ана, с нашей стороны действуешь или с их?
  -Сегодня - с вашей: как-никак твой хлеб ела эту зиму, - успокоила его бабушка. - Да и Айдын мне - как сын.
   Суетятся, шумят, лезут к Азертадж с поцелуями и поздравлениями.
  -Теперь я понял, Шах, почему никто не хочет дочку иметь, - сказал Керим. - Растишь, растишь, а потом вдруг раз: какой-нибудь осел, вроде этого Айдына, навяжется на голову, а она и рада.
  -Конечно, рада, вон как сияет. Еще и ноги будет мыть ему...
  -Моя сестра! Этому ослу Айдыну! Тьфу!
   Сваты ушли, и соседи разошлись. Азертадж увидела друзей и совсем уж не в подходящее время подошла к ним с виноватой улыбкой.
  -Ну, чего вы меня убиваете взглядами? - спрашивает. - Я же буду часто приходить сюда.
   От нее отвернулись, и она ушла восвояси.
  -А этот дуралей счастлив. Вон он торчит на вершине горы, наблюдает за нами и хихикает, - с досадой говорит Шахпеленг.
   На фоне закатывающегося солнца красочно выделялся живописный черный силуэт Айдына рядом с пасущимся конем.
  -Издевается над нами? Пошли, набьем ему морду! - вскочил с места Керим.
  -Он нас видит - удерет.
   Но Айдын и не собирался убегать. Подбоченился, счастливо улыбаясь, насмешливо смотрит на друзей.
  -Увел девчонку и зубы скалишь? - заорал на него Керим.
  -Чего вы беситесь? Век, что ли, ей у вашего очага сидеть? Я же буду пускать ее к вам.
  -Ах, он смилостивится: мою же сестру к нам домой будет пускать! На тебе, предатель!
   Керим ударил Айдына, тот едва устоял на ногах, побледнел, но руки на Керима не поднял. А Шахпеленг схватил Керима за кушак и давай оттаскивать.
  -Не бей его: он же теперь наш зять! - кричал Шахпеленг. - Он же нам теперь родня!
  -На зятя смотрите!.. Чтоб моя сестра тебе ног не мыла! Понял?! - остывая, но все ж угрожающе крикнул Керим.
  -А это уже наше дело, - спокойно ответил Айдын. - Наше с Азертадж!.. Я ж не буду лезть в твои дела с Лейлой...
  -С Лейлой... - Керим поперхнулся и, залившись краской, круто повернул назад.
   Айдын же насмешливо смотрел вслед им блаженными от невыразимого счастья глазами.
  -Ну их, - сказал Шахпеленг. - Пусть себе живут и выводят детей. Нам-то что, правда? Они себе счастливы, а мы - себе.
   Керим уже и сам не рад был, что устроил другу мордобой.
  -Послал дуру к Лейле, а она мне Айдына под нос сунула, - сказал в сердцах Керим.
  -Ну, завтра сходит.
  -Обрученная девушка будет по горам шастать? Так и пустит ее Айдын... А может, тебе пойти?
  -Да ты что! Скажешь такое - курам насмех.
   Но Керим уговорил-таки его.
   Противно, конечно, в такие дела лезть, но на что не пойдешь ради друга? Пришлось согласиться.
   " "
  
   "
  
   Найти дом Лейлы не составило труда - она была дочерью старосты. И предлог придумал легко: Азертадж послала за нитками розового цвета. Так он и сказал вышедшей на зов матери Лейлы. Тут как раз вышла сама Лейла, выслушала и сказала, что таких ниток у нее нет, но она может достать у подруги на другом конце села. Мать ее проворчала, что незачем из-за ниток идти на тот конец села, когда дождь накрапывает. Но Лейла сказала, что неудобно: "мальчик в такую даль пришел".
  -Тогда быстрей, - сказала мать, - одна нога здесь, другая - там.
   А как только они удалились подальше от материнских глаз, Лейла остановилась и, потупясь, спросила:
  -А больше Азертадж ничего не просила передать мне?
  -Просила. Вон, видишь овраг у леса? Там сидит Керим. Ты знаешь, кто он? Не знаешь? О-о! Он такой игид: птицу в глаз бьет! В Шемахе двадцать... нет, двести бандитов уложил! А какой он ловкий! Нож бросил в бегущую лису - та и хвост набок...
  -Ну и зачем ты мне это рассказываешь? - нетерпеливо прервала Лейла.
  -А разве я не сказал? Он сидит в овраге, ждет тебя. Про нитки я для отвода глаз приплел. Что ж ты стоишь? Иди к нему!
   Лейла вспыхнула и повернула назад, домой. Как бы не так. Шахпеленг живо перегородил ей дорогу.
  -Куда-куда?! Говорю: иди к Кериму!
  -Боюсь... - бормочет Лейла, отталкивая мальчишку.
   Вот же навязали ему на голову роль. Ради дружбы чего не сделаешь?! Но быть свахой - совсем тяжелое дело.
  -Во-первых, чего ты боишься? Укусит, что ли, он тебя? Он совсем не кусается. Во-вторых, я уже сел на камень сватов, никуда тебя не отпущу! Ты, что, хочешь, чтоб Керим совсем от любви сдурел? Он уже и так конченый человек. Как говорится, "нож любви дошел до кости".
  -Вдруг родители узнают?.. - шепчет со слезами Лейла.
  -Не говори - не узнают.
   Шахпеленг схватил девушку за руку и силком потащил напролом через кустарники вниз, к дубу, под которым томился в ожидании любимой Керим. Девушка вначале здорово сопротивлялась, но Шахпеленг не собирался сдавать позиций.
  -Вот Керим! - задыхаясь от натуги, говорит он, подтащив упирающуюся, всю красную Лейлу к своему другу.
   Стоит Керим дурак дураком: глаза вытаращил и сам ни с места. Лейла же вырвала, наконец, руку, отбежала в сторонку и отвернулась. Но не убегает.
  -Ладно. Я пойду, а вы тут говорите, - Шахпеленг, проходя мимо Керима, ткнул кулаком ему в бок: мол, не зевай.
  -Иди, - шепчет Керим осипшим голосом, - и не вздумай подслушивать.
   Делай после этого добро людям.
   Шахпеленг смерил друга обиженным взглядом и пошел восвояси. Поднялся на самый верх косогора, забрался на вербу, уселся на нижней ветви, привалившись спиной к стволу дерева. Со зла громко запел:
   -Любовь - не знающее меры чувство,
   Оно плодит без меры безрассудства...
  -Айа, Шах! - крикнул ему Керим. - Чего распелся? Здесь тебе не той- хана! А ты - не ашыг!
  -Лучше быть ашыгом, чем ашигом, - пробормотал с досадой Шахпеленг, прервав песню.
   Тупо уставился в небо, созерцая бездонную лазурь. Все-таки тоскливо это - быть стражем у кого-то.
   Интересно, как это бедняги стражники по целым дням торчат на одном и том же месте? Тут каждая минута вечностью покажется. А когда-то он, дурак, с завистью смотрел на разодетых стражников у дворца шемахинского хана... Опять Шемаха. И сразу же боль в груди. Лучше думать о приятном: вот Валида живой оказалась. Потом, жена Абдуллы-бека, говорят, сына родила и назвала именем отца. А еще: пришедшие с яйлагов шемахинцы основали новый город, Ахсу.
  -Ах ты подлец! Подсматриваешь! - раздался вдруг негодующий возглас Керима.
  -Да чего я подсматриваю?! - взорвался Шахпеленг. - Я и лицо-то в другую сторону отвернул! Чего ты прицепился ко мне, как гнида к лошадиной шкуре?
   Но внизу послышался шум борьбы. Раздвинув ветви, Шахпеленг вытянул шею вперед и разглядел Керима, дубасившего какого-то дылду, который вырвался из его рук и, прихрамывая, побежал по дну оврага. Присмотревшись, узнал в хромом Дырбышалы. Мигом сиганул с дерева и кубарем скатился вниз, наперерез негодяю. Дырбышалы - туда-сюда. Но друзья живо поймали келанлинца и свалили на землю.
  -Все равно всем расскажу: дочь кендхуды Имангулы в лесу с парнями встречается! - вскричал Дырбышалы.
  -Бей его! - кричит Шахпеленг Кериму.
   Но Керим растерянно разводит руками: он не может бить калеку, это все равно что женщину бить.
  -Ты не знаешь, на что способен этот ишак! Бей, не жалей! - твердит Шахпеленг.
  -Постой, - говорит Керим, - я ему по-человечески все объясню... Послушай, несчастный, это все не то, что ты думаешь. Мы случайно встретились...
   Дырбышалы в ответ иронически осклабился.
  -Слушай, будь человеком, не пачкай девочку! Клянусь Аллахом, она чище ключевой воды... - молит Керим чуть не со слезами.
   Шахпеленг впервые видит гордого непреклонного Керима в таком унизительном состоянии. Кровь бросается ему в голову.
  -Чего ты унижаешься?! - возмущается он. - Подлец в наших руках. Давай закопаем в землю, да поглубже, чтоб замолчал навеки! - и подмигнул Кериму.
  -Сейчас закричу - все село на ноги подниму! - пригрозил Дырбышалы.- Посмотрим, как закопаешь меня.
   Шахпеленг без лишних слов схватил наглеца за глотку, применив прием Заккум-аги. Подействовало моментально. Правда, Керим вырвал шею этого вражины из Шахпеленговых рук, но тот, потирая кадык, вдруг заплакал.
  -Изверг! Ты хочешь меня без голоса оставить?.. Я замолчу, но взамен дайте мне что-нибудь...
  -Яду дать? - справился Шахпеленг, вскидываясь.
   Керим остановил их и деловито спросил, что хочет Дырбышалы в обмен на молчание. Дырбышалы тут же, засияв, перечислил: сапоги, черкеску, кинжал с поясом и папаху... Шахпеленга.
  -Я тебе все с себя отдам, не трогай одежды Шахпеленга, - заумолял Керим.
  -А плевал я на твою ветошь!
  -Хорошо, я отдам тебе все, кроме папахи, - сказал Шахпеленг.
   Тот уперся - ни в какую. Наконец, доторговались: вместо папахи хромой потребовал целую лошадь. Керим схватился за голову, потом сказал, что отдаст своего коня. Шахпеленг отговорил его.
  -Что ты дома скажешь? Скажешь: потерял - Гасан пойдет и разыщет. Скажешь: продал - где деньги? Скажешь: подарил - в честь чего? Нет, лучше уж пусть моего жеребца берет... Эх, убить этого гада мало!
   -Ну, неужели у тебя совести нет? - не выдержал Керим. - Давай я тебе лучшего барана отдам.
  -На меньшее не пойду, - спокойно ответил Дырбышалы. - А убьете меня - Аллах накажет за сироту...
  -Вай, я сейчас разрыдаюсь от жалости, - съязвил Шахпеленг. - Тьфу! И этот безбожник на Аллаха уповает...
   Шахпеленг разделся, разулся, привел своего коня, стал расседлывать.
  -Эй-эй, что ты делаешь? - испугался Дырбышалы.
  -Договор дороже денег. Мы договорились о коне, а не о седле.
  -Но хоть узду-то оставишь? Как я его поведу?
  -Привяжи к языку. Язык у тебя - длиннее веревки.
   Но это для красного словца прибавил. Веревка у них была, и они бросили ее под ноги негодяю.
  -Гляди у меня: нарушишь слово - под землей найду, - сказал Шахпеленг на прощанье.
  -Мне и того достаточно, что я тебя раздел, разул и коня увел. А коня увести - все равно что жену...
  -Я подарил его тебе, понял?! - заорал Шахпеленг.
  -Как же, как же! Ты только и мечтал об этом, - хихикнул Дырбышалы. - Запомни, Шахпеленг, я с тобой еще не расквитался за каждую ежевичную колючку. Ты мне еще много чего должен.
   Правду говорят, честный бесчестному и преступление простит, а бесчестный честному даже малого промаха не простит.
   Друзья весь день просидели в лесу, стыдясь показываться на люди. Керим заставил Шахпеленга надеть его чуху и чарыки. Дождавшись сумерек, сели на лошадь Керима и двинулись обратно, с трудом выдерживая голодные спазмы желудка. Издали увидели взлетающие факелы над селом и костры во дворах.
  -Сегодня же праздник: ночь на последнюю среду! - воскликнул Шахпеленг.
  -Да, кончается год Быка, и начинается год Тигра. Твой год, - сказал Керим.
  -Хорошо же встречает меня мой год, - проворчал Шахпеленг.
  -Ну, он еще не наступил.
   Напрасно Керим успокаивал Шахпеленга. Судьба, видно, издевалась над друзьями. Мало им было нахального обиралы Дырбышалы, так вынесла нелегкая им навстречу их сельчанку Кябутар, у которой, кроме прозвища Длиннокосая, еще было запасное приложение к имени - Языкастая, что она и подтвердила в этот вечер. Не ответив на приветствие мальчишек, привязалась к Кериму:
  -Айа, это правду говорят, что ты с Шахпеленгом отколотили Айдына и заставили прислать сватов для Азертадж?
   Керим вспыхнул как порох.
  -Аз, тетка, ты чего несешь? - заорал он.
  -Все видели, как вы колошматили несчастного, чего же отпираетесь?
  -Да мы шутили с Айдыном! - загорячился Шахпеленг. - Что это ты выдумываешь из себя?
  -Знаем эти шуточки... Сколько лет сын Джейхуна глаз не спускает с девчонки, а что-то сватов не было. А вот отколотили - прибежали тут же.
   Ярость душила Керима.
  -Побойся Аллаха! - издал он вопль. - Когда я поскандалил с Айдыном, сваты уже получили согласие и ушли...
  -Совсем заврался, парень? - не унималась наглая сплетница. - Зачем бить, если парень согласен жениться?
  -Я-ударил-его-потому-что он-мой друг-и не должен-жениться-на моей-сестре, - раздельно цедит Керим.
  -Видали дурака? Люди думают: как бы скорей девчат замуж выдать - с шеи груз скинуть, а этот... И ты думаешь, что поверю тебе?
   Керим в бессильной ярости схватил сам себя за ворот и с треском разорвал рубаху на груди.
  -Была бы ты, тетка Кябутар, мужчиной, мы бы тебе язык под корень срезали! - завизжал Шахпеленг.
  -Ах вот оно что! - ахнула Кябутар. - И почему я сразу не догадалась? Так ты хотел сестру за Шахпеленга отдать?
   Мальчишки, бушуя от негодования, в четыре ноги ударили лошадь по бокам так, что бедное животное с храпом поднялось на дыбы, а потом - понеслось вперед.
   Шахпеленг впервые видел своего друга плачущим. Керим упал на землю, закрылся руками, чтобы скрыть слезы от Шахпеленга, но слезы душили его и грудь разрывалась от рыданий. Даже потеряв брата, Фархада, Керим не плакал. Чего не смогли сделать давудовские палачи, сделали свои женщины.
   Бабушка стояла, подперев руками бока, перед маленьким костром во дворе. Зоркими глазами заметила состояние друзей.
  -Хорошо, что еще папахи на головах удалось сохранить, - заметила она. - Идите прыгайте через костер, чтобы все ваши горести сгорели в огне.
  -Ужин готов, - пискнула Валида. - Дядя Ядигяр ждет, не ест.
   Шахпеленг даже не улыбнулся на слово "дядя". А "дяде"-то еще и двадцати нет.
   Только на следующий день Ядигяр заинтересовался отсутствием лошади. На его вопросы Шахпеленг коротко ответил, что подарил лошадь одному несчастному калеке.
  -Подарил! - возмущался тот. - Ханы, беки себе этого не позволяют, а этот - подарил. Видел бы ты, как торговался здешний султан из-за своих скакунов... Подарил. Конечно, не своим горбом заработанное - почему и не подарить?.. Вот тебе попадет от ханым!
  -Я сам отвечу тете Кабулы.
   " "
  
   "
  
   Через полторы недели тронулись в путь ночью, с первыми петухами. Ядигяр не скрывал, что нехотя расстается с Карабахом.
  -Ала, какие глупцы были наши предки, - говорил он Шахпеленгу. - Ну погляди, какая красота кругом! А они себе выбрали степь вместо гор, мух вместо соловьев, пыльный ад вместо зеленого рая! Ну погляди на эти звезды!
  -А чего глядеть? Звезды да-а.
  -А луна? Нет, какая луна здесь?! Какие горы!
  -Луна да-а. Обыкновенные горы да-а.
  -Никакой поэтичности в твоей душе, Шах!.. Эх, умел бы я писать!
  -Написал бы газель? Или поэму?
  -Письмо бы написал... Слушай, Шах, ты грамоте научен. Напиши письмо от моего имени.
  -Кому?
  -Одной девушке.
   Так вот почему Ядигяр откладывал отъезд!
  -Прямо сейчас, в темноте?
  -Можно огонь разжечь на земле.
  -Кажется, огонь - в твоей груди. Как же зовут эту курочку, которая заживо спалила тебя?
  -А зачем тебе?
  -Должен же я знать, кому напишу письмо.
  -Той краснощекой девочке... Рафиге.
  -Что-о?.. Пошел ты в ад! Только посмей ее имя произнести!
  -Чего ты? С цепи сорвался, что ли?
  -Поори - себе пару найди! - разошелся Шахпеленг. - Рафига не для тебя.
  -Да тебе-то что? Не невеста твоя и не сестра. Какое твое дело?
  -Весна на вас подействовала, что ли? - орал Шахпеленг. - Все повлюб-лялись! И все ашыги и ашиги норовят моими руками ненаглядную приручать. Да я скоро без штанов останусь через вашу любовь!
  -Кого хотим - того и любим, - огрызнулся Ядигяр. - Ты-то с чего лопаешься?
  -Люби - кого хочешь, а меня не впутывай! Хочешь змею руками сеида Ахмеда словить? Не выйдет!
   Вплоть до приезда в Сальян они не разговаривали друг с другом. С досады Ядигяр купил у прохожих трубку и табак и стал курить, пуская в небо клубы дыма.
   " "
  
   "
  
   Ядигяр после поездки в Карабах очень изменился. С отрешенным видом, неприкаянно, слонялся по городу, забыв о своих делах, не отдавая приказов конюхам, не бреясь, в грязной одежде, невпопад отвечал, забывал есть. Только один человек знал причину, по которой так опустился Ядигяр. Это был Шахпеленг, но он накрепко молчал.
   Вдруг Ядигяр куда-то исчез и появился только через неделю. Весь избитый, в синяках, в оборванной одежде, без коня, он был так жалок, что даже наказывать его хозяева не стали. На вопросы Ядигяр не отвечал, стоял, печально повесив голову.
   Позвали лекаря Бахлула. Он осмотрел Ядигяра, покачал головой и говорит:
  -Зачем вы меня позвали? Тут нужен ашыг, а не лекарь. У парня другая болезнь, не по моей части.
  -Говори ясней, - велел хан.
  -У него болезнь Меджнуна, а я в таком случае не могу помочь. Его надо женить, а не лечить.
   И табиб ушел. Султан с женой озадаченно переглянулись.
  -Врет лекарь, - сказала ханша. - Сними его с должности, ничего не знает.
  -И вправду. Разве влюбленные в грязи валяются, в рванье ходят? Что, мы молодыми не были?
   И пригладил седые усы, плечами повел, веселыми живыми глазами на султаншу повел, вызвав на ее строгом, озабоченном лице еле заметную усмешку.
  -Скорее конь его копытом в голову лягнул, - решили старики. - Не жениться, а лечиться надо.
   И они освободили Ядигяра от работы на целую неделю. А Шахпеленгу и Шабану поручили новую одежду справить для главного конюха. Безучастно слушавший Ядигяр и бровью не повел.
   Даже в моллахане ребята расспрашивали Шахпеленга о Ядигяре, но мальчишка был нем как рыба.
  -Мне нравится, что ты верен друзьям, - сказал ему Али.
   Шахпеленг покраснел, смолчал.
   Он был уверен, что Али не подмазывается к нему, а говорит искренне. Вот кого он, не задумываясь, выбрал бы в друзья, так это Али. Их ведь многое объединяло. Даже то, что они - первые ученики молла Талеха. Кстати, к молодому молле Шахпеленг постепенно изменил отношение. Правда, фалакка все еще валялась в углу, но она служила только устрашением: ни разу молла Талех не применил ее. Только раза два-три он отпускал оплеухи, и всегда под руку ему попадался Заки.
   Вот и теперь Заки был награжден увесистой оплеухой за то, что сунул за ворот Голодного Губада навозного жука и кричал: "Эй, Голодный, ступай на навозную кучу - там еды много." Губад визжал и метался по комнате, все хохотали. А молла, усмирив Заки, сказал ему:
  -В следующий раз я тебя самого навозом накормлю!
   Когда молла, дав задание, ушел, Заки дал волю языку.
  -Ты сам виноват, - оборвал его Али. - Не издевайся над людьми - и тебя не поколотят. Губад после болезни прожорливый стал, ну и что? Правильно тебе врезал молла Талех.
  -Родню выгораживаешь! - заверещал Заки.
  -Мне молла не родственник, - сказал Шахпеленг, - но и я вижу, что ты выводишь его из себя. Не ерничай, брось дурачиться - не будешь с синяками и ссадинами ходить.
   Заки надулся, потом, подсторожив Шахпеленга после занятий, говорит ему:
  -Ты думаешь, Али попусту с тобой дружит? Ему его дядька задание дал: привлечь тебя в его лавку, чтобы ты употреблял гашиш. Ты же при деньгах, а такие - клад для купцов Марданбейли.
   Шахпеленг схватил Заки за локоть.
  -Обманщика надо гнать до его дома, - сказал он. - Пойдем - скажешь Али в лицо.
   Заки вначале заюлил было, но потом разозлился не на шутку, пошел. Али был вызван на улицу.
  -Он правду говорит, - спокойно сказал он, хмуро выслушав Шахпе- ленга. - Меня дядя еще осенью уговаривал привести тебя в его лавку. Ему надо опиум свой распродать, вот он и старается. Но если Заки нас подслушал, то почему не говорит о моем отказе?
   У Заки глаза забегали, но он промолчал.
  -Мой дядя - торговец. Он старается сбыть гашиш или там опий. Беднякам это не по карману. Так у него есть люди, которые с пути сбивают детей из богатых семей. Я наотрез отказал дяде, когда он попросил привести тебя. С тех пор прошло полгода - хоть раз я заикнулся тебе о таком деле?
   Шахпеленг молча протянул руку Али, они ударили по рукам и разошлись, довольные друг другом. Заки вприскочку забегал, заходя то с правой, то с левой стороны к Шахпеленгу, стараясь слащавыми анекдотами снова расположить его к себе. Шахпеленгу его угодливость была особенно противна.
  -Слушай, имей достоинство, - процедил он и, резко ускорив шаг, свернул к ханскому двору.
   А навстречу ему Шабан.
  -Пойдем, - говорит, - накупим одежды для несчастного Ядигяра.
   Вместе отправились на рынок. Шабан ходил, выбирал ткань на архалук, а Шахпеленг был занят мыслями о Ядигяре. Вдруг он услышал знакомый голос:
  -Салам, Шахпеленг!
   Он едва узнал в закутанной до глаз девочке внучку покойного ученого.
  -Что ты здесь делаешь, Сона? - не ответив на приветствие, спросил он.
  -Вот, книги деда продаю.
   На земле был разостлан маленький палас, на котором были разложены книги. Шахпеленг нагнулся и поднял знакомую книгу Эвлии Челеби.
  -Как ты можешь продавать книги деда?!
  -А что делать? Отец умер от оспы, дед убит...А дома одни девчонки...И покупателей нет. Только гашимханлинский бек одну книгу купил, вместо денег зерно отсыпал. А молла Эйнулла взял Коран, сказал: деньги пришлет...До сих пор не прислал.
   Шахпеленг посоветовал забрать все книги и идти домой, пообещав уговорить хана купить всю библиотеку оптом.
   Вернувшись в султанский дом, протянул книгу путешественника ханше и рассказал, при каких обстоятельствах приобрел ее.
   Ханша стала размышлять, как устроить судьбу этой семьи.
  -Заставим Ядигяра жениться на Соне, - решила она, - прибавим ему жалованья, и пусть заботится о всей ее семье.
   Хан с нею согласился. И тут Шахпеленг не выдержал.
  -Нельзя его на Соне женить! - горячо заговорил он. - Ядигяр Рафигу любит, мою односельчанку. Он умирает от любви к ней. Он не возьмет Сону!
   Вот удивил он господ.
   Думали-рядили, наконец решили: Соне - выделить богатое приданое и отдать за племянника Дурсуна, а в Карабах послать к отцу карабаглинки сватов с богатыми дарами. Пусть посмеет только кендхуда отказать!
   В числе сватов хотели послать и Шахпеленга, но он уверил стариков, что в тамошних местах это будет воспринято плохо. Врал без стеснения, и старики сдались.
   На другой день сваты выехали в Карабах. В числе сватов был и молла Талех. Так что занятия в этот день отменялись. И Шахпеленг с удовольствием присоединился к Дурсуну и охотнику Аташу, собравшимся на охоту.
  -Возьмем и Ядигяра с собой, - сказал Дурсун. - Позови его, Шахпеленг. Пусть развеется, несчастный.
  -Не видал я его постной рожи...
  -Замолчи. Ты не дорос еще, чтобы понимать чувства влюбленного.
  -Чего тут непонятного? - ухмыльнулся Шахпеленг. - "Боже, несчастьем любви одари меня!"
  -Любовь - это великое счастье, глупец ты из глупцов. Тебе ли это знать!
  -По-твоему, великий Физули не понимал, когда писал эти строки, да?
  -А-а, так это из газелей Физули? Ну тогда другое дело.
   Пристыженный Дурсун не стал настаивать на приглашении помешавшегося от любви конюха, так что Шахпеленг, выезжая на следующее утро с ханского двора, с чувством удовлетворенной отмщенности оглянулся в сторону полока, где на талваре под чистым небом лежал пребывающий в тревожном ожидании Ядигяр.
   У Дурсуна в руках было новое турецкое ружье с ударным кремневым замком, подаренное ему самим ханом. Сегодня он думал испробовать меткость ружья.
   Заехали за охотником Аташем, который уже ехал им навстречу. Втроем пустились в путь.
  -Только бы не встретился человек с тяжелой ногой, - волновался Аташ, - а то удачи не будет.
   Немного прошли - навстречу им молла Гасым с племянником Заки. Пришлось поздороваться. Аташ, потихоньку сплюнув в сторону, пробормотал: "Чтоб у тебя нога сломалась!", заторопился вперед.
  -Видать, вы на охоту собрались! - догадался молла Гасым.
   Дурсун не хотел говорить правды.
  -Нет, мы за тобой собрались, молла, - засмеялся он. - В доме хана много комаров и мух развелось, нужен пожиратель...
  -От такого хана только насекомым и разводиться! - захихикал молла. - Слушай, зачем на охоту этого дурака Аташа берешь? У него же один глаз на гору смотрит, а другой - на воду. Бери меня! У меня глаз наметанный, а руки бьют без промаха.
   Прицепился так, что Дурсун, скрепя зубы, согласился. Старик тут же залез на коня Шахпеленга, объявив, что для такого поджарого коня старик и мальчик - легкая ноша.
  -А ты куда? - спросил Дурсун, увидев, что пеший Заки припустился за ними бегом.
  -Куда лиса, туда и хвост, - рассмеялся молла Гасым. - Не твоя печаль, на своих ногах скачет.
   До окраины Заки, высунув язык, мчался за всадниками, там уже Шахпеленг не выдержал, предложил и ему сесть на его коня. Дурсун рассердился:
  -Коня угробите.
   Постучал в первую попавшуюся калитку и именем хана велел выдать лошадь до вечера. Лошади не нашлось, пришлось удовлет- вориться ослом. Молла Гасым пересел на осла, а его место занял Заки.
   Так и выехали в степь. В степи молла Гасым продолжал хулить Аташа. Да так, что Аташ, доведенный до белого каления, швырнул ему свое оружие.
  -Вот тебе ружье. Покажи свою удаль! Как говорится: вот майдан - вот шайтан.
   Молла Гасым лихо сдвинул чалму на затылок, ухарски приосанился, оглядел ружье, дунул в дуло, потряс, зацокал, зачмокал.
  -Не знаете вы еще молла Гасыма!
   И они двинулись в глубь степи, серой, солончаковой, поросшей там-тут полынью, колючками. Почуяв людей, золотой молнией сверкнули и исчезли вдали джейраны.
  -Молла, стреляй! Стреляй же!
   Молчит молла, размышляет о чем-то.
  -На джейранов у дяди рука не поднимается, - отвечает за дядю Заки.
   Вспорхнули куропатки, взлетели турачи.
  -Стреляй, Гасым-киши! Что же ты?!
   Молчит Гасым-киши, все еще обдумывает что-то.
  -Для дяди это так, мелочь, - выручает Заки. - Вот если бы крупная птица попалась...
   Над головой вытянулась лента диких гусей, а вслед за нею - журавлиный клин, озаренный светом заката.
   Наводит молла на них дуло ружья, но не стреляет, не то долго прицеливается, не то снова думу думает.
  -Да что же ты, шахов лентяй, не стреляешь?! - рвет и мечет овчу Аташ. - Сколько дичи кругом пропадает! Чтоб руки мои отсохли, когда ружье тебе отдал! А что же ты, Дурсун?! Хоть ты бы не глазел по сторонам!
  -Всякое дело надо довести до конца, - говорит Дурсун. - Я этого старого брехуна знаю. Стоит мне подбить дичь, как он заявит, что это его работа. Нет уж, я подожду, посмотрю, сколько молла настреляет... Ала, молла Гасым, ты сегодня рот откроешь или нет? Ни огня не открыва- ешь, ни рта.
  -Вы же дядю отвлекаете, прицеливаться не даете, - юлит Заки, выгораживая моллу, но со все возрастающим беспокойством что-то шепча старику.
   Молла Гасым не отвечает ни племяннику, ни охотникам. Он провожает долгим взглядом последнюю стаю птиц. Потом, растерянно заморгав, с недоумением заглядывает в дуло ружья, деловито осматривает приклад.
  -Я не прочь пострелять, уважаемые, - произносит он наконец. - Только откуда мне, молле, знать, куда пальцем надавить? Вы же не показали от зловредности.
   Вот тут-то все грохнулись с лошадей, схватившись за животы.
   До сумерек Аташ и Дурсун успели подстрелить только двух огарей. О джейранах нечего было и думать. Этим чутким созданиям стоит услышать один выстрел в степи, чтоб полосатой речкой утечь к горизонту.
   На берегу Куры разложили костер, и молла Гасым занялся кулинарией. Ощипав диких уток и тщательно посолив и наперчив их, он долго жарил их на огне. Голодные охотники с жадностью набро-сились на еду и, уписывая за обе щеки нежное птичье мясо, расхва-ливали кулинарные способности моллы.
  -Я много чего умею, - без излишней скромности молвил молла Гасым, - только вот денег своих никак не выманю у вашего хана.
   Дурсун и Шахпеленг переглянулись. Они знали, что деньги за молитву над покойным ученым ханша тайком от моллы отправила его жене.
   По-над берегом Куры шла гурьба чуханлинцев с охапками тутовых веток.
  -Мухи на запах крови слетаются, - пробормотал молла с набитым ртом. - Надо скорей загасить костер, а то свернут к нам на угощение.
   Его пристыдили, и он умолк.
   Чуханлинцы подошли и дружно поздоровались. Получив приглашение, сбросили свои зеленые охапки и, усевшись на них, мигом разделались с едой.
  -Вы за тутовыми листьями Куру переплываете? - спросил Дурсун.
  -По приказу хана насадили тутовый лес и на той, и на этой стороне. На своем берегу уже весь тутовник скормили шелкопрядам, а теперь приходится здесь срубать ветки, - отвечали те.
  -А потом переплывете?
  -Зачем плыть? Сейчас нашим помашем, и они пошлют лодку.
   Махать им не пришлось: прямо под откосом вынырнула лодка. Мальчишки, сидящие на веслах, приложив руки ко рту рупором, закричали:
  -Отец, вы тут?
   Взрослые сверху сбросили им в лодку ветви, и те повернули к противоположному берегу. По крутому спуску чуханлинцы спустились к реке. Там у них в воде были сети. Вынули несколько крупных рыбин. Сома тут же, брезгливо морщась, отпустили, а сальянцам подарили четыре крупных сазана.
  -Вот видишь, - сказал Аташ молле Гасыму, - что значит быть щедрым? Сколько отдашь - столько получишь, а то и больше.
  -Да, когда есть что отдавать, - сказал молла, и, выбрав самую крупную рыбу, добавил: - Это пай моллы.
  -Молла кашу увидел - о Коране позабыл, - рассмеялся Аташ. - Самую крупную рыбу следует в ханский дом отправить.
  -В ханском доме не нуждаются в такой мелочи, - успокоил Дурсун, - им все рыбаки каждый день свежую рыбу поставляют.
  -И зачем этим старикам столько всего? - ахнул молла. - Небось, гниет там.
  -Какое там гниет? Посчитай, сколько дворни у нас, а гостей? Иной раз на базаре на целую сотню людей еды покупать приходится.
  -А зачем ему столько шелкопрядов держать? Там у вас под навесом этих жирных червей - бр-р-р - больше, чем населения в Сальяне. Хан о них лучше заботится, чем о своих подданных.
  -Это что? Вот скоро улья поставим - пчеловодством займемся.
  -Ала, столько добра в ханском доме, а все не насытитесь?!
  -Ну, ты - не напьешься никак, а мы - не насытимся, - спокойно ответил Дурсун. - Когда ты утолишь свою жажду по вину, мы - насы-тимся.
   Молла не обиделся, захохотал в ответ, принимаясь потрошить рыб.
   Всю ночь охотники провели в степи, на берегу Куры. Утром до полудня охотились. Когда солнце стало припекать, двинулись в обратный путь. Сбоку у седел были приторочены два десятка птиц. Пообещав молле поделиться с ним дичью, заставили его выбросить протухшую рыбу. Вдруг вдали показался вздымавший пыль всадник. Это был вестовой от хана, который сообщил, что Гасан-хан получил какие-то вести из Баку и требует Дурсуна к себе.
   " "
  
   "
  
   У Гасан-хана сидели уже кази и сотник Кянан.
  -Вот, Дурсун, почитай, что пишет Мухаммед Гусейн-бек.
   Дурсун принял из рук хана письмо и прочитал. Бакинский султан сообщал, что русские переправились через реку Сулак, захватили, разорили и сожгли город Утемиш, а султана Махмуда, оказавшего им сопротивление, казнили. Осадили Дербенд. Имамкули-бек вынужден был сдать крепость, преподнеся царю Петру ключи. Русские захватили также и Мускур, и Дедели, все начисто разорили, оставив только каменный дом Гаджи Давуда, в котором они разместили свой гарни-зон. Бакинский султан далее сообщал, что Петр послал вооруженные корабли на Баку, и просил немедленно идти на помощь.
   В тот же день пришло письмо от карабахского хана, предлагав-шего выступить вместе против Давуда и Сурхая, которые бежали от русского войска, побросав награбленное у населения добро.
  -В Дербенде больше двухсот пушек! - негодовал Гасан-хан. - Сдаться без единого выстрела - какой позор!
  -Ну, старик, - ликовала Кабулы-ханум, - пришел наш час: урус своими ногами идет к нам. Аллах направил их сюда, чтобы мы успели отомстить за наших детей, убитых русскими бандитами! Ты поедешь к ним и пригласишь этого Петруса к нам в гости, а уж я его на тот свет сама отправлю!
  -Совсем голову потеряла от горя и старости! - покачал головой хан. - Так и побежит к тебе в гости царь Петрус. Делать ему больше нечего!
   И он стал готовиться в поход на помощь Мухаммед Гусейн-беку бакинскому.
   Однако Кабулы-ханум не отказалась от своего плана.
  -Пусть старик размахивает саблей под стенами Бакы, молодечество показывает. А у меня с русскими свой счет. И никто мне не помешает!
   Она разодела Шахпеленга по-хански, посадила его и нескольких слуг в рыбацкую шхуну, полную даров для русского императора, велела ехать в Бакинскую бухту, передать русским дары сальянского хана и пригласить от его имени в гости.
   На парусной шхуне поплыли на север. Попутная моряна раздула парус.
   Обогнув Шихову косу, вошли в Бакинскую бухту, куда с противоположной стороны входил крупный парусный корабль под русским флагом. Сальянцы видели, как матросы убрали паруса, как спустили на воду шлюпку с несколькими моряками и как шлюпка отчалила от корабля к берегу, к бакинской крепости. Из восточных ворот крепости вышли несколько человек, поговорили с непрошеными гостями, забрали у них что-то белое, снова ушли в крепость, закрыв за собой ворота. Сальянцы на своей шхуне приблизились к русскому кораблю, и Шахпеленг закричал по-русски, что они привезли дары для русского царя от сальянского хана. Матросы их подняли на корабль. Сальянцы со спокойным достоинством разглядывали русских моряков с их странной одеждой. На корабле был свой переводчик по имени Толмач Расул. Этот Расул порасспросил их как следует и перевел слова офицера, что его величество император находится в Дербенде. За дары поблагодарили. Сальянцы стали просить офицера, чтобы сам с людьми пожаловал в Сальян, на что ответили, что господин Лунин сам ответит на приглашение по возвращении на судно. Офицер стал в трубу смотреть на берег, а матросы разговорились с гостями.
  -А хорошо бы пожаловать к хану в гости, - проговорил рыжий в веснушках матрос. - У басурман, говорят, зело вкусные блюда.
   Веселый матрос этот оказался добряком, все время вертелся около гостей и называл Шахпеленга "Ханенком".
   Наконец, шлюпка с русскими офицерами вернулась. Лейтенант Лунин был вне себя от гнева, ругался и плевался.
  -Что за двуликий султан! Сам отписал государю в Дербант, дабы взяли под покровительство ханство Бакинское, поелику им от шаха и вора Давудки живота нет. Теперь не токмо от царской милости отказывает-ся, ни единого солдата русского в гарнизон не принимает!
   И Лунин вдруг - к великому изумлению Шахпеленга - сорвал с головы белые вьющиеся волосы и хлоп их о палубу. А к макушке его прилипли жиденькие русые волосы.
  -Ваше благородие, не бакенский хан, так сальянский! - обратился к Лунину лупоглазый офицер. - Гасан-хан сальянский государю благо-волит и дары шлет. Приглашает погостить его величество и знать высокую. За отсутствием государя приняли бы Вы ихнее приглашение... Вот и внучок ханский!
   У Лунина настроение улучшилось. Он дары принял, потрепал мальчика по плечу и разрешил группе матросов и офицеров во главе с лупоглазым отправиться в Сальян. В залог оставил Шахпеленга. Два с половиной десятка русских воинов уселись в шлюпки и отчалили, увезя с собой тревожно поглядывающих на Шахпеленга слуг Кабулы-ханум.
   Толмач Расул накормил Шахпеленга, они разговорились. Расул был лезгинским купцом, несколько лет назад люди Давуда напали в его отсутствие на его дом, вырезали всю семью, ограбили. Скоро и сам он чуть было в плен к разбойникам не попал. Бежал, нанялся переводчиком к русским. "Это Азраил, а не человек,"- говорил он о своем кровном враге. Шахпеленг рассказал ему о взятии и разгроме Шемахинской крепости, лезгин сочувственно цокал языком.
   Мальчик понимал, что оставаться на корабле опасно, необходимо бежать. Ведь Лунин в конце концов догадается, что попал в ловушку. Поди тогда докажи, что ты не внук сальянской мстительницы! Кроме того, Шахпеленг нарушил наказ бабушки Салтанет: помогай всем людям в их добрых делах, но никогда не помогай никому в его злом умысле.
   Ночью Шахпеленг сделал попытку бежать и был пойман. Его заперли, а с рассветом посадили на цепь, по приказу Лунина, встревоженного долгим отсутствием своей команды. Тщетно ожидали до вечера. В темноте снялись с якоря и двинулись к сальянскому берегу. Под утро вошли в устье реки Куры, поднялись вверх по течению. На берег высадилась группа матросов, которая через полчаса вернулась с плененным турком, у которого выпытали: все русские воины отравлены ханшей и погребены в Ганлы-дере, сама ханша подняла на ноги весь город и увела в глубь страны, хан же отсутствовал, по словам невольника, уже давно его нет: гоняется по Ширвану за головорезом Давудом и его названым братом Сурхаем. Про Шахпеленга пленник добавил, что это никакой не ханский внук - дети хана убиты Степаном Разы полвека назад, - а переодетый слуга хана.
   Лунин рвал на себе волосы: так опростоволоситься! Главное - и мстить некому! Послал было группу матросов опустошить город, но те вернулись ни с чем: город действительно был пуст. Подожгли только ханский дом. Сальянца-пленника связали по рукам и ногам и сбросили в Куру. Шахпеленга же - "яко лжевнука ханши" допрашивали. Когда он заявил, что он не внук, но и не слуга ханши, а вестник карабахского хана, им заинтересовались, решили не убивать, а везти его к самому государю.
   Корабль лег на обратный курс: на север, в Россию.
  
  
   К О Н Е Ц
  
   П Е Р В О Й Ч А С Т И .
  
  
  
  
  
  
  
   Ч А С Т Ь В Т О Р А Я.
  
  
   В Дербенде царя не застали: он отбыл в Астрахань. Встретили Лунина в Дербенде очень плохо, он узнал в русском гарнизоне, что бакинский хан обещал помощь дербентцам, потому-то они и стали вести себя дерзко. Мрачный Лунин двинулся в Астрахань.
   В Астрахани сошли на берег, отправились в Кремль, к генералу Матюшкину, у которого пребывал царь. У высокого здания остановились, через некоторое время Лунина впустили, а Шахпеленга, стоявшего со связанными руками, и стороживших его матросов задержали во дворе. Потом вышел какой-то солдат и велел другим двум солдатам посадить "басурманского чертяку" в подпол. Шахпеленга грубо схватили за плечо, потащили вниз и бросили в полутемный подвал, куда только из бокового отверстия наверху проникал слабый свет. На полу было настелено сено, и он присел. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел, что он не один, из темноты угла на него смотрели блестящие черные узкие глаза.
  -Ты кто? - спросил обладатель этих глаз.
  -Я Шахпеленг, а ты?
  -Муса.
   Они были почти одногодки, только Муса был крепче и выше Шахпеленга. Мальчики сразу подружились, разузнали все друг о друге. Муса был из ногайских татар, сирота. Он был посажен за то, что упустил хозяйскую лошадь на рынке. Зазевался, глазея на товары, глядь: уздечка в руке, а коня нет. Договорились при первой возможности вместе бежать или в Казань, куда хотел Муса, или в Азербайджан, куда рвался Шахпеленг.
   После некоторой душевной борьбы Шахпеленг объявил Мусе, что убежит прежде всего в Москву. Почему? Да потому что ему надо найти семью одного своего старого приятеля. А после он поедет на юг через Бухару. Ему нужно поступить в медресе - лучше в Тебризское, на худой конец - в Бухарское. Муса с сожалением заметил:
  -А жаль. Ты хороший парень, хорошо бы нам вместе быть.
   Шахпеленг скрыл от нового знакомого цель своего устремле-ния в Москву. Дело в том, что после праздника Новруза бабушка, прощаясь с ним, вынула не местной вышивки полный кисет и подала ему со словами: " Купец Никифыр просил, чтоб ты переслал это в Москву, его семье. Раз ты встречал русских купцов в Тебризе и Реште, они могут встретиться тебе и в Сальяне. Передашь через них этот кисет в Москву."
   Кисет был зашит, но наощупь можно было определить, что там были драгоценности. Теперь этот кисет был у мальчика за пазухой, и он решил собственноручно выполнить последнюю волю русского купца.
   Через несколько дней Шахпеленга вывели из подвала, заставили умыться и расчесать волосы, папаху велели держать в руке, потом повели в дом. В просторной комнате было с десяток человек, которые смотрели то сердито на маленького пленника, то с почтением на высокого круглоглазого мужчину, сидящего за столом. Один из людей шепнул Шахпеленгу:
  -Поклонись его величеству!
   И он понял, что это сам царь Петр Алексеевич, о котором столько интересного рассказывали матросы на корабле. Шахпеленг с интересом разглядывал этого странного человека, о встрече с которым мечтал еще в Шемахе, когда купец Никифор похвалялся царем-кузнецом, царем-кораблестроителем, царем-воином и царем-путешественником.
  -Ему, ваше величество, и толмач не надобен. Зело хорошо владеет русским.
  -Ну, - сердито молвил царь, - будешь говорить, турчонок, али в пытошную вести?
  -Спроси, государ-батюшка, его величество цар, Шахпеленг висе скажит! - живо затараторил мальчик, вызвав улыбки окружающих.
  -Давно ли русскому языку обучен? - потеплев лицом, но не голосом, спросил самодержец.
   Шахпеленг объяснил: пятнадцать дней у русских купцов в Шемахе, две недели у русского торговца в Тебризе, еще столько дней у матросов, да еще дня четыре у арестанта Мусы. Царь велел все рассказать. Внимательно, только иногда прерывая вопросами, Петр Великий выслушал мальчика, особенно интересуясь целями правителей прибрежных ханств, их отношением к особе русского царя и к "персидскому владыке". Повыспросил все новости о принце Тахмаспе, удовлетворенно хмыкнул, почувствовав презрение мальчишки к "молодому царевичу". Меньше всего интересовала русского царя Кабулы-ханум, что окончательно успокоило Шахпеленга.
  -Хочешь быть моим подданным? - прямо спросил царь у мальчишки, подмигнув кому-то из приближенных.
   Шахпеленг замялся. Осторожно подбирая слова, сказал, что ему надо в Москву ехать, повидать семью купца Никифора.
  -Чего ради? - спросил царь.
   Интересно, не отберет купеческое добро русский царь? Тахмасп на лошадь позарился, а этот? Нет, не похож на Тахмаспа. Шахпеленг честно рассказал о предсмертной просьбе купца и показал кисет. Царь с удивлением разглядел зашитый кисет, спро-сил: что там и сколько. Он был поражен, когда Шахпеленг ответил, что не знает.
  -Вот чему у турчонка поучиться бы! - с хохотом сказал царь, возвра-щая кисет.
   Он обернулся к толстому, маленького роста человеку в парике:
  -Березин! Отвезешь недоросля в Москву, дабы наказ купеческий выполнил, а там устроишь в школу навигацкую, сам и воспитанием его займешься. Зело умен турчонок - пригодится. Персию захватим - управителем станет! Ай да турчонок! - и царь подмигнул Шахпе-ленгу.
  -Государ-его величество, - взволнованно начал Шахпеленг.
  -Не "его", а "ваше величество", - поправил его Березин.
   Шахпеленг, поправившись, стал просить, чтобы взяли с ним и Мусу. Царь выслушал его и велел Березину взять с собой и "татар-чонка-ногайца".
   " "
  
   "
  
   На следующее пригожее утро Даниил Иванович Березин и его новоиспеченные питомцы на корабле отправились вверх по Волге.
  -Вот, мусурмане, цените милость государя, - сказал граф Березин, всходя на трап, - в самой белокаменной будете учиться! А Москва - всем городам мать! Кто в Москве не бывал, красоты не видал. Москва - не город, а целый мир.
   Шахпеленг был задет словами "Москва - целый мир". А остальные города и села?
  -Тебриз - самий красивый! Красота! Половина мир, - выпалил он. - Карабах - красивый! Красота! Половина мир.
   Граф оказался человеком добродушным, словоохотливым. Он не обиделся на слова Шахпеленга, потрепал мальчишку по плечу, снисходительно сказал:
  -Всяк кулик свое болото хвалит.
   Граф и на следующий день, стоя на палубе, у правого борта, продолжал расписывать красоту, девственность и неприступность Москвы.
   Шахпеленг в ответ рассказал графу о неприступной нахичеванской крепости Алиндже и по-настоящему девственной бакинской Гыз-галасы, то есть Девичьей башне. Заинтересованные его рассказом, подошли и стали полукругом несколько любопытных матросов. У борта корабля стоял паренек в долгополой одежде, напоминающей рясы албанских монахов, и часто подносил к носу полураскрытый бутон розы, с наслаждением вдыхая аромат. Шахпеленг заметил, что и этот "монах" оставил свое занятие и устремил на него свои внимательные, необыкновенно живые и ясные глаза.
   Хотя Шахпеленг с трудом подбирал слова и проглатывал их окончания, слушатели смотрели на него без тени улыбки. Наши корчились бы от смеха, подумал Шахпеленг, стараясь красочнее передать суть известных ему легенд. По одной легенде, один старый хан заточил в башню молодую девушку невиданной красоты, которую вынуждал стать ему женой. Но девушка отвергала ханские домогания, так как любила другого. Ее любимый прорвался в башню, убил жестокого хана и побежал вверх, осматривая каждый этаж в поисках девушки. А та приняла его шаги за ханские, взбежала на самый верх башни и бросилась оттуда в волны моря. В память о ней башню назвали Девичьей. Вторая легенда связывает эту башню с именем дочери восьмого имама Резы. Окюма-ханум с племянником Эйбатом, называвшим тетю "Биби", бежала в Баку, спасаясь от врагов отца, и нашла приют недалеко от крепости, на Шиховой косе. Построила дом, завела слуг. Но как-то повстречал ее бакинский хан. Ослепленный красотой иноземки, он посватался к ней и получил отказ. Тогда хан умыкнул ее, заточил в башню. В ту же ночь, несмотря на шторм, Эйбат поплыл по морю к башне. Биби знала, что Эйбат ищет ее. Она схватила факел со стены, выбежала на верх башни. При свете молнии она увидела, как волны бросают Эйбата на камни, подхватывают и снова швыряют. Биби сложила руки и камнем рухнула вниз. Их похоронили рядом, на Шиховой косе, а потом построили мечеть, который называют Биби-Эйбат.
   Когда Шахпеленг кончил рассказ, Березин похвалил его, сладко зевнул и удалился "почивать". Матросы разошлись по своим делам. Остался только паренек в долгополой одежде. Он ничего не говорил, только со снисходительным любопытством разглядывал мальчишек. Тогда и Муса решил забавлять публику ногайскими сказками. Сказка о Шахаржан, дочери бедняка, которая мудростью завоевала любовь хана Асылбека и стала его женой, наверно, была интересна, но слишком сухо излагал ее Муса.
   "Монах", терпеливо дослушав сказку, достал из своей котомки каравай хлеба и, разделив на три части, угостил мальчиков. Они подружились и потом всю дорогу не отходили друг от друга ни на шаг, хотя "монах" лет на пять обогнал их в возрасте. Еще через несколько дней приятели знали друг о друге всю подноготную. "Монаха" звали Василием Тредиаковским, он был сыном священника и должен был нести службу в церкви. Но юношу привлекал мир знаний и путешествий. И он бежал из Астрахани, стремясь попасть в Москву и поступить там в академию. Василий живо расспрашивал Шахпеленга о "магометанских науках", о Тебризском и Ардебильском медресе. Он хорошо знал историю своей родины, живо рассказывал удивительные предания, связанные с местами, через которые они проплывали. По-казал утес Степана Разина и предположительно то место, где была утоплена "персидская царевна". Взволнованный Шахпеленг поведал Василию, как через полвека была отомщена "персидская царевна". Действий Кабулы-ханум русский священник не одобрил.
  -Слаба духом, - заметил он, - невинных душ по слабости загубила.
   Долгая дорога сблизила подростков и юношу так, что Василий взялся обучать их русской грамматике. Он объяснял окончания слов, правила произношения. Целые дни они проводили в устных упражнениях, что было весьма одобрено графом Березиным. Как-то граф застал Василия за чтением собственных стихов. Василий, заметив Березина, густо покраснел, опустил глаза.
   -Канат рвется,
   Якорь бьется,
   Знать, кораблик понесется, -
  повторил Березин, покачивая головой. - Добрые стихи! Кто же сей стихоплет?
   Шахпеленг с насмешкой смотрел на поэта и его поклонника. Не слыхали они настоящих стихов! "Канат рвется, якорь бьется, знать, кораблик понесется!" Ха-ха! Да разве это стихи?
   Но он предпочел не обижать своего товарища, который и сам смущался своих строк.
   В Казани Муса из кожи вон лез, чтобы соблазнить своих при- ятелей побегом, но те на соблазн не поддались: оба были одержимы желанием попасть в Москву. Граф Березин пообещал содействовать поступлению Тредиаковского в Славяно-греко-латинскую академию. Так что судьба Василия теперь была определена.
   В Москву приехали, когда первый снег выпал. И поэтому Москва вначале показалась, если и не белокаменной, то белой.
   Остановились у двухэтажного дома. Березин глубоко вздохнул, перекрестился, потом, отерев лицо платком не то от снега, не то от слез, проникновенно сказал:
  -Дорога матушка Москва: за золото не купишь, силой не одолеешь.
   Шахпеленг шепнул Мусе, что "дадйа Данила Ваныч" похож на "наших нахичеванцев": те тоже расхваливают каждую кочку на земле, рассказывая о них целые истории. Муса недовольно отвернулся. Он предпочел бы всем красотам Москвы Казань.
   Березин жил в доме со старшим братом, Степаном Ивановичем. Оба были вдовцы. Но у младшего Березина сын учился за границей, а дочь была замужем в Петербурге, а старший лишился обоих сыновей, погибших в Полтавском сражении. Старик с тех пор редко выходил из своей комнаты. А если выходил, то начинал ругать новые царские порядки, к большому неудовольствию младшего брата. Мальчиков старик встретил неприветливо, проворчал, что они-де учиться не будут и вызовут гнев "сего необузданного Петра Романова".
  -Будут учиться, - уверенно отвечал Даниил Иванович. - Сытое брюхо к учению глухо, а сии отроки - оба сироты, нужду повидали, горя похлебали... Хотя Шахушка и ханских кровей, а токмо и он лиха натерпелся.
  -А вы, батюшки мои, - сердито поучал Степан Иванович ребят, - проявите усердие, понеже сироткам зело грамота нужна. Кто грамоте горазд, тому не пропасть. Меньше спите - науки учите. Корень ученья горек, да плод его сладок.
   На другое утро мальчикам купили теплой одежды. Потом Березин с Шахпеленгом и Мусой поехал в дом купца Никифора. Купчиха, узнав, в чем дело, расплакалась, запричитала, едва успокоили. Ее сын Федор оказался подростком, года на два старше Шахпеленга, и учился в той же школе, куда собирались определить мальчиков. Они быстро подружились, особенно после того как хозяева услышали рассказ гостя о последних днях отца.
   Шахпеленг подал купчихе кисет ее мужа. Со слезами на глазах, сдерживая рыдания, женщина распорола шов и высыпала на стол несколько драгоценных камней, медальон и золотой крест. Граф тщетно пытался успокоить купчиху, потом догадался спросить о причине ее тревоги.
  -С Феденькой беда, - всхлипнула та.
  -Матушка! - с досадой оборвал ее сын.
  -Нет, скажу! Его преследуют, а кто - не знаем.
   Оказывается, уже несколько дней всюду за Федором крадучись ходят по пятам двое незнакомых ему людей, явно выслеживая его.
  -Ко мне не подходят, не обижают! Значит, и горевать не об чем, - уверял Федор. - А коли полезут, получат во!
   И он показал увесистый кулак. Надо сказать, что у Федора, не по годам рослого, костистого и крепкого, кулак что надо. Ударом такого кулака быка можно свалить. Чего это женщина так всполошилась? На всякий случай Шахпеленг и Муса уверили, что они при первой угрозе придут на помощь Федору. Их слова немного успокоили мать Федора.
   Прямо из купеческого дома повезли мальчиков в школу математических и навигацких наук. Приняли их в первое отделение, называемое "элементарной школой". Федор учился во втором отделении, "цифирной" школе. Он объяснил ребятам, что только окончив два первых отделения, можно попасть в третье - в навигацкую или морскую школу. В первых двух отделениях учились "разночинцы", т.е. дети духовенства и купечества, а до третьего отделения дотягивали дворянские отпрыски. Шахпеленг и Муса были немало удивлены, увидев среди двенадцати-тринадцатилетних ребят двадцатилетнего верзилу. Федя с хихиканьем пояснил им, что этот "дылда" пошел венчаться, но там, в церкви, выяснилось, что он грамоте не обучен, а так как по царскому указу дворянских сынков запрещено венчать до окончания хотя бы двух отделений школы, то его с позором великим "поперли из-под венца" в школу. Еще Федя предостерег их: сидеть во время занятий смирно, так как в каждом классе по солдату с хлыстом сидит для "унятия крика и бесчинства". Мальчики встревожились, но решили, что их хлыст солдатский минует. Тем более, что с первого же дня со всей серьезностью взялись за учебу. Однако Шахпеленг спустя неделю сам испортил все дело. На уроке грамматики учитель задал ему вопрос: какая школа более прогрессивная - русская или персидская. Шахпеленг живо ответил:
  -Конечно, русская школа передовая. Сальянский учитель бил учеников руками, а русский - хлыстом!
   Эти слова рассмешили учащихся, но привели в бешенство учителя, который кивком головы побудил пробудившегося от дремоты солдата к действию. И загулял солдатский хлыст по шахпеленговой спине, вызвав в мальчике горькую обиду и оскорбив до глубины души. Оттолкнув солдата, он выскочил за дверь. Одноклассники засвистели и заулюлюкали ему вслед:
  -Побежал наш пан, подоткнув кафтан!
   На улице Шахпеленга догнал Муса. Молча пристроился рядом, и пошли разгуливать по московским улицам: Кремля, Китай-города, Белого и Земляного городков. Все эти места ими исхожены в первую же неделю, когда их не выпускали без сопровождения дворника Гаврилы. Мальчики только в первые дни удивлялись обилию дерева в Москве: дома - деревянные, улицы пересечены решетками, под ногами - бревенчатые мостовые. Сколько досок зря гниет! Видно, богата Русь лесами, вот и валят себе под ноги ценные деревья.
   Муса снова стал подговаривать друга на побег. Но Шахпеленг колебался: ели хлеб доброго Березина, а теперь подвести его? Нет, надо потерпеть и доучиться. Всего три года. Только надо солдату отомстить.
   Сзади окликнули:
  -Отчего, Шахушка, не в духе?
   А это, оказывается, Василий, который, устроившись в академию, перебрался из дома Березина к своим однокашникам и уже неделю не показывался. Обрадовались друг другу. Шахпеленг рассказал про инцидент в школе.
  -Не надо искать отмщения, - стал ласково отговаривать Василий. - Добро не всегда вызывает добро, но зло всегда вызывает зло. Солдат, к тому же, человек подневольный, он исполняет повеление учителя.
   По признанию Василия, он и сам был разочарован академией. От родного отца он получал больше знаний, чем от служителей академии. Стоило ли огород городить и убегать из Астрахани?
  -Дотерплю до лета, и там меня поминай как звали, - заявил юноша. - А пока убегать нельзя: во-первых, зима на носу, во-вторых, совестно подводить поручителя своего, Даниила Ивановича.
   Прощаясь, Василий предложил ребятам готовить их по грамматике, обещался два раза в неделю приходить к ним вечером заниматься.
   Вечером оба старика ругали мальчиков за побег на чем свет стоит.
  -Все убегают, - оправдывались те. - Каждый день на уроке только полкласса сидит.
   Но Даниил Иванович накричал, что если все дураки, то пусть они будут умны, так как ему, старику, за них перед самим государем отвечать. Назавтра Березин-младший отправился в школу "навести порядок", т.е. отругать начальство школы и учителей за плохую посещаемость учеников. Оказывается, Березин по царскому поручению инспектировал московские школы. Ему подали список злостно уклоняющихся от учебы дворянских отпрысков, родителей которых Березин стал вызывать прямо к себе домой, где вначале обругивал последними словами, а потом угощал обедом.
   И все же Шахпеленг невольно был отомщен. Наслушавшись советов Василия, он решил действовать добром, т.е. расположить к себе солдата. Подошел к нему во время перемены, когда тот сонно посапывал себе, и, придав голосу побольше приветливости, позвал:
  -Дядя, ай дядя!
  -Га? - спросонья гаркнул тот.
  -Как тебя зовут?
   От удивления солдат раскрыл глаза, похлопал ими, широко улыбнувшись, сладко потянулся и смачно зевнул. Тут у него челюсть от широты зевка и выворотило. На глазах у учащихся бедолага крутит головой, давит руками на скулу, чтоб вернуть ей прежнее положение, но ничего не получается. Лицо перекосило, пасть разинута и свернута набок.
   Озорники-пацаны окружили его и давай выкрикивать своему ненавистному палачу стишки:
   Кривой рот, кривой рот,
   я твой рот наоборот!
   Шахпеленг был растерян. В таком идиотском положении он оказался впервые. И ему ненавистен бал солдат, чьи руки так безжалостно стегали его. Но сам он много изменился с тех пор, как жестоко расправился с Дырбышалы, сбросив его в ежевичные заросли. У солдата по перекошенному лицу текли бессильные слезы, вызывая жалость и стыд в душе мальчишки. Не обращая внимания на улюлюканье всей озорной компании, Шахпеленг двумя руками взялся за подбородок солдата, стал осторожно массажировать. Это как будто успокоило несчастного, который попытался зашевелить челюстью.
  -Ишо, ишо! - подбадривал Шахпеленг вояку.
   И на тебе: двигал-двигал бедолага челюстью, вдруг хрустнуло громко и - нижняя скула обрела свое положенное место.
  -Ура-а! - заорала вся школьная шпана.
   Солдат, забыв о хлысте, растерянно щупал свой подбородок. Слезы сразу высохли на глазах. На радостях сообщил Шахпеленгу:
  -Матвей я, Матвейкой зовуть.
   Тут весь класс пришел в экстаз. Чертиком завертелись вокруг спасенного, запели:
   -Танцуй, Матвей,
   Не жалей лаптей!
   Лапти порвутся -
   Новые найдутся.
   Василий был действительно прав. Солдат оказался простоватым беззлобным малым, на шутки ничуть не злился. А как только в класс вошел учитель, он тут же выпрямился, сложил руки, посуровел и сидел с обычным недоступным лицом. То и дело школьники оглядывались на Матвея, озорно подмигивали, хихика-ли, хотя на лице солдата ни один мускул не дрогнул.
   Через полгода за успехи в учебе Шахпеленг и Муса были переведены в "цифирную" школу и оказались в одном классе с Федором. Мальчики и здесь стали преуспевать. К их удивлению, Федор учился спустя рукава. Он объяснил друзьям, что не собирается ни в моряки, ни в инженеры. А чтобы купцом стать, так и первого отделения хватило бы, просто он ходит в школу из любви к матери, которая на том настаивает. Учил он только математику и географию.
   Перед рождеством пронесся слух, что на экзамены пожалует сам император. Слухи то затихали, то усиливались. Рассказывали про царя всякие небылицы. Говорили, что сам экзамены принимает и наказывает нерадивых учеников палкой, что от страха перед отцом покойный царевич Алексей даже прострелил в свое время руку, чтобы не сдавать экзамен по черчению.
   Шахпеленг восхищался Петром I, выпытывал у старших все, что те знали о царе: как он армию создавал, флот сколачивал, бревна таскал, в кузне молотом стучал, под Полтавой шведов бил... Ну, точно пророк Сулейман, которого христиане Соломоном называют. Сулейман был богатым и мудрым царем, все ремесла знал и даже корзины плел.
   Мальчики очень волновались, боялись провалить экзамен, хотя им очень помогал Василий. Ведь именно они - "птенцы гнезда Петрова".
  -Ответите с Божьей помощью, - успокаивал Даниил Иванович. - Вам в жизни повезло. Можно сказать: бога за бороду поймали...
   Долго пришлось ждать императора, уж и не чаяли дождаться.
   Но в конце зимы все же грянуло событие: царь посетил школу математических и навигацких наук, приведя начальство школы в неописуемый ужас. Государю подсунули было лучших учеников, надеясь на их сметливость и помощь. Но император, слегка похвалив тех, потребовал списки учащихся, подсчитал, что из 96 учеников 56 на-ходятся в бегах, пришел в ярость, раскричался на директора прямо при учениках. Тот затрясся, залепетал: он де обращался с жалобой на дворянских деток к самому Березину, но тот вместо наказания их только кормит-поит родителей сих отпрысков. Царь вытолкал директора в двери, сам вскочил в карету с воплем:
  -К Березину!
   Шахпеленг и Муса выскочили следом и ну бежать за каретой. Ворвались в березинский дом вслед за царем. На зычный царский крик сбежались в залу все обитатели дома, кроме Степана Ивановича. Березин-младший повалился от страха в ноги государю со всхлипом "ваше императорское величество"...
  -Дубину мне! - вскричал император.
  -Посох мой несите! - крикнул со слезами Березин.
   Лакей побежал к двери, от растерянности запутался в занавеси, стукнулся головой о косяк двери и растянулся на полу. Тут повариха выскочила из смежной двери и протянула хозяйский посох Даниилу Ивановичу. Березин на коленях же принял свой посох и подал царской особе. Царь принялся дубасить Березина по спине. Шахпеленг и Муса, спрятавшись за занавесью, все видели. Не удержался Шахпеленг, так ему было жаль старика, выскочил из укрытия и закричал не своим голосом:
  -Государь-батюшка! Ваше величество! Не надо бить Данила Иваныч! Он старый, умрет! Бей меня за него! Моя спина молодая, крепкая!
   Посох так и замер в государевой руке.
   Тут, воспользовавшись паузой, подскочил к царю один носатый, в белом, пышном, до самого пупа, парике, шепчет что-то непонятное, только и слышно: "мин херц, мин херц"... Успокоился царь, бросил посох.
  -Добро, турчонок, - говорит, - зело храбр. Люблю!.. А ты, Березин, угощай государя, яко дворян угощал, вредил государству моему!
   Березин от радости так и подскочил на месте - откуда прыть взялась - кинулся распоряжаться.
   Через час с небольшим в березинский дом уже понабилось множество знатных людей. Пошел пир горой.
   Спрятавшись за портьерой, Шахпеленг слушал, как царь журил Березина:
  -Я знаю, что и я подвержен погрешностям и часто ошибаюсь, и не буду на того сердиться, кто захочет меня в таких случаях остерегать и пока- зывать мне мои ошибки... Но токмо ты, Березин, не смей безобразни-чать!
   Граф в ответ слезно клялся все огрехи в школьном деле испра- вить. Царь был доволен ответом, но до конца пира досидеть не мог. У его величества было недомогание, и он оставил пиршество, запретив пирующим провожать себя. Один только носатый, что в парике до пупа, сопровождал монарха, да Березин с мальчишками осмелился выйти к воротам.
  -Плох, плох стал сердешный Петр Лексеич, - грустно сказал Березин, кряхтя и потирая свои синяки. - А как, бывало, в разгул пускался... Помнится, лет двадцать назад...
   Но гости тут выскочили, осмелев, на крыльцо, обняли Березина и потащили в дом: отпраздновать событие.
   " "
  
   "
   Шахпеленг с Мусой брели по улице к Москве-реке, обмени- ваясь впечатлениями о царе.
  -Вот это царь! Настоящий пророк Сулейман! - восторгался Шахпеленг, блестя глазами. - Был бы у нас такой азербайджанский правитель, объединил бы все ханства, тогда никто бы нам не был страшен! Был у нас когда-то шах Исмаил - был Азербайджан. А теперь - не поймешь что.
  -У нас тоже было Казанское ханство, Астраханское... Все русские завое-вали. Как завоевали Хаштархан, так все по-своему назвали: Хаштархан стал Астрахань, река Эдиль - Волга. А ногайцев с тех пор во всем хан- стве стало в три раза меньше...
   Муса не успел докончить. В это время сзади раздались крики: "Держи вора! Держи вора!" Оглянулись назад и увидели преследуемого толпой пацана, который несся вперед, прижимая к груди какой-то сверток. Ребята кинулись ему наперерез. Муса попытался вырвать сверток, но куда там! Мальчишка ткнул этим свертком прямо в лицо ему, и он упал, обливаясь кровью, но тут же вскочил. Вдвоем схватили отбивающегося, кусающегося воришку, потащили к первым же воротам, впихнулись в калитку. Замерев, слушали топот и крики пробегающих преследователей. Но пронесло. У Мусы по щеке текла кровь. Шахпеленг посмотрел на своего друга и на воришку, прижимающего к груди сверток с выглядывающим кончиком ножа. Не размахиваясь, ударил его по лицу, и он тут же упал без памяти, выронив сверток. Муса тут же подобрал этот сверток с ножом и сунул себе за пазуху. Шахпеленг стал снегом осторожно вытирать окровавленное лицо Мусы. Ранка была совсем маленькая, но, видно, глубокая. Снег все окрашивался в красный цвет. Взлаяла вдруг дворовая собака, на лай выбежал какой-то мужик, схватил деревянную лопату и набросился на ребят:
  -Чаво надоть?!
   Шахпеленг с ходу соврал, что вот шутя поигрались, подрались, один щеку поранил, а другой в обморок упал. Тут воришка на снегу застонал, зашарил руками вокруг себя, ничего не найдя, кинулся на Шахпеленга с кулаками. В ответ Муса ему так съездил по башке, что он снова упал, стукнувшись о калитку.
  -Правильно, - заметил мужик, - умел воровать, умей и ответ держать. Впредь не дырявь людям рожу.
   Мальчики испуганно переглянулись: как он про воровство догадался?
  -Это мой друг, - слукавил Шахпеленг. - Он не воровал, он играл.
  -От нелегкая бусурман принесла. Геть отсель! - вдруг рассердился мужик, но размахнулся лопатой не на них, а на разошедшегося пса.
   Ребята подхватили воришку под руки и выскользнули из калитки. Тот молча повиновался, не пытаясь сопротивляться. По дороге вызнали его имя: Олег. Выудили сведения и про нож: не воровал он его, а взял в родительском доме, чтобы отомстить своему заклятому врагу, а какому именно - он ни за что не скажет. Одет был Олег так худо, прямо посинел от холода. Где его дом? А нигде! Теперь у него нет дома. И никого у него нет: полный сирота. Переглянулись мальчики нерешительно: сами из милости живут в доме Березина, а этого-то куда деть? Но и не бросать же его на произвол судьбы. Шахпеленг, сделав суровое лицо, предупредил: возьмут его в один дом, но если стянет что плохо лежит, пусть пеняет на себя. Привели Олега к дворнику Гавриле, упросили приютить несчастного. Одинокий Гаврила даже обрадовался Олегу, оставил у себя, взяв на себя и договор с хозяевами.
   Через несколько дней Олега узнать было трудно: раздобрел, расцвел как девчонка. Помогал Гавриле и двор убирать, и в комнате у него прибирал.
   Но скоро дворня донесла о новом нахлебнике самому хозяину, и разразился скандал. Шахпеленг и Муса услышали, как Березин устроил разнос Гавриле, и кинулись ему на помощь.
  -Дядя Данила Иваныч, это Олег, он хороший мальчик! - кричал Шахпеленг.
  -Не знаю, не знаю!
  -Он сирота.
  -У меня, батюшки мои, не сиротский приют.
  -Возьмите меня слугой, - со слезами на глазах просил Олег, - ну хоть до лета. Сейчас мне некуда идти.
  -Разве что до лета, - сдался старик при виде слез. - Токмо по доброте сердешной. Будешь кухарке помогать, воду носить.
   Ребята, взвизгнув от радости, кинулись в дом, а Гаврила остался с огорченно разведенными руками: враз лишился помощника.
   Олег стал жить среди прислуги, и постепенно изменился. Среди прислуги он почему-то стал больше общаться с молодыми девчатами, и Муса предупредил его:
  -Бабник станешь - зубы выбью!
   На это Олег не нашелся что ответить, весь зарозовел, аж глаза слезами налились.
   Еще удивил он ребят, когда в баню пошли. Уперся: он де слуга и будет мыться потом, чтобы прибрать за ними. Муса вспылил, чтобы тот немедля лез в воду, а приберут баньку все вместе; он даже толкнул Олега, но тот поднял такой визг, что Шахпеленг едва успокоил обоих. Объяснил Мусе, что у них в Карабахе тоже не принято друг перед другом раздеваться, имеет же право человек стесняться!
   А буквально на следующий день к ним заглянул одноклассник Федор. Шахпеленг заметил, что Олег при виде Федора побледнел и с испугом выскользнул из комнаты. Шахпеленг не стал сообщать об этом Мусе и даже самого Олега допрашивать не стал. Но у него появились кое-какие сомнения насчет странностей Олега. Очень уж он напоминал ему повадками Алчичак. Уж не девчонка ли это, выряженная в мужскую одежу? Однако ему все это могло показаться. И он решил подозрения свои скрыть до поры до времени.
   " "
  
   "
  
   Однажды Даниил Иванович спешно посадил Шахпеленга с собой в карету.
  -Едем к его превосходительству Исмаил-бегу,послу вашего шаха. У него толмач захворал, а ты по-персидски кумекаешь.
   Но привез мальчика не к послу, а к уже знакомому генерал-майору Матюшкину. Тот спросил у мальчика, насколько он владеет персидским, и остался доволен, получив ответ, что говорит по-персидски лучше русского. Скоро прибыл персидский посол, которого Матюшкин вынуждал написать письмо к султану города Баку, Мухаммеду Гусейн-беку, дабы склонить султана сдать город русским.
  -Отпиши султану: будет де к ним майор Нечаев, коего посылают по великого государя императора указу, чтоб принять город в защищение против бунтовщиков, и того ради уповаем, что султан не будет противиться его предприятию, но наипаче последует по нашему де Исмаил-бега совету.
   Шахпеленг, растерянный, взволнованный, перевел. Помрачневший посол молча откланялся, чтобы уйти. Но Матюшкин остановил его и посоветовал все точно исполнить, если хочет живым вернуться в Персию. Тот опустил голову, вышел. Березина с мальчиком отпустили до утра. Наутро Шахпеленга снова повезли к Матюшкину, который дал ему прочитать и перевести письмо персидского посла к бакинскому хану. Мальчик читал и, запинаясь от волнения, переводил.
  -Эй, персюк, - сказал генерал-майор, - твой посол дал приказ сдавать Баке, а тебе это не по нраву?!
  -Я не персюк, - взволнованно ответил Шахпеленг, - я - турок-азери. Посол Персии не может сдавать наш Бакы. Бакы - город Азербай- джана, а не Персии.
  -Смотри ты, - задумался Матюшкин. - Тем легче взять эту крепость, коли простой люд не считает ее персидской землей. А ты в таком разе станешь российским подданным. Гордись!
  
   " "
  
   "
  
   Вернулся Шахпеленг такой печальный, что Муса стал тормошить его, пока не развеселил. Шутя стали бороться и разорвали друг другу одежду: у Шахпеленга ворот треснул, а у Мусы подмышкой распоролось. Олег молча принес иглу с ниткой и стал чинить их одежду.
  -Не парень, а словно девка, - огорченно сказал следивший за ним Муса.
  -Я тоже сам себе шил, - заступился за Олега Шахпеленг. - Бабушка у меня старая, глаза у нее плохо видят... Хочу домой! К бабушке... Если царь Петр возьмет Бакы, что буду делать? Ем его хлеб, учусь в его школе, а тут война с моим народом... Нет, надо вернуться.
   Олег поднял голову, внимательно посмотрел на Шахпеленга.
  -Выучись сначала чему-нибудь, - тихо сказал он, покраснел, опустил голову.
  -К чему мне золотой тас, коли в него кровью харкать придется? - вскипел Шахпеленг.
  -Наши татары говорят: не та земля дорога, в которой золото добыл, а та, в которой родился, - заявил Муса. - Хочешь, Шах, я тоже поеду с тобой в Бакы?
  -Конечно, хочу! А как моя бабушка обрадуется гостям! Олег, давай и ты с нами.
  -Даниил Иванович не отпустит до каникул, - резонно заметил Олег. - Потерпи.
   " "
  
   "
  
   С приходом весны затосковал Шахпеленг пуще прежнего. Особенно невыносимо стало перед праздником Новруз. Куда бы ни шел он, чем бы ни занимался, перед глазами его оживали то зеленеющие склоны гор с желтеющими одуванчиками, алеющими маками и белеющими ромашками, то родное село с обычным запахом кизячного дыма, то ослица Анаш с восседающей на ней бабушкой Салтанет. Праздничные гулянья, игры ребят, состязания, прыжки в последний вторник через костры, взлетающие над селом факелы, брошенные в дома и дворы папахи, девичьи хороводы "Халай", сельский народный клоун Кеса, угощающая детвору черной халвой, жареной пшеницей и сушеными фруктами Азертадж. Выслеживающий ее, весь бледный от волнения и потерявший дар речи от страха перед девушкой Айдын. Скачущий на лихом карабахском скакуне Керим, в красной рубахе, лихо отбивает мяч, вызывая зависть парней и восхищение девчат. У Шахпеленга сердце заходилось при воспоминании обо всем этом.
   А тут еще по вечерам стали приходить к старикам Березиным несколько их приятелей. Они заставляли мальчика рассказывать легенды и сказки своего народа. "У нас старики молодым рассказывают, - думал Шахпеленг, - а у них все наоборот, пятеро пожилых сидят, сказки слушают." Зимой он рассказывал долгими вечерами дастан "Кероглу", а с приходом весны - то рассказывал анекдоты про моллу Насреддина, то вспоминал смешные истории из жизни своего села. В последнее время часто останавливался, тоскуя глазами, обращенными куда-то поверх голов. Однажды не выдержал, запросился домой прямо при гостях.
  -Что, Шахушка, скучно жить Афонюшке на чужой сторонушке? - ласково попрекнул Даниил Иванович. - Потерпи ужо месяца два, а там с купцами снаряжу тя в путь.
   И старик попросил своего воспитанника рассказать гостям что-нибудь, ну, хотя бы историю о любви ширванского шаха и грузинской принцессы, которую Шахпеленг недавно на кухне дворовым рассказывал.
   Было это в давние времена. Как-то ширванский шах - молодой стройный красавец - поехал в Грузию. Недалеко от Тифлиса, на берегу Куры-реки шах остановился поохотиться на куропаток. Но только прицелился, как перед ним на возвышении появилась наездница необычайной красоты, в окружении слуг и служанок. Пораженный красотой девушки, шах впервые в жизни промахнулся, вызвав звонкий смех красавицы. Вспыхнул шах: над ним смеются?! Поднял ружье и, не целясь, выстрелил в стаю пролетающих в вышине журавлей. С предсмертным криком упала подбитая птица к ногам грузинской принцессы. Затуманились ее глаза от жалости, молвила: " То не журавушку подбил ты, джигит, а сердце мое! " " Я не знал, что способен пронзить сердце луноликой красавицы, - ответил шах. - А мое сердце пронжено стрелами твоих ресниц. " Ускакала всадница, а шах послал сватов к грузинскому царю, но тот отказался выдавать сестру за мусульманина. Шах не унимался, и второй и третий раз послал сватов. А в четвертый раз поехал шах сам в Грузию. Увидел грузинский царь, что любовь двоих сильнее его одного, отдал сестру. Привез шах царевну в Баку и устроил пышную свадьбу. Однако не суждено было двум сердцам слиться в одно. Прямо во время пиршества пришла из Грузии весть о кончине царя. Страна осталась без правителя, а наследница-то - его сестра. Приказал шах музыкантам смолкнуть, пошел в комнату к неутешной своей невесте, обнял в первый и последний раз плачущую царевну и сказал, что готов предоставить ей свободу выбора. " Мой долг - вернуться на родину и заменить на троне своего брата, - сказала она. - Пойми и прости меня." Шах понимал ее. Со всеми почестями проводил он невесту, так и не ставшую ему женой, в Тифлис, и после поминок царских вернулся назад. С тех пор он запретил охоту на журавлей, и теперь в Ширване часто на свадьбах поют песни о журавлях.
  -А пошто они не женились-то? - удивился один из гостей. - Объеди-нили бы свои страны, токмо богаче стали бы.
  -И как бы назвали ту страну? "Грузия-Азербайджан"? - удивился Шахпеленг. - Так нельзя. Грузия - это Грузия, Азербайджан - это
  Азербайджан!
  -Нашему бы правителю поучиться у недоросля басурманского, - сказал, появляясь в дверях, Степан Иванович. - Грузия - это Грузия, Азирбижан - это Азирбижан. Не токмо правители, многие думают: весь мир - Расея, и усеивают русскими косточками чужеземные страны.
   И тут же снова скрылся в дверях.
  -А нет такой страны - Азебижан, - весело нарушил тишину молодой офицер. - Знаем токмо княжества, входящие в Персидскую империю, и шаха Махнута Гильзая.
  -Россия была триста лет под монголами, - вспыхнул Шахпеленг.
  -Никогда! - весело отозвался офицер. - Монголы никогда не владели нами, они разоряли нас, получали дань и убирались восвояси!
   Тут старшие заспорили друг с другом, а Шахпеленг, восполь-зовавшись этим, вышел из гостиной.
   Грустный, он прошел в комнату, сел у окна и запел песню из "Кероглу":
   О, в небе летящий клин журавлей,
   Мое племя родное на месте?
   Журавли, вы один другого белей.
   Мое племя родное на месте?
   Он услышал всхлип, с удивлением обернулся. А это вся челядь собралась у дверей.
   Баба Нюра подошла к Шахпеленгу, всхлипывая и утираясь, и вдруг прижала голову мальчика к животу:
  -Не пой, Шахушка, душу надрываешь, - попросила старуха.
  -Пой, Шахушка, пой, соловушка, - заговорили дворовые.
   Не слышали они настоящих карабахских певцов! Вот те - настоящие соловьи.
   " "
  
   "
  
   На следующий день в доме Березиных появились армяне. Это была армянская делегация из - будто бы - Баку, она состояла из двоих взрослых, одного священника и одного мальчика, в котором Шахпеленг узнал Ашота.
   Делегация эта должна была вначале встретиться с генералом Матюшкиным, а через него попытаться попасть на прием к самому царю.
   Армяне с дарами обратились к Березину, как к близкому к Матюшкину человеку, с просьбой свести их с знаменитым генералом. И тот им обещал.
   Шахпеленг, увидев Ашота, холодно смерил его взглядом и ушел в свою комнату, куда скоро привел Ашота Муса. Шахпеленг старательно отворачивался от своего бывшего дружка, вызвав недоумение Мусы. Улучив момент, когда Мусы не было в комнате, Ашот первым нарушил молчание.
  -Шах, я знаю, ты обижен на меня, - начал он оправдываться, - но я, клянусь отцом, хотел предупредить ваших...
  -И что, кошка чихнула - и ты раздумал?!
  -Это все Артюш...он не позволил.
   Тут вошел Муса и удивленно уставился на них.
  -Ты предал нас! - вспылил Шахпеленг.
  -Я не предатель! А ты ничего не понял! Почему мы должны лезть в дела старших? Почему я за них отвечать должен?
  -А ты в дела старших не лезешь? Тогда что ты делаешь здесь?!
  -Меня взяли с собой переводить. Отец велел ехать, поехал...Но ведь и ты здесь!
  -Я в плену! А ты здесь зачем?!
  -Они приехали просить государя Петра захватить Бакы, - вставил Муса. - Я сам слышал.
  -Я ни при чем... - упавшим голосом пробормотал Ашот. - Мы же можем дружить, несмотря ни на что!
  -После этого дружить?
   Шахпеленг в неистовстве выскочил из комнаты, хлопнув дверью.
   На следующий день армяне были приняты Матюшкиным, обласканы и с сопроводительным письмом генерала к царю засобирались в Петербург. Один из армян предложил другому устроить Ашота учиться, на что священник возражал, что, мол, нет на то согласия родителей мальчика. Тогда молодой армянин стал кипятиться: как это согласия нет? Мусульманский "шандыга" может учиться у христиан, а армянин - нет?! Ашот знал, что Шахпеленг владеет армянским, и теперь слышит, как его ругают, поэтому толкнул своего соплеменника и что-то шепнул ему. Но тот сплюнул и пробормотал потише:
  -Боялся я мусульманского ишака...
  -От ишака и шандыги слышу! - громко сказал Шахпеленг по-армянски. - Мы еще встретимся!
   Молодой армянин рванулся было к нему, но священник удержал его, сказав:
  -Не пришел еще наш час, сын мой!
   Тут Даниил Иванович, спускавшийся вниз по лестнице, уловил что-то неладное.
  -Но-но, не баловать! - строго оборвал он всех.
  
   " "
  
   "
  
   Наконец, наступили долгожданные каникулы, и Березин, скрепя сердце, отправил Шахпеленга с друзьями на родину. До Астрахани ехали в сопровождении Гаврилы. Там остановились в караван-сарае у индийского рынка. Гаврила ушел искать транспорт и попутчиков. Вернулся довольный: уже обо всем договорился, так что спозаранок - в путь.
   Поднялись чуть свет и поспешили на берег Волги, за которой занималась нежная розовая заря. И здесь, на реке, Шахпеленг увидел караван военных судов: десяток пакетботов, полтора десятка галиотов и столько же бус насчитал и попятился.
  -Ехать в Азербайджан на пакетботе?! - воскликнул он. - Ни за что!
  -Эк какая ты важная особа! - рассердился Гаврила. - Сам царь-батюшка наш не брезговат на оных итти...
  -Гаврила, пойми, не могу я на военном русском корабле в свою страну ехать.
   Гаврила в сердцах сплюнул и пошел искать другой транспорт. Олег напомнил Шахпеленгу, что ведь и приехал он в Россию на военном корабле. Шахпеленг возразил, что он был тогда пленным, а разве сам Олег поехал бы в свою Москву на вражеском корабле? Олег ответил, что Москву никогда и никто не захватит, тем более мусульмане. А удел слабых - подчиняться сильным.
  -Я сейчас выбью тебе зубы и скажу: я сильный - ты терпи!
   Муса стал их успокаивать и мирить. Олег быстро остыл.
  -Не обижайся, Шах, не я веду войну, а царь, - миролюбиво сказал он, покраснев и стыдливо опустив глаза.
   Муса, насмешливо оглядев его, подмигнул Шахпеленгу.
   К берегу пристала парусная рыбацкая шлюпка. Рыбаки что-то завозились с сетями. Один из них пригляделся к мальчикам и радостно закричал:
  -Шахпеленг, сынок!
  -Дядя Расул! А я тебя только по голосу узнал! Что за одежда у тебя?!
   Обняв Шахпеленга, лезгинский переводчик объяснил ему, что надерзил Матюшкину, и тот выгнал его с работы. Теперь вот к рыбакам пристроился, чтобы попасть на родину.
   Расул поговорил с рыбаками, и те за умеренную плату согласились взять на борт всех троих ребят. Едва дождались Гаврилы, наспех простились и отчалили.
   Каспий был необычайно тих. На зеленой глади только мертвая зыбь. Солнце припекало так, что рубахи рыбаков, в белых полосах от соли, прилипли к их спинам. У безымянного островка один из рыбаков не выдержал: сбросил свои лохмотья и сиганул за борт в чем мать родила. Вслед за ним - остальные.
  -Шах, Олег, давай сюда! - позвал Муса, вынырнув из воды.
   Олег сидел, отвернув красное, как бурак, лицо, не поднимая глаз.
  -Ты не хочешь купаться? - спросил Шахпеленг.
   Тот только мотнул головой, весь съежился.
  -Олег, не бойся, тут мелко! - орал Муса.
  -Оставь его, не хочет, - махнул Шахпеленг рукой.
  -Не хочет! - возмутился один из рыбаков. - Сбрось сюды чертяку, я его мордой в воду! Ведет себя як баба какая!
   Олег в ужасе заозирался, ища спасения. Шахпеленг положил руку ему на плечо, отчего мальчишку передернуло.
  -Не бойся, - сказал он. - Я знаю: ты не Олег. Но я не дам тебя в обиду.
   На глаза Олега навернулись благодарные слезы, он еще ниже склонил голову.
   Придурковатый рыбак полез было на борт, но Шахпеленг замахнулся на него веслом:
  -Не хотим в воду! Не лезь - башку прошибу.
  -Но-но, не балуй, - заворчал тот. - Не хочешь - черт с тобой.
  -Черт со мной, - согласился Шахпеленг, вызвав смех, - не буду купаться.
   Высадили ребят близ Дербенда, и они вместе с Расулом пошли в крепость. На дороге валялось множество обломков корабельных частей. Расул объяснил, что это в прошлое лето бурей разбило русские корабли и выбросило на берег. Обломки растаскали местные жители вместе с русскими же солдатами, гарнизон которых до сих пор стоит в Нарын-гале, откуда выселили всех местных жителей, а в нижней части города, в Дубарэ, русские сооружают для военных казарму, магазины и лавки.
   В Дербенде было много беженцев из Утемиша, разгромленного русскими войсками города. Многие беженцы побирались, просили подаяния. Они с ненавистью плевали вслед встречным русским солдатам. Жители же крепости такой ненависти не испытывали. Им в голодные месяцы по приказу Петра-царя было выдано по две четверти муки и двадцать аршин холста. Когда беженцы доказывали дербендцам, что и голод-то вызван русскими воинами, разорившими соседние села, те разводили руками: не Петр, так Сурхай нападет, а еще хуже - Давуд.
   Переночевали у кунаков Расула, назавтра нашли лодочника, взявшегося довезти их до Баку, распрощались с Расулом и отправи- лись в путь. Вдоль берега моря стали грести на юг. Гребли по очереди. Только у Олега не хватало сил грести, лодка начинала вертеться на месте, и ребята отбирали у него весла, лодочник же ленился заниматься своим делом, он больше курил трубку и пересказывал им бакинские и ширванские новости.
   Оказывается, бакинский юзбаши Дергах-Кули-бек преследует Давуда, но тот слишком хитер: в трудный момент бросил обоз, своих жен и детей, ускакал. От открытого боя увертывается. Дергах-Кули-беку советовали взять жен и детей разбойника в плен; но тот оскор-бился: я де воюю с мужчинами, а не с их женами.
   В Бакинской бухте только сошли на берег, смотрят: из восточных ворот крепости выезжает отряд всадников. Шахпеленг побежал им наперерез, чуть под копыта коня не попал. Всадник за это накричал на него, но другие с интересом окружили ребят, раз-глядывая их иноземную одежду.
  -Мне надо к султану Мухаммед Гусейн-беку! - взволнованно сказал Шахпеленг.
  -А может, к самому шаху пожаловал?!
  -Я правду говорю. Сюда идут русские военные корабли! Я сам видел!
  -Взять под стражу! Отвести во дворец! - велел командир отряда двум всадникам. - Султан сам разберется.
   Двое всадников повели ребят в крепость. Около бухарского караван-сарая продавец дынь потешал немногочисленную публику:
  -Мусульмане, мусульмане, покупайте дыни. Вот дыня - с голову кровопийцы Давуда, чтоб ему не впрок пошло его имя Гаджи. Он такой же гаджи, как мой ишак - мулла! А вот голова керосинщика Агаммеда. Видите: только трубки не хватает, чтоб молча пускал сверху дым, снизу ветры.
   Охотников покупать незрелую еще дыню было мало, люди слушали, разиня рот, от души смеялись и расходились.
   По узким-узким улочкам, где двое едва бы разминулись, ребят вели к бакинскому правителю. Улочка, обогнув дворцовую стену, вывела их на площадь. Остановившись перед воротами, где их задержала стража, ребята с интересом разглядывали знаменитый дворец Ширваншахов. Сдав ребят страже, всадники ускакали. Двое стражников повели их через двор к основному зданию, к Диванхане.
   И вот они предстали перед бакинским султаном, Мухаммед Гусейн-беком. Тот полулежал на тахте, подложив под локоть подушку, и пил кофе из блестящего перламутрового фарфорового финджана. Не допив, отставил посуду, которую тут же на подносе унесли. Рядом с султаном сидели по обе стороны от него прибли-женные. При виде ребят все с интересом стали разглядывать их, а сам султан с иронической улыбкой спросил:
  -Добрые ли вести принесли вы мне, дети?
   Шахпеленг, сбиваясь от волнения, рассказал про караван военных русских судов с четырьмя полками готовых к нападению воинов.
  -Своими глазами видел: десять пакетботов, пятнадцать галиотов и десять бус. Еще там были князья Барятинский и Трубецкой... У них полно пушек!
  -Что скажете, аксакалы? - спросил султан, сразу посерьезнев.
  -Да будет здоров султан! Сначала выпытать бы, кто они такие, - сказал сидевший справа от правителя длиннобородый мужчина, подозрительно оглядывая ребят. - Очень странная шайка: один как будто наш, но в чужой одежде и прибыл с чужбины, а здоровая-то груша с ветки не падает. Другой похож на татар. А третий - сам урус. С чего бы урусу своих предавать? Уж не лазутчики ли они?
  -Какой лазутчик придет к нам своими ногами, чтобы сообщить о предстоящем нападении? - возразил сидевший у окна круглолицый крепко сбитый человек. - Будто ты, кербелаи Салех, не знаешь, что захват Азербайджана - самая большая цель царя Петруса.
  -Кто такие эти урусы, чтобы победить нас? - кичливо поднял голову кербелаи Салех. - У нас восемьдесят пушек в крепости! Постоял в прошлом году Лунин у берега и ушел ни с чем... Ха-ха! Даже с женой Гасан-бека не справился, а ведь Сальян и крепостной стены-то не имеет.
  -Афлатун писал: "Источник урона царству - беспечность", - возразил сидевший у окна. - Беспечные дербентцы не удержали крепость, хотя в Дербенте было больше двух сотен пушек. А у нас всего-то восемьдесят устаревших орудий.
  -Молод учить меня, Закир-бек! - вспыхнул кербелаи Салех. - Урусом пугаешь? Пятьсот лет назад вот здесь, у Бакы, наш шах Ахситан Первый разбил флотилию уруса из семидесяти пяти кораблей!
  -Кербелаи вообразил себя Ахситаном! - усмехнулся Закир-бек.
   Кербелаи вспыхнул было, вскинулся, но султан остановил его.
  -Не забывайтесь, Закир-бек! - оборвал он ярого спорщика. - Когда полвека назад разбойник Истепан Разы напал на Апшерон, именно кербелаи Салех с помощью виночерпия Адалета споил Разы и его банду, а потом перебил всю пьяную шайку. Из шестисот человек полтысячи уложил, навсегда закрыл русскому грабителю путь на Ширван.
  -Но Петрус не бандит Истепан, его обманом не напоишь!
  -Не впадай раньше времени в панику. Мы должны говорить о мерах защиты, обороны, нападения, а не препираться. Подавайте советы или молчите.
  -Благословенный пророк наш спас Медину, вырыв ров вокруг горо-да, - молвил кербелаи Салех. - У нас есть и ров, и крепостная стена, и башня сторожевая, и пушки. Только нужно иметь мужество сражаться, а то некоторые уже сейчас в панике...
  -Я не паникую, я говорю о бдительности! - вспыхнул снова Закир-бек.
  -Бдительность, осторожность - украшение игида, - задрал бороду кербелаи. - Не мешает допросить этих мальчишек и вызнать всю их подноготную. Очень уж подозрительны они.
   Пришлось Шахпеленгу рассказать о себе и своем пленении. Он не успел договорить. Вошел слуга и доложил, что у Нахыр-булага стоит обоз с беженцами-лезгинами и что их аксакал Ахмед-бек просит принять его.
  -Да будет здоров султан, неужели вы дадите им убежище после всего, что натворил их кровопиец Давуд?!- воскликнул кербелаи Салех.
  -Мы с отцом Ахмед-бека хлеб-соль делили, кунаками были, - твердо оборвал его султан. - Я хлеб топтать не могу...Принять немедленно!
   Как только вошел Ахмед-бек, усталый, в пыльной одежде, Мухаммед-Гусейн-бек поднялся на ноги, вынудив таким образом подняться и остальных присутствующих, обнял гостя, усадил рядом с собой, стал расспрашивать. Лезгинский бек сообщил, что головорез, который, по слухам, собирался в Грузию, внезапно повернул на север и напал на его село. Многие погибли в битве, отвлекая врага, пока бек выводил из-под обстрела женщин и детей села. Теперь Ахмед-бек просил пристанища только для женщин и детей, мужчи-ны немедленно должны вернуться, чтобы отомстить врагу.
  -Мой дом - твой дом, - ответил султан. - Закир-бек, займись устройством гостей.
   Закир-бек послушно поднялся.
   Тут кербелаи Салех бросил с презрением:
  -Ваш Давуд наших режет, а вы у нас прибежища ищете.
  -Давуд не лезгин! - вспыхнул Ахмед-бек. - Он разбойник, преступник! У преступника нет наций!
   Закир-бек обнял Ахмед-бека за плечи, и они вышли.
  -А с этими змеенышами что делать? - спросил кербелаи, указывая на подростков. - В колодец их головой вниз!
  -Посадите их пока в зиндан, - велел султан.
  -За что в темницу?! - растерялся Шахпеленг.
  -Будешь там до прихода русских, пока не выяснится, правду ли вы говорили, - отрезал кербелаи Салех. - Понял, глупый мальчишка?
  -Понял! Пока лиса докажет, что она лиса, с нее шкуру снимут!
  -А за дерзость шкуру снять не помешало бы, - с угрозой сказал тот.
   Ребят вытолкали из помещения и повели в вырытый глубоко под землей зиндан, то есть тюрьму. Свет падал в эту страшную нору только сверху, через сетчатую решетку, вокруг которой наверху расхаживал часовой. Сверху над часовым высился купол, который закрывал путь солнечным лучам. Так что в подземелье и днем было сумрачно, а уж к вечеру ни зги не видать.
  -Простите, ребята, - прервал долгое молчание Шахпеленг, - пригла-шал я вас в гости, а заманил в тюрьму.
  -Не горюй, - спокойно ответил Муса. - Встретились мы с тобой пер- вый раз в тюрьме, выкрутились. Выкрутимся как-нибудь и теперь.
  -Я ничего не понимаю, - обиженно сказал Олег. - Все говорите по-своему. Почему вы и сейчас по-татарски говорите?! Объясните, что случилось?
   Шахпеленг все объяснил. Олег на это сказал, что царское дело нападать, а дело мусульман - защищаться, и добавил:
  -Я буду с вами.
  -Ишак ишака в долг чешет, Олег, - пошутил Шахпеленг, - когда-нибудь и я помогу тебе.
   Через два дня над решеткой склонилась голова стражника.
  -Айа, Шахпеленг, твою бабку как зовут?
  -Мешади Салтанет, а что?
  -Так она здесь. Напросилась с тобой переговорить... Иди, мать, говори со своим внуком.
   И вместо пышных стражниковых усов в сетке решетки возникло родное лицо бабушки Салтанет.
  -Шах, ай Шах, да буду я твоей жертвой, ты здесь? - позвала она.
   У Шахпеленга горло перехватило, не смог выговорить ни слова.
  -Он здесь, - ответил за друга Муса и толкнул Шахпеленга. - Отзовись!
  -Как здоровье, бабушка? - спросил он, наконец-то совладав с собой.
  -Да буду я жертвой твоего голоса, дитя мое! Значит Аллах услышал мои молитвы и Петрус-чар не убил тебя?! Пойду лизать порог мечети Биби-Эйбат, как только Аллах вызволит тебя отсюда.
  -Не бойся, бабушка, выйду и отсюда! Я сюда случайно попал.
  -Ничего, дитя мое, голова игида крепнет в битвах! - утешила она. - Битвы-то только начинаются... Вчера русские корабли стали у берега. Ночью ветер поднялся и унес их далеко в море. А утром ветер стих, корабли урусов опять здесь... Тебе там не холодно?
  -Значит, генерал Матюшкин прибыл?..
  -Прибыл этот Матышка, чтоб ему без ног остаться!.. Я спрашиваю, как там, холодно у вас? Хоть по-человечески кормят?
  -Да нам здесь неплохо, бабушка. Бесплатно кормят, поят, да еще от мошкары сеткой огородили. А как наши? Как Керим? Азертадж? Айдын? Дед Пирали и...
  -Все живы, здоровы, за тебя молятся. И Валида тоже, она такая славная, заневестилась прямо...
  -А Рафига? Она вышла замуж за Ядигяра?
  -Еще в прошлом году. Недавно мы с Валидой ездили в Сальян, к Кабулы. Рафигу видели. Ничего живет, счастливая.
   Счастлива, выходит, со своим безумцем. Почему-то эта весть опечалила Шахпеленга. А бабушка, ничего не почувствовав, продол-жает себе:
  -Рафига о тебе расспрашивала. Алчичак тоже там была. Только о тебе и говорили Валиде. А Валида такая раскрасавица стала, прямо не ешь, не пей - на ее красоту глазей...
  -Вы когда были в Сальяне? - спросил, чтобы прервать восхваление.
  -Месяца два назад. Хотела Валиду оставить погостить, так не захотела упрямая...
  -Сколько кораблей, не знаешь? - перевел Шахпеленг на другую тему.
  -Невиданное число! Из-за кораблей горизонта не видно. Пойду паду в ноги султана, чтоб скорей освободил вас.
  -Незачем унижаться, - сказал Шахпеленг. - Мы и так выйдем отсюда.
  -Долг старших: просить за младших. А ты не отговаривай меня!
  -Правильно, мать! - поддержал стражник. - Только султан на берегу, он там с Матышкой переговоры ведет.
  -Как тебя зовут, сынок?
  -Ибрагим мое имя.
  -Да наградит Всевышний тебя за доброту.
  -Бабушка, я не один! - крикнул Шахпеленг. - Напомни султану о моих друзьях тоже. Одного зовут Муса, а другого - Олег.
  -Как поживаете, ай Муса, ай Али? - ласково спросила старуха.
  -Спасибо, хорошо, - ответил за обоих Муса.
  -Как с помощью Аллаха выйдете отсюда, так вы - мои гости!
   Бабушка удалилась. Скоро сменились стражники. И до вечера ребята изнывали от нетерпения.
   А вечером раздались пушечные залпы.
  -Дядя Ибрагим! - закричал Шахпеленг. - Что, сражение уже началось?
  -Ала, Ибрагим, здесь в подземелье сидит карабахский падишах, повелевает узнать, что там за гром и выстрелы! - с хохотом обратился стражник к пришедшему сменить его Ибрагиму.
  -Напрасно веселишься, - осадил его Ибрагим, - наше дело плохо...
   В это время за дворцовой оградой раздались крики:
  -Ай мусульмане! Крепость в огне! Урусы ядрами пробили крепостную стену! Беда! Беда!
  -Надо заткнуть этих паникеров! Смени меня, Ибрагим, - закричал стражник и бросился к воротам.
  -Насрулла, сверни и к нашим, посмотри, как они там? - крикнул ему вслед напарник.
  -Дядя Ибрагим, выпусти нас,- заумолял Шахпеленг.
  -Ала, не смеши людей! - отрезал тот, нервно вышагивая по площадке.
   Скоро с улицы донеслись опять крики:
  -Ай аман! Все на помощь! Горят дома - приказано тушить пожар!
   Ибрагим нервно забегал наверху.
  -Вай-вай, мой дом сгорит! - причитал он. - О Аллах! Что будет с детьми? Чтоб твой дом сгорел, Петрус! Чтоб твой дом развалился, ай безбожник!
   В это время откуда ни возьмись - бабушка Салтанет.
  -Сын мой, - обратилась старуха к стражнику, - Бакы в огне! Как говорят, в такой сутолоке собака хозяина не узнает, а ты сторожишь детей, вместо того, чтобы оборонять город!
  -Не сыпь соли на рану, мать! - взревел тот. - Там и мой дом горит!
  -Ибрагим, отпусти детей, а мы за это дом твой потушим, если горит.
  -Ты что, старая, хочешь, чтобы султан мою шкуру саманом набил?!Господи, пошли Петрусу чесотку, только ногтей не давай!
  -Дядя Ибрагим, отпусти пожар потушить, а потом мы с тобой же вернемся обратно, - подал голос Шахпеленг. - Никто ничего не узнает!
  -Клянитесь Священным Кораном! - не выдержав искушения, взмолился стражник.
   После горячих клятв и заверений, раздававшихся сверху и снизу, стражник спустился вниз, отпер дверцу и выпустил ребят. Они даже вдохнуть вольного воздуха не успели. Наспех обнялись с бабушкой Салтанет и ринулись бежать вслед за стражником.
  -Куда вы, дети мои?! - вскричала бабушка. - Моя Анаш осталась за воротами, а своими ногами я за вами не поспеваю! Подождите!
   Какое там подождать! И стражник, и его узники неслись по узким улицам города, сталкивая по пути встречных, увертываясь от ударов и столкновений, иногда падая, иногда огибая целые кварталы, чтобы не застрять в толкотне тушителей пожарищ. Над домами стлались клубы гари и копоти, из домов вырывалось пламя, и не прекращались залпы.
   Стражник Ибрагим добежал, наконец, до своего дома, ворвался в него, оставив ребят на улице. Те, недолго думая, сиганули на боковую улицу и побежали вниз, к крепостной стене, огораживающей город от морского берега. Выскочивший из своего дома Ибрагим ринулся за ними.
  -Стой, стой! Вы Кораном клялись, чтоб Коран ослепил вас! - завопил он.
   И чуть не столкнул на землю бабушку Салтанет.
  -Сынок, не лови их, они сами вернутся, а пока возьми меня под стражу вместо них! - задыхаясь, старуха схватила его за полы архалука.
  -Отстань, мать, не позорь меня! - взревел тот, вырываясь.
   Он кричал вдогонку ребятам:
  -Шахпеленг! Заклинаю тебя молоком матери, остановись! Вернись!
  -Я пил только козье молоко! - отозвался издали Шахпеленг. - Мать моя при родах умерла!
   Ребята домчались до проема в крепостной стене, около которого копошилась толпа людей: женщины, старики и дети спешно таскали землю и камни, заделывали проем. Ребята тут же подключились к ним на помощь. Так что Ибрагим, когда, задыхаясь от бега, остановился около них, не решился их отогнать. Он немного успокоился, пристроился рядом.
  -Работайте, детки, работайте от души, а только и данное слово не забывайте, - суетился он рядом, мешая работающим, так что один из стариков даже прикрикнул на него, заставив отойти.
   Тут как раз бабушка Салтанет приспела. Она немного постояла, чтобы прийти в себя и преодолеть одышку.
  -Ай сынок, Ибрагим, да смилостивится Аллах над твоими покойными родителями, - обратилась она к стражнику. - Дай подержу твои доспехи, а ты тоже потаскай кирпичей. Нечего бегать вокруг ребят, как наседка около цыплят!
  -Смотри, мать, вся моя жизнь, честь и судьба от этих доспехов зависят! - наконец отважился тот расстаться со своей военной ношей.
   Освободившись, он стал легко поднимать камни и укладывать на стену. А бабушка Салтанет села невдалеке, сложив оружие у ног. Подумав, она прикрыла стражниково оружие своим келагаем, чтобы не привлекать внимание.
   Ибрагиму подавал камни Шахпеленг. Он поднялся на самый верх стены, и, забыв обо всем, стал наблюдать за стрельбой. Семь вражеских кораблей стояли полукругом и, не переставая, палили по крепости. Время от времени с городской стены слабо огрызались бакинские малые пушки.
  -Ибрагим, а почему пушки с Девичьей башни не стреляют? - спросил Шахпеленг.
  -Султан приказал не стрелять с Девичьей башни и с дворца Ширваншахов. Говорит: надо беречь эти древние здания от ответных выстрелов.
  -А что важнее: победить врага или уберечь здания, построенные во времена Ноя?
  -Я человек маленький, мне-то что за дело? И вообще, я за султана не ответчик. А за тебя вот мне душу вытрясут!
   Спор прервался поневоле, когда пальба усилилась. Ибрагим соскочил вниз и, опасаясь за жизнь мальчишек, крикнул, чтобы слезли со стены. Муса и Олег послушались, а упрямый Шахпеленг остался.
   Под крепостной стеной он заметил привязанную к кусту бабушкину ослицу Анаш. После каждого залпа несчастное животное прижималось на минуту-другую к стене, а потом начинало в безумии вырываться. Но, видно, накрепко было оно привязано: цепко держали старую ослицу и куст и узда.
  -Анаш! Анаш! - закричал изо всей мочи Шахпеленг.
   Ослица неистово заорала в ответ: "И-а! И-а!" и, словно обезумев, стала прыгать на месте, пока не сорвалась. Почувствовав свободу, Анаш стала с ревом носиться под стеной, пока снаряд не угодил в землю рядом с ней. Ослицу от взрыва опрокинуло, с минуту она лежала неподвижно, потом зашевелилась, вскочила, затрусила, поджав куцый хвост, подальше и исчезла, обогнув городскую стену.
  -Аферин, Анаш! - закричал ей вслед Шахпеленг. - Ты умнее многих людей.
  -Шахпеленг! - позвала снизу бабушка. - Что там моя старая дура творит?
  -В нее чуть было русский снаряд не угодил! Сорвалась и прытко убежала.
  -Эта тварь свое отжила. Как бы урус тебя пулей не задел. Слазь сейчас же!
  -Ребята, солдаты на берег высаживаются! - сообщил Шахпеленг.
   Муса полез к нему наверх, а Олег пошел и сел около бабушки. Высунув голову между зубьями башни, мальчики смотрели на захватывающее зрелище. С десятков шлюпок высаживались на берег русские воины, перетаскивая тяжелые орудия. Выстрел с городской стены разметал группу солдат, но они быстро пришли в себя. И под прикрытием гремевших из ближайших кораблей пушек скоро была построена целая батарея, которая начала поливать город огнем. В ответ раздавался редкий чих крепостных недальне-бойных орудий.
  -Ну почему ваши пушки молчат?! - вскричал Муса.
  -Куда нашим пушечкам против восемнадцатифунтовых орудий! - ответил Шахпеленг.
  -Где разлилось море, что делать капле? - вставил Ибрагим. - А вы в школе уруса учились, ученые люди. Это вы отвечайте, что делать, чтобы победить Матышку!
  -У Петра царя много оружия. Силой его не возьмешь, надо отбиваться обманом, хитростью, - сказал Муса.
  -Мы тебе не армяне, чтобы хитрить! Отцы-деды наши не хитрили и нам не завещали, - кичливо поднял брови Ибрагим.
   Мальчики переглянулись, смолчали.
  -Смотри! - толкнул Шахпеленг Мусу.
   Из восточных незасыпанных ворот, которые внезапно распах-нулись, выехала конница. Всадники, размахивая саблями и кинжалами, ринулись на вражескую батарею. Русские приостановили стрельбу, подпуская бакинскую конницу ближе. Ни одному из этих храбрецов не суждено было даже доскакать до батареи. Дружным залпом с первого же раза уложили добрую половину людей и коней, остальные носились под огнем как ошалелые. На упавших раненых пошли в штыковую атаку, жестокостью своей спровоцировав новую группу уже пеших бакинцев безрассудно бежать под огнем на помощь погибающим братьям. Через полчаса они были полностью разбиты, и крепость наглухо заперлась, уже не решаясь ни на какие вылазки.
   Рядом с мальчиками убило одного пушкаря и ранило другого. Раненого наспех перевязали пропитанной нефтью тряпкой и вместе стали стрелять. Скоро пушка так согрелась, что пришлось пережидать, пока остынет. Потом стреляли до последнего снаряда. Кончился снаряд, тут и второй пушкарь отдал богу душу. Пришлось, сходя вниз, стащить за собой и тела убитых.
   Посидели, привалившись к стене.
  -Отодвинулись бы от стены, а то еще камнем пришибет вас, - преду-предила бабушка.
  -Джаханнама! - отмахнулся Шахпеленг. - Ну и пусть.
  -Я выпросила у женщин чурек и сыр. Поели бы.
  -Не до еды, бабушка, - буркнул внук. - Помогать надо.
  -Голодный медведь не пляшет. Какая от вас помощь, если вы едва на ногах стоите от голода?
  -Вон еще одного воина подбили! - вскричали Шахпеленг и Муса разом.
  -Что свалилось на голову, должны вынести ноги, - вздохнула Салтанет. - Аллах милостив!
  -Что-то отвернулся от нас Всевышний: одни трупы кругом, - возразила одна из работающих поблизости женщин, тихо всхлипывая.
   С лица убитого ветерок сорвал наспех наброшенный женский келагай. Олег от страха побледнел и закрыл лицо руками. Салтанет погладила его по спине, что-то тихо приговаривая, потом нагнулась над трупом, прикрыла его. Из проулка вынырнул какой-то шалопай с самодельным луком и стрелами. Увидев стражника, метнулся было обратно.
  -Стой, Ядулла! - окликнул его Ибрагим. - Как там наши? Пожара нет?
  -Все в порядке, отец, - ответил мальчишка.
  -А ты что, стрелами от пушек обороняться хочешь? - спросил Ибрагим.
  -Если отец пикой размахивает, почему сыну стрелами не поугрожать? - поддела бабушка. - Глядишь, урус от удивления отступит.
   Теперь Ибрагим в смущении замялся, а мальчишка расхрабрился и полез по каменным глыбам наверх, на стену. Шахпеленг последовал за ним. Ему понравилось бесстрашие мальчишки.
  -Ай-яй-яй, - зацокал языком сын Ибрагима. - Сколько кораблей! Сколько пушек! Сколько воинов-урусов!
  -А ты их скоси стрелами, - усмехнулся Шахпеленг.
  -Стрелой их не достанешь, - не замечая иронии, вздохнул Ядулла. - Что делается, ай? А если хоть одна искра от ядер на воду попадет у Баилова берега, ведь все море сгорит!
  -Как это море сгорит? - недоверчиво спросил Шахпеленг.
  -На воде нефть, мазут! Поднеси огонь - все кругом сгорит!
  -Выходит, и корабли сгорят?
  -Конечно.
  -Так давай подожжем море.
  -Поджечь Хазар? Хм...
  -Или надо сжечь Хазар, или сгорит Баку.
  -Это все равно что: или отец - или мать. Хм...
  -Действовать надо, а не хмыкать!
   Тут к ним снова Муса полез, а за ним, не выдержав близости мертвых, - Олег.
  -Чего вы тут спорите? - спросил Муса.
  -Он море хочет спалить, - сказал Ядулла.
  -Грозилась синица море поджечь, - хмыкнул Муса.
   Олег растерянно уставился на Шахпеленга.
  -А ну вас! - взорвался Шахпеленг. - Дело делать надо!
   И он побежал по крепостной стене, почти не прячась, только едва увертываясь от рук ловивших его защитников крепости. Не удивительно, что не могли его поймать: так ловко шмыгал он у них под руками.
   Шахпеленг не видел, но слышал за спиной топот ног своих дружков. Не добежав до западных ворот, сиганул с высоты стены вниз. Обернулся, а там Олег со страху вцепился в Мусу, не отпускает.
  -Ты, Муса, за руки его спусти, а я - подхвачу! - крикнул Шахпеленг.
  -Зачем брать этого труса?! - Муса оттолкнул Олега, спрыгнул вниз.
  -Я не трус! - крикнул Олег и, закрыв глаза, тоже прыгнул.
   Но в последнюю минуту рослый воин успел схватить его за руку, и Олег повис в воздухе, балансируя ногами и одной рукой. Тут Ядулла оттолкнул воина в сторону, и тот, не удержав равновесия, упал, выпустив руку Олега. Олег шлепнулся на землю, а вслед за ним, описав живописную дугу, красиво приземлился Ядулла.
   Не слушая орущих на них сверху защитников города, подхватили Олега под руки, помчались по дороге, петлявшей по склону горы, к Шиховой косе.
   Дорога вынесла их к местечку Баилово.
  -Айа, как тебя звать? Ядулла? Давай, Ядулла, раскинь мозгами, как огонь достать!
  -Здесь тебе не Сураханы, земля огонь не изрыгнет, - проворчал тот и затрусил по дороге к селению.
  -Ты куда?
  -За огнем! - и вдруг рванул с такой бешеной скоростью, что нечего было и думать догонять его.
  -Поскакал, нарча! Настоящий верблюжонок, - восхищенно сказал Шахпеленг, проводив его взглядом.
   Минут через десять Ядулла снова показался на дороге. Он бежал в обратном направлении, держа в руке дымящую головешку. Шахпеленг ринулся к нему, выхватил головню из рук и сбежал по крутому склону вниз, к берегу моря, где вода и прибрежный песок отливали фиолетово-буро-зеленой краской. Конец головни еле тлел. Мальчишки натужно дули на него, пока не слетел серо-белый пепел и не разгорелось дерево, а затем Шахпеленг сунул головешку в черный от нефти кустик верблюжьей колючки. Как только он вспыхнул, Шахпеленг, обдирая руки, вырвал его и бросил на самую кромку, у воды. Искорка огня вспыхнула, погасла, снова занялась, и пламя побежало вперед, пожирая все большую и большую площадь.
   В это время сверху скатились к ним Муса с Олегом.
  -Назад! - крикнули им Шахпеленг и Ядулла. - Подальше от огня!
   Когда они уже были наверху, на Баиловской дороге, с моря донеслись крики. Мальчишки оглянулись и увидели шныряющие над огнем шлюпки и поднимающих якоря матросов на кораблях.
  -Горят! Горят! Мы победили! - завизжал от радости Ядулла.
   Неужели они, двое мальчишек, справились с непобедимой армадой Петра? Вон они, русские корабли, спешат прочь, вырваться из огненного кольца!
  -Ай да Шах! - ликовал Муса. - Море поджег! В навигацкой школе никто не поверит!
   Но ликовать долго не пришлось. Вдруг со стороны Шихова показались сельчане с мешками и деревянными лопатами. Они стали наспех сыпать песок, строить узкую полоску насыпи, преграждая путь огню. Все суетятся, работают, а двое-трое что-то угрожающе кричат мальчишкам.
   Теперь заметили то, чего не замечали в порыве возбуждения: пылает вся Бакинская бухта, а русские корабли, спокойно прорываясь сквозь это легкое пламя, уносятся вперед. Огонь не причинил никакого вреда вражеской флотилии, зато беспощадно лижет берег.
   Пока оробевшие ребята наблюдали за удивительным зрелищем, шиховцы сбивали пламя на берегу. Мальчишки кинулись им на помощь. Ничего, раза два угостили тумаками Ядуллу, а остальных - незнакомых - не тронули. Сначала погасло море, а потом - начал тлеть и дымить, заполняя легкие гарью, затопленный берег. Шиховцы, зажав носы, разбежались. Юные добровольцы тоже умотали подальше от чада и дыма.
  -Теперь мы свободны, Шах! - узкие глаза Мусы сверкают азартным блеском. - Куда хотим - пойдем!
  -Да? А что с дядей Ибрагимом будет? - растерялся Шахпеленг. - Тем более, его сын, вот он, нам помог.
  -Неужели сами полезем в тюрьму? - затянул Олег.
  -А ты хочешь человека подвести? Да за нас этому караульному знаешь что будет? Шкуру соломой набьют.
   Пораженный Ядулла, разинув рот, слушал русскую речь.
  -Чего глаза вылупил? - обратился к нему Шахпеленг. - Мы узники твоего отца. Так что надо вернуться к нему. Побежали!
   А когда прибежали к запертым крепостным воротам, сами не рады были. Сверху посыпались такие угрозы, разразилась такая брань, что захотелось повернуть поскорее и улепетнуть куда подальше. Но в крепости оставался несчастный Ибрагим, охраняющий их бабушку, и бабушка, охраняющая доспехи Ибрагима. Нет, надо было оставаться хозяином своего слова и вернуться в неволю любым путем.
   Наконец, после долгой ругани, кинули им веревку, по которой подростки залезли наверх. Когда они очутились на городской стене, им надавали подзатыльников и потащили ко дворцу, во дворе которого стоял, повесив голову, обезоруженный Ибрагим, а у ворот расхаживала в волнении бабушка Салтанет.
   В темницу их заперли вместе со стражником Ибрагимом. А Ядулла остался около старой Салтанет на площади.
   В темнице они обнаружили, кроме самих себя, еще одного человека, знакомого Ибрагиму бакалейщика. Они оба были несказанно удивлены и одновременно спросили друг у друга:
  -А тебя за что?
   Выяснилось, что у бакалейщика на сегодня была назначена свадьба сына, люди были приглашены, а главное - бараны уже зарезаны. И вот бакалейщик сдуру подошел к султану за разрешением наспех провести свадьбу, а то мясо портится. Султан же пришел в негодование, обвинил в предательстве "человека, который в черный для своего народа час способен праздновать свадьбу своего полоум-ного отпрыска", и отправил в темницу. Когда Ибрагим поведал своему приятелю, каким образом он сменил свое положение и переместился сверху вниз, лавочник тяжко вздохнул:
  -Неисповедимы пути Господни... Жизнь несет нас как колесо арбы: то вверх, то вниз. Выходит, оба мы за глупость сели... А без меня и продать-то мясо не догадаются, все испортится в такую жару...
  -Утешимся тем, что и пророк Юсиф когда-то сидел в подобном месте, - молвил Ибрагим. - От судьбы не уйдешь.
   Шахпеленг громко продекламировал строки из "Сокровищницы тайн" Низами:
   У побывших в темнице высокое качество есть.
   Был в темнице Иосиф. Темница - великая честь.
  -На что мне такая честь?! - захныкал бакалейщик. - Врагу не пожелаю такой чести! Там у меня мясо протухает!
  -Что он говорит? - шепотом спросил Олег.
  -Жареного мяса захотел, - громко объяснил Шахпеленг.
  -Видал, как наш азербайджанец на языке уруса чешет?! - восхищенно сказал Ибрагим. - А ты все о мясе печешься. А вот я, может, и без работы окажусь, и шкуры лишусь, но не плачу, как ты.
   Пристыженный бакалейщик притих. Слышно было, как наверху сменилась стража. Только что пришедший на смену караульный присел над решеткой.
  -Ада, Ибрагим, ты, говорят, там сидишь?
  -Ну и сижу, тебе-то что! - буркнул тот в ответ.
  -Надо же выпустить узников и самому бросить пост! Да ты в своем ли уме был?
  -Не твое дело!
  -Как же не мое, если я сторожу тебя?.. Вы хоть ели сегодня?
   Не получив ответа, стражник удалился, а скоро вернулся с целым чуреком, который разделил на всех.
  -Даже повар воевать убег, - сообщил он. - Хотел выпросить у него еды для вас, да кухня заперта... Каждый сам себе командир. Хорошо, что племянник султана, Рустам, хлеб вынес.
   Узников упрашивать не пришлось. Они были голодны и накинулись на хлеб с поразительным аппетитом.
   " "
  
   "
  
   Утром Ибрагима увели на допрос. Вернулся он через полчаса, мрачный, молчаливый.
  -Кто тебя допрашивал? Султан? - пристал к нему торговец.
  -Нет.
  -Закир-бек?
  -Да.
  -Ну и что? Что он сказал?.. Ты не мог за меня заступиться? Так мол и так, свадьба сына, а мясо протухает...
  -Айа, сын покойного, оставь меня, и без тебя тошно!
  -Слова людям сказать нельзя: взбесились все прямо.
  -Тут война, а ты, дядя, все про мясо, - не выдержал Шахпеленг, - не стыдно тебе?
  -Щенок! Сначала заработай, а потом кори старших! Я теперь весь в долгах! Мне теперь и свои люди урусами кажутся! Я теперь вовек из бедности не вылезу. Мне теперь вся жизнь - война...
   Шахпеленг заткнул пальцами уши и прислонился к стене. Но и это не помогло. С полчаса скупец ворчал, пока выведенный из себя Ибрагим не разорался на него и не пообещал собственными руками удушить его. Наконец, толстяк замолчал, но зато стал громко, протяжно вздыхать. Это еще можно было вынести.
   Пришел вчерашний стражник, угощавший их хлебом с зеленью, накормил их, потом расхвастался:
  -Я в сражении побывал. Одним выстрелом двух урусов уложил.
  -Уложил бы сразу десятерых, - не сдержался Ибрагим.
  -Клянусь тобой, правду говорю!
  -Клянись собой! А то я тебя не знаю, Насрулла!
  -Не сойти мне с места! Как я выстрелил, сразу двое шлеп на землю.
  -Да они, верно, от твоего страхолюдного вида в обморок упали, - не удержался от подначки Шахпеленг.
  -Айа, Шах ты или Пеленг, не знаю, чего ржешь, как ослица твоей бабки?
  -Эй, мою бабушку не задевай! Я за нее и не такому, как ты, отвечу!
  -Я упоминал ишака твоей бабушки, а не ее. Неблагодарный. Да я твоей бабке только утром выносил айран из дворца! Ада, лопаюсь эй, клянусь Аллахом! Какой наглый народ пошел! Ада, если ты такой хороший внук, то почему твоя бабушка целый год здесь море сторожила, тебя ждала? Ее уже каждая собака в крепости знает.
  -Ты правду говоришь, Насрулла? - смутился мальчик. - Да, я не такой уж хороший внук, но я же не сам уехал, а в плен попал! Убежать нельзя было: учился в русской школе.
  -Зачем тебе мектеб уруса? - удивился тот. - Хочешь учиться, ехал бы в Гянджу или Тебриз, стал бы настоящим ученым, а чему учиться у гяуров?
  -Наш пророк говорил: "Заимствуйте знания и науки даже у сиров", значит, у иноверцев.
   Дружно загремевшие залпы остановили их спор. Прислушались. Крепость на эти залпы не отвечала.
  -Ала, Насрулла, как там наши дела? - крикнул Ибрагим.
  -Я тоже как ты. Откуда я знаю?
   Молчание крепостных орудий вселяло тревогу. А тут еще бакалейщик стал нытьем досаждать, но теперь он жаловался не на протухающее мясо, а на зябнущие "от холода" ноги, уверяя, что под него "поддувает".
  -Это тебе кажется, - не выдержав, стал успокаивать торговца Шахпеленг. - Как здесь может поддувать? Ты успокойся, и тебе станет так же тепло и душно, как нам.
   Тот продолжал зудеть, что его спихнули в "морозильню".
  -Сейчас тебе шахскую постель подадим! - вскричал сверху Насрулла. - Ала, Ибрагим, заткни этого бугая, а то я не знаю, что с ним сделаю.
   От этого нытье превратилось в рев.
  -Шахпеленг, давай перебросим этого свинью сына свиньи на мое место, - сказал Ибрагим, поднимаясь.
  -А какая разница? - удивился Шахпеленг.
  -Есть разница. Он уселся на железной двери над колодцем, что к морю выходит. Туда приговоренных и казненных сбрасывают.
   Вот так дела! А несчастного уже и свиньей и ишаком успели обозвать. Ибрагим и Шахпеленг взяли торговца за локти, попытались поднять. Но не тут-то было. Сдвинуть с места этого тяжеловеса оказалось делом нелегким. Жирный бакалейщик словно прирос к полу.
  -Да ты слон или человек?! - возмутился Ибрагим. - Давай шевелись!
   Муса тоже стал толкать толстяка в спину. И тут что-то под ними закачалось, сдвинулось и рухнуло вместе с ними в преисподнюю.
  -Землетрясение! - успел Шахпеленг услышать вопль бакалейщика прежде, чем пучина воды поглотила его.
  
   " "
  
   "
   Очутившись в толще воды, Шахпеленг неистово заработал ногами и руками. Но куда повернуть в кромешной бездне, когда от ужаса немеют члены, наливается свинцовой тяжестью все тело? Неужели это конец? Его ждет судьба казненных! Отсюда никто не выбирался живым... И вдруг он вспомнил, как тонул в Куре много лет тому назад, когда маленьким мальчишкой вместе с бабушкой гостил у сальянского султана. Он тогда впервые очутился на берегу такой большой реки. Обманутый легкостью, с какой сальянские маленькие пловцы плавали и ныряли в реке, мальчик бросился в воду и чуть не утонул. После того как вытащили его и откачали, Гасан-хан сказал ему: "Храброму вода не страшна. Задержи дыхание, поработай ногами медленно, без суетни, чтоб не свело ноги судорогой, - и вода сама поднимет тебя."
   Значит, главное - не трусь! Второе - успокойся! Третье - перестань судорожно дергать ногами и руками! Господи, да помоги же! Уже грудь разрывается от сдерживаемого дыхания. Как же тут успокоиться?
   В отчаянии судорожно забился. И вдруг водный массив над головой его раздался, и он вынырнул на поверхность. В воздух! В жуткую тьму, но в воздух! Тяжело выдохнув и набрав в легкие новый затхлый спасительный глоток кислорода, мальчишка стал приходить в себя. Отфыркиваясь, усиленно заморгал, стараясь выжать воду из-под век и разглядеть что-нибудь в жуткой темени.
  -Муса! Дядя Ибрагим! - не удержал в себе отчаянного крика.
   Недалеко от себя услышал плеск, бульканье, шлепок о воду и протяжное: "А-ах! Ах!"
   Кругом чернота, ни зги не видно.
  -Дядя Ибрагим! - в отчаянии закричал он снова.
  -Я здесь, не бойся! - раздалось совсем близко. - Пошел ко дну камнем, не смог я удержать эту тушу... Давай плыви за мной!
  -А Муса?.. Муса! Муса!
  -Да он, может, и не провалился сюда! Может, он там, наверху! Плыви сюда!
   Шахпеленг стал усиленно грести на голос Ибрагима. Но стражник, казалось, все больше удалялся. Силы убывали, а плаванию этому будто и конца не было.
   Вдруг Ибрагим громко крикнул ему:
  -Ала, мальчик, не бойся! Здесь глубоко нырни, найдешь круглый камень, оттолкнись от него ногами и выныривай вверх. Ты понял?
  -Нет, дядя Ибрагим! - вскричал мальчишка.
   По бултыханью воды он понял, что стражник нырнул. Зашлепал руками по воде быстрее, гребя к тому месту. Потом наобум остановился, глотнул побольше воздуха и нырнул. Действительно, на небольшой глубине он нащупал большой круглый валун, оттолкнулся от него и метнулся вверх.
   О свобода! Шахпеленг вынырнул на поверхность моря. Над головой раскинулось звездное небо, с одной стороны чернеет Шахова коса, с противоположной - Шихова коса, выход из Бакинской бухты закупорили военные корабли, а на берегу - русская артиллерия.
   Вдохнув полную грудь воздуха, Шахпеленг осторожно погреб к берегу. Он не боялся попасть под обстрел. Разве для того Господь вырвал его из преисподней, чтобы теперь случайная пуля оборвала его жизнь! Вперед, к Шиховой косе! Как хорошо, что она не сгорела! У пологого пустынного спуска мальчик выбрался из воды, поозирался, высматривая Ибрагима. Заметил недалеко человеческий силуэт, слишком маленький для Ибрагима. К счастью, это оказался Муса. Кинулись друг к другу будто сто лет не видались. Муса едва стоял на ногах от усталости.
  -Здесь нельзя оставаться, давай скорей отсюда уйдем, - сказал Шахпеленг.
   Доплелись до оливкового дерева, притаились под ним. Вспомнили об Олеге и загоревали.
  -Говорил я, что надо его плаванию учить, а ты, заступничек, не дал! Он бы тоже подземным ходом выбрался - и мы бы были на свободе! - укорял Муса.
  -Раз он не хочет, значит, причина есть, - возражал Шахпеленг.
  -Трус он, как баба, вот и вся причина! Боится воды! Второй раз на свободу вырвались, а уйти не можем: то из-за Ибрагима, то из-за Олега!
  -Бедный Ибрагим! Он из-за нас попал в эту переделку... Надо сначала найти его, а потом возвращаться в крепость.
   Напряженно вглядывались во тьму, но напрасно.
   Потеряв терпение, мальчики подались в сторону пира Биби-Эйбат, во дворе которого провели всю тревожную ночь. Проснулись на рассвете. Над Апшероном поднималось летнее солнце, заливая ярким светом лазурную гладь моря. Но мальчишек красота пейзажа не трогала. Жадно оглядывали они берег, отыскивая знакомую фигуру стражника.
   К ним подошел человек в чалме и спросил, кто они такие.
  -Мы - люди божьи. И пришли к божьему дому. Тебе-то что? Иди и молись себе.
  -А если вы люди божьи, то что же не зайдете в мечеть?
  -Значит, грехи не пускают, - ответил Шахпеленг назойливому духовному лицу.
  -Грешники должны быть подальше от святого места...
  -Будто вы, шиховцы, - святые! - вспыхнул Шахпеленг. - Вон крепость перед вашими глазами горит! А ваши коз пасут, сети сушат!
  -Люди простые: пастухи и рыбаки, чем им воевать против пушек? Посохом, что ли? - ответил тот. - Будто сами бакинцы рвутся воевать! Город в огне, а стражник султана по берегу бегает, как безумный...
  -Дядя Ибрагим?!
   Мальчишки сорвались с мест и кубарем вниз по склону!
  -Спасибо, дядя молла! - успел крикнуть Шахпеленг опешившему старику.
   Ибрагим, еще издали заметив их, выскочил из прибрежных кустов, раскинул им навстречу руки, прижал к груди ребячьи головы.
  -Уж и не чаял увидеть, - шепчет дрогнувшим голосом.
   Успокоились и шмыгнули в кусты на совет. Совет был непродол-жительным. Решено было вернуться обратно в крепость.
   Появление Шахпеленга и Мусы под крепостной стеной вызвало у защитников города всплеск негодования.
  -Ала, хортдан сын хортдана, опять ты?! - обрушились они на мальчишку. - Тебя с твоим узкоглазым другом в ад мертвым сунуть - ты живой оттуда выскочишь!
   Начавшаяся пальба артиллерии помогла Шахпеленгу. Воины заметно поостыли и с ворчанием выполнили просьбу Ибрагима, опустили вниз веревочную лесенку.
   На страже у дворцовых ворот стоял Насрулла.
  -Ала, Насрулла... - обратился к нему Ибрагим.
   Но у того при виде Ибрагима глаза полезли из орбит.
  -А-а-а-ай! - только и вырвалось из разинутого рта.
  -Ай Насир, что с ним? - повернулся Ибрагим ко второму стражнику.
  -Бисмиллах! Бисмиллах! - задрожал и тот. - Хортдан с того света!
   И с пикой наперевес понесся во дворец, вопя:
  -Бисмиллах! Бисмиллах! Явление покойного дяди Ибрагима с того света! Утопленник воскрес!
   Из дворцовых дверей на крик выскочили мальчишка с книгой в руках и женщины. Пожилая женщина остальным что-то сказала, и они прикрыли лица келагаями. А пожилая махнула рукой оробевшему Ибрагиму:
  -Иди сюда, не бойся, - сказала она. - Объясни, как ты живой оказался.
   Ибрагим рассказал, а пристыженный молодой стражник, неловко переступая, весь налился краской стыда.
  -Отведи их в зиндан, - велела ему, как уже догадались мальчики, султанша. - Да приведи в себя этого недотепу Насруллу.
   Так бывшие узники добились своего: были вновь водворены в темницу, где их со слезами радости встретил отчаявшийся друг и сокамерник Олег.
  -Осторожнее, - предупредил Ибрагим, - а то второй раз провалимся.
  -Мы уже укрепили там дверь в полу! - крикнул сверху, обретя дар речи, Насир.
   И вдруг он упал на решетку и стал хохотать.
  -Чего ржешь как наша ослица Анаш? - разозлился Шахпеленг.
  -Добровольные узники! Ха-ха-ха!
  -Все же приятней быть узником, чем покойником, - заметил Ибрагим.
  -То-то обрадуются твои дети, что их отец воскрес!
  -Вот попал в дело, - упавшим голосом пробормотал Ибрагим. - Не хватало, чтобы меня дети на улице хортданом обзывали.
  -Не обращай внимания, - посоветовал Шахпеленг. - В Сальяне был такой мнительный человек. Надел новую папаху, пошел по улице, а встречные стали поздравлять его: "С новой папахой тебя!" Один, второй, третий. Он решил, что над ним смеются, стал скандалить. С тех пор к нему прилепили прозвище С Новой Папахой Тебя. Так и ходит с новым именем.
  -А что, уже не сердится? - поинтересовался сверху стражник Насир.
  -Нет, только задумчивый стал.
  
   " "
  
   "
   На другой день утром ликующий Насрулла принес добрую весть: прибыл отряд Дергах-Кули-бека и уже вступил в бой.
  -И в такой час я отсиживаюсь тут! - воскликнул Шахпеленг. - Хоть бы бабушка уговорила султана отпустить нас.
  -Султан прогнал ее, - сообщил Насрулла. - Своими ушами слышал. "Страна, говорит, в огне, не до твоих внуков." А она ему: "Пропала, говорит, страна, в которой такой султан правит!" Он ногами затопал: "Уведите женщину из-под пуль!" Она в ответ: "Пусть пуля сразит меня, раз моему внуку не дают за родину сражаться!" А Кербелаи Салех ей: "Твоя земля в Карабахе! Иди и защищай ее там." Твоя бабка хвать у Кербелаи кинжал и спрыгнула со стены. А на зов ее, как ручной пес, ее ишак примчался. Твоя бабка вскочила на него и прямо на русских. Те опомниться не успели, как она уложила одного. Может, и второго бы успела убить, да не дали проклятые, окружили и взяли ее в плен. Я сам видел, как ее в лодку посадили и повезли на корабль...
  -Бабушка в плену? - вскрикнул Шахпеленг.
   Во дворе в этот момент раздался взрыв, а вслед за этим - грохот, стук, крики. Ошеломленные узники прислушались.
  -Насрулла, что там случилось?! - крикнул наверх Ибрагим.
  -Снаряд снес полдома... и минарет мечети, - простонал стражник, расчихавшись.
  -А люди? Что с людьми? - крикнул Шахпеленг.
  -Или живы, или умерли да-а... А-апчхи-и!
  -Может, пуля в ноздрю тебе попала?! - вспылил Ибрагим и сам зачихал.
   Клубы пыли густо просеялись сквозь решетку в подземелье, и узники, задыхаясь, раскашлялись, расчихались, заперхали.
  -Давай вскроем люк и выберемся морем, - предложил Муса, задыхаясь.
  -А после вернемся за Олегом? - возразил Шахпеленг. - Пыль скоро осядет. Потерпи.
  -Почему по-татарски говорите? - заперхал горлом Олег. - Я ничего не понимаю. Что случилось?
  -Беда случилась. Ваши моряки взорвали шахский дворец. А мою бабушку... в полон взяли, - дрогнув голосом, сказал Шахпеленг.
   Пыль, оседая, редела. Над решеткой склонился Насрулла.
  -Ты не горюй, Шахпеленг, - утешил он. - Бабка твоя славная, выберется из плена... А я вот еще одному урусу ухо отрезал.
  -Сейчас умру от смеха, - раздраженно пробормотал Шахпеленг.
  -А где это ухо? - насмешливо спросил Ибрагим. - Повесил дома на стену?
  -Я вложил ухо в ладонь уруса и отпустил. Сказал: еще придешь - и второе срежу!.. Видите, я рассмешил вас.
   В это время примчался стражник Насир с новостью:
  -Дергах-бек разбит! Наши выставили белые флаги на башнях крепости...
   Удрученные, заключенные уселись на землю. Белые флаги - это конец.
   Наконец, узники предстали перед султаном. В приемной, кроме бакинцев, сидело на атласных тюфячках несколько русских. Толмачом был Эйваз.
  -Я узнал: русских подданных вы держите в грязной яме, - говорил офицер.
  -Кынйаз Баратински! Наш зиндан не грязней русских темниц! - опередил султана кербелаи. - А эти лазутчики подожгли наше село!
  -Неправда! Мы поджигали корабли, а не село! - вскричал Шахпеленг.
  -Не переводи урусу, - предупредил султан Эйваза. - А ты расскажи по порядку о ваших проделках, да покороче.
   Выслушав рассказ мальчишки, султан, посветлев лицом, посоветовал:
  -Не вздумайте перед урусом подвигами своими хвастать, а то наш зиндан перед ихним вам раем покажется.
  -Стражнику Ибрагиму сколько плетей отпустить? - спросил Закир-бек.
  -Тридцать. И вышвырнуть со службы.
  -Дядя Ибрагим не виноват! - горячо заступился за стражника Шахпеленг.
  -Молчи, неучтивый! - дружно цыкнули на него, заставив замолчать.
   Тут заговорил князь Барятинский.
  -Яко комендант крепости, - сказал он, - повелеваю вам разместить в крепости два полка пехоты из двух тысяч трехсот человек. Окромя того, мы подтверждаем жителям города все их вольности. Доходы вашей казны будут приняты в российское управление. Оные состоят из двух статей: соли и нефти. Сверх того будут сборы пошлинные и полавошные.
  -Суму нищего не наполнишь, - пробормотал Закир-бек.
  -Разрушили дом наших отцов! - вышел из себя кербелаи Салех.
  -Предупреждаем, - продолжал, не обращая никакого внимания на возмущенные возгласы, князь Барятинский, - в Бакенскую губернию будут присланы для судостроительных работ российские подданные из Астрахани, или армяне из Персии.
  -Однако армяне не являются российскими подданными, - осмелился возразить Мухаммед Гусейн-бек.
  -Его императорское величество сам договорится с шахом насчет армян. Ваше дело - не препятствовать их переселению в Баке.
  -Не пойдет бык на пашню - зарежут на мясо, - развел руками султан. - Мы все исполним. Позвольте просить за сотника Дергах Кули-бека. Он легко ранен, и мы просим оставить его на прежней должности. Наши воины не потерпят никого другого...
  -Какова численность ваших войск в крепости?
  -Около семисот.
  -Буду просить его превосходительство Матюшкина принять всех ваших воинов на службу царю под командованием оного Дергабека. А вы займитесь насчет казарм.
  -Я распорядился освободить бухарский и индийский караван-сараи, - сказал султану Закир-бек.
  -Ворота все еще не отрыты из земли? - спросил султан у кербелаи.
  -Не торопился пасть к ногам твоих друзей! - грубо ответил тот.
  -Надо отрыть, - сдерживая накипающую ярость, сказал султан.
  -Не командуй! Не ты теперь наша власть!
  -Кербелаи, конь еще не издох, а ты уже подковы с него срываешь?
  -Уже и с верблюда упал, а все еще понукает! - скривился кербелаи.
  -Астафурулла! - возмутились аксакалы. - Как ты с султаном говоришь?
  -Правитель, не защитивший меня от захватчиков, не имеет на меня прав!
  -В чем ты винишь меня? - подавив гнев, спросил султан.
  -Ты не должен был сдавать город! Надо было дождаться помощи...
  -Как шемахинцы дождались в прошлом году? Не ты ли тогда отговорил всех нас: мол, это дело шемахинцев, а мы должны оборонять свой город от урусов! И тем не помогли, и урусы вот они, пришли.
  -Не я был султаном, а ты! Не слушал бы меня!
   Султан не нашелся что ответить. Сидящие рядом мусульмане осуждающе покачали головой, но кербелаи даже не смутился, нагло смерил глазами своего правителя и отвернулся.
  
   " "
  
   "
   Князь Барятинский велел младшим офицерам отвезти "отроков" на корабль в распоряжение генерал-майора Матюшкина. Оба офицера поднялись и, откланявшись, повели ребят к морю.
   Через площадь проходил сдавший караул молодой стражник Насир. Увидев ребят под новой стражей, он удивленно присвистнул:
  -Ай бедняги! Из огня да в полымя?
  -Чего тебе надобно? - резко прикрикнул на него молодой офицер.
   Насир от окрика на миг опешил, потом гордо поднял голову, сверкнул глазами и пошел прочь, независимо посвистывая.
  -Мерзавцы! - проводив его взглядом, процедил офицер.
  -Зачем ругаешь?! - взорвался Шахпеленг. - Он тебя задевает, да? Трогает, да?
  -Как ты смеешь, персюк несчастный?! - вскипел офицер.
  -Я не персюк, я турок-азери!
  -Да я тебя ногтем!..
  -Попробуй! Ну, где твой ноготь?!
  -Лейтенант Урусов! Не моги ссориться с местным населением! И ты, отрок, уймись! - осадил обоих старший офицер. - Человек человека обозвал, а тебе что за дело?
  -Господин майор! Дозвольте, укажу ему его место! - не сдавался Урусов.
  -Шах не виноват, лейтенант сам первый начал! - кричали Муса и Олег.
  -Пускай он сказал бы "мерзавец", а он говорит: "мерзавцы"! Выходит, всех мусульман обзывает! - продолжал хорохориться Шахпеленг. - За такие слова, знаешь, что будет?!
  -Да не будь здесь господина Нечаева, я показал бы тебе, где раки зимуют! - сверлил Урусов ненавидящими глазами мальчишку-нахала.
   Тут уже майор Нечаев разорался на всех, заставив умолкнуть.
   До самого берега не произнесли ни слова.
   У причала стали ждать шлюпку. Она скоро подошла и выгрузила бабушку Салтанет. Шахпеленг кинулся ей в объятия.
  -Матышке стыдно везти своему падишаху такую старую пленницу, вот он и отпустил меня, - сказала бабушка. - А ты что же, опять с ними?
  -Султан сдал нас им.
  -Ты сражался против них, а теперь снова будешь есть их хлеб?!
  -Я убегу!
  -А я буду ждать!
  -Ты больше не лезь в огонь, бабушка! Не твое дело - битва.
  -Не бойся, я не умру, дождусь тебя. А умру - не беда, прахом своим умножу нашу землю... - и краешком платка утерла слезу.
  -Берегите там друг друга, - сказала старуха, обнимая по очереди Мусу и Олега.
  -И куда моя старая дура пропала? - всхлипнула она. - Анаш, ай Анаш э-эй!
   В ответ издали донесся ослиный рев, и скоро сквозь толпу военных прорвалась к своей хозяйке поседевшая в битвах Анаш. От страха ли, от голода ли, от злого ли нраву ослица неистово вскидывала задние копыта и клацала зубами, стараясь достать увертывающихся гогочущих солдат.
  -Не пугайся, джаным, я здесь! - и старуха вмиг вскочила на свое бесноватое животное.
  -Айа, этого ишака на золото можно обменять! - кричали бакинцы с крепостной стены.
   Ослица под старухой неестественно взбрыкнула и понесла свою хозяйку вдоль берега моря.
  -Вперед, моя храбрая! - кричала Салтанет. - Я тебя ни на золото, ни на деньги не променяю! Я не бакинка! Это они обменяли папахи на белые платки! Обменяли Апшерон на урусовы цепи! Отныне Матышка будет править Азербайджаном! Где вы умерли, ай сыновья азери?!
   Опустили повинные головы бакинцы. А уж они ли не сражались? Не одолели одной храбростью силу несметную.
   Мальчиков тем временем усадили в шлюпку и повезли к кораблю, на котором их встретила группа офицеров во главе с Матюшкиным.
  -Ась? - рассмеялся генерал-майор. - Гора с горой не встретится, а Матюшкин с наместником персидским не раз встретится! Гляди-ка, капитан Пушкин: воспитанники его величества из навигацкой школы. С бабкой сего непоседы мы изволили токмо что расстаться.
  -Лихая старуха, - рассмеялся Пушкин. - А сам каков?
  -А сам зверь-зверина: племянник ханумы сальянской. То тетке помогал, а теперь - бакенскому султану. Кайся, негодник, ведь помогал? - обратился Матюшкин к Шахпеленгу.
  -Помогал, - ответил Шахпеленг.
  -Стрелял в нас?
  -Сначала стрелял, а потом - поджигал.
  -Постой-ка, уж не ты ли, волчонок, море подпалил?
  -Да, я.
   Его ответ возмутил офицеров.
  -А говорят: "Грозилась синица море поджечь." Эта черномазая синица
   - все может! - заворчали одни.
  -Давай привяжем ему камень на шею и - в воду, - предлагали другие.
  -Отпишу про твои проделки графу Березину, пускай сам тебя накажет,-
  решил Матюшкин.
  -Не доставит он письма, ваше превосходительство, - ввязался Урусов. - По нем петля плачет. Надо бы здесь с ним разделаться.
  -Доставит, - усмехнулся Матюшкин. - Он храбрый турок... Нечаев, вели накормить и вычистить их.
   Ребят отвели к повару, который накормил их и угостил сочным арбузом, простодушно рассказав, что арбузы отняли у крестьянина, который вез их в крепость на базар.
   Когда ребята, сытые и умытые, вышли на палубу, закат уже окрашивал в кровавое зарево Шихову косу и Карадагские горы, высвечивая мрачную картину дымящегося города, вызывая боль в груди Шахпеленга и веселье победителей-офицеров.
  -Видал, яко горит твой Баке? - ядовито поддел мальчика Урусов.
  -И разоренная родина - лучше рая, - дерзко ответил Шахпеленг.
   Ночью Шахпеленгу не спалось. Стоя у борта, мальчик смотрел на залитое лунным светом волнующееся море. Там, вдали, остался горящий Баку. А за горами-долами - истекшая кровью Шемаха. Израненная, опозоренная родина.
   В утешение себе вспомнил сказку, услышанную после Шемахинской трагедии. Жил-был когда-то в степном селе пехлеван. Когда он был маленьким, один богач убил его отца, и мальчик поклялся отомстить за него, как только наберется сил. Вырос он, пошел к матери, чтоб благословила на битву за отца. Мать подала ему старинный меч и сказала: "Ты победишь кровного врага с помощью этого меча. Но после боя не возвращайся домой. Отпусти поводья. Конь сам повезет тебя на гору Савалан. В горе - пещера, а в пещере - два родника с живой водой. В первом омоешь лицо и выпьешь воды сам, а из второго напои коня. После этого ты заснешь. Проснешься и встанешь ты тогда, когда меч твой выпадет из ножен и будет лежать рукоятью к тебе. Вот тогда ты поднимешься, мудрый, сильный, непобедимый." Ушел пехлеван, отомстил за отца, выпил живой воды в пещере Савалан-горы и заснул. Верный конь рядом щиплет траву. Только выщиплет - трава снова вырастает. Стережет конь своего хозяина, пехлевана Азербайджана, который спит до сих пор. Иногда проснется, посмотрит на свой меч, и снова засыпает. Ждет своего часа спящий пехлеван Азербайджана.
   Герой раз в сорок лет объявляется? Или это образ спящего Азербайджана?
   Сзади послышались приглушенные голоса.
  -И чего его величество этих змеенышей опекает? - говорил Урусов. - На кой черт сдались ему недоросли басурманские?
  -Государь не нам чета: у него своя политика, - отвечал Пушкин.
  -Сколь волка ни корми, он все в лес смотрит. Догадался - море подпалить.
  -Мальчика можно понять, - возражал Пушкин. - В его возрасте трудно смириться с поражением...
   Шахпеленг убрал руки с кормы и пошел вразвалку назад, но в это время корабль качнуло волной, офицеры, чертыхнувшись, поспешно ухватились кто за что. А Шахпеленг пролетел через всю палубу и уцепился за правый борт.
  
   " "
  
   "
  
   В Москву прибыли накануне начала занятий. Березин, как и все москвичи, втихую готовился к новогоднему празднику 1-го сентября, уже упраздненному Петром Первым. Царь, введя реформу календаря, установил отмечать Новый год 1-го января. Но традиция была до сих пор сильна, и праздничное настроение усиливала весть о взятии Баку.
   Даниил Иванович, прочитав письмо Матюшкина, недоуменно повертел в руках бумагу, спросил у Шахпеленга:
  -Генерал-майор под мухой был, когда писал сию депешу?
  -Что? - не понял Шахпеленг.
  -Пьян был, спрашиваю?
  -Они все пили, - звонко сказал Олег. - Победу отмечали.
  -А-а, то-то. С перепою зенки не протер, понаписал тут черт-те что: "море подожгли..." Хи-хи-хи! Нет, океан сожгли!
   Мальчишки переглянулись и прикусили языки.
   Березин скомкал бумагу и брезгливо швырнул на стол.
   Пришел Василий Тредиаковский.
  -Шах, наших повидал? От них ничего нет? - нетерпеливо спрашивал он.
   Шахпеленг отдал ему небольшой узелок и письмо от родных.
  -Наспех собрано, - объяснил он. - Мы в Астрахани недолго стояли, едва отпросился на полчаса.
  -Мы с ребятами сегодня на представление идем, на "Максимильяна", давай и вы с нами, - предложил Василий, пробегая глазами по строкам письма.
   Спектакль ребятам понравился, обсуждали его всю обратную дорогу. Шахпеленг сказал, что в Азербайджане такие зрелища ставят во время праздника Новруз, а главный герой обязательно Кеса. Сожалели, что не взяли с собой Федора. Простившись с Василием, свернули к дому покойного купца Никифора.
   Федор им несказанно обрадовался. Про спектакль равнодушно бросил, что это "чепуха на постном масле" и выложил ворох новостей, среди которых самое главное сообщение: сняли старого добродушного директора навигацкой школы, заменив его "одним старым хрычом", по которому "петля плачет".
  -Уже запугал до смерти всех учителей. А каково придется нам? Нет, брошу к чертовой матери учебу и займусь торговлей, - говорил Федор. - Эх-х-ма! Диковинных земель навидаюсь!
  -Василий тоже божится, что бросит академию и уедет учиться в Амстердам или Париж, - сказал Муса. - Мы с Шахом тоже прикидываем, куда навострить лапти. А вот Олег - домосед...
  -Привели б и его к нам, - прервал Мусу Федор. - А то без конца жужжите "Олег да Олег", а я его ни разу не видел.
  -Он шел к вам, да по дороге что-то живот у него схватило ни с того ни с сего... Так он все ноет, что-де доучиться надо, а самого уговорить не можем в школу пойти.
  -Он прав, - подтвердил Федор. - Вам повезло - так учитесь до конца.
  -Для вас самих ваша школа обуза, - усмехнулся Шахпеленг. - На кой черт мне там учиться, коли вы сами о чужестранных школах мечтаете?
   У Федора от смущения пятна пошли по лицу, а довольный Муса толкнул под лавкой ногу Шахпеленга.
   В школе первого сентября занятий настоящих не было: в праздник какое занятие? И на уроках, как на переменках, лясы точили. Один только учитель словесности, обладатель упрямого характера, невзирая на праздник, заставил ребят писать хвалебный текст в честь русских воинов, покоривших Кавказ. Шахпеленг наотрез отказался писать.
  -Поляки Москву тоже брали. А где они, поляки? - звонко сказал он. - И монголы брали. Берут, однако не удерживают. И Кавказ вы как взяли, так и отдадите.
  -Дурак! - беззлобно сказал на это обычно вспыльчивый учитель. - Государь благодетельствует вам. Не убей ваши башибузуки наших купцов в Шемахе, не послал бы царь войска на вашу землю!
   А на перемене задетые за живое одноклассники насели на Шахпеленга, тоже доказывая, что Петр-царь вынужден был защищать купечество русское.
  -Русские купцы по всему миру разбрелись, - парировал Шахпеленг. - Куда купец ногой ступит, туда и царевы войска?
   За такие слова ему бы намяли бока, да побоялись кулаков Федора.
  -Остынь! - сказал Шахпеленгу Федор, когда ребята с недобрым ворчанием отошли от него. - За такое вмиг отмордуют - мать родная не узнает.
  -У меня тоже кулаки есть, - не сдавался Шахпеленг.
  -Кулачный бой решил устроить? Так вас двое против десяти.
  -А ты, Федор? - спросил Муса напрямик.
  -Я между ими и вами, - примирительно ответил тот. - А вы не нарывайтесь. Им до черта, турок убил моего батю али лезгин. Для них все - "персюки-басурмане".
   После уроков пошли шататься по улицам, и всю дорогу Федор обзывал нового директора "держимордой", "козлом", "сивым мерином", "метлой Бабы-Яги".
   Пересекая площадь, увидели, как две вереницы девчат-подростков, выстроившись друг перед другом, вели хоровод:
  -Бояре, а мы к вам пришли!
   Молодые, а мы к вам пришли!
   Федор опечалился.
  -Когда-то Ольга любила хороводы да пляски.
  -Кто такая Ольга?
  -Купца Василия Иванова дочка. Он у вас в Шемахе погиб. Ты его помнишь, Шах?
  -Высокий такой, худой, а волосы обручем стягивал, да? Я его хорошо помню. Все ездил, шемахинский шелк скупал.
  -Вот-вот. Пойдем, я его дом покажу вам.
   Миновав несколько переулков, ребята остановились у каменного дома. Федор печально окинул взглядом этот мрачный, там-тут облупленный дом.
  -Тута жили. Жена его померла, остались дети: Ольга - ваших лет - и Трифон, лет шести. Мы семьями дружили. Такая была славная девчушка, просто раскрасавица. Не могу ее забыть.
  -А что с ней? Куда подевалась?
  -Кабы знал, из-под земли достал... Вначале брат ее Триша средь бела дня пропал, а скоро и она сама.
  -А теперь кто в доме живет?
  -Степка Ворох - родственник дальний. Пьянчужка, каких свет не видывал. Всех слуг разогнал, оставил дворника да Антошку-злодея. Вместе пьют без просыпу сивуху.
  -Сдается мне, все дело в этом самом Ворохе.
  -Моча в голову ударила?
  -Не моча, а мысль умная. Вороху прямая выгода погубить Ивановых... Что ж ты не действуешь? А еще купец называешься? Давай вместе искать!
  -Да я уж все кругом обыскал. Дальше - некуда.
   Решив следить за каждым шагом Вороха, для начала договорились, начиная с нынешней ночи, следить за домом, поприслушаться.
  -Олега не стоит в это дело впутывать, - предложил Муса. - Больно пуглив, в темноте особливо, хуже девки.
   Шахпеленг не ответил; у него была своя думка насчет Олега.
   Выбрав минуту, когда оказались с Олегом наедине в комнате, Шахпеленг, изучающе оглядев его, спросил:
  -Олег, ты из здешних купцов, да?
   Вместо ответа Олег залился краской.
  -Ты не знал такой девочки: Ольга Иванова?
   Олег потупился и ни звука в ответ.
  -Я думал: мы друзья, - начал Шахпеленг.
   Появление Мусы заставило его прервать расспросы. Шахпеленг глянул на упрямо набыченную голову Олега и подумал, что его предположения, скорее всего, ошибочны. Будь Олег Ольгой, у нее не было бы причины таиться от Федора, с которым дружила. Зачем друзьям прятаться друг от друга?
   Ночью собрались в условленном месте, подошли прямо к забору.
  -Пес меня хорошо знает, не тронет, - сказал Федор, перелезая первым через забор.
   Собака, действительно, забрехала было, но, узнав голос Федора, замолкла. Друзья обошли весь двор, осмотрели все постройки. Подкрались к одному из окон, потихоньку растворили ставни, но войти не решились. Хотели уйти, но Муса в темноте задел ногой какую-то посудину и поднял грохот. На шум выбежали Степка Ворох с Антошкой и давай собаку науськивать. Но пес, к их удивлению, тявкнул разок и скрылся в конуре.
   Спрятавшись под самым забором со стороны улицы, ребята слышали, как Степка ругал нещадно собаку и слугу, как велел Антошке немедленно избавиться от нерадивого пса и купить завтра же нового, да "позлее" кобеля, а он-де, вернувшись из Петербурга, еще задаст этому глухому дураку Ефимке, который спит мертвецким сном, когда надо хозяйское добро сторожить.
   Когда на следующую ночь ребята пришли к дому Иванова, их встретил грозным рычанием, а затем долгим хриплым лаем, новый сторожевой пес. Нечего было и думать попасть в дом при таком злом стороже. Три ночи подряд пытались ребята проникнуть в дом, но все было безрезультатным. Злее самого пса оказался Антошка, который ночи напролет не спал, расхаживал по двору, точно подзадоривая ребят.
  -Значит, есть что прятать, если так усиленно сторожат! - уверял Федор.
   Решили сделать попытку днем, когда сторожа потеряют бдительность. Тут им повезло: дворник, привязав пса, стал подметать двор, а зоркий Антошка ушел куда-то.
   Федор в открытую подошел к Ефиму и, как старый знакомый, поздоровался, стал заговаривать зубы и соврал, что хочет встретиться с новым хозяином дома. Ефим на это ответил, что "хозяин-то тю-тю". Уехал и намеревается дом этот продать, а что будет со слугами - непонятно. Пока Федор заговаривал зубы дворнику, ребята успели пробраться в дом и осмотреть все комнаты, вплоть до кладовых.
   Потом мальчикам пришло в голову, что какой-нибудь след можно найти в доме самого Вороха. Решили ночью и туда наведаться.
   Когда Шахпеленг и Муса незадолго до полуночи поднялись и бесшумно двинулись к двери, чтобы выйти, им дорогу загородил Олег.
  -Вы куда?
  -На кудыкину гору! Отойди! - вспылил Муса.
  -Не отойду! Пошто от меня таитесь?
   Тогда Муса, словно дурачась, схватил Олега за плечи, поддел ногой и повалил на пол. И тут оба - и Муса, и Олег - закричали не своим голосом. Шахпеленг отшвырнул Мусу, протянул руку, чтобы помочь Олегу встать, но тот увернулся, забился в угол, а Муса, показывая пальцем на Олега, заикаясь, прохрипел:
  -Шах, Шах, он - это не Олег, это девка, клянусь могилой деда... Говори, признавайся! - рванулся он к Олегу.
   Тот заплакал в ответ. Шахпеленг подскочил к двери, выглянул наружу и, убедившись, что поблизости никого нет, захлопнул поскорее дверь.
  -Чего орешь на весь дом? - накинулся он на Мусу. - Девочка так девочка, ну и что? Тебе есть разница?
  -Так ты знал? - ахнул Муса.
  -Не знал, так узнаю! А ты, Олег, успокойся. Мы друзья, и тебе незачем таиться от нас. Признай правду: ты Ольга Иванова?
  -Да, - всхлипнул в ответ их друг, - Иванова Василия дочь.
   Ошеломленные ребята чуть не присели.
  -Зачем же врал нам, обманывал? Да не реви ты! Объясни по-человечески, почто прикидывалась мальчиком? Не с тобой говорю, рева-корова?
  -Он и спал около нас! - вдруг вспыхнул Муса. - Сам был девочкой, а спал около нас?! Бессовестный! Тьфу!
   Шахпеленг едва смог уладить скандал, примирить друзей. Пришлось бывшему Олегу, а теперь новоявленной Ольге, рассказать о себе.
   Отец ее, купец Василий Иванов, погибший в Шемахе, оставил детей-сирот на нянюшку, так как матери они лишились при рождении Трифона. После смерти купца стал захаживать к ним Степка Ворох, их дальний родственник, который, по словам недолюбливавшей его нянюшки, давно зарился на купеческое добро. Так вот, Степка Ворох добился, чтобы его назначили опекуном детей-сирот, вселился к ним в дом, и после этого начались все беды в жизни Ивановых: внезапно исчез посреди бела дня брат Триша, потом скоропостижно скончалась няня, после чего начались черные дни для Ольги. Степка Ворох напивался, буянил, обругивал девочку, пугал по ночам, а однажды в пьяном угаре проболтался, пригрозив ей, что отправит ее в рабство, как и ее брата. Ольга поняла, что брат ее жив. Она бежала из дому и спряталась в самом надежном месте, в заброшенной хибарке самого Степки, а потом, достав нож, собралась убить его, но он опередил ее. Как-то привел клиентов, чтобы продать им свою халупу, и тут наткнулся на беглянку. Ольга только и успела выскочить в окно и бежать, пока ей наперерез не кинулись Шахпеленг с Мусой. Она побоялась им открыться: с мальчиком-то они дружили, а с девочкой вряд ли захотели бы связываться. За все это время она несколько раз ходила к отцовскому дому, выслеживала своего врага и успела заметить, как тот прятал в "тятином шкапчике" какие-то документы. Ей пришло в голову, что эти документы могут навести на след пропавшего брата.
   Мальчики в ответ на ее откровение рассказали, как они с Федором вели ее поиски, и добавили, что Федор в настоящее время ждет их.
   Вместе с Ольгой пошли на условленное место, где их поджидал, изнывая от нетерпения, Федор. Когда он увидел Ольгу-Олега, у него чуть язык не отнялся, замолк на добрых полчаса. После того как его посвятили в историю девочки, Федор коротко попросил все отложить назавтра, а уж тогда они вместе что-нибудь решат. И быстро ушел, оставив разочарованных ребят.
   Днем при солнечном свете Муса, невероятно смущаясь, исподтишка разглядывал своего друга, оказавшегося подругой. И поражался своей слепоте: как же это случилось, что до сих пор он сам не догадался, что рядом с ними девочка?! Ведь ничего мужского в этой тоненькой, нежненькой девчонке, которая жмется к ним от страха в темноте, не было. Только слепой бы этого не заметил! А между тем и сейчас весь дом уверенно называет Ольгу Олегом, ничего не подозревая.
   На занятиях ребята едва усидели. Выйдя из школы, шатались по городу, делились своими впечатлениями. Ну и Олег! Ну и Ольга! Подумать только, целый год водила всех за нос!
  -Я бы ее сразу узнал, кабы увидел, - уверял Федор. - Главное, сколько раз у вас бывал, даже слышал, как вы все упоминали какого-то Олега, но хоть бы раз, хоть бы случайно ее встретил!
  -Она пряталась от тебя, я замечал, только не стал выпытывать, - сказал Шахпеленг. - Мне в голову иногда приходило... Правда, Муса как чувствовал, все время нарывался на скандал с ним, обзывал девкой...
   Шахпеленг ждал, что Муса подхватит беседу о своей прозорливости, но тот отчаянно краснел, молчал и отворачивался. Наверно, все вспоминал, как случайно повалил Олега на пол и как тот превратился в Ольгу. Прямо как в сказке: ни дать ни взять царевич с лягушкой-девушкой.
   Стали прикидывать, что же делать, как помочь Ольге.
  -Ольга законная владелица дома и всего отцовского добра, - сказал Федор, немного успокоившись. - Но коли она откроется, то чего доброго и граф Березин за обман накажет ее, и злодей Ворох зло учинит против нее. Будем действовать тайно. Свечереет - пойдем туда, проведаем, что прячет вор Степка в купеческом шкапу.
   Ночью Федор с Мусой отвлекали собаку, а Шахпеленг через окно забрался в дом Ивановых. В темноте он зажег прихваченную с собой свечу, пробрался в боковую комнату, нашел шкаф, содрал с помощью железки дверцу, высыпал бумаги из шкафа в приготовленный заранее мешочек и повернулся уходить, как вдруг из темноты выскочили Ворох и Антошка и с криком "Держи вора!" накинулись на Шахпеленга. Мальчик едва успел прошмыгнуть между ними и выбросить мешочек в открытое окно, к ногам Федора и Мусы, крикнув им, чтобы немедля бежали. Те схватили мешочек и, отбиваясь от собаки и дворника, кинулись без оглядки прочь. Шахпеленг отбиться не успел. Что-то тяжелое обрушилось на его бедовую голову, и он потерял сознание.
   " "
  
   "
  
   Очнувшись, Шахпеленг услышал над собой тихие голоса, переходящие в шепот.
  -Кажись, дал дуба, ваше благородие, - бормотал слуга. - Не боись. Те воришки доносить не станут, дабы самим за разбой не отвечать.
  -Потереби его, может, не издох ишо, - шипел Степка Ворох.
   Они затрясли Шахпеленга так, что он едва сдержал готовый сорваться с губ стон.
  -Кажись, окочурился, - проговорил слуга. - Куды его теперя? Могет, в Москву окунуть? В мешок - и на дно!
   Мешка второпях не нашли, запеленали в какое-то вонючее сукно, потащили из дому. От вони ли, от тряски ли мальчика поташнивало, и у него кружилась голова. Долго несли его. Случайная встреча с гурьбой подгулявших горожан заставила злоумышленников свернуть в сторону. Тут до них донесся стук колес: кто-то ехал им навстречу.
  -Барин, а барин, али заплатить извозчику? Пущай на телеге за город вывезет.
   "Барин" зашикал, чтоб тот говорил потише, и потопал вперед. Стук телеги раздался совсем близко, и Шахпеленга бросили, как куль, на телегу, которая застучала по мостовой, двигаясь за пределы города.
   После долгой мучительной дороги телега, наконец, остановилась, возница подхватил Шахпеленга и с высоты транспорта сбросил на землю, отчего мальчик снова потерял сознание.
   Когда Шахпеленг пришел в себя, было далеко за полдень. Попытка пошевелить стянутым сукном членами отдавалась болью в голове. Превозмогая боль, Шахпеленг стал кататься по земле до тех пор, пока не размотал сукно полностью. Освободившись, увидел себя в осеннем лесу на ковре из пожелтевших и жухлых листьев. Потихоньку разминал руки и ноги. Потрогал рукой голову, острая боль пронзила его. Вся голова в спекшейся крови. Одежда окровавлена и присохла к телу.
   Поднялся на дрожащие ноги и побрел между деревьями туда, где редел лес. Скоро до него донеслись людские голоса, конское ржание, стук и скрип колес, и он понял, что дорога пролегает совсем рядом. Однако выйти туда он не решился. Побрел по опушке леса вдоль дороги, а скоро набрел на речушку, в которой выпил всласть воды и умылся.
   Он прилег на берегу, решив дождаться темноты, чтобы не вызвать подозрений встречных, не попасть в новую переделку, и пробраться в город под покровом ночи.
   Силы Шахпеленга были на исходе, когда он, пройдя в кромешной темноте окраинные улицы, прокрался по центральной к дому графа Березина. Гаврила, найдя его лежащим у ворот, еле-еле опознал его и на руках отнес его в дом. Сбежалась вся дворня. Баба Нюра захлопотала около раненого.
  -Надобно потереть кусочком свинины подошвы хворого и дать псу, если съест, - Шахушка оклемается, выздоровеет.
   Гаврила унес сало и вернулся радостный.
  -Слопал!
   Баба Нюра перекрестилась, отогнала всех от раненого и стала бормотать над ним заговор. Она заставляла Шахпеленга повторять за ней, но у него язык заплетался, он замолчал, вслушиваясь в бормотание старухи.
  -Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Как Господь Бог небо и землю, воды и звезды, и сырую мать - сыру землю крепко укрепил, и как на той мать-сырой земле нет никакой болезни, ни кровяной раны, ни ломоты, ни опухоли, так бы сотворил Господь и меня, раба Божия, и крепко укрепил жилы мои, и кости мои, и белое тело мое...
  -Смуглое, смуглое тело у него, - подал голос Даниил Иванович, появляясь в дверях. - Гаврилка, беги за дохтуром... А ты, матушка, не смущайся, читай свой заговор!
   Привели лекаря, который обложил голову Шахпеленга льдом, заставил его выпить какие-то горькие лекарства. Воспользовавшись улучшением состояния мальчика, Березин стал спрашивать про Мусу, который не появлялся с прошлой ночи. Шахпеленг, желая успокоить старика, приподнялся было, но у него началась рвота, так что Березин сам за него испугался и замолчал.
   Пока лекарь с бабой Нюрой суетились вокруг Шахпеленга, явились Муса с Федором. Оказалось, они все это время провели в поисках своего друга и, только потеряв надежду найти его своими силами, решили просить помощи у Даниила Ивановича.
   Березина чуть удар не хватил, когда ребята открылись ему и Ольга, вперемежку с рыданиями, смешавшимися со всхлипываниями бабы Нюры, поведала свою горькую историю. Придя в себя, граф разобрал все бумаги, выкраденные в доме купца Иванова, нашел документы, подтверждающие права Ольги на наследство. Березина заинтересовал документ о продаже помещиком Волковым мальчика помещику Недогонову. Возраст мальчишки и время его продажи совпадали с возрастом Ольгиного брата и со временем его исчезновения. Хотя у проданного мальчика было другое имя, граф решил, что неспроста этот документ затесался среди остальных. Посоветовавшись со старшим братом, Даниил Иванович решил поехать с жалобой на Вороха в Санкт-Петербург к царю.
   Когда на следующий день Ольга явилась перед ребятами одетой по-девичьи, ребята тихо ахнули, пораженные ее красотой. А подруга их стояла, алея от стыда, не поднимая глаз. Все трое почувствовали себя неловко, непривычно. Ольга, видно, поняла, что надо дать время ребятам привыкнуть к ее новому облику, заторопилась уходить. Подошла к лежащему в постели Шахпеленгу, который, стыдясь девичьего присутствия, натянул до носа одеяло, шепнула:
  -Да хранит тебя Бог! Выздоравливай.
   И выбежала за дверь, вся пунцовая от волнения.
   Федор, весело хмыкнув, последовал за ней.
   Пришел Василий, необычно возбужденный. Рассеянно поспрашивал Шахпеленга о здоровье, потом, весело потирая руки, оживленно заговорил:
  -Уезжаю, ребята, за тридевять земель! В Голландию! Не разбили бы тебе, Шахушка, макушку, взял бы и тебя, бродягу, с собой!
  -Нет, я в Тебриз поеду. Буду учиться в лекарской школе "Дар-аш-Шэфа". Там буду учиться и стану лекарем, как наш ученый Бахманяр. Он был учеником Ибн Сины, сиречь Авиценны.
  -Ну, брат, пути наши расходятся. Мне на запад, тебе - на восток, - сказал Василий, поднимаясь. - Может, когда и встретимся.
  
   " "
  
   "
  
   Неделю спустя Березин собрался в Санкт-Петербург. Он вез с собой не только Ольгу, но и напросившихся в новую столицу Шахпеленга и Мусу.
  
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  "Дар-аш-Шэфа" - школа исцеления.
  
   Графу Березину удалось выведать, что помещик Недогонов, купивший у Волкова мальчика, находится в своем имении под Санкт-Петербургом. Хотя Волков отказался отвечать на вопросы Березина, но через дворовых уже знали, что якобы проданный малец умер за год до составления купчей. Так кого же продал Волков?! Ответ напрашивался сам собой.
   В новую столицу въехали под вечер. Санкт-Петербург оказался совсем не похожим на Москву, светлую, празднично-цветастую, шумно-рыночную, белокаменную в одной части, красно-кирпичную в другой, серо-бревенчатую в третьей.
   Громады новостроек в северной столице поразили ребят.
  -В Москве гораздо лучше, - признался Шахпеленг.
  -То-то, - довольным голосом молвил Березин. - Далеко Питербургу до первопрестольной. Москва строилась веками, а Питер - миллионами.
   Остановились перед высоким двухэтажным зданием, одно крыло которого все еще достраивалось. Это был дом молодого Березина, сына Даниила Ивановича.
   Слуги высыпали навстречу гостям.
  -Александр Данилыч скоро будут, - сообщил молодой ловкий лакей. - Заходите, ваше превосходительство.
   Однако молодой Березин прибыл поздно вечером. Он приветливо встретил неожиданных гостей, облобызал отца и после долгой беседы пообещал заняться судьбой Ольги и ее брата.
   Отец и сын Березины уходили с утра по делам и возвращались только вечером.
   Ребятам надоело праздно шататься по городу, где все были заняты делом. Они сами пустились на поиски Ольгиного брата. Разузнали месторасположение имения Недогонова. Александр Данилыч говорил, что купленный мальчик приставлен к малолетним сыновьям помещика и что отобрать мальчонку обратно составит трудность: очень несговорчив и жаден этот помещик.
   Ночью старый граф диктовал сыну прошение царю. Ольга, отчаявшись освободить братишку, забилась в угол и проплакала полночи. Мальчики поняли, что пришел их час: надо этого Тришку попросту выкрасть у хозяев.
   Ребята связались на рынке с возницей, который доставлял продукты в усадьбу Недогонова. Этот возчик хорошо знал всех домочадцев помещика. Он рассказал ребятам о Тришке. По его словам, этот маленький крепостной оказался очень бедовым, раза три бежал, его вылавливали и секли в назидание другим, а зовут этого бедолагу Ивашкой, хотя он "перечит": я-де Трифон, а не Иван.
   За небольшую плату возница Микитка взялся доставить их в усадьбу Недогонова.
   Утром дождались, чтоб туман рассеялся, и выехали.
   Усадьба Недогонова была видна издали: высокий дом с большим садом, обнесенным каменной и металлической оградой. Не дом, а дворец.
   На телеге проехали к кухне. Пока Микитка торговался с экономкой и поваром, ребята прокрались к беседке в глубине сада и спрятались в кустах. А Микитка по уговору отъехал и спрятал телегу в лесу.
   Наконец, барчат вывели в парк. Около них действительно вертелся мальчик, поразительно похожий на Ольгу.
   Дети стали играться в прятки. И вот Триша забежал за дерево, рядом с которым в кустах затаились Шахпеленг с Мусой. Ребята вмиг сграбастали мальчонку и дали стрекача. Тришка забился у них в руках, и Муса зажал ему рот рукой. Но у самых ворот усадьбы этот дурачок, изловчившись, укусил Мусу за руку; и, воспользовавшись свободой, завизжал не своим голосом, всполошив всю усадьбу. Вмиг сбежалась вся дворня, ребят окружили, Тришку отняли, Мусу связали. Шахпеленг, подобрав с земли какие-то грабли, ринулся на помощь другу. Его смогли обезоружить и усадить рядом с Мусой.
  -Эх ты, Трифон Алексеич, Тришка несчастный! Позабыл ты, видать, всех своих: и сестру Ольгу и друга своего Федора, - сказал Шахпеленг. - А ведь это Ольга послала нас за тобой. Ужели сестру позабыл?!
   Мальчишка изумленно открыл рот и испуганно оглянулся на дворовых.
  -Эй ты, анчихрист, замолчь! Не смущай дитя россказнями! - прикрикнул садовник.
  -А ты не размахивай руками, холуй несчастный! - вскричал Шахпеленг.
   - Свободный он, сын купца! Не крепостной совсем!
   Тут Триша, как бы очнувшись, бросился развязывать руки Шахпеленга, а вслед за ним занялись Мусой барчата. Их воспитатель закричал на них, бабы заголосили, но Шахпеленг уже был освобожден. Он выхватил у дворника его веник и, занеся над головами нападающих, стал отбиваться им, пока не был освобожден Муса. Барские дети поддерживали их, забрасывая своих слуг комками земли из-под кустов и не обращая внимания на выплывшую на крыльцо барского дома барыню-мать. Муса подхватил чей-то второпях оброненный кушак и размахивал им.
  -Это наш мальчонка! - шумел Шахпеленг. - Он сын купца Иванова! Его обманом вам продали!
   Барыня, заломив руки, заголосила, шлепнулась на коврик, лежащий на крыльце. Дворовые девки закудахтали, сбились вокруг нее. Детвора же вцепилась в лакея и дворника, чтобы не подпустить к налетчикам.
   В такой напряженный момент и въехали во двор усадьбы две кареты: хозяина имения Недогонова и графов Березиных. Отец и сын Березины, увидев искателей приключений в боевых позах, застыли. Опомнившись, младший Березин весело крикнул Недогонову:
  -Ваше превосходительство, полюбуйтесь на бравых отроков: царские воспитанники с метлой в руке отстаивают государев указ!
   Тот криво усмехнулся и велел челяди отпустить мальчонку с похитителями. Управляющий выпучил глаза на него и ни с места.
  -Чего стоишь, олух царя небесного! - вышел из себя помещик. - Отдай им Ивашку. На то царский указ есть!
   Шахпеленг вырвал из рук дворника Тришку, отбросив веник, прижал получившего свободу мальчика к груди.
  -Ай да Тришка! Ай да победитель! Поехали домой! К сестричке!
   Триша обнял спасителя за шею, и тот понес недавнего раба к карете.
   Однако тут наступил второй акт действия: маленькие Недогоновы, как бы опомнившись, с ревом кинулись отнимать бывшего своего слугу, так что едва под колеса не угодили.
   Долго еще до уезжающих доносился детский плач.
   На проселочной дороге нагнали тарахтящую телегу. Это напуганный поворотом дел Микитка улепетывал подальше, неистово погоняя конягу. Стоявшие на подножках кареты ребята дружно замахали рукой, приведя трусливого возницу в смущение.
   Граф сбил с ребят спесь, разразившись бранью за своеволие. Однако молодой Березин заступился за них, заявив, что молодость, а тем паче отрочество, не подчиняется законам старшего поколения. И Даниил Иванович, перестав ругать их, стал смеяться.
  -А коли б мы не поспешили на помощь? - не сдавался он.
  -Не струсили же они, батюшка, - возражал Александр Данилыч, смеясь, - хоть бы метлой да оборонялись.
   Трифон, против ожидания, не кинулся в объятия с плачем выбежавшей ему навстречу сестры, а только смущенно потупился, вцепившись в Шахпеленга. Но потом, немного успокоившись, он уже ни на шаг не отходил от Ольги, вернее, она его не отпускала от себя.
   Скоро вошел бойкий молодой лакей и весело доложил:
  -Ваше сиятельство, тута хтой-то по прозванию Хведор зайтить хочет, к отрокам у него дело. Говорит: купца Никифора отпрыск...
   Федор! Как он здесь оказался? Ребята ринулись наружу, затащили смущенного друга в дом.
  -Предатели! - шипел он, отбиваясь от них. - Изменники! Уехали, не сказавши... А я вот на след Тришки вышел!..
   Тут он заметил Ольгу с Тришей в обнимку, и у него челюсть так и отвисла от изумления.
  
   " "
  
   "
  
   В тот же вечер в графский дом пожаловал генерал-майор Матюшкин. По его словам, прибыл проведать Даниила Ивановича.
   Матюшкин милостиво потрепал по плечам ребят, послушал рассказ об освобождении Триши, погладил его белобрысую голову. Разговорившись, он сообщил, что государь повелел "ехать в Баке" и дальше в Сальян, чтобы построить крепость в банке Куры-реки.
  -Ась? Не взять ли вас толмачом, Шахпеленг Сальянский? - прямо спросил он мальчика.
  -Я Карабаглинский!
  -Пускай так.
  -Государь желает, чтобы я учился, - уклонился Шахпеленг. - У вас же был толмач, дядя Расул.
  -Прогнал я Расула-то за своеволие. В Сальян все же ты поедешь, - резко сказал генерал-майор. - Там твоя тетушка Ханума властвует. А государь наш с ней не ладит. Глянь, что пишет батюшка-царь: "Ведомо, что Сальянская княгиня Ханума есть великая воровка и нужно опасаться, чтобы чего худшего не случилось."
  -Моя тетя - достойная женщина!
  -Не кипи! Знай свое место! - оборвал мальчика Даниил Иванович. - Нет, ваше превосходительство, без царского дозволения оторвать его от учебы не могу.
  -То-то он науки навигацкие в усадьбе Недогонова проходит! - ядовито поддел Матюшкин, уходя. - Будет вам царский указ...
   После ухода генерал-майора граф с полчаса ругал своего воспитанника "за дерзость".
  -Да и какая тебе разница Сальянским тебя звать, али Кара... тьфу, язык сломишь... Карабахским, обе земли-то тебе родные!
  -У мула спросили, кто его отец, а он: "моя мать - лошадь", - ухмыльнулся Шахпеленг. - Сальян - родина моей бабушки, а Карабах - земля моего деда.
   Ночью, в постели, Шахпеленг делился с Мусой своими мыслями.
  -Понимаешь, я их люблю: и графа, и Алексан Данилыча, и бабу Нюру, и Гаврилу, и даже Степана Ивановича. А уж про Федора и говорить не стоит. Как бы мне хотелось, чтобы они побывали у нас, погостили в нашем селе. Я бы угощал их фруктами, водил к нашим горным родникам... Но поехать туда толмачом у генерала!.. Э-эх! Не понимаешь ты...
  -Я понимаю, - сказал Муса. - Это они не понимают и не поймут никогда!
  -И знаешь, что интересно? Русские точно такие же простые люди, как наши. Только у них живых людей можно продавать. А у нас: не понравится свой хан - уходит спокойно к соседнему хану. Правда, на разбойников управы нет. Шах распустил всех. Кругом одни банды.
  -Поэтому вас и захватили русские, - вздохнул Муса, - как и нас.
   Через день мрачный Даниил Иванович зашел в комнату и сказал Шахпеленгу:
  -Собирайся, Шахушка. Матюшкин, будь он неладен, прислал монарший указ: отрядить тебя в батальон подполковника Зимбулатова и отправить в Сальян. Сей же час отправляйся к генерал-майору.
   У генерал-майора в доме Шахпеленг застал царя Петра.
   Царь не обратил внимания на замерших у двери Березина и Шахпеленга. Он нервно ходил по комнате взад-вперед, заложив за спину руки и наклонив вперед простоволосую голову.
  -Не могу видеть эти сытые рожи, эти плутовские глаза, вороватые руки!.. - говорил он отрывисто. - Что бы я ни предпринял, все встречают шипением... Змеи подколодные! Ни в ком понимания! Токмо и ждут моей погибели...
  -Ваше величество, следовает уповать на Бога: будущие поколения поймут вас и оценят, - осторожно вставил вытянувшийся в струнку Матюшкин.
  -От кого они породятся?! От них?! Меня предал даже тот, кого я сам породил! Помру - все дела мои похоронят вкупе со мной! Изменники!
  -Ваше величество, - вдруг заговорил Шахпеленг, - как бы я хотел, чтобы у моего народа был свой, азербайджанский царь, похожий на вас...
   Царь от неожиданности на миг обомлел. И вдруг расхохотался громко, подскочил к Шахпеленгу, звучно поцеловал в обе щеки.
  -Зело умен турчонок мой! Успокоил! Так успокоил, яко ни один соотечественник меня успокоить не мог!
   Потащил Шахпеленга на середину комнаты, оглядел любящими глазами, снова звучно расцеловал. Затем схватил подвернувшуюся под руку шапку-треуголку, нахлобучил себе на голову и широкими шагами зашагал прочь из комнаты. Матюшкин бережно поднял царскую шляпу, позабытую Петром на подоконнике, и бросился с Березиным догонять его величество. А Шахпеленг остался торчать посреди комнаты. Потом в окно он наблюдал, как генерал-майор и граф низко кланялись вслед царской карете. Вернувшись в дом, Матюшкин и Березин обласкали Шахпеленга и пропустили на радостях по чарочке вина.
   Матюшкин разъяснил Шахпеленгу, что он должен с сопроводительным письмом догнать батальон Зимбулатова, который находится, по всей вероятности, в Астрахани. Вместе с батальоном нужно отправиться в устье реки Куры и заложить там, в банке реки, большой портовый город, начав с постройки мощной крепости. Выезжать следует сейчас же с обозом, который отправляют в Царицын.
   Шахпеленг попрощался с друзьями и пустился в долгий путь на родину.
   " "
  
   "
  
   В Астрахани Зимбулатова не застал: тот отбыл в Баку неделю назад. Шахпеленга это мало огорчило. Довольный оборотом дел, он пошел прогуляться на индийский крытый рынок, где встретился со слугой бакинского султана Эйвазом. Тепло поздоровались, стали расспрашивать друг друга, каким путем судьба привела их на чужбину. Эйваз сообщил ему, что бакинский султан привезен в Астрахань невольником.
  -Урусы вели себя прилично, пока не укрепились в крепости, - рассказывал Эйваз. - Потом откуда-то понаехали армяне. Наших стали притеснять. Караван-сараи отняли у местных хозяев и передали солдатам. Базарами полностью завладели армянские купцы. Пришлые люди, они перерезали все пути в крепость, за дешевку насильно скупают, а то и просто отбирают продукты и дешевый товар у наших крестьян, а потом втридорога продают бакинцам. И жаловаться некому. Видать, отвернулся от нас Аллах.
  -Как некому жаловаться?! А Барятинский?!
  -В его канцелярии только русские и армяне. Армяне русских подкупили и хозяйничают вовсю. Стоит что-нибудь против сказать, они поднимают крик. Прибегают солдаты-урусы, сажают наших бедолаг в зиндан.
  -А что же наши воины?
  -Какие воины? Да наших людей всех до единого разоружили.
  -А шах? Куда он смотрит?
  -Какой шах? Шах Гусейн в плену, а шахзаде Тахмасп даже отца не может вызволить.
  -В свое время не объединились ни против Давуда, ни против Петра-царя...
  -Так Петрус нас обманывал, будто идет вызволять из рук Давуда. Теперь спрашиваю тебя, Шахпеленг, Ширван кому принадлежит? Петрусу или нет? Ай саг ол. А раз Ширван подчиняется урусу, то почему в его столице Шемахе сидит проклятый Давуд? И еще пускают нам пыль в глаза, будто бы его туда поставил не Петрус, а турецкий султан Ахмед |||.
  -И оружие у Давуда и Сурхая было русское, - задумчиво подтвердил Шахпеленг. - Непонятно это все.
  -Эх, Шахпеленг, грамотный ты парень, а всему веришь. А я своей безграмотной головой все же думаю, что Петрус и Давуд вместе дурят и турецкого султана и азербайджанцев!
  -А как же султан здесь оказался? За что его?..
  -Арестовали светлейшего со всей родней и слугами и ночью вывезли на корабле сюда.
  -Где же был Дергах Кули-бек? Почему не защитил своего правителя?
  -Э-эх, я тебе такое скажу, ты даже не поверишь... Ведь нас предал сам Дергах Кули-бек.
  -Как у тебя язык повернулся назвать народного героя предателем?! Слушать тебя не хочу! Врешь ты все!
  -Не хочешь - не слушай, - резко оборвал Эйваз.
   Повернулся и пошел между прилавками, прицениваясь и покупая специи. А растерянный, подавленный Шахпеленг стоял на том же месте, не в силах уйти.
   Дергах Кули-бек! Пехлеван, на которого чуть не молится весь народ. Предал своего правителя? Не может быть! Врет подлый раб, своего хана выгораживает. Наверняка, от гнева бакинских простолюдин скрывается здесь Мухаммед-хан. Сам сдал крепость, спасая свою шкуру, а теперь хочет опорочить любимца народа!
   Возвращавшийся с покупками Эйваз холодно кивнул Шахпеленгу, прощаясь, и пошел себе восвояси. Шахпеленг последовал за ним.
  -Эйваз, ай Эйваз, - не выдержав, позвал он.
   Тот передернул плечами, отмахиваясь как от назойливой мухи, но мальчишка не отставал. Наконец, выйдя из себя, Эйваз в сердцах бросил свои корзины на землю, подбоченился.
  -Чего пристаешь ко мне? Я тебе в отцы гожусь, а ты вруном обзываешь...
  -Прости, Эйваз... Не умещается в голове, что Дергах-бек изменник.
  -Султан доверял ему, как родному сыну. Назначил его юзбаши. Увеличивал его славу, без нужды расхваливая его. Вот скажи, почему сотник не подчинился приказу султана и вовремя не вернулся защищать город?
  -Бек вернулся, сражался, был ранен. А султан струсил и приказал вывесить белые флаги.
  -Не давал такого приказа султан! Я был неотлучно при хозяине. И видел, как он был потрясен, увидев белые флаги. Вот загадка для всех!
  -Ладно, а как случилось, что юзбаши своего султана предал?
  -Сам же султан и допустил промах. Как стали солдаты Петруса бесчинствовать, так султан сказал беку: давай напишем турецкому султану, чтобы подмогу нам прислал. Юзбаши мог тихо отговорить султана. Но он стал громко скандалить, пока на шум не прибежали урусы. Сам же и пересказал им все слова султана... Все просто: бек позарился на место султана. И добился-таки своего. За изменничество его назначили султаном и дали звание "полковника".
  -Хочу повидать султана, Эйваз.
  -У его двери стража. Кто тебя пропустит к нему? Слушай! Около нас живут соседи-ногайцы. Я иногда с ними перекидываюсь словцом. У них даже собаки во дворе нет. Ты проберись вечером к ним во двор, а оттуда - к нам. Я их предупрежу...
  
   " "
  
   "
  
   В темноте Шахпеленг по задворкам пробрался к дому, в котором содержалась семья неудачливого бакинского султана. Молодой ногаец, предупрежденный Эйвазом, уже ждал гостя-южанина и незаметно провел его через свой двор к соседям.
   В мрачной, тягостной обстановке, хотя и среди ковров и шелка, принял знатный бакинец своего недавнего невольника. Теперь он сам был пленником, но держался спокойно, с достоинством.
  -Странный ты азербайджанец, - молвил бывший правитель, - всегда на стороне моих врагов.
  -Я не на их стороне. Я был их пленником, а потом - вашим.
  -А теперь чей? Куда идешь? Кто послал?
  -Царь приказал догнать подполковника Зимбулатова, - досадуя на свою болтливость, сказал Шахпеленг.
  -Был здесь Зимбулатов, отбыл в Азербайджан... Едешь тетку предавать, Сальян захватывать?
   Шахпеленг так и ахнул про себя.
  -Нет, - ответил он. - Сальян не будут захватывать. Зимбулатов должен на Куре построить порт.
  -Значит, помогаешь врагу устраиваться у нас, укрепляться?
   Султан, сдавший неприятелю свой город, смеет укорять его! Не будь бек в несчастии, Шахпеленг ответил бы ему.
  -Что плохого, если и настроят у нас городов? Петр - великий царь и полководец, но его свои не любят, "анчихристом" называют, проклинают за то, что многое перенял у европейцев... Не вечно жить Петру. Как помрет - армия его назад вернется.
   Султан удивленно смотрел на подростка, вслух размышляющего о том, о чем он сам думал бессонными ночами.
  -Смотри:мальчик мыслит как государственный муж, - обратился он к брату. - Жаль, что такого разумного среди наших ханов не найдешь. Сколько я к ним обращался после падения Худата и Кубы! Предлагал объединиться, выбрать одного на весь Ширван правителя, готов был сам подчиниться... Стали подозревать, а то и на смех поднимали!
  -Брат, ты живешь как будто не на земле, - горько посетовал брат
  султана. - Да наши ханы дальше своих владений ничего не видят! Их всех поодиночке уничтожат. Не Петрус, так кто-нибудь другой.
   "Конечно, так и будет, если вы будете сидеть и ныть, " - подумал Шахпеленг.
  -Сколько я тебя предупреждал насчет этого подлого пехлевана-юзбаши, - продолжал укорять брат султана. - Неустойчивый, неумный,честолюбивый. За свои действия никакой ответственности не несет: натворит сегодня одно, а завтра - другое!
  -Он не виноват, - вздохнул султан. - Еще великий Низами писал:
   "Тюрк без распри и смуты не прожил бы дня!"
  -Хотя бы обыкновенную человеческую благодарность...
  -Правители, управляя народом, не должны ожидать от него благодарности, - не сдавался султан. - Даже к Всевышнему не все люди испытывают благодарность за его щедроты. Вспомни Коран: "Поистине, человек неблагодарен!"
  -А он должен быть благодарен! Весь Коран учит его этому!
  -Не так уж много людей умеет читать Священную Книгу.
  -Потому что она на арабском языке, - ввернул Шахпеленг. - А вот русские Библию читают на русском языке, оттого им все понятно. Надо бы и у нас перевести Коран на тюрки.
  -Жаль, что я не у власти, - сказал султан. - Взял бы тебя в советники, и, клянусь Аллахом, ты принес бы больше пользы,чем все мои мудрецы.
  -Помнишь у Низами в "Искендер-наме": "Мудрый советник дороже державы"?! - усмехнулся брат Мухаммед Гусейн-бека.
   "Надо найти и прочитать "Искендер-наме" Низами", - подумал Шахпеленг.
  -А как ты выйдешь из положения с Зимбулатовым? - спросил султан.
  -Никак. Уеду к себе в Карабах, и дело с концом.
  -Не советую, - возразил султан. - Чем больше людей мы будем иметь в войсках царя, тем больше пользы будет для нас всех. А крепость Зимбулатов и так построит, без твоей помощи... Попробуй отпроситься у него... Доставишь мое письмо гянджинскому хану. Я могу положиться на тебя?
  -Да!
   В этот время из смежной комнаты выбежал племянник султана. Шахпеленг как-то видел его сидящим у фонтана во Дворце Ширваншахов. Они сидел с книгой в руке и, видно, был очень увлечен, потому что только скользнул равнодушным взглядом по стражникам и Шахпеленгу и снова уткнулся в книгу. Сейчас мальчишка был очень возбужден, наверно, слышал весь разговор из соседней комнаты.
  -Дядя! Разреши мне тоже уехать в Азербайджан! Не хочу здесь жить! Не хочу!
   Наступила гнетущая тишина.
  -Я возьму его к своей бабушке в Карабах, - горячо поддержал мальчишку Шахпеленг.
   Взрослые молчали.
  -Рустам! - окликнул мальчика женский голос из-за полуоткрытой двери.
  -Отпусти, дядя! Или я все равно сбегу! - выкрикнул мальчик.
   Ханша вплыла в комнату и, слегка кивнув гостю, который вскочил и поклонился ей, взяла Рустама за руку.
  -Пойдем, дитя мое.
  -Не пойду, пока согласия не дадут! - вырвал руку Рустам.
  -Подумай, - мягко сказала султанша, - в какое положение ставишь старших. Мы в плену, в изгнании, а ты в такое время хочешь оставить нас. Нельзя предавать родных.
  -Я не предаю! Я жить здесь не согласен. Хочу домой! К своему народу!
  -Твой народ даже искать не стал своего правителя, - горько сказала ханша.
  -Все равно! К тете поеду, в Гянджу!
  -Астафурулла! - наконец вымолвил султан. - Уходите.
   Шахпеленга накормили и уложили спать. Совещались уже без него. Под утро его разбудили. Уже одетый в дорогу Рустам нетерпеливо торопил его. Взрослые по очереди обняли мальчиков.
  -Доверяю Рустама тебе, а тебя - Аллаху, - сказала на прощанье ханша.
   Эйваз через двор ногайцев осторожно вывел ребят на улицу. И мальчики в предрассветной сумеречной тишине тронулись в путь.
  
   " "
  
   "
  
   Звезды уже поблекли, хотя темнота все еще не рассеялась. Ухо Шахпеленга в гулкой тишине спящего города уловило осторожную поступь легких шагов.
  -Стой, ты ничего не слышишь? - шепотом спросил он.
  -Нет. По-моему, тихо.
  -А мне почудилось, что за нами крадутся.
   Прислушались снова. Только одинокий лай какой-то собаки на миг нарушил тишину.
  -Показалось тебе.
  -Странно... Ну, пойдем. На берегу у меня знакомый рыбак живет. Хорошо бы застать его дома.
   Только сделали несколько шагов, как Шахпеленг внезапно повернул назад. Бросок в два прыжка - и он вцепился в человека, закутавшегося во что-то темное. Раздался испуганный детский вскрик. Подбежавший Рустам грубо ударил Шахпеленга по руке.
  -Оставь ее! - прошипел он. - Зулейха, чего ты за нами увязалась?
  -Хочу пойти с тобой! На родину хочу! - заумоляла упрямая девочка. - Возьми меня с собой, Рустам.
  -Не болтай глупости! Беги обратно!
  -Без тебя?! А потом за кого выйду замуж? За уруса или калмыка? Ты мой нареченный жених. Где будешь ты, там и я!
   Приближался рассвет. В предрассветном тумане уже различалось решительное прекрасное лицо ханской дочери. Мужество маленькой девочки восхитило Шахпеленга. Зулейха чем-то напомнила ему Алчичак и Валиду.
  -Уходи к родителям! - настаивал Рустам. - Что они подумают, не найдя тебя дома?
  -Сестра им все скажет... Не гони меня, Рустам. А то я утоплюсь!
   Шахпеленга рассмешили ее слова, но он сдержал смех, объяснил, что она подвергает опасности не только себя, но и Рустама.
  -Я переоделась, вот! - и девочка, решительно отбросив покрывало, предстала перед ребятами в мужской одежде. - Никто меня не узнает...
  -Такая маленькая, а уже за женихом увязалась, - проворчал Шахпеленг. - Давай возьмем ее с собой, Рустам. Я до этого целый год одну русскую девочку под видом мальчика водил туда-сюда. Ничего, она даже в бою не струсила. А твоя Зулейха, кажется, еще храбрее. Пусть идет.
  -А что за девочка была?
  -Да ты нас видел как-то во дворе Дворца Ширваншахов. Нас еще стражники вели, а ты книжку читал. Неужели не помнишь?
  -Когда он читает, он ничего не видит, - произнесла Зулейха.
  -Нет. Но я помню, как вас на русские корабли сажали. Я тогда с крепостной стены смотрел... Неужто этот русский мальчишка был девочкой? В голову бы не пришло!
  -Так что забирай свою невесту, а то придется под носом солдат проводить ее домой.
   Этот довод оказался сильным, и Рустам сдался.
  -С этими дурами только свяжись, - буркнул он.
  -Не обзывайся, а то тете нажалуюсь!
  -Тише! - одернул их Шахпеленг. - Молчите, если хотите живыми до родины добраться!
  
   " "
  
   "
  
   Беда подстерегла их неожиданно, когда рыбацкая шхуна из устья Волги направилась в открытое море. Хазар встретил путников вечерним кроваво-гранатовым покоем. Правда, быстрая струя вод Волги несла шхуну вперед, но само море и у берегов и до самого горизонта было спокойным, с мелкой рябью на поверхности. Рыбаки сказали, что таким мирным Каспий в это время года не часто увидишь, особенно, в банке Волги.
   Зулейха, увидев родной Хазар, заволновалась до слез, нагнулась над бортом, опустила руку в воду. И вдруг папаха с ее головы соскочила и шлеп за борт. Две длинные тугие косы устремились вниз, окунув кончики в зеленую воду. Она в забывчивости продолжала ласково щуриться. И вдруг один из рыбаков как завопит:
  -Ребя! Ведьма-а!
   Вздрогнула Зулейха, в ужасе схватилась за голову, у нее из груди вырвался крик: "Ана-джан!" И девочка спрыгнула за борт. Быстрина подхватила ее и понесла в море. Не издав ни звука, ринулся за подругой в воду Рустам. А вслед за ним сиганул за борт и Шахпеленг.
  -Ребя! Не боись! - кричали рыбаки. - Греби сюды. Не тронем! Плыви до нас!
   Шахпеленг видел, как Рустам догнал Зулейху, как она вцепилась в него и стала тянуть и его с собой вниз, в пучину моря. Они уже совсем обессилели и едва барахтались в воде, когда Шахпеленг подплыл к ним. Ему удалось схватить девочку за косы сзади, и он потащил ее к берегу, освободив, наконец, Рустама. Но тот снова подобрался поближе к девочке и ухватился за ее руки, увлекая в пучину моря. Не подоспей к ним на помощь рыбацкая шхуна, дело кончилось бы плохо для всех троих. Но рыбаки кинули им сети, вцепившись в которые ребята и сами выбрались, и бездыханную уже Зулейху вытащили с помощью двоих, бросившихся им на помощь, взрослых. Потом девочку откачивали за ноги и за руки, пока у нее изо рта не вылилась вся вода, которой она чуть не захлебнулась. Зулейха, придя в себя, заикала, заплакала от пережитого страха. Ей дали вволю нареветься, пока сама не успокоилась. Мальчиков заставили снять с себя мокрое, но они стеснялись присутствия Зулейхи, а та, конечно, и мысли не допускала, чтобы раздеться при мужчинах. Тогда догадливые рыбаки нашли выход: дали им по веслу и заставили грести.
  -Гребите до седьмого пота, самое верное средство!
   Все трое дружно взялись за весла. Кинув взгляд на взрослых попутчиков, Шахпеленг едва удержал улыбку. Знали бы гогочущие над ними рыбаки, что сама принцесса гребет в их шлюпке, животы бы надорвали.
   Скоро одежда на них высохла, и даже пот прошиб. А Зулейха - молодец, не бросила весло, хотя растерла ладони до крови.
  
   " "
  
   "
  
   Высадили их на берегу близ Дербенда. Ночь провели в крепости, у знакомых Шахпеленга.
   Выехали из Дербендской крепости посреди дня, когда было очень людно, чтобы не привлечь внимания русских солдат. Арабачи за небольшую плату довез их до берега Самур-чая. Переправились через реку.
  -В Баку нам нельзя. Там нас узнают, - забеспокоился Рустам.
  -Не бойтесь, мы крепость обогнем, выйдем к мечети Биби-Эйбат. Там пристанем к любому каравану, и - в добрый путь.
   Остались позади Куба и Хачмас.
   Недалеко от Джейранбатана Шахпеленг встретил знакомого, порасспросил и узнал, что у мечети Биби-Эйбат можно застать караван Агаммеда, готовый тронуться в путь.
   Обогнув Бакинскую крепость, поднялись на Шихову косу. Действительно, близ мечети у Сальянской дороги расположился караван верблюдов, возле которых суетились погонщики. А рядом, под инжировым деревом, спокойно попыхивал трубкой сам хозяин каравана. Шахпеленг подошел и, учтиво поздоровавшись с Агаммедом, попросил разрешения присоединиться к каравану. Хозяин каравана вместо ответа выпустил кольцо дыма.
  -Спасибо, Агаммед, - сказал Шахпеленг, отходя в сторону.
  -Он же ничего не ответил! - удивился Рустам.
  -Как не ответил? Пыхнул же он трубкой согласия! - шепнул Шахпеленг.
   Вездесущий Аждар, работник Агаммеда, весело окликнул Шахпеленга:
  -Эй, внук Салтанет! Опять урусов приволок сюда?!
  -Какие же они урусы? Не видишь, это мои родственники!
  -Тебе не сказали еще скорбной вести о смерти вашей сумасшедшей ослицы? - осклабился Аждар. - Издохла она... Чего не плачешь?
  -Ишаков много развелось, особенно, двуногих. Всех не оплачешь, - отозвался Шахпеленг.
   Но Аждар за хохотом не вник в сарказм.
  -Твоя бабка такой скандал учинила... Ха-ха-ха! Едва спасли от ее рук кебабчи Мадата. Оказывается, его жену зовут Анаш, и вашего длинноухого тоже. Вот он не стерпел, вертелом проткнул вашу ослицу. Не расстраивайся, от нее одна беда была всем: то лягалась, то кусалась... Не ишак, а зверь-зверью! Второго такого не было в мире.
  -Почему не было? - спокойно возразил Шахпеленг. - А безобразная ослица Абу-Дуламы? Она не только лягалась, но и мочой брызгалась на окружающих.
  -Врешь, поди, - усомнился Аждар. - Но красиво врешь. Ты лучше объясни, что за шашни у тебя с урусом? Чего ты к ним поехал?
  -Я не сам поехал, в плен попал, а русский царь заставил учиться.
  -Айа, слышал я брехню, но такую! - расхохотался Аждар. - Пленных в рабов превращают. А урус еще и учит? Что он, сумасшедший?.. А вот и сам урус: как говорится, имя назови - за ухо схвати. Нелегкая его несет под вечер.
   Действительно, на дороге показались русский солдат с азербайджанцем-переводчиком. Подойдя поближе, переводчик зачастил:
  -Агаммед-ага, ай Агаммед-ага! Начанник-ага фирман написал, чтоб ты повернул караван обратно. Нефть надо везти в Хаштархан, а для этого уже стоит русский корабль у берега...
   Агаммед неторопливо встал и пересел на камень, лежащий под деревом с противоположной стороны. Отвернувшись в сторону, невозмутимо продолжал дымить.
  -Агаммед-ага, - упавшим голосом добавил переводчик, - если не послушаешься, урус в зиндан тебя бросит, который по-ихнему "тэмниса".
   Агаммед дымил себе. Спесиво задранный круглый нос солдата растерянно опустился. Он оглянулся на окружающих.
   Те насмешливо поглаживали усы, скрывая под ними улыбку, а под бараньими папахами - веселые глаза.
   Солдат торопливо вынул из кармана бумагу, вчетверо сложенную, и, обойдя дерево кругом, встал перед Агаммедом, учтиво протягивая ему послание своего начальника.
   Агаммед долго дымил себе спокойно, наконец, соизволил кивнуть Шахпеленгу, подзывая к себе. Шахпеленг подошел, вместе с ним подскочил и Аждар.
  -Прочти, что этот молтаны пишет, - перевел Аждар взгляд или мысль хозяина.
   Шахпеленг пробежал глазами строки и перевел приказ коменданта города о конфискации всей нефти в счет налога.
   Агаммед, не дослушав, сердито отвернулся, снова запыхтев трубкой. Потом, наконец, соизволил открыть рот, на который уставились все собравшиеся.
  -Когда хозяина нет, свинья в доме хозяйничает.
   Наверное, это была самая длинная фраза в его жизни, причем, вызвала она восторг слушателей, которые позднее с удовольствием пересказывали друг другу эту фразу. Надолго замолкнув, Агаммед задумчиво созерцал волны синего Хазара. Но все ждали, надо было решиться и на вторую фразу.
  -Аждар, ступай. И этого возьми! - кивок в сторону Шахпеленга.
   Аждар, прихватив протестующего Шахпеленга, послушно затрусил за русским солдатом.
   Рустам и Зулейха заволновались и побежали было за Шахпеленгом, но тот крикнул им, чтобы были при караване: боялся, что в городе могут узнать отпрысков бывшего султана. И те послушно повернули назад.
   При виде целого поселка, выросшего за полгода перед шемахинскими воротами крепости, Шахпеленг в изумлении оглянулся на Аждара. Тот объяснил, что это армянский квартал, построенный приехавшими из Южного Ирана армянами.
   В крепости остановились перед невысоким зданием, в котором находилось губернское управление. Моложавый пышноусый помощник губернатора, без парика, в расстегнутой на груди рубахе, что-то диктовал писарю. Закончив диктовку, он обратился к Аждару, которого принял за Агаммеда, с требованием, чтоб караван немедля свернули к берегу, а всю нефть погрузили на корабль, стоящий у причала. Аждар деловито объяснил, что за нефть в начале года уплачена пошлина шаху иранскому, а год не кончился, и если отправить нефть в Астрахань, то можно лишиться постоянных покупателей. Помощник губернатора вышел из себя и завопил, что "черномазые" и без нефти обойдутся. Тогда Шахпеленг взорвался и от себя сказал, что за слово "черномазые" господину придется отвечать перед царем. Помощника губернатора эти слова вывели из себя, и он заорал, чтобы "сего Агаметку" и "сего вора-толмача" посадили в кутузку. Но Шахпеленга увести не удалось. Он вскричал, что выполняет особое поручение государя-императора, и потребовал, чтоб его препроводили к подполковнику Зимбулатову. От такого сообщения помощника губернатора прямо затрясло. Тут одна из боковых дверей открылась, и в комнату вошел сам губернатор.
  -А-а, снова Сальянский? А где вы, там шум! - узнал князь Шахпеленга.
  -Я Карабаглинский, ваше сиятельство, - вежливо поправил мальчик.
  -Какими судьбами? Неужто отучились прежде времени? - улыбнулся Барятинский.
   Шахпеленг вынул из-за пазухи письмо Матюшкина и объяснил причину своего приезда.
  -Ваше сиятельство, сей Сальянский послан к нам керосинщиком Агаметкой с отказом подчиниться нашот нефти! - не выдержал и вставил помощник князя.
  -Господин Тулин, приведите себя в порядок, - Барятинский смерил своего помощника презрительным, холодным взглядом.
   Тот весь налился краской, стал гранатового цвета. Наспех напялил на голову парик, застегнулся и доложил, что за ослушание Агаметку посадил в кутузку, а за караваном послал роту солдат.
   Барятинский велел пригласить к себе подполковника Зимбулатова. Затем князь пригласил Шахпеленга в свой кабинет, где любезно расспрашивал о московских новостях, о своих знакомых, о графах Березиных. Они еще беседовали, когда вернулся посланный на корабль солдат и доложил, что господин Зимбулатов "не идеть", пояснив: подполковник так пьян, что записку "их сиятельства" смял и бросил за борт. В это время послышался топот, звон шпор, и раздались голоса других людей. Это докладывал молодой звонкий голос, что каравана нет, что "обоз злодея Агаметки... как скрозь землю провалился".
   Барятинский вышел с Шахпеленгом во двор.
  -Ваше сиятельство, злодей Агаметка увел караван через Патамдар!
  -Вот как? - холодно заметил Барятинский. - Как же мог караван без хозяина отправиться в путь? Ведь Агаметка под арестом?!
   Тулин растерянно молчал. Шахпеленг объяснил князю, что господин Тулин принял слугу за хозяина каравана потому, что даже имени у того не соизволил спросить.
  -Коли ума нет, то это надолго, - изрек князь, с трудом овладев собой.
   Он отпустил Шахпеленга, предупредив, чтоб рано утром посетил его с Зимбулатовым; вызвал одного из командиров батальонов, чтобы послать вслед за пропавшим караваном.
   Шахпеленг послонялся по крепости, пошел к айранщику Досталы, напросился переночевать у него за умеренную плату, тот, недовольно оглядев его платье, заколебался было, но, увидев монеты в руке Шахпеленга, дал согласие. Поворчал по поводу того, что его заставили дважды платить налоги: в начале года - шаху, а теперь - русскому царю. Кроме того, солдаты-урусы не раз брали у него мацонь, сметану, молоко, "забыв" уплатить.
  -Нет справедливости на земле, - сетовал Досталы. - Караван-сараи отдали солдатам, а чужакам теперь приходится искать приюта у таких, как я. Пущу только на один-две ночи, не больше.
  -Да мне только до завтра, - рассеянно произнес Шахпеленг.
   Мысли его витали далеко. Его волновала судьба Рустама и Зулейхи. Он не мог решить для себя: остаться здесь и явиться к Зимбулатову, или же для него лучше ночью тайком пойти за караваном. Все же следовало остаться, чтобы позаботиться о судьбе арестованного Аждара. Он знал, что пешим караван не догонит. Кроме того, он опасался, что русские перехватят и вернут отряд Агаммеда назад, и тогда Рустам и Зулейха окажутся в Баку, где Шахпеленг должен будет им помочь.
  -Что ты, не слышишь, что ли? - услышал он возглас Досталы. - Кто ты, спрашиваю, и почему урусу служишь? Почему одежда на тебе русская?
  -Я у них в плену был, а их царь заставил меня учиться. Я из рода
  Махмуда Карабаглинского. Мою бабушку Салтанет многие знают здесь.
  -Так ты внук старухи Салтанет?! - обрадовался айранщик. - Да я же тебя летом видел, почему же не узнал?! Ай моя голова!.. Ты Шахвелед?..
  -Шахпеленг я.
  -Что и говорить, она храбрая женщина, - признал айранщик. - Я про твою бабушку говорю. Ей бы мужчиной родиться, да простит меня Аллах... Будь достоин ее!
  -Постараюсь, - погрустнел Шахпеленг, поняв, как он соскучился по бабушке.
   Досталы повел его к себе в дом ужинать, представил семье. Дети его с горящими глазами обступили Шахпеленга.
  -Нам Ядулла про тебя рассказывал, - с восхищением заговорил один из мальчиков, - как ты русские корабли поджигал и из-за этого в подземелье угодил с его отцом!
   И почти всю ночь после ужина, даже в постели, в темноте, Шахпеленг рассказывал им о шемахинской битве. И пусть простит Аллах Шахпеленгу, если он немножко приукрасил свои подвиги.
  
   " "
  
   "
  
   Подполковник Зимбулатов, весь красный, опухший после похмелья, принял Шахпеленга неласково. Однако, прочитав предписание Матюшкина, смягчился.
  -Все лучше, чем безделье, - решил он. - Дня через два-три выступим в Сальян. А правда ли, будто сальянская ханша - твой родич?
   Шахпеленг отвечал правдиво.
  -Ваша Ханума - настоящая ведьма. Она погубила русских молодцев... Но я крепкий орешек, заруби себе на носу, Сальянский, - хмуро сказал Зимбулатов. - Подавится твоя тетеха мной.
  -Тетя моя неопасна, - поспешил успокоить Шахпеленг. - Она уже отомстила за своих детей. Вы ее не обижайте - и она вас не тронет.
  -Велика царица, - проворчал Зимбулатов. - Возни с ней больно много, со старой хрычевкой.
   Его слова задели Шахпеленга, но он промолчал. Он втайне надеялся, что Зимбулатов поможет ему вызволить Аждара. Но когда они явились к Барятинскому, именно Зимбулатов не дал ему осуществить задуманное. Стоило Шахпеленгу заикнуться про Аждара, как Зимбулатов стал поносить Агаммеда: мы-де ему еще покажем. И Барятинский отказался даже слушать Шахпеленга.
   Через два дня батальон был размещен на корабле и отправлен морем в устье реки Куры.
  -Велено в банке Куры построить крепость, - сказал подполковник Шахпеленгу и капитану корабля.
  -Каждой весной Кура разливается. Выгодно ли строить там крепость? - усомнился Шахпеленг. - А еще, через каждые 50-70 лет море поднимается и затопляет прибрежные поселения. Вот видите, здесь, прямо под нами, на дне моря лежат развалины города Сабаила. Этот город построил Александр Македонский. Он тоже не слушался местных людей. Построил Сабаил, а тот потонул...
   Рассказ Шахпеленга заинтересовал и капитана.
  -Где, где этот город? Ничего не видно!
  -Это потому, что сейчас волны и погода пасмурная. А летом при штиле видны под водой строения крепости... Так что не надо и вам строить на берегу моря.
  -А я и не собираюсь там строить, - усмехнулся Зимбулатов. - Я построю крепость у въезда в Сальян, назло Хануме...
   Корабль тронулся. Зимбулатов ушел, не дослушав возражений мальчика.
  -А как Баке построили на берегу моря? - спросил, улучив минутку, капитан.
  -Бакы на холме и обнесен крепкой стеной. А устье реки Куры - пологое, песчаное. Лучше бы подполковник строил там, чем под носом сальянцев.
  -Только что ты доказывал, якобы строить на берегу не следует, а теперь говоришь обратное.
  -Сальянцы не потерпят, чтобы у них под носом строили крепость...
  -Нужда заставит - смирятся, - уверенно сказал капитан. - И не таких уламывали, как эта старая княгиня.
   Но Шахпеленг все же пошел к Зимбулатову, чтобы уговорить его выбрать другое место для стройки.
   Зимбулатов его слушать не стал, рассвирепев, разорался на весь корабль:
  -Я построю крепость, где хочу, глупый отрок! В этом краю буду управлять я! Я, а не сия воровка! Ведьма!
  -Пошто поносишь мою тетю? - раскричался в ответ Шахпеленг. - Она сальянка и чужаков не пустит в Сальян.
  -Заткните этого осла! - заорал Зимбулатов. - Взять под арест!
  -Арестуй, подполковник, коли не боишься самого императора, - зло засмеялся Шахпеленг.
  -Угрожать?! Мне, Зимбулатову?! Да тебе что - моча в голову ударила?!
  -Арестовать меня?! - ответил ему в тон Шахпеленг. - Меня, Карабаглинского?! Да тебе что - навозом по голове попало?!
   Синеглазый лейтенант Савелий Чикунов бросился их примирять.
  -Ваше превосходительство, не забывайтесь, - предупредил он. - Сих отроков вся Россия называет "птенцы гнезда Петрова"... А вы, господин Карабаглинский, высоким монаршим указом подчинены на три месяца подполковнику. Так что извольте вести себя потише!
   Взяв Шахпеленга за локоть, Савелий вывел его на палубу. За эти несколько дней Савелий и Шахпеленг уже успели подружиться, чему способствовало и страстное желание Чикунова научиться азербайджанскому языку, и одинаковое с Шахпеленгом презрительное отношение к выскочке-подполковнику. Чикунов успокоил Шахпеленга, заявив, что подполковник упрям, "яко козел", и только беда переубедит его.
   Корабль вошел в русло Куры. С тяжелым сердцем смотрел Шахпеленг на знакомые берега, покрытые низким засохшим кустарником. Низко нависшие над Сальянской степью густые тучи не обещали ничего хорошего, но ветра пока не было. Шахпеленг про себя стал молиться, надеясь, что Бог нашлет на русский батальон ливень и град и помешает осуществиться черным замыслам Зимбулатова.
   Изменив известное тюркское заклинание на свой лад, мальчик шептал его судорожно, десятки раз:
   - Ветер-друг, поспешай, приди,
   Умру за тебя, приди, загуди.
   На головы врагов ливнем пади,
   Камнями путь им загради...
   Савелий положил ему руку на плечо.
  -Что ты там бормочешь?
  -Проклинаю Зимбулатова.
  -Ха-ха! Выше голову, дружище! И не смотри на подполковника с такой ненавистью.
  -Он называл мою тетю "воровка", "ведьма", "злодейка"... Ничего, она ему еще покажет! А я ему служить не стану, уйду!
  -Ладно, не дури. Ты не ему служишь, а его величеству царю.
   "Да, - с сожалением подумал Шахпеленг, - я ел царский хлеб... Но еще больше - сальянский чурек."
  -Царь приказал построить в банке Куры башню, чтоб корабли на мель не садились... А крепость он велел строить на левом берегу, не на сальянской земле. Матюшкин при мне читал письмо царя и написал те же приказы. Царь приказал быть осторожным с Кабулой-ханым, без нужды не злить ее.
  -Что делать с нашим бесноватым? - вздохнул Савелий. - Будь что будет.
  -Плохо будет, - пообещал Шахпеленг, - вай как плохо!
   Бросили якорь напротив Сальяна. Однако около полутора суток не могли сойти на берег: налетел страшной силы ветер, начался ливень, от которого негде было укрыться. На другой день ливень обессилел, но продолжал хлестать дождь, и только к вечеру подувший с юга ветер рассеял тучи. Сойти на берег в тот вечер не решились.
   Утром третьего дня, к несчастью, погода разъяснилась, и батальон стал располагаться на сальянском берегу Куры. Разбили палатки, разложили костры. Корабль ушел, разгрузив привезенный для постройки карадагский камень.
  
   " "
  
   "
  
   Шли работы по закладке крепости на виду у сальянского люда. Сальянцы вражеский лагерь обходили стороной, любопытства не проявляли; лодочники свои лодки запрятали, пастухи отгоняли буйволов и коров подальше на юг.
   Шахпеленг от стыда перед земляками за пределы лагеря не выходил. Но он был уверен, что востроглазые лазутчики Кабулы-ханум уже давно довели до ее сведения о присутствии Шахпеленга в русском лагере.
   "Началось", - подумал Шахпеленг, увидев делегацию сальянцев, направляющуюся в русский лагерь. Люди Гасан-хана, а вернее - Кабулы-ханум, привезли ханские дары: гранаты, айву, различные варенья, дошаб, мед. Зимбулатов встретил их более чем любезно. Он был весьма доволен таким оборотом дел, победно поискал глазами Шахпеленга и Савелия и с довольной улыбкой подмигнул. Шахпеленг ответил хмурым взглядом. Между тем посланцы ханши извинились перед русским "начанником", объяснили, что сам хан отсутствует, гостит у лезгинских друзей в Дагестане. Этим, мол, объясняется то, что ханша долго не решалась приглашать гостей к себе домой, однако, по уверениям сальянцев, хан запаздывает и становится неприличным не замечать гостей. Потому ханум снарядила своих людей в путь, чтобы пригласить к себе в гости. Она верит в доброе расположение русского начальника, потому что у него служит ее дорогой племянник.
   Зимбулатов, хотя и был рад приглашению, но все же велел Шахпеленгу спросить у своих земляков, не собирается ли сальянская княгиня подсыпать ему отравы, как матросам Лунина.
  -Они говорят: грех поминать старые дела. Ханым стара и хочет мира с царем Петром. Ханым враждовала с врагами, но теперь пол-Азербайджана входит в Российскую империю, она и ее муж - подданные его величества. Коли царь прислал сюда на постой своих храбрых солдат, значит, он доверяет Гасан-хану и его семье. Ханым готова оказывать людям царя любую помощь, даже лекаря своего даст для лечения заболевших воинов.
  -Ишь воровка!Уже и про хворь моих солдат разузнала, - проворчал Зимбулатов, не скрывая довольной улыбки. - У нас и свой лекарь имеется... А ты, брат Сальянский, с Чикуновым и Ильиным поди к Хануме в гости, да и разузнай заодно, пошто твоя тетка к нам мирволит теперь...
   Как ни тяжело было Шахпеленгу идти к тете, по сальянским улицам, под пристальными взглядами сальянцев, но противиться упрямому подполковнику не имело смысла. Скрепя сердце подчинился.
   Шахпеленг не знал, какие упреки ему предстоит выслушать. На всякий случай в уме готовил ответы на предполагаемые вопросы ханши.
   Вопреки ожиданию, Кабулы-ханум встретила его очень приветливо. Расцеловала, даже прослезилась, чего себе никогда не позволяла. Подняв руки к небу, она возблагодарила Бога за то, что Он сохранил жизнь ее племяннику, которого она не чаяла увидеть в живых. Потом ханша принялась хлопотать вокруг русских офицеров. Наготове была обильная многообразная еда. Недоверчивый Шахпеленг все пробовал сам и только после этого угощал офицеров. Яства заменили изумительные шербеты, которые ханша приправила настойчивыми ласковыми приглашениями, добиваясь, чтобы самый главный начальник посетил ее дом.
  -Я боюсь, тетя. Не задумала ли ты и их отравить?
  -Что ты, дитя мое! Даже безмозглый ишак дважды в одну и ту же грязь не полезет, - возмутилась ханша. - Ведь Петрус теперь наш шах. А мне надо помириться с ним, чтоб русские нас не трогали, чтоб Гасан продолжал править этим краем. Да ведь ты и сам будешь за одной суфрой с ними. Прошу тебя, сынок, помоги мне помириться с ними.
   Чтобы гордая Кабулы кого-то о чем-то просила?..
   Но глаза ее светились так искренне. В голосе звучала такая любовь к племяннику. Вид ее был полон такой гордой печали...
   Шахпеленг отбросил всякие сомнения и перевел офицерам все слова ханской жены, которая из уважения к гостям проводила их до самых ворот.
   Но слишком весело блеснули глаза обычно сонного Шабана, заронив в душу Шахпеленга семя сомнения.
  -Разве тебе, тетя, хочется, чтобы они рядом с городом строили свою крепость? - спросил он.
  -Пусть строят, - вздохнула она. - Искендер построил для нас Дербенд, для грузин - Тифлис. С собой не взял. Пусть строит.
   Зимбулатову передали весь разговор.
  -То-то же, - удовлетворенно проговорил он. - Смирилась, выходит, Ханума-то...
   Шахпеленг торопливо перебил подполковника, доказывая, что не следует принимать приглашения его тёти.
  -Говори прямо,без увёрток! - прикрикнул на него Зимбулатов. - Не доверяешь своей тётёхе?!
  -Ей я доверяю...Но...слуги могут ей не подчиниться!
  -Слуг ханских бояться! - возмутился тот. - Принимаю приглашение!
   Шахпеленг снова принялся отговараивать начальника, чем вывел его из себя. Зимбулатов в сердцах прогнал мальчишку от себя и велел всему составу приводить одежду в надлежащий вид, чтобы не оскандалиться в гостях. Настроение Шахпеленга вконец испортилось, когда под вечер у Савелия начался озноб, а затем жар. Он принялся по-своему лечить своего друга от приступа малярии, то натирая его с шеи до пят виноградным уксусом, то напаивая его настойками, добытыми у сальянского лекаря. На следующий день Савелия перестало лихорадить, а к вечеру полегчало так, что он, несмотря на слабость и потливость, встал с постели, засобирался в гости.
   Зимбулатов взял с собой весь офицерский состав и часть солдат. На окраине города гостей встретили люди ханши и торжественно повели по центральной улице в ханский дом. Одноэтажный скромный дом сальянского правителя с просторной террасой удивил Зимбулатова. Подполковник недоверчиво ухмыльнулся. Однако, войдя в ворота, он встретил очень теплый прием. Прямо у ног Зимбулатова по восточному обычаю был зарезан крупный баран. Двор, лестница и терраса были застелены дорогими коврами. Офицеров провели в гостевую комнату, где усадили на пышные шелковые подушечки. А солдат провели под специально приготовленный, со всей пышностью обставленный навес. Рядом с русскими сидели мусульмане. Зимбулатов, совершенно успокоенный, беспечно тянул красное вино, пробовал долму в виноградных листьях, приправленную гранатом гийму, чигиртму из курятины, шашлык из баранины и белуги, сазана с начинкой. Разноцветье шербетов радовало глаза. Но лучше всего действовала купленная у албанцев тутовка. Русские видели, что все яства первыми пробуют сами мусульмане, потому становились час от часу беспечнее, веселее, шумнее.
   Шахпеленг, сидевший между командиром и Савелием, ел мало, только пробовал, чтобы угощать своего друга. Его настораживало то, что вместо именитых людей города с гостями сидели в пух разодетые слуги хана. Предчувствие беды долго не покидало. Немного отлегло от сердца, когда он услышал слова одного из слуг, брошенные через голову русского соседа другому слуге:
  -Много потеряли наши именитые сальянцы, отказавшись сидеть с иноверцами.
   Вот оно что! Теперь мальчику все стало понятно: знатные люди не решились нарушить обычай и прийти в дом, где отсутствует хозяин. Конечно, разве прилично участвовать в пиршестве, в котором не участвует сам Гасан-хан?
   Повеселевший Шахпеленг принялся за еду. Теперь и он присоединился к разомлевшим от обильной еды и напитков, пересмеивавшимся, потерявшим всякую осторожность офицерам, которые вспоминали смешные истории из своей походной жизни и весело хохотали. Некоторые уже настолько опьянели, что подремывали, облокотясь на подушечки. Ханские слуги все тормошили их, заставляя отведать то одно, то другое блюдо. А Шахпеленг объяснял Савелию, из чего приготовлена та или иная еда. Он потянулся к лимонному шербету, чтобы угостить им своего друга, как вдруг от какого-то толчка пролил шербет. В этот миг разразилось что-то неописуемо ужасное. Из-за занавесей, из ниш, из внезапно распахнувшихся окон и дверей ворвались в залу рослые сальянцы с оголенными мечами и кинжалами и устроили резню беспечно пирующих русских воинов. Мгновение - и слетали буйные головушки на тарелки и скатерти, обрызгивая все кругом алой кровью. Ни один из доверчивых жертв сальянской правительницы не сделал даже попытки сопротивления. Только сидевший в углу капитан успел выхватить пистолет и произвести запоздалый выстрел, ранив своего убийцу. Да пришедший в себя Шахпеленг закричал не своим голосом и закрыл собой Савелия. Чьи-то грубые руки тащили его, пытаясь оторвать от молодого русского офицера, но мальчик вцепился в своего приятеля намертво, и только смерть могла заставить его отпустить Савелия.
   Прибежавшая на мальчишеский крик Кабулы-ханум велела отпустить племянника и оставить в живых его русского приятеля.
  -Не видите, этот пес болен и сам издохнет, - сказала она.
   Ханум спокойным, деловитым голосом - как будто стояла не перед лужей крови и среди обезглавленных трупов - обратилась к своим бледным, испуганным слугам, не принимавшим никакого участия в резне, с приказом отвезти трупы врагов в ров и зарыть рядом с их соотечественниками.
   Бледный от пережитого сотрясения, Шахпеленг, поддерживая почти бесчувственного Савелия, повел его, спотыкающегося на каждом шагу, наружу. Вернее, потащил, стараясь обойти трупы, валявшиеся под ногами. Наконец, удалось покинуть этот невыносимый ад и спуститься во двор. В сторону навеса для солдат Шахпеленг и Савелий даже не взглянули. Им было понятно, что солдат постигла судьба их командиров.
   Кабулы-ханум вышла на террасу.
  -Эй, продажный родственник, - крикнула она вслед Шахпеленгу, - передай своему проклятому царю, что его дед, подославший к нам своего бандита Истепана Разы, перевернется в гробу от моей мести! И еще не то будет, если Петрус не оставит в покое Сальян! Или я не Кабулы! Переведи своему урусу, подлый родственник, приведший на мою землю врага! Скажи ему: пусть убирается в свой Арасей!
   У Шахпеленга как будто что-то оборвалось внутри.
  -Молчишь, изменник?! Безумный внук безумной Салтанет! Лучше бы ты умер и сделал ее такой же бездетной, как и я, чем навлек на ее голову позор!
   Шахпеленг, не отвечая ей, волок свою ношу к воротам.
  -Эй, малодушный! - окликнула снова ханша. - Сделай свой последний выбор: не якшайся с палачами твоего народа! Они никогда не станут твоими, а ты лишишься своих!
  
   " "
  
   "
  
   Итак, волею судьбы Савелий Чикунов оказался командиром жалких остатков зимбулатовского батальона. Придя в себя, он немедленно распорядился бросить стройку, навьючить поклажу на единственную телегу, а что останется - на себя и немедля двинуться к Бакинской крепости берегом моря.
   Грустный, посрамленный Шахпеленг хотел было уйти прочь, но лейтенант Чикунов не позволил,взяв его под стражу. Таким образом, Шахпеленг, снова став невольником, зашагал по родной земле, сопровождаемый русской стражей.
   Трое суток торчали у берега, не имея возможности переправиться через полноводную Куру: ни одной посудины, ни одного лодочника найти не смогли. Догадались самим соорудить плот, на котором кое-как переправились.
   Савелий, который все это время обходил Шахпеленга стороной и отводил от него злые-презлые глаза, вдруг подошел к своему пленнику и ни с того, ни с сего спросил:
  -Что это у тебя с глазами?
  -Что?
  -Почему белки глаз коричневые?
  -Не знаю.
  -Да желтуха у него, ваше благородие, - сказал один из солдат. - Видать, напужался в тую ночку... Малец как-никак, впервой-то резаных видеть жутко.
  -Не впервой, - возразил Шахпеленг. - Я воевал в Шемахе с Давудом, а в Бакы - с Матюшкиным.
  -Так то - воевал, а тута...
   Мальчик хотел продолжать путь, но закачался на ослабевших ногах. Его уложили на верх воза, куда к вечеру попал и сам Чикунов с возобновившимся приступом лихорадки.
   Как до Баку доехали, больные друзья и не ведали.
   Шахпеленга и Чикунова поместили в казарме в одной комнате, и лечил их армейский лекарь. Чикунов выгородил Шахпеленга, рассказав правду и о поведении самого покойного Зимбулатова, и о своем спасении. Постепенно отношения бывших приятелей выровнялись, стали прежними. Этому способствовало и то, что в "лазарете" они были одни, волей-неволей приходилось общаться друг с другом.
  -Пошто вас не берет лихорадка? - дивился Савелий. - Дома стены помогают, что ли?!
  -Болезнь тоже различает своих и чужаков, - серьезно отвечал Шахпеленг.
  -Даже насморк токмо у наших офицеров! - ворчал Чикунов.
  -У нас насморк называют "тумо". Говорят, тумо однажды пошел, вцепился в чобана. Пастух бегает по степи, бросается вверх-вниз, то на косогор, то в ущелье, то в кустарники, то на деревья лезет. Сорвалось с него тумо, едва живо осталось. Побрело прочь и нашло себе место за пазухой у богатой ханум. Ханум заболела насморком, полезла в постель, укуталась. Ну, тумо обрадовалось: лучшего места и не сыскать. У нас им изнеженные люди болеют, чаще - женщины. Когда мужчина болеет, ему голову кутают женской юбкой и приговаривают: "Туман, приди - тумо, уйди!" Юбка переманивает тумо к женщинам.
  -Занятно рассказываешь. Не похож ты на свою тетку-злодейку.
  -Она от горя стала такой. У нее ваш бандит Стенька Разин дочь и сына в плен взял, а через год ханскую дочь в Волге утопил, а потом и мальчика погубил.
  -Так это вправду было?! А говорили, будто персидскую царевну в реку кинул! - загорелись глаза у Чикунова. - Неужто это ханши вашей дочь была?
  -Да. У нее всего-то и было двое детей. С тех пор тетя всю жизнь в черной одежде.
  -За полвека не успокоилась, зловредная...
  -У нее детей погубили! Детей! - вспылил Шахпеленг. - А ваша княгиня Ольга? Как она за мужа отомстила древлянам? Хотя Игорь сам был виноват: два раза с них дань взял и в третий раз пошел грабить!
  -Эк, куда тебя занесло! Чем глаза колешь?
  -Что, не нравится? Вы ее чуть не святой почитаете, а сколько она людей погубила? В ладье живых людей закопала? В бане живьем сколько человек сожгла?! У могилы Игоря сколько тысяч побила? И все не могла успокоиться, пока весь их город не сожгла. А моя тетка сидит себе дома, никого не трогает. Не лезли бы к ней русские солдаты - остались бы живы.
  -Ну, брат, начитался ты! Палец тебе в рот не клади!
  -Я правду говорю! Ваши всегда говорят: кто с мечом на нас пойдет - от меча и погибнет. А моя тетка...
  -Хватит про твою злодейку-тетку, а то вконец рассоримся, - процедил Чикунов.
   Шахпеленг сжал зубы и отвернулся к стене. Они долго молчали, а потом первым не выдержал Савелий.
  -Вот как давнее и нынешнее переплелось, - задумчиво сказал он. - Я дитя был, когда о Стеньке и персидской царевне слышал прибаутки. Думал, что брешут. Знать бы мне, что мать сей принцессы вместо Стеньки Разина мне отомстит.
  -Женщины тоже бывают сильные. Вот у нас была Томирис. Ее сына Кир погубил. А она Кира победила, голову ему отрезала и в бурдюк, полный крови, засунула. "Напейся, говорит, кровожадный царь."
  -Когда это было?
  -Много-много тысячу лет назад, а может и больше.
   Савелий оказался удивительно любознательным слушателем. Он заставил Шахпеленга рассказать все, что мальчик знал о Кире и Томирис, о захвате Азербайджана Александром Македонским, о Дарии, о поэмах Низами, о великих восточных поэтах и ученых.
  -Откуда столько знаний набрал?! - завистливо спрашивал он.
  -У учителей, у купцов, из книг.
  -А где вы учитесь?
  -Вначале в моллахане, потом - в медресе.
  -Руставели, ты говоришь, грузинский стихоплет. Ты что, и по-грузински читаешь?
  -Нет, у грузин буквы совсем другие. Мне поэму грузинские ребята пересказали, когда два года назад я у них в Тифлисе гостил.
  -А "Тысячу и одну ночь" на арабском прямо и читал?
  -Да. У нас тоже есть такая книга. Написал Абу-Бакр ибн Хосров пятьсот лет назад, а называется "Мунис-наме". Еще я читал книгу Нахшаби "Тути-наме".
  -Интересно! У тебя столько злоключений было в жизни. Как же читать успевал?
  -Зимой ночи долгие, бабушке скучно, вот она и заставляла читать и переводить. От скуки читал и пересказывал бабушке, тете...
  -Ну и бабка! Цены ей нет.
  -Еще и ругалась со мной. Читал ты, говорит, долго, а перевел коротко, не иначе - сократил от лени! Она одна в нашем селе отдала меня учиться. Обычно у нас городские учатся. Совсем маленьким был, когда отвезла меня в Шемаху учиться. У нашего учителя был сын Исмаил, он еще больше меня читал.
  -Его тоже укокошили?
  -Не знаем, он пропал. Наверно, убит. Мы с ним на спор читали...
  -Хочу прочитать все это! - вскричал Савелий. - Подумать только, ты младше меня, и столько читал, а я дурак дураком!
  -Ты тоже знаешь, чего я не знаю, - вежливо сказал Шахпеленг. - А чтобы прочитать все это, надо выучить арабский язык, фарси, тюрки.
  -Брошу службу! Учиться стану! Могут меня принять в ваше медресе?
  -Пока хотя бы один из этих языков надо выучить, а потом, наверно, пустят.
  -С сей минуты зачнешь учить меня! - решительно потребовал Савелий.
   Так неожиданно для себя Шахпеленг стал давать уроки языка.
  
   " "
  
   "
  
   По просьбе лейтенанта Чикунова Шахпеленг достал у знакомых нужные растения и сделал отвар, от которой моча у Савелия стала кроваво-красной. Сколько ни бился с больным русский лекарь, никаких результатов лечения не добился. Пригласить местного лекаря или знахаря, к счастью, не догадались. И таким образом, с помощью Шахпеленга, Чикунов избавился от армейской службы. Его из жалости, как немощного, Барятинский определил в свою канцелярию. Туда же пригласил и Шахпеленга, который пообещал подумать и ответить на следующий день.
   Оставив Савелия в губернской канцелярии, Шахпеленг пошел бродить по бакинским улицам. Прогуливаясь, забрел к айранщику Досталы. Торговец обнял его, как родного, стал угощать сливками, расспрашивать. Тут явился в айранхану бывший дворцовый стражник Ибрагим, который искренне обрадовался своему бывшему узнику, обнял его, отругал за то, что "негодник пренебрег его домом", а потом стал с интересом расспрашивать о сальянских событиях, о которых Шахпеленгу меньше всего хотелось говорить. Кое-как перевел разговор на Аждара, который до сих пор томился в темнице у русских. Агаммед, по словам Ибрагима, со своим караваном уже добрался до Гянджи, откуда прислал своих людей для новой партии нефти, которую те скоро тайком вывезут с Апшерона.
   Шахпеленг, слушая его, совсем расстроился: бабушку до сих пор не проведал, Рустама и Зулейху бросил на произвол судьбы, Зимбулатова и его батальон погубил, сальянцев невольно предал. Кругом виноват.
  -Что так невесел, что нос повесил? - шутя окликнул его Ибрагим.
   Шахпеленг рассказал о резне, учиненной женой Гасан-хана.
  -Господи, что за женщина! - восхищался Ибрагим. - Настоящая Арабзанги!
  -Постой, постой, так это о тебе рассказывают сальянцы, что ты помог их хозяйке заманить в капкан целый отряд русских?! - воскликнул Досталы. - А мне и в голову не приходило связывать эту историю с тобой.
  -Вот дураки урусы: второй раз в западню полезли, - цокал языком Ибрагим. - А где же сам Гасан-бек был?
  -Хан уехал воевать с Али Султаном, который астаринцев и ардебильцев притеснял, а слух пустили, будто в Дагестан поехал.
  -Что хан, что ханская жена - львы! Теперь куда ты собрался? - спросил у Шахпеленга Ибрагим.
  -Барятинский дает работу в канцелярии, но я уеду к бабушке.
  -Берет тебя на службу? После сальянских событий?! Ада, клянусь тобой, или это дурак, или настоящий мужчина! - восхитился Досталы.
  -А ведь хорошо бы, чтобы у этого кынйаза был наш человек на службе, - раздумчиво молвил Ибрагим. - Мусульманам было бы к кому обратиться с жалобой. А бабушка и подождет.
  -Еще чего! - возмутился Досталы. - Мальчик и так натерпелся от урусов.
  -Пойдем к Дергах Кули-беку, - предложил Ибрагим. - Он посоветует что надо...
  -Очень нужен мне ваш вероломный хан!
  -Это ты про Дергах Кули-бека?! Ада, замолчи, а то рот у тебя окривеет!
  -Если б не наш бек, русские бы здесь свою крепость построили прямо перед воротами крепости!
  -Ну и построили бы! С собой же потом не унесут. Нам же останется... Петр, как Искендер, везде строит.
  -Ада, черепаха из панциря вылезла, и теперь ей панцирь не по нраву! Хвалит врага нашего Петруса, а хулит нашего храбреца Дергах Кули-бека!
  -А кто султана Мухаммеда выдал? Почему он в плену? - не выдержал Шахпеленг.
  -Из-за своей трусости, - сказал Досталы. - Он сдал крепость урусу, а тот отблагодарил его!
  -Не сдавал султан города! И флагов белых вывесить не приказывал!
  -Как говорится, я не ударил, ты не свалился, а кто же лежит на земле?!Коли город не сдан, то что здесь Барятинский поделывает?И кто же сдал тогда город?
  -Не знаю. Надо разузнать у тех, кто эти флаги вывешивал. А султан такого приказа не отдавал! Его, несчастного, предали. Кто? А кто на его место зарился! Дергах Кули-бек!
  -Осторожнее, парень! Час назад ты сам себя в предатели зачислял! - сердито одернул его Досталы. - Не тронь нашего Дергах Кули-бека, а то обижусь на тебя!
  -Если султан так хорош, то почему он меня выгнал со службы, ай Шахпеленг? - горячо проговорил Ибрагим. - А ведь я служил ему верой и правдой.
   Шахпеленг опустил голову. Великодушный Ибрагим не сказал, что это из-за него он уволен со службы.
  -Ладно, вставай, пойдем к нам.
  -Куда ты его ведешь?! - возмутился Досталы. - Это мой гость.
  -А мне он не гость, а сын, - отрезал Ибрагим, уводя Шахпеленга.
   На другой день Шахпеленг проснулся поздно. Ибрагима уже не было, постель его была аккуратно сложена в углу. Шахпеленг вышел во дворик, где возился сынишка Ибрагима.
  -Отец велел не будить тебя, - вежливо поздоровавшись, сказал Ядулла, - а если проснешься, не отпускать.
   Шахпеленг уже докончил завтрак, когда вернулся Ибрагим.
  -Все устроено! - сообщил он, весело потирая руки. - Вот стражник Дергах Кули-бека. Он отведет тебя во дворец. Не робей, бек уже ждет тебя...Ступай и не перечь судьбе.
   И Шахпеленг последовал его совету.
  
   " "
  
   "
  
   Дергах Кули-бек обучался под виноградным навесом игре в шахматы. "Хочет быть похожим на настоящего султана", - отметил про себя Шахпеленг.
  -Алейкум, алейкум салам, - ответил бек на вежливое приветствие подростка. - Рад видеть храброго аскера. Слышал, как ты летом по кораблям Петруса палил с русскими же ребятами!.. Слышал и про подвиги твоих бабушек, подобных Арабзанги! Этого Зимбулата даже свои русские не любили! А их офицер Савели от страха заболел!
  -Он не от страха заболел, у него лихорадка.
  -Я и говорю: лихорадит его до сих пор! Ай да хитрец Гасан-бек: подстроит все и потом свалит на жену! А еще я слышал...
   Даже под черкеской видно было, как этот красавец-богатырь поигрывает мощными мускулами.
  -Я тоже слышал кое-что, - невежливо прервал пехлевана Шахпеленг.
  -Что же? - словно не заметив неучтивости собеседника, спросил бек.
  -Слышал, как ты, Дергах Кули-бек, сдал своего султана русским!
  -Безумец! - вскричали в голос стражники, хватая Шахпеленга за руки.
   Дергах Кули-бек отшвырнул шахматную фигуру прочь и, встав и скрестив могучие руки на мощной груди, полоснул презирающим взглядом по взорвавшемуся мальчишке.
  -Отпустите этого цыпленка! Объясни, шакал, откуда у тебя такие сведения.
  -От самого султана! Я виделся с ним в Астрахани!
  -Видел султана? В Астрахани?! Как он поживает? Как семья его, дети?
   Шахпеленг с удивлением смотрел на Дергах Кули-бека. Так искренне звучал голос его, так раскраснелось лицо от волнения. "Совсем как тетя Кабулы перед расправой над русскими воинами", - пришло в голову Шахпеленгу.
  -Говорил Мухаммед Гусейн-бек что нибудь?! Может, просил чего? В чем он нуждается? - теребил мальчишку новый бакинский правитель.
  -Он нуждается в своей родине.
  -Э-х-х! Кто же знал, что все так обернется?! Говорили и ругались мы с ним с глазу на глаз, а сбежалось к нам столько зевак, готовых мать родную продать! - это все бек уже не говорил, а кричал, наступая на Шахпеленга.
   И вдруг совершенно спокойным голосом, глядя такими ясными карими глазами, заявляет:
  -А не лицемерил бы твой султан! Не вздумал бы вступать в сговор с нашим заклятым врагом Давудом! С этим лживым Гаджи, который вспарывал нашим женщинам животы, косил им головы, чтобы сорвать с них украшения для своих жен и дочерей! Который резал детей в люльках!.. Да разве ты не видел сам, что вытворял этот кровопийца в Шемахе?!
  -Видел, - смутился Шахпеленг.
  -Видел! И после этого ты хотел бы сговора с нашим лютым врагом?!
  -Конечно, нет, но...
  -Нет! И тысячу раз нет! Я тоже не мог допустить этого! Я ему в лицо сказал то же, что и тебе говорю. Я человек простой, прямой и привык действовать без оглядки! Не желаю такого продажного султана!
   Голос его все крепчал, перейдя на крик, а Шахпеленгу казалось, что он сам распаляет себя.
  -Но все-таки жаль султана, - промямлил растерявшийся от натиска мальчишка.
  -Конечно, жаль, - мгновенно остыл Дергах Кули-бек. - Я уже собирался написать прошение о нем русскому царю. Вот напишу, а ты - повезешь... - и с усмешкой. - Или боишься, что Петрус за Зимбулата кверх ногами тебя вздернет?
  -Я никого не боюсь! Но мне надо проведать свою бабушку. Проведаю ее, тогда куда хочешь посылай.
  -Твою бабку и Агаммеда Дымящего я взял бы в свой отряд!..
   И громко расхохотался.
  -Говорят, Барятинский предложил тебе у него служить, а ты лягаешься?
  -Я к бабушке решил наведаться.
  -Заладил: бабушка да бабушка... Ты уже не маленький!
   Бек, положив руку ему на плечо, дружески предложил:
  -Пойдем в Диван-хану. Что-то похолодало уже...
   Пошли. По пути Дергах Кули-бек объяснял Шахпеленгу, насколько важно для него иметь своего человека в канцелярии Барятинского.
   Они стояли у входа в Диван-хану. Вдруг из двери выглянул стражник Насрулла.
  -Да будет здоров хан! - сказал он. - Этот сальянский торгаш хочет...
  -Чего мнешься? Говори ясно.
  -Туда ему надо, в отхожее место... А допрос никак не начнется...
  -Отведи его, - разрешил бек.
   Из двери, чуть не отпихнув стражника, протиснулся подвижный, туго сложенный человек в синем архалуке и бархатной тюбетейке и опрометью бросился бежать, обгоняя свою стражу. "Да это же Мирза Дарья Мамед!" - ахнул про себя Шахпеленг.
   Когда узника привели обратно, тот поклонился правителю, равнодушно скользнув взглядом по Шахпеленгу.
  -Да продлит Аллах ваши дни, хан! - сказал он. - Теперь я облегчен, мысли мои прояснились, и я полностью в вашем распоряжении.
  -Говори только правду, негодный человек!
  -Да будет здоров хан! Еще великий Афсаладдин Хагани, светильник разума среди наших дорогих предков, писал:
   Не говори правды, коль не хочешь мучиться, о Хагани,
   Все беды от того, что говоришь правду.
  -Ну, я-то тебя заставлю правду сказать! Тебе и Хагани не поможет... Говори, почему в караван-сарае всех кур перерезал? Не скрывай!
  -О доблестный хан! Я и не пытаюсь скрывать то, что все равно всплывет, как истина о рогах Искендера. Если великий Зул-гар-нейн не смог скрыть своей тайны, как же мне скрыть свой грех среди тысяч бесплатных болтунов?!
  -О своих проделках говори! Не заговаривай мне зубы!
  -О великий хан, караван моих проделок, описав дугу, соединился в круг. Каравану моих мыслей не найти ни начала, ни конца...
  -Не выводи меня из себя! Говори, почему двадцать семь кур хозяина караван-сарая скормил дервишам?!.. Ты человек или бурдюк слов?!
  -Достопочтимый хан, всякий человек - бурдюк слов или бурдюк дерьма. Проткни его - и потечет или ручеек мыслей, нанизанных на цепь слов, или фонтан вони от...
  -Оставь о бурдюке болтовню! Переходи к зарезанным курам. Довольно слов!
  -Первым творением Аллаха было слово! Оно снизошло до нас в
  Священном Коране...
  -Да буду я жертвой Корана, не выводи меня из себя! Говори о своей вине!
  -Моя вина, любезный султан, только в том, что я безвинен. А пострадал я, как и бедные хохлатки, от излишнего милосердия. Ведь сказано в Коране: "Будьте милосердны, ибо Бог любит милосердных."
  -И ты из милосердия отсекал чужим курам головы?
  -Именно, именно, о милостивейший избранник Всевышнего на земле!
  -И сколько ты будешь плести узоры?! Говори коротко и ясно.
  -О благословенный! Не всегда ясность сопутствует краткости. Еще великий дед наш Насими, с которого в Алеппо заживо содрали кожу...
  -Замолчи, ишак несчастный! Не трогай душ умерших! О курах говори, о курах! Да покороче!
  -Короче говоря, всякий ишак несчастен, хотя бы надели на него даже ханский халат...
   Присутствующие остолбенели. Бек выхватил плеть, чтобы стегнуть наглеца, но тот уперся в правителя таким простодушным ласковым взглядом, что Дергах Кули-бек хлестнул плетью не по нему, а по своим мягким высоким сапогам, которые называют "маст-чакма", и крикнул в бешенстве:
  -Вышвырните этого полоумного вон из дворца!
  -Я хочу еще добавить, милостивый избранник Бога, народа, уруса и армени, что ишаки, с другой стороны, счастливы - ведь неразумный всегда всем доволен! - кричал купец, пока стражники тащили его к воротам.
   Однако, очутившись за воротами дворцовой площади, этот странный человек не пустился наутек, как ожидал бек, а прижал круглое упитанное лицо к решетке ворот и продолжал кричать:
  -Любезный, несравненный по доброте бек, я избавил кур от их хозяина, а хозяина от них, чтобы и той и другой стороне удружить!
   Дергах Кули-бек заорал, чтоб убрали этого курореза подальше. Стражники, чуть не лопаясь от сдерживаемого смеха, отогнали сальянца, а вместо него привели другого человека, в запыленной одежде, усталого. Это был чапар, он привез письмо от царевича Тахмаспа.
  -Читай! - велел чапару Дергах Кули-бек.
  -Грамоте не обучен, - без всякого почтения заявил чапар.
   Тогда правитель велел читать Шахпеленгу. И мальчик развернул рулон бумаги, отколупнув печать.
   Принц уведомлял, что трусливый посол Исмаил-бек по принуждению русского царя подписал в Петербурге позорный договор о прикаспийских землях. Тахмасп призывал не подчиняться приказам изменника. Далее он сообщал, что шах Гусейн Первый отрекся от престола, сдавшись афганскому эмиру и преподнеся Мир-Махмуду азербайджанскую корону.
  -"Престарелый шах решился на этот неверный шаг единственно из желания спасти бедствующих исфаханцев, осажденных врагами еще с праздника Новруза, - читал далее Шахпеленг. - Поэтому я, шахзаде Тахмасп, законный наследник трона, принимаю на себя все шахские полномочия..."
  -Шахские полномочия! - вскричал Дергах Кули-бек, прерывая Шахпеленга. - Этот самозванец может быть шахом Казвина, не больше! А я - шах Ширвана! И никто мне не указ! Понял, осел?! Так и передай этому последнему Сефевиду! Пошел вон отсюда!
   Чапара стража вытолкала со двора. Шахпеленг, огорченный, тоже выскользнул за ворота. Надо было отыскать Мирза Дарья Мамеда.
   Обнаружил он сальянца неожиданно скоро: тот чесал языком под навесом у Досталы, а досужие бакинцы слушали его, разинув рты. Шахпеленг скромно уселся в сторонке, куда сын Досталы, Шахин, принес ему пиалу горячего молока. Шахпеленг молча прихлебывал молоко, не завязывая ни с кем беседы. Только издали кивнул приятелю, заметив, как Мирза Дарья бросил в его сторону мимолетный взгляд.
  -Скажу я вам, уважаемые, что нет на свете безвыходного положения, - разглагольствовал сальянец, - потому что даже в безвыходности есть хотя бы последний выход - смерть! А значит...
  -Астафурулла! Да минует нас эта чаша Азраила! - завизжал беззубый старик, затесавшийся в компанию гуляк.
  -Как бы ты, старик, ни боялся ангела смерти, она уже у тебя за плечами! - перекрывая хохот и гомон, крикнул задористый паренек.
  -Что?! Да я всех вас переживу! - вскричал в негодовании старик. - На старом корневище, знаете, сколько мелкого хворосту перерублено?
   От злости старик выплеснул остаток айрана прямо на палас.
  -Прости, мудрейший, - мягко улыбнулся купец-краснобай, - не хотел тебя обидеть. А палас ничего, что испачкал, почему и не выпачкать, если он не твой? Был у нас в Сальяне один такой пачкун, плеснул недосоленную довгу на земляной пол. А женат был этот тщедушный старичок на двух огромных женщинах, подобных Арабзенги. Они его отколотили как объевшегося хлопковыми семенами бычка и выкинули на улицу. И пошел старик от горя в Куре топиться. А навстречу ему - я! Что, мол, случилось, как? Он: так, мол, и так, избит женами, позора не вынесу! Я - ему: и хуже бывают дела. А он ни в какую. Прет к Куре, еще и меня в свидетели зовет. Пришли, а там глядь: по реке чья-то отрубленная голова плывет. Без туловища! Плывет эта башка без туловища да приговаривает: "Сохрани меня, Аллах, от худшего!" - "Что же может быть хуже твоего состояния?!" - крикнул старик. И тут башка ударилась о выступ камня у берега и раскололась, как арбуз.
  -Ну и горазд ты врать, - пробормотал повеселевший старик, поправляя съехавшую набок чалму. - Я слышал эту историю, только по-другому. Говорят, сам великий шейх Низами об этом писал...
  -Так ты и шейху не хочешь верить, уважаемый аксакал? Если б даже я и приврал, то неужели наш святой шейх станет для моего оправдания тоже неправду говорить? А ведь сказано в самом Коране...
  -С шейхом расправился, теперь за Коран взялся?! Астафурулла! Ты - исчадие ада! - возопил вдруг старик.
   Он вскочил с места и, не расплатившись с Досталы, зло зашлепал прочь. Один башмак соскочил с его ноги, старик запрыгал на одной ноге, стараясь попасть носком ноги в башмак. Под навесом раздался взрыв хохота. Тогда разозленный старик схватил этот башмак и швырнул в сторону сидевших. Башмак, описав дугу, упал у паласа дырявой подошвой вверх.
  -Будь мужчиной, кинь и второй башмак! - крикнул весельчак. - Я ими буду мух отгонять от морды моего осла... Жаль, они не стоят выпитого айрана.
  -Да он, сколько я помню, ни разу еще не платил, - засмеялся Досталы.
  -Я уплачу за него, - улыбнулся Мирза. - Есть же и такие на свете... А ты что молчишь, молодой человек? - обратился он вдруг к Шахпеленгу, как к незнакомому.
  -Я?..Так. Просто слушаю. Хочу знать,где ты был, в каких краях?
   "Интересно, почему он притворяется, будто мы не знакомы?"- думал Шахпеленг.
  -И далеко бывал, и близко. Я ведь купец. Мне надо по земле пройти, к товарам прицениться, к жизни приглядеться.
   И больше ни разу не глянул в сторону Шахпеленга, пока поздно ночью не разошлись последние мейханачи. "Жаль, что я не умею складывать стихи", - думал Шахпеленг, глядя вслед певцам. Он и не подозревал, что чуть ли не половина населения крепости слагает и поет двустишия.
   После ухода последних посетителей сальянец, наконец, обратился к Шахпеленгу. Подозвал к себе, обнял, усадил рядом, стал расспрашивать.
  -А почему ты делал вид, будто не знаком со мной? - не удержался мальчик.
  -Чтобы не навредить тебе. Я вижу: ты у бека в доверии, а из-за меня он мог изменить к тебе отношение.
  -Мне все равно, как он относится ко мне... А кур ты вправду зарезал?
  -Да, - просто ответил Мирза. - Хозяин караван-сарая сам мне сказал, что в округе начался мор кур и что он боится, как бы его куры тоже не заразились. Я пошутил, что умею лечить куриную хворь. Так он прицепился ко мне, чтоб я вылечил его еще не заболевших кур. А у него дервиши голодные на ночевку остановились. Вот я их курятиной и накормил.
  -Дядя Мамед, а ты дошел до Индии?
  -Дошел. Но об этом когда-нибудь позже расскажу. А сейчас мне надо поговорить кое о ком.
  -О ком? - замирая от стыда, пролепетал Шахпеленг.
  -О твоей сестре Алчичак.
  -А....а...что с ней?
  -Ты, наглец, без меня меня женивший, еще и спрашиваешь?
   Шахпеленга так и бросило в жар. Но Мирза Дарья Мамед был слишком озабочен, чтобы и дальше укорять парнишку. Возвратился он из Индии в этом году и уже от ленкоранских купцов узнал новость о своей женитьбе. Прибыв домой, конечно, не сдержался, дал волю языку, о чем теперь горько сожалеет. Он не думал, что Алчичак так изнежена. Она даже не плакала. Молча ушла в другую комнату. А утром хватились Алчичак, а девушки и след простыл. Ускакала в мужской одежде, передав через служанку, что поедет искать своего названого брата Шахпеленга. Мирза Дарья вначале с помощью Ядигяра всю округу обшарил и уже отчаялся было найти сироту, как вдруг его осенила блестящая мысль: не Алчичак надо искать, а Шахпеленга, к которому устремилась эта беглянка.
  -Я не видел ее, клянусь! - горячо уверял Шахпеленг.
  -Незачем клятвы давать, я и так тебе верю... Но вот я нашел тебя, - значит, Алчичак тоже найдет. Как только она появится - дай мне знать.
   Шахпеленг не решался спросить о намерениях купца. Но тот не стал скрывать своей цели.
  -Ее ухода моя мать не переживет. Я верну ее домой, а там решим, что делать, - произнес Мирза Дарья Мамед под конец, добавив, что будет наведываться ежедневно к айранщику Досталы, и связь предлагал держать через этого бакинца.
   Они остались ночевать у Досталы, и до самого утра продолжалась их беседа.
   Когда Шахпеленг проснулся, сальянского чудака-путешественника уже не было рядом.
  -Он тебе деньги оставил, - сказал Досталы. - Просил передать, чтобы ты никуда из крепости не выходил.
  
   " "
  
   "
  
   Дергах Кули-бек оставил Шахпеленга в приемной канцелярии, а сам вошел к Барятинскому. В приемной за двумя длинными столами сидели Чикунов, которого временно назначили руководителем канцелярии, писарь Кузьма и собиратель податей, армянин Шмавон. Савелий, познакомив их, показал Шахпеленгу место рядом с собой, что не очень-то понравилось, как заметил Шахпеленг, ни Кузьме, ни Шмавону. Они недовольно переглянулись, но промолчали. Да Шахпеленга в это время волновало совсем другое, он тревожился за судьбу Аждара, о котором бакинский бек пообещал замолвить слово.
   Наконец, дверь открылась, пропустив Дергах Кули-бека, провожаемого князем Барятинским. Проходя мимо подскочившего с лавки Шахпеленга, бек коротко бросил:
  -Служи! Я на тебя надеюсь!
  -А как же Аждар? - начал было Шахпеленг.
  -Потом, потом...
   И зашагал прочь, тяжело ступая своими мягкими сапогами.
   Непонятно. Так просил он за Аждара или нет?
   Заметив дурное настроение Шахпеленга, Савелий спросил, почему он не в духе, но тот отмолчался. Не хотелось при чужих делиться с Савелием мыслями о волнующих его людях. К переживаниям за Рустама, Зулейху, Аждара прибавилась тревога за Алчичак. А тут еще Дергах Кули-бек с его идеей иметь своего человека в канцелярии Барятинского. Вместо того чтобы пуститься на поиски друзей, он будет прохлаждаться в русской канцелярии. Чикунов чутко перевел разговор на другое. Он велел Шмавону объяснить Шахпеленгу его обязанности. Оказывается, в обязанности самого Шмавона входили подсчет и изымание податей, а Шахпеленг должен был сопровождать его и помогать вести записи, потому что его начальник-армянин русской грамотой не владеет.
   Во время обеда Кузьма удалился куда-то, а Шмавон пригласил за свой стол Чикунова и Шахпеленга. Приглашая мальчика, подмигнул ему:
  -Не побоишься вместе с иноверцем хлеб есть?
  -А разве ты, Шмавон, не слышал анекдот про моллу? - засмеялся Шахпеленг. - Молла увидел у обочины дороги обедающего армянского священника, подсел помогать ему. А тот говорит: "По вашим законам я - поганый, почему же ты ешь со мной?" А молла ему в ответ: "И по вашим законам - я поганый. Так что два поганца могут спокойно есть рядом."
   Они уже закончили трапезу, когда к ним вышел из своего кабинета сытно пообедавший Тулин. Протяжно зевнув, он перекрестился и обратил глаза на Шахпеленга.
  -Э-э-э... - продолжить не смог, начисто забыв имя мальчика.
  -Шахпелед Карабаглинский, - услужливо подсказал Шмавон.
  -Да-с, Кабалинский, слушай...
   Но память ли снова подвела его, обеденная ли выпивка подействовала, а только Тулин ничего не припомнил, как ни тужился вспомнить.
  -Э-э-э! - досадливо махнул он рукой.
  -Ничего, - сказал Шахпеленг. - Это бывает. У нас в селе однажды жена Хромого Салмана, Дурниса, позвала как-то мою бабушку: "Салтанет, ай Салтанет!" Бабушка говорит: "Чего тебе надо?" Так Дурниса до самой смерти не вспомнила, зачем приходила к нам.
  -Что сей намек значит?! - вспылил Тулин. - Я тебе покажу кузькину мать! Я тебя, холопа, на дыбе ломать велю!
   На его крик вышел из своего кабинета Барятинский, спросил, в чем дело.
  -Ваше сиятельство! Всякий басурманский недоросль, всякая сволочь!..
  -Господин Тулин, извольте говорить на языке порядочного человека! - оборвал его князь. - Доложите!
   Но что же мог доложить этот болван?
  -Доложите суть дела, Сальянский, - обернулся комендант крепости к Шахпеленгу. - Токмо кратко.
  -Господин Тулин хотел мне что-то приказать, однако приказ позабыл, - спокойно молвил Шахпеленг. - Я ему сказал: ничего, бывает. Как-то раз тетушка Дурниса позвала мою бабушку: "Салтанет, ай Салтанет!" А бабушка говорит: "Хай? Что?" А Дурниса говорит: "Вай, забыла." Потом всей деревней помогали ей вспомнить, что она хотела сказать. Но она так и не вспомнила, умерла.
  -Из-за сей глупости сыр-бор?!
  -Нет, ваше сиятельство. Сыр-бор из-за Кузьмы. Господин Тулин хочет показать мне Кузьмину мать.
   Тут Чикунов не выдержал, прыснул и тут же вытянулся в струнку под сердитым взглядом князя. И только после того как Барятинский увел своего помощника ругать в свой кабинет, Савелий ухохотался до колик в животе. Успокоившись, он объяснил Шахпеленгу разницу между "кузькиной матерью" и матерью Кузьмы. Шахпеленга и Шмавона его объяснение ничуть не рассмешило.
  -Первый раз вижу, как русский смеется, когда неправильно говоришь, - проговорил Шахпеленг с удивлением. - Тому год назад я зело плохо говорил, а теперь научился.
  -Да, - поддержал Шмавон, - трудный у русских язык. Я до сих пор не разберусь, кто - "сиятельство", а кто - "превосходительство".
  -Это легко, - возразил Шахпеленг. - Князи и графы - "сиятельство", а остальные - надо присмотреться, дабы не спутать. Очень важного человека назовешь "благородием" - беда. А неважного назовешь "превосходительство" - смешно, но не беда. Упаси Бог назвать кого "ваше величество"!
  -И что будет?
  -А ничего хорошего. Я назвал сдуру одного купчишку таким словом, сразу человек десять набросились на меня - едва ноги унес... Оказывается, так можно называть токмо царя и царицу.
   Тут Тулин вышел от коменданта весь багровый, как спелый гранат, бросил Шахпеленгу в бешенстве:
  -Ты у меня попляшешь!
  -Кажись, полегчало, - кивнул вслед ему вошедший снаружи Кузьма. - Прежде грозил: "Ты у мене поплачешь!", а теперя: "Ты у мене попляшешь!" Дак мы плясать и не прочь...
   Сослуживцы переглянулись с улыбочкой, но не стали посвящать Кузьму в историю, в которой косвенную роль отвели и его матери.
   Улучил таки Шахпеленг удобную минутку, чтобы поделиться с Савелием своей треговой за Аждара.
  -Ежели сам Тулин держит его под замком, трудно будет вызволить, - задумался Савелий. - Однако попытка - не пытка.
   Чикунов ушел, какое-то время отсутствовал, вернувшись, сказал, что вызнал про место Аждара и поможет передать узнику еду.
   После службы Шахпеленг заторопился к Досталы. Только заикнулся об Аждаре, как вся семейка айранщика пришла в движение. Приготовили передачу: завернутый в фетир люля-кебаб, зелень, мацонь в касе.
   Савелий ждал его у казарм. Вместе подошли к низкому одноэтажному строению без окон. По требованию Чикунова часовой открыл дверь, из которой ударило в нос таким спертым вонючим воздухом, что Чикунов зажал пальцами нос и отшатнулся, а Шахпеленг, задержав дыхание, сделал только шаг в темноту проема. Сослепу вначале не мог ничего различить, но Аждар сам узнал Шахпеленга.
  -Ада, внук Салтанет, и тебя в эту зловонную яму привели? - с тревогой воскликнул он.
   Аждар весь оброс волосами и грязью, так что трудно было разобрать: от него или от этого грязного темного логова несло такой острой вонью. Несчастный узник притерпелся и к вони, и к грязи, но его донимали блохи, муравьи, крысы. Не стыдясь присутствия Чикунова, Аждар на чем свет стоит ругал русских и их порядки. Шахпеленг остановил поток его брани, пообещав помочь ему. Еду Аждар принял с радостью, сказав, что у него от поганой пищи русских начались рези в желудке.
   С Аждаром сидели еще двое узников, которых обвиняли в нападении на русского воина. Несчастные уверяли, что они дрались друг с другом, а русский, разнимая их, стал пинать сапогом и бить прикладом, спровоцировав на новую драку уже с собой. Оба драчуна умоляли Шахпеленга заступиться за них.
   Уходя, Шахпеленг незаметно оглянулся, стараясь получше приглядеться к месту заключения. Он приметил, что темница боковой стеной выходит на улицу, а задняя стена обращена к тупику.
   Весь вечер Шахпеленга занимал вопрос: как вызволить Аждара? как и где найти Алчичак? Лег спать с головной болью. На работу пришел раньше всех, но сидел рассеянный, ничего вокруг не замечал. Он не обратил внимания на отсутствие Шмавона.
  -Пошто не пошел с Шмавоном на сбор податей? - спросил Савелий у Шахпеленга.
  -Он мне ничего не сказал...
  -Может, ему прямая выгода без тебя ходить? А ты назло иди.
  -Пойду потом, - отмахнулся Шахпеленг. - Как ты думаешь, Савелий, освободят Аждара, если я напишу прошение государю?
  -С год ответа ждать придется. Лучше пусть ваш султан хлопочет.
  -Он сказал: "Потом, потом..." А сам обманул. Что делать?
  -Подожди. Может, события так повернут, что положение Аждара улучшится.
  
   " "
  
   "
  
   Дня через три Шмавон, разложив на столе бумаги, подозвал Шахпеленга.
  -Иди, записывай на русском языке, а я буду говорить по-вашему.
   На тюрки он говорил превосходно, только с южноиранским акцентом. Записи у него были сделаны по-армянски. Он читал и переводил на азербайджанский, а Шахпеленг записывал по-русски. Промучились до самого вечера.
  -Тебе же легче будет, коли с Шмавоном пойдешь. Работу скорее изучишь, - сказал Савелий. - Шмавон, пошто Шахпеленга с собой не берешь? Закон нарушаешь?
  -Он совсем мальчик, - отвел глаза Шмавон. - Я за него выполню что надо.
  -Тебе его жаль или своего "даш-баша"? - спросил Савелий.
  -Какой "даш-баш"? Откуда? Я взяток не беру! - ласково сказал тот. - Завтра же возьму с собой Шахпеленга. Пускай увидит мой "даш-баш"...
  -Последний раз предупреждаю, - сухо отрезал Савелий.
   После службы Шахпеленг снова отправился на безуспешные поиски Алчичак. Пошатался по базарам, обрыскал все закоулки - все безуспешно.
   Северный ветер хазри пронизывал до костей. Отчаявшись найти девчонку, Шахпеленг свернул к айранщику Досталы, у которого с наступлением холодов подавали горячее молоко, чай и закуску. Так что посетители шутя предлагали переименовать айранхану в емакхану или ашхану.
   У Досталы Шахпеленг застал Мирза Дарья Мамеда ( он сразу вопросительно глянул на Шахпеленга и по выражению юнца понял, что пока никаких вестей, тяжело вздохнул ), Ибрагима, лезгинца Расула, бакинского купца мешади Худата. Сел в сторонке, прислушался.
  -Удивляюсь тебе, - говорил Ибрагим сальянцу. - На твоем месте любой другой купец в золоте бы купался. Говорят, ты побывал на берегах индийской реки Джамны, умывал лицо в воде из священного источника Земзема, молился на горе Арафат, целовал надгробие самого пророка в Медине, торговал в городе мира - Багдаде, в священном Стамбуле... А сам, как я слышал, даже дома приличного не имеешь. А, Мирза?
   К удивлению посетителей, Мирза Дарья Мамед не отозвался. Он сидел, глубоко задумавшись, не реагировал даже на толчок купца Худата. Только с тяжким вздохом виновато улыбнулся.
  -Купец предпочел золото молчания серебру слов? - рассмеялся Худат и повернулся к присутствующим.
  -Я хорошо его знаю, - продолжал он. - Случилось мне с Мамедом в одном караване быть. У него было несколько верблюжьих вьюков, и у нас тоже. Так вот, когда наш караван выступал из Мешхеда, держа путь на Кабул, на окраине города Дарья Мамед повстречал дервишей из Аравии и индийских огнепоклонников. Задержался, чтобы поболтать с ними. Да так заговорился, что караван наш успел побывать в Кабуле, поторговать, вернуться в Тавриз, и только там Мирза нас нагнал. Мы-то вернулись с кабульским товаром, а вьюки Мирзы так и вернулись нетронутые.
  -А что, трудно было за него товар распродать? - упрекнул Досталы.
  -Человек не должен перекладывать свои заботы и обязанности на других, - возразил купец. - Мирза не болел, калекой не был, почему же мы за него должны были работать? Потому что ему хотелось весело время проводить?.. Я бы задержался в Кабуле, чтобы продавать его товар, издержался бы, оплачивая комнату в караван-сарае, место на базаре. А потом бы за свои труды еще и подозрения на себя навлек: ах, как дешево продали и дорого купили!
  -Мирза не такой человек, - смущенно пробормотал Досталы.
  -И я знаю, что не такой, потому присматривал за его вьюками, привез его товар в целости и сохранности. Но продавать за него... Нет уж, игида украшает осторожность... Не так ли, Мирза Дарья?
   Мирза Дарья Мамед только печально улыбнулся в ответ.
  -Да ведь Дарья Мамед не такой парень, чтоб в накладе остаться, - сказал Ибрагим. - Наверно, он и в тот раз выкрутился как-нибудь.
  -Забрал у нас товар, отправился в Кабул с новым караваном, а там связался с какими-то афганскими повстанцами и угодил в зиндан. Афганцы его оттуда вызволили, бежал через горы чуть не босиком... Ничего! Не пропал. Приобрел товары в узбекских городах, продал в Индии, а с индийским товаром вернулся в Сальян.
  -Умелый человек нигде не пропадет, - поддакнул Досталы.
  -Завидую тебе, - вздохнул Ибрагим. - Везде побывал, мир повидал. А я нигде, кроме Апшерона, не был.
  -Да, - подтвердил мешади Худат. - Мне тоже нравится посещать чужие города, страны... Много исходил, но нигде в мире я не видел народа лучше турка-азери.
  -Никто не назовет свой айран кислым, - усмехнулся Досталы. - Каждому его народ - лучший.
  -А я вам по справедливости говорю: нет народа добрее и терпимее народа Азербайджана.
  -Ада, кто добрый? Покажи мне его! Может, Али Султан добрый, когда разоряет наши села? А может... Астафурулла, я не хочу обидеть представителей других народов нашего края!
   Лезгинец Расул моментально уловил намек.
  -Не останавливайся, продолжай, - сказал он. - Прибавь к Али Султану и Гаджи Давуда, который погубил мою семью... А только знай: я к своему народу этого кровопийцу не причисляю!
  -Ты прав, - поддакнул Худат. - У разбойника, бандита нет нации. Разве назовешь азербайджанцами разбойников с Харами-дага, грабящих паломников?
  -Как это нет нации? - зашумел Ибрагим. - А откуда они появились? С неба упали? Да посмотрите на внука старухи Салтанет. Спросите, сколько он на своем маленьком веку крови повидал?!.. Эй, Шахпеленг, не будь ослом, поздоровайся со старшими!..
  -Вы так сладко беседовали, что я не решился прервать вас, - смущенно сказал Шахпеленг, пожимая каждому руку.
   Потеснившись, освободили ему место около Ибрагима, и мальчик сел, скрестив под собой ноги. Он с интересом ждал продолжения беседы. Но в это время явился брадобрей Джумшуд со своим родственником, маштагинским виноградарем. И беседа потекла в новом направлении.
  -Ада, откуда взялись эти армяне? - жаловался маштагинец. - Весь дошаб под налог забрали. Даже уксус многолетний вырыли из земли.
  - А ты бы пожаловался...
  -Кому? Во всей округе этот Ишмавон со своими армянскими дга подать собирает. С дыма берет, с крыши берет, с окон берет. У нас в селе все замазали свои окна, чтоб не платить, лишились Божьего света...
  -С урусом легче договориться, - вставил Джумшуд. - Хоть бы урус сам свой налог собирал.
  -Айа, Шахпеленг, ты с урусом работаешь. Неужели не можешь рассказать им про проделки этого Ишмавона?! - спросил Ибрагим.
   Шахпеленг пылал от стыда. Знали б его собеседники, что за них заступался не он, их сородич, на которого они возлагали надежды, а русский военный чиновник Савелий, который заставлял Шахпеленга присматривать за Шмавоном!
  -Разве они меня послушают? - пробормотал он, отводя глаза в сторону. - Даже Аждара не могу вызволить...
  -Что-нибудь узнал об Аждаре?! - в один голос воскликнули присутствующие.
   Шахпеленг рассказал.
  -Неужто Дергах Кули-бек не поможет? Не может быть! - горячо заговорил Ибрагим.
  -Бек не ладил с Агаммедом, - сказал Досталы. - Но при чем тут Аждар? У Аждара ни родни, ни семьи, ни кола ни двора нет. Никому зла не делал. Даже дети в крепости за ним хвостом ходили... Бек должен быть справедлив к своим подданным!
  -Осторожнее, Досталы! - испуганно сказал брадобрей, оглядываясь. - Вдруг люди бека поблизости...
  -А что я такого говорю? - изменился в лице Досталы. - Я и говорю, что бек должен быть справедлив... Плохого ничего не сказал. Пусть хоть весь махалля слушает... Я только к тому, что именитые бакинцы должны заступаться за своих. Почему же они молчат?
  -Потому что все они трусы! - раздался вдруг звонкий голос Наримана, старшего из сыновей Досталы.
   Опешив, все изумленно уставились на мальчишку. Досталы, придя в себя, отпустил сыну такую сильную затрещину, что тот отлетел в угол. Встав на ноги, Нариман молча утер разбитую губу, гордо поднял голову и потопал на улицу.
  
   " "
  
   "
  
   Шахпеленг, немного посидев для приличия, при первом удобном моменте ушел из-под навеса, чтоб разыскать Наримана. К нему присоединились Чингиз и Шахин - братья Наримана. Искать им долго не пришлось. Нариман сам окликнул их, из-за угла. Он поманил их в глухой тупичок. Нариман был чуть младше Шахпеленга, но верхняя губа и подбородок у него покрылись уже темным пушком. Черные живые глаза его сверкали и в сумерках вечера.
  -Знаешь, Шах, полагаться на этих продажных взрослых не стоит, - сказал он. - Не видишь, они только о своих карманах и о своих семьях пекутся!
  -Им бы только поучать нас, - проворчал Шахин. - Знаешь, я уже сбегал кой-куда... У нас там ребята нужные подобрались. Хотим ночью Аждара освободить. Пристукнем часового..
  -Нет, - торопливо сказал Шахпеленг, - не нужно убивать. Они тогда станут нашим мстить. Отложите до завтра. Придумаем что-нибудь.
   Под утро он был разбужен сыном Ибрагима, Ядуллой.
  -Вставай, Шах! Сын дяди Досталы, Чингиз, зовет тебя!
   Чингиз отвел Шахпеленга в сторону, возбужденно зашептал:
  -Беда, Шахпеленг! Наримана взяли и сына стражника Насруллы, Назима. Что делать?
  -Что они там натворили?!
  -На стражника-уруса напали, ранили его... Кто же знал, что он, подлюга, выстрелит?! Да и не один он там оказался.
  -Не говорил я вам, чтоб подождали?!
  -Да не послушались они Наримана. Назим сказал: "Ала, мы не мужчины?! Кто такой Шахпеленг? Мы и без него управимся." Хорошо, что я с Ядуллой успел смазать пятки, а то бы и нас взяли...
  -"Хоро-шо-о", - передразнил Чингиза Шахпеленг. - А если арестованных забьют до смерти?
  -Помоги, Шахпеленг, - заныл Чингиз, утирая слезы. - Отец убьет меня, как узнает про Наримана.
   Подумать только, как незаметно выбрался из дома Ядулла, если даже Шахпеленг, рядом с которым он спал обычно, не заметил его исчезновения.
  -Я попытаюсь помочь, - сказал он.
   Во дворец их стража не пропустила, сколько ни умоляли. Как назло, на часах стояли несговорчивые стражники. Шахпеленг направился к князю Барятинскому, но там ему дорогу загородил Тулин, и только через полчаса препирательств стало ясно, что князь отлучился в Кубу. В канцелярии в такой ранний час никого из служащих не было, а идти в караван-сарай к Чикунову было поздно. Он решил, что дольше прятать от Досталы арест его сына нельзя. Все же он старше, может, насоветует что. Однако Шахпеленг очень пожалел, что не послушался Чингиза и рассказал правду его отцу. Айранщик, услышав худую весть, разбушевался, отколотил Шахина и Чингиза, заодно и Шахпеленгу наставил синяков.
   Вечером избитые встретились в темном проулке.
  -Что делать, Шахпеленг? - заныл Чингиз.
  -Надо поднять всех верных ребят в крепости. Ты можешь их собрать?
  -За час соберу всех. Но куда им прийти?
  -Буду ждать под вербой у Девичьей башни.
   Через полчаса около полусотни бакинских ребятишек сгрудились вокруг Шахпеленга у башни. Они прихватили с собой ножи и кинжалы. Шахпеленг заставил их набрать в подолы рубах, за пазуху побольше гальки. Разбил их на две группы, одну возглавил сам, а другую - друг Наримана, Сабир.
  -Подползете в темноте к русским казармам с противоположной стороны и начнете осыпать камнем их двери и окна, - сказал он Сабиру. - Шумите погромче, только головы под пули не подставляйте. Как увидите, что мы в небо факел подбросили, так сразу разбегайтесь по домам. Друг друга по имени не окликать и нас не искать! Поняли?
  -Как это ползти по земле? - возмутились некоторые. - Ала, мы мужчины или свиньи, чтоб ползать по грязи?
  -Вот если вы будете не друзей спасать, а себя показывать, то вас могут как свиней бросить в вонючую темницу! - вспылил Шахпеленг. - Или выполняйте, что я сказал, или расходитесь по домам.
  -Заткнитесь! - пришел ему на помощь Чингиз. - Мой брат там гниет, а вы?
  -Не слушайте их. Все выполним, - уверил ребят Сабир и увел свой отряд.
   Шахпеленг со своим отрядом в полной темноте беззвездной ночи пробрался в тупик за казармой. Притаились. Скоро раздался остервенелый дробный стук, перешедший в грохот под душераздирающие крики и вопли крепостных ребят. Это начал действовать отряд Сабира. По нападающим стали палить из огнестрельного оружия. Когда пальба усилилась, ребята из шахпеленгова отряда, подставив друг другу плечи, забрались на крышу темницы и залегли. Внизу возбужденно ходил взад-вперед часовой, останавливался, прислушивался к шуму и снова ходил туда-обратно. Когда караульный приблизился к стене, Шахпеленг с Чингизом сверху ему на голову набросили старую чуху, спрыгнули на его спину и свалили солдата на землю. Дюжий русский воин оказался сильным, мгновенно пришел в себя, отряхнулся от них, приподнялся было, но на него свалилась целая гурьба ребят. Выбили ружье, заломили руки, связали заранее заготовленной веревкой. Не успел он ни выстрелить, ни крикнуть. В карманах его порылись, отыскали ключи, отперли дверь зиндана, выпустили узников, втолкнули на их место часового, туда же бросив его ружье. Так же поспешно смотались. За пределами махалля подожгли и подбросили вверх факел: сигнал об отступлении.
   Шахпеленг бежал рядом с Аждаром.
  -Шахпеленг, хоть на минутку бы домой заглянуть, с теткой встретиться, - взмолился Аждар. - Извелась старуха без меня.
  -Нельзя, Аждар, тебя там искать будут! Побежали к Ибрагиму.
   Ибрагим как будто сторожил у калитки, тут же отпер на стук, пропустил беглецов в дом и, только заперев за собой дверь, зажег лампу.
  -Разве ты не спал, Ибрагим? - смущенно спросил Шахпеленг.
  -Кто же в городе спит при такой пальбе? - хмуро отозвался тот. - Где Ядулла, Шахпеленг?
  -Я думал, он уже здесь... Сейчас вернется.
   У него екнуло сердце: а вдруг не повезло Ядулле и он угодил под пулю? Как он тогда в глаза Ибрагима глянет?
   Но слава Богу в дверь поскреблись, и Шахпеленг, опередив Ибрагима, впустил Ядуллу в комнату. Ибрагим, увидев сына живым и здоровым, успокоился сразу и, без упреков, принялся хлопотать вокруг Аждара. Вонючую одежду беглеца сжег в очаге, а самого его заставил голым, в нижнем белье, в такой холод выйти к колодцу. Там, во дворе обливал его холодной водой до посинения. Потом до самого утра поил всякими настойками до седьмого пота, переодев в свою старую одежду. Оставлять Аждара дома было опасно. Под утро Ибрагим увел своего гостя в мечеть к молле Видади, а тот напялил на Аждара свою чалму и абу и переправил за пределы крепости в мечеть Биби-Эйбат.
   Утром прибежала жена Досталы с рыданиями: арестовали Досталы, которого угораздило вчера посетить канцелярию и просить за сына; сыновья исчезли, не явились домой ночевать. Шахпеленг как мог успокоил ее, пообещав хлопотать за Досталы. Что касается ее ребят, то они, по уверениям Шахпеленга, прятались в безопасном месте.
  
   " "
  
   "
  
   Стоило Шахпеленгу зайти в канцелярию, как Тулин с пеной у рта обрушил на мальчишку поток брани и проклятий. Отвечать ему не имело смысла. Шахпеленг молча отвернул лицо. На заступившегося за него Савелия Тулин наорал еще больше.
  -Потатчик! - орал он. - Басурманам потакаешь! Твой дружок - головорез. Думаешь, я не догадался, что сие нападение - его рук дело?! Взять под стражу!
   Двое солдат подскочили к Шахпеленгу.
  -В таком случае вам придется и меня арестовать! - крикнул Савелий. - Уже вся крепость противу вас поднялась. Вы посмели арестовать детей-молокососов! Выставили на посмещище императора великой державы. И вы думаете, что это вам обойдется?!
  -Господин Чикунов! Вооруженное нападение на солдат его величества - не детская забава! Да я и вас не побоюсь в кутузку посадить. Взять под стражу изменника царю и отечеству!
   Так Шахпеленг и Савелий оказались в темнице.
   Избавление пришло неожиданно скоро. Приехал комендант крепости. Узнав о событиях прошлой ночи и о самоуправстве Тулина, князь пришел в бешенство. Приказал освободить арестованных и доставить к нему.
   Когда Савелий, Досталы и Шахпеленг были приведены в канцелярию, их встретили Кузьма и Шмавон, которые довольно улыбаясь, подмигнули своим товарищам. У Барятинского сидели именитые люди города: кази, купец Худат, бывший визирь Закир-бек, молла Видади и другие.
  -Если у русских господ чешутся руки повоевать, - говорил молла Видади, - то пусть они объявят войну нам, а не детям. Такого позора еще наша земля не знала. Сегодня детей хватают на улице и сажают, завтра за наши, извиняюсь, семьи возьмутся! На нашу честь покусятся! Мы такого не ожидали...
   Мрачный Барятинский дипломатично мягко сказал, что его несколько дней не было в крепости, что ответственность за случившееся лежит на его помощнике, который из глупости наломал дров, и что у каждого народа довольно глупцов, как и среди царских служащих. Однако князь, пообещав не допускать повторения подобного инцидента, потребовал, в свою очередь, выдачи Аждара, ставшего первопричиной всей этой неприятной истории. За всех ответил купец Худат, пообещав сделать все для поимки беглеца.
  -Окромя того, я требую выдачи зачинщика ночного нападения, - твердо сказал комендант. - Руководить сей сложной операцией недоросли никак не могли.
   Бакинцы в тревоге переглянулись.
  -Ваше сиятельство, я - зачинщик! - взволнованно заявил Шахпеленг. - Я сделал нападение! Я давеча утром пришел к вашему сиятельству доложить о незаконных арестах, однако господин Тулин стал кричать, что я и мой народ - "басурманские ишаки". Я тогда собрал ребят и напал на тюрьму. Мы стражника не убили, а связали и заперли. Даже ружье его не тронули, положили около него. Мы токмо освободили невинных людей.
  -Аждар повинен в бегстве Агаметки!
  -Аждар - слуга. Разве слуга отвечает за хозяина? - резко спросил молла Видади.
  -С ним бежали еще двое бандитов, - не сдавался князь.
  -Они не бандиты. Они дрались друг с другом, - вмешался кази. - Если они преступили закон, то я бы этим занялся. Почему ваш воин полез в наши дела? Почему ногой бил их? Почему ишаком обзывал?
  -Князь, мы подчинились вашему падишаху и ждем справедливого управления. Разве вы не хотите спокойной жизни здесь? - спросил молла Видади. - Если наши жители провинились, то мы сами накажем их еще строже, чем вы. Однако ваши люди не только заставляют их сидеть в крысиных норах, но и кормят их не угодной нашей религии пищей. Переведи, мальчик.
  -Сам ты с удовольствием уминаешь нашу пищу, - упрекнул князь Шахпеленга.
  -Ваше сиятельство, я ем по своей воле. А узников заставляют есть против их воли.
  -Отпишу государю про твои проделки, - сухо сказал князь. - Сам и повезешь. Заодно о моем заместителе доложишь, дабы убрали его отсюда подальше. С первым же кораблем отправишься в Россию... А заложников сегодня же отпустить!
   Делегация бакинцев, довольная обещанием князя, откланялась. Барятинский вышел их проводить. Как только они вышли, служащие и офицеры окружили Савелия и Шахпеленга. Шахпеленг, не называя имен, честно рассказал, в чем было дело и как он подготовил нападение. А им рассказали, что на рассвете Тулин взял в заложники с полсотни людей. Но слава Богу вернулся из поездки сам князь и с негодованием обнаружил поднятых в ружье солдат и вооруженных кинжалами, готовых к бою аскеров Дергах Кули-бека. Все были рады доброму миру.
  -Наш князюшко добрый человек, - говорил Кузьма. - Он завсегда выход найдет, не то что энтот... с песьими повадками.
   Шахпеленг не удержал улыбки: он знал, что бакинцы Тулина окрестили словом "Тула", что тоже обозначало легавого пса.
  -Ты едешь в Санкт-Петербург? А кто же меня обучать будет? - загрустил Савелий.
   Вот странная жизнь. Одну задачу разрешишь - вторая появляется. Вот, думал: с Аждаром уладилось, пора приняться за поиски Алчичак. Так теперь Савелий полез со своими делами. Почему Шахпеленг за всех должен решать? Люди-то, оказывается, часто умно только разговаривают, как, например, Мирза Дарья Мамед, а когда действовать надо - одни глупости на уме, вроде этого "куриного дела". И сам отыскать не может девчонку и его строго одергивает: никуда, мол, отсюда не удаляйся... Алчичак, Савелий, задание Барятинского, и приказ отправиться в Россию - есть над чем ломать голову.
  -Пойдем к молле Видади. Может, он поможет, - сказал Шахпеленг.
   Вдвоем вышли на улицу и направились к мечети. С удивлением увидели, как выросла популярность Шахпеленга среди бакинских подростков. С ним здоровались даже незнакомые ребята. Снимали шапки и издали кивали с широкой улыбкой:
  -Гэдэш, салам!
   Ласково здоровались и с Чикуновым.
  -Савели, издрасти!
  -Урус, испасиба!
  -Какой удивительный народ, - взволнованно проговорил Савелий. - В них ни капли ненависти. И как они со мной здороваются, а ведь я русский.
  -Они уже знают, что ты сел в тюрьму из-за наших. Поэтому они кричат про тебя: "Это настоящий киши!"
  -"Киши" - это мужчина, я уже запомнил. Какие славные ребята!
   "А ведь они могут помочь мне отыскать Алчичак! - вдруг молнией озарила мысль. - Почему я раньше не догадался об этом?"
   Моллы Видади дома не оказалось. Но когда Шахпеленг объяснил его брату цель прихода, тот решительно заявил, что брат преподавать не станет, так как слаб глазами. И когда уже уходили, Шахпеленг слышал как тот плюнул им вслед: "Надо же: нечестивца приволок в дом моллы!" Наверное, Савелий, увидев, как заливается лицо Шахпеленга краской, догадался о смысле слов брата моллы. Он потянул Шахпеленга за рукав, и они вышли.
   Однако за воротами им встретился сын моллы Видади, молодой выпускник Тебризского медресе, молла Зия. Поговорив с Шахпеленгом, он сразу согласился давать уроки Савелию. От оплаты отказался и даже провожал их до самой канцелярии губернского управления. Тут они расстались.
   Шмавон пригласил их за стол, разложив пахучую долму, приготовленную его женой. Шахпеленг отказался. Он пошел на базар, купил там чурек, буйволиное масло и сыр, досыта наелся и вернулся в канцелярию. Шмавон заставил его делать записи, потому что писарь Кузьма имел плохой почерк и много напутал. Они углубились в бумаги, когда вдруг во дворе послышался до боли знакомый родной голос бабушки Салтанет.
  -Ай гурбан олум, где вы прячете моего Шаха, Пеленга, Аслана?!
   Рассыпав бумаги со стола на пол, Шахпеленг рванулся наружу, сорвал бабушку с попоны ишака, поднял, прижал к себе, спрятав на ее груди раскрасневшееся лицо с повлажневшими глазами. Бабушка вначале притихла.
  -Сынок, ай сынок, - тихо проговорила она, но вдруг не выдержала, расплакалась.
   Шахпеленг на руках отнес ее в канцелярию, посадил на свое место на лавке. Служащие, побросав дела, с любопытством уставились на старуху. Шмавон поднялся и приветливо поздоровался с ней.
  -Салам, нене-джан, - сказал он по-тюркски.
  -Бареф, ай шандга, - ответила она сквозь слезы на армянском языке.
   Шмавон не обиделся, расхохотался.
  -Почему меня ругаешь вместо внука? - спросил он.
  -Тебя ругаю: почему не прогонишь моего внука домой?
  -А, так не я его начальник, а вот этот человек, - указал Шмавон на Савелия.
  -Смотри-ка, в нем никакой важности. Мне показалось, самый важный здесь ты.
  -Что ж, я бы и не прочь начальником побыть... - усмехнулся Шмавон.
   Салтанет и ее внук рассмеялись.
  -Хорошая у тебя бабушка, точь-в-точь моя, - продолжал Шмавон.
  -Такая бабушка - одна в мире! И та мне досталась! - возразил Шахпеленг.
  -Любит тебя внук твой. Всегда о тебе говорит, - сказал Шмавон, снова зарываясь в бумаги, и с улыбкой кивнул: мол, извините, дела.
  -Ну вот, дитя мое, какой ты большой - тьфу, тьфу, не сглазить бы! - вырос! - проговорила бабушка. - На руках меня носишь! Теперь остается мне на твоих плечах отправиться на кладбище.
  -Пусть твои враги на кладбище отправятся, бабушка! А я, видишь, работаю в канцелярии, пишу. За это мне деньги платят. Так что есть чем кормить мою старую ненеш.
  -Пиши, дитя мое, пиши. Отцы говорили: рука с пером за подачкой не потянется... А где же ты живешь?
  -У дяди Ибрагима. Помнишь стражника прежнего султана? Он говорит, что и ты у него останавливалась, когда приезжала сюда.
  -Да, он очень хороший человек. А еще лучше - его жена.
   Ну, об этом Шахпеленг судить не мог. Он в женской половине дома не бывал, только слышал голос хозяйки.
   Подошел Чикунов и спросил у Шахпеленга, почему он не познакомит со своей бабушкой. Шахпеленг познакомил, заодно отпросился.
   Вместе с бабушкой вышел на крыльцо. Вокруг ослицы, оставленной во дворе, сгрудились несколько солдат. Они гоготали, подсовывая метлу под хвост животного. Бедная ослица отбивалась и зубами и копытами, но на ней была тяжелая поклажа в виде двух полных хурджинов, что мешало ей развернуться в полную силу.
  -Хошы, ай Хошы, что ты собрала вокруг себя родню? - спросила бабушка.
   Шахпеленг прыснул. Бабушка спокойно подошла к солдату с метлой, вырвала у него ее и бросила на землю.
  -Скажи им, что их пророк Иса всегда ездил на этом животном, пусть не издеваются над ней.
   Шахпеленг перевел, но этот дурак, у которого отняли метлу, заржал еще громче. Не стоило обращать внимания на этих зубоскалов.
   Бабушка спустилась вниз, взяла животное за повод, и оно послушно последовало за нею.
  -Во какой послушный ученик, - загоготали солдаты вслед им.
  
   " "
  
   "
  
   На улице их дожидались ребятишки.
  -Что, бабушка, нашла Шахпеленга? - удовлетворенно спрашивали они, кивая в то же время Шахпеленгу в знак приветствия. - Видишь, он жив-здоров!
  -Да, дети мои, спасибо большое. Погодите, я вас кишмишом угощу.
   Получив свой пай, ребятня разбежалась.
  -Что это они? - спросил с интересом Шахпеленг.
  -Э-э-хх, - вздохнула бабушка. - До нас весть дошла, что ты заманил русских аскеров на погибель в дом Кабулы, а потом тебя захватил в плен этот Бараты... или как там его? И говорили, будто тебя хотят казнить. Вот я и поспешила сюда. А эти дети, спасибо им, успокоили меня, привели сюда... Странно, что русские тебя не тронули.
  -Они разобрались, и еще Савелий помог, ведь я его от смерти спас...
  -Урусы тоже разные бывают, - раздумчиво сказала бабушка.
  -Знаешь, я заметил: они с презрением относятся к тем, кто не говорит по-ихнему, но очень доверяют тем, кто быстро выучивает их язык. Армяне потому так быстро с ними подружились.
  -Им помогает то, что они единоверцы, - возразила бабушка. - Лучше расскажи про свое житье-бытье. Ибрагиму ты платишь за постой?
  -Нет. Я и не думал об этом. Вдруг обидится, если деньги предложу.
  -Из-за нас он остался без работы. Собирал в округе кизяки и дрова, продавал, пока не устроился слугой в дом бакалейщика... В его-то годы!
  -А я даже не знал. Никто не говорил мне об этом...
  -Разве скажут про такую стыдобу?
   Шахпеленгу стало не по себе. Он вспомнил, что в доме Ибрагима едят одну и ту же скудную пищу: чурек с сыром и изредка - молоко. Как же он ни разу не поинтересовался, чем живет семья его друга?
   По дороге Шахпеленг с жаром расспрашивал про односельчан: про Керима, Айдына, Азертадж, даже про Усача Гулама. Бабушка отвечала односложно, что все здоровы, молятся о здоровье и душе Шахпеленга и начинала пространно разглагольствовать про Валиду.
  -Ну мне ее прямо Аллах послал! - говорила она. - И какая послушная, заботливая, трудолюбивая, рукодельница - ну прямо не нагляжусь на нее.
   Что-то слишком уж расхваливает девчонку обычно критичная бабушка. Но Валида действительно умница, тут уж ничего не скажешь.
   Бабушку встречать выбежали во двор все домочадцы Ибрагима. Шахпеленг впервые увидел мать Ядуллы и его сестер. Бледное лицо Ясемен украшали живые черные глаза, сросшиеся на переносице тонкие брови. Ласковая улыбка скользила по ее тонким розовым губам. Она ввела старуху в комнату, посидела с ней, пока Шахпеленг и Ядулла снимали тяжелый хурджин с лягающейся Хошы и задавали животному корм, подвесив под морду торбу с ячменем. Когда переметная сума была перетащена в дом, Ясемен и детвора тут же ушли в женскую половину, оставив гостью с внуком одних.
   Бабушка по одному осторожно вытаскивала из переметной сумы глиняные горшочки с маслом, с шором, со сметаной, с медом. Несколько клубков шерстяных ниток, вязаные джорабы, сушеные фрукты были извлечены из большой торбы. Шахпеленг позвал Ядуллу, и тот, раскрасневшись от смущения, перетащил все это в смежную комнату, где его мать готовила для гостьи угощение.
  -Бабушка, я привез тебе из России теплый платок из птичьего пуха, - сказал Шахпеленг, доставая залежавшийся в его котомке платок.
  -Вот хорошо, сынок! Подарю Валиде. Она так изменилась, ты теперь и не узнаешь ее. Такая красавица: не ешь, не пей, на красоту ее глазей!
  -Лучше расскажи про Азертадж, - смутился Шахпеленг. - Как она там?
  -Да ничего, ничего, - торопливо ответила бабушка и тут же перевела разговор на другое. - Ты вот расскажи, что тут натворил? Ребятишки болтали, будто ты на русский зиндан нападение совершил... Выходит, где резня, кровь, смерть - там ты?! В Сальян зачем русских заманил? Здесь зачем на них нападал?
   Шахпеленг рассказал ей правду о зимбулатовской трагедии.
  -Кабулы можно понять, - вздохнула бабушка. - Я бы тоже никому не простила твоей... гибели. Никому. Я сюда ехала и всю дорогу обдумывала, что мне делать, если тебя живым не застану. Не дай Бог никому пережить гибель детей.
  -Ты никогда бы не стала мстить всем русским без разбору, искала бы моего убийцу! А тетя Кабулы...
  -Понимаешь, сынок, им легче ненавидеть. Они, кроме своей родни, ни с кем не общаются. Они не знают близко ни русского, ни лезги, ни гюрджи. А мы помним не просто руса, а Никифора, не просто лезги, а Расула... Он, кстати, встретился мне здесь и рассказал про тебя.
  -Дядя Расул живет в крепости, приторговывает помаленьку. Наберет денег - дом купит... Ты лучше скажи, не слыхала ли чего про Рустама и Зулейху. Они добрались до вас?
  -А как же! Славные такие ребята. Потому я и опоздала к тебе, что провожала их в Гянджу. Сама с женой хана гянджинского повидалась, передала детей с рук на руки. Вот и письмо от них привезла. Одно - тебе, второе - чтоб ты переправил их родителям, а третье - Зулейха матери написала. Они сказали, что ты знаешь, куда доставить их письма.
  -Да, знаю, передам как-нибудь. Слава Богу, что они добрались до родственников. А то я боялся за них. Агаммед хороший человек, довез их...
  -Не то человек, не то подставка к дымящей трубке, - улыбнулась бабушка. - Он своих людей сюда за нефтью прислал. Тайком будут вывозить. Не караваном, а врозь... Сразу поднял цену на нефть негодяй почти в полраза.
  -Ну, торговец есть торговец. Ты сюда надолго, бабушка?
  -Завтра же уезжаю обратно. Валиду одну оставила, а ведь все хозяйство на ней. Представь себе: уговорила меня купить корову и буйволицу. Мы теперь и курами обзавелись. У нас теперь большое хозяйство. Даже жить стало дома интереснее. Она у меня отбила всякую охоту к поездкам. Стала я хозяйничать, чего до сих пор не делала... Уж такая умница, такая умница! Все о тебе вспоминает: расскажи, мол, бабушка, о Шахе...
   Почувствовав, что старуха клонит к опасному для него разговору, Шахпеленг с трудом остановил ее:
  -Да ладно, бабушка... Скажи, прямиком домой поедешь?
  -Нет, через Сальян. Пойду всласть поругаюсь с Кабулой за тебя.
  -Не стоит. Не надо.
  -Это уж мое дело: стоит или не стоит! Лучше бы ты присоединился ко мне и вернулся домой.
  -Что мне там делать? Пасти скот? Тогда зачем в школу отдавала?
  -Хотела тебя ученым человеком сделать... Не думала, что жизнь обернется кровавой рекой. Кому нужны теперь ученые?.. Кругом неразбериха, разорение, банды, безвластие... Взяли тебя на учебу, а послали на смерть, против своего народа! Брось, сынок! Дома бы ты хозяйством занялся, дом отстроил, эта халупа почти ровесница мне...
  -Нет, бабушка, мне надо закончить учебу. Я Петру-царю слово дал. Скоро снова уеду туда. Всего год-полтора осталось доучиться.
  -Видно, хорошо относится к тебе Пйотр, - грустно сказала бабушка. - Но помни, полюбившуюся кожу кожевенник больше бьет.
  -Я не боюсь: я удачливый.
  -А может, ты там девку-христианку приглядел себе, ай? В Арасее останешься? Только через мой труп!
  -Что ты такое говоришь, бабушка?!
  -Или ты думаешь, что я тебя в этой Арасей не найду?!
   Шахпеленг обнял бабушку и давай целовать ее седые виски.
  -Не подхалимничай, - слабо отбивалась она. - Не разжалобишь!
   Но он разжалобил, и больше Салтанет не заикалась о его возвращении домой.
   После ужина Шахпеленг увлек Ядуллу во двор.
  -У меня к тебе дело, Ядулла, - сказал он. - Меня ищет моя сестра, а я не знаю, где она...
   И он рассказал мальчику про Алчичак.
  -Она придет сюда в мужской одежде. Конечно, под чужим именем. Но если приглядеться ко всем незнакомым юношам, то...
  -Да, конечно, найдем ее! Ты погоди, я сейчас всех ребят с крепости соберу!
   Действительно, через час все городские ребятишки собрались у Девичьей башни, чтобы с горящими глазами выслушать задание от своего кумира, которого они боготворили.
   А когда успокоенный Шахпеленг вместе с Ядуллой, которого так и распирало от доверия друга, вернулся в дом Ибрагима, то во дворе их встретили бабушка Салтанет и мать Ядуллы.
  -Что ты, бабушка, я же не маленький, зачем ждать меня? Легла бы спать, - недовольно буркнул Шахпеленг.
  -Я ждала тебя, чтобы перед сном пожелать спокойной ночи, - подавляя зевоту, сказала бабушка.
   На другой день бабушка отбыла по Сальянской дороге. Шахпеленг провожал ее на Шиховой косе.
  -Тот маленький Коран при тебе? - вдруг спросила бабушка.
  -Да, всегда.
  -Это хорошо. Тебе бы молитвы совершать...
  -Хм, это что-то новое. В первый раз слышу от тебя про молитвы. Сначала не худо бы, бабушка, тебе самой намазом заняться.
  -Постарела я, видно. Даже отлупить тебя не решаюсь за дерзость.
  -Бей, ненеш, - нагнул он голову со смехом.
   Она обняла и расцеловала его на прощанье.
  -Пусть хранит тебя Аллах от всяких бед!
   И долго смотрел Шахпеленг вслед родной фигурке, семенящей рядом с вьючной скотиной. И только теперь он понял, как же постарела она. "Как только окончу эту проклятую школу, так сразу вернусь к ней. Все сделаю, как она скажет", - подумал он, пряча за пазуху Коран.
   " "
  
   "
  
   У Баиловского спуска его встретил запыхавшийся от бега Ядулла.
  -Шахпеленг! Тебя ищет дядя Расул, а зачем - не сказал.
  -Ты его видел?
  -Нет, ко мне Чингиз прибегал, а его Нариман послал.
  -Наверно, он меня у Досталы будет ждать.
   Расул действительно ждал в айранхане. Он увел Шахпеленга подальше, в более безлюдное место.
  -Ты знаешь, ко мне приходил этот Тула.
  -Тулин?
  -Ну да. Он откуда-то узнал, что я собираюсь в Москву на торговлю и принес мне письмо, чтобы я передал его дяде... И он мне очень, очень много денег предложил за доставку этого письма. Я вначале хотел отказаться, а потом согласился. Дай, думаю, разузнаю, в чем дело.
  -Через своих почему не пошлет?
  -Вот и я спрашиваю тебя: почему он письмо шлет не через своих, а через меня? Здесь что-то нечисто. Или он мне какую-то западню строит, чтоб его родственники там меня ограбили, или против наших бакинцев что-то задумал, или против этого Барата, кынйаза...
   У Шахпеленга как-то теплее стало на душе от того, что Расул говорит "наши" про азербайджанцев-бакинцев.
  -Может, напрасно волнуешься...
  -Говорю тебе, тут что-то не так. Прочел бы ты это письмо, перевел бы...
  -Нехорошо чужие письма читать.
  -Но ты же знаешь, что этот Тула ярый враг мусульман! Надо же узнать, что он замыслил против нас.
   Уговорил-таки. Шахпеленг взял вскрытое письмо и углубился в чтение.
  -Ну, что там? Про меня пишет этот подлец?
  -Нет, про князя Барятинского и нашего султана Дергах Кули-бека. Это не письмо, а донос. Он их обвиняет в измене.
  -Давай сюда, отнесу Дергах-беку, пусть сам решает.
   Шахпеленг вернулся в айранхану. Там сидел Ибрагим.
  -Русский корабль пришел, - сообщил Ибрагим. - Значит, тебя ушлют в Арасей.
  -Знаю. Я уже видел с Шихова: корабль вошел в бухту.
  -Скоро ты, может, повидаешь нашего Мухаммед Гусейн султана... Слушай, Шахпеленг, напиши ему от меня хорошее письмо... Сколько лет я ему служил, ел его хлеб! Послал бы я ему гостинец: ну там инжировое варенье, сушеных фруктов, гранаты... Да вот примет ли?
  -Почему не примет? Примет.
  -Тогда пиши!
   Досталы подошел, поинтересовался и тоже решил гостинцев дать.
   Заставили Шахпеленга дважды перечитать письмо султану, растрогались до слез.
   Шахпеленг спрятал письмо в карман и отправился на службу.
   Попадавшие навстречу пацаны с загадочным видом мотали головой, давая знать, что пока их поиски безуспешны. Мимика, ужимки этой шпаны сами по себе были так потешны и подозрительны, что многие оглядывались на них, и Шахпеленг уже с сожалением корил себя за то, что доверился этому дурачью. Досадливо морщась, вошел он в канцелярию.
  -Шмавон, ты собирался подать взимать, - напомнил он. - В какое сегодня село поедем?
  -Да ни в какое! - рассмеялся Шмавон. - Вон корабль у причала. Тебя должны в Петербург услать. Если мы с тобой уедем, тебя хватятся.
  -Правда, а я и не подумал об этом.
  -Ну, вы, мусульмане, всегда задним умом богаты.
  -И это правда, - согласился Шахпеленг. - У нас поговорка есть: "Армянин говорит: мне бы задний ум мусульманина."
   В это время в приемную ворвались несколько офицеров и солдат, подталкивая перед собой молодого азербайджанца. Оказывается, они перехватили парня у местечка Уч тепе (Три холма), изъяли у него письмо. Теперь хотели предстать перед князем, который в это время на берегу встречал корабль, прибывший с его родины.
  -Дайте, посмотрю, что за письмо? - попросил Шмавон, но, увидев арабскую вязь, пожал плечами. - Давай читай, это по твоей части, - сказал он, передавая письмо Шахпеленгу.
   Тот взял письмо и заметил, как побледнел арестованный азербайджанец.
  -Мелко написано, - сказал Шахпеленг, отходя к окну.
   Он успел незаметно подменить письмо и с деланной радостью повернулся к офицеру.
  -Да это же знакомое письмо! - воскликнул он. - Я сам писал его. Это письмо одного из слуг бывшего султана Мухаммед Гусейн бека.
  -Кому же оно написано?
  -Самому султану. А как он попал к этому человеку, не знаю. Совсем недавно ему написал.
   Все недоверчиво смотрели на подростка.
  -Да хотите, я, не читая, перескажу вам все письмо?
   И Шахпеленг, бросив письмо на стол, стал по-тюркски и по-русски пересказывать его.
  -Говори, как к тебе попало это письмо? - затеребили арестованного.
  -Ничего не знаю, - затвердил он. - Мне заплатили, сказали, чтоб я передал одному человеку в Кубе.
  -Я помню человека, которому написал это письмо: это стражник Ибрагим, - сказал Шахпеленг. - Но он говорил, что пошлет своему султану инжировое варенье, гранаты и айву. А где все это?
  -Ничего не знаю. Я не знаю человека, который дал письмо. Он мне заплатил, и я пошел, - твердил арестант.
   Послали солдат, привели перепуганного Ибрагима, который уставился на Шахпеленга.
  -Ты писал это письмо старому султану? - спросил Шмавон.
  -Дорогой, я совсем безграмотный, как я могу письма писать? - уклонился тот от прямого ответа.
  -Но этот молодой человек с твоих слов записал?
   Ибрагим растерянно захлопал глазами, взглядом призывая Шахпеленга на помощь.
  -Ибрагим, говори правду, - подсказал Шахпеленг.
  -Да я не в себе был. Немножко выпил, вот сдуру и решил написать, - промямлил Ибрагим. - Я не знал, что нельзя. Я больше не буду.
  -Что там написано в письме?
  -Слушай, дорогой, сказал же, что я безграмотный!
  -Говори только правду, - снова подсказал Шахпеленг.
  -А ты придержи язык! - вышел из себя Шмавон.
  -Шмавон, ты же переводчик, а не допросчик, - удивился Шахпеленг.
   Шмавон смутился, увял.
  -Так что ты хотел передать султану и что - написать?
   Ибрагим бойко пересказал письмо и перечислил, что собирался послать да спьяну забыл.
  -А сколько ты заплатил Шахпеленгу, чтоб он отвез твое письмо?
   Ибрагим испуганно глянул на Шахпеленга, но тот резко нахмурился, опустил веки вниз.
  -Слушай, дорогой, что ты путаешь меня? Если я тебя попрошу написать для меня письмо, так ты сам отнесешь, что ли?!
  -Говори прямо!
  -Я был пьян и попросил кого-то отнести письмо, а кого - убей не помню, - вывернулся Ибрагим.
   Но он уже заметил среди русских еще одного мусульманина, который по мере его ответов расцветал в улыбке.
  -Погоди, погоди... Да вот же он. Точно помню: у айранщика Досталы я тебя встретил и дал письмо... А вот заплатил ли, убей - не помню! - упреждая вопросы, заявил Ибрагим.
   Наконец, всех отпустили.
   Улучив минутку, когда они остались одни, Шмавон подмигнул Шахпеленгу, который сделал удивленные глаза.
  -Дорогой, ты можешь русского обмануть, но не армянина. Может, обыскать тебя и найти другое письмо?
  -На, ищи! - резко сказал Шахпеленг, надвигаясь на сослуживца. - Обыскивай!
  -Ладно, ладно, пошутить нельзя!..
   Шахпеленг обиженно отвернулся.
   Тут вернулись с берега Барятинский с Чикуновым, в сопровождении Дергах Кули-бека и его визиря. Чикунов остался, а остальные последовали в кабинет князя. Через несколько минут вызвали туда Шахпеленга. Зайдя в кабинет, Шахпеленг сразу заметил тулинское письмо на столе.
  -Я не стану спрашивать тебя, Карабаглинский, о твоем отношении к моему заместителю, - сказал князь. - Оно мне известно. Сие письмо доказывает, что твоя оценка господина Тулина была верная. Мне придется написать его высокопревосходительству господину Матюшкину о невозможности службы с сим негодяем. А тебе придется выполнить роль письменосца.
   Шахпеленг заволновался. Если он уедет, то что же будет с Алчичак? Нельзя же уезжать, пока девушка не найдена.
  -Однако же надобно прежде выполнить государев указ: выбрать мастеровых людей по нефтяному делу и отправить в Петербург.
  -Для чего им ехать туда? - удивился Шахпеленг.
  -Это уж не наша забота. Поутру начнешь поиски нефтяных мастеров вместе с господином Чикуновым. Посулите им денег и блага, кои их ждут в столице.
   Шахпеленг прикинул, что поиски добровольцев-нефтяников займут немало времени и вряд ли увенчаются успехом, и успокоился. Может, за это время он успеет найти Алчичак, если, разумеется, ему повезет.
  -Ваше сиятельство, когда я уеду, мое место будет пустовать... - неуверенно начал он.
  -Свято место пусто не бывает, - усмехнулся князь, - однако продолжай, я слушаю.
  -Возьмите на мое место Ядуллу, сына Ибрагима! - выпалил Шахпеленг.
  -Что за человек?
  -Его отец был стражником прежнего султана, и его выгнали со службы из-за меня. Семья их бедствует.
  -Русской грамоте обучен, знает?
  -Нет, но он пишет по-персидски и арабски. Русский тоже выучит! Он толковый!
  -Быть тому, - решился наконец князь. - Возьмем с условием, на три месяца. Выучит язык - возьмем на постоянную службу... Можешь идти. Зови Чикунова.
   Бек и князь кивнули Шахпеленгу, и он вышел. Кивнул Савелию, мол, князь вызывает. Чикунов вошел в кабинет.
  -Зачем ты понадобился начальству? - полюбопытствовал Шмавон у Шахпеленга.
  -Поручили найти хороших мастеров нефти, чтобы послать их в Россию.
  -Думаешь, согласятся ваши поехать?
  -Велено посулить денег.
  -Ну, ваши к порогу своему так привязаны, что и деньгами не выманишь, - уверенно сказал Шмавон. - Струсят - не поедут.
   Шахпеленг пожал плечами. Савелий вышел от князя, почесал под париком, вздохнул.
  -Ну и приказ. Пошли, Шахушка, обдумаем малость. Ты у нас ума палата, найдешь, как людей уговорить на Русь ехать.
   Они вышли в город. Подумав, Шахпеленг решил, что лучше наведаться к продавцу керосина, мешади Исе, посоветоваться с ним, просить помощи.
   Мешади сразу убил у них всякую надежду на успех.
  -Нам Петрус даром не нужен! - заявил он. - А коли у Петруса надобность до нас, то пусть сам и явится сюда. Мы им обещались нефть и соль доставлять, подати платить. А людей ему дарить не собираемся. У него своих рабов полно. Там их покупают-продают, как скот. Теперь понадобились черные рабы?! Да как у тебя язык повернулся говорить такое?
  -Он им деньги сулил, - оправдывался Шахпеленг. - Я думал: наши поедут за заработком.
  -Сказали, что Азраил детей раздает. Ответ был: нам его дети не нужны, но пусть наших детей не трогает. Нам деньги уруса не нужны. Нефть здесь и нефтчи тоже здесь. А что добывать нашим мастерам в Арасей? Их клопов доить?
   Хотя Шахпеленг перевел Савелию, но тот настоял пойти по селам. За день обошли дворы в близлежащих селах - Шихово, Чемберекенд, Мардакяны, Сураханы, но нигде не нашлось добровольцев. Настаивать не имело смысла. Люди в раздражении грозились натравить на них псов. И Савелий наконец сдался. Махнув с досады рукой, повернул обратно. Шахпеленг, облегченно вздохнув, повеселел и легким шагом направился к Бакинской крепости.
   У Шах Аббасовых ворот стоял растерянный русский караульщик.
  -Ваше благородие, в хрепости чтой-то чудное твориться, - мягким говором остановил Чикунова часовой. - Шантрапа сопливая ватагой шпыняеть там-сям, срываеть шапки с парубков, а те колотять их...
  -Солдат не трогают?
  -Нет, наших слава Богу не пужають.
   Шахпеленг почувствовал, как у него волосы дыбом поднимаются на голове. Он схватил Савелия за локоть и увлек за собой в айранхану Досталы. Хозяин духана в сердцах распекал сыновей-драчунов, успевших с утра "наставить друг другу синяков". Те покаянно помалкивали и дружно заулыбались, увидев Шахпеленга, вдохновившего их на приключения.
  -Может, ты, Шахпеленг, знаешь, что с этими дураками происходит? - спросил Досталы, увидев Шахпеленга. - Даже во дворе мечети передрались.
  -Голова игида крепнет в битвах, - пошутил Шахпеленг. - А я скоро уеду в Россию.
   Пообещав снова прийти сюда перед отъездом, он пошел прочь, позвав между делом Наримана. На улице он напустился на Наримана с упреками. Отругал, велел немедля сообщить всем ребятам, чтобы прекратили сбивать с прохожих папахи.
  -Скажи им, что нашел я уже сестру. Век им буду благодарен! - зло цедил он, уже уходя.
  -Что ты буянишь? - поинтересовался Савелий. - На кого зол?
  -На себя, - с досадой ответил Шахпеленг. - Языка не удержал, тайну не хранил, помощи у дураков просил.
  -Это беда. С дураком связаться - вовек не развязаться. А теперь куда идем? У меня от голода во чреве гложет.
  -Заглянем к Ибрагиму, Ядулле скажу, что его на службу берут, а потом пойдем в ашхану, кутабы кушать.
   Ядуллу Шахпеленг сначала отругал как надо, а потом познакомил с Савелием.
  -Теперь ты будешь служить на моем месте. А Савелий твой начальник. Слушайся его.
   Савелий пожал руку растерявшегося Ядуллы, попрощался и отправился к дому моллы Видади на занятия с молла Зией. Шахпеленг проводил его. Они здорово проголодались. У кебабной накупили свежих кутабов с жареной требухой, наелись досыта.
  
   " "
  
   "
  
   Ибрагим пришел поздно вечером.
  -В какую ты меня историю сунул, Шахпеленг? - едва поздоровавшись, начал он. - Спасибо скажи, что я остыл, а то бы тебе не поздоровилось. Где ты шлялся? Я тебя искал, чтоб задать перцу!
  -Мы ходили по селам, уговаривали мастеров по нефти ехать в Россию.
  -Ба! Зачем урусу этих людей от нефти отрывать и увозить? Может, хотят, чтоб и на их земле нефть отрыли?
  -Отец, меня урусы на службу возьмут, - сообщил Ядулла.
   Ибрагим этому подивился и порадовался, хотя не был уверен в языковых способностях сына.
  -А если не осилишь говор уруса, может, сам султан вспомнит о нас и поможет, - сказал он. - Вот ведь сегодня меня к Дергах-беку вызвали. О тебе, Шахпеленг, расспрашивал светлейший. Благодарил, что ты помог его человеку и прислал эти золотые лиры. Возьми их.
   "Лучше бы бек помог твоему сыну хоть одним словом", - подумал Шахпеленг. Он не взял протянутых ему денег.
  -Оставь их себе, Ибрагим.
  -Что ты, что ты?! - вспыхнул тот. - Обобрать сироту? Не позорь меня!
  -Ну бери в долг! - настаивал мальчик. - Подумай: зачем мне столько
  денег?
  -Разве что в долг, - замялся Ибрагим. - Не будь я безработным, разве взял бы этих денег? Сегодня было нашел работу у перекупщика хлопка Тапдыга, да меня опередил какой-то сорвиголова. Тапдыг сразу смекнул, что юнец ему дешевле обойдется: мне отказал, его нанял. Я в сердцах схватился с этим пареньком, тумаком сорвал с него папаху... А там оказались косы.
   Шахпеленг насторожился.
  -Обет, что ли, дал косы держать?
  -Какой обет? Переодетая девушка! Лазутчица Давуда или Сурхая. Такая молодая, а доносчица! А то зачем ей мужчиной прикидываться?
   Это сообщение, к удивлению Ибрагима, подействовало на Шахпеленга как выстрел во время сна. Мальчишка сорвался с места, забегал по комнате, потом, бухнувшись снова наземь, закричал:
  -Ибрагим!.. Где, где она? Говори скорее!
  -Да тебе-то какое дело?
  -Она его сестра! - вскричал догадливый Ядулла.
  -Это Алчичак, сестра моя! - подтвердил и Шахпеленг.
  -Не может быть! А я-то, дурак, своими руками ее в амбар затолкал. Надо же! Но зачем она вырядилась в мужскую одежду?
  -От страха! Она же одна поехала меня искать. Мало ли что может произойти! Мало подлецов на свете?
   Ибрагим схватился за голову. Боже, какую глупость он допустил! Перекупщик, заперев девчонку, обещался сдать ее властям. Надо поторопиться, чтоб опередить Тапдыга.
   Все трое устремились на спасение невольницы. Кривая узкая улочка привела их к дому перекупщика хлопка. Забарабанили в калитку в четыре кулака, а Ядулла вскочил на забор. Тапдыг, ворча и второпях едва попав ногами в башмаки, открыл им и едва удержался на ногах.
  -Вас что, лошадь копытом лягнула?! - взбесился он.
  -Девчонка тут? Еще не сдал ее?! - вскричал Ибрагим.
   И не дожидаясь ответа, ринулся в глубь двора. Выдрал палку, служившую засовом, и ногой растворил дверь. В темноте ни зги не видать было. Где она тут? Уж не умерла ли?!
  -Аз, сестра Шахпеленга, ты жива или нет? - возопил он.
  -Алчичак! - заорал Шахпеленг во всю мочь. - Не бойся, это я, твой брат!
  -Выходи, дочка! - воскликнул Ибрагим. - Чтоб отсохли мои руки, когда я тебя сунул в эту преисподнюю.
   Но ответа не последовало.
  -Ва-ай, пепел на мою голову! Погубил девчонку ни за что! Теперь гореть мне в аду... Куда ты подевал ее? Говори, порождение осла Абу Дуламы!
   Хозяин растерянно заглянул во тьму амбара.
  -Не крысы же ее слопали... Я ее тут запер.
  -Крысы! - вскричал в неистовстве Ибрагим. - Ах ты крыса сын крысы! Да я тебя самого мышам скормлю! Отдавай девчонку!
  -Откуда я ее возьму? Может, она убежала, - неуверенно бормотал торговец хлопком.
  -Через мышиную дыру убежала? Да я тебя сейчас так отделаю, что за плату будешь искать ту самую мышиную дыру!
   Ибрагим схватил несчастного за ворот и давай трясти. Шахпеленг и сбежавшиеся слуги едва оторвали их друг от друга. Кто-то из слуг догадался принести керосиновую лампу и при ее свете вошли в амбар.
   Алчичак лежала без сознания среди тюков. Ибрагим снова было ринулся на Тапдыга, но тут Алчичак застонала. Хозяин на радостях позвал служанку, обрызгали девушку водой, привели в себя. Увидев над головой чужих людей, Алчичак испугалась, вскочила с места.
  -Не бойся, Алчичак, я здесь! - радостно воскликнул Шахпеленг.
   Алчичак прояснившимся взглядом повела на друга, узнала его, зашаталась и рухнула снова на тюки.
   Через час Алчичак сидела в доме Ибрагима, окруженная заботой всей семейки. Она уже отужинала и пришла в себя после длительных мытарств и голодания по пути в Баку, когда ей приходилось по ночам держаться караванной дороги, опасаясь зверей, а днем прятаться в горах, опасаясь людей.
  -Теперь все позади, дочка, и ты будь у нас как у себя дома, - успокаивал гостью Ибрагим.
   Со двора позвали. Ибрагим вышел и вернулся в комнату смущенный.
  -Айа, Шахпеленг, - снизив голос, сказал он. - Где у тебя письмо султана? Дергах Кули-бек за письмом прислал. Он мне поручил, а у меня из головы вон...
   Шахпеленг отдал письмо. А Ибрагим, проводив человека султана, ушел в женскую половину дома. Ядулла, посланный с вестью к сальянскому купцу, все еще не возвращался.
   Шахпеленг не мог наговориться с Алчичак. Расспрашивал о сальянских новостях, но та была затворницей и мало что знала. Единственный человек, с кем она общалась, была Рафига.
  -Мы с ней иногда друг к другу ходили. Она часто о тебе вспоминала, Шах. Про твои детские чудачества рассказывала мне.
   Шахпеленг почувствовал, как обдало жаром все тело, нахмурился. Вот ведь какая эта Рафига. Выскочила замуж за другого, а его нет-нет да и вспомнит. А какой ему толк от ее воспоминаний, если этот придурак Ядулла ее муж?
  -Как там Ядулла? - осипшим голосом спросил он.
  -О-о, он так любит ее, так нежен с ней! Они так счастливы! - воскликнула Алчичак.
   Да, конечно. Дуракам же везет. Лучшая дыня всегда шакалу достается. Но если честно, то никакой не дурак этот Ядулла, хотя от любви и сходил с ума. Просто он удачливый.
   Родись Шахпеленг лет на пять-шесть раньше Рафиги, разве упустил бы ее?
   Стук калитки заставил Шахпеленга вздрогнуть и поднять голову. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Мирза Дарья Мамед. Купец шумно и прерывисто дышал после долгого бега. Прислонился к косяку двери, устремив сузившиеся от ярости глаза на Алчичак. Та вспыхнула и закрыла лицо руками.
  -Ты что с нами вытворяешь, строптивая?! - процедил купец.
   Алчичак сжалась вся, не отвечает.
  -Шахпеленг, выйди на минутку!
  -И пальцем ее не трогай! - крикнул Шахпеленг. - Попробуй ударить!
  -Выйди, говорю! Не съем ее.
   Шахпеленг в растерянности двинулся было к двери, а Алчичак - опрометью за ним.
  -Шахпеленг, не уходи! - шепчет в ужасе, судорожно цепляясь за него.
   Тут Мирза Дарья Мамед перехватил ее, обнял, она забилась у него в руках, пытается вырваться. Шахпеленг хотел было кинуться ей на выручку, но вдруг видит: купец раз-раз - целует девчонке макушку, прямо в пробор в волосах. Шахпеленга как ожгло: да ведь дядя Мамед и не собирался бить Алчичак! А он-то, дурень...
   Шахпеленг опрометью кинулся во двор. Ночная прохлада остудила его. Растерянно улыбаясь, он уставился на далекое небо, усеянное яркими звездами. Ясный свет луны освещал вершины Карадагских гор. Было совсем тихо и на улице и внутри, в комнате. Интересно, что они там поделывают? Помирились, что ли? А купец-то! Вот бесстыдный: прямо при Шахпеленге так потерял голову, что волосы девчонке целует. Косы у девчонки короткие, так что можно бы и доцеловать их до кончиков за это долгое время. Да к тому ж как он посмел, этот Дарья Мамед, не принимать его, Шахпеленга, в счет. А ведь она Шахпеленга братом называет. Хорош брат, нечего сказать! Своими руками отдал девчонку: на, купец, слюнявь ей волосы, словно корова шерсть своей телки. Тьфу! Я тебе покажу, почтенный мирза, как с косами чужих сестер обращаться!
   Решительно повернувшись, Шахпеленг шумно распахнул дверь и ворвался в комнату. Но там Алчичак не было, видно, ушла в женскую половину дома. А на ее месте сидел и спокойно беседовал с купцом сам хозяин, Ибрагим.
  -Видишь, Шахпеленг, - весело воскликнул Ибрагим. - Мирза женится и нас на свадьбу приглашает! Отпросись у своего Барыта и поедем.
  -Еще неизвестно, отдам ли я сестру за него, - буркнул Шахпеленг. - Был бы хорош - она б от него не убежала.
  -Не в бровь, а в глаз!
  -Но я ведь исправлюсь, - смиренно сказал купец. - За мое воспитание вы возьметесь вдвоем - ты и твоя сестра.
   А собственно, чего Шахпеленг артачится? Теперь он может ехать куда угодно с легким сердцем, не беспокоясь за судьбу Алчичак.
   Все-таки девчоночья жизнь тяжелее мужской. Разве пришло бы в голову мужчинам наряжаться в женские наряды из страха попасть в руки женщин?
   " "
  
   "
  
   Дул сильный южный гилавар, и корабли на всех парусах понеслись на север. Шахпеленг, вцепившись в борт корабля, смотрел на удаляющийся апшеронский берег. Укрываясь от порывов ветра, под бакинской крепостной стеной, издали махали своему другу Савелий, Мирза Дарья Мамед, Ядулла, Нариман, Чингиз и еще несколько их сверстников. На душе как-то тоскливо. Не то от свиста ветра, не то от жалобного крика чаек. А может, разлука с друзьями так действует? Но там тоже, в Москве, ждут его друзья: Муса, Федор, Ольга...
   Объехали остров Пираллахи, который русские матросы окрестили уже новым именем Святой. Это из-за вырывавшегося с поверхности острова пламени. Ночью Пираллахи красочно иллюминирует, днем пламя огней почти бесцветно, а ветер приглушает гул вырывающегося из-под пластов земли газа. Ядулла с ребятами не побоялись доплыть до острова на утлой лодчонке и насобирать там птичьих яиц, в основном, там откладывали яйца чайки. Жаль, что Шахпеленг сам не выбрал время побывать на острове.
   Вот уже скрылся с глаз и остров, и даже чайки исчезли куда-то, а Шахпеленг все не мог оторвать взгляда от горизонта, за которым скрылись родные берега.
   Кто-то мягко положил руку ему на плечо. Вздрогнув, он обернулся.
  -Дядя Расул! Это ты? Вот здорово, что вместе едем!
  -Да, сынок, снова вместе, как тогда... Многое с тех пор изменилось.
  -Ты докуда едешь, дядя Расул?
  -Может, до Казани, а может, и еще дальше - до Москвы. А ты прямиком к царю?
  -Нет, без мастеров-нефтчи мне нечего на глаза царю лезть. Не смогли уговорить их ехать в Россию.
  -На что царю нефтедобытчики понадобились?
  -Не знаю.
  -А я догадываюсь. Хитер Петрус - откроет школу, заставит нефтчи обучить урусов нефтяному делу, а потом сгонит мусульман с Апшерона и насадит у нефтяных колодцев своих людей. Тогда не видать азербайджанцам нефти.
  -За что царь наших так не любит? - пробормотал потрясенный Шахпеленг. - Как можно согнать апшеронцев с Апшерона? Испокон века это наших людей земля... Что-то не то ты говоришь.
  -Ха! Не то! Урусы внизу, в чанах, нефть везут для своих ученых. Ученые осмотрят ее, потом решат, что делать с ней. Скорее всего, все земли, где нефть, отымут, а ты еще и служишь им.
  -Я посоветуюсь с Мухаммед Гусейн-беком, если в Астрахани долго стоять будем.
  -На целый день остановимся там.
  -Вот хорошо. У меня и гостинцы для султана.
  -Так значит султан здесь? Вот повезло мне. Вместе проведаем его...
   Порывистый ветер не давал говорить, Расул закашлялся.
  -Ветер крепчает, не стой на ветру, - посоветовал Расул, уходя. - Пойдем лучше в каюту.
  -Меня там тошнит.
  -А здесь опасно. Волной за борт смоет.
  -Смотри, матросы бегают по палубе как у себя дома - не боятся.
  -Все же береженого Аллах бережет. С Хазаром шутки плохи.
   В каюте Расул угостил Шахпеленга кислым гранатом, чтоб подавить тошноту; пришлось есть, хотя ему больше по душе сладкие гранаты. Расул расспрашивал о русском царе.
  -Петр удивительный царь! - с жаром доказывал Шахпеленг. - Он силой заставляет дворян учиться. Раньше у них образованных было совсем мало, а теперь полно. Если бы Аллах такого царя послал нам...
  -Ну, вам-то жаловаться грех, - сказал Расул. - У вас вон полно ученых людей, поэтов, ашыгов.
  -Это только в городах, - заспорил Шахпеленг, - а в селах и моллы нет! А если кто учиться надумает, так высмеивают!
  -У нас еще хуже, чем у вас. Молла что бормочет по-арабски, простой народ не понимает. Я сына хотел послать учиться - мой старший брат запретил! Как же, его сыновья ничему не обучены, а мой будет учиться?!
  -Вот видишь! А моя бабушка никого не стала слушать, отдала меня в школу. Необразованный, говорит, все равно что слепец.
  -Умница твоя бабка. Не будь у тебя образования, разве взял бы тебя в толмачи такой важный генерал, как Матюшкин?
  -Мне надо в Астрахани его найти и письмо Барятинского передать.
   Южный ветер унялся, как раз когда входили в устье Волги. Матросы живо убрали повисшие паруса. Шахпеленг помогал Расулу подтаскивать две полные переметные сумы к борту. Договорились встретиться на рынке.
   Матюшкина в Астрахани Шахпеленг не застал: тот уже отбыл в Казань. Зато как же обрадовал мальчишка семью опального султана, передав письма от детей, Рустама и Зулейхи. Письма перечитывали по нескольку раз. Очень взволновало бывшего правителя и письмо Ибрагима.
  -Подумать только, обо мне забыли те, кого я лелеял, пестовал, награждал, а несчастный стражник, которого я лишил куска хлеба, шлет мне гостинец.
  -Ты снова едешь учиться в Москву? - спросил брат султана у Шахпеленга. - А жить там где будешь?
  -Как прежде, у графа Березина, он наш опекун на время учебы.
  -Как он к тебе относится?
  -Очень даже хорошо. Он добрый человек. И любит нас.
   Мухаммед Гусейн-бек и его брат переглянулись.
  -Пошли Эйваза на базар, - кивнул брату султан.
   Когда Эйваз вернулся с покупками, султан сказал, что все это он посылает в дар Березину за его заботу о Шахпеленге. Мальчик был смущен и тронут заботой султана.
   Расул, пришедший с Шахпеленгом, пошептался с Мухаммед Гусейн-беком и заявил, что он сгружает свой товар с корабля и остается в Астрахани.
   Когда они прощались у причала, Расул сказал, что султану от имени императора предложили управление одним из кавказских городов. И не сегодня-завтра назначение будет получено. Бек предложил Расулу место в своей будущей Диван-хане, и он согласился.
   Они тепло попрощались, и дороги их разошлись.
  
   " "
  
   "
  
   В Москву Шахпеленг попал в странный день. На многих домах висели черные флаги, и древняя столица державы казалась растерянной, притихшей. Даже кони, казалось, не так весело, как прежде, бренчали колокольчиками. Спросил у первого попавшегося прохожего о причине траура.
  -Государь-то наш, батюшка, преставился, - перекрестился тот. - Царство ему небесное. Чтой-то теперя будет?..
  -Не может быть! - воскликнул Шахпеленг. - Такой великий человек!
  -Быть смуте великому...не иначе, - испуганно пробормотал извозчик.
   Шахпеленг поежился. У него было двойственное отношение к Петру |: болезненное восхищение его умом, талантом, трудолюбием, мужеством, с одной стороны, и неприязнь за захват Дербента и Баку, с другой, зависть: почему такого сильного умелого правителя Бог послал русским, а не его народу, с третьей стороны.
   Графа дома не было, ушел на молебен по царю. А старый Березин заперся, не принимал до вечера.
   И только в людской все было по-прежнему. Шахпеленга окружили, теребили, расспрашивали. Мальчик угостил всю челядь сушеными фруктами, наелся пирожков с начинкой из капусты. А когда отзвонили обедню все колокола города, пришел - наконец-то! - Муса. Вначале он обрадовался невероятно, потом стал тревожно расспрашивать о зимбулатовской трагедии. Сообщил, что вначале эту трагическую историю связывали с именем Шахпеленга, называли его "лазутчиком сальянской княгини Ханумы", но позже приехавший с Кавказа офицер рассказал, как Шахпеленг спас жизнь лейтенанта Чикунова, и полностью восстановил тем самым имя Шахпеленга.
  -Ольга в своем доме живет? Как там она? - спросил Шахпеленг.
  -Хорошо, - буркнул Муса, сразу нахмурившись.
  -А Тришка?
  -Хорошо.
  -Ты, может быть, поссорился с ними? Отчего так холодно говоришь?
  -Так. Просто так.
  -А у Федора как дела?
  -Хорошо.
   Вот заладил! Шахпеленг уговорил друга сбегать к Федору. Муса нехотя поплелся за ним. И всю дорогу Шахпеленгу пришлось придерживать шаг, чтобы не обогнать друга. Наконец, ему надоело, он ускорил шаг, побежал вперед и и влетел в распахнутые двери лавки. К его удивлению, Федор от его объятий увернулся.
  -Чего лезешь, окаянный? - сердито пробасил он. - Не видишь, руки у меня в постном масле?
  -Что с тобой? - растерялся Шахпеленг. - Там Муса зверем смотрит, тут - ты.
  -Ничего не зверем, - пробормотал Муса, появляясь в дверях лавки. - А и веселиться не с чего.
   Ну, конечно, ведь траур объявлен по усопшему царю, а он-то, дурак, не сообразил! Подавив в себе желание весело поболтать, Шахпеленг стал говорить тише и спокойнее. Поговорили о том о сем. На прощанье Федор вдруг спрашивает с кривой усмешкой:
  -С Ольгой успел повидаться?
  -Нет.
  -Не ври.
  -Зачем врать? - возмутился Шахпеленг. - У нас не принято к девчатам в гости ходить.
   Тут Федор с Мусой с облегченным вздохом переглянулись и заулыбались. И вернулись прежние отношения: хохот, шутки, подначки. Шахпеленг сообразил, что дело не в царе, а в Ольге.
   Вынул два граната, протянул Федору.
  -А это что такое?
  -По-русски гранат называется. Плод такой.
   Федор с удивлением разглядывал круглый гранатовый плод. Надкусил, поморщился.
  -Какая кислятина!
   Шахпеленг срезал кожуру и показал сочные гранатовые зерна.
  -Вот что едят.
   Тут еще несколько посетителей подошли и стали разглядывать диковину, пробовать по зернышку.
  -Видать, про сей плод и рассказывал покойный батя, - задумчиво проговорил Федор. - Зело вкусные фрукты.
   Когда возвращались в дом графа, Шахпеленг пристал к Мусе:
  -Говори правду, что случилось здесь, пока я в Азербайджан ездил? Говори, не виляй.
   И Муса признался. Оказывается, в праздничную ночь, когда девицы гадали на валенках, Муса и Федор решили посмотреть, что нагадает Ольга. Они пробрались к ней во двор и долго мерзли в ожидании ее выхода из дома. Наконец, Ольга выбежала с дворовой девкой своей во двор, схватила валенок и бросила через крышу. "Валенок носком в сторону моего дома упал, я ее суженый!" - зашептал Федор. "Нет, я! - шипит Муса. - Видишь, лежит носком на юг, в сторону дома графа Березина!" А тут Ольга поднимает валенок, прижимает к себе, кружится на радостях и приговаривает: "На юг смотрит мой валенок, туда, за Кавказские горы, за Ширванские долы, где Шахушка мой обитает!"
  -Все это глупости, - вспыхнул Шахпеленг, выслушав Мусу. - Она нам была как брат, а теперь - вроде сестры. А вы друзья называетесь! Разве можно ни с того ни с сего на дружбу плевать?
  -Выходит, ты не любишь ее? - возликовал Муса.
  -Сказал: нет. Она мне как сестра!
  -А нам - нет!
  -Ну, это ваше дело. Только я ее в обиду не дам.
  -И я не дам!
   Мир был восстановлен, и они вошли в дом графа успокоенные.
   Вечером, по обыкновению, к ужину вышел в столовую Степан Иванович. Обычно молчаливый, сегодня он первым прервал молчание за столом. Указав на окно, видимо, имея в виду черное полотнище, хрипло бросил:
  -Отмаялся безбожник...
  -Брат, - взволнованно прервал его младший Березин со слезами на глазах, - позвольте просить вас не оскорблять памяти великого человека, славного сына нашего отечества...
   И, разрыдавшись, вышел.
  -Ну, ну, - сказал зло Степан Иванович, - оплачьте самодержца, оплачьте душегуба, поправшего веру нашу православную.
   И, швырнув салфетку на пол, пошел из комнаты, опираясь на свой высокий посох и высоко неся свою непокорную голову.
   Притихшие ребята потихоньку смылись из-за стола. Они ужинали на кухне у бабы Нюры.
  
   " "
  
   "
  
   В школе только и разговору было, что о величии покойного царя и о престолонаследовании. Одни доказывали, что на трон должен сесть царевич Петр Алексеевич, другие до хрипоты оспаривали, желая видеть на троне царевну Елизавету. Третьи заикались о самой царице, но им быстро затыкали рты: Екатерина-то не царских кровей. Иной раз спор подростков разрешал солдатский хлыст, заставлявший присмиреть даже самых горячих и неугомонных. Но - ненадолго.
  -Разве явится в российской истории после великого Петра второй такой царь? - говорил Федор. - Не токмо слава, но и гордость наша.
  -Куды там! И до него не было такого, - уверяли ребята.
  -Был, - спокойно сказал Шахпеленг, - в IV веке до христовой эры...
  -Эк, куда загнул! И кто же это был?
  -Александр Македонский. Он так же захватывал земли, так же строил города и крепости, так же обирал соседние народы...
   Его последние слова не понравились ребятам, на лицах сразу появилось отчуждение.
  -Токмо разница: Македонский ни мешка золота с собой не унес. Все закопал у нас в Азербайджане в землю.
  -Золото? В землю?! Ма-ать честная!
  -Правду говорю: и он, и все его войско - каждый втайне от других закапывал где мог.
  -Ни в жизнь не поверю!
  -А я говорю: в Азербайджане до сих пор тут-там выкапывают золото.
  -Поклянись!
  -Может, еще землю есть?! - обиделся Шахпеленг. - Ну и не верьте. Ваше дело.
  -А ты сам хоть раз нашел клад?
  -Я же не искал. У нас всегда случайно находят: искать нельзя.
  -Надо быть простофилей, чтоб не искать клад самого Македонского!
  -У нас поверье есть, будто клады охраняют драконы, - серьезно уверял Шахпеленг. - А кому охота с драконами связываться? Среди вас есть такой?
  -Есть, - ответил Федор. - Вот он, я! Поеду к вам по торговым делам, там и займусь раскопками.
  -А дракон? - зашумели ребята. - Басурманских змей крестом не одолеешь.
  -Купец со всеми обчий язык находит. Найдем и с драконом! - уверил Федор.
  -Грозилась синица море поджечь! - рассмеялись его товарищи.
  -Эх-х, скорее бы весна! - размечтался Федор. - Уеду на Кавказ, найду клад Александра...
  -Так тебе сначала надо в Македонию поехать, - сказал Шахпеленг. - Говорят, люди Александра составили карту зарытых богатств и послали в Македонию. Эту карту прячут в монастыре. Чужеземцу не дадут.
  -Кто ищет, тот найдет! - воскликнул Федор. - Обойдемся и без карты!
  
   " "
  
   "
  
   Наконец, пронеслась долгожданная весть: гвардия поддержала императрицу Екатерину. Все население вздохнуло с облегчением: с гвардией никто связываться не станет; выходит, одолели смуту.
   В честь воцарения императрицы всю школу повели на молебен. Когда учащихся вывели и выстроили во дворе школы, Муса и Шахпеленг отошли в сторонку, так как они, как мусульмане, не должны были посещать православную церковь. Новый директор, назначенный в навигацкую школу незадолго до отъезда Шахпеленга осенью и сумевший поднять дисциплину путем исключения из школы всех фактически отсеявшихся, вдруг заметил двоих учеников, весело глазеющих на колонну своих товарищей, вышел из себя. Ему, этому тщедушному, сухому старичку со змеиными глазами и ядовитой речью объяснили, что мальчики - иноверцы, принятые в школу по распоряжению покойного царя. Директор задребезжал, что не потерпит в школе "нехристей". Колонна тронулась в путь.
   Друзья растерянно переглянулись.
  -И царя уже нет, чтобы нажаловаться, - грустно сказал Муса.
  -Не унывай. Если что, плюнем и уедем к нам... Я учился здесь из уважения к Петру, а его уже нет на свете. У нас говорят: лошадь пала - дружба соседей пропала. Русский царь умер - Азербайджан освободился.
   Через неделю директор, вызвав к себе Шахпеленга и Мусу, держал перед ними длинную речь, сводившуюся к тому, что они обязаны принять православие, коли живут в христианской стране, или покинуть навигацкую школу. Он дал им время на размышление и отпустил ребят, предупредив, что от их ответа зависит их судьба.
  -Нет! - решительно сказал Шахпеленг, берясь за ручку двери. - Веру сменить? Никогда!
   Муса молча последовал за ним.
  -Скажем Даниле Иванычу, - говорил он по дороге из школы. - Он нам поможет.
  -Графу за нас казна отказалась платить, - сказал Шахпеленг. - А из милости жить у него стыдно, не хочу.
  -Ты откуда узнал про казну?
  -Захарка случайно подслушал, мне передал.
   В доме графа их ждали Ольга и Тришка.
  -Как тебе не стыдно, Шах! - упрекнула Ольга, заливаясь румянцем. - Который день в Москве, а к нам никак не заглянешь. И Федя мне ничего не говорил. Ужо ему от меня попадет...
   Шахпеленг неловко отшутился, обнял Тришку.
  -А я тебе, Триша, гранат привез.
   Пока мальчонка ел гранатовые зерна, выбираемые Мусой, Шахпеленг рассказывал о придирках и требованиях директора школы.
  -Теперь мы, Ольга, тут оставаться не можем, - сказал он. - На днях уедем на Кавказ.
  -Незачем ехать, Шах, - запинаясь, начала та. - Можно в другую школу пойти.
  -Нам этого не надобно, - ответил он за себя и за Мусу.
  -А помнишь, ты рассказывал про одного мусульманина? Он полюбил христианку и крещение принял. И гору его именем назвали в Грузии...
  -Шейх Санан? Так он ради любимой и крест повесил и свиней пас. А мне не ради хрыча директора креститься!
   Оля смутилась и отвела взгляд.
  -Оля, ты хочешь, чтобы мы для тебя приняли православие? - напряженно спросил Муса.
  -Нет! - резко ответила Ольга. - Я для ради вас печалюсь. Вы сироты, и вам следовает учиться. Может, Данила Иваныч похлопочет за вас?
   Березин лично съездил к директору просить за ребят, но вернулся мрачнее тучи и заперся у старшего брата. Однако возмущенный голос графа был слышен и в коридорах и в зале. Притихшие мальчики и челядь слышали, как Даниил Иванович честил директора навигацкой школы.
  -Облаял мя яко пес цепной! - гремел он на весь дом. - Али мы его прошлого не знаем? Вчера грядки копал - сегодня в воеводы попал. Я ему, окаянному, спуску не давал! Так эта образина про тебя лаять стал. Брат, мол, твой Степан простой дворянин, а ты - по выслуге граф. А еще брехал: Степка Березин со староверами путался, от петли едва убег!
   Слов Степана Ивановича расслышать невозможно было, но по ответным возгласам графа понятно было, о чем тот говорил.
  -И в Сенат челом бить! Докажем, что лестью и хитростью в чин влез! А кто в чин вошел лисой, тот в чине будет волком!.. Главное, привыкли мы к мальцам. Яко родные нам... Сказывал: до конца года потерпит, да после такого скандалу навряд потерпит!
  
   " "
  
   "
  
   Муса, не проронивший ни слова за весь вечер, на другой день, не посоветовавшись с другом, пошел к директору и дал согласие сменить религию. Оправдываясь перед Шахпеленгом, уверял, что мечтает стать моряком и потому готов на все.
  -Ты ври, да не завирайся! - сказал Шахпеленг. - Ты из-за Оли это сделал. Только зря. Федор любит ее, и ты не стой на его пути.
  -Да! Я для Оленьки и имя сменю! Запомни: я ради нее пойду на все! Понял? И никто мне не помешает: ни ты, ни Федор, ни церковь, ни мечеть!
  -Ты сперва узнай: Ольге твои чудачества и подвиги нужны?
   Муса прикусил язык, отвернулся.
   Вечером он принес бумажку с "Символом веры" и стал заучивать наизусть, а Шахпеленг принялся мешать ему. Стоило Мусе забормотать: "Верую во единого Бога Отца Вседержателя, Творца небу и земли", как Шахпеленг, перекрывая его голос, громко вторил мусульманский "Келмеи шахадат". Довел Мусу до белого каления, тот отбросил бумажку, лег плашмя на постель. Расстроенный Шахпеленг ушел на Москву-реку и весь вечер бесцельно бродил по берегу.
   В первое же воскресенье Мусу крестили в церкви и дали новое имя Алексей. Шахпеленг и там его не оставил. Он пробрался в церковь, чтоб посмотреть, как Мусу в Алексея перекрестят. Священник велел Мусе повторять за ним: "Отрицаюся тебе, сатане, и всех дел твоих..."
  -Не повторяй, Муса! - закричал Шахпеленг. - Разве ты до сих пор сатане служил? Нет! Ты был мусульманином! А батюшка мусульман сатаной обзывает! А мусульмане не сатане, а Богу поклоняются!
   Выведенный из себя священник стал махать кадилом перед носом Шахпеленга и грозно приговаривать:
  -Изыди, сатана!
  -А ты не обзывайся в Божьем доме! А еще поп...
   Тут Даниил Иванович обнял Шахпеленга за плечи и вывел из церкви.
  -Батюшка не мусульман прозвал сатаной, а самого дьявола. И ты не греши против старого человека, - мягко увещевал граф своего воспитанника. - И Мусу оставь в покое. Не ты ли говорил: кажный человек свободен. Вот и не лезь к Мусе, пущай сам решает.
   А Муса, вернувшись из церкви, сорвал с шеи нательный крест, бросил на стол и лег на кровать. Даже от ужина отказался.
  -Лежмя лежит сердешный, - жаловался лакей Захарка графу на Мусу.
   Даниил Иванович пошел уговаривать своего воспитанника, но тот зарылся головой в подушку, не отвечал.
  -Ну, брат, полежи, - сдался граф. - Оно, может, и действительно, того... полегчает. А крест бросать не надо. Это Спасителя нашего крест, по-вашему, пророка Исы.
   И напустился на Шахпеленга.
  -А все ты! Ты его ввел в смущение, отговаривал и срамил!
  -Его заставили креститься! - упрямо отвечал Шахпеленг. - А в Коране сказано: "Нет принуждения в религии."
  -А ты не перечь старшим! "В Коране сказано!.." Эх-х, сколько волка ни корми, все в лес норовит. Не окончить тебе школы, басурман ты этакий. И чего ты в этом басурманстве нашел? Ваш мулла запоет - яко зверь завоет... Ну вернешься ты к своей бабке-басурманке! Будешь ее ослу хвост крутить? Заделаешься пастухом?.. А здесь ты мог бы во флоте служить государыне и отечеству.
   Шахпеленг упрямо отмалчивался.
   Муса скоро успокоился. Но начались муки Шахпеленга. Директор высматривал его всюду, преследовал ядовитыми замечаниями, если не к чему было придираться. А как только находил какой-нибудь мелкий просчет, то орал на всю школу.
  -Слушай, Шах, плюнь да нацепи крест, - уговаривал Муса. - Это поначалу тяжело, а потом привыкаешь. Надо же нам, сиротам, пробить себе дорогу в жизни.
  -Это позорная дорога. Давай уйдем!
  -Тебе есть куда идти. А мне - так совсем некуда... А что крест? Железка всего-навсего. Не умрешь же от него.
  -Черепаху что убить, что на спину перевернуть - одно и то же.
   Скандал разразился и все разрешилось очень скоро. На двери директора чья-то вдохновенная рука нарисовала лающую собаку с надписью: "Азъ есмъ песъ". Директор пришел в бешенство и приказал солдатам высечь ни в чем не повинного Шахпеленга. Тот вырвался, выскочил за дверь, запустил в окно директора каменюку и был таков.
   Березин был очень расстроен, но Шахпеленг уговорил его не ходить на поклон к негодяю. Он твердо решил бросить школу.
   После обеда прибежал Федор.
  -Моя матушка знакома со свояком директора, - сказал он. - Хочешь, пошлю ее просить за тебя?
  -Нет. Я не стану учиться у этого гниды.
  -Слушай, Шах, вот я тоже скоро оставлю школу. Я - понятное дело: школа мне лишняя обуза. Мне надобно торговлей заняться, отца заменить, товары скупать-продавать... Но тебе-то наша школа зело необходима!
  -Федя, а ты бы принял мусульманство, чтоб учиться в нашей школе?
  -Мне? Учиться у мусульман?.. А чему же там учиться?!
   Такое откровенное презрение задело Шахпеленга до глубины души.
  -Слушай, у нас учатся в школе, потом - в медресе, почти двадцать пять лет... А у вас - три года! Что за три-четыре года можно изучить? И вы своего ничего не имеете. Все у немцев, у шведов, у англичан учитесь. Так занялись бы и нашими науками.
  -Как это ничего не имеем?!
  -А так! У нас знаменитый математик, астроном Насреддин Туси, художник Султан Мухаммед - знаешь, в каком веке жили? А поэты: Гатран Тебризи, Абуль Ула, Низами, Хагани, даже женщина - поэт Мехсети! Они жили еще пятьсот лет назад! А у вас кто? Один Феофан Прокопович, да и его, окромя меня, никто в классе не читает!
  -Дай срок, будут у нас и ученые и поэты побольше вашего! - усмехнулся Федор. - А басурманского нам не надобно.
  -Ну так и вашего мне не надобно! - вспыхнул Шахпеленг.
  -Тогда какого черта ты тута огинаешься?
  -Меня силой привезли ваши!
  -Убег бы!
  -Зачем убегать? Я и так уйду!
   Они вконец рассорились, и Федор ушел, бросив снова:
  -Будут, будут у нас ученые, каких у вас не видать!
   Видно, очень задели его слова Шахпеленга.
   Шахпеленг пожалел о сказанном. Он вспомнил о Савелии, который, отказавшись от военной карьеры, взялся за изучение восточных языков. "А ведь у нас еще нет таких, которые бы занялись языками и науками христианских народов. Я один был, да и я до конца учебу не довел", - подумал он.
   От предложения Даниила Ивановича устроить его куда-нибудь на службу и жить, как прежде, у них, Шахпеленг отказался. Он помнил слова бабушки: "Не ешь свой хлеб на чужом столе". Тем более, что, по словам Захарки, графу перестали выплачивать деньги за его воспитанников.
  -Хочу к себе, на родину, - упрямо твердил Шахпеленг.
   Старики Березины держали совет о судьбе Шахпеленга.
  -Ну, Шахушка, устраиваем тебя в Географическое обчество, - сказал вечером, довольно улыбаясь, Березин. - Сам Карла Эдмундович за тебя хлопотал. У них экспедиция в Курино-Арасинскую низменность. Двое ученых вскорости отбывают к вашим берегам. И жалованье положено тебе хорошее. Часть вперед получишь.
  -А как же ответ князю Барятинскому, насчет Тулина?
   Граф сказал, что Матюшкин через своих людей уже послал ответ.
   На следующий день Березин с Шахпеленгом отправились в какое-то учреждение. Там его представили членам экспедиции: одному русскому и двоим немцам. Русский, господин Селиверстов, сказал, что немецкие ученые должны исследовать Куринско-Араксинскую низменность, а Шахпеленг, мол, передается им под начальство. Сам же он расстанется с экспедицией в Дербенте.
   Старшего немца звали Фридрих Августович Маус, младшего - Эрих Грубер. Оба с трудом изъяснялись по-русски. Они заявили, что через день выезжают.
  -Я не знаю немецкого, - сказал Шахпеленг Селиверстову.
  -Граф сказывал, что ты ни слова не знал по-русски, но взялся быть толмачом у русских купцов, - возразил тот. - Справишься. Да и я буду помогать вам до самого Кавказа.
   Шахпеленг пошел к Федору. Мать его приветливо пригласила Шахпеленга в дом, послала слугу в лавку за сыном.
   Федор, увидев Шахпеленга, сидящего у него дома на лавке, покрытой ковриком, и беседующего с его матушкой, довольно хмыкнул. Шахпеленг встал, протянул руку.
  -Уезжаю, Федор. Пришел проститься. Не поминай лихом. Приезжай в гости.
  -Я тоже... того... погорячился, - взволнованно сказал Федор. - А ты без меня начинай раскопки, если дракона вашего не забоишься.
  -Какие раскопки? Клада Македонского, что ли?
   И они оба расхохотались.
  
   " "
  
   "
  
   Корабль направлялся к устью Куры.
   "Далась им наша Кура, - думал недовольный Шахпеленг. - И что это их всех туда несет? Особенно в устье реки. Там уже сложил свою голову Зимбулатов, моряки Лунина, а им все мало." Он уже пробовал объяснить ученым, что незачем длину Куры проверять, когда она до последнего аршина известна: длина ее - 303 фарсаха. Что такое фарсах? Один час караванного пути, четыре-шесть верст. Значит, длина Куры где-то около 1515 верст будет. Начало она берет в Чалдыре, в Турции. В Хазар впадает двенадцатью рукавами. Откуда он знает? Это знают все школьники. А слово "Кюр" обозначает в некоторых местах "буйный, плохой", а в других, наоборот, "ленивый", даже "Кер" иногда называют, мол, слепой. Но шемахинский учитель говорил, что название реки связано с именем персидского шаха Кира, который выпил на спор целый бурдюк воды из этой реки.
   Ученые с недоверием слушали его, потом оживленно заговорили друг с другом. По их жестикуляции и отдельным уже знакомым словам Шахпеленг догадался, что им чрезвычайно довольны, но почему-то не хотят ему прямо сказать, потому и говорят по-немецки. Его заставляли рассказывать о Дербенте, о священной горе Баба, о Кубе, Баку, Карабахе, Нахичевани. И все время делали какие-то записи. Но все же они упрямо стояли на своем: начнут-де с исследования устья реки Куры.
   Тогда Шахпеленг уговорил их исследовать нижнее течение реки на обратном пути. Лучше опасности подвергаться в конце пути, чем в его начале. На это ученые дали согласие.
   Корабль бросил якорь недалеко от устья реки. Члены экспедиции на шлюпках съехали на берег моря, выгрузили поклажу: всякие тюки, мешки, ящики. Понадобилось срочно достать вьючных животных.
   Шахпеленг оставил немцев на берегу и один отправился в ближайшую деревушку.
   В зарослях тамариска крестьянин, нагрузивший осла вязанкой хвороста, мыкался со строптивым животным, которое не хотело двигаться с места, как хозяин ни хлестал его. Завидев Шахпеленга, владелец строптивца обрадовался.
  -Ада, мальчик! Помоги мне сдвинуть с места этого изверга, - крикнул он.
  -А ты, дядя, надень на него зеленые очки, как покойный молла Насреддин на своего ишака надел, он и побежит, - пошутил Шахпеленг.
   Но подошел и взялся за узду, а крестьянин стал подхлестывать ишака, пока тот послушно не затрусил вперед. Крестьянин оказался халаджлинцем. Узнав, что Шахпеленга прислали покупатели за лошадьми, халаджлинец взялся помочь ему. Разгрузив в своем дворе осла, он повел юнца к хозяевам хороших лошадей. Но сам же и мешал покупке. Стоило Шахпеленгу прицениться к какой-нибудь смирной кобылке, как халаджлинец поднимал шум, уверяя, что эта цена слишком дорогая. Он тащил Шахпеленга в следующий двор, где повторялась та же сцена. Вслед за ушедшими неслись брань и проклятия. Наконец, выведенный из себя Шахпеленг, с досадой сказал добровольному помощнику:
  -Нет уж, дядя, спасибо! Больше мне твоя помощь не нужна. Ты из тех, кто на свадьбе бедняка скандал поднимает. Я без тебя обойдусь.
  -Не обижайся, - рассмеялся тот. - Это я им всем отомстил за себя. У меня кобылку волки задрали, я остался пешим. Рядом сто раз проезжали на лошади, меня, пешего, объезжали и не предлагали ни на лошадь, ни на арбу сесть. Вот я сегодня им крови попортил. А теперь пойдем, я отведу тебя к такому человеку, у которого можно будет крепких, смирных животных купить.
   И вправду, удалось купить трех хороших кобыл. Хозяин еще и обедом угостил их, удивив Шахпеленга, наслышанного о скаредности жителей Халаджа.
   Когда Шахпеленг в сопровождении халаджлинцев вернулся на берег моря, то увидел уже разбитый лагерь. Эрих натянул палатки, а герр Маус уже на два аршина зарылся лопатой в землю, изучая пласты земли. А ведь обещали здесь пока не работать.
   Изумленные халаджлинцы и после того, как с ними расплатились за кобыл, долго не уходили, с любопытством глазея на роющих землю странных "франков", как они называли всех иностранцев. Шахпеленг объяснил им, что это ученые, которые землю изучают.
  -До сих пор мы слышали, что ученые люди в книгах роются. А эти - землю роют! Потеха! Да они сами не знают, что делают! - говорили халаджлинцы.
   Объяснений Шахпеленга не поняли.
  -А может, они хотят нефть отрыть? - догадался один.
  -Нет, - сказал Шахпеленг. - Русские ученые нефть осмотрели и сказали, что годится только для смазки колес. За это царь Петр одному ученому зуб выбил, а другому синяков наставил. А они все равно уверяли, что нефть - "вонючая жижа".
  -Это у них в башке "вонючая жижа"! - обиделись халаджлинцы за нефть. - Поди и нефть-то впервые видели эти неучи.
   Сразу потеряв интерес к ученым, халаджлинцы, посмеиваясь, ушли. Эрих вынул свой блокнотик и стал, тыкая пальцем в разные стороны, переспрашивать названия всех окружающих предметов и живых существ. Каждую минуту спрашивал: "Вас ист дас?" (Что это?) Поставил цель срочно выучить азербайджанский язык. Второй Савелий выискался. Шахпеленг незаметно для себя превратился в преподавателя родного языка. Изучал язык и Фридрих Августович, но его больше увлекали пласты земли, высота берегов, почва на берегу Куры и в отдалении, влажность, наличие ракушек, глины и всего, что было понятно только ему. Молодого спутника его, наоборот, меньше всего интересовало то, что под землей. Его увлекали названия и истории сел, легенды, связанные с ними, быт сельчан.
   Когда Эрих отвязался со своими "Вас ист дас?", "Вас ист дас ворт?", Шахпеленг оставил его возиться у костра, сам ушел к морю и долго одиноко сидел там, следя за медленным плавным полетом чаек и вслушиваясь в глухой рокот волн.
   Он старался ни о чем и ни о ком не думать, хотя вся его жизнь состояла из потерь и обретений. На душе была какая-то неопределенность. И не было рядом ни романтичной бабушки, ни беспечного Дарья Мамеда, ни практичного Дурсуна, чтобы помочь ему советом. Но они же здесь, к ним рукой подать! Захочет - увидит всех.
   Все же как строго очерчен горизонт, и как сверкают на солнце гребни волн! Подумать только, дней десять назад у него под ногами хрустел снег. А тут как будто и не было зимы.
   Эрих позвал обедать. Шахпеленг был сыт, отказался. Странные люди. Обманули ни за что, еще и обедать зовут.
   После обеда немцы, оставив Шахпеленга сторожить, влезли в палатку и завалились спать. Посреди дня, как будто ночи им мало. А примерно через час-полтора вылезли оттуда и, к удивлению Шахпеленга, стали сворачивать палатку и тюки. Выходит, никакие они не вруны, просто любят жить с удобствами. Шахпеленг ни у своих кавказцев, ни у русских не видел, чтобы так бережно укладывали провизию в дорогу: соль, огниво, чай, какие-то порошки, копченая свинина... Причем, тыкая пальцем в каждый предмет, спрашивали у Шахпеленга: "бу нэди?", "ишто эта?", "вас ист дас?"... Эрих подвесил к седлу мешочек с бутылью, а в бутыли - чернила: макал и гусиным пером записывал перевод каждого слова. Памяти, что ли, нету? Шахпеленг немецкие слова запоминал сразу. Ясная и четкая немецкая речь прямо выгравировывалась в мозгах. Так что никакие записи не нужны.
   Повеселевший юнец, подобрев лицом и душой, пустился с немцами в путь. Присутствие духа вернулось к нему: может, Бог поможет избежать встречи с людьми непокладистой Кабулы-ханум.
   Впереди на смирном сером осле ехал какой-то человек. Рядом почти бежал, стараясь не отстать от всадника, нагруженный охапкой отавы второй человек. Оба в старых латаных архалуках и видавших виды овчинных папахах. По-видимому, крестьяне, направляющиеся в Халадж.
   Эриха удивило, что этот сомнительный господин вместо вьючного животного нагрузил своего слугу. Нагнали странных попутчиков. Шахпеленг поздоровался. Те поспешно ему ответили и из любопытства приостановились.
  -Вы работаете друг на друга? - перевел Шахпеленг осторожный вопрос Эриха.
  -С чего нам друг на друга работать? - подивился верховой. - Каждый сам по себе, каждый сам себе слуга.
  -Но тогда, может, вы враги? - спросил от себя Шахпеленг.
  -Да мы соседи, земляки-халаджлинцы, с чего нам враждовать?
  -Отчего ж один налегке на своем ишаке, а другой сам навьючился вместо скотины?
  -А у нас не принято работать за другого. Каждый сам себе и хозяин и слуга.
  -Так-то у вас к беднякам относятся?
  -Почему к беднякам? Ко всем! У нашего кендхуды Вели кобыла в пути издохла, так его односельчане не взяли седоком на арбу. Все десять верст пешком тащился.
  -Будь я на его месте, я отказался бы быть у вас кендхудой, - сказал Шахпеленг.
  -А мы сами его скинули: какой же он кендхуда, если пешком топает рядом с сельчанами-верховыми? - сказал пеший халаджлинец, задыхаясь под ношей.
  -Все-таки нехорошо. И в священной Книге сказано, что надо помогать беднякам, - продолжал корить Шахпеленг.
  -Э нет! - возразил верховой халаджлинец. - Нам сальянский молла Гасым все объяснил. В Коране сказано от имени Создателя: Я вас создал, ум вам дал и тысячи дорог для выбора. Выбирайте, а на меня не надейтесь. Я, мол, не собираюсь водить вас за руки по жизни. Каждый сам себе и господин и слуга!
   Обезоруженный серьезной логикой халаджлинца, Шахпеленг развел руками. Эрих поинтересовался ответами халаджлинцев. Шахпеленг коротко ответил, что хозяин хром, осел болен, а слуга сам захотел нести груз. Тогда Эрих привязался, тут же вынув блокнот, с вопросами: сколько платят слуге, сколько раз он ест, как его награждают. А Фридрих Августович купил эту злополучную охапку сопревшей травы из одной жалости к несчастному. Правда, купил за ржавый грош. Это была русская медная деньга, которая не в ходу была здесь. Халаджлинцы остались, цокая языком, разглядывать незнакомую монету, а путешественники, переведя лошадей на рысь, поскакали вперед.
   Как ни уговаривал Шахпеленг обойти Халадж и ехать дальше, не тут-то было. У околицы вошли в первый же двор: купить ячменя, а им сказали: у кого лошадей купили, у того и ячмень просите. Во втором дворе им повезло. Даже в дом впустили "неверных франков". Эрих с интересом разглядывал черный камень, через который процеживали воду, усердно раскачивал пустую глиняную маслобойку, крутил ручной мельничный жернов, состоящий из двух круглых оттесанных камней, расспрашивал о бытовых мелочах. Хозяев смешил вид "франков", их одежда, их вопросы, а пуще всего - гусиное перо, которым писал Эрих: что за странные люди, если вместо тростниковых каламов используют перья с ощипанных птиц!
   Наконец, снова вышли на дорогу, то приближаясь, то удаляясь от долины Куры. И снова та же раздражающая картина: верховой на лошади, а рядом пеший, и оба коротают путь мирной беседой. На сей раз Шахпеленг удивленным попутчикам ляпнул, что это враги. На это Эрих возразил, что враги не могут так любезно разговаривать.
  -Обычай здесь такой, - слукавил Шахпеленг, - даже враги любят тешить себя болтовней. Вот как-то сорок гашимханлинцев-свояков, враждовавших друг с другом, вместе пустились в путь в Сальян. Едут молча минуту, полчаса. Наконец, один не выдержал и говорит: "Ада, клянусь отцом, лопаюсь э-эй! Вокруг ни одного собачьего сына нет, чтоб перекинуться словом!"
   Обычно на этом месте собеседники Шахпеленга прыскают в кулак или даже звонко хохочут. Но этот зануда Эрих хлоп-хлоп глазами, а потом снова: "Вас ист дас ворт "баджанаг", "кепек оглы"?"
   Оказывается, нет ничего лучше правды. Расскажи Шахпеленг этим чудакам правду про обычаи халаджлинцев - вышло бы гораздо короче. И не пришлось бы столько слов растолковывать любознательному Эриху. Поистине права поговорка: "Сиди криво, но говори прямо!" Уже и не соврешь около этого дотошного человека.
   Свернули к соляному озеру около Чуханлов, как ни уговаривал их Шахпеленг двигаться подальше от сальянских земель.
   Соль здесь лежала твердой ледовой массой, переливалась зеленым и голубоватым оттенками. Ученые откололи несколько кусков, попробовали на вкус, одобрительно переговариваясь на своем языке.
  -Из-за этого озера чуханлинцев прозвали - "сеющие соль чуханлинцы", - не удержал языка Шахпеленг.
  -"Сеющие соль"?! - воскликнул Эрих. - Наш Шилдбургер сеял соль!
   И он, помогая себе жестикуляцией, рассказал Шахпеленгу про чудаков немецкого города Шилды. А Шахпеленг сообщил ему, что в Азербайджане, около города Шеки, есть село Шилда.
   Увидев впереди светлую излучину Куры, ученые потянулись было туда, но Шахпеленг запугал их рассказами о ханском отряде, и немцы с недовольным ворчанием направились на северо-запад.
   Навстречу стремительным карьером несся, пригнувшись к шее горячего скакуна, стройный всадник с точеной фигурой. У Шахпеленга ворохнулось сердце в груди: Ядигяр!
  -О майн Гот! Какая красота! - ахнули оба немца.
   Сомнений не было: всадник направлялся к ним. Подросток взгрел коня и понесся галопом навстречу приятелю. Соскочив с коней, обнялись.
   Шахпеленг с удивлением всматривался в похорошевшего, раздавшегося в плечах, чисто выбритого Ядигяра. Неужто это тот самый заросший и провонявший навозом Ядигяр?! Вот какие чудеса делает любовь!
  -А я новость слышу: мусульманский парень с двумя франками-учеными землю роет. Ну, думаю, некому появляться здесь, окромя нашего Шахпеленга! Давай забирай своих рыжих друзей - поехали к нам! Твои гости - наши гости!
   Но как он ни уговаривал, Шахпеленг увильнул от его предложения, уверив, что они торопятся.
  -Как хочешь, - обиделся Ядигяр. - А только нехорошо ты поступаешь. Узнают хан и ханым, Дурсун, Кянан, Мирза Дарья, Шабан, что ты рядом проехал и не заглянул - обидятся!..
   И он, отпихнув Шахпеленга, взлетел на коня, пришпорил и понесся на юг, к берегу реки, слившись воедино со своей прекрасной чистокровкой.
   Немцы с восхищенной улыбкой провожали его взглядом.
  
   " "
  
   "
  
   Ночь провели в тугайском лесу прямо над Курой. Проснулся Шахпеленг с рассветом от выстрела. Оказывается, герр Маус уже успел подстрелить лысуху. Кулинарией Эрих и Шахпеленг занялись вместе.
  -Што эта? - кивнул Эрих на кустарник, облепивший крутой берег реки.
   Шахпеленг объяснил, что это кусты черного перца. Обрадованный Эрих бросил ему недощипанную птицу, пошел собирать горошинки черного перца. Потом наспех смолотив перец, наперчил птичье мясо. Аромат жареного мяса щипал ноздри оголодавших путешественников. Пока еда готовилась, Фридрих Августович успел уже врыться в землю на несколько аршин. Вот чудак! Вот он, берег! Спустись вниз и на крутом склоне все пласты земли осмотри. Чего ради колодец рыть?
   А Фридрих Августович, с удовольствием отведав жареной птицы, тут же спрыгнул с кромки берега вниз - в его-то возрасте! - и как ни в чем не бывало стал рыть речной песок. Шахпеленг пошел ему помогать. Работая, с тревогой поглядывали на хмурое небо, обложенное сизыми тучами. Все предвещало дождь, и Шахпеленг предложил до начала дождя наловить на обед рыбы. У немцев была добротная сеть, и Эрих занялся рыбной ловлей.
   Сверкнула молния, загремел гром. Но к тому времени, когда на них хлынул дождь, в костре уже пекся жирный лосось. Из-под промокшей от дождевой воды золы вытащили обмотанную тлеющими тряпками лососину, наелись досыта, еще и на ужин заготовили впрок.
   Сидя в палатке, ученые под шум стремительных ливневых струй занялись своей работой. Старик без конца перебирал горсти грунта, увязывал их в какие-то мешочки, вкладывая в них какие-то записочки. А Эрих из своего рабочего исчерканного, исписанного блокнота переписывал в тетрадь начисто какие-то записи. Понять в них Шахпеленг ничего не мог - тот писал на родном.
   В сумерках вынуждены были свернуть научные работы. Отобедав холодной лососиной, принялись расспрашивать Шахпеленга об этом крае, о населении, об истории этих мест. И так его изнурили вопросами, что он, как только легли, мгновенно заснул как убитый.
   Наутро, разбуженные до зари Фридрихом Августовичем, Шахпеленг и Эрих на скорую руку стали укладываться. Вывели из-под отвесного берега спрятанных там кобыл, навьючили тюки и двинулись вперед, держась северного направления, затем свернули на северо-восток, оставив за собой несколько четырех-пяти-аршинных шурфа. Эрих собирал и описывал всякие засохшие травы, одновременно интересуясь, в каком качестве употребляются эти травы в быту.
  -Это биян - солодка. Из нее красную краску делают, нитки красят. А это ежевичная лоза. Ягоды и листья варят, а отваром волосы красят - в черный цвет... - разъяснял Шахпеленг.
   Ночь провели у подножия горы Кюрсангя. Хотя это какая гора?! Холм просто. Карабахцы говорят: высокие горы Аллах сотворил, а невысокие - от страха сами появились. Вот и эта самая Кюрсангя с пиром на самой макушке. Фридрих Августович утром остался рыть землю у подножия, а Эриха понесло на вершину горы. Шахпеленг от него не отставал. Эрих, оглядев святилище, обстоятельно порасспросил своего переводчика.
   С высоты птичьего полета они оглядели местность: всхолмленную Ширванскую степь. Из-за моря поднималось круглое солнце, небо - в розовых облаках. Вдали, северо-восточнее, розовел тупой гребень горы Баба-Зенен, а западнее - серела гора Кюров-даг. Вспугнутое кем-то, промелькнуло золотой молнией стадо джейранов.
   Часа через два, снова наевшись рыбы, благоразумно посоленной, двинулись изучать древний канал Кумлавар. Неутомимый старик спустился прямо на высохшее дно канала, вырыл там несколько ям, покопался в них, поковырял стены. И всему этому не было конца. А Эрих собирал выгоревшие еще с лета жухлые травы.
   Только на следующий день, сделав зигзаг, вернулись снова к долине Куры, где река делала крутой поворот сначала на восток, затем снова на запад. Речной изгиб походил на подкову. У южной оконечности подковы на берегу прилепилось несколько домишек - глинобитных мазанок.
  - Село Гёмушлу, - объявил Шахпеленг, тыча пальцем не в село, а в сторону буйволиного стада на высоком берегу.
  -Что такое "Гёмушлу"? - прицепился Эрих.
  -Село, где живут гемуши, джамыши... - Шахпеленг был в затруднении. - Гёмуш... Джамыш...
   Он не знал слова "буйвол" по-русски и потому задумался.
  -Гёмуш - брат коровы! - нашелся наконец он.
   Перелистав блокнотик, Эрих находит слово "корова" и возмущенно бормочет:
  -Инек! Корова - инек!
   Разозленный Шахпеленг не сдерживает языка.
  -Вы уже целый год в России и не могли выучить русского языка. А теперь хотите за три дня два языка выучить?
   Эрих, переплетая все три языка, объяснил, что они в России с русскими мало общались, потому что исследовали Яик, где больше встреч было с татарами, башкирами и другими народами. Поэтому ему легче освоить азербайджанский, чем русский.
   Выходит, немцы весь год провели на Урале. А после Азербайджана куда поедут?
  -Колхида. Грузия, - объяснил Эрих.
  -Будете исследовать Колхидскую низменность в Грузии?
   В это время их внимание привлекли пронзительные вопли бегущих людей. Толпа крестьян-гемушлинцев преследовала чернобородого человека в длиннополой абе и белой чалме, забрасывая его камнями и палками.
   Беглец, увидев чужеземцев, рванул к ним с такой стремительностью, что пораженные его неожиданной прытью сельчане остались далеко позади. Едва добежав до незнакомцев, чалмоносец шлепнулся на землю, перевернулся на спину и закатил глаза. Шахпеленг и Эрих спешились, чтобы помочь упавшему. Настигшая беглеца толпа озадаченно остановилась.
  -Ада, неужто помер несчастный? - заудивлялись недавние преследователи. - Кажется, не так уж сильно били.
  -Только хотели проучить малость. До чего ж хлипкий!
  -Вай, остались без моллы!
  -Кто вы? - спросил Шахпеленг.
  -Как кто? Кто еще осмелится огинаться у села Гемушлы, как не сами гемушлинцы?
  -Ученые дураки нас джамышлинцами обзывают.
  -А за что били несчастного?
  -Да разве били? Пугали только!
  -За что ж пугали?
  -За плохие проделки. Мор на буйволов напал. Платим ему за молитвы-заговоры, а падеж скота продолжается. Ругаем - говорит: мало платите - мало молюсь, платите больше - лучше буду молиться. Такой вредный человек! Вот и отколотили, чтобы впредь сговорчивый был, не обирал нас. А он из вредности и скупости назло нам преставился!
   Тут молла выпростал один глаз и прошипел:
  -Крохоборы! Вас ножом изрезать - от жадности капли крови не пустите. Это вас я обираю? Где такое счастье?!
  -Ожил! - возликовали гемушлинцы. - Притворялся, выходит, буйвол из буйволов.
  -Притворяться он умеет лучше лисы!
  -Нас этот брехун жадными обзывает, а сам в нужник лишний раз не пойдет, чтобы не скоро проголодаться.
  -Ада, берите этого лежебоку! Мы его заставим усерднее молиться.
   Схватив дрыгающего ногами моллу, разгоряченные гемушлинцы поволокли строптивца-беглеца к своей деревушке. Только трое самых любопытных остались глазеть на чужеземцев.
  -Эти желтые люди - франки? - спросили они у Шахпеленга.
  -Они немцы, - коротко ответил Шахпеленг.
  -Неми-ис! А одеты, как урусы. Да и ты тоже, - показали на его камзол. - По-человечески одеться не можешь? Отчего вырядился в чужой наряд?
  -Мне за это заплатили, - отшутился Шахпеленг.
  -Правду говоришь? И сколько манатов?
  -Двадцать туманов.
  -Да за такие деньги что угодно можно напялить! Тогда - другое дело, тогда - надевай. Надо же - какие дураки эти франки-немисы.
   Тут Эриху надоело молчать, и он пристал с вопросами к Шахпеленгу, требуя объяснений. А Фридрих Августович спешился и принялся, захватив горсть земли, растирать ее.
   Когда Шахпеленг рассказал, в чем дело, Эрих схватился за живот и так жизнерадостно заливисто расхохотался, что и гемушлинцы присоединились к нему. Один Фридрих Августович с досадой на них оглянулся и снова уперся взглядом в горсточку грунта. От нового взрыва хохота, последовавшего за недовольным взглядом старого ученого, лошадь Эриха отпрянула и лягнула вьючного осла, купленного утром у случайного прохожего. Осел испугался и с оглушительным ревом рванулся в сторону. Тащившая своего преподобного земляка толпа гемушлинцев, привлеченная хохотом и ревом, забыв о намерении проучить моллу, брякнула его священную особу наземь и ринулась на поимки одуревшего ишака. По всему видать, что это были любители бега и ловли. Вмиг словили и притащили упирающееся животное.
  -Ваш ишак, видать, из породы нашего моллы, - заявили они. - По подлому норову узнаем. Где вы достали такого тупого двуухого? Сказали бы нам, мы бы вам чистокровку нашли. Издалека вы?
   Когда Шахпеленг рассказал им о себе и своих товарищах-сослуживцах, гемушлинцы, донельзя обрадованные возможности угостить гостей и поугощаться за их счет, стали усиленно и дружно звать чужаков в гости к... старосте своего села.
  -Кендхуда заколет для вас целого буйволенка! - божились они. - А почему нет? Все равно уже рогом в землю уперся проклятый. Так и так сдохнет, так лучше пусть нас угостят.
  -А кто ваш бек? - поинтересовался Шахпеленг.
  -Да никто! Наш бек был шемахинец. Как услышал, что Давуд на Шемаху напал, сразу собрал отряд, ушел на войну и сгинул. А семья его до сих пор у нас. Мы его семью кормили и у властей нового бека не просим. А то две семьи нам кормить не с руки.
  -А староста... думаете, рад будет нам?
  -А куда он денется?.. Заставим - и все. Он и в старосты-то не хотел идти, юлил: от вас-де доходов не будет, одни расходы. Ну, мы его быстро усмирили.
   Когда Шахпеленг перевел кое-как все это Эриху, тот удивился самоуправству крестьян. Он уверял, что во всей Европе такой страны нет, где бы крестьяне над своими хозяевами властвовали. На это Шахпеленг объяснил, что беки и старосты - не хозяева, они только управляют населением. А самоуправство гемушлинцев - от безвластия. Они подчинялись шемахинскому хану, а теперь - оказались без правителя.
   Осмелевший молла тоже подошел к чужакам и стал радушно приглашать гостей в село. Ученые, наконец, дали себя уговорить.
   Их привели ко двору, ничем не отличающемуся от других дворов: такая же маленькая, чисто высиненная мазанка, с единственным маленьким оконцем, с двустворчатой дверью. Только во дворе слишком большой, сложенный из необоженного кирпича саки. За домом - овчарня, а сбоку - коровник для буйволов.
   Во дворе их встретила заливистым лаем крупная матерая кавказская овчарка.
  -Худат-киши! Ай Худат-киши! - заорали вразнобой гемушлинцы.
   На их крики и собачий лай вышел из дома седой как лунь старик.
  -Что случилось? - хрипло бросил он. - Конь издох - собакам праздник? Чего собрались сюда всем селом?
  -Не шуми, ай киши, мы тебе божьих гостей привели. Если ноги у них легкие - мор скота прекратится...
  -У них ноги, может, и легкие, так у вас тяжелы! - проворчал старик.
   Однако снял собаку с цепи и увел за дом. Гемушлинцы, не ожидая приглашения, помогли гостям разнуздать и привязать лошадей, а потом всей гурьбой ввалились в дом. Старик вошел, цыкнул на молодого наглеца, захватившего его теплое место у очага, согнал его с места, но сесть ему не дали, зашумели насчет буйволенка.
  -Знаю вас, пока утробы не наполните, не уйдете, а на работы у насыпи вас не дозовешься, - упрекнул старик. - Насчет буйволенка не волнуйтесь. Я не безбожник какой-нибудь, чтоб кормить гостей буйволиным мясом. Вон, привязал во дворе барашка. Идите, принимайтесь за дело.
   С десяток добровольных помощников кинулись на убой барашка, остальные остались, с любопытством разглядывая невиданных гостей. Конечно, Эрих не усидел, вышел во двор и принял самое живое участие в освежевании скота. Он весело болтал с людьми и, к удивлению Шахпеленга, крестьяне его речь хорошо понимали, хотя у него предложения были пересыпаны словами из лексикона трех народов. Эрих нарисовал себе в блокнотик сначала тендир-печь, а потом - черный камень для процеживания воды.
  -Рисуй, Желтый, рисуй. Не бойся, если сглазишь водяной камень. У Худата еще один, совсем новый, припрятан в саманнике, - говорили они.
  -Чтоб глаза ваши завидущие лопнули, - проворчал кендхуда Худат из комнаты. - Уже и спрятанное углядели. От их глаз ничего не упрячешь.
  
   " "
  
   "
  
   Во время ужина умытый, переодетый молла с перевязанной головой сидел по левую руку хозяина дома. Паства его заботливо подкладывала своему пастырю лучшие куски жаркого, не забывая над ним беззлобно подтрунивать.
   После ужина все стали одаривать чужеземцев кинжалами, серебряными поясами, кисетами. Приглашали приехать летом, когда в садах будет много фруктов: свежих, не сушеных, как сейчас.
  -Вам надо, чтоб на ваши головы обязательно чужаки камень свалили! - горько посетовал молла. - Своего моллу вы впроголодь держите, а чужаков завалили дарами.
  -Вечно ты плачешься, потому и не везет, - сказал Худат-киши.
  -А ты, молла, меньше завидуй, а больше и усерднее молись! - мягко корили повеселевшие гемушлинцы. - Через твою лень мы половины скота лишились! Лучше бы тебя лишились.
   Молла поджал губы, отвернулся, бормоча:
  -Я уж все колени отбил, кожа вся с колен сошла в молитвах из-за ваших черных дохлятин. Да вы все равно не из тех, кто понимает и оценивает усердие!
   Вдруг вдали прогремели выстрелы. В комнату с криком ворвался подросток.
  -Сын Гара Бурхана из Халаджа девчонку умыкнул! Халаджлинцы напали на них!
  -Вай, чтоб у Бурхана спину сломало, когда он зачал этого осленка!
   Мужчины все кинулись наружу. Вмиг комната опустела, все убежали, кроме гостей и моллы. Молла придвинул к себе еще одно блюдо, стал выбирать лучшие куски, заворачивая в фетир, съедать. Он подмигнул Шахпеленгу и сказал с набитым ртом:
  -Ешьте. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Вернутся эти голодранцы - и косточки обглодают.
   Шахпеленг с тревогой прислушивался. Хотел было выйти, но Фридрих Августович не дал. Выстрелы и крики вначале приближались, потом стали отдаляться. После недолгой паузы возобновились снова.
  -Все! Завтра свадьба! - сказал молла. - Вас оставят еще на два-три дня!
   Молла оказался прав. Гемушлинцы вернулись с победой и заявили, что через два дня свадьба.
  -Почему не завтра? - удивился Шахпеленг.
  -Погорячились мы: жениху бока намяли. Дня два с постели не поднимется! А мы к тому времени подготовимся к свадьбе этого сироты.
  -Мы вас отпустим только после свадьбы! - заявил Худат-киши.
   Шахпеленг наутро с Эрихом пошел проведать незадачливого жениха. На огромных подушках лежал и стонал мальчишка лет семнадцати-восемнадцати.
  -Это ест жених? О майн Гот! - рассмеялся Эрих.
   Жених перестал стонать и сказал Шахпеленгу, сверкнув на него глазами:
  -Уйми своего желтого друга, а то не посмотрю, что гость.
   Тут в комнату внесли нарды. Сидевший у изголовья жениха юноша оживился и предложил Шахпеленгу сыграть в нарды. Эрих, неловко подобрав под себя ноги, с интересом разглядывал игральную доску, зары и камни, но с вопросами, к счастью, не приставал: зорко следил за игрой. Шахпеленг, к стыду своему, проиграл: в зарах не везло, как ни ловко бросал их, выпадали мелкие цифры.
  -Куда тебе до меня! - усмехнулся довольный собой юноша. - Еще не родился игрок, который бы меня обставил.
  -Хух! Испугались! - съязвил Шахпеленг. - Нардов не видели!
  -Вагид прав, - со стоном сказал жених. - Он самому покойному беку спасу не давал. А тот был игрок дай боже. В последний раз ты его с каким счетом обыграл, Вагид?
  -Да чего там... - отмахнулся тот. - Покойный бек хороший был человек. Он мне жизнь спас в шемахинском сражении. Дрался как лев!
  -Ты был тогда в Шемахе? - взволнованно спросил Шахпеленг. - Я тоже там был. Но тебя не помню, не видел.
  -Так мы ж в Шемаху не смогли войти. Нас под городом побили. Меня чем-то тяжелым по голове тюкнули, очнулся связанный. В плен увезли. Только и там мне Аллах в помощь человека послал. Там девчонка была - шустрая такая по имени Чимназ, еще мальчишка один. Она хотела ему помочь, а в темноте не разобрала, зубами мне веревки развязала. "Беги, - шепчет, - беги, Исмаил!.."
  -Как - Исмаил? Какой Исмаил? - вскинулся Шахпеленг.
  -Да был там один, учительский сын...
  -Это он! Боже мой, Исмаил жив! Где, где, где он? Куда его увезли?
  -Да не знаю я, - растерялся бывший невольник. - Исмаил по-ихнему знал. Говорил: в Грузию, на продажу везут. В крепость какую-то...
  -Много их было? Невольников, говорю, много было?
  -С полсотни девчат и несколько парней.
  -Их точно, в Грузию везли? Ты уверен, что не в Дагестан?
  -Я-то убежал уже у Красного моста на реке Товадей - Храми. Значит, в Грузию везли.
   Бросив нарды, Шахпеленг вышел на воздух. Морозный воздух пронизывал легкие, но Шахпеленг этого не замечал. Он глубоко вдыхал этот холод, надеясь унять стук сердца. Жив! Жив Исмаил! Жив друг детства, боевой товарищ, защитник Шемахи! Жив и находится в позорной неволе. Кому, как не Шахпеленгу, вызволять его из беды?! Следы Исмаила ведут в Грузию. Надо немедля трогаться в путь, поспешить туда, найти ту единственную ниточку, которая выведет его на след Исмаила. Но как же быть с этими немцами? Они теперь большая помеха для Шахпеленга. Но Шахпеленг чувствовал ответственность за судьбу учёных. Правда, Эрих уже научился кое-как калякать на русско-азербайджанской смеси, однако знание языка не спасет их при встрече с какой-нибудь бандой. Хотя и сам Шахпеленг беззащитен перед разбойниками. Может, проводника найти им?
  -Что ты стоишь на морозе? Заходи в комнату, - посоветовала старуха, тетка жениха.
   Шахпеленг зябко поежился, вошел. Эрих играл в нарды с самим женихом, полулежащим на подушках. Молодой ученый, сев на одно колено, в азарте стучал камнями-шаши по игральной доске. Он проигрывал и был не в духе.
  -Видишь? - вскричал он. - Я играю хорошо, Халил играю хитро-хитро! Шарлатан!
  -Сам ты шарлатан! - обиделся жених Халил.
   Он в сердцах отбросил зары и откинулся на подушки. На левой щеке у него виднелись четыре глубокие царапины.
  -Кто тебе лицо расцарапал? - удивился Шахпеленг. - Ваши мужики дерутся как женщины?
   Халил вспыхнул и только в ответ многозначительно улыбнулся. Шахпеленга озарило догадкой: да это же невеста исцарапала его!
  -Зачем умыкать девушку, которой ты не нравишься?
  -Как это не нравлюсь?! - вспыхнул Халил. - Я у ее матери воды попросил, а она вместо матери сама побежала за водой. Это - раз! Кружку с водой подавала мне, вдруг ни с того ни с сего улыбнулась. Это - два! Станет девушка всякому проходимцу улыбаться, если у нее в уме ничего нет? Это - три!
  -Тогда чего ж она царапалась?
  -Мало ли, - нахмурился Халил. - Не твое дело!
  -Ты подорожник приложи. Может, быстрей пройдет. А то еще на смех поднимут.
  -Да-а. Что-что, а насмехаться наши умеют. Почище сальянцев острят.
   Шахпеленг это уже заметил. Гемушлинцам на язык не попадись.
   Тут пришел герр Маус и велел идти на раскопки.
  
   " "
  
   "
  
   Свадьба у гемушлинского сироты выдалась на славу; плясала вся молодежь.
   Шахпеленг впервые видел такое веселое столпотворение. Обычно на азербайджанских свадьбах танцуют мютрибы и джанги, то есть профессиональные танцоры и танцовщицы. Здесь же в лихой пляс пустилась вся тойхана. Гостей тоже не оставили в покое: насильно, чуть не волоком затащили в круг. Шахпеленг с трудом отбился, пообещав спеть им мугам. А Эрих, придя в раж, стал под звуки черной зурны и бубна выделывать такие фигуры с замысловатыми выкрутасами, более походившими на лягание жеребца, что привел в неистовый восторг всех присутствующих. "Желтого", как они называли рыжего Эриха, обнимали и целовали и даже, не сдержав чувств, одарили просторным халатом, в который вместились бы не только Эрих, но и его коллеги-попутчики.
   Далеко за полночь сархеир, руководивший свадебным торжеством, объявил перерыв в плясках и пригласил Шахпеленга к возвышению, на котором сидели музыканты. Усталые гемушлинцы, отбившие себе все ноги, тесно уселись на разостланную прямо на землю кошму и приготовились слушать.
   Шахпеленгу приходилось петь, но всегда в тесном кругу нескольких человек. Но чтобы столько человек уставились на него, ожидая чуда? У подростка кровь бросилась в лицо, сердце бешено заколотилось. Сможет ли? Спазмы сдавили горло. Этот круг - не березинская челядь, которая приходит в восторг от одного того, что басурманский отрок поет русскую песню "Священный Байкал". Там - тяни только подольше слова. А здесь - печальную трель надо заменить руладами восхитительной мелодии на такой высокой ноте, чтобы хватило сил и дыхания. Боже! Если он не сможет, если подведет исполнение или даже сорвется голос, то позор всему Карабаху. Несколько десятков пар доброжелательных черных и две пары синих глаз смотрели в таком уверенном ожидании!
  -Давай, сынок, начинай! - подбадривают с разных сторон.
  -Гей! Покажи карабахскую удаль!
  -Говорят, карабахцы прямо в люльке поют!
   Эрих, подбадривая, показал ему сжатый кулак.
  -Да у этих карабахцев только одно название! Наврал с три короба, а мы уши развесили! - раздался чей-то насмешливый голос.
   Вот чего не хватало Шахпеленгу! Позволить, чтобы кто-то потешался над ним?!
   Шахпеленг закрыл глаза, вдохнул поглубже воздуха и начал. Он очнулся от возгласов: "Аферин! Молодец! Живи!"
   Огромный Эрих сгреб друга в объятия и на радостях поднял вверх. Гемушлинцы живо вырвали юного певца из рук Желтого Франка и снова поставили перед музыкантами: пой! Шахпеленг понял, что эти жизнерадостные люди не отстанут от него до самого утра. Он глубоко задышал, набираясь сил и терпения, и начал снова, но теперь пел не во всю мощь: оберегал голос, хотя самого распирало от желания показать себя с еще лучшей стороны. И слушатели внимали ему до утра, только на самых высотах тона, поддерживая певца возгласами: "Аферин! Живи!"
  
   " "
  
   "
  
   Наконец, члены географической экспедиции смогли расстаться с радушными хозяевами и тронуться в путь.
   И снова в ход пущен блокнот любопытного Эриха.
  -Кара-чала - Черная яма? Арабшах-верди - подаренный арабским шахом? - переспрашивал он. - Вас ист дас ворт Кюров-даг, Мишов-даг, Баба-Зенен?
  -Кюров-даг - значит "Омытый Курой", - объяснял Шахпеленг. - Там река Кура омывает подножие горы. А Мишов-даг от слова мишовул - ласка. Та гора похожа на лежащую ласку. Может, там было много таких грызунов. А вот Баба-Зенен - "Дедушка-женщина". Там когда-то женщина-гачаг пряталась под видом старика. Один чабан потерял козу, заподозрил старика-отшельника, схватил за бороду: отдай чужую козу. И тут борода отлипла. Оказалось, что это женщина из шерсти себе бороду приклеила. Это легенда такая.
   Эрих поспешно записывал.
  -А еще есть легенда. В Азербайджане три горы называются Баба-даг. Есть Баба-даг в Больших Кавказских горах, в Шемахинских горах. Получается треугольник. И третий угол - Баба-Зенен. Те горы высокие, а Баба-Зенен - почти холм. Вот и назвали ее женщиной, за небольшую величину.
   Свернули к Карачале. Маленькая деревушка, состоящая из нескольких домиков, ютилась на высоком берегу Куры. За домишками виден был тополиный лес. А проселочная дорога, к удивлению немцев, была обсажена двумя рядами стройных, хотя и голых в эту пору, чинар. За дорогой белело соляное озеро, в котором соль затвердела только у кромки берега.
   Спутники Шахпеленга что-то спросили у него, но подросток, занятый мыслями об Исмаиле, не вник в их вопросы и не отозвался. Эрих - человек дотошный. Он терпеть не мог, когда его вопросы игнорировались, оставались без ответов. Он дернул Шахпеленга за локоть, повторил вопрос, что-то о соли.
  -Да отвяжись ты! - с досадой сказал Шахпеленг. - Далась вам эта соль!
   Эрих удивленно поглазел на него, пожал плечами, пошел набирать образец соли. Фридрих Августович уже пересыпал в ладони белый кристалл.
   А Шахпеленг свернул к большаку. Он останавливал редких прохожих и уговаривал быть проводником у ученых немцев. Однако охотников что-то не находилось. Часа через два немцы сложили инструменты и образцы в переметные сумы и мешки, позвали Шахпеленга и двинулись к деревеньке.
   На околице, у крайнего домика, заметили нескольких женщин, сгрудившихся у глинобитной печки-тендира и занятых странным делом: по очереди бросали в тендир яйца. Путешественники заинтересовались ими, подошли поближе. Карачалинки были так увлечены своим делом, что не заметили подошедших.
  -Аза, Гилас, уже семь яиц разбили о твою башку! Семерых детей тебе не хватит? - спрашивали они у сидящей над дне тендира женщины.
   Та, вся измазанная желтком и белком, с кусочками скорлупы, застрявшими в волосах, жалобно ныла:
  -Да буду я вашей жертвой, не жадничайте, разбейте ещё.
  -Десять хватит! А то лопнешь, не сможешь родить на старости лет.
  -Теперь тебе надо через поддувало пролезть, - сказала старая женщина. - Аз, женщины, принесите бел и расширьте немножко проход.
   Тут же поковыряли и увеличили отверстие поддувала. Однако несчастная Гилас, пролезая через него, застряла: голова ее вылезла с наружной стороны, а плечи не лезут.
  -Сделай еще усилие! Кто хочет рыбу - лезет в воду!
   С трудом им удалось выволочь застрявшую в дыре страдалицу. Вся измазанная, с разбитыми коленями, оцарапанными плечами, на которых остались клочья изорванной кофты, эта несчастная безропотно подчинялась всем повелениям старшей женщины. Потирая ушибы, несчастная пошла прочь, то и дело бормоча слова благодарности.
  -Погоди благодарить, - рассмеялась пожилая. - Мы тебя еще через Куру переправим на лодке и башмак твой в воду бросим!
  -Зачем вы с ней такое вытворили? - спросил Шахпеленг у вздрогнувших от неожиданности женщин.
   Молодые, хихикнув, укрыли подбородки платками. А старшая объяснила, что у этой женщины дети помирают в младенческом возрасте. И таким образом, по совету моллы, решили сохранить ей будущих детей.
   Пожелав женщине исполнения ее желания, путешественники двинулись дальше, к берегу, мимо глинобитных домиков. В одном дворе немолодая карачалинка пекла чуреки. Рядом возилась, помогая матери, девчонка лет шести-семи. В большом тасу золотились жаркой коркой уже испеченные свежие, пахучие чуреки, вызывая приступ аппетита. Не решившись просить хлеба у хлопотавшей над раскаленным тендиром женщины, исследователи проследовали дальше, невольно кося глазом на хлеб.
  -Мальчик, ай мальчик! - позвал их звонкий голосок. - Мальчик, стой!
   Девчушка догнала путников, держа в руках каравай горячего, смазанного буйволиным маслом хлеба, завернутого в чистую материю.
  -Возьми. Мать послала.
   Шахпеленг поблагодарил, взял. Фридрих Августович протянул было деньги, но Шахпеленг остановил его.
  -Не надо. Они обидятся. У нас грех не угостить человека свежим хлебом.
   Девчонка убежала. А путешественники, укрывшись от глаз в лесу, разожгли костер, согрели взятое ими в дорогу угощение гемушлинского старосты, наелись пити. Сегодня была очередь Шахпеленга убрать за ними. Но мальчишка был рассеян. Он потушил костер, убрал остатки еды в переметную суму. Но строгий Фридрих Августович вернул его обратно.
  -Убрать! Чист-чист убрать! - велел он.
   Шахпеленг, не понимая, оглядел место пиршества. Костер погас. Ничего не забыто. Эрих с досадой соскочил с лошади, ткнул сапогом в груду костей:
  -Копай!
  -Зачем закапывать? - скривился Шахпеленг. - Звери кости съедят
  да-а.
   Но аккуратные немцы не могли допустить, чтобы после них что-то валялось на земле. Возмущенный Эрих сам закопал все остатки от обеда и еще с полчаса ворчал на Шахпеленга, доказывая, что человек не должен оставлять за собой кучу мусора: это обида самой природе!
  -Но ведь звери тоже часть природы, - возражал Шахпеленг. - У нас обычай: плоды с дерева собираешь - оставь несколько для птиц; паданцы с земли подбираешь - оставь несколько для насекомых.
   На это Эрих возражал:
  -У вас инеки - коров - грязный ходит! Кошка - грязный! Собака - ит - друг человека - не вязанный, грязный!
  -Коровы у наших людей чистые! Это случайно ты одного обмазанного навозом быка встретил. А кошек мыть не собираемся! Их нельзя мыть, - возражал Шахпеленг. - Вот один покойный перс, по имени Дахо, стал купать кошку. Ему люди говорят: не мой кошку, она издохнет. А он не послушался людей, искупал несчастную. Люди видят: сидит Дахо рядом с дохлой кошкой, горюет. Говорят: не говорили мы тебе, чтобы не мыл кошку? А он говорит: пока мыл, была живая. А как выкручивать стал - издохла.
   Шахпеленг был не в настроении, рассказ у него вышел вялый, и потому шутка его не удалась и не была оценена по достоинству. Наоборот, спутники его озабоченно переглянулись. В это время Шахпеленг увидел причалившую к берегу лодку, сорвавшись с места, устремился к ней. Он жарко спорил с пассажирами лодки и вернулся обратно совсем скисший. Эрих торопливо перелистал свой блокнотик с записями, нашел нужные слова.
  -Шахпеленг, что происходит? Кого ищешь? Зачем? Герр Маус волнуется.
  -Проводника ищу для вас, - признался Шахпеленг. - Я должен спешно оставить вас, уехать.
   Его слова как громом поразили его старших товарищей.
  -О майн Гот! Ты оставляй нас! - возмущенно воскликнул Эрих.
   А всегда сутулившийся Фридрих Августович от удивления расправил плечи, выпрямился и навис над юным путешественником немым укором. С трудом подбирая слова, старый ученый сказал, что Шахпеленг не имеет права бросать важное дело, что он член географического общества и не должен забывать служебного долга.
  -У меня самый важный долг есть, - упрямо стоял на своем подросток. - Мне надо спасти своего друга, который попал в беду.
   Никакие уговоры не поколебали его.
  -Великий актер, певец покидат нас? - опечалился Эрих.
  -Какой я певец? - смутился Шахпеленг. - Не видали вы настоящих певцов: карабахских соловьев! И потом - чего вы волнуетесь? Какая разница вам? Эрих, ты уже говоришь по-азербайджански - значит без меня обойдешься. Да я вам проводника достану - заменит меня.
  -Разве можно заменить друга?
   Пристыженный Шахпеленг прикусил язык. А Эрих отвернулся от него и больше не разговаривал с ним, сколько подросток ни обращался к нему, чем совсем допек его.
  -Ну что делать, если мне срочно надо ехать в Грузию?! - вырвалось у него. - Я же не виноват, что все так обернулось!
   Оба его товарища весело переглянулись, засияли.
  -Грузия! Колхида! - вскрикнул Эрих.
   И стал с жаром уговаривать Фридриха Августовича отправляться в Грузию, куда их экспедиция должна была выехать в следующем году. Герр Маус сначала наотрез отказался, потом заколебался, задумался. Эриху на помощь пришел Шахпеленг, и двойными усилиями они справились со строптивым стариком. Фридрих Августович поставил условием в пути продолжать исследовательские работы.
   Развеселившись, Эрих запел немецкую песню про какую-то Изольду, и Шахпеленг присоединился к нему, подпевая несложную мелодию.
   Кура круто свернула на восток, к подножию Кюров-дага. Шахпеленг предупредил, что впереди начинается долина, кишащая змеями. И надо все время смотреть под ноги. Здесь, уверял он, на равнине между Кюров-дагом, Мишов-дагом и селом Арабшахверди в весеннее время происходят настоящие змеиные бои. Полчища змей сползают с двух гор и перед деревушкой сходятся в смертельной схватке. Старожилы каждый год наблюдают такие змеиные побоища.
  -У здешних змей даже зимней спячки не бывает, - уверял Шахпеленг. - Они ядовитые. Кавказская гюрза - самая опасная змея. А вот арабшахвердинцев не трогает. В этом селе что ни двор - змеиный очаг. Многие даже кормят змей козьим молоком: задабривают их.
   Несмотря на запугивания, долину пересекли благополучно, ни разу не встретив никаких гадов. Правда, видали множество змеиных скелетов и шкурок, рассеянных по степи, под кустами емшана.
   Вышли к Аджикабульскому озеру. С трудом удалось объяснить ученым значение слова "Хаджи-Кабул".
   Здесь, в Аджикабульской долине, у подножия Харами-дага каждой весной собираются паломники, чтобы караваном отправиться в паломничество. При встрече они желают друг другу: "Пусть впрок пойдет тебе хадж", то есть "Хадж кабул!" Поэтому и озеро и долину называют Аджикабульской.
   А вот значения названия Харами-дага он перевести не мог. Чтоб Эрих отвязался, коротко сказал: "Не знаю!"
   Закрапал дождь. Поглядев на надвигающиеся с севера тучи, Шахпеленг сказал, что дождь будет проливным и надолго, лучше пойти в караван-сарай.
   Караван-сарай прилепился к подножию Мишов-дага. Со двора открывался прекрасный вид на озеро. Поставили в стойло вьючный скот, задали корма, вошли в прекрасное здание, сложенное из обожженного кирпича. Услужливый хозяин по чужеземным камзолам принял их за богачей и пригласил в боковую комнату, утопающую в коврах. Но Эрих заметил в бедно обставленном просторном помещении нескольких дервишей и, восхищенный их экзотическим нарядом, пожелал обедать в компании этих странных людей.
  -Не доверяй им, - предупредил его Шахпеленг, - и не думай рисовать их: примут тебя за колдуна.
   Много повидавшие на своем веку, исходившие немало земель и стран, дервиши без удивления спокойно разглядывали чужеземца, который с широкой обезоруживающей улыбкой бесцеремонно уселся возле них, скрестив по-турецки длинные ноги.
  -Салам алейкум! - радушно приветствовал их Эрих.
   Те, спокойно созерцая его, кивнули. К удивлению Шахпеленга и Фридриха Августовича, Эрих, коверкая слова, приступил к ним с вопросами о Харами-даге. Дервиши тут несколько оживились. Они рассказали о том, что на вершине этой горы и на северо-восточном склоне есть ущелья и пещеры, которые служат приютом для различных бандитских шаек, промышлявших разбоем и грабежом паломников. Поэтому гору назвали "Харами" - "Неправедный, нечестный, запрещенный". Так впервые назвал гору Святой Гусейн, пир которого сейчас служит обиталищем отшельников. Там дервиши пребывают иногда неделями, иногда - месяцами, а если умирают - их хоронят на кладбище, которое находится на холме за стенами крепости. Там, на кладбище, как раз и начинается подземный ход, который одним коридором ведет в крепость пир Гусейна, а вторым, пройдя под Харами-дагом, выходит прямо в Аджикабульскую долину. Эрих загорелся желанием повидать все это своими глазами. В крепость пира отшельники отказались впускать иноверных, но на подземный ход запрета не наложили.
   Эрих в нетерпении грыз удила, но погоду не переспоришь: дождь усиливался. Фридрих Августович плевал на дождь. Поужинав ароматной душпарой и напившись кофе, он положил на колено дощечку, разложил на ней свои бумаги и углубился в работу, игнорируя как любопытные взгляды посетителей, так и каверзные вопросы и реплики зевак.
  
   " "
  
   "
  
   За ночь дождь прекратился, оставив после себя непролазную грязь. Зимнее холодное солнце ярко светило. Многие сходили с большака и ехали или шагали по целинной степи.
   Путешественники, последовав примеру этих многих, двинулись по бездорожью, прямиком по пологому склону Мишов-дага к долине реки Пирсаат. Один из дервишей сопровождал их, словоохотливо пересказывая Эриху легенды, связанные с этим краем.
   Свернули на проселочную дорогу, которая проходила через село Губалы. Здесь они встретили подростков, которые тащили в решете ревущего от страха малыша. Шахпеленг объяснил друзьям, что в решете носят от дома к дому ребенка, который не ходит после исполнения ему одного года, и каждый должен одаривать ребенка. Действительно, подростки шли, нагруженные всякой всячиной. Отшельник остановил их и спросил:
  -А что вы подарите дедушке дервишу?
   Испуганные подростки услужливо развернули полы рубах. Дервиш выбрал самое большое сочное яблоко и с хрустом вонзил в него зубы. Айву, два граната и несколько яиц он захватил и сложил в свою переметную суму.
  -А теперь одарите гостей! - велел он детворе.
   Но гости наотрез отказались от такого угощения и продолжали путь. Шахпеленг уныло следовал за всеми, не ожидая ничего хорошего от встречи с дервишем. Пословица недаром гласила: "Повстречал дервиша где - быть беде."
   Пока добрались до крепости-пира, отшельник так раздобрился, что стал прикидывать, под каким видом впустить "неверных" гостей в крепость.
   Маленькая крепость была огорожена высокой крепостной стеной с массивными дубовыми воротами. Сопровождавший их отшельник, отказавшийся сообщать свое имя и предложивший называть себя просто Баба-дервишем, хотя ему по возрасту еще далеко было до возраста деда, посоветовался с вышедшим ему навстречу оборванцем, и с радостью сказал:
  -Нет на свете безвыходного положения. Вот вам под ноги сена настелем, чтоб ноги ваши не касались святой земли, и смотрите, что хотите.
   Им под ноги настлали саманную дорожку, и они по этой дорожке гуськом вошли в крепость. Правда, в погребальный склеп их не впустили, а только во двор и в мечеть.
   В боковом малом дворе крепости между мавзолеем и мечетью гостей заинтересовали камни, вытесанные в виде статуй овец.
  -Это надгробные камни, - сказал Шахпеленг, - в древности такие камни высекали для могил.
  -А ты не говори чего не знаешь, - обиделся Баба-дервиш, - это заколдованные овцы. А вон тот камень видите?
   Он указал на каменную человеческую фигуру в глубине двора.
  -А это наказанный Аллахом чобан.
   Эрих немедленно вытащил тетрадь и приготовился записывать.
  -Как-то один чобан в тумане потерял отару овец. Прибрел он к крепости пира и стал молиться у его могилы, моля о помощи. Обещал сорок овец из отары пожертвовать, зарезать у могилы пира, как только отара найдется. И тут туман рассеялся. Пастух увидел всю свою отару у ворот крепости. Но жалко стало чобану приносить в жертву сорок баранов. Подумал: и без пира отара бы нашлась. Но и уходить просто так страшно было. Дай, думает, обману пира. Зачем ему овцы? Не будет же мертвый пир их есть? Ему лишь бы кровь пролилась. Нашел скряга у себя в одежде сорок вшей, раздавил одного за другим. Как сороковую вошь раздавил, так вся его отара и сам он окаменели.
   Эрих пришел в восторг от легенды и сказал Шахпеленгу, что дервиши - кладезь ума и что надо подольше около них пообтереться, чтобы побольше записать. Шахпеленг же этих пройдох-отшельников терпеть не мог и за версту обходил. Ничего хорошего от встречи с ними не ожидал, торопил друзей.
   Когда выходили за ворота, Баба-дервиш пристал к нему:
  -Ты, сынок, не хочешь дедушке помочь? Вон как хорошо одет, а нам зимой совсем плохо.
   Шахпеленг молча вынул из переметной сумы стеганый халат - награду за пение - и кинул обрадованному попрошайке, который тут же облачился в обнову.
   "Добро бы этим кончилось, - подумал он. - Надо скорей уносить от них ноги."
   Но разве с въедливым Эрихом сладишь? Его понесло на кладбище. Подземный ход ему подавай! Забрался на пригорок, орет с высоты:
  -Шахпеленг! Иди! Здесь могилы! Много-много могилы! Хорош кладбище!
  -Рано мне на кладбище! - отвечал Шахпеленг. - Чего мне среди мертвых огинаться? Мне среди живых не тесно.
  -Глупости! Мертвец спит! Иди под земля!
  -Мне на земле хорошо.
  -Какой робкий! Трус!
   Ну, оскорблений Шахпеленг не мог вынести. Он залез наверх к Эриху, а Фридрих Августович остался сторожить скот. Они с Эрихом стали растаскивать камни, которыми завалило вход в подземное царство древних. Эрих первым сунулся туда, завопил не своим голосом, потому что ему на ногу свалился кусок камня от стены. Пришлось тащить этого рослого непоседу обратно. Отшельники ему на синяк наложили какого-то снадобья, перевязали. Вместо Эриха теперь полез в подземелье герр Маус, которого, конечно, всегда больше интересовали подземные объекты, чем надземные. А Эрих остался горевать.
   Вошли под сумрачный свод подземного коридора. Старик держал в руке факел, а Шахпеленг осторожно выносил груды камней, беспорядочно громоздившихся у входа. Когда он устал, старый ученый сменил его. Шахпеленг с уважением смотрел на жилистого старика, неутомимого, сильного.
   За полдень они вычистили весь завал и углубились внутрь. Впереди с факелом в руке шел Шахпеленг, а сзади следовал за ним Фридрих Августович, неся в руках веревку и ломик. От коптящего факела, от света и чада у Шахпеленга слезились глаза, кружилась голова, и он шел почти наугад, не видя ничего в двух шагах от себя. Стены прохода были выложены тесаным известковым камнем, аккуратно, ряд в ряд. Свод наверху был куполообразный. Прошли больше полуфарсаха пути, как вдруг шедший сзади Фридрих Августович крикнул:
  -Назад, мой мальчик!
   В то же мгновенье от факела в руке Шахпеленга вспыхнула и возгорелась стена. Мгновенно среагировав, подросток швырнул факел в проем, метнулся назад, и они кинулись бежать обратно со всех ног. Обгоревшую руку он успел потушить об одежду. Отбежав подальше, они оглянулись и увидели, что пламенем объят весь проход позади них.
  -Что это? - выдохнул пораженный Шахпеленг. - Там нефть?!
   И как он не заметил мазут, пропитавший стену? Герр Маус заставил его уносить поскорее ноги, потому что там, видно, залежи нефти. И он не давал Шахпеленгу останавливаться, торопил и торопил.
   По их расчетам, впереди уже должен был быть просвет входа. Но сколько ни напрягали зрение, ни зги не видать. "Мы попали в другой коридор. Мы идем по другому ходу, и дай Бог, чтоб вход не оказался заваленным. А всё эти дервиши. На беду они встретились мне! Господи! Пир Гусейн, сжалься над моей бабушкой! Помоги! Помоги в последний раз!" Сердце стучит, воздуху не хватает, голова кружится. Шахпеленг идет, прижав к груди обгорелую руку и выставив вперед здоровую, чтобы не удариться головой, которая и так за последние годы побыла в переделках, сохранив на себе, как на глобусе, следы многих ударов. Фридрих Августович осторожно ступает за ним, держась за полу его камзола.
   В кромешной темноте видятся Шахпеленгу драконы, охраняющие подземное царство, змеи, копошащиеся у ног. Как это здорово, что за спиной слышно покряхтывание господина Мауса, от его присутствия успокаивается сердце, исчезают видения.
   Наконец, рука Шахпеленга уперлась о твердь, а ногой он споткнулся и нащупал ступеньку, потом вторую, третью, ведущую вверх. Медленно, осторожно поднимались, пока не уперлись в твердый потолок. Шахпеленг нащупал рукой холодный металл. "Да это выход во двор крепости!" - догадался он.
   Стучать в толщу металла рукой - скорей в преисподнюю достучишься. Фридрих Августович сначала спокойно, вполсилы, затем изо всей силы стал колотить ломом в металлический потолок. Грохот поднялся невероятный. От оглушительного звука чуть не лопались перепонки. Но слышали ли этот стук наверху? Фридрих Августович часто останавливался, прислушивался. Наконец, наверху послышались какие-то глухо доносившиеся возгласы и удаляющийся топот. Конечно, эти жрецы ада приняли подземных путешественников за пришельцев с того света и бросились наутек. Их можно понять. Сам Шахпеленг тоже задал бы стрекача, услышь он вопли из-под земли. Но от этого понимания легче не становилось. Наоборот, раздражение росло. От этих отшельников добра не жди. Что, если они ограбят Эриха, воспользуясь его одиночеством и беспомощностью.
   В отчаянии он присел на ступеньки и предался горьким размышлениям. А Фридрих Августович спокойно сел у его ног и стал под нос себе что-то подсчитывать: "Цвай, драй..." Потом он объяснил Шахпеленгу, что Эрих часа через два-три забеспокоится, пустится на их поиски. Вот старикашка! Ни при каких обстоятельствах не теряется. Он уверен в Эрихе, как в себе. Что ж, посмотрим. Дай Бог Эриху хороших помощников.
   Сколько прошло времени, трудно было определить. В подземной черноте каждый миг протекает как вечность, а вечность проскальзывает мигом.
  -Надо снова попробовать достучаться до них, - не вытерпел Шахпеленг. - А то здесь досидимся до тех пор, пока не пробудятся и не приползут змеиные выводки.
  -Тс-с, - цыкнул герр Маус. - Слушай.
   Сверху донеслись какие-то стуки, которые то прекращались, то возобновлялись. Видно, там пытались открыть вход, но не удавалось. Потом стуки прекратились.
  -Пошли, - сказал Фридрих Августович. - Одна дорога есть и еще дорога есть. Третья дорога горит.
  -Был бы факел - другое дело, - возразил Шахпеленг. - Откуда мы знаем, может, там несколько ходов. Опять куда-то заберемся. Лучше работать ломом и прорыть выход здесь, где-нибудь сбоку от железной двери.
   Решительно отобрав у старика лом, Шахпеленг стал отстукивать потолок над собой. Как только звон металла сменил цокот лома о камень, обрадовался: вот где надо откалывать каменную толщу. И, к удивлению его, как только он стал колоть каменную стену, с противоположной стороны раздался стук.
  -Они тоже роют! - воскликнул Шахпеленг.
   Много времени прошло, пока уставшего Шахпеленга не заменил вечно бодрый Фридрих Августович. В отличие от Шахпеленга бил размеренно, не торопясь.
   Щель проделали такую, что уже могли переговариваться с Эрихом. Он крикнул им, что работает один, а дервиши разбежались. И только Баба-дервиш пошел на кладбище с факелом, чтобы по подземному ходу вывести заблудившихся из-под земли.
   В который раз досадовал Шахпеленг, что оставил кремень в переметной суме. Можно было хотя бы кусок от одежды зажечь.
   Когда Эрих пробил узкую щель, как раз внизу зачадило, показался свет, высветивший заросшую физиономию Баба-дервиша.
   Предпочли пойти кружным путем, через кладбище.
   Наконец, друзья встретились снова во дворе пир Гусейна. Испуганные дервиши уже возвращались. На радостях, что обошлось без нечистой силы, забыли оберегать святость крепости от неверных. Соломенная дорожка осталась в сторонке, а собравшиеся у металлической запертой двери в подземный мир, с новыми подробностями вспоминали внезапный подземный гул, свой страх, подначивали друг друга, хохотали, передразнивали. Оставив их во дворе, Шахпеленг один отправился в кельи, где были погребены святой шейх Гусейн и его верный слуга. Шепча слова благодарности, он трижды обошел могилу шейха, обцеловал надгробный камень и вышел, согнувшись и пятясь задом, чтоб не повернуться к святой могиле спиной.
   Затем он выскользнул за ворота и устремился к кладбищу. Он должен был загладить вину перед умершими. Ведь он нахально нарушил их покой, не вознеся молитвы.
  -Ассаламу алейкум, рахматулла ва баракату... - шептал он снова и снова.
   Наконец, успокоившись, уже спокойно оставил он кладбище, спустился вниз, во двор пирханаги. Там отшельники продолжали обмениваться с иноземными гостями любезностями.
  -Вы хоть и иной веры, но угодные Аллаху люди, - разглагольствовал Баба-дервиш. - Иначе стал бы дух святого шейха Гусейна помогать вам? Да никогда! Вы бы сгорели там!
  -Так что можете даже остаться ночевать, - милостиво предложил изможденный седой дервиш.
   В это время Эрих заметил Шахпеленга.
  -Где ты был?! - закричал он. - Дервиши любезный народ! Они хочет: мы остались!
  -Незачем оставаться, - хмуро обронил Шахпеленг. - Нам спешить надо, а то мы до Грузии и за десять лет не доберемся.
   Эрих запротестовал было, но Фридрих Августович поддержал Шахпеленга.
  -Грузия. Колхида. Надо ехать, - развел он руками, объясняя свой отказ жреческому сборищу.
  -Умный уступает, - успокоил Эрих сам себя и захромал за товарищами.
  
   " "
  
   "
  
  -Ты, Шахпеленг, глуп, - серьезно сказал Эрих, когда они, в спешке выехав из крепости, удалились версты на три. - Дервиш - хороший, а ты глуп. Пустой колос стоит прямо. Ты прямо стоишь, людей не видишь.
  -А ты зато в облаках витаешь, - мрачно возразил Шахпеленг. - Сверху все красивым кажется. Я этих дервишей лучше тебя знаю... И потом, ты обещал поехать в Грузию.
  -Мы поедем. Сколько дней поедем?
  -Пока - пятнадцать-двадцать. А пока ты доберешься туда - два года пройдет.
  -Спешишь - иди медленно. Это немецки поговорка, - невозмутимо парировал тот. - Мне надо говорить дервиш. Он умны, хороши...
   Он не успел договорить. Сзади чертыхнулся господин Маус. Оказалось, поклажа на осле исчезла. Старик был в неистовстве.
  -Там земля! Грунт! Почва! Образец! - вопил он. - Там запись! Где? Где?
   Расстроенный Шахпеленг пылал! Он никогда не доверял дервишам. Но ограбить гостей, которые доверились тебе! На это только эти жрецы подлости и способны!
   Оба ученых повернули обратно. Тщетно Шахпеленг доказывал, что связываться с этим отребьем не стоит. Немцы понеслись к крепости, ворота которой хитрецы уже успели запереть. Перед воротами валялась знакомая им переметная сума... на куче грунта вперемешку с тряпицами и записочками-надписями. Бедный Фридрих Августович - пропал его двухнедельный труд. Эрих стал в бешенстве колотить в дубовые ворота, изрыгая все немецкие ругательства, какие знал. В ответ на это сверху донесся хохот, который отрезвил Эриха как ушат воды. Он моргал, не понимая, как можно смеяться таким оскорблениям. А дервиши, забавляясь чужой речи и жестикуляции, просто корчились от смеха, отпуская шуточки насчет дураков-ученых, которые науку не в книгах и даже не в звездах отыскивают, а в грязной земле.
  -Орлы не ловят мух, - осуждающе сказал Фридрих Августович Эриху по-немецки. - Незачем связываться. Пойдемте.
   Они тронулись в путь под улюлюканье отшельников. Эрих от бессильной ярости скрежетал зубами. Потом не выдержал, соскочил с коня, поднял голыш и нацелился на весельчаков.
   Старый ученый не по возрасту живо нагнулся, вырвал из рук Эриха камень и отшвырнул в сторону.
  -В Риме веди себя как римлянин! - процедил он.
   Эрих, пересилив себя, взгромоздился на свою кобылу и последовал за товарищами.
   Шахпеленг ехал впереди, не поднимая от стыда головы.
   Перейдя вброд русло Пирсаат-чая, в котором воды было не выше колен, перевалили холм и снова очутились на Аджикабульской долине. Пересекли ее и вышли к небольшой безымянной речке, на берегу которой копошились молодые крестьяне. Когда подъехали к ним, то увидели, что все они рыли ямы, но каждый отдельную. Неподалеку лежали какие-то тюки, домашний скарб. Видать, это были переселенцы. Облезлая старая верблюдица и несколько ослов, покрытых пылью, лежа жевали пожухлую траву, брошенную перед ними.
   Фридриха Августовича люди интересовали постольку, поскольку они были нужны в связи с его наукой: с землей, с почвой. Он заинтересовался работой переселенцев, подъехал поближе, поздоровался и, получив дружное ответное приветствие, спросил, зачем им столько колодцев. Переселенцы, окружив чужаков, с любопытством глазели на них, но вопрос ученого привел их в смущение.
  -Этот человек ученый, он спрашивает, на что вам колодцы, когда рядом вода в речке, - сказал Шахпеленг. - И потом, одного колодца вам достаточно: от речки она быстро наполнится водой.
  -Мы роем такие колодцы, которые мы сами будем наполнять, - хихикнул один из переселенцев.
  -Это нужники, клозет, - объяснил Шахпеленг.
   Пока крестьяне рассказывали, что они сюда переселились из селения Хля, разросшегося до тесноты, Фридрих Августович спешился и, не обращая никакого внимания на смешки, залез в яму и занялся своим исследовательским делом.
  -Спроси у этот... крестьянин, почему первый клозет, а потом - дом? - велел Эрих Шахпеленгу.
   Но тот отвернулся, не ответил.
  -Ты что?.. Обиделся? За дервишей? - удивился догадливый Эрих.
  -Нет, - солгал Шахпеленг. - Не за них. Их у нас все ругают... А ты забыл, как обозвал меня пустым колосом?
  -О мой Бог! Я же по-немецки сказал, а ты понял? - поразился Эрих.
  -Я уже понимаю вас, когда вы с Фридрихом Августовичем разговариваете.
  -Так-таки все понимаешь? - перешел Эрих на немецкий.
  -Трудные слова не понимаю, - признался Шахпеленг.
   Пока Фридрих Августович работал и Шахпеленг ему помогал, Эрих отвел вьючный скот на довольно дальнее расстояние и стал готовить обед возле букового дерева.
   Усталые, они попрощались с молодыми переселенцами, и поплелись вдоль ручья к одинокому буку, по-зимнему голому, сиротливо торчащему посреди голой Ширванской равнины.
   У Эриха уже наготове был чай, и они закусили черствым хлебом с сыром. Эрих был невесел. Он не пошел спать после ужина, остался сидеть у догорающего костра, иногда перемешивая в нем угли. У Шахпеленга обгоревшая рука жгла так, что заснуть было невозможно. Он вышел из палатки и стал расхаживать под деревом, поддерживая здоровой рукой больную, как бы убаюкивая ее. Обгоревшая часть рукава камзола рассыпалась, и рука была оголена выше локтя. Эрих молча порылся в своей суме, достал какую-то тряпицу, обмотал ему руку. Сучья в костре догорели. Шахпеленг взял топорик, чтоб отрубить полузасохший сук бука, но Эрих отобрал инструмент и бросил на землю.
   Шахпеленг с удивлением глянул в блестевшие в темноте глаза товарища и спросил, что с ним.
  -Это дерево... как? Велес - бук? У нас Бавария. Там много бук. У нас город Вюрцбург. Там - дом, там - двор, а там дерево бук. Как это...
   И Эрих стал взволнованно рассказывать про свой прекрасный город Вюрцбург, про реку Майн, которая пересекала город, разделяя ее надвое, про горы вокруг Вюрцбурга, про каштановые и буковые деревья, на которых свистели дрозды и заливались трелью соловьи.
   Они натаскали валежника, снова разожгли костер. И сидя близко к огню, беседовали до рассвета. К утру они уже знали друг о друге все. Шахпеленг рассказал о шемахинских, сальянских, московских друзьях, о родном селе, о бабушке, о Фархаде, Кериме, Азертадж, о Валиде и Исмаиле, которого надо срочно отыскать. А Эрих описывал ему умершую сестренку Анну-Луизу, мать, отца, старшего брата. Всех их голод разметал по земле. Родители и сестренка умерли, а он жил у дяди, потом отправился в Россию, куда вели следы его брата Леонгарда. Но здесь о нем и слыхом не слыхали. Эрих взахлеб рассказывал о Баварии, о ее прекрасных городах, особенно - Мюнхене. Он приглашал Шахпеленга поехать с ним в Баварию, как только поднакопят деньги.
   Но Шахпеленг уверял его, что поедет учиться в Тебризское медресе, как только найдет Исмаила.
   Выговорившиеся, опустошенные после ночной исповеди, друзья улеглись на рассвете, когда глаза уже сами собой закрывались. И не успели заснуть, как были разбужены господином Маусом.
  -Сколько можно спать? - возмущался он на родном наречии. - Вставайте! Утреннее время одаривает нас золотом!
  -Сегодня праздник, - пробормотал Шахпеленг, не трогаясь с места. - Сегодня начало... Бёюк чилы. Так называется праздник.
  -У ленивого в неделю семь праздников. Человек рожден для труда, а не для праздника! Вставайте! И принимайтесь за дело!
   Подхватив лопату, старик зашагал прочь.
  -Не пойду: у меня рука больная, - и Шахпеленг снова закрыл глаза.
  -А у меня больна нога...
   Издали снова раздался окрик ученого.
  -Этот пруссак муштрует нас как в Пруссии. Но только здесь не Пруссия, а дикая свободная страна...
   Не успел Эрих докончить фразу, как Шахпеленг сидел уже верхом на его груди и здоровой рукой дубасил его по голове.
  -Вот тебе дикарь! Я тебе покажу, кто дикарь! На, получай: за дикаря и за грязного дервиша!
   Обалдевший Эрих, наконец, пришел в себя и, отшвырнув напавшего прочь, вскочил на ноги. Шахпеленг ожидал нападения, но Эрих ойкнул, схватился за ногу, присел.
  -Ты чего? Я обидел тебя? - растерянно цедил он, морщась от боли.
  -Ещё повторишь "дикарь" - не жить тебе на свете!
  -Вот дикарь! - сплюнул Эрих кровь с разбитой губы.
  -Ты опять?!
   Тут Эрих распахнул широко глаза и, окончательно придя в себя, полез пятерней в свою рыже-золотистую шевелюру.
  -А я что, ругался? Обозвал тебя?.. Какой же я дурак!
   Он протянул Шахпеленгу руку и, когда обиженный юнец отвернулся, молча, силой обнял его.
   Мир был восстановлен.
  
   " "
  
   "
  
   Фридрих Августович спросил у Шахпеленга, что там, за Ленгебизским хребтом.
  -Там теперь владения Давуда. Туда нельзя, - сказал Шахпеленг. - Теперь у нас не только Азербайджан, вся Персия такая. Все что хотят делают. Шаха нет, шахзаде бессилен. Одна грызня кругом.
   Эрих сказал, что точно в таком положении их бедная Германия. Была там тридцатилетняя война, которая опустошила страну наполовину. Теперь на месте Германии десятки маленьких государств. Теперь нельзя говорить: "Я еду в Германию". Надо говорить: "Я еду в Саксонию", "Я еду в Баварию", "Я еду в Пруссию"... И что ни город, - то государство. И в каждом городе - государстве - свой диалект. Все деятельные, грамотные люди покидают страну, уезжают, служат расцвету чужих государств. Особенно много немцев приехало в Россию.
  -О бедная, несчастная Германия! - тихо проговорил Эрих.
   И с чувством запел старинную песню своего народа:
   "Хотел бы я вернуться
   на родину свою..."
   Фридрих Августович вонзил лопату в землю, постоял, послушал, а потом изменившимся голосом сказал:
  -Слушай, работать надо! Хлеб не песнями добывают, а в поте лица.
  -Нет заработка без потерь, - изрек Эрих, выпрыгнул из ямы и побрел к лошадям.
  -Что с ним? - спросил Фридрих Августович у Шахпеленга.
  -Его дерево буковое расстроило. У них во дворе в Вюрцбурге точно такое росло.
   Тронулись в путь только в полдень.
   В отличие от Фридриха Августовича, терпеливо и даже равнодушно переносящего все тяготы путевой жизни, Эрих был ворчун. Он бурчал по поводу комаров, пыльных ветров, слякоти, насморка. Но в хорошую погоду он был спокоен, жизнерадостен, любил рисовать и вести записи. Эрих выражал свои мысли шумно, взволнованно. Его поражали огромные заросли диких гранат, перца, яблок, груш. Он возмущался тем, что населением эти фрукты не собираются, а так и засыхают на кустарниках и деревьях. А целые плантации солодковых растений?
  -Да вы хоть знаете, какую торговлю солодковыми корнями можно здесь развернуть?! - говорил он Шахпеленгу. - Вы хоть используете все это?
  -Конечно. Я как-то ногу ушиб. Бабушка отварила солодковые коренья и наложила мне на больное место. А отвар приклеился к волоскам на ноге, и потом моя бабушка два часа отдирала все это дерьмо с моей ноги и отодрала вместе с кожей.
  -Не о том я, - рассмеялся Эрих. - По-крупному, по-хозяйски надо к делу подходить. Вот соляные озера. Кому они принадлежат?
  -Никому. Они общие. Все смеялись, когда за соль русские налог хотели.
  -Но озеро на земле хана, он и должен быть хозяином! А здесь каждый идет на озеро, берет соль, уносит и не платит хану.
  -Чтобы хан продавал соль, которую не сеял и не сажал?! А какой же он после этого хан? Побирушка, а не хан.
  -Ничего не понимает, - вздохнул Эрих. - Даже этот образованный. Как объяснить ему, что можно здесь и фабрики для добычи соли построить, и лавки для его продажи открыть... Одним словом, Симплициус Симплициссимус.
  -А что такое Симплициус? - спросил Шахпеленг.
  -Так, неважно, - рассмеялся Эрих, отмахиваясь.
   "Наверно, обругал меня, - решил Шахпеленг. - Какой бессовестный!"
  -А ты, Эрих, мутруки! - сказал он. - Вири!
  -Что такое "мутруки"? - спросил Эрих, вынимая из кармана блокнот и собираясь записывать. - Что такое "вири"?
  -Так, неважно, - сухо ответил Шахпеленг и отвернулся.
   Но Эрих слова записал, и потом многим задавал вопрос насчет значения слов "мутруки" и "вири". Шахпеленг про себя хихикал: узнаешь, Эрих, когда я узнаю слово "симплициус".
   Эрих записывал азербайджанские сказки, пословицы, поговорки. Он удивлялся смышленности Шахпеленга, его крепкой памяти, богатому словарному составу его речи. Он уверял, что Шахпеленгу надо поехать в Европу и получить там европейское образование. На что тот ответил, что с него довольно и московской навигацкой школы с ее самодуром-директором.
   Разгуливать в камзоле с одним рукавом было постыдным делом. Чтобы купить одежду, переправились через реку Геок-чай и направились к Кюрдамиру. По словам встречных крестьян, там в самом разгаре была большая ярмарка.
   На ярмарке гвалт стоял такой, что за версту слышно. Продавцы и покупатели старались перекричать друг друга, размахивали кусками разноцветной ткани, с клятвами совали под нос кожевенные изделия, глиняную и медную посуду, вязаные и плетеные предметы обихода.
   Одному из продавцов конских сбруй Шахпеленг прокричал в ухо, что ему нужна готовая одежда. Тот проорал в ответ, что надо идти в самый конец базара, на берег реки, там приезжие лезгины бурки и черкески продают.
  -Лезгины? Здесь? - удивленно спрашивал Эрих. - Ты купишь у них товар?
  -А что лезгины? - удивился Шахпеленг. - Люди как люди, как мы.
  -А... Давуд?
  -Давуд - бандит. Никто за него не отвечает.
   Эрих умолк.
   Шахпеленгу удалось за умеренную плату купить чересчур просторную черкеску. Лезгин, получив деньги, поцеловал, приложил к глазам, потом, оглядев Шахпеленга с ног до головы, хмыкнул: его рассмешили смешные иностранные штаны до колен.
  -Джан кардаш, купи и остальную одежду. Будь мужчиной, а не павлином. Недорого возьму, - сказал горец.
   Ему удалось уговорить юнца и всучить ему прекрасные кавказские узкие брюки. Не примерив, на глаз прикинули, что сойдет.
   С покупками зарысили вдоль кюрдамирских плоскокрыших домишек, спеша выехать в степь. Уже миновали большой двор местного бека, когда дверь в доме распахнулась настежь и оттуда выбежала объятая пламенем женщина. Следом за нею выскочили несколько человек с одеялами и с криком: "Стой, Айна!" кинулись догонять самосожженку, которая не давалась им.
   Айна! Жена Абдуллы бека! Шахпеленг прямо с седла лошади перемахнул в бекский двор, наперерез горящей женщине, и только что купленной черкеской стал хлестать ее, сбивая пламя. Ему на помощь пришли домочадцы бека. Общими усилиями потушили пламя, укутали несчастную одеялом.
  -Айна-ханым! Это я, Шахпеленг, внук Салтанет! - кричал Шахпеленг вне себя. - Скажи, кто тебя довел до этого? Назови только имя, и я мать его заставлю заплакать!
  -Увези меня, Шахпеленг, увези, родной, - женщина вся дрожала. - Забери моего малыша! Отбери у них.
  -Кто довел тебя - назови мне!
  -Да кто ее доводил?! Она сама сумасшедшая! - заорал, выходя в дверь, толстяк-бек. - Хотел облагодетельствовать, жениться на ней, а эта неблагодарная смотри, что учудила! Два года, нет - даже больше, ест мой хлеб эта гордячка. Как сыр в масле купалась. И вот ее благодарность! Забирай и ее саму и ее щенка, раз она твоя родня.
   Шахпеленг кинулся было на бека, но попал в железные объятия бекских слуг. Он едва вырвался и, сплюнув от бессилия, потребовал вынести ребенка.
   Шахпеленг взял в руки ревущего малыша и передал Фридриху Августовичу. Вместе с Эрихом взгромоздили потерявшую сознание Айну на осла и тронулись в путь, не обращая внимания на посылаемые вслед проклятия.
  -Пошто фрау сожгла себя? - спросил Эрих, морщась от детского крика.
  -Хотела умереть.
  -Пошто в реке не умереть? Река близко.
  -Нельзя. У нас женщины всегда сжигают себя, чтобы разрешили хоронить на кладбище. А если в реке утопиться, молла не разрешит хоронить на кладбище.
   Но Эрих не понимал этого и продолжал свои тупые вопросы.
  -Потому! - вспылил Шахпеленг. - У нас огонь священный. Если человек убил себя в огне - прошел уже свой ад на этом свете. И вообще, не до твоих вопросов. Отстань!
   Он пришпорил лошадь, свернул в сторону, а скоро нагнал товарищей, сопровождая арбу с возницей.
  -Я уезжаю в Карабах, - решительно заявил он. - Надо везти эту женщину к моей бабушке. А оттуда уеду в Грузию.
  -А как же мы?
  -А вы оставайтесь и ройте землю сколько хотите. Хоть всю Ширванскую равнину вместе с хлялинцами в решето превращайте. Я не собираюсь предавать друзей ни ради вашей науки, ни ради ваших денег.
  -А мы, Шахпеленг, думали: мы тебе тоже друг, - тихо молвил Эрих.
  -Я тоже думал, что мы - друзья. Но вам эти дырки в земле дороже людей.
   С помощью возницы Шахпеленг осторожно уложил на сено, устилавшее дно арбы, все еще не пришедшую в себя женщину. Отобрал у Фридриха Августовича уже охрипшего от крика малыша, которого старый ученый пытался развлечь свистом, сюсюканьем, прищелкиваньем, и посадил рядом с больной. Малыш моментально приник к матери, смолк.
   Шахпеленг подвел свою кобылу к Фридриху Августовичу и протянул старику поводья.
  -Прости, Фридрих Августович, у вас свой путь, а у меня свой. Вот ваша лошадь.
   Фридрих Августович сурово сдвинул брови, покачал головой. Но все равно. Шахпеленгу надо спешить, чтобы найти в соседнем селе известную знахарку для больной, которая и в беспамятстве продолжала стонать от боли. Еще надо молоко для маленького достать.
  -Счастливо вам, - сказал Шахпеленг, не глядя на своих бывших товарищей. - Пусть Аллах поможет вам. Может... что-нибудь надо вам?..
   Те не отозвались. Шахпеленг прыгнул на облучок, сел рядом с возницей, и арба со скрипом и скрежетом понеслась вперед. Он изо всей силы крепился, чтобы не оглянуться назад.
  
   " "
  
   "
  
  -Аллах пощадил ее, - молвила знахарка после осмотра несчастной Айны. - Погорели ноги и немного живот. Вот столечко. С божьей помощью выживет.
   Шахпеленг нанял ее сиделкой, и старуха, обмазав все ожоги Айны и захватив с собой горшок рыбьего жира, взгромоздила ворох своей одежды на арбу. Сам Шахпеленг сел рядом с возницей, и они тронулись в путь. Малыш уже перестал пугаться Шахпеленга и ловко кочевал от матери к нему на колени и обратно. Слава Богу он, кроме материнского молока, ел все, что давали, и потому с ним проблем не было.
   Айна, уже пришедшая в себя, рассказала про свои злоключения. Бек вначале с участием принял шемахинских беженок. Но с течением времени его отношение к ним изменилось. Год назад он насильно женился на Зейнаб, дочери покойного Гаджи Лютвияра. А теперь вот и на Айну позарился. Несмотря на протесты молодой вдовы, бек привел в дом моллу, который нацелился уже записать брачный договор, вынудив Айну на крайний шаг.
  -А если бы ты умерла? - упрекнул ее Шахпеленг.
  -Смерть лучше неволи, - прошептала та.
  -А твой сын?
  -При таком отчиме он все равно был бы сиротой...
   "Наверное, женщины прикидываются слабыми, - думал Шахпеленг. - Нет, телом эти слабые создания действительно несильны, но духом они крепче нас. Смог бы я сжечь себя заживо, как эта Айна? Даже представить невозможно. Вот небольшой ожог на руке, а от боли заснуть не мог..."
   На ночь остановились в караван-сарае. Женщин и ребенка устроили в жарко натопленной комнате в глубине коридора. Шахпеленг с возницей остались в просторном помещении одни: в это время года мало посетителей, как объяснил косоглазый владелец караван-сарая, ведь начался оруджлук - месяц рамазан. Маленький мальчишка - слуга юркал туда-сюда, получая от хозяина подзатыльники за дело и без дела.
  -Вот, пригрел сироту, а с ним ладу нет, - жаловался косоглазый. - Только еду и одежду перевожу на него, да здоровье трачу.
   Шахпеленг, глядя на худую одежонку мальчишки и на его тощий живот, усомнился в искренности хозяина караван-сарая. А каким жадным взглядом сопровождал постреленок каждый кусок, который путник отправлял в рот. Шахпеленг чуть не подавился от этого невыносимого взгляда. Он закашлялся, запил водой. А мальчишка кулачком заколотил ему меж лопаток.
  -Хватит, садись и почисть мне несколько луковиц, - сказал Шахпеленг.
  -А ты вдарь кулаком - она очистится, - прошепелявил мальчишка, не удержав длинную струю слюны во рту.
  -Осленок! Измажешь гостя! - заорал хозяин.
  -Ничего, ничего, - успокоил его Шахпеленг, - он не испачкал меня.
   И воспользовавшись удобной минутой, пододвинул мальчику куски курятины. Мальчишка испуганно глянул на хозяина и в растерянности отодвинулся. Но Шахпеленг упрямо пододвинул ему тарелку.
  -Посмотрим, кто больше съест, - пошутил он. - Ну, бери!
   Затравленный взгляд в сторону хозяина все объяснил. Да косоглазый не скрывал своих чувств:
  -Напрасно кормишь этого балбеса, дорогой мой! Его ненасытную утробу и целым бараном не наполнишь.
  -А мне все же интересно, сколько может поместиться в его желудке, - слукавил Шахпеленг.
   Он почти весь свой ужин скормил мальчонке. И хотя остался полуголодным, он с удовольствием наблюдал, как расправлялся с курятиной голодный мальчишка. Потом весь вечер мальчик сидел на корточках на драной бараньей шкурке у двери и оттуда смотрел на Шахпеленга влюбленными, полными благодарности глазами.
   Мужчинам отвели отдельную келью, довольно холодную. Так что долго не могли согреться.
   Посреди ночи Шахпеленг проснулся от шума за стеной. Это прибыли новые постояльцы. Слышно было, как хозяин, ругаясь, растолкал мальчишку. Приезжие потребовали разогреть ужин и подать горячего чаю. Под их говор Шахпеленг думал уснуть скоро, но не тут-то было: обожженная рука, пузырьки на которой еще днем знахарка проткнула иглой, не давала покоя. Он встал, намереваясь выйти во двор. Мягко ступая по плетеной кошме, пошел во тьме вперед. Выйдя в столовое помещение, где с уже погашенными лампами лежали вповалку несколько человек, Шахпеленг услышал, как они переговариваются в темноте. Несколько слов насторожили его, и он, придержав шаг, затаил дыхание.
  -Все же напрасно мы не взяли того старого франка, - говорил сиплый голос. - Он, хоть седой, но жилистый, крепкий. Можно бы его тоже в Ахалцихе сбыть.
  -Вряд ли кто на его старые кости позарится. А как по-твоему, Леле Дадаш, для чего они землю и всякий мусор в тряпицы собирают, ай?
   Леле Дадаш! Известный разбойник! Грабитель с большой дороги, кочующий из одного ханства в другой. И он, судя по всему, напал на Фридриха Августовича и Эриха. Что с ними? Живы ли?
   С бьющимся сердцем Шахпеленг отступил в глубь коридора и, притаившись, напряг слух.
  -Они же неверные, - небрежно отвечал глухим голосом третий собеседник. - У них все шиворот-навыворот.
  -А я, хоть умом мне далеко до тебя, Леле, но тоже кое-что кумекаю, - снова встрял обладатель осипшего голоса. - Сдается мне, что земельку эту хотят продавать своим франкам как святое снадобье. О-о, этот старый франк - шарлатан настоящий, не то что молодой дурак. Как он полез на нас, ай?
  -Полез - получил сполна. Наверно, до сих пор еще не очухался. Хи-хи-хи! Как Аташ его по темени хватил, так он и копыта долой.
  -Слушай, а не подох ли он? Может, пойти поглядеть?..
  -Подохнет - туда и дорога. Мы за него не платили, внакладе не останемся. Нам и их кобыл хватит!
  -Да хватит вам попусту кукарекать. Дайте соснуть! И сами спите. Спозаранок подниму вас.
   В помещении воцарилась тишина. А скоро раздался храп. Шахпеленг, взволнованный услышанным, стоял в смятении. Ужас обуял его при мысли, что он оставил доверившихся ему товарищей на произвол судьбы, подвел их.
   Кто-то осторожно дотронулся до его руки и доверчиво засопел рядом. Во мраке Шахпеленг различил два блестящих черных глаза. Ощупью нащупал его голову, пригнулся.
  -Здесь есть еще выход? Выведи меня, - совсем тихо выдохнул он в ухо мальчика.
   Мальчонка молча потянул его за собой в обратную сторону. Прошли в конец коридора, свернули в какую-то комнатушку, из которой маленькая дверца вывела их во двор. Сильный порыв ветра чуть не вырвал дверь из рук. С трудом сладив с ветром, Шахпеленг затворил за собой дверь, снова пригнулся и жарким шепотом спросил:
  -Где пленный, знаешь?
  -В конюшне, около лошадей, - пискнул мальчишка. - Как бросили его туда, так и лежит без памяти.
  -Там есть сторож?
  -Пес сторожит, но он меня знает.
   Пес, действительно, злобно забрехал было, но, узнав мальчишку, успокоился, хотя все же поурчал для порядка.
   Вездесущий мальчишка, ловко ориентируясь в темноте, без особых затруднений нашел место, где лежало бесчувственное тело Эриха. Шахпеленг пощупал его: оно было теплое.
  -А кобылы где? - уже громче спросил он.
  -Здесь, в стойле. Ты хочешь увезти этого франка?
  -Да. Это мой друг. Помоги мне спасти его.
   Спустя полчаса он уже скакал по проселочной дороге, держа путь на юго-запад. Миновав небольшой пригорок, въехал в большое степное село, в котором на топот конских копыт эхом отозвался лай десятка деревенских собак.
   Остановился у небольшого дома на околице и, перекрывая лай собак, стал кликать хозяина. Заспанный хозяин вышел, спросил, кого принесло к его порогу в непогоду.
  -Я внук Салтанет и Махмуда! Со мной больной товарищ. Помоги мне, дядя Надир!
   Надир-киши был дальним родственником деда Пирали. Он помог Шахпеленгу снять лежащего поперек седла Эриха и внести в дом. Коротко поведав хозяину суть дела и заручившись его помощью, Шахпеленг оставил у него двух кобыл, а на третьей понесся обратно.
   Лошадь он спрятал в овраге за дорогой и впотьмах пешком двинулся к сараю, пригибаясь к земле, чтобы не упасть от порывов ветра.
   Закутавшийся в его камзол мальчонка ждал его, прикорнув между лапами своего четвероногого друга.
   Вдвоем они вернулись в келью тем же путем, каким вышли оттуда. Очутившись в плохо отопленной комнате, Шахпеленг почувствовал, как промокшая от пота одежда пропитывается холодом. Скинул с себя всю одежду, полез под одеяло, ногами к кюрси. Мальчонка юркнул туда же и прикорнул рядом, уткнувшись лбом в живот Шахпеленга. И оба разом уснули.
  
   " "
  
   "
  
   Скандал разразился под утро. Шахпеленг проснулся от собачьего визга и криков, раздававшихся во дворе. Наспех натянув рубаху и накинув свой обтрепанный камзол, он выбежал во двор, сопровождаемый мальчишкой-служкой, и стал свидетелем неприглядного зрелища: чуть не вся разбойничья шайка, состоящая из нескольких бандитов, окружив лежащего на земле и прикрывающего локтями голову хозяина караван-сарая, нещадно избивали его, выспрашивая о местонахождении кобыл и пленника. Тот, разумеется, понятия не имел о них и только вопил в ответ. Шахпеленг в растерянности топтался на месте, силясь придумать способ, каким мог бы избавить ни в чем не повинного человека от беды. Неожиданно на помощь пришла выбежавшая на шум знахарка.
  -Вай! Подайте этим дуракам кобыл! - заголосила она. - Вы, наверно, решили, что он от вашего битья родит лошадь! Может, из него что-нибудь и выскочит, но только не лошадь, поверьте мне. Из вас, мужчин, разве что кучу дерьма выколотишь...
  -Уймись, старуха, не вой под руку! - зашумели на нее. - Нам не даром достались эти кобылы, и мы их просто так не отдадим!
  -Ай Аллах, дай ума этим горячим головам! Вам кобылы нужны - так берите с него выкуп... Зачем же бить несчастного?
   Ее слова привели в восторг свору грабителей и совсем вывели из себя их жертву.
  -Старая дура! - брызгая кровью, зашипел владелец караван-сарая. - Так бы они избили и отстали, а ты на что их толкаешь? Где у меня деньги? Какие деньги?
  -Найдешь! - заревела вся шайка.
  -Берите под руку его! Ведите осторожнее, чтоб боли не причинять! - стал командовать повеселевший главарь банды.
   Через несколько минут все сидели, скрестив ноги, вокруг кюрси в уже остывающем помещении и яростно торговались: разбойники, красочно описывая достоинства кобыл и пленника, восхваляли их и поднимали цену, а владелец караван-сарая, как истый торговец, утирая кровь с лица и разбитой головы какой-то грязной тряпкой, ловко сбивал эту цену, приводя убийственные факты:
  -Пленник - это труп. Вы сами ночью говорили: он без чувств и за его жизнь гроша ломаного не дашь. А кто же платит за труп? Да на нем и мяса не было - одна кожа да кости...
  -Иногда кости стоят дороже тухлого мяса! А кобылы-то, кобылы! Да за них, за чистокровок, жизни не жаль. Они, может, скоро приплод дадут!
  -Дадут-дадут! Когда я приплод дам - и они дадут.
   Наконец, сговор по поводу продажи и покупки несуществующих животных и седока состоялся: разбойники и сами не заметили, как, уступив торговцу, сбавили цену на две трети.
  -Только ради нашей старой дружбы тебе все сходит с рук! - глухо заявил Леле Дадаш, приняв от владельца караван-сарая кисет с деньгами. - Ничего не могу поделать со своим добрым сердцем.
   Довольная удачей, вся банда с веселым гиканьем оседлала своих лошадей и ускакала, захватив с собой лошадь несчастного возницы, который в отчаянии бежал за ними с полверсты, кричал и рвал на себе волосы.
  -Что же будем делать с арбой?- со слезами спросил возница Шахпеленга.
  -Впряжемся сами, - спокойно ответил тот. - Тебе никогда не приходилось работать вместо лошади?
  -Нужда заставит - и за пса поработаем, - утирая слезы, ответил аробщик.
   Больную с ребенком уложили в арбу, сами впряглись вместо лошади и двинулись в путь. Знахарка уныло шлепала рядом, больше всех недовольная выпавшей на их долю неудачей.
   Удалившись на порядочное расстояние от караван-сарая, остановились, чтобы передохнуть. Возница уселся на корточки и, горестно глядя, закурил чубук. Шахпеленг молча зашагал в сторону от дороги, спустился в овраг по пологой тропе и вывел оттуда припрятанную кобылу.
  -Вот тебе лошадь! - торжественно сказал он, подводя животное к вознице.
  -Мне чужого не надобно! - вспыхнул тот.
  -Это моя лошадь. Я за нее отработал немецким ученым. Из-за меня ты остался без коня. Бери!
  -Бери, дядя, что же ты?! - раздался звонкий голосок.
   И из соломы в арбе вылезла головка мальчишки, прислуживавшего им.
  -Ты как здесь оказался? - спросили в один голос пораженные взрослые.
  -А я спрятался в соломе! - сияя от радости, сообщил тот.
  -А как же твой хозяин?
  -Я удрал от него! - и закатился веселым смехом.
  -Что же ты дальше будешь делать? - спросил Шахпеленг.
  -А я не знаю! Я хочу с тобой!
  -Ай Джыртдан, на что ты ему нужен? - молвила знахарка. - Лучше иди ко мне. Будешь мне как сын.
  -Нет! Не хочу, - звонко заявил мальчик. - Ты старая. Старые кушать не дают!
   Все рассмеялись. Шахпеленг пожал плечами:
  -Ну, сиди. Только спрячься опять, а то тебя здесь вся округа, наверно, знает. Как тебя зовут?
  -Мальчик.
  -Знаю, что не девочка. А как твое имя?
  -У меня имени нету. Все зовут Мальчик или Козленок.
   Озадаченные путники решили вначале придумать имя Мальчику.
  -Назовем его Али-Мамед, - предложил возница.
  -Не хочу! - завизжал Мальчик. - Так звали брата моего хозяина. Он плохой.
  -Ну так Сардаром.
  -Не хочу! Сардар - сын хозяина, он бил меня!
   Перебрали с десяток имен, но против каждого из них у маленького строптивца находилось веское возражение.
  -Ты будешь Фархадом, - сказал Шахпеленг. - И не возражай. Не имя украшает человека, а человек - имя. Фархад был мой друг. Он геройски погиб за Родину... Согласен быть Фархадом?
   Новоиспеченный Фархад с радостным смущением юркнул под солому и пискнул оттуда:
  -Я Фархад!
   Малыш Айны вскарабкался на него, и под детские визги арба весело загрохотала вперед.
   Спустя час подъехали к знакомому двору. Оставив попутчиков в арбе, Шахпеленг поспешил в дом.
   Эрих лежал в постели на высоко взбитых подушках, с неузнаваемо опухшим лицом, с двумя выбитыми зубами, с поврежденной грудью. Выдыхаемый воздух с тяжелым свистом вырывался у него из груди, доставляя изувеченному неимоверные страдания. Но Эрих был уже в сознании, сразу узнал Шахпеленга, и это было главное.
  -Не бойся, мы к нему уже приводили лекаря, - сказал Надир-киши. - У него два ребра согнулись, но не сломались. Скоро он поправится.
   Преисполненный благодарности, Шахпеленг не знал, как благодарить гостеприимных хозяев, поэтому предпочел обойтись без слов. Нагнулся над больным.
  -Как ты, Эрих?
  -Шах, старик остался один, - только и был ответ.
  -Я еду за ним.
   Шахпеленг поговорил с Надир-киши. На случай, если поиски ученого задержат его в пути, попросил переправить больных в его родное селение в Карабах.
   Когда Шахпеленг, усевшись на кобылку герра Мауса, пришпорил ее, то Мальчик-Фархад с визгом припустил было за ним, но расторопная знахарка перехватила его.
   Шахпеленг справедливо рассудил, что пеший Фридрих Августович не мог далеко уйти от места их последней стоянки. Уже солнце садилось, когда он добрался до знакомых мест. Тревожно оглядываясь по сторонам, он окинул взглядом простирающуюся перед ним пустынную степь. Каково же было его удивление, когда он заметил старого ученого, по пояс врывшегося в землю и преспокойно занятого исследовательской работой.
  -Фридрих Августович! - закричал возмущенный Шахпеленг. - Что вы делаете?
  -Это ты, мой мальчик? - ровным голосом спросил ученый, не поднимая головы и ничем не выражая удивления. - Значит, Бог привел тебя ко мне. А теперь вот Эриха нет.
   Как еще старый безумец успел заметить отсутствие своего помощника? Для него весь мир исчезни, только бы земля была под ногами и лопатка в руке. Все в Шахпеленге кипело. Но не мог он высказать обуревавших его мыслей старому человеку.
  -Теперь становится ясным, - продолжал герр Маус, все еще не поднимая головы, - что давным-давно, много тысяч лет назад вся эта Ширванская степь была дном моря, если не целого океана...
  -Эриха нет, он пропал, - не удержался от упрека Шахпеленг, - а вы? Что вы копаете?
  -Могилу себе.
   Тут только ученый поднял залитое слезами лицо. И Шахпеленг понял, как страдает этот одинокий старый человек, привыкший безропотно переносить неисчислимые утраты.
  -Не бойся, Фридрих Августович, Эрих жив и на свободе, - смягчился он.
  -О майн Гот! О мой мальчик! - только и произнес старый ученый, заключая Шахпеленга в объятия.
  
   " "
  
   "
  
   Было уже довольно темно, когда они добрались до знакомого порога.
   Хозяин ждал их во дворе. Он предложил погостить день-другой, и, получив отказ, упросил отужинать. После ужина наконец перенесли больных на арбу, усадили туда же детей и старуху.
  -Век не забуду твоей доброты, дядя Надир, - сказал на прощанье Шахпеленг. - Спасибо тебе за все.
  -И вы все будьте здоровы, - ответил благодушным голосом тот. - Только с чего ты меня дядей Надиром кличешь?
  -Как? Разве ты не дядя Надир из Шильян?
  -Может, я и дядя, да только совсем другой, не тот, за которого ты меня принимаешь. Мое имя Орудж. А село наше - Верхний Шильян.
   Добрый человек сразу почувствовал смятение подростка и тепло рассмеялся.
  -Но я все равно теперь тебе дядя, раз мы с тобой хлеб-соль поделили. И когда бы какое у тебя дело ни было, двери мои для тебя всегда открыты.
   Растерянный Шахпеленг не мог выдавить из себя ни слова, молча протянул Орудж-киши руку. Тот в ответ обнял его, похлопал по плечу. Спросил, не холодно ли в одной рубахе. Шахпеленг отыскал в арбе свою полусожженную черкеску, натянул на себя: благо в темноте дыр на нем не видать.
   Под покровом звездной ночи тронулись в путь. На черном небе блестел узкий серпик луны.
   Герр Маус ехал рядом, спокойно попыхивая трубкой. Он очень редко курил. Чаще просто держал во рту незажженную трубку.
  -У вас весь материал пропал? - нарушил молчание Шахпеленг.
  -Главное - бумаги. Их не тронули. Все тетради целы.
  -Зачем разбойникам тетради? На них ничего не наработаешь.
  -Для понимающего человека это большая ценность, - ответил герр Маус. - Сколько дней пути до твоего села?
  -Через неделю будем там.
   Дни выдались погожие, теплые. Как будто и небо сжалилось над путниками. На ясной лазури неба - ни облачка. Степь, особенно в поймах рек, стала покрываться изумрудным цветом, там-тут зажелтели одуванчики. Можно было не беспокоиться о корме для лошадей: подножного корма оказалось достаточно. Фридрих Августович горько сожалел об утраченных ружьях, унесенных шайкой Леле Дадаша, когда видел шмыгающих по равнине зайцев или тяжело взлетающие над водой гусиные стаи. Но особенно сожалеть не приходилось. У встречных охотников покупали и дичь, и зайцев. Кулинарией занимались знахарка и возница. А Шахпеленг и Фридрих Августович пользовались каждой остановкой, чтобы закладывать шурфы: ученый ни на день не собирался откладывать свои исследовательские работы. Но теперь горький опыт научил старика пользоваться только бумагой и каламом и не собирать образцов почвы.
   Эрих постепенно поправлялся. Всю дорогу у встречных и в селах добывали для него верблюжье молоко и, перемешав с сухим шафраном, поили его, чтоб вылечить от одышки. Знахарка посоветовала втихаря напоить больного верблюжьей мочой, но старый ученый не позволил, боясь навредить ему. Цвет лица у Эриха восстановился, но зубы, конечно, пропали навсегда. Так и остался Эрих с щербинкой, которая очень угнетала его.
   За время дороги Эрих подружился с малышами, которые души в нем не чаяли. Постепенно перестала стесняться немца и Айна, как-никак на одной арбе лежали. Они обращались друг к другу со словами "сестра" и "брат", даже Эрих осмеливался шутить иногда, и Айна улыбалась в ответ, хотя ей было не до шуток.
   В один погожий день они, наконец, остановились у подножия горы, на склоне которой раскинулось горное село Карабаглы. Узкая тропа, петляя по склону, поднималась к селу.
  -Арбу придется оставить внизу, - сказал Шахпеленг.
  -А никто не украдет? - забеспокоился возница.
  -Нет. Сверху все видно, как на ладони.
   Они стали распрягать лошадь. Мальчик-Фархад вертелся рядом и в волнении выспрашивал у Шахпеленга:
  -А бабушка Салтанет не жадная? Она щипаться не будет? А ругается она много?
  -Сам увидишь, - рассеянно ответил Шахпеленг, помогая знахарке пересадить Айну на лошадь.
   Его внимание было обращено к родному селу. Как будто все было на месте. Даже во многих домах обновились окна и двери. Но струйки дыма вились не над всеми домами. Во двориках почти не видать было людей, даже детей. Да ведь вся карабаглинская шпана должна была бежать навстречу гостям.
   Только двое мальчишек игрались у околицы, вгоняя в землю острые шуппы. Вот они бросили взгляд в долину и устремились вниз.
   Подбежав поближе и узнав Шахпеленга, мальчуганы, едва поздоровавшись, понеслись обратно. Шахпеленг окликнул одного из них, спросил, какие новости в селе.
  -У дяди Гасана и Фирузы наконец дитя народилось! - прокричал тот, улепетывая вслед за дружком.
   Вот это новость из новостей! Наконец, Керим стал дядей, а Азертадж - тетей!
   С волнением проезжал Шахпеленг мимо домов, спеша в дом Пирали-киши. Длиннокосая Кябутар, вместо ответа на приветствие, только скривилась.
  -Салтанет и Валида ждут-не дождутся тебя. А ты, выходит, жену привез?
  -Что ты глупости говоришь? - вспыхнул Шахпеленг. - Айна - наша родственница!
  -А ты не злись. Мне надо было узнать, кто тебе эта девушка, я и спросила.
  -Спросила бы по-человечески.
  -А я тебя по-скотски, что ли, спрашиваю?
   Вот поговори с такой! Всю радость сбила. Надо же, чтобы из всех сельчан именно она первая повстречалась ему.
   Около дома деда Пирали Шахпеленг соскочил с лошади.
  -Керим! Азертадж! Шахназ-нене! - заорал он. - Выносите ребенка. Я на него погляжу!
   В дверь выглянула смущенная Фируза.
  -Это ты, Шахпеленг? С приездом тебя!
   Шахпеленг не дал ей обнять себя.
  -Где, где мой племянник?! Давай его сюда!
   Раскрасневшаяся Фируза юркнула в дверь и вынесла из комнаты маленький сверток, в котором, спокойно посапывая, спал младенец. Он был до того мал, что Шахпеленг смутился и раздумал брать его на руки.
  -Такой маленький... На кого он похож? - растерянно пробормотал он.
  -На Гасана, - стыдливо улыбнулась Фируза. - На кого ж еще?
   Шахпеленг хмыкнул, вынул кисет с деньгами и неловко сунул ребенку в одеяльце.
  -Пусть растет большой. А как назвали?
  -Фархадом.
   Вот это да! Теперь у них во дворе будет два Фархада вместо одного погибшего.
  -А где остальные? Где Керим? Гасан? Азертадж?
  -Они на выгоне, с овцами. Азертадж... ее дома нет сейчас...
  -Ладно, я потом приду. Видишь, у меня гости.
   Шахпеленг повел гостей к себе во двор. Навстречу им уже семенила бабушка. А за нею шла какая-то незнакомая девушка. Дивная красавица. Она заметила взгляд Шахпеленга и тут же концом белого келагая прикрыла рот. Шахпеленг, устыдившись, отвел глаза. Но невольно еще раз исподтишка глянул в ее сторону.
  -Добро пожаловать, Шахпеленг, - певуче произнесла девушка, заливаясь румянцем.
   Валида! Вот это да-а! Эта щепочка, состоящая из двух глаз и двух толстых кос, вдруг налилась соку, расправила плечи. И даже келагай на груди уже приподнялся. Да неужто эта плывущая навстречу пава и есть та самая Валида, которая когда-то ходила вприскочку и вприпрыжку как козленок?!
   Шахпеленг до того растерялся, что и сам не знал, что пробормотал в ответ.
  -А мы пристройку сделали. Теперь у нас две комнаты. И места всем хватит, - суетилась бабушка вокруг гостей.
   Айну, сидящую боком на седле, она сама с помощью Валиды и знахарки сняла с лошади.
  -А это чей же? - пригнулась она, глядя на Мальчика-Фархада, робко жавшегося к Шахпеленгу.
  -А это наш Фархад, - заявил Шахпеленг. - Теперь у нас двое Фархадов, бабушка. Этот будет Большой Фархад, а тот - Маленький.
  -Добро пожаловать, Большой Фархад, - сказала бабушка, обнимая оробевшего мальчугана. - Наконец-то ты пришел домой.
  -А ты ждала меня? - удивился тот.
  -Я давно ждала тебя.
  -Откуда ты про меня знала? - недоверчиво спросил Большой Фархад.
  -А я тебя во сне видела. Я и одежду тебе приготовила.
   И взяв мальчишку за руку, повела в дом.
   Женщины ушли в старую комнату, а мужчины устроились в новой пристройке. Для Эриха тут же на полу расстелили одеяло и набросали несколько подушек. Так что он отдыхал, полулежа.
   Через полчаса в комнате уже собрались ближайшие соседи. Прибежал Керим, еще из-за изгороди крикнул:
  -Ай-хай! Шах! Дадаш!1 Дружище!
   И перемахнул через невысокую каменную стену, огораживающую двор. Шахпеленг ринулся к нему, собираясь повиснуть у Керима на шее, как в старые добрые времена. Но вдруг обнаружилось, что они одного роста. Смущенно похлопали друг друга по плечам, радостно улыбались, не находя слов, наконец, вошли в дом, где Шахпеленг представил друга своим гостям.
  -Ты меня забыл, Шахпеленг! Я - вот он я - Большой Фархад! - закричал ликующим голосом Мальчик-Фархад.
   Все рассмеялись, а Шахпеленг добродушно цыкнул на него, чтоб помалкивал.
   Эрих, много слышавший от Шахпеленга о героизме Керима, с любопытством разглядывал невысокого роста паренька в старой черкеске с серебряным пояском, на котором висел в потертых ножнах кинжал с костяной рукоятью. Вязаные цветные джорабы на ногах Керима были аккуратно заштопаны, а голову украшала каракулевая "бекская" шапка.
   Керим никакого любопытства и особого интереса к гостям-иноземцам не обнаруживал. Сидел на подушечке прямо, подобрав под себя худые ноги. Из-под сдвинутой на затылок шапки свисали редкие каштановые волосы, а из-под сросшихся на переносице бровей спокойно и уверенно смотрели его карие глаза.
   Сельчан очень удивило то, что гости Шахпеленга, эти "немис", хотя и плоховато, но говорили на тюрки. Вначале они мялись, стесняясь друг друга, но постепенно разговор состоялся, пошел, полился ручейком.
   Дед Пирали распорядился выделить из своей отары круторогого, нагулявшего жир барана, которого приволокли во двор к Салтанет и зарезали.
   Керим и мужчины стали свежевать тушу, а ребятишки, подросшие за время отсутствия Шахпеленга, раскладывали костер в очаге и готовили вертелы для шашлыка. Большой Фархад проявил необычайную активность.
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  1 Дадаш - уменьшенное от гардаш (брат).
  
  
  -Ты куда, Шах? Иди помогай, не веди себя как гость, - окликнул Керим направившегося к соседнему дому Шахпеленга.
  -К вам иду. Поздороваться с Шахназ-нене и Азертадж!
  -Не... Нет, не надо... Успеется. Иди, помогай нам.
   Пришлось подчиниться. Но и работая, Шахпеленг все время оглядывался в радостном ожидании: вот-вот покажется фигурка Азертадж или явится бабушка Шахназ.
  -А где Азертадж? - не удержался Шахпеленг от вопроса за обедом. - Неужели не знает, что я пришел? Я думал: первая прибежит проведать братишку. Как поем, пойду к ней... Если гора не идет к Мухаммеду, то Мухаммед идет к горе.
   За суфрой странно притихли.
  -Ешь, - сказал Керим, чуть не подавившись. - Она ушла к подругам в Кёланы.
  -К Лейле? А как она поживает? Ты все еще не сосватал ее? - уже шепотом спросил Шахпеленг. - Ведь год со смерти Фархада уже прошел... Пора. А как Шахназ-нене поживает? Почему она не зашла к нам? Не приболела?.. Пойду сам проведаю ее. Она дома?
  -Нет, она ушла... в гости.
   И только когда суфру убрали, когда гости, вымыв руки, сели беседовать, в полнейшей тишине дед Пирали поведал Шахпеленгу, снова спрашивающему об Азертадж, о трагических событиях осени.
  -Сынок, Шахпеленг, не хотели мы тебя расстраивать за едой... Хорошая весть с плохой всегда перемежается, как день сменяется ночью, как гора кончается ущельем... Осенью банда Гаджи Давуда напала на село, внезапно, днем. Мужчины и подростки пасли скот далеко на взгорьях. Женщины и старики оказались беззащитны. Несколько парней да ребятишек сражались до последнего. Погиб и Айдын, ему голову отрубили и руки. Девушек в плен хотели взять, так они забрались на вершину Ханым-дага и бросились оттуда в ущелье. Это ущелье теперь называем Гыз гябри. Там лежит и Лейла, которую мы за месяц до того просватали за Керима и которая в тот день гостила у нас. На беду уговорила ее Азертадж прийти к нам... А покойную Шахназ зарубили у самого порога дома...
  -А как же... Азертадж? - выдавил Шахпеленг.
  -Ни мертвую, ни живую найти не можем... Керим только вчера вернулся с ее поисков.
  -Опять, значит, Давуд ушел безнаказанным?! Шемахинской кровью не насытился?!
  -Да, сынок... Налетел, как смерть, погубил попавших под руку женщин и детей, разграбил наспех дома, сжег и ускакал.
  -Многие дома мы заново отстроили... Вот и ваш тоже.
  -Молодых девушек в селе не осталось. Вот только Валида спаслась. Ее Салтанет перед тем в Сальян отвезла, к Кабулы-ханым. Потому и живы остались... Азертадж тоже просилась с ними, да я, чтоб язык мой тогда отсох, не позволил... Сам погубил девчонку...
   Шахпеленг больше не выдержал. Он вскочил на ноги, выбежал из комнаты, спрятался за домом, под старой алычой, где в детстве залечивал раны от детских обид и втихую давал волю слезам.
   Азертадж! Где ты, любимая сестра, которая силком голову мыла непоседливому соседскому мальчишке-сироте, ногти ему стригла после получасовых уговоров, штопала прорехи на его изодранной одежде, подкармливала втихую... Погибли в боях Фархад и Айдын, молодые защитники земли своей, погибли, исполняя свой долг. Но кареглазая Азертадж?.. В чем ее вина?! И где сокрыт ее труп? Или Айдын успел перед своей гибелью зарыть тело подруги? Или недруг утащил ее бездыханное тело, дабы вдосталь поглумиться над неприступной красавицей? А может дух Фархада помог ей скрыться во мраке? Ведь он так заботился о ней при жизни... Широкоплечий, славный драчун Фархад! Где ты витал в минуту гибели любимой сестры?.. И почему ее трупа не оказалось около мертвой Лейлы?
   Гордая красавица, ясноокая Лейла! Как ты летела с утеса, раскинув руки, как журавлиные крылья, над пропастью, над родной, истекающей кровью, землей?
   Неприлично было долгое отсутствие Шахпеленга, ведь дом полон гостей. Но у него не было сил возвращаться в комнату, где могли заметить следы слез на его лице.
   Подошел Керим. Положил руку на плечо Шахпеленга. Совсем как Фархад когда-то.
  -Мы найдем этого Давуда, Шах. На земле или под землей, а найдем! Он ответит за все свои кровавые дела: за шемахинцев и губинцев, за азери и за лезги, за Лейлу и Азертадж...
  -Подожди, Керим. Эрих и Фридрих Августович до лета закончат свои дела. Тогда я с тобой хоть на край света!
  -А сейчас ты не можешь?
  -Нет. Они ради меня в Грузию едут, на поиски Исмаила. Только не говори никому...
   Тут раздалось всхлипывание. Оглянулись: Большой Фархад размазывает по лицу слезы.
  -Ты чего ревешь, Фархад?
  -Ты плачешь, потому и я.
  -Мужчина мужчину не слезами поддерживает, а делом, - сказал Шахпеленг, беря маленького друга за руку. - Утрись и пойдем в дом.
   На следующий день они проводили довольных возницу и знахарку, которых одарили, кроме Салтанет, еще и соседи.
   Бабушка хлопотала вокруг Айны и Эриха. Валида возилась с маленьким Абдуллой и Большим Фархадом, без конца то утирая их, то умывая, то подкармливая. Герр Маус уходил вместе с чобанами изыскивать новые предметы для его науки.
   Шахпеленг помогал по хозяйству.
   Как-то выдался особенно теплый денек, и Эрих, впервые поднявшись на ноги, самостоятельно вышел во двор, уселся на обрубок дерева у забора. А бабушка, улучив минутку, зазвала Шахпеленга в дом. Оставшись с внуком наедине в комнате, вынула из фармаша и показала ему свадебный, расшитый золотистыми и серебристыми нитями архалук.
  -Вот, дитя мое, два года шили и расшивали, вышивали твой свадебный подарок. Уже готово все. Вот все эти нашивки и узоры - дело рук Валиды...
   Валида, заглянувшая в это время в комнату, услышала последнюю фразу старухи, вспыхнула вся, залилась ярким румянцем и выскользнула за дверь.
  -Она уже подросла, заневестилась, - продолжала бабушка, словно ничего не замечая.
   Шахпеленг, почувствовав, куда клонит бабушка, хотел скорей выйти из комнаты, но та цепко ухватила его за рукав.
  -Смотри, Шахпеленг, такой умницы больше нигде не встретишь. И красива, и учтива, и умна, и трудолюбива, и приветлива, и стыдлива...
  -Бабушка, хватит, ради Бога!
  -Ее уже сватают... Подлец Глухой Аллахверди прислал жену с предложением, мол, разрешите прийти сватать вашу дочь Валиду за сына, за этого осла Хангулу... Что скажешь, ай?
  -А что я... д-должен сказать?..
  -Ну так и я не могла ни да, ни нет сказать... Если намекну на тебя, ее потом никто замуж не возьмет, будут думать, что она твоя нареченная невеста. А согласия дать не могу, у меня своя мечта: взять ее за тебя... Стой, куда ты?
   Шахпеленг вырвался и выбежал за дверь.
   Во дворе Валида собирала с веревки высушенное белье. А недалеко сидел Эрих. Он уставился своими синими глазищами на Валиду, которая, не замечая его, потихоньку напевала песню. Шахпеленгу не понравился этот пристальный взгляд чужака. Он нарочно с шумом, стуком сбежал вниз. Валида оглянулась на него, вся зарозовев, наспех сдернула наволочку с веревки и заторопилась в дом.
  -Шахпеленг, как ты не замечаешь эту восточную дикую красоту, эти дивные черные очи? - задумчиво улыбаясь своим мыслям, спросил Эрих.
  -У нас нет диких, - сухо отрезал тот.
  -Прости, не хотел обидеть... Почему у вас женщины в городах в чадре ходят, а в селах разгуливают даже без платков?
  -В городах много чужих, а в селах все друг другу родственники.
  -Но вот мы с Фридрихом Августовичем чужие, а твоя бабушка и эта девочка-красавица не скрывают от нас своих лиц.
  -Моя бабушка очень старая... А... - Шахпеленг вдруг почувствовал, что не может произнести имя Валиды из-за охватившего его волнения. - А... она... вы ведь иноверцы... христиане...
  -Не стесняйся, говори прямо: для ваших женщин мы не мужчины и опасности не представляем? - расхохотался Эрих.
   Шахпеленг смущенно молчал.
   Тем временем прошел в дом Фридрих Августович. Он вышел снова во двор с хозяйкой дома. Они беседовали по-тюркски, бабушка даже не улыбалась тому, как смешно перевирает азербайджанские слова ее гость. Она расспрашивала его о жизни немцев, о его семье, сочувственно чмокала губами.
  -Вай, вай, как же ты, несчастный человек, похоронил жену и больше не женился? И даже детей у тебя нет? Что же ты о наследниках не подумал, уважаемый гость? Кому ты оставишь нажитое? Кому передашь свой опыт? А хозяйство твое кому достанется?
   Фридрих Августович объяснил, что хозяйство его мало интересует, а все свои знания он передает ученикам: Эриху, Шахпеленгу, другим. Но бабушка с сомнением качала головой: неправильно живет человек, совсем неправильно.
   Пришедшие в гости сельские старики отвлекли бабушку от намеченного плана беседы с внуком. Но как только гости удалились, она принялась, разумеется, за свое. Отозвала его под алчу. Шахпеленг нервно затеребил зеленую веточку с уже прорезавшимися листочками, вдыхая запах зелени и свежести.
  -Не упирайся, Шахпеленг, я тебе не чужая, не стесняйся, дай согласие на женитьбу... Стара я уже, пойми! Мне невестка нужна!
  -Нет, бабушка, нет! - сказал Шахпеленг, подавив волнение. - Во-первых, Керим старше меня, и негоже мне его обгонять. Во-вторых, я учиться хочу, путешест+вовать, в дальние края наведаться. Путь у меня долгий, за это время все может случиться. Зачем ей попусту ждать меня?
  -Сколько можно учиться?! Выучился уже. Хватит! Ты и с урусом по-ученому говоришь, и с немисом. Зачем тебе учеба понадобилась?
  -Бабушка, и это говоришь мне ты?
  -Да, я! Все равно эту проклятую жизнь нам с тобой не переделать! Хватит жить пустой мечтой о народе, о государстве! Кому нужны твои знания?
  -Бабушка, я ушам своим не верю.
  -А теперь знай: не желаю тебя отпускать! - ожесточенно твердила старуха. - Женись, говорю!
  -Да сколько мне лет, знаешь? Даже шестнадцати еще нет.
  -Ну и что? Твоему отцу было столько же, когда я его женила. А в девятнадцать он уже погиб. Но от него остался ты! А если бы я его в то время не женила, то и сидела бы сейчас одна, как сова.
  -Не бойся за меня, ненеш, - рассмеялся Шахпеленг. - Я везучий, как джин! Меня мертвым в горнило ада брось, я оттуда живым выскочу.
  -Ты мне зубы не заговаривай, давай согласие на женитьбу.
  -Сказал же: учиться хочу. Смотри, сколько лет Фридриху Августовичу, а он все землю изучает. И я хочу так.
  -Ты мне этого немиса в глаза не суй! Он тебе не пример: умрет не сегодня-завтра, что останется после него и кто останется от него?
  -У него есть мы! Эх, бабушка, даже ты перестала понимать меня... А ты ведь такая у меня умница, такая понимающая была...
  -Не подлизывайся и не скаль зубы! Женись, говорю, иначе я по старым нашим обычаям насильно женю тебя и спрашивать не стану! Еще и нос воротит негодник! Да ты сам должен молить меня о ней. Ты и мизинца ее не стоишь!
  -Тем более не делай ее несчастной, выдай за хорошего человека.
  -"Хорошего человека"! Где мне найти человека лучше своего внука? Ну чем эта бедняжка Валида тебе не по нраву? Чем не угодила?! - вышла из себя старуха. - Или ты христианку уже подметил какую? Смотри, Шах, только через мой труп! Или ты думаешь, что я тебя в стране урусов не отыщу?!
  -Никого на уме не держу. Чего ты хочешь от меня?
  -Азар, чор хочу себе в живот! Девочка из рук уходит! Сватают ее!
  -Сватают - выдай! Бабушка, родная, любимая, - Шахпеленг шутливо обнял старуху, поцеловал. - Ты ведь не такая, как другие бабушки! Ты насильно не привяжешь меня к дому, правда? Выдашь девочку...
  -Нет, Шахпеленг, - раздался вдруг голос Валиды, которая вышла из-за угла дома, обливаясь слезами. - Ни за кого меня не выдавай. Я буду ждать тебя. Сколько захочешь, столько и буду ждать! А если надо - всю жизнь!
   Валида закрыла лицо руками и бросилась в дом.
   Бабушка от неожиданности так и шлепнулась на землю.
  -А уж я ли ее в скромности не воспитывала, - запричитала она. - Пепел на твою голову, Салтанет! Двоих дураков вырастила, да и те бесстыжие оказались! Тьфу! Чтоб глаза мои вас не видели!
   Шахпеленг, стараясь скрыть смущение, всхохотнул, обнял старушку.
  -Скажи одно слово "да", - взмолилась та.
   Туго пришлось бы Шахпеленгу, не появись в ту минуту у них во дворе охотник Иззат, прибывший по поручению сына карабахского хана.
  -Ты - внук кербела Махмуда? Тебе письмо от Панахали-бека.
   Оказывается, Панах-бек снова сбежал из шахского дворца. Ай да удалец!
   Пока Шахпеленг читал письмо своего маленького друга, Эрих и Фридрих Августович завязали оживленный разговор с охотником. Тот стоял между иностранцами в эффектной позе, закинув за плечи целых два ружья. На тонком стане поверх старой, облегающей фигуру черкески, висели прекрасный кинжал и кривой нож. Из-под мохнатой папахи сверкали зоркие черные глаза. Фридрих Августович стал выторговывать у охотника ружье, простодушно решив, что охотнику и одного хватит: зачем ему целых два оружия? Невиданная бестактность обидела Иззата. Где это видано, чтобы охотник ружье продавал? Сказал бы это соотечественник - получил бы по заслугам. А что скажешь чужакам? Охотник молча снял с плеча свое новое ружье и протянул немцам.
  -Так ответа на письмо не будет? - спросил он у Шахпеленга.
  -Скажи беку, дядя Иззат, что скоро сам навещу его.
   Охотник, простившись, зашагал в обратном направлении. Ученые спохватились было платить за ружье, но Шахпеленг остановил их.
  -Не надо платить, а то дядя Иззат обидится.
  
   " "
  
   "
  
   На следующий день члены экспедиции прощались с карабаглинцами, чтобы тронуться в путь. Двор был полон людей. Бабушка и Керим пошли провожать их за село. Валида с кружкой воды молча стояла у калитки, собираясь по обычаю плеснуть водой вслед уходящим. Она и Шахпеленг избегали смотреть друг на друга. Но выходя в ворота, Шахпеленг скосил в ее сторону глаза, уловил на миг ее пугливый грустный взгляд, и ему почему-то весело стало на душе, как давно уже не было.
   Кериму долго их провожать не пришлось; ребятишки с пастбища принесли добрую весть: черная овца Керима окотилась и принесла двойню. Керим обнялся с Шахпеленгом, попрощался с немцами и рванул по извилистой тропинке вверх, на пастбище. Бабушка же возвращаться, несмотря на уговоры внука, не хотела. Она присела на камень и долго смотрела им вслед. Большой Фархад, запертый в доме, выл так, что слышно было на окраине села. Бабушка невольно оглядывалась на эти вопли и морщилась.
   Шахпеленг оглянулся и помахал бабушке.
  -А ты довольно весело расстаешься со своими, - заметил Фридрих Августович. - Не интересно тебе с односельчанами? Да-а, намного обогнал ты их по развитию.
  -Я думаю, у нашего друга есть более веские причины для веселья, - подмигнул Эрих Шахпеленгу. - Ученый муж не догадается...
   И шепнул своему руководителю что-то на латыни. Оба рассмеялись.
  -Ничего, Эрих, я и латынь выучу, - пригрозил Шахпеленг, заливаясь краской.
  -А я уже боялся, что из-за черноглазой девочки ты отстанешь от экспедиции, - сказал Эрих. - Кстати, что означает "Карабаглы"? "Черный сад"?
  -Да, "Черносадовый". Но это название и по-другому перевести можно: "Гар" - это "снег", а "баглы" означает "привязанный".
  -"Карабаглы" означает "привязанный к снегу"? Из-за обильного снега?
  -Нет, из-за легенды. Рассказывают: морозным зимним вечером один человек ехал на осле мимо нашего села. Сошел у одного дома и попросился переночевать. А ишака своего привязал к какой-то палке, торчащей из земли. Того не знал несчастный, что до него здесь проходил один человек, помочился на ветру, моча и замерзла, вроде палки стала. Переночевал гость в доме, на другой день погода выдалась теплая, солнце пригрело, ледяная палка растаяла, и осел, освободившись от привязи, ушел. Проезжий пошел к своему ишаку. Глядь, а там ни палки, ни осла. "Куда же ты привязал вчера животное?" - спрашивают люди. "Ада, как будто к снегу был привязан", - отвечает раззява...
   Тут Шахпеленг отвлекся, заметив знакомую огромную фигуру Быг Гулама. Только теперь этот пастух был не только усатый, но и бородатый. Интересно, куда пробирается эта туша, опасливо оглядываясь по сторонам?
  -Кто этот богатырь? - спросил заинтригованный Эрих.
  -Так, один человек, - отвечал Шахпеленг, а надо бы сказать: "один ишак".
  -Куда же он идет и от кого скрывается?
  -Там пещера. Мы в ней в детстве в прятки игрались. А зачем он туда полез, убей - не пойму.
   Действительно: что понадобилось этому дураку в пещере?
  -Я сейчас, - тихо сказал Шахпеленг и припустил за Гуламом.
   Подкрался к самому входу в пещеру, сначала ничего не различил в сумеречной глубине, только услышал глухие причитания Гулама:
  -Спи спокойно, любимая Азертадж... у-у-уй. Лучше бы я умер, а не ты!.. у-у-уй. Как тебя Керим от меня оберегал... ы-ы-ы... А теперь ты моя... Ни Кериму, ни Айдыну не отнять тебя, не найти им твоей могилы... ы-ый...
   Наконец, Шахпеленг различил холмик, на котором распластал свое тело этот усач. В глазах у мальчика потемнело, разум словно помутился.
  -Негодяй! Подлец! - закричал он вне себя, вбегая в пещеру. - Похититель трупов! Ковыряльщик могил! Гиена!
   Он ринулся на вскочившего на ноги Гулама, вцепился ему в ворот. Но опешивший было силач пришел в себя, легко оттолкнул мальчишку. Не дав упавшему Шахпеленгу подняться, Гулам схватил свой посох и изо всей силы вытянул им мальчика по спине, а затем, когда тот опрокинулся, долбанул его по затылку. И Шахпеленг потерял сознание.
   Очнувшись, Шахпеленг обнаружил, что лежит на земле у входа в пещеру, снаружи, а голова его покоится на колене Фридриха Августовича. Рядом стоит Эрих, держа под прицелом ружья вжавшегося в стену скалы Быг Гулама.
   Вдруг раздался истошный вопль бабушки Салтанет. От этого крика Гулам содрогнулся, зарылся головой в рукав чухи. Бабушка вырвала из рук Эриха ружье, отбросила в сторону, нагнулась на миг над внуком, потом тигрицей ринулась на Гулама. Богатырь лицо локтем прикрывает, а бабушка подскакивает и бьет, бьет, норовя попасть великану по голове, но кулачки ее стучат по могучим гуламовым рукам, а выше никак не дотянуться.
   Прибежали на шумиху сельчане, присеменили даже старики. Устроили над Быг Гуламом самосуд: связали его, покорно всхлипывающего, надавали ему тумаков, пинков, бросили на земле валяться под плевками женщин.
   Фридрих Августович и бабушка тем временем стали накладывать повязку на голову Шахпеленга, а Эрих подобрал с земли свое ружье. Сквозь шум и боль в голове Шахпеленг слышал, как односельчане осыпали бранью провинившегося. А один из сельчан стал обвинять Гулама, уверяя, что он сам убил девушку, а теперь сваливает на разбойников.
  -Не-эт! - взревел Быг Гулам. - Клянусь могилой отца! Она была среди других трупов, в ущелье! Я ее перенес сюда и похоронил. У меня свидетель есть: коланлинец Дырбышалы! Спросите у него! Я ему за молчание свой кинжал отдал и три тумана денег.
   Карабаглинцы совсем разъярились.
  -Ты что, на кладбище ее не мог похоронить?!
  -По-человечески не омыта, в саван не одета... Вай, моя девочка, вай!
  -И зачем ее труп тебе, собачьему сыну, понадобился?!
  -Любил я ее! - разрыдался Гулам. - Господи, как я ее любил! А Керим с покойным Фархадом догадались и поколотили меня. Что же мне было делать?!
  -Послал бы сватов, дурак ты этакий! Кто же так ненормально любит?
  -Да посылал я к матери Азертадж тетю Кябутар. А она сказала ей: пусть Гулам поорет - себе ровню найдет!
  -Сватался бы еще раз! Невелика птица, чести б не уронил!
  -Да-а, они уже обещали ее за Айдына отдать! А теперь она моя! Сколько месяцев я ее могилу сторожу здесь?! Знаете? Что мне делать, если Бог не прибирает меня к ней?!
   Слезы этого образины, его всхлипы и уверения в любви к Азертадж тронули неискушенные крестьянские сердца, проняли многих до слез.
  -Чего любовь с людьми не сделает, - прослезился даже Халид-киши, староста села. - Дело молодое. Трудно судить.
  -Все равно, ты, сынок, очень виноват, - заутирались и женщины. - Надо было по-человечески объяснить все, показать нам ее могилу. Глупо скрывать от всех место ее могилы...
  -Они ее за Айдына хотели отдать, - захныкал снова Гулам.
  -Вы еще прощения у этого негодяя просите! - взорвалась бабушка Салтанет. - Эй ты, мерзавец! Зачем тебе прах Азертадж сдался, ай? В глаза себе труп ее сунул бы?! И как у тебя язык поворачивается имя покойного Айдына трепать здесь? Айдын до последнего дыхания ее, свою любимую, защищал. Он жизнь свою отдал за нее! А ты, подлюга, прятался по кустам и живой остался! Даже носа своего не окровавил! Где ты был, когда девушка от рук бандитских со скалы в бездну прыгала?!
  -Я овец пас...
  -Овец пас... Да ты сам овца! Трус проклятый, тебе овцы дороже односельчан! Замолчи! Айдын был достойный ее избранник! И теперь души их там соединились. Понял?! А ты погаными делами своими их души тревожишь. Они с небес видят, что ты прячешь ее могилу, словно волк добычу. Думаешь, Бог простит тебя?
  -И Бог не простит, и Пирали-киши, - снова перешли в атаку женщины. - Вот сейчас придут сюда его сыновья, тогда ответишь!
   На тропе показалась Кябутар. Женщины хором заголосили, жалуясь ей на Гулама, упрекая ее в проделках племянника.
  -Посмотри, какого изверга ты воспитала!
  -Ай женщины, что вы кричите на меня? Аллах моих дочерей прибрал, а мне оставил этого придурка...
   К ее рыданию присоединились всхлипы остальных женщин. Но их отвлекла Валида, которая стремительно неслась в сторону пещеры, сопровождаемая Большим Фархадом.
   Обогнав окруженного быстроногими ребятишками деда Пирали, она подбежала к Шахпеленгу, глянула на него, уткнулась носом в бок Салтанет и расплакалась.
  -Ну-ну, - смущенно шепнула бабушка. - Не глупи, жив он. Иди домой, не позорься перед людьми.
   И Валида заспешила обратно. Шахпеленг чуть не сгорел от стыда. Он в ужасе ждал насмешек, но люди отвели глаза.
   Медленно подошел старик Пирали, которого привели под руку подростки. Он даже не глянул в сторону Быг Гулама. Согбенная фигура его еще больше согнулась, когда он входил в пещеру. За ним двинулись и другие. Внутри горы поднялся невообразимый плач, разноголосица. Бабушка, вытерев травой окровавленную руку, тоже вошла в пещеру и тут же раздался ее звонкий, полный печали, голос:
   В поднебесье стон ушел,
   Стон ушел и сон ушел.
   У людей цветы уходят,
   А у нас бутон ушел.
  
   Хлещет черная струя.
   Тонет даже тень моя.
   На охоту вышла смерть -
   Ей попалась дочь моя.
  
   Славен черный край седой
   Водопадами, водой.
   Небо плачет, тучи стонут:
   Азертадж нет молодой!
   Прошел в пещеру Гасан, сгорбившийся, как и его отец. Подошел бледный, как смерть, Керим. Он повел тяжелым взглядом на негодяя, скрежетнул зубами и вошел в пещеру.
   Гулам замер, как нашкодивший кот, в ожидании возмездия.
   Наконец, плач и причитания утихли, и все вышли из пещеры.
   Керим направился к Шахпеленгу, помог ему подняться.
  -Сам сможешь пойти? - спросил он.
  -Да. Ты иди, не жди меня.
   Керим ушел.
   Дед Пирали сказал сельчанам насчет Гулама:
  -Оставьте его. Видно, Азертадж на роду было написано: лежать одиноко, вдали от родных, в темной пещере...
  -Пригласите людей из соседних сел на эхсан, - сказал Гасан.
   Все потянулись в село вслед за дедом Пирали.
  -А мне что теперь делать? - робко заикнулся Быг Гулам.
  -Пеплом голову посыпать! - ответила за всех бабушка Салтанет.
   Она подошла и развязала руки и ноги святотатцу. Бросила веревку на землю и зашагала вниз по тропинке.
  -Шах! Возвращайтесь домой! - крикнула издали бабушка Салтанет.
   Шахпеленг посмотрел на друзей. Герр Маус, сосредоточенно сосущий свою трубку, исчез во глубине пещеры. Большой Фархад, опасливо поглядывая на Шахпеленга, стал медленно придвигаться к нему. Шахпеленг поднял руку, чтобы погладить мальчугана, но тот, вжав голову в плечи, отшатнулся в сторону.
  -Ты что, Фархад? Я же погладить тебя хотел!
  -Это у него реакция на удары выработалась, - сказал Эрих. - Слишком много его колотили. Нужны годы, чтоб отучиться.
   Шахпеленг рывком притянул мальчишку к себе.
  -Теперь никто никогда тебя не ударит, ясно? - сказал он. - И никогда никого не бойся. Давай потренируемся. Я буду протягивать к тебе руку, а ты терпеливо стой.
   Но напрасны были его усилия. Всякий раз, когда Шахпеленг делал резкое движение рукой, мальчишка вздрагивал и непроизвольно защищался локтем.
  -Потом научишься, - подбодрил Шахпеленг своего маленького друга. - Всему можно научиться.
   Они помолчали.
  -Вот, Шах, теперь у тебя и Дульсинея есть и Санчо Панса, - улыбнулся Эрих. - Так что ты уже полный Дон Кихот.
   Заметив недоуменный взгляд Шахпеленга, он коротко рассказал об испанском идальго Доне Кихоте Ламанчском.
  -Разве я похож на Дона Кихота? - возразил Шахпеленг. - И где у меня Дульсинея? Кто Санчо Панса?
  -Не прикидывайся. Валида - твоя Дульсинея Карабаглинская, а Большой Фархад...
  -Я! Я Санджи Пасна! - заликовал мальчишка.
  -Молчи, когда старшие говорят, - цыкнул на него Шахпеленг. - А по-моему, это Герр Маус - Дон Кихот, а Санчо Панса - ты, Эрих.
   На это Эрих не ответил, пустился в размышления, которые прервало появление старого ученого в зеве пещеры. Фридрих Августович поманил их вовнутрь, сам же из палки и тряпки сделал и зажег факел, с которым вновь скрылся в пещере.
  -Пойдем, герр Маус зовет, - сказал, поднимаясь, Эрих.
   Но Шахпеленг отказался идти. Страшно и больно видеть могилу Азертадж. Эрих углубился в пещеру, откуда вышел со старым ученым спустя час.
  -Там рисунки на стенах, - возбужденно говорил Эрих. - Человек, олень, медведь, волк, баран, тур...
  -Не видал ты настоящих рисунков на Гобустанских скалах.
   Взяв вьючный скот за поводья, зашагали в село, чувствуя спиной завистливый взгляд Быг Гулама, который остался у пещеры одинокий, оплеванный, отвергнутый.
  
   " "
  
   "
  
   Справили поминки по Азертадж, после чего уговаривали гостей остаться и на "черный байрам", и на весенний праздник Новруз. Но путешественники торопились и не желали задерживаться ни на один день. Накануне отъезда Керим передал Шахпеленгу, что Гасан хочет поговорить с ним.
   Шахпеленг нашел Гасана на пастбище за работой: оставив отару на собак, он шил чарыки.
  -Пришел? - спокойно указал на шкурку, лежащую на земле. - Садись.
   Шахпеленг терпеливо ждал, пока тот не отложил в сторону свою работу.
  -Ты в последний раз когда смотрел в зеркало, Шахпеленг? - вдруг спросил Гасан.
  -Я? - недоуменно переспросил тот. - Не помню. Кажется, месяца два назад, в Москве. А зачем ты спрашиваешь?
  -Вот как посмотришь - поймешь. А пока я вот что спрошу у тебя. Ты, уезжая на чужбину, сколько человек оставил дома?
  -Бабушку только.
  -А теперь сколько ты на ее шее людей оставляешь? Четверых? А ты подумал, как одной старухе пятеро утроб насытить?..Не знаешь? Я вот тоже не пойму, есть в этой семье мужчина или нет.
   Шахпеленг вспыхнул, отвернул пылающее лицо, так как возражать было нечем.
  -И еще вот что, дорогой, - сухо продолжал Гасан. - Мужчина должен нести ответственность за все свои поступки и проступки. Валиду твоя бабушка привела - сельские языки прочили ее тебе в невесты. Теперь ты привозишь совсем юную молодку, хоть и больную. Все стали в тупик: на обеих, что ли, ты решил жениться? Так мы не степняки, у нас женятся на одной. А выбора твоего пока никто не знает. Эти узлы все ты должен развязать, а не бабка старая. Я свое слово сказал.
   Гасан встал, натянул на себя чарыки и, не оглядываясь на Шахпеленга, направился к отаре.
   Шахпеленг забрался на гребень горы, сел на том месте, где когда-то он и Керим наскакивали на счастливого Айдына. Бедный Айдын! Недолгим было твое счастье.
   Шахпеленг сверху смотрел вниз, на село, которое лепилось к боку горы. Он заметил направлявшуюся к роднику Валиду с гюгюмом, переброшенным за плечо, и с кувшином в руке. Рядом бежал вприпрыжку Большой Фархад. Забегая вперед и заглядывая Валиде в лицо, мальчик живо жестикулировал.
   Валида вдруг подняла голову и посмотрела вверх. Шахпеленг в ужасе шлепнулся на землю, с замирающим сердцем чуть-чуть выглянул. Нет, девочка уже шла, отвернув лицо к этому маленькому шалопаю, который не давал ей покою. Интересно, видела она его или нет?
   Всё ж нехорошо, что она в полдень к роднику ходит. Не одна, правда, с мальчуганом, да он не в счёт.
   По противоположному склону Шахпеленг спустился вниз, обогнул утес и вышел к роднику.
  -Валида, смотри, вот он: Шах! - раздался ликующий возглас Большого Фархада.
   Валида бросила на Шахпеленга выжидающий взгляд, опустила голову.
  -Одна не ходи к роднику, - глухо сказал ей Шахпеленг, отводя глаза.
  -Она же со мной! Я защищу ее! Посмотри, сколько камней в кармане!
   Большой Фархад вынул из обвисших карманов горсть камешков.
  -Да, не позавидую я тем, кто попадет под град твоих камней, - усмехнулся Шахпеленг.
   Он помог девочке поднять на плечо гюгюм, сам взял в руки кувшин. Гюгюм, конечно, тяжелее, но не принято мужчине брать на плечо такую посуду.
   Валида попыталась отобрать у него и кувшин, но пальцы ее случайно коснулись руки Шахпеленга, она в ужасе отдернула руку, отвернулась, заливаясь краской.
  -Отдай, - прошептала. - Зачем идешь с нами? Что люди скажут?
  -Пусть говорят, что хотят.
   И они прошли рядом через все село, не поднимая голов, сосредоточенно глядя на землю. Хорошо, что рядом скакал этот проказник Фархад, а то вовсе бы сгорели от стыда.
   Бабушка, увидев их, так и села на пороге.
  -Так помолвку устроить? - не удержалась она.
  -Спроси у деда Пирали, - торопливо ответил Шахпеленг. - А где Эрих?
  -Оба у Пирали.
   Но у деда Пирали Шахпеленг застал только Эриха, который с блокнотом в руке сидел под боком старика, выспрашивая местные легенды, пословицы и поговорки. А Фридрих Августович, по его словам, снова с кротами состязается, то есть роет где-то землю, хотя уверял, что в горах ему нечего делать.
  -Что же ты сидишь здесь, Эрих? Надо же помогать Фридриху Августовичу, - упрекнул Шахпеленг.
  -Нет тяжелее болезни, чем глупость, - проворчал Эрих по-немецки. - А я чем, по-твоему, занимаюсь? Не помощь это его работе?
  -Все же ему тяжело: он старый. И притом: здесь много опасных мест.
  -Рыба в море не тонет. Для герра Мауса любая опасность - родная стихия. Он стремится к ней как медведь к меду.
  -Старик Фиридрих - сильный мужчина, - с уважением сказал дед Пирали.
   Вечером Фридрих Августович выдал Шахпеленгу жалованье - золотыми монетами - за два прошедших месяца и еще на три месяца вперед. Так что юный путешественник теперь освободился от груза сомнений (а это, надобно отметить, самый тяжелый груз). Половину тех денег он отдал Гасану на покупку зерна и обмолот, а остальную часть припрятала бабушка.
  
   " "
  
   "
  
   Наконец, экспедиция ранним утром тронулась в путь. Большой Фархад, слава Богу, мирно спал себе, так что обошлись без его нытья. Бабушка и Валида плеснули за ними воду, и путники в предрассветной тишине покинули село. Рядом ехал провожать их закадычный друг Шахпеленга Керим. И еще пятнистый олень провожал их, замерев на выступе скалы. Эрих в охотничьем азарте схватился было за ружье, но Керим остановил его.
  -Хан объявил запрет на маралов, - объяснил он. - Кроме Иззата-охотника, никому не позволено убивать этих красавиц в Карабахском ханстве.
   Расстались с Керимом в полдень у подножия Шуши-горы. Керим повернул назад, а путешественники свернули в Ханкенди.
   Проехали полфарсаха пути. Шахпеленг и Эрих, кстати, сидели на одной лошади, а на другой восседал глава экспедиции. Осла они оставили у бабушки, как лишний груз (не станет же Шахпеленг ездить на ишаке, да притом в родном краю). Третью кобылу отдали вознице. Теперь Фридрих Августович, ехавший впереди, несколько раз оглянулся на ребят и спрашивает:
  -Что за питье вы неудачно уложили в поклажу? Из сумы течет нечто, похожее на мочу.
   Друзья недоуменно посмотрели вниз. Действительно, из угла хурджина текла тонкая струйка желтой жидкости.
  -Это не ты обмочился, Шах? - пошутил Эрих.
  -А я думал, что это ты набезобразничал, - отшутился тот.
  -Посмотрим, что туда положила твоя бабушка, фрау Салтанет.
   И тут из хурджина донесся ликующий голосок Большого Фархада:
  -А это я! Я здесь! Я убежал!
   И из правого кармана хурджина показалась его сияющая рожица.
  -Ты что здесь делаешь?! -вознегодовал Шахпеленг.
  -Сижу!
  -Не сидит, а мочится, - проворчал Эрих. - Давай его вместе с сумой в воду окунем.
   Несмотря на визг, так и сделали. Вымыли постреленка в речке, укутали в Эрихов кафтан и сунули греться в левый карман хурджина. Дорогой по-немецки держали совет насчет Большого Фархада. Решили через кого-нибудь в ханском дворе насильно отправить мальчишку назад, в Карабаглы.
   Карабахский хан очень приветливо и хлебосольно встретил гостей. После обеда он повел их показывать свои владения, безудержно хвастал недостроенной школой, конным заводом, шелкопрядильней.
   Шахпеленг и Панах-бек отстали немного, занятые своей беседой. Большой Фархад вертелся рядом.
   Шахпеленг справился у бека насчет сына шемахинского хана. Оказывается, Али-Мухтар бек с племянником хана посланы учиться в Гянджинское медресе.
  -Как тебе удалось сбежать из шахского дворца? - спросил Шахпеленг.
  -Запросто: сел на коня и поскакал на север.
  -За тобой, верно, пришлют людей, потребуют тебя назад.
  -Конечно. Но до тех пор месяц-другой я побуду дома.
  -Ты очень любишь своего отца?
  -Он добрый. Жаль что только хвастать умеет. Школу строит который год. Учителей из Тебриза все собирается выписать. Он всякое дело начинает и откладывает. Будь я на его месте...
  -Что бы ты сделал?
  -Я бы попусту не говорил, а действовал!
  -Когда-нибудь ты станешь здесь ханом. Что же ты тогда сделаешь?
  -Я построю город на горе Шуше и назову Панахабадом. И объединю весь Азербайджан, а столицей сделаю Панахабад. И по всей стране настрою городов и крепостей! Не веришь, Шахпеленг?
   Шахпеленг, глядя в горящие глаза Панах-бека, твердо сказал:
  -Верю, Панах, ты будешь достойным ханом!
  -И тогда ты увидишь, я во всем Азербайджане не оставлю ни одного ханства. У нас будет общая страна, и все будут друзья!
   Шахпеленг усомнился в том, что все будут друзьями, но не стал разубеждать мальчика.
  -Ты не поможешь мне? - перешел Шахпеленг на фарси, чтоб не понял его слов Большой Фархад. - Нам надо этого мальчугана, моего названого брата отправить домой.
   На глазах Большого Фархада, облаченного в еще не совсем просохшие штаны, друзья договорились о том, как Панах-бек отвлечет мальчишку и потом отвезет к Шахпеленгу домой, в Карабаглы.
   Хан в тот день не отпустил гостей. За ужином, в котором участвовали только самые приближенные люди, хан был расположен к долгой беседе. Он поразил немцев необычайной начитанностью, сыпал латинскими афоризмами и, наконец, похвастал своей прекрасной библиотекой, в которой, к удивлению гостей, оказались книги античных авторов. Довольный впечатлением, оказанным на иноземцев, хан рассказал с улыбкой, что когда-то в молодости он учился в Стамбульском медресе. Будучи студентом, он со своим учителем попал в свиту наследника турецкого султана и ездил на корабле в Неаполь и Мадрид. Потом доучивался в Багдаде, Тебризе и Тегеране. И везде, где мог, покупал для себя книги. Кроме того, ему досталась богатая библиотека от деда.
  -У меня есть древние книги, каких ни у одного хана не найдете, даже у гянджинского! - уверял хан.
   По просьбе гостей, хан показал им рукопись многовековой давности.
  -"Китаби Деде Коркут", - сказал правитель, любовно поглаживая рукопись.
  -Я читал ее, - не удержался от похвальбы Шахпеленг.
  -Не может быть! - воскликнул хан. - А ну-ка перескажи.
   Шахпеленг, разумеется, пересказал. Ему ли не помнить этой книги, которой упивалась незабвенная Кабулы-ханум?
   Присутствующие с удовольствием слушали. А Эрих с таким восторгом вцепился в книгу, что польщенный хан подарил ее иноземному гостю, причем минут пять-шесть уговаривал взять подарок. Кроме того, он подарил гостям книги с миниатюрами известного художника ХV века Султана Мухаммеда.
  -Ты и твой брат тоже не останетесь без подарка, - сказал хан Шахпеленгу. - Мне о тебе Панахали все уши прожужжал. Я рад показать тебе свою щедрость. Проси что хочешь.
  -Коня! - воскликнул за друга Панах-бек. - Отец, у него нет коня.
  -Так и быть. Велю конюху выбрать тебе лихого скакуна. А твоему братцу - кинжал.
   Большой Фархад так и заснул, положив голову на колено Шахпеленга и прижав к себе бесподобный кинжал работы тебризских мастеров.
   Ночью Панах-бек перебрался в комнату для гостей и улегся рядом с Шахпеленгом.
  -Хочешь, я тебе тайну одну раскрою? - жарко зашептал он по-персидски в ухо другу. - Только ты никому не проговорись. Знаешь, почему я сбежал? Мне прислал письмо Али-Мухтар. Они в Гяндже организовали товарищество "Боз гурда". И вот эти "серые волки" договорились с лезгинскими ребятами, грузинскими, еврейскими, с татами - объединиться против всех взрослых кровопийц, отобрать власть у стариков. Объединить весь Азербайджан, Грузию, Дагестан. Они сделают одну общую страну на всех! И чтоб никаких войн! И чтоб все бедняки жили богато! И меня уже в отряд "серых волков" занесли, как главаря.
  -Как же бедняки вдруг разбогатеют?
  -Отберем все у богачей и раздадим беднякам. Неужели непонятно?
  -А стариков куда денете?
  -Мы их всех соберем в одном месте, построим для них крепость без ворот.
  -Почему без ворот? Замуруете их?
  -Ну почему замуруем? Просто запрем их. Им только дай оттуда вылезть - они опять нам на шею сядут. Нельзя же их на свободе оставлять.
  -Нет, я свою бабушку в жизни вам не отдам. И деда Пирали - тоже.
  -Так бедняков мы трогать не будем. Только богатых.
  -И ты запрешь своего отца?
  -Нет... Но... Я уговорю его раздать все беднякам и сдать ханство.
  -А если не поддастся на уговоры?
  -Вот это меня и мучит. Прямо голова раскалывается... Но ничего. Наверно, Али-Мухтар и его "серые волки" что-нибудь придумают, ну, исключение для моего отца.
  -А если не захотят делать исключений?
  -Прямо не знаю, что и делать тогда.
  
   " "
  
   "
  
   Под утро Фридрих Августович разбудил своих спутников. Возле Шахпеленга лежала новая одежда, а его старая куда-то исчезла. Недоуменно поозиравшись, он оделся во все новое. Натянув на бедро серебряный пояс, вышел в зал. При свете тридцатилинейных ламп увидел, как с противоположной стороны вошел в комнату стройный юноша с развернутыми широкими плечами, и нерешительно остановился на пороге. Шахпеленг улыбнулся незнакомцу и, получив такую же улыбку, опешил: да это же он сам! В зеркале. Не узнал своего отражения! Вот почему Гасан спрашивал его о зеркале. Он хотел сказать, что Шахпеленг уже вырос.
  -Ну как тебе твоя новая одежда? - расхохотался довольный хан.
  -Да он онемел от восторга, - подхихикнул визирь.
   А Шахпеленг сначала и не заметил присутствующих. Он смешался и даже поблагодарить толком не смог.
  -У Шаха была приличная одежда. Да он раздарил все свои вещи, - вывел его из затруднения Эрих.
  -Кто много отдает, тот немало и получает, - заметил хан. - Аллах возмещает все добрые убытки.
   После завтрака гости отбыли. Большого Фархада будить не стали, оставили мирно спать в ханском доме. Панах-бек пообещал доставить мальчугана к бабушке Салтанет.
   Путь держали на Гянджинский большак. В утренней тишине далеко разносился цокот конских подков. Вдруг ехавший впереди Эрих придержал лошадь. Первозданную тишь нарушила сладчайшая соловьиная трель.
  -Что случилось, Эрих? - спросил Фридрих Августович.
   Эрих молча показал пальцем в сторону кустов: над горным цветком кружили две канарейки.
  -Это карабахский цветок "хары бюльбюль", - громко сказал Шахпеленг.
   Его голос вспугнул птичек, они вспорхнули и улетели.
   Эрих сорвал цветок, долго держал в руке, но мысли его витали далеко-далеко, наверное, над той землей вюрцбургской, которую он называл фатерландом.
   Перестук лошадиных копыт заставил Эриха очнуться.
  -Цветок действительно напоминает розу и соловья на ней. Но почему он называется "печальный соловей"?
  -А разве не видно, что печальный? - рассеянно ответил вопросом на вопрос Шахпеленг.
   Его мысли были заняты "серыми волками", скорее, волчатами, которые собирались устроить на этой земле новую жизнь.
   Тропинка повернула направо и извилистой лентой легла вдоль речного берега. Небо над головой совсем посветлело. Восток зарозовел. Зеленый свет Венеры стал блекнуть.
   Из-за реки донесся мелодичный молодой голос, выводящий нежные трели мугама. Голос усиливался, поднимался ввысь, над вершинами гор, вызывая сладкую боль в сердце.
   Завороженные путешественники остановились.
  -Вас ист дас? Что это такое? - восхищенно шепчет Эрих, вслушиваясь в печальный перелив этой соловьиной трели.
  -Мугам. "Карабах шикестеси", - понизив голос, отвечает Шахпеленг.
   Его, выросшего в песенном краю Азербайджана, трудно удивить исполнительным мастерством. Но и он должен был признать, что голос, самозабвенно выводящий рулады древней песни, - редчайший дар небес. А хозяин этого голоса закинул ладонь за ухо, закрыл глаза и весь отдался пению. Господи, что за дивный голос? И почему этот певец поет не на вершине горы, а внизу, на дне глубокого ущелья, под шум реки, ревущей в теснине? Прекрасной птицей взлетает эта мелодия над ущельем, перекликаясь с шумом воды и с шелестом листвы, и где-то высоко в горах замирают высокие нотки мугама. Очарованные путники застыли на краю ущелья вместе со своими лошадьми. Сверху видно, как задумчиво уставился на воду незнакомый обладатель очаровательного дара.
   И вдруг раздаются аплодисменты. Певец вздрагивает и поднимает голову.
  -Прошу тебя, спой еще! - кричит ему Эрих, не стыдясь восторженных слез на лице.
  -Эй, певец, ханенде! - кричит и Шахпеленг. - Наши гости хотят послушать тебя...
   И вдруг он осекается, узнав в чудесном мастере музыки своего давнего врага, это ничтожество - Дырбышалы. Боже мой! Такой прекрасный голос дарован этому болвану.
  -А! Царь полосатых зверей! - восклицает с досадой Дырбышалы. - Только тебя мне не доставало! Да еще на новом коне. Сколько у этого счастливчика ни отнимай, никогда пешим не останется.
   У Шахпеленга язык чесался, чтобы ответить: "А сколько бы ты нечестно ни наживал их, все равно ты всегда пеший!" Но он сдержался.
  -Эй, друг! - крикнул снова Эрих. - Спой!
  -Чего он там вякает? - спросил Дырбышалы.
  -Просит тебя спеть.
  -Много я добра видел от людей, чтобы еще даром песней их ублажать?.. Лучше проваливайте от меня подальше.
   Боже! В одной груди угнездилось столько прекрасных чувств, вылившихся в мугам, и столько ехидной злобы.
  -Ладно, Дырбышалы, не поминай прошлое, пой, - миролюбиво попросил Шахпеленг.
  -Плати! - сказал Дырбышалы, протягивая ладонь вверх. - Дорого не возьму: твой серебряный пояс с кинжалом!
   Испугал Шахпеленга! Вот дурак! Да ради такого удовольствия он бы все с себя снял. Шахпеленг, не задумываясь, швырнул ему пояс. Дырбышалы на лету подхватил, подпоясался и, уже стоя, закинул голову назад, сомкнул веки - звучная мелодия запарила над горами. Да за такую музыку и жизни не жаль!
   Но Дырбышалы есть Дырбышалы. Разве может он оставить своего извечного врага в хорошем настроении? Оборвав песню на самой высокой нотке, он кричит Шахпеленгу:
  -Эй, Шахпеленг, смотри, заслушаешься - без портков оставлю! Все я с тебя снимал, а штанов пока не удавалось! Какая жалость!..
   Опять оскорбления.
   Вскипела кровь подростка. Ах ты колченогий негодяй!
   Какие же слова подобрать в ответ? Чтобы пронзили и душу и мозг насмешника!
   И вдруг интуитивно, даже не предполагая, что сейчас запоет, Шахпеленг закинул голову, закрыл глаза, и полилась из его уст мелодия сегяха.
   Замерли за вершинами гор последние отзвуки его песни, открыл глаза Шахпеленг, глянул вниз. На противоположном пустынном берегу лежал серебряный пояс с кинжалом.
  -Ты в Гемушлах-Джамышлах так не пел, - тихо сказал Эрих, отвернув мокрые глаза.
   Шахпеленг не хотел забирать пояс с кинжалом. Но упрямый Эрих не поленился спуститься в теснину и переплыть бурлящую реку.
  -Ты их заслужил! - сказал он. - Видишь, певец побежден, и потому отказался от твоего дара.
  -Там опасно! - кричал ему Шахпеленг. - В горах шли дожди, и вода прибывает. Скоро жди разлива.
  -Вернись, Эрих! - не выдержал и Фридрих Августович. - Незачем лезть в воду даже из-за меча.
   Но Эрих уже мощными бросками пересекал бушующие струи воды.
  -Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, - пробормотал герр Маус, спешиваясь.
   Он вынул свой рабочий инструмент из вьюка и стал спускаться вниз по крутой, едва заметной тропке, пролегающей среди скал.
   Шахпеленг остался сторожить лошадей, досадуя на себя за то, что позволил Эриху, недавно поднявшемуся из постели, лезть в воду ради его вещей. Но досада его прошла, когда сияющий Эрих преподнес ему пояс с кинжалом.
  -Шах, мне больше нечего подарить тебе за твой прекрасный голос, - только и молвил он.
  -Вытрись и оденься скорее.
   И Шахпеленг набросил на Эриха полотенце.
  -Почему не берешь пояс с кинжалом? Бери! - настаивал Эрих.
  -Я от Дырбышалы не хочу принимать подарок. Он нехороший человек.
  -Слушай, у нас говорят: от всякого свинства можно отрезать кусок ветчины. Бери и не рыпайся. Это ты заслужил!
   Тут раздался стук копыт, и конское ржание возвестило о прибытии всадника. Это нагнал их охотник Иззат, закутавшийся в бурку.
  -Эй, внук Салтанет! - окликнул он Шахпеленга. - Вы мальчонку вашего позабыли в ханском доме.
  -Шахпеленг! Я здесь! Я догнал вас! - раздался ликующий голос Большого Фархада, вслед за чем показалась из бурки его сияющая мордашка.
  -Его Панах-бек взялся к нам домой доставить, - с досадой поморщился Шахпеленг. - Зачем ты привез этого дурака?
  -Да? А этот врунишка наврал мне с три короба, будто вы случайно его позабыли... Как тебе не стыдно старших обманывать, ай?
   Но Большой Фархад уже успел ловко соскользнуть вниз и юркнуть под ноги лошади Шахпеленга.
  -Я с тобой! Возьми меня! Я буду слушаться тебя!
  -Вот это сейчас проверим.
   Шахпеленг нагнулся, подхватил мальчишку и на лету бросил его на седло охотника Иззата.
  -Откуда привез - туда и отвези!
   Иззат ускакал, крепко прижимая к себе извивающегося в его руках Большого Фархада. Далеко в горах эхо откликалось на отчаянный мальчишеский визг.
  -Этот настырный снова догонит нас. Уж лучше бы взять его с собой, - сказал Эрих.
  -Сто раз догонит - сто раз отправлю назад, - возразил Шахпеленг. - Я его приучу к порядку.
   Тут Фридрих Августович вылез обратно.
  -Вода в реке опасно прибывает, - объяснил он свое скорое возвращение.
  -Осторожность - мать мудрости, - с ухмылкой заметил Эрих.
  
   " "
  
   "
  
   Посреди изумрудной зелени долины, окаймленной горами, лежал город Гянджа, один из древних культурных центров страны.
   Но исследователи не спешили в город. Они стояли, склонив голову, над могилой великого певца этой земли, Низами Гянджеви. Прах непревзойденного мастера слова покоился под простой могильной плитой, каких немало видели на кладбищах. На эту плиту гости возложили букетик одуванчиков.
   Потом Эрих записал об этом в своей тетради-дневнике. Он уже записал кратко содержание всех поэм Низами, пересказанное ему во время долгого пути Шахпеленгом.
   Когда они вошли в город, любители и почитатели поэзии Низами отвели их на берег Гянджа-чая, где, по их предположениям, некогда, пять столетий назад, стоял дом их великого земляка. Отсюда, говорили они, шейх Низами смотрел на вершину двуглавого Кяпаза и писал свои великомудрые стихи.
   Мне Гянджа - Вавилон, тот, которым погублен Харут.
   Светлый дух мой - Зухра, та, чьи струны в лазури поют, -
  задекламировал один гянджинец.
   И тут же, перебивая друг друга, десятки людей стали читать стихи своего кумира. Путешественники и сами не заметили, как обросли толпой.
  -Вот почему поэзия Низами пережила века: его земляки почитают своего поэта как святого, - заметил Эрих.
  -Ты не прав, франк, хотя ты наш гость, - возразил купец. - Низами пережил века потому, что ему не было равных. Великий тюрок Алишер Навои говорил о нем:
   Кого с тобой в сравненье ни возьми,
   Никто тебе не равен, Низами.
   Оставив толпу услаждаться прекрасной поэзией, члены экспедиции отправились в караван-сарай.
   Они уже оканчивали свой обед, когда прибыл посланник хана.
  -Досточтимый правитель наш приглашает ученых франков к себе во дворец, - сообщил посланец, приложив руки к груди и застыв в почтительной позе.
   Путешественники не прочь были познакомиться с хозяином этого прекрасного края. Особенно не терпелось Шахпеленгу, который стремился к встрече с Али-Мухтаром.
   В ханском дворце они были встречены с почетом. Шахпеленг выдержал долгую беседу с ханом, нехотя ел на сытый желудок, а потом, улучив минутку, выскользнул во двор. Порасспросив прислугу, он узнал, что сын шемахинского хана Али-Мухтар и племянник бакинского султана Рустам в настоящее время находятся в медресе. Шахпеленг поспешил туда. Он вошел в здание медресе под невообразимый шум и гвалт: педагог был в отлучке, а ребята веселились как могли. Шахпеленг встал в проеме двери и стоял там, замерев в эффектной позе, пока не раздался знакомый звонкий голос Али-Мухтар-бека.
  -Рустам! Да это же наш Шахпеленг!
   И оба мальчишки повисли на нем, что вызвало тишину в среде их любопытных однокашников. Занятия продолжались до самого вечера, уходить нельзя было. Друзья уединились на скамье во дворе мечети, поделились своими новостями и проблемами, раскрыли и свою тайну.
  -Шахпеленг - свой человек. Ему можно доверить тайну, да, Али-Мухтар?
   Шахпеленг и виду не подал, что уже все знает о тайной организации "серых волков".
  -Я сразу подумал про тебя, что если бы Шахпеленг был поблизости, то его надо бы принять в отряд, - сказал Али-Мухтар. - Я сказал Рустаму: возьмем его.
  -Да, и я сразу согласился. Али-Мухтар рассказывал мне, как вы сражались в Шемахе. Как жалко, что... - он не докончил, завистливо вздохнул.
  -Не горюй, - усмехнулся Шахпеленг, - еще попадешь на поле битвы, так что самому тошно станет. Век бы не видать никаких сражений.
   Появление преподавателя прервало беседу. Юные студенты немедля поспешили в здание. А Шахпеленг остался во дворе дожидаться их, испытывая легкую зависть. Теперь, когда у них вдруг так неожиданно увеличилась семья, ему придется распрощаться с мечтой об образовании. Не видать ему медресе как своих ушей.
   После занятий друзья, снова соединившись, вместе отправились во двор гянджинского правителя. Теперь с ними был и племянник карабахского хана.
   Во дворе ханском Шахпеленг, улучив минутку, когда они остались одни, отдал Рустаму письма от его родных.
  -Там и письма для Зулейхи, - сказал он. - Кстати, как она поживает?
  -Хорошо, хорошо, - торопливо ответил Рустам, углубляясь в чтение.
  -Я не могу ее видеть? - спросил Шахпеленг, когда Рустам закончил читать.
  -Кого?
  -Зулейху.
  -Зачем? - холодно насторожился тот.
  -Как-никак я теперь вам как брат. Вместе хлеб-соль делили.
   Лицо Рустама посветлело.
  -А ты подними голову и увидишь ее в окне.
   Шахпеленг посмотрел: за цветными стеклами едва угадывался какой-то силуэт.
  -Это она, - пояснил Рустам.
  -Но ее не видно.
  -Я сам ее только так и вижу. Нам запретили видеться. Как соскучусь - иду сюда. И она тут как тут...
   Их беседу прервало появление Эриха.
  -Шах, знаешь это как называется? - не скрыл Эрих своей обиды. - Это называется... Как по-вашему? Да, молла кашу увидел и Коран позабыл. Спелся с молокососами и забыл обо мне?
   Шахпеленг в оправдание не нашелся, что сказать, кроме как познакомить их. Но высокородный мальчик не заинтересовал Эриха.
  -Ганжинский хан не отпускает нас. На днях свадьба его сына, - сказал Эрих по-немецки. - Весь день проторчали под его носом. Даже в город выйти не удалось.
   Тут ханские слуги позвали гостей к ужину. Эрих в ужасе схватился за живот, закатил глаза. Объелся бедняга.
  -Ночью у нас сбор "серых волков", - шепнул Рустам. - Ты отстань от своих, пойдем на сбор.
   Во время ужина присутствующие много говорили о пехлеванах и пехлеванских школах, восхваляли гянджинскую Зор-хану, уверяя, что это лучшая пехлеванская школа во всем Азербайджане. Хан, занятый приготовлениями к свадьбе сына, поручил визирю отвести гостей в Зор-хану и показать тренировку борцов. Шахпеленг был уверен, что лучшая пехлеванская база находится в Тебризе, но не прочь был и здешнюю посмотреть. Однако гораздо важнее было повидаться с "серыми волчатами".
   Как только группа любителей спорта направилась к Зор-хане, Шахпеленг ускользнул от Эриха. В проулке его ждали Али-Мухтар и Рустам. Вместе устремились на окраину города. В предместье, на берегу реки Гянджи, среди папоротников притулилась приземистая лачужка. Когда друзья приблизились к ней, при ярком сиянии луны и блеске звезд раздался предупреждающий посвист, на который Али-Мухтар ответил условным свистом.
   Внутри лачужки вокруг нескольких коптящих чирагов сгрудилась молодежь, состоящая из подростков и юношей. "Серые волки" были налицо. Из них самыми младшими были Али-Мухтар и Рустам.
   По тому, как все почтительно обращались к юноше постарше, Шахпеленг догадался, что это и есть главарь "волков" Гоч-Али.
   На вопросительный взгляд Гоч-Али торопливо ответил Али-Мухтар:
  -Это Шахпеленг! Герой Шемахинской битвы!
   Так и сказал: герой Шемахинской битвы.
  -Он еще и в Бакы воевал, - добавил Рустам, - и еще в плену у русов побывал.
   Подростки почтительно расступились, давая гостю место на кошме.
  -За тебя поручились эти ребята, - сказал Гоч-Али. - Поэтому мы верим тебе. Но все, что ты здесь услышишь - тайна. За предательство каждый ответит головой. Понял?
  -Ясно, - коротко ответил Шахпеленг.
  -Здесь, видишь, посланцы от грузин, от лезгин и еще от евреев. Коротко скажу о наших планах.
   Излагал, правда, длинновато, но все равно подростки слушали, затаив дыхание, восторженно внимая главарю. Весь план сводился к тому, чтобы поднять бедноту против богатых, всех богатых и непокорных стариков взять под стражу и заключить в какую-либо крепость, снабжать их там едой, но воли не давать. Объединить весь Азербайджан, управлять страной будут главари "серых волков" - каждый будет править по одному году. Создать армию и защищать новый строй - это была первая задача заговорщиков.
   Когда "волчий главарь" кончил речь, со всех сторон раздались возгласы: "Аферин!", "Да будет так!", "Да поможет Аллах!".
   Шахпеленг, дождавшись тишины, спросил:
  -Я вот кое-что недопонял. Богатых стариков вы будете держать в крепости. Но они не дети! У них свои отряды, оружие. А если они не подчинятся?
  -Пусть попробуют не подчиниться! Закону все должны подчиниться! - вспыхнул Гоч-Али.
  -Ну, а если они скажут, что это не закон, а беззаконие? А вдруг не подчинятся?
  -Заставим!
  -Значит - кровь проливать, да?
  -Да! Ради будущей свободы мы и на пролитие крови готовы!
  -Будете убивать отцов и дедов? Вы будете убивать родителей Панах-бека, Али-Мухтара, Рустама, моих..?
  -Эй, ты, не вноси рознь в наши ряды. Мы их родителей не тронем, просто запрем в крепости. И твоих не тронем!
  -Шахпеленг, что ты волнуешься? - стал успокаивать Рустам. - У тебя же только одна бабушка, да и та бедная. Кто ее тронет?
  -Но у меня есть тетка Кабулы, сальянская правительница. Ее тоже под арест посадите? Да?
  -Не подчинится - посадим. Дались тебе старухи!
  -Ну так я буду воевать за старух против вас!
   Его слова пуще пушечного ядра взорвали лачужку. Гвалт поднялся невероятный. Кто орал на Шахпеленга, кто кулаками потрясал, кто кинжал выхватил, кто кричал, что его нельзя выпускать. Гоч-Али, подняв руку, пресек этот гомон. И в полной тишине долго смотрел Шахпеленгу в глаза, покусывая губы за неимением усов. Шахпеленг стоял, твердо расставив ноги, не опуская глаз. Он словно не замечал блестящих клинков кинжалов в руках ребят. Один против всех.
  -Ты хорошо подумал, прежде чем идти против нас?
  -Подумал.
  -Придется убить тебя, чтобы ты не выдал нас - знаешь?
  -Он не выдаст, не выдаст! Клянусь вам! - вскричали Али-Мухтар и Рустам.
   Гоч-Али цыкнул на них, чтоб замолчали. Но тут один из лезгинских ребят положил руку на плечо Гоч-Али и говорит:
  -Джан, кардаш, разве надо святое дело с крови начинать? Пусть он даст слово, что не проговорится о нас...
  -Пусть на Коране клянется! - загалдели кругом.
  -Не стану я ни на чем клясться, - уперся Шахпеленг.
   Тут вся орущая ватага набросилась на него. Ну это не впервой Шахпеленгу. Самое главное - опрокинуть чираги. В темноте кинжалов в ход пускать не станут, будут больше действовать кулаками. А в суматошной неразберихе он сможет ускользнуть.
   Ему, опытному, легко удалось вырваться из груды тел. Порядочно потрепанный, он все же легко отделался. Вырвавшись наружу, Шахпеленг мог свободно уйти, но считал для себя позорным побег. Спокойно встал у двери, ожидая. Начавшийся пожар изгнал из лачужки всех. Ругаясь и отплевываясь, "серые волки" поспешно покидали свое логово.
  -Это еще хорошо, что этот падишах тигров не все слышал, - раздался в темноте приглушенный голос Гоч-Али. - Мы при нем не говорили об организации "Серых волков" в Тебризе...
  -Эти дураки во всем виноваты: Али-Мухтар и Рустам. Незачем было их в наш отряд брать. Говорил я тебе! - отвечал другой голос.
  -Не забывай, деньги мы только через них достанем!
   Они прошли мимо Шахпеленга, приняв его в темноте за одного из своих. Али-Мухтар и Рустам вывалились из двери последними вместе с клубами дыма.
   Шахпеленг схватил их за локти.
  -Ты жив! - воскликнули те, донельзя обрадованные. - А мы весь пол облазили в дыму - тебя искали!
   Это в горящем-то доме?! Вот чудаки.
  -Лучше было мне с Эрихом в Зор-хану идти, чем в волчье логово лезть, - проворчал Шахпеленг.
  -Сам виноват. Зачем на рожон лез? - с досадой сказал Али-Мухтар. - Ведь они правы: не должно быть в мире бедных и богатых! Кто-то должен же вывести на свободу бедняков!
  -Я тоже бедняк, - сказал Шахпеленг. - И я сражался в Шемахе. И твоя мать, и твой дядя, и Абдулла-бек. А бедняки Сарыторпага открыли ворота врагам и предали шемахинцев. Люди делятся на умных и глупых, на хороших и плохих. Но тот, кто сегодня беден, - завтра разбогатеет, а богач - потеряет все состояние.
  -Это не так! - вскричал Али-Мухтар. - В Священной Книге сказано, что богатые должны помогать бедным. А разве помогают?
  -Если бы мать твоя была жива, ты бы замуровал в крепости Медину-ханым? - прямо спросил Шахпеленг.
   Мальчик смешался, смолк.
  
   " "
  
   "
  
   Друзья направились к Зор-хане, хотя одежда была довольно потрепана, да и сами выглядели не лучшим образом.
   Перед высоким зданием, освещая вход, горели два огромных факела. Нижняя часть стен и фундамент были построены из крупных известковых камней, а верхняя часть - из необожженного сырого кирпича. В настежь открытых дверях Зор-ханы сгрудились зеваки. Шахпеленг и его друзья протиснулись внутрь помещения. На земляном полу, устланном кошмой и паласами, тренировались борцы и силачи. Один зубами поднимал пудовые гири, привязанные к ремню. Второй разбивал кулаком камни. Остальные несколько человек мяли друг другу бока. За всем ходом событий следил человек, которого все называли Зор Ильяс. У противоположной стены на возвышении, устланном коврами, восседали именитые горожане. Среди них Шахпеленг заметил Эриха. Тот, увлеченно жестикулируя, что-то выспрашивал у стоящего перед ним борца, который медленно отвечал ему, поигрывая бицепсами. Между визирем и албанским священником сидел Фридрих Августович, которому приходилось поворачивать лицо то к правому, то к левому соседу, слушая их.
  -Сегодня силачи только тело разминают, - сообщил Али-Мухтар. - А вот завтра будут настоящие состязания. Уже прибыли силачи со всей страны.
   Они с трудом протиснулись к немецким ученым, притулились кое-как за спинами взрослых.
  -Над Гянджа-чаем у нас были два каменных моста. А теперь досточтимый хан взялся строить третий, - говорил визирь.
  -А какие у нас здесь крепостные ворота были! - вторил священник. - Царь Грузии - Деметрий при нападении на наш город снял их и увез к себе в Тифлис.
  -Мы планируем побывать в Тифлисе. Я похлопочу, чтоб выкупить ваши ворота, - сказал герр Маус. - Если, конечно, он согласится.
  -Кто он? - переспросили визирь и священник.
  -Да этот царь Деметрий.
   Визирь и священник схватились за животы и так и покатились от смеха.
  -Вай, умру сейчас! - бормотал сквозь смех и слезы визирь.
  -Уважаемый, царь Деметрий давно почил в бозе! - сказал священник.
  -Пятьсот лет назад это было, дорогой мой, - вытирая слезы, сказал визирь.
  -Но вы говорили так, будто это было вчера, - смущенно произнес старый ученый. - Какой странный народ. Разве можно так долго помнить обиды?
  -Э-э! У нас говорят: на один выстрел на Кавказе отвечают сто лет! Мы много чего помним, а все же не злопамятны, - похвалился визирь.
  -Помним, а выводов не делаем, - вздохнул священник-албанец. - У нашего края трудная история: то землетрясения, то восстания, то нашествия. От нападающих отбою нет.
  -Это неудивительно, - заметил Фридрих Августович. - Край ваш богатый.
   Шахпеленг придвинулся к Эриху. Тот, оглянувшись, заметил его и обиженно отвернулся. Шахпеленг, ничего не говоря, обнял его за плечо. Эрих лица не повернул, но Шахпеленг заметил, как дрогнул уголок его губ.
   Состязания силачей и борцов начались на следующий день. Сам хан присутствовал среди зрителей. У него было много гостей, включая карабахского и сальянского султанов. Зоркие глаза Гасан-хана очень скоро приметили родственника. Он поманил Шахпеленга, и тому пришлось подойти, поздороваться.
  -Ада, осленок, проходишь через мои земли, а ко мне и носа не кажешь? - вполголоса выговорил ему Гасан-хан. - Меня не стыдишься, так постыдился бы тети своей!.. Ладно, здесь не место, потом мы с тобой поговорим.
   С облегчением ускользнул Шахпеленг из-под грозного взгляда правителя Сальяна. Вскоре начались соревнования, и Шахпеленг весь отдался этому прекрасному зрелищу. Силачи со своими снарядами быстро управились. Но вот состязания борцов затянулись надолго, потому что надо было равных по силе противников непременно уложить на лопатки.
   Состязания были в разгаре, когда появился вестник с сообщением о прибытии грузинского царя Вахтанга. Пришлось хану и его гостям выходить из зала и встречать высокого гостя. Когда вместе с царем хан и его свита вернулись в зал и сели, борцам было велено продолжать свою борьбу. Зрители опять увлеклись зрелищем, а царь грузинский и хан гянджинский начали беседу.
  -На каком языке они говорят, Шахпеленг? - спросил Эрих шепотом.
  -Да по-грузински, - отмахнулся тот, внимательно следя за борцами.
  -Ты грузинский знаешь? - привязался Эрих. - Скажи мне, о чем они говорят.
   Досадуя на навязчивость Эриха, Шахпеленг стал вслушиваться в разговор правителей и переводить для товарища.
   Вахтанг просил помощи: с севера напали отряды Гаджи Давуда, и Грузия едва отбилась. Грузинское войско растрепано, силы на исходе, а теперь наступают османские турки. Они захватили уже Кахетию, двигаются на Тифлис. Без помощи соседей грузинам не отбиться от неприятеля. Гянджинский хан отвечал ему, что не может пойти против османов, так как они турки, значит, свой народ.
  -Я даже иреванскому хану в прошлом году отказался помочь, когда турки Иреван захватили, - говорил хан. - На братское кровопролитие не пойду.
  -Вспомни, - молил Вахтанг, - на протяжении веков мы помогали друг другу. Если бы не помощь нашего царя Георгия Третьего, смог бы ваш Ахситан-шах разбить русский флот из семидесяти пяти кораблей? А ведь мы с русскими единоверцы.
   Эриха Ахситан и Георгий заинтересовали.
  -Это было пятьсот лет назад? - спросил он.
  -Да, - удивился Шахпеленг. - А ты откуда знаешь?
  -У вас всегда примеры из далеких времен, - ухмыльнулся тот.
   Между тем царь с ханом заспорили уже громко, нервно.
  -Вот какой ты сосед! Вы, мусульмане, все такие! Что ни год ваши люди разоряют нас! Один шах Аббас...
  -Не кори нас! - вскричал в ответ хан. - Гянджинцы против Аббаса два месяца сражались и костьми легли! Он весь наш город превратил в развалины. Что-то вы тогда не спешили нам на помощь!
  -А теперь поспешим! Для османов вы - шииты, кызылбаши! Они и на вас меч поднимут. Тогда позови - и я помогу!
  -Лучше я позову на помощь урусов, но приглашу их в гости не к себе, а в Грузию!
  -Что за намеки? Объяснись!
  -Не ты ли, Вахтанг, приглашал царя Петруса высадить войско на берегу Хазара?!
  -Это поклеп! Или твоя выдумка.
  -Еще меня же обвиняешь?!
  -Нет, не обвиняю. Безумный свободен! Ты сейчас принял безумное решение, отвергнув меня.
   И царь, стремительно встав, направился к выходу. Пришлось хану прервать состязания и лично проводить обиженного гостя.
   Прерванное состязание решили возобновить вечером, потому что пришло сообщение о вспыхнувшем мятеже на базарной площади. Визирь, сменив пышную одежду на более простое одеяние, поспешил на базар. За ним устремились многие любители острых ощущений, включая наших путешественников.
   На рыночной площади люди стояли тесной толпой, над которой возвышалась папаха речистого оратора.
  -Джамаат! - кричал он. - Нас хотят предать и подчинить урусам, расхваливают неверных на каждом шагу. Мы турки! А у турков, кроме турков, нет друзей. Если бакинцы и дербентцы трусы, то мы - храбрые гянджинцы! Мы можем объединиться только с единокровными турками! Османы наши братья.
  -Ада, не слушайте его! - раздался чей-то визгливый голос. - Он же суннит, как и османцы, а у суннитов хвосты спрятаны!
  -Разве я похож на хвостатого?! Опомнитесь! Ведь сунниты тоже мусульмане!
  -Убирайся с глаз! Нам ни от суннитов, ни от шиитов проку нет. Лучше урусы, чем эти кровососы! Вон Ширван подчинился им и с тех пор там спокойно. Уруса и Давуд боится, и даже Али Солтан. Призовем уруса к себе...
  -Айа, бей кяфура, сына кяфура! - возопила масса, приходя в движение. - Мы тебе покажем уруса, собачий сын!
   После секундной возни крикун исчез в толпе. Вместо него возникла голова с насаженной на нее чалмой.
  -Бисмиллах иррахман иррахим! - громко затянул чалмоносец. - Всякая власть, братья мои, от Аллаха единого. А раз Аллах поставил над нами афганского шаха, то мы должны подчиниться ему...
   Но и этот оратор не угодил толпе, которая загудела, как пчелиный рой. Чалмоносца сорвали вниз. Его место заняла голова юноши в тюбетейке.
  -Братья мусульмане! - звонко выкрикнул он. - Для Всевышнего мы все едины: и турки, и персы, и лезгины, и грузины, и албаны. У нас только один враг - богачи! Объединяться надо против всех шахов, ханов, беков! Отберем у них все добро, раздадим беднякам. Вспомните, что делал Кероглу!
   Толпа внимала юноше с удовольствием. Никто не прерывал его. А кое-кто глухо поддакивал:
  -Да-да! Правду говорит Босой Афлат!
  -Вот этот опаснее всех, - решил визирь. - Ребята, хватай его!
   Ханские слуги ловко втесались в толпу с нескольких сторон, но - опоздали. Визиря заметили, ханских слуг узнали, раздались предупреждающие свисты. Босой Афлат тут же сиганул в людскую гущу и был таков.
  -Отыскать хоть из-под земли! - неистовствовал визирь. - Именем хана повелеваю взять под стражу!
  
   " "
  
   "
  
   Свадебные торжества начались на следующий день. Местный певец Долговязый Алы открыл музыкальную часть свадебного пиршества заявлением, что певцы отказываются петь в присутствии великого своего учителя, устада - ашыга Аббаса Туфарганлы. И он, ничтожный ученик, берет на себя смелость просить старого корифея вести меджлис гянджинского хана.
   После недолгих, но дружных просьб и славословий ашыг Аббас взял в руки саз и начал свою речь. Восславил Бога на небе, его наместников на земле, молодых новобрачных, потом восславил Гянджу и гянджинцев.
   Музыкально-литературную часть своего выступления ашыг начал со стихов великого Гурбани Дирили, воспевающих красоту гянджинских красавиц.
   -В Гянджу - страну красавиц и сокровищ,
   Иду я за мечтой моею вслед.
   Цвета красавиц - красный и зеленый
   Цвет плодородья и веселья цвет.
  -Аферин! Живи и славься, ашыг! - восклицали со всех сторон.
   Ашыг пел, играя на сазе и подплясывая. Подвыпивший Эрих с возмущением стал шептать своим соседям, что голос у певца с хрипотцой и что Шахпеленг его своим голосом за пояс заткнет. На него зашикали, но Эрих был навеселе и ему, как говорится, Араз был по щиколотку, а Кура по колено. Он вдруг поднял руку и громко воскликнул:
  -Ахтунг! Ахтунг! Внимание!
   Старый ашыг, опешив от такого нахальства, прервал игру на сазе, уставился на вскочившего со своего места иноземца.
  -Вот вам настоящий певец! - ткнул Эрих пальцем в сторону Шахпеленга. - Вот ханенде! Чего вы этого старикана слушаете?!
   Шахпеленг в ужасе схватил Эриха за локоть, тянет вниз, но ведь этот упрямец обладает бычьей силой.
  -Вставай, трус несчастный, спой так, чтоб все эти музыканты от стыда окочурились!
   Фридрих Августович с места прикрикнул на Эриха, но тот уже закусил удила.
  -А вы бы молчали, герр Маус, здесь вам не Пруссия! - заявил он. - Здесь не край муштры, а край музыкального искусства! Здесь новый Мюнхен! А наш общий друг - великий мастер, и я заставлю этих неучей признать его мастерство!
   Прояви такую прыть местный человек, ему бы несдобровать. Но его речь, пересыпанная немецкими и русскими словами, развеселила гостей. Хан позволил Шахпеленгу вывести из помещения опьяневшего гостя. С трудом удалось выволочь на улицу упирающегося наглеца. Шахпеленга разбирал смех и хотелось плакать от злости. За спиной их слышался голос Аббаса Туфарганлы:
   Я побывал в Иране и в Туране -
   Гянджинкам равных там красавиц нет.
  -Интересно, где этот востроглазый успел увидеть ваших красавиц? - ворчал Эрих, которого Шахпеленг волоком тащил на улицу. - За два дня мы двух женщин не встретили. Прячутся от мужских глаз, как от огня. Этот певец придумал все!
  -Это не его стихи, а Гурбани.
  -Он жил пятьсот лет назад?
  -Нет, шестьсот лет.
   На дворцовой площади для бедноты выставили еду и выпивку. Здесь же огинались торговцы мелочами, торопясь всучить подвыпившим людям свой залежалый товар.
   В отдалении толпа любителей острых ощущений глазела на сражение двух жирных баранов. Шахпеленг и сам не прочь был поглазеть на бараний бой, но у Эриха скрутило живот, ему приспичило идти в туалет.
  -Давай сюда лопатку герра Мауса, я вырою себе клозет! - орал он и сам же хохотал над своей, как он считал, остротой.
   Шахпеленг попросил одного человека показать ближайший нужник.
  -Вот рядом цирюльников двор. Все прямо со свадьбы и с площади бегут к нему в нужник. Идите и вы, - последовал ответ.
   Шахпеленг повел туда Эриха, но их опередила какая-то пожилая женщина в шлепанцах на босу ногу и с кувшином для омовения в руке.
  -Черт! - заворчал Эрих. - У меня уже иссякает терпение.
  -Ну подожди минутку, - успокаивал Шахпеленг.
  -Какую минутку? Не видишь, сколько она воды взяла?! Она там купаться собралась!
   Его сентенции вызвали смех зевак.
   Женщина вошла в место, огороженное камышовой плетеной стеной, и выскочила оттуда с отчаянным визгом.
  -Ай, аман! Ай дад! В нужнике говно заговорило!
   Ротозеи, бездельники и всякой масти зеваки, слоняющиеся по площади, вмиг обступили женщину.
  -Тебя, тетушка, шайтан обманул!
  -Ты, наверно, сонная была!
  -Где это видано, чтоб говно говорило?
  -Ай бала, своими ушами слышала. Только, простите, хотела сесть над дырой, а оттуда - голос: "Ба-аджи, я здесь!"
   Люди с опаской стали подходить к нужнику.
  -Да что вы боитесь?! - подбадривала их женщина издали. - Оно вас не съест!
   Подталкивая друг друга, заглянули внутрь. А там, оказывается, один из подвыпивших гостей хана в жерло провалился. Стоит несчастный по шею в нечистотах, осоловев не то от выпитого, не то от зловония, и молит вытащить его.
  -Вот видишь, Шах! - заорал Эрих. - Я так и знал! Они здесь купаются! А ты говоришь: терпи! Как же мне терпеть?
   Часть людей, вдоволь натешившись, взялась, морщась от смрада, вызволять пьянчугу из грязного капкана. Тем, кто в зловонии занимался спасательными работами, было не до смеха. Зато зрители, наблюдающие их действия, смеялись до колик в боку, до икоты. Эрих и про свою нужду позабыл. На чистом воздухе действие спиртного ослабевало, и он, придя в себя, балагурил, отпускал шуточки, вызывая у людей новый приступ смеха и взрывы хохота.
   На шум с плачем прибежали две красавицы - сестры попавшего в нужник - и стали с плачем рваться к брату. Но пожилая женщина их пристыдила, и молодые, опомнившись, закутались в чадру по самые глаза.
  -Эрих, ты доволен? - спросил Шахпеленг. - Все хотел на гянджинских красавиц поглядеть. Вон они, смотри, сколько их на шум прибежало!
  -Как же, углядишь их под плотным панцирем! - проворчал тот. - Я думаю: шемахинские красавицы покрасивее будут.
  -Где же ты видел шемахинок?
  -А твоя Валида? Да все эти девицы ее ногтя не стоят.
  -Забудь о ней, - сухо посоветовал Шахпеленг.
  -Как же забыть... ее губы, как спелые вишни...
   Шахпеленг наподдал ему пинком прямо под колено, у Эриха ноги подкосились, и он рухнул на землю.
  -Ты что, шуток не понимаешь? - заорал он.
  -В следующий раз осторожнее шути! Пьянчужка!
  -Разве я тебя обидел?.. Да, конечно, обидел. Это я с перепою, - сидя на земле, рассуждал Эрих. - Истинно, человек скорее в вине тонет, чем в море. Нет, это немецкая пословица. А у вас другая: человек скорее в говне тонет, чем в вине.
  -У нас нет такой поговорки.
  -Так я ее вам дарю. Не будь бараном, дай руку.
  -Сам ты баран! - отпарировал Шахпеленг, протягивая другу руку.
   Тут поднялся гул, увенчавший успешное вызволение утопленника, от которого все шарахнулись в сторону, держась за носы.
  -В Гянджа-чай его! В реку! - загудели со всех сторон.
   И вся зрительская масса повалила вслед за спасенным к берегу реки, где несчастный очищался в струях вод под приглядом, остротами, насмешками и советами своих сограждан.
  
   " "
  
   "
  
   Когда пришла весть о том, что турецкое войско под начальством Мустафы-паши, перейдя Куру в местечке между Джавадом и Галагаин, держит путь на Гянджу, хан повелел спешно засыпать изнутри все городские ворота, привести в порядок окружающие город рвы, готовиться к обороне. Так что свадебные торжества, которые предполагалось растянуть до Новруз-байрамы, пришлось поспешно свернуть.
   Шахпеленг заторопил ученых в путь. Эрих был недоволен.
  -Сзади жарко, а спереди холодно, - ворчал он. - Не хватало мне в начальники пруссака, теперь еще и карабахский зануда на нервы действует. Сегодня обещались верблюжью битву устроить на базарной площади...
  -Мы сюда прибыли работать, а не потешаться! - сухо оборвал его Фридрих Августович.
  -Лошадь любит овес, а не седло... Сколько можно работать? Работа всегда есть.
   Герр Маус на эту глупость и отвечать не стал.
   За ворота их проводили гянджинский ахунд и албанский священник. Ахунд рассказывал Эриху какую-то бывальщину. А священник жаловался, что церковь албанская приходит в упадок, прихожане мало заботятся о душе, вступают в смешанные браки и принимают ислам.
   Али-Мухтар и Рустам долго махали им вслед.
   Путешественники направились к берегам Куры.
  -Я не думал, что ты так струсишь перед каким-то Мустафой-пашой, - не выдержал Эрих.
  -Да, не хочу воевать, - мрачно отрезал Шахпеленг. - Турок будет биться с турком! Я в такие битвы не лезу.
   Для Эриха, может быть, и не было разницы между верблюжьим боем и тюркской резней, а для него-то разница эта болью пронизывала сердце.
   Кура разлилась. Лодки для переправы не было. Подбили и освежевали джейрана. Расположились на берегу. Фридрих Августович и Шахпеленг рыли землю, закладывали шурфы, а Эрих занимался стряпней.
   Надо признать, что он был искусным кулинаром. Но сегодня был не в духе и потому пересолил жаркое. Конечно, коллеги и не думали укорять его. Эрих, по его выражению, "сам себя выпорол".
  -Умные люди говорят: масло лей в пищу без меры, но соль - меряй, - бурчал он.
   Вот ворчун. Не дали ему, видите ли, на бой наров наглядеться. Обзывал Шахпеленга авантюристом, а сам и есть искатель приключений и авантюры.
   Ночевать пришлось у костра на берегу. На противоположном высоком берегу тоже ярко горел костер, вокруг которого сидели дервиши, которые читали стихи и пели песни под бубен. В ночной тишине ясно доносились через реку их голоса.
   Эрих воспрял духом, стал подбивать Шахпеленга, чтобы спел им в пику. Уговорил. Шахпеленг закинул голову, прикрыл веки и стал выводить грустную мелодию мугама.
   На противоположном берегу воцарилась тишина. Дервиши смолкли, вслушиваясь в рулады, выводимые звонким мальчишеским голосом. Песня яркой птицей вспорхнула и скрылась в далеком звездном небе. На обоих берегах царило безмолвие.
   И вдруг с того берега раздался радостный крик на чистейшем русском:
  -Шахпеленг! Дружище! Ха-ха-ха! Вот так встреча! Вот это да-а-а!
  -Савелий! Это ты?! Что ты здесь делаешь?!
  -С праведниками путешествую. А почему ты здесь, а не в Москве?!
   Они с час перекрикивались, пока не устали. Их спутники уже заснули, а Шахпеленг с Савелием время от времени, вспомнив что-либо, окликали друг друга, и далеко раздавался их веселый жизнерадостный смех.
  -Странно, - вымолвил смеживший веки Эрих. - Река широка, тот берег далеко, а слышно так отчетливо, как будто твой дружок здесь, рядом.
  -Днем в такую даль не докричишься, - ответил Шахпеленг. - Это такая тихая ночь выдалась, без ветра.
   Наутро, когда лодочник переправил их через Куру, Шахпеленг с удивлением уставился на Савелия, который был одет в дервишские рубища, а на голову он намотал самую настоящую чалму. Весело блестя синими глазами, Савелий сообщил, что дервиши обещались его учителю, молле Зие, сопровождать его до Арабистана.
  -Савелий, одумайся, не ходи туда, - убеждал Шахпеленг. - Ты погибнешь от рук тамошних невежд! Они не потерпят в святых местах иноверца.
  -Нет, дружок, не отступлюсь от задуманного, - твердил тот. - Восток - моя духовная родина - зовет меня, и я не остановлюсь ни перед чем.
  -Тогда хотя бы подожди меня. Как провожу Эриха и Фридриха Августовича и покончу с Гаджи Давудом, так я с тобой хоть на край света!
  -Нет, Шах! Слишком долго ждать придется. А жизнь-то коротка, успеть надо многое сделать! Мне еще не открылась тайна седого Востока... Ты видишь, как я здорово научился чесать по-вашему? И после этого хочешь удержать меня?!
   Друзья крепко обнялись. Савелий сел в лодку к терпеливо ожидающим дервишам, и они отчалили.
   Савелий бодро махал рукой членам экспедиции. С грустью и завистью смотрел Шахпеленг вслед паломникам, вслед своему другу. Что ждет Савелия в южных жарких бескрайних просторах? Удастся ли когда-либо свидеться? Переплетутся ли вновь их долгие пути или у кого-то из них оборвутся раньше, в самый сладостный миг надежд и обретений?
  -Одно удовольствие видеть таких людей, как ты, Шахпеленг, и этот твой русский друг, - молвил Фридрих Августович. - Нам с Эрихом крупно повезло: мы имели возможность сразу познакомиться с двумя хорошими благородными умными необычными людьми. Это не часто бывает.
  -Да, - подхватил Эрих. - Бог почему-то скуп на мудрецов. На тысячи глупцов он отпускает только один-два экземпляра умных, грамотных людей.
  -Вот бы собрать всех хороших людей вместе, - стараясь побороть смущение, пошутил Шахпеленг. - Как бы хорошо было.
  -И был бы один народ? - рассмеялся Эрих. - А все остальные народы, оставшись без своих мудрецов, знаешь, чего бы натворили?! Да они стерли бы с лица земли не только народ мудрецов, но и самих себя! Дуракам только дай собраться вместе, горя не оберешься.
  -Пусть мудрецы-аксакалы ведут свои народы к разуму, к свету, - серьезно сказал Фридрих Августович. - Бог знает свое дело... Скажи, куда ведет эта дорога? Там же жилья нет. Одни голые горы со скалами-навесами.
  -На вершине горы есть развалины древней крепости. Как туман рассеется, так вы сами увидите... Это здорово похоже на крепость Бугурд хана. Та тоже на самой вершине. И крепость Алинджа в Нахичевани. Я вам покажу, как придем туда.
  -И ты поднимался на эту вершину?
  -Нет, ливень пошел, а я был с купеческим караваном. Мне запретили отставать от него. Мы тогда через Грузию и Абхазию к морю Черному пробрались, а оттуда в Крым, к татарам.
  -Где только ты не бывал?!
  -У себя, в соседних селах, - отшутился мальчик.
  -Почему такое пренебрежение к своим? - спросил Эрих.
  -Ну, лампа никогда не освещает свою подставку, - снова отшутился Шахпеленг. - Я люблю ходить по развалинам крепостей. Я сразу думаю: может, этот камень сюда мой прадед клал, а может, мой предок из этой башни смотрел.
  -Учись, Эрих, - грустно сказал Фридрих Августович . - Учись, молодой человек, у этого молокососа.
  -Бедная Германия, несчастный Фатерлянд, - шепнул Эрих, отворачиваясь.
   Шахпеленг понял, что расстроил своих друзей, невольно напомнив чем-то об их родине.
  -А еще я знаю, где развалины Торпаг-гала, - стараясь отвлечь попутчиков от печальных воспоминаний, радостно сообщил он. - Там некогда был наш древний город Хунан. Его монголы стерли с лица земли... Жаль, что некогда съездить.
  -Мой юный друг! - торжественно заговорил Фридрих Августович. - Ты забыл, что наша экспедиция направлялась в Куринскую низменность. Низменность, а не горы, мы обязаны изучать! Ты своими прекрасными рассказами, притчами, легендами, настоятельными просьбами увлек нас в Карабахские горы. Теперь тебя несет к Большим Кавказским горам. Скажи, куда еще ты собираешься увлечь нас?
  -Но ведь мы проходим мимо той горы, - сказал Эрих. - Как же пройти рядом и не посмотреть?! За час обернемся.
   Только через несколько часов достигли горы, которая была "рядом". На вершине этой горы высилась почти неприступная крепость, а у подножия мирно текла речка.
  -Смотри-ка, какой отвесной стеной обрывается крепость, - задумчиво сказал герр Маус. - Видно, много врагов было у вашего народа, если на такой крутизне строили крепости!
  -У грузин, наверно, еще больше врагов. Знаете, на какой крутизне они строят? У них крепости вообще неприступные. Молодцы они.
  -Удивительно, как тепло ты говоришь о грузинах.
  -Мы вековечные верные соседи и друзья.
  -Но у тебя все друзья: и фарсы, и грузины, и русские, и лезгины...
  -Вот отсюда начинается дорога, ведущая в крепость, - прервал их Эрих и присвистнул. - Как забираться на эту высоту по такой узкой тропинке?
  -Это еще что! Вы бы видели крепость Алинджу. Четырнадцать лет осаждал ее Тимурленг со своим войском, и так и ушел ни с чем!
  -Да-а, я бы тоже не стал брать такую высоту, - закинув голову, вглядывался в кручу Эрих. - Но придется.
  -Наука требует жертв, - улыбнулся Фридрих Августович.
   И они стали подниматься по круто взлетающей вверх тропинке.
  -Прямо под башнями поднимаемся, - заметил Эрих. - Оттуда мы как на ладони видны. Выстрел - и скатываешься в пропасть.
   Наверху, в крепости нашли остатки цитадели, руины внутрикрепостных сооружений. В нескольких местах даже росли деревья, маслины. Как их сюда занесло только?
  -Они дают поросли, - объяснил Фридрих Августович. - Удивительно, но это так. А здесь, смотрите, ежевичный куст... На такой высоте.
   Камни развалин были во многих местах покрыты мхом и рыжим лишайником.
  -А здесь, вероятно, был когда-то колодец, - Эрих остановился у какого-то углубления. - Давай-ка немного вычистим.
   Он влез в яму, аккуратно выложенную по краям прямоугольным камнем, стал выбрасывать изнутри щебень и землю. Ободрав пальцы, вылез, ругаясь, обратно. Его заменил Шахпеленг. Подросток ломиком выворачивал камни. Один камень оказался огромных размеров, так что пришлось Эриху влезть в ямину, чтобы помочь поднять этот камень. Долго трудились в поте лица. Наконец, камень поддался, они вдвоем налегли на ломик, приподняли и начали сдвигать эту громадину. Под ним оказалась пустота. Раскорячив ноги, приятели с трудом подняли камень и с помощью свесившегося снаружи Фридриха Августовича удалили его из не то ямы, не то колодца.
  -А что там внизу? - заинтересованно нагнулся Эрих.
  -Там ничего не видно. Может, факел сделать? Нет, лучше ты меня за руки возьми, Эрих, и отпусти туда. А я уж разгляжу, что там интересного.
   Лезть наверх за факелом было лень. Эрих взял Шахпеленга за руки и стал осторожно опускать в чернеющую пустоту проема. Вдруг от усталости или еще от чего-то Эрих поскользнулся, и они оба, внезапно сорвавшись, полетели вниз. От неожиданности даже пикнуть не успели, только раза два "ык"нули, ударившись о стены колодца, и провалились в бездну.
  
   " "
  
   "
  
   Сколько лежали без чувств, в забытьи, не знали. Когда пришли в себя, ощупали землю под собой, поняли, что их спасла мягкая вековая пыль, осевшая здесь.
   Сверху доносился тревожный крик Фридриха Августовича, но они, оглушенные, не могли разобрать слов старика. Шахпеленг попытался откликнуться, но собственный крик отозвался такой болью в его ушибленной голове, что он нехотя смолк. Эрих же кряхтел рядом. Да к тому же ни зги не видно было.
   Сделав усилие, Шахпеленг стал ощупывать стены. Нащупал три стены, а вместо четвертой вдруг обнаружил низкий, в полчеловеческого роста, свод, уходящий куда-то в сторону. Он обернулся к Эриху.
  -Эрих, здесь есть вход!
  -Куда вход? В преисподнюю? - простонал Эрих.
  -Не знаю, но он куда-то ведет. Пойдем?
  -Подожди...
   И он надолго замолчал.
  -Эрих, Эрих, - с тревогой затряс его Шахпеленг.
  -А-а? Подожди, у меня голова... Надо герр Маусу сказать.
   Шахпеленг в темноте ощупал его кровоточащую голову, и ладонь у него оказалась липкой от крови.
  -Эрих! У тебя вся голова в крови!
  -Н-ничего. Пройдет, наверно...
   В кромешной тьме Шахпеленг все же сумел порвать полы нижней рубахи и на ощупь перевязать голову Эриха. Глаза их к тому времени достаточно освоились, и они теперь видели над собой серый кусочек неба, даже Фридриха Августовича различили на серо-синем фоне проема. Но тот уже прекратил попытки докричаться до них, он отошел куда-то и надолго пропал. Потом снова появился в проеме с факелом в руке. Но когда старик попытался на веревке спустить вниз горящий факел, то в первый раз он погас, а во второй - пламенем охватило веревку, и пришлось скорее гасить. Ну, пепел им пригодился - присыпать рану Эриха.
  -Да вы хоть живы там? - крикнул старик, отчаявшись осветить глубину колодца.
  -Живы! - выкрикнул Шахпеленг и закрыл глаза от боли.
  -Майн гот! Ловите веревку!
   Но у них не было сил подниматься с веревкой. Тогда Фридрих Августович спустил им хлеб и кувшин с водой. Они жадно напились, но к хлебу не притронулись: все равно не было сил жевать.
   Полил дождь. Фридрих Августович чем-то закрыл отверстие колодца. Стало совсем жутко в кромешной тьме.
  -Эрих, может, здесь выход наружу? Давай проверим.
  -В темноте пойдем наугад и угодим куда не надо! К диву вашему.
  -Может, и угодим. Но не будем пугаться его, - храбрился Шахпеленг.
  -Благоразумнее отсидеться здесь, пока силы не восстановим... А впрочем, пойдем. Вдруг там на самом деле выход.
   Шахпеленг крикнул Фридриху Августовичу, что здесь есть подземный ход, они идут отыскивать выход. Старик бросил им палку, на которую была намотана тряпка, чтобы сами зажгли.
   У Эриха был кремень. Шахпеленг высек огонь, зажег факел. И друзья по несчастью в полусогнутом состоянии вошли в черноту прохода, который внезапно раздался, превратившись в большое просторное помещение, заставленное у стен огромными глиняными горшками чуть ли не в человеческий рост.
  -Ба! - воскликнул Шахпеленг, забыв о боли в голове. - Неужели здесь сокровища Искендера?! Но ведь лагерь его был не здесь, около Барды...
  -Дышать нечем, - бормотал Эрих, задыхаясь в спертом воздухе. - Сам смотри.
   Взяв в дрожащую от слабости руку факел, Эрих прислонился к стене. Шахпеленг пяткой пробил один из глиняных кувшинов. И... в ужасе отшатнулся назад: весь кувшин распался на черепки, а к ногам мальчика выкатился человеческий череп. Каменный пол усеяли человеческие кости, медные, каменные и ракушечьи бусы. Шахпеленг попятился назад.
  -Древнее захоронение, - прошептал Эрих. - Сколько же столетий пролетело?
  -Вот так клад, - выговорил Шахпеленг. - Правду говорят: все идут - птиц несут, Шахкулы пошел - сову нашел.
  -Не горюй, друг мой, зато для науки это находка!
   И Эрих попросил собрать и черепки от погребального кувшина и человеческие останки и поднять их наверх, к начальнику экспедиции, для исследования.
  -Нельзя трогать мертвых, - возразил Шахпеленг, - их дух будет встревожен. Аллах покарает нас за них.
  -Бог для науки все позволит! - твердил Эрих. - Ведь ты сам говорил, что написано про ученых в Коране: их исследования дороже молитв, их место - в раю.
  -Но там не сказано, что Аллах позволяет глумиться над мертвыми.
  -Хорошо, я сам соберу их. Возьми факел.
  -Прошу тебя, Эрих, не трогай кости, пойдем... Неужели тебе не страшно?
  -Я потомок древних викингов! Я ничего не боюсь! А вот ты - боишься.
  -Чего мне бояться за себя? Меня с тобой в одну могилу не положат. Я за тебя опасаюсь: Аллах тебя покарает.
  -Будь что будет. Освети лучше, а то на змей напорюсь.
  -Здесь не Арабшахвердинская пустошь. На такой высоте змей не бывает.
   Эрих снял куртку и, постанывая от боли, опустился на корточки. Собрав все содержимое погребального кувшина в куртку, он с трудом разогнулся. Шахпеленг увидел, что Эрих зашатался, и подхватил его, но тому стало еще хуже от копоти факела. Едва Шахпеленг дотащил друга до колодезного дна, как тот, потеряв сознание, выскользнул из рук Шахпеленга и рухнул на землю. Шахпеленг окликнул старого ученого. Но там, наверху, ему никто не отозвался, только стены колодца отозвались ему гулом, так что мороз по коже прошел. "Вот Аллах и покарал нас", - подумал Шахпеленг. В отчаянии он прижался к Эриху, сжал руками голову, чтобы успокоиться и обдумать положение. "Наверно, старик пошел за помощью для нас. Не покинет же он нас в беде, - решил Шахпеленг, успокаиваясь. - Надо терпеливо ждать. И в Коране сказано, что Аллах любит терпеливых." Рядом коптил прислоненный к стене факел. У ног же валялся узел с человеческими останками. Судя по бусам, это была женщина. Почему-то она представлялась ему молодой. Возможно, из-за бус. А вдруг это останки именно его, Шахпеленга, прабабушки? Может, ее, молодую, кто-то убил в те далекие времена, а он, последняя ниточка ее рода, глумится над ее останками в угоду своим иноземным друзьям... Нет, даже во имя науки он не станет предавать ее.
   Отвязав узел от веревки, Шахпеленг ползком отнес обратно прах древней жительницы этой крепости, аккуратно сложил все на месте, прикрыл своей черкеской. И опрометью бросился назад, к Эриху. Снова прислонившись к другу, едва унял гулкий стук сердца. Почувствовав озноб, он стал вслух читать молитву всем усопшим, потом прочел особо для этой незнакомой прародительницы, чей прах он имел оплошность потревожить.
   Так и переночевал в колодце, прижавшись к лежащему без памяти Эриху. Даже не заметил, как заснул.
  
   " "
  
   "
  
   Шахпеленг проснулся, услышав стон Эриха.
  -Что, Эрих?
  -Здесь сквозняк. Мне бок продуло.
   Это у него, наверно, галлюцинации. Какой сквозняк на такой глубине? Но все же Шахпеленг пересел на другую сторону от Эриха.
  -Теперь не дует? - спросил он.
  -Теперь тебя продует, Шах.
   Бедняга Эрих, даже в бреду не забывает о друзьях.
   Шахпеленг закрыл глаза, предпочитая живительный сон бодрствованию во тьме. Но скоро почувствовал озноб от легкого дуновения. Напрягся, стараясь угадать, с какой стороны на него веет прохладой. Но если дует, значит есть щель! Он стал ощупью искать это место. Нащупал! Из трещины в стене дуло!
   Шахпеленг просунул в щель свой кинжал. Кончик кинжала неожиданно легко скользнул в глубину. Повозившись с полчаса, он вынул из стенной кладки два приличного веса камня, за которыми обнаружился уходящий в глубину проход. Помог Эриху переползти туда.
   Сначала продвигались, обливаясь потом, на карачках, потом - по мере расширения прохода, почти превратившегося в коридор, - поднялись на ноги. Шли ощупью, держась за стены. Чтобы не удариться головой о низкий свод, Шахпеленг торчмя держал в руке палку из-под факела. Свод стал суживаться и опускаться вниз. Коридор снижался все круче. Где-то далеко внизу замерцал свет. Его увидели оба сразу, но сдержали эмоции. Только Эрих, задыхаясь от одышки, крепко сжал локоть Шахпеленга, предостерегая от опасного движения. Они нерешительно затоптались на месте, прислушиваясь к неясным звукам и всматриваясь в свет. Шахпеленг все же сделал шаг вперед, и вдруг сорвался и кубарем покатился вниз, увлекая за собой и несчастного Эриха.
   Это скольжение-кувыркание продолжалось до тех пор, пока коридор вдруг не раздался перед ними. Друзья шлепнулись на пол просторного помещения и какое-то мгновение лежали, распластавшись как лягушки, перед двумя застывшими от потрясения женскими фигурами. Вдруг эти фигурки разинули рты и, издав дикий визг, бросились от них в сторону.
  -Ай аман, джинны, джинны! - донеслось издали.
   Пришедшие в себя искатели приключений огляделись. Они находились в просторной пещере, образующей здесь овальной формы помещение, в глубине которой журчал ручеек. Посреди помещения горел костер, над которым висел на треноге старый сарнидж. В посуде этой, видавшей виды, варились птичьи яйца.
   В углублении были аккуратно уложены снопы соломы, покрытые какой-то ветошью. Наверно, это место служило постелью тем двум несчастным существам.
   Путешественники ринулись к ручью. Утолив жажду, поглядели друг на друга.
  -Ну и вид у тебя, Эрих, - сказал Шахпеленг. - Не удивительно, что женщины бросились от тебя наутек.
  -Как будто ты лучше выглядишь...
   Эрих зашелся в кашле. Прошло минуты две, пока приступ кашля отпустил его.
  -Как думаешь, Шах, эти пери не будут в обиде, если мы угостимся их обедом?
  -Они сами не богаче нас.
  -Да. Жаль. Будь они здесь, мы воспользовались бы их гостеприимством.
   Вся спина Эриха была в запекшейся крови, вытекшей из ран на голове. А все темя несчастного затянуло черно-бурой коркой: это Шахпеленг пеплом от факела ему раны присыпал. У самого Шахпеленга голова была в относительно лучшем виде. Горький опыт научил его опасаться за голову, и он помнил об этом даже во время полета в шурф колодца.
   Шахпеленг вымылся в ручье. С Эрихом пришлось долго возиться. Он снял с себя шмотки, влез в воду по шею. Пока он там очищался в подземных струях, Шахпеленг стирал его одежду.
   Вдруг раздался возглас:
  -Шахпеленг!
   У подростка волосы на голове дыбом встали. Здесь, в глубине земли, кто-то зовет его по имени! Не воскресшая ли прародительница его? Эрих, занятый тем, что плескал на голову воду, не слышал ничего. Шахпеленг поднялся на дрожащие ноги, заставил себя оглянуться. Пещера была пуста. Наверно, у него тоже, как у Эриха, галлюцинации.
   Он помотал головой, как бы отделываясь от кошмара, снова присел над ручьем.
  -Эрих, ты ничего не слышал?
  -Чего тебе, Шах?
  -Меня окликнули. Кому бы это быть?
  -Вашим подземным джиннам. Дивам, - уточнил тот. - Кому ты нужен здесь, в преисподней?!
   Пристыженный Шахпеленг принялся снова за стирку. Но вдруг явственно послышался возглас:
  -Шахпеленг!
   Теперь и Эрих услышал возглас. Наспех перекрестился и вылез из воды, бормоча:
  -О майн Гот! Нечистая сила!
  -Шахпеленг, это ты?
   Возглас был знаком и доносился с той стороны, куда исчезли обитательницы этого подземного гнезда.
  -Не отвечай ей! - прошептал Эрих. - Мы безоружны, и нас уволокут в ад!
  -Шахпеленг, мы не можем выйти к вам. Пусть твой друг оденется, - донеслось издали.
   Шахпеленг, с трудом приходя в себя, онемевшими от страха губами произнес:
  -А... ты... к-кто?
  -Я Чимназ. А это - Мзия.
  -Какая Чимназ? - обретя дар речи, переспросил Шахпеленг. - Это которая из Шемахи?
  -Да-а.
  -Ты же в плену была!
  -Я убежала. Вот с этой девушкой, Мзией.
  -А Исмаил? Тебе ничего не известно о нем?
  -Он два раза помог мне бежать, но его снова захватили...
   Шахпеленг поспешно натянул на Эриха свою верхнюю рубаху. Кое-как одел друга. Из промытой раны у того снова заструилась кровь.
  -У вас нет тряпок? - крикнул Шахпеленг в темноту. - У моего друга рана на голове. Надо перевязать.
   Девчата, наконец, вышли вперед, и друзья смогли их разглядеть. Одеты они были в ветхую одежду. Но в отсвете костра вырисовывались их худые, но прекрасные юные лица.
  -Шах, мы ангелов приняли за дьяволов, - восторженно прошептал Эрих на немецком. - Если я умру, обещай мне написать на надгробии: "Здесь лежит викинг, сраженный женской красотой."
  -Не умирай. Одна из них христианка - у тебя, значит, есть шанс быть счастливым, - успокоил Эриха его друг.
   Потом они сидели вокруг костра и обедали - именно обедали, потому что за пределами пещеры был день. Чимназ рассказала о своих злоключениях, начиная с того момента, когда она попала к бандитам в плен. Ее побег не увенчался успехом. Вторая попытка тоже провалилась. Из-за нее попался и Исмаил, с которым вместе бежали. Исмаила увезли в Ахалцих. А девушкам помогла бежать юная турчанка. Они бежали вдвоем через всю Грузию и нигде не находили пристанища: там тоже, как и в Азербайджане, мятежи, грабежи, междоусобица. Наконец, девушки нашли единственное безопасное убежище для себя здесь, в пещере, где они поселились уже с полгода. Приноровились стрелять из лука дичь. Кормятся еще грибами, птичьими яйцами, ягодами. От людей прячутся, потому охота редко удается.
  -Как же вы не умерли от голода? Ведь хлеба нет.
   А они-то, дураки, запросто слопали птичьи яйца.
  -Отваривали всякие коренья...
   Парни заторопились.
  -Вы будьте здесь, мы потом вернемся, - предупредил Шахпеленг.
  -А куда мы денемся? - грустно усмехнулась Чимназ.
   И правда, этим сиротам больше некуда идти. Придется отправить их к бабушке в Карабах. Но пока надо найти Фридриха Августовича.
   Когда вышли на воздух, у Эриха закружилась голова, и он зашатался. Пришлось вернуть его назад, в пещеру. Шахпеленг вкруговую обошел пещеру. День клонился к вечеру, когда он оказался у тропы, ведущей на вершину горы. Подниматься ему не пришлось. Он встретил Фридриха Августовича, который приближался к горе в сопровождении двоих крестьян. Как оказалось, старик привел подмогу. Ученый был донельзя обрадован, узнав, что его "дорогие мальчики" живы.
   Шахпеленг наспех поведал старому ученому о девушках, заявил, что должен продать свою лошадь, чтобы приодеть и отправить девчат к бабушке Салтанет.
  -А где твоя черкеска? - спросил герр Маус.
  -Я укутал ею кости одной мертвой женщины, - пробормотал Шахпеленг.
  -Не доведут тебя до добра ни женщины, ни мотовство, - проворчал Фридрих Августович.
  -Ничего, - улыбнулся Шахпеленг. - Мне даром досталось, и я даром отдаю.
  -Один сохраненный пфеннинг равен двум. Надо уметь беречь добро, экономить. Экономия труднее заработка.
   Еще несколько минут читал нотацию, пока самому не надоело и не рассмеялся.
   Посоветовавшись, съездили в ближайшее село, выгодно продали чистокровку тамошнему лавочнику. Нашли аробщика, согласившегося за немалую сумму отвезти в Карабах двух девушек. Договорились, что приведут их ранним утром.
   Когда Фридрих Августович и Шахпеленг вошли в пещеру, они увидели эффектное зрелище. Эрих лежал на коленях Мзии, а Чимназ прикладывала к его голове какие-то тряпочки-примочки.
  -О мой мальчик! - воскликнул Фридрих Августович.
   Эриха этот возглас сразу привел в чувство.
  -Герр Маус, - изнеженным томным голосом произнес он, - я рад вас видеть... Я немного слаб. Голова кружится.
  -У кого не закружится голова от прикосновений прекрасных гурий! - сразу разгадал трюк своего подчиненного старый ученый.
   Пришлось Эриху под насмешливыми взглядами товарищей подняться и сесть.
   Шахпеленг вынул из котомки чуреки и кутабы. Решили перекусить кутабами и зеленым луком и только потом уже готовить настоящий ужин из жареного турача, подстреленного Шахпеленгом. Все были голодны и набросились на еду. Между делом Шахпеленг успел рассказать о нанятой повозке и о своем решении отправить девчат в Карабах, к бабушке Салтанет.
  -И этот аробщик провезет нас через степи, горы и реки в Карабах? - спросила Чимназ. - И отобьет нас у всех разбойников?
   Шахпеленг растерялся. Чимназ права. Слишком рискованно отправлять в далекий путь таких красавиц, да притом почти одних.
  -А вы не могли бы взять нас с собой? - робко спросила Мзия.
  -Шах, они могли бы переодеться в мужскую одежду! - обрадовался Эрих. - Вместе веселее было бы путешествовать.
   Еще чего не хватало! У Шахпеленга эти девчата в мужском одеянии уже в печенках сидят.
  -Грузия кишит бандами! Один Гаджи Давуд чего стоит! А теперь еще и войска Ахмеда Третьего наступают. Туда девочек везти нельзя, - твердо сказал он.
  -А что же делать?
  -Посоветуемся с Фридрихом Августовичем.
   Но ученому было не до них. Он в это время поймал острокрылую летучую мышь и всецело занялся ею. Пока девчата потрошили турача, господин Маус потрошил летучую мышь, уверяя, что это не известный ученому миру вид.
   Потом, когда за ужином Фридрих Августович вник в суть дела, он поддержал Шахпеленга. Он тоже не хотел подвергать девчат опасности.
   Посоветовавшись, решили поговорить с аробщиком и оставить девчат у него под видом родственниц.
  -За хорошую плату, я думаю, он согласится взять девочек в нахлебники, - сказал герр Маус.
  -А когда вы вернетесь? - спросила Чимназ.
  -Это зависит от того, как скоро закончатся наши дела в Рионской низменности, в Колхиде, - ответил старик.
  -И еще от того, как скоро мы найдем Исмаила.
  -Вы будете искать Исмаила?! - с подозрительной живостью воскликнула Чимназ, заливаясь краской. - Тогда вам надо заехать в Кутаиси. Там друг Исмаила живет, по имени Зураб. Они вместе бежали. Но потом Исмаил пошел искать меня, и его схватили.
   На другой день девушек оставили у довольного платой возницы и тронулись в путь, спеша на запад, в Грузию.
   Шахпеленг и Эрих сидели на одной лошади, причем Шахпеленг сидел позади старшего друга. Эрих все оглядывался, видно, думал об оставленных девчатах.
  -Шею свернешь, - предупредил его Шахпеленг.
  -У тебя скоро гарем будет, Шах. Как в арабских сказках. Завидую тебе, - вздохнул Эрих.
  -Они мои сестры! - вспыхнул Шахпеленг. - И если ты до сих пор не понял этого...
  -Сдаюсь, сдаюсь! Не кипи! Я просто неудачно пошутил. Кстати, Шах, что за имя Мзия? От имени Марзия?
  -Нет. Мзия - грузинское имя. Обозначает "солнце". У нас тоже есть имя Гюнеш.
  -Мзия, - прошептал в упоении Эрих. - Солнышко. Солнцеликая. У нее лицо излучает свет, как солнце. И у Чимназ тоже. Ты заметил?
  -Нет.
  -Ты просто слепой. А что значит Чимназ?
  -"Очень нежная". Чим-наз.
  -Чим-наз. У нее брови, как крылья чайки. Заметил?..
  -Хватит с тебя Мзии. Забудь о Чимназ.
  -А у Мзии - родинка, такая малюсенькая, на верхней губе. Ты обратил внимание?
  -Я на девчат не пялился и на коленях у них не отдыхал.
  -Завидуешь? А вот я тебе не позавидую, когда Валида...
  -Эрих, еще одно слово, и я спихну тебя с седла на землю!
  -Да я хотел сказать, что Валида...
  -Заткнись! Тебе моча в голову ударила? Не будь у тебя голова и спина в кровоподтеках, я бы вышвырнул тебя с седла!
  -Шуток не понимает этот дурак!
   Молча проехали с полчаса. Эрих не выдержал первым.
  -В этом проклятом краю даже словом перекинуться не с кем. Ни один сукин сын с тобой не говорит. Может, меня самого за сукиного сына принимают, а?.. Не хихикай мне на спину, наглец. Там у меня ссадины и раны.
   Шахпеленг не выдержал и звонко расхохотался.
  
   " "
  
   "
  
   На вершине изумрудно-зеленого холма, среди маков и ромашек, под лазурным небом сидел одинокий ашыг и играл на кеманче мугам "Шур", прекрасный, как и пейзаж, на фоне которого звучала эта музыка.
  -Что он играет? - взволновался Эрих, сразу перестав орать песню.
  -Это - мугам "Шур", он называется у нас "мать мугамов".
   Эрих спешился и поспешил на вершину холма, на звуки кеманчи. Одолев подъем, опустился на ковер горных цветов рядом с ашыгом, который, не обращая внимания на своего слушателя, продолжал свое дело, закрыв глаза и весь отдавшись этой дивной музыке. Шахпеленг подошел и тоже уселся рядом. Музыка сменилась.
  -А это что такое? До чего же трогательная музыка! - прошептал Эрих.
  -Это "Баяты Шираз"... А еще у нас есть "Раст", "Сегях", "Чахаргях"...
   Эрих нервно мотнул головой: мол, не мешай слушать.
   Закончив на одной ноте, ашыг открыл глаза и, заметив благодарных слушателей, заиграл новую мелодию, запел чистым тенором:
   -Любовной страстью больше я, чем некогда Меджнун, богат,
   Меджнун - лишь имя; я люблю вернее, чем Меджнун, стократ.
  -Я знаю, это из Низами! - воскликнул Эрих.
  -Нет, это стихи Физули.
   Певец, подтверждая его слова, допел:
   -Не слушай мудрых, Физули, не отрекайся от любви, -
   Разумные советы их не много разума таят!
   Доиграв, ашыг открыл глаза, сложил кеманчу в чехол и стал спускаться с холма, одарив слушателей благодарным взглядом. Друзья поспешно последовали за музыкантом. Но они напрасно боялись упустить ашыга. Фридрих Августович упредил их, подойдя к незнакомцу и протянув ему руку для приветствия. Разговорились. Ашыг поведал им, что возвращается со свадьбы, сыгранной в одном из казахских сел. Эрих ел глазами кеманчу. Взял и осмотрел инструмент со всех сторон. Попытался сыграть на нем какую-то музыку, и даже смог пиликнуть что-то связное.
  -Ни дать ни взять наша скрипка, - определил он.
  -Далеко вашей скрипке до нашей кеманчи, - задел его за живое Шахпеленг.
  -Ты хоть видел скрипку?! - вспылил Эрих.
  -Я слушал игру цыгана на скрипке в таборе под Элистой!
  -Много ты шнырял по земле, - разозлился Эрих. - Зашел бы и к нам, в Германию.
  -Что он хочет? - спросил ашыг.
  -Он говорит, что наша кеманча похожа на их скрипку.
  -Вполне может быть. У музыкантов много общего, где бы они ни жили... А чем же занимаются здесь эти франки?
  -Это не франки, а немцы. Они исследуют древние места, интересуются диковинками.
  -Поведи их на кладбище Гаджилар. Там древние надгробные камни, похожие на зверей.
   Тепло распрощались. Эрих со вздохом расстался с чужим инструментом.
  -У нас ашыг инструмент свой дарит только в том случае, если его победит еще более искусный ашыг, - сказал Шахпеленг, когда отошли далеко.
  -Я и не думал выпрашивать. Лучше разузнай дорогу на кладбище Гаджилар.
  -Опять будешь рыться в могилах?! Забыл, как Бог наказал тебя в колодце? Ты два дня тогда без памяти лежал.
  -Не будь занудой, Шах! Мы только осмотрим эти надгробья.
  -Вы уже видели такие камни: во дворе пир Гусейна.
   Но и Фридриху Августовичу приспичило осмотреть это кладбище, так что пришлось подчиниться. Путники поспешили в указанном направлении. Эрих чуть не полдня задержал товарищей на кладбище, перерисовывая эти никому не нужные, по мнению местных чобанов, каменные памятники, изображающие оседланных коней или круторогих баранов. Двое местных чобанов, подошедших поглазеть на чужаков, с насмешливой улыбкой наблюдали за чужестранцами, увлеченно рассматривавшими вытесанные на камнях предметы, узоры и письмена.
  -Ада, чего эти люди разглядывают там?! - говорил один чобан другому. - Камней не видели, что ли?
  -Хотят стать умными, как шейх Низами, - хихикал другой.
  -Ада, для этого надо в Гяндже родиться! В гянджинском медресе поучиться! Но эти дураки просто забавляются: вместо книг камни читают.
  -Ха-ха-ха! Да что они там вычтут? Дастан о Кер-оглы?
   "Извечная глупая черта наших людей - высмеивать все, что им не понятно, все, что отличается от их жизни!" - подумал Шахпеленг, чувствуя, как заливается краской стыда.
  -Если вы такие умные, - сказал он, - то чем оскорблять гостей, скажите лучше, что означают эти узоры и что написано на тех камнях. Знаете?
  -А к чему мне знать это? - нагло осклабился один. - Я чобан, а не молла.
  -Старики говорят: это могилы всадников. А гоч - самый храбрый игид, - смущенно молвил второй. - Коли вы диковинки ищете, так пошли бы в Джейран-чель. Там лежат кости огромного человека.
  -Чего не придумают! - усмехнулся недоверчиво Эрих.
  -Почему придумали? - обиделся чобан. - В Джейран-челе до сих пор его кости белеют. Я своими глазами видел!
   Фридрих Августович заинтересовался этими костями, решив, что это скорее всего кости какого-нибудь крупного зверя. Его предположение подтвердилось: это оказались слоновьи кости. А подошедший к ним местный зевака заявил, что это кости их сельского великана.
  -Если это кости человека, то почему же они не погребены? - спросил Шахпеленг.
  -Не знаю. Но только эти кости не похожи на слоновьи.
  -А ты видел когда-нибудь слона или его кости?
  -Я видел его зубы! Да, настоящие слоновьи зубы! Знаешь, какие большие?!
  -И где ты их видел?
  -Наши односельчане нашли года два назад. Их вымыло водами Кюр-чая. После спада воды лодочник Рзагулы нашел их под кручей берега, на самом дне. Он вытащил эти зубы, а потом один зуб отвез в город, продать хотел мастерам. Там предложили так мало денег, что мужик плюнул, сбросил зуб слона прямо на улицу и пошел себе. А когда одумался и вернулся, было поздно: этот зуб оказался очень даже нужен беззубому мастеру. Жулик увернулся от ответа - все свалил на городских воров.
  -И так и исчез этот "зуб"? - спросил Фридрих Августович.
  -Конечно! Известно, какие жулики эти гянджинские мастера! Про них говорят: шайтану чусты сошьют с дырой в подошвах.
  -Но ты говорил "зубы", значит, там был не один "зуб", а гораздо больше?
  -Ада, какой ты непонятливый? Один зуб Рзагулы себе оставил, чтоб потом подороже продать да-а!
  -Можешь показать нам его дом?
  -Почему не могу? Не верите, пойдемте. Слава Богу, я - жив, Рзагулы - жив.
   И повел их к лодочнику.
  -Слоновий зуб? - переспросил лодочник, приходя в ярость. - Нет у меня никакого "зуба"! Я и своих-то не имею, не то что слоновьи.
  -Почему сердишься, Рзагулы, слово спросили да-а! - сказал приведший их ротозей. - Не продаешь - не продавай, но хоть покажи им, чтоб не приняли меня за брехуна!
  -А с тобой я потом поговорю!.. Нету у меня никакого зуба!
  -Ада, вот попали в дело! Пойдемте да-а, чего уперлись вы тоже? Пойдемте, я вам вместо зуба слона покажу павлинье перо!
   Но Фридрих Августович и Шахпеленг продолжали упрашивать лодочника. Сколько ни умоляли, тот обиженно сопел. Так и ушли бы ни с чем, если б им не встретился местный бек, который вернул их обратно. Снова пришли к лодочнику. Увидев своего бека, тот стал низко кланяться. Признался, что "зуб" он использовал при постройке курятника. Вот он на крыше, под этими камышами. Но, да будет здоров бек, сами знаете, как трудно живется на свете, так что задаром отдавать и брату родному не станешь.
  -Мы заплатим, заплатим, - поспешно успокоил Фридрих Августович.
   Лодочник разобрал крышу курятника, вытащил "зуб", и Фридрих Августович схватился за голову.
  -Какой же это "зуб" слона?! - возопил он. - Это же бивень мамонта... Выходит, тысячелетия назад у вас обитали мамонты?! Но этого не может быть!
   Лодочник, увидев волнение старика, заломил очень высокую, по его понятиям, цену:
  -Семьдесят пять пара и ни копейкой меньше!
  -Сколько это будет русскими рублями? - спросил ученый.
  -Около ста двадцати пяти копеек, - объяснил Шахпеленг.
  -Согласен.
  -Ада, если б знал, повысил бы цену, - зажадничал лодочник.
  -Что, ты передумал? - испугался герр Маус.
  -Нет, нет, - замахал рукой лодочник. - Слово киши: семьдесят пять пара.
   Фридрих Августович эту смехотворную цену уплатил.
   Вышли к слиянию вод Куры и ее притока, реки Тевадей.
  -По-нашему это Тевадей, а по-грузински река Храм, - сказал Шахпеленг, когда они вышли из лесу. - Место слияния у нас везде называют Суговушан. Видите между двумя реками треугольник? Там крепость "Гыз галасы", то есть "Девичья башня".
   Фридрих Августович, конечно, полез прямо в воду: он такую возможность - покопаться в глине - не упустит.
  -Смотрите, стены выложены белым камнем, - говорил он, берясь за кирку.
   Эрих же не спешил за своим руководителем.
  -Какая красота кругом! - восхищенно сказал он, усаживаясь на берегу.
  -Карабах красивей! Слушай, Эрих, оставайтесь у нас навсегда, а?
  -Эх ты, Симплициус Симплициссимус!
  -А ты мутруки!
  -Ты кого оскорбляешь?! Я - потомок викингов и спуску никому не дам.
  -А я - потомок огузов, у нас предводители предков были серыми волками! Мы кого хочешь без зубов оставим.
  -Ты - гёпчу, как и весь твой народ!
   Шахпеленгу хотелось выкрикнуть: "Сколько месяцев ты ешь хлеб этого народа?!" Но он сдержался.
  -Ты сам брехун.
   Посмотрел на друга недовольно и молча полез в воду.
   Вырыли за день множество глиняной посуды. Части стены не было. Это жители окрестных деревень разобрали башенную стену себе на строительство домов.
   Над Храм-рекой недавно был выстроен новый каменный мост, через который путешественники прошли для продолжения своих исследований.
  
   " "
  
   "
  
  -Вот здесь уже начинаются грузинские села. Мы как раз на Пасху к ним нагрянем, - сообщил Шахпеленг. - Мне-то что, я мусульманин, ко мне не привяжутся, а вам туго придется.
  -Почему это?
  -У грузин все пьют и всех угощают.
  -Ну, это скорее приятно, чем страшно, - рассмеялся Эрих. - Я, в таком случае, много фольклорного материала соберу. Упрошу кого-нибудь на прогулку по берегу Куры... Кстати, как эта река по-грузински называется?
  -Мтквари.
  -Тебе цены нет! - восхитился Эрих.
  -Нет, я плохо говорю по-грузински, - признался Шахпеленг. - У Куры и в Грузии много притоков.
   В Грузии Шахпеленга вывел на чистую воду случай. Попался им навстречу крестьянин, впервые оседлавший осленка. Осленок терпеливо нес тяжелую поклажу. Но, когда крестьянин вздумал взобраться на бедное животное, осленок взбесился и, сбросив хозяина, ускакал прочь.
  -Бичо, лови моего мутруки! - закричал крестьянин Шахпеленгу.
  -Мутруки?! Стой! Мутруки, говоришь? - кинулся догонять грузина Эрих, услышав слово, не дававшее ему покоя.
   Догнал и, вызнав что надо, вернулся к своим.
  -Значит, ты меня осленком обозвал, притом дважды?! - возмущенно бросил он поймавшему животное Шахпеленгу. - Не ожидал от тебя! За что обзывал?!
  -А ты меня за что обзывал?! - задыхаясь от бега, отпарировал Шахпеленг.
  -Я? Тебя? О майн Гот! Что я сказал тебе?!
  -Думаешь, не помню?! - вспыхнул Шахпеленг. - "Симплисус"! Я спросил еще, что это слово значит, а ты: "Это неважно"!
   Эрих от неожиданности сначала разинул рот. Он переглянулся с учителем, и они захохотали так, что Эрих, схватившись за живот, "упал" на траву у обочины дороги и катался по сырой земле минуты три. Успокоившись, они объяснили Шахпеленгу, что "Симплициус Симплициссимус" означает "Простой из Простейших", что это название сатирического романа их писателя, имевшего такое же длинное имя, как и его роман: Гриммельсгаузен. В этой книге рассказывается про мальчика, который не знал своего имени и потому получил такое прозвище.
  -Он, как и ты, путешествовал и без конца попадал в разные переделки. Вот я и решил, что он и ты очень похожи.
  -А я откуда знал? - смущенно оправдывался Шахпеленг. - Надо было сказать мне все это тогда. Ты сказал: "Неважно", а я решил, что ты обругал.
   Эрих признал, что и он виноват.
  -Эрих, лучше по-настоящему учи меня немецкому языку, - попросил Шахпеленг.
  -Придется, Шах, никуда от тебя не денешься, - сдался тот.
   Через несколько дней по Сейдабатской дороге подошли к окраине города Тифлиса. Через Гянджинские ворота прошли к площади Турк-мейданы, где собирались разместиться в караван-сарае. Но один грузин, попавший им навстречу у самой площади, упросил их остановиться у его соседки, старой вдовы Дарижан. Эта старуха, несмотря даже на праздник, запросила так дорого, что только решительный вид повернувших назад путешественников заставил ее смягчиться. Через час путники уже с удовольствием храпели, а старуха с внуком сама занялась их вьючными животными.
   Тифлис удивил гостей множеством цветущих фруктовых садов, обильными базарами, небывалой дороговизной, разноязычным пестрым населением. Кроме самих грузин, здесь на каждом шагу можно было услышать речь представителей других народов: турков, персов, греков, осетин и других народов. Звон церквей здесь перемежался с пением муэдзинов с минаретов мечетей.
   Глядя на Куру, пересекающую город, Эрих проникновенно сказал:
  -Совсем как наш Вюрцбург и река Майн.
  -Я там бывал. Ничего похожего, - возразил герр Маус.
   Эрих бросил на старика недовольный взгляд, но промолчал.
   С сожалением узнали, что правитель страны Вахтанг VI отбыл в Иреван. Ученые собирались попасть к нему на прием. Особенно раззадорил их для этого сам Шахпеленг.
  -Вахтанг Шестой поэт, как наш шах Исмаил Хатаи.
  -Но имя вашего шаха Тахмасиб, а не Исмаил Хатаи, - возразил Эрих.
  -Да я не про него. Шах Исмаил жил давно, больше двухсот лет назад. Тогда Азербайджан был свободной страной...
  -Далеко вашему шаху до нашего многомудрого Вахтанга, - осадила мальчика ворчунья Дарижан. - Вон как он расколошматил этого кабана Давудку!
  -И Кутаиси освободил? - спросил Шахпеленг. - Там уже нет разбойников?
  -Отбились с помощью абхазцев. Зачем тебе?
  -Там один человек живет, камнетес Зураб.
   И Шахпеленг обстоятельно объяснил, по какой причине он искал Зураба.
  -Только он может помочь напасть на след Исмаила. Они вместе были в плену, бежали из неволи. Исмаила поймали. Его вернули хозяину.
  -Вашего Исмаила надо искать в Ахалцихе... - начала старуха и разрыдалась.
   Оказалось, люди Гаджи Давуда напали на село, в котором жила дочь Дарижан. Зятя убили, а дочь Русико и внучка Нино попали в плен. Вероятно, их постигла судьба Исмаила.
  -Не плачь, тетя Дарижан.
  -Бог видит, ради праздника, во имя Иисуса Христа удерживаю слезы. А сколько погублено молодых жизней от рук давудкиных разбойников, счету нет! Как праздник закончится, так пошлем в Ахалцих людей. Может, найдем там захваченных в плен и выкупим.
  -Совсем не знал, что у вас такая беда, - извинился Шахпеленг.
  -Мы, грузины, такой народ: умеем и смеяться и плакать, никогда не отчаиваемся. И я надеюсь, что Бог, творящий чудеса, спасет и моих детей!
   Путешественники уже заметили, что грузины большие самохвалы. По их похвальбе выходило, что на всем свете только одна прекрасная страна, Грузия, и та досталась счастливым от этого грузинам. Во всем мире только один мудрый царь-поэт, да и тот правит грузинами. Шахпеленга забавляли эти хвастливые речи честолюбивых обывателей. "Они еще больше хвастуны, чем наши", - думал он, вспоминая, как азербайджанцы обычно хвастают или своими победами в драках, или своими скаковыми лошадьми, или умением слагать стихи.
   Шахпеленг рвался в Кутаиси. Фридрих Августович тоже спешил на Колхидскую низменность. Но загулял Эрих. Сладу с ним не было. Он задержал экспедицию на несколько дней.
   Эриха увлекли грузинские застолья, с их песнями и вином, которое лилось рекой. Даже чересчур наперченная грузинская кулинария приводила его в умиление. В трактирах и в гостях Эриха довели до того, что он уже и не пытался вынимать тетрадь для записей. Последние дни он был пьян без просыпу. Ни Шахпеленг не мог увести его от его дружков, ни сам Фридрих Августович.
  -Вы знаете, сколько песен они поют, сколько анекдотов рассказывают?! - кричал Эрих. - Это же кладезь мудрости! А что вино?! Сам Христос воду в вино превращал! А поэты и певцы?! Не вином ли они вдохновляются?! Чем же я хуже их?
  -Состязалась черепаха с зайцем! - ворчала старая Дарижан. - У нас к вину сызмальства привыкли. Куда вам до наших! Вы и сортов-то не отличите!
  -У вас прекрасные виноградники, - признавал Фридрих Августович. - И народ трудолюбивый. Да только веселится и пьет не в меру.
  -От веселости своей и родину скоро пропьют, - сетовала хозяйка. - Всю Грузию заполонили чужаки, а им хоть бы что! Чужие оседают у нас, а наших несчастных на восточных базарах продают. Нет глупее правителя, чем наш!
   Что-то было общее в этих двух старухах: азербайджанке Салтанет и грузинке Дарижан. Только и отличались языком и ростом. Дарижан была худощавая и высокая, не в пример полной и маленькой Салтанет.
  
   " "
  
   "
  
   Спящего Эриха товарищи по застолью ограбили, на тележке вывезли за Тапитагские ворота и оставили ночевать на вершине горы Санан, где Эрих и обнаружил себя, проснувшись на другое утро, на голой земле, в нижнем белье.
   Фридрих Августович и Шахпеленг с ног сбились в ту ночь, обыскивая все забегаловки города. Случайно узнали, куда завезли Эриха пьяные бродяги, от грека, который "своими глазами видел, как мертвого франка" повезли на холм у самых Тапитагских ворот.
   У Фридриха Августовича ноги подкосились, и он сел, прямо на землю, обливаясь слезами по "дорогому мальчику". Шахпеленг с внуком Дарижан бросились в указанном направлении. И каково же было изумление Шахпеленга, когда он увидел живого и здорового, хотя и полунагого, друга, сидящего на вершине горы и погруженного в раздумья. Шахпеленг быстро отослал внука Дарижан к своему руководителю с радостной вестью, а сам, возблагодарив Бога, поднялся на вершину, откуда открывался прекрасный вид на окрестность.
  -Прекрасный город и прекрасный народ. Но - жулики! Обобрали и обчистили, - бесстрастно произнес Эрих.
  -Не шел бы к ним, - урезонил Шахпеленг.
  -Я не шел, они сами пристали, чтоб сыграл в зары.
  -Что ж ко мне не пристают?
  -Какой из тебя прок! Прицепились они ко мне: сыграй да сыграй. Гляжу: так легко другие выигрывают, а почему бы и мне не попытать счастья?.. Ну и проигрался в пух. Потом, помню, из рога пили... Ей-богу, больше ничего не помню!
  -Мы всю ночь искали тебя. Надо в путь собираться.
  -Они записи мои украли вместе с одеждой.
  -Запишешь по памяти. И я расскажу что запомнил.
  -Много ты знаешь их песен! Не-ет, я пойду и найду этих негодяев!
   И понесся в город в том же полуголом виде. Хорошо, что хоть брюки с него не были сняты, а то позор один. Шахпеленг набросил ему на плечи свой архалук.
   В трактире, в который направился Эрих, кто-то звонким голосом читал в полной тишине стихи. На вошедших, даже не оглянувшись, цыкнули:
  -Т-с-с! Сам Давид Гурамишвили стихи читает великому Мамуке.
   Молодой чтец сделал паузу и стал снова читать.
   Эрих и Шахпеленг не нашли где присесть, стали у стены.
  -Переведи его стихи, - попросил Эрих Шахпеленга.
  -Слова трудные... Говорит: бедная Грузия, твой народ терпит муки.
  -Как я! - громко сказал Эрих по-тюркски. - Эй, поэт, спой песню, как у вас в Тифлисе людей проезжих обворовывают! Твои грузины оборали меня до нитки, а ты говоришь, что они бедные! Все с меня сняли, кроме брюк.
  -Тебе еще повезло, - захохотал молодой поэт. - Нечего жаловаться на судьбу. С другими и похлеще что случается. Меня самого в вербную субботу обчистили... Переведи ему, бичо.
   Пожилой, сидевший рядом с Давидом, ткнул пальцем в Шахпеленга:
  -Кто вы?
  -Я карабаглинец из Карабаха, батоно. Имя мое - Шахпеленг.
  -Ну, ваших шахов у нас и без тебя довольно, - запальчиво произнес молодой поэт. - Вот где они у нас сидят!
   И провел ребром ладони по горлу.
  -А у нас они еще выше сидят: вот где! - и Шахпеленг шлепнул ладонью по своему темени, рассмешив сидевших в трактире.
  -Да, вам труднее, чем нам, - признал старый поэт. - А твой друг кто такой?
  -Это ученый немец. Из Географического общества Российской империи.
  -Друзья, нам повезло! Нам для полноты счастья не хватало только немцев! - съязвил молодой поэт.
  -А вы кто? - простодушно спросил Шахпеленг у старого поэта, не обращая внимания на реплики молодого.
  -Я? Я - грузинский поэт... Беден и свободен. Ибо сумасшедший всегда свободен.
  -Великий Мамука Бараташвили! Понял, мутруки такой?! - крикнули ему.
  -Не обижайте гостя, - остановил зубоскалов старый поэт. - Садись, бичо, и друга пригласи сесть... Какими судьбами здесь оказались?
  -Мы с Эрихом проходили мимо и зашли на голос вашего поэта. Очень хорошо он читал.
  -Ну, не так уж хорошо, - светло улыбнулся довольный Давид.
  -Нам понравилось, - заговорил Эрих на тюрки. - Шахпеленг мне все уши прожужжал про ваших поэтов: Шоту Руставели и Вахтанга Шестого.
   Удачно затронул литературную тему Эрих. Потекла беседа, легкая, непринужденная, сначала о поэзии, потом о литературных образах, а вслед за этим речь коснулась охоты. Грузины бахвалились, что у них вокруг Тифлиса джейраний рай. Гости подтвердили, сказав, что они уже удачно поохотились. Слово за слово - начали восхвалять охотников и зверей, пропустили - и не по одной чаше - вина в честь метких охотников и их добычи. После недолгих славословий пригласили друг друга на совместную охоту и тут же тронулись в путь, раздобыв по дороге два допотопных ружья.
   Один из грузин по дороге свернул в сторону.
  -Ты куда, Шалва? - окликнули его весельчаки.
  -Я догоню вас позже! - крикнул он. - У меня строитель Зураб крышу перекрывает, надо присмотреть...
   Строитель Зураб! А вдруг это тот самый? Хотя невероятно - где Кутаиси и где Тифлис! Но что если?
   Шахпеленг стрелой полетел вслед Шалве.
   Догнал, порасспросил и понял, что напал на след.
   Кровельщик оказался на самом деле Зурабом-каменотесом из Кутаиси, приятелем Исмаила, о котором рассказывала Чимназ. Однако об Исмаиле у Зураба никаких сведений не было. Исмаил, по его словам, должен был послать ему весточку в Кутаиси или сюда, в Тифлис, в дом дяди Зураба. Узнав, в каком квартале крепости живет Зураб, Шахпеленг, все же немного успокоенный и обретший надежду, присоединился к Шалве, который спешил догнать своих приятелей.
   На площади Турк-мейданы толпился всякий люд.
  -Кажется, опять Илья Сирота баламутит народ, - сказал Шалва. - Давай-ка послушаем...
   В центре толпы какой-то носатый мужчина, размахивая руками, с жаром рассказывал о царстве братства и равенства.
  -Вступайте в ряды "молодых тигров"! Возьмитесь за руки с "серыми волками" турков! Объединяйтесь против власти азнауров, ханов, меликов и шахов! - призывал носатый. - Сметем с лица земли всех хозяев...
  -Овцу, не имеющую хозяина, и зимой стригут! - крикнул Шалва.
   На него с разных сторон цыкнули:
  -Уважаемый, дай послушать, что эти сукины дети говорят...
  -"Тигры" и "волки"! Это же явление...
  -Явление Христа народу? - ляпнул Шалва.
  -Да тебе язык надо вырвать!
   Слово за слово - полупьяный Шалва и его собеседники сцепились, уже забыв о надрывающемся от крика ораторе. Шахпеленг полез разнимать драчунов. В суматохе и ему накостыляли по шее. Начавшаяся в одном конце площади потасовка вызвала отклик в другом конце. Площадь пришла в движение. Тут еще царские стражники начали хватать крикунов. Гомон поднялся невероятный.
   Из людского месива Шахпеленгу с трудом удалось вырвать Шалву. Насилу оттащил его к стене какого-то дома. Верховые, ворвавшись в толпу, стали кнутами разгонять людей. Несколько всадников бросились преследовать Илью-оратора и его спутника. Пьяный Шалва натянул на голову один карман переметной сумы и постарался замереть, что ему с трудом удавалось. Бежавший вместе с Ильей азербайджанец показался Шахпеленгу знакомым.
  -Эй! - окликнул его он.
   В оглянувшемся на него человеке узнал возмутителя спокойствия гянджинцев. Не успел и рта открыть, как мятежник Босой Афлат сорвал с головы тюбетейку, нахлобучил на непокрытую голову Шахпеленга, а сам мгновенно исчез, как бы испарился.
  -Лови его, бичо! - заорали всадники, окружая Шахпеленга.
   Шахпеленг, мгновенно уяснив грозившую ему опасность, пустился было наутек, но успел отбежать только на несколько шагов. Оглянувшись, он увидел, что Шалву сграбастали, и бросился назад, пытаясь вызволить приятеля. И его не спас, и сам попался. Потом через весь город тащил засыпающего на ходу Шалву и получал тычки в спину от блюстителей порядка.
   И вот Шахпеленг снова в каземате, который мало уступает российскому или казвинскому. Шалва, мерно посапывая и посвистывая носом, спит рядом на соломе сном праведника. Ему-то что? Не ему искать Исмаила, не его ожидают Чимназ и Мзия, не ему поднимать на ноги всю карабахскую семейку Шахпеленга. Человек веселый, беззаботный, спит себе. Еще не известно, что их ожидает.
   Шалва проснулся не в духе: у него сосало под ложечкой, его мутило, а опохмелиться было нечем. Когда Шахпеленг объяснил ему, как они попали в переделку и оказались в этом подвале, Шалва вышел из себя.
  -От дурной головы ногам покою нет! Ты дурак. Чем бросаться ко мне, лучше бы побежал к моим друзьям за помощью.
  -Зато сам ты хорош: сорок лет дяде, а он лезет как петух драться. Я бы на твоем месте прикусил язык.
   Тут загремел засов и дверь с грохотом и скрежетом открылась. В проеме стояли трое стражников.
  -Берите старшего! - приказал один из них.
   Двое других, мало отличающихся от своего начальника, схватили Шалву и, подталкивая в спину, увели. Отколотили и вернули обратно. Повели Шахпеленга.
   Ввели в полутемную комнату. На лавке сидело несколько грузин.
  -Кто ты? - начал тот, кто сидел посередине, прямо под окном. - Из каких мест?
  -Я житель Карабаха.
  -Ты тоже из организации "Серых волков"?
  -Нет!
  -Врешь, негодяй! Ваши "волки" с нашими "тиграми" уже снюхались. Говори, с какой целью явился к нам? Отчего тебе в твоем черном Карабахе не сиделось? Тебя "серые волки" послали мутить наш народ? Поднимать против азнауров голытьбу?
  -Да чего с ним лясы точить? Датико, отделай его на жаркое! - вскричал сидевший справа мужчина.
  -Мы подпалим хвосты этим зверям!
   От стены отделился огромного роста громила с засученными волосатыми руками. От вида его кулачищ у Шахпеленга мороз пошел по коже, но он постарался не показывать своего страха.
  -Я пришел в Грузию искать своего друга. Он был в плену у Гаджи Давуда, - спокойно сказал он. - Он бежал из плена вместе с Зурабом-каменотесом из Кутаиси, но Исмаила поймали, а Зурабу удалось бежать.
   Имя Зураба заинтересовало одного из сидящих.
  -Это не тот Зураб, чьим крестным отцом является Ираклий? - спросил он.
   Шахпеленг пожал плечами. Допрашивающий переглянулся с товарищами.
  -Так значит Зураб из Кутаиси жив? - спросил он.
   В его вопросе что-то насторожило Шахпеленга.
  -Не знаю, - ответил он. - Мне удалось узнать, что год назад он бежал из неволи, а больше я ничего не знаю. Я и шел в Кутаиси, искать Зураба.
  -Уведите его пока, - кивнул допрашивающий стражникам.
   Когда Шахпеленг вернулся, Шалва приподнялся и сел на соломе.
  -Дух из тебя еще не выбили? - спросил он.
  -Меня не били вовсе.
  -Не может быть! Чем ты их умаслил?
  -Я их вовсе не умасливал, да и нечем. Я сказал, что шел в Кутаиси, искать каменотеса Зураба. Вообще, от тебя-то незачем скрывать. Мы с Эрихом и герр Маусом направляемся в Рионскую низменность.
  -В Колхиду! - воскликнул Шалва. - Да это же моя родина. У меня дед из Ткибули, а бабка из Кутаиси... Постой, а что это они Зурабом заинтересовались?
  -Не знаю. Но я соврал, что про Зураба ничего не знаю, еду в Кутаиси, искать его.
   Шалва задумался, потом стал прикидывать так и эдак, но ни до чего путного не додумался.
  -У меня башка что надо, - сказал он. - Но на голодный желудок ничего не приходит на ум.
   Уже корчились от голода, когда вспомнили о них и принесли воду и по половинке мчади, что было вмиг проглочено друзьями.
  -Слушай, батоно, - ласково обратился Шалва к стражнику, принесшему им воду и хлеб, - я тебе заплачу хорошенько, если ты передашь Мамуке или Давиду, что я томлюсь в вашем погребе...
  -Мамука да чтоб с такой швалью продажной связался! - проворчал стражник, захлопывая дверь.
   Они слышали, как сменилась стража. Потом их повели к нужнику. По очереди, сначала Шалву, потом - Шахпеленга. Один стражник стоял у входа в темницу, а второго, который расхаживал по двору, почему-то не было.
  -Бичо, я хочу помочь тебе! - зашептал вдруг стражник. - Я отвернусь, а ты на дерево влезь, прыгай через стену. Там с улицы сегодня стражу убрали.
   Мысли Шахпеленга заметались. Верить ли стражнику? Где это видано, чтоб сам стражник помогал узнику убегать? Но ведь помог когда-то ему Ибрагим. Да, зато сколько молили Ибрагима и он, и его бабушка! Нет, что-то тут не то...
  -Решайся! - жарко шепчет стражник.
  -Не могу. Здесь мой друг остается... Я вместе с ним...
  -Какой из мусульманина друг грузину!
  -Тогда какой из тебя мне приятель? Может, погубить меня хочешь?
   Стражник прикусил язык.
   А когда Шахпеленг вышел из нужника, снова пристал к нему:
  -Слушай, второго такого случая может не быть! Беги сам, а другу поможешь оттуда, извне... Не могу я двоих упустить! Мне башку за это оттяпают.
   Шахпеленг был в расстерянности. Все как будто говорило о подготовленном для него капкане. Но желанная свобода так близко, вот за этой стеной. И ведь Шалве легче помочь, будучи на свободе. Эх, была не была!
   В мгновение ока Шахпеленг взлетел на дерево, вскочил на верх стены, перемахнул через нее на пустынную, но ярко освещенную лунным светом улицу и понесся прочь.
   Иногда он придерживал бег, потому что ему чудились чьи-то шаги за спиной. Но когда он останавливался, то не замечал за собой никакого преследования. Снова припустит вдоль по улице, снова чудится эхом откликающийся бег чьих-то легких ног. Скоро он четко различил еще глухой топот тяжеловесного человека. Двое их, что ли, его преследователей? Неужели ему не удастся провести их?
   Улица раздалась и вывела на площадь. Ярко освещенная площадь там-тут чернела рытвинами. На бегу Шахпеленг шлепнулся в одну из них и остался лежать без движения. Ему надо было выяснить намерения своих преследователей. Если его собираются схватить, то более удачного случая не должны искать. А если Шахпеленга выпустили, чтобы выведать, к кому он приведет, то преследователи должны замереть и ждать. Что ж, у Шахпеленга хватит терпения вызнать намерения этих дураков.
   С тех пор, как он улегся в этой пыльной яме, прошло довольно времени, а его преследователи не обнаруживали себя. Все становилось ясным. Его выпустили с тем, чтобы выведать что-то о его друзьях или - ну да! - о Зурабе. Еще немного терпения, Шах!
   Наконец-то, он пересидел, вернее, перележал своих врагов. Приподняв голову, подросток зорким взглядом высмотрел два черных силуэта в тени ближайшего дома, а потом до него донесся неясный шепот. Видно, совещаются, как быть дальше. Ясно, что от него не отвяжутся. Как же ему успеть передать весточку Эриху и еще друзьям Шалвы? Вдруг пришло на ум: в турецкие бани грузины не полезут! Вот где он найдет себе чапара - почтальона!
   Шахпеленг встал, спокойно отряхнулся и медленно, вразвалку двинулся к турецким баням.
   На улицах ему попадались редкие прохожие, а в бане он обнаружил только трех купающихся и самого банщика, обслуживающего клиентов и за своего массажиста.
   Шахпеленг пригляделся к купающимся. Один был молодой толстяк с осовелыми глазами. Этот не в счет. А еще двое пожилых людей. Понаблюдав за ними, Шахпеленг выбрал одного, лицо и глаза которого внушали больше доверия, и подсел к нему со своим ушатом. Разговорились о том, о сем - о всяких пустяках. А потом Шахпеленг и говорит ему:
  -Дядя, помоги мне, как мусульманин мусульманину. Меня преследуют стражники. Мне нужна помощь.
  -Я бы не прочь помочь, - ответил "дядя", - только дело в том, что я не мусульманин, а еврей.
   Еврей в турецкой бане? Чего не бывает на свете! Когда Шахпеленг без подробностей объяснил еврею свое положение, тот пообещал доставить весточку Эриху и грузинским поэтам.
  -А ты по дороге в Кутаиси загляни в Гори и передай от меня привет одному греку, по имени Александр. Он ювелир...
   Тут из передней раздался голос банщика.
  -Куда лезешь, нечестивый?! Не видишь: это - мусульманская баня?
  -Это твои "дружки"? - спросил Самуил.
  -Мои, - ухмыльнулся Шахпеленг. - Теперь они мне не страшны.
   Он хотел за услуги подарить Самуилу свой серебряный пояс (кинжал остался у начальника тюрьмы), но тот отказался брать.
  -Ты думаешь: если еврей - обязательно падок на деньги? - грустно спросил собеседник, заставив Шахпеленга густо покраснеть. - Я выполню твою просьбу, парень, потому что твои глаза понравились мне так же, как и мои тебе.
  
   " "
  
   "
  
   Шахпеленг, совсем не скрываясь, отправился на рынок и переночевал, забравшись на чей-то воз с сеном. А утром он нашел возницу, искавшего пассажиров до Гори.
   Через несколько часов, оставив позади город в котловине меж гор, пересекаемых Курой, телега с впряженными в нее волами тарахтела по широкой дороге, направляясь на запад.
   Сердце подсказывало Шахпеленгу, что он не ошибся, доверившись старику Самуилу, потому он был спокоен. Сзади скакали двое всадников - ночных преследователей Шахпеленга. Ха-ха! Захоти Шахпеленг, он ушел бы от них сразу ночью. Уж он умеет сматывать удочки. Но тогда стражники начнут метаться по городу и - кто его знает! - могут наткнуться на ничего не подозревающего Зураба.
   Друг Исмаила - и ему друг. Он уведет за собой врагов несчастного каменотеса. К тому же у Шахпеленга теперь есть повод без задержки добраться до Кутаиси и вызнать, нет ли Зурабу весточки от Исмаила.
   А Эрих пусть пеняет на себя, раз он так увлекся грузинскими застольными песнями, что позабыл о своих друзьях и обязанностях.
   С возницей Автандилом Шахпеленг подружился и скоро был с ним запанибрата.
  -Ты не замечаешь, Шах, одной странной вещи? - спросил как-то тот. - Куда бы мы ни ехали, те двое всадников всегда оказываются за нашей спиной. Хотя мы на волах, а они - на лошадях...
  -Они - мои телохранители, - рассмеялся Шахпеленг.
  -Я тебе серьезную вещь говорю, а ты - смеешься.
  -Да какое нам дело до них? Пусть едут где хотят.
   Недалеко от Гори они переночевали на постоялом дворе. Им разрешили спать на крыше, снабдив хорошим полоком от комаров. Посреди ночи началась суматоха. И тут впервые преследователи Шахпеленга проявили о нем "заботу".
  -Бичо! Бичо! - затормошили они его. - Вставай! Горцы напали на село. Не иначе Давудка проклятый! Бежать надо!
  -Еще бы я побежал от этого выродка! - проворчал Шахпеленг. - Он мне слишком много крови попортил. Я его днем с огнем ищу, чтоб расквитаться за все!
   Шахпеленг вынырнул из-под полока, а вслед за ним - высунул голову возница Автандил.
  -Шах, ты куда?
  -На войну.
   Один из преследователей схватил подростка за полу рубахи.
  -Не шути, парень. Со смертью не играй.
   Шахпеленг узнал горбоносого стражника, который подговорил его к побегу.
  -Слушай, дядя, скажи, чего ты прицепился ко мне?! С какой стати ты выпустил меня из тюрьмы, а теперь увязался за мной?
  -Из добрых побуждений, дорогой.
  -А чего прячешься, как лиса, чего крадешься за мной?
  -Из добрых побуждений...
   Вот и поговори с таким! Он вдвое старше Шахпеленга, не обзовешь же вруном. Шахпеленг вырвал полу рубахи из рук стражника, кинулся в ту сторону, откуда бежал народ.
   Вдали мужчина в исподней белой одежде скликал мужчин на бой. В общей суматохе трудно было разбирать, кто свой, а кто чужой. Стражники уже не останавливали Шахпеленга, они только старались не отстать.
  -Чем ты воевать собрался? - крикнул ему горбоносый.
  -Вы же отобрали в тюрьме мой кинжал.
   Горбоносый сунул ему в руку свой кинжал.
  -Держись около меня. Я буду твоей охраной, - крикнул он на бегу.
   Некогда думать о нем в такой кутерьме: женщины и дети с воплями бегут им навстречу, подростки мечутся в разные стороны, взрослые мужчины потеряли головы: одни носятся со своими волами и лошадьми, другие, забравшись на крыши, пуляют в темень, во мглу наугад.
   Наконец, удалось разглядеть в темноте группу людей, которая по-настоящему готовилась к бою. Шахпеленг и его стража присоединились к этой группе, скоро выросшей в отряд под командованием винодела Ладико. До самого утра носились с этим отрядом где придется, пока под утро не выяснилось, что перестрелка идет в предместье Гори.
   Отряд двинулся в сторону Гори. Пешего Шахпеленга усадил с собой на лошадь его горбоносый страж. Шахпеленг отказался сесть впереди него, уселся позади. Когда они появились у Гори, там бой был в разгаре. Там-тут группы всадников наскакивали друг на друга и уносились в разные стороны. А с пригорка по городку стреляли из винтовок.
   Вряд ли это были основные силы Гаджи Давуда, Гаджи серьезное наступление начинает пушками. Отряд Ладико с ходу врезался в толпу сражающихся.
  -Береги мальчишку, Анания! - крикнул второй стражник тому, с которым сидел на лошади Шахпеленг.
  -Не отставай от нас, Бадриа!
   Наконец-то, Шахпеленг узнал их имена.
  -Бичо! Берегись! - крикнул издали Бадриа.
   Оглянувшись, Шахпеленг увидел занесенный над ним кинжал, сделал мгновенный бросок под ноги вражеского коня и успел ухватиться за уздцы. Конь от неожиданности дико заржал, поднялся на дыбы, и всадник брякнулся о землю. Мгновенно вскочив на ноги, горец ринулся на Шахпеленга, но меч Ладико вонзился ему меж лопаток, а остальное доделали ошалевшие от запаха крови, криков и выстрелов лошади. Шахпеленга, крепко уцепившегося за уздцы, конь понес. Подросток успел подпрыгнуть и ногами перехватить шею скотины, отчего конь пришел в еще большее неистовство. В бешенстве уносил он Шахпеленга все дальше от поля боя, пока не занесло его в какое-то болото и не увяз он копытами в трясине. И здесь бы и погибнуть им обоим. Но чудеса случаются с хорошими людьми. Видно, горийцы стали побеждать, так как горцы с диким гиканьем отступали. Преследующие их грузины стали обходить болото и заметили увязшего Шахпеленга. Один из них свернул к болоту.
  -Батоно, помоги! - крикнул ему Шахпеленг.
  -Да это не грузин! - воскликнул тот. - Уж не Давудкин ли бандит?
  -Нет, я азербайджанец! Я турок.
  -То-то выговор не наш... Эй, Исмаил! Кто-то из ваших здесь увяз. Помоги этому осленку!
   Ну, мало ли на свете Исмаилов? Сколько хочешь. По крайней мере, в каждом азербайджанском, турецком, горском и даже персидском селе по одному Исмаилу найдется. Получается, что на свете несколько тысяч Исмаилов. И почему из этих нескольких тысяч именно его друг должен был здесь оказаться? Конечно, это кто угодно, но только не тот Исмаил!
   Так думал Шахпеленг, но вещее сердце забилось, затрепыхало, предсказывая необыкновенную встречу.
   И вот из тумана вынырнула фигурка всадника на поджаром жеребце. Все ясней очертания его лица, такого родного, но так возмужавшего.
  -Айа, гагаш! - кричит по-азербайджански. - Тебя конь копытом лягнул в голову? Как ты там оказался?
   У Шахпеленга горло перехватило от волнения, слезы брызнули из глаз.
  -Чего молчишь? Ранен, что ли? - крикнул Исмаил, спешиваясь.
  -Исмаил! - выдавил Шахпеленг осипшим голосом. - Ты не узнал меня?
   Исмаил замер, вглядываясь в незнакомца.
  -Неужто это ты, Шахпеленг?! - воскликнул в волнении. - Разве ты жив? А говорили: ты...
  -Жив, жив! И не я один!
  -А как ты здесь очутился?
  -Сначала вызволи нас из болота, потом все расскажу.
  -Боже, глазам не верю. Шахпеленг - жив!
  -Давай переходи от слов к делу, а то лошадь уже выше колен увязла!
   Исмаил и еще двое-трое отставших горийцев общими усилиями через пару часов выдернули несчастную лошадь с незадачливым седоком из трясины.
   И вот, наконец, друзья заключили друг друга в объятия. Уже все ушли. Бой давно стих, а Шахпеленг и Исмаил никак не могли наговориться. Взахлеб, прерывая друг друга, расспрашивали и рассказывали. Но их прервало появление хромающего, испачканного в крови Бадриа, опирающегося на сук и меч.
  -Эй, парень, где тебя носит? - воскликнул он сквозь слезы. - Ананию ранили, помоги мне.
  -Ха! Где это видано, чтобы узник помогал своей страже? За дурака меня принимаешь?
  -Мне не к кому обратиться, а ты как-никак знакомый человек.
  -Пойдем, - сказал Исмаил. - Нас двое. Что с нами сделают два раненых старика?
   Анания лежал, истекая кровью. Пока перевязывали ему раны, стало плохо с Бадриа. Осмотрев его ногу, нашли у него перелом ниже щиколотки. Ступня несчастного распухала на глазах.
  -Надо искать костоправа, - решил Шахпеленг.
  -Какого костоправа? Я сам костоправ, - сказал Исмаил.
  -Ого! Кто тебя научил?
  -Жизнь много чему научила.
   Из куска сука Исмаил и Шахпеленг вырезали и выстругали две плоские дощечки, потом Исмаил ловко и туго привязал их к месту перелома. Когда работа была кончена, оба стражника в голос заумоляли не бросать их.
  -Мы не бросим вас, просто кому-нибудь в Гори на постой сдадим - уйдем.
  -Куда уйдете?
  -А какое ваше дело? - вспылил Шахпеленг. - Я не собираюсь у вас дорогу спрашивать.
  -Эй, парень, мы к тому, что нам надо в Тифлис вернуться. У нас нет денег даже на еду. Если вы - в Тифлис, то подбросьте и нас. А мы вам там заплатим.
  -Знаем, как заплатите! Вы лазутчики, вы нас просто сдадите в тюрьму!
  -Зачем же нам сдавать тебя, если мы сами выпустили тебя из темницы?
  -А вот признайтесь, зачем меня отпустили, а потом преследовали? Не скажете правды - сейчас уйдем, оставим вас на болотах.
   Бадриа посмотрел на лежащего без сознания Ананию, тяжело вздохнул.
  -Мы, правда, ничего не знаем. Нам Кишварди велел выпустить узника и следовать за ним, пока не отыщем кутаисского каменотеса Зураба.
  -Зачем? Могильный камень себе хочет заказать?
  -Не знаю. Анания краем уха слышал что-то о сундуке, а больше ничего не знаем. Анания говорит: если сундук, то речь о золоте.
   После долгих словопрений и недолгих колебаний решили забрать с собой тифлисских стражников. В Гори наняли возницу, уложили раненых на воз с сеном и тронулись в путь.
   В дороге они так заботливо ухаживали и за ранеными, и за их лошадьми, что те, посовещавшись шепотом, подозвали подростков и объявили о своем решении самим отыскать Зураба и с его помощью - золото, а потом это золото поделить на пятерых.
  -Вы помогите отыскать Зураба, а потом все войдем в долю, - соблазнял Анания.
   Исмаил заявил, что он одинок и ему никакого золота не нужно, а про Зураба не имеет сведений больше года.
  -Да меня бабушка за это золото со свету сживет! На что мне чужое добро? - негодующим голосом заявил Шахпеленг.
   До самого Тифлиса больше о золоте не заикались. В Тифлисе раненых стражников развезли по домам, распрощались и тепло расстались.
  -Теперь нам надо... - начал Исмаил.
  -Теперь нам надо пойти к тетушке Дарижан, к моим друзьям, - сказал Шахпеленг. - Я тебе про них еще не рассказывал, а теперь послушай...
  -Но сначала ты послушай, мне надо обязательно найти Зураба, понимаешь?
  -На кой тебе его золото?
  -Да какое золото у каменотеса?! Мне надо через него про одну девушку узнать.
  -Если ты говоришь про Чимназ, то я больше знаю, чем он. Спроси у меня.
   Исмаил удивленно захлопал глазами. Шахпеленг ухмыльнулся, довольный произведенным впечатлением, рассказал о своих немецких друзьях, о встрече в пещере с Чимназ и ее подругой Мзией.
  -Но теперь нам тем более надо искать Зураба! - с жаром воскликнул Исмаил. - Ведь он же свою невесту повсюду ищет. Мзия - его невеста!
   Час от часу не легче. Бедный Эрих! Не сбыться твоим мечтам.
   Доводы Исмаила оказались сильнее. Отправились к Шалве. Но там не застали ни хозяина, ни его работника.
  -Как хозяин из заключения вернулся, так сразу Зураба и выставил вон, - сообщила кухарка Шалвы. - А сам сегодня с приятелями подался на гору Удзо. Сначала оплачут в монастыре павших горийцев, потом поминки устроят. Он вместе с этим Эриком-немцем ушел.
   Вот какой друг Эрих. Нет чтобы искать Шахпеленга, попойками занят.
   Отправились к тетушке Дарижан. Та со слезами радости облобызала блудного постояльца, высыпала ворох новостей.
  -Где ты только пропадал, Шах-джан? Старик Фиридрик и этот повеса Эрик с ума сходили, везде тебя искали. Потом еврей пришел - Самуил - сказал: ты в Кутаиси едешь один. Зачем? Почему? - Ничего не знает. Эрик сказал: "Врет старый ростовщик. Не мог Шах своих друзей бросить. Он где-то здесь, надо у мусульман узнать." А сегодня Шалва пришел, говорит: пойдем ко мне - помянем героев Гори. А бедный Фиридрик пошел в мусульманские кварталы - снова тебя искать.
  -Когда герр Маус придет, скажи, что я иду за Эрихом на гору Удзо, а еще скажи, что я нашел Исмаила.
   Компанию поминальщиков нашли на склоне горы Удзо, за монастырем. На поминки это мало походило, скорее, - на пиршество. Эрих в обнимку с Давидом разучивал хоровые песни. Шалва на вертелах из веточек вербы жарил мясо молодого тура. Рядом валялись уже опорожненные кувшины из-под вина. Увидев Шахпеленга, Эрих и Шалва издали вопль радости и кинулись к нему. Но Эрих, вовремя вспомнив о своей обиде, остановился.
  -Не подходи, изменник! - ворчливым голосом произнес он. - Заманил нас с Куринской низменности на эти горы, а потом бросил на произвол судьбы.
  -Вон она, Кура, - кивнул Шахпеленг вниз, на петляющую в котловине гор реку, - и вот он, я.
  -Это не Кура, а Мтквари, и здесь горы, а не равнина. А ты - уже не ты! И не задирай нос, мутруки! Отвечай, где был, где мотался? Почему без меня в Кутаиси подался? И где тебе угораздило морду себе изукрасить?
  -Это конь копытом саданул...
  -Жаль, что один раз, надо было из твоей непутевой башки отбивную сделать! Давай я еще руку приложу!
   С пьяным Эрихом шутки плохи. Он с кулаками полез на Шахпеленга, но тут Исмаил встал между ними.
  -А этот откуда возник? - вскричал Эрих.
  -Это и есть мой друг Исмаил.
  -А-а, так это тебе мы обязаны своим путешествием?! Это из-за тебя мы таскаемся по гребням гор! Это из-за тебя мы то в клозет проваливаемся, то в колодец...
   Ну и перебрал Эрих. В его пьяном мозгу провалившийся в нечистоты гянджинец превратился в него самого.
  -Эрих, ты все перепутал, успокойся!
  -А ты заткнись, предатель! Ты был моим другом, а теперь забыл обо мне из-за этого кучерявого брата Валиды... Как же - он теперь твой шурин!
   Исмаил растерянно уставился на Шахпеленга.
  -Что он болтает, Шах? Откуда он про Валиду... А разве она... жива?
  -Я тебе все объясню, Исмаил, ты только не волнуйся...
   Поэт Давид и его друзья оттащили в сторонку вопящего Эриха. Шахпеленг не мог собраться с мыслями и не знал, как начать.
  -Да говори же скорей: жива моя сестра? - вскричал Исмаил.
  -Жива она, жива! - закричал издали Эрих. - И, как видишь, этот бродяга успел уже обручиться с ней. Так что добро пожаловать к ним на свадьбу.
   Исмаил схватил Шахпеленга за грудки, давай трясти.
  -Жива она? Говори правду!
  -Жива... жива, - пробормотал Шахпеленг, обливаясь потом.
   Исмаил вдруг отпустил рубаху Шахпеленга, закрыл руками лицо, обмяк, сел на траву. Шалва подошел, уселся рядом, обнял его.
  -Эх, дорогой, у тебя все же сестра отыскалась. Радоваться надо. К чему слезы? Вот у Датико - беда: мать убили, жену и детей в плен захватили. У меня каменотес был Зураб, так у него со всего рода только он остался да дядя-старик.
  -Каменотес Зураб? Из Кутаиси? С Риона? - Исмаил живо утер лицо. - Он мне нужен. Где его найти?
   Шахпеленг только позже вспомнил и подивился тому, как свободно изъяснялся Исмаил по-грузински, не то что он сам. В первую минуту он только порадовался, что Исмаила отвлекли от мыслей и вопросов о Валиде. С замиранием сердца ожидал он вопросов друга о его помолвке.
  -Эй, Исмаил, отдашь сестру за этого чертова шалопая? - снова привязался Эрих.
   По тому, как зарделся и отвернулся Исмаил, Шахпеленг с облегчением понял, что на эту тему разговоров вообще не будет. Гора с плеч. Ай да Эрих! Ай да дурень! Помог, сам того не ведая.
   Давид, закончив свою работу у огня, пригласил всех трапезничать. Эрих объявил себя виночерпием.
   Пиршество продлилось за полночь. На пахучем горном лугу, где разгорался аппетит, наелись шашлыка, напились вина, которым чуть ли не силком угощали гостей, под тосты и песнопения.
  -Молчи, цыпленок! - крикнули Шахпеленгу. - Ваши мусульманские поэты с нашими на спор пьют. А ваш любимец Кер-оглы в один присест семь чаш выпивал, и каждая чаша вмещала полбурдюка вина!
  -Но я не Кер-оглы! - слабо отбивался Шахпеленг.
  -Ну так станешь им! Или я не Давид!
   И впервые в жизни Шахпеленг, поддавшись соблазну, попробовал вино. И не только попробовал, но и напился вдрызг, до беспамятства.
   Под утро нагрянули в дом Дарижан, устроили там переполох, без конца лезли лобызать Фридриха Августовича, возбужденного от бессонницы и негодования, извинялись перед выбежавшей на шум, заспанной хозяйкой. Наконец, повалившись на пол, уснули мертвецким сном.
  
   " "
  
   "
  
   Когда друзья проснулись, солнце стояло уже высоко в зените и било прямо в глаза, так что пришлось зажмуриться. Под ними все качалось, шаталось, скрежетало, скрипело и двигалось.
  -У нас Бакы называют "городом ветров", но там бывают и безветренные дни, - сказал Шахпеленг. - А Тифлис, выходит, взаправду означает "жаркий город". Смотри, как припекает, глаз не откроешь.
  -Прямо глаза выкалывает в твоем хваленом городе, - проворчал Эрих. - Мозги плавятся. О майн Гот! Шах, где мы, черт побери?
  -Я откуда знаю, куда ты нас затащил!
   Эрих, кряхтя, приподнялся, сел и заозирался.
  -Магистр сунул нас в телегу и вывез из Тифлиса! - ахнул он.
  -Мы даже не попрощались с тетей Дарижан, - пригорюнился Шахпеленг. - Что она теперь подумает о нас?
  -Порадуется, что избавилась от таких неугомонных постояльцев, - сердито проговорил Фридрих Августович, проезжая мимо телеги на навьюченной кобыле.
   Вмиг протрезвевшие собутыльники прикусили языки.
   Через несколько дней экспедиция Географического общества достигла долины реки Риони. В прибрежной рощице разбили лагерь. Оставив Эриха и герра Мауса копаться на берегу реки, Шахпеленг и Исмаил отправились в Кутаиси, к дядюшке каменотеса Зураба, чтобы разузнать что-нибудь о местонахождении его племянника.
   У старика их ожидала приятная встреча с самим Зурабом, который кинулся в объятия Исмаила.
   Зураба обрадовали вестью о Мзии. А каменотес, когда Шахпеленг поведал ему о своих злоключениях под Гори и о стражниках, ищущих какой-то сундук, с удивлением обратился к своему дядюшке.
  -Это они про сундучок дяди Ираклия?
  -А какой у нас еще сундук?
  -А ты, дядя, хоть открывал его?
  -Мне доверили вещь, а я буду открывать его? Да за кого ты меня принимаешь?
  -Все же следовало и нам знать, что в нем.
  -Теперь нам не узнать, раз Ираклий умер.
  -Наоборот, дядя, теперь сундук в твоем распоряжении. Выходит, ты наследник Ираклия.
  -Не дотронусь я до чужой вещи!
   Тут Шахпеленг и Зураб насели на старика и, наконец, уговорили его отрыть в углу двора небольшой сундучок, кованный медью.
   В сундучке, к их разочарованию, оказались какие-то рукописи.
  -Ираклий перед смертью одарил тебя богатством, нечего сказать! - фыркнул Зураб. - На растопку пустить!
  -Какие богатства у Ираклия! - усмехнулся дядя Зураба. - Он все шептал что-то про монастырь, да я не понял... Выходит, эти книги надо доставить в монастырь. А те дурни Кишварди решили, что у меня сундук золота. Под шумок, чего доброго, и укокошат. Чем скорее избавимся от этого сундука, тем лучше. Настоятель монастыря, отец Иероним, сейчас в нашей церкви проповедь читает о терпении. Вот и отнеси ему этот сундук.
   Так как сундук был тяжел, содержимое его переложили в переметную суму и втроем потащили в церковь. Пока Зураб и Исмаил передавали рукописи, Шахпеленг прошелся по церкви, остановился перед иконой Богородицы. Крупные глаза на прекрасном лике Марии выражали покой и печаль, любовь и всепрощение. Мудрый взгляд этих ясных глаз проникал в самую душу Шахпеленга, вызывая смутное воспоминание о чьих-то таких же глубоких ясных глазах. Чьих? Бабушки? Лейлы? Ольги? Алчичак? Мзии? Рафиги...
   Он почувствовал легкое прикосновение к плечу. Обернувшись, увидел седого, как лунь, священника. Черный клобук его надвинут на белые мохнатые брови.
  -Нельзя мусульманину молиться пред святым ликом Всеблагой Матери, - произнес священник.
  -Мусульмане почитают Святую Мариам и ее сына Ису.
  -Но все же вы христианства не принимаете. Для вас Иисус Христос - просто пророк, а для нас - Бог...
   Их беседу прервало появление Зураба и Исмаила. Друзья заторопились к дядюшке Зураба. Уже были недалеко от дома каменотеса, когда наперерез ребятам выбежал его сосед, грек, и поманил их подальше в переулок.
  -Что ты, дядя Максим? - спросил Зураб.
  -Бегите, Зураб! Какая-то банда напала на старика твоего. Искали тебя! Старик убит - ему не помочь...
   Зураб в бешенстве отшвырнул от себя грека и ринулся к себе во двор. За ним устремились и его приятели.
   Старый мастер лежал посреди двора в луже крови, а рядом валялся разбитый сундук.
  -Сейчас они вернутся! - раздался возглас Максима с соседнего двора. - Бегите оттуда!
   Ребята подхватили Зураба под локти и потащили прочь. Сладить с этим сильным парнем было им не под силу. Но Исмаил применил против него какой-то прием, и Зураб, рвавшийся из рук, вдруг рухнул на землю. Когда друзья потащили его прочь, он очухался, наконец, и дал увести себя со двора. Услышав конский топот, сообразили сигануть в соседский двор. И вовремя. Отряд всадников прискакал и заполонил двор погибшего каменотеса. Их голоса были ясно слышны за оградой, к которой приникли друзья.
  -Батоно Кишварди, не волнуйся, мы найдем этого Зураба хоть из-под земли!
  -Ослы! Ищите не только этого подлеца, но и его дружков!
  -Найдем, батоно, найдем...
  -Рассыпайтесь по городу и ищите! Шестеро остаются здесь со мной!
   Зураб схватился за голову.
  -Пошла белка на охоту - вернулась без шкурки, - со слезами зашептал он. - Если б я в прошлом году не проболтался Шалве про сундук, сейчас мой дядя был бы жив. Разве можно довериться пьянице?
   Максим шикнул на него, и он смолк. Вдруг с улицы донесся знакомый голос, не на шутку встревоживший Шахпеленга.
  -Эй вы, волосатые! Здесь живет прожигатель жизни каменотес Зураб?
   Эрих! Так и есть! Говорит на азербайджанском.
  -Да, здесь. А ты кто таков? - раздалось в ответ.
  -Я абдаллах - раб Божий...
   Послышался стук и шум борьбы. Потом голоса стали слышны яснее. Посыпалась брань. Шахпеленг рванулся с места, Максим схватил его.
  -Говори, где Зураб! Где он?! - ревел тот, кого звали Кишварди.
  -Придурки! Откуда я знаю, где этот болван? Меня хозяин послал за строителем. Ему надо дом строить.
  -Где живет твой хозяин? Кто он, какого роду-племени?
  -Это один осетин... - начал было врать Эрих.
   Но взрыв хохота прервал его.
  -Осетин хозяин! Ну и заврался парень! Давайте вяжите его! Не выдаст Зураба - переправим самого в Ахалцих, продадим как барана.
  -Врете! - ерепенился Эрих. - Ахалцих в руках турков - вам там башку отсекут!
  -Знай, дурак, имущим людям нет преград! У нас свои люди и в Ахалцихе, и в самом Стамбуле. Война страшна только беднякам... А ну-ка, тащите негодяя в дом.
   Эриха, видно, затащили в дом, чтобы выколачивать из него сведения о Зурабе. Едва слышны были глухие удары и стон Эриха за стеной.
  -Зураб! - не выдержал Шахпеленг. - Может, нам выйти к ним и объяснить, что в сундуке были одни бумаги?
  -Хочешь разрушить мой дом? - запричитал грек. - Да разве это люди, чтобы с ними договариваться? Они всех нас вырежут и все.
  -Но надо же что-то делать!
  -Надо поехать в Ахалцих и выкупить его, - заговорил обычно молчаливый Исмаил. - Сейчас эта крепость в руках турков, а работорговцы боятся их, сбывают товар по дешевке. Хотя все равно это бешеные деньги...
  -За деньгами дело не станет. Не хватит денег у герра Мауса - продам свою лошадь.
  -Ну, и моего можно продать, - сказал Исмаил. - Я ее не покупал, в бою добыл.
  -Слушай, Исмаил, а что ты с Зурабом сделал? Почему он вдруг брякнулся о землю?
  -Это он прием турецкого боя применил, - проворчал Зураб. - Иси вообще задрал нос, как только научился турецкой борьбе.
  -"Кара каплан" называется... - объяснил Исмаил. - Меня один османский сотник научил.
  -Так научи и нас!
  -Как-нибудь займемся этим.
   Спозаранок бандиты убрались прочь, прихватив с собой и неудачливого Эриха.
   Полдня у ребят ушло на погребение старого мастера. Предав его земле, друзья отправились на берег Риони, в рощицу, где был разбит лагерь экспедиции. Около лагеря паслись стреноженные лошади. А Фридрих Августович, по своему обычаю, копался в земле.
  -Где Эрих? - бесстрастным голосом спросил старик.
   Ему не ответили, опустили головы. Фридрих Августович высыпал горсть грунта на землю и в тревоге глянул на ребят.
  -Где мой мальчик? - дрогнувшим голосом спросил он снова.
  -Его увезли в Ахалцих, батоно, - промямлил Зураб. - Продавать... Нужно выкупить.
  -Тогда за чем же дело стало? Денег не хватит, так продадим все, что имеем.
   Через полчаса их экспедиция, пополнившаяся Зурабом и Исмаилом, тронулась в путь, держа направление на юго-восток, в Ахалцих.
  
   " "
  
   "
  
   По пути заехали в Гори, где Шахпеленг побывал у ювелира Александра. Это был зрелый, понимающий, сметливый и доброжелательный человек. Он был греком только по отцу. Мать же у него была еврейкой, и потому он имел большие связи с еврейской общиной, имеющей своих людей среди торговцев живым товаром. Александр написал записку купцу Габибу, который мог помочь выкупить Эриха.
  -Там сейчас войска ванского паши, - осторожно вставил Зураб.
  -У меня везде свои люди, - ухмыльнулся Александр. - Казначей ванского паши - мой родственник. И казначей Мустафы-паши приходится мне родней по матери. Им достаточно будет моего имени.
   От платы за услуги ювелир отказался. Улыбнувшись, сказал:
  -Мне приятно помочь христианину в беде. Еще приятнее удружить друзьям Соломона. Удачи вам.
   Путешествие на юг действительно оказалось удачным. Двухнедельный путь прошли без всяких препятствий. Но по мере приближения к крепости суровели лица Зураба и Исмаила. Шахпеленг заикнулся было, что они могут и не заезжать в Ахалцих, а подождать в безопасном месте, но его слова вызвали взрыв негодования. Тогда взялся за дело сам герр Маус.
  -Вы беглецы. Если попадетесь старым хозяевам, у нас нет денег для вашего выкупа!
   Уговорили их спрятаться за холмом, подождать их возвращения. Продав лошадей и сколотив кое-какие деньги, господин Маус и Шахпеленг отправились в предместье искать купца Габиба. Тот принял их приветливо, а услышав имя ювелира Александра, расплылся в широкой улыбке.
  -Я рад услужить уважаемому Александру. Послезавтра в крепости ярмарка. В базарный день и людей продают, и скот, и товар. Может, и вашего Эриха найдем.
   В Ахалцих путники вошли в ясный солнечный день, в самый разгар базара. Ничем не примечательный город этот пользовался дурной репутацией своего базара из-за торговли людьми. Обойти эту пышную пеструю разноязыкую ярмарку было непросто. Но путников не интересовали ряды шелковых, шерстяных, хлопчатобумажных, льняных материй, медной, глиняной, серебряной, фарфоровой посуды, кожаных изделий. Они прямиком двинулись в ту часть, где шла торговля людьми. Место это было огорожено множеством арб, двуколок, тачанок. Так что издали и не заметишь привязанных к транспорту людей.
   Пока шли между рядами, купец Габиб успевал прицениваться к товарам.
  -Даже слово за деньги продают, - ворчал он. - И цену своих отцов прибавили к ценам товаров. Эй, будьте начеку - оберут, моргнуть не успеете!
  -Нас уже никому не ограбить, - усмехнулся герр Маус.
   Острые глаза Шахпеленга сразу высмотрели в уголке базара, где ныл и корчился в страданиях живой товар, среди смуглых и чернокожих пленников высокого белолицего русоволосого Эриха, привязанного к борту телеги. Один глаз Эриха заплыл, но другой глаз напряженно вглядывался в базарную сутолоку, тревожно выискивая друзей. Рядом с ним на привязи страдали еще двое его сотоварищей по неволе.
   Шахпеленг бросился было к другу, но Фридрих Августович ухватил его за руку.
  -Спокойнее, мой мальчик! Подожди, мой дорогой!
  -Своего товарища нашли, что ль? - спросил Габиб.
  -Это он, наш мальчик.
   Габиб подошел к повозке.
  -Где ваш хозяин? - спросил он у Эриха и его товарищей по несчастью.
   Эрих не соизволил ответить ему. Он уставился своим единственным открытым глазом на Шахпеленга и своего руководителя. На лице его не было живого места, все разбито. Господи, во что он превращен всего за одиннадцать дней!
  -Спокойнее, - приговаривал Фридрих Августович, удерживая Шахпеленга, порывавшегося подойти к другу. - Самое главное - мы нашли его...
   Турок-османец подошел к Габибу.
  -Кого из них хочешь купить, эфенди?
  -Нукер сын нукера! Я спрашиваю их хозяина, Саркиса! Где он?
  -Почему сердишься, ага? Мне поручено продать, и я продаю...
  -Айа, человеческим языком говорю: мне нужен армянин Саркис!
  -Так бы и сказал сразу... Вот пройдем сюда, он здесь, в шатре, под платаном.
   Габиб и Фридрих Августович в сопровождении саркисова работника пошли в сень платана, а Шахпеленг, воспользовавшись случаем, подбежал к своему другу.
  -Эрих, как ты?
  -Воды скорее, Шах. Горю...
   Купил у айранщика прохладный жирный айран и принес пленникам.
   Из шатра вышли купец Габиб и еще один человек, по-видимому, Саркис.
  -Развяжи этого франка, - велел Саркис турку. - Он свободен.
   Тот живо развязал все путы на ногах и руках Эриха, который под завистливыми взглядами своих товарищей по неволе, обретя свободу, был заключен в объятия друзей.
   Шахпеленг заметил завистливые взгляды невольников.
  -Может, вашим родным весть о вас послать? - спросил он.
  -Албанскому священнику из Гянджи передай, что Михаил и его брат попали в беду...
   Расплатившись с Саркисом, купец Габиб вывел путешественников из крепости. На берегу речки простился с ними.
  -Теперь мы куда направляемся? - спросил Эрих, тяжело дыша.
  -Заберем Зураба и Исмаила и двинемся в Колхиду.
   Но Зураб их встретил со слезами на глазах и с горьким сообщением.
  -Горцы напали на Грузию. Захватили Кутаиси. Мне надо идти на войну. Бои идут уже под стенами Тифлиса... Я иду обратно.
  -Но там банды Кишварди.
  -Все равно. Кто-то должен же оборонять мою несчастную землю.
   Долго молча стояли в раздумье. Зураб устало опустился на землю. Исмаил подошел и сел рядом с ним. Шахпеленг посмотрел на начальника экспедиции.
  -Одно ружье и три кинжала, - пожал тот плечами. - Что мы можем сделать?
  -По крайней мере, я смогу отомстить Кишварди, - сплюнул Эрих. - Его люди украли мои записи, а потом - меня самого. Пора рассчитаться с ним. Я освобожу Тифлис, а взамен потребую у тифлисцев голову и штаны Кишварди.
  -А штаны зачем?
  -Мои испортились, когда он бил меня ногами по животу.
   Ах, этот Эрих. Едва дышит, а шуток не оставит.
  -А про Гянджу слышали? - спросил Исмаил.
   Еще бы. Весь базар судачил о том, как пала Гянджа после двухмесячной осады турками.
  -Ханы друг друга лупят, - сухо сказал Шахпеленг, - а у бедняков чубы трещат.
   Искателям приключений не суждено было защищать Тифлис. Путь им преградили отряды Сары Мустафы, спешившего на воссоединение с войском ванского паши. В дождливый день путешественники были задержаны и приведены в шатер Мустафы-паши. Это был рослый светловолосый человек с усталыми проницательными глазами.
  -Говорите, эфенди, кто вы, откуда, куда путь держите? - спросил он.
   Путешественники объяснили цель и задачи экспедиции Географического общества.
  -У русов не хватает денег, чтобы прилично одевать свою экспедицию? - спросил паша.
  -Мы все с себя продали, чтобы выкупить из неволи нашего товарища, - объяснил Шахпеленг.
  -По всему Кавказу бандитизм и разбои, - с досадой процедил паша. - Ваш шах не защищает тюркское население. Мы идем им на помощь, а эти неблагодарные ханы и султаны запираются и отбиваются от нас. С русом не воюют, а с нами - пожалуйста! Хотя мы - один народ...
   Исмаил протяжно вздохнул, паша оглянулся на него, смолк.
  -Теперь вы привели сюда франков, - произнес он, наконец. - Что они понапишут о нас?
  -Мы напишем: хороший народ, - успокоил пашу Фридрих Августович.
   Тот усмехнулся, велел своему помощнику вызвать казначея. Когда тот явился, паша приказал выдать членам экспедиции приличную одежду.
  -Служили вы Российской державе и остались без штанов, - сказал он. - А теперь послужите Османской империи.
   Так неожиданно для себя служащие Географического общества превратились в турецких подданных. Через час они сидели вокруг костра, уже облаченные в одежду турецких воинов. Дождь прошел, небо прояснилось и над головой засияло солнце. Бойцы-османцы, угощая своих новых товарищей, хвастали своей победой над Гянджой.
  -Мы с азери - единокровные братья. Почему они предпочитают оставаться во власти персидского шаха - непонятно, - удивлялись турки.
  -А что непонятного? - возразил Шахпеленг. - Сыновья наших ханов сидят заложниками у шаха. Если ханы вам сдадутся, их сыновей в Тегеране перережут.
  -Разве сын дороже Родины?! - воскликнули османцы. - Ведь мы хотим объединить всех турков в единое государство.
  -А Кахетия - турецкая земля? - спросил Зураб.
  -Что Кахетия? Скоро всю Грузию захватим. Уже завтра мы выступаем в поход, идем на Тифлис. Негодяй Сурхай опередил нас, захватил город, но мы отберем!
   Путешественники в тревоге переглянулись. А ночью они держали совет.
  -Я не могу войти в Тифлис с турецким войском, - взволнованно говорил Зураб. - Вам-то что, вы турки. А мне каково?
  -Хоть мы и турки, но и мы не войдем в Тифлис завоевателями, - сказал Шахпеленг.
   Бежали друзья под утро, воспользовавшись густым туманом.
   На третий день путешественники очутились на берегу Аракса. Здесь распродали кое-что из шмоток с себя, наняли лодочника и на лодке поехали вниз по Араксу.
   Лодочник оказался нахичеванцем. И как все нахичеванцы, влюбленные в свою землю, он всю дорогу восхвалял свой край, свой народ, природу, сады и огороды.
   Аракс, прорезав подошвы бурых, без намека на растительность, гор, бурля красновато-илистой водой, уносится вперед, к Мильской степи, к матушке Куре. Берега ее во многих местах так высоки и отвесны, что доступ к реке невозможен.
  -Видите эти красные вершины?! - восклицал лодочник. - Это они окрашивают воду Араза!
  -Краснозема не видели мы, что ли? - ворчал Эрих.
  -Наш край - особое место! Даже название: Нахичевань - "Нух1 чыхан" - "место, куда взбирался Нух"! Сам Нух после потопа впервые увидел сушу - это была вершина горы Дирили. Он туда впервые ступил ногой после всемирного потопа. И теперь эту гору называют Нухдабаны - Пятка Нуха! Вы, франки, ничего не видели в Азербайджане, если не видели Нухдабаны!
  -Если мы вместо Куринской низменности очутились в Грузии на вершине горы Санан, то почему бы и на горб горы Дирили не забраться? - усмехнулся Фридрих Августович.
  -А что, давай пойдем!.. - загорелся было идеей Эрих, но его осадили.
   Надо было, сделав круг, добраться до Чимназ и Мзии.
  -Мы им обещали через месяц вернуться, а прошло уже больше двух месяцев, - сказал Шахпеленг. - И пока что мы только отдаляемся от них. Да к тому ж нам надо сначала заехать в Карабах.
   Эрих помрачнел. С тех пор как он узнал, что Зураб жених Мзии, а Исмаил - Чимназ, у него пропадало настроение всякий раз, когда речь заходила о девчатах.
   Ордубад привел немцев в восторг. Они уверяли, что это самый чистый и культурный городок из всех, какие они исходили и повидали. Они умилялись кягризам, фонтанам, ровным улицам. Пьянящий аромат цветущих садов, обнесенных каменными или кирпичными заборами, восхищал их.
  -Сколько здесь ореховых и тутовых садов! - удивлялся Эрих.
  -Наш город называют "зеленым раем", - хвастали ордубадцы. - У нас лучшие сорта винограда!
  -И грузины так говорят, и карабахцы, - улыбнулся Эрих.
  -Ада, кто такие эти грузины или карабахцы?! Откуда им знать вкус настоящего винограда! - горячились хозяева. - Не верите нам? Вот вы, вот виноград! Оставайтесь до осени и пробуйте да-а!
  - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
  1 Нух - Ной (библ.).
  
  
   В Ордубаде тепло распрощались с лодочником. Перешли по каменному мосту через глубокий овраг, который делил город на две части, и двинулись вперед вдоль берега Аракса.
  -Приятные люди эти ордубадцы, - с улыбкой сказал Фридрих Августович.
  -Хвастуны! У карабахцев, говорят, вкуса нет, - проворчал Шахпеленг.
  -Они не видели Кутаиси, вот и хвалят свои виноградники, - поддержал Зураб. - Грузины родились среди виноградных лоз!
  -Сравнить хотя бы карабахские зеленые горы с голыми нахичеванскими горами! - продолжал Шахпеленг. - Да на всем свете нет земли красивее Карабаха!
  -И Шемахи... - добавил Исмаил.
   Шахпеленг сдержанно вздохнул. Шемаха - это неизбывная боль.
  -А я приглашаю вас в Вюрцбург! - заорал Эрих. - Ах, если бы я не поехал за Леонгардом в Россию! Я был бы в Вюрцбурге! Бавария - Богом избранная земля!
  
   " "
  
   "
  
   В летний полдень Шахпеленг добрался вместе с друзьями до родного села. Оставив Исмаила у околицы, Шахпеленг с остальными своими спутниками вошел в село. Надо было подготовить Валиду к встрече с братом.
   С визгом налетел на них Большой Фархад, повис на шее Шахпеленга. Эриху едва удалось оторвать их друг от друга.
   Валида на миг показалась в дверях, в смущении спряталась за Айной. Айна, сидевшая под алычой, поднялась, прикрыв нижнюю часть лица яшмаком, сдержанно поздоровалась. Шахпеленг отвел бабушку в сторону, поведал об ожидающем на окраине села Исмаиле. Бабушка поманила Айну и Валиду в дом. Эрих пошел за Исмаилом. Шахпеленг же прошел в дом деда Пирали, поздоровался со стариком и Фирузой, поглядел на Маленького Фархада, вышел.
   Исмаил в волнении расхаживал по двору. Наконец, дверь дома распахнулась. Оттуда выскочила залитая слезами Валида.
  -Валида... - пробормотал Исмаил.
   Все отвернулись, не в силах глядеть на плачущих в объятиях друг друга брата и сестру.
   Потом Валида все время была занята братом, а Шахпеленга совсем не замечала. Вообще-то этих девчат не поймешь. Наверно, они братьев любят больше, чем женихов. Что ж, придется смириться, если уж так они устроены. Ведь и Азертадж всегда ходила с Керимом или Шахпеленгом, а на Айдына и краем глаза не смотрела. Не смотрела? И вдруг перед глазами Шахпеленга возникла картина четырехлетней давности. Азертадж и Шахпеленг идут по тропинке, глубоко увязывая в снегу. Азертадж спотыкается, падает и скользит по склону вниз. Шахпеленг со смехом ложится на снег и протягивает ей руку. Но она смотрит в другую сторону, не замечая Шахпеленга, и глаза у нее излучают ясный свет. Рядом с Шахпеленгом появляется Айдын, который поспешно протягивает Азертадж руку. И лицо девчонки розовеет, а глаза наполняются слезами. Азертадж любила Айдына еще тогда! А он-то, осел, оберегал ее от Айдына. Сколько же он светлых минут испоганил им обоим, таким дорогим и близким ему людям!
   Эрих нашел его у могилы Азертадж.
  -Я почему-то догадался, что ты здесь, - тихо сказал он. - Даже сам не знаю, почему.
   Шахпеленг молча вытер глаза. Они вышли из сумрачной прохлады пещеры.
  -Большой Фархад за Керимом и Гасаном сбегал на пастбище, вернулся, не найдя тебя, рев поднял. Бегает, как ошалелый, - сказал Эрих.
   Расставание оказалось трудным. На другой день разбились на две группы. Исмаил с Зурабом двинулись на север, за своими подругами. А экспедиция должна была, обогнув гору, двинуться к руслу реки Аракс. Большого Фархада с вечера подготовили, он дал слово не преследовать их и мужественно держался во время проводов, даже помахал им. Но начались проблемы с Валидой. Она кинулась догонять их, теряя на бегу шлепанцы, и повисла на шее брата. Никакие уговоры не помогали. Шахпеленг, долго молчавший, наконец, выйдя из себя, наорал на нее, и она тут же отцепилась от брата. Зато села прямо у обочины и заплакала. Исмаил оттолкнул Шахпеленга, пошел и сел рядом.
   Зураб остался ждать Исмаила у обочины, а географическая экспедиция обогнула гору и, потеряв из виду сестру и брата, двинулась к берегу Аракса. Герр Маус ехал впереди на ослице бабушки Салтанет, а Эрих с Шахпеленгом вели под уздцы осла деда Пирали, который живо трусил по дороге, имея поклажей только немного утвари.
  
   " "
  
   "
  
   Наконец, исполнилась мечта ученых-немцев: они достигли долгожданного приречного городка Джавада. Походили по его улицам, посидели в кофейной караван-сарая, побывали на базаре. И даже в бане помылись (из одного любопытства). Потом, вполне удовлетворенные, оставили вьючных животных под присмотром у нанятого работника караван-сарая и пешком пошли на берег. Вышли к местечку Суговушан, где Кура принимала в себя свой правый приток - Аракс.
   Шахпеленга глубоко тронул взволнованный вид его немецких друзей. Любящими повлажневшими глазами смотрели эти путешественники на сливающиеся в единый поток мутные воды двух рек, и это только потому, что когда-то в прошлом здесь побывал их соотечественник. Как же они любят и чтят память своих видных людей!
   Путешественники отправились на юг Мугани.
  -Здесь в камышах и зарослях юлгуна водятся кабаны и даже тигры. Надо быть осторожными, - предупредил Шахпеленг.
  -Ты про Карабахские горы говорил то же самое, - отмахнулся Эрих.
  -Я говорил, что там много снежных барсов.
  -А мы, кроме медведей и оленей, никаких крупных животных не видели.
  -Зря смеешься, Эрих. Здешние тигры и кабаны часто нападают на людей.
   Ученые посмеялись и уверенно двинулись к намеченной цели. Эрих при том еще во всю глотку орал немецкие песни.
   Муганская степь отличалась обилием разнообразных птиц.
  -Здесь можно открыть зоологическую школу и прямо в окно показывать учащимся все разнообразие птичьего мира, - сказал Эрих.
  -Может, я открою когда-нибудь, - усмехнулся Шахпеленг.
  -В таком случае мое имя напиши на двери твоей школы.
  -Я твое имя себе в сердце впишу, - пообещал Шахпеленг.
   Мугань ископали вдоль и поперек. Где-то на глубине пяти аршин нашли ракушки, которым обрадовались как сокровищам индийского раджа. Долго разглядывали их, уверяя, что ракушечки эти подтверждают, что тысячи лет назад здесь, на месте Муганской степи, был залив Каспийского моря. Шахпеленг предложил им исследовать Асландюз, равнину, которая находится в Южном Азербайджане.
  -Так мы до самой Африки дотопаем, - рассмеялся Эрих.
  -А вы хотите уехать из Азербайджана, не повидав Ардебиль и Тебриз?! Да сам Тимурленг был очарован красотой Тебриза!
  -Вот когда ты Мюнхен и Вюрцбург посетишь, тогда я поеду в Тебриз и Ардебиль, - заявил Эрих.
   На Болгар-чае задержались, выкапывая ил со дна. Это было близко от Ишак-тепеси, где местный бек, по имени Гёзалага, строил крепость. Бек прислал своих слуг на помощь иноземцам. И вовремя. Не то случилась бы беда.
   Увлеченный работой, Эрих не заметил, как из камышей вынырнул крупный дикий кабан и атаковал его. А у Эриха в руке, кроме металлической лопатки, ничего не было. Пока слуги отвлекали кабана от опрокинутого на землю Эриха, Шахпеленг схватил ружье и успел сделать выстрел. Даже после последних хрипов агонизирующего зверя исследователи долго не могли прийти в себя.
  -Пах-пах! Такого матерого кабана мы давно не встречали, - говорили муганцы, окружив поверженного зверя.
  -В нем столько же пудов, сколько в бекском племенном быке!
   От кабаньего жаркого муганцы с презрением отказались, ушли. Часть кабаньей туши исследователи съели, остаток закопали в землю.
   Однажды их лагерь посетил мимоходом ленкоранский бек. Побеседовал с иноземцами, пригласил их к себе в Ленкорань. Но экспедиция спешила к Кызыл-агачскому заливу.
  -Моря не видали, что ли? - удивился бек. - Лучше я вам покажу наши рисовые плантации, посевы кунжута, ячменя, проса, хлопка.
  -У вас тоже начали хлопок выращивать? - спросил Шахпеленг.
  -Русский царь велел разводить хлопчатник и платить налог хлопком.
  -А сальянский хан? - с интересом спросил Эрих. - Он тоже подчинился?
  -Нет, он увел людей в степь, переждал, пока урусы не убрались.
   Повторив приглашение, бек отбыл. А исследователи направились к морю, на изучение берега и многочисленных островков. Две недели ковыряли острова, незабываемые недели: море, волны, рыбная ловля и охота на птиц, запах костра - Шахпеленгу не забыть всего этого никогда. С сожалением покинули море и двинулись в Ленкоранские горы. И там, в горах, Шахпеленга поколотили талышки. А было дело так. На тропе, ведущей в село, встретились им две горянки, одетые в длинные национальные рубахи с прорезями по бокам. На гибкие их бедра были повязаны широкие платки. Стрельнули глазками по молодым путешественникам и пошли вперед, задрав нос.
  -Какой странный наряд у них, - удивился Эрих.
  -Наши называют их "длиннорубашечницами", - пояснил Шахпеленг.
   Говорили друзья по-немецки. Девчонки-воображалы, услышав чужую речь, фыркнули, друг дружке что-то с усмешкой шепнули, хихикнули и зашагали, вихляя бахромой платков на бедрах - такое живописное зрелище! Что это они о себе вообразили? На Шахпеленга что-то нашло, и он игриво запел народную песню про ленкоранок:
   -Осторожней ты ходи,
   Поясок не оброни!
   Ай дили-дили, дили-дили...
   В один миг эти амазонки ринулись на парнишку и давай колошматить его, царапать и щипать. Ошалевший от неожиданности и стыда, Шахпеленг только локтем прикрывал лицо, как Быг Гулам. Спасибо, один старичок выручил: прикрикнул на дур - вмиг упорхнули.
  -Вот тебе и "дили-дили"! - расхохотался Эрих. - Что с тобой, парень?
  -Я... пошутил, - Шахпеленг готов был сквозь землю провалиться.
  -За шутку и всыпали тебе, - сказал старик. - А кто эти франки?
   Узнав, что эти чужаки немцы, старик заявил, что у них в горах есть кладбище с могилами "таких же немисов". Возбужденные немцы, разумеется, ринулись на это кладбище в сопровождении этого живого старика. Шахпеленгу пришло на ум, что это их Адам Олиари здесь почил.
   Увидев могилы с сохранившимися крестами, Фридрих Августович преклонил перед ними колени. А Эрих стоял рядом, склонив голову. Потом ученые стали расспрашивать старика о тех, кто покоится в этих могилах. Шахпеленг переводил им с талышского.
  -Он говорит, что немецкие послы по пути в Тегеран заразились лихорадкой и умерли.
  -Все?
  -Нет, двоих больных увезли в Тегеран к шаху Аббасу.
  -Спроси, когда это было?
  -Его дяде Гаджиаге было уже семнадцать, а ему - лет пятнадцать. Когда умер его дядя? Да он жив! И хранит у себя бумаги умершего немца с тюркским именем Кардаш.
  -Вперед! Скорей к нему, к этому прекрасному дяде!
   Встретил их живой согбенный старик с порыжевшей от времени седой бородкой. Документы посольские торжественно вынули из-за трухлявого бревна, что под потолком, осторожно развернули.
  -Это записи Стефана Какаша, члена германского посольства, возглавляемого Тектандером, послом Рудольфа Второго... Но ведь это случилось сто двадцать два года назад! Сколько же лет старику?
  -Говорит: лет семнадцать ему было, когда его отец при нем принял от умирающего эти бумаги и дал слово передать их его землякам-немцам. Покойный отец, говорит, скончался тридцать лет назад. И сам он уже и не чаял выполнить отцовский завет, но Бог милостив.
  -Неужели старику сто тридцать девять лет?! - поразились немцы.
  -Да. Он говорит, что был проводником Текин-посла.
  -Тектандера?
  -Да, и он помог послу уехать из Ленкорани в Тегеран.
  
   " "
  
   "
  
   Когда Ленкорань остался позади, растроганный Фридрих Августович не мог удержать ласковой улыбки.
  -Какая удача, что старик долголетен, - сказал он. - Прожить сто тридцать девять лет! Вот счастье!
  -Это еще что! - отозвался Шахпеленг. - Вот был у нас быстроногий человек по имени Бабай-эмир. Так он даже двести лет прожил, правда, по договору с Азраилем.
  -Еще одна легенда? Расскажи, Шах, - оживился Эрих.
   И Шахпеленг рассказал.
  - Исполнилось Бабай-эмиру сто лет, и пришел Азраил по его душу. Но Бабай-эмир был очень быстроногий человек. Он бросился бежать от ангела смерти, и не мог Азраил его поймать. Тогда переменил ангел свое обличье, принял вид старого человека и с воплем, плачем стал рыть могилу. Подошел к нему Бабай-эмир и спрашивает, в чем дело? Тот ответил, что роет могилу для умершего сына, но забыл измерить его рост и не знает, впору ли ему могила. И еще сказал, что его сын ростом с Бабай-эмира, и попросил лечь на дно могилы, чтобы примерить ее. Залез Бабай-эмир в могилу, улегся, и тут Азраил вскочил ему на грудь. Взмолился Бабай-эмир, мол, пощади, дай мне срок. Мол, и жизнью еще не насытился, даже дома себе построить не успел. Сговорились они с Азраилем, что придет тот по его душу ровно через сто лет, а Бабай будет спокойно ждать его в своем новом доме. Через сто лет приходит Азраил на условленное место и видит: вместо дома стоит шалашик из камышей, да и тот такой маленький, что ноги Бабая вылезли наружу. "Ты, Бабай, испросил у меня сто лет для дел, - говорит ему Азраил. - Для каких же дел ты просил отсрочки смерти на сто лет, если за целый век ты даже дома себе построить не успел?" А тот отвечает: "Если бы я знал, что так мало проживу на свете, то и этого шалаша не стал бы сооружать."
  -Уж не на эту ли легенду полагаются ваши люди, строя себе халупы вместо домов? - сказал Фридрих Августович. - Поднимешь голову - ударишься о потолок. Окна маленькие, свет и днем не проникает в помещение... И это при том, что у вас строительный материал под рукой, вернее, под ногой, тут же в земле.
   Шахпеленг не нашелся что ответить. Немец говорил сущую правду. Но как же тяжело слышать эту правду от чужеземца.
   В Билясуваре они узнали новость. Оказывается, в Сальянской степи появился тигр-людоед, который терроризировал все население края. И вот сальянский правитель Гасан-хан устроил охоту на зверя, охотился несколько дней, пока не напал на след. Но тигр перехитрил хана, подкрался к нему и внезапно напал. Хан врукопашную бился со зверем, это в свои-то восемьдесят лет. И одолел зверя, зарезав его кинжалом. Хищник, однако, успел нанести ему когтями глубокие раны на лицо. Сейчас хан уже здоров. Кабулы-ханум, по рассказам любителей острых ощущений, встретила окровавленного мужа словами: "Ай киши, я послала тебя за тигровой шкурой, а ты своей чуть не лишился. Не зли меня, а то сама устрою охоту на льва!"
  -Хорошо, что льва в округе нету, - гоготали сельчане. - А то Кабулы-ханым всех начисто бы вывела!
   И чем ближе подходили путешественники к Сальяну, тем больше слышали историй о ханской чете. Трудно было разобрать, где правда, а где - вымысел.
  -Пройти около Сальяна и не повидать эту героиню, эту живую легенду современности?! - возмущался Эрих. - Нет, Шахпеленг, и не уговаривай! Я нанесу ей визит вежливости, а вы - как хотите!
  -Тетя вас прикончит каким-нибудь новым способом, - пугал Шахпеленг. - Вы не знаете моей тети.
  -Не пугай пуганого! Видали всяких разбойников.
  -Моя тетя - не разбойница, - обиделся Шахпеленг. - Она только мститель.
  -Так нам незачем бояться: мы не русские, а немцы, и детей ее не мы погубили.
  -Все равно! Вы служите русским, и, значит, вы ее враги.
   Но переубедить упрямцев было трудно. Когда остановились у гостеприимного Шорсулинского бека, Фридрих Августович просил бека посодействовать встрече с сальянским правителем. Тот наотрез отказался, заявив, что он чтит хана и против его воли не приведет к ним Российских подданных.
   Ученые притихли и поддались требованию Шахпеленга обогнуть Сальян с запада и выйти к Куре у местечка напротив Чуханлы.
   Вода в Куре уже спала, но все равно без водного транспорта невозможно было переправиться на левый берег. Лодочники же исчезли. Шахпеленг, разумеется, догадался, что они спрятали свои лодки по приказу ханши. Ему стало тревожно. И он попросил не зажигать костра, не привлекать внимания сальянцев. Но на его руководителей напало упрямство. Они заявили, что обошли весь Северный Азербайджан, и нигде к ним плохо не относились, и пусть Шахпеленг не преувеличивает опасности!
   И, конечно, разложили костер еще больше обычного. Шахпеленг за всю ночь век не смежил, в тревоге сторожил своих попутчиков.
   За время совместного путешествия он очень полюбил этих чудаков, привык к ним, как к родным и, если и мечтал поскорее выпроводить их из этого края, то только в целях их же безопасности.
   Утром, чуть свет, к их вынужденной стоянке прискакали Дурсун и Ядигяр с письмом к Шахпеленгу.
  -Ада, Шахпеленг! - крикнул Дурсун. - Как поживаешь? Тебе письмо от хана!
   Шахпеленг молча обнялся с каждым из них. Прочел письмо, в котором хан приглашал его и ученых-иноземцев к себе в дом.
  -Передайте дяде Гасану: мои гости не русские, они к Степану Разину не имеют отношения.
  -Как он красиво говорить научился, ай Ядигяр! - рассмеялся Дурсун. - Нет, Шахпеленг, не бойся. По всей Мугани и всему Ширвану рассказывают, что Шахпеленг привел с собой странных ученых-франков, и что они не наукам у нас учатся, а ковыряют землю и списывают узоры с ковров.
  -Давай забирай своих гостей и пойдем. Ага нас ждет, - сказал Ядигяр.
  -Нет, не пойду. Они убьют моих гостей.
  -Не будь дураком! - рассердился Дурсун. - Вон у нас русский молодой купец на базаре торгует! Кто его трогает? Лишь бы без оружия пришел сюда.
   Но Шахпеленга переубедить им не удалось, и они ускакали.
   Немцы были расстроены тем, что Шахпеленг отказал сальянцам, даже не сочтя нужным посоветоваться с ними. И когда мальчишка предложил им подняться вверх по течению реки и переправиться у местечка Гёмушлу, Фридрих Августович отказался, удивив Шахпеленга резкостью тона, и сказал, что будет ночевать здесь снова, пока не найдутся лодочники. Пришлось подчиниться. Выловили жирного осетра и сделали шашлык, но приступить к еде не успели. Показался фаэтон, на котором восседал сам Гасан-хан. Он сошел на землю, поздоровался с гостями, поцеловал Шахпеленга.
  -Ада, шайтан из шайтанов, ты настолько возгордился, что хлеб мой попираешь?! - спросил хан. - Почему отказываешься от моего дома?
  -Дядя Гасан, в прошлый раз тетя Кабулы погубила гостей... И еще она мне велела не ступать ногой на сальянскую землю.
  -Погубила она не гостей. Они не были гостями, а были солдатами и пришли на нашу землю, вооруженные ружьями и пушками. И погибли! Туда им дорога! А твои нынешние гости - ученые, а не солдаты. Они на моей земле и, значит, мои гости. Я и волосу не дам упасть с их головы. Собирайтесь! Я ничего не хочу слышать!
   Фридрих Августович заявил хану, что с удовольствием принимает приглашение. Довольный Гасан-хан пересел на карабахского скакуна, гостей усадил в фаэтон, и они направились в Сальян, а слуга Шабан остался складывать их вьюки.
  -Я видел ваши поля, - сказал Фридрих Августович хану. - Хорошие посевы. Но вы перестали сажать хлопок?
  -Шайтан не дал, проклятие ему! - коротко ответил тот.
  -У вас разводят шелковичных гусениц?
  -Да. Земля у нас солончаковая, так что приходится заниматься шелководством и скотоводством.
  -Ну, а рыба? Кура кишит рыбой!
  -Мы только едим рыбу, но не продаем.
  -Я слышал, что у вас отличный конный завод.
  -Да, у меня неплохие кони.
  -Самые лучшие во всем Азербайджане! - не удержался Шахпеленг. - Не кони, а драконы! Так и пляшут на месте, так и играют!
  -Ладно хвалить, - остановил разошедшегося Шахпеленга Гасан-хан. - Ты вот что, ты с тетей помирись. А за гостей своих не бойся. Вон у нас торгует сейчас сын купца Никифора, который пал в битве за Шемаху.
  -Федор здесь?! - вскричал Шахпеленг. - Выходит, бросил школу!
  -Какая школа для тех, кто деньги зарабатывает? - усмехнулся Гасан-хан.
   Города Шахпеленг не узнал: ни улиц, ни домов - одни развалины, как после землетрясения. Но повсюду шли строительные работы.
   Хан заметил, как растерянно озирается Шахпеленг.
  -Это твои русские друзья палили по домам! Хорошо, что людей-то мы, слава Аллаху, успели увести в степь.
  -Неужели тетя согласилась оставить Сальян?
  -Я у нее не спрашивал. Как корабли к берегу приблизились, усадил ее в фаэтон и увез.
  -Но почему в степи никто об этом не говорил нам?
  -Не знаешь, как честолюбива твоя тетка? Она запретила говорить о нашей беде. Перезимовали в степи в палатках и юртах. А русские тем временем стали крепость строить. Но видать, царице Катрине мы не понравились: отозвала своих. Прибыли на кораблях, а отбыли пешком.
  -Почему пешком?
  -Два корабля мы подожгли ночью, а третий сам сбежал.
   В ханском дворе было чисто. На месте обгорелого сада были поставлены юрты. На месте дома кипела работа: строители наспех готовили сырцовые кирпичи.
   Коврик, висящий над входом в юрту, откинулся, и из-под него выглянула сама Кабулы-ханум.
  -Добро пожаловать в наш дом, - сказала она без улыбки. - Всегда бы тебя видеть, племянник!
   Подошла к Шахпеленгу и с силой прижала его голову к груди.
  
   " "
  
   "
  
   Пиршество закатили пышное. Участвовала вся сальянская знать. Ашыги пели песни, состязались, пересказывали дастаны. Ашыгскому сазу вторили местные зурначи. Трое суток длилось это пиршество. Эрих был так пьян, что уже не мог записывать названия блюд и способы их приготовления. Шахпеленг, сидевший рядом с ним и настороженно следивший за всеми, успокоился, решив, что напрасно на сей раз ожидает подвоха и вероломства.
   Хан восседал на тигровой шкуре, вызывая зависть молодых охотников не столько этой шкурой, сколько заживающими ранами на лице. Он заметил, что Шахпеленг не в своей тарелке, спросил причину. Мальчик пожал плечами.
  -Ты хочешь видеть купца Федора? - догадался хан. - Что ж, я пошлю за ним.
   Шахпеленгу это не понравилось.
  -Дядя Гасан! - заумолял он. - Я сам пойду к Федору. Но ты дай слово, что никто не обидит моих гостей, пока я вернусь!
  -Не доверяешь нам? - нахмурился хан.
  -Ужаленный змеей страшится даже веревки!
   Гасан-хан полчаса читал ему нотацию. Наконец, отпустил его. Но в этот момент появились купец Дарья Мамед и группа лезгинских гостей, которые прибыли просить помощи против русских войск. Дарья Мамед заключил Шахпеленга в объятия.
  -Где мотаешься, бродяга? - загоготал он. - Уже меня переплюнул по части путешествий?
  -Куда мне до тебя! - смущенно хихикнул Шахпеленг.
  -А сестру ты видеть не хочешь? Выйди во двор, там кое-кто ждет тебя.
   Шахпеленг вышел и попал в объятия налетевших с двух сторон девушек, Алчичак и Рафиги. Он весь вспотел, в расстерянности смотрит на ухмыляющегося рядом Ядигяра.
  -Ядигяр, уйми их...
  -Они мне уши прожужжали про тебя. Терпел я - терпи ты!
   Девчата затеребили его, закидали вопросами, затащили в глубь обгорелого сада. Уселись на сваленное снарядом засохшее дерево. Шахпеленга смущало присутствие этого дурака Ядигяра, который с ревнивой ухмылкой следил за их беседой. Но девчата на Ядигяра никакого внимания не обращали, чирикали себе.
  -Ой, Шах, про тебя столько всякого рассказывали!
  -Нам все новости Мамед собрал о тебе.
  -А знаешь, Шах, скоро у Алчичак и дяди Мамеда маленький будет!
   Алчичак вспыхнула, закрыла лицо ладонями, а Шахпеленг не знал, что говорить.
  -Дядя Мамед обещал ей назвать малыша твоим именем: Шахпеленг!.. Слушай, Шах, расскажи про Карабах, про наших сельских: как они там?
   Шахпеленг с грустью смотрел на Рафигу. Все черточки на ее лице так знакомы, так дороги, и все же она неузнаваемо изменилась. Выросла, расцвела. Глаза стали глубокими, губы, нежные губы, которыми она ловила когда-то снежинки в их дворе, теперь стали еще ярче. Голос - уверенный и спокойный. Но даже не это главное. А что? Непонятное в ней что-то произошло.
  -Как ты изменился, Шах! - воскликнула Рафига.
   Он смущенно улыбнулся.
  -А это правда, что ты с Валидой обручился? Когда мы в степи жили, она с бабушкой Салтанет проведывала нас. Славная такая, хотя еще маленькая...
   Шахпеленг, едва отбившись от девушек, отправился на базар - единственное уцелевшее место во время обстрела. По дороге заглянул к товарищу по моллахане, Али, но не застал его: Али уже стал купцом и подался в дальние страны по торговым делам.
   Наспех отвечая на приветствия встречных, он скоро добрался до лавки Федора в самом центре базара. Тот даже не удивился его приходу.
  -Я тебя раньше ждал, - обиженно сказал он, впрочем, обняв своего друга. - Целых три дня базар только и говорит о пиршестве в доме хана в честь молодого ханенка Шахпеленга и его немецких друзей... Видать, неправда, что старый друг лучше новых двух.
   Шахпеленг тяжело вздохнул. Как объяснить Федору, что и сейчас, стоя у его будки, он только и думает об опасности, угрожающей его немецким друзьям в доме хана?
  -Прости, Федор, - сказал он. - Хан велел мне пригласить тебя в гости. Однако я не захотел. Сам видишь, что сотворили ваши с Сальяном.
  -Ну, так что? Я тут причем? Я не воин, я - купец честной.
  -Мало что купец! Тебе опасно здесь оставаться. Надо скорей уезжать отсюда.
  -Да тебе что, моча в голову ударила?! С какой стати мне уходить?! Хан лучшее место на базаре мне уступил.
  -Это ничего не значит. Надо уходить...
  -Да ты белены объелся! Никуда не пойду... Тоже мне, друг называется!
  -Федор, давай поедем в Ардебиль, в Тебриз! Здесь тебе оставаться опасно!
  -Мне и здесь хорошо. Вот распродам товар, потом, так и быть, поеду с тобой на поиски клада Македонского.
  -Ты что, шутишь?
  -И не думаю шутить... Пошто про наших москвичей не спрашиваешь?
  -Я от волнения все забыл... Говори: как твоя матушка? Как Муса? Как Даниил Иваныч и все остальные? В греко-латинской академии все так же представления дают? А в "гошпитале" доктора Бидлоо собирались пьесу в честь царицы Екатерины поставить. Поставили, да? А помнишь, как мы "Царя Максимильяна" бегали смотреть?
  -Как не помнить? Помню, и Ольга с нами была. Да, она шлет тебе привет... Ты чего ерзаешь на месте? - спросил Федор. - За немцев боишься?
  -Боюсь. Пойдем к ним? Ведь хан сам приглашает тебя.
  -Ну, коли так, пошли.
   Федор запер лавку, и они пошли. Не успели вырваться из базарной толчеи, как навстречу им сам хан с немецкими гостями.
  -Шахпеленг! - крикнул издали Эрих. - Мы идем на раскопки Гырх-Чирага и Махмудабада! Это те ушедшие под землю города, про которых ты нам легенды рассказывал. Хан сам покажет нам то место!
   Тут Федор вцепился в Шахпеленга.
  -Шах! Шах! - торопливо шепчет. - Я для того и приехал, чтобы откопать клад Македонского. Возьми меня с собой.
  -Конечно, пойдем с нами!
   Федор опрометью бросился назад в лавку, вынес оттуда мешок и лопатку и нагнал путешественников.
  -Наконец-то сбудется моя мечта! - радовался он.
  -Удачи тебе! - рассмеялся Шахпеленг.
  
   " "
  
   "
  
   Развалины Гырх-Чирага за Курой они отыскали быстро. За два дня раскопок из развалин древнего города вырыли множество древних сосудов из глины, из меди, целые чираги, как глиняные, так и медные, чаши, покрытые глазурью, не потускневшей в течение столетий.
   Ученые очень скоро, набрав необходимых образцов, потеряли к городищу всякий интерес и принялись за поиски Махмудабада. А Федор все копал и копал, неистово роя вокруг себя все новые и новые пласты земли.
   В развалинах Махмудабада нашли небольшой глиняный кувшин с древними сохранившимися монетами "сиккя". Но они были медные и в глазах Федора ценности не представляли, зато очень дорого оценились немцами.
  -Прямая находка для царской Кунсткамеры, - заявил Фридрих Августович.
   Шахпеленг вырыл из земли прекрасно сохранившуюся глазурованную чашу, но не уступил друзьям для царского музея, сказал, что подарит тете Кабулы. Но, правда, там отрыли множество и другой посуды.
  -Хватит, - решил свернуть работы Фридрих Августович. - Пора трогаться в путь. Надо готовиться к отъезду.
   Эрих и Шахпеленг пошли уговаривать зарывшегося по макушку в землю Федора, чтобы тот оставил это обременительное занятие.
  -Брось копать, Федор, - уговаривал Эрих. - Все равно не найдешь ничего.
  -Сказано в Писании: ищите и обрящете, - цедил тот, обливаясь потом.
  -Это попросту Сизифов труд, - уверял Эрих. - Никакого клада ты здесь не найдешь.
  -А если и найдешь, будут одни медяки, - говорил Шахпеленг. - Посмотри, на кого ты похож. На лешего.
  -Плевать!.. Шах, а может в саму Барду за кладом идти?
  -Пожалей себя! Не человек служит деньгам, а деньги человеку!
  -Это твоя бабка насоветовала?
  -А хотя бы и она! У тебя умнее советчики?
   Шахпеленг повернулся и пошел прочь. Грустный Федор выбрался из ямы и потащился вслед за другом.
  -То-то же, - улыбнулся Шахпеленг, когда искатель кладов нагнал его. - Клада не приобрел, а лопату и мешок оставил и в убыток вошел.
  -Какой убыток?
  -А товар твой залежался. Сколько ты б успел продать за эти дни?
  -А! Три гривны в день! Найди я клад, все сполна бы окупилось.
  -Ай Федя, не лови журавля в небе, бери синицу в руки!
   Подошли к переправе, у которой встретили хана.
   Гасан-хан был не один. Он сидел на разостланном на земле коврике, подобрав под себя ноги, и читал какое-то письмо. Перед ним стоял, тяжело дыша, всадник с дальней дороги, что было видно по его покрытой пылью одежде и запыленному лицу. Он расседлывал тяжело храпящего коня, всего мокрого, в потной пене. Шахпеленг подошел, чтобы помочь путнику, и узнал одного из шемахинцев, теперь уже ахсуинца. Он помог снять с коня седло, набросить на его потную спину мешковину.
  -Спасибо, дружок. Постой, да ты не внук ли Салтанет-нене? Смотри ты, как вырос, машаллах! А как бабушка, здорова? Дай Бог! Поводи немного коня, чтоб не простудился. И вот тебе письмо от сына Мамед-Ибрагим-Халил-Рзы.
   Шахпеленг стал водить, а всадник так и рухнул от усталости на землю, не решившись сесть на предложенный ханом чистый коврик.
   Шахпеленг в нетерпении развернул лист.
   "Брат мой Шахпеленг! Начинается большая битва за наш дорогой город Шемаху. Я ушел воевать. Если ты мне брат и друг, то спеши на помощь. Исмаил," - прочитал подросток.
   Итак, пришел их час! Время расчета с Давудом! Теперь главное - добыть коня и ружье, чего бы это ни стоило. Наступил час, дороже которого нет. Никогда ни о чем серьезном не просил хана, но сегодня придется.
   Гасан-хан оторвался от письма, посмотрел на гонца.
  -Передай хану, что немедля, рано утром выступаю. Коня своего оставь: он не выдержит обратного пути. Возьми одного из наших скакунов.
   Ядигяр, подчиняясь взгляду хозяина, подвел к гонцу поджарого жеребца-трехлетка. Ахсуинец благодарно поклонился хану, взвалил на коня свое усталое тело и тут же, взяв с места в карьер, ускакал по Ширванской равнине.
  -Что пишет этот похититель красоток? - спросил Эрих.
   Вместо Шахпеленга ответил хан:
  -Давуд вернулся в Шемаху, он поссорился с дружком Сурхаем. Более удобного момента не наступит. Гянджинцы и карабахцы объединенными силами идут освобождать Шемаху, просят подмоги.
  -Завтра выступаете? - сдерживая нетерпение, спросил Шахпеленг.
  -Да. Надо спешить перекрыть Геглярскую дорогу.
  -Дядя Гасан! У меня свои счеты с Давудом. Возьми меня с собой!
  -Нельзя.
  -Но почему? Я знаю все рытвины, все проходы в Шемахе. От меня вам только польза!
   Гасан-хан не ответил. Он задумчиво грыз стебель травки "емлик".
  -Эй, Шах, какого черта ты на войне потерял? - начал было Федор, но осекся, встретив угрюмый взгляд Шахпеленга.
   Эрих и Фридрих Августович переглянулись.
   Шахпеленг снова приступил с просьбой к хану. Тот рассердился.
  -Сказано, что нельзя! У тебя будут другие дела!
   Вернувшись в город, хан велел вызвать к нему нужных людей и занялся подготовкой к военной кампании. Фридрих Августович занялся бумагами. Шахпеленг с друзьями уединился в чайхане, состоящей из наспех сооруженного навеса. Чайханщик, жалуясь на нерадивых сальянцев, забывших дорогу в чайхану, заварил крепкий чай в китайском фарфоровом чайнике и, поставив перед ребятами, удалился куда-то. За чаем разгорелся спор о предстоящем участии Шахпеленга в битве.
  -Слушай, ты еще не сыт войной? - возмущался Эрих. - Пусть старшие сами разбираются друг с другом!
  -У меня свои счеты с Давудом. Мне с ним тесно на земле. Один из нас сложит голову!
  -А если это будешь ты?
  -Значит, судьба такая.
  -У вас, мусульман, все на судьбу списывается! А что будет с твоей Валидой? А бабушка Салтанет? Как ей поднимать большую семью? Ты привел домой людей - они тебе доверились: и Айна, и Большой Фархад...
   Эрих сыпал соль на раны друга. Все, что он говорил, сверлило мозг Шахпеленга, не давая ему покоя.
  -Не разоряйся, Эрих. Я сам уговорю его, - уверенно сказал Федор, вынимая из-за пазухи бумагу и протягивая Шахпеленгу. - Сам Данила Иваныч депешу тебе шлет.
   Шахпеленг, расплывшись в улыбке, углубился в чтение. Граф сообщал, что бил челом императрице и что по монаршей воле Шахпеленг включен в число молодежи, посылаемой в Гамбург на учебу.
  -Почему ты не сразу дал мне письмо? - взволнованно спросил Шахпеленг.
  -А-а, проняло?! То-то же. Я приберегал, дабы ты не убег в Россию, а я бы не остался один здесь. Ну как?..
  -Федор, Давуд - убийца твоего отца! Как у тебя язык поворачивается удерживать меня от мести?!
   Федор прикусил язык.
  -Но ты служащий Географического общества, Шах, - не унимался Эрих.- Там залежалось твое жалованье. Поедем с нами в Москву...
  -Да что жалованье?! - перебил его Федор. - Жалованье: тьфу и нету! А вот мы с тобой отыщем клад Македонского...
  -Сегодня с вами невозможно говорить! - вышел из себя Шахпеленг. - Какое жалованье? Какой клад? Я вам толкую о родине, а вы несете ахинею!.. Или вы думаете, что и родина, и земля, и страна - это только для ваших понятий?!
   Оставив друзей, он решительно зашагал к ханскому двору.
   Долго ждал, пока хан не простился с последним подданным, затем вошел в юрту и встал у входа. Старик, увидев упрямую решительность Шахпеленга, молча отбросил покрывало с сундучка, вынул из него свернутую трубкой бумагу.
  -Читай, - велел он.
   Это было письмо от великого ученого, возглавлявшего Тебризское медресе. Ученый заверял Гасан-хана, что плата, присланная им за родственника Шахпеленга Карабаглы, превышена втрое, что юноша зачислен в Медицинскую школу при медресе, что он должен приступить к занятиям не позднее десятого числа месяца сафара. Оставшиеся деньги с согласия хана пойдут на обучение еще двоих студентов, которых хан может прислать.
  -Теперь понял, где ты должен быть?
   Шахпеленг покачал головой.
  -Я все равно не могу там учиться. У нас семья теперь большая. Я должен зарабатывать им на хлеб.
  -Об этом не беспокойся. Салтанет написала нам обо всем. Пока ты будешь учиться, ей будет оказано содействие. Сегодня четвертое число месяца сафара, так что ты как раз успеешь в Тебриз.
  -Нет, дядя Гасан, только после битвы с Давудом! Лучше не запрещай мне, не заставляй ослушаться тебя!
   Тут в помещение вошла Кабулы-ханум.
  -Ай Гасан, не трать попусту время. В нем течет наша кровь, а нас можно убить, но нельзя согнуть.
  -Спасибо, тетя! - дрогнувшим голосом произнес Шахпеленг. - Ты позаботишься о моих друзьях?
  -Ему подкладку дай - он и отрез потребует, - проворчала Кабулы-ханум. - Да что я, изверг, что ли? Они и мои гости!..
   Ее прервало появление лезгинских гостей в сопровождении Дурсуна.
  -Что такое,хан, вы готовитесь на войну с Давудом, нашим кровным врагом, а нам ни слова?
   Хан растерялся, а Кабулы-ханум тут же заявила:
  -Хан хотел сообщить вам об этом завтра утром, прямо перед походом.
  
   " "
  
   "
  
   Ранним утром, когда еще только зарозовел горизонт на востоке, молодые сальянцы стали стягиваться к дому хана.
   Вооруженный Гасан-хан на своей карабахской чистокровке выстроил своих воинов и стал выкликать:
  -Где сыновья Мешади Мехти? Здесь? Хорошо. Где сыновья и братья Агабейли? Здесь? Сколько вас? Пятеро? Хорошо. Братья Кербелаи Юниса, вижу, здесь. А почему нет сыновей купца Рашида? Только племянник пришел? Что, струсили Рашидовы дети? Да уж лучше трусам не быть нам бременем. Чуханлинцы добровольно пришли? И гашимханлинцы здесь? Пусть Рашид постыдится хотя бы вас.
   Тут вышла к воротам Кабулы-ханум.
  -Эй, Дурсун! - громко окликнула ханша вооруженного до зубов наиба. - Скачи к Рашиду и передай ему: если немедленно из шести сыновей хотя бы троих не пришлет сюда, то через час я спалю его дом и все его лавки! Или я не Кабулы!
   Дурсун пришпорил коня и ускакал. Вернулся скоро, сопровождая четверых рашидовых отпрысков. Все как на подбор: крупные, плечистые, красивые. Даже издали все скопление провожающих и отряд воинов залюбовались этими богатырями. "Совсем красавцы и пехлеваны, ничем Бог их не обидел, - подумал Шахпеленг. - Только бы не повторили неудачную судьбу Быг Гулама."
   В Карабаглах сообщили ему о странной смерти этого несчастливца. Его нашли в пещере, где была могила Азертадж. Он был мертв, но никаких ран на его теле не было обнаружено. На лице же усопшего застыло выражение ужаса. Люди говорили, что это Бог покарал Гулама, наслав на него всяких страшных духов-аджиня. И Гулам, как жил в страхе всю жизнь, так и умер от страха.
  -Мы собирались как раз прийти, - оправдывался между тем младший из сыновей Рашида. - Вот проспали немного.
   Старший его брат ничего не говорил, наспех дожевывал свой завтрак.
   Хан не стал их срамить, указал место в строю.
  -Они ничего ребята. В бою не подведут, - сказал сидевший на чалом коне сальянец. - Это их отец, старый лис, не хотел отпускать их. А вот сыновья Мешади Мехти в бою трусливы, проку от них мало будет.
  -Дом - наш, тайна - наша, - нахмурился его сосед слева. - Зачем при гостях так позоришь своих?
  -Хм, еще неизвестно, вынут ли они кинжалов из ножен, - громко сказал обладатель чалой лошади.
   Лезгины услышали, переглянулись.
  -Джан, кардаш! - громко произнес один из них. - Лезги сказал: кинжал вынул - душу вынул!
   Сальянцы, сидевшие верхом, смерили пеших гостей насмешливыми взглядами, но из приличия промолчали. В это время появился Ядигяр, ведя на поводу пять отборных скакунов.
  -Негоже на врага пешими идти, - сказал хан. - Принимайте от чистого сердца.
  -Джан, Гасан-хан! Мы в долгу не останемся! - воскликнул все тот же говоривший гость. - Если б мы не морем прибыли, мы б тебе хлопот не доставили.
  -Должник должнику долгих лет желает! - ответил за хана Дурсун.
   Торопливо присеменил местный ахунд, поднялся на саки, чтобы благословить войско в путь. Но тут раздались крики. Два человека, размахивая руками, бежали по улице.
  -Дядя Гасан-хан! Ша-ах! Стойте! Мы тоже с вами!
   Федор и Эрих!
  -Чего вам? - резко вскинулся Гасан-хан.
  -Ваше превосходительство! Возьмите и нас на битву! - вскричал Федор. - Шах, ты же знаешь, на Давудке кровь моего отца! Дядя Гасан-хан! Позвольте и нам с вами в бой идти! Что ты молчишь, Шах, переведи ему!
  -Эрих! - воскликнул Шахпеленг. - Вы же в Россию собирались! Неужели Фридрих Августович отпустил тебя?
  -Не могу я уехать, когда ты в бой идешь, - просто ответил Эрих. - Магистру не удержать меня. Враги моих друзей - мои враги. Я тоже пойду в бой!
   Гасан-хан выслушал их и повлажневшими глазами посмотрел на жену.
  -Ай Ядигяр, подай им тоже коней, - сказала ханша.
  -Да самых лучших! - крикнул хан.
   Сальянцы оживились, заулыбались.
   Ахунд поднял над головой Коран.
  -Да хранит вас Господь, дети мои! Да хранит вас Священный Коран! Пусть придаст он веру вашим сердцам, силу - вашим ногам, ловкость - рукам! Аллах, Мухаммед да Али пусть помогут вам!
   Но и получив благословение, отряд не тронулся с места, потому что явился господин Маус.
  -Господин Гасан-хан, найдется в вашем отряде место для старика?
  -Еще одного коня моему гостю! - весело вскричал Гасан-хан. - Шевелись, Ядигяр!
  -Надеюсь, что этот отряд больше не разрастется, - пробормотал конюх.
   Но Ядигяр ошибся. Уже у переправы на берегу Куры нагнал их отряд белясуварцев и шорсулинцев. Правда, конюху не пришлось, скрепя сердце, подводить им лучших скакунов, выпестованных и взращенных им.
  -Что ты не в духе, Ядигяр? - спросил сальянец на чалом коне. - Ага добро дарит, а у слуги живот болит? Не твои кони, а ханские!
  -Тебе легко говорить. У нас были все пять видов карабахских чистокровок! Каждого жеребенка я вот этими руками растил. А ты, поди, даже и видов этих не различишь...
  -Сальянцу достаточно разбираться в товарах, - не удержался от сарказма Шахпеленг.
  -Не хуже карабахцев разбираемся! - воскликнул Кямандар, сын сотника.
  -Я пошутил, Кямандар, - мягко сказал Шахпеленг. - А из наших одноклассников только ты и Эльчин? А где остальные?
   Про Али Шахпеленг знал, что тот уехал в Среднюю Азию по торговым делам. Голодного Губада увезли на паломничество в Кербелу. А весельчак Заки, оказывается, погиб во время обстрела Сальян. Население по приказу хана оставило город, а Заки в степи спохватился, что дяди его, молла Гасыма, нет. Кто-то сказал, что видели старика пьяным возле кофейни. Заки ушел в Сальян и больше не вернулся. А молла Гасым потом прибрел живой и невредимый.
   Миновав Арабшахвердинскую пустошь, отряд приблизился к Аджикабульскому озеру. Впереди по берегу на облезлой верблюдице ехал странный человек в бараньей папахе и в неместной рубахе. Он изо всей силы пришпоривал ногами животное, которое упрямо тянуло морду к цветущей верблюжьей колючке. Незнакомый всадник не обращал внимания на проезжавший отряд воинов. Но Эрих отчего-то заволновался, стал вглядываться во всадника.
  -Ты что, Эрих? - спросил Шахпеленг.
   Эрих не ответил, уклонился от пути к берегу. Шахпеленг и Федор последовали за ним.
   Незнакомому всаднику удалось оторвать верблюдицу от колючки, но та упрямо выгнула шею, закрутилась на месте.
  -Эта упрямица сведет меня с ума! - воскликнул всадник по-немецки.
  -Леонгард! - заорал Эрих вне себя.
   Всадник поднял голову.
  -Эрих! Паршивец! Где ты пропадал, дорогой? - засияв, Леонгард спрыгнул с верблюдицы. - Я уже полгода иду по твоим следам!
   Братья обнялись. Сальянцы, узнав, в чем дело, окружили братьев, цокая языком и прослезившись, одобрительно загудели.
  -Еще несколько встреч, и у досточтимого хана табун истает, - пошутил охотник Аташ, кивнув на старую исхудалую верблюдицу Леонгарда.
  -Для хороших людей табуна не жаль, - улыбнулся хан, подъезжая к ним. - Я думаю, Эрик, брат твой присоединится к нам?
  -О чем вопрос? Мы будем вместе, - ответил Леонгард, когда Эрих перевел ему слова хана. - Вы куда направляетесь?
  -На войну.
  -На войну, так на войну. И я с вами.
  
   " "
  
   "
  
   Заняв пологий склон у селения Гёгляр, сальянский отряд ждал знака для атаки. Шахпеленг с волнением смотрел на родной ему город, оставленный им всего три года назад в крови и пепелищах. Казалось, с тех пор прошла вечность.
   Со стороны Аксуинского перевала раздался выстрел, на который ответом были выстрелы со стороны Чухур-юртской дороги и бакинского тракта.
   Гасан-хан напряг свое сухое поджарое тело, вытянулся на стременах и что было силы крикнул:
  -Вперед, дети мои! Не посрамим чести сальянской! Очистим землю от врага!
   И отряд лавиной хлынул вниз, в сторону спящего в предутреннем сумраке печального города, распластавшегося на противоположном склоне.
   Побелев от напряжения, до боли сжав эфес меча, Шахпеленг сломя голову несся навстречу судьбе.
  
  
  
  
  
   К О Н Е Ц
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"