Подъезд

Фантастический рассказ

Цуриганэ ни

Томаритэ нэмуру

Кото кана!

(Сев на храмовый колокол,

бабочка спит.)

Из японской поэзии

Глава 1. Диссертация

- Итак, в ходе нашего исследования нам удалось обосновать следующее положение: в рамках экзистенциальной парадигмы идеалистическая и материалистическая модели возникновения сознания у homo sapiens деактуализируются. Единственной верифицируемой теорией необходимо признать теорию отражения, подтверждением которой является детерминированность поведенческих моделей социума и индивида.

Докладчик нажал кнопку пульта, и презентация вернулась к слайду с названием кандидатской диссертации: "Теория отражения в психологии в свете экзистенциальной парадигмы". Ниже более мелким шрифтом было написано: "Аспирант кафедры философии и психологии ТаГУ Величко Сергей Платонович".

Повисла короткая пауза: члены диссовета, сидевшие за составленными в виде буквы "П" столами, зашевелились, потирая затёкшие ноги и руки.

- Позвольте, коллеги, ознакомить Вас с рецензией на представленную работу, - не поднимаясь из-за стола пробасил мужчина в помятом клетчатом пиджаке. Монотонным голосом он "довел до сведения присутствующих", что "вынесенная на защиту работа, хотя и не устраняет всех противоречий двух философских систем", однако "имеет ряд неоспоримых достоинств, главное из которых - глубокое погружение автора в тему исследования и нетривиальность выводов". В заключение он рекомендовал автору не останавливаться на достигнутом и продолжить работу в избранной им области философской науки.

Выступавшие вслед за научным руководителем оппоненты, серьезных контраргументов не выдвигали, разве что посетовали на через чур вольное обращение автора с научными терминами, что прозвучало как завуалированная похвала.

- Коллеги, - обратилась к присутствующим дама в бежевом брючном костюме с "бубликом" на затылке, - у кого есть вопросы к диссертанту?

- А что? Неплохо, очень даже неплохо... э-э-э...

- Сергей Платонович, - пришла на помощь белому, как лунь, старичку-председателю, дама с бубликом.

- Да, да, конечно... Сергей Платонович! Знаете, мне очень импонирует Ваш стиль, да и...

- Началось, - недовольно буркнул сидевший на другом конце стола лысый толстяк.

Председатель между тем закашлялся и потянулся к непочатым Ессентукам.

- А я согласна с Фомой Лукичем! - воскликнула ярко накрашенная моложавая старушка, похожая на богомола.

- Эта работа стоит того, чтобы о ней узнало научное сообщество!

- "И все прогрессивное человечество", - фыркнул толстяк.

- Да, профессор, - парировала нападение женщина-богомол, - и все прогрессивное человечество! Вы умница, Серж, я всегда говорила: Серёжа Величко далеко пойдет!

Старичок наконец осилил крышку Ессентуков, сделал пару глотков, и, крякнув от удовольствия, продолжил:

- Я это о чем... А! Вы в главе о литературе изволили упомянуть Живаго Дмитрия Сергеевича.

- "Неживаго" уже, - мрачно сострил лысый.

- Живаго - выдающийся философ современности, - не расслышав шутки, продолжил Фома Лукич. - В 1967 году мы с Дмитрием Сергеевичем учились на одном курсе в Ленинградском университете...

- В Санкт-Петербургском, - не унимался толстяк.

- А? что? - запнулся старичок, сбитый с толку.

Видя, что работа совета буксует, секретарь попыталась напомнить присутствующим о цели собрания:

- Коллеги! Чтобы защита состоялась, нужны ваши вопросы. Пожалуйста! Мы не можем продолжить работу, если не будет обсуждения.

- Ну какие могут быть вопросы, милочка! Сам Фома Лукич оценил, давайте уже голосовать.

Секретарь метнула в сторону распоясавшегося лысого испепеляющий взгляд, но нарвавшись на похабную улыбку, покраснела и принялась наводить порядок в бумагах.

- Позвольте один вопрос, - неожиданно прогнусавил мужичок в очках с толстыми линзами, выползая из-за стола, словно червь из земли.

- Прошу, Ипполит Марленович! Кому как не вам. Вы единственный из присутствующих с Гегелем на короткой ноге! - попыталась пошутить секретарша.

Поворошив стопку бумаг, знаток Гегеля поднес страницу печатного текста к самому носу.

- Мне не совсем понятно, что вы имели ввиду, говоря о... "метафизической сущности сознания". Надеюсь вы понимаете, что теория отражения - сугубо научная концепция, и любая метафизика здесь неуместна.

Лысый, глубоко вздохнув, приложил ладонь ко лбу и обреченно посмотрел на бутылку минералки: заседание продолжалось третий час, и бутерброды с красной икрой на сливочном масле, скорее всего, уже превратились в желе.

- Благодарю за вопрос, профессор! - оживился стоявший все это время немым истуканом молодой диссертант. - Несовместимость гегелевской философии с теорией отражения - очевидный факт. Но дело в том, что в онтологии Гегеля бытие и сознание неразделимы. А значит мы вправе интерпретировать эту неразделенность, как зависимость идеальных феноменов от бытия-материи: в начале - бытие, из него - абсолютный дух, из духа - сознание.

- Любопытно. А вам не кажется, что, опрокидывая гегелевскую модель саморазвития абсолютной идеи вы, некоторым образом, оправдываете религиозное мировоззрение? Какая разница: Бог создал мир, или идея Бога появилась в процессе эволюции?

- Да уж, теологией попахивает, - ухмыльнулся толстяк.

- При чем тут теология?! - обиделась женщина-богомол. - Ваши придирки беспочвенны.

- Ничего, ничего, Регина Карловна, я ждал этого вопроса, - успокоил защитницу диссертант.

- Если вы заметили, - обратился он к лысому, - я ни разу "не упомянул имя Божие всуе".

Женщина-богомол бросила в сторону лысого злорадный взгляд.

- Но вы правы - предлагаемая мною концепция отнюдь не отрицает религию.

Богомол, откинувшись на спинку стула, ахнул и прижал лапки к груди.

- Конечно, этот вопрос выходит за рамки моей работы, но, если позволите...

- А что, это очень даже... современно! - одобрительно закивал председатель, с рассеянной улыбкой наблюдавший за диалогом. - Новые времена, знаете ли. Кстати, не так давно, году в 85-м, мы были на одной научной конференции в Вене. И - представьте себе! - там была секция по теологии!

- Коллеги, давайте не отвлекаться, - раздраженно перебила председателя секретарша.

- Ну уж нет: nescit vox missa reverti Сказанное слово не может вернуться (лат.).. Давайте побогословствуем! - громыхнул лысый, вычурно окая на последнем слове.

Легкая усмешка пробежала по лицу диссертанта, и он, вернувшись за кафедру, стал излагать свое кредо:

- Видите ли, спор между идеалистами и материалистами мне кажется таким же контрпродуктивным, как детская загадка про курицу и яйцо.

- Ха! - громко выдохнул лысый, демонстративно сложив пухлые руки на груди.

- Я исхожу из фундаментальной необходимости обоих феноменов. Возьмем, к примеру, религию и философию. Религии всегда не хватало философии - так родилась теология. Но теология - это догматика, а любые ограничения - смерть для разума. Гегель первым попытался примирить религию и философию. Но не учел инерции научного знания - стрела, выпущенная в космическом пространстве, движется бесконечно.

Женщина-богомол буквально млела от счастья, внимая "своему Сержу".

- В трудах Маркса концепция саморазвития абсолютного духа оформилась в диалектический материализм, отчего философия перестала быть сама собой - царством мысли и религией разума. Необходим новый синтез религии и науки: нужно закончить все эти споры о первородстве и, на основании законов диалектики, выйти на новый этап развития, где религия будет идти рука об руку с философией.

- Вот тебе бабушка и Юрьев день! - расхохотался толстяк. - Каков, а?!

- Позвольте, - возмутился очкарик, - но даже с точки зрения Гегеля, религия - это низшая ступень развития.

- Я говорю о такой форме религии, которая рождается на высотах научного знания.

- Кому же прикажете кланяться, отче? - с издевкой выкрикнул толстый.

- Кланяться не нужно, - снисходительно улыбнулся диссертант, - только служить.

- Это как, "паки и паки" что ли? - продолжал куражиться толстый.

Медленно, словно брошенная супруга, женщина-богомол прошептала:

- Я вас не понимаю, Серж! Что вы такое...

- Я говорю о служении науке, Регина Карловна, не более. Вот вы, например, преподаете историю философии уже 30 лет. Разве это не служение?

- Ах, вот вы о чем! Ну конечно!

- А Фома Лукич? Когда он защищал докторскую диссертацию меня ещё и в помине не было.

Председатель расплылся в широкой улыбке и закивал седой головой.

- Ипполит Марленович так изучил философию Гегеля, что ему впору создавать свою собственную. Но он довольствуется скромной должностью декана факультета. А это уже самопожертвование в чистом виде. Да и разве все вы не служите науке - этой великой силе, преображающей наш темный мир?

Регина Карловна всхлипнула и полезла в пакет за носовым платком.

- Ну это уже слишком, - проворчал толстый.

- Это, знаете ли, не ответ: любая религия предполагает некий идеальный объект, - продолжал наступать очкарик, не обращая внимания на лестный отзыв. - У Гегеля, например, это абсолютный дух. Кого или что вы видите на пьедестале вашей религии? Кто ваш бог?

Последние три слова очкарик произнес особенно четко, с расстановкой, как на допросе. На мгновенье в аудитории образовалась напряженная тишина, которую нарушало только жужжание проектора и сиплое дыхание толстяка.

- Абсолютный Человек! - торжественно произнес диссертант. - Человек, обладающий всей совокупностью знаний об этом мире. И, самое главное, ощущающий, а, следовательно, осуществляющий принцип единства всего сущего.

- Извините, но... такого человека не существует, - развел руками очкарик.

- А как же заповеди? - вдруг раздался в аудитории звонкий мелодичный голос. Только сейчас присутствующие заметили тонкого белокурого юношу в бежевом плаще, сидевшего на стуле у самого выхода.

- Молодой человек, - недовольно прогремел толстый, - здесь идет защита диссертации. Соизвольте покинуть помещение!

- Я здесь по приглашению, - ничуть не смутившись ответил юноша.

- Простите, коллеги, я забыла познакомить вас с новыми правилами, - виновато затараторила секретарша, и принялась раздавать присутствующим листочки с текстом. - Теперь на защите имеют право присутствовать все желающие.

- Как, все? Даже студенты?! - взъярился толстый.

- Да, да, такие времена! - тоном древнего мудреца изрек председатель.

- Простите, а что вы имели ввиду? - поинтересовался диссертант у юноши.

- Думаю речь идет о моральных принципах новой религии, правильно я вас понимаю? - обратился знаток Гегеля к незваному гостю, подтвердившему его догадку легким кивком головы.

- Ну, здесь все очень просто: никаких догматов и никаких норм.

- Серж, вы доведете меня до инфаркта!

- Вы опять меня неправильно поняли, Регина Карловна. Нормы, конечно же нужны и важны, но только в религиозной парадигме прошлого. В религии Абсолютного Человека они утрачивают свою регуляторную функцию. Посудите сами: зачем атлету, свободно пробегающему стометровку на своих двоих, деревянные костыли? Всестороннее научное знание возводит человека на такую высоту, что все позывы к аморальному поведению просто не могут возникнуть в его сознании.

- Ну, всякое бывает, - хохотнул лысый, лукаво подмигнув секретарше.

- Бывает. Но как известно, исключения только подтверждают правило: процесс эволюции сознания необратим. И это также верно, как и то, что никто из здесь присутствующих не закончит свою жизнь под забором.

- Как верно, как замечательно сказано! Когда построите храм Абсолютному Человеку, Серж, я стану первой его прихожанкой!

- Да вы не скромничайте, Регина Карловна! Уж лучше сразу - в иконостас, - махнул рукой толстый в сторону экрана с презентацией.

Женщина-богомол передернула плечами, будто увидела огромную скользкую жабу, и демонстративно отвернулась от разнуздавшегося фигляра.

- Коллеги, если вопросов больше нет, то, может быть, начнем процедуру голосования? - жалобно пролепетала секретарь.

- Я - за! - резко выкрикнул толстый. - Работа добротная, тема - актуальная, да и сам профессор одобрил. Я ведь прав, Фома Лукич?

- М-да, пожалуй, - с рассеянной улыбкой подтвердил председатель.

- Если вы не против, коллеги, я бы хотел... - прогнусавил было Ипполит Марленович, но услышав зловещее шипение со стороны толстого, растерянно забормотал:

- Впрочем, нет... То есть - да, я согласен.

- Вот и прекрасно! - радостно спохватилась дама с бубликом и кинулась раскладывать перед членами совета бланки для голосования.

Решение о присуждении диссертанту звания кандидата философских наук было единогласным. Потом был фуршет "по случаю", приготовленный диссертантом, где, под пятизвёздочный коньяк, бутерброды с красной икрой и прочие деликатесы, было сказано много лестных слов в адрес "молодого и перспективного" сотрудника кафедры философии ТаГУ. Особенно шумел толстый, показушно кривляясь и то и дело поднимая тост "во имя Гегеля, философии и святой Регины".

Закончилось всё вполне благопристойно: члены диссовета разошлись по домам, оставив деликатесы и недопитый коньяк толстому. Тот уселся на диван и, медленно потягивая коньяк из бокала, плотоядно наблюдал за раскрасневшейся непонятно от чего секретаршей, приводившей в порядок кабинет.

Глава 2. Трамвай

Молодой кандидат лично посадил на такси Регину Карловну, в очередной раз признавшуюся ему в "высокой и одухотворенной" любви, и помог старичку-председателю поместить "скромный презент" в багажник старой "Волги". Стоя на мокром от дождя мраморе площадки перед входом в университет, и провожая взглядом последнюю машину, он вдруг вспомнил юношу, задавшего ему тот странный вопрос. "Где-то я его видел", - рассеяно подумал Сергей, и ему отчего-то стало тревожно на душе. Порыв холодного октябрьского ветра подействовал ободряюще, напомнив о самом главном: он, Сергей Величко, - кандидат наук! Да, решение диссовета ещё должны утвердить, но это уже чистая формальность. То, к чему он стремился долгие годы учебы в университете, свершилось! Теперь все будет по-другому, потому что и сам он стал другим: мудрее, благороднее, свободнее, наконец. И все это благодаря науке, ставшей для него смыслом жизни, тем, чем прежде для него была церковь.

Церковь... Воспоминание о ней вызвало у него легкую грусть. Ещё не так давно, каких-нибудь десять лет назад, Сергей был в шаге от принятия священного сана. В духовной семинарии, где он учился, молодые люди становились священниками на последнем, четвертом, курсе. Будучи лучшим среди учащихся, Сергей уже считал недели до того момента, когда в соборном храме его, подхватив под руки, поведут к алтарю иподиакона. Потом, один из диаконов трижды обведет его вокруг престола, и он опустится на колени. После возложения рук епископа и торжественной молитвы, возводящей "благоговейнейшаго иподиакона Сергия во диакона", церковный хор грянет в его честь "Аксиос!", и он произнесет первую в своей жизни ектению...

Но ничего этого не случилось. А всему виной его новая любовь. Любовь, поглотившая всю его душу, весь разум, овладевшая его сердцем столь властно, что он был не в силах ей сопротивляться. Имя ей - философия. Да, поначалу это была христианская философия: трактаты отцов Церкви и научные труды профессоров дореволюционных академий.

Но на третьем курсе все изменилось: семинарию стали готовить к переходу на вузовские стандарты, и администрация пригласила преподавателей из университета. Лекции по истории философии семинаристам читал доцент кафедры философии Давид Маркович Коган. Он был точной копией революционера Троцкого, и только модный европейский костюм и элегантная золотая оправа очков не давали спутать его с оригиналом. На смущённый вопрос бурсаков: "А он хоть крещённый?", отец-инспектор глубокомысленно заметил: "Вам шашечки или ехать?"

И они поехали. Давид Маркович оказался на редкость симпатичной личностью и увлекательным рассказчиком. Его лекции совершенно не были похожи на лекции семинарских преподавателей, - священников и диаконов местной епархии. Отцы-преподаватели давали материал сухо, без огонька, часто читая лекции по бумажке, чего никогда не позволял себе "Троцкий" (такое прозвище дали доценту Когану семинаристы).

На его лекциях скучать не приходилось: прежде чем переходить к теории, Давид Маркович рассказывал истории, - да что там! - рисовал картины из жизни древних мудрецов, которые оказались не менее занимательными, чем жития христианских святых. Сергею даже порой чудилось, что он слышит не мягкий баритон преподавателя, а голос самого Сократа, Платона или Аристотеля. Когда же дело доходило до знакомства с их учением, то на слушателя изливалась такая лавина мудрости, что у Сергея буквально перехватывало дыхание от этой мощи и красоты.

Скоро ему показалось мало того, что давали лекции, и Сергей погрузился в чтение первоисточников. Каждая прочитанная книга приносила ему новые знания, которые постепенно меняли его взгляд на мир, на себя, на окружающих его людей. Все, что говорили о Боге и религии философы, Сергей поначалу решительно отвергал. Порой он даже вступал с ними в мысленный спор, но, к его сожалению, философы всегда побеждали. Им не было нужды прятаться за крепостными стенами догматов, как это делала церковь.

"Почему мы, - огорчался Сергей, - церковные люди, не можем выражать свои мысли так же ясно, как это делают философы? Почему в самых главных вопросах бытия нужно полагаться только на веру? Разве не в разуме заключается образ и подобие Божие в человеке? А если так, то почему мы, верующие, держим его в клетке догматов, да ещё и окутываем все туманом тайны? Разве не к свободе научной мысли призывал Иисус, говоря: "Познайте истину и истина сделает вас свободными"?

Эти и множество других вопросов словно закваска бродили в его голове, лишая покоя и сна, мешая заниматься богословскими предметами, к которым он совершенно потерял интерес, так, что по временам даже стал получать двойки. Это порождало мучительную раздвоенность не только в душе, но и в образе жизни Сергея: с утра он шел на братский молебен, днем слушал лекции по церковным наукам, а вечером, когда семинаристы расходятся по кельям и готовятся к сессии, он прятался в семинарской библиотеке и погружался с головой в мир эйдосов Платона и силлогизмов Аристотеля.

- Величко, что с вами случилось? - поинтересовался как-то ректор, вызвав его к себе в кабинет. - Вы были лучшим на курсе, а теперь... Теперь мы вынуждены отложить ваше рукоположение, пока вы не возьметесь за ум.

У Сергея словно гора с плеч свалилась: он понимал, что становиться священником сейчас было бы слишком опрометчиво. Дело в том, что семинарист Величко стал терять веру. Тот самый Бог, о котором писали пророки и апостолы, в представлении Сергея постепенно растворился в философской идее о высшем Благе. Это было похоже на то, как со временем тускнеют репродукции икон на бумаге: сначала блекнут краски, затем исчезают черты, и в конце концов остается один только неясный силуэт.

И он бы, наверное, бросил семинарию, если бы не одно - воспоминание о его встрече со Христом. Нет, ничего мистического в ней не было. Просто однажды он случайно забрел на собрание харизматиков, где показывали фильм об Иисусе. Особенно поразила его сцена с распятием. Она была настолько правдоподобной, что Сергей, будучи натурой впечатлительной, почувствовал, как у него заныли ладони в тех местах, где у экранного Иисуса руки были пробиты гвоздями. "За что? - спрашивал он себя. - За что убили этого человека? Это несправедливо, так не должно быть!"

Словам пастора о том, что Иисус умер за наши, а значит, и за его, Сергея, грехи, он не поверил. "При чем тут я? - недоумевал он. - Его распяли евреи, с них и спрос". Истерические вопли и плач из толпы, резко сменившиеся хохотом и плясками под электрогитару, показались ему настолько неуместными, что Сергей тут же покинул эту "тусовку". Но желание больше узнать об Иисусе осталось.

Найти евангелие для него не составило труда. Те самые тусовщики заполонили ими весь город: небольшие брошюрки и плохо склеенные томики раздавали "совершенно бесплатно" на перекрестках, они лежали на прилавках магазинов, торговки семечками делали из их страничек кульки для своего товара, а одно из евангелий Сергей нашел в городском туалете. Нескольких страниц в нем уже недоставало, но он все равно забрал его из этой клоаки и, принеся домой, засел за чтение...

Воспоминания об этих днях были очень дороги для Сергея. Ведь именно тогда из стихийного атеиста, из прожженного рокера и разгильдяя, он превратился в настоящего христианина. И вот теперь, перегруженный философскими знаниями, корабль его веры шел ко дну. Нужно было выбирать: оставаться христианином или становиться философом. Любой из вариантов казался ему гибельным, и он не мог сделать шаг ни в ту, ни в другую сторону.

Спасение пришло неожиданно. Во втором семестре Троцкий начал читать лекции о великих немецких мыслителях. Философия для Сергея заиграла новыми, невиданными красками. Но самым большим открытием для терпящего духовное кораблекрушение семинариста был Гегель с его учением об абсолютной идее и триадах. Оказалось, что истины христианской веры вполне совместимы с философией. Кроме того, Гегель утверждал, что христианство является абсолютной формой религии. Прочитав эти строки, Сергей тут же побежал на задворки, подальше от посторонних глаз, упал лицом в огромный сугроб и стал рыдать, как дитя, от нахлынувшей на него радости.

То, что Гегель критиковал церковь, его нисколько не смущало: в своем кругу семинаристы и сами были не прочь позубоскалить о "деспотах-архиереях", "глупых попах" и "безбородых монахах". Единство религии и философии - вот что было по-настоящему важно, что окрыляло едва не потерявшего веру семинариста.

Тем не менее, священником он так и не стал. На предложение приготовиться к дьяконской хиротонии в ближайшее воскресенье, Сергей ответил отказом, чем сильно удивил не только отца-ректора, но и всю семинарскую братию. Стоило четыре года зубрить латынь и догматику, чтобы под конец остаться в одном подряснике!

"Paupertas non est probrum" Бедность - не порок (лат.)., - отшучивался отказник на вопросы собратьев по семинарии: на что он вообще собирается жить? У него уже созрел план, чем он займется после получения диплома. Философия с её диалектикой и метафизикой, с её методами и логическим аппаратом, высилась перед ним как некая хрустальная гора, сверкающая множеством граней в лучах восходящего солнца. Где-то там, на самой вершине хранится магический кристалл, который Сергей обязательно найдет, и тогда последние тайны мироздания раскроются перед ним, и он возвестит о них человечеству. Нужно только взобраться на плечи титанов, самому эту гору не одолеть.

Одно лишь его тревожило: что скажет Лида? Они поженились ещё на третьем курсе, и все это время она ждала, когда Сергей закончит семинарию и - самое главное! - станет священником. Лида была хорошей девушкой из верующей семьи. Стройная, как серна, с длинной косой каштановых волос и восторженным детским взглядом, она была похожа на озорного ангела. Особенно Сергею нравился её смех: серебряными колокольчиками рассыпался он перед ней, и невозможно было устоять, не заразиться его легкой, чистой радостью. Услышав его однажды во дворе городского храма, Сергей влюбился в это небесное создание и, недолго думая, предложил руку и сердце. Лида согласилась.

Больше всего на свете Сергей боялся огорчить супругу. И он с ужасом представлял себе, как он скажет ей о своем решении пойти в науку. Думая об этом, он почему-то представлял себе сцену с поцелуем Иуды в Гефсиманском саду. В принципе, все так и произошло: была встреча, холодный поцелуй, вопросительный взгляд жены, слова: "Ты не будешь священником?", - все как в евангелии. И сколько он не оправдывался, говоря, что по-прежнему верит в Бога, и что его увлечение наукой это такое же служение, он не мог отделаться от мысли, что предал Христа.

Поступив в университет, Сергей взялся за изучение наук с таким же рвением, с каким раньше молился, вставая в пять часов утра, или читал Библию и жития святых, - забывая поесть и урывая часы у ночного сна. Он хотел доказать Лиде, что это по-прежнему он, её Сергей. Только теперь он знает больше и видит яснее ту истину, которая когда-то открылась ему в церкви.

И теперь, когда он, Сергей Величко, без пяти минут кандидат наук, она должна наконец это понять. И, может быть, простить. Все эти годы она лелеяла надежду, что супруг бросит "всю эту писанину" и вернется в церковь, к которой он совершенно остыл с тех пор, как поступил в университет.

Приходя с дочкой со службы, она всегда пересказывала мужу, всё, что увидела и услышала в храме.

- Ой, Серёжа, знаешь, как сегодня пели Херувимскую? Восторг! Марина - просто гений, да и девочки молодцы, такие пируэты выводят - заслушаешься! Кстати, отец Михаил тебе привет передавал, давно, говорит, не видел тебя на службе.

Слушая её суетливую болтовню, Сергей улыбался и кивал головой, делая вид, что ему интересно, но по грустным глазам супруги догадывался, что она ему не верит.

А ведь женись он тогда на Светке, все было бы по-другому...

- Пацан, выходить будешь? - раздался за спиной у Сергея сердитый женский голос. Только сейчас он понял, что, погрузившись в воспоминания, не заметил, как трамвай пришел на конечную. Он стоял посреди салона, загораживая проход к единственной открытой передней двери.

- Ну чё встал, как вкопанный, иди давай, не задерживай! - наседала квадратная тетка в робе с огромной авоськой в руках. За ней топталось ещё несколько человек, одетых в какой-то винтаж.

"Старый город, - промелькнуло в голове у Сергея, - ничего не меняется".

- Да-да, извините, пожалуйста, я...

- Ты задолбал уже, щегол, вали по-бырому, - сиплым голосом проворчал из-за теткиного плеча небритый мужик в пошорканной кожанке и помятой вельветовой кепке.

Сергей не стал дожидаться "особого приглашения" и пулей вылетел из трамвая. Он пробежал метров двадцать, легко перепрыгивая лужи, заполнявшие выбоины на разбитом асфальте. Двадцать лет прошло, а дорогу так и не отремонтировали. А ещё обижаются, что их совком обзывают. И эти туда же: "пацан", "щегол". Это он-то пацан? Мужчина в полном расцвете лет и с кандидатской диссертацией в кармане. Одно слово - пролетарии...

Стоп! А где портфель? Документы, деньги, телефон - все осталось там. Сергей резко остановился и рванул обратно, на остановку. Но трамвай, лениво покачивая своими красно-белыми бортами, постукивая и позвякивая на рельсах, со скрипом исчез за поворотом. От досады у Сергея сдавило горло, и он громко сквозь зубы выругался: "Сука!" Стоя на заплеванном и заваленном окурками перроне, он медленно вдыхал воздух ноздрями, пытаясь привести нервы в порядок. Да уж, давненько он так не срывался. Может коньяк в голову ударил? Да нет, пил всего ничего. Какой он, к черту, кандидат после этого? Как есть - пацан.

И куда, зачем он помчался сломя голову? Нужно было просто дождаться, когда эта старая железяка развернется и ехать обратно, домой, где собрались за столом родные и друзья, чтобы поздравить Сергея Платоновича Величко с успешной защитой диссертации. Но Сергей Платонович так углубился в воспоминания, видите ли, что проехал свою остановку!

Вернуться пешком не получится: дорога, соединявшая старую и новую части города, растянулась километров на десять по берегу водохранилища, и шла мимо завода синтетического каучука и старой ГРЭС. Автобусы сюда давно не ходят - после Перестройки предприятия в старом городе позакрывались, и район постепенно обезлюдел. Здесь оставались доживать свой век пенсионеры да разные асоциальные элементы.

Сколько он здесь не был? Лет двадцать, наверное. А что? Следующий трамвай не скоро, через час-полтора, можно и забежать в свой квартал, понастольгировать. Сплюнув себе под ноги (грязнее не станет!), Сергей быстрым шагом пошел по заваленному облетевшей листвой и мусором тротуару, мимо ряда желтых ленинградских домов, с лепниной по фасаду и полукруглыми проездными арками.

Глава 3. Старый город

Дорога на Тру-ля-ля (народное название района, где родился и вырос Сергей) шла через "Дворцовую площадь". В сталинские времена здесь построили целых три дома культуры: Энергетиков, Народный драматический и ТЮЗ, куда маленького Серёжу водили на новогоднюю ёлку и в кино. Потом он сам ходил сюда на дискотеки, и играл здесь на бас-гитаре в вокально-инструментальном ансамбле.

Проходя мимо Дома Энергетиков, Сергей бросил взгляд на афиши. Ничего себе, репертуарчик: "Маленькая Вера", "Игла" и "Город Зеро". Наверное, аппаратура старая, а на новую денег нет. Вот и устраивают гражданам кинофестиваль в стиле ретро.

Мимо проехала двадцать четвёртая "Волга", точно такая, как у Фомы Лукича, только новая, будто с конвейера. Из полуоткрытого окна авто надрывно хрипел молодой Бутусов: "Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон..." "Хоть кино снимай", - усмехнулся Сергей. Не хватает только чебуречной у Мебельного и будет полный come back to USSR.

Чебуречная оказалась на месте! Даже внешне ничуть не изменилась. Из её жестяной трубы по-прежнему валил белый дым, разнося по округе запах жаренного мяса неизвестного происхождения. Сергей некоторое время стоял совершенно ошарашенный, с любопытством всматриваясь в пыльные стекла фасада и пытаясь разглядеть знакомую с детства обстановку - неужели всё осталось, как было? Зайти посмотреть? Ну уж нет! Эта забегаловка и раньше не отличалась чистотой, а теперь и подавно.

В этот момент железная дверь на пружине со скрежетом распахнулась и из задымлённого тамбура вывалился бомжеватого вида мужик в драповом пальто, с растрепанной шевелюрой и торчавшей клочьями бородой. Мужик был, по-видимому, пьян, так как едва удержался на ногах, и то, лишь потому, что успел зацепиться за покосившийся низкий железный заборчик, ограждавший заросшие сорняками клумбы перед фасадом чебуречной.

Тут же из-за угла соседнего здания выехал желтый милицейский УАЗик. Он резко затормозил перед самым носом Сергея, и из его железного нутра выскочили два молодых милиционера в штатных серых плащах и новеньких фуражках.

"Загребут, бедолагу", - без особого сожаления подумал Сергей.

- Ты где уже успел нажраться, Чеховский? Давно в вытрезвитель не попадал? - буднично поинтересовался у мужика светловолосый милиционер, держа руки в карманах плаща.

Другой, коренастый широкоскулый азиат, в это время возился у задней двери воронка, отпирая заднюю помятую дверь арестантской.

- А чё сразу "нажрался"? - покачиваясь, словно камыш на ветру, промямлил мужик. - Нельзя, что ли бутылку пива...

Мужик поднес к лицу вымазанную ржавчиной ладонь и, согнув два пальца, задумчиво произнес:

- Нет - две бутылки, - Жигулевского.

- Ага, ещё скажи безалкогольного! - весело крикнул азиат, справившийся наконец с непослушной дверью.

- Почему, безалкогольного? Врать не буду: четыре градуса, золотой стандарт.

- До твоего золотого стандарта, Чеховский, нолика не хватает. Вот где ты только его взял, интересно? На "Зорьке" вчера ещё всё разобрали, чуть не поубивали друг друга.

- Да у цыган он купил, товарищ лейтенант, - протирая руки платком, ответил за мужика подошедший азиат. - От него же денатуратом за километр несет.

- Не жалеешь ты себя, Чеховский. А нам вот тебя жалко.

- Ага, - злобно ухмыльнулся мужик. - Жалко у пчёлки.

- Пошли, - сердито скомандовал азиат и, жёстко схватив добычу под руку, потащил в воронок.

Провожая взглядом милицейский фургон, Сергей не мог справиться с ощущением дежавю. Будто все это он уже видел, и не раз, но очень давно, в пору своей юности. Хотя, чему он удивляется?

В эту чебуречную он сам часто наведывался с друзьями, чтобы пропустить по две-три кружки Мартовского и закусить тощими, как блины, с небольшими кусочками фарша под тонкой кожицей теста и насквозь пропитанными маслом, чебуреками.

Иногда друзьям удавалось незаметно пронести чекушку беленькой и тогда дело заканчивалось "северным сиянием". Продавщица Верка, хотя и ворчала на пацанов ("Здесь вам не пивнушка, идите бухать на улицу!"), но больше для вида: спиртное таскали сюда все подряд и бороться с этим было совершенно бесполезно. "Пиво без водки - деньги на ветер", - повторяли за взрослыми алкашами старогородские подростки, подливая в пиво по "джус грамм" Столичной.

Северное сияние било по молодым мозгам, как молот в кузнечном цеху ТМК по раскаленной чушке, высекая разноцветные искры из осоловелых глаз. Кто-то валился с ног прямо под стол, кто-то успевал дойти до туалета, самые крепкие уходили на своих двоих ещё до приезда милиции. Верка пацанов жалела, но беспредел терпеть не могла: убирай потом за ними блевотину и прочий срам.

От неприятных воспоминаний у Сергея засосало под ложечкой: ему и самому приходилось просыпаться на деревянных нарах вытрезвителя совершенно голым, запутавшимся в рваной, с жёлтыми разводами, простыне. "На его месте должен был быть я", - вздохнув, мысленно произнес он про себя. Слава Богу, всё это в прошлом. Кандидат наук и вытрезвитель - субстанции онтологически несовместимые...

Погодите! Но разве все эти "чистилища" не закрыли в 90-е, чтобы "оборотни в погонах" честных граждан не обирали? Давно уже в каждом районе реабилитационные центры понастроили. Перебрал на корпоративе - не беспокойся, коллеги тебя в беде не оставят. Прилетят аки ангелы, на чистенькие носилочки уложат, в Мерседес занесут, и - вжих! Быстрее ветра примчат, в душике искупают, в светлы палаты да на белы простыни определят и капельницу поставят: спи родной. С утречка рубашку и брюки прогладят, туфли накремят, чаем целебным попотчуют, волшебную таблетку дадут, разве что слезу не пустят на прощанье.

Дорого? Так и что ж! Зато репутация не подмочена и здоровье - хоть заново Чунга-Чангу на столе отплясывай. Но это, конечно, если деньги есть. А если нет, то извиняйте-с - естественный отбор он и на хомо сапиенс распространяется...

Однако, надо спешить, трамвай ждать не станет. Да и гости - поскучают часок-другой и разбегутся по домам, некому будет молодому кандидату тосты провозглашать и осанну петь.

Сергей поднялся вверх по улице и завернул в знакомый до боли квартал. Вот он, родной Тру-ля-ля! Облезлые бледно-желтые и серые стены трёх- и пятиэтажных домов с миниатюрными балконами прячутся за уродливо остриженными тополями; четырехскатные шиферные крыши с полуразрушенными дымоходами, утыканы крестами и ромбами телевизионных антенн; детская площадка из отходов черной металлургии, будто предназначенная для нанесения ушибов и увечий; на краю площадки мокнут под дождем деревянные скамейки и покрытый толстой резиной стол для "забивания козла", а у проржавевших мусорных бачков пасутся бродячие псы с большими грустными глазами. В центре, как апофеоз серости и безвкусия, - трансформаторная будка, превращенная подростками в наглядное пособие по сексуальному просвещению.

Сергей стоял у обитых жестью дверей подъезда и с грустью смотрел на окна на втором этаже панельной пятиэтажки. Там на пятидесяти квадратах брежневской трешки прошли его беспутные детство и юность. Интересно, столько лет минуло, а рамы всё те же. И шторы вроде такие же. И вообще, где пластиковые окна? Должны же были хоть одно на весь квартал поставить. А может это из-за аварии?

Лет десять назад в начале декабря ударили лютые морозы; один за другим взорвались котлы на ГРЭС и Старый город погрузился в холод и мрак. Народ выживал, как мог: ютились на кухнях, согреваясь буржуйками и газовыми горелками. Много в ту зиму в Старом городе стариков поумирало: одни замерзли, другие угорели, третьи - просто не выдержали этого ада. Хотели уже было эвакуацию провести, но куда? Это же целый город, с несколькими районами и коммунальными службами! Хорошо к Новому году один котел запустили кое-как, полегче стало. Но где гарантия, что опять что-нибудь подобное не случится? Вот и живёт народ, как на пороховой бочке, - тут не до пластика и прочих прелестей цивилизации.

Протарахтевший мимо старый "Опель" едва не забрызгал Сергея грязью, провалившись в колдобину на асфальте. Лет двадцать назад он такое не спустил бы, и обязательно крикнул вслед: "Старый хрыч! Фриц недобитый!". Но того хрыча - деда Арнольда, пленного немецкого офицера, оставшегося жить в Союзе после окончания срока, - уже и в помине нет. И Сергей знал это наверное - сам выносил гроб с телом покойника из подъезда.

Кто же тогда за рулем? Сын? Внук? Вот чего-чего, а детей за дедом Арнольдом не водилось: 50 лет прожил он со своей русской женой, Зиной, а детишек Бог так и не дал. А нечего было на Русь с мечом, понимаешь ли! Пусть скажет спасибо, что жив остался.

Правда сам дед Арнольд злился, когда его фашистом обзывали. Однажды и маленькому Серёжке за это досталось: услышав от сопливого пацана обидную кличку, дед плеснул ему пивом прямо в глаза. На Серёжкин плачь выбежала мать и долго орала на соседа, мол, немец он недобитый и фашист натуральный, если на малое дитё руку поднять посмел. А тот сидел и глухо молчал (русский он так и не выучил), и только холодно, словно через прицел, смотрел на нее и Серёжку своими стеклянными глазами. Так до сих пор Сергей и не знает: был на самом деле дед Арнольд фашистом или нет.

Как никто не знает, откуда в городе за Уралом взялся старый "Опель" модели 40-х годов. Его черный лакированный кузов так разительно отличался от советского автопрома, что мальчишки бегали за ним гурьбой, когда он ехал по городу, плавно покачиваясь на "вечных" немецких рессорах и поблескивая отражателями выносных передних фар. Сергею всегда казалось, что эта "фашистская" машина только что приехала из Берлина, и привез её сюда не какой-то там пленный немец, а сам штандартенфюрер Штирлиц - советский разведчик Максим Исаев.

Вот и сейчас Сергей смотрел вслед "Опелю", не столько любуясь им (хотя не без этого!), сколько наслаждаясь нахлынувшей на него волной ностальгии. Впервые прикосновение этой сладко-щемящей волны Сергей почувствовал ещё в детстве, когда рылся коробке с семейными фотографиями.

Старые фотокарточки были для него чем-то вроде машины времени: долго и внимательно рассматривая пожелтевшие снимки, он вдруг начинал замечать, как люди, запечатленные на них, начинают двигаться, разговаривать, в общем, снова жить своей обычной жизнью. И тогда у маленького Серёжи возникало горячее желание переместиться туда, в то время, которое казалось намного интереснее окружавшей его жизни. Ведь там он мог бы стать моряком, как этот юноша в бескозырке, или солдатом Красной Армии, как тот бравый вояка в маскировочном плаще с автоматом ППШ на груди, или жить, как отец с друзьями - в походной палатке посреди казахской степи, проводя ночи у костра под огромным куполом бездонного звездного неба.

В подростковом возрасте эта ностальгия по чужому прошлому переросла в интерес к истории вообще: Сергей стал запоем читать исторические повести и романы, какие только ему удавалось найти в городской библиотеке. Евангелие, с которым Сергей познакомился в юности, покорило его в-первую очередь захватывающим историческим сюжетом. Философия, эта увлекательная история мысли человечества, была последним штрихом в картине мира Сергея Величко. Но, к сожалению, и она не в состоянии была удовлетворить его детскую жажду путешествия во времени. Ну и пусть. В конце концов, только невозможность прикоснуться к прошлому делает таким сладким и желанным это необыкновенное чувство...

"Опель" остановился у последнего подъезда пятиэтажки. Из отворившейся передней дверцы показалась рука с клюкой, затем сгорбленный силуэт старика в шляпе. Старик резко захлопнул дверцу машины и довольно шустро заковылял к подъезду. "Не может быть!", - удивился Сергей.

- Эй, эй, мужчина... папаша, погодите! - уже на бегу прокричал он старику, страшно похожему на деда Арнольда. - Warten sie bitte! Подождите, пожалуйста! (нем.).

Но старик только прибавил шагу, и скоро исчез за парадной дверью. Сергей бежал, не замечая грязи и разбитого асфальта, и непременно догнал бы это привидение в шляпе, если бы не странная надпись на латыни, неряшливо выведенная чьей-то рукой на поблекшем сурике парадных дверей: "Desine sperare qui hic intras".

Глава 4. Подъезд

"Оставь надежду всяк сюда входящий", - перевел Сергей латинскую надпись на двери, и по спине у него пробежал легкий холодок, а ноги потяжелели. Он оглянулся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил: двое пацанов играли в ножички посреди площадки, на балкончике соседнего дома смолил цигарку лысый мужичок в семейных трусах и майке, а на стоянке толстый дядька в войлочной куртке сталевара копался в моторе старого Москвича. Свинцовые тучи, смешанные с красным дымом труб ТМК, медленно ползли по небу, превращая ещё не закончившийся день в вечерние сумерки. Тень, отбрасываемая подъездным козырьком, создавала ещё больший полумрак, и Сергею показалось, что криво написанные латинские буквы фосфоресцируют.

Бред какой-то! Откуда в этом захолустье латынь? Сергей робко провел пальцем по надписи, и буква "е" во втором слове превратилась в букву "i". "Так ещё хуже, - угрюмо оценил он новую конструкцию, растирая пальцами люминесцентную краску. - Spirare - кончаться, умирать". Тоска смертная, да и только. Впрочем, как и вся жизнь в этом забытом Богом уголке.

Сергей глубоко вздохнул, стряхнув невольное оцепенение, и решительно взялся за холодную сталь дверной ручки. "Не надо, не надо!" - внезапно прозвенело у него в ушах. Сергея словно током ударило: тысячи игл вонзились в голову, а сердце, как испуганная лошадь, пустилось в галоп. Резко отдернув руку, он сделал шаг назад. "Так не честно, бросай заново!", - обижено захныкал голос, принадлежавший, как оказалось, одному из мальчишек на площадке.

"Так, стоп! Пора прекращать этот долбанный хоррор, иначе до праздничного стола не доберусь". Сергей со всей решительностью дернул тяжелую железную дверь на себя и, сделав шаг, оказался в полной темноте. "Ничего не понимаю, куда ручка подевалась?" - возмущался Сергей, ощупывая вслепую шершавую поверхность внутренней двери тамбура.

Ну конечно! Откуда же ей здесь взяться, если есть такая прекрасная дырка посередине, которую в стельку пьяный Боцман (бывший десантник) проделал, чтобы попасть ночью к возлюбленной. Ручку, кстати, тоже он оторвал. Эта дыра была здесь столько, сколько Сергей себя помнит, и только с её помощью можно было открыть это древесно-стружечное уродство.

В подъезде было тихо, и лишь из-за обитых чёрным кожзаменителем дверей квартиры на первом этаже глухо доносились чьи-то голоса. Сергей подошел вплотную и прислушался: старческий женский голос болтал что-то невнятное, а мужской, тоже немолодой, коротко и резко отвечал. Разобрать, о чем говорят за дверями, было невозможно. Но это были двери квартиры деда Арнольда и там сейчас вполне могли быть он и его жена, баба Зина. Неужели это его, а не кого-то другого видел Сергей выходящим из машины?

Сергей улыбнулся. Ситуация напомнила ему его детское увлечение с фотографиями. Да, воображение у него весьма услужливое, покажет все, что не пожелаешь. А воображение, помноженное на ностальгию, покажет и то, чего быть никак не может. Тут тебе и дед Арнольд с бабой Зиной на скамейку подышать выползут, и друг Игорёха с третьего этажа дробью своего Амати соседей глушить начнёт, и даже она, его первая юношеская любовь - Светка, выйдет из своей "хаты" на последнем, пятом, этаже, все такая же молодая и дерзкая, с роскошной химией на голове, в новеньком джинсовом прикиде, и спросит, лукаво улыбаясь: "Ты ко мне, Серый? Или опять на "репу" к Петровичу?"

Наверху хлопнула дверь, прогремели ключи, и стало слышно, как кто-то медленно, шаркающей походкой, вздыхая и причитая, спускается вниз по лестнице. Сергей быстро поднялся на три пролета и отвернулся к окну, выходящему во двор. "Ох, батюшки светы, чё ж тако деется, а?", - причитал голос, принадлежавший, по-видимому, некой старушке. Эти причитания и вздохи показались Сергею до боли знакомыми, но он собрал волю в кулак и заложив руки за спину неподвижно смотрел на здание родной школы, шиферная крыша которой выглядывала из-за крыш трёхэтажек и полуголых крон тополей.

- О - опять тута! - недовольно проворчала старушка.

"Это она про кого, интересно?"

- И чаво дома не сидится? Иди к сябе, стучи в свои барбаны, людям нервов не порти. Неть, все сюды, сюды. Как будто мёдом им тут намазали, окаянныя!

Раздался громкий стук палкой в дверь.

- Эй, музыка! - заорала старушка во всё горло. - Ышо раз тебе услышу, полетишь к чертям собачьим, да! Всё участковому про вас расскажу! Развели тут шалман, понимашь.

Щелкнул дверной замок, открылась дверь и молодой мужской голос спокойно произнес:

- Шалман, баба Нина, это низкопробное питейное заведение, - читайте Большую Советскую Энциклопедию. А кто это у нас в подъезде самогон гонит?

- Дык это, Игорёшь, - растерянно забормотала старушка, - я ж токмо для себя, сам знашь!

- Вот и я для себя играю. Каждому свое, баба Нина. Не так ли?

- Ну да, ну да. Играй себе на здоровье, я может тоже музыку-то люблю. Вона и дружок твой пришёл, дожидаца.

- Серёга? А ты чё там трёшься? Заходи, давай.

Все это время Сергей стоял спиной к говорящим и боялся пошелохнуться. Каждая фраза, каждая интонация, воскрешали в его памяти сцены из давнего прошлого, и он был готов поклясться, что хорошо знает и эту старуху, и этого музыканта. Проблема была в том, что эти люди сейчас здесь никак находиться не могут, - слишком много воды утекло. А значит всё это лишь совпадение - невероятное, в мельчайших деталях, но - совпадение. Но последняя фраза вывела его из гипнотического состояния, - он понял, что обращаются именно к нему.

Сергей повернулся и увидел стоявшего на верхней площадке Петровича. Худое вытянутое лицо в обрамлении спадающих на плечи волос, леноновская оправа, джемпер в широкую черно-белую полоску, короткие брюки-бананы и даже мундштук из разноцветного оргстекла между пальцами откинутой в сторону правой руки, не оставляли сомнений - это он, друг его юности, лучший барабанщик в Старом городе и ресторанный собутыльник, бывший "химик" и фанат Bee Gees - Игорь Ботинов (или просто Петрович).

Почти четверть века прошло, а он ничуть не изменился, не постарел. Как будто и не было запойных 90-х, когда он продал свои Амати, коллекционный винил, и едва не свихнулся от пьянки; и не залетал он в ментовку из-за пакетика травки, а его престарелая мать не звонила Сергею, умоляя солгать следствию, чтобы спасти сына; не было, наконец, зоны, откуда - по слухам - он так и не вышел, скончавшись от туберкулеза.

- Пет-ро-вич? - с трудом выговорил Сергей, пораженный видением.

- Ты чё, бухой? Говорил же тебе: не пей перед репетицией. Завтра халтура во "Встрече", как играть будем?

- Но как ты... - Сергей с силой ущипнул себя за руку. Не помогло - видение стало ещё реальнее: Петрович загасил бычок и помахал рукой, разгоняя дым.

- Хорош кочумать, заходи, - махнул он головой и зашёл в квартиру, оставив дверь открытой. Сергей медленно поднялся по лестнице и вошёл вслед за ним.

Из сумрака прихожей Сергей сразу же разглядел стоящий в зале на тумбочке новенький "Сатурн", с уже заправленной бабиной и светящимися на панели диодами, полки с пластинками и плакат Pink Floyd на стене. Дверь в спальню была приоткрыта, и Сергей ясно увидел красный перламутр барабанной установки. Стены в комнате по-прежнему покрывали картонки из-под яиц (звукоизоляция), на которых без особого порядка болтались черно-белые фотки известных рок-музыкантов и их собственной группы - "Арена".

- Чай будешь? - раздался голос с кухни. - Есть пока всё равно нечего: обещали мясо, а привезли одни маслы. По дороге сожрали, что ли?

Стоя за кухонным столом Петрович с мастерством патологоанатома ковырялся в большущей говяжье кости, в изгибах которой прятались шмотки жира с мизерными кусочками мяса.

- Давай, - расплылся в довольной улыбке Сергей. Он чувствовал себя путешественником во времени, который каким-то образом угодил в собственное прошлое: не только его друг, Петрович, но и вся обстановка квартиры напомнили ему дни его молодости, когда они с друзьями собирались здесь, чтобы порепетировать новые песни или просто попить Жигулевского и послушать "классику": Queen, Deep Purple, Pink Floyd, ну и, конечно, Bee Gees (куда без него!).

- Чё встал? Бери, наливай, видишь, я занят, - скомандовал Петрович, выведя Сергея из ступора.

С любопытством разглядывая старого друга, Сергей плеснул в кружку с крейсером Аврора кипятка из желтого чайника с отбитой по местам эмалью и потянулся к заварнику.

- Только осторожней, там грузинский, плиточный, будешь потом плеваться.

- Плиточный? - ещё шире улыбнулся Сергей.

- Серёг, ты чё такой странный сегодня? А то не знаешь, что кроме этого дерьма в магазинах нет ни хрена. Говорю же тебе, не лей много! - прикрикнул Петрович на друга, видя, как тот взглядом идиота уставился на мутно-зеленую струйку, льющуюся из почерневшего носика цветастого заварника. Сергей поднес бокал к носу, осторожно, словно там был десятилетний пуэр, втянул ноздрями аромат "грузинского плиточного", и в глазах у него затуманилось.

- Чё случилось-то? Светка что ли отшила? А я тебе говорил, не связывайся с ней. Она ж кошка: крутит-вертит парнями, пока бабки есть, а потом - бац! и гуляй, Вася.

- Да нет, Петрович, ты что! - смущённо возразил Сергей, вытирая непонятно откуда накатившие слезы. - Я женатый давно, и дочка у меня есть.

- О-па! Вот это новость! Почему я ничего не знаю? Может поделишься?

- Да что я, ты лучше расскажи, как ты, дружище? Ты-то где был все эти годы?

- В смысле?

- То, что сидел, я знаю... Кстати, прости, друг, я ничем не мог тебе помочь, - виновато потупил глаза Сергей.

Петрович засмеялся:

- Да уж конечно! Когда меня на химию отправили, ты ещё за партой штаны протирал.

- Я не про то. Я слышал, тебе срок за наркоту дали...

Петрович резко выпрямился, и округлившимися глазами страшно посмотрел на Сергея.

- Ты, Серый, не шути так, - угрожающе произнес он, вытирая руки о прожжённое в нескольких местах кухонное полотенце. Метнувшись в прихожую, он заперся на оба замка, долго стоял у дверей, прильнув к глазку, потом пробежал на носках в кухню, плотно закрыл за собой дверь и, склонившись к самому лицу Сергея, испуганно зашептал:

- Кто тебе сказал про план?

- План? Какой план?

- Я только сегодня взял стакан у Золи, а об этом уже каждая собака на районе знает?! - злобно зашипел Петрович, впившись своей клешней в руку Сергея чуть выше локтя.

- Больно! Псих, что ли?!

Сергей рывком высвободил руку, и, потирая больное место, обиженно посмотрел на внезапно взбесившегося друга. Тот растерянно забегал глазами, резко шагнул к окну и с опаской выглянул во двор. Только тут до Сергея дошло, о чем идет речь, и он от души расхохотался. Петрович вздрогнул и, обернувшись, покачал головой:

- Ну и гад же ты, Серый, посадил на измену.

- "У вас есть план, мистер Фикс?", - ещё больше веселясь, дурачился Сергей.

- Как дал бы щас, - в шутку замахнулся Петрович на друга, - да петь будет некому.

- Прости, Игорёх, не хотел, правда, - стал извиняться Сергей, глядя на то, как Петрович нервно копошится в коридоре в поисках курева. И зачем он так, знает же, что с такими вещами не шутят. В конце концов, из-за травки его друг и угодил на нары. Хотя по нему не скажешь: будто не на зоне чалился, а у моря все эти годы прохлаждался. - Кстати, ты в курсе, что ты нисколько не постарел? Тебе сейчас на вид лет тридцать, не больше. Ты что, нашел эликсир молодости?

- Все прикалываешься? Ну, ну...

- Да нет, я серьезно.

- Если серьезно, то иди на себя посмотри: сильно ты со вчерашнего дня "постарел"?

Сергею и правда стало интересно, как он выглядит по сравнению с Игорьком (по другому его теперь и не назовешь), и он завертел головой в поисках зеркала.

- Здесь, в ванной, забыл, что ли?

Сергей шарил по стене в коридоре в поисках выключателя, пока не пришел на помощь хозяин, засунув руку под одежду на вешалке. Лампочка была так себе и не могла победить темно-коричневый колер совмещённого санузла, но для бритья и прочих нужд её вполне хватало.

Сергей переступил порог ванной, повернулся к зеркалу и окаменел: в поцарапанном стекле, с облетевшими от влажности кусочками амальгамы, он увидел себя. Только это был не тот солидный мужчина в возрасте акме Акме (др.-греч. бкмЮ - высшая точка, вершина) - у древних греков - возраст человека от 30 до 50 лет - высшая фаза развития человеческой личности.: в стильном костюме-тройке, слегка полноватый, с залысиной на голове, и аккуратной бородкой и усами-шеврон, - каким был кандидат наук Сергей Платонович Величко. Из зеркала на Сергея смотрел наглый двадцатилетний юноша, которого все друзья звали не иначе, как Серёга Велик: худой, гладко выбритый, со стрижкой под Стинга и в короткой кожаной куртке, с трафаретом группы ACDC на правом рукаве.

- Ну как, "старичок", сильно ты изменился? - усмехнулся Петрович, с любопытством наблюдавший за этой сценой.

- Ты даже не представляешь, - вполголоса произнес Сергей, рассматривая себя в фас и в профиль, и пытаясь переварить совершившуюся метаморфозу.

Может быть это сон, и он сейчас трясется в трамвае где-нибудь в районе коксохимкомбината? Нет-нет, слишком здесь всё реально: от лужи в трамвайном депо до грузинского чая, - всё настоящее. Значит что-то действительно случилось со временем, и он провалился в...

Какой сейчас год? Увидев две восьмерки на отражавшемся в зеркале плакате с полуголой дивой, Сергей, не поворачиваясь, выпалил:

- Календарь за какой год?

- За этот, - равнодушно ответил Петрович. - А что?

- Значит, восемьдесят восьмой, - тихо, только самому себе, произнес Сергей. Теперь понятно, почему он так лихо сигал через лужи, откуда взялся вытрезвитель и милиция, и почему дед Арнольд не на кладбище, а всё так же рассекает по Старому городу на своём "Опеле". От сделанного открытия у Сергея участилось дыхание и выступила испарина на лбу. К такому повороту событий он точно не был готов. Но, как и где это произошло?

Сергей стал лихорадочно перебирать в уме события последних часов, и вдруг вспомнил, как вагоновожатый, - сухонький дедок с длинными, похожими на стрелки часов, усами, - долго возился на трамвайных путях возле университета. Нисколько не изменившийся, он провожал пассажиров на конечной, стоя в дверях кабины и улыбаясь с хитрым прищуром глаз. Эти фокусы со временем - его рук дело, не иначе! Надо будет с ним разобраться, но... позже.

Сейчас у Сергея появилась возможность заново окунуться в мир своей юности, в те дни, когда жизнь была легка и прекрасна, а будущее расстилалось перед ним тысячей новых путей. Зачем отказываться от такого роскошного подарка, кто бы его ни сделал?! Другого такого шанса может и не быть.

Словно электрический заряд пробежал по всему телу Сергея, наполнив каждую его клеточку сумасшедшей энергией, и он, не удержавшись, подпрыгнул на месте и радостно закричал:

- Йес!

- Михайло Джексонюк - СССР! - хохотнул Петрович, прикуривая новую сигарету.

Выскочив из ванной, Сергей чуть не задушил друга в объятиях. Воздуха не хватало и он, выбежав на балкон, поднял руки к небу и заорал на весь квартал, распугав стаю сизарей, ютившихся на козырьке подъезда:

- Я свободе-е-ен!

Петрович со снисходительной ухмылкой смотрел на причуды друга: он ещё и не на такое способен, этот Велик. Никто так не импровизировал по жизни, и никто не сочинял таких текстов для рок-композиций, как он. Но сегодня он был какой-то особенно безбашенный.

Петрович врубил магнитофон на всю катушку и вышел покурить на балкон.

Наше сердце работает как новый мотор.

Мы в четырнадцать лет знаем всё, что нам надо знать.

И мы будем делать всё, что мы захотим,

Пока вы не угробили весь этот мир!

- Цой жив! - радостно крикнул Серёга, и ловко выхватил сигарету из протянутой ему красной пачки, на которой белым вензелем под чёрной полосой красовалось: "Прима".

- Живее всех живых! - поддержал Петрович.

Вообще-то Сергей бросил курить ещё до семинарии. Но сейчас ему захотелось курить так, будто он хотел наверстать пропущенные годы. Делая одну затяжку за другой, Сергей жадно вдыхал едкий никотиновый жар, выпуская струю дыма в вечернее небо, покрытое копотью заводских труб. Тело само двигалось в такт мелодии, голова кружилась от табака, а губы подпевали: "Мы будем делать всё, что мы захотим..."

"А что, если рассказать Петровичу про Цоя? - пронеслась в голове у Сергея мысль. - Нет, не поверит, скажет, совсем свихнулся. Может Цоя как-то предупредить? Тоже не вариант: во-первых, где Цой, а где мы, а во-вторых... меня дома ждут".

Эта мысль подействовала на Сергея отрезвляюще. Он вдруг ощутил всю ненормальность своего положения. Да, в зеркале отражался Серёга Велик, это факт. Но внутри, в душе, он по-прежнему почтенный отец семейства, сотрудник кафедры философии, кандидат, наконец!

Каким-то образом волна времени откатила назад, и Сергей оказался на нулевой отметке своей жизни, там, где нет ещё ни семинарии, ни семьи, ни науки. Но эта волна не смыла воспоминания о его будущей... или прошлой... какая разница! - о его, Сергея, жизни, и это тоже неопровержимый факт.

А что если это и не волна вовсе, а рельсы другого, параллельного пути, и там, на другой линии, сейчас сидят и ждут его, Сергея Платоновича Величко, родные и друзья?

Чёрт! Как же это проверить?

Внезапно его осенило:

- Петрович, дай телефон, я свой в трамвае забыл!

- Ништяк шуточки! Типа, мы в Нью-Йорке, и я такой, да на, бери, только антенну не сломай.

- Блин! - Сергей от досады треснул кулаком об стену. - Где ближайший телефон?

- Возле парикмахерской, вроде, ещё работает.

- Я мигом!

Сергей нырнул в ботинки и, выскочив из квартиры, помчался вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Голос Петровича остановил его на середине дома:

- Двушка есть? Держи!

Небольшая медная монетка звякнула об асфальт и подкатилась к ногам Сергея. Точно! Совсем забыл про эту пустяковину. А ведь здесь без неё, как в сети без трафика, - никуда!

- Спасибо, дружище! - махнул Серёга рукой и понесся прямо через детскую площадку, перепрыгивая через мелкие лужицы и торчащие из земли разноцветные автомобильные покрышки.

Будка на углу парикмахерской зияла разбитыми стеклами. Но сейчас это было неважно, лишь бы телефон работал. Сергей снял с клавиши массивную трубку из черной пластмассы и сразу же услышал ровный продолжительный гудок. (Небеса!) Он бросил в монетоприёмник две копейки и стал вертеть диск, набирая десятизначный номер жены.

Глава 5. Эффект Бабочки

Сначала в трубке было тихо, только легкое шипение и потрескивание доносилось из глубин телефонной сети. "Это нонсенс, этого просто не может быть! - кусал губы Сергей. - Никто не возьмет трубку там, в другом тысячелетии. Ведь я же сейчас здесь, а значит их... то есть нас - ещё нет. Господи - ну же!". Неожиданно шипение и скрип стали сильнее, и сквозь них стали прорываться звуки факса, которые то нарастали, то исчезали, пока наконец не раздался громкий щелчок и в телефоне зазвучали длинные прерывистые гудки. У Сергея замерло сердце, а трубка в руке намокла от холодного пота.

- Алло, это кто? - отчетливо услышал Сергей голос супруги.

- Лида, Лида, это я, Сергей! Ты слышишь меня? - заорал он в трубку.

- Серёжа, я слышу тебя, не кричи так, гостей распугаешь.

- Лида, я...

- Где ты ходишь, мы уже устали тебя ждать. Когда ты вернешься? Уже три часа прошло, как ты позвонил и сказал, что едешь.

- Лида, милая, я... понимаешь... - Сергей лихорадочно думал, что можно сказать такого, чтобы жена поверила. - Понимаешь... я заснул в трамвае и уехал в Старый город.

- А я говорила, спать надо по ночам, а не диссертации писать.

- Прости, Лида, так получилось... Ты помнишь Петровича, я тебе про него рассказывал?

- Серёжа, ты о чём!? Тут люди собрались, чтобы тебя поздравить, а ты какого-то Петровича приплетаешь! Когда ты будешь дома?

- Ты же знаешь, здесь транспорт плохо ходит.

- То есть, ты не приедешь?

- Приеду, конечно, но... поздно, или... завтра утром, - Сергей зажмурился так, будто сейчас должна прилететь пощёчина. О, лучше бы это была пощёчина! Но на другом конце провода повисло тяжелое молчание.

- Лида, милая, прости, пожалуйста! Я же не виноват...

- Хорошо, Сергей, - холодно произнесла супруга, - я отпущу гостей. Сам будешь потом объясняться. Передавай привет Петровичу.

- Лида, Лида, подожди! - нервно затараторил Сергей, но в трубке уже раздавались короткие гудки. От досады он саданул трубкой об панель аппарата так, что половина её разлетелась на мелкие кусочки. "Чтоб тебя!" - зло стиснув зубы, сказал он непонятно кому, и, пнув ногой дверь автомата, вышел на наружу.

Буря самых противоречивых чувств нахлынула на него, и он, сунув руки в карманы куртки, стал нервно расхаживать взад и вперед под окнами парикмахерской, пытаясь понять, что это сейчас было. Разговор с супругой, казалось бы, должен был обрадовать Сергея, ведь теперь стало понятно, что старый и новый город существуют каждый в своем временном измерении и переход между ними находится где-то в районе трамвайного пути. А значит он всегда может вернуться назад, в свой мир: к жене, дочке и любимой работе.

Но ведь и этот мир ему не чужой: здесь живут его друзья, звучат их песни, здесь так весело и легко, как может быть только в пору беззаботной юности! Почему же ему тогда так тошно на душе, будто он делает, или сделал, что-то нехорошее?

Может быть это из-за вранья? Зачем он выдумал все эти отговорки про транспорт и про следующий день? Ведь ничто не мешает ему прямо сейчас сесть на трамвай (ещё и шести нет!) и снова оказаться в своем времени за праздничным столом. Но в том-то и дело, что Сергей не соврал! Он сказал чистую правду, скрыв от супруги лишь то, что сейчас их разделяют не километры, а годы - двадцать лет без малого. Скажи он ей об этом, она всё равно не поверит.

Между тем вечерело и в парикмахерской зажегся свет. Сергей остановился напротив панорамного окна и стал рассматривать знакомые с детства рисунки на стеклах, изображавшие мужские и женские головы с прическами в стиле шестидесятых. За стеклом пухленькая парикмахерша в розовом фартуке с феном в руках порхала вокруг молодой блондинки. Они о чем-то болтали и беззаботно смеялись, но стекла в окнах были такими толстыми, что ничего не было слышно. Девушка на кресле показалась Сергею знакомой, и он подошел ближе, чтобы её разглядеть. Будто почувствовав взгляд, блондинка повернулась к окну и приветливо помахала ему рукой.

Словно порыв морского ветра налетел на Сергея, вскружил ему голову и едва не сбил с ног. Это была она - Светлана, его первая любовь с пятого этажа! Все такая же молодая и красивая, с открытой улыбкой и хитринкой в глазах, вечно куда-то летящая и всегда смеющаяся, близкая и желанная, и в то же время далекая и неуловимая, как летнее облако, которым готов любоваться вечно, но ветер подул, и вот - нет его...

Первый раз Сергей увидел её на дискотеке, где "Арена" сыграла несколько композиций. Там, в этом вихре цвета и звука, кружилось много красивых девчонок, но Сергей смотрел только на нее. Она так легко и естественно двигалась в танце в своей джинсовой паре и с модной химией на голове, что казалась пришелицей из иного, западного мира, который для молодежи позднего СССР был землей обетованной. От танца к танцу она словно нарочно передвигалась все ближе к эстраде, пока не оказалась у самой рампы, как раз в тот момент, когда Сергей выводил фальцетом: "А за окном бушует месяц май, и кружит в белом танце..." Одной её улыбки, как бы невзначай брошенной в его сторону, хватило чтобы, Сергей влюбился горячо и бесповоротно.

Потом было знакомство в оркестровке, куда Светку привела подруга гитариста, Джулия, ночные прогулки по весеннему городу и та самая искра, что пробегает между молодыми людьми в этом возрасте, зажигая в их сердцах пламя, способное переплавить двоих в единое целое. Увы, огонь горел недолго.

Однажды Светка позвонила Сергею и сказала, что им больше не надо встречаться. Эти слова оглушили Сергея, и он много дней сидел дома, забросив репетиции и не отвечая на звонки. Из этого состояния вывел его Петрович: он пришел к другу с двумя "огнетушителями" и как бы между делом стал рассказывать о Светке всякие гадости. Тогда они чуть было не подрались, но, Сергей, хотя и не поверил другу, решил все же "завязать с соплями" и начать новую жизнь, без неё.

Потом они встречались ещё несколько раз на дискотеках и в компании, но уже как простые знакомые. Сергею даже казалось странным: как это раньше он и дня не мог прожить, чтобы не видеть её и не слышать её голос? Правильно говорит Петрович: любовь - худший из наркотиков, редко кто с него слазит...

Застенчиво улыбнувшись, Сергей помахал рукой в ответ. Парикмахерша что-то сказала клиентке на ухо и девушки прыснули от смеха. Сергей стоял и смотрел на Светлану, и всё никак не мог поверить, что это она, что они снова рядом и между ними одно лишь стекло. Оно было подобно времени, глухо и бесповоротно разделившему их в той, прошлой жизни. Но сейчас это просто стекло, ударь его, и оно разлетится на тысячи мелких кусочков. Неужели судьба или кто-то там наверху дают им ещё один шанс?

- Серый, ты чё тут завис? Всё, кино закончилось! - прозвенел голос Светки, выскочившей на улицу из тамбура в белом плаще нараспашку и с лакированной черной сумочкой через плечо.

- Так, мимо проходил, вижу - ты, - стараясь держаться как можно непринужденнее, ответил Сергей.

- Здорово! Я думала ты меня из дома заберешь.

- Из... дома?

- Ты же обещал, что после "репы" сходим в "Искусство", - захныкала Светка, как обиженный ребенок. - Я чё, блин, зря красоту наводила?

- Да нет, пойдем, конечно. Только у меня со временем... напряжёнка.

- Да знаю, знаю, - недовольно буркнула Светка и тут же, сделав глаза грустного котика, промурчала: - Мы же недолго, только кофе попьем, да, Серёженька?

Светкино "Серёженька" было её тайным оружием: она знала, что, назвав его так, она может делать с другом всё, что захочет, и беззастенчиво пользовалась его слабостью. Но сейчас это слово, будто игла, кольнуло Сергея в самое сердце: он инстинктивно схватился за грудь и, согнувшись, тяжело задышал.

- Серёжа, ты что? - голос у Светки задрожал. - Тебе плохо, да?

Боль отпустила внезапно, как и пришла, и Сергей, медленно выпрямившись, кинул небрежно:

- Пустяки, всё в порядке! Так, вступило что-то.

Но Светка уже почти плакала:

- Это тебя Сангур, да?

Сергей усмехнулся: он уже почти забыл это имя. Да, досталось ему тогда. Дело было в кафе "Встреча", где Сергей с парнями из "Арены" "снимали файду" - подрабатывали на свадьбах и вечерах. Ингуш Сангур, державший под собой весь Тайвань (ещё один образчик народного творчества), постоянно устраивал во "Встрече" попойки для своей банды. В тот вечер они развеселились не на шутку и давай приставать к музыкантам: сыграй им "Одессу", да не один раз, а снова и снова, до тех пор, пока Сангуру не надоест лезгинку выплясывать. Серёга, хотя и мало был похож на юного царя Давида, несмотря на испуганные лица друзей, психанул и петь отказался.

Что тут было, лучше не вспоминать. Сергея спасло лишь то, что между ним и Сангуром встряла Светка: они как-то были знакомы и этот чёртов Голиаф, несмотря на то, что глядел разъяренным быком, ограничился ударом в грудную клетку. Пролетев метра три, Серёга сломал стол и пару стульев, но, на удивление, сам остался цел.

- Спасибо, Свет! Если бы не ты, он бы меня живьем сожрал.

- Дурак, - стукнула Светка Сергея в плечо и уткнулась лицом ему в грудь.

"Какая же она ещё в сущности девчонка", - с нежностью подумал Сергей, гладя её душистые кудряшки. "Она и есть девчонка - чуть старше моей дочери". Сергей взял Светлану за плечи, и чуть отстранив, стал вытирать катившиеся по её щекам слезы.

- Ну хватит, не реви, - сказал он ласково. - Пойдем... куда там... в "Искусство"? Мне надо сказать тебе кое-что важное.

Светка подозрительно нахмурила брови:

- Ты меня пугаешь, Серёж. Говоришь прям, как мой отец.

- Да ладно, Светк, не парься! Покатили, пока кофе не остыло, - сочинил Сергей на ходу и посмотрел девушке в глаза: поверит ли?

- Пойдем, кавалер! - улыбнулась Светка и взяла его под руку...

Кафе "Искусство" занимало первый этаж пятиэтажного дома, располагавшегося на центральной улице - имени Ленина. Может быть поэтому обстановка и посетители здесь выглядели культурнее, чем во "Встрече". Построенное в 70-х, кафе сохранило весь лоск брежневской эпохи: на столах всегда белели свежие скатерти и салфетки, гэдээровские кожаные стулья сохраняли свою первозданную форму, двухуровневые хрустальный люстры под потолком и настенные бра излучали мягкий свет, переливаясь всеми цветами радуги.

Название обязывало или так сложилось, но репертуар в "Искусстве" всегда был на порядок выше других городских кабаков: в последние годы здесь работали ребята из группы "Музыкальная школа", игравшие в стиле джаз-рок. Сергей часто приходил сюда только затем, чтобы послушать их виртуозную игру и хитроумные композиции, после чего ему становилось стыдно, что его кто-то считает музыкантом.

Вот и сейчас они играли что-то задумчивое, под стать погоде, рисующей на больших стеклах кафе узоры из капель и струек сонного октябрьского дождя и ярких, почти оранжевых, листьев, срываемых с деревьев редкими порывами ветра и порхающих, словно бабочки, танцующие последний в своей жизни танец.

Сергей и Светлана сидели за своим любимым столиком в самом углу кафе. Здесь всегда царил легкий полумрак и можно было не бояться, что кто-нибудь услышит его глупую болтовню и звонкий смех Светки.

- Свет, всегда хотел тебя спросить... "Болван, - осёкся Сергей, - о чём ты собрался спрашивать, если ничего ещё не случилось?".

- Спрашивай, - беспечно улыбнулась Светка, отхлебнув глоточек ароматного кофе и надкусив дольку молочного шоколада.

"Чёрт, как же трудно сформулировать! - раздраженно подумал Сергей. Это тебе не диссертацию писать".

- Ты веришь в судьбу?

- В судьбу?

- Да, в судьбу.

Светка задумалась на мгновенье и, удивленно посмотрев на Сергея, спросила:

- А зачем тебе это?

- Понимаешь... я попал в такое положение... - мучительная нерешительность овладела Сергеем, и он крепко сжал кулаки и закрыл глаза. Светка, слегка наклонив голову, с интересом наблюдала за его терзаниями.

- Короче, - скажу, как есть: я знаю, что будет дальше, - выдохнул он и залпом выпил свой кофе.

- В смысле?

- В том смысле, что... я знаю, что будет с нами: с тобой и со мной, - через три месяца и даже через год.

- Это такая игра? - хитро прищурилась Светка.

- Нет, Светлана, это не игра, это - жизнь. Наша жизнь.

Светка, всё также беззаботно улыбаясь, прикладывалась к кружечке с золотой каёмкой, рассеяно поглядывая по сторонам. "Боже мой! - Сергей был в отчаянии. - Она же ничего не понимает! И не поймет, скорее всего".

- Я поняла. - неожиданно и легко выдала Светка. - Ты хочешь сделать мне предложение, угадала?

- Я хотел... - от неожиданности язык у Сергея стал заплетаться.

- Как это? - Светкины брови взлетели вверх, как испуганные птицы. - Хотел, да перехотел?

- Нет, что ты! - спохватился Сергей. - Хочу, конечно, но...видишь ли, я уже, некотором смысле...

- Серёженька, милый, - её ладонь неожиданно оказалась на его щеке, и он задрожал всем телом, - у нас с тобой всё ещё впереди. Но если хочешь... - Светка прикусила губу и, наклонившись к лицу Сергея, томно прошептала, - Я сегодня дома одна.

Она откинулась на кресло и захохотала так, как умеет только она: обнажив зубы, но не открывая рта.

Дальше всё было как в тумане: не замечая никого и ничего вокруг, они шли, и даже бежали под моросящим дождем по улицам города, который уже начинал зажигать огни в окнах квартир, на фонарных столбах в скверах и по обочинам тротуаров. Проходя через Дворцовую площадь, по которой скользили унылые серые тени пешеходов, Сергей неожиданно остановился и, забравшись на постамент с каменным шаром, принял позу Ильича на броневике, и, пародийно картавя, крикнул во всё горло:

- Люди, товарищи, братья! Всё будет хорошо! Будущее - прекрасно, и оно в моих руках! Ура, товарищи!

Светка покатывалась от смеха и дергала его за штанину:

- Серый, дурак, что ли? Слезай! По обезьяннику соскучился, да?

Когда они подошли к подъезду, надписи на парадных дверях уже не было. "Стерли-таки, римляне недоделанные", - усмехнулся Сергей. На пятый этаж они почти что взлетели, пробежав мимо дверей Петровича на цыпочках, хихикая, как напроказившие дети.

Светка достала ключи, открыла дверь и шагнула в полумрак прихожей, не зажигая свет. Сергей неожиданно остановился на площадке перед дверью и посмотрел на подругу. Легкими движениями она скинула плащ и туфли, поправила сбившуюся прическу и, повернувшись, вопросительно посмотрела на Сергея. Странное чувство необыкновенной важности момента охватило всё его существо, но он, как ни силился, не мог понять его причины; она ускользала от него, как хорошо знакомое, но давно забытое слово.

- Ну, чё застрял, заходи, - просто, почти что буднично произнесла Светка, но Сергей был не в силах пошевелиться, будто между ним и ею снова образовалась стена из стекла.

- Какой же ты у меня скромняжка, всё надо делать самой, - вздохнула Светка и, протянув руку, втащила Сергей за куртку через порог. Дверь закрылась, щелкнул английский замок, стало темно.

Эпилог

"ПРОТОКОЛ

об административном правонарушении

? 526..

г. Та...у

21 октября 2020 г.

8 час. 26 мин.

Я, участковый уполномоченный ГУВД России по Калининскому району г. Та...у, лейтенант полиции Гаязов Р.С., составил настоящий протокол о том, что Величко Сергей Платонович: место работы: аспирант ТаГУ; место жительства: пр-т Ленина 34-173; 13 февраля 1977 года рождения; документ удостоверяющий личность: утерян.

Обстоятельства совершения административного нарушения:

21 октября в 7.00 Величко С.П. постучал в дверь к собственнику жилья по адресу: пр-т Ленина 34-173, Малофееву Р.И. и потребовал его покинуть жилплощадь, утверждая, что это квартира принадлежит ему с апреля 2010 года. После того, как Малофеев попросил Величко не нарушать порядок и удалиться, Величко стал угрожать Малофееву, обвинив его в рейдерском захвате жилья. Малофеев попытался закрыть дверь, но Величко стал препятствовать ему, в результате чего между ними произошла драка, в ходе которой у собственника жилья были сломаны очки, а Величко получил травму большого пальца правой ноги. В ходе конфликта задержанный постоянно выкрикивал следующие слова: "Лида, где ты? Я тебя спасу" и "Верните мне мою дочь".

Прибывший на место происшествия наряд полиции задержал Величко С.П. на основании статьи 20.1 КоАП РФ.

По поводу данного происшествия задержанный Величко С.П. пояснил следующее: я, Величко, С.П. с 2010 года проживаю по адресу пр-т Ленина 34-173 вместе с супругой Величко Л.Н. и дочерью Величко А.С. Последний раз я видел жену и дочь 20 ноября в 8.00 утра. На данный момент их местонахождение мне неизвестно, а мою квартиру захватили черные риелторы. Прошу срочно объявить в розыск моих родных и вернуть мне мою жилплощадь.

С моих слов записано верно.

Подпись: кандидат философских наук Величко С.П."

"ПРОТОКОЛ

об административном правонарушении

? 526..

г. Та...у

21 октября 2020 г.

12 час. 55 мин

Я, старший уполномоченный ГУВД России по Ленинскому району г. Та...у, майор полиции Петров И.М., составил настоящий протокол о том, что Величко Сергей Платонович; место работы: безработный; место жительства: неизвестно; место рождения: по Старогородскому району данные отсутствуют; документ удостоверяющий личность: утерян.

Обстоятельства совершения административного нарушения:

21 октября в 11.00 в администрацию ТаГУ поступила жалоба от преподавателя кафедры философии Шмидт Р.К. на нарушение ее трудовых прав. Она обвинила заведующего кафедры в том, что ее лекционные часы были отданы неизвестному сотруднику. Назначенная проверка выявила, что действительно в 11.00 в аудитории ? 231 появился неизвестный, назвавший себя кандидатом наук Величко Сергеем Платоновичем, и стал читать лекцию о немецкой классической философии. Требование покинуть помещение, неизвестный проигнорировал, выкрикивая: "Мудрость мира сего есть безумие пред Богом", "Слепые вожди слепых" и прочие церковные оскорбления в адрес Гегеля, Канта и Фейербаха.

Прибывший на место происшествия наряд полиции задержал Величко С.П. на основании статьи 20.1 КоАП РФ.

По поводу данного происшествия вторично задержанный Величко С.П. пояснил следующее: я, Величко С.П. был слеп, как и они (преподаватели университета), и считал, что наука (философия) даст людям счастье. Но Бог наказал меня за мои грехи и лишил меня семьи, дома, работы. И теперь я не имею где главы приклонить (без определенного места жительства). Готов провести всю жизнь мою в узах (просит дать ему пожизненное), чтобы я смог принести достойные плоды покаяния (согласен на исправительные работы).

С моих слов записано верно.

Подпись: великий грешник Величко С.П."

"ПРОТОКОЛ

допроса свидетеля

г. Та...у

22 октября 2020 г.

Допрос начат 07 ч. 15 мин.

Допрос окочен в 08 ч. 05 мин.

Старший следователь СУ при УВД по Восточному району г. Та...у, майор юстиции Сухов Т.И. в служебном помещении храмового комплекса прихода "Всех скорбящих Радость" в соответствии со ст. 178 УПК РФ допросил в качестве свидетеля:

Доронин Петр Аркадьевич, 1953 года рождения.

Место работы: храм в честь иконы "Всех скорбящих Радость".

Специальность: церковный сторож.

Семейное положение: холост.

Образование: среднее.

Не судим.

По поводу произошедшего могу пояснить следующее:

Вчера, 21 октября 2020 года, в 18.00 в храм пришел неизвестный мужчина, который сказал, что в 2005 году был прихожанином нашей церкви, что мы с ним знакомы, и что ему нужно срочно поговорить с батюшкой. Так как шло богослужение, то я предложил ему зайти в храм и там подождать священника. Он сначала отказался, говоря, что совершил великий грех. Но потом зашёл в церковь и стал мешать богослужению: он плакал и громко кричал, и его попросили покинуть помещение. Он вышел на паперть и там продолжал плакать и кричать, стоя на коленях. После службы он сильно напугал жену священника, матушку Лидию. Когда она выходила из храма, мужчина бросился ей под ноги со словами: "Прости, Лида, я осквернил наш брак" и "Где теперь наша дочь?", хотя она никогда его до этого не видела. Никто из прихожан его не признал, а батюшка сказал, что он обманщик и провокатор. Чтобы прекратить безобразие, нам пришлось применить силу и удалить его с территории храма. Однако он не уходил, а сел у церковных ворот и стал хулиганить (пел 50-й псалом и посыпал голову песком). Отец-настоятель приказал нам следить за ним, чтобы чего не натворил, но он куда-то делся. В 24.00, совершая ночной обход, мы обнаружили пропажу пожарного инвентаря: кирки и лопаты. А утром, после открытия ворот, мы заметили холмик земли с правой стороны забора, а на нем кирку и лопату, связанные в виде креста. Мы пошли забрать их и увидели выкопанную под забором небольшую яму. В ней лежал вчерашний провокатор. Сначала мы подумали, что он спит, и попробовали его разбудить, но он уже не дышал.

Подпись свидетеля: Доронин П.А."

Человек в белом халате и с медицинской маской, болтавшейся на правом ухе, закрыл папку, положил ее в стопку бумаг на угол стола и закурил.

- Ну вот, собственно, и всё, что нам о нём известно. Тот ли он, за кого себя выдавал, сказать трудно. Родственников его мы не нашли, в полицейских, медицинских, банковских базах он не значится. Капитан Немо какой-то, - усмехнулся человек, выпуская струю дыма из ноздрей. - Сорок дней прошло, а за трупом так никто и не обратился. Честно говоря, думал уже в крематорий отправить, - текучка, знаете ли, - виновато пожал он плечами и задумчиво посмотрел в сторону.

- Видите ли, за свои почти четверть века работы я повидал немало трупов... простите, - умерших без биографии. Таких как он - "безродников", не больше ста за год бывает. Но почти каждого кто-нибудь да знал; у каждого находились если не родственники, то друзья, собутыльники; каждый засветился хоть раз в полицейских сводках или в отчетах социальных служб. То есть, у каждого была своя, пусть мизерная, на пол-листа бумаги, но - история. И, поверьте, среди них про Гегеля никто слыхом не слыхивал, а уж библейские тексты наизусть цитировать - тем более! Я - вы меня извините! - поинтересовался, по личным каналам, так сказать. Так вот... Этот Величко не просто хулиганил в университете, он действительно читал лекцию по немецкой философии - это подтверждает преподавательница, принявшая его за конкурента. А Библия, церковнославянский? Я как-то попробовал Отче наш выучить (супруга, знаете ли...), так меня кроме как на "иже еси на небеси" не хватило. А я, извините, медицинский диплом не в метро купил. И никто! Нигде! Ни-че-го! Как?! Не понимаю! - развел руками человек в халате и стряхнул пепел мимо покрытого красным лаком глиняного черепа.

Помолчав немного, продолжил:

- И ладно бы он память потерял, так ведь нет: он-то всё и всех помнит, но про него почему-то - забыли! Это что, амнезия наоборот? Я такого не встречал. Честно говоря, ему не позавидуешь: уж лучше память потерять, за тобой хоть близкие или врачи ухаживать будут. А если как он: в университете дураком обозвали, из церкви - выгнали, самый близкий человек (он ведь так думал, представляете?) - отказался. Тут-то и подумаешь, живой ты или тебя уже нет.

Человек в халате затушил окурок и, стряхнув ладонью пепел со стола, достал чистый бланк и стал заполнять его размашистым медицинским почерком.

- Где, говорите, его похоронят? В той могиле, которую он для себя выкопал? Ну, хоть за это спасибо отцу Михаилу, не зря старался, бедолага, - вздохнул человек, и поставил в углу бланка квадратную печать с данными городского морга.

- А вообще, - спустил он очки на переносицу и тепло посмотрел на сидевшего у дверей юношу, - это хорошо, что вы пришли. Знаете, даже у того, кто умирает под забором должен быть тот, кто проводит его в последний путь.

Человек в халате поднялся из-за стола и, протянув заполненный бланк посетителю, поинтересовался:

- Прошу прощения, а вы какую организацию представляете?

- Я по приглашению.