(Художественно - документальный рассказ из книги 'Любань. 1942')
На фронт
В конце сентября пришло указание о прекращении встреч красноармейцев полка с родственниками, это означало, что скоро полк должен будет отправляться на фронт. Начался период ожидания и подготовки к отправке, занятия продолжались, всё было вроде как прежде, но чуть по-другому. Вопрос, куда отправят, прямо висел в воздухе. По сводкам информбюро фашисты приближались к Москве! Значит под Москву!
В октябре полк погрузился в эшелоны и отправился на фронт. На встречу с запада шли эшелоны с ранеными и гражданским населением, эвакуированными в тыл с фронтовой зоны. Железнодорожные станции напоминали муравейники от большого числа беженцев и военных.
Через несколько дней эшелон прибыл на станцию Чебсара Вологодской области, где в полк поступило небольшое пополнение из вологодских новобранцев с лошадьми.
Линия фронта была уже близко, немецкие самолеты периодически бомбили железнодорожные станции, деревни и дороги, по которым в обе стороны шло движение: армейские части к фронту, беженцы в тыл. В этих условиях, близких к боевым, полк в ожидании особого распоряжения о дальнейших действиях продолжил боевую и конную подготовку. Приближалась зима и моросящие дожди, переходящие в мокрый снег, ночные заморозки и холодные ветра давали понять, что она не за горами, поэтому у кавалеристов добавилось забот: нужно было готовить лошадей к зимним условиям, самим привыкать к зимнему снаряжению.
Во время ухода за лошадьми после долгих дневных тренировок, Леонтий сказал мужикам:
- Да, братцы, похоже, майор прав был, когда говорил, что шашкой нам махать не придется.
С его старшинством мужики как-то сразу согласились ещё в Барнауле, в самые первые дни их знакомства, и воспринимали его слова, как слова рассудительного и правильно принявшего решения человека. Видимо это произошло из-за его мужицкой прямоты, спокойствия при разговоре, убежденности в своей правоте и уверенности.
- Прав!.. И нужно нам сейчас больше учиться прятаться за лошадью и спрыгивать на ходу, падать с неё учиться, чтобы не переломать себе рёбра. Вот что я думаю! Скакать-то мы почти научились! Теперь прятаться будем учиться.
- Падать-то мы тоже хорошо научились, - пошутил Иван Бахарев.
- А сейчас, в морозы, вообще будем соскальзывать как пироги с лопаты, - поддержал шутку Обидин Алексей.
Все дружно рассмеялись и продолжили чистить и обтирать лошадей от пота, чтобы потом укрыть их попоной от холода.
В середине декабря была объявлена боевая тревога и прошло срочное полковое построение:
- Товарищи, красноармейцы, получен боевой приказ командования. В результате успешного контрнаступления войск под Москвой и снятием непосредственной угрозы столице нашей Родины, дивизия направляется на спасение Ленинграда, попавшего в блокаду в начале сентября 1941г. Город задыхается от голода и холода...
...Кавалерийские полки погрузились в эшелоны, которым был дан зеленый свет в направлении на северо-запад через Вологду на Волховский фронт, под Тихвин, где шли очень тяжелые бои.
В начале января 1942 года по дивизии было объявлено, что она теперь входит в состав 13 кавалерийского корпуса 2-й Ударной Армии. Главная цель 2-й Ударной Армии - прорвать блокаду Ленинграда.
По прибытии эшелонов на ст. Большой Двор спешным порядком была произведена разгрузка и 236-й полк, в составе 87-й кавалерийской дивизии конным строем двинулся на на Волховский фронт походным порядком: все бойцы шли пешком, а на лошадях в седлах транспортировали боеприпасы и фураж.
- Ну, вот, Леонтий, а ты падать учись, падать, чтоб ребра не сломать! Второй месяц на лошадь не садились, - ворчал Иван Бахарев, - Эвон, змеиногорцы за лошадей как спрятались, не то, что немец, я их уже неделю не вижу и не слышу.
- Это они с лопаты соскользнули. Да затаились, чтоб табачком не делиться, - поддержал его Гриша Меньшиков.
- А чё, у них еще табачок остался? Я бы погрелся, малость, табачком-то. А то мороз гуляет под шинелькой.
'В январе-апреле 1942 г. ударные группировки Ленинградского и Волховского фронтов предприняли наступление навстречу друг другу на Любаньском направлении с целью разгрома немецкой группы армий 'Север' и деблокирования Ленинграда. Главная роль в этом наступлении отводилась соединениям 2-й Ударной армии Волховского фронта. Навстречу войскам Волховского фронта в направлении на Любань наступала 54-я армия Ленинградского фронта.
Активная роль в наступлении отводилась 13-й кавалерийскому корпусу генерал-майора Н.И. Гусева. Корпус был сформирован в конце декабря 1941 - начале января 1942 гг. из 25-й кавдивизии полковника Д.М. Баринова, 80-й кавдивизии полковника Л.А. Сланова и 87-й кавдивизии ('алтайской') полковника В.Ф. Трантина.
Командовать корпусом был назначен боевой опытный командир Николой Иванович Гусев. Директивой командующего Волховским фронтом за ? 0021 от 23 января 1942 г. 13-му кавкорпусу в составе 25-й, 87-й кавалерийских дивизий, 366-й стрелковой дивизии и трех лыжных батальонов было приказано с 6 часов 24 января войти в прорыв на участке 2-й ударной армии и разгромить остатки противника в полосе Ленинградского шоссе, не допустив образования обороны противника на реках Тигода и Кересть. Была поставлена задача к исходу 25 января выйти на р. Трубица, выдвинув передовые отряды к Сенной Керести, Новой деревне, Финеву Лугу. В дальнейшем наступать в общем направлении Ольховка, Апраксин Бор и Любань. Не позднее 27 января перехватить шоссе и железную дорогу Чудово - Ленинград и овладеть Любанью.
Искусно использовав глубокие ложбины перед линией немецкого фронта, красноармейцы врубились в позиции противника, раздавили цепь опорных пунктов и главными силами 13-го кавалерийского корпуса из состава 2-й ударной армии, словно вода в половодье через прорванную плотину, устремились в немецкий тыл. Постоянно бросая в трех - пятикилометровую брешь новые и новые части, русские продвигались к дороге Новгород - Чудово. В кошмарный мороз, когда столбик термометра опускался до отметки 30-40 градусов ниже нуля, рассеянные немецкие роты закреплялись на лесных полянах и росчистях, на высоких снежных холмах и заставляли красноармейцев, дорогой ценой платить за каждый шаг продвижения. Бойцам 13 кавалерийского корпуса понадобилось четыре дня, чтобы покрыть восьмикилометровый путь до дороги. Когда же они, наконец, вышли к ней, то достигли немногого, поскольку три немецких укрепленных пункта - Мостки, Спасская Полисть и Земтицы - продолжали сдерживать натиск'.
Тридцатиградусные морозы, бомбежки с воздуха и плохие дороги сдерживали передвижение дивизии, но, тем не менее, во второй половине января 1942 года она вышла на намеченные позиции и с 18 по 22 января находилась в резерве фронта в районе Большой Вишеры и сосредоточили достаточные силы, для развития наступления.
После непродолжительного отдыха, 26 января, дивизией был получен приказ выдвигаться в прорыв в район северо-западнее Мясного бора, и освободить от врага населенный пункт Ольховка. В дальнейшем наступать в общем направлении Ольховка, Апраксин Бор и Любань, и не позднее 27 января перехватить шоссе и железную дорогу Чудово-Ленинград и овладеть Любанью.
Это означало, что пришло время необстрелянной дивизии вступать в бой. Этим же днем 236 кавалерийский полк впервые был атакован немецкой авиацией. Кавалерия бросилась врассыпную, но шедший всю ночь снег помешал бойцам быстро рассредоточиться и укрыться в перелесках и овражках. В результате более сорока человек были убиты и ранены, также было уничтожено несколько пулеметных расчетов.
По окончании воздушной атаки, полк, преодолевая бездорожье и глубокий снег, все-таки атаковал деревню Ольховку. Фашисты сопротивлялись отчаянно, у них было большое преимущество: хорошее вооружение и укрепленные пулеметные точки с хорошим обзором для ведения боя. Знали бы они, что их атакуют не обстрелянные и наспех обученные бойцы, еще недавно бывшие деревенскими мужиками.
В пылу боя Леонтий потерял из виду своих сотоварищей, только односельчанин Иван Бахарев держался рядом с ним. Они и ещё несколько бойцов, заскочив в деревню со стороны огородов, спешились с лошадей, пролезли через разваленную изгородь, проползли по глубокому снегу и залегли возле какого-то сарая.
По всей деревни были слышны взрывы, пулеметные и автоматные очереди, и пули, казалось, летели со всех сторон, не давая поднять головы.
- Так, Иван, ты помнишь, как на охоту в забоку ходил? Или ты не охотник?
- Да охотник я, я же тебе уже говорил, что охотник. И чё?
- Так вот лежи и слушай, понял?
- Чего слушать-то?
- Чего, чего! Откуда пуль больше летит, а откуда меньше? Это и слушай. И вы, мужики, глядите, где нам фрица лучше отстрелить. - Сказал быстро Леонтий, а сам подумал: 'надо же, попали по самые уши, как куры в ошип, что делать-то, где эти наши командиры, куда наступать-бежать, куда стрелять... вот, как в полымя бросили, и ...никого!'.
Что предпринять Леонтий не знал, а сдуру помирать большой охоты не было. Ждать надо, осмотреться. 'Паша, Маша, Коля, Федя, Гена...' - как молитву молвил он про себя.
Снег пошел большими хлопьями, начинало смеркаться.
- Мужики, расползитесь хоть по сторонам чуток, кто-нибудь гляньте - в сарай можно залезть, и с того угла сарая посмотрите чего там с той стороны делается, может пулеметчика или пушку приметите.
Леонтий уже сосредоточил свое внимание на чердак дома, находящегося метрах в двадцати от них, откуда пулеметный расчет немцев стрелял вначале в сторону сарая, явно, просто, не видя их, а затем переместил размеренную стрельбу в улицу. Видимо там залегли наши.
- Иван, видишь окно на чердаке?
- Вижу.
- Ты, лёжа, я с колена, стреляем на три. Бери в прицел чуть ниже и правей на локоть, я возьму чуть выше и ещё правей. Потом ты сразу перезаряжай, бери чуть левей и ниже и сразу стреляй, понял. На три. Раз - два - три.
Два выстрела слились в один, потом еще вслед - бах, бах. Немецкий пулемет смолк. Леонтий, согнувшись почти до земли, побежал от сарая к дому, на ходу, достал лимонку, кинул её в окно дома и залёг за крыльцом. Рядом плюхнулся Иван. Взрыв лимонки вынес оконные рамы, в избе никто не вскрикнул, значит там пусто.
А по улице уже бежали красноармейцы и впереди них с немецким автоматом майор Романовский. Леонтий с бойцами двинулись по огородам, осматривая сараи, погреба и дома. В нескольких погребах были жители деревни, выгнанные из домов немцами. От вида сельчан, находящихся в одном из погребов: старика со старухой, женщины лет сорока и трех ребятишек, закутанных в разные платки и лохмотья, которые при свете зажженной лучины смотрели на солдат обреченным взглядом, Леонтию стало не по себе, колкие мурашки пробежали по спине. Он представил на месте этих ребят своих детей. Да так ясно представил, что ему стало зябко. 'Ну, нет! Этого не будет, никогда!' - дал он клятву себе.
- Как вы тут, никто не ранен?
- Да нет, милок, раненных нема. Холодновато только, да боязно! Что ж вы их так далёко запустили-то?
- Ничего, мать, прогоним! Дайте только время, обозлиться.
- Да вы уж их быстрее прогоните, что ли!
- Прогоним, прогоним, мать!
Стрельба не утихала, но показалось, что переместилось направление обстрела. Было ощущение, что прошла целая вечность.
На левом фланге начали стрелять наши пушки: это взвод полковой батареи старшего лейтенанта Ващеева блокировал дорогу на Вдицко и вел огонь по немецким пулеметным точкам. Это расчет орудия полковой батареи 236-го кавполка, выкатив 76-миллиметровую пушку на открытую позицию начал обстрел Ольховки. Через некоторое время в той стороне одна за другой умолкли три пулеметные точки фашистов. Это дало нашим подразделениям к 16 часам, до темноты, полностью освободить деревню Ольховку. Во время отступления гитлеровцев по дороге на Вдицко, артиллерийский расчет Степанова продолжал стрелять картечью по отступающим и уничтожил ещё несколько гитлеровцев.
После почти семичасового боя немцы спешно покинули деревню под прикрытием наступившей темноты и продолжающегося снегопада. В таких условиях преследование врага было бесполезным и командиром полка, майором Романовским, был отдан приказ, закрепится в деревне Ольховке, собрать трофеи, тела убитых и отправить раненых в тыл.
Один из домов в центре села был занят под штаб полка. Поздно ночью майор Романовский собрал командиров взводов и эскадронов, он выглядел больным. Все командиры тоже были очень уставшие, но в приподнятом настроении, ведь это была их первая победа в первом бою.
- Поздравляю, товарищи командиры. Вы и бойцы хорошо поработали, знаю, что было трудно. Еще трудней будет. Немец, он теперь обозлился, что мы его в поля, да леса загнали. Теперь ваша задача собрать своих бойцов, раненых отправить в тыл, определить места сбора по тревоге, обеспечить связь и расставить караулы. Смена караула каждые два часа. Исходя из результатов дневного боя, проведите инструктаж взаимодействия бойцов по тактике ведения боя. Обеспечьте горячим обедом бойцов и население Ольховки, и дайте отдых бойцам.
Оглядев присутствующих командиров, майор, уже более бодрым голосом, произнёс:
- Молодцы вы, братцы, и красноармейцы молодцы. Первый бой выдержали достойно. Если нет вопросов, то все свободны. Поддержите добрым словом своих бойцов. Сбор здесь в 6 утра. Капитан Надирадзе нужно установить связь с другими полками и штабом дивизии.
- Есть. Вам бы отдохнуть, товарищ майор! Плохо выглядишь, командир.
- Хорошо, часика два вздремну, потом разбуди, пойду караулы проверю...
'Надирадзе Георгий Александрович год рождения __.__.1913г. в РККА с __.__.1929 года, место рождения: Грузинская ССР, Ахалкалакский р-н, с. Килда. Доброволец. Капитан. До 07.02.42г - зам. командира 236 го кавалерийского полка, с 7 по 9.02.42г. и.д. командира полка 236 го кавалерийского полка 87 кавалерийской дивизии 236 КП 87 КД 13 КК 2 УА'. (5)
После боя бойцы полка собрали свои первые боевые трофеи: 5 лошадей, 8 грузовых машин, 1 легковую, 42 артиллерийских орудия, 20 мотоциклов, 24 повозки с фуражом и продовольствием. По деревне были собраны тела убитых немцев, более 50 человек, и сложены в овражке за селом. Своих погибших однополчан похоронили тоже на краю села, в ближайшей ложбине, но в другой стороне от немцев, молча, почтили память. Это были первые потери тех, с кем еще сегодня утром вместе завтракали, а днем, бок обок, шли в атаку. Раненые были отправлены в тыл.
Ни среди погибших, ни среди раненых Леонтий с Иваном не нашли своих товарищей, только уже к утру отыскался Григорий Меньшиков. А Алексей Обидин и Яков Матвеев как пропали. Не объявились они ни на следующий день, ни в другие дни.
- Да, видимо погибли наши друзья - однополчане, Яков и Алексей.
- А может в плен попали?
- А может раненые в той бомбежке, лечатся теперь где-нибудь в медсанбате.
- Может и так...
Не знали они тогда, да и не могли знать, что их сотоварищи Обидин А.Ф. и Матвеев Я.Е. погибли во время той первой авиабомбёжки в районе деревни Мясной бор.
'Обидин Алексей Федорович Дата рождения __.__.1902г. Место рождения Алтайский край, Змеиногорский р-н пропал без вести 26.01.1942г. в районе д. Мясной Бор. Номер описи источника информации-818883.
Матвеев Яков Ефимович Дата рождения __.__.1911г. Место рождения Алтайский край, Змеиногорский р-н, с/с Плосковский пропал без вести 26.01.1942г. в районе д. Мясной Бор. Номер описи источника информации-818883.' (5)
Ночь прошла спокойно, вымотанные за прошедший день бойцы, спавшие вповалку в нетопленных домах и сараях, утром просыпались с трудом. Огонь и костры жечь было запрещено. И никто из них не мог себе представить, что эту ночь те, кто останется в живых до весны, будут вспоминать как райскую ночь. Больше такой спокойной ночи у них просто не будет...
Связь со штабом была налажена. Майор Романовский всю ночь ходил по Ольховке, проверял караулы, заходил в дома, где отдыхали солдаты. В некоторых домах были и хозяева, местные жители, которые не эвакуировались перед приходом немцев, и вчерашний бой пережидали в погребах.
- Сынок, как же дальше-то жить будем? Неужели под немцем останемся, когда вы уйдете. Ох, страшно-о!
- Нет, мать, не останетесь, мы их побьём, всё равно.
- Да, уж хоть бы. Деточек жалко...
В душе майора всё перевернулось, что-то больно кольнуло в груди и заныло под лопаткой, в голове запульсировало. Что он мог сказать этой старухе, этим деревенским теткам и старикам? Он и сам не знал, что будет дальше. То, что Красная армия победит, это было ясно. Но когда это будет? Не знал про то майор Романовский. Враг силен. Вдруг голову сковала, широким кольцом, тягучая боль, в глазах на какое-то время потемнело, потом темнота отошла. Но что-то странное стало со зрением: перед ним стояли люди в разном цветовом изображении - его заместитель, капитан Надирадзе, выглядел как обычно, а вот местные жители были как на черно-белом фото. 'Что за наваждение?' - мелькнула мысль у майора. Тряхнул головой, закрыв и открыв глаза. Голова кружилась, а перед ним стояли обычные люди. 'Следствие контузии, наверное' - подумал он.
- Всё будет нормально, мать, - как-то не совсем уверенно сказал майор, выходя из дома. - Нор-маль-но...всё... будет...
Проходя мимо одного двора, майор увидел старого знакомого бойца раздетого по пояс и обтирающегося снегом.
- Вроде, Леонтий тебя по имени зовут, боец? Не простынешь в такой мороз-то?
- Да нет, товарищ майор, я привыкший. Дома-то каждую субботу в баньку да в прорубь раз по несколько. И ничего.
- А где твои друзья-товарищи? Все живы? Что-то не видать.
- Да вот двоих пока нет. Ни в раненых, ни в убитых. Заплутали, может где, вон какая метель вчера была. А может и хуже.
Из дома вышли два бойца, и подошли к ним.
- Здравия желаем, товарищ майор.
- Здравствуйте, бойцы, кажется Иван и Григорий. Вот смотри капитан, про этих бойцов я тебе говорил тогда в Барнауле. Сообразительные бойцы.
- Помню.
Вдруг в голове майора опять что-то щелкнуло, и на какой-то миг он увидел, что рядом с Леонтием стоят два бойца как с черно-белого фото.
- Скоро в бой, держитесь вместе бойцы.
Майор с капитаном вернулись в штабную избу. Вскоре собрались командиры взводов и эскадронов.
- Наши боевые трофеи 27 января 1942г. составили: 5 лошадей, повозки с фуражом и продовольствием. В деревне собраны более 50 тел немцев, за деревней, по дороге на Вдицко, полковой батареей уничтожено ещё около 20 фашистов. Согласно списков командиров взводов в бою отличились: командир 4-го эскадрона старший лейтенант Е.С. Заровный, он первым ворвался в деревню, был дважды ранен во время атаки и только после третьего тяжелого ранения его вынесли из боя. Лично он уничтожил две огневые точки и 12 фашистских солдат. Отправлен ночью в тыловой госпиталь. Красноармеец С.Г. Строгов один из первых ворвался в деревню со станковым пулеметом и уничтожил до 10-ти солдат противника. Красноармеец Степанов, наводчик полковой батареи - это он уничтожил около 20 гитлеровцев на дороге Вдицко. Также в бою отличились сержант Ф.Е. Леонов, замполитрука П.В. Мартынов, красноармеец Д.С. Бобков, старшина 1-го эскадрона Н.Е. Пометко, красноармеец Л.С. Гуляев. Наши потери составили: до начала боя, во время авиационной бомбардировки вчера утром в общей сложности 52 человека: 11 - ранены, 32 - убиты, 9 пропало без вести. Во время боя в деревне Ольховка погибло - 26, ранено - 15.
- Так, ясно. Потери большие. Но это война и враг сильный и хорошо обученный. Так что, товарищи командиры, постоянно ведите разъяснительную работу среди бойцов, подсказывайте и обучайте по возможности. Теперь о главном: нами получен приказ в течение двух дней провести глубокую разведку в направлении Ольховские хутора - урочище Кривенский мох - Сенная Кересть. Проводя разведку, смотрите своих не постреляйте: в районе Вдицко находится в наступлении 240 полк, а в районе Новая Деревня - 241-й. До особого распоряжения наш полк закрепляется в Ольховке. Командирам взводов обеспечить караульную службу. Бойцам, находящимся на отдыхе, привести оружие в боевую готовность, отдохнуть, накормится. По сведениям дивизионной разведки немцами устроены укрепленные блиндажи и дзоты. Нужно разведать их точное расположение, подходы к ним. В Ольховке решено расположить тыловые службы дивизии, стало быть, после разведки - мы будем наступать. А вот куда - дождёмся приказа. И ещё раз напомню вам о необходимости вести с каждым бойцом личную беседу, инструктировать его, как ему действовать. Вопросы есть? Нет. Все свободны.
28 января 236-й кавалерийский полк, получил приказ, выдвинутся в наступление на деревню Ручьи и 30 января полк подошел к окраине деревни, справа было село Крапивно, слева Червинская Лука, но овладеть Ручьями полк не смог. В этом районе немцами были созданы прочные укрепления: дзоты вокруг деревень и пристрелянные артиллерией участки территории со стороны района Апраксин Бор задержали наступление полка.
Это уже было серьезнее боя за Ольховку. Как выяснилось после нескольких неудачных атак, днем вести наступление не представлялось возможным: почти полное отсутствие дорог, глубокий снег, покрывающий толстым слоем огромные территории болот, неглубоких длинных балок и ложбин полностью парализовал кавалерию.
Был отдан приказ спешиться. Коноводы отвели лошадей в перелески. Спешенные кавалеристы предприняли атаку, но глубокий снег не давал возможности быстро атаковать и на открытом пространстве они стали отличной мишенью для немцев, засевших в дзотах. И артиллерия немцев размеренно обстреливала подходы к Ручьям. Перед немецкими позициями всё было изрыто снарядами и устлано трупами бойцов, тяжелораненые, потеряв сознание, просто замерзали, легкораненые пытались ползти через эти трупы, и погибали от пулеметных очередей из дзотов.
В этих дневных боях красноармейцы забирались в воронки и прятались за трупы. Леонтий с Григорием и Иваном завалились в ближайшую воронку. Пули свистели над головами, а впившиеся в мерзлый грунт рядом с воронкой, шипели как ядовитые змеи, растапливая снег и лёд. Недалеко от их ненадежного и маловатого для троих убежища, лежало несколько мертвых тел бойцов, иногда чуть пошевеливающихся от попадавших в них пуль.
- Хоть это и не по-нашему, но надо бы их поближе к воронке подтащить, как бруствер защитный сделать, да простят нас ребятки!
- Ты, что, Леонтий всерьёз это?
- Всерьёз - всерьёз, куда уж серьёзней. Им уже не помочь! Нету их, понятно, нету! Нас, еже ли, убьют, пусть другие так же сделают! Спрятавшись за них, мы хоть ещё повоюем, постреляем нескольких фрицев. А шальной пулей нас убьёт, каков толк от того? Мне тоже ребят жаль, но мы тут в бою все на равных под пулями! Так вот, я мыслю. В гражданскую мы так делали.
Стрельба прекратилась, как показалась, внезапно. Кое-где, в отдалении, то справа, то слева 'потявкали' короткие очереди, но вскоре и они смолкли. Звенящая тишина накрыла колючим холодом. Мороз, который не чувствовался во время обстрела, стал предательски залезать под одежду, колоть лицо. Ветер нес по полю снежную пыль, смешанную с земляной пылью, поднятой снарядами.
- Судя по затишью, полдень, обед, поди, у фрицев. - Откашлявшись, произнес Леонтий. - Пора нашу задумку исполнить, а то до темноты еще далеко, а как начнёт немчура прицельно стрелять, то нам мало не покажется.
Над полем с левой стороны глухо пронеслась команда от воронки к воронке:
- Приказ командира: до темноты не атаковать, в ночь отойти на исходные позиции. Дальше по цепочке передать!
Григорий, лежавший на боку, тоже заорал в правую сторону: 'Приказ командира: до темноты не атаковать, в ночь отползать на исходные позиции. Дальше передать!'
- Чего орёшь-то!
- По цепочке передаю!
- Вообще-то в приказе 'отойти' сказано, а не отползать!
- Ну, вот ожили в тишине, это хорошо. У нас, наверное, минут тридцать время есть, чтоб укрепить воронку до следующего обстрела. Так что давайте поспешать. Я вылезаю, хватаюсь за тело, а вы меня быстро втаскиваете в воронку.
- Ясно.
- Начнем. Только быстро меня тащите.
Леонтий высунул шапку из воронки, подержал некоторое время. Тишина. Никто не стрелял. Тогда медленно, вжимаясь в снег, он выдвинулся навстречу со смертью, вытянув руки вперед, пополз ужом, бороздя щекой колючий снег. Двадцать сантиметров, полметра, метр. Сердце колотилось так, что, казалось, немцы в дзоте слышат этот стук. Руки ткнулись в мертвое тело. Зацепившись замерзшими пальцами за одежду убитого, Леонтий прошептал:
- Прости, браток! Не по-нашему это, но так уж вышло.
- Тащите, мужики!
Потянули, как показалось, медленно. 'Вот сейчас фрицы начнут стрелять... вот сейчас!' Но стрельбы не было. Снег забивался под ватник, шапка снялась с головы и тащилась между рук. Вскоре Леонтий был втянут в воронку, труп бойца лежал на краю, его лицо было повернуто к ним и заледеневшие глаза, казалось, смотрели в упор.
- Закройте ему глаза! Да простит он нас за это. - Сказал Леонтий, выгребая снег из-под ватника. - Надобно ещё одного подтащить, надёжней будет. Сейчас, малость, передохну и повторим.
Со вторым убитым тоже прошло гладко.
- Документы надо бы забрать у ребят и медальоны.
- Ну, вот, от пуль мы чуть сховались, ну а уж если снаряд упадёт, значит, судьба!
Полуденный мороз не отпускал, небо было затянуто серыми тучами. Лежать в тесной воронке, даже прижавшись, друг к другу, становилось холодно. До наступления темноты было часа три. Эти часы могут стать последними для многих. Вдалеке послышался шум немецкого самолета-разведчика. 'Сволочь! Сейчас рассмотрит всех нас сверху, и артиллерия накроет. И всё!'
После проведенной авиаразведки, немецкая артиллерия начала размеренный обстрел. Несколько снарядов разорвалось неподалеку от их укрытия: вот справа - бух, бух, потом слева и, прямо чуть ли не у них в головах - бух. В ушах стучало глухо: бум-бум-бум. А тело, убитого бойца, скатилось им на головы... Примерно через час, артиллерийская стрельба прекратилась так же неожиданно, если можно было так сказать, как и началась.
Снежная и земляная пыль, перемешанная с морозным воздухом, провонявшим дымом, пороховой гарью и болотом, медленно опускалась на поле, а ледяная земля гудела и вибрировала, как от боли. 'Живы! Живы, опять живы!' Леонтий пошевелил правой рукой, стряхнув землю, потрогал рядом лежащего Григория. И как будто издалека услышал приглушённый голос:
- Чё, ты меня лапаешь, я ж тебе не девка! Живой я, живой!
- Фу ты, балабол.
Слева стал приподниматься Иван, тряся головой. Леонтий придержал его:
- Иван, лежи! Не вставай! Ну, слава богу, живы!
Придя в себя, они сообща вытолкнули тело убитого из воронки. Начало темнеть. Немцы короткими очередями постреливали из дзотов.
Под покровом ночи, оставшиеся в живых, ползком покидали 'поле боя', забирая у убитых винтовки и обоймы с патронами, тем самым пополняя свои скудные запасы: патронов бойцам выдавалось по одной - две обоймы, это 10 патронов, на одну винтовку!
Руки и ноги, после многочасового лежания на морозе, практически без движения, в тесной воронке, отказывались выпрямляться и сгибаться. Иван, Григорий и Леонтий, подталкивая друг друга, с трудом выбирались из своего 'укрытия', только сейчас они ощутили настоящий холод, который пронизывал 'до самых костей', и, стеганые штаны и фуфайка, не спасали от мороза. Зубы стучали дробью от холода и расслабления после нервного напряжения. 'Ползти, ползти' - пульсировало в голове. Стыда от того, что они отползают от немецких позиций, не было, было не понимание ситуации...
Выйдя на 'исходные позиции', до ближайших перелесков, куда не могла достать артиллерия немцев, уцелевшие бойцы полка, получив приказ рассредоточиться и окопаться, разгруппировались по своим отделениям, взводам и эскадронам и стали готовиться к затяжному ожиданию, то ли наступления, то ли обороны. При 30-40-градусном морозе, о выкапывании щелей или окопов в мерзлой, ледяной земле, не могло быть и речи, поэтому из воронок устраивали своеобразные землянки, накрывая их ветками, в сосновых рощах сооружали шалаши, тоже, из сосновых веток, засыпали сверху снегом.
Сложнее было спрятать лошадей.
В глубине рощи соорудили несколько десятков укрытий. Полку был дан приказ: рассредоточиться небольшими группами по три-пять человек на расстоянии друг от друга пятнадцать метров, до утра полностью подготовить и замаскировать убежища, так как утром немецкие самолеты - разведчики обязательно будут изучать местность и определять квадраты для бомбёжки и обстрела.
Леонтий с сотоварищами, Иваном и Григорием, решили оборудовать укрытие в длинном овражке, на окраине перелеска, максимально ближе к деревьям, по всем правилам сибиряков-охотников. Работали молча. Выкопали в плотном, слежавшемся снегу, под небольшим углом, лаз-углубление до твердого дна овражка, установили плетеную еловую лесенку, расчистили, вглубь, в виде кувшина пещерку, устелили дно мелкими сосновыми ветками, более толстыми укрепили потолок, снаружи еловыми ветками обозначили условный периметр своей 'берлоги'. В дальнем углу оставили место для разведения огня: кипяток вскипятить, погреться при случае. Под утро, съев по сухарю, голодные и уставшие, но согревшиеся от работы, прикрыв вход, сплетенным из веток творилом, прижавшись, друг к другу, они заснули.
Снаружи лютовал буран: морозный, колючий ветер заносил снегом тела погибших во вчерашнем бою, прикрывал ночные следы живых и места укрытий красноармейцев.
С наступлением вечера и после окончания немцами артобстрела, бойцы выползали из своих 'укрытий' для осуществления ночного наступления. Командиры отделений собирали своих, оставшихся в живых, бойцов.
- Бойцы, перед нами поставлена задача: уничтожить противника в дзотах, прорвать их оборону и удержаться на занятых позициях. К нам на помощь идут две стрелковые дивизии. До их подхода будем удерживать занятые позиции. Задача ясна? Далее, бойцы, при продвижении необходимо проверять воронки и овражки, возможно, там могут быть раненные. В ночную атаку пойдем пешком. Проверить свое оружие, обмундирование, обувь, выступаем через час.
В отделении Леонтия осталось семь человек вместе с сержантом.
- Ещё не воевали, а уже шестерых нет.
- Кто знает, что дальше будет.
- Бойцы, во время атаки держитесь в 3-4 метрах друг от друга, без надобности не стрелять. Передвигаться перебежками, используя естественные укрытия: воронки, расщелины. Выйдя на позиции, оцениваете обстановку и ждёте моего приказа.
Шли молча, в голове ещё гудело от вчерашних взрывов. Походу проверяли воронки: смерть вставала из воронок, частично занесённых снегом, в некоторых в разных позах лежали бойцы, одни были убиты, другие, возможно, просто замерзли, будучи тяжелоранеными или без сознания. Страха и жалости не было, была обида. Обида на то, что вот так может через минуту или час упасть и лежать любой из них. 'А фашист сидит в дзоте и ждёт свою мишень. - Думал Леонтий. - И когда же они успели так быстро дзоты понастроить, как узнали, что именно здесь надо строить, что здесь будут бои. Ну, нет, я так просто не дамся! Паше и детям пообещал живым вернуться'. Впереди на черном горизонте вырисовались шапки дзотов.
По цепочке прозвучала команда:
- Ползком максимально приблизиться к рубежу противника. Залечь и подготовиться к атаке.
Где короткими перебежками, где ползком продвигались бойцы, защищённые ночной метелью. Леонтий чувствовал приглушенное дыхание Григория и Ивана, справа и слева от себя. Как-то неожиданно, шум и завывание метели, разрезали пулеметные очереди, слева, из дзотов, Леонтий ткнулся в снег, стараясь глубже вмяться в него. Тут же началась стрельба по всей линии и перед ним прошипели пули, расплавляя снег. Следующая очередь просвистела сзади, кто-то глухо простонал и умолк. 'Пристреляли местность, сволочи. Ровно кладут. Ну, нет, я так просто не дамся! Паше пообещал живым вернуться!' Леонтий резко продвинулся вперед на метр, буравя снег впереди себя, и свалился воронку. Сзади, где он только что лежал, простучали пули, вспарывая мёрзлую землю. Прикладом винтовки, обстучав край воронки, Леонтий оборудовал себе позицию для стрельбы. Впереди, метрах в сорока, над снежным полем торчал дзот, из которого, размеренно велся пулеметный обстрел. Периодически с немецкой стороны взлетали белые ракеты, освещая вспаханное взрывами поле и цепочки немецких дзотов, размеренно простреливающих свои сектора. Прямая атака была невозможна.
- Леонтий, ты здесь? Живой? - донёсся до него, справа, голос Григория Меньшикова.
- Живой! Ты как?
- Тоже пока нормально. Во жмёт, немчура, патронов не жалеет!
Ночные вылазки в наступление приносили мало пользы. Подползали максимально близко к немецким позициям и лежали в ожидании появления случайного фашиста в поле выстрела и в бойнице дзота. Иногда предпринимались атаки, но немцы открывали пулеметный огонь, и приходилось с потерями отходить на позиции, недоступные обстрелу.
Нужна была артиллерия и поддержка авиации. Но, ни того, ни другого не было.
Буран усиливался, засыпая лежащих красноармейцев. Немецкие дзоты скрывались из виду в снежной круговерти и потому еще интенсивней стали вести обстрел.
Над воронкой, где находился Леонтий, возник заснеженный взводный Никонов:
- Живой? Не уснул, случаем?
- Живой.
- Приготовиться к атаке, самое время. Метель нам помощница. По сигналу ракеты - в атаку.
Взводный так же быстро исчез, как и появился.
Погладив винтовку и взяв её удобней, Леонтий изготовился к атаке.
- Сколько же у них патронов заготовлено, строчат без остановки! А у нас тут по десятку на брата!
Справа донесся голос Григория:
- Леонтий, сколько ж это у них патронов-то. Хоть передохнули бы, что ли!
- Про тоже сейчас думал. Готовься, скоро сигнал подадут.
- Готов уже.
- Слышь, Леонтий, если что, убьют меня, не бросай здесь, хорошо!
- Не дури, Гриша, прорвёмся. И мысли эти брось!
По сигналу ракеты бойцы цепочкой двинулись к дзотам. Те, кто встал в полный рост, были положены сразу. Те, кто выдерживал по несколько секунд после пулеметной очереди, сумели мелкими перебежками приблизиться к дзотам на 20-25 метров. Вход пошли гранаты. Где-то справа, вдалеке, осветились от взрывов боеприпасов, сначала один, а немного погодя и второй немецкие дзоты.
Внезапно Леонтий ощутил кусающую и жгучую боль возле ребер в левом боку и упал, боковым зрением увидев, как какой-то боец слева от него, резко остановился, словно ударившись о невидимую преграду, медленно опустился на колени, уронил винтовку и тут же уткнулся лицом в снег.
Жжение подмышкой растекалось теплым и липким.
Леонтий пошевелил пальцами, потом слегка рукой. Всё работало. "Значит скользом прошло и нужно остановить кровь". Перевернувшись на спину, он расстегнул ватник, достал кисет с махоркой и заложил его на рану, прижав рукой. В голове стучало и шумело. Подполз Григорий:
- Леонтий, ранен? Куда? Давай перевяжу.
- Да уже, махоркой перевязался!
Немцы перенесли пулеметный обстрел из дзотов на ближайшие подступы к своим позициям. Немецкая артиллерия молчала, видимо, чтобы не попасть в свои укрепления, но атака прекратилась: был получен приказ снова отойти на исходные позиции, забирая раненых и оружие убитых.
Позже к Григорию и Леонтию присоединился Иван, и они сопроводили его до полевого госпиталя, который располагался в перелеске, недалеко от их "берлоги".
В госпитальной палатке было много раненых, одни громко кричали, кто-то стонал, а кто-то сидел, молча, закусив от боли губы до крови. Молоденькая медсестра обработала и перевязала раны, вернув ему окровавленный кисет:
- Это Вы правильно сделали, что вот так остановили кровотечение и обеззаразили раны. Я сразу и не додумалась бы до этого.
- Махра, дочка, давнее средство лечебное. У нас в Сибири все про то знают. Не раз выручала, даже зубную боль вмиг снимает. Ну, спасибо тебе, дочка. Подлечила. Пойду я.
Пока Леонтий был на перевязке, Григорий с Иваном проведали лошадей и узнали новости прошедшего боя.
- Представляешь, Леонтий, это наш, тот молодой лейтенант Малахов, помнишь, это он целых два дзота забросал гранатами.
- Не помню, но молодец лейтенант! Я вот только его не припомню, это ты шлындаешь везде и всех знаешь. Как там кони? Седого - то видели?
- Нормально всё. Коневоды ухаживают, блюдут службу справно. А Седой твой, так вообще, красавчик! А ещё говорят, что нам на смену подходят две стрелковые бригады. Не обманул взводный. А мы, значит, почти в тыл отойдём, на отдых и пополнение. Живы пока, слава богу!
- И когда ты Гриша, всё успеваешь выведать? Прямо дар у тебя на новости.
- Планида у меня такая. Лёва! А лейтенанту, наверное, орден дадут, это точно, не меньше! Два дзота за раз завалить! А мы вот по амбразурам стреляли, а интересно, хоть одного фрица свалили? А? Как ты думаешь, Иван? Попал в кого-нибудь?
- Можа и попал, почем я знаю. Стрелял вроде точненько в дырку!
- В дырку это ты в сортире стреляешь, а у дзота - амбразура! Усёк, Ваня!
- Григорий, ну ты и ботало, у меня прямо от смеха повязка сползает.
- Смех, Лева, это хорошо! Раны быстро заживляет. Всякие - и тельные, и душевные! А вот ещё, братцы, более всего заживляет раны всякие дела там: борщец с мясцом да капустой! Может сегодня-то покормят горячим, пятый день сухари жуем.
По морозному воздуху и впрямь растекался приятный запах от полевых кухонь.
Ночные наступления в течение недели, при сорокаградусных морозах, при господстве немецкой авиации и практически отсутствия прикрытия нашей авиацией, полное отсутствие артиллерии и минометов, а также хорошо укрепленные позиции немцев не приносили должного успеха. Но кавалеристы в спешенном строю наносили определенный урон противнику, хотя и несли большие потери. После ночных наступлений оставшихся в живых отводили на исходные позиции и там кормили.
Командиры отделения и взводов собирали своих бойцов.
Ряды бойцов полка после сегодняшнего боя ещё заметней поредели.
" 30-го января 87 -я кавалерийская дивизия начала наступление в северном направлении на Кривино, Ручьи и вдоль реки Ровань в районе Апраксин Бор и встретила здесь сильное сопротивление - много было построено вражеских дзотов! К одному из них на 15 метров подполз лейтенант В.Е. Малахов. Гранатами он уничтожил в дзоте 12 гитлеровцев. В течение боя со своим взводом он уничтожил еще два дзота. За проявленный героизм лейтенант 236-го кавполка В.Е. Малахов был награжден орденом 'Красного Знамени'...
На второй день февраля на помощь конникам и для их смены стали подходить 58-я отдельная стрелковая бригада и 57-я отдельная бригада. А за ними двигалась 191-я стрелковая дивизия. На правый фланг этих соединений к Сенной Керести выходила 4-я гвардейская дивизия генерал-майора Андреева. Через горловину Мясного Бора в прорыв втягивались все новые и новые части.
- Ну, что я говорил, смена подошла. Отдельные стрелковые бригады, да ещё с лыжниками. А то мы на копытах никак!
- Ну, и добре. Теперь дело пойдёт.
- Конечно, пойдет. Вон и майор говорил на построении, что мы выполнили большую задачу, вон какие просторы заняли и сдерживаем. Погибло, правда, много... А вы обратили внимание, как-то плохо майор выглядит. Измотался весь. Мы, правда, тоже не подарки, но он, чего-то того, здорово сдал.
- Заботы много, вот и сдал. Весь спрос-то с него.
Днем бойцы повзводно, около часа, проходили политобучение, но в основном находились в своих ненадежных укрытиях: от ветра и мороза немного спасало, а вот от случайного попадания бомбы с самолетов не спасло бы. В этом случае, как бог укажет, туда и судьба повернет. Больше холода досаждал голод, продукты в полк поступали с большой задержкой. Выручал, иногда, постный бульон, приготовленный поварами из конины, чай из хвои и коры. И чтобы отвлечь себя от нудного урчания в животе, отвлекались разговорами.
Леонтий уже почти поправился. Даже по утрам опять стал обтираться снегом. Григорий это быстро подметил, а долго молчать он не мог:
- Дюжий, ты, Леонтий! Как на собаке всё быстро зажило. У нас в деревне тоже один дед, ему лет 100, наверное, никто не знает точно, а он не говорит, живет один бобылём на окраине. Всё травки собирает, отвары какие-то лечебные варит. Вся деревня к нему ходит за отварами этими при хворобах. Так помню, один раз он шипом боярки веко под глазом разорвал, так дня через два ничего и не видать было. Чисто, даже шрама не осталось. Во, дедок какой! На него даже собаки не лают, уважают. Так и у тебя мясо с руки и боку снесло, а глядишь, уже, как и ничего! Чудно!
- Так к нему, поди, ещё и девки ходят!
- Вань, вот насчет девок не скажу! Не знаю. А некоторые молодки, после сорока, одинокие вдовушки, заходят. Совета спросить, поговорить, наверное.
- А чё, моложе-то не могут найти? Мужиков что ли больше нет. Вот ты, например, чем не мужик?
- Понимаешь, Вань, у нас в деревне бабы дородные, дюже серьёзные собственницы, если что не так, сразу в глаз или кочергой. Не допускают, понимаешь, нашего мужика к блуду. Сами ни-ни и нам не моги! Такая вот у нас идиллия в деревне. Бывали, случаи случались, редко, так вся деревня собиралась концерт посмотреть, комедь сплошная. Часа на три хоровод.
- Не, у нас проще. Хотя тоже на показ не побежишь, а так бывает.
- Леонтий, а как у вас в деревне народ поживает?
- Да живут как все, как везде, наверное. Я вот тут вспомнил чего: мне вот сорок два года, а уже считай пятая война. Русско-Японская, Германская, Гражданская, Финская и вот эта опять с германцем. Вот, сижу и думаю: в Русско-Японскую не много мужиков воевало с деревни, человек двенадцать - погибло трое, в Германскую уже тридцать двух убило, в том числе и брательника моего старшего, Савелия, а в Гражданскую человек сорок колчаковцы порубали и молодых и старых, и в Финскую - четверых. Вот я и думаю, сколько в этот раз нашего брата поляжет, скольких бабы не дождутся, да сколько детишек сиротами станут. Вот и думаю. А ты, Гриша, бабы да девки!
- Да то не я, Леонтий, то жизнь говорит. Вот убьют нас тут, а женкам-то как жить одиноким да молодым без мужика-то? Вот и думаю тоже, что внесет эта война коррективы жизни и в мою деревню. Бабы ж без мужика всё равно не смогут. Особо молоденькие, которые овдовеют. Чё им делать, коль мужиков не хватать будет! Вот он и расклад жизненный.
- Тут ты прав, не спорю. Я ещё вот что думаю...
Наверху заскрипел снег, и творило из еловых веток отодвинулось:
- Здравия желаю, бойцы, спуститься к вам можно? - Это был голос, хоть и охрипший, но узнаваем, голос майора Романовского.
- Заходите, товарищ майор.
В углу "берлоги" тускло мерцала коптилка.
- Нормально обустроились.
И немного погодя, привыкнув к полумраку, узнал старых знакомых:
- Это Вы, братцы! Вот как мы с вами частенько встречаемся. Накурено у вас добре.
- Так теплее, товарищ майор. Покурите? - Григорий протянул командиру самокрутку. - Вот по кругу обогреваемся.
Майор затянулся и закашлял:
- Что-то махра у вас крепкая?
- Так боец Гуляев её своей кровью смочил, чтоб крепче за душу хватала.
- Что ранен?
- Скользом, товарищ майор. Всё нормально.
- Ага, скользом. Подмышку насквозь прошило, теперь подсвистывает.
- Да, ладно тебе, Гриша, балоболить! Мы вот тут, товарищ майор, говорили с мужиками про войны эти бесконечные. Вот, к примеру, в Русско-Японскую у нас отцы и деды с деревни воевали, так потом долго вспоминали о бездарности и безграмотности царских полководцев, которые проявились ими во время военных действий. Наш сосед, отец моего друга детства Ивана Волкова, Волков Илья тоже часто вспоминал о том как они, молодые солдаты-сибиряки, были на Манжурских полях брани практически безоружны, и как вместо винтовок и снарядов к орудиям им привозили иконы, а они были беззащитным пушечным мясом... И после Германской, у нас в деревне, много кто погиб, а многие калеками вернулись, тоже говорили, что все было плохо и с оружием и с питанием. Вот и сейчас мы по десятку патронов имеем, про еду я уж и не говорю. Вот уже и немец под Ленинградом и Москвой. Как быстро добрался-то. Как-то не так опять получается, что ли?
- Прав ты, Леонтий. Во многом прав. Не все предусмотрели, много дров наломали, доверившись некоторым, да и заверениям гитлеровским. Но, вот что мужики, время сегодня тяжёлое и лучше не затевайте эти разговоры, с кем попало, всякое может быть. Народ у нас разный. Про себя думайте, а вслух не надо! Всё образуется, армия и народ у нас сильные, выдюжим. Заводы у вас в Сибири военные заработали и в Барнауле, и в Новосибирске на полную мощь, так что скоро сломаем хребет фашисту. Обозлиться надо. Ну, хорошо с вами, прямо отдохнул, как дома побывал, дальше пойду. Скоро снова в ночную атаку пойдём, отдыхайте пока. А вообще, братцы, обозлиться надо крепко на немчуру! Надеюсь, что ещё увидимся, братцы-славяне!
Майор ушел, а мужики ещё некоторое время сидели в тишине, молча докуривая самокрутку.
...За неделю ночных боёв, преодолевая с трудом многочисленные снежные заносы на своем пути, где спешенными, где в конном строю, измотанный 236-й кавалерийский полк, страдающий от отсутствия боеприпасов, продуктов и фуража для лошадей. Находясь в полной оторванности от тылов на пятьдесят, а то и на добрую сотню километров полк, наконец-то, закрепился в селе Конечки. Там и пришла малоприятная новость: командир полка, майор Романовский не выдержал нервного напряжения, сошел с ума и был отправлен в тыл.
- Ну вот, я же говорил, что мне не нравится вид майора. Жалко, хороший мужик был.
- Ну почему был, подлечат, подправят. И опять в бой.
- Вряд ли. Хотя всё может быть в нашей жизни. Неисповедимы пути...