Византизм и славянство: интерпретация идей К.Н.Леонтьева в современной литературе.
Судьба югославянских народов, Балканского региона и Проливов, никогда не выпадала из поля зрения русского общества. В качестве примера можно привести византийско-русские связи времен Древней Руси "[1] и феодальной раздробленности [2], борьбу вокруг унии с католиками времен становления Московского государства, споры о Третьем Риме после падения Константинополя [3], "Греческий проект" Екатерины II во времена русско-турецкий войн и пристальное внимание к судьбе Балкан на протяжении всего XIX века.
Блестящий анализ ситуации, сложившейся на Балканах в последней трети XIX века дал выдающийся философ и публицист консервативного направления К.Н.Леонтьев в своей фундаментальной работе "Византизм и славянство" (1875 г.). Работа эта ценна тем, что написана свидетелем и участником многих событий - К.Н. в течение десяти лет служил дипломатом на Балканах, в том числе в звании консула. В ней соединились работа мыслителя с живыми впечатлениями очевидца. Любопытно, что по-настоящему труд "Византизм и славянство" был открыт и востребован только в конце ХХ века: в конце 1980-х начале 1990-х его переиздавали как минимум пять раз [4].
Свою работу К.Н.Леонтьев строит на противопоставлении вводимых им самим понятий "византизм" и "славизм", причем если первое понятие описано довольно подробно, то второе носит подчеркнуто расплывчатый характер: "Византизм есть прежде всего особого рода образованность или культура, имеющая свои отличительные признаки, свои общие, ясные, резкие понятийные начала и свои определенные в истории последствия. Славизм, взятый во всецелости своей, есть еще сфинкс, загадка. (...) Представляя себе мысленно всеславизм, мы получаем только какое то аморфическое, стихийное, неорганизованное представление, нечто подобное виду дальних и обширных облаков..." [5].
Культура "византизма" описана у Леонтьева в метафорах проектности: "Представляя себе мысленно византизм, мы, напротив того видим перед собою как бы строгий, ясный план обширного поместительного здания" [6]. Этот цивилизационный проект предполагает в политике - самодержавную власть, в религии - православие, в морали - аскезу и презрение к мирским делам, в образовании - греко-римскую классическую образованность и христианско-православное мировоззрение. Византизм находит свое выражение и в эстетической сфере: одежда, зодчество, утварь, украшения. Все это позволило автору представленной статьи в работе десятилетней давности трактовать византизм как особую разновидность культуры мышления, выработанную в Ромейской империи, но ставшую основой для русской цивилизации [7]. Но византизм это не только культура мышления определенного типа, не только основа особой модели человеческой цивилизации, но и проект универсалистского "вселенского" государства, которому должны подражать остальные народы и которое объемлет не только настоящее, но и будущее: "Два Рима пали, а Москва стоит, четвертому же Риму не бывати".
Напротив, анализируя свои впечатления от славянских балканских народов, К.Н.Леонтьев не находит в их менталитете следов подобного универсального проекта. Согласно Леонтьеву, чехи и болгары превратились в европейские нации, руководимые по-европейски воспитанной национальной интеллигенцией. Старинное предание для них не более чем средство для достижения целей создания национально-буржуазного государства: "Нынешний христианский Восток вообще есть не что иное, как царство, не скажу даже скептических, а просто неверующих epicitrs, для которых религия их соотчичей низшего класса есть лишь удобное орудие агитации, орудие племенного политического фанатизма" [8]. Оценивая конфликт болгар с греческой православной церковью и константинопольским патриархом, Леонтьев видит в желании болгар иметь свою поместную православную церковь опасный прецедент, ибо "...вступили в борьбу те две силы, которыми мы, русские, живем и движемся - племенное славянство и византизм" [9].
Сербов же К.Н.Леонтьев видит исторически разделенными: политически - на четыре части (Сербское княжество, Черногория, австрийские и турецкие владения), конфессионально - на три религии (католичество, православие, ислам) и перечисляет пять геополитических факторов, разделяющих южных славян: "1) Религия (...) 2) Географическое положение и через это торговые и другие экономические интересы (...) 3) Некоторые исторические и племенные предания (...) 4) Интересы чисто племенного преобладания (...) 5) У православных сербов в Турции есть две национальные династии - сербская и черногорская..." [10]
Проанализировав подробно все перечисленные факторы, К.Н.Леонтьев делает два неутешительных для себя вывода: "Славянство есть, и оно численностью очень сильно; славизма нет, или он еще очень слаб и неясен" [11]. "Разделять югославян может многое, объединить же их и согласить без вмешательства России может только нечто общее им всем, нечто такое, что стояло бы на почве нейтральной, вне православия, вне византизма, вне сербизма, вне католичества (...) Это, вне всего этого стоящее, может быть только нечто крайне демократическое, индифферентное, отрицательное, якобински, а не старобритански конституционное, быть может, даже федеративная республика" [12]. Но будучи прозорливцем, К.Н.Леонтьев задает сакраментальный вопрос: а что будет потом, после завоевания политической независимости и построения славянской федерации?
К.Н.Леонтьев оказался великим пророком - славянство не сумело создать великого проекта за пределами православия или византизма, на основе либерального эгалитаризма и буржуазных свобод. Два славянских государства, две буржуазные федерации - Югославское королевство и республика Чехословакия - созданные Западной Европой на западноевропейских началах просуществовали ровно до того момента, покуда ими не заинтересовался молодой и агрессивный германский Третий рейх. Приход в Восточную Европу Советского Союза вдохнул в оба проекта новую жизнь, сделал их частью социалистической "народной демократии". Но как только исчез Советский Союз распались обе славянские федерации [13]. "Согласить и объединить", как выразился Леонтьев, славян "без вмешательства России" западноевропейская цивилизация не смогла и не захотела.
И не только внешняя агрессия способствовала распаду Чехословакии и Югославии, но и исторические обиды, племенная и религиозная вражда между славянскими нациями (как мог бы это сформулировать К.Н.Леонтьев). Иногда мне кажется, что К.Н.Леонтьев прозревал и фразу болгарского министра в 1915 г. Васила Радославова "сербов в Сербии уже не будет", и плачущего над гробом товарища Сталина в 1953 г. болгарского пограничника, "не раз мужественно отражавшего яростные наскоки бешеных титовских псов" [14].
Не удивительно, что идеи К.Н.Леонтьева до сих пор актуальны, до сих пор интересуют русских мыслителей, русских писателей и широкую читающую публику. По-своему интерпретировали и развили идеи Леонтьева некоторые современные авторы фантасты. На рубеже веков сформировался новый под-жанр фантастической литературы, назвавшийся "сакральной фантастикой" по одноименному сборнику, изданному в 2000 году издательством "Мануфактура"[15]. Впрочем, сакральная фантастика появилась раньше, с выходом романа Елены Хаецкой "Мракобес" в 1997 году. Роман неожиданно стал литературным событием, а автор получила "Бронзовую улитку" из рук самого Бориса Стругацкого. Хотя по большому счету этот жанр существовал в русской литературе всегда, и опирается он на традицию "Вечеров на хуторе близ Диканьки" и "Уединенного домика на Васильевском", "Мастера и Маргариты" и "Альтиста Данилова" [16].
Сакральная фантастика предполагает вмешательство сверхъестественной силы в человеческую жизнь. Но чем она тогда отличается от хорора и фэнтези, в которых сверхъестественное и волшебное тоже являются действующей составляющей сюжета? Чтобы адепты сакральной фантастики признали повествование своим, в нем должна действовать сверхъестественная сила именно сакрального характера, а не просто мистическая. Как точно подметил литературный критик Иван Москвин, сакральная фантастика появилась в качестве ответа на запрос массы неофитов, вернувшихся к православной вере в 1990-е гг. [16] Таким образом, сакральная фантастика находится в контексте христианской культуры. И использует для своих целей этот жанр фантастики чаще всего исторический материал, хотя и современность изображается в произведениях этого жанра как извечное противоборство божественного Промысла с силами ада.
В жанре сакральной фантастики работают писатели Елена Хаецкая, Ольга Елисеева, Дмитрий Володихин, Мария Галина, Наталья Иртенина, Далия Трускиновская, Наталья Мазова; информационную поддержку жанру осуществляют солидные литературные критики Сергей Алексеев, Глеб Елисеев, Виталий Каплан (последний выпустил собственный роман в жанре сакральной фантастики).
Из молодых авторов в жанре сакральной фантастики выступил талантливый писатель Вук Задунайский. Два его произведения - "Сказание о сестре Софии и падении Константинополя" и "Сказание о том, как князь Милош судьбу испытывал" по-своему интерпретируют идеи К.Н.Леонтьева о византизме и славизме и показывают их противоположность.
"Сказание о сестре Софии и падении Константинополя" основано на легенде о том, как стены собора Святой Софии в Константинополе раскрылись и укрыли в себе вместе со Святыми Дарами и Омофором Пресвятой Богородицы последнего священника, служившего в храме литургию во время штурма города османами. Но интерпретация этого чуда у писателя своя. Его повесть начинается с того, что каждое утро в Константинополе перекликаются Храмы...
Храмы в повести Вука Задунайского одушевленные существа, наделенные сознанием и свободой воли - сестра Мария, сестра Ирина, брат Иоанн, брат Георгий, сестра София... Но сестра София немного выше остальных своих братьев и сестер, ибо открыто ей будущее, и знает она, что Город обречен. На Константине начался, Константином и закончится. Ибо забыли и базилевсы, и донаты, и простолюдины о вечном в пользу сиюминутного: "И настолько увлеклись люди бренным, что позабыли о вечности. А вечность такого не прощает"[17]. Империя перестала видеть перспективу, и потому ушла в песок ее сила и слава. Читает Святая София души своих прихожан как открытые книги, и склоняется к непростому решению: Город должен погибнуть, хотя можно его спасти: "Каждый жил здесь и сейчас, и тяжело было людям думать, что время для заступничества еще не настало" [17].
Для спасения Константинополя нужно всего лишь вынести из церкви Святой Марии во Влахерне Омофор Богородицы, пройти с ним крестным ходом и омочить его полы в заливе Золотой Рог. Но силу Омофора можно использовать только три раза, и два из них уже потрачены. Между тем, прозревая будущее, София видит, что через пять веков сложится ситуация, грозящая истреблением не одному городу, пусть и очень большому, а всему человеческому роду. И решает укрыть Омофор до времени...
Для исполнения своего плана София выбирает монаха Дмитрия, укрепляет его, подсказывает необходимые действия, ведет к его предназначению. Дмитрий с Омофором укрывается в храме Святой Софии, и в точно отмерянный момент шагает прямо в стену храма на глазах у изумленных турок.
Что мы имеем в этом рассказе?
Святая София знает и будущее, и сокрытое в человеческих душах. Она готова подсказать своим прихожанам и вечное, и сиюминутное но... "её никто не спрашивал". А кто спросил, как инок Дмитрий или последний император Константин, тот получил свой ответ.
Святая София считает себя ответственной за весь род людской: греков, турок, сербов, генуэзцев без различия нации и конфессии.
Святая София предвидит последнюю битву - Армагеддон, который должен произойти в наше время на берегах Босфора.
Святая София приготовилась к Армагеддону, хотя это и стоит ей превращения из христианского собора в исламскую мечеть. Ее план альтруистичен.
Это и есть имперская проектность, воплощенная в леонтьевский термин "византизм" - мыслить не текущим моментом, и даже не жизнью целого поколения, а эпохой. Не интересами конкретного Города, конкретной Империи, но интересами Истины и Спасения для всего Человечества. Это и есть принцип "вселенского универсализма" Православия.
"- Так что же все-таки делать нам, сестра?
- Что делать? Что всегда. Стоять!"
В "Сказании о том, как князь Милош судьбу испытывал" по своему пересказывается история Видовдана - битвы сербов с турками на Косовом поле. Как и в народной волшебной сказке, здесь герой получает возможность три раза изменить события. Этот шанс дает ему младший сын султана Баязид, колдун и чародей, которому Милош Обилич сам того не зная расчистил дорогу к трону. Но, несмотря на колоссальные усилия князя Милоша, его самоотверженность и героизм, Видовдан три раза кончается одинаково - поражением сербов и победой турок: "Все сделал князь для победы - не может того сделать смертный человек, а он сделал. И что ж? Пропало радение великое без пользы, в землю легло, как семя бесплодное" [18].
Знание грядущих событий не помогает Милошу, ибо и пир царя Лазаря и сама битва развиваются каждый раз по новому сценарию, и князь Београдский не в силах переломить ситуацию. Ибо, во-первых, ни тесть, царь Лазарь, ни свояк, князь Вук Бранкович, ему не доверяют, и во-вторых, его цели ограничены пространством и временем "здесь и сейчас": он пытается изобличить предательство Бранковича, доказать собственную невиновность и уберечь царя Лазаря от грядущего пленения. Хотя Милош Обилич пытается переменить судьбу целого народа, он продолжает действовать как индивидуалист, сам, в одиночку. И терпит поражение. Единственное, что он может - трижды поклясться на пиру царя Лазаря, что убьет султана Мурада, и трижды исполнить эту клятву на Косовском поле. Почему?
Потому что нет единства среди князей сербских. Зятья царские, Вук Бранкович и Милош Обилич спорят друг с другом "и на совете, и на пиру, и даже в святой церкви глас поднимают, никто унять их не может" [19]. Через то охватили Сербское господарство вражда, обман и братоубийство. И вот на Косово поле выходит уже не единый сербский народ, а, как выразился бы К.Н.Леонтьев, "племена" со своими предводителями: босанцы Влатко Вуковича, черногорцы Георгия Стратимировича, южные сербы Вука Бранковича, београдцы Милоша Обилича, герцеговинцы и албанцы Юрия Кастриота. И каждый на поле Косовском ведет себя по-своему...
В отличие от князя Милоша его антагонист, младший сын султана Баязид прозревает будущее и строит многоходовые коварные планы и против сербов, и против отца, и против старшего брата. При встрече Баязид видит в князе Милоше знаки своей судьбы, и решает превратить его в свое слепое орудие. Составленное им подметное письмо, компрометирующее Вука Бранковича, попав в руки Милоша, окончательно ссорит между собой сербских князей, а самого Милоша приводит в шатер султана. Но и планы Баязида остаются его личными планами. Он знает, что судьба его отца быть убитым на Косовом поле, а судьба его самого сначала стать султаном, а потом погибнуть от руки "темного вождя с Востока" - Тамерлана. Но это знание не заставляет его искать перспективу и строить планы для своей страны и своего народа за пределами отведенного ему судьбой срока. Он равнодушен к дальнейшей судьбе турок. Он эгоист.
Таким образом, герои "Сказания о том, как князь Милош судьбу испытывал" сходятся в одном - они ведут себя как индивидуалисты, противопоставляя судьбе свою личную волю. В этом они полная противоположность смиренному монаху Дмитрию из "Сказания о сестре Софии и падении Константинополя", который отрешился от своей воли, всецело положившись на Бога и Святую Премудрость. Дмитрий действует по плану Святой Премудрости, который во многом для него не понятен, Милош и Баязид разрабатывают собственные планы исходя из собственной прихоти: один желает во что бы то ни стало доказать свою правоту, второй - возвысится над отцом и братом. План сестры Софии высший, он рассчитан на пять столетий вперед. План Милоша Обилича земной, он рассчитан на одни сутки - "от заката до заката".
Но точно также живет одним днем и земная Империя, потерявшая связь с Вечностью. Империя всегда "земна" и "телесна", ведь она строится, по Бисмарку, железом и кровью. И она стоит и оправдывает свое существование, только пока сохраняет связь с Сакральным, с Вечным, с Богом. Сохраняет религию. В противном случае ее ждет падение. Ибо "вечность такого не прощает".
"- Эх, светлый князь! Не хуже меня ты знаешь, что империи строятся железом и кровью, ложью и ядом, поддельными письмами и кинжалами в спину.
- Зато потом и рассыпаются в один миг, будто и не было их.
- Но не построить их по-иному!
- Значит, и браться не след. Останется в веках лишь то, что в добре было зачато"[20].
Таким образом, мы видим, что вопросы, поднятые К.Н.Леонтьевым полтора столетия назад, по-прежнему волнуют российское общество, по-своему развиваются и интерпретируются российскими писателями.
[1]. Подробнее: Сахаров А.Н. Дипломатия Святослава. М.: Международные отношения, 1982. - 240 с. [2]. Подробнее: Вершинский А.Н. Всеволод из рода Мономахов. Византийские уроки Владимирской Руси. СПб.: Алетея, 2014. - 188 с. [3]. Подробнее: Греков И.Б., Шахмагонов Ф.Ф. Мир истории. Русские земли в XIII-XV веках. М.: Молодая гвардия, 1986 - 334 с. [4]. Володихин Д.М. Хроника ненастья. К.Н.Леонтьев как историк // В кн.: Леонтьев К.Н. Поздняя осень России. М.: "Аграф", 2000. С.11. [5]. Леонтьев К.Н. Поздняя осень России. С.17. [6]. Леонтьев К.Н. Указ соч. С.17. [7]. См.: Гуларян А.Б. Феномен культуры мышления и специфика русской цивилизации // Российская государственность и современность: проблемы идентичности и исторической преемственности. Сборник докладов. М.: 2012. С.57-66. Его же. Принцип "избыточности" как основа построения семантических систем [8]. Леонтьев К.Н. Указ соч. С. 84-85. [9]. Там же. С.57-58. [10]. Там же. С.68, 80-83. [11]. Там же. С.70. [12]. Там же. С.83. [13]. Это доказывает мою старую мысль, что Советский проект не противоречит старому Русскому византийскому проекту, а является его продолжением - модернизированным и секуляризированным вариантом старого русского "византизма". (Гуларян А.Б. Проблема многоукладности хозяйства в структуре Российской цивилизации ) Югославия была вписана в этот проект, хоть внешне подчеркнуто дистанцировалась от него. Просто существование "неприсоединившейся" Югославии было выгодно обоим геополитическим игрокам. [14]. Андреев В. Болгария на вахте // Огонек. 1953. 15 мая. С.31. [15]. Сакральная фантастика. Антология. / Сост. Д.М.Володихин - М.: ЗАО "Мануфактура", 2000. - 521 с. [16]. Москвин И. Сакральная фантастика // Знамя. 2005. Љ 1. [17]. Задунайский Вук Сказание о сестре Софии и падении Константинополя // В кн.: Герои на все времена. М.: Эксмо, 2010. С.646. [18]. Там же. С.657. [19]. Задунайский Вук Сказание о том, как князь Милош судьбу испытывал // В кн. Наше дело правое. М.: Эксмо, 2008. С.396. [20]. Там же. С.398.