Подслеповато ярко светило в этот зимний день серое солнце, озаряя своими докучливыми лучиками норы кладбищенских обитателей - их лохматые струпья, впадины грешных глазниц и отруби облезлых конечностей. В последний день нового года жители открывали как младенцы свои глаза, будто ожидая света. Щербатые рты жадно впитывали воздух уходящего года, шершавые языки слизывали надоедливый туман.
-Ага, - выдавило из себя бесформенное существо неопределенного пола в армейской форме и детских варежках, его называли Галя.
-Хуевы мондавошки, - куча из грязи и обоссанных газет зашевелилась, и из нее показался пяточек, одноглазое лицо, покрытое отсыревшими червями, из ротового отверстия исходил трупный запах мяса. Его называли Боря. Он замахал своим поломанным костылем.
-Слышь, бля, ты завали хавало,- отрезал бородач. Лучи солнца почти полностью осветили проплешины могильных проталин, червивых вольниц и смрадивых обиталищ недочеловеческого. Слегка подтаявший снег разносил свои веселые ручьи, резво отрыгая остатки вчерашнего технического спирта, кучковатый люд, покидающий свои утробища, спешил к плеску водицы.
-Пади, пади, - припухлая женщина вела за руку свое обезьяноподобное дитя к ручейкам, веснушчатое личико девочки Катьки с завязанными в косички бурыми волосами светилось радостью.
Бородач обмывал в ручейках свою лохматую поросль на продолговатом подбородке. Припухлая женщина, держа за руку постоянно улыбающуюся Катьку, кинулась мыть свое влагалище, бормоча себе под нос: "С Богом, с Богом!".
-С Новым годом, животные! - с презрением поприветствовал всех Колька, в очках с толстой оправой и огромными линзами на "-20". Пренебрежительно он плюнул себе под ноги. Заштопанный его бушлат совсем уже прохудился, на его яйцеформенной лысой голове весело отражалось зимнее солнце, - Вы сегодня, блядь, сдохните... поэтому радуйтесь своему последнему дню, - он крепче сжал в руке грязную сумку с пустыми бутылками и двинулся в сторону Севера. В правой руке он держал толстую палку. Галя, осущив емкость, хотел что-то сказать, но издав ртом что-то нечленораздельное, типа: "Э-э-э", передумал. Припухлая женщина, крепче сжав руку Катьки, рассмеялась Кольке и добавила: "Мудак хуев!". Катька заулыбалась, за что получила подзатыльник от припухлой женщины.
Из кустов, потирая зад, вышел толстомордый Леха, с припухлой губой и дырявой кепке "USA-California" на кудрявой голове.
-Там это, Ленка, ей то совсем худо... мож помрёт, - зарычал он
Сутулая Ленка третий день не могла ничего есть, ее рвало сгустками гноя и крови. Галя говорил, что это от просроченных пельменей, что принес откуда-то еще на прошлой неделе Боря. Все понимали, что Ленке долго не прожить, потому старались каждый по-своему ухаживать за ней. Леха подарил ей еще вчера найденный им почти свежий могильный венок, а бородач пытался угостить ее остатками своего пойла, от которого она, конечно, отказалась. Лишь Колька цинично пожелал ей скорее сдохнуть, поэтому даже предложил ей добить ее, Ленка отказалась и послала его на хуй.
Припухлая женщина, домыв свое влагалище и пригубив воды из ручейка, потянула Катьку собирать на Север бутылки.
-Э... ты не опаздывай, сегодня то Новый год,- окрикнул ее Галя.
2.
Дорога на Север шла через цыганское кладбище. Душа радовалась за красотище такое - стройные, огороженные забором склепы, ровные кресты, беседки, сколоченные лавочки. - Умеют ведь строить, и помереть то не жалко,- с сожалением в голосе приговаривала припухлая женщина, Катька же заулыбалась. - Ты, Катька, меня тута схорони, - продолжала она, - тута и красиво как, и никто не побеспокоит. - Вот, Ванька, сука, сдох, а захоронить и нормально - не захоронили. Как собаку, блядь, в дерьме зарыли, - Катька в ответ лишь прихлопывала своими длинными ресницами и улыбалась про себя.
Припухлая женщина посмотрела на небо. - Вот, Ванька, смотрит на нас оттуда и спрашивает, наверно, "Хуля, вы меня да в дерьме зарыли?". Она запнулась об какую-то бутылку и чуть не упала. - Смотри, не допили, - бутылка, об которую она запнулась, была на четверть наполнена серой жидкостью. Она, не глядя, присосалась к горлышку бутылки. - Ммм... хорошо, - вытерла губы и продолжила, - найдем тебе, Катька, жениха хорошего, будет он тебя на танцы развозить на машине. Припухлая женщина остановилась и посмотрела ей в глаза. - Вот у Ваньки был же мотоцикл... как он жужжал, а ездил то как.
Дальше пошла протоптанная дорога и простилающийся вдаль пустырь. Кладбище почти закончилось, и ноги вязли в непроходимой грязи. На встречу им выбежала свора собак. Припухлая женщина, закряхтя, сжав крепче руку Катьки, кинулась убегать от них.
-Ты лезь, лезь на дерево,- Катька своими маленькими худыми ручонками вцепилась в ствол дерева и полезла вверх по нему, как велела ей женщина.
-Фу, пошли, блядь, отсюда,- одна из собак, порвав женщине юбку, вцепилась ей в ногу, она громко закричала, другая попыталась вцепиться ей в лицо. Но, выхватив тяжелую палку, она принялась бить ею собак. Раздробив одной из них голову, другие, заскулив, бросились наутек.
-Вот и все, Кать, пошли дальше, - девочка с обтесанными коленками потянулась вниз.
В землянке было тепло, и даже обилие влаги было не так противно сейчас. Никите было хорошо как никогда. Безрукая манекеновая кукла неподвижно лежала на куче тряпок, не издавая ни звука, Никита даже для порядка огрел ее кирпичом. Он заулыбался и погладил ее отбитую грудь. Она же не улыбалась. Изо рта его проступали липкие слюни. Через залежи его случайных мыслей копошились животные фантазии вперемешку с воспоминаниями детской беседки, качелей, небритого отцовского лица.
В голове рвались обрывки фраз и расчлененных образов, в глаза смотрело лицо незнакомого существа, отверстия его страшных глаз томились пустотой, проникновенно пожирая живое. Влечение к манекену сменилось тошнотой, глаза его непроизвольно закатились, изо рта текла пена.
Глаза куклы открылись: "Возьми меня". Его парализовал красный свет... из окон кирпичного дома выводили одного за другим людей со связанными руками.
-А можно мне с вами? - спросил он у них.
-Иди на хуй,- ответил ему конвойный.
На шее его сомкнулись руки чего-то неизвестного.
-Возьми меня
4.
-Катька, хуля, ты ржешь? Вот, держи сумку, щас уже уходим, потерпи.
Улыбчивая Катька крепко держала сумку, набитую бутылками и прочим барахлом. Вокруг сновали мрачные забулдыги, копошились горбатые бродяги и передвигались гермафродиты. Крик, ругань, сбитые в стаи голодные человеческие существа сражались за право ухватить лишнюю бутылку, либо оторвать корку хлеба.
Только Колька держался здесь особняком, со своей толстой палкой он старался отбиваться от стай и проклинать живых существ. -Вы настолько несовершенны и мерзки, что сегодня либо завтра вы все сдохните. Я очень на это надеюсь, - его раны гноились, глаза наливались кровью.
Темнело.
5.
Галя поскреб черенок лопаты и принялся кидать в яму шмотки земли. Земля была высохшей и плохо давалась лопате.
-Жалко, жалко,- бородач вытер грязным рукавом слезы и небрежно перекрестился. Зачерпнул лохматой рукой горсть земли и бросил ее в яму. - Э, бедная, молода то ещо,- грустно он поскреб лысый затылок.
-Во, сбил,- Леха держал в руках сделанный им из корявых веток крест,- надо то ведь как по-человечьи.
-Ну, чё, не зарыли ещо Ленку то? - показался Боря со скелетообразной Натахой. Галя перекрестился и вытер пот со лба.
-Ну... это, пусть земля ей пухом,- произнес Боря.
Все перекрестились. Угловатые и трогательно жалкие, их лица слегка освещались заходившим светилом и были направлены на небольшой по-детски маленький холмик с неказистым покосившимся крестом. Высохшая Натаха, еще полгода назад потерявшая сынка, даже заревела.
-Ну, ты чё, дурёха,- Боря похлопал ее по спине.
-Пойдемте лучше выпьем,- потер ладони Галя,- помянуть то надо.
Толпа потянулась к выходу. Солнце совсем село. Холмик с Ленкой продолжал стоять.
6.
Облезлая полуелка посередине и крики, ругань - праздник был в разгаре. Щедрый Галя сегодня наливал всем в стаканчики из своей фляги. Подтягивались новые люди.
-Э, ты не жалей,- лохматорылый бородач перекосившимся ртом просил еще и еще.
-Кать, ты веди себя прилично,- упившаяся уже припухлая женщина старалась не терять контроль.
Рой косого люда рыгал и хрипел. Пляски до упада. Из дырок ртов исходили пар и нечеловеческий рык. Ночная предновогодняя темень дугой обнимала хаотичные поползновения плотского варева, она целовала в губы немытые маски, плясала в бесовском хороводе, облизывала черепки разносолого брожения. Сквозь громкопения толпы доносился слабый, очень слабый шепот и кряхтение луны. Гул и сопение сменяли общий фон веселия. Шепот и кряхтение нарастали с приближением нового года. С неба повалил немокрый снег. Из оврагов доносились моления. Струившиеся помойные ручьи окрасились в белый цвет, омывая кладбищенские постройки. Нестройные сгустки волос и хлебные грядки покрывались пеплом с многочисленных костров новогоднего зарева.
В углу улыбался Колька, спокойный, безмятежный. Лицо его жаждало крови и мяса. С хохотом в глазах он наблюдал за происходившим. Страшные ритуальные пляски на пепелище жизни и погребении себе подобных. Гул. Он отошел к соседнему дереву и долго мучительно отливал кровью. Крови, крови и мяса.
Новый год. Пророчески раздвигались пальцы, сдирая землю. Мясная масса пляшущих махала, как на воде, конечностями, обращенными куда-то ввысь. Судорожно кровоточили губы. Блеск клейкой луны изрыгал переливы странных нарастающих мелодий.
Улыбчивая Катька долго бродила по железнодорожной насыпи. Довольная срывала цветы и гладила мертвых собак. Из хлипкой почвы росли деревья, и падал немокрый снег. Поседевшие ветви обвисали под грузом снежных комков. Летали зимние птицы, и светило зимнее солнце.
К утру обездвиженное тело Катьки, припорошенное снегом, нашли железнодорожники. Их было двое. Они неделю любили ее. Один целовал ее застывшие глаза, другого привлекали отблески солнца. Хоронили ее по-простому, завалив навозную яму серыми булыжниками. Прекрасно.