Аннотация: Ещё одна "не фантастика" !-) Наш ответ западным империалистам.
= Рассказы Старого Компьютера =
ЖЕЛАТЬ ЕДИНОРОГА
-А что, на джипе нам туда не добраться? - Тони зябко поёжился: Негевская ночь с щенячьим любопытством тыкалась в него холодным носом через раскрытую дверь машины.
-Можно, - усмехнулся Юваль, -но он тогда не придёт.
Тони тяжело вздохнул:
-Не сердись, но я вообще не верю, что он... в него...
Юваль пожал плечами:
-Тогда действительно незачем идти. К полуночи как раз приедем ко мне в Мицпе-Рамон. Или хочешь вернуться в Арад, в гостиницу?
Тони кряхтя выбрался из машины и потянулся за вещами:
-Да нет, просто странно. Почему в Израиле? - и с тяжёлым вздохом впрягся в рюкзак с притороченным снизу спальным мешком. -Я могу понять, если бы у вас объявились ангелы, или Азазэль вылез бы, или Христос..., - взгляд на Юваля, -... то есть, Мессия... но Единорог!
Юваль крякнул, надевая свою, большую, часть поклажи:
-Скажи, что ты просто ревнуешь: не у вас в Англии, а здесь... мечта всех рыцарей... Не забудь эту, камеру!
-Никогда не забывал, - Тони похлопал по сумке с фотоаппаратурой.
***
Ночь оглушила своей нереальностью. С шоссе они съехали ещё раньше на какую-то жуткую полудорогу-полутропу, по которой могут пробраться разве что джипы да трактороны, но стоило путникам отойти, она сразу же скрылась за тёмной громадой холма вместе с такой уютной машиной. Какое-то время гул резвящихся истребителей ещё связывал путников с миром, но теперь и он полностью растворился в неожиданном ощущении одиночества.
Юваль шёл молча. Он упорно отмахивался от вопросов, и только одно удалось вытянуть из него: их конечный пункт - какой-то "финиковый нэвэ, то есть, финиковый оазис".
-А сколько туда идти? К этому "нэвэ"? - английский акцент смешно исковеркал ивритское слово.
Без ответа.
-А мы сделаем остановку по пути?
Без ответа.
-А я думал, что вы - евреи - народ разговорчивый. Ты не в Моссаде, случайно, работаешь?
Ухмылка в бороду. Без ответа.
-Какие мы загадочные... Он вобще, этот твой ни-.. нэ-... оазис, существует?...
Без ответа.
Тони шагал вслед за Ювалем, стараясь не отставать ни на шаг. Тем более, что этот странный израильтянин, чёртов "гашаш" - следопыт, запретил ему брать фонарик, а свой то и дело выключал, с головой окуная английского гостя в бескрайнее море темноты. И Тони отчаянно барахтался в этом море, наедине со своими страхами, тревогами, давними детскими призраками, пытаясь вдохнуть хоть немного покоя при тусклых проблесках фонаря. Не удавалось, вместо покоя свет ехидно подбрасывал намёки на новые волнения и тайны: многочисленные камни и кустарники, о которые можно споткнуться, слишком внимательные глаза сов, сидящих на скрюченных корягах, метнувшаяся с дороги змея.
И вообще, это глупость, безумие: тащиться ночью по Негеву, рискуя свалиться в какой-нибудь овраг или в русло нахаля, пересохшего летом, и только струящийся мрак призраком зимних дождей. Или наткнуться на стаю гиен, которыми вполне могли оказаться те странные чёрные кляксы, извивающиеся на фоне притаившейся во тьме пустыни. Что шебуршится во мгле? Это демон или испуганный заяц петляет, сбивая со следа? Чьи это силуэты? Маленькая смешная лисичка с любопытством поглядывает на непрошенных гостей, подставляя огромные уши охлаждаться в ночном ветерке, или террорист с проклятым "Калачниковым" готовится нажать на курок?... Нет, пронесло... А может, это пустынная сельдь? С тремя хвостами и двумя головами, покрытая мелкой солёной чешуёй. Она плавает в жёлто-ржавых водах Негева, гоняясь за ленивыми ближневосточными пингвинами, и по утрам бедуины ловят её в большие зелёные сети...
Сколько они так шагали? Час? Два? Сутки? Часы вместе с фонариком было велено оставить в рюкзаке. Они вообще ещё в Израиле? Они вообще ещё на Земле? Тони не удивился бы даже увидев, как Земля всплывает над горизонтом, поблёскивая океанами сквозь пеньюар атмосферы.
А они всё шли и шли. Без остановки. Ночь действительно оказалась бесконечной. Где же этот "ни-"... этот оазис? "Нэвэ"!?
Это?
Нет, это очередной холм оборванным силуэтом вырастал из земли.
Может, это? Сгусток мрака на горизонте, никак не дойти до него.
Нет, дошли, слишком быстро: всего лишь кусты.
Это?
И опять...
И опять...
Призрак нэвэ манил за собой, лениво поджидал утомлённых людей и насмешливо превращался то в куст, то в россыпь камней, то в овраг и снова возникал вдалеке бесплотным желанием.
Ноги принялись гудеть приятным баритоном, который грозил со временем перейти в визгливый фальцет. Им в унисон поднывали плечи. Но этот дуэт вскоре наскучил, и, пока не затеял навязчивую какофонию боли, лучше было бы думать о чём-то другом.
К примеру, о небе. Это оно опустилось или мы поднялись? Как близко, не удариться бы головой, не оцарапать макушку о звёзды. Насколько же цивилизация обкрадывает небеса! Сдирая жемчужины дальних светил, сжимая глубину в плоскую жестяную крышку над кипящими кастрюлями городов. И только здесь - в самом сердце пустыни - можно увидеть небо в первозданном величии.
В какой-то книге Тони читал, что именно в пустыне, в безжалостной раскалённой пустыне, опалённые солнцем и песком ожесточившиеся евреи могли придумать такого злого и беспощадного бога...
Что ж, если бог и придуман, то вот откуда - из ночи, лаская звёзды рукой, - взяли те же евреи и его грусть, и некоторую сумбурность, и его желание что-то найти в им же созданном мире... И его тоску по общению с теми, кто, как и он, будет иметь свободу воли и желание искать, - по образу и подобию его - по людям... Словно увидеть себя со стороны... И, наконец-то, понять...
Какое-то божественное одиночество опустилось на Тони. Не просветление, а уединение. Даже его проводник стал частью пейзажа. Ни далёкий рёв осла, ни странные шорохи и тени, ни редкие завывания волков не могли разрушить это чувство: "Совсем один! В центре Вселенной...". Наоборот, наполняли разными оттенками, словно Тони аккуратно отделил своё "Я" от грибницы человечества и теперь удивлённо рассматривает его, вращая перед внутренним взором.
Что он делает здесь? Что ему нужно в этой интересной, но непонятной и очень далёкой стране? Зачем он искал Юваля? Доставал его просьбами и выгодными предложениями? Если не верил? И до сих пор не верит в эти глупые сказки? Он менее скептичен по отношению к африканским динозаврам и тибетским йетти... Но всё-таки вышел из "Лендровера" в таинственную Негевскую ночь - словно посреди океана бросился за борт корабля...
Может, виной всему Дик-Загонщик? Пра-пра-чёрт знает сколько-дедушка? В XIII-ом веке - лучший охотник на Единорогов? Поймал ли он хоть одного? На семейной реликвии - побитом молью гобелене - да, поймал. И подводит к королю, обнимая доверчивое животное за гриву... История умалчивает, но скорее всего, Единорог расстался и с жизнью, и с рогом... Как здесь говорят, "Зихроно ли-враха", благословенна память его.
Так может, это пра-пра-etc.-дедушка заставляет Тони тащиться сквозь ночь, чтобы на этот раз - не ловить, не убивать - просто увидеть - словно вину искупить... Вот он, Дик-Загонщик, чуть прихрамывая шагает рядом с пра-правнуком, думает, хмурясь, о чём-то своём, пожёвывает соломинку вереска, а на плече лук - но без стрел - символ мира и покаяния.
А кто рядом с ним? Сэнди-Башмачник... Сын легендарного Дика-Загонщика. Ни разу в жизни не покидавший столицы. Всего лишь башмачник... Или "Сэнди-Башмачник"? Как титул? Сам король не брезговал его башмаками. Тот, что не брезговал и рогом Единорога. Что нужно здесь Сэнди? Какие грехи желает он отмолить у безгрешного создания? Может, радость за фавор предка? Или чувство неполноценности перед знаменитым родителем? Неполноценности? Тот, кто остался в семейных преданиях?... Двумя строчками... Зихроно ли-враха.
А вот и отец. Тоже решил прогуляться? Профессор логики. Добрый профессор жёсткой логики. И как в неё вписывается Единорог?
А кто меня держит за руку? Анна. Вернулась... Теперь я не скучный зануда, как раньше?
Салливан, Джоржи, Вилли и Маргарет. А куда же я без них. Как глупо было не взять вас с собой. Но так хотелось удивить!
"Я" снова принялось обрастать грибницей. Но теперь, на некоторое время, не такой запутанной и тяжёлой, как раньше.
Теперь Тони было о чём поболтать с Б-гом: он тоже заполнял пустоту мира совершенно разными людьми - по своему образу и подобию.
И всё-таки, что нужно мне? Тоже остаться в семейной летописи?.. Или... Или... что-то куда проще... куда проще... Я же чувствую, это так просто! Но как сложно это понять!..
Нэвэ?
Снова холм...
...Тёмный фиолет неба приобрёл сероватый оттенок. А за левым плечом распался оттенками розового. Тьма океанским отливом отхлынула, обнажив каменистую шкуру Негева, словно небесное дно. В ста шагах перед путниками пыльно-зелёным пятном выделялись несколько финиковых пальм.
Тони вначале ничего не почувствовал и лишь по изменившейся походке Юваля понял: оно.
-А если бы их было девять, ты бы назвал их джунглями? - поинтересовался он у проводника.
Юваль скинул рюкзак и непонятно к чему спросил:
-А знаешь, почему нас обрезают именно на восьмой день?
-Ну? - Тони тоже освободился от ноши, хотел пожать плечами, но только ойкнул. Юваль принялся его массировать, одновременно отвечая на свой же вопрос:
-Семь дней Он создавал этот мир. Семь - это число мира. Всё, что выше - запредельное. А теперь не мешай.
То, что Юваль делал дальше - эта странная гортанная, но певучая молитва, прозаическая круглая палатка, крепкий кофе с непривычным горьковато-восточным привкусом, питы - лепёшки-карманы, которые Юваль вымазал изнутри хумусом и добавил зелёные ломтики огурцов - весь этот картинно-восточный колорит настолько не вязался с Единорогом, гуляющим на гобеленах и витражах по тенистым рощам Британии, что Тони в который раз подумал, какого он вообще попёрся и в эту пустыню, и в эту страну.
Дальше было ожидание. Обжигающий день: как натянуть на голое тело только-только отглаженый комбинезон. Душащая тень палатки. Все желания выгорели, испарились, слезли облупленной кожей. И дремота настойчиво укрывает тебя тяжёлым пуховым одеялом. Чёртов следопыт, как это - "гашаш", каждый час заставляет глотать противную - уже тёплую - воду, отдающую пластиком джериканов.
Задумчиво шепчут дубы, но с юношеской нетерпимостью им перечат молодые вязы. А меж ветвей порхает на плавниках бывшая пустынная сельдь с тремя хвостами и двумя головами. Ей нет дела до ленивых ближневосточных пингвинов, ей нет дела до бедуинов, она лакомится яйцами галок и ворон. А трава изумрудной ладонью накрыла проклятый песок. И сквозь пальцы с холма через чащу сбегает хрустальный ручей, щедро разбрасывая свежесть и беззаботность. Анна, босая, в синем платье, перехваченном золотым пояском, смеясь, уворачивается от Дика-Загонщика, который хочет сорвать поцелуй с лепестков её губ. Его шрамы пропали, а резкие черты лица разгладились. Что ему Единорог? Игрушка для сына. Сэнди, ещё не "Башмачник" - просто Сэнди, весело скачет на нём, сжимая расцарапанными коленками белые бока. И раздаётся над миром весёлое ржание, и яркой жемчужиной сияет на роге звезда!...
К утру Тони очнулся.
-Вечером уходим, - предупредил Юваль, разливая кофе, -Воды только на день осталось.
-Что со мной было?
-Разморило. С непривычки бывает.
-... А... Единорог?
Юваль усмехнулся:
-Не бойся, ещё не приходил.
Тони с благодарностью взял кружку и осторожно сделал глоток.
-А если он и сегодня не придёт?
-Знаешь, как на иврите "пустыня"? - опять невпопад спросил следопыт. И снова, не дожидаясь ответа, сам принялся отвечать, - "Мидбар". Тот же корень, что и у слова "ледабэр" - "разговаривать", и у слова "давар" - "вещь". А ещё "давар" - это "слово". Но не просто "слово", а слово, которое суть. Такими словами творилась Вселенная...
Тони пожал плечами. Юваль укоризненно посмотрел на него и пояснил:
-Потому и уходили пророки в пустыню - в мидбар. Не в эту, правда, но что с того? Они хотели говорить с Б-гом. Хотели научиться говорить вещь. И ты учись...
Тони не знал, как учиться. Он просто сидел в тени финика и смотрел вокруг. Пустыня была не такой уж пустынной. И помимо Б-га здесь водилось немало прочей живности: от мух и ящериц до волка, степенной трусцой выбежавшего из-за огромного валуна. Светло-коричневый. Невысокий, поджарый, ухоженный, преисполненный чувства собственного достоинства. В глазах ни тени голодной ненависти, как в Американских фильмах про Аляску или Сибирь, скорее разум, даже мудрость. И ещё удивление, дескать: "А этот что тут делает?". Волк развернулся и медленно удалился по своим - негевским - делам.
-А и вправду, что я тут делаю? - в который раз подумал Тони, наблюдая за маленькими смерчиками, пылившими невдалеке. И, подражая Ювалю, начал сам себе отвечать: -Я хочу увидеть Единорога... А его всё нет и нет, а мне сегодня уходить, потому что этой рогатой скотине приспичило объявиться не в благодатной Англии, а в этом безводном и жарком краю. В котором его нет и быть не может. Хотя Юваль уверяет, что может быть! Лишь стоит мне научиться говорить: "Единорог". О Дик-Загонщик, знал ли ты этот секрет? А дедушка Сэнди? Может, потому и не покидал он город, что мог увидеть зверюгу в любой момент? Ну да, конечно... Он перенял этот трюк от отца, туфли из кожи Единорога, стоило только произнести: "Единорог", и тот моментально появлялся из тумана и...
Единорог...
Так просто...
Он стоял под пальмой, разглядывая Тони с поистинне детским любопытством...
На гобелене... Нет, это лучше, чем на гобелене: краски ещё не выцвели, и нет ещё затхлого запаха времени, и вместо застывшей картинки - движение жизни...
Единорог!
В больших чистых изумлённых глазах зверя отражался пропылённый, но такой же изумлённый Тони. Глаза несколько раз моргнули, но Тони никуда не делся, и Единорог с ребячливой радостью взбрыкнул задними ногами.
Господи!
Всё внутри сжалось от восторга и разочарования.
Единорог?!
Покой и счастье исходят от него и благодарно впитываются вымотавшимся человеком. Его рог платиновым сиянием лучится со лба. А шкура блестит неествественно белым - белее, чем снег, чем ванильная пудра, белее, чем... чем всё самое белое, что только можно вообразить! Он переминался белыми ногами, хлопал белыми большими ресницами, вздрагивал белым отвислым животом и покачивал белым горбом, а белая кисточка на хвосте моталась из стороны в сторону, отгоняя назойливых мух.
Единорог опустил голову и сорвав какую-то колючку принялся вдумчиво её пережёвывать, пуская весьма прозаическую слюну. Тони растерянно протянул руку и погладил Единорога. Тому, видно, понравилось, он даже жевать стал помедленней, а вскоре и вовсе лёг, вначале согнув передние ноги, а затем, грузно качая горбом, задние, закрывая в блаженстве глаза. Тони почесал его за ухом. Негев огласился радостным рёвом Единорога, и яркой жемчужиной разгорелась на роге звезда...
***
Квиш Мицпэ лениво лежал на потёртой подстилке Негева, подставляя утреннему солнцу асфальтовые бока. Тони откинулся на спинку сидения и отрешённо смотрел прямо перед собой. Теперь он отмахнулся от попытки Юваля завести разговор. Он снова вертел в руках своё "Я", словно не мог понять, как же всунуть его обратно. Нет, без пустынной сельди здесь не обойтись...
-Ну что, Дик-Загонщик, ты нашёл нам его?
-Нашёл, ваше величество... вот только...
Что только? Такая малость, такой пустяк, но не даётся праправнуку Дика этот ответ!
Может, иначе? Может:
-Папа, ну как, стоит ради него покидать спокойствие городских стен? Стоит идти без дороги, с одной лишь надеждой вместо уверенности?
-Стоит, Сэнди... вот только...
Только что? Это так просто, но как сложно найти ответ.
Да, Анна, ты права, я всего лишь зануда. Но именно это занудство и помогло мне увидеть его - Единорога. И именно это занудство помешает увидеть тебя. Что будем делать с логикой, отец? А, профессор, причём тут логика?
Салливан, Джоржи, Вилли, Маргарет... вот только...
И как быть со столь бережно хранимым семейным преданием?! С заплесневелым гобеленом, из века в век цепляющим на крючок гордости и тоски всё новых членов почтенного семейства?!... Что от меня останется в семейной хронике? Даже не две строки, всего лишь два слова: "вот только". Зихроно ли-враха, благословенна память его...
-Останови машину, пожалуйста.
Снова на тело напялили этот чёртов свежеотглаженный комбинезон. Тони вытащил из фотокамеры катушку и медленно - сантиметр за сантиметром - принялся вытягивать плёнку.