Грушина Галина : другие произведения.

(Caprineus)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть 4.ЗАТИШЬЕ Состоит из 10 глав.


   1У - 1. В цирке
   - - Жениться никогда не поздно, - твердил Федр, откладывая решительный разговор с соседкой . Он бы и ещё помедлил, но тут случилась беда: его выгнали с работы: кто-то донёс, что уважаемый учитель побывал в тюрьме, и в жизни Федра всё рухнуло в одночасье. Он разом лишился и доброго имени, и дохода. Из коллегии палатинских грамматиков его исключили, даже не возвратив взносы в погребальную кассу. В довершение бед, пока он сидел в тюрьме, его обокрали. Пропало добро, нажитое честным трудом: новый плащ, одеяло, две учебные книги, жаровня , Аполлон, сундучок из-под рукописей. Сами его рукописи воры за ненадобностью вывалили на пол.
   Некоторое время он мужественно скрывал от соседей, что лишился работы и не имеет денег на пропитание, однако подошёл срок уплаты за жильё, а со сборщиком шутки плохи. Догадавшись первой о постигшем Федра несчастье и посочувствовав, Стафида осведомилась, почему он не хочет открыть частную школу. Увы, он уже попытался, но хотя обегал все ближние рынки, его отовсюду с бранью прогоняли местные учителя. Заботливая травница , подумав, решила достать ему уроки в доме квартального старосты, у которого подрастал сынишка .
   Из признательности он счёл возможным открыть ей кое-какие свои тайные надежды:
- Знаешь ли ты, что я скоро могу разбогатеть? Если издать мои переводы Эзопа, я вмиг стану знаменитостью. А уж тогда кошель обязательно наполнится.. Не веришь?
- Вот и попробуй. Перепиши покрасивей свои басни да отнеси в книжную лавку, - обрадовалась женщина.
Он и сам уже подумывал об этом; подсказка соседки была кстати.
   Стафида сдержала обещание достать Федру уроки, и ободрившийся грамматик стал ходить к квартальному старосте. Тут ему подвернулся выгодный заказ на сочинение эпитафии, и за жильё он расплатился. Литературные труды он тоже не забросил. Купив недорогой папирусной бумаги и всё, нужное для письма, Федр занялся перепиской своих басен начисто: их набралось у него уже порядочно.
   "Ворон и Лисица", - любовно вывел Федр, пояснив для себя. - Лисица - это, конечно, хитрая женщина; Ворон - простодушный мужчина."
"Позвольте басенку представить
О тех, кто любит слушать лесть.
Однажды Ворон стибрил сыр
И сел на ветку пировать.
- Ах, что за птица! - говорит Лиса,
Уставившись на лакомый кусочек.
- И пёрышки , и клювик - всё прекрасно!
Послушать пенье бы его, что слаще соловья...
Решив блеснуть пред нею, Ворон громко каркнул,
И сыр из клюва в лисью пасть упал."
   Переписал, прочитал, залюбовался: ай, хорошо! Не хуже Эзопа, но уже на языке римлян. И работа у него бойко пошла.
   С женитьбой он твёрдо решил не торопиться. Конечно, Стафида добрая женщина, и всякий день у неё горячая пища, да ведь он - грамматик, человек образованный и , возможно, уже завтра известный литератор; она же наверняка едва умеет подписаться - простая отпущенница без роду-племени. Конечно, он тоже человек небогатый и тоже отпущенник, но с Палатина; ему нужна родовитая невеста с приличным приданым. Из благодарности достаточно сводить Стафиду в цирк. И Федр приятно удивил соседку приглашением побывать на Аполлоновых играх. Консул обещал народу раздачу подарков, пропустить этакое было нельзя.
  
   Большой цирк, величественное сооружение, воистину достойное столицы мира, примыкал к Палатину. Сильно вытянутый эллипс окаймляли три яруса сидений, которые отделялись от арены решёткой и рвом с водой. Множество зрителей уже с утра заполнили его, так что припозднившийся Федр со спутницей еле нашли место. Они попали во второй деревянный ярус; над их головами был ещё третий, тоже деревянный, а ниже них располагался каменный, предназначенный знати. Куда ни глянь, лица, лица, - и, горделиво подумалось Федру, ни одного баснописца, кроме него. Его спутница робела, ошеломлённая великим многолюдством. Желая ободрить женщину, Федр принялся объяснять ей окружающее .
- Вон из тех ворот выедет Помпа, а квадриги покажутся с другой стороны. Ты знаешь, что такое Помпа? Это парад участников скачек. Каменный столб посредине арены - это мета. Чем ближе огибать её лошадям, тем вернее победа. Бывает, колесницы переворачиваются, возницы убиваются насмерть. Захватывающее зрелище. А по окончании, не забудь, будут раздавать подарки. Пирожки, фрукты, посуду, а то и деньги. Один мой знакомец однажды получил полный кошелёк.
- Твой знакомец, наверно, спёр его, - неожиданно подал голос какой-то простолюдин слева. Федр не счёл нужным ответить, снова обратившись к спутнице:
-Ты за кого станешь болеть - за красных, белых, синих или зелёных?
- А надо болеть? - испугалась она.
- А то как же!
Нахальный сосед хмыкнул:
- Твоя жена, приятель, ничего не разумеет. - И, дыша чесноком, принялся со знанием дела рассказывать Стафиде про цирковые партии, жеребцов и возниц.
   Стафида слушала без интереса, и Федр успокоился. Тут рассказчик ошибочно назвал знаменитого жеребца Легконогого "Быстроногим", его поправил другой зритель, они заспорили и отвлеклись от Стафиды. Федр тут же снова завладел вниманием соседки.
- Знаешь, сколько возницы зарабатывают? - осведомился он, на всякий случай понизив голос. - Проскачет семь раз вокруг меты, и мешок золота. К примеру я за год не получу столько, сколько он за день огребёт. Думаешь, завидую? - (Тут он повысил голос) - Никогда не гонялся за деньгами. Мое богатство - мои знания. Человек образованный, я гляжу на жизнь философски и довольствуюсь малым. Не тот беден, у кого ничего нет, а тот, кто хочет иметь больше. Знаешь Эзопову басню про Петуха и навозную кучу? Цирковой возница - это навоз в золоте. конечно. Я же предпочитаю быть золотом в навозе.
Тот, для кого эти слова предназначались, заметил:
- И впрямь навозом потянуло. А золота не видать.
Вокруг захихикали. Обиженный Федр хотел резко ответить наглецу, но распахнулись ворота и, приветствуемая рёвом десятков тысяч глоток, показалась Помпа: сначала триумфальная колесница с устроителем игр - одетым в алое и золотое консулом ; мелькнули белые тоги его свиты - магистратов, друзей и знатных клиентов. Шедшие за власть предержащими музыканты отчаянно дудели, тренькали и грохотали. Следом нарядные возничие вели под уздцы знаменитых коней. Жрецы несли изображения богов; повозки тащили часовенки со священными символам и статуями Августа, Ливии и Тиберия.
   Торжественная процессия медленно обходила арену.Народ приветствовал Помпу стоя. Рукоплескания волнами прокатывались по ярусам цирка. Особое внимание зрителей привлекал сын Цезаря - будущий властелин Рима.
   - А вон те двое за консулом - братья Норбаны, мои патроны, - толкнув локтём Стафиду, - снова пристал к ней навязчивый сосед. - Младший - отличный возница, и если бы он выступал, брал бы все призы. Зато старший хорошо играет на трубе.
   Федр постарался отвлечь внимание спутницы от назойливого соседа.
- Посмотри на святыни, - взял он Стафиду за руку. - Сова, павлин, молнии Юпитера...
- Посмотри лучше на иудейского царевича ... Ишь, в нашу тогу обрядился...
Бедняжка не знала, кого и слушать.
А Помпа всё ползла, огибая арену; кони ржали, скрипели повозки, гремела музыка; ало-золотой Друз лениво поднимал руку, приветствуя народ.
- Медовая вода, пирожки! - голосили разносчики.
- Не желает ли госпожа фиников? - нахально пристал к ним один. Федр сделал вид, что не слышит.
- Дай мне! - потребовал сосед; расплатившись, он принялся чавкать .
- Жаль, мы не захватили хлебушка, - покосившись на него, вздохнула Стафида.
- Подожди, после скачек будут съедобные подарки, - утешил Федр.
   - То - вечером. Да, может, нам и не достанется.
- Да купи ты жене пирожок, - посоветовал сосед, чавкая.
- У меня нет жены, - холодно поставил на место грубияна учитель. - Поменяемся местами, - решительно потребовал он у спутницы.Стафида покорно встала, однако сосед-нахал стал её удерживать. Тут уж Федр вышел из себя. Окружающие возмущённо потребовали у них угомониться, а какой-то озорник из третьего яруса запустил огрызком яблока.
   Сев, кипя от негодования и выждав, когда шум поутихнет, Федр громко сказал:
- Величавое зрелище цирка пробуждает во мне поэтическое вдохновение. Ты, конечно, помнишь, что я сочиняю стихи? Их даже высекают на мраморе для всеобщего сведения.
   Это было правдой: его эпитафии пользовались спросом.
Стафида замешкалась с ответом .
- И хорошо зарабатываешь? - осведомился грубиян.
- Плата поэту - слава, - гордо осадил невежду поэт.
- Не густо! - захохотал обидчик.
- И то, - вздохнула Стафида. - Славой сыт не будешь.
Бесчувственная женщина поддакивала нахалу! Добрая, но неотёсанная. Женись он на ней, о чём они станут беседовать? О слабительных пилюлях? Нет, о женитьбе не может быть и речи.
   Гонки запряжённых квадригами колесниц были великолепны, но Стафида ничего не могла взять в толк. Когда весь цирк в едином порыве вопил и , вскочив на ноги, размахивал платками, травница продолжала спокойно сидеть, боязливо отстраняясь от неистовых соседей. Тем более удивило Федра, когда она тоже взволнованно вскочила и замахала концом покрывала. Внизу, куда она смотрела, там, где сидело всадничество, встала и направилась к выходу молодая чета - белесый мужчина в тоге и красивая женщина с пышной копной белокурых волос.
- Альбуцилла! - завопила Стафида.
Пара уходила. Красавица, повернув голову, окинула равнодушным взглядом второй ярус. Федр с удивлением узнал беглую вскормленниц Стафиды, - ныне цветущую, нарядную женщину.
   - Скорей! - тащила Федра за руку Стафида. - Догоним её.
Встать - значит, потерять место. К тому же выходы на ярусах были разные, и Альбуциллу им в толпе ни за что не догнать. Федр заупрямился, но Стафида всё-таки вытащила его наружу. Парочки, разумеется, и след простыл.
- По твоей милости мы лишились наших мест и подарков, - досадовал он. - Она попросту не хочет тебя видеть, потому и ушла не обернувшись. Вернёмся.
   Но Стафида и думать о скачках больше не хотела. Не слушая его уговоров, она устремилась из цирка вон. Махнув рукой, Федр отпустил её и вернулся, но уже в третий ярус. Простояв в тесноте и давке там до вечера, он таки дождался часа, когда стали швырять в зрителей подарочные тессеры. Повсюду возникли свалки. Федр смело ринулся в гущу сражавшихся зрителей. Тумаки сыпались ему на спину, кто-то схватил за волосы, кто-то пнул в зад коленом . Но тессера ему всё-таки досталась .
Правда, в обмен ему выдали глиняный светильник совершенно непристойного вида: пьяный Силен, развалив ноги, сидел в луже масла. И домой нести невозможно, и выбросить жаль. Но Федр не растерялся и тут же выменял светильник на корзиночку с солёными маслинами. Правда, но под слоем маслин оказалось спрятано нечто, заставившее его яростно швырнуть корзиночку в сточную канаву и выругаться.
   На улицу Сапожников он вернулся раздосадованным, никого не желая видеть, однако из окошка соседки приятно пахло чем-то съестным, и он стукнул ей о подоконник.
- Ноги моей больше не будет в цирке! Развлечение не для образованных людей, - сообщил он соседке .
- Мне кажется, девочка вышла замуж за хорошего человека, - мечтательно улыбнулась в ответ Стафида.
Скверная девчонка, врунья и шлюшка, вот как была, так и осталась. Он лёг голодным .
  
   Изготовив десяток тетрадочек с баснями, Федр отправился в книжную лавку, с владельцем которой был знаком. Выслушав его просьбу выставить на продажу книжицы, торговец согласился, предупредив, что автор не получит ни гроша: барыш, если он будет , пойдёт в уплату за услугу. Несколько разочарованный, Федр согласился: не нести же тетрадочки назад.
На следующий день он поспешил к лавке, жаждая узнать, оповещены ли покупатели о новинке. Изучив прикреплённые к двери объявления и не найдя упоминания о своих баснях, подосадовав на торговца, он крупно написал мелом на косяке: "Юноша! Купи басни Эзопа в переложении на латынь нашего Федра!" Войдя в лавку, он потребовал объяснений. "Да забирай хоть все назад" . - отмахнулся от упрёков продавец. Раздосадованный автор, прихватив пару книжиц, вышел на улицу . Заметив прохожего, он тут же углубился в чтение, восклицая:
- Какая книга! Ах, сколько мудрых мыслей!
Заинтересовавшись, прохожий остановился. Завязался разговор. Поработав так полдня, Федр добился того, что двое посетителей купили его басни. Можно было считать, что книга идёт нарасхват.
   Вернувшись домой, он постучал к Стафиде: она должна узнать о его успехе. Но травницы не оказалось дома. Наверно, опять убежала к своему патрону, несмотря на то, что тот её прогнал, женившись на молоденькой. Если Федр всё-таки решится на брак, то запретит Стафиде эти посещения.
   Он проглядел возвращение соседки и понял, что она дома, услышав шум за стеной. Стафида завязывала узел с вещами.
- Я ухожу, - радостно сообщила она. - Кастор позвал меня к себе.
Федр был сбит с толку:
- Ты хочешь сказать... А жена твоего хозяина согласна на твоё появление в доме?
- Кастор прогнал её, - счастливо улыбнулась Стафида.
Сердце у Федра упало. Пытаясь удержать её, он привёл последний довод:
- Неужто прислуживать капризному старику лучше, чем жить на свободе, сама себе хозяйка?
- Кастор - замечательный травник, - гордо возразила она. - Он придумал лучшее на свете слабительное. Осенью мы вместе отправимся на сбор трав.
- Значит, рабская доля тебе приятней жизни свободной женщины, милей завидного мужа?- привёл он в замешательстве последний довод.
Стафида не слушала.
- Охраняй мою лавку, а если придёт покупатель, будь добр, удовольствуй его. Деньги можешь брать себе. Вот ключ.
   - Стафида! .. - начал, было, он.
   - Одеяло и кое-что из посуды я оставляю тебе, - на прощание сказала изменница и ушла к своему Кастору.
  
  
  
   1У - 2. СЕМЕЙНОЕ ГНЁЗДЫШКО
   Женившись на красотке Альбуцилле и поселившись в собсвенном особнячке на одной из тихих улиц Виминала, Сатрий Секунд, нищий, но гордый римский гражданин, мог считать себя баловнем Фортуны. Правда, особняк принадлежал патрону, и супруга тоже. Она сразу предупредила, чтобы муженёк не помышлял о постели вдвоём, да он и не рассчитывал, что дом станет его собственностью, а супружество настоящим браком. Довольно было того, что люди верили этому. Махнув на всё рукой, он продолжил управлять школой .
   Бывшая девчонка из канавы, превратившись в супругу римского всадника, к перемене участи отнеслась довольно равнодушно. Ей строго приказали отныне вести себя осмотрительно, оставив прежние ухватки, однако легче было отучить её дышать, чем красоваться, купаясь в жадных мужских взглядах, как в ванне с тёплым молоком.
   Сатрия раздражало её поведение, и он жаловался патрону. Тот лишь забавлялся, советуя требовательному супругу не слишком натягивать узду. Сеяну нужна была Альбуцилла не ради своих забав, но для особо сложного дела. Выпускники школы , внедрённые слугами во многие знатные дома, поставляли ценные сведения о сокровенной жизни многих семейств. Однако был дом, куда не могли проникнуть люди Сеяна, а между тем в этом была настоятельная нужда. Дом Агриппины был крепостью, недоступной никакому троянскому коню. Вдова Германика не терпела красивых, образованных служанок и презирала смазливых мальчишек, а её домашние слуги, вышколенные и донельзя запуганные, не поддавались никакому подкупу, оставаясь немыми. Мысль использовать Альбуциллу как приманку для старшего сына Агриппины пришла Сеяну давно, однако у негодницы вдруг стал пухнуть живот. Сеян попенял верному клиенту, однако Сатрий клялся, что не спускал с проказницы глаз и даже намекал, что тут не обошлось без вмешательства какого-нибудь божества.
   - За ней и Аргус не уследит! - оправдывался он. - Стоит ей пройти по улице, как следом тащится хвост мужичья, точь в точь собачья свадьба.
   Многие хлопоты и обязанности "сотрудника Цезаря (лестное определение, данное самим Тиберием) не позволяли Сеяну часто посещать дом клиента , пока Сатрий не сообщил, что Альбуцилла родила сына и теперь скандалит , требуя подарков. Несколько удивлённый быстротой события, Сеян навестил роженицу и нашёл её перед зеркалом, занятую своими роскошными кудрями. Встретила она патрона довольно холодно, смягчившись лишь при виде оправленных в золото блестящих камешков, ожерелья и серёжек . По его просьбе принесли новорождённого - слабенького, белёсого младенца. Ребёнок на её руках вскоре захныкал, и она поторопилась вернуть его кормилице.
   - Догадываешься, кто мне устроил этого пискуна? - сердито осведомилась молодая мать.
   - Сатрий, конечно, - вселился гость
   - Чтобы мой ребёнок был сыном этого мучного червя?- надулась Альбуцилла
   - Может, к тебе в спальню спустился какой-нибудь бог, поражённый твоей красотой?
   Придя в ярость, Альбуцилла набросилась на него с кулаками.
   - А ну, покажи мне свои грязные ногти, замарашка! - хохотал он, ловя её руки.
  
   - Устрой у себя приём, - велел он Сатрию, уходя. - Пригласи на обед Юния Отона, а уж тот приведёт, кого надо.
   - Нерона, сына Агриппины? - попросил уточнения клиент.
   Сеян покачал головой. От давней мысли свести с Алььбуциллой Нерона пришлось отказаться, так как старший сын Агриппины был замечен в стремлении нравиться мужчинам. Внедрённый в свиту Друза Цезаря виночерпий Лигд сообщил, что Нерон иногда появляется на распутных пирушках переодетым в женское платье. Но от замысла приручить кого-нибудь из детей Агриппины не было причины отказываться. Он напомнил клиенту:
   - Второй сын Агриппины уже надел взрослую тогу.
  
   Альбуцилла решительно не хотела заниматься ребёнком, и Сатрию пришлось хлопотать обо всём. Когда всё устроилось с кормилицей и няньками, оказалось, что нежному ребёнку рядом требуется ещё и разбирающаяся в младенческих недугах женщина. Озабоченный муж явился к Альбуцилле.
   - А, - поморщилась она. - Позови Стафиду, у которой я жила. Она травница и смыслит в болезнях. Ей можно будет не платить.
   Белокожая, с распущенными светлыми волосами, в изобилии покрывавшими её плечи, томная, ленивая красавица была так притягательна, что Сатрий не мог отвести голодных глаз
  
   Слуга, посланный за травницей, застал в её конуре нескладного, тощего человека неопределённых лет. Федр сидел, распахнув дверь, в обрамлении сушёных трав, и что-то царапал на восковой табличке, лежавшей у него на колене. Услыхав, что Стафиду требуют к госпоже Альбуцилле, он обрадовался , запер лавку и велел посланному следовать за ним. Призыв Альбуциллы неминуемо вырвет Стафиду из дома Кастора.
   - Подумать только! - возмущался он дорогой. - Эта безмозглая Стафида могла иметь завидного мужа - видного литератора, однако почётному замужеству предпочла роль прислуги у травника . Этот Кастор никогда на ней не женится, между тем я, в прошлом наставник юношества, добился признания не только на литературном поприще, но, что гораздо труднее, в своём квартале. Не смотри на мою потрёпанную одежду, у меня есть другой плащ, поновее. Ведь я свой человек в доме квартального старосты, сына которого учу наукам, и скоро стану членом коллегии августалов.
   Слуга явно сомневался в услышанном, и задетый Федр не стерпел обидного недоверия:
   - Слыхал про Эзопа? Перед тобой человек, переложивший знаменитые басни на язык римлян. Не веришь? Да у меня и книга вышла! А вот послушай! "Позвольте басенку прочесть о тех, кто любит слушать лесть. Однажды Ворон стибрил сыр...- И далее последовала известная история.
   Федр готовился продолжать, но они уже пришли. Прославленному знатоку лекарственных трав Антонию Кастору в ту пору перевалило за пятьдесят, его можно было считать стариком, однако он был крепок телом и духом. Этому человеку предстояло дожить до ста лет . Его жилище было домом учёного; тут имелась хорошо подобранная медицинская библиотека с трудами знаменитых фармакологов Зенона, Аполлония, Тарквития, и отлично оборудованная лаборатория, где в стеклянных сосудах рождались новые лекарства. Прилегавший к дому сад был превращён в огород, где сажались и выращивались целебные растения - кантабрийская трава и золототысячник, иссоп, полынь, рута, базилик, тимьян, множество безымянных трав, целебные свойства коих ещё предстояло изучить; подальше притаились ядовитые белена и аконит, распластала листья таинственная мандрагора.
   Стафида любила дом своей молодости, - запахи трав, гербарии, свитки с учёными трудами восхищали её. Поздний брак патрона, из-за которого ей пришлось покинуть Кастора, уже распался, молодая жена покинула "сеновал" , как в сердцах обозвала дом Кастора, оставив после себя запущенность и неуют. Стафида счастливо погрузилась в прежнюю жизнь подле учителя, - как вдруг в дверь земного Элизиума забарабанили кулаки, и знакомый голос принялся выкликать её имя.
   - Альбуцилла зовёт тебя к себе, - сияя улыбкой, объявил Федр.
   Охнув, Стафида подумала, что ослышалась, однако спутник Федра объяснил всё подробно . Федр ликовал, ничуть не таясь. Его ожидания оказались верными: тут же забыв о Касторе, Стафида попросила как можно скорее отвести её к ненаглядной девочке.
   - Скорей, скорей, -- заматывая голову покрывалом, торопила она. - Мою лавку-то запер?
   - А то как же? - самодовольно указал Федр на висевший у него на шее ключ.
   По дороге он снова повествовал о своих литературных делах и хвастал дружеских отношениях со смотрителем священных кур и ликтором рыночного эдила, - одним словом, пускал пыль в глаза. Но Стафида, взволнованная предстоящей встречей , почти не слушала..
  
   Дом Альбуциллы восхитил травницу: в нём всё было устроено, как в особняках богачей, только очень маленько . Велев Федру ждать, слуга повёл женщину внутрь дома.
   Минуло четыре года с тех пор, как она потеряла свою вскормленницу. Диво ли, что при виде пышнотелой, белокурой красавицы, в которую превратилась Альбуцилла, Стафида ахнула и всплеснула руками.
   - Дитятко моё, ты - жена римского всадника, благородная матрона, раскрасавица! Не знаю, какого бога мне благодарить.
   Несмотря на зрелое тело, Альбуцилла сохранила разум подростка; спесиво насупившись, она напомнила тётке:
   - А помнишь, как вы с противной Питузой хотели испортить мне лицо?
   - Боялась я за тебя, дочка!
   - Не смей называть меня дочкой! Я госпожа в этом доме для всех, и для тебя тоже. Ну, как там у вас? Аполлон Сапожников всё ещё на месте? А Фортунат по-прежнему работает у стеклодува?
   - Откупился, всем на удивление! - встрепенулась Стафида. - Теперь работает с хозяином на пару, и тот хочет женить Фортуната на своей дочке. Золотые руки у парня.
   - Стеклодув, фи. И была бы я сейчас женой ремесленника!
   Резво вскочив с ложа и поманив Стафиду, Альбуцилла раскрыла перед нею сундук. Он был полон одеждой: там были туники из египетского льна, дорогие покрывала с золотой каймой и звёздами, бирюзовые, шафрановые, пурпурные платья .
   - Твой муж одевает тебя, как восточную царицу! - восхитилась Стафида.
   - А ты погляди на мои украшения! - ликовала Альбуцилла.
   - Сатрий, наверно, очень богат?
   - Ничуть. Разве это от Сатрия?
   - А от кого же?
   - Тебе какое дело? Питузе насплетничать?
   - Я с нею больше не знаюсь. Ах ты, моя ненаглядная! Покажи скорее тётке Стафиде самое большое своё сокровище - сыночка.
   - Успеется, - поморщилась та, недовольная тёткой, слишком быстро переставшей восхищаться нарядами. - Он, наверно, спит. Он только и делает, что ест да спит. Да, знаешь, я решила взять тебя в няньки. А в благодарность ты дашь мне средство, чтобы не зачинать детей, да такое, чтобы вытравить это раз и навсегда. Я знаю, у тебя есть сильные травы.
   Стафида в ужасе всплеснула руками:
   - Что скажет твой муж?
   - Кто, Сатрий? Ничего.
   - Нет, нет, я не могу.
   - Так я прогоню тебя. Убирайся!
   - Как же так, деточка?..
   - Я тебе не деточка, а госпожа!
  
   Стафида вышла попрощаться к заждавшемуся Федру.
   - Остаюсь тут. А ты торгуй травами. Я стану тебя навещать.
   Федр отправился домой довольным, что всё-таки удалось оторвать её от Кастора.
   1У - 3. Наследник
   На Побережье Тиберий изменил привычке посвящать утро делам, но письма просматривал, и одно сильно встревожило его. Оно было из Рима; Квириний сообщал, что Друз, не дожидаясь постановления сената о предоставлении ему трибунской власти - главного акта, покинул город ради купаний в Байях. Квириний сокрушался, что не смог удержать молодого человека, пренебрегшего консульскими обязанностями ради летних удовольствий, а также просил указаний и в конце сообщал о своём недомогании. Тиберий, будучи истым римлянином, всегда более всего заботился о соблюдении приличий. Торжественный акт дарования Друзу высокой власти был тщательно составлен; принцепс сената должен был зачитать письмо Тиберия, а избранные сенаторы произнести Друзу похвалы- их текст был заранее написан. В свою очередь Друз, поблагодарив за оказываемую ему высокую честь, пообещал бы служить сенату и народу Римскому и покинул бы курию под аплодисменты, чтобы в тот же день присутствовать на великолепном пиршестве, куда сенаторы явятся с супругами. А сын взял и уехал - то ли из пренебрежения, то ли по невероятному легкомыслию. Дрянной мальчишка и глупый старик! В раздражении Тиберий забыл, что мальчишке пошёл тридцать пятый год, а наставника ему выбрал он самолично.
   Собравшаяся на террасе свита заждалась выхода Цезаря. Заслышав его шаги, учёные греки, взятые Цезарем с собой для развлечения , тут же громко продолжили литературный спор. Голос Аполлонида звучал громче всех:
   - .... В какое время жили Гомер и Гесиод, меж учёными до сих пор нет единого мнения. Историк Филохор и философ Ксенофан писали, что Гомер был старше Гесиода, но поэт Акций и великий Эфор утверждали, что младше. .
- Разреши тебе напомнить, что Варрон в книге "Об изображениях" пишет: не столь важно знать, который из них старше; главное то, что какое-то время они были современниками .
- Позволь не согласиться с тобой, уважаемый Селевк. Аний в первой книге "Дидаскалий" пишет, что когда Гомер именует Ахилла сыном Пелея, он не поясняет, кто таков был Пелей, а это сделал бы, знай написанное Гесиодом. А когда он упоминает Гекубу...
   Грамматики - завитые, надушённые, в шёлковых хламидах, старательно делали вид, что увлечены предметом обсуждения, а меж тем исподтишка насторожённо наблюдали за Цезарем, расхаживавшим взад-вперёд опустив голову и заложив руки за спину. Сидевшие тут же сенаторы Монтан и Нерва, два знатных спутника Цезаря в его поездке по Кампании, тоже наблюдали, и это навязчивое внимание приближённых раздражало Тиберия; их речи казались ему неискренними, а оживление деланным.
   - ... а когда он упоминает Гекубу..., - витийствуя, возвысил голос Аполлонид.
Насупившись, Тиберий приостановился:
- Как звали мать Гекубы? - внезапно спросил он.
Под взглядом Цезаря смущённые грамматики умолкли. Разве вспомнишь так сразу, будь она неладна..
- Я подожду ответа, - насмешливо кивнул он и ушёл в сад, сделав запретительный знак, дабы никто не следовал за ним.
   Тщательно ухоженный сад был пленителен, весь в цветении и щебете, свежести и благоухании. К сожалению, кое-где мелькали садовники, и Тиберий спустился вниз по склону, всё дальше уходя от назойливых людских глаз. Он устал от людей, особенно от женщин. К несчастью его собственное семейство состояло из склочных, вздорных женщин. Августа, Агриппина, Ливилла - три болячки, три гарпии, сосущие его кровь. Антония лучше остальных, но по сути набитая математикой дура. Она хоть расположена к нему - брату своего рано погибшего мужа, а первые три в грош его, повелителя, не ставят. А ещё в прошлой жизни были две жены - предательница Випсания и развратница Юлия. Невольно станешь женоненавистником . Он углубился в плодовый сад. Цветущие деревья, распушив ветви, окружили его, скрыли от нескромных глаз, и он пошёл медленней, распрямился, полной грудью вдохнул сладкий воздух. Людей вокруг утомительно много, но не с кем слова сказать. Сеян, единственный человек, коему можно доверять, в отъезде , но всего не откроешь и ему. Меж ними разница в четверть века. Ещё очень нескоро у молодца станут слабеть колени, болеть спина и стрелять в боку.
   Быть недоверчивым Тиберия научила жизнь. Когда ему было четыре года, мать родила ещё одного сына, отдав первенца нянькам. Потом было множество предательств, но первое, материнское - самое болезненное. Даже отчим был внимательней к осиротевшему ребёнку, чем бездушная мать. И началась жизнь по виду блестящая, а на самом деле прозябание приёмыша в чужом доме; она длилась мучительно долго, закончившись катастрофой - его бегством на Родос. Потом, вернувшись в Рим и вознесённый капризной Фортуной , назначенный главнокомандующим германским войском, он совершил немало деяний во славу Рима. Насквозь пройдена вся Германия, преодолены горы Паннонии, покорено множество едва известных племён, границы Римского мира расширены далеко на север и восток. Военные любили его и почитали. Вокруг него собралось тогда несколько молодых людей, склонных к наукам и искусствам, и он щедро делился со слушателями знаниями. О, эти симпозиумы под варварским небом, среди непроходимых дебрей и болот! Он впервые вздохнул свободно вдали от Палатина и двух хитрецов - матери и отчима, Ливии и Августа.
- Счастливое было время, - недавно признался он в разговоре с Сеяном.
- Да, император, поскольку оно увенчалось твоим триумфом, - согласился тот.
   Нет, не день триумфа запомнился Тиберию, как самый счастливый; во время триумфа он актёрствовал, преклонял колени перед Августом, улыбался народу, благодарил пустые небеса. Нет, другие дни...
Догадавшись о мыслях Цезаря, Сеян с усмешкой признался:
- А для меня самый счастливый день тот , когда мы прорвались сквозь заслоны Батона и, после долгой скачки, взмокшие, но спасшиеся и живые, повалились на землю и жадно пили воду из какой-то лужи, черпая её шлемами.
Тиберий прекрасно помнил этот случай, когда избежать смертельной опасности удалось лишь благодаря подкупу варварского вождя, который позволил им ускользнуть , и они улепётывали, потеряв всякое благообразие. Да, бывало и такое. Сеян говорил правду. Он её знал, будучи рядом всегда. Выдвиженца Августа, сын вояки Сея Страбона, , тогда ещё совсем юнец, поначалу служил войсковым трибуном, однако в войну с Марободом был уже легатом, а позднее, когда разразилось ужасное восстание в Паннонии, Тиберий ввёл его в военный совет наряду с многоопытными военачальниками, и никогда не пожалел о своём выборе. Трудности походов, суровый климат, опасности со всех сторон, непроходимые леса и непролазные болота, обрывистые кручи, толпы свирепых варваров, кровопролитные сражения, - всё было пережито ими вместе .
   Старый человек утомлённо прислонился к дереву. Настанет ли наконец день, когда он осуществит своё заветное желание и, передав власть сыну, удалится на покой? Прочь от людей, как можно дальше, только бы никого не видеть! Ускользающая надежда - сын... Порождение Випсании, выкормыш коротышки Азиния Галла. Он знал про все изъяны Друза. Отмечая в его лице собственные черты, не находил движения мысли, одухотворённости, но лишь злость, упрямство и раздражение. Но каким бы Друз ни был, это его единственный сын , который со временем должен стать Цезарем, правителем Римской империи. Именно он , а не сыновья буйной Агриппины. Друз со временем, конечно, научится держать себя в руках. Но самое главное - уже есть внуки, ростки в будущее. Тревожит одно: Друз и Сеян не ладят. Два самых нужных ему человека враждуют . Вернее, Друз негодует, жалуясь, что "безродный выскочка" оттесняет его от отца; Сеян же молчит. Возвеличивание Друза явно ему не по душе. И Тиберий предпочёл не обсуждать с помощником своё решение наделить сына трибунской властью.
   На террасе учёные грамматики продолжали спор:
   - Мать Гекубы - Метопа.
   - Ничего подобного. Её имя - Эвангра.
   - Ни то, ни это: мать троянской царицы звали Телеклеей!- Это подал голос высокомерный Ксенон. Приметив Цезаря, он продолжил доказательства, играя голосом, вкусно произнося малоупотребительные, вычитанные из старинных книг слова.
   Послушав немного, Тиберий перебил разглагольствования самоуверенного грека насмешливым вопросом:
   - Что за диковинное наречие, на коем ты изъясняешься?
   - Дорийское, - обидевшись, произнёс тот со значением.
   Тиберий дрогнул, будто от плевка в лицо. На дорийском говорят на Родосе. Дрянной гречонок посмел уколоть его родосской ссылкой: мол, ты, столько лет проживший изгоем там, где звучит дорийский говор, делаешь вид, будто забыл его. Помрачнев, ссутулившись, Цезарь молча прошёл мимо притихших грамматиков в прохладу дома . Шуты гороховые! Едят его хлеб лижут его руки - и шипят исподтишка, стараясь невзначай куснуть.
   - Чтобы этого Ксенона и духу здесь не было! -сквозь зубы распорядился властелин.
   И Ксенон исчез, как струйка дыма; дерзкому грамматику предстояло провести долгие годы на голой скале посреди моря, где его глубокие познания могли оценить только чайки.
  
   Получив приказ отца явиться к нему, Друз долго медлил, а приехав, не стал выслушивать родительский нагоняй, но вышел из себя и наговорил упрёков. Оба расстались в крайнем раздражении.
   - Отчитывать меня, консула, главу семейства с правом трёх детей, будто мальчишку! - жаловался он наперснику - царевичу Ироду Агриппе. - Как снести такое? Или я всё ещё несовершеннолетний юнец? Или я уже не Цезарь?
   Ирод Агриппа слушал излияния наследника с ухмылкой. Весёлый и наглый, по уши в долгах, он предусмотрительно выбрал своим патроном Друза, предвидя его возвышение , и льстил, поддакивал, подсказывал и осторожно направлял необузданного наследника.
   - Цезарю под семьдесят... - невзначай пробормотал он.
   - Да мой отец всех нас переживёт! - досадливо отмахнулся Друз .
   - Хвала Всевышнему, - недовольно покосился на него осторожный наставник. - Твой батюшка крепок, как ливанский кедр. Да продлятся его дни на радость всему земному кругу. Однако время неумолимо. Оглянуться не успеем, как ты станешь властелином Рима.
   - Забыл про Сеяна? - вышел из себя Друз. - Проклятый этруск восстанавливает отца против меня всеми силами, а тот охотно внимает всякому слову из его глотки. - И он принялся поносить главу претория, не стесняясь в выражениях; заодно доставалось и Тиберию, предпочитающего сыну чужого человека. Друз не любил отца. Своим настоящим отцом он почитал вырастившего его отчима Азиния, которого тоже не любил. Тиберий с его учёными греками, нудными рассуждениями о литературе и философии был чужд и неинтересен ему. Палестра была ему милее библиотек, гладиаторы - философским чтениям, а более всего привлекали пьяные кутежи в кругу весёлых сверстников. Зная всё это, хитроумный Ирод Агриппа опасливо старался обуздать молодца.
   - Ты должен быть послушным, любящим сыном, - уговаривал он. Помня про крутой нрав собственного папаши, в отличие от Тиберия не ограничивавшегося наставлениями, но без колебаний казнившего отпрысков, царевич пытался вразумить буяна .
   - Должен, должен!... - возмутился Друз. - Должен он, а не я! Всякий отец обязан любить родного сына и быть к нему снисходительным, что бы тот ни вытворял . А я всего лишь, чувствуя недомоганье, уехал из города отдохнуть...
   - Примирись с отцом, стоял на своём Ирод Агриппа.
   На следующее утро Друз всё-таки совершил попытку примирения , но был перед дверью отца остановлен служителями, вежливо пояснившими, что Цезарь занят.
   - Как, занят для родного сына? - вскипел Друз.
   Служители не посмели остановить разбушевавшегося наследника. Друз ворвался в кабинет Тиберия. Тот диктовал секретарю и сердито насупился при виде сына. Более неудобного времени виниться Друз и нарочно не мог бы выбрать: только что из Рима пришло известие о смерти Квириния. Переждав выкрики , после грозного молчания, Цезарь принялся отчитывать сына тихо и медленно, но грозно. Он упрекал Друза, что тот своим легкомысленным поведением не только навредил своему имени в глазах народа, но и уморил достойного человека, данного ему отцом в руководители. Друз молчал, переминаясь с ноги на ногу: всемогущего родителя, особенно раздражённого, он побаивался. Однако чем долее он молчал, тем сильнее багровел от сдерживаемой досады.
   - Благопристойность требует, чтобы ты немедленно воротился в Рим на похороны Квириния и произнёс похвальную речь наставнику, - распорядился Тиберий.
   - Я болен и никуда не поеду! - не выдержав унизительного стояния, крикнул Друз. - Мне надо лечиться, а не восхвалять дохлых старикашек.
   Понимая, что позволил себе весьма много и на скорое родительское прощение рассчитывать не приходится, он , не попрощавшись с отцом, в тот же день уехал. Тиберий сделал вид, будто ничего не произошло, однако свита заметила, как он помрачнел.
   Греки притихли; лишь астролог Тразилл, щуря зоркие глазки, благодушно изображал, будто ничего не замечает . Когда насупленный Тиберий проходил мимо по террасе, он сокрушённо вздохнул:
   - Безрассудный молодой человек. Ах, эта молодая горячность!
   Тиберий приостановился.
   - Кого ты имеешь в виду? - заметив это, ядовито осведомился грамматик Селевк.
   - Париса, сына троянского царя, - сладко улыбнулся коллеге астролог, сцепив холеные руки на обтянутом шёлком животике. - Разве не любовь к плотским наслаждениям заставила его рисковать судьбой!
   Мрачно глянув на обоих, Цезарь прошёл мимо.
   1У - 4. Выбор травницы
   Почтенный Кастор, знаменитый травник, услыхав, что Стафида, лучшая ученица и верная помощница, решила покинуть его благоухающий сухими травами дом и зеленеющий огород, чтобы стать нянькой у чужих людей, негодующе сказал:
   - Травы забирают всю жизнь, а ты полна суеты. . Уходи. Ничего из тебя не получится.
   Завязывая узел с пожитками, она всплакнула, однако ей и в голову не пришло остаться у Кастора и обмануть свою ненаглядную девочку, вновь обретённую и так нуждающуюся в помощи старой тётки.
   Водворение Стафиды в дом Сатрия Секунда прошло гладко. Ей с радостью вручили хозяйского младенца и предоставили устраиваться, как умеет. В крошечной детской даже не умещалась постель няньки: предполагалось, что та будет спать на полу. Промаявшись несколько ночей, она заикнулась, что не худо бы им с дитятей устроиться получше.
   - Спроси у Сатрия, - отмахнулась Альбуцилла. - Не знаю, куда вас поместить. Дом и так маленький.
   Улучив время, Стафида осторожно приблизилась к хозяину, чьё достоинство римского всадника её смущало, а белёсый облик не нравился. Опытным глазом она уже определила, что у него неладно с кожей, примочки с чередой тут наверняка бы помогли. Хозяин хмуро обозрел няньку. Вблизи он выглядел ещё неприглядней, напоминая моль. Не такого мужа заслуживала её краса ненаглядная. Но её просьбу он уважил, пообещав чулан попросторнее.
   - Какой у тебя замечательный сыночек, господин, и как на тебя похож! - не удержалась она от лести. Он посмотрел на женщину своими красными глазами как-то странно.
   Занятая ребёнком, Стафида мало общалась с домочадцами. Однако, будучи зоркой женщиной, присмотревшись, она заметила , что хозяин никогда не входит в спальню жены.
   - Да верен ли тебе муж? Не завёл ли он наложницу? - обеспокоенно спросила она вскормленницу.
   Красавице было не до бредней глупой тётки: она сушила свои роскошные волосы, только что осветлённые "бешеной водой". Отмахнувшись, будто от назойливой мухи, равнодушно объяснила:
   - Мы друг другу не мешаем жить. А ты не суй нос куда не следует.
   Увы, поведение её ненаглядной девочки было небезупречно. Не должна супруга римского всадника, разрядившись в пух и прах, разгуливать по улицам в сопровождении всего одной служанки. Не должно в отсутствие супруга принимать у себя мужчин! При случае она попеняла хозяину, что тот даёт жене слишком много воли. Тот помолчал, наливаясь кровью, просвечивавшей сквозь веснущатую кожу, и внезапно зло процедил:
   - Потаскуха она!
   Уязвлённая Стафида вступилась за воспитанницу, но Сатрий только раздражённо отмахнулся.
   - Ты муж, удержи, примени строгость, - не сдавалась она.
   - Я такой же муж, как ты - мать! - досадливо скривился он .
   - Может, я и не мать, зато люблю её по-матерински, - обиделась она. - Да и как её не любить, такую раскрасавицу?
   - Да ей плевать на любовь, на тебя, на меня, на всех! - досадливо попытался он втолковать истину простодушной тётке. - Исполнялись бы её прихоти, а там хоть трава не расти.
   - Странный ты человек! - Стафида была удивлена. - Зачем терпишь неладное? Или ты в своём доме не хозяин?
   - Где ты видишь мой дом? - разозлился он. - Этот дом, эти слуги, даже эта тога, что на мне, принадлежат моему патрону, а у меня ничего нет. Кроме почтенных предков, конечно.
   Из детской доносился писк ребёнка, и Стафида поторопилась к нему, огорчённо обдумывая услышанное.
  
   Альбуциллу она побранила, добавив:
   - Твой муж - приличный человек и любит тебя, вертихвостку. Вспомни, как жили мы под лестницей возле сточной канавы. А сейчас у тебя есть особняк и прислуга, полно всяких нарядов. Приласкай мужа, позови к себе , иначе добром у вас не кончится, помяни моё слово.
   - Надоела! - прикрикнула на разговорившуюся тётку госпожа. - Так и знай: выгоню!
   Но слова тётки, особенно упоминание про каморку под лестницей, всё-таки подействовали, и при встрече Альбуцилла сказала мужу:
   - Сатрий, говорят, ты хочешь переспать со мной?
   - Нет! Не хочу! - отпрянул тот. - Откуда ты взяла?
   - Не ори, - обиделась Альбуцилла. - Можно подумать, что его отправляют на галеры.
   - Ты шлюха, и я брезгую тобой, - злорадно присовокупил он.
   - Всё ты врёшь, - ничуть не обидевшись, хихикнула она. - И никакая я не шлюха. Шлюхи торгуют собой, а я живу, как благородная матрона. Что, не так?
  
   В одну из своих прогулок Альбуцилла остановила носилки возле храма Венеры Прародительницы и вышла помолиться . Тут ей встретилась группа патрицианской молодёжи, и среди других - угрюмый, косматый юнец со взглядом исподлобья. Молодые люди восторженно загалдели при виде красавицы; она, одарив их милостивыми улыбками, прошла в храм . Угрюмый юнец был Друзом, сыном Германика и Агриппины. Прелестница сразила его наповал, и уже на следующее утро на пороге Альбуциллы лежали цветы, а через несколько дней Сатрий Секунд, явившись с докладом к патрону, досадливо сообщил о новом поклоннике Альбуциллы и капризах той, не желавшей поддерживать важное знакомство "за букетики". Новость весьма заняла Сеяна.
   - У мальчишки, должно быть, ни гроша, - предположил он. - Ведь Агриппина прижимиста. Научи его занять у ростовщика. А пока покупай сам всякие бирюльки и вручай ей от имени Друза.
   - Да ведь ей не угодишь! Цен она не понимает. Что понапрасну тратить деньги?
   - Смотри, не упустите Друза.
  
   Вскоре префект сам явился в дом Сатрия Секунда, наделав переполоху. К удивлению Стафиды, гулявшей с ребёнком по садику, блестящий военный, никогда ею ранее не виденный, по-хозяйски пересёк перистиль и скрылся в покоях Альбуциллы, откуда раздались весёлые голоса и смех.
   - Кто там припёрся? - лениво откликнулась на зов красавица, жуя сладкий пирожок.- А, это ты, старичок, - поскучнела она.
   - Что-о? - заорал Сеян. - Я тебе дам старичка!- Пару раз чувствительно шлёпнув её, он весело осведомился. - Как тебе удалось подцепить Друза?
   - Кто такой? - облизывая запачканные липкой патокой пальцы, не поняла та.
   - Друз, второй сын Германика и Агриппины.
   - Тот молокосос, что увязался за мной от храма Венеры,а потом стал присылать дохлые цветочки?
   - Ну да. Внучатый племянник нашего Цезаря.
   - Да ну его!.
   - Раскрасавица моя, за Друза я подарю тебе самые блестящие серьги, только влюби его в себя покрепче. Очаруй, поработи мальчишку, как ты одна умеешь.
   - Серьги и узорное покрывало из египетского льна, - подумав, кивнула она.
   Так и не дождавшись ухода военного, бесцеремонно вторгшегося в покои Альбуциллы, огорчённая Стафида на следующий день выразила воспитаннице своё недоумение.
   - Глупая ты женщина, как я погляжу, -хладнокровно отозвалась та. - Сеян - мой патрон и благодетель, а Сатрий - пшик, декорация. Ему за это платят.
   Платят? Бедная травница не знала, что и думать. Что это за дом и что за семья? Поразмыслив, она в конце концов смирилась: всё-таки Альбуцилла замужняя женщина. Мало ли, как люди живут... Конечно, плохо живут: муж спит со служанками, жена средь бела дня принимает содержателя, младенец брошен на няньку... Да что тут поделаешь?
  
   Вскоре ей предстояло пережить и ещё одно неприятное открытие. Однажды Сатрий попросил её срочно осмотреть больного, не помогут ли тому её травы. Стафиду привели в соседний дом , где было полно испуганных девушек и кто-то громко плакал. Сатрий торопливо объяснил, что в помощи нуждается мальчик, и подвёл к двери, за которой раздавались стоны и плач. Встревоженная травница с опаской вошла. На полу бился в рыданиях подросток .
   - Эта женщина поможет тебе, - озабоченно наклонился над ним Сатрий.
   Уговорить мальчишку дать себя осмотреть оказалось непросто. Увидев, в чём дело, поражённая Стафида подняла глаза на хозяина:
   - Здесь ничем не поможешь.
   Мальчишка был недавно оскоплён, и рана воспалилась.
   - Нет ли какого-нибудь средства, чтобы облегчить боль?
   - Нужен настой из семи трав и пластырь Диогена. Пошли за лекарствами к знаменитому травнику Кастору. А пока я бы напоила его маковым отваром. Что за мясник делал операцию?
   Во время хлопот с больным тревожные подозрения всё больше наполняли её. По чьей воле так жестоко искалечен несчастный подросток? Кто такой этот Сатрий? Кто эти молоденькие девушки и смазливые мальчики, которых он тут держит, называя слугами? Не иначе, это притон, и Сатрий - его владелец. Вот за кем была замужем вскормленница! Бежать прочь отсюда! Но как вытащить из трясины Альбуциллу? Горестно поняв, что та ничего не захочет слышать, Стафида решила бежать одна.
   Федр, вернувшись домой после весёлой пирушки в приятном обществе смотрителя священных кур и ликтора рыночного эдила, - своих новых приятелей, застал травницу сидевшей пригорюнившись у порога запертой лавки.
   - Пустишь переночевать-то? - слабо улыбнулась она соседу.
   - Пожаловала! - недовольно отметил он. -Выгнали , как собачонку, из богатого дома?
   - Сама ушла, - отозвалась та, сильно расстроенная. - Ну их! Пусть живут, как хотят.
   - Никак ты собираешься опять тут поселиться?- строго осведомился он, показывая, как неуместно её решение. В самом деле, неожиданное появление соседки портило всё.Его литературные дела сейчас шли хорошо: первая книга басен принесла некоторую известность , на подходе была вторая. Сам Пекулиар, досточтимый глава коллегии августалов и первый богач в их квартале, милостиво пригласил баснописца к обеду, а многоуважаемый Пупий, квартальный староста, даже нанял его давать уроки сыну. Приход Стафиды мог бросить на учителя тень.
   - Почему ты раздумала оставаться у своей вскормленницы? То всё ныла, а когда её позвали, сбежала, - потребовал он пояснений.
   Стафида выглядела несчастной и угнетённой:
   - Ох, не спрашивай, сосед! Не за тем я её растила...Ох, не за тем!
   Кое-что ему всё-таки удалось выведать, и, поразмыслив, он стал укорять травницу:
   - Сама говоришь, у них богатый дом, твоя непутёвая девчонка жена всадника, а тебе всё постыло? Мало ли, кто чем кормится! Как говорится, деньги не пахнут.
- Ох, сосед, пахнут! Уж лучше бы она вышла за стеклодува да осталась честной женщиной.
   - Какой ещё стеклодув? Уж больно ты привередлива, как я погляжу. Ну ладно, у Альбуции не понравилось, так зачем ты сюда-то пришла? Тебе надо прямиком к своему Кастору.
   - Не могу, - вздохнула она. - Там теперь поселилась Питуза, и меня не примут. Жалко мне старика: ему теперь эту ношу с загривка не скинуть, а она выпьет всю его кровушку.
   Выходило, как ни крути, Стафида собиралась остаться в своей каморке и снова торговать травами. А ведь лавка пуста: всё ценное он распродал, вырученные деньги с её разрешения потратил. Раздосадованный, он не удержался от укоров:
   - Выходит, ничего ты не добилась, соседка, а всё из-за неразумия своего. Пошла бы за меня, ни о чём бы сейчас не печалилась. А теперь уж извини: нынче я иду в гору, и жениться на ком попало не могу.
   - Разве ты меня сватал? - удивилась она.
   - А то нет?
   Она попросила отпереть дверь в свою лавку, и Федр снова огорошил её, сообщив, что там ничего нет. Всё продано. Приходил, якобы, какой-то врач и забрал всё ценное, а оставшуюся труху он выбросил. Огорчённая Стафида заглянула через оконце в свою каморку, но кроме подвешенных к потолку сухих пучков полыни, не увидела ничего.
   - Это, конечно, твоё жильё... - признал истину немного смущённый Федр.- Так отпирать дверь-то?
   Стафида махнула рукой. Никому она была не нужна, ни Альбуцилле, ни Кастору, ни даже Федру - кроме ,пожалуй, безжалостно оставленного ею младенца, по которому уже ныло сердце. Видно, судьба неволила
  
   И она вернулась.
   - Тётка Стафида, ты ещё глупее, чем я думала, - выслушав её жалобы, удивилась Альбуцилла. - У Сатрия не притон, а школа. В ней готовят особых слуг. Есть школы переписчиков, вышивальщиц, актёров, мало ли ещё какие. А у нас выращивают слуг для украшения жизни. Я сама эту школу окончила.
   Ничего не сказав, Стафида удалилась в детскую. Оставленный без присмотра ребёнок обрадовано потянулся к ней.
   - Как я могла уйти от тебя! - схватив его в охапку, ахнула она. - Плохая тетка Стафида! Побей меня. Так её, так! - шлёпала она детской ручкой по своему лицу. Малыш с удовольствием продолжил игру, размахиваясь всё сильнее и заливаясь смехом.
  
  
  
   Раздражение, с которым Сеян явился на свидание с Ливиллой, было вызвано книжонкой басен, которую купил Сатрий и, ознакомившись, поспешил к патрону. Некто Федр, перелагая Эзоповы басни на язык римлян, поместил меж них пасквиль собственного сочинения, где изобразил Альбуциллу с её поклонниками и намекнул на их тайную школу. Негодник грозил назвать их по именам. Откуда у ретивого борзописца оказались эти сведения, неизвестно. Огласка была совсем некстати, и её следовало любыми способами не допустить.
   Федр не подозревал, какая туча набухает над его головой. Дела его в последнее время устроились неплохо. У квартального старосты нашёлся чулан, годный для ночлега, поскольку юного Пупия следовало наставлять в науках, да и самому старосте лестно было поселить у себя нахлебником учёного грека. Вселившись в чулан, Федр посвятил досуги творчеству. Его сильно взволновали рассказы Стафиды о жизни, которую вела её воспитанница, и о школе . Тут же родилась басня про зеркало и улитку: найдя серебряное зеркальце, улитка принялась любоваться собой и, ползая по блестящей поверхности, всю её запачкала слизью. Зеркало терпело, так как знало, что улитка прихорашивается для самого Феба. А чтобы дошло до самых бестолковых, автор пояснил: о тех людях, что терпят прелюбодейку-жену ради могущества её любовников; их имена ему известны.
   На кончике пера тут же повисла другая басня - про блестящих навозных мух, проникающих во все дома, узнающих семейные тайны и потом разносящих их по свету. Федр поторопился отнести их переписчикам, трудившимся над сборником его басен, и стал ждать.
   Судьба играет человеком! Понаблюдать, как бойко продаются его басни, ему довелось совсем недолго. Явившись в книжную лавку и находясь в самом радужном настроении, он был огорошен известием, что сборник его басен пошёл на смыв.
   Исполняя приказ разузнать местожительство зловредного писаки, хозяин лавки послал следом за Федром слугу. Проследив за баснописцем, тот шепнул кому-то у Пупия, что Федр вызвал недовольство властей. Пупий тут же выставил Федра в тычки за порог.
   - Да в чём дело? - хорохорился тот.
   - И ты ещё спрашиваешь! - гремел Пупий. - Уматывай поздорову. Никто не сдаст тебе жилья в моём квартале. Никто не пошлёт детей учиться у врага государства. Вон!
   Растерявшийся Федр не знал, что делать. Была бы у себя Стафида, он пошёл бы к ней. Но Стафида жила у своей питомицы. Баснописца ожидал ночлег "под арками", и это в лучшем случае, -если тамошние голодранцы пустят его к себе.
   Он побрёл, куда глаза глядят, - подальше от квартала, где его так несправедливо унизили и обидели, и долго шёл, стараясь выбирать улицы побезлюднее, пока не добрался до городских ворот. Вечерело. Усталый и голодный, он присел на каменную тумбу, раздумывая, что делать дальше, и тут увидел давнего своего злопыхателя Грата. Узнать его было непросто, таким ладным преторианцем тот стал.
   - Никак это ты? - приостановился Грат; он возвращался в лагерь после увольнительной.
   Не ответив, Федр принялся жаловаться на судьбу. Не даст ли немного денег литератору сытый и весёлый знакомец, у которого наверняка кошель распух от монет?
   - Значит, тебе и ночевать негде? - посочувствовал Грат .
   Федр заплакал.
   Центурион Стай, выслушав просьбу Грата разрешить литератору переночевать в доме для прислуги, повернулся к Федру:
   - Тебя-то нам и надо, - объявил он. Днём, получив приказ арестовать баснописца, он отправился по указанному адресу и, не обнаружив Федра, сильно намылил шею Пупию. Ныне дичь сама прыгнула в руки. И центурион велел Грату отвести Федра в военную тюрьму.
   Всю дорогу до тюрьмы Федр охал и причитал.
   - В чём же ты провинился, бедняга? - осведомился Грат.
   - Да я невиннее ягнёнка! Моя вина в том, что я родился на холмах Пиэрии, там же, где музы. Басни мои провинились, а не я.
   - Пишешь хулу?
   - Я бичую пороки.
   - Как бы теперь самому не попробовать бичей.
   - Погиб! Никогда не сочиняй басен, и проживёте безбедно.
   - Не ной. Зато переночуешь под крышей. - У сильного всегда бессильный виноват! - И Федр с воплями переступил порог тюрьмы.
   1У- 5. Побег
   В отсутствие Цезаря жизнь на Палатине не угасла, ибо семейство Агриппины оставалось там безвыездно: ссылаясь на нездоровье, вдова отказывалась покинуть Город, удерживая при себе детей. За нею следили, и со стороны матроны было бы глупой дерзостью решиться на какую-нибудь каверзу, тем более на побег, когда за нею наблюдало множество глаз. Но, подбадриваемая тайными сторонниками, она решилась. Было объявлено, что Агриппина собирается погостить в пригородном имении своей приятельницы Пульхры. На самом деле, она собиралась направиться в Германию. Хитроумный замысел был таков: переждав несколько дней в тайном месте, она устремится не на север, а, обманывая возможную погоню, к морю, где её будет ждать корабль. Верный Титий Сабин уже ждал возле Фламиниевой дороги, чтобы увезти её к себе в деревню, где она станет отсиживаться, обманывая погоню. Покинуть Палатин ей не составит труда: ведь об отъезде объявлено заранее, и её будет сопровождать Пульхра .Затруднительней с Нероном, без которого побег теряет смысл. Нерон покинет Палатин самостоятельно и съедется с матерью уже в пути. Одновременный отъезд сына и матери вызовет подозрение. Им придётся ехать порознь.
   Заранее оповестив о дне отъезда на отдых, Агриппина с утра принимала друзей, явившихся пожелать ей доброго пути. Дольше всех у неё задержались вдовые зятья, знавшие о её тайных намерениях.
   - Делай, что задумано.Большая часть сената за тебя, внучка Августа! - твердил Гатерий, лысый, сморщенный, беззубый старикашка.
- Имена! - потребовала она.- Кто за нас?
Знатность и склочный характер часто позволяли Гатерию говорить что угодно, никого не опасаясь, но тут он предпочёл увильнуть от прямого ответа.
- Долго перечислять. Многие до времен и затаились.
Азиний, заметив недовольство матроны, умильно сообщил:
- Одно имя тебе известно, царственная женщина: это я, Азиний Галл.
- Я ставлю на военных, - жёстко усмехнулась она, давая понять обоим хитрецам, что не очень нуждается в них. Действительно, военные всегда были её жизненной опорой. Долгие годы она жила среди них. Её дети росли среди воинов; она вынашивала и рожала младенцев под звуки букцины.
   Агриппина была спокойна и собранна, уверенная в успехе задуманного. Во главе Верхнего Германского войска стоял Гай Силий Цецина Ларг - родственник и друг её несчастного мужа. В тайных письмах он настойчиво сообщал, что Галлия клокочет, не желая мириться с властью Тиберия, а легионы свято чтут имя Германика; стоит внучке Августа приехать, и воины присягнут её сыну, провозгласив императором юного Нерона. Более того, из Азии проконсул Силан, тоже свой человек, писал о готовности поддержать переворот. Африка и Фракия уже бунтовали. Вибий Серен ждал знака в Испании. Когда они с сыном окажутся в Германии и легионы присягнут новому императору, она сквитается не только с недругами, но и с трусами.
   Выпроводив зятьёв, она велела больше никого не принимать, но неожиданно явился гость, которому невозможно было отказать - Друз, племянник, сын её старшей сестры - и Тиберия. Отец прилюдно поручил ему опеку над сиротами Германика, и он взял привычку являться без спроса. . Агриппина не возражала, хорошо понимая все выгоды дружбы сыновей с наследником Тиберия, однако сегодня его посещение было помехой.
   Друз только что вернулся в город, рассорившись с отцом. . Исполнять должность консула ему было тягостно, и он изыскивал всякие предлоги, чтобы увильнуть не бывать в курии и на форуме, чаще всего ссылаясь на болезнь. Вопреки всеобщим подозрениям, что его нездоровье связано с пьянством, он в последнее время действительно прихварывал. Врачи подозревали, что болезнь гнездилась у него в груди, как у всех детей Випсании, но помалкивали.
   - В курии тоска, - плюхнувшись на диван, объявил Друз. - Говорят, говорят - из пустого в порожнее
   Чувствуя одобрение тётки, он дал волю негодованию, жалуясь на отца и его прихвостня Сеяна . Досталось и Антонии. Впрочем, он никого из родственников не любил, за исключением сыновей Германика, - точнее, Нерона, красотой которого был увлечён.
   Желая его выпроводить поскорее, Агриппина осведомилась о его домашних делах, надеясь услышать злые слова о Ливилле.
   - Не люблю Карины, - поморщился он. - Вот погоди, закончат отделку нового дворца, переберусь сюда, на Палатин. Ты удивишься, увидев убранство. Отец ворчит, что я много трачу, но надо же устроиться прилично.
   - Не сомневаюсь в твоём вкусе, - улыбнулась тётушка. - Жаль, что твоя дочь не взяла у тебя ни вкуса, ни обхождения...
   Речь шла о Юлии .
   - О ней говори с Ливиллой, - отмахнулся Друз. - Я в ваши бабские дела не вникаю.
   - Выпей вина, - любезно предложила тётушка. - Отличное вино, я часто употребляю его для бодрости.
   Она собственноручно налила ему из заветного кувшина и пристально наблюдала, как прыгает при глотании кадык на толстой шее племянника .
   - Пойду-ка я к Нерону, - зашевелился Друз.
   - Нет, не сегодня, - решительно воспротивилась она. - У мальчиков сейчас уроки.
   Старший из детей Агриппины Нерон, предмет особого внимания Друза, уже надел тогу взрослого и женился, однако, будучи пятнадцатилетним мальчишкой, продолжал обучение у риторов . Вместе с ним учились его младшие братья Друз и Гай, а также отпрыски знатнейших римских домов и чужеземные царевичи. Занятия проходили во дворце, в атрии т.н. дома Катулов. Почтенный ритор Юлий Модест вкупе с коллегами вдалбливал в мальчишеские головы вороха знаний - исторические анекдоты, изречения великих людей, географические справки, происхождение всевозможных слов и выражений, цитаты из поэтов латинских и эллинских, имена мифологических героев, - словом то, что никак не могло пригодиться в быту, зато позволяло образованному человеку блеснуть и в обществе, и на форуме - предназначении знатных юношей, вставив в речь какое-нибудь редкое словечко.
   Сидя на уроке, Нерон по обычаю делал вид, что слушает ритора, рассеянно устремив в пространство красивые глаза, но сам размышлял совсем о другом, В перерыве верзила Квинтилий Вар, великовозрастный балбес, уже имевший право не посещать школу, однако появлявшийся тут временами, хвалился перед мальчишками, что на-днях чуть не повторил подвиг Геракла, находясь у сводни и вдохновлённый её девицами, особенно прельстительной Лалагой. Мальчишки завистливо внимали; они часто говорили между собой о знаменитых актрисах-мимах, мечтали о гетерах, - но пока им были доступны только служанки. Вдоволь насладившись их завистью, Вар отвёл Нерона в сторону и предложил сводить его к Лалаге, если только тому удастся ускользнуть от преторианской стражи. Нынче обстоятельства ему благоприятствовали: Агриппина, грозная мать, уедет , а дежурить заступит отряд с падким на деньги центурионом во главе. К Приаповым усладам Нерон пристрастился рано, но у роскошных гетер не бывал никогда, и мысли его были полны неведомой Лалагой .
   Тем временем брат Нерона тринадцатилетний Друз (тёзка сына Тиберия), опустив кудлатую голову, слушал с пылающими ушами, как ритор осмеивал его сочинение (суазория на тему "Приам, глядящий на пожар Трои"). Самолюбивый и вспыльчивый подросток еле сдерживал слёзы. Унижение от разноса было тем нестерпимее, что на уроке присутствовал Силан - мальчик, которого он обожал. Соученики, слушая ритора, коварно хихикали: зная о соперничестве братьев, своим хихиканьем они заискивали перед Нероном. Тот сидел с бесстрастным, как всегда, лицом, однако Друз всей кожей чувствовал, как приятно его унижение старшему братцу.
   В перерыве, окружённый мальчишками, он негоовал:
   - Откуда мне знать, что молол Приам! Да я и знать не хочу!
   - Катон сказал, что корни учения горьки, а плоды его сладки, - поддразнивал его Вар, сын Пульхры.
   - Чтоб он подавился этими плодами и корнями! - пожелал ученик.
   Из угла на мальчишек зыркала глазами их шестилетняя сестрица Агриппина. Эта девчонка вечно липла к подросткам, подслушивала, подсматривала .
- Чего тебе тут? - прикрикнул Друз.- Брысь отсюда, крысёнок!
   Она по-звериному оскалилась.
- Не дразните её, - посоветовал Силан. - Малышка кусается и царапается.
Услыхав отзыв о себе, девчонка вызывающе заклацала зубами.
   Нерона позвали с уроков к матери, желавшей проститься с сыном перед отъездом. отъезда Её собирали в недалёкую поездку так, будто она отправлялась на край света. Были приготовлены повозки для отдыха, для деловых занятий, для ухода за телом; огромный багаж грузился на громадные колымаги. Целое стадо животных - раскормленные мулы, лошади-тяжеловозы, скакуны; а также толпа слуг со своими пожитками, в том числе отряд вооружённых мавров готовились сопровождать внучку божественного Августа якобы на семнадцатую милю по Фламиниевой дороге, где располагалась увеселительная вилла Пульхры.
При виде сына насупленное лицо Агриппины слегка разгладилось:
- Вот он, мой Нерон, лучший из сыновей, отпрыск Германика, правнук божественного Августа . Нынче ночью я видела вокруг его головы сияние? как у Сервия Туллия.
- Счастливая мать! - восхитилась Пульхра. - Нерон твоя надежда.
- Нерон - надежда римского народа, - поправила её патронесса.
   - Все твои сыновья царственны, но старший ещё и хорошенький, как Амур!
   - Прекрасен, как Аполлон, ты хочешь сказать!
   Подросток невозмутимо молчал; его обведённые длинным и ресницами глаза рассеянно скользили по расписным стенам и потолку, избегая останавливаться на двух пожилых матронах, рассматривавших его.
- Гляди, как он сейчас похож на Августа, - восторженно пискнула Пульхра.
На самом деле Нерон пошёл в Юла Антония, любовника Юлии, своей бабки, и обе матроны знали это, но раз Агриппине хотелось сходства с Августом, Пульхра с готовностью его нашла.
- Звёзды нам говорят о скорых переменах в государстве. Высшая власть от Тиберия вскоре перейдёт к новому Цезарю, - понизила голос Пульхра.
Запрашивать звёзды о подобном было строжайше запрещено, но Пульхра знала, что такие речи слаще мёда для ушей её грозной покровительницы.
- Если бы не нерешительность Германика, всё давно бы так и б! - сердито нахмурилась Агриппина.
   - О, если бы!... - вздохнула Пульхра.
   - Как мы умоляли его не отказываться от власти, которую навязывали ему легионы! Увы, он был лишён властолюбия , - всё более распалялась гневом вдова.
- Можно, я пойду? -поморщился Нерон.
- Погоди, - остановила его мать. - Мне надо с тобой поговорить. Пульхра, поди проверь, всё ли готово к отъезду.
Нерон, снова сев, подчёркнуто тяжело вздохнул, зная, что его ожидает. Агриппина, добросовестная выученица Веррия Флакка, имела обычай, призывая к себе старшего сына, произносить трескучие речи о доблестях предков, величии Рима, высоком предназначении потомков Августа. Нынче, полный мыслей о Лалаге, он особенно сильно желал избежать очередной порции рвотного, как он именовал про себя патетические речи матери .
   - Сын, настал решительный день, - торжественно сообщила Агриппина. Взяв его за руку и притянув к себе (она сидела, он стоял), матрона тихо произнесла: - Я знаю, куда ты намерен сегодня отправиться.
Подросток слегка смешался, однако промолчал, устремив на мать бледные, бесстыдные глаза. Агриппина тихо продолжала:
- Вар предложил тебе посетить лупанар по моей просьбе. Это уловка, чтобы помочь тебе ускользнуть из дворца. На самом деле он отвезёт тебя ко мне.
- Но я не хочу в деревню! - разозлился Нерон.
- Тебя не спрашивают, - неумолимо продолжала мать. - Делай, как велят. Отправляйся с Варом будто в лупанар. По дороге на вас нападут якобы грабители и разгонят слуг, а тебя похитят и доставят ко мне.
   У Нерона сузились глаза. Итак, вместо Лалаги ему предстояли неудобства дальней дороги . От злости он скрипнул зубами. Прощай, бело-розовая Лалага, меня увезут от тебя далеко. Другим счастливчикам достанутся твои прелести, а мне - неудобства дороги, да суровая мать вдобавок. Чем далее он размышлял, тем больше злился. Ему пообещали удовольствие и жестоко надули. Так вот, он сам надует других!
   Поезд Агриппины шумно выехал из города пополудни, а, едва начало смеркаться, с Палатина тихо спустились носилки Вара с притаившимся внутри Нероном.
   - Следуем по Этрусской улице, никуда не сворачивая, - распорядился Вар.
   - Нет. Едем в объезд, мимо цирка, - потребовал Нерон.
- Но тогда получится очень долго... - растерялся Вар, которому было велено обязательно следовать по Этрусской улице, где их станут ждать люди Агриппины.
- А куда нам торопиться? - злорадно хихикнул Нерон. -Мимо цирка! Или я выскочу из носилок .
   Выехав за городские стены, Агриппина успокоилась и даже прилегла на перины повозки, однако она заблуждалась, полагая, что всех обманула . На Фламиниевой дороге её ждала засада. Остановленная там воинами, вдова начала браниться, утверждая, что сбилась с пути, но её не стали слушать. Отряд преторианцев доставил её обратно в город. Со стороны всё выглядело вполне благопристойно: внучка Августа вернулась в сопровождении личной охраны с небольшой загородной прогулки.
   Пока его мать следовала по Фламиниевой дороге туда и обратно, Нерон с приятностью провёл время в обществе Лалаги . к которй всё-таки добрался несмотря на препятствия.
   В отсутствие хозяйки дом Агриппины обыскали. Опасных писем и ничего подозрительного не нашли. В подвале, помимо хлама, была обнаружена узница, прикованная короткой цепью к стене. Служанка была сильно истощена, её тело покрывали воспалённые рубцы; от долгого пребывания в темноте она казалась не в себе, не понимая вопросов, и даже была не в силах назвать себя. Никто из слуг её не знал, и центурион, производивший обыск, поручил стражнику отвести её в городскую тюрьму, дабы разобраться позднее. Стражником был Грат.
Он не сразу признал Хиону. То, во что превратило цветущую женщину пребывание в узилище, было столь угнетающе, а покрытая струпьями больная так не походила на прежнюю актрису, что Грат растерялся. Памятуя наказ Сеяна, он счёл нужным не упустить добычу и, отвёл её не в тюрьму, а в Горбатый переулок . Снятое им жильё пустовало: Квинта с наступлением тепла покинула кров сына, предпочтя весёлое приволье под мостом.
   1У - 6. Дом в Каринах
   Помпей Великий построил Ростральный дом лет шестьдесят назад в пору наивысшей своей славы и благоденствия, намереваясь жить в нём долго и счастливо. Сюда он привёл юную супругу - драгоценный залог союза со всемогущим Юлием Цезарем, и здесь же он оплакал её кончину. Здесь дед Ливиллы - свирепый Марк Антоний, изгнав Помпея и поселившись в его доме, пинал ногами во время попоек окровавленные головы врагов, вытряхиваемые убийцами из мешков к его ногам. И здесь же он соединился браком с сестрой Октавиана, кроткой и холодной Октавией - залогом краткого союза соперников-властолюбцев.
   Но пожить в доме боги ему не судили. Когда проигравший всё на свете Антоний поразил себя мечом, а нильская змейка укусила Клеопатру, здесь поселился целый выводок детворы: Октавия, вдова Антония , живя в нём, воспитывала десяток ребятишек - собственных и приплод беспутного мужа от разных жён. После того как дети выросли, Август забрал сестру на Палатин, а Ростральный дом отдал своему угрюмому пасынку Тиберию, дабы тот жил наособицу. Тиберий пребывал то в ссылке, то на войне, и дом много лет пустовал. Женив сына, он отдал свой дом молодой паре. С тех пор в нём и поселилась Ливилла.
   Вечером, когда суета утихала, оживали тени. Возле нынешней госпожи дома на скамью садилась тень Юлии, дочери божественного Цезаря, и шептала о непосильной ноше, возложенной на неё двумя великими честолюбцами - супругом и отцом, о слабом здоровье и тяготах беременностей. Тень Октавии, очередной хозяйки дома, жаловалась внучке на жестокую вражду своих властелинов - брата и мужа, на неблагодарных вскормленников, на тайных погубителей единственного сыночка. Тень Випсании, её неведомой свекрови, горестно вздыхала о рухнувшем в одночасье счастливом супружестве. Сколько несчастных женщин страдало тут! "Когда и я стану тенью, - горестно размышляла Ливилла, - и тоже буду метаться по Ростральному дому, найдётся ли здесь кто-нибудь, готовый выслушать и пожалеть меня?"
  
   Эвдем не без досады наблюдал за госпожой. Его создание, гордость, победа, а главное, единственная опора была ненадёжна, ибо поражена душевным недугом - любовью. Почему так неистово любят женщины? Почему столь хрупкая и чувствительная особа выбрала такого неподходящего для любви мужчину? По его мнению, избранник госпожи был очень земным , незамысловато устроенным человеком, вовсе не склонным к любовным воздыханиям. Выбери она какого-нибудь щеголя, записного краснобая и женолюба вроде Мамерка Скавра, или, на худой конец, слащавого актёришку Гиласа, по которому сходили с ума все римлянки, насколько счастливее могла бы она быть!
   Состояние госпожи тревожило Эвдема, заставляло вновь и вновь пытаться её вразумить. Уверенность в будущем и обладание уютным гнёздышком под крышей, где он устроил лабораторию ,могло дать только полное излечение госпожи. Она ему доверяла. Они часто и подолгу беседовали; из многих недомолвок её сердечная тайна сделалась известной ему, и врач осторожно пытался разубедить её . Она внимала с улыбкой его доводам и однажды сказала: "Ты не станешь спорить, что мой свёкор-дядя умён и проницателен, как никто? Спроси у Тиберия, кого он ценит больше всех". Что тут скажешь? Люди сами строят себе клетки, а потом бьются о прутья, не в силах освободиться.
   Воистину это было сильнее неё. Любовь тайная, запретная, боязливо скрываемая, причиняла горечь и одновременно давала силы жить. Для влюблённой безумицы птицы пели звонче, цветы пахли слаще, солнце светило ярче при мысли об избраннике. Она знала, что любит без надежды, не желая ничего для себя., но она продолжала любить.
   Да, не надеясь на взаимность и ничего не прося у судьбы. Но иногда... Но иногда её посещал запретный сон. Она лежала навзничь, провалившись в тёмную тину безвольного оцепенения. Бронзовый Апоксиомен спрыгивал с пъедестала, приближался и овладевал её распластанным телом. Наяву, в те памятные Компиталии на вилле Домиции, произошло то же самое. Но если тогда, отдавшись во власть его желаний, она не ощутила ничего, кроме страха, то во сне наслаждение доводило до исступления.
  
   О рыжекудрой Домиции долгое время не было в городе ни слуху ни духу. Оповестив весь мир о своей беременности, она нигде не показывалась, а, родив дочку, удалилась в Апулию, в одно из своих имений, где провела несколько месяцев среди пастухов и гладиаторов . Затем в Риме услышали, что муж её, благородный Марк Валерий Месала Барбат Аппиан, внучатый племянник божественного Августа, скончался, промаявшись некоторое время животом. В те поры город тревожили африканские и галльские беспорядки, так что внезапная кончина знатной персоны не вызвала досужих пересудов.
   Воротившись из Апулии и побывав на Палатине, Домиция нагрянула в Ростральный дом. Она пополнела; лицо её цвело румянцем и было усеяны обильными веснушками. Ещё не минул положенный для вдовы срок печали, а матрона уже разоделась в цветной виссон и золотые украшения. Ливилла сочла нужным выразить гостье соболезнования по случаю утраты мужа, однако та махнула рукой:
   - Брось! Это самое лучшее, что мог сделать Мессала.
   - Он отец твоей дочки, - неуверенно напомнила Ливилла.
   Домиция бесстыдно расхохоталась:
   - Разумеется. Разве кто-нибудь сомневается? Лучше расскажи, как ты. Как дети? Мне охота увидеть твоих близнецов. Покажешь мальчишек?
   Детей уже не было в Ростральном доме: сославшись на летнюю жару, Антония увезла их в Тибур. Сердце Ливиллы больно сжалось. Неужто подруга подозревает, что близнецы - дар тех Компиталий?
   - И долго ты собираешься терпеть своеволие матери? - попрекнула Домиция.
   - Это ещё и воля Цезаря, - возразила Ливилла.
   Сейчас она была довольна, что близнецы далеко, и Домиция не может увидеть их. С каждым днём дети становились всё более похожими на отца: их носики, как грачиные клювы, их надутые губки и смышлёные глазёнки, даже их крохотные пальчики с ноготками... Неужто когда-нибудь дети выдадут мать?..
   - Не ждёт ли наконец ребёнка Юлия, твоя дочь? - был следующий болезненный вопрос. - Говорят, Нерон - беспутный юнец, с женой ему скучно.
   - Моему мужу тоже скучно со мной, - не без досады отозвалась Ливилла. - Что прикажешь делать?
   - Завести любовника, - хохотнула Домиция. - Ладно, покажи обновки. Открывай сундуки. Я прямо грежу теми бриллиантовыми серьгами, что ты надевала на свадьбе Юлии.
   - Дать тебе поносить? - приободрилась Ливилла, догадываясь, что молчание Домиции можно купить.
   - Не откажусь.
   Жадно вдев в уши серьги, полюбовавшись собой в зеркале, Домиция осведомилась:
   - А та жемчужная сетка для волос, в которой ты щеголяла, она всё ещё у тебя?
   Ливилла велела служанке достать сетку. Схватив украшения и поклявшись в вечной дружбе, Домиция, расцеловав сестрицу, умчалась, оставив после себя тяжёлый запах пота, настоянный на благовониях.
   Она знает!- простонала Ливилла. - Она может предать.
   1У. 7 Заботы "Помощника в трудах"
   Дальше Массилии Сеян в тот раз так и не уехал, возвращённый в Рим сообщением о неудавшемся побеге Агриппины. Стремительно вернувшись и убедившись, что всё в порядке, а также услыхав неприятную новость о даровании Друзу трибунской власти, он тут же отправился к Тиберию на побережье.
   Не став слушать отчёт префекта о поездке, Цезарь хмуро заговорил о выходке Агриппины, "пожелавшей без спросу съездить в деревню" . Сеян кивал, уточнив цель её поездки: не имение Пульхры, но германские легионы, ставка Силия. Тиберий насупился, будто грозовая туча. Сеян успокоительно напомнил , что Нерон почему-то не присоединился к матери, а без него побег делался бессмысленным. Не женщину ведь провозглашать мятежникам новым Цезарем. Тиберий мрачно молчал. Утомлённый дорогой Сеян не стал длить разговор: пусть Цезарь определит сам, что делать с родственницей. Утешать его он не собирался: ни словом не обмолвившись помощнику о своём судьбоносном намерении , Тиберий пожаловал сыну трибунскую власть!
   Сделав не без усилия вид, что ничем особенно не встревожен, Тиберий заговорил о другом: им следует подумать, что ещё предпринять для замирения провинции . Пожав плечами, Сеян ответил, что может лишь повторить то, что уже не раз говорено: замирять провинцию надо не мечом, а сокращением налогов и обузданием магистратов. Тиберий морщился: мятежная провинция, ненадёжные военачальники, ненавистница Агриппина, беспутный сын, - слишком много забот сразу. А тут помощник опять заводит речь о необходимости что-то менять в порядке, заведённом мудрым Августом.
   - Допустим, мы уменьшим Галлии налоги, - медленно заговорил он. - А как же другие провинции? Они попросят таких же льгот, и в случае отказа взбунтуются. Уменьшить же налоги всем мы не можем: Италия живёт за счёт провинций. Благоприятствовать процветанию провинций означает способствовать постепенному развалу Империи. Друг мой, ты вознамерился вытащить земную ось. - И заключил неожиданно. - Забудем на время про Галлию .
   Помощник уразумел из сказанного, что Тиберий не знает, что делать ни с Галлией, ни с Агриппиной, но не хочет показывать это, ожидая совета. Утомлённый многими часами в седле, он решил оставить все заботы Цезарю .О назначении Друза наследником не было произнесено ни слова.
   Сеян хотел тотчас вернуться в город, но по желанию Цезаря остался до утра. Ночью его не отпускали горькие мысли. Друз получил трибунскую власть, станл признанным наследником , и Тиберий, приняв столь важное решение, молчал. Так вот она, награда за верную службу в течение долгих лет, за тысячи важнейших услуг, за Германика и Пизона, за усмирение мятежных легионов, ... да всего и не упомнишь. Стоило ли ему лезть из кожи вон, чтобы проторить Друзу путь к высшей власти, а, значит, собственную погибель, ибо Друз его ненавидит. И снова пришла мысль, что будь жив Германик, всё было бы сейчас по-другому. Личико сестры молодого человека, столь похожее на братнее, большеглазое, с острым подбородком и широкими скулами, почему-то возникло в памяти. Он сделал всё, чтобы погубить её брата, меж тем стань Германик императором, с ним - мягким, образованным, разумным человеком, можно было бы ладить скорее, чем с необузданным Друзом.
   Наутро, выйдя на террасу в нетерпеливом ожидании распоряжений, Сеян не сразу заметил прогуливавшегося в саду Тиберия. Сбежав вниз, он почтительно приблизился к старику.
   - Чудесные розы, не правда ли? - как ни в чём не бывало осведомился Цезарь, давая понять , что находится в прекрасном настроении. Между тем он полночи не спал, терзаясь мыслями. Понимая, что Сеяну известно о трибунской власти для Друза, и стремясь за гладить неловкость, он решил задобрить помощника .
   Они шли вдвоём по каменистой дорожке, дыша запахом разогретых солнцем цветов .
   - Я ещё раз обдумал твоё предложение, друг мой, - заговорил Цезарь непривычно сердечным тоном, когда. - Обещаю не налагать новых повинностей на Галлию; снизить же налоги, к сожалению, не вижу возможности: римская чернь взбунтуется, если не кормить её, не развлекать, а на всё это нужны немалые деньги. Что до лихоимцев, позорящих звание магистратов, согласен, в дальнейшем их надлежит строго наказывать. Думаю, сенату следует образовать специальную коллегию по отбору кандидатов на важные должности в провинциях. Озаботься всем этим, пожалуйста, и возглавь коллегию. Удовлетворён ли ты?
   Довольная улыбка появилась на сочных губах Сеяна. Ему обещан отбор управителей... Победа! Теперь у него развязаны руки. Сначала он выметет мздоимцев из Галлии, затем настанет очередь других провинций. И да здравствует Тиберий!
   Потом они долго беседовали о насущном. Сеян располагал многими свидетельствами вероломства командующего Верхним войском Гая Силия, друга Германика и Агриппины, и даже ведениями о его подозрительных связях с главой мятежных эдуев, а также о бездействии при подавлении восстания, а также о беззастенчивом грабеже провинции. Варрон, командующий Нижним войском, давно негодовал на Силия, ничего не делавшего и мешавшего ему что-либо предпринять. В последнем письме Варрон прямо обвинял Силия в связях того с мятежниками . Но пока Силий возглавлял войско, он оставался недосягаем. Выманить же его в Рим никак не удавалось.
   Сеян напомнил, что в опасных намерениях Агриппину поддерживал не только Силий, но кое-кто из управлявших провинциями магистратов. Один из них, проконсул Азии Юний Силан, закончив свой срок, уже вернулся в Рим. Алчный, гнусный, кровожадный последыш знатнейшего семейства, он состоял в родстве с половиной сената, имел сестру-весталку и, ничего не боялся. Доверенную ему провинцию он ограбил без зазрения совести . Тиберий медлил карать столь знатное лицо, опасаясь недовольства сената. В ответ на напоминание о Силане он со вздохом обещал подумать
  
   В Риме была тишь да гладь: Палатин опустел, Агриппина сидела под замком. Сенат прервал заседания, и знать разъехалась по своим поместьям. Убедившись, что всё в порядке, Сеян отправился домой.Ему хотелось немного домашнего покоя. Жена отсутствовала: получив значительное наследство после дяди, она с детьми уехала на всё лето обживать вновь приобретённое имение.
   Обняв брата и поздоровавшись с домочадцами, хозяин прошёл по всему дому. Родное гнездо, свитое ещё дедом Сеем, казалось маленьким и старым. Апиката давно твердила, что дом никуда не годится; её восхищал дядюшкин особняк, ныне ей принадлежащий, и Сеян опасался, как бы она не захотела туда перебраться всем семейством.
   Как обычно, разговорам с Тубероном не было конца. Сеян нежно любил брата. К этой любви примешивалось щемящее чувство вины: увечье Туберона, его горб, был на его совести . Горько вспоминать, как он, бойкий мальчишка, лупил малыша, а однажды столкнул с лестницы...нечаянно... почти.
Он неожиданно крепко сжал руку Туберона. Тот, увлечённо повествовавший о своём труде по этрусской истории, вопросительно умолк.
- Завидую тебе, - пояснил Сеян. - Ты существуешь не только здесь и сейчас, но и во времена величия нашей Этрурии.
- Разве это тебе недоступно? - улыбнулся брат.
Сеян безнадёжно отмахнулся, задумавшись.
- Скажи, - помолчав, осторожно попросил Туберон, - чего ради ты носишься по Италии из конца в конец, переплываешь моря, одолеваешь горы, день за днём, из года в год?
Сеян развёл руками:
- Не знаю. Наверно, так уж повелось.
- А книги, музыка, философия? Наконец, изысканный стол и красивые женщины? Неужто сквернословие воинов для твоего уха слаще беседы образованных и утончённых людей? Наконец, у тебя есть дом, дети и жена. Они не видят тебя месяцами. На месте Апикаты я бы взбунтовался.
В непроницаемых глазах Сеяна мелькнула усмешка. Невнимание супруга вовсе не огорчало жену. После рождения третьего ребёнка она стала избегать мужа, явно увиливая от излишней близости. В глубине души Сеян был доволен: его супружество, миновав пору молодого вина, обрело вкус и крепость вина зрелого, которое пьют понемногу, разбавляя водой. Апиката была безупречной супругой; у них росли прекрасные дети. Ему, человеку не домашнему, себе не принадлежавшему, больше нечего было желать. Попадись ему другая жена, капризная, требующая внимания и забот, липнущая , навязчиво влюблённая, он бы, пожалуй, развёлся, будь она хоть распрекрасной Еленой.
  
В памяти невольно возникла ещё одна женщина - Альбуцилла, ленивая, неряшливая, глупая курица, тело которой сводило всех с ума. Сатрий, верный клиент, написал, что они наконец-то сыграли свадьбу, как было давно велено патроном .Свежеиспечённая госпожа, ленивая и беспечная, к перемене участи отнеслась равнодушно, позволяя делать со своей жизнью что угодно, лишь бы бездельничать, красоваться перед зеркалом и каждый день есть сладкие пирожки .
   Сеян был доволен клиентом. Благодаря воспитанникам школы Сатрия - красивым и образованным рабам обоего пола, внедрённым соглядатаями во многие дома знати, он был хорошо осведомлён о настроениях врагов. Даже к Друзу удалось подсунуть красавчика -мальчишку . Правда, тот с трудом переносил пьяные оргии хозяина и часто прибегал в школу жаловаться . Альбуцилла предназначалась стать приманкой для самых значительных лиц, за тем и была превращена в супругу римского всадника .
   У Агриппины мужали три сына. Старший, ныне женатый на внучке Тиберия; второй , уже надевший тогу взрослого, - и третий, припадочный мальчишка, не заслуживающий пока внимания. Все три юнца имели не меньше прав на звание Цезаря, чем Друз.
   Друз был недостоин высшей власти, и, значит, заменить его может один из сыновей Агриппины. Но который? Приручить, сделать своим должна помочь Альбуцилла.
   Погружённым в раздумье Сеян был остановлен возле Луцилиевых бань весёлой ватагой мужчин и женщин. Раскрасневшиеся после недавнего купанья, они галдели, смеялись, обнимались , - одним словом, вели себя не совсем пристойно. Одна из женщин, увидев Сеяна, с радостными возгласами устремилась к нему. Узнав Домицию, он невольно поморщился . Изменилась она чрезвычайно - похудела и загорела до черноты; её роскошные рыжие кудри были небрежно стянуты кожаным ремешком, а недопустимая для порядочной женщины одежда позволяла видеть как роскошные плечи, так и бугристые мускулы ног чуть не до колен.
   Сеян терпеливо вынес её объятия. Кожаный панцирь, надетый под тунику, защитил от жара её распаренного тела . Они не виделись с тех пор, как он посоветовал ей исчезнуть на время из города. Матрона тогда обосновалась в Апулии, в своих обширных поместьях и благоразумно старалась не привлекать к себе внимания, что некоторое время удавалось. Толки пошли, когда стало известно о внезапной кончине Мессалы Барбата, её мужа, однако супруги давно жили врозь и обвинять Домицию никто не решился. Ходили слухи и о страстном увлечении матроны гладиаторским боем: будто, презрев свой пол, она упражнялась с мечом, проводя дни на арене .
   - Проваливайте, - небрежно махнула она спутникам. - Я встретила дорогого друга и хочу поболтать. - Подозвав свои роскошные носилки, она велела опустить их, залезла туда и указала Сеяну место подле себя. Он послушно уселся на мягкие подушки, и она задёрнула занавески.
   - Не знаю, - с усмешкой сказал он, - выражать ли мне сочувствие по случаю постигшего тебя вдовства или поздравлять как новобрачную... -
   - Поздравь, как разведённую и свободную женщину, - ослепила зубами Домиция.
   - А правда ли то, что о тебе разносит молва, моя раскрасавица?
   - Ох, уж эта молва! - смеялась она. - Обо мне всё время что-то говорят, и всё враки.
   - А то, что ты осваиваешь гладиаторское искусство?
   - А, это! Что, женщина хуже мужчины? Гляди, какая сила! - И она гордо показала вздувшиеся мускулы руки. - Владею мечом. Даже готова выступить в амфитеатре перед народом. Устроишь мне разрешение у Тиберия?
   - Боюсь, Цезарь этого не одобрит, - засмеялся Сеян.
   - Ах, я безумно люблю моего дядюшку Тиберия, - пылко сообщила она. - Но признай, временами он мыслит устарело. Ну почему женщины не могут быть гладиаторами? Я добьюсь, мы будем выступать на арене.
   - Да кто тебе мешает где-нибудь в Помпеях хоть сейчас?
   - Но у меня нет соперницы! - возмущённо пожаловалась она. - Не стану же я соревноваться с рабой! А эти клуши, ваши жёны, годны лишь на то, чтобы прясть шерсть, - чего они тоже не умеют.
   - И правда, - шутливо посочувствовал он. - У тебя трудное положение.
   - За что я люблю тебя! Ты всё понимаешь с полуслова. Думаешь, мне всё ещё рано показываться на Палатине?
   Ага, ей охота вернуться в привычную среду, и она прощупывает почву. Но зачем она тут? Эти разнузданные женщины, возомнившие себя равными мужчинам, богатые, бесстыдные, расточительные, посягнувшие на свободу без границ, отталкивали . К тому же Домиция в родстве с Цезарями, а у Тиберия в семействе уже достаточно болячек . И он ответил осторожно:
   - Твоя красота может поблекнуть в мрачных залах нового дворца Цезаря.
   - А, нужны вы мне! - задумалась она, разочарованная .- Это всё злой язык моей сестры. Она ославила меня из зависти, опасаясь за своего муженька... - И она принялась жаловаться на младшую Домицию, почтенную матрону, тихо проживавшую в своём поместье.
   Он молчал . Внезапно от жалоб на сестру и несправедливую участь брата Домиция перешла к семейству Агриппины, негодуя, что его превозносят образцовым, в то время как там грызня, и тётка Антония не знает, как утихомирить мальчишек, готовых убить друг друга . Сеян с интересом прислушался. Домиция внезапно переменила разговор.
   - Слушай, а ты по-прежнему сторонишься удовольствий? - игриво толкнула она его. - Гляди, так и жизнь пройдёт. Завёл бы молоденькую любовницу, что ли...
   - Да из кого, прикажешь, выбирать? - отшутился он. - Замужние матроны неприкасаемы. Богини, когда-то спускавшиеся на землю ради любви смертных, остались в древности. А твоё внимание принадлежит юным красавцам .
   - Брось, на тебя многие заглядываются, - отмахнулась она.
   -Скажи, а кто та женщина, о которой ты говорила, будто она неравнодушна ко мне?
   - Надо было думать раньше, а нынче кушанье давно остыло. Но если хочешь, я попробую разузнать...
   - Нет, не хочу, - встревожился он. - Разве ты забыла, что я счастливый супруг? Я выйду здесь.
   Когда он выходил из носилок, она вцепилась ему в руку с вопросом:
   - Ведь мы друзья, и в случае чего ты меня защитишь?
   - Да я всё время тебя защищаю. Что ты ещё натворила, шалунья? В Риме веди себя прилично.
   -Буду овечкой. Целую. - И она махнула носильщикам трогать в путь.
   Овечка! Эта женщина отравила мужа, он не сомневался. Гаргулья. Она дышит предательством, но у него есть доказательства её преступлений, и ему она не опасна. Даже временами полезна, - как сейчас, поведав кое-что любопытное о сыновьях Агриппины.
  
  
   Овечка! Эта женщина отравила мужа, он не сомневался. Гаргулья. Она дышит предательством, но у него есть доказательства её преступлений, и ему она не опасна. Даже временами полезна, - как сейчас, поведав кое-что любопытное о сыновьях Агриппины.
   1У - 8 . Процесс Силана
   Внезапная весть о болезни восьмидесятилетней матери заставила Тиберия вернуться в город. . Уже при входе во дворец Сеяну донесли, что накануне поздно вечером, едва приехав, Цезарь посетил больную мать. Оказалось, старуха чувствовала себя неплохо. Меж ними состоялся тайный и, судя по всему, тяжёлый разговор. Осведомитель сообщил, что когда Цезарь вернулся от Августы, руки его тряслись, на коже обильно проступила нервная сыпь. Очевидно, речь шла об Агриппине: судя по всему, Августа не одобрила строгих мер по отношению ко вдове Германика.
   Тиберия он нашёл слушавшим разглагольствования астролога Тразилла. По знаку Цезаря тот сразу же свернул свой шуршащий свиток и, поклонившись со сладкой улыбкой, исчез. Лицо Тиберия было залеплено пластырями; он был спокоен, но суров. Велел Сеяну сесть, он заговорил без обычного заиканья и нарочитого растягивания слов:
- Ты как-то сказал, что дерево выкорчёвывают, подрубая корни. Лишившись корней, дерево засохнет само собой, так? Эти корни известны нам с тобой : Цецина Ларг, Юний Силан, Азиний Галл, весталка Торквата, Клавдия Пульхра... - Он перечислял долго, никого не забыв: память у него была отличная. - Я желаю, чтобы корни были выкорчеваны. Займись этим, - закончил он и, не скрывая раздражения, добавил - Подхалимы, трусы и лизоблюды, из коих состоит наш сенат, предпочитают наброситься на какого-нибудь безобидного простофилю, сходившего в нужник, не сняв перстня с моим изображением, но озаботиться благом республики им в голову не приходит.
   Понятно: Августа запретила трогать Агриппину, и Тиберий в гневе решил беспощадно расправиться со сторонниками беспокойной вдовы.
   - Кто станет первым? -осведомился помощник.
   - Силан, конечно. Кто же ещё!...
   Когда повелитель изрекает свою волю, подданному остаётся повиноваться. Сеян вздохнул. Опять предстоял судебный процесс, подготовку которого должен был организовать он Шёл восьмой год правления Тиберия, и всё это время он только и делал, что боролся с врагами Цезаря. Его усилиями дерево было срублено, Германика не существовало, однако от корней зашумела роща, и снова надо браться за топор. А тем временем наследником провозглашён Друз.
   Подготовка к суду над Силаном началась . На роли обвинителей Сеян наметил бывшего своего клиента, а ныне сенатора Юния Отона и эдила Бруттедия Нигера - пылкого молодого человека выдающихся дарований, напугавшего недавно отцов-сенаторов нападками на бесстыдную роскошь их жизни. Удалось также привлечь к делу Мамерка Скавра, блестящего оратора : будучи в опале как муж сосланной Лепиды, он охотно согласился ораторствовать на процессе в надежде вернуть расположение Цезаря.
   В день начала суда над Силаном префект претория, не будучи сенатором, в курии отсутствовал, занимаясь прямым своим делом: проводил учения преторианцев (бег в оружии). Заседание прошло гладко: Силана обвинили в вымогательствах, осквернении божественного достоинства Августа и в оскорблении величия нынешнего Цезаря. Скавр блеснул красноречием, сославшись на Сципиона, Катона и собственного прадеда, обвинявших недостойных магистратов; друзья Силана, слушая речь знаменитого прожигателя жизни, недовольно бурчали под нос : "краснобай" и "позор своих великих предков". Подсудимый, косноязычный от природы, вконец запутался в оправданиях, а его многочисленные родичи не осмеливались ему помочь: грозное обвинение в оскорблении величия заставило молчать даже весталку Торквату - сестру обвиняемого . Приговором осуждённому стало лишение воды и огня, то есть ссылка.
   Тиберий был доволен. Всех участников процесса щедро вознаградили. Получил свою долю и Сеян: Тиберий дал согласие на брак юного Блеза, двоюродного брата Сеяна, с Антонией, внучкой печально известного Юла. Эту девицу Сеян обнаружил во время своей поездки в Галлию, и ему захотелось помочь ей, заодно удружив родственникам. Ссыльный отец Антонии прозябал в Массилии, безвинно страдая из-за своего родителя - знаменитого любовника Юлии, дочери Августа. Она была совершенной бесприданницей, однако состояла в родстве с домом Цезарей, а, стало быть, являлась завидной невестой. Памятуя о неудавшейся помолвке сына Клавдия с дочерью Сеяна, Тиберий благосклонно отнёсся к намечаемому брачному союзу, однако посоветовал испросить разрешение и у своей невестки Антонии, внучатой тётки девушки . Это пришлось Сеяну не по душе: Антония, матрона надменная и неприступная, его недолюбливала . Тут ему вспомнилась Ливилла. Уж не попросить ли подмоги у дочки Антонии?
   Он размышлял о возникшем затруднении в саду, где Тиберий с приближёнными слушал лекцию очередного учёного грека. Не интересуясь филологическими изысками, Сеян стоял, прислонившись к дереву и задумчиво разглядывал женскую головку впереди: Ливилла, затворница и нелюдимка, в последнее время очень изменилась и стала всё чаще появляться на людях.Раза два он встретил её, удивившись нежданной прелести женщины: невзрачный цветок вдруг превратился в набухший сладким соком плод. Почему бы не попросить её походатайствовать перед матерью?
  
В перерыве он почтительно обратился к супруге Друза, проходившей мимо об руку с Мамерком Скавром:
- Позволь мне, госпожа, попросить тебя кое о чём...
Она остановилась так близко, что волна воздуха донесла до него тепло её тела, и повернула к нему зардевшееся лицо. Внезапно в её глазах он увидел такое смятение, что немного растерялся.
   - Как, Сеян, и ты стал просителем? - рассмеялся Мамерк. - С тех пор, как Друз получил трибунскую власть, нашу Ливиллу одолевают просители, врываясь к ней в дом чуть ли не через крышу.- Вернув милость Цезаря красноречием на процессе, он пребывал в отличном настроении.
   Сеян изложил дело.
   - Внучка Юла Антония? Надо же! - заинтересовался Мамерк. - В нищете и забвении. Так проходит слава мира...
   - Я не смогу помочь тебе , префект, а только наврежу, - покачала красиво причёсанной головой Ливилла. - К сожалению, моя мать всегда поступает мне наперекор. - И, взяв за руку красавца Мамерка, она увлекла его прочь.
   Сеян задумчиво глядел им вслед. Эта недотрога, ледышка, заводная кукла млела от него, не оставалось сомнения! Он самодовольно выпятил грудь: женщины все до единой млели от него.
   Тиберий сам поговорил с Антонией и передал Сеяну её согласие на брак родственницы с юношей Блезом.
   Агриппину решили оставить до времени в покое. Сеян убедил Цезаря, кипевшего гневным раздражением , чтодо времени разумнее сделать вид, будто ничего не произошло. Более того, семейство Германика следует обласкать, что многих успокоит, а юношей-сыновей постараться привлечь на свою сторону, отдалив их от буйной матери. Тиберию понравилась эта мысль, а, посетив законченный строительством лагерь преторианцев на Виминале и убедившись в своей воинской мощи, он окончательно успокоился и дал себя уговорить.
  
   Осудив Силана, но не тронув Агриппину, Цезарь утихомирил недовольных. Казалось, отныне на Палатине наступил мир. Знаком всеобщего замирения стала помолвка второго сына Агриппины с девушкой из знатнейшего рода Эмилиев. На Палатине в тот день царила радость Агриппина даже сменила траурные одежды на подобающее случаю облачение и красовалась в окружении детей могучей, плодоносной оливой. Жених - мрачный, смотревший исподлобья юнец, был пучеглаз и тонкогуб, как все Клавдии; невеста сияла утренней прелестью.
  
Сеян держался в тени. Он был угнетён только что полученным из Вольсиний известием о кончине Теренции, своей бабки. Тиберий не отпустил помощника из Рима, указав на необходимость присутствия префекта на торжестве. Хоронить бабку отправился Туберон. Апиката неожиданно отказалась сопровождать его, сославшись на болезнь ребёнка. Это покоробило супруга, однако он ничего не сказал, памятуя, что женщины никогда не ладили .
   Он раздумывал о своём, наблюдая меж тем за вершителями судеб мира: высокомудрые сенаторы в белых тогах с пурпурными каймами, и разряженные, пёстрые их жёны любезничали друг с другом, лебезили перед Цезарем и Августой, льстили Агриппине, втайне исходя завистью, злобой и ревностью друг к другу, и он прикидывал ходы и переставлял эти фигурки, будто они были вырезаны из слоновой кости, как в известной египетской игре.
   По окончании празднества, проходя мимо со свитой женщин, Августа внезапно приостановилась возле Сеяна и спросила, правдивы ли слухи о смерти его бабки . Он подтвердил новость.
- А ведь Теренция была моложе меня на семь лет, - со спокойным торжеством отметила старуха.
   Разглядывая миловидное личико Августы, сверкающие её седины, расчёсанные на две волны, Сеян подумал: "Значит, так всё и было. Так, как рассказала бабушка." Полувековая ненависть к сопернице до сих пор тлела в сердце всевластной госпожи Рима. Видно, сильно досадила ей когда-то порывистая , страстная Теренция. Было. И женское соперничество, и угроза развода, и младенец от чресел владыки, получивший скромное имя Сея Страбона. Любимец Августа, доверенное лицо, префект претория, затем префект Египта. Отец Сеяна. Все они - лже-Юлии, самозванцы у власти, превращённые в Цезарей стараниями хорошенькой старой куколки с белой головкой .
- Кровь Августа течёт в моих жилах. Гений божественного Августа движет мною, - внезапно подумал он Сеян горделивой дерзостью.
   Вернувшись домой, он вышел в сад. Размышления не давали уснуть. Темнело . Сильнее запахли ночные цветы; воздух сгустился так, что стало трудно дышать. Глубоко вздохнув, он почувствовал внезапно чьё-то лёгкое прикосновении к волосам, еле заметное дуновение у щеки, любовный шёпот возле уха. Так касалась его головы старческая рука бабки, когда он садился у её ног, напрашиваясь на ласку. Священный ужас, - нет, трепетный восторг наполнил его: усопшая, она была здесь, с ним, его незабвенная Теренция. Ощущение её присутствия было так сильно, что он невольно поднял голову, силясь увидеть её, реющую над ним с нежным благословением, - но не увидел ничего кроме тёмных веток и первых звёзд.
   1У - 9. Обед у Цезаря
   Друза давно не видели в Риме. Громогласно заявив, что вернётся лишь тогда, когда его позовут, ибо отец предпочитает сыну временщика , и ни о чём более не заботясь, наследник развлекался в обществе весёлых бездельников, переезжая с одной кампанской виллы на другую.
   Вернуться его заставила печальная весть о кончине Салонина, его младшего единоутробного брата . Тот долго болел, снедаемый тем же недугом, что и мать, - кровавым кашлем, разрывавшим слабую грудь. Друз, сам часто прихварывавший, встревожился и явился в город присмиревшим. Остановился он у Азиния, почитая дом отчима родным гнездом. Ни в Ростральном доме, ни на Палатине он не появился, объясняя, что ему предпочитают "другого". Тиберий был крайне недоволен его поведением, но сделать ничего не мог. Наконец, всё обдумав, он решил не длить более ссору с сыном, и Друза призвали на Палатин. Друз утихомирился, ласково встреченный Августой и Антонией, весьма милостиво принятый отцом
   В день рождения божественного Юлия (12 июля) Цезарь в сопровождении родственников обошёл храмы Юпитера Капитолийского, Венеры Родительницы , Марса Мстителя и благочестиво принёс щедрые жертвы богам. Затем на Палатине состоялся торжественный приём. Гостей приветствовали Цезарь и Августа, являя миру трогательный образец родственной любви и сыновьей преданности. Рядом стоял Друз в пышном облачении триумфатора.
   Ливилла явилась на приём в цветных шелках, со сверкавшей диадемой в небывало пышной причёске. Тонкий рот Тиберия сжался ниточкой, большие глаза мрачно вперились в неё. Да, он высказывал пожелание увидеть сноху-племянницу в цветном платье и украшениях, как подобает знатной женщине, - но не столь вызывающе разряженной. Непринуждённо приблизившись, она неожиданно коснулась губами щеки дядюшки. Он сморщился, как от зубной боли, закряхтел и насупился, не зная, как себя повести. Окружающие изумлённо зашептались!
   Учтиво осведомившись у племянницы о самочувствии, Тиберий больше не глядел в её сторону, , зато мать внимательно разглядывала её. Сама она носила только белые одежды из домоткани, причёсывалась гладко, с валиками на лбу и затылке, как было принято во времена её юности. Антония сдерживалась изо всех сил, но когда после окончания приёма царственная родня направлялась во внутренние покои, дабы в узком кругу пообедать, она, оказавшись рядом, вцепилась в локоть дочери и довольно громко высказала своё раздражение:
   - Юнона Всеблагая! -Я не рожала тебя. Ты не моя дочь. Или правду говорят люди, и ты уже не ты, но кукла, изготовленная заезжим магом?
   - Верно, мать, - сердито вырвала локоть Ливилла.- Я давно кукла.
   Поражённая неожиданной дерзостью дочери, Антония не сразу нашла, что сказать в ответ. Забыть о Ливилле её заставило появление Агриппины. Сопровождаемая стражей до самого входа во дворец, вдова явилась на торжество в чёрных траурных одеждах, выделяясь среди пёстрых женщин , как зловещее пугало .
   Недовольство дочерью у Антонии было так сильно, что она сочла нужным поделиться с Тиберием .
   - У тебя нет оснований беспокоиться, дорогая Антония, - криво улыбнулся Цезарь в ответ на её сетования по поводу облика дочери. - Наша Ливилла ни в чём не нарушила приличий. Я сам попросил её одеваться понарядней, как приличествует нашей родственнице. Увы, столь милая нам с тобой древняя скромность уступает новым веяниям. В старину лица раскрашивали только непотребные женщины, а ныне благородные матроны рисуют себе глаза и наносят лживый румянец. Нам, старикам, приходится смиряться.
   Принудить себя к сдержанности Антонии было нелегко: холодная добродетельность, унаследованная от матери, плохо сочеталась в её душе с буйным нравом отца. Лишь присутствие Клавдия, требовавшее неусыпного внимания, ещё более строгого, отвлекло её от намерения сейчас же подойти к дочери и узнать, не нарумянена ли она.
   Семейство Цезаря ждал летний триклиний, увитый виноградом и розами, где всё было готово для трапезы. Усаживаясь и расправляя пышные складки белоснежной одежды, Августа сказала :
   - Как тут уютно! Не люблю современных зданий: они такие огромные.
   Слова Августы означали, что она не одобряет трат на затеянное сыном строительство огромного дворца , не говоря о возведении крепости на Виминале.
   Друз, присматривавший за возведением дворца и потому счёвший себя задетым.свысока пояснил:
   - Нам надо устраиваться по-царски, бабушка . Цезари не могут жить скромно.
   - Августу хватало крохотной мастеровушки, а о нём будут помнить, пока Рим стоит, - насмешливо возразила ему бабка. - Вот с кого бери пример, внучек. Старайся возвеличить себя делами, а не постройками.
   Друз сморщился, как от кислого, но перечить Августе не посмел. Тиберий повёл на мать тяжёлым взглядом: разговорилась. Не новый дворец ей досадил, а Друз, дарование ему трибунской власти. Сердцу бабки в роли наследника был бы милее один из сыновей Германика . И Цезарь перевёл взгляд на юношу Нерона. Красивый мальчишка, в породу Октавиев. На мать ничуть не похож. Юлия, внучка почему-то недовольна своим юным супругом, но разбираться в детских обидах дед не собирался, пусть ладят как хотят. Довольно с него и выходок Агриппины. Чёрное облачение её на торжестве было возмутительным вызовом .
   Стол, возле которого все устроились, был уставлен подносами с плодами. Заметив свои любимые груши и ухватив великолепный плод, Тиберий слегка сжал его, любуясь, и, поднеся грушу ко рту, сладострастно впился в нежную плоть стариковскими зубами и принялся сосать . Вкушать фрукты перед основными блюдами было в новинку, а, значит, достоин порицания, и Антония сочла нужным это отметить.
   - Пустяки, - возразила Августа. - Не все обычаи древности достойны подражания. Раньше за питьё вина женщин могли казнить, а нынче употребление вина общепринято. Я ежедневно пью Пуцинское. Думаю, именно ему обязана я своими восьмидесятью годами.
   - Микстура, -а не вино это Пуцинское! - непочтительно хохотнул Друз.
   - Вижу, ты предпочитаешь неразбавленное Фунданское, - недовольно осадила внука Августа, наслышанная о его пьянстве. - Остерегись: вино пьют понемногу.
   Друз приподнял кубок, который уже ополовинил:
   - Я, бабушка, как Торкват: никогда не пьянею, сколько бы ни выпил. - Он упомянул знаменитого на весь город пьяницу. - Фокус в том, чтобы , сделав несколько больших глотков, потом пить маленькими-маленькими глоточками...
   Всё это он живо изобразил, опорожнив бокал и тут же подставив его виночерпию.
   Отвернувшись от сына, Тиберий заговорил, ни к кому не обращаясь:
   - Сам я в последнее время пристрастился к галльскому вину с дымком. Недавно мне привезли из Галлии превосходное вино, горьковатое и смолистое...
   - Галльские помои! - вскрикнул Друз . - Да по мне самое дешёвое лучше.
   Он уже опьянел, и Тиберий, поморщившись, не ответил.
  
   Обед был обилен и пышен. Насаждая в обществе умеренность, Тиберий на парадных обедах часто велел подавать вчерашние початые кушанья, уверяя, что на вкус половина, к примеру, кабана ничем не отличается от целого. Однако здесь присутствовали только свои, и показная скромность была ни к чему. Сильно проголодавшись во время утренних церемоний, гости без ужимок набросились на еду. Но Агриппина осталась неподвижной, угрюмо кутаясь в своё чёрное покрывало.
   - Почему ты ничего не ешь, дочка? - покосившись на неё, сдержанно осведомился Тиберий.
   - Не хочу! - был резкий ответ.
   - Тогда, может быть, выпьешь вина?
   - Вот уж пить я ничего тут не стану! - ядовито откликнулась Агриппина
   - Уж не боишься ли ты у меня за столом отравы? -помолчав, мрачно спросил Тиберий.
   Повисла напряжённая тишина. Агриппина молчала, надменно вскинув голову. Наливаясь гневом, Тиберий повернулся к матери:
   - Матушка, ты слышала? Надеюсь, меня не осудят, если я поступлю немного строго с женщиной, обвиняющей меня в попытке её отравить.
   - Нерон, уведи мать, - резко приказала Августа.
   Нерон исполнил поручение, и Агриппина удалилась. Оставшиеся у стола смущённо молчали. Зазвучала музыка: в дверях появился кифаред, одетый Аполлоном, и, подыгрывая себе, начал что-то заунывно декламировать.
   - Только не стихи! -крикнул Друз и запустил в кифареда огрызком яблока. - Терпеть не могу поэтических завываний.
   Кифаред Лисандр, слава римской сцены, растерянно поперхнулся. Тиберий запыхтел, мрачнея. Друз, не замечая недовольства отца, принялся увлечённо рассказывать про танцы и песни пленительных гадитанок.
   - Негодник! Веди себя прилично. Ты здесь не с дружками Норбанами! - вспылила Августа.
   - Подумаешь! - отмахнулся Друз. - На палатинских обедах всегда такая скука! Ирод говорит, у его деда-царя на пирах всегда плясали голые девки.
   Выждав, когда смущённый кифаред удалился. Тиберий сухо заметил:
   - Между прочим он пел мои стихи.
   - Отец, ты сочиняешь стихи? - захохотал пьяный Друз.- Старики, и те туда же. Забавно.
   - А я подумала, это Эвфорион, - постаралась загладить Августа слова внука. - Заумно, непонятно, но мелодично.
   Внезапно, облизнув сладкие от вина губы, Ливилла подала голос:
   - А мне нравятся стихи Эвфориона . Жаль, что не дослушали.
   Тиберий задумчиво выбрал самую большую жёлто-розовую грушу и милостиво протянул ей :
   - Посмотри, дочка, какой красивый плод. Это драгоценный фалернский сорт. Груши такие сочные, что, можно сказать, их не едят, а пьют. Надеюсь, ты не думаешь, что я собираюсь тебя отравить?
   Приняв с улыбкой в ладони тяжёлый плод, Ливилла жадно вдохнула его аромат. Опьяневший Друз, некрасиво развалившийся на ложе, протянул виночерпию свой опустевший бокал
   - Да ладно. .. - отмахнулся он от Августы, пытавшейся его остановить. - Отец в мои годы тоже много пил. Это все знают.
   Внезапно его затошнило. По знаку Августы слуги подхватили Друза и повели вон.
   - Он плюёт кровью, - встревожилась Антония, поглядев на оставленные Друзом следы, торопливо убираемые слугами.
   Ливилла и Тиберий глянули друг на друга в упор. Огромные глаза Тиберия - два мрачных озера, две бездны, два входа в Аид, вперились в широко распахнутые, прозрачные глаза Ливиллы, и она, достойная дочь Клавдиев, выдержала взгляд Цезаря.
  
   - Кровохарканье - наследственная болезнь всех детей Випсании, - покачала белой головой Августа.- Ты когда-нибудь замечала такое за мужем? - обратилась она к внучке с вопросом.
   - Наверно, Друз поранил косточкой горло, - осторожно предположила она .
   - Жене полагается быть внимательней к мужу, - мрачно изрёк Тиберий. Будто приоткрылась дверь склепа, и потянуло лютым холодом.
   - Да спасут нас боги, - скрестила пальцы Антония. - Друз, конечно, вполне здоров. Это косточка.
  
   Воротившись в Карины, Ливилла долго расхаживала по дорожкам перистиля. Обедать с дядей-убийцей, лицемерно улыбаться, читать неприязнь в глазах матери, любоваться пьяным супругом, видеть несчастную дочь и рядом её мучителя - блудливого, бессердечного, никчёмного мальчишку, - силы её были на исходе.
   Приблизившись к погрудному изображению Германика-подростка, она поцеловала брата , горестно прошептав
   - Ты всё ещё не отомщён!
   1У - 10. ПОЖАР
   В свободное от работы время Грат не спешил из казармы в Горбатый переулок, но чаще бродил по Марсову полю либо уходил к реке и сидел на берегу, раздумывая о жизни. На руках у него внезапно оказались две женщины, когда-то любимые, ныне тени прошлого, и обе не в себе. Видеть изнурённую, подурневшую Хиону было тяжело. А тут ещё мать совсем спилась и всякий раз грозила выпрыгнуть из окна, если он не купит ей вина.
   Он грустно раздумывал, что молодость позади; за тридцать лет он так и не прибился ни к какому берегу, не обрёл ни одной близкой души. Никогда раньше уныние не посещало его; да и теперь, размышляя о своей нескладной жизни, он только морщился да сплёвывал травинку. Хорошо и то, что он до сих пор жив-здоров; нынешняя его служба стражником не так уж плоха. В новой крепости на Виминале, куда поместили городскую стражу вместе с преторианцами, казармы были благоустроенными, а "удобства" таковы, что обитателям окрестных инсул оставалось только завидовать.
   Заботило его иное - да такое, в чём никому не признаешься. Нежданная слабость в чреслах заставляла избегать удовольствий, доступных за умеренную цену любому мужчине. Возле лагеря роилось много женщин, но ему хотелось такую, чтобы не на ночь. На него пялили глаза многие служанки из соседних лавок. Да что служанки! Сама жена владельца прачечной обещала сытно накормить и сладко напоить. Он остановил выбор на пухленькой служаночке, строившей ему глазки из соседней булочной. Дело пошло, как по маслу, но тут его внезапно постигла неудача. Нет, служаночка была соглсна и постель удобная, но Грат, к великому своему недоумению, не смог воспользоваться даровыми благами. Удивлённая служаночка сначала смеялась, потом рассердилась и вытолкала вон; Решив , что ошибся в выборе, он обратился к жене фуллона, но бесславие, настигшее его и с нею, было ещё обиднее. Она обозвала его нехорошими словами да к тому же пригрозила, что муж его поколотит. Не желая более искушать судьбу, он нанял умелицу с Субурры. Лупа, промаявшись с ним без толку, уверенно объявила: " На тебе сглаз. Какая-то стерва напустила порчу." Поражённый, он тут же вспомнил своё приключение со знатной матроной Домицией . Рыжая ведьма была способна на всё.
   Лупа посоветовала обратиться за лечением к знающей колдунье: это будет стоить денег, зато поможет. Где найти ведьму? Они ведь объявлений не дают, боясь преследования властей. Колдовство, чёрная магия, гадания под запретом. На память ему пришла соседка Федра, торговавшая травами у Аполлона Сапожников. Конечно, травница - не колдунья, да ведь не из чего выбирать. И он отправила к ней на Ярёмную улицу.
  
   На двери заносчивого баснописца, видеть которого ему вовсе не хотелось, висел замок и Грат без опаски приблизился к лавке знахарки с пучком сухой травы над дверью . Тут его ждала неприятность: за полуоткрытой дверью сидел на треноге Федр. Уставившись друг на друга, оба недруга молчали.
   - Травница где? - наконец грозно прорычал Грат: давая понять, что оскорбления не забыты.
   - В отлучке! - не менее грозным тоном отозвался Федр.
   - А ты здесь зачем?
   - Сторожу.
   - Сено? Ладно, подожду хозяйку.
   - Ждать будешь долго. Она здесь больше не живёт. Покупай что-нибудь и проваливай.
   Грат решил более не обострять отношений:
   - Дай мне на медяк порошка от блох.
   Насупившись, Федр взобрался на треногу и потянулся к склянкам на верхней полке. К несчастью, ненадёжный его пьедестал качнулся, и бедняга, цепляясь за полки, с грохотом обрушился на цементный пол вместе с банками. От рассыпавшихся порошков поднялось такое душистое облако, что продавец и покупатель расчихались.
   - Ох, ох, - лёжа на боку, жалобным голосом причитал Федр. - Принесло же тебя не в добрый час, управы на тебя нет, злой человек, чтобы тебе вовек вина не пить.
   Наблюдая за барахтаньем на полу бедняги, Грат развеселился. Он милостиво помог Федру встать на ноги, усадил и даже немного отряхнул, хотя тот продолжал браниться.
   - Прикуси язык, а то я тебе такого пожелаю, что удивишься, - добродушно посоветовал он.
   - Подай мне зелёную склянку, - слабым голосом велел Федр. -Да что ты мне подаёшь, деревенщина? Это краска для волос. Зелёную склянку достань. - Приложившись к склянке и заметив усмешку гостя, он раздражённо пояснил. - Это элексир. А ты что подумал? Не суди других по себе.
   - Не смею: ты - человек образованный.
   - Вот именно. Я литератор. Если хочешь знать, мои строки давно выбивают на камне. А теперь они ещё увековечены на дорогом папирусе. У меня книга вышла.
   Федр утаил, что на камне выбивали сочинённые им эпитафии, а книга басен , на которую было столько надежд, не принесла ни гроша, да ещё самому пришлось раскошелиться. .
   Сморщившись, Грат пробурчал:
   - Каждому своё. Зато у меня государственная служба и верный доход.
   Не слушая его, Федр принялся сгребать с пола порошки, ссыпая их в один горшок:
   - Стану продавать как панацею от всех болезней. Тут много чего намешано. Может, кому-то и поможет. Думаешь, Я у Стафиды в наёмниках? Мы с нею не чужие, мог бы догадаться. Что ты ко мне привязался? Зачем сюда явился? Из- за тебя я такого места лишился. На Палатин был вхож. А ты ещё пришёл надо мной издеваться. Не продам тебе никакого порошка. Уходи прочь вместе со своими блохами!
   Их встреча грозила закончиться новой ссорой, если бы не внезапный приход Питузы - тощей, вертлявой особы в том же ядовито-зелёном платье. Грата она сразу узнала; сообщая Федру, за какими травами пришла, прелестница успевала украдкой сверкать глазами в сторону бравого стражника. "Эге! - осенило того, - Если она не ведьма, я не сын своего отца."
   Они ушли от Федра вдвоём. Питуза уже по-свойски висела у молодца на локте. Рот у неё был почти до ушей и делался красивым, когда она улыбалась, но Грат твёрдо решил быть начеку и сразу же сообщил, что ему надо.
   - Можешь снять с меня порчу? Я тебе заплачу.
   - Конечно, миленький, - сверкала она глазами и зубами .
   Питуза, как и Стафида, была отпущенницей знаменитого травника Кастора , но, в отличие от приятельницы, занималась не лекарствами, а составлением ядов, за что и была изгнана патроном из дома. Постигла она и кое-что из колдовской науки, однако местные ведьмы, не пожелали принять её в свои ряды, так что она практиковала нелегально.
   - Знаешь, что могут колдуньи? - пугала она дорогой. - Всё! Например, летать по воздуху. Есть такая мазь, и я знаю её рецепт. Или накликать бурю. Наслать на человека ужас. Или сглазить. Был со мной такой случай недавно. Заночевала я у одной старой ведьмы. Просыпаюсь среди ночи : она ходит от окна до двери, что-то бормочет... И вдруг метла в углу зашевелилась. Тут старуха набросила на неё платок. И сделалась метла будто человек, и давай плясать...
   - Чур меня, чур! - суеверно скрестил пальцы Грат .
   - Ай да колечко! - уставилась она на перстень, украшавший палец стражника - подарок Домиции: голубой камень, на нём белая рука, приставленная к уху.
   - Не иначе женщина подарила. Уж не мима ли Хиона? Помнишь, как мы у неё встретились? Признавайся, были у тебя с ней шашни?
   - Какая-такая Хиона? - смутился он .
   Питуза жила возле Эсквилинского поля, места мрачного, где обычно совершались казни ; тела преступников зарывались неподалёку. Самое раздолье ведьмам, если для колдовства требовались мёртвые кости. Жалкие лачуги стояли вкривь и вкось, вдалеке друг от друга.
   - Ну и местечко ты выбрала поселиться, - поёжился он, осматриваясь.
   - Зато безопасно для нашего искусства, - многозначительно пояснила она.
   - Пожалуй, ночью к тебе и дороги не найдёшь.
   - Ничего, находят. Даже кое-кто из знатных особ. К примеру, надо мачехе извести пасынка или красавице избавиться от постылого мужа...
   - И ты напускаешь порчу?
   Питуза весело рассмеялась, потешаясь над простофилею:
   - Я всё могу. Повезло тебе, парень, что встретил меня.
   Дверь открыла девочка-служанка с бледным, хмурым личиком, и Грат вступил в лачугу, полную непонятных предметов и странных запахов. Распластанные летучие мыши, кошачьи головы, пучки сухих колючек , склянки, полные разноцветных жидкостей , - глаза разбегались.
   - Локуста, достань из погреба бутыль с настоем мандрагоры и убирайся. Я буду снимать порчу с больного, - распорядилась хозяйка.
   Девчонка повиновалась, а Грат уселся, опасливо раздумывая не повернуть ли ему оглобли, пока не поздно.Питуза встряхнула какую-то тряпицу, и в лачуге запахло остро и кисло. Он чихнул; утёршись же, увидел у себя перед носом блестящий шарик, качавшийся на длинном шнурке.
   - Тебе очень хочется спать , - тихо говорила Питуза. - Зевота подступает, глаза сами закрываются, голова клонится вниз.
   Он зевнул.
   - Засыпай, - приказала она. - Понюхай, как хорошо пахнет цветок. - И она поднесла к его носу вонючую тряпицу. - Нюхай, нюхай... Спи!
   Грат не спал, но сидел понурившись, уронив на колени бессильные руки, закрыв глаза, не имея силы шевельнуться.
   - Были у тебя шашни с Хионой? - хищно осведомилась Питуза.
   Его губы зашевелились, он вздохнул и отрицательно качнул головой.
   - Где она сейчас?
   - Там же.
   - Где? Где?
   - Там. Там.
   - Кто подарил тебе перстень с ухом?
   - Д... Домиция.
   - Какая Домиция?
   - Рыжая.
   Заинтересовавшись, Питуза принялась настойчиво выспрашивать его о Домиции, однако Грат внезапно повалился на пол и захрапел. Раздосадованная колдунья , схватив гостя за ноги, оттащила его в угол .
  
   Узнав наутро у проспавшегося гостя, какая болячка угнетала его, пообещав исцелить, Питуза сказала, что он должен опять придти к ней ввечеру, имея при себе чёрного петуха; ночью на кладбище они принесут жертву петушиной кровью Гекате Трёхголовой, а затем, зажарив и съев петуха, Питуза окропит его настоем дурмана и уложит на заговорённой подстилке. Он обязательно излечится, если богиня будет милостива. Чувствуя, что имеет дело с опытной ведьмой, Грат согласился.
   Купить чёрного петуха оказалось хлопотным делом, однако он справился с заданием и в условленный час явился с петухом к Питузе. Когда совсем стемнело, они отправились на кладбище. Питуза шла уверенно , Грат немного робел, петух был в обмороке. Добравшись до нужного места - заросшей сорняками площадки, они стали готовиться к жертвоприношению. Тут внимание Грата привлекло багровое облако, зловеще красневшее на горизонте.
   - Что-то горит, - встревожился бывший пожарник.
   Занятая петухом Питуза отмахнулась, однако облако было столь громадно, что и она заметила
   - Сильно горит, - не отрывался от зарева Грат. - Где-то невдалеке от Капитолия. А ну, побежим!
   - Куда? А петух? - возмутилась Питуза.
   - Уж не в Горбатом ли переулке? - пронзила его ужасная мыль. Не слушая воплей женщины, он бросился назад.
  
   Горел театр Помпея на Марсовом поле: внутри каменного строения всё было сделано из дерева, оно и полыхало. К театру примыкал Стоколонный портик - засаженный кустами и деревьями участок; тут же располагались курия Помпея, где иногда заседал сенат, а также другие здания и храмы. Невдалеке зеленела Двойная роща Помпея - словом, пламени было где разгуляться. Если огонь не остановить, он мог перекинуться на соседние строения, а там и до Капитолия недалеко. И до Горбатого переулка!
   Запыхавшийся Грат остановился в толпе наблюдавших за пожаром зевак .Говорили, загорелось ночью. Огонь заметили с большим опозданием, поскольку поблизости не было жилья. Когда прибыли отряды вигилов , пожар уже бушевал вовсю.
   Увидев ярость огня, Грат присвистнул. Огромное здание театра пылало беспощадным пламенем; по чёрным ночным облакам плясали багровые сполохи. Невыносимый жар и едкий дым не дозволяли приблизиться к огню. Горело яростно; понаблюдав за усилиями пожарников, он понял ,что надо, оставив огню его добычу, поскорей озаботиться разрушением соседних зданий. Однако сифонщики в отчаянной надежде затушить пламя тонкими струями воды, качали свои насосы, а добровольцы, выстроившись цепочкой до самой реки, торопливо передавали друг другу вёдра с водой .Рядом поливали уксусом огромные покрывала, и Грат знал, что сейчас какие-то смельчаки полезут в самый огонь, чтобы постараться накрыть его. Но это уже не поможет. Толпа зевак прибывала, все суетились, кричали, бестолково метались, мешая пожарникам . Грат закричал, что тут нужны крючники. Заметив стражников, прибывших в помощь вигилам, он обрадовано бросился к своим с криком:
   - Надо скорее крушить постройки по соседству!
   Сифоны уже работали с трудом, выкачав из соседних источников воду. А огонь всё разгорался , вокруг было светло, как днём. Крючников по-прежнему нигде не было видно. К счастью, не было ветра; дым громадным столбом поднимался вверх.
   Казалось , на пожар сбежался весь город. Вдалеке Грат заметил Сеяна с отрядом преторианцев: воины разгоняли толпу, мешавшую подвезти пожарные машины. Да что могут сделать машины без воды! А ведь невдалеке располагались термы Агриппы с обширным бассейном, наполняемым чистейшей водой из источника Девы, однако почему-то никто из сифонщиков не тянул туда свои кишки.
   Подбежав к старшему пожарнику, Грат напомнил , что совсем рядом воды в изобилии.
   - Термы закрыты, - сердито отмахнулся центурион.
   - Так, значит, их надо открыть! - возмутился Грат.
   - Что ж, попытайся, - насмешливо предложил тот.
  
   У входа в термы стояли воины из германского отряда придворных телохранителей. Ещё засветло термы занял сын Цезаря с приятелями , изгнав всех посетителей, и до сих пор находился там .
   Германцы не устрашили бывшего легионера, их свирепых лиц он не боялся. Приблизившись ко входу в сопровождении нескольких смельчаков, он объяснил охране, что пожарникам нужна вода.
   - Там Друз Цезарь! - кратко пояснил германец.
   - Так пропусти меня к Друзу Цезарю! - заорал Грат.
   Возможно, ему бы не поздоровилось, не будь у него за спиной поднявших возмущённый гомон людей. Один из германцев, уяснив, чего они хотят , отправился внутрь доложить о толпе у входа. Вернувшись, он кивнул Грату, пропуская его в дверь. Следом устремилось несколько человек , однако только двоим удалось прорваться внутрь; остальных германцы оттеснили от входа.
   Дивясь роскоши помещений, по которым пробегал, и куда в обычное время его бы не пустили, ибо это было отделение для знати, Грат ворвался в мраморный зал с бассейном, в котором плескалось несколько нагих людей. Поняв, что все они пьяны, он устремился дальше. Соседнее помещение, тоже с бассейном, было местом пирушки; валявшиеся на ложах люди недоумённо устремили пьяные глаза на ворвавшихся .
   - Нам нужна вода! Горит театр , - объяснил Грат.
   Кто-то швырнул в него обглоданной костью. Служители тут же попытались вытолкать вон неряшливых простолюдинов , но , не устрашась, они подняли крик, требуя воду. Завязалась потасовка.
   - В чём дело? Что тут происходит? - появился в дверях, ведущих в терпидарий , длинноволосый азиат в роскошной хламиде. Он был важен, надменен - и не пьян.
   Грат объяснил ему нужду. Подумав, азиат сказал, что разрешить пользоваться водой может только молодой Цезарь , остальные не вправе, а он сейчас отдыхает, и тревожить его нельзя..
   - Посмеете ли вы обеспокоить Друза Цезаря? - насмешливо оглядел он простолюдинов.
   - Посмеем! - разозлился Грат и шагнул вперёд .
   Азиат благоразумно отступил с дороги озлобленного мужика. Войдя во влажное тепло уютного покоя, Грат увидел возлежавшего на застеленном ковром возвышении сына Тиберия, которого сразу узнал по портретам. Полуодетый, со съехавшим на ухо венком, Друз обнимал красивого мальчика, приневоливая его пить из своего кубка. Оробевшие люди молчали. Грат заговорил, стараясь быть как можно почтительней .
   - А? Что? - повернулся к вошедшим Друз. - Ирод, в чём дело? Зачем ты впустил сюда эту рвань ?
   - Они говорят, будто горит театр Помпея и требуют воды , - с ухмылкой поклонился роскошный азиат.
   - Вон! Все вон! - разозлился Друз.
   Однако просители загомонили, твердя, что им нужна вода; пусть пожарникам разрешат забирать её из водоёмов терм.
   - Наглецы! - вышел из себя Друз. - Вы у меня сейчас получите воду! В воду их всех! - махнул он служителям.
   Первым в бассейн полетел Грат. Вода была тепла и приятна, но бассейн глубок, так что не умей он плавать, легко пошёл бы ко дну.
   - Не туда! - кричал Друз. - В кипяток их!
   Не прекословя воле господина, служители столкнули остальных двух туда, куда им было приказано. Несчастные завопили, хватаясь за раскалённые края бассейна в попытках выбраться. Ирод Агриппа, обеспокоившись , мягко напомнил Друзу о том что, кажется, горит театр Помпея , и предложил выйти на улицу посмотреть на любопытное зрелище. Друз, поддерживаемый слугами, наконец поднялся и , нетвёрдо ступая, направился вон. Следом потянулись остальные. Грат, успевший уже выкарабкаться из бассейна, устремился вытаскивать всё ещё бултыхавшихся в горячей воде несчастливцев. Велев испуганным слугам перетащить обваренных в бассейн с холодной водой, он поспешил вон.
   У входа в термы уже толпилось много народа. Все смотрели туда, где окружённый свитой Друз препирался с Сеяном. Слов Грат не слышал, однако видел, что префект резко выговаривает наследнику, а тот, трясясь от злости, что -то выкрикивает в ответ. Сгрудившийся вокруг них народ жадно наблюдал за спором двух первых лиц государства.
   Внезапно Друз размахнулся и ударил Сеяна по лицу. Народ ахнул: сын Цезаря прилюдно дал пощёчину префекту претория. Молодой человек позволил себе ударить по лицу римского всадника , будто какого-нибудь раба - неслыханное оскорбление. Грат испуганно заметил, как дёрнулась рука Сеяна, потянувшись к мечу, и замерла на полпути.
   Первым опомнился царевич Ирод. Подхватив пьяного патрона под локоток, он попытался увести его прочь, однако Друз вырвался, желая драки. Сеян, резко повернувшись, зашагал прочь, сопровождаемый смущёнными воинами. Друз, чувствуя себя победителем, выкрикивал вослед ему ругательства, потрясая кулаком.
   - Пошли прочь, бездельники! - закричал он толпившимся вокруг зрителям. - Разогнать всех! - приказал он охране.
   Начальник германцев, оттесняя грудью людей, вопросительно покосился на царевича Ирода. Тот сделал знак не усердствовать.
   - Сволочи, висельники! - выкрикивал Друз, грозя зрителям кулаком. - Я никому не позволю брать воду из терм. Это моя вода!
   Тут вывели ошпаренных , и люди узнали о бесчинстве, учинённом Друзом . Ночная тьма, сумятица всеобщее возбуждение развязали языки. Кто-то свистнул, кто-то улюлюкнул . Кто-то крикнул Друзу:
   - Эй, Носач, проваливай отсюда!
   - Носач! Носач! - понеслось из тьмы со всех сторон.
   Слуги, более не медля, подхватили разбушевавшегося Друза с обоих боков и потащили прочь.
   Грат устремился к пожарищу. Огонь бушевал , однако работа, бестолковая вначале, стала явно спориться. Порядок наводили преторианцы Пошла вода, насосы опять заработали, посылая в пламя сильные струи. Люди, выстроившись плотной цепочкой до самой реки, торопливо передавадли друг другу кожаные вёдра с водой. Возле одного из насосов Грат удивлённо заметил группу знатных женщин и саму Августу, деловито распоряжавшуюся пожарниками . Подивившись, Грат заторопился помогать сифонщикам, но тут внимание его внезапно привлекла другая старуха, размахивавшая невдалеке руками. Она явно передразнивала Августу перед потешавшимся народом.. Грат остолбенел, узнав мать свою Квинту.
   - Ты что тут делаешь, старая? - сердито устремился он к ней.
   Заметив его, Квинта попятилась и, угрожая сыну кулаком, исчезла в толпе. Он попытался её догнать, но зрители со смехом воспрепятствовали обидчику забавной старухи.
  
   Он работал всю ночь, встав в цепь , потом качал сифон, потом помогал крючникам растаскивать стены порушенного строения. Огонь не отступал, яростно пожирая захваченное, но распространяться далее ему не давали. Желая удостовериться, что пламя не перекинулось на росшие в портике деревья , Грат забежал туда, куда ещё никто не заглянул. Кусты у входа в театр были опалены. Внезапно он заметил, что какой-то человек с горящей головнёй поджигал сложенные невдалеке в кучу сухие ветки.
   - Негодяй, что ты делаешь! - заорал Грат, бросаясь к поджигателю.
   Тот , уронив головню, попытался убежать, однако Грат настиг его в несколько прыжков и, сбив с ног, повалил на землю. Получив удар, поджигатель взвизгнул. Это была женщина. Зло дёрнув за руку , он заставил её подняться и сорвал покрывало. Перед ним стояла Хиона.
   - Ты? Ты? - изумился он.
   - Я! - внезапно рассмеялась она. - Я! Это сделала я! Я сожгла театр! Будьте вы все прокляты!
   Она бросилась прочь, однако он успел схватить её за покрывало. Оно осталось у него в руках.
   - Куда? Стой, полоумная! Сгореть хочешь? Остановись, Хиона! - орал он.
   Вильнув в сторону, женщина устремилась к узенькой двери в стене и торопливо распахнула её. За дверью полыхало. Она растерянно остановилась, не зная, на что решиться. Внезапно потянул сквозняк. Одежду Хионы лизнул огненный язык . Пронзительно завизжав, она хотела отскочить, но споткнулась и упала в пламя. Сверху на женщину посыпались камни; стена осела и рухнула, заставив Грата отскочить.
   Всё было кончено в одно мгновение.
  
  
  
  
  
   .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  


  
  
  

46

  
  
   1У. Затишье
  
  
  
  
  
  
   46
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"