Козлище Часть У1. Без масок
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Шестая часть романа БЕЗ МАСОК состоит из шести глав.
|
У1 - 1. О Т Е Ц
Старый Цезарь проснулся на рассвете, прислушиваясь к собственному телу, не болит ли где-нибудь. Тело молчало, тяжёлое и ленивое, утонув в мягком нутре постели. Вставать не хотелось. Его снова ждала курия, угодливые лица консулов, заискивающие глазки Азиния, развратная ухмылка выжившего из ума Гатерия, фальшивая преданность прочих. Враги, опасные люди. Среди десятков обращённых к императору лиц ни одного дружеского. Квириний, Планк, Лонг, где вы? Вас нет среди живых; в памяти вы живы, однако рука, протянутая для дружеского пожатия, ловит пустоту.
В живых из друзей остались немногие - Мессала, Пизон Фруги, Ламия. Но почему лица друзей так подурнели, обвисли, сморщились, расплылись? Все они стали какими-то немощными старцами. У Ламии подгибаются ноги, а ведь совсем недавно, в детстве, они без устали гоняли с ним мяч; Фруги, спился, раздулся и посинел; Мессала сделался кряжистым увальнем с шишкой на носу. Ах да, им уже под семьдесят. Уходящее поколение. Его сверстники затерялись в гуще здоровых, цветущих, алчно любящих жизненные удовольствия мужчин, неприязненно глядящих на стариков. Значит, и его ненавидят ещё и за то, что он стар. Недавно, заметив в курии дружеский взгляд, удивился. Осведомился у Сеяна, чьё это доверчивое, простонародное лицо.
- Да это, наверно, Веллей Патеркул, - догадался Сеян. - Служил префектом конницы в твоём германском войске. Он боготворит своего императора. Не хочешь ли с ним побеседовать?
- А, - слабо отмахнулся Тиберий. - Обожание не менее утомительно, чем ненависть.
Люди не заслуживают доверия: сначала они улыбаются дружески, а потом терзают, мучают, посыпают раны солью. Раньше ему приходилось терпеть . Ныне, стоя недосягаемо высоко, он имел возможность не подпускать к себе никого, пинком отшвыривая смельчаков, дерзко вознамерившихся приблизиться к священной особе Цезаря. Только скорей бы вернулся Сеян. Он послан в Германию с важным и опасным заданием - поменять всех высших начальников в Верхнем войске, без сомнения преданных Силию, уже смещённому главнокомандующему. Действовать приходится исподволь, не торопясь: в будущем году предстоят празднества по случаю десятилетия правления Тиберия, которые не следует омрачать расправой со столь заметным человеком , - и вместо того чтобы покарать Силия , приходится награждать его за неведомые заслуги.
Внимания Цезаря требовали и другие малоприятные заботы, одной из которых являлся, конечно, сын. Друз был неисправим, а приятели его, ещё более испорченные, возмутительны. Особенно ненавистен отцу был царевич Ирод Агриппа, по слухам имевший самое пагубное влияние на глупого молодого человека. Выслушивая доносы о занятиях сына, о его кутежах и вопиющей невоздержанности, Тиберий мрачнел. Наследник своим поведением чернил не только себя, но и отца. Более того, до слуха Цезаря стали доходить словечки сына, без стеснения поносившего отца за предпочтение, оказываемое Сеяну. Заботили Тиберия и постоянные хвори сына - следствие разнузданности и пьянства. Звёзды открыли ему, что век Друза будет недолгим, однако сын обязан был дожить, пока близнецы не повзрослеют.
Заворочавшись, Цезарь издал мычание, и в спальню тотчас скользнул верный Эвод. Являться так запросто дозволялось только старому спальнику, служившему Тиберию всю жизнь. Прочих слуг он редко удостаивал даже взглядом, отдавая приказание в случае нужды движением пальцев. Лицо слуги было перекошено, губы дрожали. Что-то опять стряслось, подумал с отвращением Тиберий и мрачно насупился, готовясь услышать скверную новость.
- За дверью братья Норбаны. Впустить? - испуганно прошелестел слуга.
Норбаны, приятели Друза? Зачем их принесло? Внезапная мысль обдала холодом: что-то случилось с сыном.
- Что с Друзом? - раздражённо осведомился он. Эвод затрясся, по лицу потекли слёзы6
- Умер.
-Что-о?... - внезапно ослабев, Тиберий упал на подушку. Друз умер?! И об этом уже знают в городе? Умер? Негодяй, мерзавец, выродок, перепился и умер, оставив отца в ужасном положении. У Цезаря отныне нет наследника! Всё зашаталось, власть может снова выскользнуть из рук . И Сеян, как назло, далеко. Никакой опоры. Случай, когда Цезарь не может ждать помощи ни от кого, кроме собственной находчивости.
Друз умер, и в Риме всё изменилось. Ничтожный отпрыск его чресл, плод давнего союза с заурядной женщиной, недостойной ни памяти, ни сожалений. Сын никогда не любил отца. Азиний, отчим был ему гораздо ближе. Всё его детство, взросление, возмужание прошли без отца. Позднее, когда Тиберий получил власть, а Друз стал взрослым, он старался оказывать сыну внимание, но всякий раз разочаровывался: сын, как и породившая его женщина, был заурядным существом. Умер... Значит, его болезнь не была выдумкой. Он всё время кашлял и часто простужался. Слабая грудь - немощь всех детей Випсании, умиравших один за другим. Дом Азиния был полон заразы. Помогли болезни пьянство и разгул. Наследник умер, и с этим предстоит жить. Надо вставать и приступать к делам.
В урочный час Тиберий спустился с Палатина, окружённый преторианской стражей и сопровождаемый свитой опечаленных царедворцев. Цезарь не пожелал сразу же отправиться взглянуть на мёртвого сына, но, твёрдо печатая шаг, пошёл в курию точно в назначенное для очередного заседания время. Спутники, почтительной гурьбой следовавшие за повелителем, встревожено переглядывались.
Сенаторы, уверенные, что сегодня не увидят Цезаря, позабыв о делах и разбившись на кучки, оживлённо обсуждали внезапную кончину Друза и неминуемое возвышение вследствие этого сыновей Агриппины. Новость радовала многих. Дерзкие головы даже помышляли о восстановлении республики. Толковали об этом люди молодые, не помнившие ужасов гражданской войны, и лишь благоразумие стариков заставляло их придерживать языки. Как только разнеслась весть, что к курии приближается Тиберий, сенаторы, будто школьники, торопливо разбежались по своим местам.
Поднявшись на своё место, Тиберий мрачно оглядел зал. Консулы, покинув в знак горя курульные кресла, сели рядом с прочими сенаторами, а те, придав лицам скорбное выражение, принялись горестно выражать Цезарю сочувствие в постигшей его утрате. Многие, особенно в передних рядах, закрыли лица краем тоги, делая вид, что плачут. Иные умельцы пускали и настоящую слезу. Тиберий переводил глаза с одного притворщика на другого, и его наполняла злоба. Его взгляд упёрся в круглое лицо Азиния. Толстяк всхлипывал, не вытирая слёз. Возможно, он единственный тут был огорчён кончиной пасынка, но его-то слёзы как раз и были несносны Тиберию. Угрюмо велев консулам занять подобавшие им места, Тиберий попросил сенаторов уняться и выслушать его.
- Отцы сенаторы! - начал он ясным и чётким голосом, отбросив обычную медлительность. - Я понимаю, что могу вызвать упрёки, представ перед вами несмотря на столь свежее горе. Большинство людей, скорбя по умершим, едва выносят даже слова утешения. Я не виню их в малодушии, но для себя ищу облегчения более мужественного, и не намерен оставлять в небрежении государственные дела из-за постигшей меня утраты. Уверен, в связи с кончиной Друза вас заботит будущее государства. В самом делен, не могут не внушать тревогу преклонные года Августы и мои пожилые годы, а также нежный возраст близнецов - детей Друза. Однако хочу вам напомнить, что у Рима есть надежда и утешение. И эта надежда - сыновья Германика.
По курии пронёсся изумлённый вздох, и тут же всё испуганно смолкло. Сенаторы первого ряда, перестав всхлипывать, с интересом уставились на Цезаря. Лицо Тиберия не дрогнуло, однако тонкие губы зло покривились. Да, он сам во всеуслышанье произнёс то, чего давно алкали сторонники Агриппины, коих здесь большинство. Обезоружил их, утихомирил, сделал ручными. А там видно будет. И, торжественно обернувшись к консулам, Тиберий попросил их привести в курию юношей. Ждать пришлось недолго. Оказывается, сыновьям Германика было кем-то заранее велено ждать невдалеке. Когда консулы ввели смущённых Нерона и Друза в зал, сенаторы радостно оживились. Тиберий, решительный и мрачный, велев юношам приблизиться и взяв их за руки, снова начал говорить:
- Отцы сенаторы! После того как эти юные отпрыски Дома Цезарей лишились родителя, я поручил их своему сыну и горячо просил его, чтобы он лелеял их, как своих собственных детей. Вы знаете, мой Друз так и поступал. Ныне они снова осиротели. И я заклинаю вас перед богами и родиной: примите под своё покровительство правнуков Августа, моих внучатых племянников, потомков славнейших предков. Заботьтесь о них, руководите ими, воспитывайте их. Отныне, Нерон и Друз, родителей вам заменит сенат римский. Так предопределено вашим рождением. Помните всегда, что ваше благоденствие и ваши невзгоды неотделимы от благоденствия и невзгод Рим кого государства.
Речь Тиберия вызвала искреннее восхищение и взволновала слушателей. Вскочив с мест, сенаторы в едином порыве осыпали Цезаря пожеланиями благополучия и долгих лет жизни, не аплодируя только из уважения к его свежему горю. Он слушал, опустив голову. Глупцы выдали себя. То, что всегда таилось за лицемерными улыбками, ныне вырвалось наружу. Десять лет государство благоденствует под его управлением, и все эти годы лицемеры мечтают о приходе к власти детей Германика и неистовой гарпии Агриппины. Прочь от этих людей, из этого города, где можно задохнуться от окружающей враждебности!
- Весьма признателен вам, отцы сенаторы, - возвысил голос Цезарь, - за добрые пожелания. Однако люди в мои годы мечтают о покое. Я не раз говорил и снова повторяю, что вскоре намерен оставить власть и уехать из Рима. И тогда пусть консулы либо кто другой примет на себя управление государством - непосильную для старческих плеч ношу.
В курии разлилась тишина. Сенаторы, смолкнув, не знали, как себя вести . Вскоре местами стало возникать шушуканье. Старик опять лицемерит. Можно ли верить, что он добровольно отречётся от власти и отойдёт в сторону, дав волю преемнику! Уж лучше бы он помолчал, не портя впечатление от прекрасных слов, обращённых к сыновьям Германика.
Тиберий видел всё. Ему нестерпимо хотелось бежать прочь, однако он всё ещё побаивался дурного поворота событий.
А в загородном доме всеми забытый и покинутый лежал Друз, - его злополучное, пропитанное ядами и изъеденное болезнью тело.
У1 -- 2. Погребение Друза
Большинство людей, испытывая горе и боль, стремятся выговориться, разжалобить, насытиться сочувствием; Тиберий в таких случаях, подобный раненому зверю, бежал прочь от всех, забивался в тайник, пережидая, когда боль отпустит. Ему было несносно тёплое участие. Сын, с каждым годом всё более огорчавший и печаливший его своим ничтожеством и неисправимой порочностью, нанёс последний сокрушительный удар -- умер. Сейчас, когда близнецы едва вышли из младенчества, а сыновья Германика вступали в цветущую молодость, смерть наследника становилась ужасающим несчастьем.
65-летний император никому не признавался, что устал; с каждым годом ему становилось всё труднее скрывать надвигавшуюся старость. Уехать из города, полного недобрых глаз, он задумал давно; бежать, затаиться, не доставить радости врагам видеть его усиливавшуюся немощь; прожить оставшиеся годы на покое, - но с кончиною Друза , которого он оставил бы наместником, опять наступила неизвестность, неопределённость и Рим на руках. Ждать помощи было не от кого. Мать он не хотел видеть: её стараниями Друз вырос в доме Азиния таким, как его там воспитали; так же сноху -- потому что она никогда не любила Друза; так же Антонию, вдову брата -- старуха относится к нему с участием, но от природы глуповата. Даже видеть Сеяна, верного соратника, защитника и доверенное лицо, - потому что, издавна не ладя с Друзом , тот не может сейчас не испытывать облегчения, и сочувствие его не будет искренним. Луцилий Лонг, единственный уцелевший ещё со времён Родосской ссылки друг и ровесник , занемог и постоянно жалуется на ломоту в костях; Тиберию же страстно хотелось забыть о своих годах. И он пребывал в полном одиночестве посреди своего великолепного дворца, зная, что вскоре надо предстать перед народом, изображая скорбного отца, а потом опять являться в курию и сидеть там с бесстрастным лицом, пронзаемым враждебными взглядами, и слушать пустопорожние разглагольствования отцов-сенаторов.
День, ожидание которого так тяготило Тиберия, всё-таки наступил. Выставленное в атрии Палатинского дворца набальзамированное тело Друза после прощания родных было водружено на носилки и отправилось в последний путь на форум. Впереди траурной процессии шли музыканты-трубачи, разрывая уши скорбными мелодиями. Следом рыдали и вопили плакальщицы -- мастерицы своего дела: по знаку ликтора-либитинария они разом прерывали вопль, и тут же вступал хор, составленный из юношей всаднического звания. Он пел на старинный мотив восхваление сыну Цезаря, так рано покинувшего осиротелый Рим на горе народное. Тут же вертелись мимы, танцоры, шуты, наглядно изображая чувства, о коих голосил хор. Служитель храма Либитины зорко присматривал за ними, не допуская никаких непристойностей и актёрской отсебятины, столь свойственных этому народцу. По обе стороны Священной Дороги толпились римляне, вытягивая шеи, стараясь ничего не прозевать из редкого зрелища . Никто не хотел упустить случай увидеть вживую своих властителей и кучу знаменитых и могущественных людей. Толпу оттесняли к стенам охранники, расчищая путь шествию. В окружении ликторов показались "предки" - актёры в восковых масках и одеждах древних царей и полководцев. Их было великое множество, начиная с сына Венеры Энея -- родоначальника Юлиев, к роду которых по усыновлении принадлежали Тиберий и Друз. Тут были представлены все альбанские цари и , конечно, Ромул -- основатель Рима, а также Атт Клавз и другие Клавдии, включая отца Тиберия, - одним словом, вся история Рима, по замыслу божественного Августа, мудрого правителя, в своё время смело присвоившего своему роду Римскую историю. Следом за "предками" везли большие картины, изображавшие победы Друза, якобы одержанные им в Иллирии. Внимательный наблюдатель мог заметить, что некоторые из этих картин уже провозили пять лет назад во время переноса праха Германика, но тогда они прославляли свершения того полководца. За картинами показались факельщики и, наконец, в окружении либитинариев с восковыми свечами и кипарисовыми ветками, ложе с покойником. Его несли друзья молодого Цезаря, все в чёрном с ног до головы. Не было видно лишь царевича Ирода: он сделался настолько ненавистен Тиберию, что по совету благоволившей к нему Антонии исчез из Рима, объявившись позднее уже в Иудее. Народ притих, заметив Тиберия. Он шёл, опустив покрытую чёрной тканью голову, но всё равно выглядел внушительно, возвышаясь над мелкорослой роднёй: ведь Божественный Дом состоял отныне почти из одних женщин. Молодую вдову вели под руки; она то и дело спотыкалась. Юные Нерон и Друз скромно держались позади матрон, однако народ при виде их оживился. Далее в полном составе шествовал сенат, за ним всадничество, а далее валила беспорядочная толпа. Шествие направлялось на форум, где Цезарь Тиберий должен был произнести речь.
Пока Тиберий произносил над телом сына требуемое обычаем похвальное слово, стоявший в охранении Грат рассматривал императора и его свиту , толпившуюся возле роскошного погребального ложа, на котором лежал облачённый в пышные одежды триумфатора Друз; лицо покойного прикрывала восковая маска. Сеян стоял рядом с ростральной трибуной. Тёмное от загара лицо префекта претория было бесстрастно, глаза устремлены на толпу. Никто не смог бы угадать его истинных чувств ; да он ничего и не чувствовал кроме усталости от недавней дороги да опасений за маленькую женщину с распущенными космами, поникшую среди величавых матрон, внимавших императору с пристойной горестью. Знать, воины и народ сохраняли печальный вид, однако мало кто скорбел по Друзу и сочувствовал утрате Цезаря. Большинство радовалось при мысли о скором возвышении семейства незабвенного Германика. Десятилетний Гай, младший из его сыновей, лопоухий, пучеглазый мальчишка, вздумал кривляться и подвывать словам Тиберия; никто не счёл нужным одёрнуть его, пока грозная родительница не устремила на разошедшегося отпрыска выразительный взгляд.
Агриппина, Мать легионов, внучка Августа, надежда и любимица римского народа! Не только лицо, вся фигура матроны выражала спокойную уверенность. Глядя нанеё, Сеян подумал с досадой: "Непонятно, зачем Тиберию понадобилось возвеличивать сыновей Германика в сенате. Или Цезарь струсил до того, что пренебрёг всякой осмотрительностью? Вернувшись накануне он уже знал все главные новости. Он успел и во дворец, но свидание с Тиберием было кратким и немногословным. Старик крепко сжал его руку, видимо обрадованный его приездом, и хмуро отвернулся, давая понять, что слова сейчас не нужны. Зная нрав Тиберия, Сеян ничего иного и не ожидал. Ввиду неладов сына с помощником, он не мог не понимать, что Сеян испытывает облегчение, хотя выскажет скорбь как человек воспитанный, и предпочёл обойтись без ненужных излияний..
Друз отправился в Аид; в новых условиях придётся действовать осторожно, будто идёшь через трясину
В обязанности префекта претория входило сопровождать Цезаря в течение всей церемонии, присутствовать при сожжении покойника и, отдавая сыну Тиберия последние почести, трижды обойти с воинами вокруг погребального костра. Он выполнил всё, что требовалось. Огибая торжественным шагом пылавший костёр, краем глаза он наблюдал, как уносили прочь лишившуюся чувств Ливиллу. Когда тело Друза обратилось в пепел, он продолжал охранять Цезаря, пока тот собирал прах сына , а затем участвовал в поминках, устроенных в траурном триклинии гробницы Августа.
Отведя Тиберия с матронами на Палатин, а воинов в лагерь, Сеян в глубоких сумерках вернулся домой. В ту ночь он долго лежал без сна, что было ему в новинку: обычно он засыпал, едва коснувшись головой подушки. Перебирая в уме события дня, он вспоминал то злое лицо Тиберия, отшатнувшегося от Азиния Галла, устремившегося к нему с соболезнованиями, то обнажённую грудь Антонии, не постеснявшейся растелешиться в знак горя, то оживлённые перешёптывания друзей Агриппины, то Ливиллу, поникшую, будто выдернутое из почвы растение. Справится ли она? Наверно, неосторожно было довериться столь слабой и чувствительной женщине, да что поделаешь! Что посеяно, то и взошло.
У1 - 3. Неукротимая
Частые поездки Сеяна в Галлию и Германию, его переговоры с военачальниками, встречи с центурионами и воинами, привели к тому, что Гай Силий, главнокомандующий Верхним войском, счёл возможным вернуться в Рим после нескольких лет промедления, отчасти так и не дождавшись нужных действий Агриппины и возмущения народа, отчасти успокоенный посулами Цезаря, даже пообещавшего даровать ему триумфальные украшения. Полагая, что Тиберий должен быть сверх меры благодарен ему за бездействие как в тревожный год смены властителей, так и ныне, он явился в Рим в лучах славы победителя эдуев, отягощённый непомерным богатством, добытым в мятежной провинции, и жаждая насладиться им, а также обещанными наградами и почестями.
Просидев более десяти лет вдали от Италии, , он не догадывался, как всё изменилось в Риме, насколько окрепла власть Тиберия, наивно принимая за истину уверения Цезаря в значимости и величии сената. Насколько самоуверен и наивен он был, говорило его торжественное посещение дома Агриппины, к которой он сразу же явился с женой и свитой клиентов. Она не сочла нужным предостеречь его о своей опале, напротив, воодушевлённая недавним официальным признанием её сыновей надеждой государства, она постаралась убедить гостей в собственной незыблемости.
К Силию, приятелю Германика, весёлому, общительному и любезному человеку, она была расположена с давних времён. В бытность в Германии, среди простоты лагерного быта, она иногда сравнивала в тайных мыслях своего мужа с Силием, находя, что тот превосходит Германика и ростом, и сложением, и мужественной красотой. Супруг был хрупок и по-девичьи изящен, а на его тонкие ноги не хотелось смотреть. Оглаживая взглядом мускулистые, волосатые ноги Силия, она невольно вздыхала. Уехав, она иногда писала ему, и он всегда отвечал. Если бы её с сыном побег удался, сейчас всё было бы по-другому. Узнав, что Агриппина у Силия, к Верхнему присоединилось бы и Нижнее войско. Тиберий был бы низложен, Цезарем стал бы её Нерон. Боги судили иначе. Зато теперь, в новых обстоятельствах, всё устроится без бунта и кровопролития. Как только умрёт Тиберий, её сыновья станут Цезарями.
Ещё не кончился траур по Друзу, а к Агриппине устремился поток знакомых с поздравлениям . Крупная, дородная, уже облачившись в белые одежды, она сидела, разомлев от жары и питья, милостиво выслушивая льстивые речи сменявших друг друга посетителей. Все они, доселе осторожничавшие, кинулись чествовать её как мать будущих властителей. Приезд Силия значительно увеличил число её сторонников, в том числе среди женщин, чему способствовала жена Силия Созия. Она превосходила Агриппину молодостью и привлекательностью, что могло бы воспрепятствовать дружбе, однако внучка Августа всегда была выше женского соперничества, уверенная в своём безусловном превосходстве. Она даже величала Созию подругой, милостиво ей покровительствуя.
Впечатления Агриппины от супругов были не совсем благоприятными. Оба вели себя слишком раскованно. Созия, торопясь насытить женскую алчность, скупала всё подчистую в самых дорогих лавках, торопясь потратить добытое в Галлии золото. Верная Пульхра ежедневно докладывала о новых приобретениях мотовки., когда
- Какие украшения купила она у Эпирота-ювелира! - тоскливо вздыхала родственница. - Говорят, они присвоили казну Эдуев.
- Какое нам дело? - не поддержала её Агриппина. В самом деле; особенно после того как Созия не поскупилась на дары патронессе. Гораздо важнее поведение Силия. Он разбередил прежние раны вдовы.
В первое же посещение Силий открыто заявил, не стесняясь слуг, что отказ Германика от власти , когда её предлагали ему воины, был роковой ошибкой. Этот давний случай было ещё досаднее, если вспомнить, сколько усилий приложила она, сколько денег заплатила, чтобы кое-кто из воинов начал орать и требовать действий от мужа. Она твёрдо пресекла празднословие Силия:
- Боги рассудили лучше. Цезарями станут мои сыновья, как задумывал Август, мой божественный дед.
Настроение её было надолго испорчено. Мало того, что Германик отказался тогда рискнуть. Он даже театрально приставил меч к груди, восклицая, что скорее умрёт, чем нарушит долг верности, и стоял в позе, как дрянной актёр, пока из толпы воинов ему не крикнули насмешливо: "Что же ты медлишь? Рази!"
Пульхра постаралась развеселить патронессу. Их связывало многое - родство, одинаковые склонности , сходные судьбы. Для Пульхры - вдовы злополучного Вара, погубившего в германских дебрях легионы Августа, все двери с тех пор захлопнулись, будущее сына оказалось загубленным. Бедный мальчик не мог сыскать даже невесты вровень своему происхождению. Привыкнув чувствовать себя отщепенкой, она избрала покровительницей Агриппину, тоже гонимую властью, и научилась подлаживаться к её высокомерному нраву, хотя непомерная заносчивость той иногда вызывала досаду даже у знающей своё место вдовы.
- Эти двое, Силий и Созия, выражают тебе дружбу, но это всего лишь слова. Их занимает совсем другое, - осторожно чернила она вторгшихся в их жизнь супругов.
Агриппина и сама понимала, что Силий, долгие годы удалённый от Рима, а ныне разбогатевший и обласканный Тиберием, не очень надёжен. Они наслаждаются жизнью, в то время как она страдает. Созия занята приобретательством, а Силий ежедневно задаёт пиры и хвастает на них перед гостями своими мнимыми подвигами. Он был ненадёжен, ещё сидя при войске и согласился принять их с сыном ли
Пульхра поцеловала её в плечо.
--
У1 - 4. Утрата
Лишившись господина, Ростральный дом некоторое время пребывал в растерянном оцепенении. Отныне единственной госпожой, вершительницей судеб слуг являлась Ливилла, странная женщина, никакой властью никогда не обладавшая, да и не стремившаяся к ней. Среди дворни у неё не было ни одного доверенного лица; даже с ежедневно прислуживавшими ей женщинами она не вступала в разговоры, оставаясь отстранённой, что бы они ни делали. Исключением был прижившийся в доме Эвдем, выдававший себя за врача, а на самом деле маг, колдун и чародей, которого все боялись. Верхушка домовой прислуги беспокоилась: уж не грядут ли новшества, грозящие порушить привычный, такой уютный жизненный уклад? Уж не переберётся ли сюда госпожа Антония?! Главный диспенсатор предпринял решительные действия, испросив приёма у госпожи, и получил краткое указание: пусть всё идёт так, как шло. У домочадцев отлегло от сердца. Снова потекла привольная, сытая жизнь.
Свежеиспечённая вдова, уединившись в Каринах после похорон супруга, никого не принимала. Она была совсем одна. Близнецы находились в Байях у Антонии и по причине тёплой, солнечной осени ещё не скоро должны были вернуться . Юлия тоже отсутствовала в городе, сопровождая Августу в поездке на побережье. Цезарь тут же удалился на Капрею, прихватив с собой Сеяна, так что Рим уподобился огромной, мертвой пустыне - для Ливиллы, конечно.Она более не лила слёз. Время утекало в прошлое, но, занятая своими мыслями, она не замечала его неумолимого бега. Эвдем, наблюдая за госпожой, пытался угадать , о чём она думает, но она молчала. Раз, заметив, как долго она стоит возле изваяния Германика, приникнув к камню головой, он решительно приблизился.
--
Не тоскуй о прошлом, - тихо попросил он . - Твоего брата нет, но и прежней Ливиллы нет тоже. Началась другая жизнь .
--
Знаю, - кивнула она. - Я стала свободной. Рабыня получила свободу. Но я не знала, какова будет цена.
Госпожа выбрала молчание, так пусть молчит и дальше; содеянное не касается её. Но ободрить и остеречь её следовало непременно:
--
В новой жизни тебе придётся быть сильной,- выразительно предупредил Эвдем.
--
А нужна ли мне эта новая жизнь? - вдруг горестно выдохнула она. - Солнце моей любви закрыли тучи...
Догадка осенила его: эта женщина не находит себе покоя , не имея вестей о возлюбленном. Она больная, полубезумная; её безумие -- любовь. Тут не поможет даже мандрагора.
--
Будь благоразумна, - не без досады заговорил он. - Он сейчас на Капрее в свите Цезаря и неизвестно, когда вернётся. Это всем ко благу. Вспомни: вдова должна носить траур по крайней мере год.
--
Год?! - ахнула она. - Ты шутишь?
--
Сейчас вам незачем встречаться. Один неверный шаг может всё погубить. Или ты хочешь всесветного позора?
--
Он охладеет... - горестно пролепетала она.
--
Охладеть может тот, кто пылает. - с беспощадностью хирурга сказал Эвдем, - Разве он домогался тебя? Ты свалилась ему на голову, как...
--
Как кирпич? - жалко усмехнулась она.
--
Нет, как дар небес. Никуда он от тебя не денется, потому что ты нужна ему. Союз с тобой -- путь во власть.
--
Со мной? Каким образом?
--
Если вы станете супругами. Если ты выйдешь за него замуж. Сознайся, разве ты не мечтаешь получить его в супруги?
--
От нахлынувших чувств Ливилла потеряла дар речи. Лицо её , обращённое к врачу, медленно расцветало , глаза засияли, несмелая улыбка тронула нежные губы. Довольный впечатлением от своих слов Эвдем заговорил со страстной силой:
--
Я не люблю искушать божество, однако недавно дерзнул и теперь знаю: твой избранник рождён повелевать. Над ним реет царский венец. Так помоги осуществиться божественной воле. Не оглядываясь, следуй вперёд единственно верным путём...
--
--
Он мой! Он должен быть моим! Он станет моим супругом! - не слушая его, счастливо твердила Ливилла.
От Юлии матери пришло тревожное письмо: вернувшись в Байи, дочь обнаружила, что близнецы простудились и кашляют. Дети часто болели, невзирая на заботы многочисленных нянек и личный пригляд госпожи Антонии. Близнецы входили в круг привычных забот матроны наряду с управлением обширным домом и рыбными садками, доходами с многочисленных имений, семейством Клавдия и прочими неотложными делами. Деятельный ум Антонии вёл непрерывный учёт своих обильных доходов и неминуемых расходов. Для неё было удовольствием вникать в сложную и стройную работу бухгалтерии, руководимой Паллантом, отличным счетоводом. Паллант умел удивительно быстро и точно считать в уме, складывая и вычитая огромные цифры, а уж когда оказалось, что он так же искусен в дробях и даже умеет извлекать корни, Антония допустила его в свой ближний круг. Забота о близнецах не могла быть главной в столь наполненной жизни матроны, поэтому она не возражала против появления возле них Юлии. Дочка Ливиллы, не прижившись в семействе Агриппины и не смея вернуться в Ростральный дом, поселилась у бабки , якобы временно. Антония позволила ей остаться, заметив рвение, с которым та ухаживала за своими крошечными братьями, хотя не перестала осуждать. Допустимо ли для порядочной молодой женщины сбежать от мужа? Если бы не Тиберий, посмотревший сквозь пальцы на поступок внучки, Антония задала бы ей жару. Впрочем, свою вдовую невестку Агриппину она считала склочной, заносчивой, недалёкой женщиной и осуждала её за неумение приструнить детей.
Полученное от Юлии письмо обеспокоило Ливиллу. Она послала к дочери спросить, удобно ли ей приехать незваной и как на это посмотрит Антония. Посланный, быстро вернувшись, сообщил, что в доме Антонии переполох из-за болезни детей. Расстроенная Ливилла тут же собираться в дорогу, велев Эвдему сопровождать её. Когда они прибыли в Байи, дом Антонии был полон смятения. Близнецы метались в жару. Собравшиеся возле детей медицинские светила пребывали в страхе и замешательстве: случись плохое с внуками Цезаря, им не сносить головы. Юлия, встретив мать, провела её к детям и не выпускала из объятий, пока Ливилла с отчаянием глядела на сыновей. Антония не сказала обеим ни слова, но, заметив Эвдема, сердито удалилась: она его не терпела.
Врачи при виде Эвдема примолкли. В медицинских кругах знали о нём, хотя своим не признавали, да и видели нечасто. Их насторожённые взгляды ощупывали чужеземца.
- Были применены все средства: баня, лечебная жажда, кровопускание, припарки, настои из трав... - уведомил его один из лекарей.
--
Спаси их! - шепнула Ливилла.
Эвдем молчал: слишком поздно. Детей губила болезнь Друза, полученная им в доме Азиниев. Тяжело было смотреть на бедную госпожу, в бессильном отчаянии рыдавшую над умиравшими близнецами, но ещё тяжелей было видеть детские муки. Дети, обессилев, уже не задыхались. Сначала замолк один, потом утих другой. Эвдем подхватил скользнувшую на пол Ливиллу: глаза женщины закатились, растрёпанные волосы облепили лицо. Воспользовавшись возникшим замешательством, кое-кто из врачей устремился вон. Передав лишившуюся чувств госпожу Юлии, он склонился над детьми. Один близнец уже холодел, другой ещё судорожно всхлипывал. Разве не он четыре года назад помог этим детям появиться на свет? Неужто сейчас он позволит им погибнуть!
--
Роговые банки, уксус, воду, хирургические инструменты, - распорядился он и, опустившись на колени, прижал к груди малыша излучавшие таинственную силу руки. Эта сила иногда появлялась у него в минуты страстного напряжения, чтобы потом неизбежно смениться невыносимой головной болью и чёрным туманом в глазах. Он опасался вызывать её но сейчас без этого было не обойтись.
Едва в доме стало известно о кончине близнецов, Антония, сжав губы , удалилась к себе. Ей, родившей полтора десятка младенцев и похоронившей всех, за исключением троих, слёзы и стенания дочери казались чрезмерными. Случившееся, конечно, обеспокоило её, и она предусмотрительно отступила, надеясь переложить ответственность на дочь и её сомнительного врача. К детям никого не допускали, и от них никто не выходил. Эвдем валялся на полу детской, то ли в припадке, то ли в обмороке. Возле двери Ливилла тихо плакала в объятиях Юлии; та, рослая и сильная не в пример нежной матери, обнимала её и , пытаясь успокоить, осушала лицо, хотя сама готова была зарыдать.
\
Эвдем оставался возле детей всю ночь. Очнувшись, он увидел, что близнец по имени Люций умер; другой мальчик, Тиберий, продолжал дышать: маленькое тельце отчаянно боролось со смертью. К утру Люций был всё ещё жив, и врач уверился, что есть надежда.
У1 -5. Родственники
Сеян надеялся на затишье после бури. Новые бури ждут впереди, но хотя бы новогодние празднества прошли мирно. Для процесса над Силием всё было подготовлено . Обвинителем вызвался стать Визеллий Варрон, сын командующего Нижним войском, с которым Силий жестоко враждовал в Германии. Старик Варрон уже умер, завещав сыну добиться кары обидчику. Молодой человек жаждал справедливости, и Тиберий благосклонно допустил его к соисканию консулата с тем, чтобы тот,
Тиберий, земное божество, громовержец, податель земных благ им, ничтожным смертным, немного успокоился после пережитого, по мнению Сеяна. Сторонники Агриппины выжидали. Успокоению императора сильно помогло посещение преторианского лагеря, где для него были устроены показательные выступления и шествие воинских центурий в боевом облачении.
К сожалению, испортить настроение капризного владыки поспешила Августа. Сеян никогда не вмешивался в отношения матери и сына, избегая касаться их даже словом. Запутанные и болезненные, они в последнее время стали особенно болезненными из-за неутихающих поползновений старухи властвовать. В пику сыну Августа держала сторону Агриппины, хотя терпеть её не могла. Она не позволила обуздать буйную вдову после попытки той бежать к войску; она же покровительствовала Силию и его жене, препятствуя суду над ними. Находясь в благодушном настроении, Тиберий посетил мать в её хорошеньком домике с самыми мирными намерениями. Состоявшийся разговор остался неизвестен Сеяну, но, судя по всему был крайне неприятен Цезарю.
Раздражению Тиберия сильно поспособствовала неожиданная выходка Азиния. В курии, при обсуждении религиозных дел, Азиний ни с того ни с сего вдруг предложил оказать матери Цезаря очередную почесть: отныне Августа при посещении театра должна была сидеть среди весталок. Сенаторы одобрительно загудели. Уж этот Азиний! Зачем ему понадобилось заводить речь о новых почестях старухе, и так превознесённой до небес?
Сделав знак, Тиберий взял слово и заговорил, - по обычаю своему медлительно, спотыкаясь на каждом слове:
--
От имени матери и от себя благодарю вас, отцы сенаторы, за желание оказать Августе новую почесть. Что до театра, то мне уже неоднократно поступали жалобы от преторов на бесчинства комедиантов, возбуждающих непристойными выходками чернь против правительства. И вы хотите сделать Августу свидетельницей подобного ? Сенату надлежит положить конец этим безобразиям. Предлагаю немедленно изгнать актёров из Италии, тем более что театр Помпея сгорел и не скоро будет восстановлен, а остальные два здания слишком малы, чтобы вместить такую ораву непотребного актёрского сброда.
Сенат тут же принял решение изгнать актёров из Италии.
Что означала выходка Азиния? Кто его надоумил? Тиберий, конечно, не сомневался, что сама Августа. Сеян думал иначе. Августа слишком умна, чтобы так поступить, но люди, её окружающие, и прежде всего Созия и Силий, - льстецы, пытающиеся сделать державную старуху своим щитом. Августа, Созия. Агриппина -- его ненавистницы. Женщины -- коварные существа. их месть непредсказуема, мелкотравчата, болезненна; он предпочитал сражаться с мужчинами. Прознай они о его безрассудной связи с Ливиллой, неприятностей не оберёшься. Мысль, что всё может открыться и, главное, дойти до Тиберия, ныла занозой, =как он ни гнал её. Понимая, что прелюбодеяние с женщиной из дома Цезарей -- поступок дерзкий и непростительный, он впервые не знал, как поступить, и смущённо медлил. Допустим, они с Ливиллой перестанут видеться; сейчас, когда она оплакивает ребёнка, это вполне уместно. Но надолго ли хватит сил у слабой, безрассудной женщины? Надо попробовать уговорить её. Возможно. Она образумится. Было бы замечательно, если бы она взяла любовника или по крайней мере сделала вид. Он и сам постарается, чтобы молва связала его имя с какой-нибудь прелестницей.
Но для уговоров придётся увидеть Ливиллу, что нежелательно. Однако совсем отталкивать её небезопасно, да и нерасчётливо. Она -- третья по значению после Августы и Агриппины женщина в Римском мире. Возможно, наступит день, когда Тиберий сам, собственной волей, соединит в брачном пожатии руки вдовой племянницы-снохи и преданного друга.
Он вспомнил, что женат, и усмехнулся: вряд ли подобные замыслы понравятся Апикате. Кстати, почему жены всё время нет дома? Апиката взяла слишком много воли. Конечно, тут есть доля и его вины. Да что поделаешь, раз у мужа такая жизнь! Он не вправе распоряжаться собой, так как всё его время принадлежит Цезарю. Конечно, Апиката уже не та юная девушка, которую он тогда-то ввёл в свой дом, не соблазнительная скромница, пугливая и лукавая одновременно. Она превратилась в цветущую матрону, своенравную повелительницу своего маленького царства , госпожу в доме. Но что это за жена, которую нельзя обнять, когда захочется! Он догадывался, почему ей больше по сердцу новоприобретённый особняк: пребыванию в доме мужа ей мешает давно распоряжающийся тут Туберон, а она жаждет безусловной воли.
Он и сам уже другой, - сорокалетний, огрубевший, уверенный в своих правах, усталый муж. Сейчас всю нежность и страсть Апиката отдаёт детям -- своим порождениям, остро в ней нуждающимся, а на долю супруга приходятся лишь крохи. Но как же иначе? Так ведётся от века. Дети -- и его гордость, наследники, продолжение рода. Но дом и семья -- лишь часть огромного мира, в котором он существует. Что делать! С возрастом люди меняются, их чувства и пристрастия не остаются прежними.
Пришёл брат с напоминанием, что на новогодний ужин они званы к Блезам. Сеян поморщился. У дяди обязательно станут разговаривать о Силии, чем он сыт по горло. Дядюшка станет просить за младшего сына. Родственники не преминут осудить его житьё с женой на два дома...
--
У меня вечером есть дело в городе... - начал он, но, увидев огорчённое лицо брата пообещал заглянуть к Блезам попозднее.
Никаких дел у него не было, но лишь свободная минута. Он давно не виделся со златорунной овцой по имени Альбуцилла, - единственным существом на свете, не требовавшим от него ничего, не предъявлявшим никаких прав. Долг перед родственниками заставил отложить замысел.
Блезы обитали невдалеке. Почему бы не окунуться в тёплую лужицу незамысловатых семейных радостей и не побыть с близкими людьми? Только бы не было чужих. И, войдя в приветливый покой, полный света и ароматных запахов кушаний, Сеян с удовольствием увидел только родные лица. Помимо семьи дяди тут находилась Апиката; Туберон привёл мальчиков -- юную поросль Элиев. Застолье было в разгаре, о чём свидетельствовали раскрасневшиеся лица пирующих. Весело улыбнувшись , Сеян подумал, что в конце года самая пора напиться до сладкой одури в голове и, нежась на мягком ложе, слушать беспечную болтовню родственников. Пить до затмения он не умел: его голову не могло одолеть никакое вино, да он никогда к тому и не стремился.
Устроившись за столом, он с некоторой опаской оглядел кушанья, разукрашенные сверх меры. Оказывается, ужин готовился под руководством вдовы Павлины, перехватившей власть над кухней у слабовольной хозяйки.
--
Что -то ем, а что, не понимаю, - подмигнул Блез племяннику.
--
Разве ты не знаешь, - обидчиво встрепенулась тётя Корнелия, - что нынче самое модное в кулинарии смешивать продукты так, чтобы было не понять? Скажи спасибо Павлине, что она помогает нам не выглядеть отсталыми.
--
Мне, старому вояке, по вкусу кусок мяса без всяких фокусов, - проворчал Блез.
Матроны возмущённо заахали, и Апиката принялась авторитетно наставлять ворчуна. Блез, подмигнув племяннику, заспорил с женщинами.
Засмеявшись, Сеян обратился к мальчикам, скромно сидевшим за отдельным столом. Сыновья, редко видевшие отца дома, робели перед ним и отвечали односложно. Туберон счёл нужным ободрить детей, начав рассказывать об успехах детей в изучении риторики и литературы. Разглядывая мальчишеские лица, Сеян невольно вспомнил про других детей, одного из которых недавно похоронили. Неужто и они его сыновья? Значит, женщина сказала правду? Он постарался как можно скорее отогнать мысли, столь неуместные в семейном кругу.
Время шло. Обсудили всех родственников, не позабыв хозяйскую дочку -- белую лилию, изнывавшую с мужем где-то в восточной провинции. Туберон, заметив, как побагровел хозяин, нагрузившись яствами и питиём, да и матроны защебетали звонче допустимого, решил, что мальчикам пора домой и увёл племянников. Заиграла музыка.
- А это зачем? - встрепенулся Блез.
- Чтобы не слышать неприличных звуков, - хихикнул его сын.
Отмахнувшись от возмущённых матрон, Блез поинтересовался :
- Силия скоро посадят?
Недовольный Сеян выразительно кивнул на слуг, но Блеза было не остановить. Заслуженный военачальник, сражавшийся с врагами Рима в разных концах света и провозглашённый воинами императором, получил за свои заслуги только триумфальные украшения, - такую же награду, как и Силий, легат Верхнего войска, не совершивший никаких подвигов. Дядюшка досадовал ещё и потому, что всемогущий племянник пальцем о палец не ударил, чтобы посодействовать близкому человеку. Сеян постарался отвлечь дядюшку, заговорив о его службе в Африке.
--
Не забудь, что завтра у нас большой приём, - напомнила мужу Апиката, собираясь уходить. - Пожалуйста, без опозданий.
Сеян смутился: он и в самом деле забыл. Завтра, в день Януса - первый день Нового года он обязан присутствовать на Капитолии во время торжественного молебствия богам , потом быть на Палатине рядом с императором во время длительной церемонии поздравлений, потом явиться в лагерь для принятия воинской присяги.
- Выполняй приказ госпожи, - пробурчал Блез напутствие племяннику. - Это в лагере ты начальник, а дома рядовой.
"Дядюшка сильно растолстел и постарел. Что значит безделье!" - подумалось Сеяну. Тётю Корнелию он расцеловал, приподняв, всякий раз удивляясь её невесомости; та заулыбалась, подёргивая клювиком-носиком. Вдова Паулина тоже пожелала поцелуев, однако Сеян ловко ускользнул, заговорив с двоюродным братцем.
Завтрашний день обещал быть полным хлопот, и Сеяну хотелось поскорее добраться до постели.
У1- 6. Процесс Силия
Первый день года римляне издревле посвящали Янусу -- божеству времени и всяких начал. Никто не ожидал, что в день, когда запрещались всякие ссоры, разразится буря. День начинался торжественным молебствием на Капитолии о благополучии Цезаря и государства в присутствии всех высших магистратов. Новые консулы вступали в должность; прочие должостные лица, присягнув, тут же приступали к исполнению обязанностей. Безделье запрещалось в этот день: суды заседали, ремесленники символически трудились, лавки торговали.
Тиберий уезжал обычно из города накануне, чтобы избежать подарков. Если беднота одаривала друг друга медными ассами с изображением Януса и прочей чепухой , то люди богатые изрядно тратились, а уж если дело касалось подношений Цезарю, они чувствительно разорялись. Со своей стороны Цезарь обязан был в ответ одаривать их чуть ли не вдесятеро, что тоже не устраивало бережливого властелина. Но в тот злосчастный день Тиберий остался . Сеян стоял невдалеке от него, созерцая увитого цветами жертвенного быка, пофыркивавшего невдалеке, и раздумывал, как бы незаметно ускользнуть и не присутствовать на Палатине во время большого приёма. Ему требовалось успеть в преторианский лагерь, где воины станут приносить присягу; вечером же он клялся жене быть на фамильном пиршестве в присутствии клиентов, чего нельзя избегать. Неожиданно его слуха коснулись слова молебствия: жрецы просили богов о благополучии Цезаря и Н е р о н а с Д р у з о м. Хмыкнув, Сеян глянул на Тиберия: как тот воспримет, что сыновей Агриппины чествуют наравне с императором. Лицо Тиберия помрачнело, и Сеян понял, что дело не кончится добром. Его ожидание неприятностей оправдалось. Явившись после лагеря на Палатин, он узнал, что Цезарь в недобром настроении. Оказалось, не только на Капитолии, но и во всех городских храмах жрецы призывали молиться за императора и сыновей Агриппины. Жреческие должности исполняли люди знатные и уважаемые, поэтому, вызвав их к себе, Тиберий ограничился выговором и строгим запретом упоминать в молитвах Нерона и Друза. Сеяну же было приказано безотлагательно начинать суд над Силием.
Для процесса всё было готово. Сеян по обычаю своему намеревался остаться в тени, хотя Силий издавна был ему не по душе. Одновременно с ним начав воинскую службу, Силий предпочёл не подвергаться опасностям в дебрях Германии, а лизоблюдствовать на Палатине, угождая всесильным женщинам, близким Ливии, в чём ему помогала красивая внешность. Пока другие воевали, он, не имея никаких военных заслуг, был назначен Августом легатом Верхнего войска и оставался им много лет, несмотря на призывы вернуться. Сторонник Германика, он злоумышлял против Тиберия ; позднее, готовя побег Агриппины, даже подстрекал к мятежу эдуев -- самое многочисленное и воинственное племя галлов. Когда эдуи восстали, Силий долго утаивал это от правительства. Бежать Агрипине не удалось, а эдуи стали успокаиваться. Тогда Силий вторгся с воинами в Галлию и, под видом умиротворения провинции, опустошил её.
Едва стало известно, что консул Варрон выступил в сенате с обвинениями против Силия, поднялся переполох. Друзья Агриппины благоразумно примолкли; иные попрятались по домам, иные даже уехали в деревню. Силий, менее всего ожидавший, что его , недавнего победителя, осмелятся привлечь к суду, просил отсрочить рассмотрение дела, пока Варрон не сложит должность. Сенаторы готовы были согласиться, но Тиберий строго напомнил: "Блюсти благо государства - первейшая обязанность любого магистрата." И судебному разбирательству был дан ход.
В назначенный день все члены сената получили строгое предписание присутствовать в курии. Тиберий явился окружённый преторианской стражей, возглавляемой лично префектом претория. Варрон тут же начал свою речь, обвиняя Силия в покровительстве мятежникам и причинении ущерба государству вследствие разорения провинции и стяжательства сверх меры. "Мой отец, - говорил консул, - встревоженный волнениями в Галлии, неоднократно обращался к легату Верхнего войска, чему я был свидетелем, с предложением совместных действий, дабы загасить мятеж. Однако Силий не допустил нашего вмешательства, преуменьшая опасность, а когда его связи с мятежниками стали явными, предал своих тайных союзников и накинулся на провинцию, начав явный грабёж.
И Варрон начал возмущённо перечислять незаконные действия легата. Силий несколько раз выкриками прерывал речь консула, но, останавливаемый друзьями, умолкал. Возразить ему было нечего, однако, убеждённый, что его судят не за стяжательство, но за дружбу с Агриппиной, осмелился дерзко обвинить Тиберия в преследовании потомков Августа.
- Довольно! - закричал он. - Я -- стяжатель? Но какой магистрат, какой военачальник, попав в провинцию, чужд этому? Назовите мне хоть одного! Кого за это осудили?
Силий не знал, что, заявляя подобное , уязвил Тиберия, гордостью которого была строгость к потерявшим меру стяжателям. По знаку насторожившегося Сеяна воины теснее окружили Цезаря.
- Ты ошибаешься! - задетый за живое, не выдержал Тиберий. - Мы посылаем в провинции честных, достойных правителей. Всякий пастух должен стричь овец, а не сдирать с них шкуры. Если же среди них попадаются мздоимцы, они несут суровую кару.
Но Силия было не остановить.
- Замирив провинцию, я утвердил власть Рима в Галлии, выкрикивал он, потрясая рукой. - Разве не за это, Цезарь, ты обещал наградить меня триумфальными отличиями?
За долгое отсутствие он успел забыть, что с властителями так не разговаривают. Друзья не без труда заставили его умолкнуть и сесть. Варрон продолжил обвинительную речь, приступив к перечислению награбленного. Сенаторы оживились: многие не представляли размеров приобретённого Силием в Галлии богатств . Мессала, издавна дружный с Тиберием и потому никого не боявшийся, развязно выкрикнул:
-Да ты теперь богач, приятель!
- Это трофеи! - возмутился Силий. - И судят меня не за них, а из-за того, что я неправильно выбираю себе друзей. - Напрасно его дёргали за тогу, он в ярости уже не владел собой. - А ещё меня преследует ненависть завистника, ревнующего к моим воинским свершениям. - И он яростно указал на префекта претория. - Его имя Сеян!
Смущённые сенаторы зашушукались. Тиберий насмешливо покосился на помощника.
- Не будем отдаляться от предмета обсуждения, - нашёлся Варрон. - Силий, подтверждаешь ли ты, что захватил и присвоил сокровищницу эдуев, хранившуюся в Августодуме? А также, что твоя жена...
- Оставь мою жену в покое! - возмутился Силий. - Цезарь, вспомни, я усмирил для тебя Галлию!
- Ты хочешь сказать: опустошил, - поправил Варрон.
Почему, Цезарь, ты допускаешь, - не слушая, продолжал раздражённо говорить Силий, - это судилище? Даже если я сделал что-либо не так, ты должен оправдать меня, потому что пользы я принёс больше. Или желания Сеяна для тебя важнее справедливости?
Сенаторы, понимая, что внимая дерзким речам подсудимого, невольно становятся виноватыми, принялись шуметь, заглушая голос подсудимого.
- Или тебе так ненавистны друзья Германика? - перекрывая шум, возвысил голос Силий. - И моя вина в том, что я оказываю почтение его вдове, внучке божественного Августа?
Тут сенаторы, перепугавшись, начали стучать ногами и возмущённо зажимать уши. Тиберий сидел, потупившись, бледнее обычного, но спокойный.
- Цезарь, - продолжал Силий. - Властителя украшает благодарность. Вспомни, мои легионы сохраняли тебе верность, когда Нижнее войско бунтовало после смерти Августа. Да если бы я не удержал их в повиновении и они присоединились бы к бунтовщикам, тебе не удержать власти!
За невообразимым шумом в курии его слова были плохо слышны, однако Тиберий всё хорошо уловил. Презрительно скривив тонкие губы, он отозвался:
- За такую услугу я не в силах тебя отблагодарить.
Консул поднял руку, успокаивая шум, и резко произнёс:
- Я полагал, что Силия надо судить по закону о вымогательстве, но теперь думаю, что тут следует применить закон об оскорблении величия .
Зал притих, услышав грозные слова. Силий захлопнул рот. Тиберий встал, и Сеян подал знак воинам следовать за императором. Заседание сената было прервано.
Вернувшись домой, - не через парадный вход, ибо в атрии, несмотря на поздний час, было полно народа, жаждавшего повидать всемогущего вельможу, Сеян велел слугам не говорить никому о своём прибытии, отказался ужинать и уединился в молельне. Он вовсе не собирался молиться, но это было самое уединённое место в доме. Ощущение усталости было внове для него, а потому слегка удивляло и даже тревожило. Он и раньше уставал, но телом, после дня в седле; ныне он наполнился странной душевной усталостью, когда исчезает желание к чему-то стремиться. Злобный выкрик Силия запал в память. Открытая ненависть одного врага и тайная враждебность прочих, коих легион. Да, врагов множество и с каждым днём всё больше. Но откуда усталость? Даёт о себе знать возраст?. Недавно брадобрей сказал, что в его волосах появилась седина; сиё неприятное обстоятельство легко устранимо, стоит только применить настой из каких-то орешков... Он тогда рассмеялся, пошутив: "Седина не плешь".
Возраст...Дракон, с которым упорно сражается Тиберий. Жизнь человеческая коротка ; надо признать, у сорокалетнего мужчины лучшие годы позади, а пока ещё ничего не совершено, - за исключением, разумеется, успешной борьбы с врагами Тиберия. Нет, он не имеет права давать возрасту распоряжаться собой. Он, как камень, выпущенный из пращи, должен долететь до цели. Цель завещала незабвенная бабка Теренция. Ведь кто-то должен принять власть после Тиберия. Так почему не он? Он знает средство от усталости: купание и женские ласки живо прогонят её.
Тут он вспомнил, что домашняя баня без пригляда вечно отсутствовавшей хозяйки наверняка стоит холодная. Может, в шутку пригрозить Апикате разводом? У него нет даже наложницы. А всё недосуг. Одно из неотложных забот тут же пришла на ум: Ливилла. Но открыто посетить обитательницу Рострального дома он не мог, пока она в трауре, - а тайком не хотел. И, главное: лишь бы не узнал Тиберий. Скрипнув зубами, Сеян досадливо подумал о шаткости своего положения, основанного лишь на расположении капризного старика. .
Наутро, пробудившись от глубокого сна и чувствуя себя полным сил, он намеревался уйти из дома через боковой ход, так как из атрия уже нёсся гул докучливых посетителей, когда к нему вошёл брат с возгласом: "Наконец-то я тебя изловил!"
- Уволь меня от домашних дел, - встревожился Сеян. - Заранее согласен со всем, что ты решишь.
- Люций, нашему Галлу скоро минет двенадцать... - начал говорить о старшем племяннике Туберон, протягивая брату какую-то записку.
- Уже двенадцать? Ах, негодник! - откликнулся Сеян, развёртывая записку, и вдруг осекся. - Кто это принёс?
- Твой клиент .
Записка кратко сообщала, что Силий наложил на себя руки. Ночью. Как Пизон. Снова пойдут разговоры, что к подсудимому был подослан убийца. И если в тот раз всё так и было, то сейчас мёртвый Силий был ненужен. Процесс следовало довести до конца .
В курии сенаторы встретили сообщение Тиберия о кончине Силия с угрюмым спокойствием. Все уже знали о случившемся, ибо Силий поразил себя мечом при свидетелях. Судить стало некого. Правда, в живых оставалась вдова. Заговорили о Созии, и прыткий Азиний Галл, желая угодить Тиберию, предложил отправить её в ссылку, конфисковав половину имущества. Благоразумный Маний Лепид тут же напомнил:
- Закон предписывает, чтобы общественным обвинителям была отдана четверть имущества осуждённого, а остальное оставлено детям, а не вдове. Мы должны поступать по закону.
Тут вмешался Аррунтий, неожиданно предложив в случае, если подсудимый умирает до вынесения приговора, не выплачивать обвинителям причитающегося им по закону. Слова Аррунтия вызвали оживление в курии, кое-кто даже зааплодировал: обвинителей боялись и ненавидели все. Сеян глянул на Тиберия, но,увидев, что Цезарь насупился, успокоился: доносчиков не тронут.
- Всегда следует поступать по закону, - холодно изрёк Тиберий. - После того как в казну будет возвращено награбленное Силием в Галлии, а также все подарки, ранее полученные им от божественного Августа, оставшееся имущество будет поделено между обвинителями и детьми.Вдове не достанется ничего.
Сенат, лицемерно поблагодарив Цезаря и консулов за заботу о благе республики, приговорил Созию как соучастницу преступлений мужа к ссылке. Тут же было принято строгое постановление об ответственности магистратов в провинциях за проступки их жён.
Тем и завершился процесс Силия.
--