Он был из той страны, где горячий ветер властвует безраздельно. Где даже ночью можно ходить босым, если не боишься кривых ножей охотников за наживой или нищих, охотно готовых лишить жизни за пару монет. Где стрёкот цикад звучит мотивом томительного, плавкого зноя, вплетаясь в ленивые мысли. Песок покрывает золото, а золото правит людьми.
И звали его Гумаута. И был он высок, худ и бледен, не смотря на всё то солнце, которое щедрой рукой просыпали Боги на его родной край.
О, да! С Богами у Гумауты были особые отношения. Он был жрецом, доносившим до их ушей отнюдь не скромные мысли правителя, которые сам предпочёл бы не слышать, магом, который от имени богов лечил раны знати, давал советы беднякам и прорицал грядущий день для всего народа. Он был жрецом всегда. Даже в детстве жил предчувствием, что станет им, ибо родился под счастливой ли, нет, звездой в одном из племён, откуда, по традиции, жрецы поставлялись. Мысль о предрешённости собственной участи вложила в его голову мать ещё до того дня, когда ему исполнилось пять лет, и он впервые увидел отца .
Гумаута привык относится ко всему, что его окружало, с лёгким презрением и равнодушием, ибо насмотрелся за прожитые годы вполне на человеческую жадность, глупость и жестокость. Ему и самому когда-то отрезали уши в наказание за проступок. Правда не целиком.
Дела Гумауты в ту пору шли в гору, и царь - злой, сухой и тщеславный человек, благоволил ему, обладавшему бесспорными талантами доносить любую мысль, не вызывая раздражения, а кроме того, искусно прятать собственные чувства. Поэтому и предпочёл закрыть на прегрешения своего жреца глаза, отрезав лишь ту часть ушных раковин, которую можно спрятать под головным убором.
В ту ночь, когда и начал разматываться клубок событий, о которых идёт речь, Гумаута лежал в своей постели, вытянув худые, жилистые ноги поверх шелкового покрывала. Он старался заснуть, но головная боль впивалась когтями в голову, выдирая из неё куски дрёмы.
Неожиданно, тяжелая дверь его комнаты распахнулась и перепуганный человек, путаясь в поклонах и собственной одежде, передал Гумауте приказ царя: следовать за посыльным без вопросов. Это оказалось гораздо лучшим средством от мигрени, чем всё, что жрец мог придумать самостоятельно.
Он сделал глубокий вдох, стараясь успокоить взбрыкнувшее сердце. Недаром Гумауту звали магом. Интуиция и опыт подсказывали ему, что дело пахнет кровью. Слуга был слишком напуган, а значит подозревал, что не доживёт до рассвета. Поздний час был не тем временем, когда Камбрис предпочитал заниматься делами. И, наконец, навязчивые мысли царя о грядущем заговоре как раз и были той причиной, по которой у жреца болела голова.
Гумаута уже давно взял за правило быть готовым к любому ходу событий. Следуя за своим провожатым, он привычно "натачивал ум" и собирал в кулак волю.
Однако реальность тоже умела мастерски придумывать правила, регулярно выбивая землю из под ног.
Человек провёл жреца по гулким коридорам, облицованным узорчатой плиткой, под стрельчатыми арками, украшенными искусной лепниной, по широким лестницам с золотыми перилами, но привёл совсем не туда куда Гумаута мог ожидать. Дверь, возле которой они остановились, была слишком приметна. Она стоила как всё, что нажил или мог надеяться в будущем нажить жрец, и принадлежала брату короля - Брадису.
Царь отыскался в самой дальней комнате. Он сидел на стуле с высокой спинкой.
В одной руке Камбрис держал персик, в другой - нож с коротким, широким лезвием, роняющем кровь на ворс ковра. Рядом распростёрлось тело с нелепо подогнутыми ногами.
Гумауту внутренне передёрнуло. Ему не трудно было догадаться, что здесь произошло. Мнительность царя вышла из под контроля, и жертвой этого события стал Брадис. Жрец не понимал той лёгкости, с которой Камбрис обрывал жизни, но брата царя ему было не жаль. Тот был алчен до золота, беспринципен и едва ли, при случае, мог стать хорошей заменой брату. Было жаль того свидетеля-слугу, в глаза которого он так неосторожно заглянул и теперь ругал себя за это. Ведь говорил же себе - никогда не смотри им в глаза.
Как и предполагал Гумаута, его позвали, чтобы уладить вопросы с телом и дать клятву, что новость о кончине Бардиса не выйдет за пределы дворца. Это казалось жрецу довольно странным решением. Ведь не мог же Камбрис рассчитывать на то, что все забудут о самом существовании его брата. Однако спорить в такую минуту жрец не решился. Довольно было и того, что желание искать заговорщиков покинет царя хотя бы на время.
В свою комнату Гумаута вернулся лишь под утро. Он буквально погибал от усталости, и бессонница его больше не тревожила.
Ни на следующий день, ни через неделю Камбрис ни словом не обмолвился о произошедших событиях. Его невольный сообщник долго ещё заметал следы и затыкал щели, из которых новость могла просочиться. Однако вскоре жизнь бесцеремонно вошла в привычную колею, где хватало места другим особенностям жизни при дворе, от которых Гумауте некуда было деться. А затем случилось кое-что ещё.
Гонец привёз большие новости из Гипты с которой Камбрис вёл кровопролитную войну, растянувшуюся уже почти на пять лет. И царь, со свойственной ему порывистостью, принял решение как можно скорее ехать, чтобы присоединиться к армии.
Жреца он оставил приглядывать за дворцом, и Гумаута не знал, нравится ли ему такой поворот.
Когда отгремели шумные и суетливые проводы, город словно бы опустел, при том, что жителей на улицах отнюдь не стало меньше. Исчезла гнетущая атмосфера страха, которая дымкой покрывала всё вокруг - торговые площади, лица людей... Даже обитатели дворца выглядели так, словно получили наконец долгожданный покой.
Жрец поймал себя на мысли, что дышать ему стало легче, и пришёл к неожиданному выводу, что всё то пространство, которое высвободилось с отъездом царя, незримо занимал сам Камбрис.
Дни потекли ленивой чередой. Он по-прежнему занимался своими обязанностями, но теперь завёл привычку подолгу размышлять у фонтана в саду, где цвело буйство красок. Гуамата нашёл даже любимое место - у статуи прекрасной девушки, нагнувшейся с кувшином к источнику. Здесь, со стороны дворца, его прикрывала живая изгородь, а перед глазами танцевали звонкие струи воды.
В один вечер он заметил в своём уголке, который почти уже считал личным, массивную фигуру. Приблизившись, Гумаута узнал человека, одетого в расшитый жемчугом кафтан и остроконечную шапку с причудливыми узорами - это был Сипта, что значило "высокий". Генерал "лучшего войска", перед которым трепетали все, от друзей, до врагов, оставил его главным над той частью воинов, которые находились в столице, приглядывая за дворцом и городом.
Жрец приветствовал его и хотел пройти мимо, чтобы найти другое место, где смог бы посидеть в тишине и покое, но Сипта похлопал рукой по скамье и пригласил мужчину составить ему компанию. Необычным было то, что воин не испытывал привычного Гумауте желания оказаться от мага подальше. Он был дружелюбен и поведал о своих печалях, от которых не искал утешения. Просто и место, и время суток благоволили к подобной откровенности.
Они провели весь вечер на той скамье. Беседовать с Сиптой было приятно. Он умел слушать и обладал острым умом, благодаря чему разговор то разгорался, то затихал, и тогда собеседники просто сидели , наслаждаясь прохладой, которая исходила от фонтана.
Гумаута и Сипта подружились. После той встречи они старались каждый день выкроить время, чтобы встретиться у скамьи и говорить обо всём на свете.
Один раз беседа их коснулась и печальных тем, которые, будто старые раны, чесались и ныли в душах обоих. О старых временах, когда их народом правил великий царь, имя которого запечатлено в истории на века, о начале смутных времён и, наконец, приблизилась к тому рубежу, за которым начиналась пропасть. Ни один не мог доверять другому настолько, чтобы явно и недвусмысленно выразить недовольство Камбрисом. Однако же оба друг друга поняли. И в душе Гумауты поселилась уверенность, что новый друг разделяет его тревоги.
А ещё, родилась одна крамольная мысль, от которой жрец уже не мог отделаться.
Куда бы он ни шёл, она преследовала его по пятам, мешала в работе, отравляла пищу, находила даже во снах.
Она шептала ему, что не могло приключится с его родным краем беды хуже, чем правление Камбриса, что боги специально ослепили царя и заставили его убить брата, а затем просто уехать. Ведь так не бывает. Просто не может быть! Что настоящий мужчина должен быть готов рискнуть всем ради чести и долга. А ему даже не придётся выдумывать громоздкую историю чудесного спасения Брадиса, плести паутины заговора, искать знатных союзников...Что союзник нужен только один, и ему, Гумауте, стоит лишь набраться храбрости открыться Сипте.
В один из вечеров его новый друг рассказал, что видел, как вельможа, в порыве гнева, избивает нищего крестьянина палкой на глазах сына, и печально добавил, что не было такого никогда в прежние времена. Тогда-то жрец и сдался. Сначала осторожно, но всё больше распаляясь, заговорил об убийстве царём брата, о неподъёмных налогах, которые душат людей, о бесконечных войнах, бесчинстве знати и многом другом.
Когда Гумаута закончил, Сипта долго молчал, поглаживая бороду. Магу начало уже казаться, что жизнь его подошла к своему финалу, но затем воин коротко кивнул.
И они, как маленькие дети, которые замышляют новую игру, стали обсуждать детали. Ни один из мужчин заговорщиком раньше не был. Но всё выходило до того просто, что им долго не верилось в происходящее.
Сипта взял на себя поддержку армии. Гумауте же предстояло найти надёжного помощника и тайком переехать в покои Брадиса.
Спустя всего пару недель воин дал знак жрецу и тот, с замирающим сердцем, отрёкся мысленно от собственного имени.
Когда наступила глубокая ночь, и дворец замер в тишине, маг с доверенным слугой, которого выбрал за верность и находчивость, перенесли вещи Гумауты в покои царского брата. Эти комнаты были до того полны роскоши, что у нового их владельца сперва рябило в глазах. Изобилие золота и серебра, ковры, картины, бассейны сыпались на его бедный взор ото всюду. Словно в сказке он стал богатейшим человеком всего за единый миг. Гумауте предстояло родиться заново.
Остаток ночи он и его слуга выбирали одежду, прилаживали парик и бороду и работали над фигурой, которая у покойного была несколько плотнее, чем у бывшего жреца.
А на утро, под аккомпанемент грохота сердца в ушах, он впервые покинул свои новые покои Брадисом. Стража у дверей встретила его невозмутимо, слуги подобострастно кланялись, и всё шло до того успешно, что мужчину накрыло непривычное чувство ликования. О! Сами боги выбрали его инструментом для того, чтобы перекроить историю.
Гумауте и Сипте действительно везло. Они с лёгкостью установили свою власть во дворце и решили, что его пределы новый царь больше не покинет.
Первое, что им предстояло сделать - это с прискорбием сообщить, что Камбрис трагически погиб в Гипте, и потому его единоутробный брат отныне становится единственным законным правителем по воле Богов. Так и произошло.
Затем, выждав некоторое время и убедившись, что всё идёт успешно, новый Брадис принял свой первый закон - отменил налоги и воинские повинности на три года. Сказать, что это вызвало восторг у крестьян, ремесленников и торговцев, значит не сказать ничего. Уже за одно это они были готовы славить нового царя и охотно похоронить в мыслях старого.
Гумаута и Сипта были осторожны. Они старательно балансировали на вершине своего песочного дворца и радость их победы омрачало лишь ожидание того дня, когда новость о перевороте достигнет ушей Камбриса.
И день этот неизбежно наступил. Вокруг заговорили о том, что царь возвращается в столицу во главе войска. И о том, что он в ярости.
Целую неделю Гумаута провёл в ожидании неминуемой смерти. Он молился и каялся в том, что замахнувшись на трон, стал причиной ещё большего разорения своего народа, ведь вскоре, по его вине, должна была разразится братоубийственная война.
И всё же не допускал даже мысли о том, чтобы бежать, оставив всё как есть.
Ему понравилось принимать пищу из золотой посуды и пить дорогие вина, натирать кожу маслами и делить постель с прекрасными женщинами. А еще, ему было радостно видеть ,как простой народ оживает и расправляет плечи, как рождается новая надежда.
Должно быть Боги и правда были замешаны в этой истории, поскольку спустя ещё неделю пришла новость, которая казалась совершенно невероятной! Камбрис умер в дороге из-за нелепой случайности, порезавшись собственным мечом.
Песочные дворцы, выстроенные Гумаутой и Сиптой, внезапно обрели плотность и масштаб. Их зыбкие стены обросли камнем, а башни покрылись золотом. Теперь лже-Брадис мог править не опасаясь возмездия.
Бывший жрец и новый глава его личной стражи одержали победу, и судьба улыбалась им тысячей улыбок. Тем более, что войско, вернувшееся из Гипты, их поддержало.
А через пол года Гумаута уже сам начал мнить себя Брадисом. К хорошему, как известно, быстро привыкаешь. Народу был по нраву "добрый царь", круг преданных людей становился всё шире, и лже-Брадис совершил ту же ошибку, от которой пострадали многие самозванцы до него - потерял бдительность, забыв, что кроме простого люда и армии, существует куда более грозная сила - родовая знать.
А она была крайне недовольна его правлением. Да к тому же состояла из образованных людей, которые умели думать...
По наследству к Гумауте, помимо всего прочего, перешёл и гарем Камбриса, которым он не гнушался. И в гареме этом жила дочь вельможи по имени Онат.
Милая, смешливая девушка с большими и внимательными карими глазами почти сразу покорила лже-Брадиса. С ней рядом он чувствовал, как размягчается сердце, как отпускают его тревоги и страхи. Он дарил ей дорогие подарки и проводил рядом всё больше времени.
Однажды он лежал на шёлковых простынях со своей возлюбленной, которая трепетно склонила голову ему на плечо, перебирала его волосы, целуя шею и ухо. В сердце Гумауты было столько нежности, что он и не подумал отвергать эту ласку. А думал он о том, что заказал для неё необыкновенное ожерелье в котором было столько сапфиров, сколько звёзд на небе.
Когда она ушла, мысли лже-Брадиса по-прежнему витали где-то высоко, и он не придал значения тому, что девушка видела его ухо целиком.
Следующие же несколько дней выдались для царя хлопотными, и у него не оставалось минуты для дел сердечных. А на третий день, когда ювелир принёс готовое украшение, Гумаута -Брадис обрадовался, предвкушая грядущее свидание. И сразу же повелел привести возлюбленную к нему вечером.
Покончив с насущными заботами в назначенный час он выгнал из покоев слуг и ждал.
В тишине, нарушаемой треском пламени свечей, раздался скрип двери, шаги, совсем не такие лёгкие, как у неё...И вот, перед царём предстали отец девушки и один из приближённых полководцев Камбриса - Радий. У него в руках был нож с коротким, широким лезвием, точно такой же, каким был убит тот, чьё имя маг теперь носил. Мужчина криво улыбнулся. А Онат проговорил с ненавистью лишь одно слово - "Гумаута!"
Оно и стало последним, что бывший жрец услышал...
Так закончилась печальная история самозванца, который совершил переворот, не пролив ни единой капли крови.
Хотите верьте, хотите нет, но всё это произошло на самом деле. Правда частенько прячется под видом нелепой выдумки. Впрочем, рассказчик всё же мог случайно, а частенько и вполне умышленно, внести путаницу в имена и детали. Простим же его за это.