Свеча на сквозняке

...Это случилось в одну из самых невероятных и непостижимых ночей, когда тёмно-синяя чаша неба опрокидывает на мир горячий и густой свет осенних снов. Оконный проём нависшей над дорогой громады "многоэтажки" рассказал историю, от которой мучительно щемит сердце. Может, это был чей-то сон, и видевший его никогда не сможет припомнить ни деталей, ни лиц, ни имён. А возможно, это были просто отзвуки прошлого, вернувшегося на несколько мгновений в тёплом золоте листопада.

Прохладная ночь сменила сгустившиеся на западе сумерки, грустно летели в темноту лимонно-жёлтые монетки листьев, словно минуты, падавшие в вечность. Дождь признавался в любви засыпающей земле, лаская её влажными руками... На подоконнике одного из настежь распахнутых окон городской высотки сидела женщина, обхватив хрупкими руками колени. Лиловая синева вокруг красивых, но печальных глаз, загадочная улыбка, таившая в себе беспросветную усталость и тоску... Даже догоравший причудливый осенний пожар не мог оставить на этом бледном лице ни одного яркого блика. А рядом с ней, такой одинокой, страшной в своей таинственной и бессильной скорби, горела свеча, прорезая темноту дождливой и ветреной ночи каскадом горячих брызг.

Туман прозрачных штор колыхался, плавал в просторной комнате, наполненной неясными и нежными тенями, что рисовала своей трепетной кистью свеча. Где-то в глубине большой квартиры было настежь распахнуто ещё одно окно, и беспомощные крылья легчайшей тюлевой паутинки били воздух белоснежными ладонями. Ветер, бесполезно стучавший в стёкла соседних окон, свободно врывался в мучительную тишину этого затаившегося в немоте дома, касался плеч женщины, окуная их в прохладные объятия, оставляя на тонком полотне сверкавшей белизной кожи мелкий крап дождя. Казалось, что этот призрачный сумеречный мир распахнут для того, чтобы кто-то мог беспрепятственно уйти, не тратя остатки сил на то, чтобы закрыть за собой дверь. И сквозняк безжалостно трепал горячие крылышки одинокого ночного светлячка. Свеча дрожала на ветру, напоминая биение обессиленного сердца, над крохотным фитильком разгорался и мерк рдеющий свет. Они были сродни друг другу - эта женщина и свеча. Чудилось, будто одна из них, похожая на одинокого мотылька, сорвётся с ветки, порхнёт в темень и растает в ней навсегда. А его крылья оставят нежный аромат прожитой для кого-то жизни. Розовый воск опадал к подножию, опаляя бронзовые руки подсвечника. Свеча безмолвно плакала вместо своей живой и тёплой подруги, чьи глаза, долго выжигаемые слезами изнутри, уже не могли пролить ни одной - слёзы успевали высохнуть прежде, чем вырваться наружу...

...Он невольно замедлил шаги, когда увидел в этом окне горевшую свечу. На миг ему даже показалось, что он видит в тёмном проёме окна смутный силуэт... Он замер - будто огнём прожгло нежную кожу щеки, отдалось выше в виске, и нестерпимой мукой пронзило до самого сердца... Там, в качающемся, сонном бреду простуженной ветром комнаты, залитая лунным сиянием, раскрытая настежь - как окна - постель... Когда-то на снежно-белой кружевной пене влажных простыней два разгоряченных тела оставляли магические знаки - печати любви, хранившие очертания переплетённых, будто виноградная лоза, рук и ног. Когда-то давно, почти столетия назад Она, эта женщина, чья показавшаяся ему в окне фигура принесла его душе мимолётное, болезненное оживление, сменившееся угрюмым, привычным, безмолвным оцепенением горя, когда-то Она, смешав в крохотных ладонях лепестки подаренных им лилий и крылышки запутавшихся в Её волосах мотыльков, целовала небесных любовников, вдыхая тонкий щемящий аромат. А потом, осыпала Его голову белоснежной метелью. И когда уже невозможно было разобрать, где крылья, а где лепестки, Её поцелуй скользил с Его лба к горячим, воспаленным губам. И Она падала в тёплое кольцо Его рук, пропадая в них, окунаясь в Его объятия с таким исступлением, будто обнимала его в последний раз. А Он бессвязно шептал Ей что-то безумное, неправедное, понятное только им двоим, пятная белизну Её плеч яркими цветами поцелуев. Они засыпали, забыв о времени, не расплетая сомкнутых рук, вонзив жадные пальцы в горячие ладони друг друга, растворяя дыхание в нерасторжимом, вырывающем из рамок сознания лобзании.

А чуть позже он увидел в том же окне крохотную девочку, непостижимо похожую на него самого. Крошка с огромными глазами, опушенными густым бархатом ресниц, пухлым розовым ротиком, текучим золотом шелковистых прядей роскошных густых волос... Малышка подходила к окну, прижимала личико к стеклу, плющила об него малюсенький носик и весело смеялась, глядя на своё отражение. Как Он мечтал хоть раз подхватить на руки эту забавную жизнерадостную девчушку, закружить её, чтобы услышать звонкий смех своей дочери. Её имя до сих пор горит на Его губах. Он впервые услышал его, вырвавшееся криком безмерного, ничем непоправимого горя... И этот крик был так страшен и так силён, что на миг всё живое замерло, покорившись великой тайне чужого страдания.

Когда Он нёс крохотное, безжизненно повисшее на его руках тельце, густые струи её волос запутывались в складках его плаща, а в сердце звучала сводившая с ума, тошная, скребущая мозг музыка. И маленькие ручки дочери с розовыми ноготками уже невозможно было согреть никаким дыханием. Её личико даже в смерти осталось ангельски прелестным, нежным и удивлённым. После гибели дочери, которую на его глазах подмяла под себя черная громада несшегося автомобиля, Он еще только один раз встретился с её матерью, со своей Любимой...

Она подняла на него глаза, в которых светилась не проходящая, неисцелимая усталость и странно смешались мольба и неистовая гордость измученной ожиданием и потерями души. А потом снова была эта комната с плавающим в руках сквозняка туманом штор, с горевшей на подоконнике свечой и постелью, распахнутой, как окна, для двоих. Он помнил каждую черточку родного, любимого лица... Помнил, как в утомленных Её глазах проступила мучительная, жадная и горькая нежность; как Она запрокинула голову, обвив Его шею лёгким кольцом до боли знакомых хрупких рук, улыбнувшись Ему лишь светом зелёных колдовских зрачков, улыбнувшись из самой глубины своего страдания... И была в этой улыбке безмерная, беззаветная, ничем не сдерживаемая любовь. Она вдруг вспомнила, что нельзя смотреть Ему в глаза, нельзя касаться Его, нельзя слушать Его голос, когда от внезапного, нахлынувшего, пробившегося сквозь омут душевной муки и отчаяния счастья уже рвалось сердце... А потом её сердце, так любившее Его, остановилось... Она - беззащитная, нежная и властная - была из тех людей, что чувствуют слишком сильно, так, что уже нельзя терпеть, невозможно жить...

Теперь у Него есть место, куда Он приезжает раз в год, чтобы привезти белые лилии, которые чистым, снежным покровом опадают на два холмика - большой и маленький. Последнее земное пристанище его Любимой и его дочери. Он редко видит их в тревожных мучительно-счастливых снах. И тогда малышка бежит ему навстречу, доверчиво распахнув, словно ангельские крылья, две ручки, улыбаясь и повторяя слово, которое он никогда от неё не слышал. А Она, женщина, прошедшая через Его жизнь ярким пламенем свечи, прохладным ночным дождем, похожая на золотой сентябрьский листопад, лёгкая и нежная, как сквозняк, вздымающий прозрачный туман тюля, вновь нерасторжимо обнимает Его, желая раствориться в Нем, целуя Его в податливые, опаленные болью вечной разлуки и неизбывной тоски губы...

...Он ещё долго стоял, глядя на крохотный огонёк в ночи. Пламя дрожало, переливалось, навевая неясные щемящие грёзы о прошлом. Свеча трепетала на сквозняке, как одинокое сердце, которое словно звало и манило живым теплом... На подоконнике НЕ БЫЛО женщины... Она, когда-то шагнувшая в темень и пустоту небытия, отдала весь свой свет, расплатившись за подаренное тепло собственной жизнью. В тёмном, пустом, одиноком проёме окна, наполняя осень рдеющим светом, горела свеча, плача о своей, так похожей на неё, подруге. И в заоблачной дали словно отголоском прошлого звучал для Него родной и все-таки заново узнаваемый голос: "Я люблю тебя! Я обязательно вернусь! Потерпи, ведь душу нельзя разлучить с ней самой. Я всегда была твоей, только твоей! Жди меня, я ещё приду! Может быть, в следующих своих рождениях мы ещё будем вместе, поверь, любовь моя!"

А в ночи крохотным угольком надежды и памяти билась, дрожала свеча на сквозняке...

24 октября

1998 год