"У нас в сельской местности проживает лишних... условно лишних 15 миллионов человек, которые для производства сельскохозяйственной продукции, с учётом новых технологий производительности на селе, по большому счёту не нужны. Всё меньше и меньше людей, которые там могут найти себе высокопроизводительный и качественный труд. Тоже самое можно сказать и о провинциальных, небольших городах, К сожалению, там реально хорошей занятости, качественных рабочих мест всё меньше и меньше".
"15% излишнего населения в наших деревнях, 15% не могут себе толком найти работу в небольших городах... всего 30%".
"Мы начинаем эту сельскую местность спасать. Мы начинаем спасать эти небольшие города... мы начинаем идти против естественных трендов, которые происходят во всём мире. Без изменения структуры расселения населения, без концентрации в крупных мегаполисах, нам ни производительности труда не поднять, не поднять высокие технологии, ни науку, ни образование, ни здравоохранение, ни человеческий капитал".
"Когда мы говорим о развитии агломерации городов России, мы говорим вообще о выживании России".
"Сделайте из 30 миллионов три Москвы, и ВВП нашей страны вырос бы на 4%. Вот чем надо заниматься. Не построить три Москвы, а сконцентрировать в крупных городах это население, а не пытаться всеми силами удержать их там, где они не нужны".
Из выступления мэра Москвы Сергея Собянина на конференции "Будущее экономики страны: роль агломераций".
Алиса прошла на своё место в салоне и, потеснив полную, розовощёкую женщину, уселась на кресло у окна. Узкие проходы, спинки для страдающих переломом позвоночника людей, какие-то детские сиденья и совсем крошечное расстояние между ними, делали автобус супер эконом класса. Как раз для рабочего класса, что направлялся на свои рабочие места на ферме. Гонясь за лишней прибылью, производитель "подумал" о тех, кто будет в нём передвигаться и по самому максимуму впихнул в салон платные "сидячие" места. И пассажиры, зажатые в дискомфорте этих "прокрустовых ложементах", так же не забывали думать о сих производителях. Особенно ближе к концу поездки...
Большой автобус шёл плавно и быстро. Ровные, как стол чертёжника, так называемые дороги "дядюшки Лю" скрадывали даже катастрофические огрехи в конструкции автобуса. Эти чудо-трассы, прокладываемые китайским правительством по договору о концессии, сами подталкивали водителей на превышение максимально допустимой скорости в 170 километров в час. Промелькнули за окном последние признаки крупнопанельного строения посада. Промелькнули одноэтажные островки обжитых территорий. Мелькнули поля, пара озер, и стены леса по обе стороны трассы встали хвойными, вечнозелёными великанами. Другие великаны, стальными ногами гигантов фантастических фильмов, выступили после поворота и, поддерживая нескончаемые нити струн, некоторое время, наполовину скрываясь за деревьями, шагали параллельно движению автобуса. Наконец, после очередного поворота, они отклонили в сторону свой марш и скрылись за горизонтом.
Алиса вытащила из своего баула шоколадку, приятный сюрприз, заботливо и как обычно тайком, положенную туда Димой ещё с вечера. Сладкая с горечью плитка, вызвала улыбку у девушки. Точно так же делал и их отец. Она зашуршала обёрткой, разломила плитку. Половину она предложила своей соседке и та, отказавшись, в знак благодарности, поделилась своими проблемами. На работе у женщины вновь урезали зарплату, прибавляли обязанностей, увольняли недовольных, а совет рабочих сцепился с профсоюзом, и грозил устроить забастовку.
Когда начался ни к чему не обязывающий разговор, лесные стены за Алискиным окном разомкнули свои непробиваемые стрелами солнца стены, деревья расступились, и открывшаяся за ними неровная степная даль, открыла вид на большой, древний замок из кирпича и стали.
Замок, а именно так про себя величала его Алиса, был древним, и ныне в нём никто из людей не жил. Высокие, древнего кирпича стены, были в некоторых местах порушены ордами атаковавших его вандалов. Главные ворота сорваны с петель и вынесены техноготами. На подсобном помещении проломлена крыша. Донжон - пропускная наполовину снесён. Основное строение выглядит уныло и облупленно. Его вертикально-длинные и узкие окна лишены "витражей". Высоченная, без единого окна башня-труба, что словно колонна подпирала серенькое небо, выкрошившимися краями чернела копотью и неприличными надписями. Алиса, каждый раз проезжая мимо этого замка, смотрела на его руины и мечтала о таких днях, чтоб замок вновь ожил и восстановился. Но не той жизнью, каковой он жил прежде и к которой он был предназначен, а совсем иной, семейной. Алиса представляла его совершенно обнавлённым, выкрашенным в белый с крупным, тёмно-вишнёвым орнаментом цвет, с посадками высоких защитных и раскидистых плодоносных деревьев, лужайками повсюду, кустарниками вместо заборов и большим, роскошным цветником. А ещё, она мечтала гулять в этом саду ранним утром и поздним вечером. И в этих своих мечтах, она наслаждалась жизнью не одна.
Замок уплыл, остался позади, а девушка всё думала о нём. О нём, о его белоснежном коне, его выправке военного, его улыбке и глазах. И ещё об их детях.
Она мечтала, мечтала уже третий час, а женщина рядом с ней говорила о тяжёлой работе на агрокомплексе, о низкой плате за труд, о своих больных руках, о плохом воздухе в полисе, и о чудесном за его пределами. А ещё о том, что её дочь, вот прям такая как она, Алиса, прежде двух своих детей отнесла в беби-бокс. А теперь, не смогла родить, и сама встала на очередь за ребёнком в тот же самый ящик. Когда же соседка узнала, что Алиса медик, то буквально завалила её вопросами о своих многочисленных болезнях. Врачи, как и собственно вся медицина в агломерациях, вот уже как двадцать лет стала совершенно платной. А значит и совершенно продажной. Продажной, конечно же для тех, кто мог её покупать.
Мясокомплекс размером с небольшой городок, размахнулся цветастыми постройками прямиком в чистом поле. Огороженная высоким и технически сложным забором, территория на несколько десятков километров было покрыто целыми кварталами сооружений. Плоские здания продуцировали питательный субстрат биореактора. Блочные строения лабораторий синтезировали искусственные гормоны. Кирпичной кладки цеха утилизировали отходы производства. Огромные цистерны с перфузионной системой выращивали биологические ткани сотен видов животных, рыб и птиц. Однако, живого поросёнка, коровы или же гусака с индюшкой, здесь можно было встретить разве что в виде клеток ДНК на лабораторных столах. Всё разнообразие производимого здесь мясо, выращивалось в огромных чанах с биологической матрицей Коллагена, засеянной мышечными клетками. Кипя и булькая в сложном по составу субстрате цианобактерий растительного раствора и химических веществ, в них плавали гигантские куски бесформенного мяса.
Высококалорийные, лишённые холестерина, но при значительным использовании антибиотиков для предотвращения бактериальных инфекций, с внедрением искусственно-модифицированных гормонов в биологическую культуру... Это было по настоящему "народное" мясо. Этот искусственный культиват мясо был приблизительно идентичен по вкусу натуральному, и, прибавляя ежеминутно в весе и объёме, прирастал бескостной массой.
Весь этот триумф тканевого инжиниринга и биотехнологии, официально назывался культиват. А в народе получил поименование репродукт.
Гигантское предприятие обеспечивало агломерацию пищевой автаркией, и именовалось мясокомплекс "Забодайко". Её хозяин Эд Бодайский, не смотря на свою фамилию, настойчиво просил называть его рабовладельческие плантации исключительно русской фермой. Комплекс был крупным игроком во всём Уральском регионе, и насмерть конкурировал как с китайским агропромкомплексом, так и с ещё одним местным. Кроме выращивания мяса в пробирках, Бодайский занимался скупкой и перепродажей сельхозпродукции взращенной в диких поселениях. Для этого, прям на месте присутствовала комиссия приёмки и оценки. Комиссия проверяла на пестициды и гербициды продукты животноводства и растениеводства, оценивала и выдавала им сертификат. Здесь же, по этому сертификату, поселенцы брали необходимые им продукты: муку, сахар крупы и всё то, что были не в силах вырастить сами. Так же, "Забодайко", в определённые дни, отправляла целые экспедиции из рефрижераторов, цистерн и машин охраны, по всем ближайшим посёлкам и дальним выселкам. Всё натуральное молоко, мясо, яйца и урожай огородов, выменивалось за бесценок на товары народного потребления.
Естественно, что дешёвый репродукт из чанов с булькающим раствором был предназначен для классового потребителя низшего и среднего порядка. Тогда как всё настоящее, выращенное на земле, без какой либо вспомогательной росту химии, шло на столы исключительно людям высшего класса потребления. Тем, кого на западе называли bobo, а в Либеросии бабосами.
Автобус въехал на посыпанную гравием стоянку и, раскрыв двери, выпустил прибывших на нём. В большинстве это были рабочие комплекса и обслуживающий персонал. Все они, сливаясь в единый поток с приехавшими на других автобусах, шагали к воротам проходной. Соседка Алисы тепло попрощалась с ней, тут же нашла среди рабочих свою знакомую и обе они скрылись в воротах проходной.
Алиса, по установленному отцом правилу, пошла к самому дальнему углу стоянки. Она обошла около десятка автобусов подобных тому, на котором прибыла сама, микроавтобусы для инженеров и специалистов, а так же несколько автомобилей личного транспорта. Из стоянки выходило четыре дороги. По одной приехала Алиса, а ещё две вели к соседним выездам из полиса. Четвёртая же, не широкая, выбитая колёсами и уже сильно заросшая по обочинам травой и молодым кустарником, убегала в не обжитую, дикую даль огромной страны. Дальний её конец скрывался в тёмном лесу. С краю стоянки, у самой этой дороги, дремал без движения, камуфляжной окраски смешанного леса, мощный колёсный бронеавтомобиль. Возле него находились трое человек. Один, уже в возрасте ближе к сорока годам, высокий и крепкий, с аккуратными коротко стриженными усами и бородой, одетый в плотный комбинезон танковых войск, стоял, облокотившись о высокую колёсную арку бронемашины. Поверх комбеза, скрывая крепкое тело и широкую грудь, была одета и до конца застёгнута, лёгкая антиветровая куртка с капюшоном. На рукаве цвета морской волны непромокаемой ткани, был нашит флажок, кумач которого был вышит золотой подковой, с пятиконечной, металлической звездой в центре. Двое других мужчин, одетых в форму ГОПа, осматривали машину и что-то копали в своих планшетах. Но заметив подходящую к ним девушку, тут же отставили все свои прежние дела и уставились на неё. Не говоря ни слова, один из полицейских достал сканер и, направив его в сторону Алисы, считал её ПИСО. Информация полученная таким образом очень удовлетворила его. Он кивнул напарнику на высветившиеся показания, и кивнув Алисе, они пошли проч.
Представители власти были вправе потребовать тщательного осмотра любой автомашины частного владения, тем более, если пред ними находился боевой транспорт, пусть даже с маркировками государственной комиссии о произведённом охолощении. Но дикие земли имели свои, негласные законы и так же негласно, полицейским было разрешено закрывать глаза на иные, незначительные нарушения в правилах вооружения иных жителей этих территорий. Это распространялось и на отца такого значимого персонажа агломирья, как боец зонд-команд МЧС. Дикие земли считались у жителей мегаполисов, как некие зачумлённые колонии строгого режима, окружающие их белый город на холме цивилизации.
- Здравствуй пап, - девушка отдала отцу тяжёлый рюкзак с подарками и обняла его. - Что им надо было?
- Здравствуй маленькая, - счастливый голос отца мягко пророкотал ей на ушко и ответно поцеловал в щёку. - Опять на боевые системы проверяли. Что за неугомонный народец, как ни приеду сюда - постоянно со сканерами заявляются. Дети наивные, думают я к ним с боевым вооружением нарисуюсь.
Он взял Алисин баул и тяжёлый рюкзак в одну руку, открыл переднюю, дверь дочери, помог ей забраться в машину и, сложив оба сидора на задние сиденья, захлопнул дверь.
- Что Дима, ждёт? - отец уселся за штурвал бронемашины и кивнул на закреплённый на приборной панели, старенький смартфон.
- Ждёт. Ещё как. - Алиса посмотрела в глаза отцу. - Володя тоже ждёт, пап.
Отец взял свой смарт и набрал номер младшего сына. На экране появилось счастливое лицо Димки, и они с батей принялись беседовать.
Алиса, так же воспользовавшись наличием доступа к Сети в пределах агрокомплекса, залезла в свой смарт. Время ещё было, а вот когда ещё придётся проверить почту, она не знала. И проверила, как оказалось не напрасно. В почтовом ящике, кроме туповато-недалёких рекламных требований и призывам потреблять, выглядевшие ещё более идиотскими от сознания того, где проживает адресат, Алиса обнаружила видеописьмо от Юли. Покосившись на отца, она скопировала сообщение на память своего смарта и окончательно убедилась в том, что ящик пуст. Отец к тому времени попрощался с Димой и выключил телефон. В нерешительности, сдвинув брови, он, молча смотрел на пустой экран. Не желая смущать отца, Алиса без слов вышла из машины и закрыла за собой дверь. За её спиной, мужчина набирал номер. Два взрослых и родных человека должны сами и без наблюдателей преодолевать пропасть развёрзшуюся меж ними.
Отец говорил со старшим своим сыном.
На этот раз, разговор был несколько короче. Однако, когда Алиса вновь уселась в кресло броневика, родительское лицо было освещено потаённой радостью. Оглядевши пустую территорию вокруг бронемашины, он приподнял стянутый кулисками, подол ветровки. Под ней находился широкий, со звездатой бляхой, офицерский ремень. Отец продел в широкий ремень крепление ножен с боевым, средней длинны ножом, и пристегнул к бедру пластиковый кейс-кобуру с массивным пистолетом.
- ну, поехали? - Степан Аршинин приложил палец к окошку сканера и запустил двигатель. - Мама гуся запекла, бабушка клюквенный квас сделала... заждались уже.
Он выкатил машину со стоянки, вышел на прямую дорогу и прибавив скорости, рванул по направлению леса.
БМК РХР, боевая командная машина радиационно-химической разведки, легко перемалывая камешки попадавшиеся ей под массивные, пуленепробиваемые колёса, катила по лесной дороге. "Эрха", как ещё её называли в войсках, была куплена отцом на очередной распродаже из древних закромов армии. Подобные торжища, были призваны отчистить гигантские складские объёмы, от устаревшего "инвентаря войны", а также, заработать денег на ремонт яхт и особняков верхушки чиновников от армии. "Под списание" шло всё: стрелковое вооружение и комплексы, боевые машины и транспорт, авиа и морская техника, спецсредства и военинжиниринг, и даже действующий орбитальный спутник. Стоило только выбрать понравившееся из каталога, оплатить охолащивание... и боевой танк переходил в частную собственность. Причём, цена охолащивания, была обратно пропорциональна вмешательству в основные боевые части. Легально приобретённая, официально охолощённое, государством сертифицированная, машина радиохимической разведки сохранила все до единой превосходные характеристики и качества, заложенные в её конструкцию заводом изготовителем. Исключая конечно боевые системы. А попав в умелые руки, машина ещё и обрела несколько дополнительных особенностей. Ну и вернула кое-что из утраченного...
Такие, самовостановленные и не до конца деармированные, с дырами вместо огневых консолей, и обезвреживающими закладками в программном обеспечении боевых систем, бывшие машины убийства, назывались условно-охалащённые. Название это было не официальным, и в принципе, такое оружие не имело право на существование... Но как и агломерационные поры, и рабство цветущее в них, и разной степени незаконности банды, и проницаемость слепых зон госграницы, и нерегистрируемые мутации, и много ещё чего присутствовало в этом мире сполна. Условно охолощенное вооружение, "УсОх", как называли его в быту, в отличие от "кастрированного", как презрительно величали безусловно охолощенное, в руках заинтересованных людей, подлежало восстановлению и возврату к истинной жизни. К той, ради которой оружие разрабатывалось и создавалось.
Как тебе показался Володька? Голосом вроде как скучает...
Отец сбавил скорость в том месте дороги, где стволы смешанного леса вплотную подступили к пористому асфальту и аккуратно складывали на его поверхность свою листву и разновеликие ветви.
- Хорошо Володька. Скучает конечно... я то его уж знаю. А тебе привет большой передаёт. Вон, целую вязанку элпишек послал. А Димка всё дорогие подарки нам покупает. Сколько я ему не талдычила...
- Дорога ложка к обеду, - отец довольно кивнул головой, когда услышал об аккумуляторных батареях.
- Что-то произошло без меня? - устрашилась Алиса отцовского тона и серьёзного выражения его лица.
Но тот, не отрывая взгляда от дороги, лишь скривил губы и неопределённо пожал плечами.
- Чужаки? - попыталась догадаться Алиса.
- Ходят... - вновь пожал плечом отец. - По три, по пять... следы только кажут. Серповские разведчики их едва пару раз, издали подмечали. Ушлые какие-то... Дрон их не видит. А от конных разъездов в леса уходят.
- Надо за озеро ехать. На базу. - Алиса сдвинула бровки и вновь попыталась убедить отца действовать. - На базе заявление сделаем и пусть государство разбирается.
Отец, не говоря ни слова, лишь кивнул в ответ.
Алиса и сама понимала всю сложность ситуации. Если взбудоражить силы КАОСА, если поставить на уши сообщениями о чужаках всё министерство внешнеагламерационных отношений... мало не покажется никому. Пойдут проверки всех поселений в округе, назначат наблюдателей в станицы, введут временное управление, начнут прочёсывать полностью территорию и все прилегающие зоны, поставят стационарные засидки, запустят мобильных группы скаутов, насыпят над головами рой беспилотников, "откроют" пристальное око всевидящего спутника наблюдения. Чужаков может и отыщут... но сколько проблем и по настоящему бед, причинят всем поселениям попавшим под каток спецоперации?
Южно-Уральский лимитроф, или то, что прежде называлось макрорегионом, а сейчас смело можно называть регионом-государством, граничил сразу с несколькими странами, каждая из которых, являлась если не горячей точкой, то уж тревожным регионом это точно. Для такой автарконной цитадели как любая из агломераций, никакие более или менее военизированные группировки были не страшны. Но вот для людей, проживающих в агломерационных порах, пришлые боевые отряды, являлись не только угрозой жизни, но и грозили сломать весь хрупкий миропорядок, с большим трудом установленный на диких землях.
Дикие территории, земли архосов, была крайне тонкой в отношении с государством материя. Их отношения - отношения по принципу: пока ты не воняешь, я тебя не вижу. Потому что если на тебя обратит свой пристальный взгляд такая система как государство, и повнимательней взглянет своим оком КАОСА... можно смело съеживаться в точку протоматерии.
Главная же тактика выживания на самих диких территориях, звучала как: не бликуй и не отсвечивай. Отношение всех акторов внеагломирья, это сложнейшие, многоплановые связи, десятилетиями выстраиваемые взаимовыгодные союзы и устные договорённости. Скреплялись они лишь честным словом, опытом, верой и силой оружия. И сломать эту "экосистему", было крайне легко. Очень многое из этих с трудом и кровью выработанных схем, были выстроены не государством, а обществом и вопреки государству. Но рвались они от любого грубого вторжения из вне.
Законы Либеросии действовали на внеагломерационных территориях также, как физические законы Земли на Венере. За пределами метрополисов, действие Конституции заканчивалось, как заканчивается свободный кислород за пределами космической станции. И поэтому, в диких землях существовали свои, особые, не писанные законы. Каждая станица, любое поселение, Какая бы нибыло банда, будь она хоть трижды сертифицирована тем же КАОСом и легализована правительством агломерации, всё разумное и живое в агломерационных порах подчинялось этому закону. Это было похоже на хаос высыпанных блоков конструктора, детали которого случайным образом выстроили некоторое подобие хрупкой конструкции башни. В которой каждый блок исполнял свою роль. Он поддерживал устойчивость конструкции, создавая из хаоса, видимость порядка. Используя философия Гоббса - "Bellum omnium contra omnes", государство "вываливало" блоки людских судеб и жизни целых поселений в гигантские пустые пространства огромной страны. И рука государства могла в любой нужный ей момент, изъять любой из блоков конструкции, целиком или полностью разрушив башню. Смешать блоки и вновь просыпав их кучей, создать новый мир. Либеральное государство создавала хаос, упорядочивала его и делало его управляемым.
Это и был тот клиноременный механизм передачи, что использовала власть Либеросии для управления дикими, на прямую им не подконтрольными землями. И до последнего времени, косвенный и апосредовательный, этот механизм управления неплохо работал.
И так как сами дикие земли были вне закона, то и любой из этих блоков имел свои не законные, криминальные схемы. Чаще всего это делалось просто чтобы выжить. Незаконное хранение запрещённых вооружений, без которых свободные поселения и станицы обречены в течении нескольких дней. Незаконное выращивание и производство наркотических препаратов, без которых любое сложное лечение, любая маломальская операция в полевых условиях деревенской жизни будет оканчиваться летальным исходом. Незаконные торговые операции с резидентами иных государств, кои в обмен на натуральные сельхозпродукты снабжают поселенцев необходимыми к выживанию техникой и электроникой. Незаконные пересечения той не охраняемой и размытой госграницы, которой по сути и не было вовсе... И много, много других незаконностей. И у любого актора внеагломерационной жизни, можно было легко найти туеву хучу противозаконных действий. Ведь при желании и "под заказ", можно было легко найти хотя бы один боевой патрон, который окажется сворованным из ближайшего военсклада.
Всё это, называемое властью непреклонным словом криминал, в истинном и не выдуманном мире, составляло значительную и неотъемлемую часть самой жизни. Было обыденностью существования. Являлось бытом повседневности.
- На неделе на базу поеду. - объявил отец, выворачивая бронеавтомобиль в сторону, на совсем уж убитую дорогу. - Тебя вот только ждал.
Отец не уточнил, на какой именно недели поедет, и это расстроило Алису. Однако, она услышала в отцовском голосе не только вздох обречённости, но и сталь решения.
Жертвуя малым - спасай большее. - Алиса положила свою ладонь на плечо отцу. - Как ты и учил нас. Личное для общего.
И это несмотря на то, что личное - это их собственная жизнь. А общее - это огромная, отгородившаяся агломерациями, неласковая и даже жестокая, но родная страна.
- К немцам заедем. - сказал отец, выворачивая броневик на съезд дороги. - Передадим витамины с лекарствами.
На острие часа езды, броневик выпахал по небольшому рву с дурной водой, перевалился через нарочито сложенные брёвна и выбрался на более-менее ровное и сухое место. Позади, в грязной жиже, остался лежать поваленный чьим то транспортом столб с пришурупленным к нему указателем: деревня "Старая Немцовка".
Деревня, халуп эдак на пятьдесят, обросшая бурьяном травы, восставшая из грязи и пугавшая небеса прорехами в лохмотеющих соломой хатах, недаром претерпела ренейминг. Её прежнее, советское название, уже совсем не подходило к её новому, либеросийскому виду. Кособокие сараи, ветхие амбары, повалившиеся заборы, разноформенные и разноглубокие лужи, отсутствие дорог и присутствие протоптанных троп, сохнувшая на воротах рванина одежд и всебуйство полноцветение убогости и нищеты. Часть из халуп было сложено из плохо отёсанных брёвен, часть же, из того кирпича, что прежде был колхозными коровниками. Под забором валялся сонный боров именем обязательно Борька, в чьём то палисаде пасся тощий телок именуемый пренепременно Мишкой. Здесь ни у кого не было ПИСО, и никого из здесь живущих не "знало" государство Либеросийское. Апатриды - люди проживающие на территории Либеросии, но не являющиеся гражданами страны, таков был статус всех людей обитающих на территории диких земель. Это были всё ещё живые, но уже мёртвые души. Это были по настоящему лишние люди.
И такая картина, наполняла агломерационные поры всей страны.
Уже от самого первого дома при въезде, вслед за машиной припустил и не отставал до середины деревни, дебёлый парень. Неопрятный, всклокоченный и в лохмотьях, он тащил на плече здоровенный пластиковый баллон с водой, пиная перед собой драный футбольный мяч. Это был высокий и крепкий, с мощным телом, хоть уже и с приличным животом, молодой человек. И если бы не его опустившийся вид, то его можно было смело назвать красивым. Завидев машину, он бросил баллон и схватив мяч в руки, понёсся рядом. Все стёкла эрхи были забраны плёнкой матовой непроницаемости, и поэтому видеть присутствующих в салоне, никто не мог.
- Приехал! Приехал! - орал он, размахивая мячом над головой.
На его вопли из халуп выходили люди, и увидев гостей, спешили вслед за ними. Все старонемцовчане прекрасно знали эту машину, и ассоциировали её приезд с помощью и подарками. Однако сам "глашатай" вскоре отстал. Парень, которого здешние жители звали Полушка, увидел какую-то мелкую собачонку и заливисто лая, побежал за ней в переулок.
- Кстати... Мне кое что удалось узнать о Полушке. - Асилиса постучала подушечкой пальца по бронированному стеклу в направлении парня. Его зовут Полиграф Сапельцев, и он действительно ещё год назад жил в Чубайске.
-Да не... Здесь какая-то ошибка. - отец усмехнулся. - Такими именами теперь не называют.
- Поверь мне папа, там, откуда я приехала... называют ещё и не такими именами. И Полиграф, это лучше, чем Кандастайл.
- Ндааа... не поспоришь. - отец засмеялся красивым баритоном. - А по его заболеванию, есть что?
- В том то всё и дело... - вздохнула Алиса и принялась по памяти воспроизводить то, что вычитала в служебной сети. - Демибой. Двадцать пять лет. Жил с матерью, мать вахтовый рабочий. Отца нет и ничего про него не известно. Полиграф никогда не учился и не работал. Образования нет. Семьи никогда не было. Увлекался киберспортом. Является фанатом футбола и... уффф... коитуспорта. Алкоголик. Полинаркоман со стажем. Примерно год назад, отправился на матч, где был избит и изнасилован своими же софанатниками. Предварительно по причине того, что дал честное слово пацана и мужика... и не сдержал его. В клинику попал с открытой черепно-мозговой. Был обследован, признан невменяемым и опасным для социума, а затем направлен на излечение в "невроз". Ну а дальше, пап, ты уже сам догадался. Это ты уже знаешь.
Да, Степан Аршинин прекрасно знал эту систему. "Агломерация Чубайск - чистое будущее"! - гласил один из слоганов полиса. И он строго придерживался этого курса. Бомжи, убийцы, наркоторговцы, психи... всех их быстро и без лишних разбирательств, агломерация вышвыривала за пределы своих железобетонных границ. Без права на возврат. По всей стране в агломерациях находилось места уникумам всевозможных мастей, индивидуумам всевозможного пошиба, и самым экстравагантнейшим личностям, и зачастую отличить иного креативного художника от тяжело больного сумасшедшего, было невозможно. Однако, всё это были узаконенные, сертифицированные придурки, они величали себя креативными персонами и их идиотия была выгодна власти. Зато с бесполезными для неё душевно больными, власть поступала по-другому. После минимального обследования фабриковалось заключение, и человека признанного больным, отправляли в якобы пансионат-диспансер, а по сути, закрытую психоневрологическую тюрьму за пределами агломераций. За несколько десятилетий этот конвейер был налажен просто "на отлично". И очень часто в него попадали не только душевно больные.
- Так в чём же дело? - отец кивнул головой, не отрывая взгляда от дороги. - Его как и всех... пустили по пути из "цивильных горожан в дикие психи"?
- Да пап... как всегда. - вздохнула Алиса. - Но это не всё.
И вот тут-то, начиналось самое интересное. Неокапиталистическое государство не собиралось тратиться на содержание психбольниц, предпочитая попросту избавляться от человеческого балласта. По-дороге, либо уже после "прописки" в диспансере, псих якобы сбегал... и совершенно растворялся на территории огромной страны. А учитывая совершенную проницаемость границ, то и всего мира. Это было тем более просто, что в отличие от действительно опасных для властей идейных, все прочие, совершенно никак не охранялись. И поэтому, по землям Либеросии, бродили и ежедневно погибали от клыков зверей, жертвенных ножей нациогностиков, пуль бандитов, цепей работорговцев, голодного холода и неведомых болезней, сотни и тысячи душевно больных людей. Среди которых, зачастую встречались буйные личности и серийные маньяки. Судьба этих несчастных была безразлична как государству, так собственно и гражданам агломераций. Для людей, признанных лишними, в диких землях конвейерная линия по утилизации отбросов оканчивала свой ход, уходя вниз... под землю.
В лимитрофе Урвал, функцию удаления лишних людей, выполнял психоневрологический диспансер имени известного журналиста-депутата-психиатра-естесствоиспытателя, А. Неврозова. Который чаще всего именовался просто невроз. Власти Чубайска не отличались особой душевной трепетностью, и потому, путь из горожан в психи, был налажен отлично.
Агломерация успешно избавлялась от производимого ей же "мусора".
- Так кто он? - удивлённо двинул бровью отец. - Идеологический, или идиотический?
- Пап... он не псих. - Алиса посмотрела на отца. - Да, да... я понимаю. Он выглядит как псих и он ведёт себя как псих. Но никакие специальные методы выявления этого не подтвердили. Любые шкалы и графики, любые методы и методики... все они показывали, что Полушка здоров. У него конечно много чего есть: он острый кидалт, у него синдром Питера Пэна в сильнейшем проявлении, присутствует запущенный нарциссизм, эгоцентризм, инфантилизм и психопатический характер... Всё его эмоциональное и даже умственное развитие осталось на уровне подросткового. Но он не душевно больной в классическом понимании. Его медкарта - это фальшак чистой воды. Его просто признали лишним в белом городе на холме... Но Европа и Америки уже столкнулись с подобным давно. Это называется, синдром "пуэраетернация" - вечный мальчик.
- Я тебя не понимаю. - нахмурился отец. - У него же все повадки душевно больного.
- О, ты ещё не видел иных жителей Чубайска... Нет, пап... он не больной и не претворяется. Он так воспитан. Понимаешь? Его так воспитали. - Алиса потёрла лоб ладонью. - Он бегает и лает. Он испражняется где хочет. Он берёт чужое, и не понимает этого. Он ломает непонравившуюся ему вещь. Он мстит тому предмету, о который он ударился. Он всегда орёт, часто матерится и никогда не разговаривает вежливо. Он просто не видит людей... Но это всё только потому, что он так воспитан. Это не отсутствие, а именно такое воспитание. "Запрещается запрещать" - вот название этому способу воспитания. Родители, сами погрязшие в окружающем быдло-быте, не смогли привить ему положительное, потому что сами не обладали этим. Ну а потребсоциум, и та самая улица, щедро одарил его всем тем отрицательным, что накопилось в них за семьдесят лет капиталистической власти. А либерализм законом закрепил всё это. Полушка, это высшая стадия эгоизма. Пик воинствующего эгоцентризма. И всего хуже то...
- хуже? - не выдержав, перебил отец. - Что может быть хуже дебёлого вечного мальчика, лишённого морально-нравственных тормозов, который считает что он может делать что захочет? Что хуже существа с телом тираннозавра и таким же мозжечком, у которого в руках все возможности современного мира?
- То, что этот динозавр не один. Подобные случаи ещё не замечены системой. Они ещё считают либо кидалтами, либо психами, отымают квартиры и отправляют к нам. Но таких "полушек" только в Чубайске уже регистрируют сотни. Но скоро депортировать их уже будет невозможно. Больше нет "непоротого поколения". Отец, теперь нарождается "упоротое поколение". - Алиса не отрывала взгляда от отца. - Нас ждёт поколение подростков-тиранозавров.
- Динозавр с нейтронной гранатой... хм, прекрасное окончание цивилизации агломераций. - задумчиво хмыкнул Степан Николаевич. - Главное, чтоб весь этот тиранозариум и дальше пребывал за стенами своего зверинца.
Бронемашина проехала нечто, зовущееся в Старой немцовке центральной площадью. По середине вытоптанного пятака каменистой земли, торчал длинный столб с нахлабученной на его вершину медвежьей головой и скованными цепями медвежьими лапами. Ниже по столбу, шли вырезанные Православные молитвы о защите и помощи.
- Да, это своего рода парадокс. - увидев это, Алиса нахмурилась и ответила в задумчивости. - Бог создал человека, а он вывелся в обезьяну. Или всё же это явление надо называть новым человеком?
- Так значит Уллен был прав, когда выгнал Полушку из станицы? - отец искоса и украдкой бросил беглый взгляд на дочь.
Алиса промолчала, грустно глядя на дикие пейзажи вокруг. Она тоже вспомнила её спор со станичным комиссаром. Ведь по началу, Полиграф обитался при станице, и был изгнан за тунеядство. Тогда, комиссар Уллен говорил, что Полушка притворяется больным, а она, Алиса защищала его.
- Да нет, Алиска. - отец протянул руку и потрепал дочь по голове. - Больной он, глубоко больной человек. И всё. Не думай про это.
Но Алиса не могла не думать об этом. Она смотрела на крепкого и сильного, абсолютно здорового и даже красивого парня, и представляла целые города таких вечных мальчиков. Люди, которые не оставят после себя никаких достижений и никакого продолжения рода. Целое поколение людей, после которых на Земле больше не останется человечества.
Перед ней бегало на четвереньках и лаяло на собаку, последнее поколение вида homo sapiens.
"И ни птица, ни ива слезы не прольёт,
Если сгинет с Земли человеческий род"
Вспомнились ей слова, когда машина въезжала в утопающую в нищете, умирающую серую деревню, выстроенную на месте сверхсовременного совхоза миллионника. Здесь всё выглядело как средневековье, и здесь всё пахло как средневековье. И запах этот, очень тревожил Алису.
"И весна на Земле, встретит новый рассвет
Не заметив, что нас уже нет".
Билось у неё в голове, когда она видела серые лица людей, разобравшие гигантский монумент героев-покорителей космоса, и сделавших из его остатков, тёплый и уютный туалет.
Эрха остановилась подле большого, более всего обрадованного позаимствованным кирпичом, единственного в деревне двухэтажного дома. На брехню гремящего цепью пса, из кухонного окна выглянула из за шторины женское лицо. Из калитки вышли два грязненьких ребёнка, за воротами закричали и створы их стали раздвигаться во внутрь поросшего травой двора. Эрха медленно, чтоб ненароком не задавить расползшуюся по ограде живность, въехала внутрь.
Плетун, так звали хозяина этого дома и этой деревни, выкатился на порог и подскочив к бронемашине, попытался открыть гостю дверь. Но поскребшись ногтями о верхний, противохимический и антирадиационный керамический слой её брони, оставил тщетные попытки.
- Здравия желаю. - отец вышел из броневика и пожал поданную ему в немом почтении руку. - Что нового, Плетун?
- Приветствую. - хозяин поклонился ему и двумя руками произвёл "здоровательный" зацеп. - Всё старое, Степан Николаевич. Всё старое. Ничего нового нету.
Было не ясно, жалуется ли он на окружающую его порушенную действительность, или радуется что она таковая и ничего паскудного за прошедшее время не принесла.
Алиса тоже вышла из машины и стояла, осматривая подбежавших к "знакомой тётеньки" ребятишек.
"глаза уже не гноятся и ногти на ногах не поражённые, но вошики наличествуют как и прежде..." - руки и мысли полевого хирурга по профессии быстро осматривали ребёнка.
- По медицине, тоже ничего нового? - отец обвёл глазами всё собиравшихся и собиравшихся во дворе поселенцев.
- Есть! - отчего то обрадовался Плетун. - Есть. Линь... Линька-подраванец. В чащу ходил, орешник добывал, да ногой в барсучью нору угодил. Теперь животом мучается.
- Причём здесь живот? - Степан Кузьмич глянул с вопросом на дочь. - Ногу сломал что ли?
- И ногу сломал и барсук его подрал и ягодами отравился. - закивал головой Плетун. - Теперь животом мается. Уж кой день...
- Давай.
Отрезал разговор отец и полез в объёмный багажник броневика.
Плетун было повернулся отдать распоряжение, но его уже опередили. Несколько ребятишек, крича и сверкая голыми, грязными пятками, побежали в сторону халупы с больным.
Пока везли Линя, отец "отгрузил" деревенским всё, что смогла насобирать для них станица. Упаковка разнообразных лекарств, прописанных Алисой поселенцам ещё с прошлого раза. Медикаменты на треть оплачивались государством и отпускались в агломерационные поры по правительственной квоте. Подарок из неликвидов хлебкомбината - короб засохших до состояния базальта пряников. А также пару здоровенных мешков витаминизированных всеми необходимыми организму химэлементами, мучных гранул. В голодные зимние и весенние дни, эти витаминно-минеральные гранулы помогали людям лишённым всех нужных организму веществ, элементарно выжить. На самом же деле, гранулы предназначались для употребления служебно- сторожевым псам спецслужб, а недостающие средства на закупку медикаментов буквально наскребались из бюджета станицы и разных гуманитарных фондов. Глава станичников был бы и рад возить этим несчастным обычные таблетированные витамины, но как уже было проверенно не раз, все таблетки были бы либо позабыты в комодах и шкафах, либо попросту выброшены. Только так, совмещая полезное с приятным, можно было быть уверенным, что все необходимые элементы дойдут до нуждающихся в них организмов. И в этом, поселенцы были сродни собакам.
И деревень подобных Старой немцовке, у Степана Николаевича Аршинина было ещё две.
- Добро! Добро. - забегал и засуетился вокруг подарков староста посёлка. - Сура, убери лекарства в погреб. Манна, отнеси пряники и макароны в сарай. Добро нам всем.
Асилиса подозвала к себе робкую девушку по имени Сура, и распечатав при ней большой картонный пакет с медикаментами, стала перечислять ей содержимое. Сура, старшая дочь Плетуна, оказалась ловкой на цельбу и врачевания, вдумчивой и смышленой по этой части девушкой. Она не имела ни единого шанса на поступление в мединститут, где обучалась сама Алиса, но стать местной, доморощенной, но опытной и самое главное - приносящей пользу народной лекаршей, несомненно могла. Конечно, кроме врачебных знаний, девушка активно обучалась и у местной знахарки и ведьмы с озёр. Но самое главное, У самой Суры была большая тяга к освоению медицинской науки, чему сама Алиса максимально содействовала.
- Распределишь всё как уговаривались. - отец поймал мечущегося вокруг мешков Плетуна и заглянул тому прямо в глаза. - Как договаривались. Понял?
- Конечно, Степан Кузьмич. Конечно. - закивал головой тот. - Как же нам тебя благодарить то? Хочешь, рыбы дам? Химик вчера поймал. Большенькие такие...
- Не надо ничего, Плетун. - отмахнулся отец от такого предложения. - Ты мне в замен, лучше про обстановку доложи. О чужаках поведай. Да вспомни, что говорили в прошлый раз твои хозяева.
Во двор, в тачке из под навоза, ввезли худого да бледного человека. Нога его была перебинтована грязной тряпкой, рука обмазана зеленоватой глиной, а к животу привязан здоровенный тампон из влажных трав. Драная рубаха намокла и топорщилась. Тачку катили два его тощих сына. Увидев Алису, Линь разулыбался и опершись о плечи мальчиков, доскакал до сарая. Следом за ними вошла Алиса, Сура и отец со старостой. Перед тем как взяться за лечение, Алиса перекрестилась на небольшую иконку-краснушку, стоявшую в углу сарая над окном. Здесь, на соломе, настеленной на жёсткую поверхность сбитых досок, Алиса развязала его тряпьё и отковыряла лечебную глину.
Пока она обрабатывала раны и учила Суру, отец неподалёку разговаривал с Плетуном. Руки Алисы методично и уверенно, по обычному старательно и тщательно, осмотрели следы от когтей на руке человека, поворочали вывихнутую лодыжку и ощупали живот. Всё оказалось гораздо легче, чем предполагала она. Заставив проделать все лечения Суру, Алиса глазами наблюдала за правильностью действий своей студентки, а ушами и мыслями пребывала в тенистом углу, где облокотившись о сруб сарая, разговаривали главы двух поселений.
- Как вообще вокруг тебя?
- Старое всё. Нового нет. Крысы донимают. Лужники всё своего гада озёрного ловят. Хотят много денег за его шкуру взять. Да только не гад это. Говорят, что батискап это. С базы. Казачки с Шеломенцевской, медведя брали. Это они как поле новое под овёс распахали, так там у них урсусы повадились. Медведя взяли, а он им коня задрал... хорошего говорят коня. С базы яхта на пару дней посередь озера застряла. Не ведаю, что там с ней сталось, но людей с неё на вертолёте вывозили. К сектантам ещё несколько машин из города приехало. Красивые такие... машины то. Человек восемь приехало. Я с одной тёткой разговаривал, пытался образумить. Куда там! Только и талдычат: - "Еллоустон, американский грех, конец нового мира, учитель знает как спастись...". Тьфу, рабы сознания. У этих, что в развалинах цехов живут... шендерма завёлся. Даааа... уже одного из них окуклил. А на заводях, колбасу где из змей крутят, крысу без хвоста и о двух ногах словили...
Алиса опустилась на одно колено, и порывшись в своём саквояже, достала пластиковую банку с порошком. Объясняя как принимать препарат, она разглядывала слепленную из глины и перьев, муляж оторванной головы коршуна, ритуально окрашенную кровью курицы. От внимательного взгляда медика не укрылось и небольшое блюдце с молоком, стоявшее небольшой печки-каменки.
- Плетун, я слухами не питаюсь. У тебя на прошлой недели твои хозяева были. Чего у них слышал?
- Да нууу... Что говорить-то? Взяли всё им причитающееся, к Сосульке сходили... да так сходили, что вся деревня слышала. Опять над Полушкой издевались. Да и у них, то же чужаки на языке. Несколько раз тематизировали... пока амбары выгребали. Бригадир у них какой-то новый, Минахером кличут. Говорят из бывших военных. Слышал разговор, что Решет... Решетов в смысле, Валера, лично к казахам собрался... встреча у него там. Важная. У них тоже, к стати, крыс каких-то диковинных много. Кто-то из хахалей Сосули, у неё какую-то гаджетку оставил... ага, из кармана штанов выпала. Так я её прибрал. Вдруг заявятся.
- Дашь мне посмотреть. Что чужаки? Сколько следов? Где? Как давно?
- Да... недавно, позавчерась. Лешик видел. Ты же знаешь нашего Лешика. Вот он и видел. Говорит: две группы по три человека. Были у озера. Километров за пятьдесят от базы. А мож это они с базы? С базы к нам тут и шастают?
- может. - отец увидел как Алиса окончив работу, моет руки над тазом и так же засобирался. - Ничего не забыл, Плетун?
- Дык... мож чего и запамятовал. - улыбаясь пожал плечами тот. - Ты бы спрашивал, а я бы и сказывал.
Алиса отдала последние распоряжения больному на руки-ноги и живот Линю, собрала все свои врачебные инструменты в саквояж, и вместе с отцом, они подались к выходу.
- Хмм... Как же тебя суслик... барсук то тяпнул? Здороваться с ним полез? - усмехнулся отец, проходя мимо горе охотника.
- Дык я ж этого суслю таки выследил! - гордо вскинулся Линь. - На мою моркву и медведя сманить можно. Петельку на него набросил и тянуть стал. А тот здоровый... морда как у медведя... лапами роет... зубами верёвку грызёт...
- Так что? Ушёл? - Алисе уже и самой стало интересна эта история.
Неожиданно, она увидела, как в распахнутые ворота входит Полушка с неизменным мячом в руках. В предчувствии неминуемого, девушка досадливо поморщилась.
- Ага... откусил верёвку. Я его за шею схватил. А он мне в руку зубами, вырвался и дёру. Так с ошейником в нору и ушёл. Да только то крыса была. Чудная какая то крыса. Да нынче много таких.
Алиса уже хотела было скрыться обратно в сарае, но было уже поздно.
- Ведьма! Ведьма! - в бешенстве заорал Полушка, указывая пальцем на Алису. - Убейте ведьму!
Во дворе всё засуетилось и задвигалось. Плетун замахал на парня руками, а Сура кинулась уводить Полушку. И хотя тот орал и вёл себя агрессивно, но приближаться не смел. В гневе, он оттолкнул Суру и она упала на землю.
- Эээмииииль! - вопль Плетуна опередил Алису, кинувшуюся было на защиту упавшей девушки.
Тут же, дверь в соседний сарай распахнулась, и из темноты дверного проёма, сильно пригнувшись, вышел человек. Сросшиеся на переносице брови, хмурый вид и волчьи глаза, дополняли двухметровый рост мужчины и толстый фартук на полуобнажённом теле кузнеца. Он вопросительно уставился на старосту.
- Эмиль, угомони придурка. - староста махнул рукой на Полушку и повернувшись, заорал на парня. - Где вода, дебил? Тебя за водой посылали! Куда баллон дел?
Появление этого нового гиганта подействовало на Полушку оздоравливающе. Он тут же перестал орать, резко развернулся и пустился бежать прочь со двора.
Однако, было уже поздно.
Эмиль слегка присел, выхватил из-за сапога свёрнутый кнут, и не распрямляясь, сделал широкий взмах рукой. Длинный язык плети вылетел коротким ударом вперёд и подсёк одну из ног беглеца. Полушка упал и взвыв тоненьким женским голоском, пополз к воротам. Плеть свистнула ещё раз, чёрной молнией блеснула над головой кузнеца и длинной прямой прочертила багровую полосу поперёк спины парня.
Всю деревню огласил дикий вопль боли.
- Не надо! - крикнула Алиса, и смутившись, отступила за спину отца. - Не бейте его...
На ровно такой же немой вопросительный взор Эмиля, староста махнул рукой и тот удалился обратно.
- Чтоб к вечеру десять баллонов натаскал! - крикнул Плетун вдогонку удирающему парню. - Я дармоедов кормить не собираюсь!
- Так на кого Линь охотился то? - Алиса попыталась улыбнуться, разрушив тяжёлую атмосферу молчания в салоне.
Она глянула на монитор заднего обзора.
Там, за редким молодняком яблонь-дичек, оставалась растрёпанная и неприбранная деревня Старая немцовка. Оставался Полиграф Сапельцев и воспоминания о давнем случае, произошедшем за огородами этой деревни. Тогда, год назад, почувствовавший влечение к женскому полу, Полушка позволил себе лишнее в отношении Алисы. А товарищ медик, не долго думая, шибанула зарвавшегося юнца ультразвуковой пулей из встроенного в наруч бронекостюма, компактный излучатель. Получилось так, что девушка просто выбросила вперёд руку с раскрытой ладонью, и Полушка рухнул как подкошенный в траву. Он вертелся и дико орал от боли, скрутившей ему мозг. Пока тот визжал как порося, Алиса достала тюбик-шприц с церебролитиком и уколом в бычью шею парня, сняла спазм.
После таких колдунств, Полушка стал считать Алису ведьмой и возненавидел её.
- Да кто ж его ведает? - отец ответно улыбнулся и пожал плечами. - Суслю какого-то...
- А какой это гаджет Плетун тебе в доме показывал? - Алиса не присутствовала при опознании, но жутко любопытная по природе и теперь не отстала от отца.
- Рация. Старая, какие прежде у милиции бывали. Аналоговая ещё. - отец вывернул на более широкую и ровную дорогу и направил машину домой.
Он вновь не стал включать музыку и управляя машиной одной рукой, другой стал вносить корректуру последних данных в карту боевого компьютера в "Эрхе". Алиса в тишине смотрела в окно. Леса стояли в лёгкой зелени. И солнце грустно проглядывало на них сквозь едва-едва расступившиеся облака.
Для того, чтоб хоть немного развеять тоску, она полезла в сидор и достала от туда подарки братьев. Развернув промасленную бумагу, она достала первый свой подарок - небольшую вязанку элпишек. Батарея повышенной ёмкости на смарт, батареи на некоторые предметы девичьего туалета, а так же трудно добываемая аккумуляторная батарея к боевому костюму Алисы. Последним подарком от старшего брата, стал большой набор цветных карандашей. Увидев такой дар, Алиска невольно улыбнулась и прислонила коробку к лицу. Карандаши обалденно пахли деревом и краской.
- Бастенькое подарение. - сказал отец, увидев набор в дочериных руках. - С тебя дедушкин портрет.
Алиса аккуратно завернула карандаши и элпишки в бумагу и прибрала их в сидор. Достала же она, небольшую коробочку переданную ей младшим братом. Когда же гнутый в плоский сундучок пластик откинул свою крышку, то салон бронемашины будто бы озарили огни клубного страбоскопа. На чёрном бархате лежали две длинные серьги и кольцо. Украшения были выполнены из серебра с витой золотой проволокой, камни красного и белого цвета, крепились в медно-красных кринах, псевдо-алмазы ловили каждый лучик света и умножая его на миллиарды, метали эти искры в глаза окружающих.
- Ух! Ай да красота... Дима как всегда в своём стиле. - удивлённо охнул отец. - Любит тебя брат-то.
Алиса сняла свои прежние серьги и примерившись, одела новые. Кольцо комфортно обхватило указательный перст девушки.
- Я тоже его люблю. И Володю люблю. - грустно вздохнула она. - и подарки их замечательные. Но... лучше бы они сами были здесь. Они нужны станице. Они нужны тебе.
Отец промолчал. Он улыбнулся дочери и протянув руку, прижал её голову к себе.
Бронемашина выехала на более-менее ровную дорогу и сейчас катила мимо мёртвой, давно брошенной деревни.
Девушка поглубже спустилась в большое кресло и глядя на раскинувшуюся вокруг печаль, ушла в себя. Душу её окончательно затянуло серыми, обложными тучами осенних дождей. Алиска никак не могла задеревенеть душой, никак не могла залудить свои чувства, чтоб каждый раз проезжая мёртвые деревни, или приезжая в подобные немцовке селения, ровно и бесстрастно лечить и спасать их обитателей. Ведь всё, чем могла она им помочь, чем мог помочь отец или даже вся их станица... практически всё сегодня они отгрузили в немцовке. А ведь таких деревень только вокруг их станицы было три штуки. Положение было ужасное.
Народ в них работал плохо, не хотел и попросту разучился. А если кто-то и хотел, то трудиться ему было нечем и неначем. Нищета самовоспроизводилась и порождала целый скоп пороков: воровство, грабежи, пьянство, наркоманию, проституцию, продажу детей, убийство и многое другое. Были и такие деревни, где работали целые фермы по выращиванию детей и продажи их в агломерации. Для человека, единственным выходом из этой гнилой ситуации, было попросту покинуть родные деревни. Но если любой из баронов диких земель с радостью взял бы себе нового раба, то агломерация не спешила гостеприимно раскрывать архосам свои электронно-пропускные объятия. Для правительств метрополий, варвары диких территорий являлись мусором, и то, что было однажды выброшено в помойку жизни, незачем было возвращать в чистый дом.
Желательным и сладким исключением, были здоровые дети, рождённые в порах цивилизации. Их агломерация требовала и пожирала в любых количествах.
Остановить это, одним станичникам было просто невозможно. Невозможен был и вариант с объединением всех деревень под управлением той или иной станицы. Деревни, такие же блоки... кубики лего в горе других кубиков, всё же являлись единицей, живыми акторами политико-экономического процесса. И объединить хотя бы одну деревеньку со станицей, означало бы сильно нарушить баланс в этом жизненном процессе. Соединившись, кубики лего могли образовать опасно крупный блок, способный разорвать путы договорённостей, тенёта условий, сети сдержек и противовесов. Играющий в войну король, серый кардинал премьер-министр, агломерационные лорды, всемогущие корпорации, дикие бароны внеагломирья, легальные и нелегальные банды, работорговцы и другие скрытые и неизвестное силы этого нового средневековья, просто не дадут сделать этого. Сложившуюся конструкцию пирамиды власти, шатали многие, однако и сдерживали её гораздо большие силы.
Новое средневековье, чьё начало так помпезно и с удовольствием было провозглашено ещё в 2017 году, теперь, на переломе века... на его острие, полностью вошло в жизнь людей и городов. Целиком завладело всем миром.
Уже перед самой станицей, что располагалась немного на возвышенном месте берега огромного озера, отец и дочь слегка свернули в сторону. Там же, вдоль берега, но на другой, высотке, стоял древний, всей станицей восстановленный храм. Храм Пресвятой Богородицы в честь иконы Умягчения злых сердец. Дорога добегала до холма с храмом и раздваиваясь, одним своим течением взбегала на гору, к церкви, а вторым рукавом огибала его и уходила в сторону. Таким образом, в станицу с этой стороны можно было попасть либо через храм, либо огибая обходя его стороной.
Когда-то давно, может лет двадцать тому назад, на руины простоявшего долгие годы без настоятеля, старенького храма, прислали молодого священника. Прислали поднять хозяйство, отремонтировать здание, открыть храм и наладить богослужение. Нового отца-настоятеля звали Александром, и прибыл он с молодой своей женой. Оба они были из агломерации и оба не имели опыта жизни в диких условиях. И никто из них не обладал нужными профессиями для деревенской жизни. Было не понятно, за что был "сослан" сюда молодой священник. Но священники - это солдаты Христа, подчинение их начальству - это подчинение Богу, а бунт против - это бунт против Бога. Каково бы ни было то начальство. Такие солдаты, без единого слова супротив, пойдут туда, куда их направит руководство. И служба их, не прекращается ни на минуту до самой смерти. Вот и прибыл отец Александр на место назначения полный решимости и с верой в успех. Вера в Бога наполняла его. Встретило же здесь молодую чету разруха и самое начало нового средневековья. Дикие земли вокруг агломерации на тот момент были ещё не стабилизированы властью. Системы сдержек и противовесов не выверены, таблицы зависимости и подчинения не выстроены. Хрупкая конструкция вассалитета только ещё создавалась. Красный маяк, ровно как и многие другие посёлки и станицы, только лишь начинали собственную, относительно самостоятельную жизнь и независимую историю. И отец Александр, оказавшийся в центре разрухи, с минимальной поддержкой из патриархии, оказался в труднейшей экономической и политической ситуации. Подобное положение священников, на тот момент было одинакова для диких территорий всей страны. В те годы, как собственно и сейчас, "златокупольная" церковь агломераций, смотрела на свою "деревянную" сестру во Христе, как бабос на бедных деревенских родственников. Поэтому помощь, оказываемая им, была самой минимальной. Не редко было и такое, что священники покупали церковную утварьь за свои денги. По расчётам церковного управления, доход священника должен был приходить исключительно от подаяний местного населения.
Таковое подаяние не смогло охватывать все нужды молодой пары и одновременно идти на восстановление храма. Но священник, это солдат находящийся на службе и коли приказом было означено строительство не семьи, а церкви, то основные средства отец Александр пускал на воссоздание обители. Такой ход вещей не мог длиться долго, и молодая попадья, пожив в полуразрушенном доме, в неотапливаемых комнатах, с дырами в полу и крыше, на подножном корму собственного огорода... покинула сей убогий приют и подалась в агломерацию. Винить в сём содеянном сию неверную жену, к тому же ставшую матерью, можно было лишь отчасти. С дочерью на руках, без обязанностей перед кем бы то нибыло в сердце и с жаждой обывательского потребления, ей были чужды понятия о служении и долге. Дитя избыточного комфорта как необходимости для существования, она была продуктом своей эпохи и ничуть не выделялась среди абсолютного большинства обывателей женского пола. Она уехала в мир и забрав с собой дочку, оставила священника одного с резко навалившимися на него проблемами и заботами. И вскоре, не выдержав тягот, отец Александр умер. Умер ли он от воспаления лёгких, или от недоедания, или от очередного вируса, или же его скосило звенящее в пустых комнатах одиночество... по сути было уже не важно. Как собственно было уже не важно, оставила ли бывшая матушка имя первого своего мужа, или словно дёготь с ворот, попыталась выжечь и замазать сочной краской новой жизни. С тех пор, не осталось ни семьи, ни фамилии, ни старого того дома, где жила молодая семья. Но остался, сохранился тот храм, который начал воссоздавать отец Александр.
А также, то место, Адегов холм, на котором была воздвигнута церковь.
Вышедшее наконец дня солнце, белоснежный с голубым храм о трёх маленьких золочённых маковках, небольшое подворье, полная семейного уюта изба и хозяин всего этого, отец Андрей, встретили рабов Божьих предвечерней тишиной и запахом печёного хлеба. Новый настоятель храма, средних лет мужчина, крепкий, спокойного и чуть задумчивого нрава и твёрдого, "уверенного" характера, перекрестил их вместе с бронемашиной и благословив подставленные руки, провёл в дом. Алиса, повязав платок на голову, а длинную материю плюша на талию, прихватила свой походный баул и поспешила следом за мужчинами. На приезжих тоскливо поскуливал из будки здоровенный, пятнистый "южак".
Отца Андрея, с крепкой и уже состоявшейся семьёй, прислали сюда уже гораздо позже. Это был человек простого, честного склада, и своим исконно русскими взглядами на миропорядок, и обмирщение в душах первосвященников, сильно отличался от своего агломерационного начальства. Видимо за то, и был выслан из "золотой церкви" метрополиса. Прибыл он, когда новое средневековье вступило в свою полную силу, конструкция новой Либеросии была отстроена, а законы вассалитета - кто, кому и сколько раз должен делать "ку", чётко прописаны и "втемяшены" в головы жителей "огнём и мечом". Да и приняли нового отца-настоятеля уже совсем иные люди, жители ближайших станиц и деревень, нежели это было ещё каких-то дюжину лет назад. Этот новый батюшка сразу понравился станичникам, сразу и прочно вошёл в их жизнь и смерть. Ему всем миром помогли отстроить храм и подворье, помогли наладить быт и защиту. И с тех самых пор, синергия священника и паствы сложилась в поистине в идеальное соработничество.
И с этого ли момента, с этого ли батюшки, с этого ли храма близ станицы Красный маяк... но именно тогда начался большой этап в жизни страны и Православной церкви. Началось новое просвещение старыми, ортодоксальными истинами святого Евангелия. Главным принципом которого, стал примат нестяжательства. Закон бессребреничества. И по исконно-русским землям Либеросии, пошли изгоняемые из агломирья за инаковость мыслей, православные проповедники ортодоксального Христианства. Полумёртвые от экономических реформ, усталые от "войны городов", оскотинившиеся после кровавых переделов бесновавшихся в порах агломераций, народ диких земель с благодарностью принял этих новых миссионеров истинной веры отцов. Обходя стороной агломерации, по Либеросии шла и разрасталась вторая волна Святого крещения страны.
Так возникла параллельная "золотой", "деревянная" церковь.
В кухне отца Андрея, половину коего занимала настоящая русская печь, стоял сладковатый запах печёного. На столе, подле печи уже выстроились в ровные ряды несколько десятков маленьких, румяных просфорок. Оглавлял же построение, артос - большой служебный хлеб.
Отец Андрей сложил в холщёвый мешочек несколько малых просфор и пригласил гостей за стол. Аршинины, которым не терпелось попасть домой, отказались от чая с вареньем и извинившись, принялись собираться. Алиса, развязав баул, вытащила покупки заказанные отцом Андреем из города. Несколько витых свадебных свечей, благовония для ладана, пара серебряных ложечек "на зубок" и большая, красивая яркими красками, в раме из пластиковой древесины, икона Умягчение злых сердец.
Отсутствие помощи из метрополий, вовсе не отменяло строжайшую обязанность сосланных в аглопоры батюшек наичестнейшим образом нести свою службу Богу и людям. Вышвырнутые в самофинансирование и самообеспечение, такие "дикие приходы", однако же полностью обеспечивали все положенные типиконом службы, святые таинства и требы. Как они это делали, оставшись без финансирования и лишь с духовной поддержкой, на то ответ знали лишь сами их настоятели. Но было ясно совершенно лишь одно - все эти настоятели, являлись настоящими, народными батюшками. Иные сюда попросту не попадали. Ведь по знакомству или родственным связям, агломерационное церковное начальство никогда и никого в подобные дыры не направляло. А направляло лишь того, кто родством не вышел, да мнение собственное имел. Духовные академии ежегодно выпускали новых священников, обеспечивая пустующие церквушки даже в самом отдалённом подзаднике цивилизации. Сменяя одного новоназначенного батюшку на другого, в конце концов, методом перебора, находился такой человек, который и сам прикипел к месту, и местными принят был. Начальству же, главным было то, чтоб место не пустовало, да святые таинства исполнялись. А как это настоятель обеспечит, это никого, кроме сосланного священника, не интересовало. Вот и шли на такие некорыстные должности и приходы те, кто и сам выходил из подобных мест, либо душой Богу предан был, да люд чёрный любил... как самого себя. Никакие иные в порах не задерживались. Никаких иных поры не принимали. Ну а сам народ за такого батюшку - горой вставал, жизнь свою отдавал. И средствами поможет и выручит и защитит.
Таким вот образом, и выкристаллизовывалось духовное воинство "деревянной церкви"
Переговорив с отцом, настоятель провёл Аршининых в храм.
Крест и поклон поясной. Надвратная, древнейшая и чудесная икона Божьей Матери претерпевающей семь направленных в неё стрел, благословляет входящих в храмовый предел. Отец Андрей вводит Алису с отцом в церквушку. Электричества нет, ровно как и во всех диких землях. Вечерний свет льётся из узких, стрельчатых окон. Свечи пред алтарями. Алиса, в полнейшей тишине и собранная в мыслях, по очереди подходят к иконам и крестясь, прикладывается к образам. Она изгнала из головы мысли об оставленном позади городе грехов и деревне пороков, и берётся за молитву. Мольбы за жизнь и здоровье родителей и братьев. Мольбы за то, чтоб не рушился их, с трудом сложившийся мир станицы.
Потемневшая от времени икона "Семистрельная", благословляет выходящих из притвора храма людей. Её молодой лик с яркими, не подвластными времени и старению глазами, внимательно и пристально взирает на Алису. Живые глаза. И непонятное Алисе к ней обращение. Матерь Божья смотрит не в глаза девушке. Смотрит прямо ей в душу.
Отец Андрей, подбоченившись, посмотрел на старенькую и выцветшую икону-привратницу. Вечерний ветер трепал подол его рясы.
- Сегодня же, после вечерней и поменяю. - говорит отец Андрей, держа в руках привезённую из агломерации икону. - Освящу и поменяю. А чудотворную, как время у тебя случиться, на реставрацию отвези.
Отец, стоя у бронемашины, смотрел как над колокольней, в вечерних небесах, кувыркается и хлопает крылами, красноплечий турман. Алиса посмотрела на голубя и перевела взгляд на противоположный, огромный холм Вдали. в вечерней дымке и в дымке от топящихся печей и бань, видно большое село. Большое, но со строгим расположением, построение частных домов и массивных общественных строений. Станица. Вся она, будто бы всей своим деревянно-каменным телом, погружена в изумрудные воды. Словно сокрыта под ворохом листвы, плавающей на поверхности озёрной глади. Лишь высокие смотровые башни, да вышки ветряков, торчат из глубины вод, на поверхности которой, еле шевелясь на ветру, колышутся малахитовые пятна зелени. Алиса прищуривает глаза и словно бы лазерный луч дальнобойного целеуказателя, пробиваясь сквозь особо ретивый столб дыма из общественной бани, к ней, прямо в её сердце и душу, протягивается длинный и тонкий, красный луч света.
- Да, батюшка. Я уже договорился. На днях ещё раз созвонюсь с Шеломенцевскими и заеду за вами.
- Не стоит. Аксинья отличный богомаз и без меня знает, что надо изображать и как надо реставрировать. - уверенно махнул рукой отец Андрей. - Завтра к вечеру пришли кого-нибудь из своих. Я подготовлю икону и передам.
Алиса первой подошла под напутственное благословление и забралась в машину. Отец сел за штурвал и кивнув на прощание провожающему их у ворот священнику, повёл машину вниз под гору.
От храма до станицы было чуть более двух километров.
Поселение Красный маяк, заново основанная на руинах и пепелище древней казачьей станицы, считалось крупным, по меркам других уральских поселений. Это было место жительства четырёхсот пятидесяти трёх человек, с небольшими отклонениями в количественном составе в зависимости от сезона. Станица была малой родиной, надёжная крепость и отчим домом для её жителей. Для государства же, станица служила маяком главенства цивилизованных законов, над родоплеменными обычаями, феодальными понятиями и откровенной анархией, господствующих в этих диких землях.
Но самое главное, Красный маяк являлся одной из немногих надёжных опор, против внешнего и внутреннего врага. Казачьи станицы, по "Договору о содействии", имели право на хранение и использование огнестрельного вооружения, в обмен на обязательства охраны госграницы, которая после создания агломераций, практически лишилась погранвойск как таковых. Тренд на агломеризацию планеты, привёл к созданию регионов-государств. Не обошёл этот тренд и Либеросию, где отгородившиеся от всего мира надёжными барьерами, полностью автарконные метрополисы, совершенно не задумывались над тем, чтоб хранить свои границы на замке. Многочисленные спутники и охранные дроны, надёжно следили за тем, чтоб никакие крупные формирования не проникли через границу. Солдаты-лимитаны, заменившие погранвойска, были готовы предотвращать подобные провокации... но вот против любых мелких и единичных рейдов через кордоны страны, никто из жителей диких земель застрахован не был. Но было ли это проблемой для властей страны? Вот во многих частях современной Либеросии, на защиту резко ставших проницаемыми международных границ, и были призваны на помощь государству частные лица. Генштаб, опираясь на исторические прецеденты в прошлом страны, разработал долговременный, но простой и надёжный план. Изначально давая добро на основание станиц либо поселений таким образом, чтоб их расположение приходилось точно на самые проблематичные приграничные зоны, государство изначально закладывало фундамент своего рода военных поселений в опасном для себя фронтире. Расчёт оказался верным. Поселенцы, казаки или сами бывшие военные, были кровно заинтересованы в целостности границ. Они не только держали её на "замке", но и при конфликте, смогли бы отразить удар, либо приостановить его до развёртывания основной боевой группировки. Со всеми подобными поселковыми образованиями, государством были заключены договоры на несение приграничной службы. Так, в каждой из станиц Сибири, Урала, дона, Кубани, Терека и многих других, появились отряды и бригады содействия. Они обязывались держать вооружённых и обученных бойцов, совершать рейды по приказу армейского командования, держать охрану назначенных зон и докладывать обо всём, что выходило за рамки норм. В замен же, станицы получали право существовать и быть встроенными в конструкцию агломерационных пор.
- Устала? - отец любящим взглядом посмотрел на прикрывшую глаза Алису.
- Да. Агломерация... она как громкая и надоедливая музыка с цветовым сопровождением. Какой-то вечный ночной клуб, насильно перегружающий все чувства человека . Шумно, тесно, ярко и парадоксально скучно. Утомительно как весело. - не открывая глаз, сказала девушка.
- Что? Димка рано поднял. Не дал тебе выспаться? - усмехнулся отец.
- Выыыспалась. Тут, пап, дело не в теле. - Алиса качнула рукой и улыбнулась отцу. - Даже если оно полностью отдохнувшее, то душа, мысли... чувства - всё напряжено. Всегда что-то происходит вокруг тебя, постоянно кто-то ломится в душу, постоянно что-то переживаешь, ежеминутные потоки информации со всех сторон и обязательно кто-нибудь что-то тебе внушает. Я понимаю, что это всё пустое или враждебное... но всё равно обращаешь внимание. Всё равно думаешь об этом. Чувствуешь...
- Дааа... Тебе не дано этого. - отец кивнул и сбавил скорость на спуске. - Ты, как говорит твой дед, не "нагломироед".
- Не знаю, как там в своём Чубайсигорске Володя, но Димка совсем... - она постучала костяшками пальцев по композитной броне стойки стекла. - стальной к этому делу. Совсем не замечает. Или вообще... пропускает сквозь себя весь этот агломерационный яд.
- Тефлоновый.. так говорили в моей молодости. - усмехнулся отец.
- А можь он вообще у нас мутантом стал? А, пап? - посмотрела на отца Алиса.
- Да нет. - не отводя взора от дороги, тихо рассмеялся тот. - От пребывания в агломерации не мутируют. Хотя...
- Мутируют. - нахмурившись, уверенно кивнула Алиса. - Ещё как мутируют. Душой и помыслами мутируют. Даже логика со смыслом страдают. Это я тебе как дипломированный хирург со стажем могу сказать.
- Логику и душу скальпелем не препарируешь, хирург ты мой родной. - отец потрепал дочь по голове. - Но задумываться о том, не родили ли мы с мамкой хомала, я стал чаще.
Спуск окончился в большой ложбине, где господствовала влага, тёмно-зелёные цвета и мясистые стеблем и листом растения. Молча, в собственных раздумьях, отец с дочерью миновали грибные места и "Эрха" вновь пошла в гору. Здесь им повстречалась телега, запряжённая крупной лошадью. Животное вела под уздцы высокая и статная женщина - жена священника. На телеге ехали трое ребятишек, два мальчугана постарше и маленькая девочка. Дети отца Андрея учились в станичной школе и иногда оставались на дополнительные занятия. Мать отвозила их каждое утро и возвращалась за ними после занятий. Вокруг телеги, ныряя в высокую траву по обочинам и выпрыгивая из кустов на дорогу, бегал здоровенный "южак" - копия того, что остался в подворье.
И детишки, и женщина приветливо помахали руками бронемашине.
- Мы с тобой, Алиска, выживаем. Владимир наш, он ищет. - размеренный голос отца вернувшего как оказалось лишь приостановленный разговор, был едва слышим, но от этого стал внушительнее, а слова весомей. - Ты должна понять это, дочь. Понять, потому что Димка... он борется.
Бронемашина пошла наверх. Вскоре, эрха вынеслась на взгорок и отсюда, уже в непосредственной близи, показалась станица Красны маяк. И если в немцовке жили те, кто хотел бы жить в агломерациях, но кого она отгораживалась как от зачумлённых, то здесь проживали те, кого агломерация приняла бы с удовольствием, но кто сам отгораживался от агломерации, как от зачумлённого места.
Холм, на котором стояла станица, был гораздо шире и положе, но и гораздо ниже чем тот, на котором стоял храм. И как колокольня на храме первой показывалась приближающемуся к нему человеку, так над станицей первой показывалась, отстоявшая поодаль от самой станицы, наблюдательная вышка на массивной сторожевой башне. Вслед за вышкой, ближе к ней, появился железный столб с чистой, красиво оформленной надписью на добротной пластиковой доске. На красном фоне пластикового дерева было написано крупными, стилизованными белыми буквами: станица "Красный маяк". Оканчивала надпись крупная, объёмная, пятиугольная звезда.
И только лишь увидев эту надпись, лишь услышав сладковатый запах печных дымов и топящихся бань, Алиса расслабилась и даже повеселела. Впереди были тепло, уют и защита. Впереди были мама и бабушка с дедом. Впереди был родной дом.
Так же, впереди был глубокий и широкий ров, был высокий вал земли из этого рва, а по сторонам света располагались четыре дома-крепости с дозорными вышками. В центре этого огороженного пространства, находились крест двух широких улиц и радиальные перекрестья проулков. Станица имела общественные конюшни, общественный оружейный склад, общественная баня, общественные колодцы, а так же общественные школа, садик, библиотека, дом культуры. Практически все особо значимые сооружения, частные дворы и общественные места, на высоте пяти метров, были сокрыты под натянутой камуфляжной сеткой. Она-то и давала диковинный вид затонувшего под водой Китеж-града. Сетка не была предназначена для полного сокрытия станицы, но надёжно прятала под собой всю хозяйскую, бытовую и военную деятельность селян. В общем, станица стремилась к максимальной безопасности и независимости по всем направлениям, от пищевой, до культурной. Первостепенной же среди них, была безопасность свободы и жизни тех, кто жил в станице. Ну а обобществление подавляющей части труда и быта, было инструментом выживания. Нормой жизни. Жизненной потребностью.
В станице господствовал советский уклад жизни.
Из станицы было два противоположных друг другу выезда: один шёл к храму, другой выходил на общественные поля и плодовые сады, проходил мимо руин бывшей МТС и только затем расходился трезубой вилкой в разные стороны. Деревня Лужники - ещё одни данники банды Решета, вольная казачья станица Шеломенцевская и долгая дорога в приграничный котёл хаоса Курганья.
Когда они подъехали к неширокому мосту через ров, ворота на другой его стороне были закрыты. Здесь, на безопасном расстоянии выстрела от основного скопления домов, сложенный из толстых блоков, с узкими окошками-бойницами, стоял средневековый блокпост. Круглая башня в три этажа с широкой, зубчатой площадкой наверху. Посередине площадки высилось стальное древко с красным стягом. Напротив башни, через дорогу, стояла высоченная, сложенная из тех же блоков, дозорная вышка, между которой и башней был перекинут широкий помост с верёвочными перилами. Ещё три таких, или почти таких, башни-поста стояли по всем иным сторонам света. Вал, со стороны станицы, был под прямым углом срыт и укреплён вертикально врытым рядом брёвен. Конечно, против маломальской войсковой спецоперации с полноценным 4-D охватом, такая средневековая оборонительная техника была бы совершенно не эффективна. Но против банд и шаек разного пошиба, что обживают дикие земли внеагломирья, сооружённая станичниками система действовала на отлично.
Возле ворот никого не оказалось, но стоявший на вышке часовой помахал рукой притормозившей перед въездом "Эрхе" и наклонившись за каменный парапет, нажал на тревожную кнопку. Тут же, в башне хлопнула дверь и из за неё показался высокий молодой человек крепкого телосложения с древнейшим автоматом за плечом. Он подбежал к воротам и поковырявшись с электронно-механическим замком, отпер его и отворил створы.
- Как в станице? - Отец приопустил толстенное стекло и кивнул отдавшему ему честь бойцу.
- Степан Николаевич, всё как Вы и оставляли утром. - страж, молодой человек в полевой форме цвета хаки, отрапортовал уверенным, серьёзным голосом. - На нашем посту инцидентов не было.
- Благодарю, Семён. - Отец одобрительно кивнул в ответ. - Продолжай дежурство.
Семён шагнул назад, пропуская машину и его рукав вспыхнул яркой нашивкой красного цвета с маленькой и белой пятиконечной звездой. Глаза же парня, расширились от восторга, когда их взгляд упал на украшенную новыми серьгами девушку. Он приветливо улыбнулся Алисе и проговорил отъезжающей машине:
- С возвращением.
- Пап, а почему Вираж опять В смене? - Алиса оглянулась на оставшегося позади парня и махнула ему рукой. - Я уезжала - он третий день отстаивал и ещё до того... тоже дня три на вратах стоял.
- Семён? Сам просится. - отец, как всегда, проигнорировал молодёжные прозвища. - Ну а что? Если не хочет учится, пусть работает. Пусть служит. Парень он крепкий, умелый, многого добьется. Хотя, мог бы много большего... если был бы идейно ответственным.
И хотя ни безответственным, ни неучем, Семёна назвать было невозможно, Алиса прекрасно понимала о чём говорит отец. В станице Красный маяк могли смело проживать как казаки по рождению и крови, так и любого иного роду и племени. Ровно так же не делалось исключений ни для Христианина любой конфессии, ни для Мусульманину какого либо мирного течения. Требование было лишь одно - полное и неукоснительное приятие и принятие коммунистических идей, и жизнь по их законам. И соответственно, всё что с этим было связанно.
В Либеросии, царившая в образовании "урдома" уничтожила весь учебный процесс, и полностью отменила всю её бесплатную компоненту. Однако, в Красном маяке, ровно как и в большинстве иных станицах и поселениях, дело обстояло несколько иначе. В разной степени, но иначе.
Так например, в родной Алисиной станице, всех без исключения детей учили совершенно бесплатно. Преподавали всё, что только могли преподавать. Воспитывали своих учителей и выращивали целые династии. Старались выписывать тех специалистов, кого не было в станице из любых иных мест. Закачивали электронные учебники - копии перепечатки ещё советских времён, скупали бумажные и никому уже сейчас не нужные раритетные оригиналы. Одним словом, старались полностью, хотя бы в теории, дать детям всё то, что давали школы СССР.
Для того, чтоб воспитать из человека свободно думающую, творчески мыслящую, ответственную, совестливую и стремящуюся к восхождению личность, применялся электронный комплекс учебно-воспитательной литературы и программ, под названием проект "Сути". Это была подборка классической литературы, учебников и учебных материалов, для помощи в воспитании человека-творца, достойного принесённого ему прометеевского огня знаний. Человека, самого ставшим Прометеем.
Однако, была и такая наука, которая являлась обязательна к обучению не для всех. Точнее, обучаться ей мог каждый, но далеко не каждый мог и желал вместить в свою голову данный багаж знаний.
"Смыслы". Вторая часть учебно-воспитательного комплекса представлялась как сформированный в программу блок-архив учебной литературы и видео-лекций.
Являлось это, максимально возможно полным комплектом всевозможных материалов классиков коммунизма и людей развивающих эту идеологию. Выжимка всего наилучшего, что было написано гуманистическими философами и сказано пророками мировых религий. Это был объёмный труд, пытающийся объяснить происходящее в мире, с позиции высших, метафизических смыслов.
Предназначалось это, для того, чтоб человек правильно видел политико-идеологическую подоплёку мира современности. Правильно чувствовал его и понимал его законы и правила. Верно понимал различия между природой и культурой человеческого общества. Твёрдо знал путь гуманизма и его врагов. А значит, мог правильно выстраивать своё развитие и развитие общества вокруг себя.
Всё в месте, это называлось проект Сути и смыслы. Этот проект, как и ряд иных, идеологически схожих, был запрещён в Либеросии как террористический. И только досконально изучив весь этот проект, лишь сдав по нему экзамен на отлично, человек мог рассчитывать не просто на проживание в станице, но и на занятие руководящих должностей. Тем самым, направляя жизнь и развитие станичного общества в единственно правильном направлении, с гарантией того, что путь будет подобен вектору, направленному вверх. В будущее.
Эрха пересекла пустое пространство и оставив позади вытоптанное футбольное поле с двумя воротами, въехала непосредственно в станицу. Вдалеке, где то ближе к краю поселения, ярким кроваво-плавящимся пламенем горел свет незримого отсюда костра. Свет родного очага звал девушку. Она плыла на свет этого красного маяка, словно заблудившаяся... пропадшая в бездне жёлтого отравленного тумана агломерада. Она летела на чистый свет родного дома.
Станица. Каструм - римский военный лагерь, круг домов опоясанных окружным рвом и валом. Две перекрещивающиеся, главные дороги - названные именами Маркса и Ленина. Несколько радиальных улиц носивших имена геройски павших за свободу и жизнь станицы. В центре, большая и мощённая площадь для сборов. Там, по-правую сторону стояла небольшая домовая церквушка, по-левую - дом культуры. Над входом в последний висел большой плакат, с крупно написанной цитатой команданте Эрнесто Че Гевара:
"Если коммунизм и христианство объединятся, то они станут непобедимы и явятся спасением мира".
И если Коммунизм был духом станицы. То Душой её было Православие.
В центре площади, на высоком пьедестале в полный рост, возвышалась древняя статуя спасённая из разрушенного завода - бронзовый Ленин. Сразу за ним - высокий флагшток из стали с реле-троссовым механизмом. В этот вечерний час, на лёгком ветру, колыхалось Красное, с бахромой и со звездой о пяти концах, серпом и молотом увенчанное, двухметровое полотнище с золотыми шнурами и кистями. Это был настоящий, боевой штурм-флаг. Найденный сознательным прапорщиком на старом складе, он был подарен станице.
Это и было сердце станицы.
Улицы в этот час были многолюдны и веселы. Всюду бродили коровы, самоуправляемые, или с интеллектуальным наведением, в виде бредущего подле ребёнка с вичкой в руках. Возвращались с общественных работ усталые люди. Громко кололись и визгливо пилились дрова. Ароматно топились печи и бани. Мычала, блеяла, ржала и квохтала скотина. Вяло перелаивались собаки. Перекрикивались с улицы на улицу своими ребячьими планами на завтра мальчишки. Задумчиво серьёзно, или насмешливо с прищуром, беседовали на лавках старики.
А огонь яркого пламени, становился всё ближе и ближе.
Дома окружавшие сейчас Алису, жилые каменные и почти всегда одноэтажные с высокой мансардой, были за небольшим исключением однотипны. Они строились всей станицей и распределялись бесплатно между молодожёнами и редкими новоприбывшими. Были здесь так же и рубленные из массивных брёвен избы и дома выстроенные по индивидуальным проектам. Эти последние ставились лично их хозяевами, из их же материалов и на собственные их средства. Селиться в станице никто никому не запрещал. Главное было соблюдать строгие, но чёткие и совершенно справедливые правила и трудиться в коллективе на благо станицы. Но даже и эти типичные и похожие конструкцией дома, были совершенно разные по оформлению. Творческие начинания и артистические поиски, никогда не запрещались в Красном маяке, но только развивались и поддерживались.
Из радиальной улочки выскочил верфный воин в полевой форме и в казачьей фуражке с красной звездой. Он подскакал к машине и нагнувшись к приоткрытому окну, громко заговорил:
- Степан Кузьмич. Ты давеча про послание от "зарян" выспрашивал. Держи. Тебе пакет.
Конный блеснул белозубой улыбкой из под густых усов Алисе и отдав честь отцу, поскакал дальше. Его рыжий с белой звездой на лбу конь, высоко вздымая колени, выбивал пыль из под копыт.
Отец бегло взглянул в написанное и вздохнув, убрал свёрнутый в трубочку листочек бумаги в карман.
- Алые зори тоже чужаков видели. - пояснил он прочитанное. - И того, если наши "белые" братья подтвердят мои опасения, весь приграничный с Казахстаном район кем-то тщательно обследуется.