В древности я ходил по своему родному мирозданию, и всё это - чтобы взглянуть в глаза людям. Кто-то радовался за меня, кто-то отворачивался от слишком приветливого лица, но в каждом я успевал сделать небольшое открытие.
Теперь я знаю,что внутри всех этих людей заложены формы всевозможных растений: фиалки, тюльпаны, валериана, остролист, чертополох... Но есть и не проявленные ещё цветы.
Я заметил: если стесняться своих цветов, то они могут увянуть и даже погибнуть.
Однажды я повстречал мудрого человека.
Вы знаете, как трудно сегодня найти мудреца, но мне повезло, он частенько захаживал в ближайший стеклотарный пункт.
Закончив чтение моих мыслей и жизней, мелькнувших перед ним со скоростью электрички, он произнёс:
- Твой цветок - подорожник. Нужно сильнее опереться об его ствол, который похож на стебель.
Это была правда. Потому что два-три дня тому назад я действительно сорвал пару лопушков, чтобы сделать закладку на очень важной странице. И книга закрылась, как тяжёлая дверь от грузного шага ветра. Смысл слов беззвучно упал в колодец моего неведенья. Катастрофа!
Теперь я не могу часами стоять в реке и ковыряться в носу осиновой веточкой.
Более того, я обречён!
Облегчая ношу слабым, свободы лишаешь их ты.
Словом помочь им нельзя. Они слабы даже в желании быть.
"Здесь и сейчас" - вот их удел. Брось им кость или дай сена. Будь разумен.
Мне уже семьсот семьдесят семь тысяч лет. И столько же, видно, ошибок. Мастер мой труп отложил в коробку, где запах сандала и хлеба. Выпил стакан молока. И облака тронул свободной рукою. Сон облегченья был нужен ему.
Мастером стану, как только начну понимать что-нибудь в мирозданьи и снах.
Майя в мае бывает прозрачной, как призрачный свет в одиноком окне, на которое накинута тонкая туника посторонней интимной жизни.
Майя не означает суетности происходящего.
Майя скрывает от неразвитых органов чувств смертельно опасную красоту.
Мир полон прекрасных возможностей.
Но иллюзия не вокруг, а в сознании моём засела.
Отросточек слабый от ели больной. А ствол покорёжило время. Как сахар сожжёные больные бока запеклись горьковатой смолой. Может быть через тысячи лет из этого горя родится янтарь солнцевидный.
Не плачет любовь у окна и не гладит по коже чешуйчатой лапой.
Пахучий склоняется дух. Словно боится сюсюканьем навредить. Осенью вырос лисий хвост голубого окраса.
Преступленья лишь гнёзда незримых болезней.
Связаны напрочь причинными нитями судьи, подонки и адвокаты.
Нам не пристало ходить в тот театр, где всё без конца и начала. Судьи себе эти люди без нас: и адвокаты, и прокуроры, и снова подонки.
В тумане города я встретил двух бомжей. Похожие на старцев и волхвов из Книги Жизни. Они тащили по мешку с порожнею посудой в конечный пункт. Им было тяжело. Вели они беседу, пред которой я снимаю шляпу:
- Они ждут мудрого, но сами сплошь - глупцы.
- Правитель - срез народа. Лишь отражение его.
- Не революции нужны, но новости сознанья.
- Но это тяжелей, чем наш почтенный груз.
Им вслед прохлюпала листва. Роса питалась, рельсы разъедая.
Холодные влажные рельсы.