...Я не воспарялся мыслью о том, что когда-нибудь вновь увижу мир разноцветным. Равнодушие полностью овладело мной, с тех пор как злой рок лишил мои глаза способности различать цвета. Окружающая действительность завернулась в черно-серую пелену, предметы и люди стали одинаково бесцветными и безликими. День ничем не отличался от ночи, оттенки серо-белых цветов медленно перетекали в тёмно-серые, затем в чёрные. Болезнь толкала моё умонастроение все ниже и ниже, возвеличивая липкий страх перед чувством безнадежности и никому ненужности. Все, друзья, заказчики, любовницы, учителя, разом отвернулись от меня, поддерживая утешающими словами и визитами из вежливости первые несколько месяцев. Каждый раз я улыбался, шутил, показывая, что держусь, но как только гости уходили, начинал выть, в клочья, разрывая многочисленные наброски. Меня сводила с ума мысль о ярких красках, которыми они сделаны, и что мне не суждено их завершить. Леденящая душу, паника сковывала разум, не давая трезво мыслить, заставляя не единожды хвататься за нож, но страх перед таким жалким концом останавливал уже занесенную для смертельного удара руку. Где-то в глубине своей уже бесцветной души я смирился, перестал бороться. Устав от невразумительных объяснений врачей, вернулся, подобно блудному сыну в дом с поэтическим именем - "Дом облака", по праву считая двухэтажное кирпичное здание в романском стиле с веерными окнами, своим настоящим не только домом, но и другом... Здесь аромат весны чувствовался резче, нежели в столице, постепенно превращающейся в один гудящий комок людей и машин. Некогда цветущий уголок природы в два акра земли за домом встретил меня угольно-черными зарослями. Тонкие ветки не стриженых вишен и слив, подобно аспидам сплелись в зловещую паутину с высохшими стеблями дикого плюща и хмеля. Здесь царило безмолвие, такое же, как и в душах тех, кто назывался моими друзьями, тех, кто называл меня любимым, и тех в ком я ежесекундно искал поддержки, к кому протягивал руку, но натыкался на пустоту в глазах. Я расхохотался, словно сумасшедший заламывал руки, бил себя по лицу, но успокоил меня лишь дождь, мерзкий и холодный... Чтобы окончательно не сойти с ума, представил себя полупрозрачным штрихом тушью на чёрно-белой картине бытия. С этой мыслью стали тянутся дни моего бесцветного существования, постепенно превращая меня в пыльный предмет интерьера... Серое утро ненадолго осветило бледное солнце и тут же закрылось тёмными тучами. Вскоре начался дождь, сопровождаемый сильным ветром. Ветер безжалостно бросал капли на стекло, они разбивались на тысячу мелких брызг, кружевом фонтана осыпаясь на пустые ящики для цветов. Сквозь окутавшую меня густую дрёму пробилось глухое постукивание в дверь. Неохотно встав и недовольно бурча, я открыл дверь, но за ней никого не было, только лужа, скопившаяся у порога, с радостью перелилась в дом. Оказалось, стучали в дверь, ведущую в сад... В мой дом вошло прошлое, оставляя за собой цепочку мокрых следов босых ног, устремилось к огню, чуть ли не по локоть, протягивая к нему руки. Терпкий аромат миндаля смешанный с весенней прохладой, наполнил комнату. Спутанные волосы, словно болотная тина спадали на худые вздрагивающие плечи. Мне прошиб холодный пот, давно забытые, нет, безалаберно потерянные чувства ворвались в мою жизнь с новой силой. От биения сердца звенело в ушах, дрожали колени, подступивший к горлу комок не давал воздуху с привкусом миндаля заполнить легкие. Из оцепенения меня вывел хлопок дверью - я так её и не закрыл. А гостья не обратила не него никакого внимания, лишь еще больше приблизилась к огню, будто желая в нем укрыться. Стянул с кресла шерстяной плед и, укутав своё воспоминание, притянул к себе, не позволяя серому пламени обжечь его. В моих объятьях трепетало сердце голубки, которую я так любил, и о которой так легко и быстро забыл, вкусив плоды богатства и славы. Она затихла, но резко, словно пробудившись от сна, вырвалась из моих рук, широко распахнув глаза. Я помню, они тёмно-синие, а при солнечном свете становились бледно-голубыми. Она снова задрожала, коснулась моего лица, и я ощутил, как холодны подушечки её прекрасных тонких пальцев. Чувство обреченности сменилось колючим чувством стыда, за то, что предал свою любовь. Теперь осознавая свои ошибки, я испытывал страх потерять так внезапно обретенное счастье обнимать это хрупкое, подобное хрусталю, тело. Мне нет оправдания, сейчас она наверняка бредить, иначе в другом месте и при других обстоятельствах прогнала бы. Биение наших сердец заполнило пространство, вытеснив треск поленьев в камине и шум дождя. Я обнимал её всё крепче и крепче, пока не понял, что ещё немного и задушу её от переизбытка нахлынувших эмоций. Сорвав мокрые одежды, я перенёс её в ванную и омыл каждый дюйм белоснежного тела, горячая вода усилила аромат миндаля, что терпким дурманом вскружил мне голову. Ванная комната вдруг сжалась в маленькую точку, вспыхнула, и, растекаясь киселем, куда-то поплыла. Я закрыл глаза, вслушиваясь в шепот пепельных губ у своего уха. Распаренную, благоухающую и волнующую я завернул свою любовь в простыню, и, слегка пошатываясь, отнес в спальню... Она не переставала о чем-то рассказывать, больно впиваясь пальцами в мои плечи, словно боясь отпустить прекрасный сон. Боялся и я, уже ничему не веря покрывал её лицо и шею робкими поцелуями, гладил волосы, плечи, стараясь принять все происходящее за реальность... Мы не заметил, как уснули. Впервые, после поразившей меня болезни, мне снился сон. В ярком и цветущем саду среди лужайки, окруженной лилиями, играли два ангелочка с русыми кудряшками. Мелодичный голос окликнул их, и они упорхнули, весело смеясь. Тот же голос коснулся и моего слуха, затем лица и губ. Я открыл глаза. Утро встретило меня темно-синими глазами полными счастья и любви, в которые я незамедлительно, словно в бездонную пучину, погрузился весь и без остатка.
