Гринев Петр Юрьевич : другие произведения.

Темная сторона

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Петр Гринев

ТЕМНАЯ

СТОРОНА

Ничто необъяснимо

  

ЧЕРНЫЙ ЮМОР РЫЖЕГО ДЖИМА

  
   Джим Харрисон, двухметровый рыжеволосый гигант, не любил глупых шуток, да, по правде сказать, и умных тоже. Все жители городка, в котором мы с женой недавно обосновались, обходили Джима стороной, а приезжие, которые изредка навещали это Богом забытое место, едва завидев его массивную фигуру, брали ноги в руки и, дабы не рисковать, убирались восвояси. А увидеть его можно было часто: не обремененный заботами о хлебе насущном, он только тем и занимался, что бесцельно слонялся по улицам. Помимо, когда я впервые появился в Хэлвуде, мой старый добрый друг и наставник Сэм Бартлоу, который пригласил меня сюда на должность рекламного агента своей фирмы, подняв кверху указательный палец, назидательно произнес:
   - Здесь ты можешь делать все что угодно. Только, заклинаю тебя, держись подальше от Рыжего Джима.
   Заинтригованный подобным предостережением, я, естественно, не только не последовал этому совету, а напротив, решил обязательно познакомиться с Джимом.. " Черт побери,- думал я,- ведь внешность часто бывает обманчивой. Так, даже в далекой холодной России, о чем я где-то читал, в прошлом веке жил офицер, который, несмотря на свою отнюдь не аристократическую внешность, писал удивительно тонкие, подернутые легкой грустью стихотворения. Да и мало ли что говорят? Сидел в тюрьме за убийство? Да, это так. Ну и что из этого?! У нас дай только повод -моментально человека с грязью смешают. По пьянке-то всякое бывает, а трезвый он и мухи не обидит. Да и ожесточился от того, что разные завистники возводят на него напраслину" . Примерно так рассуждал я, пообещав себе во что бы то ни стало добиться расположения Рыжего Джима.
   И вскоре мне это удалось. Как?- спросите вы. Да очень просто. В отличие от всех остальных моих добропорядочных сограждан я, завидев шагающего навстречу двухметрового мистера Харрисона, не перебегал на другую сторону улицы, не нырял в подъезды и не прятался за припаркованные автомобили, а, напротив, приветливо улыбаясь, продолжал свой путь и, поравнявшись с ним, отпускал какую-нибудь невинную шутку в его адрес.
   Постепенно сердце Рыжего Джима смягчилось. Мы сблизились, и месяца три спустя он уже разрешал мне вести себя с ним довольно фамильярно. Я сделался своим в его доме и познакомился с его женой Эммой, не менее рыжей, чем ее достойный супруг. " Два друга -берегись, округа!" -так называли нас мои многочисленные знакомые, не переставая удивляться столь нелогичному на первый взгляд альянсу высокого интеллекта и медленно пробуждающейся от спячки серости. И только мой учитель Сэм Бартлоу не уставал повторять:
   - Не доведет до добра тебя эта дружба! С огнем не шутят!
   - Полноте, дядюшка Сэм,- не без удовольствия подтрунивая над ним, отвечал я.- Джим -прекрасный парень. Дайте мне полгода, и вы увидите, на что этот человек способен.
   - Как знать, как знать,- загадочно бормотал себе под нос Сэм Бартлоу.
   И вот однажды, когда я в жаркий воскресный день зашел в весьма популярный в нашем городке ресторан с романтическим названием " У холма" и заприметил сидящего за одним из столиков Джима, в моей голове родилась поистине хитроумная комбинация, которую я тут же и решил разыграть.
   - Привет, Джим!- прямо с порога заорал я во все горло.- Разве ты еще здесь?
   - А где же мне еще быть?- с трудом поднимая тяжелые веки, вопросом на вопрос ответил мистер Харрисон.
   - Дома, черт побери, дома! Я только что видел, как к твоей жене прошмыгнул какой-то сомнительный субъект. Сморчок в шляпе. Не знаешь такого?
   - Не люблю глупых шуток!- хрустнув суставами пальцев, прохрипел побагровевший Джим.
   - А я и не шучу. Не веришь -не надо. Дело твое. Я тебя по-дружески предупредил.
   - Ладно,- вытянувшись в полный двухметровый рост, пробурчал еще одно далеко не сложносочиненное предложение рыжеволосый гигант,- поглядим!- И вразвалочку направился к выходу.
   Как только дверь за его спиной закрылась, я чуть было не поперхнулся от смеха. Да и как иначе было реагировать на столь наивное поведение взрослого человека?! Ведь он знал меня как облупленного! Я каждый день дурачил его, и он с завидным упрямством верил мне, а когда выяснялось, что это всего лишь очередной розыгрыш, расстраивался, как ребенок. Все это чертовски забавляло меня, поскольку только с Джимом я мог проявить свое остроумие в полном блеске, не опасаясь ответных подвохов. И он спускал буквально все, мой добродушный Джим.
   На этот раз, возвратившись через полчаса, он вновь водрузил на стул, стоявший по другую сторону стола, свое необъятное тело и в упор уставился на меня немигающим взором. Я застыл в ожидании его традиционных высказываний типа:
   - Ну и подлец же ты, Гарри! Чтоб тебе пусто было!
   Однако Джим упорно молчал, и только рот его, как мне показалось, слегка искривила ехидная усмешка. Он налил полную кружку пива и, залпом выпив ее, вытер рукавом губы. И вдруг волосы зашевелились у меня на голове и язык, который крайне редко изменял мне, неожиданно прилип к пересохшему небу: на рукаве пиджака и на торчащей из-под него манжете рубашки Джима я отчетливо увидел свежие пятна крови. Страшная догадка пронзила мой мозг. Я вздрогнул и вскочил с места.
   - Сейчас вернусь,- бросил я и стрелой вылетел на улицу.
   Несмотря на нестерпимую жару, пот, выступивший на моем лбу, нельзя было назвать испариной -это был самый настоящий холодный пот. Мурашки табунами бегали взад-вперед по моей спине, а руки тряслись так, что я никак не мог воткнуть ключ от зажигания в уготованную ему скважину. Наконец, взревев, машина рванулась с места, и минут пять спустя я резко затормозил возле дома мистера Харрисона.
   На мой нетерпеливый звонок в дверь ответом была пугающая мертвая тишина. Я подождал несколько секунд и позвонил опять... И вновь не услышал ничего, кроме гулкого стука моего взбудораженного сердца. Мрачные предположения сбывались. Я позвонил к соседям, и они подтвердили мою догадку. Миссис Харрисон сегодная из дома не выходила. Мысленно сведя в этой истории разорванные концы с концами, я принял единственно верное решение -сообщить в полицию.
   - Испектор Хартли слушает,- раздался на другом конце провода внушительный голос.
   - Алло, инспектор!- закричал я.- С вами говорит Гарри Роджерс. Немедленно приезжайте по адресу Хопкинс-стрит, двенадцать. Похоже, что Рыжий Джим, Джим Харрисон, убил свою жену.
   - Послушайте, это вы серьезно?- усомнился тот.
   - Серьезнее не бывает!- мрачно ответил я.
   - Черт побери! Этого еще не хватало! Ладно, ждите, сейчас выезжаем.
   Через пять минут я с облегчением услышал бодрящий вой сирены и поспешил навстречу двум приближающимся полицейским машинам.
   - Показывайте, куда идти,- без всяких предисловий, по-деловому приступил к исполнению своих обязанностей инспектор Хартли.
   - Сюда, сюда,- заторопился я.
   Когда мы подошли к заветной двери, инспектор, еще раз вопросительно взглянув на меня, уверенно нажал на кнопку звонка. Через минуту мы услышали шаги, два поворота ключа в замочной скважине и, ошеломленные, имели несчастье лицезреть на пороге миссис Харрисон собственной персоной -растрепанную, заспанную и сердитую.
   - Какого дьявола вам здесь надо?- энергично набросилась она на нас.- Мало того, что своей идиотской сиреной всю округу переполошили, так еще в дверь трезвоните! Поспать не даете!
   - Но, мэм,- нахмурив брови и указывая на меня кивком головы, обронил инспектор,- этот господин сказал, что вас убили...
   - Да вы в своем уме, инспектор?- уставилась на него Эмма.- Как видите, я жива-живехонька! Это все проделки Гарpи Роджерса, ими он моего мужа изводит. Видать, одного Джима ему мало показалось, коли он за вас взялся.
   - Вот как?- повернулся ко мне инспектор.- Не зря, значит, я сомневался. Должен заметить, мистер, что с полицией такие шутки неуместны. Да и накладны к тому же. Это шутка, к примеру, обойдется вам в пятьдесят долларов -за ложный вызов. Надеюсь, теперь вы вполне удовлетворены?
   - Да, но...- попытался я было протестовать, но замолчал, чувствуя свою полную беспомощность.
   На обратном пути в ресторан меня одолевали мысли поистине философского характера. " Действительно,- думал я,- всякому терпению есть предел. Но как странно, по-иезуитски, воспользовавшись моим же собственным оружием, отомстил мне напрочь, казалось бы, лишенный серого вещества Рыжий Джим. Хотя чему удивляться?- успокаивал я себя.- Имея такого опытного наставника, можно и собаку научить разговаривать!" Однако, сказать по правде, самолюбие мое было уязвлено и подталкивало меня дать достойный отпор обидчику.
   Я остановил изрядно запылившийся " Форд" у рекламной вывески ресторана и, войдя в зал, прямиком направился к столику, за которым все так же неподвижно восседал бесподобный мистер Харрисон.
   - Ну, Джим,- протягивая руку, торжественно произнес я,- прими мои поздравления. Ты делаешь успехи, старина! Даже меня переплюнул. Честно говоря, не ожидал от тебя такого, ей-ей, не ожидал.
   Джим недоуменно уставился на меня и молча стиснул мою руку, в очередной раз продемонстрировав запекшиеся на рукаве пиджака и манжете рубашки пятна крови.
   - Ловко придумано -ничего не скажешь,- продолжал я.- Да и сыграно отлично. А кровь-то -прямо как настоящая! Ну теперь, приятель, держись -за мной ответный ход. До скорого!
   По дороге домой я успел обдумать три различных варианта возмездия, которые собирались обсудить со своей женой, тоже большой любительницей всякого рода розыгрышей и каверз. Войдя в прихожую, я быстро сменил ботинки на мягкие тапочки и крикнул:
   - Глэдис! Иди сюда, моя милая!
   Поскольку ответа не последовала, я в три прыжка взбежал по винтовой лестнице, ведущей на второй этаж в спальню, и, открыв дверь, как вкопанный, в ужасе застыл на пороге: посреди комнаты, уткунувшись лицом в ковер, в луже крови лежала моя жена...
   Трясущейся рукой я снял телефонную трубку:
   - Алло, полиция? Это Гарри Роджерс.
   - А-а-а, как же, как же! Давненько не виделись! Кого еще у вас убили?- услышал я до боли знакомый голос инспектора Хартли.
   - Мою жену...
   - И сделал это, конечно же, Рыжий Джим?
   - Да, инспектор.
   - Придумайте что-нибудь пооригинальнее!..- взорвался полицейский, и мое ухо обожгли сердитые телефонные гудки...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

АКУСТИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ

  
   В тот день наше дежурство было в самом разгаре. Только что плотно пообедав, я, инспектор полиции Стивен Кэррол, и два моих постоянных помощника, детективы Генри Майлз и Рассел Брандон, разошлись по кабинетам и не спеша приступили к выполнению своих обязанностей. Развернув свежий номер газеты " Таймс" и закурив сигарету, я погрузился в чтение материалов светской хроники. Генри Майлз, этот тридцатидвухлетний человек с продолговатым лицом, вечно претендующий на роль лидера, наверняка со свойственной ему проницательностью принялся за разгадывание очередного кроссворда. А самый молодой и неутомимый из нас, рыжеволосый, веснушчатый детина, Рассел Брандон, вооружившись свернутым в трубочку старым досье, устроил настоящую охоту на мух.
   Наш полицейский участок находился в пятидесяти милях от Личфилда, то есть чуть ли не в самом центре доброй, старой Англии, в городке Хитлок, основной достопримечательностью которого было отсутствие каких-либо достопримечательностей. Несколько десятков вилл, разбросанных по окрестностям и принадлежащих в основном представителям среднего сословия, ухоженные лужайки, небольшая река да перелески -вот, собственно, и все наше богатство, если, конечно, не принимать во внимание кроткий нрав и добропорядочность местных жителей.
   Одно из преступлений, над которым нам изрядно пришлось потрудиться, случилось здесь не многим более полутора лет назад, когда у мистера Рэя Слейдена, владельца бензоколонки, был угнан его великолепный цвета морской волны " Форд" . Молниеносно проведя расследование, я и мои ребята уже на следующий день сумели не только обнаружить исчезнувший автомобиль, но и найти похитителя. Им, как ни странно, оказался не кто иной, как сам Рэй Слейден, спрятавший ее у своей миловидной кузины и решивший таким нетривиальным образом получить причитавшуюся ему в случае угона страховку. И надо сказать, что вскоре он действительно получил, но не страховку, а, как и следовало ожидать, срок тюремного заключения, во время отбывания которого его " Форд" был снова украден и на этот раз окончательно.
   С тех пор в Хитлоке не произошло ничего такого, что могло бы дать нам возможность хоть как-то реабилитировать себя в глазах местного населения и избавиться от многочисленных упреков в том, что мы якобы даром едим свой хлеб. Я, кстати сказать, хлеб не ем вообще, так как и без того вешу без малого двести сорок два фунта при довольно скромном росте. В отношении же нападок в наш адрес спешу заметить, что не так-то просто поддерживать свою профессиональную да и физическую форму в тех условиях, в которых я и мои коллеги имеем несчастье работать. Монотонное, излишне размеренное течение жизни без круговертей и всплесков расслабляет, поверьте мне на слово, очень и очень сильно. Только и остается, что изо дня в день читать " Таймс" , разгадывать кроссворды да, свернув в трубочку какое-нибудь очередное ненужное досье, охотиться на мух в ожидании встревоженного телефонного звонка с просьбой о немедленной помощи. И в тот день телефонного звонка не последовало. Однако стоило мне, отложив газету, взглянуть в окно на порхающих на свободе бабочек, как в кабинет в сопровождении констебля Кроуэла буквально влетел крайне взволнованный интеллигентного вида молодой человек. " Тоже мне -энтомолог" - подумал я про себя, внимательно вглядываясь в бездонные глубины его голубых глаз, и тут же не без удивления услышал:
   - Разрешите представиться, инспектор. Я Джордж Драккер, преподаватель колледжа, энтомолог...
   " Браво, Стив,- мысленно поздравил я самого себя с неизвестно откуда нахлынувшим приступом сообразительности.- Для начала не так плохо. Твои мозги, по-видимому, если и затянулись паутиной, то не окончательно" . И, своевременно спохватившись, добавил вслух:
   - Присаживайтесь, мистер Драккер. Чем могу быть полезен? Только покороче, пожалуйста, у нас каждая минута на счету!
   - Да, конечно, инспектор. Я только что от супругов Коллинз. У них несчастье произошло... Мистер Ричард Коллинз покончил с собой...
   Услышав эту невероятную новость, я вызвал своих помощников и уточнил:
   - Когда это случилось?
   - Примерно полчаса назад,- ответил Джордж Драккер.
   - Едем,- довольно бесцеремонно отрезал я,- по дороге все расскажете. Брандон, собери ребят -и рысью по машинам! А ты, Майлз, вызови скорую помощь, пусть тоже приезжают.
   Через несколько минут наш кортеж, состоящий из трех автомобилей, под оглушительный вой сирен выкатил на шоссе и помчался в направлении злополучной виллы.
   - Итак,- обращаясь к мистеру Драккеру, возобновил я прерванный разговор,- вы сказали, что Ричард Коллинз покончил жизнь самоубийством, верно?
   - Совершенно верно, инспектор.
   - Мистер Ричард Коллинз -художник, если я не ошибаюсь?
   - Да, художник. Вернее был художником. А вы, по всей видимости, его неплохо знали?
   - Слышал кое-что. Однако, с вашего позволения, задавать вопросы буду я.
   - Да-да, конечно, инспектор, извините.
   - Мистер Драккер, расскажите: как все это произошло?
   - Видите ли, инспектор. Наша вилла находится по соседству с виллой Коллинзов. По выходным мы часто заходим друг к другу в гости. А сегодня кроме нас у Коллинзов были Питер Сноу и Дейв Хэррис. После обеда мистер Ричард Коллинз по обыкновению извинился и, сославшись на посетившее его вдохновение, поспешно поднялся на второй этаж в свою мастерскую. Минут через десять Питер Сноу и Дейв Хэррис, взяв с собой шахматы, отправились под тент, находящийся на лужайке перед домом. Миссис Уитни Коллинз осталась беседовать с моими родителями в гостиной, а я пошел в библиотеку в надежде полистать книги по искусству. Библиотека, кстати, находится тоже на втором этаже, однако на левой его половине и с мастерской не сообщается. Вскоре я краем уха уловил какой-то грохот, а еще через некоторое время был удивлен встревоженным видом моих родителей, внезапно появившихся в библиотеке. " Ты слышал выстрел, Джордж?- спросил отец.- Нам показалось, что он прозвучал откуда-то сверху. Миссис Коллинз решила подняться к своему мужу, а мы с мамой -проведать тебя. Тут ничего не приключилось?" . " Я слышал, как что-то громыхнуло,- подтвердил я.- Но почему вы думаете, что это был выстрел?.." Однако ответить они мне не успели: в это время с противоположной стороны дома, оттуда, где находилась мастерская хозяина, раздались плач и крик о помощи. Я, опередив родителей, сбежал вниз по винтовой лестнице и увидел, как по другой винтовой лестнице мне навстречу спускается еле живая миссис Коллинз. В этот момент в помещение вошли Питер Сноу и Дейв Хэррис, а вслед за ними -горничная Кэтлин Стар, полчаса назад ушедшая за покупками. Миссис Коллинз, простонав " Боже мой, это ужасно" , потеряла сознание, я едва успел ее подхватить. Оставив ее на попечение горничной, вместе с Хэррисом и Сноу я поспешил в мастерскую мистера Коллинза и...
   - Что и?- наконец подал голос молчавший всю дорогу детектив Генри Майлз.
   - И увидел художника распростертым на полу. Он был весь в крови. Правый висок его был прострелен...
   - А пистолет,- уточнил Генри Майлз,- был ли в комнате пистолет?
   - Конечно. Он и сейчас там лежит. До вашего приезда мы решили ничего не трогать,- ответил Джордж Драккер.
   - Очень благоразумно с вашей стороны,- похвалил я молодого человека и поинтересовался:- Отчего же вы нам не позвонили, а приехали?
   - Ах, да, совсем забыл!- спохватился энтоломог.- Как только стало ясно, что мистер Ричард Коллинз мертв, мы, естественно, решили позвонить вам. Однако, сняв трубку, Питер Сноу обнаружил, что телефон не работает, и попросил меня съездить в полицию на машине -здесь ведь недалеко совсем. Вот она, кстати, вилла Коллинзов, справа, ближе к лесу.
   Я повернул голову в указанном направлениии увидел одиноко стоявшую роскошную двухэтажную виллу с поблескивающими на солнце витражами. " Как странно,- подумал я,- ведь мой дом, наверное, раз в десять скромнее, чем этот, но я тем не менее живу, а Ричард Коллинз по каким-то причинам жить не захотел" .
   Миновав распахнутые ворота, мы остановились рядом с только что подъехавшей машиной скорой помощи. Появившаяся на пороге горничная любезно -хотя какая уж тут к черту любезность!- пригласила нас войти и провела в гостиную, где в молчаливом ожидании прибытия полицейских собрались все, за исключением одного, участники этого трагического события.
   - Инспектор криминальной полиции Стивен Кэррол,- представился я и, выслушав имена присутствующих добавил:- А это мои помощники -детективы Генри Майлз и Рассел Брандон. Попрошу все оставаться на своих местах. А вы, миссис,- обратился я к горничной,- пожалуйста, проводите нас к месту происшествия.
   - Прошу за мной, инспектор,- согласилась она и стала подниматься вверх по винтовой лестнице.
   Войдя в мастерскую Ричарда Коллинза в сопровождении Майлза, Брандона, криминалиста, фотографа и медицинского эксперта, я увидел врача, склонившегося над распростертым на ковре человеком и спросил:
   - Что скажете, доктор?
   - Летальный исход, мне тут делать нечего.
   Отдав кое-какие предварительные распоряжения, я присел на корточки и внимательно осмотрел рану. После этого я перевел взгляд на валявшийся в нескольких дюймах от ладони правой руки погибшего пистолет системы " Браунинг" , поднялся и поинтересовался у своих излишне хладнокровных коллег:
   - Ну и что вы по этому поводу думаете?
   - Тут и думать нечего, инспектор,- потирая друг от друга свои огромные кулачищи, отозвался Брандон.- Самоубийство -оно и есть самоубийство. Обратите внимание на холст. Я, правда, не большой знаток абстракционизма, но даже мне ясно, что хотел сказать художник в этой своей заключительной работе.
   Я посмотрел на мольберт, за которым Ричард Коллинз провел последние минуты жизни, и, несмотря на всю свою врожденную толстокожесть, невольно содрогнулся. Нельзя сказать, чтобы на холсте было изображено нечто определенно ужасное -ведь все цвета и очертания были размыты и плавно переходили один в другой -однако все это нагромождение символов, пятен и полутеней создавало непередаваемое ощущение замкнутости и даже, как мне показалось, безысходности. Больше всего избраженное на картине походило, пожалуй, на туннель, в конце которого вместо света зияла непроглядная и непреодолимая темнота.
   - Ты знаешь, по-моему, ты прав,- сказал я Брандону,- судя по всему, настроение у Ричарда Коллинза было и впрямь апокалипсическое. Только с чего бы это, интересно?
   - Вот именно,- вступил в разговор поднаторевший на кроссвордах Генри Майлз,- с чего бы?
   - Творческий кризис, например,- предположил Брандон.
   - Знаешь что, Рассел,- обиделся Генри Майлз,- оставь эти детские рассуждения для кого-нибудь другого. Меня ты никогда не убедишь в том, что знаменитый художник мыслил бы такими же категориями, как ты. Вдохновение, кризисы -все это белиберда. Ричард Коллинз же, насколько я понимаю, был настоящим профессионалом. И уверяю тебя, в минуты кризиса он навряд ли стал бы помышлять о таком варианте его преодоления, как самоубийство. Напротив, он, скорее всего, удесятерил бы свои усилия или, на худой конец, просто отдохнул бы. Разве не так?
   - Вполне вероятно,- выслушав длинную тираду Майлза, ответил Брандон.- И что ты этим хочешь сказать? Уж не то ли, что у Коллинза не могло быть никаких поводов для самоубийства?
   - Отнюдь. Я просто хочу призвать вас не делать поспешных выводов, а дождаться результатов экспертизы и уже потом строить предположения. Я правильно говорю, инспектор?
   - Да-да, Генри, разумеется,- ответил я, с интересом наблюдая, как один из экспертов при помощи пинцета извлекает из-под стола стреляную гильзу.- Я думаю, настала пора опросить свидетелей. Давайте-ка спустимся вниз и начнем, пожалуй, с супругов Драккер и миссис Коллинз, в момент выстрела находившихся в гостиной. Других мнений нет?
   - Нет,- ответил Брандон. Майлз отрицательно покачал головой, и мы покинули злополучную мастерскую.
   Как только каблуки казенных ботинок застучали по ступенькам той самой винтовой лестницы, которая привела мистера Ричарда Коллинза к поистине роковому финалу, несколько пар внимательных и настороженных глаз обратились в нашу сторону.
   Попросив лишних свидетелей на время покинуть гостиную, я призвал вдову художника и супругов Драккер по возможности взять себя в руки и приступил к допросу:
   - Примите мои искренние соболезнования, миссис Коллинз,- начал я наш непростой разговор и внимательно посмотрел на ее опухшее от слез, но тем не менее чрезвычайно привлекательное лицо.- Мне очень неловко, что я вынужден докучать вам своим присутствием... Однако произошла трагедия, и мой долг -разобраться в обстоятельствах случившегося. Вы меня понимаете?
   - Конечно, инспектор,- ответила миссис Коллинз и, опустив голову, в очередной раз осторожно промокнула платком увлажнившиеся карие глаза.
   - В таком случае,- продолжил я,- расскажите мне немного о себе и о вашем муже, а затем -подробнее о том, что же произошло сегодня.
   - Я, право, не знаю, инспектор. Мы познакомились с Ричардом восемнадцать лет назад во время его первой персональной выставки. Тогда мне только что исполнилось девятнадцать, и я, как и любая другая девушка в этом возрасте, была полна радужных надежд. И тут появился он. Красивый, одухотворенный, представительный -в ту пору ему уже стукнуло тридцать семь -Ричард без труда сумел завоевать мое неискушенное еще сердце. Однако буду с вами предельно откровенна: слишком много воды утекло с того памятного дня. Постепенно то, что принято называть любовью, исчезло, но взамен появились привязанность и уважение... И вдруг это самоубийство,- дрожащим голосом заключила она.- Но почему, Господи? Почему? Ведь жили не хуже других. Частые выставки, неплохой заработок, довольно широкая известность, тихий домашний уют...
   - А пистолет,- нахмурился Майлз,- откуда у вас в доме пистолет?
   - Его приобрел лет пятнадцать назад мой муж.
   - И где он его хранил?
   - В мастерской, в ящике письменного стола.
   - Итак,- снова вступил в разговор я,- вы сидели здесь, в гостиной. И что произошло потом?
   - Вы имеет в виду, когда...
   - Когда, как нам рассказывал мистер Джордж Драккер, ваш муж извинился и ушел к себе в мастерскую. Кстати, в котором часу это было?
   - В самом начале пятого, инспектор,- на мгновение сдвинув к переносице изящные брови, ответила миссис Коллинз.- Когда приходило вдохновение, приличия для него не существовали. Мне кажется, присутствуй он на официальном приеме у королевы,- даже это его вряд ли бы остановило. Еще минут через десять-пятнадцать наши гости, приятели мужа Сноу и Хэррис, взяли шахматы и пошли на лужайку, а мистер Джордж Драккер поднялся в библиотеку.
   - Хорошо. И что же случилось потом?
   - Мистер Чарльз Драккер начал рассказывать о цикадах, и тут, примерно без двадцати пять, откуда-то сверху раздался выстрел.
   - А вы, мистер Драккер, стало быть, тоже энтомолог?- вновь встрял в разговор неугомонный Генри Майлз.
   - О да, инспектор,- еле слышно прошелестел губами чем-то напоминавший экспонат из музея восковых фигур мистер Драккер.
   - Так-так, прекрасно,- загадочно проговорил Майлз и погрузился в собственные мысли.
   - Следовательно,- подытожил я имеющиеся в нашем распоряжении сведения,- выстрел прозвучал примерно без двадцати пять. И что же дальше, миссис Коллинз?
   - А дальше, вы не поверите,- неожиданно сделала она сенсационное заявление,- мне показалось, что выстрел прозвучал из мастерской моего мужа, то есть с правой половины, тогда как мистер и миссис Драккер уверяли меня, что он прозвучал с левой.
   - Это действительно так?- обратился я к смотревшим на меня, как на удава, незадачливым супругам.
   - Конечно, инспектор,- взяла инициативу в свои руки пятидесятилетняя блондинка Эйли Драккер.- Не успел Чарльз завершить свой рассказ, как сверху что-то неожиданно грохнуло. Причем с левой стороны. Во всяком случае мне так показалось. А ведь там находился наш сын. Надеюсь, вы понимаете, что я почувствовала в ту минуту?
   - Испуг?
   - Хуже, инспектор. Страх. Неподдельный страх за жизнь Джорджа.
   - И что же вы предприняли?
   - Мы с Чарльзом ринулись на левую половину в то время, как миссис Коллинз -на правую.
   - Но откуда все-таки прозвучал выстрел? Как вы думаете, мистер Драккер?
   - Мне кажется, что слева.
   - Вам кажется или вы уверены в этом?
   - Мне кажется, что уверен.
   - Ну, хорошо,- почувствовав острую необходимость переговорить с экспертами, заключил я,- на этом я предлагаю временно прервать нашу беседу. Однако убедительно прошу вас надолго не отлучаться. По-видимому, сегодня нам придется встретиться еще раз.
   Тщательно осмотрев библиотеку и приказав Брандону вместе с несколькими рядовыми полицейскими осмотреть оставшиеся комнаты и всю близлежащую территорию, я в сопровождении Майлза вновь поднялся в мастерскую художника.
   - Ну, как дела, Брайен? Нашли что-нибудь?- с порога обратился я к эксперту.
   - Абсолютно ничего интересного, инспектор,- ответил криминалист и в свою очередь полюбопытствовал.- А у вас все нормально, или появились какие-то сомнения?
   - Сомнения?!- чуть было не возопил я.- Подозрения, Брайен, подозрения. Здесь явно что-то нечисто. Спроси у Генри -он подтвердит.
   - Действительно что-то серьезное?- переводя испытующий взгляд с меня на Майлза, уточнил Брайен.
   - Похоже, что да,- как-то нехотя отозвался мой помощник.
   - Однако, Брайен, неплохо было бы узнать заключение экспертизы,- попросил я.
   - Конечно,- тяжело вздохнув, ответил эксперт,- только не говорите потом, что я вас, дескать, разочаровал, ибо сразу предупреждаю -сенсаций не будет. Не хочу вмешиваться не в свои дела, но, по-моему, это самое настоящее самоубийство.
   - И откуда этот вывод следует?
   - Из предварительных данных экспертизы, инспектор,- ответил Брайен.- Судите сами: по заявлению врача, смерть художника наступила где-то между 16.30 и 17.00 в результате огнестрельного ранения в правую височную область головы. На найденном рядом с телом покойного пистолете -отпечатки пальцев только самого Ричарда Коллинза. Никаких других отпечатков там нет. В обойме недостает одного патрона. Гильза отлетела туда, куда полагается. К тому же, выстрел произведен в упор. Все это указывает на то, что на спусковой крючок мог нажать только сам художник и никто другой. Если бы это был кто-то другой, Ричард Коллинз в самый последний момент наверняка бы заметил убийцу... В этом случае началась бы борьба, ни малейших следов которой нами не обнаружено, или, по крайней мере, пуля попала бы не точно в висок, а куда-то еще. Вы понимаете, инспектор, что я имею в виду?
   - Конечно, конечно, Брайен,- невесело кивнул я головой.- И это все, что эксперты хотели нам сообщить?
   - Увы,- безнадежно развел руками криминалист,- пока все. В лаборатории, разумеется, будет проведен более тщательный анализ...
   - С которым нам предстоит увязать результаты вскрытия и все эти дьявольски противоречивые показания,- подытожил Генри Майлз и неожиданно вздрогнул -в мастерской художника зазвонил телефон...
   " Ну и идиоты же мы,- промелькнула у меня в голове на первый взгляд довольно спорная мысль,- как же мы могли про это забыть?! Ведь, по словам Джорджа Драккера, сразу после происшестия намереваясь вызвать полицию, один из приглашенных, Питер Сноу, взял трубку и обнаружил, что телефон не работает. И мы обязаны были проверить это, как только приехали. Обязаны были, но не проверили. А дело-то, между тем, может обернуться по-всякому -так, что даже самое незначительное упущение, вполне вероятно, окажется роковым" .
   - Подойти?- спросил Майлз.
   - Не стоит,- ответил я.- Телефон, по всей видимости, параллельный, так что подойдут и без нас. Спустимся-ка лучше вниз. А вы, ребята,- обращаясь к экспертам, добавил я,- побыстрее заканчивайте свои эксперименты -и в лабораторию. Как только появятся дополнительные результаты -звоните. Привет!- и с этими словами мы с Майлзом вновь поспешили в гостиную.
   - Вас к телефону, инспектор,- издали завидев, сразила меня наповал горничная Кэтлин Стар.
   - Меня?!- насторожился я.- И кто же это, интересно?
   - Не знаю,- ответила она и, передав мне трубку, вышла.
   - Стивен Кэррол у аппарата,- отрапортовал я и услышал на другом конце провода знакомый хрипловатый голос инспектора Шейли из Личфилдской уголовной полиции:
   - Привет, Стив. Что у вас там произошло? Самоубийство, я слышал?
   - Похоже на то, Дик. Хотя не исключены и другие варианты.
   - Что? Нашли что-то подозрительное?
   - Напротив, никаких следов. Эксперты считают, что сомнений быть не должно...
   - Ну и в чем же дело, я не понимаю?
   - В свидетельских показаниях, Дик. Уж очень они противоречивы.
   - Понятно. Кстати, могу предложить тебе посильную помощь, не нуждаешься?
   - Пока нет. Спасибо. Понадобишься -позвоню.
   - Тогда до скорого, Стив. Но будь добр -постоянно держи меня в курсе дела. О'кей?
   - О'кей, Дик. До встречи.
   Повесив трубку, я попросил Майлза сходить за Брандоном, а сам, закурив " Честерфилд" , сел в кресло и принялся анализировать создавшееся положение. " Итак,- рассуждал я,- по существу все имеющиеся в нашем распоряжении вещественные доказательства свидетельствуют о том, что Ричард Коллинз свел счеты с жизнью без чьей-либо помощи. Но даже, если это так, то неплохо бы выяснить мотивы этого поступка. В конце концов, не исключен и такой вариант, что художника могли довести до самоубийства" .
   Однако более правдоподобной мне представлялась версия, согласно которой смерть Ричарда Коллинза была кем-то заранее тщательно спланирована, а затем и осуществлена. " Ведь, если бы это было обычное самоубийство,- думал я,- то в показаниях свидетелей наверняка не было бы такой путаницы, да и телефон вряд ли отключился бы в самую ответственную минуту" . Короче, интуиция подсказывала одно в то время, как факты упрямо твердили о другом.
   - Ну и дела, инспектор,- вместе с Майлзом вихрем ворвавшись в гостиную, протрубил гераклоподобный Брандон.- Генри сказал мне, что эксперты ничего не нашли, это правда?
   - Увы, Рассел, правда чистая, хотя и не утешительная,- философски заметил я.- А что у тебя? Судя по твоему взбалмошному виду, тоже негусто?
   - Не то что негусто, инспектор. Абсолютно ничего, хотя, поверьте, мы облазили каждую щель. И знаете что?..- на какое-то мгновение задумался Брандон.
   - Да откуда ж мне знать!- по-видимому от безысходности, неудачно сострил я.
   - Нет, я серьезно,- спокойно прореагировал мой помощник.- Мне кажется, несмотря ни на что, Генри был прав, призывая нас не торопиться делать выводы.
   - Значит, если я тебя правильно понял, ты тоже считаешь, что здесь произошло убийство?
   - Конечно, инспектор,- словно читая мои мысли, заговорил Брандон,- уж очень много в этой истории подозрительного. Тот же телефон, о чем мне только что поведал Генри, который непостижимым образом отключается тогда, когда он действительно необходим, и столь же непостижимым образом включается вновь. А все эти акустические эффекты, связанные с выстрелом?..
   - Как-как, ты сказал?- переспросил я.- Акустические эффекты?
   - Акустические эффекты, инспектор. Иначе и не назовешь.
   - Неплохо, парень, очень неплохо,- вмешался в разговор Майлз и, довольно бесцеремонно прервал своего коллегу, продолжил:- По-моему, настало время подвести предварительные итоги. Вы разрешите, инспектор?
   - Ну что ж, Генри, попытайся! Мы тебя слушаем,- любезно согласился я, отдавая должное незаурядным дедуктивным способностям моего помощника.
   - В таком случае я позволю себе начать с небольшой констатации,- оживился Майлз.- Выстрел, раздавшийся сегодня в этом доме где-то между 16.30 и 17.00, был один. Это подтверждается тем, что другого оружия в доме и на территории виллы не имеется, а в обойме пистолета покойного Ричарда Коллинза недостает ровно одного патрона. Ясно также и то, что выстрел был произведен в мастерской художника, а не где-то в другом месте,- ведь каким бы сильным и расторопным ни был преступник, совершенно исключено, что за те одну-две минуты, которые были в его распоряжении, он смог бы перенести труп в мастерскую, да к тому же не оставить никаких следов. Следовательно, если наши предположения верны и Ричард Коллинз действительно был убит, то преступника мы сможем найти, только ответив на вопрос: как же ему удалось, выстрелив в одном месте, заставить свидетелей усомниться относительно источника звука? Кстати, мне кажется, целесообразно было бы до того, как спрашивать остальных, провести следственный эксперимент. Мало ли, что в ходе него выяснится? Как вам такая мысль, инспектор? Подходит?
   - Вполне, Генри. Неплохая идея. Но что, если супруги Драккер вместе с миссис Уитни Коллинз просто-напросто водят нас за нос? В этом случае эксперимент еще больше осложнит расследование, ты не находишь?
   - Абсолютно исключено, инспектор. Какой смысл? Хотя, если хотите, давайте предположим невероятное: допустим, эти трое по каким-то неизвестным причинам решили избавиться от Ричарда Коллинза. Допустим далее, что, оставшись в гостиной одни, они, например руками мистера Чарльза Драккера, совершили убийство, а потом -где логика, инспектор?- наперебой стали уверять нас в том, что выстрел прозвучал непонятно откуда, тем самым навлекая на себя подозрения? Хороши преступнички! Да заяви они в один голос, что выстрел прозвучал из мастерской -дело было бы уже фактически закрыто, разве не так? Так! Следовательно, если Ричарда Коллинза и убили, то убийцей мог быть кто угодно, кроме супругов Драккер и миссис Уитни Коллинз. Вы с этим согласны?
   - Вполне. Однако возможна и другая версия. Что если супруги Драккер и миссис Коллинз кого-то подозревают, но то ли боятся, то ли считают недостойным высказывать нам свои предположения напрямик? Что ты на это скажешь? Возможно такое?
   - В принципе, да, инспектор. Но я предлагаю на этом не зацикливаться. Следственный эксперимент наверняка во многом поможет разобраться. Так что не стоит откладывать его в долгий ящик.
   - А ты, Рассел, что скажешь?- поинтересовался я.
   - Эксперимент так эксперимент,- флегматично ответил Брандон.
   - Ну что ж, зови понятых, Генри,- распорядился я и, решительно поднявшись, добавил:- Ubi concordia, ibi victoria est: где согласие, там победа.
   Пригласив миссис Уитни Коллинз и супругов Драккер в гостиную, я попросил их сесть на те же места, которые они занимали в момент выстрела, утаив однако, с какой целью это делается.
   - А теперь будьте любезны,- вкрадчиво произнес я,- хотя бы в общих чертах воспроизвести все то, о чем вы говорили за несколько минут до происшествия.
   - В общем-то, говорил фактически я один,- извиняющимся тоном промямлил женоподобный мистер Драккер.
   - Хорошо. И о чем же, позвольте полюбопытствовать?- вклинился с очередным вопросом бесцеремонный Генри Майлз.
   - О чем?! Ах, да! Начал я, кажется, с рассказа о цикадах... О том, что многие их виды имеют прыгательные ноги...
   - Неужели?!- подбадривая свидетеля, удивился я.
   - Да-да,- распаляясь, подтвердил энтомолог,- и знаете, как эти равнокрылые хоботные умеют на них скакать? Будь здоров! Но и это ерунда по сравнению с тем как цикады поют. А Африке, например, их стрекотание напоминает звук циркулярной пилы, а в Южной Америке и в Индии издаваемые цикадами звуки...
   - Звуки?- не поверил я своим ушам, мгновенно вспомнив об акустических эффектах.
   - Да-да,инспектор. Издаваемые цикадами звуки не уступают пронзительному свистку паровоза. Причем издают звуки только самцы...
   - Самцы?!- в свою очередь не удержался от восклицания Генри Майлз, проводя, по-видимому, аналогию между жизнью насекомых и миром людей.
   - Самцы,- подтвердил мистер Драккер, все больше и больше поражаясь столь неожиданно пробудившемуся в нас вполне искреннему интересу.- Однако, если быть более точным, то надо отметить, что у некоторых видов европейских цикад поют оба пола. Правда, для человеческого уха без необходимых технических средств пение самок не слышно,- с деловым видом заключил энтомолог, собираясь, по-видимому, перейти к новой теме, как вдруг откуда-то сверху раздался похожий на близкий раскат грома пистолетный выстрел.
   " Молодец Рассел, вовремя сработал!" - мысленно похвалил я своего помощника и, не дав недоумевающим свидетелям возможности прийти в себя, немедленно ринулся в наступление:
   - Итак, мистер Драккер, что вы только что слышали?
   - Выстрел, инспектор.
   - С какой половины дома?
   - С правой.
   - Вы уверены?
   - Абсолютно.
   - А вы, миссис Драккер? Вы тоже слышали выстрел?
   - Конечно, инспектор, и тоже, знаете ли, с правой половины.
   - А что вы скажете, миссис Коллинз?
   - Выстрел прозвучал с правой половины точно так же, как и несколько часов тому назад.
   - Вы не ошибаетесь?
   - Конечно, нет.
   Выслушав все эти идентичные ответы, я чуть было не лопнул от злости. Хотя, если вдуматься, разве можно было в подобной ситуации ожидать чего-то другого? Ну на что мы надеялись? На что? На то, что эхо от выстрела, прозвучавшего на правой половине дома, откликнется на левой? Смешно, честное слово.
   И вдруг, именно в тот момент, когда мой жизненный тонус уже готов был упасть до нуля, меня осенило. " Технические средства,- припомнил я вдруг слова энтомолога.- Да-да, технические средства. Быть может, это что-то изменит?! Ведь во время убийства не работал телефон" . Словно во сне я подошел к розетке и, выдернув шнур, трусцой припустил наверх. " Чистота эксперимента была нарушена,- утешал я себя,- поэтому он и не удался. Попробуем-ка еще раз -чем черт не шутит!"
   - Ну как?- встретил меня на пороге к тому времени давно уже покинутой экспертами и освобожденной от трупа мастерской Рассел Брандон.- Что нибудь прояснилось?
   - Пока нет, Рассел. Может быть потому, что мы забыли отключить телефон. Понимаешь?
   - Конечно, инспектор.
   - Так что давай -ровно через пять минут пальни-ка еще разок. Хорошо?
   - Не беспокойтесь, инспектор. Будет сделано,- ответил Брандон и снял пистолет с предохранителя.
   Спустившись в гостиную, я подозвал одного из полисменов и, тихо поговорив с ним, громогласно, так, чтобы это могли слышать супруги Драккер и миссис Коллинз, приказал подняться на левую половину дома -в библиотеку.
   - Итак, попробуем еще раз,- предупредил я присутствующих,- сейчас один из моих людей произведет повторный выстрел. Будьте, пожалуйста, повнимательней. Единственное, что меня интересует,- это то, с какой половины он прозвучит.
   Больше я не мог выговорить ни слова. Чувствуя свою полную беспомощность, я устало опустился в кресло. Примерно минуты через полторы наверху в очередной раз что-то громыхнуло, но свидетели опять все как один показали, что выстрел прозвучал справа. Неожиданно мне стало так стыдно за свою некомпетентность, что я чуть было не покинул поле боя, однако вовремя спохватившись, все-таки нашел в себе силы и довольно уверенным тоном произнес:
   - Благодарю вас, леди и джентльмены. Пока все свободны. Еще раз -тысяча извинений за беспокойство.
   Оказавшись наедине с заметно приунывшим Майлзом и старавшимся делать вид, что ничего особенного не произошло, Брандоном, я постепенно пришел в себя и попытался по-новому оценить ситуацию. При всех наших очевидных просчетах ясно было одно -мы находимся где-то в двух шагах от разгадки, но никак не можем приблизиться к ней вплотную. Что-то мешает нам, очень сильно мешает... Но что? Собственная ограниченность или, может быть, недостаток информации? Скорее всего и то, и другое. " Как бы то ни было,- решил я наконец,- прежде чем паниковать, надо как минимум опросить оставшихся без внимания свидетелей" .
   - Вот вам и акустические эффекты,- чтобы хоть как-то подбодрить сослуживцев, сострил я.
   - Зря иронизируете, инспектор,- услышал я в ответ очередную пессимистическую сентенцию обидчивого Генри Майлза,- ведь все, с чем нам приходится сталкиваться в процессе нашего расследования, так или иначе действительно имеет отношение к звуку. Хотим мы того или нет. Даже дурацкий рассказ Чарльза Драккера о цикадах. Что это, кстати? Нелепая случайность, подсказка или плохо скрытый сарказм?
   - Ну уж не подсказка,- заметил я и предложил пригласить давно ожидавших своей очереди Питера Сноу и Дейва Хэрриса.
   Спустя некоторое время, в дверь постучали, и в гостиную в сопровождении полисмена вошли двое элегантно одетых мужчин средних лет.
   - Прошу прощения, джентльмены,- жестом приглашая свидетелей садиться, произнес я.- Мы заставили вас ждать слишком долго, я понимаю. Но к этому, поверьте, нас вынудили обстоятельства дела. Noblesse obige, как говорят французы, положение обязывает. Не так ли?
   - О да, инспектор,- сдержанно согласился со мной Дейв Хэррис и повторил сакраментальное: Noblesse oblige.
   - В таком случае, мистер Хэррис, если вы не возражаете, с вас и начнем,- предложил я.
   - Пожалуйста, инспектор. Я весь -внимание.
   - Расскажите, что же произошло сегодня после того, как вы с мистером Сноу отправились играть в шахматы?
   - Ничего особенного вроде бы и не произошло, если не считать, конечно, что вместо традиционной староиндийской мы разыграли защиту Грюнфельда. А так все как обычно: сидели, разговаривали, потягивали коктейль и не спеша передвигали фигуры до тех пор, пока примерно в 16.40 на вилле не раздался выстрел.
   - Вы сразу поняли, что это был выстрел?
   - Нет, конечно,- ведь мы находились на лужайке под тентом, то есть на довольно большом расстоянии от дома.
   - И что же вы предприняли?
   - Поразмыслив минуты полторы, я сделал очередной ход и предложил Питеру вместе пойти посмотреть -не случилось ли что у хозяев?
   - И что же?
   - Когда мы направились к вилле, то заметили входившую в калитку горничную Кэтлин Стар, нагруженную многочисленными пакетами. К крыльцу мы подошли практически одновременно и увидели в гостиной, как еле живая миссис Коллинз упала на руки Джорджу Драккеру со словами: " Боже мой, это ужасно!" Сообразив, что с Ричардом Коллинзом что-то случилось, Питер и я устремились наверх, в мастерскую... Но, как вы знаете, было уже поздно. Вскоре к нам присоединился Джордж, а потом и все остальные. Решив до прихода полиции оставить все как есть, мы спустились вниз, и Питер подошел к телефону, чтобы позвонить вам.
   - И что же вам помешало сделать это, мистер Сноу?- обратился я к другому не менее рафинированному свидетелю.
   - Ничего,- обиделся мой собеседник,- просто-напросто телефон не работал, а из мастерской Ричарда Коллинза, где находится второй аппарат, мы по понятным причинам даже и не пытались звонить. К тому же я знал, что полицейский участок находится совсем близко, а автомобиль Драккеров стоит у калитки. Поэтому, не мешкая, я попросил Джоpджа съездить за вами. Вот и все.
   - Спасибо, мистер Сноу,- поблагодарил я свидетеля и задал еще один, пожалуй самый больной, вопрос.- Между прочим, как вам кажется, с какой половины дома прозвучал выстрел, слевой или с правой?
   - Не знаю, инспектор,- пожал плечами Питер Сноу,- расстояние-то было солидное.
   - А вы как думаете, мистер Хэррис?
   - Увы, инспектор. К сожалению, ничего определенного сказать не могу.
   - Ну что же, и на том спасибо. Кстати, любопытно было бы узнать, чем вы занимаетель, джентльмены?
   - Корреспондент газеты " Личфилд ньюс" ,- отрекомедовался Дейв Хэррис.
   - Корреспондент?!- удивился я.- Надеюсь, вы не собираетесь использовать полученную информацию в качестве...
   - Нет-нет, инспектор, ни в коем случае. Обещаю вам. Это было бы неделикатно с моей стороны.
   - Хорошо, что вы это понимаете,- одобрительно кивнул я и перевел взгляд на Питера Сноу.
   - Звукорежиссер телевизионной студии. Тоже из Личфилда.
   - Кто-кто, простите?- невольно всем телом подавшись вперед, переспросил я.
   - Звукорежиссер телевизионной студии,- глядя мне прямо в глаза, повторил Сноу.
   - Так...- с плохо скрытым недоумением произнес я.- Благодарю вас за помощь, джентльмены. На сегодня все, но если вы нам понадобитесь, то придется встретиться ее раз. До свидания.
   - До свидания,- вставая с кресел, в унисон ответили Хэррис и Сноу и, раскланявшись, вышли.
   - Не нравится мне все это, инспектор! Ой, как не нравится!- вскричал Генри Майлз, как только мы остались одни.
   - Погоди, погоди, дай-ка подумать,- прервал я его, припоминая известную каждому ребенку игру в " холодно-горячо" . " Горячо,- говорил я сам себе,- чувствуешь, как горячо?! Разгадка где-то совсем близко. Стоит только повнимательней присмотреться -и обнаружить ее не составит никакого труда. Звукорежиссер. Ну, конечно же, звукорежиссер! Кто лучше, чем он, профессионал, мог бы разработать детали подобного преступления. Никто. Да и к телефону подошел именно он, Питер Сноу, а не кто-то другой. Он сказал, что телефон не работает. И все, естественно, поверили ему на слово. Все, кроме меня. Но как он это сделал, а главное -когда? Непонятно" .
   - Странно получается, инспектор,- в свою очередь не выдержал прямолинейный Брандон.- Подозреваемый вроде бы налицо, а улик никаких, за исключением разве что нескольких косвенных.
   - А кто, по твоему мнению, подозреваемый?- уточнил Майлз.
   - Питер Сноу, наверное. Кто же еще?
   - И почему это, интересно, он подозреваемый, если против него, как ты сам совершенно справедливо заметил, нет ни одной мало-мальски серьезной улики?
   - Не знаю, Генри,- неожиданно сознался Брандон.- Мне кажется, мы все здесь посходили с ума и запутались окончательно.
   - Вот тут ты, пожалуй, прав, Рассел,- согласился Генри Майлз.- Правда, мы еще не использовали наш последний шанс -не допросили горничную Кэтлин Стар. Но я думаю, это нам уже не поможет.
   - Не надо отчаиваться раньше времени, ребята. Это не по-мужски,- попытался я задеть за живое своих коллег.- Сейчас позвонят из лаборатории, и, может быть, кое-что прояснится.
   - Сомневаюсь,- скептически покачал головой Майлз, и в это мгновение телефон обнадеживающе зазвонил.
   - Стивен Кэррол у аппарата, сняв трубку, отчеканил я дежурную фразу.<197>А! Это ты, Брайен! Есть новости? Признавайся!
   - Не обижайтесь, инспектор,- услышал я передающийся по проводам голос эксперта,- но в сложившейся ситуации мне не остается ничего другого, как напомнить вам, что лучшая новость -это отсутствие новостей. Я ведь предупреждал, что это самобуийство.
   - Ладно, Брайен. Спасибо. Оставь для нас материалы и отправляйся домой, а мы здесь еще немного покопаемся. Привет.
   - Хорошо. Желаю удачи! До завтра,- не рискуя дольше испытывать мое терпение, попрощался Брайен.
   - Ну что?- горько усмехнулся Генри Майлз, глядя на мою озадаченную физиономию.- Не пора ли признать себя побежденными и попросить помощи у Дика Шейли?
   - Ни в коем случае,- грубо отрезал я.- Если тебе наплевать на нашу репутацию, то мне пока еще нет. Позови-ка лучше миссис Кэтлин Стар, и будем закругляться.
   Расположившись напротив нас в одном из отведенных для свидетелей кресел, сорокалетняя миловидная горничная в течение тех пятнадцати минут, которые мы предоставили в ее распоряжение, успела рассказать не только о сегодняшнем происшествии, Ричарде Коллинзе, его супруге, но и о хиромантии и китайской кухне. Ничего ценного из ее рассказа мы не почерпнули, если не считать нескольких кулинарных рецептов и кратких рекомендаций о том, как лучше устроить свою судьбу. Больше чуда ждать было неоткуда и, вполне резонно решив, что утро вечера мудренее, мы еще раз принесли хозяйке свои извинения за причиненное беспокойство и уехали... Уехали навстречу новому дню, которому суждено было ознаменоваться поистине невероятным событием, опрокинувшим все наши предыдущие умозаключения и догадки...
   - Имею честь видеть инспектора Стивена Кэррола?- переступив порог моего кабинета, спросил, как доложил мне констебль Кроуэлл, желавший что-то сообщить мне некий мистер Сэм Лейсфрид.
   - К вашим услугам,- резко повернувшись на стуле, ответил я и чуть было не приствистнул от удивления: прямо передо мной, опираясь на трость, стоял весьма крепкого телосложения старик со слуховым аппаратом.
   - Инспектор Кэррол?- приложив левую руку к уху, переспросил он.
   - Да-да! Садитель, пожалуйста, мистер Лейсфрид!- прокричал я.- Чем обязан?
   - Я по делу Ричарда Коллинза,- заявил необычный посетитель.- Видите ли...
   - Одну минуточку,- прервал я своего собеседника и, нажав на кнопку вызова, подождал пока Генри Майлз и Рассел Брандон вошли в кабинет.- Это мои помощники,- объяснил я.- А это, ребята, мистер Лейсфрид. Он хочет кое-что сообщить нам о вчерашней трагедии. Итак, мистер Лейсфрид, пожалуйста. Мы вас внимательно слушаем.
   - Что?- вновь не расслышал меня убеленный сединами свидетель.
   - Мы вас внимательно слушаем!!!- гаркнул я так, что стекла на окнах задрожали точно от пролетавшего мимо самолета.
   - Видители ли,- обеими руками опираясь на трость и брызгая слюной, приступил к разъяснению мистер Лейсфрид,- вчера, когда я прогуливался со своим черно-белым пойнтером неподалеку от виллы Коллинзов, около пяти часов со мной произошел удивительный случай. Я, знаете ли, в прошлом охотник и люблю побродить по лесу, подышать запахом хвойных деревьев, понаблюдать за жизнью животных и птиц. Слышу я плохо, но глаз у меня еще острый, наметанный. В общем, примерно тот же самый вариант, что и у Франсиско Гойи, припоминаете?
   - Угу,- чтобы не прерывать собеседника, покривил я душой.
   - Так вот. Неподалеку от виллы Коллинзов я, в очередной раз залюбовавшись на перистые облака, неожиданно увидел небольшую утиную стаю. " Эх, будь у меня ружье,- посетовал я,- прицелился бы я, как в лучшие годы, да и пальнул... Честное слово, пальнул бы!" И что же вы думаете? Не успел я выбрать себе предполагаемую мишень, как вдруг одна из уток -раз... и камнем вниз... Я, конечно, тут же спускаю с поводка своего пойнтера, и через минуту он мне эту самую уточку и притаскивает. А уточка-то эта, оказывается, простреленная. Подождал я немного. Никто не идет. Принес я утку домой, отдаю жене и говорю: " Смотри, дорогая, до чего твой старик докатился -дичь взглядом убивает!" Ну, посмеялись, конечно, а потом жена взяла да и приготовила ее. А когда потрошила, то извлекла пулю. Пистолетную. Признаться, очень меня это удивило. А сегодня утром соседка, миссис Торнби, сказала моей жене, что мистер Ричард Коллинз покончил с собой. Сразу я про пулю вспомнил. Ну, думаю, нечистое это дело. В полицию надобно сообщить. Вот и пришел к вам. Да заодно и подарочек небольшой принес. Вот она пуля-то. Так что, если помог вам чем -буду рад, а если несуразица какая приключилась, или я чего-нибудь недопонял -вы уж, инспектор, не взыщите.
   - Несуразица! Недопонял!- невольно вырвался из моей груди крик восхищения героическим стариком.- Да знаете ли вы, что только что, сами того не подозревая, раскрыли одно из наиболее запутанных преступлений, когда-либо совершавшихся в Хитлоке?!
   - Я?!- опешил от столь обильного количества громких похвал бывший охотник Сэм Лейсфрид.
   - Вы, сэр, вы,- не унимался я, внимательно разглядывая лежавшую в спичечном коробке пистолетную пулю.- Мне бы хотелось сделать только одно уточнение: если смотреть на виллу Коллинзов со стороны шоссе, то, если я вас правильно понял, вы подошли к ней слева, не так ли?
   - Слева, инспектор, слева. Но раз было совершено преступление, значит есть и преступник? Кто же он такой?
   - Пока ничего определенного сказать не могу. Но как только мы его задержим, первым, кто об этом узнает, будете вы.
   - Что ж, инспектор, прощайте Рад был с вами познакомиться. Не забудьте о вашем обещании,- решил откланяться главный свидетель по делу об убийстве художника Ричарда Коллинза.
   - До свидания, мистер Лейсфрид,- что было мочи крикнул я.- Спасибо вам большое.
   Подойдя к окну, я несколько раз вдохнул полной грудью аромат хвойного леса, изрядно приправленный ароматом полицейского участка, и мне вдруг стало легко и радостно, что я ощутил себя лет, эдак, на двадцать помоложе и фунтов на сорок полегче. Ведь надо же, как все, однако, просто разрешилось! Кто бы мог предположить! А сколько я пережил за предыдущую ночь?! Сколько передумал?! И если бы не этот глуховатый старичок, кто знает, как сложилась бы моя дальнейшая карьера полицейского?..
   - Может быть, вы нам все-таки объясните, что все это значит, инспектор?- вывел меня из нирваны резкий голос детектива Майлза.
   - Конечно, ребята, конечно,- охотно согласился я.- Но сначала мне хотелось бы услышать ваше мнение.
   - Мне лично ясно только то,- сознался Генри Майлз,- что вчера на вилле у Коллинзов прозвучал не один, а два выстрела. Однако, как это могло произойти, я не понимаю. Не говоря уже о преступнике.
   - Ну, а ты, Рассел? Ты-то что думаешь?
   - Признаться, ничего в голову не приходит.
   - О'кей. Тогда слушайте меня. Итак, как совершенно справедливо заметил Генри, вчера в 16.40 на вилле у Коллинзов прозвучал не один, а два выстрела. Причем, как нам доподлинно известно, один выстрел был сделан на правой половине дома, а второй, очевидно,- на левой. В это время на левой половине не было никого, кроме Джорджа Драккера. Значит, в утку попал именно он. Однако возникает вопрос: зачем ему вообще понадобилось стрелять? Ответ, по-моему, однозначен: затем, чтобы отвлечь внимание на себя и дать настоящему преступнику возможность проникнуть в мастерскую Ричарда Коллинза.
   - Уж не хотите ли вы сказать?..- заикнулся было Майлз.
   - Да-да, дорогие мои, вы правильно понимаете,- спокойно продолжил я.- Как известно, в гостиной находились только трое -супруги Драккер и миссис Уитни Коллинз. Привлеченные выстрелом из библиотеки родители Джорджа, естественно, поспешили на помощь своему сыну тогда, как миссис Коллинз, сославшись на то, что, по ее мнению, выстрел прозвучал с правой стороны, направилась к своему мужу. По дороге она либо отключила телефон, либо все-таки незаметно повредила шнур с тем, чтобы в начавшейся позже суматохе его было несложно восстановить. Дальше она поднимается в мастерскую к своему мужу, который, по обыкновению поглощенный работой, вероятно, не обратил внимания на выстрел. Достает из-под платья похищенный накануне из ящика стола и аккуратно завернутый в платок пистолет, приставляет его к голове Ричарда Коллинза и нажимает на спусковой крючок. Художник падает замертво, но этого выстрела никто не слышит.
   - Но почему, черт возьми?!- взорвался Майлз.
   - Глушитель, Генри,- терпеливо пояснил я,<197>ты забыл про такую вещь, как глушитель. Ну а теперь необходимо замести следы. Хладнокровно отвинтив глушитель и спрятав его в карман, преступница перемещает платок с рукоятки пистолета на ствол и вкладывает оружие в правую руку покойника. Затем, тоже, конечно, через платок, сжимает похолодевшую уже ладонь мужа на рукоятке пистолета с целью оставить его отпечатки пальцев, отбрасывает браунинг на несколько дюймов и с плачем выходит в коридор.
   На все это ей требуется не более двух-трех минут. Спускаясь по винтовой лестнице, она ловко разыгрывает головокружение и падает в объятия Джорджа Драккера. В этот момент она незаметно передает Джорджу глушитель, после чего долго приходит в себя. Поднявшись в мастерскую художника и убедившись, что он действительно мертв, присутствующие решают немедленно вызвать полицию. Питер Сноу подходит к телефону и выясняет, что тот не работает. Вспомнив, что машина Драккеров стоит у калитки и что до полицейского участка не более десяти минут езды, он просит Джорджа съездить за нами. Но Джордж с собственным пистолетом, гильзой от угодившей в утку пули и глушителем миссис Коллин в кармане только того и ждет. Он выбегает во двор, садится в машину и мчится к нам. Задерживаеться в пути для него небезопасно, так как впоследствии это может вызвать подозрения. Вместе с тем ему необходимо избавиться от пистолета, гильзы и глушителя. Единственное подходящее для этого место на трассе -мост через реку, в которую Джордж Драккер мог выбросить орудия преступления. Причем, я больше чем уверен, что глушитель, гильза и пистолет находятся там и сейчас. Да и вряд ли преступники вообще думали о том, что полиция узнает о существовании второго пистолета -ведь все было продумано до мелочей, все, за исключением того, что стреляя в воздух, Джордж Драккер умудрится попасть в пролетавшую мимо утку. Если бы не эта нелепая случайность, мы наверняка так никогда и не узнали бы истинную причину смерти Ричарда Коллинза, а воспоминания об акустических эффектах преследовали бы нас до конца жизни.
   - Ну а мотивы убийства, инспектор? Неужели же это любовь?
   - А почему бы и нет, Генри? В конце концов, разница в возрасте у миссис Коллинз и Джорджа не так велика. Во всяком случае много меньше, чем у нее и покойного мистера Коллинза. Так что все может быть. Но это мы вскоре уточним, а пока вызови аквалангистов и отправляйся к мосту за вещественными доказательствами. И запомни на будущее: не всегда скороспелые решения самые лучшие. Ты меня понял?
   - Так точно, инспектор. А вы?
   - А мы с Расселом съездим за миссис Коллинз и Джорджем Драккером, предъявим им обвинение, привезем сюда и пойдем обедать. Ты ведь хочешь пойти пообедать, Рассел?
   - Конечно, сэр,- осклабившись, ответил Брандон и, свернув в трубочку очередное старое досье, неожиданно размахнулся и ловко размазал в лепешку сидевшую на подоконнике муху.
  

МЕТОД ДОКТОРА КИНКЕЛЯ

  
  
  
   0x01 graphic
  
   Доктор Йозеф Кинкель слегка передвинул свечу так, чтобы свет от нее ярче освещал лицо пациента. Пациент, немолодой полноватый мужчина с поросячьими глазками и двойным подбородком, зажмурился и пробормотал несколько недовольных фраз.
   - Не волнуйтесь, друг мой, - попытался успокоить пациента врач, - случай ваш не самый тяжелый. Еще два-три гипнотических сеанса - и вы сможете приступить к работе.
   - И меня не будут больше преследовать кошмары?
   - Конечно, нет.
   - И он оставит меня в покое?
   - Естественно. Мы загоним его туда, откуда он пришел к вам - назад в глубины вашего подсознания. Мы замуруем его в лабиринтах вашей души, и он будет плутать там до скончания Света, не мозоля вам больше глаза и не подталкивая к краю пропасти.
   - А если он, как в прошлый раз, все же вложит в мои руки вилы, и я...
   - Ради всего святого, Отто, не драматизируйте ситуацию. Современная психотерапия знает куда более сложные случаи, чем ваш.
   - Хорошо, хорошо, доктор. Я постараюсь.
   - Я буду медленно вести отсчет - и на счете "десять" вы уснете. Постарайтесь во время сеанса точно воспроизвести события того злополучного вечера. При этом не нервничайте, знайте, что я иду вслед за вами по тропинкам ваших воспоминаний, и в нужную минуту сумею предотвратить кошмар. И как только кошмар рассеется, я тихонько коснусь рукой вашего лба - и вы проснетесь, обновленный и окрепший духом. Итак, Отто, вы готовы?
   - Готов, доктор. Только, умоляю вас, не оставляйте меня одного!
   - Будьте спокойны, не оставлю! - И с этими словами доктор Йозеф Кинкель приступил к погружению пациента в состояние гипнотического транса.
   - Итак, Отто, расскажите, где вы сейчас находитесь.
   - Я иду по поляне, освещенной светом луны. Справа от меня - болото. Кваканье лягушек сводит меня с ума. Слева - лес, сквозь который мне предстоит пройти. Там, километрах в пяти за этой черной древесной стеной находится дом моей кузины, которая долгие годы отшельницей живет в этих забытых Богом местах. Я не знаю, почему именно сегодня решил навестить ее. Я не понимаю, почему не рассчитал время и оказался ночью в этом угрюмом, полном опасностей лесу.
   - Зачем вы идете к ней? Какова цель вашего визита?
   - Я точно не помню. Кажется, кузина просила меня помочь заколоть свинью... Да-да, так и есть... Именно свинью. Она очень гордилась своей свиньей, которая была у нее всего одна. Странно! Мне кажется, я только сейчас начинаю понимать всю нелепость и чудовищность ситуации. Одна свинья - и убить ее должен не кто-то другой, а я, сельский почтальон Отто Шварцкопф.
   - Что происходит дальше?
   - Дальше что-то склизкое попадает мне под ноги и от внезапно нахлынувшего чувства омерзения меня начинает тошнить. Кваканье лягушек все усиливается, а лес становится все непроглядней и чудовищней. Чтобы не сбиться с пути, я все чаще и чаще гляжу на вызывающий лик луны с морями, похожими на морщины, и с морщинами, похожими на моря. Чем чаще я вскидываю голову вверх, тем саркастичнее мне кажется выражение проступающих на желтом небесном диске серовато-туманных глаз. Я чувствую в этом взгляде какое-то зловещее предзнаменование. Я не могу объяснить себе причины этого. Однако довольно четко осознаю, что в этом виновны и мерзкие неумолкающие лягушки, и свинья, которую мне предстоит заколоть, и, конечно, кузина, из-за которой я и вляпался в такое дурное дело.
   Постойте, что-то странное происходит со мной. Вдруг все куда-то исчезает. Яркий, яркий свет слепит мне глаза. Я вижу себя в просторном зале. Звучит медленная музыка. Слышен легкий гул голосов людей, расположившихся за соседними столиками. Мне кажется, что это ресторан. Да-да, совершенно верно. Я в ресторане. В правой руке я держу нож, а левой рукой накалаваю на вилку... о боже!... только не это... лягушачьи лапки. Правда, здесь на блюде они выглядят не такими склизкими, как на болоте, и даже хрустят на зубах, но все это не вдохновляет меня и не вяжется в целостную картину. Мне хочется побыстрее убраться из ресторана назад на болото, быстрее добраться до цели, заколоть эту дьявольскую свинью и вернуться домой. Конечно, вернуться домой, где не будет этих убогих лягушачьих лапок, а будет сочная свиная отбивная, обваленная в сухарях и изрядно сдобренная перцем. Однако надо ее еще суметь заколоть, эту чертову свинью! Можно подумать, что я всю жизнь только тем и занимался, что закалывал свиней. Я даже не знаю, в какое место ей вонзить нож. Последний раз я убил живое существо лет пятнадцать тому назад.
   - Что это было за существо? Раньше вы мне об этом ничего не рассказывали, Отто! При каких обстоятельствах вы его убили?
   - Нет-нет, мне кажется я что-то спутал. Может быть, я хотел сказать "вещество"...
   - Не юлите, Отто! Вещество не убивают. Вы сказали именно то, что хотели сказать. Я врач. Я ваш добрый доктор. Я ваш проводник по подземельям подсознанья. Откройте мне всего себя до конца, до последней молекулы ДНК и я, вот увидите, помогу вам.
   - Хорошо. По-моему, я начинаю припоминать. Это было в саду. Она сидела на качелях, нежась под лучами майского солнца...
   - Кто? Кто она?
   - Я проходил мимо в прескверном настроении духа. У меня жутко болел живот. Да-да, именно так - у меня жутко болел живот. Ничто не радовало мой взгляд. Я желал зла всему живому и готов был наброситься на первого встречного... И тут этот сад и эти качели...
   - Кто она, Отто? Скажите мне, кто она?
   - У нее было очень яркое оперение. Клюв ее был причудливо изогнут. Я до сих пор не могу забыть этот клюв, который после моего удара палкой уткнулся в лужицу крови. Она будто пила собственную кровь, жалкая птица! Но у меня очень, очень сильно болел живот, и мне некогда было изображать сострадание.
   - Что произошло дальше, когда вы добрались до дома своей кузины?
   - Мы сели за стол и за ужином обсудили какую-то мелкую проблему. Настолько мелкую, что я не могу вспомнить какую, хотя обсуждение заняло не менее двух с половиной часов.
   - Постарайтесь, Отто! Ничто не придает мыслям такой ясности, какую придают мелочи. Итак?
   - Кажется, мы говорили о какой-то вещи.
   - Что это за вещь? Из какого материла она сделана?
   - Из какого материла?.. Не помню... Хотя, подождите... Из стали. Конечно же, из стали.
   - Какой она формы? Круглая? Квадратная?
   - Нет-нет, она вытянутая. Длинная стальная вещь с рукояткой на конце. Похоже, я сейчас воспроизведу ее образ. Точно! Это здоровая стальная пика с рукоятью. Боже мой! Откуда она у моей кузины? Для чего она ей? Тем более такая странная? Я никогда в жизни не видел пики более причудливой формы, чем эта.
   - Зачем она ей? Как вы думаете?
   - Не знаю, но думаю - за тем же, зачем все прочие многочисленные ножи, топорики, заточки - для того, чтобы, оброняясь, закалывать, протыкать плоть, наносить смертельные раны...
   - Оброняясь от кого?
   - От врагов в человеческом и зверином обличье.
   - Кто ее главный враг в зверином обличье?
   - Я думаю, та же треклятая свинья.
   - А в человеческом?
   - В человеческом - вы, доктор Кинкель!
   - Вы с ума сошли, Отто! Я ни разу в жизни не встречался с вашей кузиной! И у нее нет и не может быть причин ненавидеть меня!
   - Ошибаетесь, доктор. Сейчас я ясно вижу ее пятнадцатилетней девочкой и вас со скальпелем в руке... Вы не психотерапевт, вы - хирург. Вы оперируете ее... Нет, вы даже не оперируете ее, вы ставите над ней какой-то чудовищный эксперимент. Вы ведь работали ранее хирургом, доктор, не так ли?
   - Успокойтесь, Отто. Вопросы здесь задаю я. И не забывайте, что вы находитесь сейчас в состоянии гипнотического транса. Вполне естественно, что вымысел и реальные переживания причудливым образом переплетаются в вашем сознании. Поэтому расслабьтесь, слушайте только мой голос и следуйте тем направлением, которое я вам указываю. Не фантазируйте попусту. Наша задача - выяснить, как вы совершили то, что совершили, а не пытаться представить вашу кузину в нежном возрасте...
   - И тем не менее, доктор Кинкель, я ясно видел, как вы оперировали ее.
   - Хорошо-хорошо, мой друг! Даже если это так - не зацикливайтесь на этом. Вспомните о пике той причудливой формы, о которой вы только что рассказывали. Она ведь пригодилась вам, не так ли?
   - Отнюдь нет, доктор. Выпив несколько рюмок шнапса, я взял здоровый кухонный нож и направился в хлев.
   - Вы шли убивать? Вы были готовы к убийству?
   - Я шел убивать свинью. Когда рука моя коснулась рукоятки ножа, мне показалось, что внутренне я готов к тому, чтобы выполнить возложенную на меня коварной кузиной миссию. Однако, оказавшись на пороге хлева, почувствовав приторный запах нечеловеческой грязи, я содрогнулся и в нерешительности сделал несколько шагов назад... И именно в этот момент я ясно ощутил Его присутствие...
   - Как? Как вы поняли, что вами овладела чья-то чужая воля?
   - Сначала я почувствовал небольшое головокружение и тепло, тепло, разливающееся по всему телу. В этот момент мне показалось, что кто-то невидимый проникает в поры моего организма и проторивает путь по извилинам моего мозга. Это первое ощущение подтвердилось тем, что как только проникновение потустороннего в мой организм закончилось, резкая боль пронзила все мое тело. Это был удар, нанесенный одновременно по каждой клетке. Это было закрытие люка, через который нечто завладело мной и заставило совершить... нет, я не могу этого произнести... заставило совершить меня это... это прокалывание...
   - Что же произошло дальше? Вспомните и расскажите мне об этом, не торопясь, ибо мы подходим к самому главному. На каком-то этапе нам с вами придется резко изменить картину происходящего, чтобы достичь желаемого результата. Мы обязаны изгнать поселившегося в вас дьявола. И мы сделаем это при помощи не раз опробированных научных методов. Вы готовы к избавлению, Отто?
   - Разумеется, доктор! Однако готовы ли к избавлению вы сами?
   - Не беспокойтесь обо мне. Моя работа - лечить людей, а, значит, быть готовым к любым неожиданностям. Итак, что произошло дальше?
   - Как я уже сказал, отступив на несколько шагов, я оказался на пороге хлева. Нож выпал у меня из рук и, чтобы не остаться безоружным, я взял стоявшие неподалеку вилы. Какое-то экзотическое чувство вдохновения посетило меня в этот момент. Я чувствовал необычайный прилив сил и эмоций. Мне показалось, что я способен свернуть горы, а мне предлагали убить свинью. И кто предлагал! Жалкая, обиженная на весь мир женщина! Живущая в одиночестве в диком лесу в окружении ножей, топоров и заточек. Изрезанная в юности каким-то хирургом-изувером. Неполноценная глупая тварь! Как же осмелилась она вызывать меня сюда на такое постыдное мероприятие, как закалывание свиньи? Как у нее хватило совести продержать меня за столом полночи за никчемными разговорами о стальной причудливой формы пике? Как могла она подумать, что мне доставит удовольствие такое мероприятие, как убийство свиньи? Кто же она сама после этого? Еще хуже, еще хуже, чем свинья. И я докажу ей это. Я это ей сейчас докажу...
   - Спокойнее, Отто, спокойнее. Это всего лишь воспоминание, от которого вам предстоит избавиться. Что последовало дальше?
   - Дальше... Отведя взгляд от почувствовавшей опасность свиньи, я посмотрел на теряющийся во мраке дом моей кузины, и тотчас шальная мысль пронзила мой зараженный присутствием демона мозг. Я развернулся и уверенно зашагал по направлению к дому с вилами наперевес, как древний германец, атакующий своих врагов. Резким движением я открыл входную дверь... "У тебя получилось?" - спросила меня ничего не подозревавшая кузина. "Получилось," - с ехидной усмешкой ответил я и неожиданно для себя самого с диким криком рванулся вперед и нанес кузине страшный удар вилами в лицо.
   - И промахнулись, Отто. Уверяю вас, что вы промахнулись.
   - Отнюдь нет, доктор. Да, она успела увернуться. Однако ее левое ухо оказалось пригвожденным к стене.
   - Успокойтесь, Отто, в том-то и состоит парадокс, что это не что иное как вымысел, игра вашего несколько воспаленного воображения. Сейчас я досчитаю до трех - и вы увидите, как вилы сломаются пополам, и ваша кузина вновь предстанет перед вашим мысленным взором совершенно здоровой женщиной. Итак...
   - Не утруждайте себя, господин хирург. Я сам досчитаю до трех - и докажу вам, что тем хирургом, который ставил над моей кузиной свои чудовищные опыты, были именно вы!
   - Но это полная бессмыслица, Отто! Проснитесь! Вы не желаете помочь самому себе. Произнося такие кощунственные вещи, вы только усугубляете ситуацию.
   - Один!
   - Отто, проснитесь!
   - Два!
   - Отто, ради всего святого!
   - Три! - и с этим возгласом сельский почтальон Отто Шварцкопф схватил лежащие на столе психотерапевта канцелярские ножницы и вонзил их в сердце доктора Йозефа Кинкеля, после чего вынул из кармана пачку сигарет и, закурив, мечтательно уставился в растворенное окно, за которым проглядывали в темноте аккуратные бюргерские домики...
   - К-у-з-и-н-а, - умиротворенно улыбнувшись, протянул Отто, - я иду тебя искать. - И резким движением выдернув из кровоточащей раны психотерапевта ножницы, торопливо направился к двери...
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ИЕЛОНА - ПРОПОВЕДНИК

(ЕРЕСЬ, НАЙДЕННАЯ В КОЛОДЦЕ)

   Увидев Иелону, толпа заревела:
   - Смерть лжепророку! Смерть исчадью сатаны!
   Поворачивать назад в пустыню не было сил. Приподняв голову и бросив отрешенный взгляд на толпу, одетый в лохмотья и изнуренный длительным переходом странник сделал несколько шагов навстречу неизбежности и упал без чувств, едва ли успев осознать, что причиной обморока стала не столько жажда, сколько брошенный чьей-то грязной рукой булыжник. Где бы ни появлялся Иелона, что бы он ни говорил, люди с непониманием и опаской относились к его словам и проповедям. И только, когда небо над пустыней обволакивалось звездным ковром, люди засыпали, а шакалы выползали из нор, только тогда Иелона мог чувствовать себя спокойно и говорить то, что бурлило и закипало где-то в недрах его сознания.
   Иелона не помнил, кто он, и как пришел в этот мир. Он не помнил ни своих родителей, ни одного из родственников. Не знал он, женат ли и есть ли у него дети. Он не догадывался даже о том, сколько ему лет. Внешне он был молод. Он не носил бороды. Волосы его были довольно коротко острижены. Иногда ему казалось, что именно его моложавость и является главной причиной того, что окружающие не воспринимают его как мудреца и пророка. Между тем, те ощущения, которые переполняли его изнутри, подсказывали ему, что на самом деле, несмотря на возраст, он объединяет в себе какие-то невероятно могучие, имеющие бесконечную историю силы. Это была и его, и не только его тайна.
   Иелона не помнил, как он выучил язык этой страны и еще восемь языков, которые позволяли ему обращать свои проповеди к разным народам, встречающимся на его тернистом пути к поискам истины. За барханами быстро прячется солнце и так же быстро оно встает. Так и знания Иелоны то отступали куда-то в небытие, то вновь озаряли его разум новыми вспышками откровения. Временами ему казалось, что он знает какие-то неведомые еще человечеству науки и секреты природы. И этот чудодейственный сонм ощущений, сгусток вечности денно и нощно бередил душу Иелоны-проповедника и гнал его все дальше и дальше на восток, туда, откуда берет свое начало река цивилизации и времени.
   В минуты просветления Иелона произносил совершенные по своей красоте и образности речи, но по сути своей столь нелепые и кощунственные, что внимавшие ему либо принимали его за бесноватого и бежали его, либо видели в нем лжепророка и били его камнями. Иногда, находясь в одиночестве, он вычерчивал палкою на песке какие-то замысловатые фигуры и выводил неведомые даже самым сведущим из книжников знаки. Он не творил никаких чудес. Не лечил слепых, не исцелял прокаженных. Он веровал и творил только одно чудо - проповедовал, как ему казалось, правду о Боге.
   И был первый день, когда оказался Иелона в пустыне. И открыл он глаза, и увидел ящерицу и сказал, обращаясь к ящерице:
   - Ящерица! Знаешь ли ты, тварь божия, сколько здесь песка? Здесь в пустыне столько же песка, сколько звезд на небе. Сочти число песчинок - и ты узнаешь, сколько на небе звезд. Когда звезда падает на землю, она превращается в песчинку. Когда же песчинка, подхваченная ветром, воспаряет к небесам, она превращается в звезду. Человек - та же песчинка и та же звезда. Одних уносит ветром, другие светят огнем. Вначале, когда не было ничего, точнее, когда Земля состояла всего из одной песчинки, на нее упала звезда. На эту звезду упала вторая, на вторую третья, - и так звезды падали до тех пор, пока не образовались на Земле равнины, горы, расщелины и впадины. И тогда дождь. И появились на Земле моря и реки. И потекли воды рек тех и стали точить они камень. И как только появился на Земле первый отточенный водами текушими камень, сверкнула молния, - и на Землю упала священная живородящая звезда. И превратилась звезда та не в песчинку, но в семя. И произросли от него сначала мхи и лишайники, а потом и хвощи и папоротники и прочие растения и живность всякая и рыбы и чудища морские и крылатые и прочие гады и пресмыкающиеся. Песчинка к песчинке - это и есть Бог. Бог всемогущий.
   - И произрос на Земле сад, - рек далее Иелона, обращаясь к ящерице. - Но не было у того сада названия, ибо не могли ни мхи, ни лишайники, ни рыбы, ни прочая живность, ни даже звезды дать тому саду названия. И пронеслось в воздухе поверье, что должно саду этому носить божественное название. И вышел тогда из чрева звезды живородящей первочеловек и молвил:
   - Быть саду сему нареченным садом Эдемом, ибо имя сие прочел я в книге небесной.
   Но никто не внял словам первочеловека, и не знали тогда травы и растения, а также рыбы, птицы и звери разные, что растут и живут они в саду божественном, саду Эдеме. И жил вышедший из чрева звезды живородящей первочеловек в саду божественном. И питался он плодами сада того и черпал знания из единственной книги, книги небесной нерукотворной. И прожил он так, питаясь плодами дивными и черпая знания вечные, двенадцать лет и двенадцать дней. И упала другая звезда живородящая и произошла от нее первая женщина. И была женщина та божественно красива. И увидел ее первочеловек, и возжелал ее, и отложил в сторону книгу небесную. И стали жить и он, и она в саду божественном. И родились у них дети. И родились дети у их детей. Там в глубине веков растворилось божественное начало истории. С каждым днем оно уходит дальше и дальше. Начало истории меняется. А что есть меняющееся начало истории? Не отсутствие ли начала как такового? Божественная история - история без начала и история без конца. - Так закончил свою проповедь перед ящерицей Иелона. И сбросила ящерица хвост и убежала. И затерялась ящерица в пустыне. И затерялось начало истории божественной в глубине веков.
  
  

***

   - Как к вам попала эта рукопись, сын мой?
   - Видите ли, святой отец, дело в том, что я работаю переводчиком, и не так давно один мой хороший знакомый, археолог, попросил, чтобы я перевел эти тексты с древнееврейского на английский.
   - Надо сказать, сын мой, что потратив, по-видимому, уйму времени, вы, должен вас разочаровать, совершили далеко не богоугодный поступок. Те несколько страниц, которые вы мне сейчас прочитали - не что иное, как ересь. В средневековые времена, уж будьте уверены, за подобную находку и за столь блистательный перевод сатанинских измышлений вы и ваш знакомый наверняка были бы преданы в руки инквизиции.
   - Да, но времена, слава Богу, изменились. И мы живем в цивилизованное время, в цивилизованной стране. Не так ли?
   - Конечно, конечно. Именно поэтому я и согласился побеседовать с вами, хотя, признаться, начало нашей дискуссии не предвещает, на мой взгляд, ничего хорошего. Делая перевод, как мне кажется, вы успели насквозь пропитаться Духом не святым, но лживым и порочным. Вы верующий, сын мой?
   - Думаю - да, святой отец. Именно поэтому я и взялся за перевод переданных мне моим другом рукописей. С их помощью я надеялся упорядочить свои знания в религиозных вопросах и, если хотите, попытался найти истину.
   - Ни секунды не сомневаюсь, что вам это, конечно же, удалось?!
   - Отчасти, святой отец. По крайней мере, хорошо уже то, что я чаще стал задумываться о природе и предназначении человека, его силе и бессилии, божественном происхождении и дьявольских страстях, бушующих в каждом из нас.
   - Пореже произносите имя дьявола вслух, сын мой, - и изгоните его тем самым из себя, из ваших мыслей и снов. Где, вы говорите, была найдена эта рукопись?
   - В заброшенном колодце при раскопках близ Геф-Хефера.
   - И сколько же лет этой находке?
   - Примерно две с половиной тысячи лет.
   - Уж не хотите ли вы сказать...
   - Не знаю, о чем подумали вы, святой отец, но я хочу сказать, что по содержанию рукопись едва ли имеет что-либо от Ветхого либо Нового Завета. Это что-то совершенно особенное. Это даже не религия, а скорее - система знаний.
   - Любая так называемая система знаний, превратно истолковывающая Священное Писание или противоречащая ему, не что иное как ересь. И я сделаю все возможное, сын мой, для того, чтобы облечь вас в единственно истинную веру, веру в Господа. Спрашивайте же - и да снизойдет прозрение на вашу душу!
   - Прежде всего, святой отец, я хотел бы заранее принести извинения за возможные, как бы это поточнее выразиться, эскапады с моей стороны в отношении исповедуемых христианской религией постулатов и за те детские вопросы, которые я непременно собираюсь вам задать. Начнем сначала, с вашего позволения. Каждый, будучи ребенком, когда-нибудь да задавался вопросом о происхождении Вселенной и ее бесконечности. Помните эти знаменитые вопросы наподобие: "Если Вселенная конечна, то что же все-таки находится за ней?" или "Как и когда все началось?" Ортодоксальная религия отвечает, по крайней мере на второй вопрос, достаточно определенно: все пошло от Бога, в тот день, а точнее в те шесть дней, когда Бог решил - да будет так - и сотворил Землю.
   - Справедливы слова ваши, сын мой! Ибо сказано в Библии: "Так совершены небо и земля и все воинство их. И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые он делал, и почил в день седьмый от всех дел своих, которые делал. И благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих, которые Бог творил и созидал." Что же касается ответа на первый вопрос, так скажу вам, неискушенному: слаб и немощен человек перед Господом. Как в точных и естественных науках существуют аксиомы, то есть изначальные истины, так существует и высшая истина на Земле и на небесах. И имя этой великой истине - Господь Бог. Никогда, как бы ни просили вы, сын мой, никогда Господь не снизойдет до того, чтобы доказывать каждому смертному факт своего существования. Недостаточно ли того, что тысячелетия тому назад Бог выбрал целый народ, чтобы через него явиться миру?! Точно так же, как бы далеко ни продвигал человечество по пути познания научно-технический прогресс, всегда останутся истины, лежащие за пределами человеческого понимания. К одной из таких истин или тайн принадлежит и тайна бесконечности Вселенной. Кстати, как глупо не верить в бесконечность Вселенной, так же, по меньшей мере, глупо, если не сказать безнравственно и кощунственно, не верить в Бога. Вы успеваете следить за ходом моих рассуждений, сын мой?
   - Вполне, святой отец. Тем более, что вы, учитывая, по-видимому, уровень моей осведомленности в данном вопросе, изъясняетесь очень доступно. Однако вскоре нас ждут и более серьезные вопросы, аргументация которых столь, насколько я понимаю, сложна, что ставит нередко в тупик весьма искушенных философов и теософов. Чтобы хоть как-то подготовиться к восприятию более сложных рассуждений, предлагаю вместе отужинать и скрепить начало нашего диспута несколькими чарками доброго вина.
   - Если вы думаете, что я откажусь, сын мой, то вы глубоко заблуждаетесь. Я согласен отужинать с вами, даже если мне придется сделать это за свой счет.
  

***

   И снова прошел сквозь пески Иелона и вышел к морю. И омыл ноги морской водой. И встал на валун. И обратился к морю с речью:
   - Знаешь ли ты, море, что помимо того, что смываешь грехи с тел наших, подобно тому, как вера очищает души наши, делишь ты, море синеокое, земли разные и народы разные между собой? Зачем бежишь ты на сушу и увлекаешь за собой песчинки? Разве недостаточно тебе, что тысячелетия назад разделило ты мириады песчинок между собой? Разве не больно слышать тебе грустную песнь зыбучих песков пустыни, песнь разлученных песчинок? Разве нет в тебе, состоящем из воды, хоть капли сострадания к разделенным? Или не чувствуешь ты, что соль вод твоих из слез песчинок разлученных проистекает? Гордое и неуемное, не можешь разве быть милостивым и спокойным? Не можешь разве не разлучать, а соединять песчинки разные? Ведь живут в чреве твоем рыбы и чудища морские, и водоросли произрастают, и возводят полипы сооружения чудодейственные нерукотворные. Как оберегаешь ты детей своих морских малых, почему не оберегаешь песчинки и делишь сушу земную на острова разные, а людей - на народы разные, и языки на языки разные?
   Разве не слышишь ты, море горделивое и величавое, как целые сонмы песчинок надвигаются на тебя из пустынь земных или островов человеческих? Как отвоевывают у тебя, у глубин твоих молчаливых день за днем и шаг за шагом пространство жизненное, соединяющее? Разве не можешь понять, море пурпурно-лучезарное, что подобно тому, как капля не может существовать без капли, так не может существовать песчинка без песчинки? Подобно тому, как реки неизбежно впадают в моря и океаны, точно так же воссоединяются острова средние и островки небольшие с землями обширными и плодоносными, а народы дикие и воинственные с народами просвещенными и богопослушными.
   И было дано мне знамение свыше, о, синеокое и вдаль бегущее, что где-то там, где ты сливаешься с небом, есть другая чем-то похожая на нашу и вместе с тем совершенно особенная страна. И живут там похожие и не похожие на нас люди. И говорят они на странном, диковинно для нашего уха звучащем языке. И произрастают там растения гигантские и неповторимые. И водятся в зарослях тех животные чудные и птицы, суетливые и голосистые. И отличаются люди те от нас, и растения, и птицы, и животные странные. И возводят люди те храмы божественные, и приносят жертвоприношения частые. Но отличаются храмы те и жертвоприношения частые от синагог наших и обычаев наших здешних, как свет Луны от света Солнца отличается. И светит одна религия отраженным светом другой. И другая светит отраженным светом первой. Зачем внесло ты, о, море великое и несправедливое, сумятицу и раздор в песчинки, народы и души наши? Зачем не ограничилось ты очищением грехов наших? Зачем завертело и забурлило людские судьбы в водовороте бурь и событий? Зачем не позволило уповать на тебя, как на небеса, нам грешным? Зачем раздробило утлые лодки жизней многочисленных о жесткие ребра волн? Зачем похоронило на дне своем поколения песчинок убиенных?
   Едва умолкли в седой пряди волн последние слова Иелоны, как вдруг почудилось защитнику душ и судеб человеческих, что шепчет ему в ответ море:
   - Прав ты и не прав, Иелона-проповедник. Много общего у меня с небесами. Но море - я, а небеса - они. И волнуюсь я и трепещу пред ними. И манят, и влекут и управляют они мною так же, как и людьми, и животными, и растениями разными. И простираются длани мои к берегам и судьбам человеческим по законам небесным чудодейственным, но не морским прихотливым. Пройдут годы и тысячелетия, и обуздает человечество стихию и морскую, и небесную, и невидимую. И познает свои первоистоки и цель, бесконечную и благородную. Но особенно и чудодейственно будет это знание. И изменит оно саму природу и жизнь человеческую. И будет эта жизнь в главном своем жизнью невидимой или духовной и лишь в незначительной части своей - жизнью обыденной или плотской. Века минут, за ними тысячелетия, и лишь когда звездный дождь пройдет над Землей - познает человек стихию небесную эфемерную. Уйдет вперед человеческое знание, и научатся люди строить небесные лодки скоростные, чтобы плавать на них меж звездами, как между островами. И не стану причинять я зла людям такого, какое причиняю сегодня. И восстанут небеса и покажут свою силу великую, устрашающую, людям, какую сегодня являю я. Но это будет лишь промежуточный шаг между жизнью уже неземной, но еще не невидимой или первозданно духовной.
   И пораженный застыл Иелона на валуне, заслушавшись откровений моря. И хотел задать он морю множество возникших у него вопросов о жизни морской, небесной и жизни невидимой. Но догадалось море по выражению глаз Иелоны о том, какие вопросы вот-вот готовы вырваться из уст его, и испугалось, что проговорилось и побежало прочь от вдохновенного проповедника...
   - Прощай, море, - наблюдая, как начинается отлив, рек Иелона и, сойдя с валуна, сделал несколько шагов и усталый лег на песок.
  

***

  
   - Попробуйте морских гребешков, святой отец. На мой взгляд, это одно из наиболее утонченных кушаний.
   - Не хлебом единым жив человек, сын мой, и уж тем более - не гребешками. Хотя, должен признаться, я действительно очень люблю это блюдо. Кстати, если вы будете столь любезны и нальете мне к тому же рюмку вина, я буду весьма польщен.
   - Да, но...
   - Не надо никаких "но", сын мой. Истинная религия не терпит лицемерия. Если вы хотите уличить меня в неискренности, непоследовательности или, не приведи Господь, во лжи, я вам так скажу - зря стараетесь. Те законы и нравственные нормы, которые завещал нам Отче наш, сущий на Земле и на небесах, соблюдают все без исключения служители Бога. И даже, если вам кажется, сын мой, что кто-то из нас поступается завещанными нам свыше нормами, уверяю вас, - вам это только кажется. Среди священнослужителей столько же лжецов, сколько правдолюбцев среди бизнесменов и политиков... Надеюсь, вы научились уже отличать мой театрально-окрыленный сарказм от серьезных вещей, которые мы с вами обсуждаем?
   - Лишь в той мере, в какой искусство вообще доступно простым смертным, святой отец, я научился определять тональность ваших высказываний. А если серьезно, то мое продолжительное, как вам могло показаться, "но" прозвучало отнюдь не потому, что я хотел было осудить или уличить вас в чем-либо, а лишь потому, что вино уже кончилось...
   - Тленные проблемы бытия не остановят нас на полпути отыскания истины, не так ли, сын мой?
   - Надеюсь, святой отец, тем более, что следующий комплекс вопросов, которые я собирался Вам задать, относится как раз к разряду нетленных.
   - Я весь внимание, сын мой.
   - Европейцы, арабы, индийцы... христианство, мусульманство, буддизм... Разные народы, разные религии. Почему мы верим в Христа, святой отец, а не в Будду или Магомета? Разве менее известны они или менее велики? Един ли Господь Бог, как едины по существу разные расы и народности? Что такое пантеон богов в современной религиозной трактовке? Существует в конце-концов первооснова всего, или их столь же много, как звезд на небе? Откуда идет эта бьющая в глаза разница в восприятии в принципе одного и того же, нетленного, великого и бесконечного? Из-за разницы географической широты и долготы возникновения той или иной религии, времени ее зарождения или существует какая-то иная причина?
   - Успокойтесь, успокойтесь, сын мой! Словоохотливость и излишняя воодушевленность вряд ли уместны при обсуждении серьезных вопросов. В том потоке, на первый взгляд, наукообразных фраз и терминов, которые вы только что произнесли, на самом деле смысла не больше, чем иголок в стогу сена. Даже если в ваших словах и заключается хотя бы самая ничтожная толика правды, то попытка отыскать ее - наипустейшее занятие. Однако не отчаивайтесь! Подобная путаница, к сожалению, - отнюдь не редкое явление в умах даже наиболее просвещенных наших соотечественников, к коим вы, вне всяких сомнений, принадлежите. Дело в сущности не в том, сколько наций и народов существует на Земле; и не в том, сколько учений царствуют над умами людей, а в том - насколько истинны проповедуемые отдельными так называемыми пророками постулаты и нравственные нормы. Воистину да будет сказано, на свете существует только одна РЕЛИГИЯ: и имя ей - Христианство. Все остальное - от лукавого. Все остальное - ересь, чушь и обман. Происки падших ангелов. Псевдо-, анти-, контра- или, как угодно по-другому назовите, религия.
   - Кстати, святой отец, откровенно говоря, меня всегда поражала категоричность суждений христианской церкви. Как-то в моем сознании слабо уживаются призывы к любви к ближнему своему и откровенное, извините за ответную резкость, неприятие отличных от христианских верований и учений. Даже фанатичные мусульмане, как хорошо известно, рассматривают Иисуса из Назарета как великого пророка, оказывая ему соответствующее уважение. При этом пророк Ислама рассматривается служителями Христа не иначе как лжепророк.
   - Ваши слова, сын мой, нисколько не противоречат, а скорее подтверждают мои мысли и высказывания. Подумайте хорошенько! Одно из действительно значимых, хотя и ложных учений современности не смеет подвергнуть сомнению божественный характер личности Сына Человеческого. Не является ли это пусть косвенным, однако очень весомым доказательством истинности и божественной исключительности христианского вероучения?
   - Косвенные доказательства вряд ли могут быть самыми убедительными, не так ли, святой отец?
   - Следуя логике религиозного образа мышления, косвенные доказательства зачастую оказываются решающими, а за давностью лет нередко и единственными свидетелями тех или иных божественных событий и чудес. Прямые доказательства используются больше в суде, сын мой. И называются они в этом случае по-другому: не доказательства, а улики. Уличать же Господа или верующих в него - тягчайшее преступление, за которое посягнувший на истину ответит уже не на светском, а на Страшном Суде, если вовремя не покается. Отсюда - необходимость соблюдения церковных обрядов: молитва, пост, исповедание, причащение... Я надеюсь, уж в этом-то вы разбираетесь!
   - Кстати, об обрядах, святой отец! Недавно, будучи в церкви, поймал себя на мысли, что, простите за очередное кощунство, это не столько место сосредоточения людей одухотворенных и просвещенных, сколько слабых и в чем-либо ущемленных. И вообще, согласитесь, ходить в церковь и исполнять определенный церемониал и действительно верить - по крайней мере, не совсем одно и то же.
   - Ужасны заявления ваши, сын мой. Но я все же отвечу на эти святотатства: как дно реки отличается от ее поверхности, так рассуждения ваши - от рассуждений богоугодных. Нельзя пересечь море под парусами, не сев в лодку. Нельзя откусить от плода, не сорвав его. Нельзя постичь мудрость, не читая книг. Точно также нельзя постичь Бога вне его дома, то есть вне церкви, вне обрядов и, если угодно, вне соблюдения ряда условностей. Не жертвуя - не приобретешь! Приобретая - жертвуй! Доходят ли до тебя слова мои, сын мой?
   - Откровенно говоря, святой отец, и да, и нет. Временами мне кажется, что ваши слова полностью убеждают меня. Однако с течением разговора я начинаю замечать, что наши мировоззрения отличаются друг от друга, как эвклидова геометрия от неэвклидовой. Я утверждаю, например, что можно пересечь море, не садясь в лодку!
   - Как же это, позвольте полюбопытствовать?
   - Скажем, на самолете.
   - Ну, знаете...
   - Можно откусить от плода, не сорвав его. Примеры даже не хочу приводить! Можно ли постичь мудрость, не читая книг? Я думаю: можно. Вспомните - самые сокровенные знания передавались древними людьми и особенно служителями культа из уст в уста. А однозначно утверждать, что некоторые древние народы были заведомо ниже нас по уровню развития, я думаю, нельзя. Следовательно, мудрость - не в книгах или, по крайней мере, не только в них.
   - А где же?
   - Внутри нас самих! Если, конечно...
   - Что, "если конечно"?
   - Если, конечно, не вне нас...

***

   И вошел Иелона в город древний, каменной стеною от врагов обнесенный, как жизнь земная от жизни небесной и жизни невидимой, не каменной, но духовной стеною непробиваемой обнесена. И собрался на площади центральной народ знатный и народ ремесленный, и пастухи и рыбаки из местностей близлежащих. И говорил Иелона речи странные, но проникновенные. И слушали его, затаив дыхание, и народ знатный и народ ремесленный, и пастухи и рыбаки из местностей близлежащих.
   - Знаете ли вы, песчинки множественные и судьбоносные, - рек Иелона-проповедник, - что веет над головами и душами вашими могучий вселенский ветер, освежающий и божественный? Знаете ли вы, что приносит он вам воздух для дыхания и пищу для желудка, и пищу для размышления? Никогда не начинался, и никогда не утихнет ветер этот созидающий, как не прекратят никогда светить звезды и Солнце на небе, как не прекратится жизнь, радужная и божественная, даже после Конца Света, ибо не может быть у Света конца, как не было у него начала. Где есть начало, и где есть конец - там темнота, смерть и разрушения. Где нет ни начала, ни конца - вселенский ветер, свет и божия благодать. Прислушайтесь, песчинки нерукотворные и великие, услышьте вечную благостную музыку жизни нетленной, невидимой и духовной. Садитесь в лодки нерукотворные и плывите, плывите наперекор молве и людской зависти, по бурным потокам собственной судьбы, яркими вспышками звезд небесной реки отмеченным. Алкайте и взалкаете. Ищите да обрящете. Каждый земной день в вечность превратить стремитесь.
   И недовольно зашумела толпа, речи странные сии услышав. И сжалось плотнее кольцо людское вокруг проповедника неумолкающего.
   - Вы, ждущие мессию и жаждущие чуда, откройте глаза и вокруг оглянитесь. Пелена, пелена невежества и неверия застилает глаза ваши. Какие еще нужны чудеса, когда вслед за ночью наступает день, когда появляются на свет божий учения и науки разные. Неужели не видите, что сытые ли и довольные, голодные ли и нищие, некоторые братья и сестры ваши ведут жизнь невидимую или духовную. Почувствуйте вселенского свежего ветра дуновение. Постарайтесь отдаться во власть его воли, стихий и страстей. Ветер вселенский - движение вечное. Движение вечное - Бог всемогущий, сущий на Земле и на небесах. И когда вы мчитесь в поле, по горам, по страницам фолиантов и пергаментов древних, когда кудри ваши развеваются по ветру, сердце бьется учащенно, а в душе звенит божественный колокольчик, знайте - Бог движет вами. Так было и так будет всегда.
   Века минут. Узнает мир и потопы страшные, и дожди серные, и войны. И сдует ветер вселенский безжалостный остатки жизни человеческой с Земли грешной и обветшалой. И не останется на Земле ни пустынь, ни ледников, ни гор, ни равнин, ни городов, ни песчинок живородящих, нерукотворных. И завоет, задует с новой силой вселенский ветер, созидающий и освежающий. И понесет вдаль мириады песчинок, одухотворенных и загаром света вселенского, божественного покрытых. И упадут они где-то на почву благодатную и дадут новые всходы. И вновь покатится не то с горы, не то под гору законом не физическим, но невидимым управляемое, огромное и скрежещущее Колесо Истории. И да будет так, ибо прочел я надписи и изречения сии в книге небесной нерукотворной, - так закончил свою проповедь перед знатью и простолюдинами Иелона-благовествователь.
   И не поняли, и не поверили Иелоне люди, и смеялись над ним, и били его камнями. И упал камень, рукою нетвердой брошенный, у самых ног Иелоны-проповедника, и упал на него другой камень. И последнее, что увидел Иелона, из мира земного в мир невидимый переносясь, была никем более не замеченная искра, камнем из камня высеченная...
  
  
  
  

ЧЕРНЫЙ ЛОРД

   Я злой, я очень злой человек. Коварнее, кровожаднее, чудовищнее, мрачнее и порочнее меня только двое - мистер Чарльз Брукенхем и сам Сатана. Правда, Чарльз Брукенхем и Сатана живут в преисподней, а я здесь, на Земле, среди вас. Когда я смотрю в толпе на сытые, самодовольные лица, я тотчас же вспоминаю холеное, будто выточенное из гранита лицо моего бывшего соседа - лорда Брукенхема. Еще совсем недавно, как некоторые наиболее заевшиеся из вас, Чарльз Брукенхем просыпался в шикарной постели, принимал ванну, неспеша завтракал, раздавал указания прислуге и отправлялся заниматься тем, чем и положено заниматься человеку, чье состояние оценивается в несколько миллионов фунтов стерлингов, - прожигать жизнь.
   Я внимательно следил за всеми его перемещениями и даже вел специальный дневник кощунственных поступков черного лорда, как я называл про себя Брукенхема. Одним из наиболее невинных его развлечений была охота. Однако охота эта была весьма странного свойства - вместо ружей лорд Брукенхем использовал кнуты, а добычей его становились не звери, а чем-то не угодившие ему слуги. Их вопли были столь раздирающи, что я, находясь в столовой собственного дома, в трехстах ярдах от виллы черного лорда вздрагивал и ронял то ложку, то нож, то вилку, удивляясь, как люди могут терпеть над собой такое издевательство. Однако лорд Брукенхем был чертовски богат и мог себе позволить многое...
   В городе поговаривали о его загулах в публичном доме, где его знала каждая проститутка. И хотя женщины очень говорливы, не было ни одной, которая бы захотела поделиться воспоминаниями о вечере, проведенном с черным лордом. Как правило, та из них, на долю которой выпадала несчастливая карта обслуживания лорда Брукенхема, вновь приступала к "работе" не раньше, чем через неделю.
   Иногда лорд переодевался в простую одежду и, примазавшись к какой-нибудь разгулявшейся компании, до утра предавался всем тем грязным порокам, к которым так предрасположена чернь. Его тело было насквозь пропитано алкоголем, мозг разрушен наркотиками, а душа... Душа его, если она когда-то и была у черного лорда, казалось, давным-давно отлетела.
   Ненависть и презрение навсегда поселились в туманном взгляде лорда Брукенхема. И даже немногочисленные шутки, которые изредка вылетали из его уст, были столь же мрачны, сколь глупы и неуместны. Часто за это его изгоняли даже из весьма сомнительных и видавших виды компаний. Однако никто никогда так и не осмелился возвысить голос или тем более поднять руку на черного лорда - так зловеще-предостерегающ становился его взгляд в критические моменты.
   Люди, хоть как-то знавшие Чарльза Брукенхема, рассказывали, что, насколько они его помнят, он всегда был таким. Разве что чуть красивее в молодости... Кстати, такого чудовищного диссонанса между потрепанной, но в сущности довольно привлекательной внешностью и мерзкой начинкой мне не приходилось встречать никогда в жизни. О детстве черного лорда не помнил никто. Никто не знал, кто были его родители, откуда пять лет назад он приехал в наше графство... И только перстень с изображением фамильного, в виде черного ворона, герба, который Брукенхем неизменно носил на мизинце левой руки, напоминал о его знатном происхождении.
   Повторяю - я злой, я очень злой человек. И сделал меня таким Чарльз Брукенхем, черный лорд, самое отвратительное и мерзкое чудовище, которое я когда-либо встречал. Я не понимаю, почему в течение почти четырех месяцев, чуть ли не каждый вечер виделся с ним и совершал такие гнусности, которые даже мне, человеку в общем-то малопривлекательному и кровожадному, казались верхом извращений и цинизма.
   Кстати, я забыл рассказать о себе... Мне не очень-то приятно это делать, потому что, в отличие от лорда Брукенхема, внешность моя примечательна в совершенно ином отношении. Я, знаете ли, абсолютно лыс. Рост у меня, скажем так, такой же, какой был и в десятилетнем возрасте. И еще, еще... я несколько сутуловат. Нет, не подумайте, у меня нет горба, но хожу, сижу и лежу я несколько странно, как бы стараясь заглянуть в свой собственный желудок, как правило, до отказа набитый жареной говядиной с луком.
   Однако у меня есть то, что выгодно отличает мою внешность от внешности черного лорда - это мои глаза. Серые, может быть несколько бесцветные, они так и бегают из угла в угол, как бы ища приют и успокоение. Пытаясь заглянуть в них, мои немногочисленные собеседники, как правило, теряются и разводят руками. Они хотят, но не могут постичь меня, как не могут постичь, нежась в своих теплых семейных гнездышках, многого, чему бы я мог научить их, окажись они в моем полном подчинении в полутемном подвале средневекового замка...
   Единственное, что, безусловно, роднит меня с Чарльзом Брукенхемом, - это мое прошлое, точнее отсутствие такового. Я совершенно не помню своих родителей, не помню, как оказался в этом живописном шотландском городке, не помню, с каких пор я так полюбил жареную говядину с луком - короче, не помню, вернее - не хочу вспоминать ничего, что было до того, как я решил отомстить лорду Брукенхему...
   Мы познакомились с ним при весьма странных для обычных людей и весьма банальных для нас с черным лордом обстоятельствах - в отделе игрушек местного супермаркета. Я покупал там своих любимых кукол, а лорд Брукенхем - оловянных солдатиков. Тогда я еще не подозревал, для чего нужны были черному лорду оловянные солдатики, но куклы, куклы нужны были мне как воздух. Знаете, я очень, очень люблю кукол. Они такие чистые, непорочные. Они совсем не такие, как люди. Они не сморкаются, не потеют, не болтают часами по телефону. Они такие опрятные и преданные. Я могу их оставить одних и уехать на неделю, на две - и я уверен, что в моем доме будет все в полном порядке. Мне никто не наставит рога, никто не залезет в мой холодильник и не съест припасенную говядину с луком.
   И потом, если честно, у меня, в отличие от лорда Брукенхема, с женщинами как-то не получалось. Даже если, преодолев брезгливость, я и начинал иногда произносить заученные томные фразы, то глаза, мои вечно бегающие из стороны в сторону глаза, непременно тут же выдавали меня... и потом... не всем чистоплюйкам, видите ли, нравится запах лука...
   Другое дело - куклы. Брюнетки, блондинки, кареглазые и голубоглазые - на любой вкус. И все - мои. Я стирал для них платья, делал им различные прически, читал им стихи... Когда же они не слушались меня, я строго наказывал их - одних ставил в угол, других запирал в чулане, а особо провинившимся выдергивал волосы, а иногда руки и ноги. Не то же самое делают порой разряженные в смокинги и вечерние платья представители высшего общества со своими мужьями, женами, любовниками и любовницами, а чуть позже, выходя на трибуну, беззастенчиво начинают рассуждать о распущенности нравов и отсутствии добродетели?..
   Чему научил меня черный лорд? И почему он на протяжении, как я уже говорил, четырех месяцев практически денно и нощно таскал меня за собой? Ответы на эти вопросы просты: на моем фоне лорд Брукенхем выглядел куда более впечатляюще, чем на фоне показушных праведников и либералов. К тому же нередко во всех этих разношерстных компаниях, в которых нам доводилось бывать, ценился мой дар угадывать карты на расстоянии. Да, да, я умел делать некоторые чудеса и, признаться, не без удовольствия демонстрировал свои способности. Конечно, выступать перед куклами мне было приятнее во сто крат... Но иногда, иногда эти шумные овации, устраиваемые грязными, испещренными линиями порока ладонями приводили меня в экстаз. В эти моменты у меня обильно выделялась слюна, и я, вдохновленный, съедал за присест целую сковороду говядины с луком.
   Черный лорд научил меня презирать людей по-иному, не так, как я это делал раньше. Если до знакомства с лордом Брукенхемом я изначально испытывал к людям физическое отвращение, то позднее, в большей степени, стал презирать их морально. Многие, если не все, казались мне порой еще большими уродами, чем я сам. И даже черный лорд, прирожденный циник и себялюб, удивлялся порой скорости и степени моего перерождения.
   Буквально через неделю нашего знакомства куклы отошли у меня на задний план, и я, к своему удивлению, обнаружил, что очень легко могу управляться и с проститутками. В этом отношении черный лорд был непревзойденным учителем! Скоро по городу обо мне поползли не менее леденящие невинные души слухи, чем те, которые разносились молвой и ветром об аномалиях лорда Брукенхема. Совершенно естественным образом я превратился в фигуру номер два по степени одиозности. Такая слава, признаться, грела мою душу и приятно щекотала нервишки.
   Так мы и шли рука об руку, от скандала до скандала, в утехах, фокусах и беспробудном пьянстве, до тех пор, пока не произошел этот досадный инцидент. Я чувствовал, что когда-то это должно случиться, понимал, что два столь непохожих друг на друга человека не могут находиться вместе так долго и ждал подвоха от черного лорда. Но то, что это будет удар ниже пояса, не мог предположить даже я.
   Конечно, он регулярно публично издевался надо мной и высмеивал меня, и я спускал ему все, даже кукол. Но в тот злополучный для него вечер он, поверьте мне, сделал очень неверный ход. Мы, как обычно, ужинали в ресторане "Лонг Вэй" в компании трех довольно симпатичных и весьма экзальтированных девиц. Черный лорд рассказывал очередную жуткую историю, искоса наблюдая за смятением на лицах собеседниц. Справедливости ради надо отметить, что это смятение или пренебрежение с некоторых пор нравилось мне не меньше, чем самому лорду Брукенхему. Время от времени, оторвавшись от говядины с луком, я поддакивал ему и демонстривовал присутствующим несложные фокусы превращения вилки в нож и обратно, исчезновение со стола пепельницы и тому подобную дребедень.
   Неожиданно лорд Брукенхем повернулся ко мне и спросил:
   - Баркли, как тебе не надоест это дрянное блюдо?
   Злобная, едва уловимая усмешка скользнула по моим губам. Я сделал вид, что не слышал вопроса и хотел было пошутить, но тут же почувствовал нестерпимый приступ тошноты и, встав из-за стола, на несколько минут откланялся. Вернувшись, я сделал вид, что ничего не произошло, тем более что черный лорд, закончив первый свой рассказ, перешел к следующему и был весьма увлечен.
   Через некоторое время, сославшись на недомогание, я покинул противное мне общество, сел в такси и помчался по направлению к дому, снедамый непреодолимым чувством мести. "Как, как посмел этот негодяй назвать дрянным блюдом мою любимую говядину с луком?!" - эта мысль изнутри подтачивала мою и без того расшатанную психику и все сильнее заставляла работать кровожадную составляющую воображения.
   Помните, я намекал вам на то, что не очень-то люблю ворошить события прошлого? Но иногда рвущие душу воспоминания нет-нет да и проходят перед моим мысленным взором. В эти минуты созерцания уходящего счастья слезы слабости наворачиваются на мои потускневшие глаза, и я стараюсь забиться в самый отдаленный уголок мирозданья и там в одиночестве снова и снова переживаю короткие, как обрывки прощальных фраз, минуты расставания со своей матушкой.
   Она так любила меня. Говорила мне ласковые слова. Оберегала от грязных девчонок. А как она готовили жареную говядину с луком - пальчики оближешь! И вдруг, когда у нас, как мне казалось, все было так хорошо, в ее жизни появился сильно напоминающий мне лорда Брукенхема проходимец. Он и уговорил ее на то, чтобы, забрав из дому практически все деньги, она уехала с ним в неизвестном направлении. Но я не виню ее, не виню... Во всем виноваты они, грязные предатели и извращенцы вроде черного лорда!..
   - Вам нравится говядина с луком? - неожиданно спросил я водителя такси.
   Тот обернулся, как-то странно посмотрел на меня и ответил:
   - Мы приехали, сэр. С вас - восемь фунтов.
   "Ублюдки, - думал я, запершись в своем кабинете. - Они думают, что их вкусы и предпочтения безукоризненны, что им все сходит с рук. Что ж, посмотрим! Ему, видите ли, не нравится говядина с луком!.. Дрянное блюдо!.. Посмотрим, что получится из тебя, лорд Брукенхем, когда ты отведаешь моих приготовлений!.." С этими словами я взял с полки одну из многочисленных книг, посвященных вопросам чародейства и магии, в изобилии украшавших стеллажи моего кабинета, и погрузился в чтение.
   Разумеется, я и раньше слышал о симпатической магии, но именно сейчас понял, что это именно то, что может пригодиться в настоящий момент. Я открыл книгу и бегло пробежал несколько абзацев. "Нанесение повреждений восковым подобиям, куклам, фигуркам или глиняным болванчикам посредством симпатической магии вызывает аналогичные повреждения на теле врага, которого данные подобия изображают.
   Наиболее четкое описание восковых и иных подобий было сделано матушкой Демдайк на суде над ланкаширскими ведьмами в 1612 году. По ее свидетельствам, наиболее верный способ отнять жизнь у человека с помощью колдовства - сделать изображение (фигурку) из глины, похожее формой на человека, которого намереваются убить. Тщательно просушить ее. И если вы захотите, чтобы один его член стал слабее прочих, следует взять колючку, шпильку или иголку и воткнуть в тот член фигурки, которому вы желаете слабости. Если же вы захотите, чтобы какая-то часть тела врага начала чахнуть, следует взять эту часть фигурки и сжечь ее. Таким же образом можно умертвить и все тело.
   В 1597 году в Шотландии Джанет Лейск из Фортефера насадила восковую фигурку на вертел и шесть часов держала над огнем. И как таял воск, так в то же самое время тело врага ее покрывалось испариной."
   "Что ж, - подумал я, отбросив в сторону книгу. - Из лорда Брукенхема получится неплохое жаркое." И тут же, умиротворенный, крепко уснул.
   На следующее утро я позвонил Брукенхему и сказал, что мне нужно на пару недель съездить на родину.
   - Ну-ну, - только и произнес в ответ мой недавний приятель и повесил трубку.
   "Что ж, жаркое, ты у меня поплатишься," - подумал я и направился в супермаркет. План отмщения уже полностью выстроился в моей голове, и чем ближе я подъезжал к супермаркету, тем более изощренные способы приходили мне на ум. Как я уже упоминал, открыто противостоять или хотя бы что-то возразить черному лорду было практически невозможно. Именно поэтому я и решил попробовать старое испытанное и столь популярное у нас в Шотландии средство, как симпатическая магия. Почему-то я был абсолютно уверен в том, что именно это оружие окажется наиболее действенным в моих руках. В конце концов, если это у кого-то должно получиться, так скорее всего у меня: я ведь неплохо владел искусством фокусника, а это, знаете ли, тоже своего рода магия.
   В супермаркете я приобрел такое жуткое количество свечей, что даже безликая продавщица не выдержала и спросила-таки меня:
   - Сэр, я надеюсь, не все эти свечи украсят ваш именинный пирог?
   Убогая, она ожидала, наверное, улыбки и ответной шутки с моей стороны. Что ж, кое-чего она дождалась!
   - Мне хватит и сорока четырех, а остальные восемьдесят я мог бы оставить, да боюсь - вам этого не хватит.
   Зардевшись, она еще долго смотрела мне вслед, тогда как я, сосредоточенный, терпеливо прокладывал путь навстречу колдовскому отмщению.
   Вернувшись домой, я переоделся в рабочую одежду и, взяв с собой свечи и некоторые другие приспособления, направился в скрытую от посторонних глаз часть моих владений. Лопаткой я разровнял глинистый участок земли, на котором в течение следующих пятнадцати минут выдавил форму передней части туловища лорда Брукенхема. Терпеливо, на протяжении полутора часов я плавил воск, заполняя им приготовленное углубление.
   Вернувшись в дом и выпив в перерыве чашечку чая, я приступил к изготовлению задней части туловища черного лорда. Эту работу я проделал гораздо быстрее, и не только потому что задняя часть туловища лорда Брукенхема была менее примечательна, чем передняя, но и потому что у меня к этому времени уже появились определенные навык и сноровка.
   Затем я аккуратно вынул из земли первую затвердевшую заготовку. Очистил ее от остатков глины. Отшлифовал поверхность разогретым ножом. Тщательно промыл водой и оставил сушиться. То же самое я проделал и с другой заготовкой. После чего, слегка подплавив в нужных местах, соединил две заготовки между собой.
   Заровняв шов между двумя половинами и разрисовав лицо куклы масляной краской, я с гордостью поднял ее над головой и долго любовался своим шедевром. Это был он, хоть и изображенный в масштабе один к трем, но это был именно он, лорд Брукенхем, черный лорд!.. Мой недавний приятель и теперешний злейший враг.
   Следующие пять дней почти целиком ушли на шитье костюма для воскового двойника черного лорда. В ателье меня приняли очень радушно. Однако по мере того, как я формулировал свой заказ, радушие хозяев сменилось не то недоумением, не то опасением. Хотя мне, признаться, было абсолютно все равно. Мне нужно было сделать дело. И я делал его, изощренно-скрупулезно продумывая каждую мелочь.
   Еще труднее продвигалось изготовление обуви. И все же семи дней хватило для того, чтобы одеть восковую куклу лорда Брукенхема в элегантные кожаные ботинки непозволительно маленького размера.
   После столь серьезных перипетий такие пустяки, как покупка галстука, часов и запонок показались мне ненавязчивым приключением. Труднее пришлось с фамильным перстнем. Хотя и в этом случае я, как мне кажется, с честью вышел из положения, заменив перстень довольно изящно выполненной восковой подделкой.
   Как только двойник черного лорда был готов, я, прежде чем перейти к решающей стадии операции, решил проверить действенность выбранного мною способа отмщения. Приготовив целую сковороду говядины с луком, я удобно устроился за кухонным столом, посадив напротив себя ненавистную куклу. Я медленно отрезал ножом нарочито маленькие кусочки говядины и, глядя прямо в глаза восковому лорду, один за другим со смаком отправлял аппетитные ломтики в рот. Закончив утонченную трапезу, я не без видимого удовольствия соскреб со сковородки остатки лука и размазал их по наглой физиономии черного лорда.
   - Что, вкусно? - с ехидной ухмылкой спросил я онемевшего от своей извечной подлости и нынешней беспомощности лорда Брукенхема. - Вкусно?
   В какой-то момент мне показалось, что выражение лица воскового Брукенхема изменилось, и губы как будто прошептали слова извинения.
   - Поздно пришло к тебе раскаяние, негодяй! Слишком поздно! - вокликнул я и, схватив лежавший неподалеку нож, одним махом отсек мизинец левой руки обалдевшей от ужаса куклы.
   Палец неправдоподобно гулко ударился об пол и пролежал там несколько секунд до тех пор, пока я не раздавил его подошвой тапочки точно клопа. Когда я убрал ногу, сердце мое приятно защемило от открывшейся мне картины: вместо мизинца на полу осталась жалкая бесформенная масса, а от перстня, этого извечного признака аристократии, не было и следа.
   На следущее утро я позвонил Брукенхему, и его дворецкий сообщил мне, что у его господина неприятности, и он просил меня как можно скорее прибыть к нему. "Неприятности - это хороший знак," - подумал я и, наскоро переодевшись, прямиком направился к своему столь же знатному, сколь и ненавистному соседу.
   Брукенхем, как обычно, встретил меня в гостиной. Лицо его на этот раз было выточено точно из черного мрамора, а не из гранита.
   - Что с вами, Чарльз? - с деланным беспокойством в голосе спросил я, искоса бросив взгляд на левую руку черного лорда.
   - Чертовщина какая-то, Баркли. Сегодня ночью у меня пропал перстень.
   - А мизинец?.. - чуть было не спросил я, но вовремя осекся.
   - Слава Богу, палец остался, - будто прочитав мои мысли, не то пошутил, не то с облегчением произнес Брукенхем. - С тобой не приключалось подобных фокусов?
   - Нет, но...
   - Что но?
   - Может быть, вы оставили его в постели какой-нибудь очередной потаскушки?
   - Ты говори, да не заговаривайся! Я мог бы учудить все, что угодно, но перстень!.. И потом, мне показалось, что мои солдатики последнее время стали плохо охранять меня...
   - Что вы, лорд! Я только что видел ваших охранников - они начеку и в отличнейшей форме.
   - Как ты смешон, Баркли! Ты опять ничего не понял! Я имею в виду своих оловянных солдатиков. Смотри! - С этими словами черный лорд жестом пригласил меня перейти в соседнюю комнату, где на огромном столе я увидел макет средневековой крепости, охраняемой многочисленным оловянным гарнизоном.
   - Вчера я забыл сменить часовых, - продолжил Брукенхем. - И вот результат - перстня нет, как будто его и не было.
   - А что охраняют эти солдаты? - не без любопытства спросил я. - Если я правильно понял...
   - Не напрягайся, мой друг. Понял ты это навряд ли правильно, но я, так и быть, объясню тебе. Они охраняют... мою душу!
   "Так-так, - мелькнуло у меня в голове, - жаль, что я не знал этого раньше! Видимо, поэтому моя первая колдовская атака на черного лорда оказалась успешной лишь наполовину." Недолго думая, я незаметно приоткрыл ворота игрушечной крепости. "Теперь тебе уж точно не сдобровать!" - не без доли триумфа подумал я.
   - Никто никогда не мог вынести ни пылинки из моего дома, - не унимался между тем черный лорд, - ни оттенка мысли из моей головы, а тут целый перстень! Попадись мне под руку этот мерзавец!..
   - Что бы вы сделали с ним, Чарльз?
   - Я бы собственноручно казнил его самым противоестественным способом.
   - Каким, например?
   - Чтобы показательно разделаться над своим врагом, - воодушевился черный лорд, - можно, например, крепко привязать его к циркулярной пиле особого устройства: два вращающихся лезвия с разной скоростью приближаются к телу жертвы - со стороны ног и головы. При этом шея должна спокойно выгибаться назад и вперед так, чтобы внимание пленника сосредоточилось на угадывании, с какой части тела начнется мучение и придет нестерпимая боль. Можно просто зажать голову жертвы в тиски или подвесить его за ноги - кому что нравится...
   - Ну а все-таки, Чарльз, какой способ убийства вы бы предпочли?
   - Я?
   - Да, вы!
   - Скорее всего я приказал бы бросить мерзавца в яму с гремучими змеями, чтобы они обвили его голову и заставили орать от ужаса и отвращения.
   "Что ж, неплохо придумано," - решил я, и мозг мой бесшумно заработал в подсказанном самим черным лордом направлении. Проведя, дабы не вызвать подозрений, вместе с лордом Брукенхемом недобрую первую половину дня, я, изможденный ожиданием мести, вернулся домой и тотчас же приступил к реализации своего чудовищного плана. Теперь, пробив брешь в неприступной крепости черной лордовской души, я ни на секунду не сомневался в успехе операции.
   В одном из номеров "National Geografic" я нашел статью о змеином озере. На мое счастье оно находилось в каких-нибудь пятнадцати милях от нашего городка. Казалось, само Провидение ведет меня по верно избранному пути отмщения. Наскоро перекусив, вооружившись картой, болотными сапогами и положив завернутое в бархатную тряпку восковое подобие лорда Брукенхема в багажник собственного "Ровера", я весело отправился в путь. Из динамиков доносилось чье-то жалкое пение, но я не слушал его, оглушенный собственным учащенным дыханием и громоподобным сердцебиением.
   "Дрянное блюдо... яма с гремучими змеями, - вспоминал я роковые слова черного лорда. - Скоро все это будет у тебя в достатке!"
   Подъехав к змеиному озеру и выбрав один из наиболее отдаленных его уголков, я сам, несмотря на внутреннюю решимость и ясную солнечную погоду, содрогнулся от открывшегося мне пейзажа. Буквально в нескольких футах от дороги начиналась болотистая местность, утыканная кочками и исковерканная уродливыми стволами деревьев. Переобувшись в болотные сапоги и вооружившись шестом, я развернул девятипалую куклу и смело шагнул навстречу устроению судьбы лорда Брукенхема.
   Очень скоро я натолкнулся на целый клубок змей, гревшихся на солнцепеке. Заметив мое приближение, клубок зашипел и зашевелился. Сделав над собой определенное усилие, я еще на несколько шагов подошел к намеченной цели и уверенным движением бросил восковое подобие черного лорда в самое пекло гремучего царства. Я готов поклясться, что видел, как несколько возмущенных змеиных голов одновременно метнулись в сторону воскового туловища и покрыли его сетью смертоносных укусов.
   В этот момент я испытал неописуемое чувство облегчения. Казалось, все мои грехи в эту минуту были отпущены мне чей-то невидимой силой. Я злорадно засмеялся и произнес неизвестно откуда пришедшие на ум слова:

"Double, double, toil and trouble,

Fire burn, and cauldron buble!"

"Беда и сеть, расти, расти.

Огонь, гори! Котел, кипи!"

   .......................................................................................................................................
   Я злой, я очень злой человек. Коварнее, кровожаднее, чудовищнее, мрачнее и порочнее меня только двое - мистер Чарльз Брукенхем и сам Сатана. Правда, Чарльз Брукенхем и Сатана живут в преисподней, а я здесь, на Земле, среди вас. Не приведи Господь вам встретиться со мной или с таким, как я, не приведи Господь пытаться задеть меня за живое. Я любил и люблю говядину с луком. Я любил и люблю разные фокусы. Я любил и буду любить своих милых очаровательных кукол. Конечно, если они не будут слушаться меня, я буду их наказывать, но ведь они у меня такие умницы и должны понимать, что не имеют права расстраивать папочку...

НЕКРОЛОГ

   Ушел из жизни добропорядочный человек, лорд Чарльз Брукенхем. Имя
   его навсегда останется в сердцах жителей нашего города как личности неординарной и примечательной. Лютая и нелепая смерть настигла его в самом расцвете сил и карьеры. На протяжении последних десятилетий возглавляя компанию "Brookenhem @ C", покойный много внимания уделял благотворительным аспектам деятельности фирмы. Его спонсорская деятельность стала образцом для подражания некоторых шотландских бизнесменов.
   Смерть всегда выбирает лучших. Вот и на этот раз она вырвала из наших рядов одного из самых активных членов общества. Спи спокойно, наш друг и учитель. Знай, что те зерна, что бросил ты в эту благодатную почву, взрастут скоро добрыми семенами. И память о тебе надолго останется в суровых краях и открытых сердцах и душах наших. Пусть дело твое живет и процветает! Пусть преемники твои превзойдут тебя в поступках и трудах праведных. И пусть земля тебе будет пухом! Аминь!
  
  
  
  
  
  

НАЗАД К СМЕРТИ

  
  
  
   Остановившееся сердце вновь застучало. Покойник, Лу Хиггинс, открыл глаза, вынул нож из кровоточащей раны, встал на ноги и посмотрел по сторонам. Убийца, явно не ожидавший такого поворота событий, занервничал и, отступив на несколько шагов, промямлил:
   - Не надо, Лу... Ты ведь знаешь, что...
   Воскресший бросил презрительно-насмешливый взгляд на несостоявшегося киллера, не без удивления осмотрел затянувшуюся рану, вдохнул полной грудью на глазах испаряющуюся кровь и пьяной походкой направился туда, откуда пришел - в таверну "Блэк Хорс", где несколько минут назад оставил Сьюзен. Непомерная тяжесть давила ему на плечи, голова шла кругом не столько от изрядного количества выпитого виски, сколько от калейдоскопа сменяющих друг друга эфемерных картин происходящего. Лу Хиггинс не любил недопитого виски, недосказанных разговоров, но больше всего на свете он не любил обыденности. И потому ему было хотя и весьма странно, но вместе с тем очень любопытно то новое состояние, в котором он таким невероятным и нелепым образом оказался.
   - Ты, кажется, уже попрощался со мной?! - подозрительно глядя на вновь взгромоздившегося на еще не успевший отвыкнуть от тяжести тела Лу Хиггинса стул, взвизгнула раздраженная Сьюзен.
   Лу как-то странно посмотрел на нее. Взял в руку опорожненный ранее стакан. Наклонился к столу, поднес стакан к лицу и неожиданно выплеснул в него выпитое ранее виски.
   - Убирайся к черту, скотина, - закричала Сьюзен и в сердцах увлажнила лицо Хиггинса остатками виски, плескавшимися на дне ее собственного стакана.
   Хиггинс хотел было в только ему присущей манере - смачной пощечиной - прореагировать на выходку своей бывшей подружки, как вдруг, перепутав причину со следствием, схватил лежавшую неподалеку вилку и стал доставать изо рта недавно съеденные совершенно целые свиные отбивные. Даже видавшая виды Сьюзен не выдержала такого зрелища и, вскочив из-за стола, поспешно зацокала каблуками по направлению к выходу. Оставшись в одиночестве, Хиггинс выложил на тарелку ранее съеденную им же еду и жестом подозвал официантку.
   - Счет, сэр? - поинтересовалась предупредительная и не по годам миловидная женщина.
   - Нет, я бы хотел, чтобы вы унесли это назад на кухню и передали вашему шеф-повару, что он и то, что он делает своими руками, - откровенное дерьмо!
   - Но, сэр... - хотела было что-то возразить распоясавшемуся посетителю официантка, однако Хиггинс довольно развязно прервал ее.
   - Сдачи не надо! - рявкнул он и, не оставив на столе ни цента, надел шляпу и уверенной, совершенно не пьяной походкой направился к двери.
   Сев в припаркованный неподалеку "Форд", Хиггинс инстинктивно сунул руку во внутренний карман джинсовой куртки в поисках ключей - карман был пуст.
   - Черт, - немногословно отвел душу гризлиподобный Лу, но тут же , не без удивления обнаружив ключ в замке зажигания, успокоился. На какое-то мгновение Хиггинсу показалось, что мотор автомашины включен. Однако, повинусь не то инстинкту, не то привычке, он повернул ключ и, довольно отчетливо услышав, как двигатель заглох, отправился в путь.
   Ранчо, владельцем которого был Лу, находилось в пятнадцати милях от города. Дорога пролегала по довольно живописным для имеющих богатое воображение людей абсолютно лишенным древесной растительности местам. Понять то, что машина действительно движется, а не стоит на месте, можно было лишь по изредка проплывавшим за окнами причудливых форм кактусам. Ночь отступила, и при внимательном взгляде на ярко вычерченный на небесной палитре этих широт солнечный диск Хиггинс неожиданно понял, что диск этот движется в совершенно противоположном своему обычному пути направлению. Машина Хиггинся двигалась точно на Восток, и Солнце ни на йоту не отставало от изрядно запылившегося автомобиля.
   "Дженкинс, грязная свинья, - размышлял, наблюдая за движением Солнца и бегущими мимо кактусами, Хиггинс, - зачем ты подослал ко мне этого ублюдка? Я ведь вернул тебе твои жалкие деньги. Или ты таким образом хотел заполучить Сьюзен? Зря старался. В данном случае не следовало тратиться на наемного убийцу - я бы отдал тебе Сьюзен и так... А теперь, теперь я просто буду вынужден отомстить тебе. Возможно, это займет у меня массу времени. Возможно, мне даже придется продать одного из своих лучших пегих мустангов - Игривого Джонни, чтобы заплатить тому, кто придет к тебе поздней ночью, раздвинет шторы на твоем окне и выстрелит тебе в голову из "Смит энд Вессона" тридцать восьмого калибра. Но я, пожалуй, все же проделаю это, ибо чувствую себя необычайно легко, как и должен, по-видимому, чувствовать себя человек после лечебного кровопускания."
   Недолгая гонка между четырьмя колесными дисками автомобиля и солнечным диском завершилась у ранчо в пользу последнего - остановив "Форд" прямо у порога бунгало, Лу бросил заключительный взгляд на своего неожиданного небесного соперника и отметил, что, как ни странно, солнечный диск уже давным-давно укатил за лежащее в ста милях к Востоку плоскогорье Разбитых Сердец. После стольких перипетий Лу Хиггинс, к удивлению, чувствовал себя отдохнувшим, однако неожиданно для себя зевнул и, скорее по привычке, нежели по необходимости отправился спать.
   Обычно в хмельных сновиденческих путешествиях Лу Хиггинсу снились небезынтересные истории. Однако на этот раз он, пожалуй впервые в жизни, лег в постель, не имея в крови ни грамма алкоголя. Сон Хиггинса поэтому был чрезвычайно тревожным. Иногда он вскрикивал, пускал слюни и прятался под одеялом, особенно в те странные мгновения, когда из-за пригрезившегося ему плокогорья Разбитых Сердец выглядывало покрытое толстым слоем вечернего крема и искаженное от гнева лицо его благоверной Сьюзен.
   - Я хочу тебя, Лу. Я хочу только тебя, - страстно шептали ее напомаженные пухлые губы. - Приди ко мне - и я буду скакать под тобой резвее твоего любимого Игривого Джонни.
   Перевернувшись на другой бок, Лу Хиггинс увидел следующее не менее обескураживающее видение: по полю, истоптанному несметным числом копыт, вальяжной походкой, отделившись от основного стада, шествовал совершенно отвратный, в доску пьяный хряк. На правый глаз хряка была наложена черная повязка, как будто бы он был участником битв при Абукире или Трафальгаре или по меньшей мере только что вышел из кабинета офтальмолога.
   - Дженкинс, грязная свинья, я узнал тебя, - крепко сжимая подушку, прохрипел Хиггинс. - Сейчас мы устроим небольшое родео. Подожди минуточку - я зайду в дом, возьму большой кухонный нож и постараюсь отрезать тебе оба уха. Ведь это ты приказал молодчику Ричи Бакстеру насадить меня на кончик ножа, точно я кусок мяса, а не крутой парень с Запада по фамилии Хиггинс?
   - Прости, Лу, - прохрипел Дженкинс, - но мне очень нужна была Сьюзен, и я думал, что ты не потерпишь моих к ней домагательств. Я не знал, что ты давно уже отселил Сьюзен за плоскогорье Разбитых Сердец!
   В ту ночь Лу Хиггинсу приснилось еще несколько не менее удивительно одиозных снов. Как ни странно, изрядно подустав от ревностных домоганий Сьюзен и беготни за излишне проворным хряком Дженкинсом, Хиггинс открыл глаза с на редкость свежей головой. Казалось, что он даже помолодел после этого сна. Единственное, что поначалу показалось ему странным это то, что проснулся он около четырех часов дня.
   "Что-что, а спать ты умеешь, красавчик Лу, - протирая глаза огромными кулачищами, подумал Хиггинс. - Однако пора и освежиться." Он вышел во двор, вздохнул полной грудью и заорал во всю глотку свое традиционное:
   - Здравствуй, Мир! Это приветствую тебя я, твой великолепный Лу! Люди! Идите все к черту!..
   После такого неординарного приветствия Лу подошел к расположенному неподалеку от бунгало водопроводному крану, открыл вентиль и пустил мощную ледяную струю. Заголив торс, Лу проделал привычные водные процедуры, после чего вернулся в помещение, зашел в ванную комнату, посмотрелся в зеркало и с удивлением обнаружил, что его обычно густо усеянные по утрам жесткой щетиной щеки отливают глянцем, не оксверненным тенью ни одной волосинки.
   - Что за дела? - почесал затылок заинтригованный Лу, и в этот момент события недавнего прошлого, вытесненные ночными кошмарами, вновь вернулись в его изрядно проветрившуюся голову. - Проснулся поздно. Щетина не растет. А вчера, к тому же, меня, кажется, пытались зарезать? Веселенькая вырисовывается перспектива!
   С тяжелым сердцем Лу сел за им самим же приготовленный завтрак, похожий скорее на обильный обед или ужин. "Что же все-таки со мной произошло? - целиком проглатывая четвертое по счету сваренное вкрутую куриное яйцо, размышлял далекий от умственных упражнений Лу Хиггинс. - Может быть, я заболел? Нет, с таким аппетитом - это вряд ли. Но я ведь точно помню, как этот ублюдок пырнул меня ножом. Не приснилось же мне это в самом деле?" Запив красным вином съеденную за один присест вслед за яйцами телячью отбивную, Лу вытер рукавом влажные губы и не без удовольствия крякнул:
   - Что б вам всем пусто было! - что на его языке должно было означать, вероятно, "приятного аппетита", "на здоровье" или что-то еще.
   Задумчиво, насколько позволял едва ли не сросшийся с бровями лоб, Лу выкурил одну за другой три сигареты, после чего подошел к телефону, снял трубку и после небольшоей паузы выпалил громогласное:
   - Сьюзен, девочка, где тебя черти носят?
   - А это ты, придурок? - ответила мечтательная Сьюзен. - Уж не хочешь ли ты сказать, что берешь данные неделю назад слова обратно?
   - Прости, милая, но я как-то запамятовал, что было неделю тому назад...
   - Издеваешься?
   - Нет же, девочка, я совершенно серьезно!
   - Неделю назад мы договорились с тобой разбежаться раз и навсегда!
   - Вот как? И зачем тогда мы встречались вчера в таверне "Блэк хорс"?
   - Я не знаю, с кем ты там вчера встречался, но я весь вечер просидела дома и лишний раз убедилась в том, что нет ничего приятнее на свете, чем не видеть и не слышать тебя.
   - Не дури, Сьюзен, - взбеленился Лу Хиггинс, - ты действительно хочешь сказать, что вчера вечером тебя со мной не было?
   - Да нет же, черт побери!
   - Сьюзен, мне кажется, я начинаю кое-что понимать...
   - Неужели? Ладно, мне некогда попусту болтать, когда разберешься полностью - позвони. А лучше...
   - Что лучше, Сьюзен?
   - Лучше исчезни, мой дорогой, лучше просто исчезни!
   Повесив трубку, Лу Хиггинс старательно почесал затылок и собрал остатки лба поближе к переносице. Пора было заняться делами, однако Лу никак не мог отделаться от мысли, что с ним произошло нечто сверхъестественное. Сызмальства Лу Хиггинс верил в чудеса, однако, как ни силился, не мог заставить чудо произойти в его собственной жизни. Все, чего добился Лу к своим тридцати четырем годам, было достигнуто исключительно благодаря его природному упрямству, а не талантам и тем более чуду или хотя бы везению - у Лу не было никаких талантов, а, что касается везения, то оно, казалось, напрочь отвернулось от бедолаги Лу еще тогда, когда, по рассказам матери, его пьяный отец, не успев толком протрезветь после празднований по случаю рождения сына, упал со скалы и разбился насмерть. С тех пор Лу сначала возненавидел, а потом сильно полюбил скалы и вообще всяческие неровности. Размеренное течение жизни раздражало его. Он ждал и жаждал чуда, пусть и жестокого - ему было все равно. Он хотел убедиться лишь в том, что в жизни существует что-то еще, кроме пыльных дорог, виски, конского навоза и ставшего в этих местах традиционным занятием - еженедельного мордобоя.
   "А что, если время действительно повернуло для меня вспять?" - подумал Лу, и тотчас сам испугался этой экстравагантной мысли. На какое-то мгновение Хиггинсу показалось, что разгадка лежит где-то совсем рядом, и он, исполненный надежд, медленно оглядел свое скромное и запущенное жилище. Внезапно взгляд Хиггинса остановился на письменном столе, невесть зачем приобретенном им семь лет тому назад. Казалось, стол этот только и нужен был Хиггинсу для того, чтобы служить подставкой для дешевого отрывного календаря, ставшего для хозяина дома одной из наиболее читаемых книг. Увидев календарь, Хиггинс вспомнил, как вчера утром вырвал из него очередной лист, установив таким образом дату - шестое июня одна тысяча девятьсот девяносто первого года.
   "Итак, если мои предположения верны, - резюмировал про себя Хиггинс, - сегодня по моему внутреннему календарю должно наступить не седьмое, а, напротив, пятое число. Нет, это выше моих сил!" Размышляя таким образом, Лу Хиггинс медленно приблизился к письменному столу, какое-то время постоял возле него, нервно переминаясь с ноги на ногу, и, неожиданно преодолев естественную в данной ситуации робость, взглянул на календарь.
   - Разрази меня гром! - увидев на календаре пятое число, рявкнул побледневший Лу Хиггинс. - Если кто-то и хочет подшутить надо мной, то, надо признать, у него это неплохо получается. Может быть, это ты, Дженкинс, решил поиграть со мной в кошки-мышки? Что ж, давай поиграем, гиена Дженкинс, давай поиграем!
   Лу Хиггинс спустился в подвал, достал из шкафа старый карабин, зарядил его и, выпив на дорожку чашку недорогого кофе, сел в машину и направился в гости к Дженкинсу, ранчо которого находилось в получасе езды от дома Хиггинса. Дорога, ведущая к Дженкинсу, мало чем отличалась от всех остальных дорог этой уныло-бесконечной местности и вряд ли могла порадовать глаз водителя. Однако для Лу это путешествие выглядело довольно забавным: Солнце, как и в прошлый раз, катилось не с Востока на Запад, а с Запада на Восток, мимо автомобиля весело пробегали полысевшие кактусы, клубы пыли не поднимались, а оседали позади движущейся автомашины. Количество бензина в баке с каждой милей пути не убывало, а прибавлялось...
   Хиггинс глянул в зеркало заднего видения, и, увидев в нем отражение верхней половины своего лица, не без удовольствия отметил, что подернувшие пародию его лба морщины разгладились, прическа стала много аккуратней, а в глазах появился какой-то давно забытый за повседневной рутиной и бытовым зверством огонек заблудившейся человечности. "К хренам собачьим! - подумал Хиггинс. - Неважно, что все движется к умиранию. Что до меня, так я, напротив, как мне кажется, молодею. К тому же, как ни странно, я действительно помню, что будет или точнее было в будущем, но совершенно не вижу впереди (или позади?) своего прошлого. Во всяком случае твердо я знаю только одно - в будущем меня не ждет ничего хорошего. Что ж, попробуем еще раз! И я не уверен, россомаха Дженкинс, что при таком повороте событий тебе удастся перечеркнуть мое прошлое!"
   Сидеть за рулем стало как-то неудобно. Хиггинс опустил руку под сиденье и, нащупав нужный рычажок, передвинул водительское кресло поближе к приборной доске. До дома Дженкинса оставалось чуть больше мили, поэтому Хиггинс сбавил скорость и внимательно посмотрел по сторонам, подыскивая приемлемое укрытие для своего автомобиля. Вскоре взгляд Хиггинса упал на стоящее чуть поодаль от основной массы построек здание конюшни.
   Припарковав автомобиль вплотную к одной из стен этого здания, Лу проворно вылез из кабины, засучил рукава, ставшей ему несколько великоватой рубашки, взял карабин и хотел было направиться к стоявшему несколько поодаль дому Дженкинса, как вдруг абсолютно чуждое ему доселе чувство осторожности шепнуло ему в порозовевшее ухо:
   - Брось карабин, Лу, навряд ли он тебе пригодится!
   В будущем для Лу Хиггинса не существовало авторитетов, но теперь, когда это незнакомое чувство так искренне заговорило с ним, он, как ни странно, решил прислушаться к его неожиданному совету. Бросив карабин на заднее сиденье "Форда", Лу Хиггинс перешнуровал разболтавшиеся кроссовки и, крадучись, направился к дому своего извечного и не менее диковатого, чем он сам оппонента. Пробравшись к окну гостиной Дженкинса, Лу встал на колени и чуть было не вскрикнул от боли - маленький, только-только выбившийся из-под земли кактус не по злобе, а по природе вонзил свои острые колючки в правую ногу злополучного Хиггинса.
   - Маленький ублюдок! - прошептал Хиггинс, боязливо оглядываяь по сторонам. - Сожрал бы тебя - да возиться некогда.
   Медленно приподнимаясь, Лу осторожно заглянул в приоткрытое и задернутое плотными занавесками окно. Солнце, завершив свой дневной моцион, более чем наполовину скрылось к этому времени за плоскогорьем Разбитых Сердец, по причине чего в гостиной Дженкинса зажегся свет. Хиггинс увидел, как толстяк Дженкинс нервно ходит из угла в угол и инструктирует сидящего в кресле с высокой спинкой человека по поводу того, как и где лучше выследить и убрать раз и навсегда изрядно ему, Дженкинсу, надоевшего Лу Хиггинса.
   - Обычно, Ричи, - излишне театрально жестикулируя руками, декламировал Дженкинс, - этот болван вечерами посещает небезызвестную тебе таверну "Блэк Хорс". Там он напивается до сумасшествия, дерется или просто скандалит, после чего его выводят на улицу. Здесь ты, я думаю, и должен подстерегать его. Недалеко от таверны находится небольшой парк - там ты и спрячешься. Свидетели вряд ли найдутся, ибо в ночные часы у таверны появляются лишь те люди, которые утром не помнят не только посторонних, но и самих себя. Таких бояться нечего!
   - А что, если Сьюзен?.. - спохватился было Ричи.
   - Даже если Хиггинс найдет ее в таверне, она не выйдет с ним. Неделю назад они договорились больше не встречаться, а Сьюзен - это штучка, которая умеет держать слово!
   - А если не придет он сам?
   - Ричи! Когда горит душа, поверь мне, далеко не все идут в Божий храм...
   - Да-да, пожалуй, вы правы...
   - Тогда - по рукам?
   - Давайте еще раз уточним - сколько?
   - Две с половиной тысячи долларов.
   - Считайте, что его больше нет, Дженкинс. Мы договорились.
   - Сволочи! - прохрипел побагровевший от возмущения Лу Хиггинс. - Всего две с половиной тысячи долларов! Только мой "Форд" стоит три с половиной тысячи, я уже не говорю про Игривого Джонни и других моих лошадок...
   Не успел Хиггинс разразиться накопившимся на языке сонмом наиотвратительнейших ругательств по поводу грязных намерений своего злейшего врага, как с ужасом сообразил, что говорит вслух, и что преступники вполне вероятно могли услышать его. Мгновенно Лу Хиггинс вновь опустился на колени, попав израненным местом на все тот же едва пробившийся сквозь земную твердь небольшой кактус.
   - Черт тебя подери! - взвизгнул от боли Лу Хиггинс и тут же вздрогнул от неожиданно резко прозвучавшего прямо у него над головой вопроса:
   - Мальчик, а ты что здесь делаешь?
   Хиггинс поднял голову и увидел нависшее над ним из распахнутого окна и занимавшее чуть ли не половину неба туловище осторожного и предусмотрительного Дженкинса. От возмущения Лу Хиггинс готов был разорваться на части. Вскочив на ноги, он резким движением отряхнул пыль с колен и хотел было заехать кулаком в высунувшуюся нахальную рожу, как вдруг с недоумением сообразил, что кулак его выглядит в два-три раза меньше, чем обычно, да и сам он по сравнению с нависшим над ним Дженкинсом смотрится точно школьник, решивший потягаться силами с чемпионом по борьбе сумо.
   "Здорово же я помолодел!" - вовремя сообразил Хиггинс и, спрятав несформировавшуюся еще гордость в потайной карман души, наигранно непринужденно ответил:
   - Я торгую открытками, сэр. Купите открытки, пожалуйста, купите открытки!
   - Зачем мне открытки? - удивился хапуга Дженкинс, но тут же, осклабившись, как ему, наверное, показалось, довольно удачно пошутил. - Полковнику никто не пишет, мальчик. Полковнику никто не пишет.*
   Утирая свисающим до колен рукавом горькие слезы, Лу Хиггинс медленно поплелся по направлению к машине. Нежданно накатившая молодость показалась ему столь отвратительной, что он как-то даже позабыл о нанесенной ему совсем недавно смертельной обиде. Он думал уже не о Дженкинсе и Ричи, не о Сьюзен, не об Игривом Джонни. В его изрядно измельчавшем, но оттого не ставшим более закостенелым мозгу для них больше не было места. Сейчас его занимало только одно, что он скажет матери, когда вернется домой так поздно? Как будет объяснять, зачем взял без разрешения машину и старый карабин? Мать наверняка не поймет этой его сумасбродной выходки и очень сильно накажет его. А как она умеет наказывать - уж, кто-кто, а Лу Хиггинс, маленький Лу, знал очень и очень хорошо.
   С невеселыми мыслями Лу Хиггинс вскарабкался в изрядно подросший за последнее время автомобиль. Еще ближе пододвинул водительское сиденье ___________________________________________________________________
   * "Полковнику никто не пишет" - такое название носит известный роман Г.Г. Маркеса.
  
  
   к приборной доске. Включил двигатель и понесся туда, где небо сходится с землей, где живет преданный пегий мустанг Игривый Джонни, и где его, маленького Лу, ждет неотвратимое и суровое наказание за неожиданный и оттого еще более дерзкий маршбросок. Чтобы хоть как-то скрасить унылую перспективу возвращения домой, Лу Хиггинс щелкнул переключателем автомагнитолы - из динамиков послышалось бойкое пение популярной негритянской группы. Одновременно с этим щелчком Лу почувствовал, что похожий щелчок раздался у него во рту. Заинтригованный, Лу Хиггинс попробовал языком два верхних передних зуба и с ужасом обнаружил, что они сильно качаются и вот-вот выпадут. Минут через пятнадцать пути, когда последние лучи солнца скрылись за плоскогорьем Разбитых Сердец, малыш Лу Хиггинс поменял все свои коренные зубы на молочные и постепенно стал разучиваться говорить.
   - Тетя - дура, дядя - дурак! - увидев в припаркованном у обочины автомобиле целующуюся парочку, по-детски нелепо выругался не успевший закрепиться в этой жизни невезучий Лу Хиггинс.
   В какую бы сторону ни кидала его судьба, Лу Хиггинс неизбежно оказывался у одного и того же печального рубежа. Вот и сейчас, чудом избавившись от смерти, помолодев и получив неожиданный, хоть и достаточно призрачный, шанс, он как-то неуклюже, если не сказать бездарно, попытался использовать его - и, как результат, вновь оказался у края пропасти, хотя и с другой ее стороны.
   - Где тебя черти носили? - встретила на пороге дома маленького Лу его разгневанная мать, утяжеляя свои вопросы смачными тумаками. - Кто разрешил тебе брать машину?
   "Хорошо еше, что она не заметила пропажи карабина," - пронеслось в маленькой, но хитрой головке Лу Хиггинса.
   - Мама, не бей меня, - жалобно запричитал он, - я ездил, чтобы купить открытки.
   - Какие еще открытки? - возмутилась женщина. - Полковнику никто не пишет.
   В душе маленького Лу Хиггинса что-то шевельнулось. Он поднял заплаканное лицо и как-то странно посмотрел на мать.
   - Мама, а откуда беруются дети?
   - Ишь ты какой любознательный! В кукурузе их находят! Исчезни с глаз моих долой!
   - И меня тоже нашли в кукурузе?
   - А где же еще?!
   Слезы вперемешку с сомнением заблестели на наивном детском лице. Чтобы никто больше не увидел этих слез, Лу Хиггинс низко опустил голову и быстро побежал в сторону небольшого кукурузного поля, начинавшегося сразу же за пределами ранчо Хиггинсов. Жесткие листья больно хлестали его по щекам, но он совершенно не чувствовал боли и бежал, бежал до тех пор, пока последние силы не покинули его. Тогда в изнеможении Лу Хиггинс рухнул на землю, закрыл лицо руками и, издав свой первый (или последний?) крик, превратился в то, из чего он и пришел в этот грязный и жестокий мир, - маленький кукурузный початок.

ЯЩИК ПАНДОРЫ

  
   И будет день, и будет ад...
   И души, как дрова, сгорят...
  
   Самое страшное, что могло когда-либо случиться с вами, уже случилось. Вы взяли в руки эти пропитанные кровью сотен тысяч грешников страницы, которые я записал под диктовку Того, чье имя не принято произносить вслух в приличных домах. За каждой буквой, каждым словом этого неясного послания Миру незримо присутствует Его зловещая тень. Если же вы вглядитесь повнимательнее в межстрочные интервалы, то даже при самом скудном воображении наверняка увидите отдаленные отсветы костров инквизиции, услышите крики невинно убиенных, почувствуете присутствие за вашей спиной забытых и мечущихся в ненастье потустороннего знакомых и незнакомых человеческих душ.
   Если в вас есть хоть частица мужества, если вы в состоянии владеть собой - сделайте усилие и отведите в сторону взгляд от этих источающих смрад и зловоние пожелтевших страниц. Если же в вас преобладает гордыня, если вы ищите легких способов получения удовольствий, - это повествование именно для вас. Именно на таких слабовольных, ничтожных и падких до женщин, денег, игр и наркотиков Он и рассчитывает. Вы идеально впишетесь в его стадо и будете совершать все те же ужасающие вещи, которые совершали до вас ваши предшественники. Менялись люди, умонастроения, эпохи - не менялось лишь то, что лежит и всегда лежало на дне ящика Пандоры, который я, любопытный болван, имел неосторожность открыть, выпустив наружу все зло Мира и став его первой жертвой.
   В то утро меня разбудил продолжительный звонок в дверь. Я никого не ждал и потому, несколько удивленный, нехотя поднялся, накинул халат и направился в прихожую. Как любой нормальный человек, я любил только хорошо подготовленные сюрпризы и поэтому, отпирая засов, не ожидал увидеть ничего интересного. Однако, как только дверь распахнулась, и свежее дыхание улицы ворвалось в мое уединенное жилище, я так и застыл на пороге, пораженный необычайностью представшего моему взору зрелища. Передо мной стояла потрясающей красоты женщина. Взгляд ее зеленовато-карих глаз настолько заворожил меня, что я не мог произнести ни слова. Губы ее вытянулись в трубочку, как бы обещая наградить меня божественным поцелуем. Не произнеся ни слова, она протянула мне небольшую коробку, перевязанную черно-белой лентой, повернулась и так же неожиданно, как появилась, растворилась в полупрозрачном утреннем тумане.
   Зачарованный, я еще долго стоял на пороге и тщетно пытался воссоздать из оттенков приходящего дня столь же дивный, сколь и эфемерный женский силуэт. Я уже начал было сомневаться в реальности происшедшего и хотел было протереть глаза, как вдруг заметил, что руки мои крепко вцепились в подаренную мне прекрасной незнакомкой посылку. Пройдя в рабочий кабинет, я взял ножницы и не без волнения перерезал черно-белую ленту. Под серой безликой оберткой я обнаружил небольшой деревянный ящик, открыл крышку и...
   Только теперь, стоя одной ногой в могиле и попирая святыни другой, я начинаю понимать, что все, что произошло со мной, произошло столь же случайно, сколь и закономерно. Если бы я не плутал по помойкам человеческих душ - а моя работа психологом в этом главным образом и состояла - я бы вряд ли оказался лицом к лицу с самым труднопреодолимым испытанием - искушением вседозволенности. Даже сейчас, пройдя длинный путь чудовищных коловращений, я не могу с уверенностью сказать, существовал ли на самом деле этот ящик, или Он, могущественный Вельзевул, опутал коварными сетями колдовства мое подсознание и заставил работать на себя мое расстроенное воображение.
   Как бы то ни было, раскрыв посылку и не обнаружив там ничего, кроме листа бумаги, я, признаться, весьма удивился, так как, если откровенно, даже письма мне прислать было некому. А тут... тут я понадобился кому-то так сильно, что Он, этот незримый шутник и мистификатор, решил привлечь мое внимание к таинственному посланию столь нетривиальным образом. Я вынул из ящика лист бумаги, не без волнения развернул его и, не веря своим глазам, несколько раз внимательно прочитал текст:
   "Я, Стенли Мэтью, уроженец Норт-Бервика, года 1957, находясь в полном здравии и не по принуждению, а по велению души заключаю настоящий договор с моим единственным хозяином и господином Люцифером, которому я обещаю служить в течение всей своей жизни. Заключая настоящий договор, я отрекаюсь от другого Господа, Иисуса Христа, всех святых, апостольской и католической церкви, святых таинств, молитв и обращений, посредством которых правоверные могут воздействовать на меня.
   Я обещаю, что буду творить столько зла, сколько смогу и приведу в лоно Твоих поборников не менее тридцати крепких и здоровых мужчин и женщин. Я обещаю, что использую свое профессиональное поприще на вербовку новых агентов в Твою непобедимую армию. Обещаю, что и в свободные минуты отдыха и развлечений буду делать только то, что доставит Тебе хотя бы малую толику удовлетворения.
   От тебя же, Повелитель, я хочу, чтобы Ты, безусловно загружая меня работой, оставлял бы мне время на получение удовольствий. Я хочу, чтобы по выполнении каждого из Твоих заданий я имел бы право на выполнение одного из моих желаний. При этом желания мои могут быть самыми разнообразными - от грязных извращений до роскошных балов в самых респектабельных домах.
   Я хочу, чтобы жизненных сил, денег и других сопутствующих тому или иному виду наслаждения вещей было ровно столько, сколько нужно, а при нехватке того или иного я хочу, чтобы Ты, Повелитель, дополнительно снабжал меня всем необходимым. Моя кредитная карточка должна быть не пластиковой, а ментальной. Мой банкомат - не металлическим ящиком на улице, а собственным карманом. Мой PIN код - цифрой 666. Мой банк - Преисподней.
   Настоящий договор составлен в двух экземплярях и скреплен подписями обеих сторон.
  
   13.08.92.
  
   Стенли Мэтью. Его Величество Сатана."
  
   Длительная душевная борьба развернулась между наиболее глубинными моими переживаниями - болезненным одиночеством и жаждой удовольствий и славы. Картины серой, никому не нужной прошлой жизни медленно потекли перед моим мысленным взором, все чаще и чаще затмеваемые незабываемым обворожительным обликом недавней посетительницы. Чаша весов неумолимо склонялась в пользу непознанного...
   - К черту сомнения! - в порыве какого-то экстаза воскликнул я, схватил ручку и одним махом подписал в нижнем левом углу предложенный мне договор. Через секунду я с ужасом обнаружил, как в правом проступила кроваво-красная подпись моего Господина. Вытерев со лба капли пота, я положил договор в проклятый ящик, который, в свою очередь, отнес в самый дальний угол кабинета.
   Теперь мне не оставалось ничего, кроме ожидания. Из триллеров и боевиков, которые мне так сильно нравились, я знал, что с момента вербовки агента до выполнения первого задания проходит, как правило, довольно много времени. А ведь я теперь ощущал себя именно агентом, агентом армии Сатаны!..
   За всей этой суетой я чуть было не забыл принять... лекарство... Последнее время я принимал его регулярно, ибо нервы мои были на пределе, и успокоить их я мог, только прибегнув к помощи фармакологии. Предел, кстати, наступил тогда, когда я, здоровый тридцатипятилетний мужчина, окончательно понял, что у меня никогда уже не будет того, о чем я мечтал с самого детства, - женщины, подобной той, которая сегодня утром так неожиданно посетила меня. Плутания по закоулкам грязных человеческих душ, скромный, плохо убранный домишко, дешевые фильмы - разве ради этого приходит человек в этот мир, разве ради этого он вынужден тратить столько сил на достижение малопонятной цели - хлипкого общественного признания и определенного уровня достатка?
   Одиночество - вот что, по-видимому, привело меня к тому, что я так, на первый взгляд, неожиданно решил в корне изменить свой образ жизни и попытаться излечить себя с помощью, как мне казалось, более эффективного фантасмагорического лекарства - сатанинской желчи. Я надеялся, что, может быть, это лекарство даст мне шанс найти родственную душу и обрести себя самого - ведь мне так хотелось перестать тлеть и по-настоящему начать жить!..
   Тому, кто не пил сатанинскую желчь, никогда не понять глубину падения моей человеческой личности. Внешне я выглядел совершенно нормально, но то, что кипело у меня внутри и иногда выплескивалось-таки наружу в виде леденящих душу поступков, было не сопоставимо ни с чем. Каждый следующий глоток, каждый следующий поступок во имя Сатаны семимильными шагами приближал меня к краю пропасти. Временами я совершенно отчетливо, словно наяву, видел этот край, но не мог, увы, не мог остановиться!.. Так отцепившийся от состава вагон несется с жутким грохотом, стремясь снести все на своем пути, и сходит с рельсов на каком-нибудь очередном повороте. Поезда, правда, иногда также терпят крушения, но они, тем не менее, движутся вперед...
   - Дай мне оружие, мой Повелитель! - после недели употребления сатанинской желчи взмолился я. - Я готов действовать. Я действительно уже готов!
   Тень Люцифера промелькнула в глубине кабинета.
   - Но ведь у тебя есть оружие, - ответил всепроникающий низкий голос.
   - И где, скажи мне, где оно?
   - Оно у тебя в мозгу! А теперь встань и иди! И как только оно понадобится тебе - ты легко сможешь им воспользоваться!
   - Да, но...
   - Повторяю - встань и иди. Ты уже достаточно испорчен, чтобы сбить с пути истинного остальных...
  

***

   Тени играли в чехарду. Зловеще поскрипывал качавшийся на ветру единственный на всю аллею фонарь. Жизнь, если и журчала в этом парке, то несколько часов назад. А сейчас, в полночь, здесь не было ни души. Только ветер, тени, фонарь и я, неизвестно зачем спрятавшийся в кустах и ждущий, чего-то или кого-то напряженно ждущий...
   Легкая дробь каблуков по асфальту. Она уже близко. Да-да, она действительно уже близко. Я напрягаю свой мозг, пытаясь почувствовать силу оружия. И вдруг - о ужас! - я - уже не я, а огромный мохнатый пес со страшной разверстой пастью, из которой обильно в предвкушении пищи стекает слюна. Стук каблуков все ближе. Выделение слюны все интенсивнее. Я ненавижу себя, но ничего не могу поделать. Тени мечутся в предсмертной агонии. Фонарь не качается, а дрожит. Кровь стынет в жилах, и мир летит в тартарары!
   Что делает здесь одна ночью эта неизвестно откуда взявшаяся женщина? Почему в руке у нее не сумочка, а зонт? И что делаю я в этих кустах? Что заставляет меня рычать и рыть лапами землю? Я знаю, что она обречена, но не знаю на что... Что-то капает на меня сверху. Дождь. Этого еще не хватало! У нее есть зонт, а у меня нет зонта. Шерсть моя может промокнуть - и тогда я могу заболеть. Я могу заболеть, а она будет все так же, как и сегодня, шляться невесть где по ночам и тревожить стуком своих каблуков такие же ранимые души? Ну уж нет! Дождь смоет все следы. И все начнется вновь. И шерсть высохнет, как высохнут слезы ее родственников...
  

***

   - Ты неплохо справился с первым заданием, поздравляю, - раздался невесть откуда голос Сатаны. Я открыл глаза и увидел, что спокойно и, как мне показалось, довольно давно сижу в кресле в собственной гостиной. Передо мной - недопитая рюмка сатанинской желчи. Страшная тяжесть недавно совершенного давит на плечи тридцатифунтовой гирей.
   - Что, что я сделал? - всматриваясь в темные углы комнаты, спрашиваю я своего всеведущего и зловещего собеседника.
   - Ты совершил в мою честь первый настоящий поступок.
   - А что произошло с ней, с этой женщиной?.. Я почти ничего не помню.
   - Не криви душой, Стенли. Даже если ты и впрямь думаешь, что сможешь обмануть Дьявола, обмануть себя тебе никогда не удастся! Ты убил ее, ты набросился на нее, точно дикий зверь, и буквально разорвал ее на куски. Все утренние газеты наперебой кричат об этом неслыханном по своей жестокости преступлении. И сделал это ты, Стенли Мэтью. И сделал, надо признать, блестяще!
   - Но теперь этой женщине очень хорошо, не так ли, мой Повелитель?
   - Конечно, она очень благодарна тебе. Сейчас у нее есть все, о чем она и мечтать не могла.
   - А что, что у нее есть? - нервно отхлебнув несколько глотков сатанинской желчи, не без искреннего интереса спросил я.
   - Вам, смертным, вряд ли когда-либо удастся понять все те радости, которых вы лишены, заключенные в бренную оболочку вашего тела и скованные по рукам и ногам нравственными нормами. Вы любите тепло и уют, и я вряд ли сумею объяснить тебе, какое наслаждение может испытывать душа от соприкосновения со всепроникающим холодом Вечности. Как объяснить тебе, что ты можешь существовать одновременно во всех уголках бесконечного космоса? Как заставить тебя поверить в то, что там, за гранью осязаемого, не существует такого понятия, как боль? Любая вещь, любой, пусть даже самый ничтожный или дикий, с вашей точки зрения, поступок приносит несказанную радость и удовлетворение, так как воспринимается в тесной взаимосвязи с миллиардами и миллиардами других аналогичных и противоположных поступков. То, что совершаешь ты во имя Меня, кажется тебе чудовищным. Но верь мне! Это совсем не так. Совершая возмездие и выполняя мою волю, ты даешь людям нечто большее, чем жизнь, - ты даешь им Смерть или высшее освобождение от всех земных пороков, посеянных Адамом.
   - Я верю тебе, мой Господин! - торжественно произнес я. - И я принесу освобождение людям, как принесли они его мне, освободив меня от своего присутствия даже в те редкие минуты, когда я в этом очень и очень нуждался.
   - Хорошо, Стенли. Теперь настала моя очередь вознаградить тебя. Итак, что ты хочешь за свою работу?
   При этих словах Повелителя дыхание мое перехватило, щеки покрылись пунцовым отливом, а губы еле слышно пробормотали:
   - Женщину... такую же прекрасную, как та, что принесла мне Вашу посылку... если, конечно, это не покажется Вам...
   - Вот видишь, до чего несовершенна твоя человеческая природа, Стенли! Ты даже не в силах, не робея, попросить то, что тебе действительно положено. Или ты сомневаешься в моих возможностях?
   - Как можно, мой Господин! Я верю в Вас и хочу - женщину!
   Прошло не более получаса с окончания моего разговора с Повелителем, как в дверь позвонили. Я только что вышел из ванной комнаты и был одет в домашний халат. "Это она!" - мелькнуло у меня в мозгу и, быстро наполнив бокал сатанинской желчью, я залпом опустошил его, после чего прошел в прихожую и отворил дверь...
   Восторгу первого мгновения не было предела. Это была не она. Это было еще нечто более совершенное. Насмешливо-лучистый взгляд слегка раскосых карих глаз. Водопадом ниспадающие на плечи черные, как крыло ворона, волосы. Упругое, готовое вот-вот разорвать стягивающие одежды тело. Стройные и манящие шелковой поверхностью элегантных колготок ноги...
   - Ведь это не сон, правда? - спросил я незнакомку.
   - Сон, мой дорогой, - ответила она. - И я постараюсь сделать все, чтобы он тебе запомнился. Я могу войти?
   - Конечно, конечно, - засуетился я. - Извините, я не одет.
   - Ну что ты, дорогой! Извини за то, что я все еще одета. Тебе нравится мое платье?
   - Очень, - несколько опешив от столь бурного развития событий, промямлил я.
   - Налей мне что-нибудь выпить. Что это за бутылка?
   - Это сатанин... - чуть было не проговорился я. - Это шотландское виски. Глинливет.
   - Обожаю виски! - воскликнула моя гостья и довольно развязно села в стоящее неподалеку кресло. - Меня зовут Кэтерин.
   Мы чокнулись и сделали по несколько глотков сатанинской желчи. Голова моя пошла кругом. Сон и явь действительно самым причудливым образом неожиданно смешались в моем пыльном и уединенном жилище-мозгу. Я видел падающие на пол одежды. Я слышал ее прерывисто-призывное дыхание. Я целовал ее шею, грудь, волосы. Я вертел и играл ею, как хотел. И чем жестче и настойчивее становились мои ласки и действия, тем больше это нравилось ей, этому воплощению вселенской страсти. Языки пламени лизали наши разгоряченные тела. Наши души носились по бесконечным просторам космоса и кричали - не то от радости, не то от боли, не то от одиночества. Лава любви, вскипев, как вулкан, низверглась с небес на Землю. Сон и явь вновь разделились во времени и пространстве.
   - Я ведь была хороша, не так ли? - спросила Кэтерин, нежно поглаживая мою грудь своей поистине аристократической ручкой.
   - Ты была восхитительна! - ответил я.
   - Значит, я нравлюсь тебе?
   - Конечно, моя королева!
   - Странно, - вдруг как-то задумчиво протянула она, - если я действительно нравлюсь тебе, зачем ты убил меня тогда в парке?
   - Так это была ты?
   Лицо мое побледнело, а по телу пробежала болезненная дрожь. Я хотел было взглянуть на мою возлюбленную, но не смел повернуть голову в ее сторону. Поглаживания ее становились все менее осязаемы и вскоре прекратились совсем. Я слышал, точнее чувствовал, как она встала с постели, приняла душ, оделась и выскользнула прочь из моего жилища, но не из моей души. Я вспомнил стук каблуков неизвестной женщины в парке и любовные стоны моей эфемерной Кэтерин. Они были такие разные и вместе с тем столь похожие. Их, безусловно, что-то объединяло, но что - я никак не мог понять! Может быть, ритм? Нет. Это было что-то менее материальное. Конечно же!.. "Ритмы" звучали откуда-то издалека. Они не имели никакого отношения ко мне: ни эти стучащие по асфальту каблуки, ни эти стоны. Ведь не мог же я одновременно убить и осчастливить эту женщину?..
   Несколько недель после происшедшего я занимался только тем, что день и ночь употреблял сатанинскую желчь. "Зачем мне нужно было убивать Кэтерин? - думал я. - Неужели только затем, чтобы приблизить ее к Вечности и сделать тем самым более счастливой? Не мог ли я сделать ее счастливой на другой манер, не убивая и не выталкивая из своей жизни?" Ведь, что касается меня, сам я не торопился прикоснуться к вселенскому холоду и раствориться в космическом эфире. Мы вполне бы могли создать нормальную семью, если бы... если бы не этот зловещий договор, подписанный мною в состоянии фрустрации... Хотя - как знать! - не будь этого договора, может быть я так никогда и не изведал бы счастья единения с Кэтерин, женщиной поистине столь же горячей, сколь и фантастической...
  

***

   Освещенный холл гостиницы. Снующие взад и вперед мужчины и женщины. То и дело открывающиеся и закрывающиеся двери лифта. Швейцар-мулат на входе. Льющаяся вперемешку с английской иностранная речь. Фонтан, великолепный фонтан в центре зала. Я чувствую, как брызги его стучат по поверхности полиэтиленового пакета, в котором я сейчас нахожусь. Я вижу это все совершенно отчетливо через образовавшуюся щель так, как если бы я был тем, кем был всегда на протяжении всей своей жизни, а не свалявшимся куском какого-то загустевшего дерьма. Во мне, точно в колбе, все теснее и теснее переплетаются два дотоле мне мало знакомых начала - нафтеновая и пальмитиновая кислоты. Зловещий и совершенно здесь неуместный запах бензина не дает мне покоя. Я чувствую, что вскоре произойдет что-то непоправимое, чему я буду первопричиной, но не могу понять, что именно.
   И вдруг через несколько секунд меня осеняет: конечно же, этот запах бензина, эти алюминиевые соли, используемые в качестве порошка-загустителя... Ведь это не что иное, как напалм... жуткая огнедышащая смертоносная смесь, хорошо прилипающая к поражаемым объектам. Какое-то мгновение - и все эти красивые и респектабельные мужчины и женщины, впрочем как и все остальные предметы, превратятся в пылающие горловины доменных печей. И только фонтан, возле которого я сейчас лежу, возможно, не пересохнет, а останется единственным в живых свидетелем моего очередного преступления. Мне хочется закричать - не для того, чтобы предупредить этих людей об опасности, но для того, чтобы, чванливые, они хотя бы за несколько секунд до смерти обратили внимание на того, кого они всю жизнь обходили стороной, и на чью долю выпала теперь, волей случая, роль портье, открывающего перед ними дверь, ведущую в бесконечные лабиринты царства теней. Но я не умею, сейчас я не умею кричать. Сейчас я умею только... умею только воспламеняться...

***

   - На этот раз, Стенли, ты превзошел все мои ожидания!
   - Да, но я до сих пор не понимаю, как мог превратиться в это всепожирающее пламя? И потом - все эти мечущиеся внутри меня мужчины и женщины и этот огонь?.. Мне показалось, что я уже в аду или точнее, что сам я и есть ад!
   - Ты не так далек от истины, мой друг! Ад так же ярок, как и рай. Там нет ни теней, ни красок. Там очень много огня. Только огонь этот особого рода. Это огонь без пламени. Не знаю, поймешь ли ты меня, но это - именно огонь без пламени. Это некое вечное всепроникающее свечение, такое же легкое и расслабляющее, как холод Вечности. Гореть в аду - значит, встроиться в бесконечный ряд этого великого свечения. А это, в свою очередь, означает умение проходить сквозь стены, видеть невидимое, освещать самые темные стороны самых темных закоулков, событий и душ. Как не бывает дыма без огня, так бывает огонь без пламени. Как не бывает следствия без причины, так бывает причина без следствия. В вашей суетной человеческой жизни, в вашем ограниченном пространстве и скоротечном времени за причиной всегда - пусть и через очень длительный промежуток - неотвратимо наступает следствие.
   Здесь же, в царстве теней, невидимых из-за потустороннего свечения человеческим глазом, причина и следствие не могут не совпадать друг с другом. В застывшем моменте времени, как бы далеко ни отстояло следствие от причины, оно не может с ней не совпадать. Иными словами, в моем царстве не существует следствий, в моем царстве есть только первопричины. Поэтому ты и превратился, как тебе показалось, в сущий ад...
   - Но почему? Я что-то не до конца понимаю!
   - Потому что ад находится не на небесах, а в твоем сердце! И ты, постепенно сгорая, точно так же, как и тобою убиенные, прокладываешь туда дорогу. И ты заслуживаешь, ты действительно заслуживаешь того, чтобы превратиться в фотон адского свечения и навеки обосноваться в этой великой и могущественной тишине.
   - Но я... я...
   - Ты боишься, Стенли?
   - Нет, мой Повелитель? Просто я хотел напомнить о том...
   - Что и я тебе кое-что должен?
   - Да, Господин.
   - Итак, чего же ты просишь на этот раз?
   - На этот раз я бы хотел...
   - Смелее!
   - Я бы хотел стать национальным героем.
   - Признаться, я думал, что, общаясь со мной, ты хоть чуточку станешь умнее... Разве тебе уже не нужны женщины?
   - Нет, Повелитель!
   - Тогда возьми деньги. Поверь, я предлагаю тебе самое дорогое, что у меня есть.
   - Нет-нет, я долго думал об этом, сейчас меня интересует только одно - слава!
   - Что ж! Этот пустяк я подарю тебе так же легко, как земные цари даруют порой помилование самым отпетым преступникам. Слава есть пыль, затромбовавшая извилины наименее одаренной части человечества, на которой хорошо просматриваются следы наиболее одаренной части. А пыль, как известно, ничего не стоит...
  

***

   Трехчасовые переговоры с террористами, взявшими заложников, не дали никаких результатов. Я взял рацию и попросил разрешения высшего командования начать штурм здания. Мой план был настолько же прост, насколько дерзок: в то время как одна из наших вооруженных групп должна была отвлекать внимание террористов, проводя перед зданием передислокацию, я с десятью сотрудниками спецотряда полиции должен был незаметно проникнуть в соседнее здание отеля, подняться на крышу, перекинуть канат на захваченное строение, переправиться туда и обезвредить террористов, используя фактор внезапности.
   - Пошли! - отдав последние распоряжения группе оцепления, скомандовал я своим бойцам, и мы смело двинулись навстречу опасности.
   Освещенный холл отеля. Снующие взад и вперед мужчины и женщины. То и дело открывающиеся и закрывающиеся двери лифта. Швейцар-мулат на входе. Льющаяся вперемешку с английской иностранная речь. Где-то я уже видел похожую картину. Только бешеное биение сердца не дает мне возможности сосредоточиться и воспроизвести в памяти слегка затертые испытаниями сегодняшнего дня картины недавнего прошлого. Фонтан, великолепный фонтан в центре зала. Я чувствую, как брызги его освежают мое лицо. За спиной раздается уверенная поступь ног моих спецагентов. Неожиданно мой взгляд падает на полиэтиленовый пакет, лежащий в нескольких метрах от меня. Страшная догадка пронизывает мой мозг. Картины недавнего прошлого сливаются в единое апокалипсическое полотно. "Назад!" - только и успеваю крикнуть я своим товарищам, после чего раздается легкий едва слышный щелчок, огненная лава выливается из пакета, и все живое рядом со мной мучительно превращается в пепел... и пыль...
  

***

   Несколько дней, а, может быть, и несколько недель я пью сатанинскую желчь. Я издали поглядываю на стоящий в темном углу моего рабочего кабинета чертов ящик, с которого и начались все мои злоключения. Иногда мне хочется развести камин и бросить туда эту дьявольскую шкатулку, из-за которой в моем и без того воспаленном мозгу так зловеще-причудливо переплелись люди и образы, тени и предметы, причины и следствия. Я слышу, как звонит телефон, но у меня нет желания снимать трубку. Люди с их мелочными проблемами уже мало интересуют меня. Единственное, что тешит, признаться, мое самолюбие - это вырезки из газет, книга, принадлежащая перу известного автора и художественная кинолента, в которых рассказывается обо мне, Стенли Мэтью, выступившем на этот раз в качестве руководителя антитеррористической бригады, чудом оставшегося в живых после мощного взрыва и освободившего группу известных политиков, захваченных североирландскими боевиками.
   Главное же, что я никак не могу взять в толк, так это то, как я, одновременно побывав в роли напалма и спецагента, сумел, взорвавшись, выполнить задание и выйти живым из огня, а теперь продолжаю преспокойно сидеть у себя в доме, потягивая сатанинскую желчь и тупо разглядывая подаренный мне дьяволом в женском обличии непотребный ящик. И чем дольше я смотрю на него, чем больше пыли осаждается на извилины моего мозга, тем отчетливее вспоминаются рассуждения путаника Сатаны об истинном тождестве причины и следствия, о "пустоте" времени, о дыме без огня и огне без пламени. Конечно же, у меня еще - уйма времени. Я могу позволить себе пить сатанинскую желчь столько, сколько захочу.
  
  
  

***

   Тени затевают очередную зловещую пляску, я слышу шорох Его неотвратимых шагов. Я чувствую, что Он здесь. Я понимаю, что с тех пор, как я подписал договор, Он никогда надолго не оставлял меня одного. Вот и сейчас я чувствую его холодное дыхание. Он хочет, по-видимому, дать мне очередное серьезное задание, которое я выполню точно также, как выполнял все остальные. Ну, а когда я выполню его...
   - Что ж, Стенли! Пора подводить итог. Число загубленных тобой жизней равняется двадцати девяти. Осталась еще одна жизнь. И ты знаешь, Стенли, на этот раз... на этот раз я выбрал тебя, - раздался отовсюду голос моего Господина.
   Услышав раскатистое эхо будто бы собственных глубинных переживаний, я мгновенно протрезвел и, обхватив голову руками, попытался хотя бы на мгновение спрятаться не то от Дьявола, не то от себя самого. Как же получилось, как могло все так перепутаться, что я, неплохой в общем-то человек, убивал все, что приносило мне радость, а в конечном счете, похоже, убил и себя самого? Как могли перепутаться здесь на Земле, не в царстве теней, а в посюстороннем мире причины и следствия, ад и рай? Или, может быть, здесь точно так же, как и там следствий, а, значит, и рая никогда не существовало?
   - Хватит! - приказал Вельзевул. - Твое время пришло - ложись в ящик!
   - А награда, - возопил я, - награда за мою собственную жизнь?!
   - Смерть - высшая награда, которой я могу удостоить тебя, Стенли!
   Какая-то невидимая сила поставила меня на ноги, заставила подойти к ящику, который к этому моменту достиг размеров человеческого тела, опустила меня на дно и легким прикосновением демонических рук закрыла мне веки. Последнее, что я услышал перед тем, как превратиться в фотон адского свечения и приступить к написанию этих строк под диктовку могущественнейшего Повелителя всех заблудших душ, было учащенное дыхание гробовщиков, захлопнувших надо мной крышку и торопливо застучавших по ней молотками.
   - Но я же живой! - дико заорал я в надежде проснуться.
   - Ты не живой, Стенли. Ты мертвый. И даже, если ты не мертвый, ты все равно не живой. Твоя душа сгорела!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

УЧЕНИК И УЧИТЕЛЬ

  
   При виде учителя Хосе содрогнулся. Взгляд сурового Дона Мигеля, казалось, насквозь пронзил хрупкую душу подростка и вернулся отраженным сигналом на сетчатку проницательных серых глаз. Хосе почувствовал себя песчинкой, на которую накатывается каменная глыба, цыпленком, попавшим в когти ястребу, и, отчасти, отбившейся от стада овцой. Старшие ученики предупреждали его, что Дон Мигель - один из самых строгих и загадочных школьных учителей, что методика его преподавания резко отличается от практикуемых другими учителями, что он занимается с учениками только индивидуально, и что по окончании курса мало кто из его воспитанников способен вразумительно ответить на вопрос, чему же научил их суровый и загадочный Дон Мигель.
   Рассказывали, что лет двадцать тому назад Дон Мигель вынес из пламени пожара восьмилетнего сына бессменного директора школы Алонсо Карераса. В знак благодарности Карерас предложил Дону Мигелю место преподавателя старших классов, а поскольку Дон Мигель слыл человеком не только весьма начитанным, но и оригинальным, директор любезно разрешил Дону Мигелю читать свой собственный предмет. Предмет этот не входил в разряд обязательных, и слушателями курса Дона Мигеля становились лишь те, кто имел целью не только научиться перешагивать через других, но и через самого себя. Именно к таким людям - искателям приключений - и относился сообразительный и бесшабашный Хосе.
   Теперь вряд ли уже кто вспомнит, откуда повелась старая школьная традиция, заключая всевозможные пари - естественное занятие для юношеского возраста! - вменять проигравшему в обязанность посещение курсов Дона Мигеля. Однако поколения сменяли друг друга, в поселке появлялись новые дома, из динамиков радиоприемников доносилась все более динамичная музыка - и только условия пари заключаемые учащимися сельской школы были столь же тверды, сколь преподаваемые десятилетиями истины. Конечно, выиграв очередной спор, можно было заставить побежденного провести ночь на кладбище, которое находилось на восточной оконечности поселка, но даже это суровое испытание не могло пойти ни в какое сравнение с уроками Дона Мигеля, после которых обычно страшно хотелось пить и подольше находиться среди людей, чтобы навеянные странным учителем мысли и ассоциации не иссушали горло и не путали достаточно прямолинейные и бесхитростные мысли молодых людей.
   Увидев зловеще-огромную фигуру Дона Мигеля, Хосе лишний раз пожалел о том, что ввязался в это идиотское пари. Конечно же, у его извечного и весьма изворотливого соперника Карлоса, надо признать, несмотря на его внушительные размеры все же был шанс перепрыгнуть через тот самый злополучный ручей... и он действительно через него перепрыгнул... И теперь ему, бедному Хосе, предстоит в течение трех месяцев слушать бредни этого неизвестно кем себя воображающего сумасброда-учителя. Втянув голову в плечи, Хосе медленно поднялся, бросая исподтишка любопытные взгляды на столь же пышную, сколь седую шевелюру Дона Мигеля.
   - Добрый день, учитель, - выдавил из себя ученик.
   - Ты хорошо видишь эту палку? - вместо приветствия громогласно произнес преподаватель, демонстрируя ошалевшему юноше полутораметровую бамбуковую жердь. - Я привез ее из Таиланда много лет назад, и с тех пор она очень помогает мне в моей работе. А теперь ответь, как, по-твоему, я ее использую?
   - Возможно, - побледнев, прошептал Хосе,- вы... вы используете ее как... как указку?!
   - Иногда - да, но обычно, обычно я использую ее как молоток, которым вколачивают знания в головы нерадивых слушателей. Ведь ты не хочешь, чтобы я демонстрировал тебе, как я умею работать молотком?
   - Конечно, нет, учитель!
   - Что ж! Все в твоих руках! Если ты будешь внимателен, вежлив и точен, а самое главное, сумеешь серьезно относиться к тому, о чем я буду спрашивать тебя, я думаю, что смогу воспользоваться твоим советом и буду действовать своей палкой только как указкой. Садись!
   Хосе с видимым облегчением, так как в процессе диалога с учителем ноги его подкосились, плюхнулся на стул и, тупо уставившись в крышку стола, прислушался к учащенному биению своего сердца. "Лучше бы я записался на спецсеминар по химии, - мелькнуло у него в голове. - Мне кажется, я вынес бы это с меньшим напряжением."
   - А теперь, юноша, - в очередной раз пригвоздив ученика стальным взглядом своих выразительных глаз, произнес учитель, - быстро убери со стола ненужные предметы!
   - Какие предметы вы называете ненужными, учитель? - прошептал Хосе.
   - Все те, которые в данный момент к делу не относятся, - с едва заметным раздражением ответил Дон Мигель, любовно поглаживая бамбуковую палку, на которую он в данный момент опирался.
   Хосе не нужно было повторять дважды. Со свойственным ему проворством, удесятиренным ненавязчивой просьбой могучего учителя, воспитанник собрал сложенные на столе тетради, ручки и карандаши в портфель и снова замер в ожидании духовной, а может быть - кто знает?! - и физической экзекуции.
   - Неплохо, юноша, очень неплохо, - садясь на учительское место и отставив в сторону судьбоносную палку, произнес Дон Мигель. - А теперь попытайся сделать то же самое со своей головой!
   - Простите - не понял? - переспросил напрягший, как ему казалось, весь свой недюжинный интеллект, Хосе.
   - Освободи свою голову от посторонних мыслей! Слушай только меня, природу и свою интуицию.
   Хосе впервые не без интереса взглянул на учителя и прислушался. Поскольку Дон Мигель молчал, воспитаннику на какое-то мгновение показалось, что он действительно ощутил дыхание скучающей за окном природы и пока еще аморфные подсказки собственной интуиции.
   - А теперь, - продолжил Дон Мигель, - начнем наше первое занятие. Посмотри перед собой и расскажи, что ты видишь. Только не торопись с ответом!
   Хосе в ужасе от полученного задания раскрыл глаза так широко, что не без удивления заметил, что между ним и учителем, который находился в нескольких шагах от него, пролегает по существу целая пропасть.
   - Я вижу пропасть, учитель, - прозвучал неожиданно для него самого ломающийся не то от переходного возраста, не то от волнения голос Хосе.
   - Между чем и чем пролегает эта пропасть?
   - Эта пропасть лежит между вами и мной, - воодушевившись, несколько увереннее произнес ученик.
   - Хорошо. А теперь попробуй заглянуть на дно этой пропасти, я надеюсь, ты не боишься высоты?
   Хосе чуть-чуть подался вперед на своем хрупком ученическом стуле и замер, глядя в глубину пропасти.
   - Я ничего не вижу на дне, учитель, - после почти минутного размышления сознался он.
   - Тогда я подскажу тебе. Забудь о пропасти и посмотри на меня! Ты верно заметил эту пропасть. Не многим ученикам удавалось увидеть ее на первом же занятии. На дно этой пропасти упал опыт прожитых мною лет. По окончании курса ты должен будешь увидеть дно и рассказать мне, какое оно, и много ли там валунов и воды. Я не смогу помочь тебе преодолеть эту пропасть, но я и не собираюсь тебе в этом помогать. А сейчас достань лист бумаги, линейку и карандаш.
   Хосе быстро выполнил указание учителя. К этому моменту страх, поначалу полностью сковавший было все его мысли, постепенно сменился чрезмерным удивлением в отношении происходящего. Хосе никак не понимал, к чему клонит мрачноватый учитель, но каким-то шестым чувством проинтуичил, что за этим бредом кроется какая-то глубина. Глупый вопрос про края воображаемой пропасти был уже готов слететь с его губ, как вдруг взгляд юноши вновь сконцентрировался на бамбуковой палке, остудившей, наверное, ни одну горячую голову.
   - Итак, - продолжил между тем Дон Мигель, - проделаем ряд небольших упражнений. Возьми карандаш и линейку и начерти на бумаге прямую линию. Так, хорошо. А теперь отметь на этой прямой две находящиеся на некотором расстоянии друг от друга точки А и В. Сделал?
   - Да, учитель.
   - Теперь ответь на вопрос: можно ли, находясь в точке А, увидеть точку В?
   - По-моему, можно, - почесав затылок, ответил незадачливый ученик.
   - Разве?! А не будут ли препятствовать этому все эти черные точки, находящиеся между точками А и В?
   - А-а-а, - протянул Хосе, - вы в этом смысле!
   - Я говорю не о смысле, а о точках. Итак?
   - Конечно, нельзя.
   - Значит, ты говоришь, что две точки на прямой, разделенные другими точками увидеть нельзя?
   - Нет.
   - Допустим! А теперь возьми в руки лист бумаги и согни его пополам под углом девяносто градусов. Так, правильно. Что скажешь?
   - Что отмеченные нами точки на прямой А и В оказались в разных плоскостях.
   - Так, и что дальше?
   - То, что между точками А и В не оказалось больше никаких других черных точек. Поэтому теперь, находясь в точке А, можно легко увидеть точку В.
   - Неплохо, - прохрипел Дон Мигель, - я уже было приготовил к употреблению свою бамбуковую палку, но будем считать, что на этот раз ты отделался только легким испугом. Этот элементарный пример я привел для того, чтобы ты, нерадивый, раз и навсегда усвоил, что все как в природе, так и в мышлении во многом зависит от точки или, если угодно, угла зрения. Невидимое становится видимым, видимое - невидимым. Тайное - явным, а явное - тайным. Так было и так будет всегда. Чем больше вокруг тебя видимого, тем больше невидимого. Чем больше ты знаешь, тем меньше ты знаешь. Если ты не знаешь ничего - ты знаешь все!
   Какое-то хоть и слегка обновленное, но очень нехорошее чувство вернулось к Хосе и полностью завладело его органами восприятия. "Уж лучше бы я просидел три урока на химии, чем.." - мелькнуло у него в голове, но голос настойчивого Дона Мигеля вновь вернул воспитанника с небес на землю или, быть может, с земли на небеса:
   - Возьми новый лист бумаги и напиши: Если А=В, а В=С, то... Не торопись с ответом, а подумай так же хорошо, как ты думал когда-то о пропасти.
   Хосе тупо уставился на элементарные равенства. Он, конечно же, знал, как ему казалось, ответ на поставленный вопрос. И находись он в любой другой ситуации, он бы дал ответ столь же уверенно и незамедлительно, как заключил недавно пари с неугомонным задирой Карлосом, но чувствуя подвох со стороны коварного Дона Мигеля, Хосе медлил, тщетно пытаясь понять тайный смысл написанных его собственной рукой тождеств.
   - Нет никаких идей? - поинтересовался учитель.
   - Если я не ошибаюсь, то...
   - Смелее!
   - Если я не ошибаюсь, то, если предположить, что А=В, а В=С, то отсюда следует, что... что А=С по свойству транзитивности.
   - И это говорит мой ученик! - крикнул побагровевший от возмущения непредсказуемый преподаватель. - Да будет тебе известно, что если А=В, а В=С, это значит только одно - что В не равняется В! Да-да, именно: В не равняется самой себе! Понимаешь? В по отношению к А - это одна В, которая, кстати, находится справа от А, а по отношению к С - это как бы несколько иная В, находящаяся от С слева. Иными словами, В в данном случае словно раздваивается, перестает быть неким единым целым. Так и любой другой предмет - да что предмет! - любой другой человек существует такое количество раз, какое он вступает в отношения с другими предметами или людьми, а поскольку предметы и люди взаимодействуют с другими предметами и людьми бесчисленное количество раз, постольку люди и предметы вечны, вечны в своей неоднозначности.
   Не без пафоса закончив впечатляющий монолог, разгорячившийся Дон Мигель, чтобы хоть как-то снять неожиданно возникший накал эмоций, встал со своего учительского места, подошел к окну, поднял раму и несколько раз глубоко вдохнул бодрящий ноябрьский воздух. Когда он вновь, несколько придя в себя, возвратился на место, то поймал на себе извиняющийся взгляд ученика:
   - Я, должно быть, по-вашему, очень тупой? - неожиданно спросил тот.
   - Бывало и хуже, - несколько смягчившись, ответил Дон Мигель. - Правда, от этого не легче!
   Щеки Хосе покрылись пунцовым отблеском стыдливого раскаяния за свое непонимание.
   - Ладно, продолжим, - кашлянул учитель. - Достань-ка из портфеля новый лист бумаги. Так, хорошо. Теперь возьми и разорви его на две половины.
   Хосе без труда выполнил указание преподавателя.
   - Это ты сделал довольно легко. А теперь попробуй осуществить обратное: соедини обе полученные тобой половинки в единое целое!
   - Да, но... у меня это вряд ли получится, - поколебавшись долю секунды, выпалил Хосе.
   - Вот видишь, - завелся изобретательный Дон Мигель, - одним мановением руки ты ничтоже сумнящеся превратил целое в слабо организованный набор его частей. Для того, чтобы соединить разрозненные части воедино тебе, как минимум, понадобится клей, ведь так?
   - Так, учитель!
   - И что же у нас получается? Без клея ты сумел разрушить целое, но вновь соединить разрозненное в единое целое ты без клея не сможешь!
   - Не смогу, - согласно кивнул воспитанник.
   - Пойдем дальше: возьми новый лист бумаги и разорви его на как можно большее количество частей. Правильно! Теперь перемешай эти листочки на поверхности стола. Так. А теперь попробуй воссоздать из этих обрывков тот самый изначальный целый лист - я подожду.
   Если бы Хосе мог предположить, что коварный учитель заставит его собирать эти небольшие куски бумаги в единое целое, он, конечно же, не стал бы разрывать лист на такие мелкие части. Теперь же ему приходилось прилагать огромные усилия к тому, чтобы по оборванным краям проследить какой из них должен располагаться в том или ином месте. К тому же, легкие дуновения ветра время от времени заставляли его закрывать собираемую мозаику своим телом. Работа продвигалась мучительно медленно. Капли пота выступили на лбу ученика.
   - Учитель, у меня не получается, - после нескольких минут тщетых попыток воссоздать целое сознался Хосе.
   - Так-то вот! - плотоядно улыбаясь, резюмировал Дон Мигель. - Примерно так же, как и ты сейчас, только ужасно давно, некто тоже - уж не знаю, от скуки ли или по какой-то еще причине, - сидел и довольно методично изничтожал первичное великое целое. Может быть, он, как и ты, думал, что эту его невинную шалость можно будет очень легко исправить и простить. Однако дойдя до конца и разбросав по земной поверхности многочисленные детали своего небесного конструктора, этот чей-то великий, но чрезвычайно непослушный ребенок неожиданно понял, что никогда уже не сможет воссоздать из утерянных элементов свою любимую игрушку. Ему стало страшно, что родители будут его за это ругать, и поэтому он предпочел сказать им, что просто-напросто потерял ее, и с тех пор никто никогда уже и не пытался отыскать этот потерянный где-то за облаками рай...
   Следя за рассуждениями учителя, Хосе неожиданно довольно отчетливо представил себе капризного небесного ребенка, вальяжно раскачивающегося на облаке и методично разбирающего любимую игрушку. Ученику стало вновь невыносимо стыдно и за себя самого, и за его не менее рассеянного небесного коллегу, и за своих друзей, которые напрасно наговаривали на чудаковатого учителя...
   - Знаете, я должен сказать вам... - начал было Хосе, но тут же осекся, встретившись взглядом с непоколебимым наставником.
   - Знаю, - понимающе кивнул в ответ Дон Мигель, - тебе, наверное, рассказали про меня массу небылиц?
   - По правде говоря, - осмелел воспитанник, - да! Некоторые говорили, что вы преподаете откровенную ерунду.
   - А ты сам как считаешь?
   - Мне кажется, что это не такая уж ерунда!
   - Тогда продолжим. Урок заканчивается, а нам нужно еще многое успеть! Вот тебе солонка, а вот тебе сахарница, - точно фокусник извлек из ящика стола столь необычные для школьного антуража предметы таинственный учитель. - Насыпь слева от себя кучку соли, а справа - кучку сахара. Перемешай сахар с солью. Так, хорошо. А теперь попытайся отыскать сахаринки в этом соляном многообразии. Согласись, что сделать это будет не так уж просто?
   - Конечно, учитель, вы, как всегда, правы.
   - И какой вывод напрашивается сам собой по результатам этого опыта?
   - На белой доске мелом не пишут, учитель! - выпалил воодушевленный Хосе.
   - Что ж, образно, но неправильно. А вывод на самом деле из этого - довольно простой: потерять легко - найти сложно!
   - Потерять легко - найти сложно! - точно во сне повторил сентенцию Дона Мигеля изрядно подуставший воспитанник.
   - А теперь возьми вот эту перечницу, - вновь извлекая из глубин своего неиссякаемого стола очередной диковинный предмет, приказал учитель, - и насыпь две другие кучки: одну из соли и другую из перца. Так. Тщательно перемешай их. Молодец! Что скажешь?
   - Потерять перец на белом фоне сложно, учитель! Найти легко.
   - Вот именно! Потерять сложно - найти легко!
   - Но ведь только что, мне кажется, вы утверждали...
   - Что? Что утверждал?
   - Совершенно обратное! Потерять легко - найти сложно!
   - Правильно. Потерять легко - найти сложно! Но и потерять сложно - найти легко!
   Голова Хосе пошла кругом. Даже свежий ноябрьский воздух, наполнивший помещение отдаленными запахами моря, не смог прояснить его вконец запутанные мысли.
   - Я чувствую себя полным идиотом, - признался Хосе.
   - Правильно делаешь, юноша, - подбодрил воспитанника Дон Мигель. - Лучше чувствовать себя идиотом и быть при этом гением, чем считать себя гением, а слыть за полного идиота. Ладно, на сегодня хватит! Да, и не забудь принести на следующее занятие нескольких рыбок.
   - Рыбок? Мы что, будем учиться плавать?
   - Мы будем учиться думать и еще будем учиться молчать.
   Хосе медленно поднялся. Усталость, давившая на плечи, была такова, как если бы он несколько часов подряд взбирался на высокую гору. Портфель показался чрезвычайно тяжелым, а путь до двери непреодолимым. Сделав несколько вялых шагов, Хосе обернулся в сторону учителя и, не шибко надеясь получить вразумительный ответ, все же спросил:
   - Дон Мигель, а как называется наука, которую вы преподаете?
   В глазах неординарного учителя заиграли нехорошие огоньки. Незаметно для Хосе правая рука Дона Мигеля потянулась к стоявшей неподалеку бамбуковой палке.
   - Ты правильно сделал, что задал мне этот вопрос, - злорадно усмехнувшись, ответил наставник. - Я чуть было не забыл сказать тебе, что эта наука называется... бамбуковедение! - С этими словами Дон Мигель не по возрасту проворно вскочил на ноги и со всего маху больно огрел зазевавшегося подростка по пояснице.
   Взвизгнув от боли и неожиданности, Хосе пулей выскочил из злополучного кабинета, едва не сбив с ног зазевавшуюся химичку.
   - И не забудь принести рыбок! - услышал он вслед громоподобный голос учителя. - Слышишь меня, нерадивый, не забудь принести рыбок. Мы будем учиться молчать!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ФОРМУЛА СМЕРТИ

  
  
  
   Многие думают, что я сумасшедший. Уверяю вас, что это не так. Просто по ночам мне часто снится черная точка. Я очень внимательно слежу за ней, за ее перемещениями, связями с прочими объектами моих сновиденческих откровений. Иногда вместо одной точки я вижу их сразу несколько. Тогда я умею выстраивать из них геометрические фигуры, графики, находить зависимости. Неправда, что когда-то давно моя жена ушла от меня, потому что иногда я вскакивал с постели в самое умиротворенное время суток, садился за письменный стол, брал в руки карандаш и вычерчивал на бумаге какие-то замысловатые фигуры, выводил формулы или просто бубнил под нос малопонятные для не привыкшего к научной терминологии уха фразы. Она ушла от меня совсем по иной причине. Мои занятия математикой, нумерологией,* натурфилософией, химией, биологией, астрологией и некоторыми другими предметами здесь непричем. Просто она была... Знаете, если откровенно, она была довольно заурядным человеком и мало интересовалась наукой. Для меня же наука - святыня, без которой нет и не может быть ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Без науки нет жизни точно так же, как нет жизни без науки.
   Последнее время я действительно очень много работаю, работаю не только днем, но и по ночам. Иногда мне хочется есть, и тогда я покупаю продукты. Деньги не имеют для меня большого значения. Уже год, как я получаю приличную пенсию и подрабатываю написанием статей в научные и эзотерические журналы. Всего мною написано свыше четырех тысяч машинописных страниц, из которых опубликовано около половины, а остальные являются набросками к тому, о чем я сегодня наконец-то решился рассказать человечеству. В принципе тезисы того, о чем ниже пойдет речь, уже были ранее сформулированы мною в работах: "Целостность бытия", "Природа и цифры", "От неживого к живому and vice versa",** "Математические начала философии" и ряде других.
   Но все это было ни чем иным, как прелюдией, многолетней подготовкой к тому, что я собираюсь дать Миру сегодня. Чтобы в очередной раз не оказаться ошельмованным завистниками и не быть недопонятым истинно интересующимися, я, с вашего позволения, несколько отойду от классических научных канонов изложения теоретических знаний и постараюсь описать свое открытие в более доступной форме, опустив некоторые сложные многостраничные вычисления, а также очевидные или доказанные ранее постулаты. Я постараюсь кратко, в хронологическом порядке, рассказать вам, как подошел к данной проблеме, как в процессе исследования металась загнанная в лабиринтах непознанного моя одухотворенная мысль, какие
   ___________________________________________________________________
  
   * Нумерология - наука о влиянии цифр на человеческую судьбу.
   ** and vice versa (англ.) - и наоборот.
   научно-прикладные методы я использовал для того... - и теперь я имею полное право объявить об этом со всей откровенностью - чтобы вывести безукоризненно точную... ФОРМУЛУ СМЕРТИ.
   Итак, впервые я увлекся феноменом смерти около тридцати лет назад, случайно оказавшись на одном медицинском симпозиуме, посвященном данной проблеме. Смерть настолько увлекла меня, что всю оставшуюся жизнь я посвятил ее тщательному изучению. Сначала, под влиянием естественнонаучного окружения, я сосредоточился на медицинских и биохимических сторонах этого многогранного явления. Однако по мере погружения в проблему я понял, что наряду с проведением экспериментов с белковыми соединениями я неизбежным образом столкнусь с необходимостью упорядочения результатов этих экспериментов с помощью математических методов. Более того, чтобы верно трактовать эти упорядоченные результаты, необходимо было обладать недюжинным философским интеллектом. Ясно поставив перед собой цель, я приступил к процессу ее планомерного достижения, сфокусировав внутреннюю энергию на черной точке, символизирующей в моих работах элементарную частицу смерти, удесятиренную широкой гаммой основательных и разносторонних знаний.
   Первый философский вопрос, который я задал себе, выйдя после почти пятнадцатилетних естественнонаучных изысканий на первый уровень обобщений, звучал следующим образом: от какой переменной зависит продолжительность жизни человека? Вы мне можете возразить, конечно, что вопрос-де сформулирован недостаточно корректно, что жизнь каждого подвержена столь огромному числу всевозможных воздействий - и потому говорить о влиянии какой-то одной переменной довольно бессмысленно. Но в этом и состоит одно из самых распространенных заблуждений человечества. Смею вас уверить, что за свою долгую научную жизнь я развеивал его столько раз, что не считаю необходимым здесь подробно на этом останавливаться. Я категорически утверждаю только одно: существует переменная, от которой в каждый конкретный момент времени, т.е. всегда, зависела, зависит и будет зависеть жизнь человека, а значит, и ее продолжительность. И когда я назову эту переменную, любой проницательный ум сразу же осознает ее универсальный характер. Эта переменная действует на человека всегда, где бы и в каком состоянии он ни находился.
   - Здоровье? - можете предположить вы.
   - Увы! И абсолютно здоровые люди уходят из жизни, не так ли?
   - Атмосферное давление?
   - Что вы! В космосе, например, оно отсутствует, а, следовательно, так же, как здоровье не может претендовать на роль носящей универсальный характер переменной.
   Несколько долгих лет ушло у меня на то, чтобы открыть переменную, в любое время, в любой точке пространства действующую на человека вне зависимости от его физического и душевного состояния. Это одна из тех немногочисленных универсальных переменных, которые вообще существуют и которые оказывают непосредственное влияние на человека. Если бы у вас было в запасе несколько лет, возможно, вы бы так же, как и я решили эту проблему. Однако сейчас у вас нет в этом необходимости: я уже сделал это за вас. Событие - вот та универсальная переменная, которая неотступно преследует человека с момента рождения до самой смерти. События происходили, происходят и будут происходить всегда - даже тогда, когда время неожиданно замрет или пойдет вспять в какой-нибудь черной дыре, расположенной на окраине Вселенной.
  
  

СОБЫТИЕ - ЭТО ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО, ИЛИ ТО, О ЧЕМ МЫ ДУМАЕМ, ЧТО ЭТО ПРОИЗОШЛО

  
   Открыв универсальную переменную, мне предстояло выявить зависимость продолжительности жизни от количества происходящих событий с учетом даты рождения индивида. Нагляднее всего демонстрирует мою последующую логику рассуждения приведенный ниже график. Отложим на оси Y происходящие в течение жизни человека события, а на оси X - продолжительность жизни. Известно, что если имеются два множества действительных чисел, и каждому числу х из множества Х по некоторому закону можно поставить в соответствие некоторое (единственное) число y из множества Y, то говорят, что y есть функция от х. Понятно, что областью определения данной функции или множеством ее допустимых значений являются х большие нуля, так как трудно вообразить себе отрицательное - разумеется, в математическом понимании этого слова - выражение времени. Точка отсчета графика, вполне естественно, должна находиться в самом начале координат, где жизнь и события только-только зарождаются. С наступлением смерти индивида значение функции вплотную приближается к отметке так называемого критического числа событий, никогда не достигая его. С этого момента нарастание графика происходит в рамках одного, условно назовем его, последнего события. Время же семимильными шагами продожает нестись вперед по непредсказуемой дороге Вечности. Следовательно, отражающий зависимость числа происходящих в жизни индивида событий от времени график должен выглядеть следующим образом:
  
   ГРАФИК. КРИВАЯ СМЕРТИ
  
   Количество событий
   Критическое число
   событий
   Асимптотически-
   критическое число событий
  
  
   Время
  
  
  
   Формула, описывающая зависимость числа событий от времени и наоборот, учитывает индивидуальные особенности человека и носит универсальный характер. Она так и названа мною УНИВЕРСАЛЬНОЙ ФОРМУЛОЙ СМЕРТИ.
  

УНИВЕРСАЛЬНАЯ ФОРМУЛА СМЕРТИ

-at

A t = A max ( 1 - e )

  
  
   Поясню основные составляющие выведенной мною универсальной формулы.
   A t - асимптотически-критическое число событий, при достижении которого наступает смерть индивида.
   A max - критическое, также выведенное мною, т.е. максимальное количество событий, к которому асимптотически приближается кривая смерти. x
   e - так называемый замечательный предел: lim (1 + 1/x) = 2,71828...
   x
   a - индивидуальный коэффициент нарастания критического числа событий.
   t - время.
   Некоторые из перечисленных выше составляющих универсальной формулы смерти нуждаются в дополнительных пояснениях. Напоминаю вам, что образ черной точки, символизирующей элементарную частицу смерти в моих умозрительных путешествиях, настолько глубоко запал в мою душу, что иногда в порыве ночных откровений напоминал мне о тех, давно покрытых пледом более поздних наслоений истинах или аксиомах, о которых здесь невозможно умолчать. "Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть." 666. Это и есть не что иное, как A max - критическое, в моей терминологии, число событий, за гранью которого произрастает Ничто, усыпанное пыльным ковром черных точек. К этой грани асимптотически приближается кривая человеческой жизни и смерти, как бы желая вырваться за установленные судьбой философско-геометрические границы и приоткрыть завесу запретного. 666 является числом человеческим именно потому, что это число не что иное, как порог, отделяющий преддверие от лабиринтов небесных взаимоотношений. Человек может счесть число 666, но никогда не сможет достичь его, ибо оно принадлежит не ему...
   Черная точка по-прежнему не дает мне покоя. Она, точно очень и очень далекая мишень, маячит на небосклоне жизни. Временами, отягощенный мыслями и растревоженный полуночными бдениями, я мысленно вынимаю из кармана воображаемого комбинезона фантастическое оружие. Целюсь и стреляю. Целюсь и стреляю, но черная точка не становится меньше и не исчезает - и я не могу понять достигают ли цели мои искрометные мысли, или у меня их просто нет?.. Порой мне даже кажется, что черная точка - никакая не цель, а некая структурообразующая нетленная субстанция, из которой состоит Все и не состоит Ничего. Я думаю, что в скором времени я найду ответы на отнюдь не риторические вопросы и проведу четкую грань не только между жизнью и смертью, но и между черной точкой и белым пятном, остающимся после ее исчезновения на принадлежащей кисти неизвестного художника судьбоносной картине мира.
   Мне кажется, что я немного отвлекся. И вместе с тем я считаю, что это отвлечение было отнюдь не бесполезным: я подробно изложил вам то, что скрывается за, казалось бы, таким простым и понятным, на первый взгляд, математическим символом A max. В свою очередь, A t или асимптотически-критическое число событий представляет собой, ту точку кривой смерти, за которой течение времени происходит в пределах одного события. Иными словами физическая смерть человека наступает тогда, когда изменения времени происходят в диапазоне одного - ранее названного нами последним - события. Вполне естественно поэтому сразу же высчитать это число:
  

A t = A max -1 = 666 - 1 = 665

  
   Конечно, наибольший интерес представляет собой так называемый индивидуальный коэффициент нарастания критического числа событий - a. Рассчитывается данный коэффициент по следущей формуле:
  

a = k / 777 - n,

  
   где k - личностный коэффициент восприимчивости событий, характеризующий физиологическую степень готовности организма человека воспринимать то или иное событие в определенный момент времени; таблицы личностных коэффициентов восприимчивости событий опубликованы мною в приложениях к уже упоминавшейся ранее работе "От неживого к живому and vice versa".
   777 - магическое число, означающее в извечной покерной игре между Богом и Дьяволом более высокую, чем пресловутые 666, комбинацию; n - так называемая нумерологическая дата рождения индивида, получаемая путем естественного сложения цифр дня, месяца и года рождения конкретного человека. Например, если человек родился 8.07.1955, нумерологическая дата рождения его будет рассчитываться путем следующих итераций: 8 + 0 = 8; 8 + 7 = 15; 1 + 5 = 6; 6 + 1 = 7; 7 + 9 = 16; 1 + 6 = 7; 7 + 5 = 12; 1 + 2 = 3; 3 + 5= 8. То есть нумерологическая дата рождения человека, появившегося на свет 8.07.1955, равняется 8.
   Чем больше значение коэффициента a, тем интенсивнее в течение жизни конкретного человека нарастают события, тем быстрее его индивидуальная кривая смерти приближается к опасному коридору, отмеченному на приведенном выше графике параллельными прямыми, выходящими из точки асимптотически-критического числа событий и точки критического числа событий (точки 666).
   Итак, после того, как мы сделали необходимые пояснения, произведем соответствующие математические действия с целью приведения УНИВЕРСАЛЬНОЙ ФОРМУЛЫ СМЕРТИ в более удобоваримый вид:
  

-at

A t = A max ( 1 - e )

   - at
   A t - A max = - A max e
   -at

(A max - A t)/ A max = e

  

log e (A max - A t)/ A max = -at, откуда

t = - (log e (A max - A t)/ A max)/a.

Подставляем известные значения:

t = - (log e (666 -665)/666)/a

t = - (log e 1/666)/a,

   где log e 1/666 представляет собой показатель степени, в которую нужно возвести замечательный предел, чтобы получить число, обратное числу зверя. Это, назовем его так, обратное число зверя равняется: - 6,5013..., где, кстати, как несложно заметить, присутствуют те же знакомые нам дьявольские отметки: 6 и 13.
   С учетом вышесказанного, получаем следующую преобразованную формулу:
  

t = - (-6,5013)/k/777 - n,

  
   или в окончательном варианте:
  
  

t = 6,5013 (777 - n)/k

  
  
  
   Теперь, зная дату рождения индивида, можно не только, используя кривую смерти, точно указать в какой точке или на каком очередном изломе судьбы данный индивид находится, но и с точностью до дней предсказать дату проникновения кривой в узкий коридор последнего события. Иными словами, зная дату рождения человека можно предельно точно рассчитать дату его смерти с учетом калейдоскопа противоречивых событий, с определенной интенсивностью сопровождающих любую человеческую жизнь.
   Судьба человека - игральная карта, затерявшаяся в замусоленной покерной колоде, из которой хитроумная комбинация 666 выпадает значительно чаще, но всегда проигрывает комбинации 777. Когда-то, как мне кажется, еще не так давно я сам ощущал себя если и не бубновым тузом, то по крайней червонным валетом. Жизнь тасовала меня наравне с другими, но в конечном счете встраивала в ряды сложных, но беспроигрышных ситуаций. Сейчас же, после стольких лет напряженной работы, мне не осталось ничего, кроме исключительно мне преданной черной точки, снящейся мне по утрам, ибо ночные часы заполнены у меня другими черными точками, менее искрометными и плодотворными, но все же складывающимися иногда в изящные пасьянсы цифр, слов и геометрических символов...
   Для того, чтобы проверить правильность и подтвердить универсальный характер выведенной мною ФОРМУЛЫ СМЕРТИ достаточно взять с полки, скажем, Британскую энциклопедию и, произведя некоторые несложные математические операции, сравнить получившиеся результаты с энциклопедическими данными. Например, как известно, французский ученый, основоположник современной микробиологии и иммунологии, чьи работы по оптической ассиметрии молекул легли в основу стереохимии, разработавший методы профилактической вакцинации против куриной холеры, сибирской язвы и бешенства, а так же распространивший методы асептики и антисептики, Луи Пастер родился 27.12.1822.
   Воспользуемся приведенной выше формулой и рассчитаем продолжительность жизни (в годах) этого величайшего ученого.
   Итак, дата рождения ученого - 27.12.1822.
   Нумерологическая дата рождения равняется, следовательно, 2 + 7 = 9; 9 + 1 = 10; 1 + 0 = 1; 1 + 2 = 3; 3 + 1 = 4; 4 + 8 = 12; 1 + 2 = 3; 3 + 2 = 5; 5 + 2 = 7. То есть нумерологическая дата рождения Луи Пастера - 7.
   Найдем в приложениях к работе "От неживого к живому and vice versa" таблицы личностных коэффициентов восприимчивости событий, из которых вычислим личностный коэффициент восприимчивости событий k, находящийся на пересечении строки с датой рождения индивида и столбцом с нумерологической датой рождения. В данном случае этот коэффициент будет равен: 68,5753.
   Подставим получившиеся данные в УНИВЕРСАЛЬНУЮ ФОРМУЛУ СМЕРТИ:

t = 6,5013 (777 - n)/k

   Получим:
  

t = 6,5013 (777 - 7)/ 68,5753 = 73 (года жизни).

  
   Прибавим к 1822 году 73 расчетных года жизни Луи Пастера - получим 1895 год. Для проверки результата расчетов вновь заглянем в Британскую энциклопедию... Вы можете сделать это сами и убедиться, что годы жизни Луи Пастера в точности совпадают с рассчитанными нами: (1822 - 1895 ).
   Мартин Лютер, виднейший деятель Реформации в Германии, начало которой положило его выступление в Виттенберге с 95 тезисами против индульгенций, отвергавшими основные догматы католицизма, родился 10.11.1483.
   Нумерологическая дата рождения Мартина Лютера - 1.
   Личностный коэффициент восприимчивости событий - 80,0709.
   Следовательно, продолжительность жизни Мартина Лютера должна составлять:

t = 6,5013 (777 - 1)/80,0709 = 63 (года жизни).

   Действительно, по данным Британской энциклопедии, годы жизни Мартина Лютера лежат именно в этом временном интервале: (1483 - 1546).
   Возьмем другой, скажем так, более одиозный исторический пример - Бенито Муссолини. Родился будущий диктатор 29.7.1883.
   Нумерологическая дата рождения Муссолини - 2.
   Личностный коэффициент восприимчивости событий - 81,2663.
   Следовательно, продолжительность жизни диктатора должна составлять:

t = 6,5013 (777 - 2)/81,2663 = 62 (года жизни),

  
   что, как нетрудно проверить, соответствует действительности.
   Теперь вы, уважаемые читатели, зная выведенную мною УНИВЕРСАЛЬНУЮ ФОРМУЛУ СМЕРТИ, довольно легко можете применять ее, рассчитывая продолжительность жизни ваших родных, друзей, знакомых, а также продолжительность вашей собственной жизни. Это занятие может стать для вас неплохим развлечением. Формула применима ко всем живым существам, наделенным центральной нервной системой и способным отделять одно событие от другого равно, как и вымышленное событие от реального.
   Что касается меня, то несмотря на мою широкую эрудицию, завидную работоспособность и умение генерировать новые идеи, несмотря на то, что именно с ее помощью я вывел и довел до вашего сведения УНИВЕРСАЛЬНУЮ ФОРМУЛУ СМЕРТИ, черная точка с еще пущей настойчивостью преследует меня в редкие минуты утреннего сна и, к сожалению, не всегда полнокровного ночного бодрствования. Кажется, что она вновь превращается в некую новую трудноразличимую мишень или цель, манящую и, как мне представляется, весьма перспективную. Надеюсь, что многотомный ряд моих научных работ пополнится вскоре не менее серьезным открытием, чем то, которое я сегодня после вечности кропотливых трудов решился явить Миру.
   Иногда мне очень хочется есть - и тогда я медленно встаю из-за письменного стола, бреду к холодильнику, достаю сметану, отрезаю себе солидный кусок белого хлеба и так за неспешным пережевыванием воспроизвожу в памяти давно ушедшие в небытие образы, формулы, числа, слова... Когда-то, наверное, моя жизнь была более насыщенной: я посещал музеи, театры, кино... Но тогда во мне не было такого количества знаний, тогда я только накапливал материал для последующих обобщений и открытий. Раньше я был червонным валетом, но был наивен и глуп. Сегодня в 1996 году я не что иное, как одна из самых замусоленных карт колоды Судьбы, но карта, как вы смели заметить, никем не побитая.
   Я, кстати, сам родился 8.10.1916.
   Моя собственная нумерологическая дата рождения - 8.
   Личностный коэффициент восприимчивости событий - 62,4937.
   А значит, срок продолжительности моей жизни составляет:
  

t = 6,5013 (777 -8)/ 62,4937= ...

   Черт! Прошу прощения, кажется я вылил на себя полстакана сметаны... или это черная точка перебежала мне дорогу?.. Итак, на чем мы остановились? Кажется, я говорил о себе?.. Нет, этого не может быть! Это неправда! Я ведь еще не до конца доказал УНИВЕРСАЛЬНУЮ ФОРМУЛУ СМЕРТИ... Мне нельзя - слышите вы? - мне нельзя оставаться без сметаны!!! Мне так необходимы жизненные силы - ведь я же не до конца доказал, что моя ФОРМУЛА СМЕРТИ ...УНИВЕРСА...УНИВЕРСА ... УНИВЕРСАЛЬНА...
  
  
  

ФИЛОСОФИЯ КРУГА

  
  
  
  
   В просторном кабинете стояла мертвая тишина. Казалось, в изумрудном перстне Джакомо Ломбарди отражались искры гнева, сыпавшиеся из его зеленовато-карих глаз. От нахлынувшего приступа бешенства вены, точно реки на географической карте, проступили на его мускулистой шее. Никто, даже ближайший помощник и телохранитель Ломбарди, Джованни Бенцо не смел поднять взгляд на босса.
   - Пятнадцать миллионов долларов! - сквозь зубы прорычал Ломбарди. - Пятнадцать миллионов! Теперь у меня нет транспортной компании. Вы понимаете, что это значит? Это ставит под угрозу весь наш бизнес. Как можно было допустить столь резкое падение акций?! Как, черт возьми?!
   - Но, босс, он выбросил на рынок очень крупный пакет, а потом... - попытался было хоть как-то оправдать фиаско моложавый гигант Джованни Бенцо, но тут же осекся, остановленный недобрым взглядом Ломбарди.
   - Я хочу, чтобы он умер, - прогремел Джакомо, - умер раз и навсегда. Умер страшной и мучительной смертью. Старый маразматик со своим слюнтяем помощником обвели вокруг пальца трех наших лучших брокеров! Джованни, приведи ко мне самого опытного наемного убийцу, но не любителя фейерверков и не костолома, а того, кто бы смог втереться в доверие к этому философу-идиоту, а затем тихо прикончить его. Мне кажется, у нас был один такой интеллектуал... Джеффри, кажется?
   - Совершенно верно, босс.
   - Тогда сегодня же приведи ко мне этого Джеффри! Из-под земли достань, но приведи.
  

* * *

  
   - Ты хорошо, потрудился, мой мальчик! - похлопал по плечу удачливого брокера философ-миллионер Стенли Хоупер. - Твой гонорар переведен на счет в банке на Каймановых островах. А теперь, я думаю, тебе стоит на два-три месяца покинуть Соединенные Штаты: возможно, Джакомо захочет отомстить не только мне.
   - Спасибо, мистер Хоупер. Я сделаю так, как вы говорите. Но что собираетесь делать вы сами?
   - Ты же знаешь, Бред, - занятия философией занимают у меня гораздо больше времени, чем бизнес. Уеду на загородную виллу, подальше от людских глаз, и там в тишине постараюсь закончить свою очередную книгу. Ты же отдыхай и присмотрись к компании "Петрол Юнион" - не исключено, что в скором времени она попадет в сферу наших непосредственных интересов.
   - Конечно, мистер Хоупер. Я понял, что вы имеете в виду. Как обычно, я подготовлю сжатое информационное сообщение со своими комментариями и предложениями. О какой сумме интервенций в данном случае может идти речь?
   - Тридцать пять миллионов долларов!
   - Через два месяца все будет готово, мистер Хоупер. Берегите себя и спокойно занимайтесь вашей книгой. Это будет продолжение серии "Тезис и антитезис"?
   - Нет, это совершенно новая тема, которую я условно называю "Философией круга".
   - Очень интересно.
   - Это длинный, базирующийся на осмыслении значительного количества исторических, природных и умозрительных фактов труд, насыщенный неожиданными поворотами и коловращениями. Когда он будет закончен, ты как обычно можешь рассчитывать на подписанный автором экземпляр, Бред.
   - Вы очень любезны, мистер Хоупер.

* * *

  
   "Круг состоит из конечного множества точек, теряющихся в бесконечной замкнутости. Вселенная состоит из бесконечного числа планет, вращающихся по замкнутым траекториям. Следовательно, если назвать Вселенную бесконечной замкнутостью, то количество точек-планет, находящихся внутри этой бесконечной замкнутости, будет конечно. Кроме того, вращение планет по замкнутым траекториям не является доказательством бесконечности Вселенной. Вселенная так же проста, как круг, тогда как круг, так же сложен, как Вселенная." - Закончив последний абзац, Стенли Хоупер удовлетворенно потер руки. Войдя в философский экстаз, он не замечал ничего, кроме плавного и иногда не совсем корректного течения собственной мысли. Философия, а точнее изобретенная им самим квазифилософия, была его единственным настоящим хобби.
   Миллионер встал с кресла, сделал несколько шагов по просторному рабочему кабинету, подошел к окну и бросил взгляд на раскинувшуюся перед ним огромную территорию виллы с розарием, полем для гольфа, несколькими бассейнами, фонтанами и аккуратно выстриженными газонами. Тут и там, посреди всего этого великолепия, можно было увидеть вооруженных людей с рациями. Их было здесь гораздо больше, чем обслуживающего персонала. Но того безусловно требовала ситуация, а старый Стенли Хоупер умел ее очень тонко чувствовать. Немного поразмявшись и успокоившись, философ-миллионер позвонил в колокольчик. Через несколько секунд в дверь кабинета постучали, и на пороге появилась очаровательная мулатка-секретарь:
   - Чего изволите, мистер Хоупер?
   - Хуанита, принеси мне, пожалуйста, джин с тоником и скажи - звонил ли кто-нибудь сегодня?
   - Как вы просили, мы ни с кем вас не соединяли. Звонила...э-э... ваша знакомая из Торонто, Майкл Гаррисон по поводу переиздания вашей последней книги, Сержио Росси из Палермо по поводу, который, как он выразился, вы знаете, Энтони Парсонс и Джеффри Стайл. Я правильно сделала, что не соединила вас, мистер Хоупер?
   - Абсолютно правильно, моя дорогая! Кстати, кто такой этот Джеффри Стайл? Не автор ли метафизического трактата "Закономерное как иллюзия случайного"?
   - Мне кажется, что это он, мистер Хоупер, потому что мистер Стайл хотел пригласить вас на заседание Калифорнийского философского общества.
   - Что ж, любопытно! Скажите ему, что я сейчас неважно себя чувствую и некоторое время не собираюсь покидать свою резиденцию, но крайне рад был бы принять его у себя.
   - Хорошо, мистер Хоупер. Что-нибудь еще?
   - Положите мне в джин не два, а три кусочка льда, Хуанита.
   - Не беспокойтесь, мистер Хоупер, в бокале будет ровно три кусочка, - улыбнулась шоколадная красавица.
  

* * *

   "Закономерность представляет собой тем или иным образом упорядоченную последовательность действий, событий, поступков. Но что, в свою очередь, есть действие, событие, поступок? Разве не являются они безусловными производными случайного? Но если это так, то сумма случайных компонентов, нередко называемая закономерностью, на самом деле таковой не является. Сумма случайных компонентов может быть только случайностью. Иными словами, закономерность - не что иное, как некая лукавая подмена, суррогат или иллюзия случайного. Случай - все, закономерность - ничто!"
   Поставив последний знак препинания, Джеффри Стайл в сердцах резким движением рук отодвинул стоящий перед ним залитый вином и посеревший от пепла сигарет недорогой компьютер.
   - Черт, черт, черт! - выругался Джеффри. - Все это так неуклюже, все это уже давным-давно написано. Возможно, мне следовало бы застрелиться, а не прозябать на этой грешной земле в поисках несуществующих ответов на так называемые извечные вопросы!
   Джеффри тяжело поднялся, подошел к бару, вынул оттуда початую бутылку шотландского виски, налил полную рюмку и залпом выпил ее. Слегка повеселевшим взлядом он обвел свою скромную обитель, вернулся к письменному столу, склонился над компьютером, открыл другой файл и его пальцы вновь довольно проворно застучали по стертым клавишам.
   "321 страница дневника. Сегодня, 6 июня 1997 г., звонил помощник Джакомо Ломбарди. Мне всегда нравилось работать на Джакомо. На этот раз последний лично принял меня. Предложил убрать Стенли Хоупера. Гонорар - двести тысяч долларов. Я - в состоянии творческого и душевного кризиса. Мне нужна хорошая встряска. Я согласился. Попробую пригласить Хоупера на заседание Калифорнийского философского общества. Лучшей приманки придумать не могу."
  

* * *

   - Мистер Стайл! Мистер Хоупер просит вас войти, - расплылась в улыбке цвета сахарного тростника Хуанита.
   Грузный пятидесятидвухлетний Джеффри Стайл, одетый в черный смокинг, с дипломатом в руке чинно прошествовал в ярко освещенную гостиную, чье богатое убранство сразу неприятно резануло его самолюбие. Навстречу ему, широко улыбаясь, поднялся с кресла чуть более пожилой,чем он, но довольно подтянутый хозяин.
   - Много слышал о вас, мистер Стайл, - протягивая руку, поприветствовал гостя Стенли Хоупер.
   - Я также много слышал о вас, мистер Хоупер.
   - Располагайтесь, где вам удобнее. Что будете пить?
   - Я предочитаю шотландское виски.
   - Принесите нам бутылочку "Глинливет", Хуанита.
   Как только Стайл и Хоупер остались с глазу на глаз, гость произнес:
   - Разрешите сделать вам небольшой подарок, мистер Хоупер.
   С этими словами Джеффри Стайл открыл дипломат и вынул из него тоненькую книжицу в мягком переплете.
   - Это моя ранняя малоизвестная работа "Явь как отражение сна". К сожалению, тираж был невелик, и изложенные в книге идеи так и остались необсужденными...
   - Благодарю вас, мистер Стайл. Не буду лукавить - я дейстительно не читал эту вашу работу, зато "Закономерное как иллюзия случайного" я проштудировал весьма основательно. Собственно, я и пригласил вас обсудить некоторые интересующие, я надеюсь, нас обоих вопросы.
   - С превеликим удовольствием, - отозвался Стайл, искоса взглянув на свои часы, в корпус которых была искусно вмонтирована быстрорастворимая ампула с ядом.
   - Итак, в своей работе "Закономерное как иллюзия случайного" вы утверждаете, что случай безусловно правит миром. Что это некий своего рода абсолют, истина или ее противоположность - сейчас не об этом речь - в последней инстанции. Вы сводите закономерность к случайности, что, в некотором смысле, сродни отождествлению правила и ошибки. По существу, приведенная вами формула может быть, на мой взгляд, выражена и другими словами: без ошибок нет правил.
   - Совершенно верно, мистер Хоупер. Правило - не что иное, как иллюзия ошибки. Согласитесь, не будь ошибок - не было бы правил. Но не наоборот. Ошибка здесь первична, а правило вторично. Точно так же и мораль. Первична не она, а ее отсутствие.
   - Возможно, но есть же неоспоримые закономерности, на некоторых из которых я, кстати, довольно подробно останавливаюсь в книге с рабочим названием "Философия круга". Как вы понимаете, круг - всегда некоторая закономерность и замкнутость. Безусловно, мой философский круг полностью не умаляет роль случая, но ставит его в определенные границы. Границы эти могут быть весьма широки в зависимости от диаметра круга, то есть той сферы, которую данный конкретный круг призван символизировать. Кроме того, круг - это олицетворение движения. Это своего рода вечное колесо истории. Кстати, вы в курсе, где и каким образом было изобретено колесо?
   - Если не ошибаюсь, это было в Древнем Египте.
   - Да, но как именно? Вы никогда над этим не задумывались?
   - По правде говоря, - сделав несколько непроизвольных движений указательным пальцем правой руки вокруг циферблата часов, ответил Джеффри Стайл, - не задумывался.
   - А я, представьте, позволил себе немного пофантазировать на эту тему.
   - И что же у вас получилось?
   - Наиболее вероятным мне представляется следующий вариант. Некий египетский жрец, не раз наблюдавший за звездами и планетами, и, в первую очередь за Солнцем и Луной, вдруг осознал, что помимо людей, животных, рыб, насекомых и воды в реках, перемещаются и небесные светила. В полнолуние жрец понял, что движение небесной колесницы подчиняется тем же законам, что правят людьми. В ту же ночь он вырезал из дерева точную, как ему показалось, копию луны, поставил ее рядом с собой на ребро, а так как дело происходило на возвышенности, то как только жрец отпустил свою луну, она тихонько покатилась навстречу новым великим изобретениям.
   - Вы так убедительно все это излагаете, мистер Хоупер, что я, считайте, уже полностью уверовал в то, что все это было именно так. Но это же и есть случай?
   - Может быть, но если бы не этот жрец, то кто-нибудь другой рано или поздно наверняка изобрел бы колесо, как вы считаете?
   - Думаю, да!
   - А раз так, согласитесь, что колесо, а в более широком смысле и круг - не случайность, а самая что ни на есть закономерность.
   - Следуя вашей логике рассуждения, мы неизбежно придем к выводу, что в человеческой истории все предопределено, в частности великие открытия и изобретения. Если нельзя было, по вашему мнению, не изобрести колесо, нельзя было не изобрести велосипед, автомобиль, самолет, компьютер...
   - Как нельзя будет не изобрести или открыть то, чему сегодня лишь суждено быть изобретенным или открытым.
   - Что, например, мистер Хоупер?
   - Межгалактические станции, новые виды связи, энергии, возможности человека.
   - Итак, коллега, если позволите, - разгорячился Джеффри Стайл, - круг Хоупера есть единство движения, замкнутости и предопределения.
   - Совершенно верно, коллега. Тогда как закономерность Стайла - не что иное, как иллюзия, величайшая выдумка человечества, сон, снящийся одновременно всем сразу.
   В дверь постучали. Вошла очаровательная Хуанита с подносом в руках.
   - Виски, джентльмены.
   Когда рука Хуаниты нежно обняла завернутое в белоснежную салфетку горлышко бутылки, а первые капли виски упали на дно бокала Стенли Хоупера, Джеффри Стайл вновь подумал об ампуле с ядом и решил, что настала пора действовать. Разговор с философом-миллионером лишь на какое-то время вывел Стайла из наиболее привычного для него в последнее время состояния неуравновешенности. Пожалуй, единственное, что держало его еще в этом мире, - это извечные проблемы бытия, о которых можно было думать и спорить до бесконечности. Конечно, если бы у него были деньги - а они, по всей видимости, как он думал, очень скоро у него будут - он смог бы позволить себе и такие ставшие уже забываться развлечения, как женщины и кокаин. "Может быть, - внезапно подумал он, - именно отсутствие денег, женщин и кокаина и ввергло меня в пучину философских плутаний и состояние неуравновешенности. Хотя тот же Стенли Хоупер, обладая всем на свете, казалось, тоже ничуть не ограничивает себя в околофилософских изысках." Как бы то ни было, Джеффри Стайл чувствовал себя очень усталым. Сейчас он хотел только одного - как можно скорее закончить дело и уйти прочь из этого излишне гостеприимного и вызывающе уютного дома. Однако он не мог уйти, не подсыпав в бокал хозяина смертоносного порошка и не поставив точку в затянувшемся и по существу малопродуктивном споре.
   Точно прочитав его мысли, Хуанита выскользнула из комнаты, унося с собой последнюю толику очарования, а Стенли Хоупер подошел к распахнутому настежь окну и сделал несколько глубоких вдохов:
   - Какой чудный воздух!
   За несколько секунд, в течение которых Хоупер стоял спиной к своему гостю, Стайл нажал на кнопку на корпусе своих часов, высвободив ампулу с ядом, упавшую в бокал радушного хозяина дома. Едва коснувшись поверхности виски, ампула растворилась.
   Стенли Хоупер вернулся к столу и, удобно расположившись в кресле, пододвинул поближе к гостю коробку шикарных доминиканских сигар "Ramon Allones".
   - Итак, на чем мы остановились?
   - Мы остановились на том, что закономерность не что иное, как выдумка человечества, и что миром безраздельно правит его величество Случай. Как бы то ни было, это моя принципиальная позиция, и пока вы так и не смогли, несмотря на все ваши довольно убедительные аргументы, меня в этом разубедить.
   - Ладно, - предпринял новую попытку наступления неутомимый Хоупер, - попытаюсь доказать вам собственную правоту на простом примере. Вы видите эти два совершенно одинаковых бокала с виски?
   - Да, конечно, - насторожился Стайл.
   - Эти бокалы стоят на столе, то есть находятся в замкнутом пространстве. Их участь предопределена: налитое в них виски будет выпито, не так ли? А что, по-вашему, произойдет, если я поменяю их местами?
   С этими словами Стенли Хоупер взял бокалы и передвинул их по часовой стрелке на сто восемьдесят градусов.
   Джеффри Стайл почувствовал, как спина его покрылась испариной.
   - Вот именно, - тут же ответил на поставленный им же самим вопрос хозяин, - с ситуативной точки зрения, ничего. Налитое в них виски будет выпито точно так же, как и раньше, не так ли?
   - Вероятно, так, - неуверенно пробормотал Стайл.
   - Следовательно, в замкнутом и потому строго определенном пространстве произошел довольно значительный, казалось бы, случай - мир бокалов переместился на сто восемьдесят градусов, но это не внесло существенных изменений в будущие события: виски будет выпито или, выражаясь более общо, неотвратимое произойдет, потому что ему суждено произойти, и никакой, уверяю вас, никакой случай не сможет этому помешать! Кстати, если хотите, мы можем еще больше усложнить эксперимент.
   Джеффри Стайл почувствовал, как в горле у него пересохло.
   - Мы можем, - воодушевленно продолжал Хоупер, - насытить наше замкнутое круговое пространство сколь угодно большим количеством случаев, а результат от этого все равно не изменится.
   С этими словами хозяин вновь взялся за бокалы и стал беспорядочно менять их местами.
   - Прошу вас, мистер Хоупер, достаточно, - не отрывая глаз от перемещающихся бокалов, взмолился побледневший Стайл, - вы убедили меня, клянусь, что вы меня убедили.
   - В таком случае, - не без доли триумфа произнес Хоупер, - разрешите предложить тост во славу философии и давайте выпьем наши бокалы до дна.
   Дрожащей рукой Стайл принял из рук сумасшедшего философа-миллионера уготованный ему провидением бокал. Несмотря на то, что он внимательно следил за манипуляциями Хоупера, Стайл не был уверен в том, что ему достался не смертоносный, а обычный бокал с обычным виски. Не пить было нельзя. Выронив бокал, он тотчас же мог попасть под подозрение Хоупера. И даже если бы ему удалось выиграть эту дуэль, сославшись на неловкость, то предстать перед Джакомо Ломбарди, не выполнив задания, все равно означало смерть. Единственное, чего дожидался Стайл, так это того, чтобы увидеть, как выпьет свой бокал непредсказуемый хозяин. Убедившись в этом, Стайл мысленно перекрестился и выпил содержимое. Обычно казавшееся ароматным виски ныне показалось ему отвратительным. Тошнота подступила к горлу, однако, собрав в кулак остатки воли, Стайл сделал глубокий вдох и, на несколько секунд задержав дыхание, сумел предотвратить приступ рвоты.
   - Отличное виски, не правда ли? - глядя прямо в глаза Стайлу, спросил Хоупер.
   На какое-то мгновение гостю показалось, что в зрачках Хоупера заиграли веселые огоньки, а в голосе появились издевательские нотки.
   - Да-да, - сквозь зубы процедил Стайл. - Виски отличное, но, к сожалению, мне пора идти.
   - Жаль, я думал, что мы вместе поужинаем.
   - Спасибо, мистер Хоупер. Наверное, в другой раз.
   - Вы говорите "наверное" - опять эта ваша гипертрофированная неопределенность! А мне показалось, что я вас кое-чему научил.
   - Разумеется, коллега, вы многому меня научили!
   - Кстати, мистер Стайл, вы забыли подписать подаренную книгу. Могу ли я попросить вас об этом?
   - Да-да, конечно.
   Взяв дрожащими пальцами авторучку, Стайл вывел на обратной стороне обложки следующее: "Моему коллеге мистеру Стенли Хоуперу на добрую память от благодарного автора."
   Откланявшись, Джеффри Стайл сделал несколько шагов по направлению к двери, возле которой его остановила прощальная реплика Стенли Хоупера:
   - Я, может быть, и не очень хороший философ, мистер Стайл, но я очень хороший и преуспевающий бизнесмен.
   Не оглядываясь, Джеффри Стайл вышел из гостиной, и Хоупер услышал, как по мраморной лестнице прокатились нервно-торопливые шаги его недавнего гостя.
  

* * *

   Спустя полтора месяца после получения задания Бред позвонил своему хозяину.
   - А, это ты, мой мальчик! - раздался на другом конце провода вечно жизнерадостный голос Стенли Хоупера. - Ты сделал то, о чем я тебя просил?
   - Да, босс. Я выяснил, что "Петрол Юнион" - последняя серьезная компания, контрольный пакет которой принадлежит группе Джакомо Ломбарди. Несколько месяцев назад на двух ведущих заводах "Петрол Юнион" началось широкомасштабное переоснащение производства, объемы переработки нефти заметно упали, доходы, выплаченные по простым акциям за предыдущий год, несколько уменьшились. Держатели акций в легкой панике. Ситуация как нельзя более благоприятная. Я не хотел этого говорить, мистер Хоупер, но вы - гений.
   - Какое это имеет значение! Ведь все в той или иной степени предопределено! Я всего лишь не самый бездарный ученик Провидения.
   - Как ваши философские изыскания, мистер Хоупер?
   - А-а-а, вот ты и спросил о самом главном. Книга закончена. Название осталось прежним - "Философия круга".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

СПИРИТУСФЕРА

   В 1962 г., сразу же по завершению Карибского кризиса, я, сорокадвухлетний доктор психологии, возглавил в только что созданном Национальном центре парапсихологических исследований США лабораторию, занимавшуюся созданием психотронного оружия. Карибский кризис наглядно показал, что в условиях "холодной войны" хрупкий баланс сил между Востоком и Западом и кажущееся умение делать хорошую мину при плохой игре - не что иное, как химера, способная растаять так же быстро, как первый снег, предвещавший не то "ядерную зиму", не то грядущую в недалеком будущем оттепель. Советский Союз, Куба и другие страны коммунистического блока в очередной раз продемонстрировали свою антигуманную и антидемократическую сущность. Мир, как известно, стоял на грани термоядерной войны, последствия которой неминуемо бы привели к экологической катастрофе. В этих условиях министерство обороны США издало секретный циркуляр N 3017/62 о необходимости разработки новых форм и методов подавления вероятного противника при помощи психологического оружия. Отныне увеличение ядерного потенциала США и их союзников по Североатлантическому договору шло наряду с активными лабораторными исследованиями по синтезированию "психологического напалма", способного выжечь из общественного сознания микроорганизмы коммунистической заразы.
   Подобные исследования одновременно были начаты в нескольких странах-членах НАТО и проводились в условиях чрезвычайной секретности. Только теперь, спустя десятилетия, я имею право приоткрыть завесу тайны, окутывавшей нашу тогдашнюю деятельность и поделиться теми наблюдениями и выводами, к которым я имел самое непосредственное отношение. Завершив работу в Национальном центре, я в течение нескольких лет продолжал самостоятельно изучать становившуюся все более осязаемой и понятной для меня сферу паранормальных явлений. Результатом моей многолетней работы в этом направлении явилось создание мощного психологического оружия, успешно применяемого на идеологическом фронте и в настоящее время, а также создание учения о спиритусфере или, выражаясь обыденным языком, сфере духа. Сослуживцы в шутку называли меня "параотцом психотронного", сторонники учения о спиритусфере - на псевдолатинский манер - Эспиритус. Однако больше всего из данных мне за мою долгую научную жизнь прозвищ мне наиболее памятно то, которым окрестили нас еще во времена "холодной войны" те же неугомонные и коварные русские: они называли всех нас, работавших на Министерство обороны США, "ястребами". Что ж! Ястребы сделали свое дело - ястребы могут улетать!.. Но не буду забегать вперед, а расскажу обо всем по порядку.
   Поскольку я пишу не научный трактат, то не буду утомлять вас изрядным использованием специальных терминов. Моя цель - пройти вместе с вами тот нелегкий путь эволюции моей творческой мысли, который и привел меня в конечном счете к осознанию факта существования спиритусферы. От идеи разрушения чуждой демократически ориентированной личности коммунистической идеологии я постепенно перешел на ступень позитивного или, скажем так, созидательного мышления. Открытые мною законы и факты позволили мне не только проникнуть сквозь мощные заградительные сооружения вражеских доктрин и общественных моделей, но, что и является самым главным, указать человечеству перспективное направление его самопонимания и саморазвития.
   На следующий же день после поступления на работу меня вызвал к себе директор Центра и кратко, но очень четко сформулировал стоящую перед моим научным подразделением задачу:
   - Вы, Стэнфорд, не хуже меня знаете, что представляет из себя чуждая нам коммунистическая идеология. Она крепче брони. Но если против брони у нас есть противотанковые снаряды, авиабомбы, ядерное оружие наконец, то против коммунистической идеологической брони у нас нет ничего, кроме демагогических бредней некоторых политических деятелей. Нам необходимо создать высокоэффективное, базирующееся на последних достижениях современной науки, в том числе парапсихологии, оружие с помощью которого мы могли бы полностью дезориентировать Советы, лишить их армии, авиации, флота, свести на нет их претензии на лидирующую роль в освоении космического пространства. Хрущев обещает русским, что они будут жить при коммунизме. Сделайте так, Стэнфорд, чтобы этого не случилось.
   - Коммунизма не будет, сэр.
   - Чуждый общественный строй должен быть разрушен раз и навсегда, но не варварскими, а цивилизованными методами. Мы ведь не хотим ядерной войны, не так ли?
   - Конечно, сэр.
   - Сделайте это, Стэнфорд, и не ограничивайте себя в средствах.
   После столь решительного и обнадеживающего начала работы в стенах Национального центра я за несколько месяцев сформировал весьма солидный творческий коллектив. За хорошие деньги мы перекупили нескольких всемирно известных ученых, среди которых были не только психологи, медики и биологи, но и геологи, химики, физики, математики, политологи, социологи, этнографы, демографы и даже искусствоведы. Нам предстояло узнать о вероятном противнике все - даже то, о чем он сегодня еще не задумывался. Мы обязаны были предвосхищать его последующие ходы. И мы делали это не без успеха. Безусловно, мы имели тогда определенное преимущество - мы начали нашу психологическую шахматную партию, играя белыми фигурами. Мы, образно говоря, попытались разыграть королевский гамбит, принеся в жертву значительную часть средств наших налогоплательщиков. Но мы, как нетрудно, глядя на современную Россию, догадаться, не зря потратили эти деньги. Мы выполнили миссию, возложенную на нас Богом и правительством.
   Представьте себе неприступную, окруженную высокими стенами и остроконечными башнями крепость. Вокруг крепости - ров, на треть заполненный пробивающимися наружу грунтовыми водами. За крепостными стенами - хорошо вооруженное войско и народ, уверенный в том, что за пределами рва - лишь чертополох, примятый конским копытом, да затвердевшая на осеннем морозе бузина. Все добрые люди живут в этом городе, в этой стране; все злые и воинственные - за ее пределами. Мало кого выпускают за ворота этой крепости, мало кого впускают внутрь. Часто днем над крепостью можно разглядеть огромное серое облако - скопление мыслей, догм и устоев системы. Его можно увидеть, понять, но проникнуть за неприступные стены и разогнать это серое облако нелегко, ибо это не простое облако, а так называемый коммунистический идеал, навязываемый всем, но недоступный никому.
   Задача создания психологического оружия, способного разрушить этот коммунистический идеал, свелась для нас поэтому к поиску механизма проникновения сквозь грубую толщину этих стен. Разведслужбы, и в первую очередь ЦРУ, пользуясь собственными методами, научились проникать в город через ворота в редкие минуты их открытия. Однако для выполнения нашей работы такого проникновения было явно недостаточно. Мы должны были пройти сквозь стены, обрушиться одновременно на всех и вся, охватить все слои, учесть все нюансы, естественно, приняв во внимание сложившуюся в данной местности политическую розу ветров.
   Как я уже упоминал, в своей повседневной деятельности психолог, а тем более парапсихолог, вынужден опираться на знания, добытые в кровопролитной борьбе с природой учеными, работающими в смежных с психологией научных дисциплинах. Однако умение накапливать знания и умение применять их - совсем не одно и то же. Более того, при всей своей кажущейся простоте и прозрачности психология (парапсихология) обладает достаточно ограниченным арсеналом средств воздействия на человека. Главный инструмент такого воздействия - это слово. При помощи слова опытный психолог проникает в святая святых индивида, внимательно изучает душевные швы и с помощью слова же в случае необходимости сшивает их или же, что более подходит к нашему случаю, разрывает еще шире.
   Именно поэтому на начальных этапах создания психотронного оружия мы главным образом сосредоточились на природе слов, лозунгов, идеологических построений. Такой путь представлялся нам наиболее продуктивным еше и потому, что сами коммунистические лидеры весьма серьезно относились к, скажем так, словообразовательному моменту идеологического противостояния и пропаганды. Вскоре нами были разработаны специальные методики, сценарные планы и главные тезисы (слоганы) психологических программ, направленных на дискредитацию коммунистических идеалов, пропаганду свободы совести, защиту прав человека, принципов свободной конкуренции и прочих демократических завоеваний.
   Сформировав таким образом достаточно мощный боевой психологический заряд, нам оставалось наложить его на определенный субстрат, некую несущую, способную довести этот заряд до умов граждан чужого далекого города, окруженного к тому же неприступной стеной. В то время мы еще не располагали теми глубинными знаниями, к которым подошли гораздо позднее, и которые я подробно систематизировал в собственном учении о спиритусфере. Поэтому первый этап психологической интервенции против стран коммунистического блока базировался на использовании главным образом радиотехнической аппаратуры. Проще говоря, мы накладывали подготовленные нами и произнесенные дикторами тексты на радиоволны, которые в течение ряда лет безотказно выполняли роль может быть и не столь эффективной, но в то же время всеобъемлющей и относительно недорогой несущей психологического оружия. Идеи свободы все глубже и глубже оседали в умах наших коммунистических оппонентов. Однако какое-то шестое чувство на протяжении этих изнурительных лет работы подсказывало мне, что существуют более эффективные пути подавления вероятного противника, существует некая более интеллектуальная, более тонкая несущая, способная проникать сквозь толщу Кремлевских стен.
   На каком-то этапе исследований мне попалась на глаза следующая цитата из "Опытов" Монтеня, которая заставила меня поверить в то, что в поисках новой эффективной несущей мы находимся на верном пути. В виду важности, которую возымела данная цитата на последующий ход моей творческой мысли, считаю необходимым привести ее целиком:
   "Существует название вещи и сама вещь; название - это слово, которое указывает на вещь и обозначает ее. Название не есть ни часть вещи, ни часть ее сущности. Это нечто присоединенное к вещи и пребывающее вне ее.
   Бог, который в себе самом есть полная завершенность и верх совершенства, не может возвеличиваться и возрастать внутри себя самого, но имя его может возвеличиваться и возрастать через благословения и хвалы, воздаваемые нами явленным им делам. И поскольку мы не в состоянии вложить в него эти хвалы, ибо он не может расти во благе, мы обращаем их к его имени, которое есть нечто, хоть и пребывающее вне его сущности, но наиболее близкое к ней. Так обстоит дело лишь с одним Богом, и ему одному принадлежит вся слава и весь почет. И нет ничего более бессмысленного, чем домогаться того же для нас, ибо, нищие и убогие духом, обладая несовершенной сущностью и постоянно нуждаясь в ее улучшении, мы должны прилагать все наши усилия только к этому и не к чему больше. Мы совсем полые и пустые, и не воздухом и словами должны мы заполнить себя: чтобы стать по-настоящему сильными, нам нужна более осязательная субстанция."
   - Черт возьми! - пробежав глазами строки великого Монтеня, в творческом экстазе воскликнул я. - Конечно же, нам нужна более осязательная субстанция! И вместе с тем более тонкая несущая?!..
   Естественно, мне и раньше приходилось слышать об астральных телах и иных "тонких" и вместе с тем, как представлялось некоторым ученым, вполне "осязаемых" формах проявления человеческого "я". Как и многие мало-мальски образованные и верующие люди, я не раз задумывался о вопросах жизни и смерти, бренности бытия, вечной жизни, физическом и духовном началах человека и т.д. Но все эти размышления носили чисто умозрительный, философский характер. Я не видел в них никакого практического смысла. Истории из "царства теней" казались мне надуманными и не вызывали ничего, кроме раздражения. Да и разве мог ученый, работающий на Министерство обороны США, по-иному относиться к сюжетам, аналогичным нижеследующему?
   "Леди Диен Поль, зная, что в особо нажитых местах тем более возможны всякие материализации, всегда старалась выбирать дома новые, только что отстроенные, где никто еще не жил. Так было и в этом случае. Вилла была только что построена, и, по словам владелицы, никто там еще не жил. В первую же ночь Д.П. вдруг почувствовала, что рядом с нею на постели лежит мертвое тело. Затем она увидела, что из занимаемой ею комнаты выносят гроб, который с трудом продвигается в дверях и оставляет на двери глубокую царапину. Вставши утром после такой неприятной ночи, Д.П. прежде всего осмотрела дверь и к своему ужасу нашла именно ту, глубоко вдавленную царапину, происхождение которой она так реально видела ночью. Призванная хозяйка созналась, что в этой комнате действительно умерла женщина, жившая там всего два дня."*
   Получив от Монтеня необходимую подсказку, я по-новому взглянул на проблемы так называемых человеческих "двойников". Из абстрактной идеи данная, еще совсем недавно казавшаяся мне абсолютно абсурдной идея поиска доказательств существования сферы духа превратилась в ясно осознаваемую цель и начала каким-то странным образом завораживать и манить меня. Уверяю вас, что если бы я не чувствовал, что за моими начавшими формироваться фантазиями не скрывается нечто материально-осязаемое, я тотчас же выбросил бы эту идею из головы. Однако мои исследования время от времени заставляли меня с новой силой возвращаться к изучению данной проблемы.
   - А что, если это правда? - спрашивал я себя самого. - Ведь если бы мне удалось открыть и зафиксировать способ общения с "двойниками".... О какой лучшей несущей можно было бы в этом случае мечтать?! Никаких слов, никаких радиоволн... Общение и внедрение на уровне сущности или, если хотите, сущностей...
   Чем больше я думал о потустороннем мире и пытался увязать его потенциальные возможности с собственными научными разработками, тем больше мне хотелось узнать о существующих градациях человеческих "двойников", кармических теориях, реинкарнации, аватарах и пр. Несколько лет я посвятил подробному изучению индийских, египетских и некоторых других наиболее древних религиозно-философских учений. По мере того, как древние знания проникали в глубины моего сознания, я все явственнее начинал чувствовать реальность существования сферы духа. Текущая деятельность в рамках Центра стала несколько тяготить меня, так как исследования продвигались проторенным когда-то путем и не сулили каких-либо принципиальных изменений. Мне же хотелось теперь только одного - во что бы то ни стало доказать факт существования спиритусферы, зафиксировать его с помощью научных методов, найти способ взаимодействия ("общения") с "двойниками" и, в конечном счете, поставить их на службу стратегическим интересам Соединенных Штатов.
   Как известно, существует несколько видов классификации человеческих "двойников". Эти классификации несколько отличаются друг от друга, но при детальном их изучении совпадают в главном - согласно любой из них, как минимум три типа "двойников" сопровождают жизнь индивида.
   Первый тип - линга шарира, своеобразная "тень", вокруг которой формируется физическое тело зародыша будущего человека. Этот двойник
   ___________________________________________________________________
  
   * Н.К. Рерих. "Потустороннее".
  
   рождается вместе с человеком и умирает вместе с ним. В течение земной жизни он не может далеко отойти от тела. Нередко именно этого двойника можно увидеть в виде светящейся фигуры человека у свежевырытой могилы.
   Второй тип - майявирупа или "тело мысли". При жизни это - не что иное, как невидимый проводник, искомая несущая, на "волнах" которой зарождаются мысли и в случае необходимости телепатически передаются от одного индивида другому. После смерти человека майявирупа трансформируется в то, что на Востоке принято называть бхутом. В обыденном, а значит, до предела упрощенном сознании бхут - не что иное, как призрак.
   Третий тип - истинное эго или "кармическое тело" - причина, вызывающая повторные рождения или реинкарнации.
   По окончании земной жизни первый тип "двойников", как уже отмечалось, исчезает вместе с исчезновением тела. Два же других типа сливаются в нечто единое, носящее на Востоке наименование девахан.
   Понятно поэтому, что, переживая различные фазы реинкарнации, возникая в той или иной аватаре, т.е. телесном воплощении, индивид в каждый данный момент жизни или перевоплощения в той или иной форме оказывается полностью зависимым от чужих и собственных астральных "двойников".
   По мере углубления в данную проблематику я ввел в состав работающего под моим началом в рамках Центра парапсихологических исследований коллектива нескольких довольно известных медиумов. С их приходом наметилось новое чрезвычайно интересное направление нашей работы по созданию психотронного оружия. Ставя эксперимент за экспериментом, собирая свидетельства очевидцев, проектируя соответствующую аппаратуру, мы как-то незаметно и, что самое главное, практически все без исключения уверовали в реальность существования спиритусферы.
   Шаг за шагом мы продвигались по тернистому пути познания потустороннего. Многие не выдержали этой гонки. Некоторые, столкнувшись с первыми же оказавшимися ошеломляющими результатами соприкосновения с астральным миром, совершенно сознательно отошли в сторону.
   - Я все понимаю, сэр, - положив передо мной рапорт об отставке, сказал один из моих ближайших помощников, - но, черт возьми, это выше моих сил.
   И я, как мне было ни тяжело, удовлетворил его рапорт. Да и разве я мог поступить иначе в отношении человека, который в течение первого сеанса соприкосновения с астральным миром добровольно вызвался взять на себя роль испытуемого. По окончании сеанса, продолжительность которого не превышала двух минут, этот доброволец несколько дней находился в состоянии фрустрации. Лишь спустя две недели, он собрался с силами и изложил результаты эксперимента, непосредственным участником которого он был, на бумаге. Поверьте, что даже я, видавший виды ученый, читая этот отчет, невольно вздрагивал, несколько раз ловя себя на мысли, что вокруг меня снуют все эти еще не родившиеся и уже умершие бестелесные субстанции, что они видят меня насквозь, что я ничто по сравнению со всей этой живущей по непознанным законам астрально-интеллектуальной массой. Я не скажу, что мне было страшно. Нет. Это чувство скорее можно сравнить с чувством одиночества, переходящего в безысходность. Ты так одинок, мал, ничтожен и беззащитен, ты так мало знаешь о себе самом, а тем более о мире, что все твои потуги, пусть даже самые возвышенные и благородные, сравнимы разве что с бурей в стакане воды, даже выпить который ты толком не умеешь без остатка.
   В последующие несколько лет изучения спиритусферы от меня ушло более половины сотрудников. Ситуация усугублялась еще и тем, что мы не располагали тогда необходимой аппаратурой и зачастую вынуждены были выступать не только в качестве исследователей, но и непосредственных проводников "астральных сигналов" в наш более привычный мир земли, воздуха, воды и огня. Практически каждый из нас побывал в роли медиума, и души некоторых оказались надломленными непосредственными контактами с душами, еще не родившихся или уже умерших. Люди уходили от меня, но на их место приходили новые, те, кто хотел и умел рисковать, кто верил в приоритет американской науки, кто верил в Бога и не боялся встретиться с Дьяволом в узком коридоре недалекой смерти.
   К концу 1976 года мы научились регистрировать потусторонние сущности. Произошло это в ходе одного из научно-спиритических сеансов, главным участником, "проводником", которого стал профессиональный медиум Генри Брайн. Брайн был известен тем, что он не только исключительно быстро входил в контакт с обитателями спиритусферы, четко снимал требуемую информацию, но и, по его собственному признанию, довольно ясно "видел" или представлял себе внешний вид изучаемых нами объектов. Несколько раз по окончании эксперимента мы пытались выудить из него их словесное описание, но ничего, кроме как "это нечто, похожее на туман", выжать из Брайна не удавалось.
   В тот день, о котором я сейчас говорю, уже во время эксперимента, меня посетила, на первый взгляд, довольно-таки неожиданная идея. Как известно, сетчатка глаза преобразует световое изображение в нервное возбуждение. Мысль же человека, по существу, представляет собой то же нервное возбуждение клеток коры головного мозга: в нашем случае - коры головного мозга человека, вступившего в контакт с астральным миром. "А что, если во время такого контакта, - подумал я, - существует обратное преобразование нервного возбуждения в некий зрительный образ, "фотокопию" которого можно было бы снять с сетчаки глаза?"
   Поделившись этой мыслью со своими коллегами, я отдал необходимые распоряжения, и уже через несколько минут мы могли считывать с сетчатки глаз Брайна интересующую нас информацию с помощью специального лазерного отражателя. Результаты этого "фотографирования" оказались впечатляющими: во время сеанса на сетчатке глаз испытуемого были обнаружены не только отражения интерьера нашей лаборатории, но и "туманности спиритусферы", представляющие собой аморфные взаимопроникающие черно-белые негативы потусторонних сущностей.
   Следующие полгода ушли на то, чтобы усовершенствовать процесс регистрации объектов спиритусферы, а также исключить из экспериментов, имеющих целью проникновение в тайны потустороннего мира, не только профессиональных медиумов, но и живых существ вообще по причинам безопасности. Итогом наших усилий стало создание нескольких экспериментальных установок, способных генерировать биохимическую среду, обладающую повышенной чувствительностью по отношению к астральным объектам. Считывание же полученной информации производилось с помощью несколько модернизированных лазерных технологий.
   Нами была собрана обширная коллекция "астральных фотоснимков", некоторые из которых были снабжены смысловыми комментариями профессиональных медиумов. Здесь, вероятно, уместно напомнить о развернувшейся во второй половине нынешнего века шумихе по поводу нашествия на землю НЛО. Да не обидятся на меня существующие уфологические организации, но факт остается фактом - все эти многочисленные "подтверждения" посещения нашей планеты представителями инопланетных цивилизаций - не что иное, как самое настоящее заблуждение. НЛО действительно существуют. Только сегодня их правильнее было бы называть не неопознанными летающими объектами, а скорее идентифицированными астральными объектами или ИАО. Природа НЛО или, вернее, ИАО изучена и подробно изложена мною в учении о спиритусфере, с полной версией которого можно будет ознакомиться по истечении срока секретности, а именно в 2017 году.
   Еще через год мы научились вступать в контакт именно с теми астральными объектами, которые нам были наиболее интересны в тот или иной промежуток времени. Половина пути создания мощного психологического оружия была пройдена. Факт существования спиритусферы доказан. Мы нашли ту всепроникающую несущую, на которую оставалось наложить соответствующую целевую информацию.
   С этого времени лучшие силы Центра парапсихологических исследований были брошены на создание астрального модулятора - прибора, способного преобразовывать известные человечеству сигналы в сигналы, воспринимаемые и понимаемые астральным миром или миром человеческих "двойников". Седьмого апреля 1984 г. астральный модулятор был создан. Центральным элементом модулятора стала так называемая "биосинтетическая мембрана" - "ноу-хау" нашей лаборатории, истинную степень значимости которой предстоит, по-видимому, оценить нашим потомкам. Астральный модулятор лишь приоткрыл ранее плотно закрытую дверь в иные миры. Для того, чтобы познать малую толику этого бесконечно-загадачного и совершенного мира понадобятся многие столетия. Но мы сделали первый шаг в этом направлении, при помощи естественнонаучных методов доказав факт существования спиритусферы и наметив перспективные пути ее освоения.
   К тому же, смею напомнить, что передо мной как руководителем лаборатории Центра парапсихологических исследований изначально была поставлена более "прозаическая" задача - создание эффективного психологического оружия, способного нанести сокрушающий удар по коммунистической системе, окутанной смогом противоестественных догматов и норм. И эта задача была нами небезуспешно выполнена. В 1985 году астральный модулятор был принят на вооружение армии США. Вся его астралообразующая мощь была направлена на разрушение коммунистических устоев. Принципы свободы совести, защиты прав человека, свободной конкуренции, индивидуализма наконец стали методично внедряться в подсознание наших идеологических оппонентов. Результаты такого идеологического наступления были ошеломляющими - уже через несколько месяцев после выхода астрального модулятора на запланированную мощность монстр тоталитаризма в стане врагов пошатнулся. Новые свободолюбивые лозунги - такие, как "гласность" и "перестройка" зазвучали за некогда неприступными стенами чужого идеологического лагеря.
   Как я уже говорил, выйдя в отставку, я не прекратил работу над проблематикой человеческих "двойников". Более того, полтора года назад мною было создано "Научное астральное общество", среди членов которого в настоящее время числятся не только многие бывшие мои коллеги и сослуживцы, но и более молодые и весьма перспективные ученые из более чем тридцати стран мира. Основными задачами общества является дальнейшее освоение такого перспективного материально-духовного образования, как спиритусфера, усовершенствование путей взаимодействия с потусторонними объектами, создание единого "языка" общения с астральным миром и ряд других гуманитарных направлений. Военные, насколько мне известно, также продолжают исследования в этой области, и полученные ими знания, я надеюсь, в неменьшей степени окажутся полезными для процветания американской нации, да и всего человечества в целом.
   Мне же остается добавить лишь следующее. В 1927 году в своих лекциях в Коллеж де Франс в Париже французский математик и философ-бергсонианец Е. Леруа ввел в научный оборот понятие ноосферы как современной стадии, геологически переживаемой биосферой. Другой не менее известный ученый В.И. Вернадский более полно исследовал данную проблематику, сформулировав знаменитое учение о ноосфере. "Ноосфера, - в частности, писал он, - есть новое геологическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой. Он может и должен перестраивать своим трудом и мыслью область своей жизни, перестраивать коренным образом по сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются все более и более широкие творческие возможности...
   Здесь перед нами встала новая загадка. Мысль не есть форма энергии. Как же может она изменять материальные процессы? Вопрос этот до сих пор научно не разрешен."*
   С момента написания вышеприведенных строк прошло немногим более полувека - однако осмелится ли сегодня кто-либо утверждать, что вопрос об изменении мыслью материальных процессов остается и до сих пор нерешенным? Я думаю - вряд ли. А если таковые тем не менее найдутся, я могу посоветовать им на выбор - либо подробно ознакомиться с постперестроечной историей развития стран коммунистического блока, либо, что еще проще, внимательно изучить результаты моих исследований о новейшей астрально-интеллектуальной стадии развития человечества, подробно сформулированные в главном труде моей жизни - "Учении о спиритусфере".
   ___________________________________________________________________
  
   * В.И. Вернадский. "Несколько слов о ноосфере."
  

КТО Я?

  
  
  
   Однажды Дейв Рутгер задал себе сакраментальный вопрос:
   - Кто я? - И ужаснулся.
   За сорок пять прожитых лет этот вопрос пришел ему в голову впервые.
   - Боже мой! Почему я не задумывался об этом раньше?
   Волнение было столь велико, что Дейв не нашел ничего лучше, чем подойти к бару и налить себе рюмку "Jim @ Beam". Сделав несколько глотков, он снял телефонную трубку и набрал парижский номер отеля "Holiday Inn", в котором остановилась его жена, с первых же дней женитьбы не баловавшая Дейва излишним вниманием.
   - Здравствуй, дорогая, - услышав на том конце провода заспанный и оттого еще более знакомый голос супруги, сказал Дейв, - как тебе отдыхается?
   - Спасибо, милый, Париж, как всегда, прекрасен, - ответила любительница путешествий.
   Погладив свою выцветшую с годами шевелюру, Дейв Рутгер довольно явственно представил, как его благоверная Хелен, произнося эти слова, томно повернулась к лежавшему рядом с ней на постели очередному парижскому лавеласу и ласково потрепала его густые черные - да-да, именно черные - волосы.
   - Как погода? - Сделав над собой небольшое усилие, в меру дружелюбно поинтересовался Дейв.
   - Прекрасно! А как в Нью-Йорке?
   - Без тебя плохо, дорогая, - пошутил Рутгер и вяло улыбнулся, прислушавшись к мелодичному шуму дождя.
   - Как Бенни, не звонил?
   - Звонил и рассказывал, что готовится к очередному экзамену по экономике.
   - Он у нас сообразительный - сдаст, - без особого энтузиазма отреагировала Хелен и добавила, - ты извини, но мне пора идти. Целую.
   - Пока, - мрачно попрощался Дейв и повесил трубку.
   Выпитое виски и дурной разговор еще больше распалили и без того растревоженную душу внешне весьма благополучного Дейва Рутгера. Он вновь подошел к бару, достал початую бутылку "Jim @ Beam", наполнил рюмку и осушил ее в несколько жадных глотков. Помедлив несколько секунд, Дейв проделал ту же процедуру еще раз, после чего сел в кресло и закурил сигарету.
   Дела фирмы шли неплохо. Новая концепция медицинского страхования, разработанная при его непосредственном участии, три месяца назад была одобрена советом директоров компании. Единственным, кто высказался против реализации представленных на рассмотрение искушенной публики принципиально новых схем страхования, стал все тот же Эндрю Харрисон, последовательный противник новаций вообще, а предложенных Дейвом Рутгером в частности. Проведенная уже через два месяца после заседания совета директоров широкомасштабная рекламная кампания дала превзошедший даже самые оптимистические оценки результат - более четырехсот человек в течение последующих нескольких недель изъявили желание приобрести новые страховые полисы. А если учесть, что стоимость одного полиса варьировала от десяти до двадцати пяти тысяч долларов, то, как нетрудно сосчитать, эта акция уже позволила компании саккумулировать довольно значительную сумму финансовых средств.
   Плевать на то, что несколько дней назад, ознакомившись с первыми результатами реализации новой схемы страхования, неугомонный Эндрю Харрисон решил, как обычно, перетащить одеяло на себя и выставить его, Дейва Рутгера, в роли простого, хоть и аккуратного, исполнителя, а не одного из инициаторов проекта. Конечно, благодаря стараниям Харрисона, полагающаяся по контракту Дейву Рутгеру премия была несколько снижена, но все же ее хватило на приобретение двух новых моделей автомобилей фирмы "Крайслер" - для Хелен и для него самого.
   "Я покупаю ей дорогие подарки, - неожиданно мелькнуло в голове у Рутгера, - а она прохлаждается в этом фривольном Париже. Кстати, неплохо бы позвонить Кэтрин. Я не звонил ей уже..." Образ миловидной и не более того девушки лениво проплыл перед мысленным взором страховщика. Эта давняя связь была следствием легкого недоразумения, о котором Дейв предпочитал не вспоминать, даже оставшись наедине с самим собой. Кэтрин особенно не вдохновляла, но и не досаждала Рутгеру своими просьбами или тем более домоганиями. Видимо, образ благополучного и розовощекого Дейва проплывал перед ее мысленным взором столь же лениво, сколь ее собственный в воображении умиротворенного любовника. Дейв Рутгер вновь посмотрел в окно, по которому неустанно барабанили тяжелые капли дождя. Скверная погода на улице усугубила скверные мысли в душе Дейва Рутгера. Как-то резко расхотелось звонить Кэтрин. Ее присутствие вряд ли бы рассеяло мрачную непроницаемость туч и улучшило его настроение.
   - Боже, зачем мне все это нужно? - оглядывая равнодушным взглядом свою великолепно обустроенную квартиру, подумал хозяин, и внезапно странное воспоминание детства отвлекло его от бесцельного созерцания действительности.
   Когда-то ужасно давно он точно так же сидел в огромной гостиной небольшого загородного родительского дома и смотрел, как капли дождя весело скачут и, превращаясь в маленькие ручейки, стекают по оконному стеклу. Тогда еще он ходил в школу, не задумывался о страховых компаниях, не знал, что где-то в штате Массачусетс пять лет назад родилась маленькая Хелен, которой предстояло стать его женой, а его будущий злопыхатель и конкурент Эндрю Харрисон возводил из игрушечного конструктора свои будущие коварные планы. Тогда Дейв просто сидел и спокойно смотрел на падающие капли дождя. Открывшаяся его взору картина настолько поразила искрометное воображение мальчугана, что он, повинуясь какому-то сиюминутному порыву, проворно вскочил со стула, прошмыгнул к себе в детскую, вынул из стола альбом, акварельные краски, перебежал в кухню, где наполнил стакан водой, и вернулся в гостиную. Раскрыв альбом на предпоследней странице - все остальные были к тому времени уже заполнены - Дейв, опустив кисть в стакан, обильно смочил ее, после чего осторожно коснулся голубого брикета акварельной краски. "Дрип-дрип-дрип!" - застучали по поверхности альбомного листа новорожденные искусственные капли. "Тук-тук-тук!" - застучало в унисон разыгравшейся веселой непогоде суетливое мальчишеское сердце...
   Через полчаса дождь перестал, однако еще за несколько минут до этого на предпоследнем альбомном листе юного художника появился новый рисунок - расплывчатое голубовато-зеленоватое пятно, сквозь которое проглядывали золотые лучи возрождающегося солнца. Теперь уже Дейв смотрел не в окно, а на это голубовато-зеленоватое пятно, которое, благодаря его собственным стараниям, навсегда сохранило в неприкосновенности вдохновившее его атмосферное явление.
   - Здравствуй, сынок! Чем это ты занимаешься? - услышал он голос вернувшейся с работы матери.
   - Мама! - обрадовался Дейв.- Посмотри - я нарисовал дождь.
   - Дождь?! - несколько удивилась женщина. - Но ведь в прошлый раз ты уже рисовал его?
   - В прошлый раз это был другой дождь, - загадочно улыбнулся мальчик и, плотно сжав в руках альбом, убежал в детскую.
   Дейв тяжело повернулся в кресле, налил новую порцию виски и подумал о том, что в теперешнем его доме уже давным-давно нет никакой детской, и ему некуда бежать от этих бередящих душу настойчивых капель дождя.
   "А что если... - мелькнула у него шальная мысль, - что если тряхнуть стариной?!" Последний раз он брался за кисть лет восемь тому назад. Кто-то из гостей, пришедших к нему на тридцатисемилетие, вспомнив о давних увлечениях Дейва, попросил его тут же написать небольшой натюрморт, состоящий из грозди винограда, лежащей на подносе, дно которого устлано двумя пожелтевшими кленовыми листьями. Тогда на глазах удивленной публики Дейв в течение часа под одобрительные возгласы присутствующих довольно легко справился с заданием и преподнес обрадованному заказчику весьма привлекательный, хотя и не очень сложный по технике исполнения натюрморт.
   Конечно, много воды утекло с тех пор... И все же... Дейв тяжело поднялся с кресла, прошел в рабочий кабинет, приблизился к огромному книжному шкафу, судорожно вспоминая, в каком из многочисленных ящиков могут храниться кисти и краски. Про существовавшие некогда палитру и мольберт он даже не вспоминал, совершенно не надеясь их сегодня здесь найти. Встав на колени, Дейв погрузился в изучение содержимого нижних, наиболее вместительных, секций шкафа. Потратив на поиски свыше двадцати минут, обеспокоенный собственной рассеянностью Дейв Рутгер наткнулся наконец на две покрытые слоем пыли коробки акварельных и масляных красок. Подойдя к рабочему столу, он вынул из ящика несколько широкоформатных чертежных листов и, не без удовольствия оглядев свои находки, снова направился в гостиную.
   Телефон безнадежно молчал. Виски подходило к концу, и только капли дождя безумолку разговаривали между собой о скоротечности земной жизни. Разложив на столе лист бумаги, Дейв Рутгер с некоторой надеждой торопливо открыл коробку масляных красок, вынул из нее тюбик лазури, откупорил его и не без ужаса обнаружил, что краска давным-давно застыла, так и не воплотившись ни в небо, ни в речку, ни, тем более, в недолговечные капли дождя.
   Нервная дрожь прошла по телу преуспевающего страховщика. "Ладно, - подумал он, - не очень-то и хотелось!" Отодвинув в сторону несчастливую коробку с масляными красками, Дейв Рутгер, заметно нервничая, взялся за акварель. Потратив массу усилий и осуществив несколько смен воды, Дейв все же сумел размягчить одеревенневшие кисти и слегка оживить высушенные несправедливым забвением краски.
   - Что ж! - не без доли триумфа продекламировал он. - Приступим!
   Окунув кисточку в голубой цвет, Дейв Рутгер занес руку над листом бумаги, внимательно вглядываясь в заметно потяжелевшие капли дождя. Солнце, и без того затянутое тучами, казалось, безвозвратно уходило в ночь. Глядя в окно, Дейв неожиданно поймал себя на мысли, что думает не о дожде, а о страховых полисах и издевательской улыбке Эндрю Харрисона. "Какой же он все-таки негодяй, - пронеслось у художника в голове, - сначала он охаял мои наработки, а теперь пожинает лавры и, по-видимому, ждет новых откровений. Ну уж, нет! Больше ни одна страховая схема не пройдет через твои руки, ублюдок! Так и запомни - ни одна!"
   Сделав несколько размашистых движений кистью, Дейв Рутгер не без сожаления заметил, что предпринятая им затея мало вдохновляет его, внимание рассеивается, мысли сплетаются в неоднородный клубок, а на листе вместо дождя появляется аляповато-грязная лужа. В сердцах отшвырнув кисточку в сторону, Дейв Рутгер шатающейся походкой подошел к бару и, вынув из него на смену закончившейся бутылке виски джин, сделал из горлышка несколько жадных глотков.
   "Как же меня занесло в эту чертову страховую компанию? - подумал Дейв. - Я угробил на нее двадцать пять лет жизни. И что я получил взамен? Жену, которую я вижу в доме не чаще недели в месяц? Сына, который упорхнул из дома и даже на соизволит позвонить отцу? Может быть, эту квартиру? Мою загородную виллу? Все эти банковские счета? Да провались оно все пропадом! Раньше я, по крайней мере, умел рисовать дождь! Если бы я всю жизнь рисовал этот дождь! Сейчас я, может быть..."
   Обхватив голову руками, Дейв Рутгер, топ-менеджер крупной страховой компании, замер за забрызганным виски и акварелью столом, глядя прямо перед собой и нехотя прислушиваясь к заунывной песни разыгравшейся непогоды. Мысли, а точнее их обрывки, сплетаясь в немыслимые клубки, с шумом проносились по забытым уголкам утонувшего в тумане невеселого прошлого. Чувства затеяли умопомрачительную чехарду, сливаясь в одну непонятную и нескончаемую тоску. Что-то больно засосало под ложечкой. В ушах зловеще зазвенели небесные колокольчики.
   Внезапно взляд Дейва упал на аккуратно вмонтированный в стену внушительных размеров сейф. Сфокусировав внимание на его изящно-массивной двери, хозяин злорадно усмехнулся:
   - Интересно, что скажет на все это судьба?
   С этими словами Дейв Рутгер приблизился к сейфу, трясущимися руками набрал на клавиатуре секретный код, повернул ключ в нужном направлении и открыл дверцу. Несколько толстых папок с документами мало заинтересовали его. Просунув руку к дальней стене сейфа, Дейв нащупал довольно внушительных размеров шкатулку и с нетерпением вынул ее. Вернувшись к столу, Дейв поставил ее прямо перед собой, сделал несколько внушительных глотков терпкого джина и как-то неестественно громко засмеялся. Раскатистое эхо еще не успело утихнуть в отдаленных углах огромной квартиры, как хозяин уверенным жестом уже открыл стоявшую перед ним злополучную шкатулку. Револьвер, лежавший на дне, показался ему какой-то давно забытой детской игрушкой, одной из тех, в которые он так любил играть когда-то ужасно давно в перерывах между очередным созерцанием и написанием акварелью загадочно-сказочных капель дождя.
   Дейв вынул револьвер и не без интереса посмотрел на его бесстрастно-металлическую поверхность. Помедлив долю секунды, он резким движением левой руки раскрутил барабан и некоторое время внимательно прислушивался к его зловещему скрежету. Улыбка, стянувшая его губы, стала еще жестче. Дейв снова запустил руку в шкатулку и достал из нее небольшую коробку с патронами. Вынув один патрон, Дейв, повинуясь какому-то непонятному чувству, вытер его о манжет своей белой рубашки, вставил в барабан и вновь раскрутил последний, заставив срежетать его, точно зубы загнанного в угол и дрожащего от страха дикого животного.
   - Интересно, что скажет на все это судьба? - фанатично повторил он и, приставив револьвер к виску, плавно нажал на спуск...
   Раздался легкий щелчок, и хотя выстрела не последовало, Дейв вздрогнул и выронил револьвер. Покрывшая было все его лицо смертельная бледность резко сменилась болезненным румянцем:
   - Ты даже не можещь убить меня?! - впав в нездоровый экстаз и схватив за горлышко бутылку джина, с вызовом выкрикнул он. - Слышишь ты, там наверху?! Ты даже не можешь убить меня?!
   Внезапно Дейв Рутгер услышал, как хлопнула входная дверь. Чьи-то невесомые шаги прошуршали по коридору и приблизились к нему настолько, что он готов был поклясться, что не только услышал их звук, но и почувствовал чье-то снисходительно-дружеское прикосновение:
   - Мне незачем убивать тебя, - сказал странно знакомый голос. - Мне незачем убивать тебя, Дейв Рутгер. Ты сделал уже это сам!
   Свинцовые капли дождя вновь всей своей мощью забарабанили по стеклу, взорвав воздух тяжелой и пронзительной мелодией похоронного марша. Дейв Рутгер в который уже раз представил себя маленьким мальчиком, держащим в руках окрашенную лазурной акварелью кисточку и рисующим дождь. Встряхнув головой не то для того, чтобы отогнать это внезапно нахлынувшее на него видение, не то для того, чтобы заставить уйти неподдельную боль, Дейв Рутгер медленно подошел к окну, как-то безразлично посмотрел на стекающие ручейки, гневно сжал руки в кулаки и заметил:
   - Больше ни одна страховая схема не пройдет через твои руки, ублюдок Харрисон! Так и запомни: больше ни одна!
  
  
  
  
  

*

ДУНГИ ГОНГМА

  
  
   Пламя костра освещало откосы вековых скал. Тени играли таинственный, казалось, только им одним понятный спектакль. Насытившись, Гонанда отставил в сторону деревянную миску и сказал:
   - Благодарю тебя за трапезу, о святейший Висвани! Но не пустой желудок, а душевный голод привели меня к тебе. Три дня и три ночи провел я в пути. Ноги мои стерты в кровь, а одежды покрыты пылью. Дай мне возможность отогреться у костра и понаблюдать за искрами. Много чудесного слышал я о тебе, о Великий отшельник! И о падении, и об озарении твоем. Много дум передумал я, много сомнений преодолел прежде, чем решился прийти к тебе. Сердце мое открыто, но ум мой затянут туманом. Я вижу лишь начало пути, но не вижу его продолжения. Дорога вьется и теряется между скал. Я знаю, что движусь в верном направлении, но мне не хватает, быть может, самого главного - ясности или огня. Разреши, о праведнейший, прикоснуться хотя бы к секунде твоего озарения и унести с собой мельчайшую искорку твоего костра?
   - Не по годам образны и умны твои речи, юный Гонанда. Оставайся со мной столько, сколько понадобится. Но помни - мой костер может заставить лишь задуматься, а разглядеть неясную даль ты сможешь лишь тогда...
   Внезапный хруст сучьев и чье-то хриплое покашливание прервали краткую речь Великого отшельника. Висвани и его ученик направили взоры в глубокую темноту ночи, откуда через какое-то мгновение таинственным образом возник необычный человеческий силуэт.
   Когда незнакомец приблизился, Великий отшельник и молодой монах недоуменно переглянулись. Недоумение их объяснялось тем, что мало кому даже из местных жителей удавалось добраться до этих приближенных к божеству скалистых вершин, а чужеземцу тем более. А в том, что прервавший их неторопливую беседу незнакомец был чужеземцом, сомнений не было. Европейская внешность, современная одежда, рюкзак с фирменной нашивкой за плечами - все это не совсем гармонировало с древностью и одухотворенностью окружающей природы.
   - Мир вам, монахи, - первым заговорил незнакомец. - Могу ли я присоединиться к вам?
   Гонанда вопросительно посмотрел на Висвани. Великий отшельник сделал жест рукой, приглашая гостя занять место недалеко от себя:
   - Тепла костра хватит на всех, чужеземец. Садись, раздели нашу трапезу и расскажи, кто ты и зачем пришел.
   ___________________________________________________________________
  
   * Дунги Гонгма в тибетской мифологии - первородное яйцо, источник возникновения Вселенной, первочеловека, царя, божеств.
  
  
  
  
  
   Незнакомец, немолодой, но крепкий мужчина, проворно скинул рюкзак. Сел на землю. Взял из рук Гонанды миску и глиняный сосуд, наполненный водой. Сделал несколько жадных глотков и сказал:
   - Меня зовут Майк Макколан. Я родом из Шотландии.
   Ночная птица, разбуженная, должно быть, этим непривычным для местного слуха названием стремительно пронеслась над головами сидящих.
   - Я ищу Дунги Гонгма, - не без видимого удовольствия поглощая содержимое миски, продолжал между тем чужеземец. - Вы что-нибудь слышали об этом?
   - Не обо всем, что можно услышать, говорят. Не все, что нельзя увидеть, - невидимое. - загадочно произнес Висвани. - Расскажи нам о своей жизни, Майк Макколан. Откуда узнал ты о Дунги Гонгма?
   Закончив скоромную трапезу, шотландец вынул из кармана куртки пачку сигарет, неспеша закурил, внимательно посмотрел на Великого отшельника и его ученика и приступил к своему странному и неторопливому рассказу, лишь изредка прерываемому легким дуновением ветра и потрескиванием раскаленных углей.
   - Это случилось тридцать пять лет назад, когда я пятнадцатилетним юношей принимал участие в археологической экспедиции в одной из провинций Южного Китая. Экспедицию возглавлял друг моего отца, человек столь же мужественный, сколь образованный. Именно у него я брал первые уроки китайского, хинди и непали. Именно у него научился неделями обходиться без еды, скакать на лошади, с педантичностью выискивать на полках библиотек ответы на многочисленные научные и философские вопросы. Он и познакомил меня тогда с легендарным Ли, мудрость и величие которого стали притчей во языцех не только для местного населения, но и для многочисленных паломников, которые стекались к нему со всего Южного Китая. От легендарного Ли я впервые узнал о тайне происхождения письменности, основах некоторых религиозных учений... Но он был стар, он был уже очень стар, легендарный Ли, чтобы успеть хоть чему-то основательно обучить меня.
   Более того, рок судьбы распорядился так, что умер легендарный Ли у меня на руках, рассуждая о смысле жизни. Когда страшный приступ давней болезни неожиданно сковал его легкие, последним, что успел прошептать мне уходящий в иные миры учитель, были следующие исполненные доселе непонятного для меня смысла слова:
   - Слишком скоро закончилось наше общение, Майкл. Я многого не успел рассказать тебе. Запомни хорошенько только одно - Дунги Гонгма... Ты должен во что бы то ни стало найти его... И тогда... Когда ты найдешь Дунги Гонгма, ты обретешь ключ к познанию мира... Ты поймешь первоосновы всего. Ты найдешь Дунги Гонгма в...
   Эти слова были последними словами легендарного Ли. Он так и не успел сказать мне, где именно находится Дунги Гонгма, и как он выглядит. Вернувшись на родину, я несколько лет посвятил серьезнейшему изучению восточных языков, религий, истории, географии, археологии, астрономии, оккультных наук, но нигде, ни в одном из источников не нашел ни упоминания о Дунги Гонгма. Поступив на археологический факультет универститета, я впитывал знания, как раскаленный песок впитывает влагу дождя. Я укреплял свое тело долгими физическими упражнениями и просветлял сознание периодическими голодовками и медитациями. Я знал, что силы и знания понадобятся мне для достижения великой цели, о которой мне так и не успел рассказать великий учитель. Я засыпал и поднимался с мыслью о Дунги Гонгма. Эта постоянно работающая в моем подсознании идея заставляла с утроенной силой выполнять любое из текущих дел, за которые я вынужден был приниматься.
   Мне удавалось все или почти все. Соратники по археологическим экспедициям - а после окончания университета я провел в непрерывных странствиях по Свету около десяти лет - искренне поражались моей выносливости, терпимому отношению к коллизиям, неизбежно возникающим в процессе общения между людьми, надолго оторванными от цивилизации, моим знаниям и, главным образом, моему фатальному везению. В ходе одной из наиболее длительных экспедиций, путь которой пролегал по маршруту победоносного шествия армии Александра Македонского от Греции через Турцию, Сирию, Ливан, Израиль, Египет, Иорданию, страны Средней Азии вплоть до Индии и Пакистана, именно мне удалось отыскать железную кирасу, украшенную золотым орнаментом, подобную той, которая была извлечена из могилы Филиппа Второго в Виргене. Именно мне по окончании экспедиции после тщательного обобщения накопленных материалов удалось высказать и привести семь косвенных доказательств в пользу версии об отравлении Александра.
   Несколько более поздних экспедиций в районы Северного Причерноморья обогатили меня знаниями об истории и культуре славянских народов. Из пяти найденных и раскопанных нами скифских захоронений открытое именно мною дало наиболее богатый как в историческом, так и в буквальном смысле слова материал: несколько золотых оковков с изображением головы орла-грифона, глиняных кувшинов, украшений из оленьего рога. Окунувшись в изучение истории Скифского государства, я в серии статей выдвинул и попытался обосновать собственный тезис о причине внезапной гибели скифской цивилизации в конце первого тысячелетия до нашей эры - и, надо признать, получил довольно широкую поддержку в научном мире.
   Однако, странствуя по Свету и по пожелтевшим от времени и прикосновения сотен рук страницам древних фолиантов, я никак не мог найти самого главного - того, что с некоторых пор стало главным смыслом моей жизни, - Дунги Гонгма, таинственного и манящего отголоска вечности.
   Временами, под влиянием археологических экспедиций, мне казалось, что Дунги Гонгма - столица древнего государства, о котором умышленно или по незнанию умалчивает современная наука. Засыпая, я часто видел стены этого воображаемого города. Они были сложены из булыжников. Ворот в этих стенах не было. Не было и рва, наполненного водой, которым, как правило, были обнесены крепости. Из этого беглого наблюдения я сделал вывод о том, что Дунги Гонгма - государство настолько древнее, что вряд ли стоит его искать на любой из сохранившихся до сегодняшнего времени карт. Скорее всего, оно находилось где-то на Ближнем Востоке - на эту мысль меня навели господствующие вокруг города пейзажи и растительность - точнее, отсутствие таковой. Да и существовал ли тогда Ближний Восток? И даже если мои предположения были верны, - как знать! - может быть, увиденная мною крепость на самом деле была чем-то иным, что не являлось произведением рук человеческих...
   Но тогда? - спрашивал я самого себя. - Откуда и зачем эти правильные формы очертаний стен, эта извечная законченность линий, эта возвышающаяся до облаков каменная башня в центре города? Множественные предположения сонмом сомнений роились у меня в голове. И даже отсутствие жителей казалось мне столь естественным, что занимало меня намного меньше, чем суровое и величественное симметричное каменное безмолвие.
   Наученный житейским опытом, впитав в себя мудрость тысячелетий со слов древних и современных авторов, с годами я все чаще и чаще задавал себе вопрос о том, что было на Земле до того, как на ней появилась первое государство людей - Атлантида? И по какой причине или за какие грехи по окончании очередного Великого Потопа она оказалась погребенной на дне мирового океана? Что было до нее, что было до того, как появились на Земле первые простейшие организмы? Для кого существовали и выстраивались в столь странные и непривычные для человеческого глаза формы камни, образующие крепости и башни или, быть может, космодромы внеземных цивилизаций? И был ли тогда, миллионы лет назад, уместным вопрос о местоположении Дунги Гонгма, или Дунги Гонгма появился только после Великого Потопа?
   Исколесив вдоль и поперек Земной шар, я так и не нашел ни одного места, ни одной народности, история которых хоть на йоту приблизила бы меня к заветной цели. Разуверившись в правильном изначальном истолковании мною термина "Дунги Гонгма", но не имея привычки отступать, я еще и еще раз воспроизводил в памяти предсмертные слова легендарного Ли, чтобы найти иную зацепку, иной путь:
   " Я многого не успел рассказать тебе. Запомни хорошенько только одно - Дунги Гонгма... Ты должен во что бы то ни стало найти его... И тогда... Когда ты найдешь Дунги Гонгма, ты обретешь ключ к познанию мира... Ты поймешь первоосновы всего. Ты найдешь Дунги Гонгма в..."
   Я искал Дунги Гонгма в книгах, в земле... Может быть, легендарный Ли хотел сказать: "в вышине"? Но если это так, как отыскать мне его среди бесконечного множества звезд, глядящих на нашу планету своим отчужденным и непроницаемым взором? Как отыскать то, что скрыто за туманностями и лежит, возможно, где-то далеко в стороне от наиболее проторенного человечеством Млечного Пути?
   Несколько не менее напряженных, чем проведенные в археологии, лет я потратил на изучение звездного неба. Мною были довольно подробно исследованы все восемьдесят восемь созвездий, а вслед за ними - каждая из двух с половиной тысяч звезд, различаемых ночью невооруженным глазом в отдельности. Увы, ни одна из них не стала для меня путеводной звездой на пути к Дунги Гонгма!
   Я проработал массу трудов серьезнейших авторов, посвященных вопросам космологии и космохимии, досконально изучил теорию относительности и теорию поля. Вначале я был ярым приверженцем модели горячей Вселенной и был убежден в том, что на ранней стадии развития Бытия вещество и излучение имели очень высокую температуру и плотность. Расширение же Вселенной привело к их постепенному охлаждению и образованию атомов, протогалактик, галактик и звезд. Наблюдаемое в настоящее время так называемое реликтовое излучение представлялось мне, как и большинству ученых, не чем иным, как "остывшим" излучением, сохранившимся с ранних стадий развития Вселенной.
   Впервые узнав о реликтовом излучении, я внутренне приободрился, почувствовав, что именно оно, это изначальное космическое движение, вероятно, даст мне ключ к разгадке тайны Дунги Гонгма. Я даже набросал несколько научно-публицистических очерков о сверхплотном состоянии Вселенной (сингулярности), а также в качестве полемики предложил обсудить на страницах одного довольно известного астрономического журнала вопрос о возможном возвращении Вселенной к этому состоянию.
   Однако по мере погружения в проблему мною постепенно стала овладевать идея о вневременном характере Вселенной, а возможно, и Дунги Гонгма. Может быть, Дунги Гонгма существовал и тогда, когда на Земле еще не было ни рек, ни людей, ни городов из камня? Может быть, он существовал и тогда, когда наша Вселенная не была еще беременна цивилизацией в современном понимании этого слова?
   До сих пор продолжаются мои странствия в поисках таинственного, но, вне всяких сомнений, чрезвычайно значимого для Человечества талисмана - Дунги Гонгма. И, я уверен, что если не я, то мои последователи непременно обнаружат его и объявят миру о своей находке. Кстати, совсем недавно я прослышал о том, что именно здесь, в Непале, живет человек, у которого якобы хранятся записи, указывающие на точное местонахождение Дунги Гонгма...
   Закончив свое странное повествование, чужеземец вынул из начавшего затухать костра обугленную головешку, прикурил от нее и спросил, глядя на Висвани:
   - Верно ли мне сказали, что этот человек живет отсюда вниз по реке? Там ли находится Дунги Гонгма?
   Блаженство и умиротворение читались в глазах Великого отшельника.
   - Ты прав, чужеземец. Дунги Гонгма находится именно там.
   Неожиданно все трое - странный шотландец, Висвани и его ученик, словно повинуясь какой-то волшебной силе, встрепенулись и подняли взоры к столь доступному в этих скалистых местах небу. Звезда, сорвавшаяся со своего привычного места, высветила яркую запятую на неясном фоне недавнего повествования, вызвав едва заметные улыбки умиления на лицах всех присутствующих.
   - История еще не закончена, - промолвил, приподнимаясь от костра, чужеземец. - Мир вам, монахи. Спасибо за приют.
   С этими словами шотландец легко, точно пушинку, закинул рюкзак за спину и растворился в кромешной непальской ночи точно так же, как несколько часов назад появился из нее.
   Долго еще трещал костер, подбодренный новой охапкой хвороста. Долго звезды не хотели уступать место одной наиболее яркой звезде. Долго Висвани и его юный воспитанник не могли произнести ни слова.
   - Странно, - не выдержал наконец затянувшейся паузы юный Гонанда, - даже я знаю, где находится Дунги Гонгма, но, тем не менее, не вижу продолжения пути, а этот европеец не знает, где находится Дунги Гонгма и все же ясно видит впереди свет...
   - В том-то и состоит одна из первых странностей Бытия, - промолвил Висвани, - что те, кто знают, где находится Дунги Гонгма, не видят продолжения пути, и, напротив, те, кто ясно видит впереди свет, не знают, где находится Дунги Гонгма... А теперь - ложись спать, и пусть озарение снизойдет на твою юную душу!..

* * *

  
   " Я многого не успел рассказать тебе. Запомни хорошенько только одно - Дунги Гонгма... Ты должен во что бы то ни стало найти его... И тогда... Когда ты найдешь Дунги Гонгма, ты обретешь ключ к познанию мира... Ты поймешь первоосновы всего. Ты найдешь Дунги Гонгма в..."
   - Ты найдешь Дунги Гонгма внутри себя! - воскликнул Гонанда и проснулся.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

ЧЕТВЕРТЫЙ АРКАН *

  
  
  
  
  
   "Помни, сын земли, что ничто не в
   силах противостоять твердой воле,
   имеющей рычагом науку об истине
   и справедливости. Осуществление
   твоих надежд зависит от существа
   более могущественного, нежели ты
   сам. Старайся узнать, кто он - и ты
   приобретешь его поддержку."
  
   Папюс "Цыганский Тарот"
  
  
  
  
  
   В семидесяти лье от Парижа в небольшом фамильном поместье в старости и уединении доживал свой век великий Эттейла. Живая легенда Франции, он так же внезапно отошел от дел, как некогда, точно метеорит, пронесся по оккультному поднебесью философской мысли, взбудоражив ищущие и желающие постичь истину умы своими феноменальными способностями предсказания будущего. Воспоминания изредка навещали его уставшее от накопленного опыта сознание. Уже несколько лет прорицателя не интересовало ничего, кроме великой тайны. Засыпая, он видел ее смутные миражи где-то совсем рядом, но то ли от ослабевшего с годами зрения, то ли по какой-то иной причине, как ни силился - не мог распознать ее. Она была в нем и вне его. Она была нигде и везде. Она была столь очевидна, что взгляд, по-видимому, легко проходил сквозь нее, не встречая ни малейшего сопротивления. Она не отбрасывала тени и одновременно находилась в тени. Она мучила и терзала его. Смеялась над ним и бежала его. Но она была, и он знал это и с упрямством каждым своим шагом, каждой мыслью старался приблизиться к лежащей где-то неподалеку разгадке.
   Всю жизнь Эттейла совершал чудеса. Всю жизнь он провел в изучении теологических, философских и мистических трактатов. Он разработал и блестяще применял собственную методику гадания на картах Таро. Он не раз выручал людей и помогал им нащупать верную жизненную стезю. Столько, сколько знал Эттейла, знал мало кто из живших когда-либо на Земле.
   ______________________________________________________________
  
   * Четвертый аркан - одна из двадцати двух карт великих (больших) арканов Таро.
  
  
  
  
   Столько, сколько ощущал и видел Эттейла , не ощущал и не видел никто. Человеческие судьбы калейдоскопом проносились перед его мысленным взором. Он различал судьбы еще не родившихся, растущих, зрелых и ушедших. При необходимости он видел всех и вся, но как ни силился - не понимал, как это ему удается.
   Написав множество трудов по теории и практике оккультизма, воспитав учеников и вложив в их души мысль о Боге, а в руки мощные инструменты постижения бытия, он не оставил им главного - ни намека на возможность постижения самой тайны. Иначе говоря, он научил их тому, чего не мог постичь сам. Он знал, что тайна существует, чувствовал ее постоянное присутствие, умел пользоваться ею, но не понимал, как это происходит. Эттейла чувствовал Бога, но не мог разглядеть его.
   Погруженный в собственные мысли, великий прорицатель редко покидал пределы собственного поместья, редко принимал посетителей, редко что-то писал. Даже его самые многочисленные и верные спутники - древние и современные фолианты - не могли радовать его так, как прежде. Именно с их страниц он узнал о существовании тайны, сумел овладеть ее инструментами и даже усовершенствовать некоторые из них, но разглядеть саму тайну c их помощью никак не удавалось и - как он теперь совершенно отчетливо понимал - вряд ли удастся. Тайна скрывалась где-то между строк, между страниц, между самими стоящими и лежащими повсюду фолиантами. Может быть, она была не видна из-за пыли, а может быть, она и сама была точно пыль...
   Длинные седые пряди ниспадали на его открытый лоб точно линии бесконечных судеб, переплетенных вселенскими ветрами. Бездонные глаза смотрели не на окружающие предметы, а куда-то вглубь. Губы были плотно сжаты, как бы опасаясь раньше времени высказать то, что в мыслях было еще не более чем смутной догадкой. Тело его, как у любого старца, ослабло, но чувства, которые переполняли мэтра магии, были столь многогранны и так безукоризненно отточены, что создавали вокруг него неподражаемый ореол ясности и добра. Чувства эти однако при всей своей свежести и утонченности несколько отличались от тех, что переполняют людей в романтическом возрасте. Хотя по существу это были те же чувства, замешанные, как и все прочие, на консистенции любви... Только любовь эта была любовью иного рода - любовью к Богу.
   Заповедь: возлюби ближнего своего, звучала в доме Эттейлы по-особенному. Он помнил и любил всех своих, живых и мертвых, родственников, друзей и учеников, но ближе Бога сегодня у Эттейлы не было никого. Впрочем, и раньше, окруженный славой, почитателями и почитательницами, он, безусловно, носил частицу божественного в своем сердце. Только теперь, спустя годы исканий, провозвестник будущего ясно осознал, насколько сильно мирская суета и каждодневные занятия науками рассеивали его внимание и не давали сосредоточиться на главном. Тогда, в зените славы, главным казалось все, что угодно, только не то, что теплилось где-то в глубинах воодушевленного сознания, выплескивающегося наружу проблесками озарения. Главным представлялись тепло и свет, а не источник света и тепла.
   Глядя на танцующие в камине языки пламени, Эттейла не пытался, как прежде, распознать в этой неистовой потаенной игре судьбы конкретных людей, а порой и целых народов - сегодня это интересовало его лишь в той мере, в какой может интересовать человека повторение пройденного, - Эттейла старался смотреть сквозь огонь, на раскаленные угли и сквозь угли, сквозь судьбы, сквозь эпохи... с тем, чтобы увидеть Его... Увы! Тайна так и оставалась тайной даже для самого просвещенного из когда-либо живших на Земле людей. В то же время сам Всеведающий и Вездесущий наверняка видел старого мэтра и по-доброму посмеивался над его тщетными попытками проникнуть в пучину сокровенного...
   Внезапно что-то постороннее отвлекло Эттейлу от созерцания отблесков истины. Мэтр тряхнул головой и вернулся в свое менее напряженное состояние, тонко настроенное на восприятие надвигающихся событий. Уши его еще ничего не слышали, но чувства подсказывали приближение чьих-то шагов. Поднявшись с кресла, Эттейла подбросил в огонь несколько поленьев и медленно побрел в прихожую, бормоча под нос трудноразличимые латинские фразы.
   Выйдя во двор, Эттейла направился к воротам, в которые, по его мнению, через несколько секунд должен был раздаться стук. Прохлада летнего вечера приободрила прорицателя. В Париже грохотала революция, которой позднее суждено было войти в историю под названием "Великой французской буржуазной революции". Здесь же, в стороне от классовых передряг, воздух был чист и прозрачен, и казалось - никакие бури не способны испортить его первозданной свежести. Глоток этого воздуха для Эттейлы был сродни глотку воздуха свободы для Робеспьера. Именно в нем черпал вдохновение великий предсказатель. Именно в нем он чувствовал присутствие чего-то божественного.
   Шум приближающегося экипажа, а затем легкий стук в ворота застал Эттейлу в двух шагах от них. "Похоже, я все еще что-то могу," - подумал провидец и улыбнулся. Черная вуаль скрывала лицо загадочной посетительницы, но и под этой вуалью, несмотря на ослабевшее зрение и сгущающиеся сумерки Эттейла без труда сумел разглядеть великую скорбь. Можно было сказать и по-другому - сам эфемерный облик незнакомки был воплощением человеческой скорби: излишне приподнятый подбородок, демонстративно расправленные плечи - все эти мелкие детали ясно давали понять, что женщина, вне всяких сомнений, благородного происхождения, мужественно борется с гнетущей ее сердце и душу болью.
   - Мне нужна Ваша помощь, мэтр, - вместо приветствия произнесла незнакомка. - Я знаю, что Вы давно не практикуете, но поверьте, иного выхода у меня нет.
   Едва уловимая тень раздражения пробежала по лицу великого прорицателя. Мысленно он уже корил себя за излишнюю мягкость, которую намеревался проявить. Однако скорбь женщины была столь велика, что не оставляла никакой надежды на спокойный сосредоточенный вечер созерцания истины. Скорбь всегда была для Эттейлы выше истины. Он знал, что поступает неправильно, но не в силах был воспрепятствовать этому.
   - Что ж, - задумчиво произнес хозяин, - если у Вас действительно нет иного выхода - проходите, но помните, что я уже очень стар, стараюсь держаться подальше от...
   - Мой муж завтра умрет, - внезапно прервала прорицателя странная женщина, и Эттейла скорее не увидел, а почувствовал, как слезы навернулись на ее проникнутые тоской и прикрытые черной вуалью глаза.
   - Проходите в дом, в гостиную направо - я скоро вернусь, - сказал Эттейла и направился в погреб. Там при свете свечи он нашел бутылку красного вина. Вернувшись в дом, протер ее сухой тряпкой. По дороге в гостиную, где уже расположилась незнакомка, прорицатель заглянул в кабинет и вынул из стола потертую и также изрядно запылившуюся колоду гадальных карт, без которых, как он полагал, ему вряд ли сегодня удастся обойтись.
   Войдя в гостиную, Эттейла положил колоду на сервант, открыл бутылку вина, наполнил бокалы и, протянув один из них даме, сказал:
   - Говорят, что в вине находится истина. Не знаю - так ли это, но я иногда нахожу в нем успокоение.
   - И горечь, - молвила незнакомка, принимая из рук мэтра бокал. - Я - графиня де Монпелье, - добавила она, откинув вуаль с лица.
   - Я узнал Вас, графиня.
   - Узнали? Мы разве встречались с Вами прежде?
   - Прежде все мы когда-то встречались... Но не будем об этом. Чем я могу Вам помочь?
   - Мэтр, моего мужа Жана-Поля де Монпелье... завтра ждет гильотина... Я хочу знать, не свершится ли какого-либо чуда, ибо не на что другое я уже не могу рассчитывать! Эти ужасные революционеры! Они так много кричат о свободе, равенстве и братстве, что у них не остается времени на сострадание. Мой муж обречен! Слышите Вы? Он обречен! Умоляю Вас - разложите карты и вселите в меня надежду, иначе... иначе, мне кажется, я не доживу до завтрашнего утра...
   - Видите ли, графиня, не хочу Вас расстраивать, но у Провидения есть свои собственные законы, которые мы можем лишь узнать, но которые не в силах изменить. В сложившейся ситуации я боюсь, что...
   - Мэтр, умоляю Вас, даже если Вы произнесете то, что я больше всего в жизни боюсь услышать, я... я найду в себе силы и...
   Крупная слеза отчаяния скатилась по щеке графини и глухо ударилась о крышку стола, за которым сидели собеседники.
   - Хорошо, - отозвался мэтр, - я сделаю это для Вас. Я расскажу Вам всю правду о прошлом, настоящем и, главное, будущем Вашего мужа и как только я это сделаю - Вы уйдете, дав мне клятву о том, что с честью перенесете любое из испытаний, уготовленное Вами Провидением! Вы согласны?
   - Я обещаю Вам, мэтр, что вынесу любой приговор!
   - Что ж! В таком случае, начнем, - сказал Эттейла и взял в руки колоду.
   Глядя сквозь затуманенный взор графини де Монпелье в пучину ее растревоженной души, старый предсказатель старательно перетасовал все семьдесят восемь карт и протянул колоду даме. Дрожащей рукой графиня сняла колоду, после чего Эттейла разделил ее на три пачки, по двадцать шесть карт каждая. Вслед за этим мэтр отложил среднюю пачку в сторону, справа от себя. Взяв оставшиеся две пачки, он вновь перетасовал их, дал снять колоду графине и вновь разделил на три пачки, по семнадцать в каждой плюс одна карта в стороне. Выбрав среднюю пачку, Эттейла положил ее слева от отложенной ранее. Собрав не отложенные в сторону тридцать пять карт, прорицатель вновь тщательно перетасовал их, дал снять графине и разделил на три пачки, по одиннадцать карт в каждой плюс две карты в стороне. Выполняя уже известные процедуры, Эттейла разместил среднюю пачку слева от двух других ранее отложенных пачек, получив таким образом три кучки, состоящие из одиннадцати, семнадцати и двадцати шести карт.
   Проделав таинственные манипуляции, Эттейла выбрал состоящую из двадцати шести карт пачку и разложил их на столе справа налево в один ряд.
   - Этот ряд, графиня, поможет нам разобраться в том, что происходило, происходит и произойдет с душой вашего мужа, - сказал он. - Этот ряд затрагивает самые тонкие материи, о которых порой не догадывается и сам их обладатель. Поэтому при истолковании этого ряда, возможно, многое покажется Вам странным, тем более что именно этот ряд ввиду бессмертия души в значительной степени ориентирован на будущее. Человеческая же психика не в состоянии трезво оценить события, которым суждено произойти. Поэтому призываю Вас сохранять самообладание и не пытаться вносить коррективы в мои рассуждения относительно прошлого, настоящего и будущего.
   - Разумеется. Можете не беспокоиться, мэтр!
   - Итак, первая карта указанного ряда, как Вы видите, - перевернутый пятнадцатый аркан или дьявол. Расположение этой карты в самом начале говорит о том, что с момента рождения судьба вашего мужа была предопределена. Будущее с только ему присущей неумолимостью в течение всей жизни надвигалось на него. Изменить его может или могла бы только чья-то чужая воля. Следующая далее группа карт подтверждает наличие мелких невзгод, а непреклонный туз мечей предупреждает о близкой катастрофе тех действий, которые граф предпринимал в интересах страны.
   Расклад показывает, что, попав в сложное положение, де Монпелье сумел, по-видимому, сделать единственно верный шаг и на какое-то время преодолел невзгоды. Однако радость его была мимолетна. Близлежащая шестерка мечей позвала его в полную опасностей дорогу. Удача вновь на мгновение обратила на графа свой милостивый взор, выслав навстречу колесницу седьмого аркана. Однако врожденное нежелание считаться с очевидными фактами увело Вашего мужа от главного. Как и прежде, он берется за многое, но не доводит начатое до конца. На этом заканчивается этап нелегкого становления души графа Де Монпелье.
   Новый этап начинается с душевного и материального банкротства, отчего затруднения в делах продолжаются с неумолимым постоянством. Следующий далее семнадцатый аркан Звезда означает ослепление, заблуждение, мрак, а находящийся рядом перевернутый шестнадцатый аркан - скорое заточение и глубокий душевный кризис. Надежды на будущее приходится спрятать в долгий ящик. Прямая угроза исходит от группы лиц, не гнушающихся подкупом с целью дискредитации Вашего мужа. Результатом интриг, умело плетущихся вокруг де Монпелье, является жестокий приговор ( перевернутый двадцатый аркан - Суд).
   Недомогание де Монпелье безусловно усилено тяжелыми условиями существования, что подтверждается девятым арканом - Отшельником, сеющим потери, болезнь, клевету. Венчает ряд перевернутый четвертый аркан Император или Владыка среди всемогущих, символизирующий полную зависимость Вашего мужа от сильных мира сего, что в нынешней ситуации, как ни прискорбно об этом говорить, означает смерть.
   Итак, круг замкнулся: чужая воля с момента рождения Вашего супруга взяла над ним верх и никогда не оставит его душу в покое. Главное для него - умение нейтрализовать, приспособиться к действию этой чужой воли. И тогда, может быть...
   - Пока все, что Вы говорите, мэтр, довольно точно совпадает с тем, что происходило в жизни моего мужа. Кроме, конечно, Ваших чудовищных предположений. Все мы в той или иной степени от кого-то зависим... Однако не буду Вас прерывать. Пожалуйста, продолжайте!
   - Следующий ряд из семнадцати карт в какой-то мере должен прояснить нам способность Вашего мужа противостоять этой чужой воле. Итак, оказавшись в тюрьме и думая, что только деньги способны вызволить его из создавшегося положения, граф собирает последние средства и через посредника пытается решить вопрос с судебными исполнителями якобинцев. Зловещий рок судьбы распоряжается так, что де Монпелье теряет последние деньги и вместе с ними надежду на помилование. Между тем, совершенно неожиданно кто-то из Ваших дальних родственников навещает его в тюрьме, предлагая посильную помощь. Граф берет деньги у Вашего родственника и вновь, теперь уже через другого посредника, пытается устроить свою судьбу. Все его усилия оказываются тщетными. Мысли о том, что жизненные начинания оказались неосуществленными, все чаще и чаще посещают его. Здоровье угасает, и только слабая надежда на чудодейственную помощь некогда близкого ему высокопоставленного лица вселяет в графа некоторое утешение.
   - Мне кажется, я знаю, о ком идет речь. Пожалуйста, не умолкайте!
   - А теперь, собственно, нам предстоит узнать, сколь долго продлится пребывание де Монпелье на этой земле. К сожалению, карты последнего ряда говорят о том, что Ваш муж, графиня, находится на грани сумасшествия. Его воля оказалась не в состоянии выдержать то жестокое давление обстоятельств, которое с момента рождения преследовало его со всей своей безжалостной неотвратимостью. Месяцы заключения привели, как мне кажется, к заболеванию ревматизмом. Надежды на покровительство властьпридержащих таяли в душе Вашего мужа по мере того, как таяло его состояние. Сегодня точно так же, как и раньше жизнь де Монпелье напрямую зависит от кого-то из сильных мира сего, чье слово или, скорее, поступок окажутся рещающими в судьбе Вашего мужа.
   - И как же произносится это слово?
   - Оно произносится как...
   - Как, черт возьми?!
   - Это слово... Это слово - "смерть", графиня. К сожалению, я не могу по-иному интерпретировать данный расклад... Правда, если бы в первом ряду двадцать шестая карта - четвертый аркан - находилась бы в прямом, а не в перевернутом положении, тогда, безусловно, все могло быть по-другому...
   - По-другому?! Что значит по-другому?! При чем здесь идиотский четвертый аркан?! Причем здесь сильные мира сего?! Мой муж не нуждается ни в чьем покровительстве! Слышите Вы?! Он все равно, все равно будет жить! Вы сами не знаете, о чем говорите! Вы... Вы... Я не желаю Вас больше видеть! Прощайте!
   Гулко хлопнула калитка за доведенной до отчаяния женщиной. Торопливое цоканье копыт лошадей, уносящих вдаль экипаж графини, напомнило великому прорицателю о скоротечности времени и необходимости его более плодотворного использования. "Нет, это было в последний раз, - подумал Эттейла. - Мало того, что графиня отвлекла меня от созерцания истины, она же обвинила меня в интеллектуальном мошенничестве! А между тем, я открыл ей горькую правду по ее же собственному настоянию. Воистину неисповедимы пути Господни! Конечно, будь моя воля..."
   Неожиданно взгляд мэтра упал на аккуратно разложенные на столе три ряда карт, предельно четко описывающих жизненный путь графа Жан-Поля де Монпелье и его скорое окончание. Повинуясь какому-то сиюминутному порыву, с поистине мальчишеским озорством Эттейла перевернул находящийся на двадцать шестой позиции в первом ряду карт четвертый аркан. Легкого мановения руки мэтра было достаточно для того, чтобы смысл всего ряда, да и всей картины в целом, полностью переменился. Если бы во время гадания карты легли таким образом, это означало бы, что некое влиятельное лицо все же сумеет вызволить графа из тесных объятий смерти. "Что ж! По крайней мере, я остался честен по отношению к самому себе," - подумал Эттейла и, слегка пригубив вино, направился в спальню...

* * *

  
   Утро девятого термидора второго года по республиканскому календарю выдалось в Париже довольно прохладным. Особенно прохладным оно казалось графу де Монпелье, со скрюченной от ревматизма спиной и потухшим взором медленно всходящему на эшафот. Ничто уже не волновало бывшего некогда сановника - деятельного хотя и не всегда удачливого. Долгие месяцы пребывания в заточении лишили его не только здоровья, но и рассудка. Имена тех, кто когда-то составлял его ближайшее окружение, вспоминались с трудом. Тени невосполнимых потерь шли по пятам его воспаленных умосозерцаний. Де Монпелье не мог противостоять чужой воле - у него не было больше сил. Ему хотелось только одного - как можно скорее услышать оглашение приговора, свист лезвия и забыться в этом вечном блаженстве тишины, где нет ни интриг, ни зависти, ни коварства...
   Единственное, о чем искренне сожалел граф де Монпелье, было горе, которое он причинял безвременным уходом своей молодой обворожительной супруге. Граф поднял глаза и обвел собравшуюся вокруг эшафота толпу безнадежно-тусклым взглядом. Где-то на другом конце площади, как бы в другом мире, он неожиданно заметил знакомый силуэт. Он попытался прокричать слова извинения, но посиневшие губы не слушались его - и только хриплый стон отчаянья вырвался из груди.
   Палач взял в руки повязку и, наложив ее на глаза графа, стянул на затылке двумя крепкими узлами. Свет пропал. Жестокое будущее неотвратимо приближалось. Внезапно слух осужденного уловил легкий шум восклицаний, пронесшихся по толпе. За ним последовали чьи-то четкие команды, суть которых сводилась к требованию немедленно очистить площадь. "Якобинская диктарура свергнута! - прокричал чей-то уверенный голос. - Казнь отменяется. Да здравствует Фуше! Да здравствует Республика!"
   Точно пелена упала с глаз узника предсмертная повязка. Точно позабытая грусть слетела с лица графини де Монпелье черная вуаль. Чудо произошло, и будущее отступило. Страшное предсказание не сбылось! Жизнь и любовь оказались сильнее предопределения!
  

* * *

   В семидесяти лье от Парижа, давно позабыв о неприятном инциденте, глядя на тлеющие угли, приближался к разгадке тайны великий Эттейла. Он чувствовал ее запах, ее дыхание. Он слышал, как где-то совсем близко бьется ее извечное вселенское сердце, выстукивая мелодию жизни и смерти бесконечного множества живущих на этой планете. Будущее, как на ладони, лежало перед его мысленным взором и нисколько не страшило его. Прошлое уносилось вдаль и вновь возращалось приливами наиболее ярких воспоминаний. Настоящее, такое бесцветное, каким оно могло показаться со стороны, представлялось ему чрезвычайно плодотворным и обнадеживающим. Именно в нем он чувствовал приближение момента озарения.
   Он знал, что озарение непременно придет. Знал, что последствия этого озарения будут столь велики, что в корне изменят его представления о жизни и смерти, пространстве и времени, связи между прошлым, настоящим и будущим и других абсолютных понятиях. Он жаждал озарения и одновременно страшился его. Наполнив бокал красным вином, Эттейла сделал несколько жадных глотков в извечной надежде отыскать истину там, где ей и суждено было пребывать с начала времен. Легкое тепло разлилось по его телу. Почему-то вспомнился пресловутый четвертый аркан. В голове зашумело что-то иррациональное.
   - Где ты, Господи?! - воскликнул прорицатель. - Я знаю, что Ты здесь, но я не вижу Тебя!
   Вселенская тишина воцарилась в комнате. Переплеты древних фолиантов засветились фосфорицирующим блеском. Пыль перестала быть видимой. Угли рассыпались в прах. Завеса тайны стала медленно приподниматься. В волнении Эттейла выронил бокал, со звоном разбившийся об пол. Взгляд прорицателя инстинктивно упал на осколки стекла...
   Внезапно кощунственная догадка пронзила его мозг. Эттейла медленно поднялся с кресла, сделал несколько робких шагов по направлению к трюмо, помедлил долю секунды, после чего решительно посмотрел в зеркало и... увидел в нем до боли знакомое собственное отражение... Длинные седые пряди ниспадали на открытый лоб одухотворенного лица точно линии бесконечных судеб, переплетенных вселенскими ветрами. В бездонных глазах светилась накопленная многими поколениями мудрость тысячелетий. Губы были плотно сжаты, ибо Эттейла не осмеливался произнести вслух столь привычное для него имя... имя Бога...
   Жизнь пронеслась. Тайны не стало. Расклад удался.
   Слезы потекли из глаз великого предсказателя... Единственное, что теперь оставалось непознанным для Эттейлы - так это вопрос о том, что явилось причиной этих неожиданных слез - радость или разочарование?...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   - А что охраняют эти солдаты? - не без любопытства спросил я. - Если я правильно понял...
   - Не напрягайся, мой друг. Понял ты это навряд ли правильно, но я, так и быть, объясню тебе. Они охраняют... мою душу!
  
   "Черный лорд"
  
  
  
  
  
  
  
   Дрожащей рукой Стайл принял из рук сумасшедшего философа-миллионера уготованный ему провидением бокал. Несмотря на то, что он внимательно следил за манипуляциями Хоупера, Стайл не был уверен в том, что ему достался не смертоносный, а обычный бокал с обычным виски. Не пить было нельзя.
  
   "Философия круга"
  
  
  
  
  
  
  
   ...Я постараюсь кратко, в хронологическом порядке, рассказать вам, как подошел к данной проблеме, как в процессе исследования металась загнанная в лабиринтах непознанного моя одухотворенная мысль, какие научно-прикладные методы я использовал для того - и теперь я имею полное право объявить об этом со всей откровенностью - чтобы вывести безукоризненно точную... ФОРМУЛУ СМЕРТИ.
  
   "Формула смерти"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   119
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"