Бывают неприятности большие и неприятности малые, занудные маленькие неприятности, которые иногда даже скрашивают однообразную жизнь и с которыми Наталья уже давно научилась бороться. Что же касается неприятностей больших, она полагала, что исчерпала их лимит отпущенный каждому человеку на месяц кем-то свыше, своим грандиозным и грохочущим, как ураган, расставанием с Виктором, оказавшимся по истечению трех месяцев совместной жизни жутким бабником и выпивохой. К несчастью, как выяснилось, проклятый лимит больших несчастий она исчерпала в этом месяце не до конца.
Она поняла это сразу, как только увидела Славу Новикова, тихого троечника из второго "Б", ведомого к ней двумя приятелями. Левую руку он прижимал к лицу и эта рука, высовывающаяся из куцего пальтишки была чем-то вымазана, какой-то темной дрянью, которую дети немедленно находят во время прогулки, даже если все вокруг завалено снегом.
- Наталья Сергеевна!...
- Что случилось? - замирая от нехорошего предчувствия, спросила она. - Что?...
Лицо и руки Славы были совсем не в грязи, которую дети почему-то обязательно умудряются найти в разгар зимы под толстым слоем снега.
У нее вдруг все поплыло перед глазами. Господи!... ПОЧЕМУ?! ... Дети что - то наперебой рассказывали ей, дергая за пальто, а она на ослабевших ногах смотрела как по прижатой к левому глазу руке Славки медленно и неторопливо струилась кровь. Она была ослепительно алая, она стекала по пальцам и лениво капала в снег, хотя в наступивших сумерках она казалась черной. Кап!... Кап!... Лицо ребенка было в крови, рот перекосился от рева, а она словно отключилась, не слыша ни его крика, ни гомона детей вокруг. Неприятности бывают... - отрешенно пронеслось в ее голове.
К счастью, медсестра Тамара Васильевна оказалась на месте, в кабинете.
Когда минут через двадцать дети отвели в группу рассекшего о санки левое веко зареванного Славика, когда Тамара Васильевна милосердно накапала Наталье валокордину и сунула под нос ватку с нашатырем, только тогда к ней вернулась способность соображать. Она обнаружила себя сидящей в углу врачебного кабинета с кружкой горячего чая, в пальто и с руками, измазанными Славкиной кровью. Несколько секунд она непонимающе смотрела на эту кровь, потом аккуратно поставила кружку на стол и встала к раковине.
- Ничего, милая, - говорила Тамара Васильевна доброжелательно за спиной, пока она с остервенением мылила руки, - привыкнешь. У них же постоянно что-нибудь происходит. То подерутся, то еще черти что придумают... Вон давеча, может, слышала, двое балбесов из седьмого "А" себе лбы порасшибали, катаясь по перилам. Им хоть кол на голове теши - все без толку.
Да, подумала она. Все без толку. И жизнь без толку, и работа, в общем - то, тоже ...
Она завернула воду и тщательно вытерла руки.
- Спасибо, Тамара Васильевна, - повернувшись, сказала она, - но я пойду. Надо еще их родителям раздать, пока не поубивали друг друга. Огромное вам спасибо.
- Ну что ты, милая, - отозвалась медсестра. - Как же чаек - то?
- Как-нибудь в другой раз, Тамара Васильевна....
В коридоре ее прорвало.
Она еле успела добежать до туалета и там, запершись, громко, в полный голос разрыдалась. Перед глазами ее стоял Славик, зажимающий рукой глаз. И, конечно, его кровь, тягуче падающая в снег, лениво расступающийся под ее горячим натиском. Господи, за что?... Что же я натворила, господи?... Почему мне?... Если бы он выбил себе глаз, сказал внутри трезвый спокойный голос, у тебя, деточка, были бы большие неприятности. И увольнение оказалось бы ерундой по сравнению со всем остальным. Тебя бы затаскали по управам и начальству. Это надо же - в учебное время ребенок лишается глаза! И где - в группе продленного дня! И как - в присутствии педагога - воспитателя! Это тебе, зайка, так просто с рук не сошло бы. А его родители подали бы на тебя в суд. Ты, и в самом деле, чертовски везучая, Наталья Сергеевна. Везучая, и рожденная в рубашке...
Она кое-как привела себя в порядок, смыла размазанную тушь и вытерлась салфеткой, глядя в зеркало. Пора заканчивать, вдруг холодно подумала Наталья. Ходить по лезвию ножа за нищенские гроши просто глупо. Всего не предусмотришь и не предугадаешь. Рано или поздно ... И тут на нее накатила такая волна отчаяния, что вновь стало плохо. Что же делать, если я люблю эту работу, если я всегда хотела быть учителем, если я люблю детей и даже эти постоянные проблемы, постоянную нервотрепку, постоянную усталость - тоже люблю? Что делать, если даже на больничном, я рвусь сюда, скучаю без своих двоечников и хулиганов, без этих утренних детских заторов в коридорах, а будильник всегда будит меня голосом школьного звонка? Ну, знаешь ли, произнесла ее здравомыслящая часть. Тогда сама карабкайся. Может быть, выплывешь, может быть, нет...
Когда Наталья вернулась на улицу, для начала она мстительно загнала всю группу в школу. Сейчас же возник шум: Вика Лебедева, как обычно, принялась ябедничать на второгодника Ляпунова, что мол, он снегом кидался и подножки делал, Никитский сцепился с Гордоном из-за варежек, а немного заторможенный Вова Ленский начал монотонно спрашивать который час. В классе сразу же стало тесно и жарко: разгоряченные дети никак не могли успокоиться после прогулки. Конечно, апофеозом дня стало происшествие с Новиковым. Это событие обсуждалось на все лады, шепотом и в голос, а сам виновник торжества сидел за партой в углу и гордо сиял залепленным пластырем глазом. На него посматривали ненароком и с плохо скрываемой завистью - как же, оказался в центре внимания! А девочки вообще считали его, по-видимому, чуть ли не героем.
Однако Наталья это заблуждение быстро рассеяла.
После того как первое возбуждение улеглось, она вызвала Новикова к доске и строго потребовала объяснений. Славик начал откровенно мяться. После многочисленных попыток бессвязного мычания, блеяния и бурчания Наталья сумела, наконец, уяснить себе картину. Оказывается, Славик просто споткнулся, поскользнулся или еще что-то сделал и упал прямо на перевернутые санки. Еще через пару минут выяснилось (конечно, с помощью Вики Лебедевой), что в этом ему помог второгодник Ляпунов, который немедля был вызван к доске и рассказал свою интерпретацию событий. В результате, в конец запутавшаяся Наталья объявила перерыв и распустила подсудимых, которые уселись на места с видом героев Парижской коммуны. Впрочем, авторитет их у группы был явно и безнадежно подорван.
Дело шло к вечеру.
Ученики, пострадавшие и не очень, занялись домашним заданием, а Наталья принялась за очередное творение госпожи Марининой. Она читала, пытаясь сосредоточится, но мысль о родителях не оставляла ее в покое. Особенно о родителях его, Славки Новикова.
Она вдруг поймала себя на том, что толком не помнит: кто они и чем занимаются. За те десять дней, которые Наталья проработала воспитателем в группе, череда родительских лиц еще не начала ассоциироваться в ее голове с конкретным ребенком. Она лишь запомнила какую-то вздорную особу со следами бурной жизни на немолодом уже лице, в короткой модной шубке и с многочисленными золотыми побрякушками на руках, раскричавшуюся на второй день работы, что, мол, ее чадо, вспотевшее после улицы, сидит рядом с окном. "Кого же она забирала?" - мучительно пыталась вспомнить Наталья. Точно, кого-то из мальчиков, но кого?... Неужели Славу?...
Наталья вспомнила мерзкое бессильное состояние, когда эта стерва с гордым видом победительницы хлопнула дверью класса, и лица детей, которые смотрели на нее и как бы говорили: "Ну, ответь, ну, скажи ей хоть что-нибудь..." Потом под окнами внизу завелась машина, а Наталья, стиснув зубы и, делая вид, что ничего не случилось, спокойно села на свое место и открыла книгу.
Самое плохое, наверное, что может случится - это подрыв веры. Как может ребенок, воспринимающий учителя, как бога, продолжать верить ему, если видит такую несправедливость? Он же не понимает еще, что такое проглотить обиду и не ответить на нее, деля мир на черное и белое без полутонов. Он только остро чувствует несправедливость и немедля готов восстановить "статус кво", не понимая еще, что в некоторых ситуациях его просто невозможно восстановить. Эх, подумала Наталья. Построить бы некоторых мам и пап и с песнями, строем, отвести их к какому-нибудь местному Макаренко. Наверное, он сумел бы объяснить им, что такое учитель. Что учитель - не просто нянечка, приглядывающая за обожаемым чадом и вытирающая ему сопли кружевным платком. Что учитель - прежде всего человек, равный родителю, а может быть даже и выше его, потому что он не только заботится и находится рядом с ребенком, он еще и УЧИТ его жизни, мироощущению, терпению и пониманию. Самое последнее дело - подорвать в глазах ребенка учительский авторитет. Почему? Потому, что учитель без авторитета превращается в эдакую Арину Родионовну наших дней, которой можно пренебрегать, которой можно грубить, и которая ничему толком уже научить не сможет. Зачем отдавать свое дитя в школу, если ни во что не ставишь его учителя? В конце - концов, это просто глупо...
Ближе к шести начали подтягиваться родители.
Наталья привычно отвечала на обыденные вопросы, кому- то улыбалась, кому-то что-то говорила, а сама с замиранием сердца ждала.
Когда, наконец, детей осталось трое, появился отец Славы.
Он вошел, коротко окинул класс взглядом - высокий плотный мужчина в кожаной куртке с короткой аккуратной стрижкой и суровым выбритым лицом - и на мгновение глаза его потеплели - он увидел Славу. Впрочем, пластырь на глазу у сына он увидел тоже сразу.
- Э-э... Добрый вечер, - сказал он и посмотрел на Наталью, которая немедленно подобралась. - Я бы хотел сына забрать, Славика Новикова, простите... - он замялся.
- Наталья Сергеевна, - сказала Наташа.
- Ага, - кивнул он. - Наталья Сергеевна... Вы, очевидно, недавно здесь работаете?
- Чуть больше недели. А что?
- Значит это с вами... - он выглядел несколько смущенным. - Моя жена... Дней пять назад она тут вам высказывала... Нервная она у меня... Вы уж извините...
Ага, подумала Наталья. Это его мать. Какое же все-таки счастье, что сегодня за мальчиком пришел папа.
- Все в порядке... - она посмотрела на него в затруднении.
- Анатолий Михайлович, - представился он. - Понимаете, мы с женой разошлись больше года назад, она иногда забирает Славу к себе... Часто она очень несправедлива к людям... Так что извините ее... Она, в общем - то, хороший человек, но иногда... Вы понимаете, Наталья Сергеевна?...
Наталья кивнула.
Славик, уже собрав портфель, с готовностью смотрел на отца.
- Что ж, пойдем, - сказал тот и остановился в дверях, пропустив сына вперед. - До свидания, Наталья Сергеевна.
- До свидания, - сказала она с облегчением.
Он вышел и Наталья услышала краткий диалог в коридоре: "Что с глазом, мужик? - Да, на санки упал - Глаз цел? - Да вроде..." Дальнейшее потерялось за их гулкими шагами по пустой школе.
Собственно, этот нескончаемый день можно было считать законченным. Неприятность, грозившая перерасти в неприятность большую, так, судя по всему, и осталась маленькой захиревшей неприятностью. Сие, впрочем, еще никому не ведомо, ехидно заметил внутри трезвый голос. Она представила, как завтра придется все объяснять директрисе, и ей стало снова нехорошо. В конце - концов, подумала Наталья, утро вечера мудренее. Не будем бежать впереди паровоза. Давайте относится к жизни а-ля Скарлетт О`Хара ...
Эту мысль она додумала, когда выходила из притихшей уже вечерней школы.
Погода была замечательной, как раз такой, которую Наталья любила всегда: мягкий морозец, почти полное безветрие и лениво падающие из темноты на землю большие хлопья снега. В такую погоду отлично думалось о приближающемся Новом годе, этот праздник был ее самым любимым, и она вспомнила почему-то сейчас же, как в школе они с подружками составляли анкеты и отправляли их гулять по классу. Наряду с идиотскими вопросами типа: "Что бы ты сделал, если бы попал на необитаемый остров?" и "Кого ты любишь из нашего класса?" был вопрос и о самом любимом празднике в году. В основном все писали: "День рождения". Она же всегда отвечала - Новый год.
В Новогоднюю ночь она, даже не отдавая себе в этом отчета, всегда ждала какого-нибудь чуда. И даже не подарков вовсе, а просто чего-нибудь необычного, запоминающегося на весь оставшийся длинный год. В прошлом году такое чудо случилось: не предупреждая, не договариваясь заранее, к ним приехали в гости старые друзья. Как радовалась мама, как весело все было, и каким взрослым оказался Сергей, их сын, которого Наталья не видела очень долго. Она вспомнила, каким замечательным получился праздник, и вдруг поймала себя на том, что улыбается. Идет, понимаете ли, педагог - воспитатель, уже почти взрослая сформировавшаяся личность, без пяти минут пожилой заслуженный учитель России и улыбается непонятно чему. Она стерла эту глупую счастливую улыбку с лица и увидела впереди свой подъезд, заваливаемый снегом в мягком свете фонарей.
Потом рядом с ним она увидела мужчину.
Ничего особенного в нем не было.
Обыкновенный невысокий парень в дубленке, запорошенной снегом, в тяжелых ботинках и черных джинсах. На голове его красовалась огромная меховая шапка и он, очевидно, кого-то просто ждал. Однако было в нем что-то, заставившее ее насторожиться, и через несколько секунд она поняла - что. Казалось, ему было плевать на снег и холод, он, словно охотник, стоял, не меняя позы, даже не переступая с ноги на ногу, а снег валил и валил на него сверху. Он казался статуей в натуральную человеческую величину.
Ее кольнул приступ детского, ничем ни обоснованного страха, и Наталья внутренне собралась, приближаясь к подъезду. Все чувства ее обострились, она услышала поскрипывание снега под ногами, увидела катающихся с горки напротив подъезда детей и даже ощутила тяжесть сумки с тетрадями. Когда до парня оставалось несколько метров, он вдруг резко обернулся.
- Наталья Сергеевна? - спросил он и Наталья, наконец, увидела его лицо. Господи, подумала она. Ну, я и дура! Это же Костя Васильев из нашего класса. Вот уж не ждала, ни гадала...
- Привет, - сказала она, останавливаясь. - Совсем не ожидала тебя встретить. Какими судьбами, Костик?
В десятом классе у них был роман, гремевший на все школу. И, наверное, потому что до постели дело не дошло, о нем у Натальи остались самые добрые и светлые воспоминания. Костя писал ей стихи, через день притаскивал охапки цветов, а однажды ночью перед входом в школу огромными буквами написал: "Наташенька, люблю, и буду любить всегда. Твой Костя". Написал он это красной нитрокраской из баллончика прямо на асфальте, и за это его чуть не выгнали. А выгнали его уже за то, что Костя, брошенный директрисой на уничтожение своего творчества точно такой же, только черной краской, написал сбоку: "Кузьминична - дура". Впрочем, через пару недель его восстановили и он, гордый и не сломленный, так и остался с Наташей за одной партой, продолжая сочинять ей стихи, одаривая цветами и оберегая от всех неприятностей жизни.
Потом Костя уехал в военное училище, некоторое время они переписывались, а любовь их как-то тихо и незаметно скончалась, разделенная расстояниями, взрослыми проблемами и новыми людьми.
А Костя совсем не изменился, подумала она. То же мужественное лицо, волевой подбородок, стальные глаза с какой-то разухабистой веселостью, те же губы. Хотя нет, веселости в глазах поубавилось. Да и на щеке появился странный ветвистый шрам. Видать, погрызла удалого Костю Васильева жизнь, ох, погрызла...
- Может, присядем? - предложил Костя и кивнул на лавочку около подъезда. - Я тут тебя почти час дожидаюсь.
Его лицо как-то странно дернулось, а губы дрогнули.
- Я слышал, ты теперь в нашей школе работаешь? - спросил Костя, как бы не заметив ее приглашения. - В средней школе ведешь второй класс и группу продленного дня?
- Да, - кивнула Наталья и какое- то нехорошее чувство кольнуло ее. Странным был голос Кости, далеким и не родным. - А что, хочешь помочь?
- Там сын у тебя в группе, сын моего хорошего приятеля, - отрешенно произнес он, - Толи Новикова.
- Ну и?... - начала Наталья и тут до нее дошло. Славик! Ее окатило холодом. Что происходит, в самом деле?
- Там у него какая-то неприятность сегодня приключилась, - без интонаций сказал Костя. - Порезался или еще что-то на улице, да?
- Послушай, - сказала Наталья, - может быть, ты объяснишь мне, что происходит? Я не видела тебя столько лет и вдруг ни с того ни с сего ты появляешься и начинаешь выяснять, что там случилось с сыном твоего приятеля. Тебе не кажется все это довольно странным, а?
- Не кажется, - холодно произнес он и слова словно замерли у нее в горле. - Так что же там все-таки произошло?
- Ну знаешь, - сказала Наталья и решительно подняла сумку с дороги, - Спроси у самого Славы, в конце- концов. Или у его отца, твоего приятеля... - она шагнула к подъезду. - А мне еще завтра все это Кузьминичне пересказывать...
И тут Костя сделал то, что сделать он просто не мог. Вернее не мог сделать тот, старый Костя, которого она знала и любила. А этот, новый, чужой и странный, поймал ее за плечо и рывком развернул к себе. Наталья так растерялась, что даже не попыталась вырваться, ошеломленно глядя в его приблизившиеся злые глаза.
- Скажи, - быстро произнесли его губы, - он поранился? Говори!
- Да, - еле выговорила она.
Костя не отпускал ее.
- Крови было много?
- Да, - опять кивнула она и вдруг увидела, как что-то новое взметнулось в его глазах. Что-то новое - боль? Страх? Страх?! У Кости - страх?!
- Черт, - сказал он, и его хватка ослабла. Он как-то сгорбился и по лицу его пробежала словно судорога. Рука, поймавшая Наташу, повисла, как плеть. - Значит, теперь все начинается снова, - проговорил он словно сам себе. - Снова, опять... Черт...
- Костя! - воскликнула она. - Очнись! Что с тобой?! Что начинается опять? О чем ты, Костя?
Он отстранился от нее, и устало провел по лицу ладонью.
Потом поднял голову.
- Извини, если обидел тебя, Ната, - сказал он, а она вдруг увидела старого Костю, ее любимого и родного Костю. - Поверь - не хотел. Просто так получается. Плохо получается, извини. И - пока, - он тоскливо огляделся. - Пойду я, счастливо... Извини еще раз...
На нее напал словно столбняк.
Наталья молча смотрела, как он, не спеша, удаляется прочь в свете фонарей, поскрипывая снегом под подошвами, и в голове у нее было пусто. Она не понимала ничего, она лишь видела, что ее Костя уходит и уходит, наверное, навсегда. Но было еще одно. Что-то страшное.
- Костя! - закричала Наталья ему в след, но снег лениво проглотил ее слова. - Что начнется, Костя?!
2.
Горячий липкий пот заливал глаза.
Жарко было смертельно.
Сервомоторы надсадно гудели, преодолевая очередной ухаб, а поврежденные гироскопы правой опоры очень неприятно напоминали о себе бешеными скачками изображения на главном экране.
Сергей бросил взгляд на монитор статуса. От сорока тонного механического красавца не осталось практически ничего. 90 процентные повреждения по всей поверхности, выведенные из строя ракетные турели и оторванный левый манипулятор с винтовкой Гаусса. Тяжело быть пилотом еле ворочающейся груды металлолома.
- Серега! - вонзился в уши крик Тимура. - Сзади!...
Он быстро проверил задний монитор. Ничего. Только качающиеся кроны высоких вековых деревьев. Заложил вираж и добавил мощности. Поврежденный робот, ворочаясь в чаще, как динозавр, поворачивался чертовски медленно.
- Быстрее!
Вначале на главном экране появились мелкие обоженные деревца, куски вывернутой опорами земли и разбегающийся экипаж только что раздавленного танка. Левее... Еще левее... Надрываясь, взвыла противоракетная система и несколько ракет с дымными хвостами вонзились в головную броню, картинка на экране дернулась и задрожала, восстанавливаясь...
Левее... Кровавая вспышка лазера скользнула по броне... Еще...
Он увидел.
Его накрыла волна мучительного страха.
Руки задрожали, балансируя над панелью управления.
Прямо перед его изуродованным роботом стояла, растопырив лапы "Катапульта" - 65-тонный мех, двуногий убийца, начиненный ракетами и лазерными турелями, с которым справиться и на неповрежденной машине было трудно, чертовски трудно, практически невозможно.
- Катапульта... - выдохнул он в микрофон.
Местное солнце весело поблескивало на вороненых лазерных стволах врага и тонуло в угловатых плоскостях корпуса, растекаясь по матовому камуфляжу. Красивое и смертельное совершенство. Словно созданное каким-то талантливым скульптором, освоившим технологию лепки из металла. "Катапульта". Идеальное орудие уничтожения.
- Беги!!! - вывел его из прострации любования голос Тимура.
- Куда?!
- Вали к черту, я прикрою!...
Он бросил взгляд на монитор боезапаса и чуть не застонал. Всего двадцать ракет! Всего. Ноль в обоих пулеметах. Еле ползущий бегунок зарядки лазерных батарей. Он посмотрел на вражескую машину. Руки автоматически поймали опоры "Катапульты" в прицел.
Ну, что ж... Сергей осторожно выдохнул, как снайпер, стараясь не сбить наводку. По экрану заскользил красный круг захвата цели. Прицел и круг, наконец, совместились.
- Цель захвачена, - сообщил бортовой компьютер.
Огонь!
Пять ракет, оставляя дымный след, вонзились в правую опору. На камуфлированной броне врага вспух и лопнул ослепительный шар огня. "Катапульта" неловко осела вправо.
- Беги!!!
Он еле успел опрокинуть своего робота на колено. Ответный ракетный залп пронесся мимо, уходя к облакам низкого, непривычного неба. Прыжок! Земля рывком ушла вниз. Разворачивая машину в воздухе, он увидел, как "Катапульта", задрав кокпит, пятится назад, сшибая деревья и ловя его машину в перекрестие прицела. Быстрее! Земля приближалась очень медленно. Очень плавно. Неторопливо.
Сергей зажмурил глаза, сдувая капли пота, и когда открыл их, ему стало плохо.
Что же ты делаешь...
Тима!...
Не надо!...
Опомнись, не делай этого!...
Обугленный Тимин "Кугуар", подволакивая изуродованную правую опору, выбирался из-за деревьев.
Сергей ничего не мог сделать.
- У тебя же критика! - заорал он бессильно в микрофон. - Один залп - и от тебя мокрого места не останется!
- Тогда ты его добьешь, - спокойно произнес Тимур.
Ракетные турели его робота окутались расползающимся дымом и по корпусу "Катапульты" пронесся вихрь огня.
- Что же ты делаешь, брат, - простонал Сергей. - Катапультируйся! Уходи!...
Удар!
Его машина встретилась с землей.
Пропахав огромный полукруг и балансируя на грани падения, он развернул робота.
Статус...
Боезапас...
Температура...
Температура, что б ее так!...
Удар, изображение на экране смазалось.
Завыл гонг аварийной перегрузки.
- Повреждения критические, - сообщил приятный женский голос бортового компьютера. - Перегрев критический. Блокировка главного реактора наступил через несколько секунд.
"Катапульта" повернулась к Тиме.
- Отключись! - закричал Сергей. - Прыгни и отключись...
- Поздно, - спокойно отозвался Тимур. - Я не успею...
- Прыгай!!!
"Кугуар", окутавшись копотью реактивных двигателей, взмыл в воздух.
"Катапульта" попятилась.
Сергей захватил ее опору в прицел и, положив пальцы на панель управления огнем, не отрывался от датчика температуры. Чертов перегрев... Только не отключение реактора... Ну, еще чуть-чуть... Проклятая температура... Да, падай же ты, падай!...
Вслед роботу Тимура взметнулись ракеты.
Господи, мимо...
Так, температура...
Как она?
Время...
Огонь! Огонь! Огонь!
Три залпа подряд.
"Катапульта" замерла, покачнулась и внезапно, исчезнув на мгновение в огненном вихре, завалилась вправо. Ее опора, кувыркаясь, отлетела в сторону.
- Перегрев реактора, - сообщил компьютер и изображение на экране померкло.
Сергей вытер пот.
Выжили, усмехнулся он. Снова... Выжили... И победили...
- Готова! - ворвался в наушники ликующий крик Тимура. - Сейчас я ее...
- Только осторожнее, - устало произнес Сергей. - Не заходи со стороны турелей...
Через двадцать минут, уже придя в себя, они сидели в немноголюдном кафе и потягивали пиво.
Это была добрая и старая традиция: после хорошего боя как следует оттянуться. А бой был действительно хорош, подумал Сергей с удовольствием. Почти сорок минут и все на острие лезвия. Чистый адреналин.... Какие там горные лыжи или роликовые коньки?!...
- Это был очень хороший бой, - делая глоток из стакана с пивом, сказал Тимур. - А конец стал настоящей вершиной.
Сергей покосился по сторонам.
Слава богу, почти никого в кафе не было, а то приняли бы их за бандюков со стажем, горячо обсуждающих подробности очередной операции.
В углу, за кассой, сидела толстая тетка и, с явно написанным на лице неудовольствием, посматривала на поздних любителей пива, задерживающих ее стремительное бегство домой. Да за соседним столиком пребывал в бессознательном состоянии настоящий, судя по красному лицу, профессионал от спиртного. Голова покоилась на столе, а правая рука бессознательно стискивала полупустую пивную кружку. Долетавшее время от времени сочное похрапывание дополняло картину его полной отрешенности от всего земного.
Н-да... Из кабины боевого робота оказаться в замызганной пивнушке... Из бесстрашного мехварриора превратиться в обычного пивопоглотителя... Сменить сочное неземное лето на разгар затяжной грязной зимы... Воистину велик сказочный виртуальный мир...
- Ты ловко снес ей опору, - вернул Сергея к боевым будням Антон, еще один старый специалист по уничтожению двуногих механических монстров. - Много тренируешься?
- Времени на тренировки нет. Так... От случая к случаю...
- Тогда ты пилот от бога, - заметил Антон, делая глоток. - Я такие вещи сразу вижу...И вообще, у вас отличная слетанность в паре.
Он был завсегдатаем игровых клубов.
Настоящий заядлый мехварриор, мастер, практически не имеющий равных. Надо будет как-нибудь с ним схлестнуться, лениво подумал Сергей. В дефматче, один на один. Хотя, наверное, проиграю... Он, судя по всему, из кабины робота вылезает только чтобы поспать... Ну, и в туалет сходить, естественно...
Сергею, редко посещавшему игровые клубы, всегда была непонятна местная публика. Судя по мастерству, тренировались бойцы круглосуточно и до полного одурения. Загадкой оставалось одно. Как жили они? На что? И главный вопрос, зачем?
Каждый день засыпать и просыпаться с мыслью о том, как бы половчее завалить очередную "Катапульту"? Мечтать о скором появлении новой части любимой игры? Спорить до хрипоты о превосходстве одной тактики боя над другой? Зачем? Кому это нужно? Куда делось честолюбие, любовь, жажда жизни, наконец? Неужели виртуальной подделки им вполне хватает?
- Я не пилот, - покачал головой Сергей. - Я обычный рядовой начальник склада с памперсами.
Антон рассмеялся.
Даже смеялся он странно.
Так, наверное, должны были смеяться боевые волки из далекого 31-го века.
- А ты? - покосился Антон на Тимура.
- А я обычный спекулянт. Правда теперь это бизнесом называется...
Антон рассмеялся вновь. Только смех его на этот раз был горек. Или это Сергею показалось?
- Господи... - наконец, сказал он. - И такое достается...ТАКОЕ!
- Что такое? - немедленно поинтересовался любознательный Тимур.
В руке Антона появилась маленькая серебристая визитка.
- Что это? - поинтересовался Тимур вновь.
Карточка поблескивала на раскрытой ладони.
- Это шанс, - ответил Антон серьезно. - Это возможность вам заняться тем, для чего вы созданы. Для настоящего БОЯ. У меня не получилось. Я очень хотел, видит бог, но не получилось... Может, у вас?...
- Это что - приглашение на очередной чемпионат? - осведомился Сергей. - Розыгрыш очередной навороченной видеокарты?
Антон молча положил карточку на стол и поднялся.
- Позвони туда, - узнаешь, - ответил он. - Просто - позвони. А видеокарту новую ты и так выиграешь...
- Мне ее в магазине проще купить, - заметил Сергей. - Я ведь играю из-за азарта, а не из-за видеокарт...
Антон хмыкнул.
- Позвони, - одними губами произнес он, и, кивнув им, отрыл дверь и вышел в летящий снег.
Сергей посмотрел ему вслед со странным чувством зависти и неприязни. Было бы здорово взять - вот так - и отрешиться от всех дел, проблем и обещаний, данных хорошим и не очень хорошим людям. Просиживать целые дни в клубе, разнося на молекулы виртуальные громадины, и плевать с высокой башни на всех и вся. Забить на весь мир...
Я не смогу так, подумал он с внезапным ожесточением. Никогда. Потому, что у меня есть нелюбимая работа, любимая мама и очень любимая Вера. "А любимая ли?" - тут же поинтересовался внутри ехидный голос. Что-то в последнее время не все у вас гладко в совместной жизни... Хватит! Любимая... Все-равно, я не могу стать вторым Антоном. С Веркой или без... Потому, что я еще планирую чего-нибудь достичь в своей дурацкой и неустроенной жизни. Потому, что у меня впереди еще очень долгий и тяжелый путь...
- Чего это с ним? - риторически осведомился Тимур и поднял карточку со стола. - Совсем Антоха рехнулся со своими играми...
- Стареет, - произнес Сергей. - Что там?
- Тимофеев Андрей Петрович, - прочитал Тимур. - Настоящие игры для настоящих мужчин.
- А чего? - пожал Тимур плечами. - Мне все-равно сейчас особо делать нечего.
- А на грядущий турнир-то пойдем?
- А, чего бы не пойти? - пожал Тима плечами. - Поиграем, пивка треснем. Опять же новая видеокарта..., - он хмыкнул. - Все интереснее, чем дома одному сидеть.
- Если бы турнир проходил не в выходные... - вздохнул Сергей. - Я бы тебе с удовольствием составил компанию... Учитывая нашу слетанность в паре... Но, понимаешь... У отца годовщина. После кладбища, я думаю, мне будет не до пива, не до игр.
- Да, - сразу стал серьезным Тимур. - Это не прогулка с девочками по ночному городу... Если чего помочь надо, ты только скажи...
Сергей вздохнул.
Что помогать, когда и одному-то там делать нечего...
Совсем скоро пиво подошло к концу и, не скрывающая своей радости кассирша, с удовольствием выбила последний чек.
- Может, помочь? - поинтересовался Сергей, кивнув на растянувшегося в углу алкоголика.
- Своя ноша не тянет, - усмехнулась кассирша, привычно закрывая кассу. - Справимся, не впервой.
Судя по ее комплекции, была она из породы настоящих русских женщин, которые и коня на скаку, и в горящую избу - раз плюнуть. Крепка, верная и выносливая...
Погода на улице оставляла желать лучшего.
Было не холодно, нет.
Валил снег, машины надсадно гудели друг другу, разгребая дворниками заваленные лобовые стекла. Грязь летела во все стороны. Редкие прохожие торопливо семенили, кутаясь от налетающего ветра - кто в дубленки, кто в шубы, кто в пальто.
- Ты домой? - морщась, спросил Тимур. Он ненавидел зиму.
- А куда же? - пожал плечами Сергей.
- А я - к Катюхе своей. Сейчас как залезу под теплое толстое одеяло...
- Ты поосторожней. Не заходи со стороны турелей, - усмехнулся Сергей, пожимая его тонкую "музыкальную", как любил говорить Тимур, руку. - И этому позвони. Как его? Андрею Петровичу...
- Лады... А потом тебе звякну! - крикнул Тимур ему вслед, уже явственно озабоченный поимкой машины в такую погоду.
Хороший парень, тепло подумал Сергей, неторопливо держа путь к метро и жмурясь от налетающего ветра. Сколько лет знаю его, и ни разу не разочаровался. Только вот видеться стали редко. Работа, разные концы Москвы. Странно, почему-то, с дерьмом сталкиваешься регулярно, а с хорошими приятными людьми все реже и реже.
А ведь Тима, пожалуй, и не изменился совсем со школы.
Как был жизнерадостным бесшабашным человеком, так и остался. Ни армия его не изменила, ни работа его поганая, ни деньги. А ведь заколачивает он совсем неплохо. Тут, наверное, все зависит от человека. Если был дрянью по жизни, деньги выявят твое нутро, как снимок на моментальном фото. А если повезло стать нормальным человеком, никакие деньги тебя уже не испортят.
Впрочем, так же и армия.
Если не родился моральным уродом, никогда не будешь унижать других, слабых и бестолковых сопляков, только что покинувших теплую мамкину сиську. Ведь как смотрели молодые на нас, на стариков? Да, со страхом. Но боялись они прежде того, что в армии называется "чмырить"... А еще? Да, что далеко ходить? Вспомни, как сам смотрел на дедушек советской армии сразу после учебки? Почти, как на живых, спустившихся с неба богов... На людей, проживших в этом, по началу казавшемся адом месте, целых два года...
И как жутко было потом, когда эти сильные, прошедшие, казалось, все на свете люди, поднимали по ночам, издевались, глумились, били в "каптерке"...
Сколько же в жизни дается каждому лакмусовых бумажек, способных проявить внутреннюю суть? Деньги, власть, сила... И как тяжело остаться человеком...
А я им осталсям?...
В вагоне метро народа практически не было, все-таки двенадцать часов вечера, не разгар дня. В самом начале сидела парочка влюбленных, которым, очевидно, времени постоянно не хватало даже на такую банальную вещь, как поцелуй, а ближе к концу, сосредоточенный молодой парень, уставившись в противоположную точку на стене, безмолвно шевелил губами. Толи молится, толи рехнулся, подумал опасливо Сергей, присаживаясь от парня подальше. Во избежание. Через пару минут, присмотревшись, он с облегчением заметил у того торчащие в ушах черные бусинки наушников с уходящими в недра куртки не менее черными проводами. Песня строить и жить помогает... И даже ездить в полупустом метро...
Он еще раз окинул взглядом влюбленную парочку, чмокание которой доносилось даже сюда, на середину вагона, впавшего в прострацию меломана и искренне пожалел, что не сообразил прихватить с собой чтиво полегче. Детективчик или еще что-нибудь, в том же духе.... Пищу для глаз, не для ума... Мы же, россияне, самая читающая нация, блин...
Слава богу, Московский метрополитен и тут проявил заботу о пассажирах. Деятельной, красивой и очень информативной рекламой был облеплен буквально каждый свободный сантиметр стен.
Поездка в метро, как выяснилось, сильно способствует расширению кругозора. Бедные, несчастные водители автомобилей! Разве можете вы узнать, стоя в пробке на светофоре, что по ОРТ в двести пятьдесят восьмой раз показывают, оказывается, "Секретные материалы", что в банде "круглых" добавился, наконец-то, грейпфрут, и что вся страна смакует подробности сладкого конфетного сериала? Что вы можете увидеть и услышать нового, разбираясь с очередным автоинспектором о причинах не пройденного во время техосмотра? Знаете ли вы, чего лишаетесь, ежедневно обменивая роскошь поездки в общественном транспорте на добровольное заточение в недрах обыкновенной легковушки?
Сергей, напрягая зрение, уже заканчивал знакомиться с нюансами пивоварения по рецепту старого отмороженного летчика, как поезд остановился на очередной станции и в вагон вступила девушка.
Именно вступила, да.
Царственно и легко.
Некоторые люди входят.
Другие, дожевывая на ходу бутерброд, стремительно врываются, голодными и жадными глазами выискивая свободное место.
Большинство же вползают, устало волоча на себе груз дневных нескончаемых дел, продолжение которых ждет их с распростертыми объятиями дома.
Единицы посещают место. Любознательные и неторопливые, они жизнерадостно оглядываются и беседуют всю дорогу, наполняя вагон бьющей через край энергией.
И только избранные вступают.
Девушка, очевидно, принадлежала именно к их породе.
Впрочем, ничего особенного в ней не было.
Симпатична, даже, наверное, странно неуловимо красива, стройна, что угадывалось даже под пальто, с шикарными светлыми волосами (богом, клянусь, "Вош-н-Гоу", подумал Сергей, не отошедший еще от рекламного экскурса), волнами спадающими на точеные плечи. Он поднял взгляд на ее лицо. Глаза. Пожалуй, глаза-то, как раз, у девушки были особенные. Огромные светло-голубые, почти прозрачные, будто зачерпнувшие бездумную легкость летного неба и принесшие ее с собой в разгар холодного декабря.
Девушка оглядела вагон и присела прямо напротив него.
Поправила плащ, поставила рядом с собой маленькую черную сумочку и, наконец, посмотрела на Сергея.
- Так и будете смотреть или что-нибудь, все-таки, скажите? - с легкой улыбкой осведомилась она.
Он очнулся, немедленно смешался и покраснел.
Идиотизм ситуации немедленно сбил его с ног.
Оказывается, очень не ловко застать себя рассматривающим другого человека с открытым при этом ртом.
- Э... Сергей, - представился он, не найдя ничего лучше из целого арсенала выходов из глупого положения, хаотически метавшихся в голове.
- Женя, - кивнула она.
Поезд завыл, набирая скорость.
- Через пять минут нам придется кричать друг другу, - заметила девушка. - Пересаживайтесь ко мне.
- Может на "ты"? - сделал неловкую попытку восстановить "статус кво" Сергей, пересаживаясь. - Мы, вроде бы, не такие уж и старые...
- Мне уже двадцать три, - совсем не по-женски ответила Женя. - А тебе?
- Двадцать пять.
- Здесь где-то живешь?
- Да.
- Соседи...
Буквально через пять минут выяснилось, что учились они в одной школе, что общих знакомых пруд пруди, и что тихой ненавистью они ненавидели одного и того же человека - занудную и злющую учительницу по физике. Сергей немедленно высказал еще старое школьное предположение о раннем, истощавшем учительское здоровье климаксе, за что оказался вознагражден замечательной порцией задорного смеха. Смеялась Женя замечательно, открыто и звонко, чуть обнажая скрывающуюся под чувственными губами ровную полоску абсолютно белых зубов.