Аннотация: Уж давно отгремели бои, но память о героях великой войны должна жить.
Этот праздник наступает как-то незаметно, сам собой. Его не ждут как Нового Года, в нём нет ожидания чудес и подарков. Он не настолько личный, как дни рождения, но вполне может быть и таковым, отзываясь в каждом сердце по-особенному.
Всего один день в мае. День Победы.
Порой кажется, что всё уже давно отрепетировано и закреплено стандартными мероприятиями, шаблонными фразами. Но это не так. Есть нечто большее, которое всегда и вокруг нас и в нас самих...
Я снова проснулся от писка будильника. Нужно не проспать парад. В сонных глазах песок, но они вновь вглядываются в экран телевизора.
Древний Кремль, блестящие храмы, многовековая брусчатка Красной Площади. Только Мавзолей прячется за ширмами баннеров. А народу-то сколько!
Все они так далеко, но, кажется, будто каждый год сердце столицы вдруг появляется в каждом доме.
Яркие знамёна, четкий шаг военных, медленные, вальяжные кабриолеты, объезжающие ряды войск.
Многоголосое "Ура-а-а!" разносится по воздуху. Гремит огромный оркестр.
Сложно описать то удивительное ощущение, которое передается мне даже через экран. От идущих колонн в парадной форме, от рокочущей техники и парящей в чистом небе авиации. Это конечно не страх. Нет здесь и пустого шапкозакидательства.
Есть уверенность в том, что никакой враг не придёт безнаказанным. И наша память, как и наша гордость не исчезнет.
Но День Победы это не только главный парад, не только торжества крупных городов. В каждом уголке нашей страны появляется особая атмосфера.
Поэтому, как и всегда я оделся и поспешил на улицу. И меня одолели неизбежные думы.
Вот он, наш маленький городок. Глубокий тыл, немцы досюда так и не дошли. И это хорошо. Впрочем, старики рассказывают, что где-то в лесах до сих пор лежит фашистский разведывательный самолёт, а немца-парашютиста вели под конвоем по главной улице.
Но хоть бои шли далеко, наш город не стоял в стороне, не был безучастным в общем деле. Здесь делали снаряды, здесь лили пули и шили форму. Моя прабабушка была среди тех тружеников, будучи совсем юной девчонкой...
Сложно представить, что тогда её все звали Анечкой, Нюркой, а не Анной Васильевной.
Три десятка жителей ушедших на фронт, высечены на большом обелиске. С детства это место вызывало оторопь. Высится гигантская колонна, устремляется в облака. Чудится, будто она неустойчива и вот-вот рухнет прямо на голову. Но бетон крепок, с места он не сдвинется. Снизу блестит большая золотая звезда, а ещё ниже тянутся столбцы фамилий и горестно глядит с барельефа скорбящая мать.
Фамилии... есть среди них и фамилия моего прапрадеда. На него не пришла похоронка. От него остались только пара пожелтевших треугольничков фронтовых писем. Где же ты, дед Василий, какой же ты был?
Даже фотокарточек не уцелело, словно чья-то злая рука решила отобрать осколки времени. Это было очень грустно.
Я обошёл вокруг обелиска, по шершавым плитам, через которые пробивается трава.
Здесь ещё никого нет, я малость поторопился. Шествие идёт с площади, а за обелиском, на берегу, уже раскинуты палатки и доносится запах каши с полевой кухни.
В начале улицы появилось движение. Наш парад скромен, но он ничуть не хуже тех, что проводят в больших городах.
Даже техника есть! Стрекочут два стареньких мотоцикла, у них в колясках едут красные флаги. За ними неспешно движется чёрная "эмка", немного потрепанная, но всё ещё в строю. Блестят свежей краской "полуторка" и "газик", которые из металлолома восстановили наши ребята-реконструкторы, мои друзья. Можно было ехать с ними, но захотелось самому их встретить.
За баранками виднеются счастливые лица, а предводитель клуба сидит в кузове "полуторки" и смотрит суровым взглядом. Словно он едет на фронт.
Разноцветная толпа движется за машинами. Флаги, ленточки, воздушные шары - куда уж без них. И цветы, цветы...
И вот от цветов заалел обелиск. Вечный огонь колышется на ветру, но не гаснет. До сих пор во мне какая-то странная вера, что горит он сам по себе, как по волшебству.
Воздав почести, народ двинулся к палаткам и только тогда я окунулся в толпу.
Я здоровался со знакомыми и друзьями, слушал фронтовые песни, которые пел наш местный хор. Выступали и воспитанники школы искусств с разными инструментами, от домры до фортепиано, которое на денёк отправилось на весеннюю прогулку.
Всё это кажется очень простым, наивным. Немного странными выглядят сладкая вата, попкорн и шашлыки, на фоне серьёзного праздника. Порой смущают глупые наклейки и нездоровая коммерция. Да и по телевизору сейчас кроме хороших старых фильмов наверняка покажут какую-нибудь дрянь, которая прикрывается красивой обёрткой.
А что с этим делать? Не верить шелухе, не забывать то, что действительно важно.
Я помню о том, какой трудной была дорога к Победе, хоть мне и не довелось ей идти.
И перед глазами тут же возникают до дрожи реалистичные картины.
Страшное жаркое лето, поделившее жизнь на до и после, чад горящих деревень, вой бомбардировщиков и лязг страшных угловатых танков. Плач, мучения, смерти. Но врагу не будет покоя, не дремлют партизаны, не спят штабы...
Заснеженная Москва, ощетинившаяся противотанковыми ежами, небо занятое прожекторами и аэростатами.
Цепочка машин, едущих по глади озера во тьме, в сторону замерзшего Ленинграда, где ещё теплится жизнь, бьётся горячее, несломленное сердце
Обожжённая степь и груды красного кирпича, бой за каждый уцелевший дом на просторах Сталинграда.
Смятые, искорёженные танки на курской земле и тут же радостные первые салюты над страной Советов...
А потом леса Белоруссии, широкий Днепр...
Вперёд, только вперёд, до самого конца, через границу, до самого Берлина, где нахально сидят фашистские орлы и протягивает свои щупальца свастика. И мы дошли. Красное знамя поднялось над рейхстагом. И ничьё другое. Это была наша Победа, а не жалкое мельтешение на фоне, как любят рассуждать бывшие союзники.
А Берлин до сих пор стоит, хотя мог быть разрушен до основания.
Война окончилась. В ней было множество судеб, трагедий и счастливых случаев. И свидетели той давней эпохи пока ещё с нами. У нас в городе ветеранов осталось меньше десятка.
Тихие люди, в старомодных пиджаках и жакетах. Блестят их медали, блестят и их глаза.
Как и всегда, одни молчаливы, другие более словоохотливы. Война каждого касается по-своему.
Моя прабабушка, как труженица тыла, тоже могла бы пойти на праздник, но здоровье её в этот год пошатнулось.
Сейчас она сидела дома, вязала и гладила свою Дымку, серую кошку почтенного возраста. Непременно нужно было заглянуть к ним в гости!
Я двинулся по пустынным перекрытым улицам.
Из города, наконец, ушла весенняя слякоть и последние тени зимы. Прошедший субботник смахнул застарелую листву и всяческий мусор. Для полной красоты не хватало только обилия зелени, но она уже потихоньку прорастала.
Бабуля жила в самом обыкновенном кирпичном доме, с двором забитым машинами и шумным детсадом под боком. В скромной квартирке всегда царил порядок и аромат старых книжек. Я приближался к двери и услышал шум доисторического пылесоса. Бабушка вновь решилась на трудовые подвиги.
Можно было и правнука подождать, мигом бы с пылью справился!
В бабушкиной квартире время течёт по-другому, и всегда становится необычайно светло и приятно на душе. А ещё тут сварился компот. А ещё пирожки...
Полное умиротворение, под мурлыканье ласковой кошки.
Кажется, бабушка жила здесь всегда. И всегда бормотало радио. И всегда тут хранилась какая-то тайна, что-то необычное.
И в тот день секрет открылся.
В дверь постучали, настойчиво и решительно. Я пошёл открывать. На пороге стоял мужчина, молодой и красивый, в форме времён войны.
- Анна Васильевна здесь проживает?
- Да, здесь, - ответил я.
Что-то знакомое было в этом внезапном посетителе. Где я мог его видеть? Может он из клуба реконструкторов в соседнем городе? Очень на то похоже...
Форма потрёпана, сапоги грязные, на руке повязка. Весьма аутентичный вид получился.
- А вы по какому вопросу? - спросил я.
- По личному - раздался ответ.
Он решительно шагнул вперёд, я недоуменно отстранился. Из коридора вышла бабушка и тут же замерла на месте.
Я никогда не видел такого взгляда, таких потрясенных глаз.
Старушка всплеснула руками и повалилась в кресло у зеркала.
Я кинулся к ней. В обморок не упала. Глядит на посетителя во все глаза.
- Папа... - еле слышно шепчет она.
Я переводил взгляд с неё на посетителя и обратно. Вспомнил уцелевшую фотокарточку времён бабушкиной молодости, первых послевоенных годов. Похожи. Очень. И нетрудно представить, каким был прадед Василий на потерянных снимках....
Творится что-то невероятное. Сейчас он выглядит моложе собственной дочки... Над ним уже не властно время. Он - оттуда!
- Вижу, не ждали... - вздохнул Василий.
- Ждали, - твёрдо сказал я - Но как ты вернулся? И надолго ли?
- Рад бы остаться, голубчики. На побывку отпустили. На пару часиков. А потом обратно.
- Куда?
- На фронт.
- Мы победили, дедушка.
- Я знаю. Но фронт остался. И мы остались там...
Бабушка немного пришла в себя и заключила отца в объятья. А потом пригласила нас к столу. Пили, ели и молчали.
Говорить, в сущности, было не о чем. Столько лет прошло, всё поменялось. Не хотелось расстраивать героя. И должно быть сильно удивился наш предок, увидев не юркую тонкую девчонку, а седую старушку...
Но вот дедушка стал вспоминать. Рассказал о деревне, в которой рос, о школе в которой учился, а позже и преподавал. Скромная деревянная школа в два этажа. И вокруг всё такое незнакомое, иное. Ещё не ползут по лесам трелёвочники, не дымят заводские трубы, лишь деревня стоит близ старого монастыря, обнажившего под белой краской бурый камень. Босоногие детишки бегут куда-то, сонно пережевывают жвачку коровы и тонко ржёт жеребёнок. Разве что один звук возвещал о приходе новой эры - грохотал первый в округе трактор. И потом всё шло на лад, росло, строилось потихоньку, это было самое начало пути маленького посёлка.
И это были не одинокие воспоминания. Тут уж откликалась и некогда юная Анюта, которая краешком своей жизни захватила последние мирные года.
Я сидел и слушал и не верил в реальность момента.
А потом Василий запел, чистым и мощным голосом
Шёл отряд по берегу, шёл издалека...
Шёл под красным знаменем командир полка...
Мы пели хором. Мы все знали эту старую песню. Даже я, человек молодой, из нового века с иными песнями.
Но вот пролетели удивительные мгновения. Прапрадед встал, поправил вещевой мешок и оглядел нас.
- Ну что же, спасибо за хлеб-соль. Люблю я вас неимоверно. Да вот пора мне...
- Можно тебя проводить? - спросил я.
- Идём. Доченька, ты с нами?
Бабушка кивнула. Потом накинула жакет, надела мокасины. Я запрыгнул в кроссовки.
Одному деду Василию не нужно было собираться, он уже был готов к походу.
Тёплый весенний ветер ходил по берегам большой реки. Мы шли по заросшему парку, в сторону тех мест, где когда-то лежала наша деревня, утерянное родовое гнёздышко, хоть мы никогда не были дворянами.
- Дедушка, а ты где... остался? Как тебя найти? - спросил я. Этот вопрос мучал меня давным-давно и я всё же решился его задать.
Василий остановился и задумчиво почесал затылок
- Немцы нас тогда крепко прижали. Нас спешно перебросили на другой участок фронта. Мы заняли Тимофеевку кажется. К юго-востоку от Ленинграда, где-то под Гатчиной. Окопались, до вечера держались. Патроны извели, да ещё нас огнём от ручья отрезали. Пить хотелось, экая напасть... А потом налёт. Вот и всё.
- Я найду это место...
- Дерзай. Слышал я, что ежели найдут кого, так у него вечный фронт заканчивается. Это хорошо...
Нельзя вечно воевать. Отдых должен быть, покой. На войне тяжко - уж я-то знаю.
Мы ещё раз обнялись, внутренне понимая, что расставание неизбежно.
Славный предок зашагал вперёд, удаляясь от нас в лесную тень. Но вдруг обернулся и поспешил назад.
- Забыл! Совсем забыл! Самое-то главное... - Василий сунул руку за пазуху, вынул две фотографии и протянул нам. На одной он совсем молод, с ним жена и маленькая дочка. На другой он уже в гимнастерке, подтянут и собран, глядит серьёзно.
Теперь нам беречь эти дары, как зеницу ока. И уже дома мы заключили их в рамки и повесили на стену, как раз в то место, где всегда чего-то не хватало.
Через несколько недель наш клуб реконструкторов решил отправиться в места былых сражений, в качестве поисковиков. Работа сложная и ответственная. И опасная - много ведь ещё снарядов и мин в лесах лежит, дожидается злого часа.
Страшные бои гремели под Ленинградом, туда же лежал путь группы. И я был с ними, меня вело то самое предчувствие.
Тимофеевка. Это название свербило во мне. Мы стали наводить справки, разглядывать карты. Ничего не было, словно этой деревеньки никогда не существовало. Многочисленные архивы упорно молчали. А всего-то нужно было уточнить у прапрадеда, что же там рядом было, кроме Гатчины...
Так ещё и попробуй объясни ребятам, с чего это вдруг мне в голову пришло искать именно там.
И вдруг, за день до нашего отъезда нашлась неизведанная карта. Очень старая, ещё из 1920-х. Её принёс совсем юный парень, новичок отряда. Как по волшебству!
Заветная точка чётко читалась на карте.
И вот два микроавтобуса катили в сторону Гатчины.
Я уже был в этих местах, не раз меня звали в экспедиции. Толку от меня немного, но видать я всегда чувствовал что мне надо туда, где много лет назад гремела канонада, где происходили страшные, но важные события.
На первый взгляд и не догадаешься, что здесь шла война. Природа надёжно укрывает следы, прячет малое. Только рвы, ДОТы и прочие укрепления порой виднеются среди мхов и прошлогодней травы.
А сколько всего лежит под толщей земли, на дне озёр и болот? Безвестные герои, а вместе с ними и их враги, множество предметов нехитрого солдатского быта. Даже танки и самолёты скрыты где-то в пучинах...
Нас всего шестеро, но нас ждали местные. Вот и дюжина собралась, двинулась к намеченным квадратам. Никакой спешки, никакого бахвальства. Тут ни к чему молодецки махать лопатой, не хватало ещё потревожить старый снаряд или мину.
Не нужны и лишние речи. В такую промозглую погоду, как в тот день, мало у кого найдётся желание болтать.
Бывалые и на глаз примечают, где стоит искать. Но всё равно под рукой металлоискатели, щупы, похожие на длинные выпрямленные штопоры, большие штыковые лопаты и маленькие сапёрные.
Тут не найдёшь золота и других сокровищ. Старые монеты разве что попадаются иногда. Обычно из земли появляются неказистые вещи - бурые от ржавчины каски, останки оружия, гильзы и патроны. А ещё потрепанное, полуистлевшее тряпьё, в котором неискушенный человек вряд ли что-то узнает.
И останки... их немало. Если вдумываться - становится не по себе. Столько нашего народу полегло, живых, настоящих людей. Со своими мыслями, желаниями, надеждами. Быть может с домом и семьёй, если их не отняла война. А быть может родные края остались за сотни километров отсюда.
Их ждали дома, но они не вернулись. И никто, даже мы, не сможем рассказать их потомкам, что же с ними случилось.
Если конечно не найдём заветный медальон, хоть один. Или какую-нибудь неприметную ложку, на которой боец выцарапал свою фамилию.
В этот раз как-то не везло. Конечно, кости будут с почётом захоронены, предметы пополнят коллекцию краеведческого музея. Но не хватало какого-то финального аккорда.
Несколько дней подряд мы обшаривали квадраты, спали в палатках, как настоящие солдаты.
Вышло так, что Тимофеевка была последней на нашем пути, она была в стороне от намеченных мест, но её нужно было хотя бы чуточку зацепить.
Не зря же столько времени искали это заколдованное место!
Некоторые сомневались, что там вообще что-то есть. Уж больно мои доводы были слабыми, они не опирались на что-то весомое, а в сверхъестественную силу вряд ли кто-нибудь поверил.
Но вероятность была, и вскоре мы стояли где-то в тех местах. Ельник, овражек, болотце - сложно поверить, что природа так бесцеремонно забрала деревушку.
Всего лишь одна вещь напоминала о ней - небольшая груда щербатых кирпичей.
Металлоискатель пищал. И чем ближе мы были к оврагу, тем громче становился звук.
Похоже, здесь раньше был окоп.
Заглянули мы в него и обомлели - в нас целился покорёженный ствол пулемёта "Максим", наполовину ушедший в землю.
Раз такую громадину не приметили за все эти годы, значит мы тут первые за столько лет...
Снова гильзы. Мятый армейский котелок и фляжка рядом. Корпус гармони. Осколки боеприпасов, "хвост" от бомбы.
А вот и кости. Не бросили бойцы свой последний рубеж.
"Окопались" - прозвучал в голове голос предка.
Медальон! Сначала один, потом второй. Маленькие черные капсулы из бакелита. Быть может, в них ещё уцелели пожелтевшие бумажки. Но может они пусты? Сгнили, промокли и размазались, просто были не заполнены? По солдатской примете заполнять не к добру... Или в футлярчике до сих пор лежит махорка, забитая туда хозяйственным бойцом?
"Урожай" был велик - мы нашли целых пять медальонов, такая удача очень редка. Уж не говоря о других находках - тут ещё можно было работать и работать. Уж теперь это место с карт не исчезнет!
Назад мы ехали с радостными лицами, уставшие, взмокшие. И уверенные в том, что нам ещё предстоит множество чудных открытий.
Мы узнали тайну медальонов позже, не стали их сразу открывать. Была экспертиза, дешифровка.
Это дело не одного дня. Я уже успел вернуться в обычный ритм жизни. Но один звонок на мобильный тут же встряхнул меня.
- Да, слушаю.
- Твоего деда нашли! Его медальон там был! - раздался воодушевленный голос одного из товарищей. Я некоторое время ошеломленно молчал, хоть все эти годы носил в себе мысль о такой удаче.
- Знаешь, я всегда верил, что это случится. Так и должно было быть.
- Что-то ты не сильно рад, приятель.
- Да слов просто нет, вот и всё. Комок в горле, понимаешь?
- Угу. А у тебя в роду экстрасенсов не было?
- Да вроде нет.
- А наверно они были. Ведь это ты про место заговорил. Что ты там тогда выдумал? Сначала про воспоминания сослуживца, потом про письма и документы какие-то.
- Я не всё выдумал. Я плохо вру. Письма из под Ленинграда были, документы тоже. А воспоминания... Ладно, будем считать, что здесь действительно замешаны некие ненаучные силы.
- Ну, пусть так. Кстати, ещё несколько медальонов дешифровали - в сослуживцах у твоего деда были сибиряк, армянин и москвич.
- Ну, значит не мне одному радость. Ещё пару судеб прояснили.
- И то верно.
В тот же день я заглянул к бабуле. Он сказала, что дед Василий ей сегодня снился. И текли у неё слёзы, одновременно слёзы счастья и горя.
А со стены смотрел он - такой же молодой, такой же славный. Даже на военном снимке он будто выглядел более счастливым, чем прежде.
Теперь он не потерян, обретён. Можно будет навестить его последний приют, где появится скромный памятник павшим бойцам.
Но он всегда с нами, память о нём только укрепилась. Нашу память не помять!
На следующий год мы с дедушкой шли вместе, в Бессмертном полку.